Глава 11

— Она вырывается вперед! — В голосе брата слышалось ликование.

Эйта захихикала от восторга и запрыгала на месте, словно шестилетняя девочка.

— Я же говорил, — добавил герцог Хелстон, на сей раз, не растягивая, по своему обыкновению, слова. — Она в отличной форме.

— За исключением этого парика, — сказал Майкл и дико расхохотался.

Пол мили. И тогда он почувствовал приближение катастрофы. Элиза была в тройке лидеров. — Шла рядом с серым мерином Таттерсоллза, постепенно выдвигаясь вперед. И в это мгновение жокей Таттерсоллза взмахнул кнутом и хлестнул по крупу Весперс.

Кобыла взбрыкнула, позволив серому мерину выйти вперед. Но хуже всего было то, что Элизабет потеряла равновесие. Глаза Роуленда едва не вылезли из орбит. Кажется, сейчас он станет свидетелем смерти.

Своей собственной смерти.

Дыхание у Элизы сбилось, во рту пересохло, на зубах что-то заскрипело. Она ухватилась за гриву Весперс мертвой хваткой и сумела удержаться и выпрямиться. Ноги занемели, но она обхватила ими, словно клещами, бока Весперс, пытаясь выпрямиться.

— Спокойно, — выдохнула Элиза скорее для себя, чем обращаясь к кобыле.

Было невыносимо смотреть на то, как мелькают копыта лошадей впереди нее. Две или три лошади находились между ней и финальной прямой. На длинном отрезке, идущем под уклон, Элиза держалась ближе к краю, понимая, что еще одной встречи с кнутом жокея ей не вынести. Если у нее оставался какой-то шанс, он заключался в том, чтобы уйти от столкновения с другими и позволить Весперс сделать свое дело.

В этот момент жокей, который имел наглость ударить кнутом ее кобылу, оглянулся и ухмыльнулся гаденькой улыбкой.

Ярость едва не ослепила Элизабет.

— Вперед, девочка! — прохрипела она. Лошадь отозвалась мгновенно, она понеслась словно стрела, выпущенная из тугого лука, слышен был свист ветра за спиной.

Руки Элизы покачивались в такт полету Весперс, которая догнала двух лошадей и обошла их в начале прямого отрезка.

Это был ее последний шанс. Сердце Элизабет подступало к горлу. Когда разрыв между Весперс и серым мерином Таттерсоллза был преодолен, в мозгу Элизабет сверкнуло лицо Роуленда.

— Сделай это для него, девочка… Прошу тебя. — Кажется, лошадь поняла ее и рванулась вперед.

Элизабет все еще продолжала гнать Весперс, когда вдруг поняла, что шум в ее ушах идёт вовсе не от топота лошадей, а от ревущей толпы. Она решилась оглянуться и увидела, что другие лошади далеко позади. Забег уже давно завершился.

Наконец это поняла Весперс и постепенно перешла на рысь. Бока ее часто и тяжело раздувались. Потом она остановилась, и кто-то схватил ее за повод.

Элизабет посмотрела вниз, почти ничего не видя. Его взгляд встретился с ее взглядом. С лица Роуленда спала обычная маска непроницаемости. В его светящихся глазах читалась бьющая через край ярость. Пока к ним подходили другие, он схватил Элизу за талию и попытался приподнять с седла.

Но она не могла оторваться подобно репейнику, вцепившемуся в мохнатую шерсть.

— Ослабьте ноги, — сказал Роуленд октавой ниже и более хриплым голосом, чем звенящие вокруг возбужденные голоса.

Ноги? У нее есть ноги? Элиза не смогла сдержать дрожь.

Она почувствовала, как он освобождает из стремени ее ногу, а затем он одним резким движением снял ее с седла и опустил на землю. Земля вздыбилась под ногами, и он успел схватить Элизу за талию, не дав ей упасть. Казалось, ноги не в состоянии удержать ее.

— Я выведу ее отсюда, Мэннинг, — негромко произнес чей-то голос, похожий на голос герцога Хелстона.

