Серебряная корона

Глава 21

— И пала тень на людей, когда трубный глас ознаменовал чумной тысяча триста пятьдесят первый год. Озноб и жар, потухший взор и головокружение, неутолимая жажда и одышка поразила тебя, надменный город. Но мало того. Черные волдыри размером с гусиное яйцо появлялись под мышками, под челюстями и в паху. Речь твоя стала бессвязной, походка шаткой, но ты увидел более того. Кровохарканье, кровь и в моче, и в кале. Так поразила тебя чума, когда дракон, сам дьявол, был выпущен на землю. Порочный круг: страх породил безумие, а безумие увеличивало страх. Но внял ли ты предостережению? Я, архангел Михаил, пришел, чтобы бороться со злом. Я вижу сквозь крепостные стены, сквозь стены из камня, все твои мерзости, как ты меряешь неверной мерой и вешаешь на весах неверных. Горе тебе, град падший, когда повлеку я душу твою на правеж! Горе тебе в Судный день, когда буду вешать душу твою на весах правосудия и блуд твой станет явным. Ибо я архангел Михаил, мой обоюдоострый меч отделит злое от доброго и в конце концов убьет дракона. Девять негодяев, предателей рода человеческого, повелел ты сжечь на кострах, ибо они отравили воду в колодцах, сея вокруг смерть и разрушение. Но зло все еще водится в твоих переулках.

— Очаровательно, — сказал Хартман, — можно совсем потерять аппетит.

— Да это же Кристоффер! Теперь понятно, почему его зовут Чумой, — сказала Мария, толкнув Хартмана в бок.

— Теперь он у нас ангел, даже архангел. Видишь, у него крылья? Красивая лошадь, кровная английская. И вышколена, ей даже такое скопление народа нипочем! Наверняка одну из лошадок Улофа оседлал, хитрюга Михаил!

— Хорошо, что лошадь не понимает, что он говорит, иначе она бы встала на дыбы, — сказала Вега. — Архангела Михаила часто изображают с пылающим мечом или с копьем и со щитом, украшенным крестом. Звук его трубы скликает всех на бой с драконом. И он похоронен на кладбище в Вамлингбу. Ага, так раньше верили. На мой взгляд, несколько дерзко, но в Вамлингбу так считали довольно долго. Это придавало кладбищу и приходу особый статус. Там на стене церкви с северной стороны есть картина, изображающая, как архангел Михаил взвешивает душу императора Генриха. Люди жертвовали на могилу архангела чуть ли не до восемнадцатого века. А сейчас я предлагаю, пошли купим яблоки в карамели!

— А я бы предпочел угнструль, я проголодался, — сказал Хартман.

— Что это такое? — спросила Мария.

— Ржаной пирог с начинкой из сала и лука. Вон там продают.

— Я бы хотела посмотреть выступление шутов. Купи и мне тоже этот угнструль.

В ларьках и лавках вдоль дороги к ристалищу, безусловно, было на что посмотреть, и всё — настоящей ручной работы. Глаз отдыхал при виде кожи и шерсти, бронзы и серебра, меда и льняной пряжи взамен повсеместных банальных сувениров и побрякушек. Мария купила себе бронзовый кулончик. Приятно все-таки иногда и себя побаловать на свои трудовые гроши — не вечно же покупать исключительно жидкость для мытья посуды, прокладки да наполнитель для кошачьего лотка!

Она вернулась на трибуну практически одновременно с Хартманом. На ристалище шла вторая часть турнира — метание копий в предметы, лежащие на земле. Рыцарь Орла потерял несколько очков из-за своей медлительности. Он должен был выехать на ристалище в течение пяти секунд после сигнала, но опоздал. Не вся публика была согласна с решением герольда, кое-где на трибунах разгорелись споры. Тут у Марии зазвонил мобильник, и она отошла в сторону, чтобы хоть что-то расслышать в этом гвалте. Это был Кристер, он звонил из больницы. Эмиль полез на дерево посмотреть птичье гнездо, ветка под ним сломалась, и он грохнулся на землю. Теперь отходит от наркоза, рука в гипсе.

— Ты не могла бы приехать?

— Хотела бы, да сейчас это трудно сделать.

— Ты можешь ведь взять больничный по уходу за ребенком.

— Мне его не дадут, ты ведь в отпуске. Если у Эмиля рука в гипсе, его отправят домой сегодня вечером. Я позвоню, когда он проснется. — Мария ощутила, как чувство вины комом встало в горле.

— Почему ты не хочешь вернуться домой? Тебя так привлекает что-то еще? Или кто-то еще?

— Не говори глупости. Я занимаюсь здесь расследованием убийства, и ты это знаешь. Я не могу уехать когда хочу. Но ты можешь сам приехать сюда когда хочешь. Я жду вас. Как себя чувствует твоя мама?

— Неважно. У нее проблемы с желчным пузырем.

— Так, значит, не с сердцем?

— Нет. Но врачи не исключают стенокардию. Ей назначили таблетки. Так ты не можешь приехать домой?

— Мне кажется, твоя мама справится без тебя недельку-другую. Если ты так не думаешь, то оставайся. Я должна довести дело до конца.

Как всегда, все закончилось ссорой. Но Кристер перезвонил через три минуты и сказал «целую» и все прочее, как положено. Прошло еще пять минут, и Мария позвонила сама и сказала то же самое, но насчет работы осталась при своем мнении. Она услышала, как он застонал, и со вздохом, пробежавшим над разделяющими их прохладными водами Балтийского моря, нажал «отбой».

