Северные рассказы и повести

ВЕЧНЫЕ ЦЕННОСТИ

Самые главные, сокровенные, вечные ценности земные недоступны глазам, их способно разглядеть лишь пронзительно любящая искренняя душа. И тогда оживает природа, становится близкой история людских судеб и отношений, и недра земные и глубины небесные раскрывают перед тобой свои истинные звёздно–алмазные сокровища.

Вот в небе облака низкие плывут–летят А под облаками — бескрайняя земля анабарская. Тишина. Только ветерок дует. Летний ветерок, теплый, вкусный, веселый, ягодный: огненный морошковый, алый брусничный…

Плещется вслед земле холодное море Лаптевых. Виднеются в его летней дали два сизых облачка, два полярных острова — Малый и Большой Бегичевы. Удивительные острова! Там, в суровом климате, на морских террасах песчаных да глинистых, на речных наносах, на галечниках, у кипучих птичьих базаров и у тайных песцовых нор тянутся к солнцу самые стойкие арктические растения, занесенные в Красную книгу.

Коротким летом, когда вода в море не шибко солёная, стригут небо подводное, нагуливают бока в Анабарском заливе у островов стаи царских рыб — нельмы, муксуна, сига, ряпушки, Но только грянут зимние морозы, и сократится речной сток, залив заполняется горько–соленой океанской, морской водой и уходят летучие водно–небесные рыбьи стаи из залива. В низовьях могучих рек Суолама, Анабар и Уэле, подпитывающих Анабарскую губу, таятся они до следующего короткого лета.

Берега, берега … Нет вам конца и края. Анабарский залив, Оленекский, бухта Нордвик. Бредет вдоль них неутомимый белый медведь в поисках кольчатых нерп и морских зайцев. Остановится, голову опустит, внюхается в воздух, как взыскательный парфюмер, замрет на мгновение, оглянется и снова движется дальше сквозь резкий прибрежный ветер.

Днем и ночью дует он всюду. Летом штормовые волны оставляют на берегах узкие темные полосы водорослей. Сладковатый, пахнущий йодом нерукотворный венок из ламинарии (морской капусты) — дар сурового моря вечно юной красавице–земле.

В море Лаптевых помимо рыб водятся и китообразные — белухи и нарвалы. Белухи — белого цвета, ростом достигают шести метров, весом — двух тонн, могут поворачивать голову, как люди, издавать десятки разных звуков. А еще белухи очень преданы месту своего рождения. Всегда возвращаются именно туда. Киты–нарвалы знамениты своими спиральными бивнями, породившими в Европе средневековый миф о единорогах. Однажды, по свидетельствам очевидцев, киты доплыли по Анабару до самого поселка Юрюнг — Хая! Это за 60 километров от устья!

Тундра повсюду, но везде — разная. И арктическая, без единого кустика в прибрежной части Анабарской низменности, и, южнее, субарктическая плоскогорная тундра — с кустиками и даже редкостойными лиственничными ерниками, и горная каменистая тундра кряжа Прончищева на северо–западе улуса…

На тысячи квадратных километров раскинулись позади арктические просторы Терпей — Тумуса — тундры, хранящей эндемики — уникальные растительные сокровища, встречающиеся только здесь, на Крайнем Севере. А вон там, правее Анабара, поблескивает вдали сверкающее отраженным солнечным светом крупнейшее анабарское озеро Улахан — Кюель. Интереснейшее место. Заповедное.

А впереди? Что там темнеет посреди тундры? Словно девчонки в юбочках стоят. Надо же. Кто такие? Нет, не девчонки… Куртины! Потрясающее природное явление, очевидный пример необыкновенной стойкости и любви к жизни — эти куртины! Давай–ка, ближе подойдём…

О, тундра, тундра!.. Нелегко идти пешему человеку по твоей мягкой сырой груди, то перескакивая с одной пружинистой кочки на другую, то хлюпая ногами в сапогах–болотниках по неглубокой темной воде между ними. По той самой воде, под которой лёд не оттаивает никогда. А каково тебе, тундра, когда наступают долгие зимние холода? Метет сухая поземка, едва прикрывая твои промерзшие кочки… Снега немного, он течет под ветром, колючий, словно песок времени. Снежный песок, ровняющий всё. Лишь изредка пронесутся по тебе в скрипучих нартах, покачивающие хореями, каслающие оленеводы в теплых совиках и унтайках с чижами внутри, да пройдёт стадо оленье, разбивая копытами наст в поисках вкусного белесого ягеля. Впрочем, и машины оставляют теперь следы среди текучих твоих снегов: то охотники–рыбаки на снегоходах промчатся, то блеснет свет от фар пробивающейся по дальнему зимнику колонны грузовиков и наливников.

Наконец становится всё светлее, яркий тундровый снег слепит людские глаза всё дольше. Первым сходит он там, где повыше, где ближе к солнышку — на байджарахах, небольших округлых возвышенностях… С появлением первых проталин стремятся в тундру серебристые и сизые чайки–халеи.

Земля становится загадочной, тёмной. Лишь ручьи, словно прожилки дивных чистых белых цветов, выделяются на тебе, пока не вскроет их свет небесный, разрезая белый покров узкими расщелинами водных протоков.

Недолго темнеть тундре, освободившись от снегов, недолго. Круглые сутки сияет трудолюбивое солнце. И вот уже появляется у земли красновато–бурый надцвет от набухающих почек на тальниках, на кустиках ивовых и нежном багульнике. И вот внезапно отовсюду, словно зеленый взрыв, прорезает древнюю мшистую плоть тундры возносящаяся, ликующая молодая трава!..