— А Весперс… мы выиграли? — наконец-то вернулась к ней способность говорить.

— Разумеется, вы выиграли, — крикнул Майкл и счастливо засмеялся.

Слышны были звонкие голоса людей, которые поздравляли и выражали восторг и восхищение. Но ей хотелось слышать только один голос — тот самый, который молчал. Роуленд передал ее герцогу Хелстону:

— Унесите ее отсюда. Не позвольте Пимму отыскать ее.

То, что должно было стать величайшим моментом в ее скандальной жизни, превращалось в момент печальный. Сильные руки герцога Хелстона уносили ее от главной трибуны, а Майкл старался спрятать Элизу от глаз любопытных зевак. Она пыталась посмотреть на Роуленда, который вел Весперс к площадке победителей. Его спина оставалась прямой.

Элизабет поджидала карета, и два лорда погрузили ее внутрь.

Здесь ее встретила маленькая фигурка вдовствующей герцогини.

— Вы должны ехать до Хорс-Шу-Клойстерс, — наставлял Майкл Эйту. — Кучер знает, там все готово.

Когда дверь захлопнулась, поток эмоций, которая Элизабет до сего момента сдерживала, затопил глаза, грозя хлынуть на измазанное грязью лицо.


Они ожидали его, когда он добрался до площадки победителей. Тучная фигура принца-регента стояла чуть впереди генерала Пимма и герцога Веллингтона. Последний, похоже, чувствовал себя весьма непринужденно.

— Браво, браво! — воскликнул принц. — Отлично, старина! Я знал, что вы сможете победить. Хотя, — принц заговорщицки наклонился вперед, — я бы на вашем месте не стал связываться с Пиммом. Он поставил не на того наездника — или наездницу, если не ошибаюсь. — Принц подмигнул.

Герцог Веллингтон пожал Мэннингу руку без единого слова, сохраняя обычное для него серьезное выражение на своем ястребином лице.

— Отдайте ему награду, Пимм. Вот так, дорогой мальчик. Вы никогда не умели проигрывать красиво — и слава Богу, это счастье для Англии.

Генерал Пимм подошел, чтобы вручить Роуленду Золотой кубок, на котором значились имена предыдущих победителей самого престижного соревнования в Англии. На лице Пимма была приклеена фальшивая улыбка, капельки пота выступили над бровью, ровная линия белокурых волос на лбу была нарушена.

— Хороший спектакль, Мэннинг, — громко произнес он. — Поздравляю.

Не было ничего удивительного в том, что генерал приблизился к Роуленду и, понизив голое, сообщил:

— С сожалением должен информировать вас, что мне не требуются те кавалерийские лошади, Мэннинг. Плохо, да? Я должен был знать, что такой бастард, как вы, не способен понять простейших условий.

— Что такое, Пимм? — Принц шагнул вперед.

— Просто я приглашаю мистера Мэннинга на свою свадьбу, ваше высочество.

— Ну вот, я знал, что вы можете быть великодушными при поражении, Пимм, — со смешком сказал принц. — А теперь, где этот ваш бесшабашный жокей-дьяволенок? Я бы очень хотел встретиться с ним — или с ней.

Водянистые глаза принца изучающе смотрели на Роуленда.

— Вы меня не проведете, — пробормотал он достаточно громко, чтобы это слышали Пимм и Веллингтон. — Это была та самая женщина, которую вы так яростно целовали в церкви Святого Георгия, не так ли? Чертовски талантливая штучка! Вы не хотите поделиться?

Герцог Веллингтон шагнул вперед и с гораздо большей торжественностью, чем принц-регент или Пимм, вручил Роуленду кошелек с выигрышем.

Принни хлопнул его по спине.

— Вы должны сесть с нами за стол, старина. Все захотят услышать, как вы планировали забег. — Он снова подмигнул. — И я приказываю вам привести вашего очаровательного жокея, чтобы мы отпраздновали победу. Она может сесть рядом со мной, поскольку невеста Пимма не слишком разговорчива.

От злости лицо генерала покрылось фиолетовыми пятнами.