Возвращаясь обратно к своим, Мария прошла мимо места, где стояла палатка гадалки. Палатки больше не было. Мария подумала, что пошла не той дорогой, но нет, все остальные были на месте: и продавец ламп, и гончар, и крестьянка с жареным миндалем. И лавка с яблоками в карамели никуда не делась.

— Ты пропустила состязания с мечом, — сказал Хартман, когда Мария поднялась на заполненную народом трибуну. — Тут Рыцарь Орла сперва рассек в воздухе яблоко, а потом поймал мечом кольцо. Сейчас будет поединок. Я хотел купить нам с тобой готландского пива. Решил, тебе было бы интересно попробовать нашего местного, можно сказать, национального напитка. Но его больше не продают. Наступили новые времена. Долгое время он считался историческим напитком, и наши пивовары были освобождены от налогов. Но теперь говорят, будто содержание алкоголя в нем сильно отличается у разных производителей. Какое это имеет значение? Когда я был ребенком, то даже самые последовательные сторонники закона, выпив его, садились за руль. Это вообще не считалось спиртным — что-то вроде причастия.

— Какое оно на вкус? — спросила Мария. В это время пришла SMS, опять от Кристера.

— Трудно объяснить, довольно сладкое, немного с дымком, похоже на темное пиво, но непрозрачное. А его крепость чувствуешь только спустя некоторое время.

На ристалище выехал в полном облачении, со щитом и копьем, Улоф, Рыцарь Золотого Меча. С другой стороны появился Рыцарь Орла. В алом — против зеленого. Улоф получил от противника удар щитом, трибуны зашумели.

— Пусть проиграет, или упадет, но не разобьется, или пусть лошадь захромает, — пробормотала Вега неподобающую молитву. Соседка-аббатиса не имела ничего против.

— Какая отличная лошадка, американский квотерхорс! Если пострадает противник — это неприятно, а уж лошадь изувечить — непростительно. Смотри, какая проворная, как послушна любому его движению. Видишь? А теперь ему навстречу едет Рыцарь Весов. Гляди, Биргитта встала и приветствует своего рыцаря! — поддразнил Хартман Вегу и одобрительно захлопал, когда Улоф отбил удар своим сине-белым щитом.

Впереди оставался заключительный этап, сражение с рыцарем Хансом Висбю. А пока объявили перерыв, и на поле вышли шуты из групп «РАХ» и «Игроки удачи». Все это время Вега сидела, закрыв глаза. Она не открыла их и тогда, когда появились реконструкторы из клуба «Стюрингхейм» с мечами и щитами.

— А ты не хотела бы тоже открыть свое предприятие, например баню? Была бы прибавка к пенсии, — спросил Вегу Хартман, чтобы отвлечь ее от плохих мыслей. — На площади Доннерсплатс есть Катарининские бани, а на площади Пакхюсплан — бани Мамы Греты, но в Клинте ни одной. «Вегина мыльня и портомойня» — звучит, а?

Вега не ответила, и Марии было ясно, что причина молчания — не только роль монахини. Вега действительно чего-то испугалась.

Оба бургомистра, немецкий и готландский, направили стопы к палатке князя и уселись в самом лучшем расположении духа, выпив бузинного морса за неимением чего покрепче. Они громко засмеялись над смачным анекдотом, прозвучавшим из уст одного из шутов. Княгиня зашлась от хохота.

— Рыцарский идеал. — Хартман покосился на Вегу и стал читать ей вслух «Торнеаментум» — старейший шведский свод рыцарских турнирных правил: — «Будь добрым и доблестным воином, искусным в боевых играх. Блюди себя изнутри: избегай всего низкого и постыдного. Не говори худого о других. Остерегайся высокомерия. Блюди себя снаружи: думай, что говоришь. Не поступай бездумно или несдержанно. Сиди за столом как подобает. Помни о долге перед церковью и своим сюзереном. Будь добросердечен к беззащитным и нуждающимся, ко вдовам и сиротам. Будь любезен с дамой. Чтобы заслужить ее расположение, дерзай без страха в честной борьбе».

По разным концам ристалища, разделенного пополам бороздой, стояли рыцарь Ханс Висбю и Рыцарь Золотого Меча, готовые к бою. Улоф увидел среди публики свою мать. Она сидела на краю скамьи, маленькая и ссутулившаяся. Рядом с ней сидел их сосед, Хенрик. И возрадовался рыцарь Улоф, видя мать и доброго Хенрика.

По сигналу рыцари опустили свои копья длиной десять футов и бросились навстречу друг другу. Публика затаила дыхание. Ветер трепал чепраки и табарды. Земля дрожала под копытами. Рыцари сшиблись, и рыцарь Ханс Висбю выпал из седла. Люди поднялись со своих мест, кто-то сожалел, большинство ликовало. Лицо Веги побелело. Мария проследила за ее взглядом. Вега смотрела в сторону рощицы неподалеку. Мария взяла у Хартмана бинокль. Там, прячась за деревом, стоял Арне Фольхаммар, мужчина, читавший им лекцию в музее. Его лицо было обращено к ристалищу.

Под крики ликования Рыцарь Золотого Меча принял венец победителя из рук князя, надел его на голову своей даме, поднял ее и посадил впереди себя на коня. Было заметно, что они ездят вместе верхом не в первый раз. Пара, улыбаясь, приветствовала народ и благодарила за почести. Улоф поискал глазами мать, но ее рядом с Хенриком уже не было. Не было ее и внизу у ограждения.