I. ДЕЛО О ХРУСТАЛЬНОМ ЯЙЦЕ Эдуард Данн Мелоун

Заведение мистера Темплтона представляло собой одну из самых неказистых лавок на Грэйт-Портленд-стрит. Чуть повыше железной двери виднелась вывеска «Предметы искусства и старины». На улицу лавка смотрела двумя подслеповатыми окошками в тяжелых свинцовых переплетах; в одном из окошек красовалась небольшая карточка с корявой надписью «Редкости — продаем и покупаем». Изучив этот инскрипт, высокий человек в клетчатом Ольстере отворил дверь, за ним проник внутрь декабрьский холод.

Лавка походила на мрачный грот. Затененная абажуром лампа на заднем прилавке отбрасывала тусклое пятно света. Полки ломились от треснутых ваз, чашек и старых книг. На стенах висели почерневшие картины в изъеденных временем рамах. Высокий незнакомец остановился у стола с табличкой «Из коллекции К. Кэйва»; на столе в беспорядке громоздились слоновьи бивни, шахматные фигуры, ящик со стеклянными глазами, образцы минералов и прочие разрозненные вещицы.

Из темноты показался хозяин лавки, лысеющий джентльмен в глухом поношенном сюртуке.

— Да, сэр? — осведомился он.

— Надеюсь кое с кем здесь встретиться, мистер Темплтон, — ответил незнакомец. Его худое, ястребиное лицо склонилось над столом. — Что это за коллекция?

— Две недели назад умер один антиквар. Я приобрел эти вещи на распродаже его собрания.

Посетитель поднял крупный, превосходно отшлифованный овальный кристалл, напоминавший по форме яйцо. Луч света зажег в хрустале синее пламя.

— Сколько просите за кристалл?

— Мистер Кэйв оценивал этот предмет в пять фунтов.

— Что ж, пожалуй, — сильная худощавая рука распахнула Ольстер. Незнакомец достал бумажник из внутреннего кармана серого пиджака и извлек пятифунтовую банкноту.

— Не трудитесь упаковывать.

Едва покупатель опустил хрустальное яйцо в карман Ольстера, в дверях появился толстый низкорослый человек в затрапезной одежде, с яростно взъерошенными седыми волосами. При виде незнакомца глаза его расширились.

— Темплтон! Вы что, устроили мне свидание с Шерлоком Холмсом? — выпалил он.

— Я обошелся и без приглашения мистера Темплтона, Хадсон, — холодно произнес Холмс. — Как вы успели догадаться, ждал я именно вас. Должно быть, ваши — пусть и ничтожные — дедуктивные способности успели также подсказать, почему я оказался здесь.

— Неужто я вижу самого Шерлока Холмса? — запинаясь, проговорил Темплтон. — Хадсон, уверяю вас, я не имел ни малейшего…

— Как и мистер Хадсон, не сомневаюсь, — прервал его Холмс. — Младший Фэйрдейл Гоббс обратился ко мне с просьбой найти кольцо Челлини[1], которое не так давно было украдено. По этой причине я и разыскивал мистера Хадсона.

— Сперва докажите, что ваше треклятое кольцо у меня, — вскипел Хадсон.

— Не извольте беспокоиться, я проследил путь кольца к вам, Хадсон. Мне очень помогла одна небольшая, но довольно-таки действенная организация. Скупка краденого может пагубно сказаться на делах мистера Темплтона и я твердо намерен избавить его от подобной неловкости. Кстати говоря, вот и кольцо — на вашем указательном пальце, — и Холмс протянул руку. — Немедленно верните.

Хадсон, раздувшись от ярости, стащил с пальца кольцо и протянул его Холмсу.

— Вы — сущий дьявол, другого слова не подберешь, — пробормотал он.

— Я отнюдь не дьявол, но частный детектив-консультант. Впрочем, для людей вашего сорта это означает одно и то же, — сказал Холмс, пряча кольцо в жилетный карман.

Хадсон, растерянно помаргивая, уставился на Темплтона.

— Где же кристалл? — требовательно осведомился он. — Мистер Уэйс говорил о каком-то хрустальном яйце…

— Полагаю, о том, которое я только что приобрел за пять фунтов, — с улыбкой сообщил Холмс. — Удивляюсь, Хадсон: неужели при всей скудости вашего ума и эстетического чувства вы сумели проникнуться прелестью этого кристалла?

— Не вам судить, — взорвался Хадсон. — Может, теперь уж мне пора рассказать мистеру Темплтону о ваших делишках? Занятная выйдет история!

— Сделайте милость — и я тотчас сообщу полиции крайне занимательные сведения о некоем Морзе Хадсоне. Настоятельно предлагаю вам держать рот на замке. Вам остается лишь надеяться, что и я буду в дальнейшем хранить молчание. Поскольку собственность моего клиента удалось возвратить без особых затруднений, я склонен считать дело закрытым.

С этими словами Холмс вышел из лавки. Хадсон выскочил вслед за ним на промозглую улицу.

— Я требую, чтобы вы продали мне хрусталь за пять фунтов, мистер Холмс.

— Ваше положение не предполагает права требовать, Хадсон, — спокойно произнес Холмс. — Но позвольте дать вам совет. Если когда-либо и почему-либо вы снова появитесь близ Бейкер-стрит, вашу торговлю посетят малоприятные люди из Скотланд-Ярда, а закат вы будете наблюдать сквозь тюремную решетку. Осмелюсь предположить, я достаточно ясно выразился, мистер Хадсон?

Холмс окликнул проезжавший кэб и сел в экипаж, оставив Хадсона выпускать пар на морозе. Вскоре он оказался у дома Фэйрдейла Гоббса на Грэйт-Орм-стрит, неподалеку от Британского музея. Гоббс, пухлый молодой человек, рассыпался в благодарностях при виде кольца. Семейная реликвия, пояснил он, обещанная невесте в знак помолвки.

— Подумать только, не прошло и двенадцати часов, как вы нашли кольцо, — не переставал удивляться Гоббс, рассчитываясь с Холмсом. — Просто изумительно!

— Элементарно, дорогой мистер Гоббс, — улыбнулся Холмс.

Возвратившись к себе на Бейкер-стрит, Холмс звонком колокольчика вызвал юного слугу Билли и протянул ему горсть серебра.

— Раздайте эти шиллинги отряду нерегулярной уголовной полиции Бейкер-стрит, Билли, и передайте всем мою благодарность за помощь в розыске кольца мистера Гоббса.

— Мы тут еще кой-что разузнали, мистер Холмс, — доложил Билли. — Морз Хадсон срочно сменил лавку. Сказал старику Темплтону, что ему в усмерть надоели ваши расследования.

— Разумеется. Недаром я высказал предположение, что ему лучше держаться подальше от Бейкер-стрит, — кивнул Холмс. — Занятно, Билли, даже враги прислушиваются к моим советам.

Билли бросился выполнять приказание. Холмс повесил Ольстер и принялся рассматривать кристалл. Он решил, что хрусталь станет рождественским подарком для Марты; она любила украшать свои полочки всевозможными безделушками. Но почему Хадсон так заинтересовался кристаллом? Усевшись в кресло, Холмс поднял к свету загадочный предмет.

В кристалле засияла туманная голубоватая дымка, пронизанная розово-красными и ярко-золотыми прожилками. Холмс долго любовался игрой голубых и золотистых теней, после задернул шторы и снова устроился в кресле, собираясь изучить свою покупку более внимательно.

Ему пришлось склониться вперед и напрячь глаза, чтобы получше разглядеть хрустальное яйцо. В кристалле что- то происходило, голубоватое сияние усиливалось и, казалось, колыхалось, раскачивалось и вздымалось волнами, словно бушующее море. В голубом блеске сверкали крошечные вспышки и полосы более ярких тонов — красных, золотистых и зеленых — складываясь в узоры, как стеклышки калейдоскопа. Когда туман рассеялся, перед Холмсом на мгновение открылось подобие далекого пейзажа.

Он будто бы смотрел на равнину с большой высоты. Вдалеке вздымались глыбы красных, точно терракота, обрывистых скал; внизу располагалось темное и гладкое прямоугольное пространство, напоминавшее помост или площадку. Он заметил поодаль нечто похожее на лужайку с пушистой зеленой порослью, сквозь которую просвечивала красноватая почва. И снова сгустился синий туман, уничтожая видение.

Тихий стук в дверь, поворот ключа. Холмс поспешно сунул хрусталь под кресло и поднялся на ноги. В комнату изящно скользнула его статная, светловолосая, грациозная домоправительница; голубые глаза миссис Хадсон искрились, свежие губы трепетали в легкой улыбке. Холмс подошел к ней, они обменялись поцелуем.

— Доктор Уотсон уехал в театр, — сказала она. — Мы можем пообедать вдвоем.

— Отличная мысль, дорогая, — ответил Холмс, привлекая ее к себе. — Должен признаться, мои мысли были всецело заняты предстоящим Рождеством. Успел даже придумать, что подарю тебе.

— Первый праздник Рождества в новом веке, — задумчиво сказала она. — Пусть подарок будет сюрпризом, к чему рассказывать заранее?

— Ах, — сказал он и улыбнулся, — признайся, Марта, тебе ведь не терпится узнать… Видишь ли, то кольцо работы Челлини, что я разыскивал по просьбе мистера Фэйрдейла

Гоббса — настоящая жемчужина ювелирного искусства. Я и подумал — не заказать ли для тебя копию?

— Ты меня балуешь, любимый…

— Право, это такая малость. Что ж, будем обедать.

Она вышла. Холмс снял трубку телефонного аппарата и продиктовал барышне номер. Ему ответил чей-то раздраженный голос.

— Я хотел бы попросить к аппарату профессора Челленджера, — сказал Холмс.

— Говорит профессор Челленджер, — свирепо прорычал голос. — Кто вы, дьявол вас возьми, и что, черт побери, вам нужно?

— Это Шерлок Холмс.

— Аа! — еще громче завопил голос. — Холмс, друг мой, я вовсе не хотел вас оскорбить. Вы застали меня посреди важной работы, а некоторые стороны этого исследования порядком действуют мне на нервы. Вдобавок, мне вечно досаждают наглые журналисты. Чем могу служить?

— Я столкнулся с одной любопытной загадкой и хотел бы обсудить ее с вами.

— Конечно же, в любое удобное для вас время, — заорал в ответ Челленджер. — Вы — один из очень немногих жителей Лондона, беседа с которыми может подарить хоть крупицу пищи для разума и чем-то обогатить мои научные воззрения. Скажем, завтрашним утром?

— В таком случае, встретимся в десять утра.

Холмс повесил трубку. В комнату вошла миссис Хадсон, неся поднос с тарелками.