Элизабет не вполне поняла, что именно сказала ей Эйта в карете. Ее мозг все еще не освободился от впечатлений забега, рева толпы, искаженного яростью лица Роуленда.

— Что вы собираетесь делать? Что нам говорить генералу Пимму, если он раскрыл вашу маскировку? — Эйта сыпала вопросами, словно заправский барристер.

Когда вдовствующая герцогиня сообразила, что Элизабет не в состоянии говорить, то несколько раз фыркнула, прежде чем между ними окончательно установилось молчание. Элизабет слышала лишь биение собственного сердца, которое учащало свои удары всякий раз, когда она думала о Роуленде.

Она едва взглянула на деревянные и кирпичные строения древнего монастыря. Горничная проводила Эйту и Элизабет вверх по узкой винтовой лестнице в маленькую восьмиугольную комнату, где ожидала ванна.

Элиза почувствовала, как глаза Эйты внимательно ощупывают ее, и отвернулась. Герцогиня отпустила горничную.

— Я сама помогу вам, моя дорогая.

Элизабет не могла пошевелиться.

Эйта вздохнула и начала расстегивать синюю с позолотой шелковую одежду жокея. Элизабет закрыла глаза.

О, она совсем не так представляла себе победу! Она была уверена, что ее встретят со счастливым выражением лица. Это будет означать пять тысяч фунтов. Достаточно, чтобы надолго отделаться от кредиторов.

Эйта стащила с ее головы шляпку и парик.

— Я сама, — наконец прошептала Элиза.

— Слава Богу, а то я думала, что вы онемели, — пробормотала Эйта.

— Простите, Эйта.

— Почему вы не радуетесь? Вы победили! Я никогда не испытывала такого восхищения, моя дорогая. Вы самая храбрая леди, которую я когда-либо встречала.

Элизабет шагнула в воду, от которой шел пар.

— Нет. Я самая скандальная. — Она опустилась в воду, погрузив туда даже голову. Ей хотелось как можно дольше оставаться в теплой, успокаивающей воде. Здесь все ощущалось словно сон.

В легких кончился воздух, и Элиза поднялась. Эйта намылила ей голову и смыла грязь гонки.

— Спасибо, ваше сиятельство. — Элизабет наклонилась, и Эйта полила воду ей на голову.

— «Ваше сиятельство»? — вздохнула Эйта. — С какого времени вы обращаетесь ко мне так официально?

Элизабет быстро покончила с ванной и угнездилась в кресле перед крошечным камином.

Эйта взяла расческу и занялась утомительной работой — расчесыванием мокрых волос Элизабет.

— Позвольте мне самой. Мои волосы просто кошмарные, — сказала Элизабет.

— Вздор, — пробормотала Эйта. — Мне совсем не трудно.

И тут у Элизабет вырвался вопрос, который не дерзнул бы задать ни один член секретного клуба Эйты: — Что случилось с вашей рукой? — Элиза тут же спохватилась. — Простите меня. Я не должна была… — Мой муж питал отвращение к музыке. — Эйта замолчала, ее старое лицо вытянулось. — А я никогда не умела хорошо играть.

Это был тот редчайший случай, когда вдовствующая герцогиня признавалась в своем недостатке. Элизабет повернулась в кресле, чтобы видеть лицо Эйты.

— Я играла на фортепиано. Но моей истинной любовью была арфа.

— Я помню, вы что-то говорили об этом. Когда мы были в Корнуолле.

— Это очень трудный инструмент. Когда на нем плохо играют, он производит совсем не божественные звуки.

— Вы не должны рассказывать мне эту историю, — прошептала Элизабет.

— Нет, я хочу кому-нибудь рассказать ее. Знаете, я ни кому об этом не рассказывала.

Элизабет молча кивнула.

— Мой муж, дед Люка, обладал дьявольским темпераментом, как и большинство Хелстонов. Но за этим крылось нечто большее, — тихо добавила она. — Я никогда не была покладистой. Я никогда не шла на примирение. И герцог был таким же.

Элизабет накрыла изуродованную ладонь Эйты своей рукой.

