Шакалы пустыни

Глава 7 Многообразие макияжа и прочее чисто женское

Все тот же пятый день месяца термидора

Вейль поглядывал на виднеющиеся за домами гору Мукаттам и Цитадель – ориентиры отменные, да и вообще от манеры делать вид, что беспомощно блуждает, начальник отказался. Все свои, чего спектакли разыгрывать? Бабахнет в затылок сэкономленным патроном и нету свидетельницы. Впрочем, Катрин чувствовала, что еще нужна теневой движущей силе экспедиции.

— Здесь, – шеф без особой уверенности разглядывал высокий забор.

— А может здесь? – Катрин указала на соседнюю каменную ограду. – Здесь пониже, лезть проще, а флора во дворе идентична.

— Не совсем. Этот сад ухоженней и обширнее. Азхар-паша мог себе позволить.

— Нам нужен Азхар-паша? – удивилась девушка внезапно возникшей конкретной персоналии, на первый взгляд не связанной с кладбищами, казнями и иными могильно-археологическими делами.

— Азхар-паша ушел с Мурад-беем. А дом его не ушел, но остался без охраны. Возможно, найдется местечко спокойно перевести дух. В крайнем случае, зарубите парочку любопытствующих сторожей, – шеф прислонился к стене и сложил «замком» руки. – Лезьте, Вдова. Кстати, откуда вообще этот внезапный прилив любознательности? Так тактично молчали, я приятно удивился.

— Я бы и дальше помалкивала, да заборы жутко надоели. Прямо рекордная ночь по заборно-барьерному спорту, – Катрин оперлась о подставленную «ступеньку», подтянулась, и, оказавшись на заборе, оглядела сад.

Чистенько, красивенько, зелененько. Собак и снайперов с мушкетами не видно.

Вейль был увесист, но взобрался практически сам. Какой обманчивый мужчина. Под камуфляжными килограммами рыхлости натуральный гимнаст припрятан. Вот зачем ему это?

— Это розы? – осведомился шеф-обманщик.

— Собираетесь мне букет нарезать?

— А вам надо? Нет, я к тому, что если прыгать, то исколемся.

Логично. Спрыгнули дальше – на дорожку между клумбами.

— Этот Азхар-паша, из приближенных султанских олигархов? – поинтересовалась Катрин, разглядывая роскошные плиты из полированного мрамора.

— Что-то вроде. Влиятельный человек, поэтому ал-Джабарти счел уместным уделить внимание его жизнеописанию. Но сюда Азхар-паша больше не вернется. Убьют его через месяц, – пояснил Вейль. – Вам еще что-то рассказать или мы пойдем? Вы позавтракать не хотите?

Прямо насквозь девушку видит. Скотина двуличная.

Сад оказался обширен. Беглецы осторожно продвигались к дому, шеф держал наготове револьвер, Катрин обнаружила, что выхватывать ятаган из-под разорванного подола гораздо удобнее.

Дом оказался не домом, а вполне себе дворцом. «Дизайн, который смутил их разум и ошеломил их взор; там были щебечущие птицы, и покои стояли один напротив другого, и пол был выложен разноцветным мрамором, а потолки украшены мадинской лазурью, а гипсокартонные арки крашены чистой пылью красного золота, замешанной на густой амбре».

Странная ночь (и особенно, утро) давали себя знать – хотелось слегка отстраниться от реальности, взглянуть на нее отвлеченно, как на нечто сугубо сказочное и ненастоящее. По-шахразадски. Ведь читалась когда-то бесконечная череда фантастических историй, с точки зрения здравого смысла столь же малообъяснимых, как и беготня по предрассветным буйным кладбищам.

— Недурно, – отметила вслух Катрин. – Скромно и со вкусом: две сотни рабов-садовников, сотня наложниц, два дрессированных поливальных слона, ландшафтный визирь царских кровей, павлины-стенографисты и тридцать пять тысяч курьеров.

Про курьеров Вейль в силу ограниченности европейского воспитания не понял, пожал плечами.