На следующее утро Холмс добрался в кэбе до Вест-Кен- сингтона и ровно в десять поднялся по ступеням Энмор- парка, особняка Челленджера; обитель профессора отличалась внушительными размерами и на удивление массивным портиком. Смуглый, сухонький лакей провел Холмса по залу к внутренней двери. Холмс постучал.

— Войдите, — раздался мощный рев, и Холмс оказался в просторном кабинете. Стены кабинета были сплошь закрыты шкафами, уставленными книгами и научными приборами. За широким письменным столом восседал сам Челленджер — приземистый человек с огромными плечами и грудью и волнистой бородой, которой позавидовал бы иной ассирийский монарх. В гигантской волосатой руке Челленджер сжимал перо. Взгляд глубоко посаженных серо-голубых глаз профессора, казалось, пронзал Холмса насквозь.

— Надеюсь, я не прервал ваши блистательные научные изыскания? — спросил Холмс.

— О, черновик фактически закончен, — Челленджер бросил перо. — Это доклад, что я собираюсь прочесть на Венской конференции. Я сотру в порошок и выставлю на заслуженный позор вздорные доводы сторонников Вейсмана! Пожалуй, теперь я готов посвятить час или около того любой загадке, которую вы затрудняетесь растолковать.

— В деле «Матильды Бригс» и гигантской крысы с Суматры вы оказали мне неоценимую помощь[2].

— Полноте, дорогой Холмс, я просто-напросто предложил рациональное объяснение фактов. По счастью, мы имели дело с довольно редкой разновидностью. Итак, что привело вас ко мне?

Холмс извлек хрустальное яйцо и рассказал профессору о неведомом пейзаже. Челленджер нахмурил кустистые брови, схватил кристалл своей чудовищной лапой и стал со всех сторон осматривать хрусталь.

— Кажется, ваш кристалл действительно светится изнутри, — озадаченно признал он. — Портьеры, будьте добры. Думаю, темнота нам поможет.

Холмс задернул тяжелые портьеры, погрузив комнату в глубокую тень.

— Вещество в кристалле напоминает полупрозрачный туман, — заметил профессор. — В глубине наблюдается постоянное волнообразное движение. По внешнему виду похоже на неизвестную жидкость.

— «Створки тайного окна над морем сумрачным, в стране забвенной»[3], — вполголоса продекламировал Холмс, заглядывая через могучее плечо Челленджера.

— Ээ? — Челленджер поднял бородатое лицо. — Что вы бормочете, Холмс? Какое отношение имеет эта галиматья к нашему исследованию?

— Я только процитировал одно старое стихотворение, — сказал Холмс.

— На мой взгляд, данное сочинение лишено малейших литературных достоинств.

Холмс улыбнулся.

— Это Джон Ките.

— В самом деле? — фыркнул Челленджер. — Ну хорошо, признаюсь, я никогда не претендовал на роль арбитра в вопросах пиитических. Здесь у нас, по крайней мере, нет никаких морей, зато имеется некая местность. Глядите, Холмс.

Челленджер вытащил из ящика письменного стола отрез темной ткани и накрыл ею кристалл. Мягкое сияние тумана вновь прояснилось, теперь они видели далекий ландшафт — тот самый, что наблюдал Холмс минувшим вечером.

Перед ними, как при взгляде в перевернутый телескоп, развернулся пейзаж — крошечный, но исключительно яркий. Широкая равнина, отдаленные нагромождения красно-коричневых скал и ближе, на переднем плане, скопление прямоугольников, похожих на громадные крыши. По плоским крышам и среди поросли кустарника на лужайке внизу медленно передвигались неизвестные существа. Впереди возвышался стройный ряд гибких мачт; на верхушке каждой из них что-то блестело, как блестит на солнце ледяная грань.

— Поразительно красиво, — сказал Холмс с невольным восхищением. — Вид словно неземной.

— Неземной — самое подходящее описание, — буркнул Челленджер. — Ни в одной стране мира, о какой мне когда-либо приходилось слышать или читать, нет ничего подобного.

Туманная пелена скрыла пейзаж. Когда туман разошелся вновь, они смогли подробней разглядеть обитателей странного мира. По равнине неторопливо ползали гигантские жуки, покрытые блестящими хитиновыми панциря- и, в то время как непосредственно внизу, на крыше, сбились кучу небольшие, округлые создания. Среди мачт, точно огромная моль или летучая мышь, возник парящий призрак. Крылатое создание подлетело ближе — и внезапно из кристалла выглянуло лицо.

Холмсу показалось, что прямо на него смотрят широко расставленные, круглые глаза таинственного существа. В следующее мгновение глаза исчезли, а с ними и все остальное, только синий туман клубился в кристалле.

— Вы это видели, Холмс? — воскликнул Челленджер, вскакивая с места и отодвигая портьеры.

— Определенно! Я собираюсь изложить все на бумаге. Попрошу вас сделать то же самое.

Холмс пододвинул к себе стопку бумаги и принялся аккуратно и быстро писать. Челленджер, фыркая и отдуваясь, заполнял размашистым почерком листы записной книжки. На протяжении нескольких минут ни один не проронил ни слова. Затем, обменявшись записями, они сравнили подробности своих невероятных видений.

— Следовательно, это не галлюцинация, — заключил Челленджер. — Мы наблюдали, в сущности, одни и те же явления. Конечно, в моих заметках ощущается привычка к наблюдениям и более упорядоченный, научный взгляд, однако же у вас содержится детальное описание крыши неизвестного строения, отдаленной горной системы, а также каких-то перемещающихся с места на место живых существ. Наша задача — понять, что именно показал нам кристалл.

— Склоняюсь к мысли, что мы видели пейзаж иной планеты, — сказал Холмс.

— Мои выводы в целом близки к вашим, — Челленджер вертел хрустальное яйцо в руке. — Если внутри кристалла заключено искусственно созданное изображение, наподобие картинок в пасхальных яйцах, которые так любят рассматривать дети, мы имеем дело со сложной и весьма впечатляющей иллюзией.

— Продолжайте медленно вращать кристалл, Челленджер, — сказал Холмс. — Проверим, не изменится ли таким образом угол обзора.

В течение нескольких часов Холмс и Челленджер с переменным успехом продолжали эксперименты с кристаллом. Вскоре стало понятно, что вращение кристалла позволяло взглянуть на далекий пейзаж — громадное скопление плоских крыш и окрестную местность — под несколько иным углом, но видимость то и дело ухудшалась, временами неведомый пейзаж совсем исчезал в дымке тумана.

— Быть может, в полной темноте видно будет отчетливей? — предположил Холмс.

— Вероятно. Попробую исследовать кристалл в условиях абсолютной темноты. Честно говоря, я все возвращаюсь к вашей мысли о том, что данная местность находится вне Земли. В настоящий момент, Холмс, подобный вывод затруднительно подтвердить или оспорить.

— Это всего лишь предположение, не имеющее отношения к дедукции, — заметил Холмс. — По всей видимости, где бы эта местность ни находилась, мы смотрим на нее с верхушки одной из тех дальних мачт.

— У меня сложилось похожее впечатление, — согласился Челленджер.

— Боюсь, вынужден буду вас покинуть, — произнес Холмс, вставая. — Меня ждут неотложные дела. Позднее мы непременно должны продолжить наши исследования.

— Ха! Убеждать в этом Джорджа Эдуарда Челленджера совершенно излишне.

Не успел Холмс удалиться, как профессор Челленджер вновь склонился над кристаллом, сосредоточенно разглядывая хрустальное яйцо.

Кэб быстро домчал Холмса до Скотланд-Ярда — здесь детектив встретился с полицейскими и поделился с ними своими соображениями относительно двух сложных и запутанных криминальных дел. Вернувшись к себе, он занялся заметками, стараясь не думать о кристалле. Обед прошел в дружеской беседе с доктором Уотсоном; Холмс, однако, не сказал другу ни слова о хрустальном яйце.

На следующее утро Уотсон отбыл с визитами к пациентам. Холмс вновь посетил Скотланд-Ярд, где его совета ждали два инспектора полиции. Днем, возвратившись домой, он застал в гостиной Челленджера — тот, вне себя от волнения, мерял шагами комнату.

— Ваша домоправительница согласилась меня впустить. Я уверил ее в огромной научной важности вопроса, — произнес Челленджер вместо приветствия. — Необычайная женщина, эта домоправительница. Мне кажется, она одарена глубокими чувствами — великими чувствами, насколько могу судить. О да, бывает блеск чувства, подобный блеску ума.

— Безусловно, — тихо ответил Холмс.

— Итак, новости о кристалле, — заторопился Челленджер. — Холмс, вы были правы. Мне удалось подтвердить ваше предположение. Вполне очевидно, что виды, представшие перед нашими глазами, были внеземными. Мало того — я сумел в точности установить, какую именно планету мы наблюдали.

— Удивительно, дорогой Челленджер! — воскликнул Холмс.

— Погодите, это вскоре покажется вам элементарным, друг мой. Идея изучить кристалл в абсолютной темноте оказалась крайне плодотворной. Я взял черную бархатную ткань наподобие тех, что используют фотографы; затем я накрыл ею хрусталь, почти полностью отрезав доступ для света. Видно стало гораздо отчетливее, чем нынче утром. Там, в кристалле, наступила ночь, на небе показались звезды — и мне открылась удивительная, нет, потрясающая истина!

— В чем же она состояла? — спросил Холмс.

Челленджер гордо выпятил грудь и выдержал драматическую паузу.

— Как вы помните, в небе над крышей и мачтами показались звезды. Я различил Ursa Major, Большую Медведицу. О чем это свидетельствует?

— О том, что иной мир, безусловно, располагается в достаточной близости к нашему. Ведь созвездия одни и те же.

— Созвездия одинаковы, но что мы видим, какую планету? Я терялся в догадках — и тут планета раскрыла мне свою тайну. Над горизонтом взошли две луны — не одна, заметьте, но две. Очень маленькие луны, с неправильными, зазубренными очертаниями, причем одна из них двигалась так быстро, что ее движение было заметно глазу. Луны поднялись еще выше и исчезли из поля зрения, — Челленджер взмахнул кулаком, будто показывая траекторию лун. — Вы понимаете, что это означает?

— Полагаю, что да, — задумчиво отвечал Холмс. — Так как видна была Большая Медведица, расположение созвездий соответствовало нашей солнечной системе. Далее, две луны… Единственной близкой к нам планетой, у которой имеется две луны, является Марс.

— Вы снова угадали, Холмс. Мы с вами наблюдали пейзажи Марса! — вскричал профессор.

— «Та истина, что обжигает, точно солнце», — продекламировал Холмс. — Простите, Челленджер, мне вновь вспомнился Ките — на сей раз «Оттон Великий»[4]

Челленджер грузно опустился на стул и надул бородатые щеки.

— Поверьте, в свое время я не только читал, но и ценил поэзию; но позднее научные труды стали отнимать значительную часть моего времени. Из романтиков я предпочитал Шелли: как-никак, он испытывал известное тяготение к научной тематике. Как видите, даже в литературных пристрастиях я придерживался исключительно исследовательской направленности.