— После того как Джон Браун оставил меня в Шотландии, мне тогда было шестнадцать, я настолько рассвирепела, что согласилась, несмотря на дурные предчувствия, на блистательную партию, которую устроили мне родители еще до нашей поездки в горы. Это было глупо. Герцог не хотел ничего, кроме больших денег, которые я принесла в приданое.

— Он причинил вам боль, — пробормотала Элизабет.

— Говорю вам, у него был необузданный темперамент. — Эйта устремила взгляд черных как ночь очей на Элизабет, у которой буквально все волосы на голове встали дыбом. — После того как в первый раз услышал мою игру, он запретил мне впредь прикасаться к инструменту, однако вскоре обнаружил, что я тайком играю. — Эйта посмотрела на свою изуродованную руку. — Он пришел в ярость и разбил арфу. Мои пальцы оказались в ловушке и были сломаны. Хирурга не позвали. И поэтому…

— Ах, Эйта — прошептала Элизабет.

Они обе погрузились в затянувшуюся паузу.

— Элизабет, — тихо сказала Эйта, — я должна признаться. — Я думала, что вы выходите замуж за генерала Пимма, и радовалась, потому что иногда замечала мрачное выражение в глазах Мэннинга. Такое же выражение было и в глазах моего давно умершего мужа. Вплоть до сегодняшнего дня я боялась, что Роуленд такой же бессердечный мерзавец, как и мой муж. А что Пимм? Ну, он немного суров и самодоволен, но по крайней мере продемонстрировал слепую любовь к вам и преданность. Однако я могу ошибаться. Я ошибаюсь? Мы все ошибаемся?

— Почему вы думаете, что ошибаетесь? — мягко спросила Элизабет.

— Я видела, как Роуленд Мэннинг наблюдал за забегом. Я никогда раньше не видела на лице мужчины такого ужаса. Казалось, он не сможет жить, если с вами что-либо случится.

— Эйта, прошу прощения, но это было не беспокойство. Это был гнев.

Эйта поджала губы.

— Позвольте мне заверить вас, что я знаю разницу между беспокойством и гневом. Мистер Мэннинг едва не рухнул без чувств, когда вы потеряли равновесие. Люк и Майкл вынуждены были оттащить его, когда он бросился к перилам, чтобы побежать за лошадьми.

У Элизабет не было оснований не верить Эйте, однако лицо Роуленда, искаженное яростью, противоречило ее словам.

— Ах, Элиза, мне очень хотелось бы дать вам добрый совет! Но в последнее время… именно с того времени, как мистер Браун вернулся из Шотландии, я засомневалась, что могу давать советы.

— Эйта, это не так. И, честно говоря, мне все равно, что посоветует тот или другой человек. — Элиза опустила глаза, разглядывая подол платья. — По крайней мере, когда все развалится на куски, виновата буду только я.

— Знаете, могу вас заверить, что признание собственной ошибки ничего не меняет, — тихо проговорила Эйта — испытала это на себе. И мистер Браун испытал это. И мы оба являемся доказательством того, что это не имеет значения.

— Вы говорили с ним? — спросила Элизабет, глядя на печаленное лицо герцогини.

— В письме, прошлой весной. Просила прощения за все наши старые споры, за свое прошлое поведение, — пробормотала Эйта. — Я просила его вернуться. А сейчас я сожалею об этом, потому что он здесь и явно не интересуется мной. Похоже, несчастье — это краеугольный камень в моей жизни, что бы я ни делала.

Элизабет легонько сжала руку Эйты.

— Как вы можете называть два последних года несчастьем? Эти годы были счастливейшими в моей жизни. Эйта, ваша дружба означает для меня больше, чем все на свете. Я никогда никого из вас не забуду.

— О, моя дорогая! Я не имела в виду… Да, я все напутала. Я имела в виду, что я благодарна вам и всем остальным за вашу дружбу.

— Вы говорите так, словно мы больше не увидимся, — обеспокоено сказала Элизабет.