— Я к тому, что стиль арабесок и машрабий при свете дня воистину восхищает – пояснила Катрин. – Но сквозь розы мы напрасно лезли. Ворота открыты.

— Азхар-паша спешил с отбытием? – предположил шеф, разглядывая приоткрытую створку массивных ворот и беспорядок.

— Опаздывал, подушки с досады грыз, человека вон забыл.

На великолепной мозаичной площадке перед входом во дворец, ветерок забавлялся перьями и пухом, они липли к разрубленной голове распростертого человека.

— Послушайте, Вейль, вы меня нарочно по исключительно мертвецким местам таскаете? – спросила Катрин. – То корыто, то саваны, то подушки окровавленные.

Шеф посмотрел с упреком:

— Это была перина. Ближе к теме или как?

Через главный вход с широкими ступенями решили не ходить – он настораживал своим пафосом. Двинулись за угол здания. Здесь двери оказались нараспашку, домашняя утварь валялась грудами.

— Или гаражная распродажа, или ограбление, – определила Катрин.

— Пришли и ушли. Если желаете подобрать парочку сувениров, не стесняйтесь, – шеф, воспитанно прикрыв пасть, зевнул. – Лично я иду в библиотеку. Поговаривали, у Азхар-паши имелась недурная коллекция атласов, взгляну. Если с нехорошими людьми столкнетесь, сами справитесь? Если нет, прибегайте, я вам револьвер дам. Стрелять вы вроде бы умеете.

Дивно. Он еще и стебается. Ну и пусть валит к своим атласам или что ему там на самом деле нужно. Хотя тут проблема.

— А позавтракать?

— Воздержусь. Мне явно нужно похудеть, заборы настойчиво советуют. А кухня вон там, – Вейль указал направление, а сам неслышно двинулся к лестнице – перила ее были столь витиевато украшены, что взяться за такие, все равно что Венеру Милосскую лапнуть.

Дворец оказался противоречив: идеальный порядок и роскошь (избыточную, на взгляд бывшей скромной замковладелицы) уродовали полосы недавно наступившего хаоса. Ночью здесь побывали собиратели ценностей, но действовали торопливо и непрофессионально. Сорванные занавеси, опрокинутые шкафчики, россыпь бусин на плиточном полу… В зале с голубым потолком валялась груда вдребезги разбитых ваз. Зачем-то сбили позолоченную решетку в арке двери. Дикость и полное неумение экспроприировать.

«Да, тут косметическим ремонтом не обойдешься» – подумала Катрин, посмотрела на зверски смятую медную лампу тончайшей чеканки. «А Гассану Абдуррахману ибн Хаттабу вовсе худо – теперь на свободу вообще не протиснется».

Кухонное сердце дома найти оказалось непросто – но направление скорректировали съестные запахи и шум. Пахло почему-то горелым кофе, а звуки были не то чтобы воинственными, но нервными. Смысла слов чужестранная исследовательница, естественно, не понимала, но интонации…

Катрин постояла в прохладном проходе, послушала, посчитала голоса. Вмешиваться неразумно, да и невежливо, – тут своя жизнь, свои расклады. С другой стороны… «Спешите творить добро», как сказал известный специалист по бивачному оборудованию.

Там мужчины и женщины, первые приказывают, вторые отвечают и всхлипывают. Числом и тех, и других умеренно. Обстановка нервозная. И кроме кофе, на кухне есть еще что-то съедобное. Нужно все же зайти, а то как-то неудобно: постояла, поподслушивала, удрала. Мы воспитанные археологи или непоймикто?

Катрин вошла, двигаясь левым плечом вперед и скромно прикрывая инструмент.

Несколько предсказуемо: один оборванец что-то жрет прямо из трехведерного котла, другой укладывает мешок, третий щупает беззащитную прислугу. В любой смутный век вот так загляни – не ошибешься, стандартный расклад. Правда, здесь бородач местных красавиц тискает не в чисто сексуальных целях, а, скорее, определяя товарную ценность. Что, конечно, совершенно меняет дело.