— Я же предпочел в свое время универсальные знания в ущерб чистой науке, — сказал Холмс. — Тем не менее, вы правы, Шелли отличался самым широким научным кругозором среди романтиков.

— Между прочим, он очень интересовался астрономией. Представляю, какой восторг Шелли испытал бы при виде нашего кристалла — который, без сомнения, имеет прямое касательство к звездам.

Раздался стук, в дверь просунулась голова Билли.

— К вам пришли, мистер Холмс.

В гостиную вошел Темплтон, неся в руке потрепанный цилиндр. Антиквар нервничал и казался смущенным.

— Не хотел помешать вам, мистер Холмс…

— Могу уделить вам минутку. В чем дело, мистер Темплтон?

— Я по поводу кристалла, сэр. Он стоит намного дороже тех пяти фунтов, что вы мне заплатили.

— Вы просили пять фунтов, — холодно произнес Холмс. — Несколько поздно поднимать цену, вы не находите?

— Но Морз Хадсон сказал, что другие дадут куда больше. Мистер Джекоби Уэйс, ассистент-демонстратор больницы святой Екатерины, или яванский принц Боссо-Куни. Хадсон клянется, что у обоих есть деньги. Продадим хрустальное яйцо одному из них и разделим прибыль между вами, мною и Хадсоном.

— Темплтон, — сказал Холмс строго, — вы подвергаете себя большой опасности, связываясь с Морзом Хадсоном. Один раз вам посчастливилось, ведь я успел вовремя отнять у него кольцо Челлини. В противном случае вас, вероятно, обвинили бы в скупке краденого. Что же касается кристалла, довольствуйтесь тем, что хрустальное яйцо больше не находится в моем владении.

— Мистер Холмс говорит истинную правду, любезнейший, — загромыхал Челленджер.

Темплтон в недоумении поглядел на Челленджера.

— Откуда мне это знать, сэр? Я не имею чести быть с вами знакомым…

— Этот субъект смеет сомневаться в моих словах! — проревел Челленджер, вскакивая на ноги. — Вы обращаетесь к Джорджу Эдуарду Челленджеру, сэр! Холмс, постойте в сторонке, сейчас я спущу его с лестницы.

Темплтон, точно испуганный кролик, вылетел из гостиной. Челленджер опустился на место, его лицо покраснело.

— Итак, сей несущественный эпизод завершился к всеобщему удовольствию, — заметил он. — Холмс, мы обязаны подумать о последствиях нашего открытия. Прежде всего, нельзя никому рассказывать о кристалле.

— Никому? — переспросил Холмс. — Вы не хотите узнать мнение других ученых?

— Вот еще! — нетерпеливо отмахнулся Челленджер. — Поверьте, революционная идея действует на толпу этих неучей, словно красная тряпка на быка — они наперебой бросаются выступать со смехотворной и оскорбительной критикой. Держите пока дело в тайне, дорогой Холмс.

— Мой друг Уотсон — медик и обладает научным складом ума, — начал Холмс. — Он уважает чужое мнение и открыт к познанию нового. Вам обязательно следует с ним познакомиться. Мы могли бы…

— Не говорите ничего, даже вашему другу Уотсону, — прервал его Челленджер. — Лично я обязуюсь ничего не рассказывать жене. Полагаю, и вы не станете делиться нашим секретом со своей домоправительницей.

— Что заставляет вас делать мне подобные предупреждения?

Серо-голубые глаза Челленджера внимательно смотрели на Холмса.

— Думается, ответить вы лучше всего сможете сами. Тем временем мы должны продолжать наблюдения, тщательно проверяя и записывая увиденное. Когда вы сможете приехать в Энмор-парк?

— Ближе к вечеру, — ответил Холмс.

— Скажем, ровно в четыре? Меня ждет еще одно дело, но после я буду свободен.

Челленджер надел пальто, распрощался и вышел, грузно ступая. Холмс, погруженный в размышления, остался сидеть за столом. Он взял было перо, затем отложил его в сторону. Снова стук в дверь — вошла Марта.

— Ты так и не позавтракал, дорогой, — сказала она.

— Верное умозаключение. Откуда ты догадалась?

— За эти годы я хорошо изучила твои привычки. Стоит тебе столкнуться с очередной загадкой, ты о себе и думать забываешь. Сейчас накрою на стол. Расскажи мне, Шерлок, что за важное открытие вы обсуждали с профессором Челленджером?

— Среди прочего, мы говорили о поэзии, — ответил Холмс.

Она улыбнулась.

— Ты посвятил мне несколько стихотворений. Прекрасных стихотворений.

— Быть может, ведь вдохновил их истинный ангел.

Марта вышла и через несколько минут, вернувшись, начала накрывать на стол. Холмс в это время просматривал свою картотеку и делал какие-то заметки за письменным столом. Он отложил перо, спрятал исписанные листы в ящик стола и присоединился к ней.

Вечером, в Энмор-парке, Холмс и Челленджер сидели в кабинете профессора, разглядывая лежавший перед ними кристалл. Оба накрыли головы плотной черной тканью, практически не пропускавшей свет. Кристалл мгновенно вспыхнул во тьме призрачным голубым сиянием, озарив сосредоточенный профиль Холмса и густую бороду Челленджера. Профессор осторожно поворачивал хрустальное яйцо.

— Глядите, — негромко сказал он. — Видите, туман рассеивается?

Странный ландшафт проступал из тумана. Они уже различали далекие охристо-красные утесы и что-то огромное и плоское внизу. Детали местности приобретали отчетливость, показался ряд высоких и тонких мачт со сверкающими предметами на верхушках. С безоблачного, темносинего неба светило ясное, бледное солнце.

— Солнце приблизительно вполовину меньше привычного для нас на Земле размера, — заметил Челленджер. — При максимальном приближении к земной орбите Марс оказывается в тридцати пяти миллионах миль от Земли. Учитывая видимый диаметр Солнца, мы можем рассчитать примерные масштабы того, что видим здесь.

— Равнина, мне кажется, простирается на много миль. Да и скопление прямоугольных крыш под мачтами имеет довольно значительные размеры, — сказал Холмс.

— Примем это предположение, — бережными и осторожными движениями Челленджер изменил положение кристалла. — Будьте внимательны. Мы смотрим сейчас в другом направлении. Представьте себе, что мы передвинули подзорную трубу.

Профессор не ошибся: теперь они видели прямой край платформы и вертикально уходящую вниз стену. У самого ее основания раскинулось покрытое редкой зеленоватой растительностью пространство, схожее с лужайкой; здесь и там возвышались островки перистых трав или кустарника. Среди кустов, точно живые пятна мрака, сновали темные формы. Они походили на сгустки тьмы с гибкими паучьими лапами.

— Похоже на то, что мы находимся над тесно сбитыми крышами города, — сказал Холмс. — Рискну предположить, что наша точка обзора располагается на вершине крайней мачты. А там, внизу — должно быть, жители города. Жаль, нельзя разглядеть их поближе.

— Возможно, нам это удастся, — Челленджер вновь переместил кристалл. — Смотрите на крышу прямо внизу. Я вижу других.

У подножия одной из ближайших мачт суетились несколько созданий. Вблизи видны были их темные, слегка поблескивающие овальные тела; существа передвигались, выпрямившись во весь рост и опираясь о землю двумя пучками хватательных отростков, напоминавших тонкие и гибкие щупальца.

— Они весьма напоминают октопоидов, — сказал Челленджер. — Но глядите, Холмс, некоторые из них могут летать.

Одно из существ взвилось в небо. Оно парило в вышине, развернув ребристые, лишенные оперения крылья. Существо приближалось, плавно скользя по воздуху.

— Крылья неподвижны, — заметил Холмс.

— Как видно, существа эти имеют достаточно примитивное строение.

Летающее создание изменило направление и метнулось к верхушке ближней мачты. Щупальца обвились вокруг мачты и подтянули тело существа к ярко блестевшему навершию.

— Видите — там, пониже, сияющие глаза, — прошептал Челленджер. В его голосе зазвучал странный, чуть ли не благоговейный трепет. — Смотрите, Холмс, какая невероятная энергия светится в них! Так, теперь наше создание пристально рассматривает сверкающий предмет…

Существо долго висело, цепляясь за мачту. Холмс и Челленджер молча наблюдали за ним. Крылатое создание разжало хватку и полетело прямо к ним, все увеличиваясь в размерах, все более четкое. Совсем близко они видели мерцающие глаза — и вдруг глаза словно вплотную приблизились к внутренней грани кристалла, тело существа заслонило все вокруг. Надвинулся туман, скрывая таинственный мир.

Челленджер отбросил ткань и обернулся к Холмсу.

— Мы сообщаемся с Марсом, — резко произнес он.

— Сообщаемся?

Челленджер, раскрыв блокнот, нетерпеливо тыкал пером в чернильницу.

— Мы обязаны сейчас же записать все, что видели, — заявил он. — Вот бумага.

В тишине оба занялись заметками, стараясь не упустить никаких деталей. Наконец они снова посмотрели друг на друга.

— Мы видели город, марсианский город, — воскликнул Челленджер. — Мы видели живых марсиан! Здесь я написал, — он побарабанил пальцами по листу, — что они сильно отличаются от нас. Вероятно, уместно будет сравнить их с членистоногими-артроподами или с насекомыми.

— Почему с насекомыми? — спросил Холмс.

— Начнем с внешнего вида. Множество тонких придатков, мягкие и в то же время мускулистые тела. Вы наверняка обратили внимание, что некоторые существа имеют крылья, но другие их лишены.

— По крайней мере, способность отдельных марсиан летать вовсе меня не удивляет, даже исходя из результатов кратких наблюдений. Перемещаться по воздуху, скорее всего, могут и остальные.

— Нет! Любому здравомыслящему человеку понятно, что способностью к полету располагают далеко не все обитатели Марса, — отрезал Челленджер. — Наличие или отсутствие крыльев объясняется различием полов: женские особи крылаты, у мужских крылья отсутствуют.

— Мои выводы остаются гипотетическими, но могу предположить, что в своем развитии марсиане достигли стадии бесполости, — сказал Холмс, сверяясь с записями. — Крылья вполне могут быть искусственными.

— Ерунда! — взорвался Челленджер. — Будь они искусственными, разве не были бы они пристегнуты ремнями? Я не заметил ничего подобного, как и вы, полагаю.

— У них могут существовать иные способы крепления летательных аппаратов, — спокойно возразил Холмс. — Подумайте, Челленджер, ведь они живут в ином мире и, очевидно, обладают чрезвычайно развитой и сложной культурой.

Челленджер осел в кресле и глубоко задумался, нахмурив лохматые брови.