— Нет. Просто время идет и у каждой из вас, будут мужья и дети, за которыми нужно будет ухаживать, и все тайны вашей жизни раскроются. Я, в конце концов, удалюсь в Корнуолл. Но не бойтесь, пока еще я слишком любопытна. Во-первых, я должна увидеть, кто завладеет вашей рукой. — Не давая Элизабет возразить, Эйта продолжила: — Ну-ну, позвольте мне помочь с ленточкой.

Когда Элизабет надела приготовленное для нее и только что отглаженное голубое шелковое платье, Эйта завершила туалет, украсив волосы голубой атласной лентой. Элизабет очень хотелось бы иметь хотя бы некоторое представление о том, как будет разворачиваться ее жизнь. Она так устала от тайн и ошибок.

Эйта была настроена так же.

В тот же вечер Эйта приняла решение. Она стала свидетельницей того, как мистер Браун и графиня Хоум смеялись и беседовали в течение всего официального обеда. Затем ей пришлось вытерпеть, что они дважды танцевали друг с другом, причем графиня отчаянно флиртовала всякий раз, когда хитроумные па сводили их вместе. Зато когда Браун наконец подошел пригласить Эйту, он произнес едва ли более двух фраз.

Когда прозвучали последние музыкальные аккорды, Эйта увлекла Джона Брауна за ближайшую кадку с пальмой.

— Вы хотите жениться на мне или нет? — сердито спросила она.

Ему потребовалось время, чтобы сформулировать ответ.

— Вы меня спрашиваете?

— Вы мне отказываете? — Ей претил унизительно-оборонительный тон.

— Девочка… — В его голосе ощущалась усталость.

Она почувствовала холодок боли во всем теле.

— Вы мне отказываете. — Поистине она глупейшая женщина со времен сотворения мира. Она выбрала и полюбила мужчину, который полон решимости разбить ее сердце дважды в течение одной жизни. — Я не могу в это поверить.

— Вы ведете разговор о ложных причинах, — мягко сказал он.

— При чем здесь причины? Или вы хотите жениться на мне или не хотите. У вас было пять десятилетий, чтобы решить это. Одно время я даже думала, что вы склонны к свадьбе.

— Да. Но я не женюсь на вас только из-за того, что вы ревнуете к графине Хоум.

— К черту графиню с ее умением подлизываться!

Он вздохнул.

Ее темперамент взял верх.

— Я должна была знать, что вы пойдете на попятную, когда дело дойдет до решающего момента. Ничего не изменилось. С моей стороны было глупо думать, что что-то могло измениться.

Он строго поджал губы.

— Я много раз объяснял вам свои действия. Яне позволил вам связать свою судьбу с бедным мальчишкой, у которого в то время не было никаких перспектив. Я знал, что ваши родители откажут вам в приданом. Вы не получили бы удовольствия от жизни в тесном доме с моими родителями и многочисленными братьями и сестрами.

— Вы абсолютно правы. Я предпочла жить в громадном сверкающем замке наедине с тираном! — почти закричала она.

— Я знаю, что вы никогда не простите мне мой выбор, и понимаю почему. Я сожалею. Искренне сожалею. И ваш гнев полностью оправдан. Я сожалею о многих вещах. Я не хочу доставлять вам физическую и сердечную боль. Я…

— Ах, мистер Браун, — проворковала графиня Хоум, с понимающей улыбкой выходя из-за пальмы. — Вот вы где! Кадриль, которая значится в моей карте, следующая. Мы будем танцевать? Ваша светлость, извините нас.

Эйта ошарашено смотрела вслед Джону Брауну, которого уводила прочь Немезида.

Эйта выиграла их старый спор. Наконец выиграла. Так почему же тогда у нее такое ощущение, словно она все проиграла?

В течение многих лет она обвиняла Джона Брауна в своих страданиях. В прошлом она никогда не ставила себя на его место, чтобы понять его поступки. Но сейчас она увидела, что они оба были не правы.

Никого из них нельзя винить.

А сейчас… сейчас создавалось ощущение, что уже слишком поздно — слишком о многом придется сожалеть и слишком многое забыть.