Незваные гости дернулись от внезапного вторжения, хапнули оружие – у одного даже сабля имелась! – но разглядев еще одну представительницу слабого пола, расслабились. Внешне Катрин от кухонных пленниц отличалась разве что ростом и крепко обтрепанным одеянием. В остальном то же: закрытое лицо, черный классический наряд. Обжора погрузил башку обратно в котел, оценщик, что-то сказав вновь прибывшей и строго указав в угол, вернулся к исследованию живого товара, и только мешочник с недоумением уставился на руку девушки. Ну да, трикотажные черные перчатки тут редкость. Катрин сложила незаурядные пальцы в фигуру с ботаническим названием «фига», продемонстрировала интересующемуся и окончательно оценила обстановку. Кроме всхлипывающих и закрывающих лица теток в кухне был и домочадец-мужчина – лежал среди рассыпанных зерен кофе и блестящих, хорошо начищенных блюд, смотрел в белый потолок мертвыми глазами. Печально торчала белая борода. Эх, шагнули за черту грабители, пенсионерам головы пробивать, это вам не брюхо из котлов удравших беев набивать, здесь голодным детством и иными бедствиями проклятого османского империализма не оправдаешься. Непростительно.

Мешочник рассмотрел «фигу», обиженно сдвинул брови и начал открывать пасть…

Оценщик учуял, что что-то идет не так, обернулся, потянулся прихватить дерзкую бабу за плечо…

Ятаган – оружие ближнего боя, в полевых крупномасштабных баталиях он не так хорош, а вот в стесненных условия душных султанских покоев, халифских залах и бейских кухнях – в самый раз.

Отсеченная кисть руки брякнулась на пол, угодила на блюдо и выбила чистое музыкальное «та-там!». Прозвучало торжественно. Но недолго, поскольку ставший одноруким оценщик взвыл, не веря своим глазам и жгучим ощущениям.

Разумный и достойный человек, увидев перед собой забрызганную запекшейся кровью женщину в несвежем платье, да еще с холодным оружием в руках, должен отойти подальше и вызвать специально обученных специалистов.

Прыгать на такую особу с ножами, сомнительными дубинками, даже очень паникуя, нет никакого смысла…

Получилось быстро и почти чисто. Наступила тишина, гостья нагнулась, вытерла клинок о рукав свежего трупа:

— Пардон, но здесь и так напачкано.

Тишина оказалась краткой, поскольку началась… нет, не истерика, но некий бурный бабий отходняк. Обитательницы дома дружно зарыдали, запричитали, и как по команде бросились пинать тела бесславно павших грабителей, швырять в них сковороды, связки перца, скалки и прочий кухонный инвентарь. Катрин оказалась несколько шокирована – с такой буйной стороны она угнетенных женщин Востока еще не знала. Тут одна из женщин уважительно, но крепко подхватила гостью под руку, увлекла в сторону, бурно заговорила, указывая то на дверь, то на окно, в негодовании притоптывая ногой, демонстрируя изящную туфельку с эффектно загнутым расшитым носом.

— Моя не понимать, – призналась Катрин. – Мы люди неместные.

Дама глянула пристально, оценила виднеющуюся под полуоторванным рукавом гостьи оливковую футболку и зверски потекший макияж глаз:

— Фрэнчи?

Отпираться было бессмысленно, как и уточнять сложную национально-европейскую принадлежность. Катрин утвердительно кивнула.

Знакомство прервал воодушевленный визг освобожденных кухонных пленниц – одна из них держала отрубленную бандитскую кисть – мизинец, украшенный тонким серебряным колечком, еще подергивался. Девицы указывали на эти остаточные судороги, всхлипывая и веселясь одновременно.

Нет, Каир все же очень странный город.

Догадливая тетка гаркнула на остальных – те мигом унялись, засуетились. Правильно, личный состав должен превозмочь последствие стресса немедленным наведением порядка.