— Быть может, вы и правы, Холмс, — сказал он наконец. — Нечасто мне приходится сдавать позиции.

— Так поступает лишь истинный ученый, — с улыбкой ответил Холмс. — Вспомните, как пренебрежительно вы отзывались сегодня о коллегах, которые не в состоянии изменить свои устаревшие взгляды… Рассмотрим, однако, другой вопрос. Наша точка обзора, судя по всему, находилась на уровне верхней части мачты. Дважды мы видели, как эти существа приближались и, казалось, глядели нам прямо в глаза. Мы также отметили вспышки света на верхушках других мачт. Не означает ли это, что на верхушке нашей мачты имелось некое устройство, подобное этому кристаллу? И что в своем кристалле они, при посредстве нашего, могут видеть нас — в точности как мы можем видеть их в собственном кристалле?

— Действительно, какое еще может быть объяснение? — победно воскликнул Челленджер, словно сам только что высказал эту немыслимую гипотезу. — Безупречная логика, Холмс. Сомнений нет, на верхушке мачты находится приспособление, с помощью которого можно каким-то образом преодолеть пространство и увидеть то самое место, где находится кристалл на нашей планете — иными словами, увидеть мой кабинет!

— Именно так сообщаются друг с другом телеграфные аппараты, хотя механизм должен быть намного более тонким, — добавил Холмс. — Боюсь, Челленджер, что жители Марса серьезно опередили человечество, причем не только в механике.

— Еще немного, и вы станете уверять, что марсианские создания далеко ушли вперед в эволюционном развитии и представляют собой биологическое будущее человеческой расы, — скривился Челленджер.

— Наши исследования заставляют предположить, что подобная эволюция и впрямь имела место на Марсе. Эти существа развивались в течение огромного промежутка времени. Вы же сами их видели, Челленджер. В овальных телах обитателей Марса должен заключаться гигантский мозг. А их конечности, два пучка щупалец? Не являются ли они следующим этапом развития наших рук?

— Блестяще, Холмс! — Челленджер стукнул кулаком по столу с такой силой, что кристалл едва не упал на пол. — Вы можете претендовать на лавры!

Профессор схватил перо и стал быстро писать, зачитывая вслух:

— Специализированное развитие головы и рук как природный триумф высшего интеллекта. Соответствующее уменьшение иных органов, которые оказались излишними в связи со специфическим образом жизни и средой обитания марсиан — к примеру, атрофия нижних конечностей, что и произошло с китообразными. — Он поднял голову. — Холмс, я начинаю думать, что вы преуспели бы, посвятив себя чистой науке.

Холмс улыбнулся.

— Вместо того, чтобы посвятить себя жизни во всей ее сложности? Я совершенствовался в дедукции — науке, которая развивает способность к наблюдениям и систематизации их результатов.

Челленджер склонил к плечу громадную голову.

— Должен еще раз напомнить, Холмс, что в настоящее время мы должны держать это открытие в тайне. Если позволите, я мог бы объяснить причины такой настойчивости…

— Не стоит. Разрешите поделиться с вами результатами некоторых наблюдений, — прервал профессора Холмс. — Вы опасаетесь столкновения с другими учеными, Челленджер, так как считаете, что они поднимут вас на смех, обвинят в научной опрометчивости, даже в шарлатанстве.

Глаза Челленджера расширились от удивления.

— Хотя я мог намекать на что-то подобное, ваши любопытные заключения целиком и полностью справедливы.

— Это не составило труда, — сказал Холмс. — В моей домашней картотеке на букву Ч хранится несколько газетных вырезок, где рассказывается о вашей карьере. Одна из самых примечательных статей повествует, как в 1893 году, будучи тогда помощником хранителя Отдела сравнительной антропологии Британского музея, вы с немалым шумом подали в отставку. В статье подробно, с привлечением многочисленных цитат, описываются ваши разногласия с руководством музея.

— Ах, вот оно что, — небрежно отмахнулся Челленджер. — Давно забытая история, к тому же самого мерзкого свойства. С вами, во всяком случае, я в научные споры не вступал. Попросим, пожалуй, мою жену подать чай, а затем возвратимся к нашим наблюдениям.

За чаем они смогли немного отдохнуть в обществе миниатюрной миссис Челленджер, которая показала себя самой очаровательной хозяйкой. После Холмс и профессор вновь расположились в кабинете, следя за сменой видений в кристалле: крыша, мачты, лужайка и странные существа, сновавшие повсюду… Несколько раз они видели, как марсиане поднимались в воздух. Вскоре у них на глазах одно из существ отбросило прочь крылья. Челленджер издал громкое восклицание.

— Вы правы, Холмс! — вскричал он. — Крылья искусственные. Теперь я в этом полностью убежден.

— Таким образом, крылья не могут служить признаками пола.

— Разумеется. Вдобавок, те физические различия, что говорят зоологу о различиях половых, у них не отмечаются.

Челленджер вздохнул.

— Почему этот кристалл очутился здесь, на Земле?

— И как именно они это проделали? — в свою очередь спросил Холмс.

Челленджер сбросил с кристалла ткань.

— Каким-то странным способом, понять который мы не в силах, как африканские дикари не способны понять принцип действия железной дороги.

— Да, но для чего?

— Конечно же, чтобы наблюдать за нами, — ответил Челленджер. — Какая грандиозная победа внеземной науки — отправить кристалл через тридцать или более миллионов миль космического пространства!

— Но если этот кристалл пересек космическое пространство, не последуют ли за ним марсиане?

— Экспедиция? К нам? — изумился Челленджер. — Зачем?

— Не знаю, — медленно произнес Холмс. — Не знаю.

И в тот день, и в последующие дни декабря, и в новом 1902 году Холмс и Челленджер неустанно продолжали свои изыскания, открывая все новые грани таинственного, постоянно меняющегося облика Марса. Холмс был занят несколькими криминальными расследованиями (два из них имели отношение к Скотланд-Ярду), но в свободные от этих обязанностей и личных дел вечера он нередко посещал Эн-мор-Парк, где вглядывался в кристалл и подробно записывал увиденное. Челленджер с головой ушел в наблюдения. Он избегал расспросов жены и забросил исследование, над которым работал; профессор все чаще проводил долгие часы в кабинете, разглядывая под черной тканью сияющий кристалл.

Постепенно у Холмса и Челленджера начало складываться более ясное представление о городе: широкий и длинный, с довольно высокими зданиями, он раскинулся на плоской, покрытой скудной растительностью равнине с красноватой почвой, которая простиралась до самого горного массива на горизонте. Марсианская столица походила на крепость — о сходстве этом напоминали массивные здания, малое число ворот и выбор открытой местности для строительства города, точно обитатели желали исключить всякую возможность быть застигнутыми врасплох. Ни Челленджер, ни Холмс так и не сумели сколько-нибудь достоверно оценить количество жителей в городе, хотя марсиане роились среди зданий десятками, если не сотнями. На поросшей редкими перистыми кустами равнине то и дело мелькали собранные из металла транспортные средства различных размеров и сложности.

— Я совершенно сбит с толку, — признался как-то Челленджер. — Мы словно африканские дикари: в собственной культуре они прекрасно разбираются, но секрет движения поезда или парохода остается им недоступен.

— И все же африканские дикари, должным образом обученные, в состоянии понять, как действуют подобные механизмы, даже управлять ими. Ваше сравнение, может статься, слишком оптимистично, — заметил Холмс.

— В таком случае, какое сравнение предложили бы вы? — спросил Челленджер.

— Предпочитаю подождать с ответом, пока мои выводы не подтвердятся, — сказал Холмс, едва заметно улыбнувшись. Он не видел никакого смысла навлекать на себя гнев профессора, однако полагал, что в сравнении с марсианами даже Челленджер мог оказаться всего-навсего животным, низшим как по физическому, так и по умственному развитию.

Челленджер вновь принялся рассматривать пейзаж в кристалле.

— Самые маленькие и наиболее проворные их машины, кажется, неуправляемы, — сказал он. — Мне думается, что это — разумные механизмы, обладающие собственной волей к действию.

— Некоторые машины вполне могут принадлежать к числу таких механизмов, — согласился Холмс. — С другой стороны, возможно, они управляются на расстоянии с помощью мыслительных процессов своих хозяев.

Пока они беседовали, марсианский ландшафт скрылся в тумане, затем проявился снова. Теперь механизмы исчезли. На крыше и на лужайке видны были округлые, шевелящие щупальцами тела марсиан; обитатели чужой планеты то перемещались, опираясь на пучки щупальцев, то надевали крылья и взмывали над крышами. Порой некоторые крылатые обитатели Марса подлетали к блестящим объектам на верхушках мачт, тогда как другие сразу исчезали из виду, спеша по каким-то непонятным делам.

Холмс молча рассматривал марсиан, но Челленджер разглагольствовал не переставая, как университетский лектор, который готовит студентов к трудному экзамену и без конца растолковывает им тонкости предмета. Все это время Челленджер осторожно поворачивал кристалл, стремясь получить иной угол обзора, и наконец чуть не вскрикнул от волнения.

— Марс — планета с крайне малым количеством воды на поверхности, — провозгласил он, словно Холмс только что доказывал обратное. — Конечно, с 1877 года в печати то и дело встречаются бессмысленные рассуждения о каналах. Эта идея возникла с легкой руки Скиапарелли, который утверждал, что видел на Марсе canali — он использовал свой родной итальянский. Слово canali означает просто «ущелья» или «овраги». Но отдельные бездари, почему-то считающие себя пионерами научной мысли, неправильно перевели этот термин и продолжают лепетать всякую чушь о «каналах», будто на Марсе и впрямь существуют водные пути[5].

— В неверном переводе может заключаться доля истины, — заметил Холмс. — Канал, скажем так, является искусственным инженерным сооружением. Как же тогда назвать сооружение, которое мы видим сейчас в кристалле?

В отдалении, слева от зданий, равнину пересекал водный поток; над ним был перекинут мост весьма любопытной конструкции.

— Я и сам в недоумении, — нехотя признался Челленджер. — Не исключаю, что это — искусственный канал, как вы, судя по всему, предполагаете. Но этот канал не разглядеть с помощью самого сильного земного телескопа, и вряд ли он связан с предполагаемыми открытиями Скиапарелли.

Холмс нахмурился.

— И все-таки, если я правильно помню, во время противостояния 1894 года на Марсе были отмечены странные возмущения — возможно, признаки гигантского строительства.

— Я тогда едва об этом задумывался, — смущенно сказал Челленджер. — Увы, я был весь поглощен полемикой с нахалами, которые осмелились бросить вызов моей теории относительно… впрочем, не имеет значения.

— Предположим, что в 1894 году на Марсе велась строительная деятельность. Не тогда ли марсиане каким-то образом переправили наш кристалл на Землю? — спросил Холмс.

— Интересная гипотеза, — заметил Челленджер. — И все же не будем ею слишком увлекаться.