Так, за разговорами да воспоминаниями, и дошли мы незаметно до лиственничных куртин. Уникальное неповторимое явление это происходит вот как: образуются куртины чаще всего из ствола молодой лиственницы, когда неугомонный полярный ночной снег под действием ветра выламывает летние веточки, приподнимающиеся над его ледяным покровом, или сдирает их кору, а сами веточки к лету ссыхаются и отмирают. В результате образуется стелющаяся над поверхностью почвы, едва приподнимающаяся над мхами и старой травой форма лиственницы, занимающая площадь в несколько квадратных метров. И вот уже к солнышку тянутся десятки мелких стволиков высотой и толщиной с обыкновенный карандаш. И такова жажда жизни в этих деревцах, что нам, человекам, впору брать с них пример мужества и стойкости перед силами, вечно противоборствующими жизни на земле и на небе! Со временем, когда толщина коры этих веточек достигнет определенной величины, способной противостоять зимним ветрам, они поднимутся и образуют куртину из нескольких стволиков. Причем, имеются они на самих стволиках только внизу, возле самой земли, и на самом верху. А в срединной части куртины до полуметра — никаких веточек нет, ствол полностью оголён… Низкий поклон вам, отважные деревья в «юбочках»!

Почти на тысячу вёрст простирается Анабар, к берегам ледовитым стремящийся! Река — кормилица и поилица, река — страж землицы нашей заполярной и всего сущего на ней и вокруг неё. Если там, в конце, в низовьях своих, широко растекается она, пересекая однообразную едва всхолмленную Оленекско — Анабарскую низменность, то южнее, в начале, течет река вдоль крутых своих берегов вплоть до самой горы Эбе — Хая. Там, в верховьях, за священной горой, на каменистом галечном дне твоём, Анабар, оставляют зыбкие мятущиеся от солнечной воды тени местные речные обитатели — щука, плотва, ерш да окунь… Своими, анабарскими рыбами являются, кстати, и благородные красавцы — муксун да сиг. Да и таймень. И ряпушка. И мелкий жирный тугун — северный наш деликатес. Родные они этой земле. Может, за то и любят, и ценят их издавна местные люди–народы?

Весной в половодье у села Саскылах поднимается вода в Анабаре на двенадцать метров. Силища! А вот и гуси с юга летят! Гуменники да белолобики! Ниточкой жемчужной под небушком лазоревым шелестят, гогочут, переговариваются! Красиво идут! А следом да и наперёд этих — другие птичьи племена спешат на север, в родные места…

Каких только крылатых тундровых переселенцев здесь не встретишь! Не только белоснежных лебедей и бесчисленных разновидностей уток (шилохвости, плавунчиков и прочие), но и таких, о которых редко ещё где услышать можно в наше время… Одни названия чего стоят: хрустан, турухтан, горбоносый турпан, жаворонок рогатый, подорожник, луток, щеголь, мородунка, глухарь каменный, веретенник пестрохвостый, песочник исландский, кроншнеп, и даже, представьте себе… сам бургомистр! Та ещё птица, оказывается!

Зимой кто тут из пернатых был? Да никого почти и не было. Одни полярные совы в ночи очами своими поблескивали, когда выхватывали их из темноты фары «Буранов», да разлетались врассыпную из узких речных долин белые и тундряные куропатки, да изредка чечетки пролетали. А теперь? Всюду оживленье, а кое–где и просто настоящий птичий базар!

А кому кормилица–тундра обязана своим нынешним внешним обликом? Оленям, вот кому обязана! Бродят по тундровым пастбищам стада оленьи, копытят землю, вытаптывают, поедают растительность, тем и влияют на всё вокруг. И не только домашние, но и дикие. Ещё лет тридцать назад приходило их ежегодно в анабарский улус с соседнего Таймыра до трёхсот тысяч! Ныне, конечно, поубавилось, их число, но тем не менее по осени через реку Анабар переходит их между Уджой и Старой иногда до пяти, а то и до семи тысяч голов.

А где олени, там и волки неподалёку. Всегда так было, и поныне оно так. Вечно держатся стаи серых санитаров природы вблизи оленеводческих стойбищ. Только молодняк ведёт бродячий образ жизни, а семейные волки — те — куда олений табун, туда и они…

Всё живущее на земле всюду ласки ждёт, тепла хочет. И дарит каждому живому существу ту ласку, то тепло ясный солнечный свет. Любую мохнатую да пернатую тундровую живность ладонью призрачной, сияющей хоть ненароком да погладит, ко всему прикоснётся: и к бурозубкам юрким заглянет, и у леммингов сибирских да копытных побывает, и полевок вниманием не обойдёт. Пока тепло, пока свет есть: все к нему тянутся: от бурого мишки, от сохатого до песцов, лисиц, зайчиков, пищух, горностаев, ласок и соболей. А вон поодаль росомаха, бродяжка тундровая, замерла на месте, вроде замешкалась. Тоже ведь стоит, ждёт–дожидается, когда солнышко сквозь облачка и её приласкает… Не тревожься, ни о ком солнце анабарское не забудет, обо всех оно помнит. Всех любит. Нет для него плохих и хороших. Все хорошие. В каждом душа живая на свет отзывается, переливаясь ответно, словно дивные анабарские алмазы в быстрых речках сверкающие всеми цветами радуги…