Катрин помогла слабосильным служанкам вынести грузные тела: бандитов свалили у конюшни, старика с причитаниями потащили куда-то, надо думать, обмывать-отпевать. Старшая тетка знаками предложила Катрин и самой умыться – гостья в этом явно нуждалась. Чистота это, конечно, благо, но тут бы и покушать…

Оказалось старшая все понимает – жестикулировала она очень доходчиво. Кстати, и глаза у нее ореховые, выразительные, виртуозно насурьмленные. Каджарская живопись, а не очи. Да, таким искусством владеть, это вам не по городским кладбищам скакать.

Воды было вдоволь (причем и теплой!), умывшуюся гостью немедленно усадили за дастархан (или как он тут называется?) уже накрытый к трапезе. Яств оказалось порядком: десятка два, тут все и попробовать не успеешь, потому Катрин сразу взяла убедительную лепешку, фаршированную чем-то мясным, пряным, неузнаваемым, но изумительно тающим на языке. К этому делу хорошо пошла зелень и редиска – сладкая, хрустящая, тщательно откалиброванная, словно ее не выращивали, а на агростанке клонировали.

«Главная по дворцу» куда-то исчезла, подавали младшие по званию – улыбчивые, симпатичные на мордахи, только слишком уж круглолицые и одинаковые. Видимо, сбежавший хозяин подбирал прислугу на свой вкус. Объяснялись знаками, что не особо отягощало – и так все понятно, да и занят рот у гостьи.

Вернулась старшая – она подталкивала невысокого роста девицу – несмотря на тщательную укутанность, угадывалось, что незнакомка юна, на редкость стройна, и в движениях удивительно пластична. Танцевать, что ли будет?

Хорошие здесь завтраки подают, прямо хоть на длительный постой просись.

Танцевать девчонка не стала, от очередного толчка опустилась на колени и сказала:

— Госпожа Хаят спрашивать уважаемый гостья – все ли вкус иметь? Подать что еще желать?

О, толмачка! Французский далеко не идеальный, но приемлемый.

— Передай прекрасной госпоже Хаят, что ваше гостеприимство приводит меня в небывалое восхищение и лишает дара речи. Клянусь Аллахом, столь замечательной утренней трапезы мне не доводилось вкушать две сотни лет, а в присутствии госпожи она впятеро вкуснее того что я храню в памяти.

Катрин напряженно пыталась вспомнить еще что-нибудь витиеватое и приличествующее случаю, но сказки «1001-й ночи» она читала очень давно и ничего уместного с ходу в голову не лезло, а хорошо приврать с пустого места было сложно.

Девчонка перевела хозяйке, та улыбалась и одобрительно кивала. Так и общались через толмачку, та переводила, старательно подбирая слова, взгляда не поднимала. Безоговорочно осудили всплеск городского бандитизма, беспорядки и пожары. Катрин намекнула, что французские представители мирно ехали с тайным поручением по переговорам, но налетел какой-то сброд, в беготне и пальбе бедная девушка отбилась-заблудилась, и вот, извольте видеть… Теперь придется ждать, когда французские солдаты в город войдут. Хозяйка одобрила столь осмотрительное решение.

Собственно, госпожа Хаят не была хозяйкой дворца, и даже не числилась женой своевременно удалившегося Азхар-паши. Переводчица пыталась объяснить статус госпожи, но тут вышла осечка – запаса французских слов явно не хватало. Впрочем, и так было понятно: действующий гарем высокочтимый хозяин дворца прихватил с собой вместе с ценностями первого порядка, а наложницы и прочие малоценные женщины остались со сторожами охранять дворец. Сторожа, правда, рассосались еще во время первого, ночного, набега на дом. Вроде бы шла война республиканской Франции с кровавым мамелюко-турецким режимом, а пенки обогащений снимали какие-то аполитичные бандюганы. Политику и погоду обсуждать не стали, ибо прибежала служанка и доложила, что ванна подана, в смысле, налита.

Катрин искренне поблагодарила – ванна да еще во дворце, такими случаями не разбрасываются, тем более экспедиционный душ работал дурно, с насосом там что-то стряслось.