— Согласен, — сказал Холмс. — Мой опыт говорит, что чрезмерное теоретизирование ставит под угрозу процесс логической дедукции. Гипотезы следует использовать экономно, как поэзию в научных рассуждениях.

Холмс сбросил с головы ткань и быстро писал что-то в блокноте.

— Продолжим наши рассуждения, Челленджер. К счастью, в научных познаниях с вами мало кто может сравниться, не говоря уж — превзойти.

— Мало кто? — проворчал Челленджер, но было очевидно, что комплимент достиг своей цели.

Он также показался из-под ткани, улыбаясь в бороду.

— Астрономия никогда не входила в сферу моих основных исследований, — начал он давешним лекторским тоном. — Тем не менее, я всегда старался следить за научной работой тех, для кого астрономия является специальностью. Науке известно, что Марс — красная планета с разбросанными кое-где зеленоватыми областями. Полюса упомянутой планеты увенчаны белыми шапками, похожими на ледяной покров либо иней. Зеленые пятна, по мнению некоторых ученых, представляют собой примитивную растительность наподобие мхов или лишайников. Здесь, перед нами, — и он повертел в пальцах кристалл, — имеются определенные доказательства этих гипотез. Однако, даже при помощи самых сильных телескопов воду на Марсе обнаружить не удалось. Атмосфера у планеты разреженная; примерно такая же разреженная атмосфера наблюдается на вершинах наиболее высоких гор Земли. В воде и водных парах кислород непременно должен присутствовать, но в марсианской атмосфере, как показывает спектроскоп, его доля ничтожна.

Профессор произнес эту тираду с характерным выражением непоколебимого превосходства.

— Человек, конечно, не смог бы выжить в таких условиях, — сказал Холмс.

— Никоим образом, — решительно подтвердил Челленджер. — Мало того, поскольку атмосфера планеты бедна кислородом, часто утверждалось, будто жизнь на Марсе невозможна. Но мы с вами, Холмс, знаем, что это не так.

— Утверждая подобное, следовало бы уточнить — «жизнь земного типа». Мы видим, по сути говоря, совершенно иную жизнь. С другой стороны, выводы наших астрономов относительно красной почвы Марса согласуются с пейзажами в кристалле. Как вы думаете, почему марсианская почва имеет этот ржаво-красный оттенок?

— Рассуждая теоретически, могу предположить, что почва Марса напоминает глину.

— Глина, — задумчиво повторил Холмс. — Я посвятил несколько лет изучению различных почв и раскрыл ряд преступлений, обратив внимание на пыль либо особого рода песок на одежде или обуви виновных. Глинозем, как рассказывают нам учебники, состоит из гидратизированных силикатов глиния. Во влажном виде глина становится пластичной, и тогда ее можно превратить в кирпичи, плитки и керамическую посуду. Красноватый оттенок свидетельствует о присутствии окислов.

— Все, что вы говорите, верно, хотя и несколько банально, — снисходительно заявил Челленджер. — К чему вы ведете?

Холмс откинулся на стуле и соединил кончики пальцев, глубоко задумавшись.

— Могло случиться так, что почва Марса с течением тысячелетий поглотила кислород, которым атмосфера в свое время была достаточно богата.

— Гм-м! — проворчал Челленджер. — Подобную возможность до вас рассматривали и другие. Не вижу, какое отношение…

— Если в минеральных отложениях содержится кислород, надлежащие химические процессы могли бы его высвободить.

— Боже правый, Холмс, я начинаю понимать направление вашей мысли, — Челленджер оскалил зубы в широкой ухмылке. — Наши совместные труды благотворно сказались на вашей умственной деятельности, друг мой. Здания, которые мы видим в кристалле, составляют структуру значительных размеров. Внутри их вполне достаточно места для сложнейшего механического и химического оборудования. С его помощью обитатели города могут создавать локальную атмосферу — тот пригодный для дыхания воздух, который будет поддерживать их существование.

— Что-то несомненно поддерживает их существование, даже если я ошибаюсь в своих предположениях.

Челленджер наклонился вперед и потряс руку Холмса.

— Мои поздравления. Вы — соратник, достойный Джорджа Эдуарда Челленджера. Намного более достойный, чем некоторые профессиональные ученые, имена которых я не стану называть.

— Постараюсь и впредь оставаться достойным столь высокой оценки, — сказал Холмс, слегка поклонившись. — И для этого предлагаю возвратиться к нашим исследованиям.

Они снова задрапировали головы тканью и некоторое время в полной тишине внимательно изучали кристалл. Челленджер так и сяк вращал хрустальное яйцо, пока в нем не показался ряд мачт.

— Видите отблески света на верхушках мачт? — спросил он. — Глядите, приближается один из крылатых марсиан — вот он подлетел к другой мачте и изучает блестящий объект, совсем как мы. Я все более убеждаюсь, что каждая из мачт снабжена кристаллом, подобным нашему, и что при посредстве каждого из кристаллов можно видеть какой-либо отдаленный мир.

— Быть может, иные уголки Земли? — отозвался Холмс. — Поскольку наш кристалл сообщается с кристаллом на крайней мачте, кристаллы на остальных мачтах могут в свою очередь сообщаться с другими, также отправленными сквозь космос.

Громадный лоб Челленджера собрался в морщины.

— Вполне возможно. Эта теория порождает новые вопросы. В частности, вопрос о том, каким образом наш кристалл — и подобные ему механизмы — оказались на Земле.

Челленджер снял ткань и принялся вертеть в руках сияющее хрустальное яйцо.

— Конструкция и способ действия этого устройства не имеют никаких аналогов в нашей цивилизации, — медленно проговорил профессор. — Передача образов может осуществляться при помощи электрической энергии, но это просто предположение, обсуждать которое в настоящее время не стоит. Если, как вы полагаете, марсиане прислали кристалл на Землю в 1894 году, они наблюдают за нами уже семь лет. Много ли они смогли узнать о нас за это время?

— Рискну предположить — немало, — ответил Холмс. — Гораздо больше, чем мы сумели бы узнать о них за такой же срок.

— И что же они о нас думают?

— Было бы весьма любопытно выслушать их мнение, — улыбнулся Холмс. — Мы оба согласны с тем, что марсиане, вполне вероятно, готовят экспедицию на Землю. Идея меж- дупланетного путешествия не нова; на протяжении столетий она вдохновляла поэтические фантазии. Теперь мы — и только мы одни — знаем, что такие путешествия осуществимы.

Челленджер погладил хрусталь; его волнистая борода величественно вздымалась над столом.

— Судьба распорядилась удачно, вручив мне эту научную загадку, — сказал он. — Не без вашей помощи, конечно.

— Возможно, дело отнюдь не в судьбе. Кристалл мог попасть к нам непосредственно от марсиан, — заметил Холмс. — Предположим, марсиане желали проверить, как воспримут их устройство рациональные умы человечества. Они догадались, что люди, подобные нам, обладают необычными качествами интеллекта — и вот хрустальное яйцо оказалось у нас, а не в руках какого-нибудь недалекого обывателя.

Челленджер пристально поглядел на Холмса.

— Теперь вы сами начинаете предаваться романтическим фантазиям. Кстати, почему вы купили кристалл?

— Случайно попался на глаза. Я решил, что кристалл станет неплохим рождественским подарком для моей домоправительницы. Она еще не видела хрусталь и ничего о нем не знает.

— Это и к лучшему, — сказал Челленджер. — Вы, разумеется, преподнесли ей другой подходящий к случаю подарок?

— Разумеется, — ответил Холмс.

Вечером последнего январского дня Холмс сидел в гостиной на Бейкер-стрит, тихо наигрывая на скрипке. Послышался робкий стук. Холмс поднялся и отворил дверь. Посетитель, худощавый и черноволосый молодой человек, при виде Холмса тут же снял шляпу и принялся стеснительно теребить ее в руках.

— Доктор Уотсон дома? — спросил он.

— Он встречается с коллегами-медиками, — сказал Холмс. — Если хотите оставить для него сообщение, буду рад ему передать.

— Вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс? Я имею честь быть знакомым с доктором Уотсоном и надеялся, что буду вам представлен. Меня зовут Джекоби Уэйс. Я ассистент-демонстратор больницы святой Екатерины, — молодой человек переминался на коврике. — Не знаю, с чего и начать.

— Прошу вас, прежде всего садитесь и изложите все по порядку.

Уэйс неловко уселся и, запинаясь, принялся рассказывать. Он часто бывал в магазине Кэйва, естествоиспытателя и торговца редкостями. В последние месяцы они изучали некий голубоватый, яйцевидной формы кристалл. Хрустальное яйцо открыло Кэйву множество тайн; престарелый антиквар говорил о поразительных сценах, что разворачивались перед ним в глубинах кристалла. Уэйс был буквально раздавлен, когда узнал, что после смерти мистера Кэйва кристалл вместе с прочими диковинками из магазина покойного оказался у Темплтона и затем был продан человеку, чье имя антиквар никак не мог вспомнить.

— Я разместил объявления в нескольких изданиях для коллекционеров, — сказал Уэйс, — но ответа так и не получил. Я убежден, что этот кристалл имеет огромное научное значение, и обращаюсь к вам с просьбой найти его.

Скромные, почтительные манеры Уэйса пришлись бы по душе Челленджеру, отметил про себя Холмс. Профессор, решил он, непременно должен быть извещен о новом повороте событий.

— Полагаю, мистер Уэйс, нам не помешает посоветоваться с выдающимся ученым, чья репутация ничуть не уступает научным достижениям, — сказал Холмс. — Минутку, я свяжусь с ним.

Холмс назвал телефонной барышне номер Энмор-пар- ка. Вскоре послышался гулкий рык Челленджера.

— Говорит Холмс. Челленджер, я беседую сейчас с новым клиентом по имени Джекоби Уэйс. По причинам, которые вскоре станут очевидны, вам необходимо выслушать его рассказ, — осторожно начал Холмс. — Могу я привести его к вам?

— Это расследование как-то связано с кристаллом? — спросил Челленджер, понизив голос до шепота.

— Да, — кратко ответил Холмс.

— Немедленно приезжайте.

Прибыв в Энмор-парк, Холмс и Уэйс застали профессора в кабинете, где тот внушительно восседал за письменным столом. Кристалла нигде не было видно.

— Вы можете сесть, мистер Уэйс, — величественно распорядился Челленджер. — Объясните-ка, в чем состоят ваши затруднения?

Заикаясь от стеснения, Уэйс вновь описал свое знакомство с Кэйвом, те туманные картины, что изредка выплывали из сверкающей дымки в кристалле, а также муки разочарования, которые он испытал, потеряв из виду хрустальное яйцо. Челленджер внимательно выслушал рассказ, время от времени делая пометки в блокноте.

— Кому еще вы говорили о кристалле? — спросил он, когда гость закончил свое повествование.