И Эйта, Мерседитас Сент-Обен вдовствующая герцогиня Хелстон, наблюдала за тем, как медленно уплывает от нее ее великая любовь.


Роуленд Мэннинг прислонился к колонне беседки в строго распланированном саду за открытыми дверями королевского бального зала. Он вел себя как последний дурак.

В конце концов, он не позволил себе принять участие в обеде. Он мучился угрызениями совести. Хладнокровная стойкость духа, которой он обладал в прошлом, утекла сквозь пальцы.

Он не мог больше оставаться праздным. Если еще раз он увидит, как Пимм к ней прикасается, он вытрясет из генерала душу. Так что лучше оставаться здесь, в темноте. Возможно, она появится, и тогда он предстанет перед ней.

Из бального зала и с балкона долетали отдельные голоса. Там говорили о скачках и таинственном жокее. Некоторые утверждали, что это был мужчина, другие, более романтического склада, настаивали на том, что это была девушка.

— Слава Богу, Мэннинг не принял приглашение его королевского высочества пообедать с нами сегодня, — донесся с балкона мужской голос. Роуленд смог даже различить силуэт молодого человека, который доставал из табакерки щепотку табака.

На ступеньку выше стояли две леди. Одна из них прощебетала:

— Говори за себя, Рональд.

— Да, я вижу, тебе доставляет удовольствие запах навоза.

— Да ну вас, кузен. У Луизы и у меня есть нечто более интересное, чем разговор о лошадях.

— Не дурачьте меня, Памела, — ответил тучный господин, со вздохом поднимаясь по лестнице. — Вы все трещите как сороки перед такими людьми, как Мэннинг. — Он споткнулся о последнюю ступеньку и выпрямился. — Тебе нужно держаться подальше от таких мужчин. Он не принадлежит к нашему кругу, и, я уверен, вашим мужьям будет очень не по душе пачкать руки, чтобы защитить вашу честь.

Обе леди захихикали и посмотрели ему вслед.

— Ой. Памела, я слыхала, миссис Локвуд и леди Лаудам четыре года назад имели с ним связь.

— А леди Ротберн годом раньше. Говорят, они платили ему.

— Ну, — отозвалась другая, — я тоже заплатила бы, если бы у меня хватило денег на шпильки.

Обе дружно и весело захихикали.

Роуленд от отвращения покачал головой. Где они научились столь богомерзкому хихиканью?

Наконец они удалились, и Роуленд закрыл глаза, радуясь прохладе мраморной колонны, к которой он прижимался спиной. Спустя некоторое время он вздохнул, нагнулся и сорвал несколько стебельков лаванды под ногами. Подняв глаза к балкону, он оцепенел.

Хорошо, что несколько мгновений спустя рядом с ним оказался появившийся из темноты единокровный брат. И еще лучше то, что Майкл сжал его руку поистине мертвой хваткой, которая была способна удержать даже разъяренного быка.

Обед оказался настоящей мукой. Бал и того хуже. Пимм во время вальса при каждой возможности прижимал ее к груди. Похоже, он специально направлял ее в сторону других пар, чтобы воспользоваться теснотой и прижать партнершу к себе как можно плотнее. И всякий раз, когда Элиза встречалась с ним взглядом, она ловила на его лице усмешку.

— Моя дорогая, вы сегодня изумительны, — пробормотал он ей на ухо.

Она невольно задрожала, и он тут же прижал ее к себе еще плотнее.

— И однако же, — он сделал паузу, — вы не столь красивы, как сегодня утром.

Она безмолвно смотрела на него.

— Что? Или вы думаете, что я не узнал вас? Ваши друзья пытались скрыть от меня истину. Глупцы! Они думали, что я стану бранить вас за это. Но они не знают о том, насколько я вас обожаю.

Она не нашлась, что ответить на это.

Он снова прижал ее к себе, когда они покидали танцевальную площадку.

— Обожаю вашу энергию. Можно представить, каким отважным будет мой наследник. Скажите, каким образом Мэннинг уговорил вас принять участие в скачках?