В банные покои повела уполномоченная по водным делам служанка, ну и переводчица.

— Откуда знаете французский язык? – учтиво поинтересовалась Катрин, разглядывая череду бассейнов, бассейнчиков и фонтанов (охренеть! Деньги хозяину определенно некуда было девать).

— Меня учить, – кратко объяснила переводчица. Сообщать, в каких университетах познавала иностранные языки, она явно не собиралась, но и так несложно догадаться. Скорее всего, ходила красотка-невольница по рукам хозяев с младых лет, набиралась разносторонних знаний.

— Имя как ваше? – сугубо из вежливости осведомилась гостья.

— Меня нет. Имя, – пробормотала девчонка.

Гм, иностранный язык есть, идеальная фигурка угадывается, а имени нет. Может не невольница, а жена разжалованная? Вообще-то абайя на ней самая дешевая, кухонные девицы и те получше одеты. Никаб так и не сняла, в строгостях девчонку держат.

За последнее время Катрин вникла в неочевидные, но важные нюансы местных женских одеяний. На людях простонародье шляется ободранное, ничего особо не прячет, нищие жены феллахов так вообще с татуировками на лицах, обвешаны грошовыми, но изобильными украшениями, всенепременно чтоб с двумя серьгами в каждом ухе. Дешевый шик и полная открытость лиц. А женщины зажиточных горожан, мелких беев и прочих строгих мужчин, те с ног до головы зачехлены в черное, замотаны-запрятаны как миндаль от мышей, на люди появляются исключительно в сопровождении родичей и евнухов. Только по глазам и благовониям их красоту и угадаешь. А вот точный уровень благосостояния можно вычислить по качеству ткани платья-абайи – не все черное одинаково ценно и роскошно.

Ванна оказалась размера невеликого, зато вода горячая и благоухает… это не химические шампуни и пены для ванн – тут все натуральное, проверенное веками.

— Ничего, если я сама помоюсь? – поинтересовалась Катрин. – У нас во Франции такие древние патриархально-матриархальные спорные традиции.

— Обычай фрэнчей известен нам, – заверила переводчица. – Я ждать.

Толмачка действительно опустилась на колени за занавесью, относительно непрозрачной. Впрочем, Катрин на всякие мелочи и условности внимания обращать не собиралась. Спецодежду долой, парик наскоро вытряхнем – под ним порой жарко, но за ночь неоднократно защитил от ссадин и синяков, будем считать его подшлемником двойного назначения. Девушка содрала с себя белье – импортная ткань местами уже походила на марлю. Ух… цивильная вода это почти счастье.

Ванна была небольшой, но рядом сияет голубой водой бассейн под шатровым навесом-балдахином, дальше символически отсеченный шторами малахитовый сад, доносится журчание фонтанов, утреннее солнце пробивает листву чудесным узором. Для местных уроженцев еще зябко, для европейца почти жарко. А тем, кто купался в горных реках, так истинный курорт. Сгинуло бы все человечество на часок, эх. Человечество никуда деваться не собиралось, хотя крысы и тараканы, наивно верящие пророчествам научных журналов, терпеливо ждут этого момента уже не первое десятилетие. Катрин успела вымыть голову, когда появилась посетительница. Госпожа Хаят со стопкой новой одежды.

Действительно, истинный грех отпускать гостью оборванной. За трех «жмуриков» и сколько благодеяний!

Что ж, пора и честь знать. Катрин поднялась из воды, на мозаику пола потекли ручейки…

Наряд оказался практически в пору – на сантиметр бы подлиннее, но и так вполне. Ткань чуть получше, а покрой и цвет тот же, нельзя сказать, что вызывающий восторг. Вот новый никаб – иное дело, этот на порядок роскошнее и легче. Как показала ночь, при интенсивных нагрузках это важно – дышать легче. Мерси-мерси, как говорим мы, куртуазные фрэнчи.

Кстати.