— Мистеру Темплтону, торговцу древностями, — ответил Уэйс. — Еще я слышал, что открытие мистера Кэйва может получить огласку. Темплтон говорил, что мистер Герберт Уэллс, известный писатель, готовит журнальную статью о хрустальном яйце. Он получил сведения о кристалле и от мистера Темплтона, и от другого торговца, мистера Морза Хадсона.

— Хадсон? — переспросил Холмс. — Я немного знаком с Хадсоном. Что ж, с интересом прочту статью, как только она появится в печати.

— Я также намерен с нею ознакомиться, — сказал Челленджер. — Наряду с самым причудливым воображением, этот Уэллс обладает кое-какими отрывочными научными познаниями. Мистер Уэйс, помимо объявлений в журналах для коллекционеров, вы не пытались выяснить судьбу кристалла?

— Я направил письма в «Таймс» и «Дейли кроникл». Оба письма были мне возвращены — в газетах сочли, что я задумал какую-то мистификацию. Редактор «Кроникл» даже посоветовал мне забыть о кристалле, добавив, что публикация подобной статьи может навредить мне на службе в больнице.

— Типичная журналистская ограниченность, — заявил Челленджер. — Однако, я в известной мере согласен с советом редактора. Благоразумней будет, мистер Уэйс, хранить молчание. Передайте дело на попечение моего друга, мистера Шерлока Холмса, и предоставьте ему возможность проявить все его замечательные способности. Хотелось бы заручиться обещанием, что вы так и поступите.

— Да, сэр, — немедленно согласился Уэйс. — Благодарю вас, профессор Челленджер.

Он распрощался. Челленджер сам проводил его к парадной двери и, вернувшись, яростно блеснул на Холмса своими пронзительными серо-голубыми глазами.

— Итак, теперь мы точно знаем, что случилось бы, попробуй мы сейчас представить прессе или научному сообществу результаты наших исследований, — загромыхал профессор. — Неверие и насмешки!

— И все же популярный журнал заинтересовался этой темой, — сказал Холмс. — Я с нетерпением ожидаю статью Уэллса — поглядим, хотя бы, насколько честны были с нашим автором Хадсон и Темплтон. Заметьте, Уэйс не мог предъявить скептикам кристалл, тогда как у нас имеется это преимущество.

— Наша сдержанность вполне оправдана, — возразил Челленджер. — Как мы с вами считаем, кристалл представляет собой средство сообщения с иной планетой. Только подумайте, на что пойдут другие ученые, если мы разделим с ними наше открытие. Вообразите их жалкие попытки установить связь с марсианами! Нет, Холмс, я никогда не доверю задачу такой колоссальной важности ограниченным умам, покрывшимся пылью за годы работы в лекционных залах и музеях! Разумное сообщение с марсианскими существами должно стать прерогативой единственного человека на Земле, который обладает необходимыми для этого интеллектом и познаниями — и получает, само собой разумеется, кое-какую помощь от вас.

Всю весну изучением кристалла занимался по преимуществу Челленджер; профессор неустанно подавал разнообразные сигналы марсианам и не оставлял надежды на ответ. Холмс в эти месяцы был занят рядом уголовных расследований.

В марте инспектор Мериваль из Скотланд-Ярда обратился к Холмсу за помощью. Полиция обнаружила большое количество ходивших по рукам фальшивых крон и полукрон[6], но человек, которого подозревали в их чеканке, решительно отрицал свою вину. Подозреваемый заявил, что является респектабельным владельцем магазина в Се- вендайэлсе и что на его репутации нет ни единого пятна. К этому подозреваемый добавил, что хорошо знает свои законные права, собирается доказать всю ложность обвинений и велит своим поверенным взыскать моральный ущерб через суд. Холмсу удалось получить некоторые предметы одежды торговца для исследования; в манжетных швах обнаружились крошечные блестки, оказавшиеся под микроскопом цинковыми и медными опилками. Узнав о находке Холмса, респектабельный владелец магазина пал духом и сознался в своих прегрешениях.

Полицейские чины лестно отозвались о новейших методах, использованными Холмсом для обнаружения улик; тот скромно их поблагодарил и в тот же день связался с Челленджером. Но профессор держался с непонятной загадочностью.

— Прошу вас ждать известий от меня, — сказал он. — В настоящее время мне необходимо продолжать работу в полном одиночестве.

В конце апреля Холмса попросили помочь в другом расследовании; дело это также завело полицию в тупик. Речь шла о недавнем убийстве полисмена в Сент-Панкрас; товарищи погибшего поклялись найти и наказать убийцу. Единственной уликой было матерчатое кепи, найденное возле тела убитого. Как и в случае с фальшивомонетчиком, был задержан подозреваемый — мастер по изготовлению картинных рам. Подозреваемый с искренним возмущением отрицал все обвинения, утверждая, что никогда не носил кепи и ровно ничего не знал об убийстве.

Кепи доставили Холмсу в понедельник, 5 мая; с утра пришло также письмо от некоего Джеймса Мейсона. Этот человек, главный тренер скаковых лошадей в поместье Старый Шоскомб, просил в своем кратком послании встречи с Холмсом, чтобы обсудить весьма важный вопрос. На следующий день Холмс поднялся рано, торопливо позавтракал и присел к микроскопу. Разместив на предметном стекле некоторые частицы, найденные на подкладке кепи, Холмс сфокусировал линзы инструмента и приступил к работе. Он различил крошечные волокна, по всей видимости, ворсинки твида — было известно, что подозреваемый обычно носил твидовое пальто. Видны были также серые комочки пыли и маленькие коричневые шарики. Устав, Холмс оставил микроскоп и откинулся в кресле. Он выбрал в коробке легкую гаванскую сигару и открыл книгу. В гостиной появился Уотсон и с аппетитом приступил к завтраку.

— Удивительно, — через несколько минут бросил Холмс, откладывая книгу. — Мой разговорный французский не более чем приемлем, и все-таки читать на французском языке куда легче, чем говорить или писать.

— Что это за книга? — спросил Уотсон, помешивая ложечкой кофе.

— Сочинения Гюи де Мопассана, — ответил Холмс. — Сейчас как раз пролистывал одну историю, изложенную в

виде дневниковых записей. Порой даже кажется, что она основана на реальных событиях.

Губы Уотсона презрительно поджались под усами.

— Мопассан вел распутную жизнь, — строго сказал доктор. — В своих сочинениях он проповедовал аморализм.

— Боюсь, не смогу с вами согласиться, — возразил Холмс. — Мопассан, мне думается, стремился к объективности. Как бы то ни было, большая часть того, что мы считаем аморальным, является попросту патологией. Оскар Уайльд был заключен в тюрьму за болезненное отклонение от нормы. Так рассудил английский закон. Во Франции к Уайльду проявили бы больше милосердия.

— Что именно вы читаете? — спросил Уотсон.

— Повесть под названием Le Horla. В ней полностью обнажается душа героя, который и ведет дневник. Он рассказывает, как оказался во власти невидимого, мистического существа. Очевидно, неизвестное существо в конце концов оставило его: в последней записи автор дневника в отчаянии грозится совершить самоубийство, но нет никаких свидетельств, что угроза была выполнена.

Уотсон откусил кусок намазанной маслом пышки.

— Мопассан умер как безнадежный душевнобольной. Я читал эту повесть. Она показалась мне отличным доказательством того, что он сходил с ума, пока писал это.

— Нет, Уотсон, слишком уж хорош замысел. Пусть Le Horla — лишь беллетристика, плод фантастического воображения, только ясный и здравый ум мог так живо все задумать и так ярко изложить задуманное. Позвольте прочесть вам запись в этом дневнике, датированную 17 августа… год, полагаю, 1886. Надеюсь, вы извините мой небрежный, любительский перевод.

Устремив глаза на страницу, Холмс громко прочитал вслух:

Луны не было. В глубине черного неба трепетно мерцали звезды. Кто населяет эти миры? Какие там формы, какие существа, какие животные, какие растения? Мыслящие существа этих далеких вселенных больше ли знают, чем мы?

Могущественнее ли они, чем мы? Способны ли они видеть что-либо из того, что остается непознанным нами? И не явится ли когда-нибудь одно из них, преодолев пространство, на нашу Землю, чтобы покорить ее, как норманны пересекали море, чтобы поработить более слабые народы?[7]

Он снова поглядел на Уотсона.

— Согласитесь, Уотсон, суждение вполне здравое и рациональное.

— Если это — беллетристика, то самая высокопарная и вычурная, — упрямо возразил Уотсон. — Припоминаю, что в самом конце герой сжигает собственный дом. Ведь дом Мопассана сгорел, не так ли?

— Действительно так, но Мопассан никогда не признавался в поджоге, разве что в этой повести, — сказал Холмс. — Сочтя отрывок о пожаре признанием, мы будем вынуждены рассматривать всю повесть как отчет о фактических событиях.

— Допустим, история эта рациональна и основана на фактах, — сказал Уотсон. — Как вы думаете, Холмс, сумело бы такое создание, как Орля — существуй оно на самом деле — подчинить вас себе, как Мопассана или его вымышленного героя?

— Едва ли, — ответил Холмс. — Человек с достаточным интеллектом и волей сопротивлялся бы подобному порабощению. Такой человек, думаю, нашел бы способ победить.

Холмс заложил страницы машинкой для чистки трубок, вернулся к микроскопу и приник к окуляру.

— Это клей, Уотсон! — торжествующе воскликнул он. — Никаких сомнений, это столярный клей! Взгляните-ка на эти частицы!

Пока Уотсон фокусировал инструмент, Холмс рассказывал о шариках клея и кепи, найденном возле убитого полисмена.

— Подозреваемый отрицает, что кепи принадлежит ему, — сказал он. — Но наш подозреваемый — мастер по изготовлению картинных рам и постоянно пользуется столярным клеем.

Завершив таким образом расследование, Холмс налил себе еще одну чашку кофе и завел разговор о скачках. Уотсон, большой любитель конских ристалищ, сообщил немало интересного о великолепных конюшнях и скаковых лошадях Старого Шоскомба, а также о редких призовых спаниелях, которыми славилось старинное поместье.

Беседу прервал Билли, доложив о приходе Джона Мейсона — высокого и гладко выбритого скакового тренера, чей вид выражал крайнее волнение. Мейсон умолял Холмса приехать в Старый Шоскомб и разрешить загадку таинственных происшествий в поместье, в том числе странного поведения его владельца, сэра Роберта Норбертона. Холмс согласился заняться делом Мейсона; Уотсону не терпелось отправиться с ним. Еще до полудня они очутились в купе поезда, направлявшемся в Шоскомб. Багажная полка над ними была вся забита сачками, спиннингами и корзинами, так как Холмс и Уотсон решили выдать себя за любителей рыбной ловли на отдыхе.