— Это была целиком моя идея, генерал:

Он прищурился.

— Не забывайте, только я получал удовольствие от этого представления, никто вас не узнал. — В его голосе послышалась некоторая жесткость. — Скоро, даже очень скоро, вам придется покончить с подобными выходками и стать настоящей герцогиней. Герцогиней, надлежащим образом соответствующей моему положению.

Она не дерзнула даже приоткрыть губы, боясь бросить вызов генералу, подобно тому как Эйта бросила вызов своему мужу. Она уже давно знала, что самые тривиальные мелочи могли вызвать у Пимма грозные перепады настроения.

Не отдавая полного отчета в действиях, Элизабет стала вальсировать в сторону открытой застекленной створчатой двери, ведущей на балкон. Пимм остановился и прижал ее к себе еще крепче, а через секунду его тонкие губы потянулись к ее рту.

О Господи! Он собирался поцеловать ее. Запах кисловатого пота смешался со слишком крепким ароматом его духов. Она задержала дыхание и отвернула лицо. Его губы коснулись лишь уголка ее рта.

Он хмыкнул.

— Всего через пару недель вы уже не отвертитесь, Элизабет. Я думаю, вы просто забыли, как вам нравилось целоваться в былые времена.

Она стиснула зубы, но забыла прикусить язык.

— Это было тогда, когда я считала вас благородным человеком.

— Прошу прощения? Ну-ну. Я и есть благородный человек. Разве вы не обратили внимание? Я живой памятник британской доблести.

— Вы загоняете меня в брак шантажом, — дерзко заявила она, уже не в силах остановиться.

Снова насмешливо улыбнувшись, он отпустил ее.

— Моя дорогая, что вы такое говорите? Вам повезло, что вы леди. Ваши суждения не могут быть столь обдуманными, как мужские. Не обременяйте свои мозги подобными вещами. Дорогая, я просто защищаю вас от бесчестных действий вашего отца.

Она посмотрела в глаза Леланда Пимма и уловила в их глубинах нечто похожее на безумие. Спорить с ним бесполезно. И она решила подыграть этому безумию.

— Да, я понимаю вас, — согласилась она. — Генерал, сегодня очень жаркий вечер. Не будет ли слишком большой дерзостью попросить вас принести бокал пунша?

В нем боролись сомнение и явное желание ублажить ее.

Она сделает или скажет все, что угодно, чтобы освободиться от него на этот вечер.

— Прошу вас, сэр.

Он поклонился.

— Разумеется, Элизабет. Но я не удивлюсь, если вас здесь не будет, когда я вернусь.

Едва он исчез в толпе гостей, Элизабет, подхватив юбки, бросилась по ступенькам вниз, чтобы вернуться в крохотную келью.

Сразу за садом она увидела Майкла, который вышел из тени беседки: А вслед за ним появился из-за колонн другой джентльмен, со сжатыми кулаками и искаженным лицом.

И это был человек, которого она больше всего хотела видеть. Человек, которого она боялась видеть. И тем не менее она не колебалась. В мгновение ока она оказалась в его объятиях.

Его руки сжали ее плечи, притянули к себе. Его губы слились с ее губами, словно он знал, до какой степени она хотела стереть память о рте Пимма. Она отдалась роскоши оказаться в объятиях стальных рук и ощутила, что он дрожит, словно боясь раздавить ее.

— Пошли, нам нужно уйти отсюда, — шепотом сказала она. — Он очень скоро вернется.

— Нет, — напряженно возразил Роуленд, — я должен поговорить с этим мерзким животным.

Несмотря на его высокий рост, она попыталась сдвинуть его хотя бы на дюйм.

— Нет, пожалуйста, прошу… помогите мне уйти отсюда.

Наконец он сфокусировал взгляд, его бледно-зеленые глаза потемнели при лунном свете. Элиза почувствовала нерешительность в его теле. Он словно пытался вернуть контроль над собой.

— Я увезу вас куда захотите, Элизабет, куда-нибудь далеко-далеко отсюда.