Переводчица сидела на месте, старательно делала вид, что ее нет.. Делать вид, когда не поднимаешь взгляда, просто. Но сейчас такая щепетильная уклончивость не к месту.

— Любезная, ты бы все же назвала свое имя и ответила на одно деловое предложение, – с хамоватой европейской прямотой начала Катрин. – Нет желания поработать переводчицей у ученых мудрецов фрэнч-гяуров? Подчеркиваю, не у солдат. Господа описывают и изучают древности и редкости, местных языков не знают. Прокорм обеспечим, от домогательств оградим, с госпожой Хаят договоримся. Работа интересная, нескучная, с приключениями, и заработать можно.

Глаза девчонка все же подняла – оказалось, против обычая вообще не накрашены; изначально огромные, с длиннющими черными ресницами и бездонными, блестящими, словно от опьянения зрачками. Даже завидно.

Правильно ее эль-кохла лишили – и так принцесса. Зачморенная.

— Меня нельзя брать, – с трудом, но отчетливо выговорила девчонка. – Я – навоз.

Видимо, нечто иносказательное, не имеющее аналогов в убогом языке Вольтера и Руссо. Пахла самокритичная особа довольно приятно, хотя с дразнящей сладостью благовоний госпожи Хаят и близко не сравнить.

— Про навоз – это детали, – с некоторым недоумением заверила Катрин. – В обязанности переводчицы входит растолковывание мыслей местных жителей и ничего более. У нас очень воспитанное и по уши занятое наукой ученое общество. В общем, обнюхивать и шалить никто не станет.

Девчонка подняла руки к лицу – пальцы в бледной хне задрожали. Опускала никаб она преувеличено медлительно – похоже, хотелось сорвать одним рывком.

Да…

В принципе Катрин, несмотря на свою прошлую тягу к индивидуальному анархизму и принципиальному, порой вызывающему небрежению приличиями, не отрицала необходимость неких общих правил, уставов, законов и институтов наказаний. Без сомнений, каждый грех заслуживает кары – богами или людьми приводится в исполнение приговор, это уж как получится. Но срезать носы даже очень виновным девушкам – это уж чересчур.

В принципе, часть носа уцелела – процентов двадцать, остальное было отсечено, довольно чисто, но ассиметрично. Видимо, истязатель сознательно добивался максимального обезображивания приговоренной. Получилось жутко: уцелевшая кость переносицы остро торчала под тонко затянувшейся кожей, асимметрия придавала лицу намек на злую гримасу-усмешку – да, весьма похоже лыбились мертвецы, восставшие из склепов кладбища аль-Караф. Откровенно недобренькое лицо. Хоть в данном случае миниатюрный рот вовсе не хохочет и пухлые губки на месте, ничуть не сгнили. Но все равно, веселится и пугает рукотворная гримаска смерти, доходчиво напоминает о бренности всего земного, а особенно мимолетности девичьей красоты. Более асексуальной зарубки поставить невозможно.

Катрин не содрогнулась только потому, что уже видела нечто подобное.

Видела достаточно долго, ежедневно, причем без всякого никаба, ибо то был парень. Вообще-то он был изуродован похлеще, без всяких аккуратностей, да и одного глаза лишился. В общем, там было все куда хуже. Здесь же вызывала ступор обдуманная и хладнокровная изощренность неведомого палача.

— Прискорбно. Но это тоже детали. Как говорит наш великий сахиб и главный ратоборец, давай «ближе к теме». Лицо зачехляй. Работе оно не мешает, язык, слава богам, на месте остался. С хозяйкой поговорю.

Девушка молча закрыла остатки личика.

Каир как-то окончательно перестал нравиться туристке-археологше. Так-то ничего: редиска, дамы гостеприимные, да и вообще пока еще не убили. Но если вдуматься…

Вдумываться следовало о многом, но это когда время будет. Сейчас следовало поговорить с шефом – все ж он тоже право слова имеет, вдруг у него какие-то категорические предубеждения против безносых переводчиц.