Хватило и полутора дней, чтобы печальная история — включая смерть сестры сэра Роберта и его попытки спрятать тело — выплыла на свет[8]. Рослый и сварливый спортсмен дрожащим голосом давал объяснения и молил о снисхождении. Холмс холодно рекомендовал ему сообщить о случившемся полиции и надеяться на понимание властей.

Уотсон с беспокойством осведомился, сможет ли превосходный жеребец сэра Роберта, Принц Шоскомба, все же участвовать 21 мая в Дерби, расцвел и по дороге назад в Лондон сообщил Холмсу, что намеревается лично присутствовать на состязании и поставить значительную сумму на победу Принца.

Вечером, когда Холмс был у себя, вошла Марта.

— Ты один, дорогой? — прошептала она.

— Уотсон уехал к своему старинному приятелю Стэмфорду.

Она села напротив. На ее нежном лице было написано беспокойство.

— Дорогой мой, я вижу, что-то тебя тяготит. Это связано с каким-то делом, которое ты расследуешь?

— Случай самый необычный, Марта. Как всегда, ты прекрасно понимаешь меня без всяких слов.

— Никогда еще не видела, чтобы ты так погружался в дело, забывая обо все остальном. Конечно, я не стану просить тебя рассказывать…

— И это, любовь моя, всего только одна из тысяч твоих очаровательных черт. Скажем так, нынешний случай связан с событиями, которые происходят на большом расстоянии от нас.

Холмс старался говорить беззаботно и весело, но ее глаза расширились — явный признак того, что Марта не на шутку разволновалась.

— Я никогда не вмешивалась в твои занятия, — сказала она. — Позволь мне только спросить: уж не собрался ли ты в дальнее путешествие?

Холмс с улыбкой покачал головой.

— Нет, рискну предположить, что все наблюдения я смогу провести здесь, в Лондоне. Когда мне приходится бывать вдали от тебя, я всегда чувствую себя несчастным.

— И я, — она завладела его рукой. — Ты никогда раньше не говорил с таким чувством. Мой дорогой, люди почему- то считают, что с возрастом любовь слабеет, но наша горяча и постоянна, как никогда.

— Такой она останется всегда, — заверил ее Холмс. — Мы вовсе не стары, мы в самом расцвете сил. Мне сорок восемь, я старше тебя и на несколько лет моложе Уотсона — но старина Уотсон говорит, что в и сорок многие из самых сильных и атлетически сложенных мужчин уступают мне в быстроте и выносливости.

— Стало быть, ты согласен с медицинским заключением доктора Уотсона?

— Безусловно.

Он встал, и они обменялись нежным поцелуем.

— А теперь, — сказал Холмс, — разреши сообщить, что на прошлой неделе мне удалось разыскать бутылку отличного бургундского — прямо напротив, у Доламора. Предлагаю распить ее вместе и обещаю забыть на время о том необычном случае.

Несколько дней прошло в нелегких переговорах с чиновниками из Скотланд-Ярда, а также кредиторами и поверенными сэра Роберта Норбертона. Холмс настойчиво советовал кредиторам и полиции проявить сострадание к отчаявшемуся спортсмену. Прекрасный жеребец сэра Роберта, уверял Холмс, наверняка победит на скачках и принесет своему хозяину достаточно денег, чтобы тот смог расплатиться со своими огромными долгами. В конце концов это здравое мнение возобладало, на предложенных Холмсом условиях вопрос был улажен, и вечер ю мая Холмс проводил в приятном безделье. Он расположился в любимом кресле и наблюдал за Уотсоном — тот возился за письменным столом с какой-то рукописью.

— Еще один из ваших лестных отчетов о моих расследованиях? — спросил Холмс.

— Два-три примечания к записям по делу о поместье Старый Шоскомб и некоторые выписки по профессии, — ответил Уотсон. — Меня попросили провести семинар по тропическим болезням в Лондонском университете.

— Уверен, вы сделаете это блестяще.

Холмс потянулся было к томику Мопассана, но вместо этого взял свежий журнал. Он лениво листал страницы, как вдруг взгляд его упал на заголовок «Хрустальное яйцо».

Холмс со жгучим интересом принялся за чтение.

С год тому назад близ Севендайэлса еще можно было видеть маленькую закопченную лавку, на вывеске которой поблекшими желтыми буквами было написано: «К. Кэйв, естествоиспытатель и продавец редкостей»…[9]

— Менее года тому назад, пожалуй, — подумал Холмс вслух.

— Что вы сказали? — переспросил Уотсон, подняв голову от стола.

— Я читаю рассказ мистера Г. Дж. Уэллса.

— Ах, Уэллс, — повторил Уотсон с ноткой презрения в голосе. — Писака, торгующий сенсациями, с подозрительно революционными взглядами.

Холмс улыбнулся.

— Вы недолюбливаете его точно так же, как Мопассана.

— Ни в коем случае, — решительно покачал головой Уотсон. — Я уже говорил вам, что личная жизнь Мопассана достойна всяческого сожаления. Уэллс позволяет себе открыто осуждать нашу цивилизацию и наше правительство. О его личной жизни я ничего не знаю. Вероятно, лучше будет не расследовать эту область жизнедеятельности мистера Уэллса.

— Не расследовать? — повторил Холмс, улыбаясь еще шире. — Человек моей профессии не может слышать такое спокойно. Что ж, не буду вас больше отвлекать.

Уотсон вновь заскрипел пером. Холмс углубился в чтение «Хрустального яйца». Уэллс, показалось ему, задался целью представить публике художественное произведение; в то же время, в рассказе мелькали упоминания о Кэйве и Уэйсе, говорилось и «высоком смуглом человеке в сером костюме», который исчез с кристаллом. Было понятно, что ни Темплтон, ни Хадсон не осмелились назвать имя Холмса.

Несколько дней Холмс неотрывно размышлял о кристалле. Ему не хотелось тревожить Челленджера дальнейшими расспросами. Вероятно, изучение кристалла за последние месяцы не продвинулось ни на йоту, если только марсиане не ответили на сигналы. Холмс предполагал, что понимание Марса как всего лишь более развитой по сравнению с человечеством культуры — подобной европейскому городу в сравнении с деревней дикарей — может оказаться не в меру оптимистичным; предположение это в свое время привело профессора Челленджера в ярость. Но Холмс все сильнее укреплялся в мысли, что человечество являлось расой существ, которые стояли на низшей ступени эволюции и далеко отстали от марсиан в своем развитии.

Марсианская загадка была сложной и неприятной. Один он никак не мог ее решить. Утром 13 мая, по-прежнему погруженный в тягостные размышления, Холмс сидел за завтраком. Уотсон расположился напротив, развернув газету.

Внезапно Уотсон перегнулся через стол.

— Что вы об этом скажете, Холмс? — спросил он, указывая на газетный лист.

Под заголовком «Необычайное извержение на Марсе» была напечатана короткая заметка:

Обсерватория на Яве сообщает о громадном взрыве раскаленного газа, происшедшем на планете Марс около полуночи. Д-р Лавелль, сравнивая данное явление с вспышкой пламени, каковая вырвалась из марсианских недр точно «снаряд из орудия», сообщил по телеграфу, что спектроскоп обнаружил массу раскаленного водорода, движущуюся к Земле с ужасающей быстротой. Поток огня перестал быть видимым приблизительно через пятнадцать минут.

— Необычайное явление, — с трудом проговорил Холмс, стараясь сохранять спокойствие.

— Мне тоже так показалось. Простите, не хотелось бы опоздать на семинар.

Уотсон поспешил распрощаться. Холмс тут же связался с Челленджером.

— Собирался вам телефонировать прямо сейчас, — раздался в трубке величественный рык Челленджера. — Не могли бы вы приехать ко мне? Я пригласил Стэнта, королевского астронома. Думаю, пришло время ознакомить мир с нашим открытием.

Холмс схватил шляпу и выбежал в прихожую. Здесь он натолкнулся на Марту.

— Тебя что-то тревожит, — сказала она.

— Нет, дорогая, просто я спешу. Увижусь с тобой за обедом.

У дома он остановил хэнсом и вскоре оказался в Энмор- парке. Дверь открыла миссис Челленджер.

— Надеюсь, вы сумеете успокоить Джорджа, — прошептала она дрожащим голосом. — Он разъярен, поссорился с гостем — сама не знаю, почему.

Холмс прошел в кабинет. Посреди комнаты, грозно нахмурившись, стоял Челленджер. Профессор топал ногами и раскачивался из стороны в сторону, точно обезумевший слон.

— Стэнт! — воскликнул он. — Как подобного дегенерата могли назначить королевским астрономом? Даже мне этого не понять! Не удивлюсь, если здесь не обошлось без политических интриг. Подумайте только, он отказался поверить моему…

— Вы виделись со Стэнтом? — прервал его Холмс. — Думаю, что так, судя по вашим словам.

— Телефонировал ему еще утром. Меня подтолкнуло к этому решению извержение на Марсе. Сами понимаете, я


не мог поступить иначе. Я сообщил ему, что располагаю сведениями, которые поразят весь мир — по меньшей мере, ту его часть, что способна осознать последствия великого открытия. Он явился, а затем…

Челленджер расправил плечи и стал похож на кобру с раздутым капюшоном.

— Я показал ему кристалл, наш кристалл, друг мой! И что, как вы думаете, заявил этот несносный осел?

— Не дождусь услышать, — сказал Холмс.

— Он заявил, что это некий механический трюк! Упомянул имена сценических иллюзионистов — Александра Германа, Робер-Гудена[10] и этого новейшего персонажа, Келлара[11], — Челленджер судорожно сжимал и разжимал кулаки. — Затем ухмыльнулся и поздравил меня с забавным экспериментом по отводу глаз. Еще он нес какую-то чушь о ярмарочных балаганах и волшебных фонарях. Когда я стал протестовать, мистер Стэнт ушел — нет, практически убежал. Он повел себя низко, но что ожидать от человека со столь ничтожным интеллектом и с таким наглым, злопыхательским, завистливым характером!

— Говорите, вы стали протестовать?

— Естественно. Я даже встал из-за стола.

— Вы угрожали ему? — предположил Холмс.

— Не исключаю, что у него могло возникнуть такое впечатление, — могучие плечи Челленджера поникли. — Все это лишь подтверждает мое мнение. Холмс, мы не можем доверить наш секрет ни единому ученому педанту.

Холмс подошел к письменному столу. Там, испуская мягкое сияние, лежал кристалл.

— Трудно понять, как способен кто-либо остаться равнодушным при виде марсианского пейзажа.

— Пейзаж этот надутый профан, честно говоря, так и не увидел. В кристалле возникло совершенно иное изображение, нечто похожее на внутреннюю комнату или камеру. Глядите сами.

Челленджер и Холмс сели за стол и задрапировали головы тканью. Челленджер начал осторожно поворачивать кристалл.

— Можете убедиться.