Его слова ошеломили ее. Это было так непохоже на Роуленда. Она знала, что он зол на нее за то, что она участвовала в забеге. И в то же время он гораздо больше злился на Пимма из-за того, что тот поцеловал ее в щеку.

Роуленд предложил Элизе руку, она ухватилась за нее и потянула его в сторону монастыря. Они не произнесли ни слова, когда бежали по траве, избегая гравийных дорожек.

С бьющимся сердцем она прошла под тяжелой сводчатой дверью и повела его вверх по винтовой лестнице, в маленькую восьмиугольную комнату, которая в Средневековье, вероятно, предназначалась для монаха, давшего обет молчания. И в самом деле, создавалось такое ощущение, что они отрезаны от всего мира.

Роуленд отпустил ее руку и застыл, словно еще одна мраморная статуя, которые стояли вдоль стен готических коридоров в замке. Его загорелое лицо казалось бледным в лунном свете, падавшем из двух створчатых окон.

— Я хотел оторвать ему руки, — хриплым шепотом сказал Роуленд. — Я не позволю, чтобы вы снова приблизились к нему.

— Я думала, что вы сердитесь на меня. Злитесь за сегодняшнее утро. — Она скрестила руки на груди.

— Я злился. — Он втянул воздух. — Я и сейчас еще злюсь. — Он сжал виски. — Я никогда не прощу себя за это. О чем вы думали?

— Я думала, что это единственный и последний шанс сделать что-то справедливое, прежде чем я покорюсь неизбежному.

Он покачал головой и вполоборота повернулся к окну, глядя в беззвездное небо.

— Я все время, — прошептала она, подойдя к нему и остановившись за его широкой спиной, — думала, что не выйду за него замуж. Все время знала, что найду способ избежать этого. Но, должно быть, я всегда обманывала себя.

Он уронил голову.

— Вы не выйдете замуж за Пимма, Элизабет, — жестко проговорил он. — Разве вы не слышали, что я сказал?

Дрожь пробежала по позвоночнику, и Элиза осмелилась обвить руками его талию и положить голову ему на спину.

— Не говорите этого, пожалуйста. Я не хочу об этом слышать.

Он издал непонятный горловой звук, словно хотел сказать гораздо больше, но не посмел.

Она не могла справиться с комком в горле. В течение долгого времени она хотела узнать, что скрывается за жестким фасадом Роуленда Мэннинга, и вот сейчас, когда он был с ней, она не знала, как подступиться к этому.

— Вам лучше поставить точку сейчас, — тихо сказал он. — Видите ли, я больше не могу оставить вас.

Она сглотнула.

— Я этого и не хочу.

— Элизабет… — Он схватил ее за руку, повернувшись лицом к ней.

Его глаза сверкали стеклянным блеском. Ни одна черточка в лице не размягчилась, пока он гипнотизировал ее взглядом.

— Я намерен спать прямо за этой дверью. Обещаю, что он не найдет вас. Я увезу вас отсюда за час до зари. А сейчас вы должны поспать. Вы выглядите так, словно вот-вот упадете.

У нее подпрыгнуло сердце.

— Нет.

Его губы вытянулись в суровую линию.

— Я хочу, чтобы вы остались, — прошептала она, рискнув посмотреть ему в глаза. — Со мной. Здесь.

Она медленно потянулась к трем крючкам на спине своего платья, чтобы расстегнуть их.

— Вы хотите свести меня с ума? — В его глазах светилась боль, хотя он при этом хрипло засмеялся. — Разве не достаточно того, что вы лишили меня способности правильно мыслить?

Голубое платье соскользнуло с ее плеч.

— Я хочу тебя, — просто сказала она. — И мне наплевать на то, что это ошибка. Если я должна сказать тебе «до свидания», пусть будет так. Но пусть в моем сердце останется нечто такое, что я буду носить и вспоминать каждую ночь.

Она увидела, как он словно от сладостной боли зажмурил глаза. Затем Роуленд нагнулся, чтобы поцеловать ее в макушку.

— Элизабет… нет… — прошептал он.

Загрузка...