Катрин двинулась искать библиотеку. Дом был пустынен: уборку в галереях начинать и не думали, жалкие остатки гарнизона сосредоточились у кухни.

Оно и верно: наверняка возникнут неприятности с очередными «гостями», да и в целом судьба Хаят и оставшихся девушек незавидна. Хорошо бы им на постой галантных гусар определить или еще кого платежеспособного и щедрого. Впрочем, герои Наполеона здесь тоже не особо задержатся.

Э-хе-хе, нет в жизни никакой стабильности.

Стабильность царила в библиотеке: полный порядок на шкафах и инкрустированных конторках, шеф похрапывал-посапывал, предусмотрительно забронировав себе брюшко мощным фолиантом в сафьяновом переплете. Выглядело это умилительно, если, конечно, не брать в расчет, что мсье Вейль лжив насквозь и на всю длину: от носков до наметившейся плеши. Носки, кстати, протерлись зверски, пятки торчат, как у клошара аутентичных годов.

— Босс, вы обед проспите. И возник актуальный вопрос по штатному расписанию штабного экспедиционного отдела.

— А? Где? – Вейль разочарованно всапнул и открыл слипшиеся глазки.

— С книжечкой поосторожнее, – посоветовала Катрин. – Она, небось, уникальная.

Угадала. В смысле, не о раритетности издания, а насчет взведенного револьвера под книгой.

— Слушайте, Вдова, а зачем… – шеф посмотрел на часы, присмотрелся и огорченно поднял бровки.

— Настал конец времен и последний день Каира. И восстали легионы мертвецов, и погнали прочь гостей, лживых-невоспитанных, ссаными тряпками. И встали на рассвете часы стража, и лопнула струна связей эпох.

— Выдумываете зачем-то, – упрекнул Вейль, приглаживая волосы. – А между тем, часы жаль. Кстати, связи с лагерем нет. Коммуникатор мертв, рация тоже.

— Да к чему вам вдруг рация? Все равно до лагеря «не добьет».

— Мы пропустили срок возвращения и нас должны искать. Теоретически.

— Да, так и вижу: профессор де Монтозан возглавила спасательную партию, Дикси уже вынюхивает следы, Азиз фон Азис допрашивает первых пленных, «Крест» и «Механик» с дробовиками…

— Это вряд ли. Но возможно, «Цифры» одумались, перевооружились, и… – шеф посмотрел на подчиненную осуждающе. – Вы зачем меня фантазиями заражаете? И к чему было будить? Что у вас опять стряслось?

— Собственно, ничего не стряслось. Рутина. Дом частично обследован, происки бандитствующих элементов своевременно пресечены, кухня и завтрак проверены, хозяева настроены лояльно…

— Что за странные формулировки? Вдова, давайте ближе к теме. Этих… элементов, много?

— Было трое, но кончились. Я, собственно, о пополнении штата подумала…

Катрин рассказала о безносой переводчице.

Вейль пожал плечами:

— Дикие нравы. Полагаю, бедняжка крепко разозлила мужа или хозяина. Но она нам не подходит. Здесь при переговорах женщин всерьез никто не воспринимает. Даже носатых женщин. Вас, разумеется, это правило не касается – вы с ятаганом очень убедительны.

— Она не сторона переговоров – она ретранслятор. И недурной вариант, поскольку связей в штабе генерала Бонапарта не имеет, и «стучать» не будет. По крайней мере, сразу. И куплю я ее за свои деньги. Ибо без языка здесь даже на рынок не сунешься.

— Рынок? Ах, рынок… – шеф зевнул, прикрылся. – Что ж, покупайте. Или выменивайте. Хуже наша ситуация от столь нелепой переводчицы не станет. Денег у вас хватит? Или у вас там с местными свои расчеты? Выглядите очень отдохнувшей. Впрочем, это ваше дело. Дадите мне еще поспать?

Шеф повернулся спиной – на красивом, но неудобном диванчике лежать ему было неудобно, особенно если не выпускать из рук «лебель». Да, дремать с взведенным револьвером – шикарный отдых.