Светящаяся дымка рассеялась. Перед Холмсом предстало тускло освещенное помещение. Очертания комнаты едва проступали среди теней, угадывалась ребристая переборка, вдоль которой выстроились сложные механические приспособления. Некоторые механизмы показались Холмсу знакомыми по прежним наблюдениям. На полу помещения, напоминавшем корабельную палубу, растянулись несколько марсиан. Обрадовавшись, что может рассмотреть марсиан вблизи, Холмс внимательно изучал обитателей чужой планеты. Их мягкие, пузырчатые тела были коричневато-серыми и походили на мокрые кожистые мешки.

— Обратите внимание на влажность тел марсиан, — сказал Холмс.

— Полагаю, это пот, — предположил Челленджер.

— Вероятно, но не является ли данная жидкость иной секрецией их кожи? Марсиане невероятно отличаются от нас по своему физическому строению. Мы не знаем, как устроено их пищеварение и выделительные функции.

Марсиане лежали без движения, но глаза их были открыты и ярко блестели. Холмс подумал, что марсиане, должно быть, никогда не спят. Щупальца одного из марсианских существ покоились на замысловатом устройстве с многочисленными рукоятками и клавишами.

— Итак, аппарат для связи, который ранее находился на крайней мачте, был перенесен в другое место, — заключил Холмс.

— Очевидно, — сказал Челленджер.

— Мы наблюдаем купе либо каюту некоего транспортного средства.

— Несомненно, — Челленджер зашевелился под тканью. — Холмс, все понятно. Они находятся на движущемся корабле или снаряде, они направляются к Земле, и они взя-ли с собой кристалл, чтобы тот указывал им путь. Но вы еще не изложили мне собственные выводы.

— У вас имеется своя теория?

— О да, но рассказывать о ней я пока никому не готов. Ясно одно, в настоящий момент они пересекают космическое пространство и направляются к нам.

Голова Челленджера показалась из-под ткани.

— Мне казалось, этот факт абсолютно очевиден, даже для самого убогого ума. Впрочем, я недооценил степень недоразвитости мистера Стэнта.

Холмс также сбросил ткань и поднялся из-за стола.

— Скорее всего, он ожидал увидеть ландшафт Марса, который вы описывали. Эта скучная комната, без движения или признака жизни, куда менее убедительна. Вы все ему объяснили?

Челленджер откинулся на спинку кресла, пружины жалобно застонали.

— Не успел. Мы с ним едва вступили в дискуссию. Не вспомни я вовремя, что пользуюсь репутацией человека уважаемого и сдержанного — пожалуй, самолично вышвырнул бы его на улицу.

— Но в чем может заключаться цель марсианской экспедиции? — спросил Холмс.

— Мне видятся две возможности. Вспомним, что марсиане относятся к нам так же, как цивилизованные европейцы — к наиболее диким племенам мира. Поэтому можно предположить, что они либо собираются даровать нам свет цивилизации, либо намерены нас завоевать и поработить. Насколько могу судить, что тот, что другой план действий поставит человечество в тяжелое положение.

— Позднее я изложу вам собственную теорию. В настоящий момент я склонен согласиться, что намерения у них враждебные. Каким образом мы можем предупредить мир о грядущей опасности?

— Это невозможно, — загрохотал Челленджер. — И случай со Стэнтом — тому подтверждение.

— Я убежден, что другие ученые мыслят более здраво.

Челленджер поднялся на ноги и принялся грузно расхаживать по кабинету.

— Дорогой Холмс, разрешите поведать вам прискорбную правду. Так называемые научные авторитеты веками цеплялись за свои замшелые теории и презирали новые истины. Галилей, под угрозой ужасного наказания, принужден был отречься от своей гелиоцентрической системы. Теория эволюции Дарвина подверглась нападкам как пример отъявленного богохульства. Над Пастером, который показал, что болезни вызываются микробами, издевались в течение долгих лет. И следующий я! — Челленджер развел руками, словно отстраняя трех великих конкурентов. — Мне уготована судьба других первопроходцев науки! Я должен кротко сносить насмешки духовных лилипутов, подобных Стэн- ту, королевскому астроному!

— Мы могли бы посоветоваться с Уотсоном, — предложил Холмс. — У него много знакомств среди ученых. Он мог бы предложить какую-нибудь разумную кандидатуру.

— Еще не время, — резко произнес Челленджер. — Поведение Стэнта — малый образчик того, какой прием нас ожидает.

— Марсиане уже в пути, — сказал Холмс. — Они послужат лучшим доказательством.

— И нам остается лишь надеяться, что они придут с миром. Если так, они будут заинтересованы в общении с нами. Как вы думаете, кто именно обладает достаточным интеллектом и владеет необходимыми научными методами?

— Вы хотите, чтобы я номинировал вас?

— Скромность, увы, запрещает мне называть самого себя, однако я принимаю ваше предложение.

— О предложении говорить пока рано, — заметил Холмс. — Никак не хочу оскорбить вас, дорогой Челленджер, однако сомневаюсь в возможности общения с марсианами.

— Будущее вскоре даст нам ответ. Предоставьте остальное мне. Я непременно уведомлю вас о любом достойном внимания событии. Согласны?

— Согласен, — ответил Холмс.

В ту ночь астрономы опять заметили огненную вспышку на Марсе. На следующие сутки ровно в полночь была отмечена очередная вспышка, за нею еще извержение.

Холмс вновь посетил Энмор-парк. Они с Челленджером разглядывали кристалл под самыми разными углами, но в нем упорно проступало одно только помещение с ребристыми переборками. И вдруг, покуда они всматривались в кристалл, из синеватой дымки возникло лицо марсианина. Круглые блестящие глаза неотрывно следили за ними, встречая их собственные пристальные взгляды.

— Марсианин стремится нам что-то сообщить, — предположил Холмс.

— Сообщить? Что именно? — требовательно осведомился Челленджер. — У вас появилась какая-то теория?

— Скорее, игра воображения, — сказал Холмс. — Допустим, что я купил кристалл и принес его к вам, находясь под неким внешним влиянием… Не это ли пытается сказать марсианин? Возможно, мыслительные волны проникают через кристалл; тогда, вероятно, я ощутил их воздействие в антикварной лавке.

Марсианин исчез.

— Его лицо было лишено выражения, по крайней мере в человеческом смысле слова, — сказал Холмс. — С другой стороны, их наконец-то заинтересовали наши реакции.

— Поддерживая мыслительный контакт с нами, они обязаны заключить, что мой интеллект является уникальным для этой планеты, — произнес Челленджер с серьезной миной. — Ваш разум, конечно, в своем роде также достаточно исключителен и мог удостоиться их признания. Глубоко сожалею, что с нами нет профессора Мориарти — единственного достойного соперника, с которым вы встретились на протяжении вашей дедуктивной карьеры.

Кристалл потускнел. Они остались сидеть, погруженные в размышления.

— Нам остается только ждать их прибытия, — сказал Челленджер.

Каждую полночь, с равномерными промежутками в двадцать четыре часа, обсерватории по всей Европе регистрировали новые вспышки на Марсе. В газетах высказывались гипотезы о марсианских вулканических извержениях, подпочвенных взрывах и падении метеоритов; как-то промелькнуло предположение, что строители каналов при помощи вспышек подавали сигналы на Землю.

Уотсон, который читал эти сообщения с жадным интересом, на время отвлекся от марсианских событий: 21 мая доктор, как и собирался, поставил на эпсомском Дерби значительную сумму на Принца Шоскомба и громко аплодировал, когда жеребец пришел первым. Уотсон ночевал вне дома той ночью и на следующий день.

Утром 22 мая газеты сообщили о десятом взрыве на Марсе. Больше вспышек не отмечалось. Челленджер несколько раз связывался с Холмсом, но не мог сообщить ничего нового. В кристалле по-прежнему виднелась лишь тускло освещенная комната с лежащими на полу марсианами.

— Мы можем только ждать наших гостей, — кратко резюмировал Челленджер.

Первого июня Холмсу пришлось заняться небольшим расследованием, которое он успешно завершил к четвергу, 5 июня.

В пятницу утром Холмс поднялся рано, однако Уотсон опередил его и уже застегивал медицинский саквояж.

— Я должен немедленно ехать, Холмс, — сказал он, надевая шляпу. — Бедняга Мюррэй — преданный ординарец, что спас мне жизнь в Афганистане — лежит в критическом состоянии у себя в Хайгейте. Я обещал приехать и позаботиться о нем.

Во время завтрака Билли принес Холмсу телеграмму. Сэр Перси Фелпс из министерства иностранных дел писал:

ОГРОМНЫЙ ЦИЛИНДРИЧЕСКИЙ СНАРЯД УПАЛ УТРОМ ВОЗЛЕ УОКИНГА

УЧЕНЫЕ СООБЩАЮТ ЖИВЫХ СУЩЕСТВАХ ВНУТРИ ВЫ ДОЛЖНЫ СОПРОВОЖДАТЬ МЕНЯ ВЕЧЕРОМ НЕОБХОДИМА ВАША ПОМОЩЬ

Холмс торопливо собрался и вскоре был в Энмор-парке. В дверях его встретила перепуганная миссис Челленджер.

— Джордж спешно уехал в Уокинг, — сказала она. — Там собирается множество ученых. Не знаете ли, в чем дело, мистер Холмс?

— Я сам отправляюсь в Уокинг, — ответил Холмс. — Вскоре все прояснится.

Дверь его гостиной оказалась открыта настежь. Марта бросилась в его объятия.

— Сэр Перси звонил? — спросил он.

— Я случайно прочла телеграмму… Сэр Перси заезжал сюда и пригласил тебя пообедать с ним у Симпсона. Шерлок, дорогой мой, прошу тебя, это может быть опасно…

— Моя обязанность — находиться там, Марта, — ответил Холмс, потрепав ее по плечу. — Этого просит правительство.

— Там может быть опасно, — повторила она. — Не забывай о себе, любовь моя. Будь осторожен. Случись что с тобой, я стану самым потерянным и одиноким человеком на свете. Помни об этом.

— Я никогда об этом не забываю, — сказал Холмс. — И на сей раз не намереваюсь.

Он провел большую часть дня, разбирая бумаги. Холмс встретился также с несколькими публицистами, чьи перья и дарования были отданы прогрессу науки. Ученые авторы без конца говорили о цилиндре, упавшем в Уокинге, выдвигая одну скороспелую теорию за другой.

В шесть вечера, после раннего обеда у Симпсона, Холмс и Фелпс сели в поезд на вокзале Ватерлоо.

Холмс был тих и задумчив. Сэр Перси, напротив, сиял счастливым возбуждением.

— Люди с Марса! — восклицал он. — Как нам их встретить, Холмс?

— Я предложил бы сперва посмотреть, чем они встретят нас, — мрачно отвечал Холмс.

Загрузка...