Шесть цифр

Глава 4

Споткнувшийся о ветку Гарри, чертыхнулся в сердцах и Гермиона остановилась, упав на землю. Только что на ее грузах ветка рассыпалась в соответствии с пожеланиями юноши. Это значило, что магия появилась. Остановившийся Гарри, потянул девушку дальше.

— Бежим, — задыхаясь, произнес он. — Скорее!

— Гарри! Магия! — воскликнула Гермиона, рукой повторив жест палочкой, всплывший в памяти: — Темпус!

Цифры появились всего на мгновение, но, увидев год, девушка расплакалась. Гарри понял, что дело не в ранении, поэтому сел рядом, обняв Гермиону. Решив про себя, что если сейчас догонят, то пускай уже обоих, юноша зашептал молитву, которой его научил Леви. Отсутствие наставника сейчас означало, по мнению Гарри, только одно — Леви на свете больше нет.

Увидев множество свидетельств смерти, да и самих смертей за это время, Гарри никак на эту новость не отреагировал — он просто обнимал Гермиону, горько плакавшую, почти вывшую у него на руках.

— Гарри… — когда чуть успокоилась, Гермиона смогла выдавить из себя. — Девяносто шестой… Мы вернулись, Гарри! Надо… надо…

— Посмотри на меня… — тяжело вздохнув, произнес юноша. — Ты сможешь без палочки трансфигурировать?

— За-зачем? — удивилась девушка.

— Мы в лагерных робах, за кого нас примут? — тихо спросил Гарри.

— За сумасшедших? — тихо спросила девушка, привыкшая уже к тому, что признанных сумасшедшими уничтожают.

— Раз мы вернулись… — тихо произнес юноша. — Есть только одно место, где не предадут. Ребе… Леви говорил, что там никогда не выдадут! Только как его найти?

Гарри помнил рассказы Леви, поэтому стремился в то место, которое тот называл «синагога». Правда, что это такое, юноша так и не понял, по рассказам, получалось что-то вроде чудесного дома, в котором рады таким… таким, как он. Ведь Леви объяснил Гарри, что такое «антисемитизм», подарив юноше понимание, почему с ним обращались именно так.

Проплакавшись, Гермиона почти не могла двигаться — навалилась усталость, но Гарри очень хорошо запомнил все, ему сказанное погибшим наставником, поэтому почти тащил девушку на себе вглубь, как он думал, леса. Быстро смеркалось и нужно было найти безопасное место для ночлега. По крайней мере такое, по мнению юноши, где их не найдут собаки.

— Я поищу еды, — произнес Гарри, но Гермиона вскинула на него мокрые глаза.

— Не бросай меня, пожалуйста, — попросила она.

— Тогда… — мозг юноши пытался решить задачу. — Тогда ты будешь рядом, смотреть, чтобы никто нас не увидел?

— Хорошо, — благодарно кивнула девушка.

В лесу были ягоды, различать их Гарри умел, вот только было их очень немного, но справившись с первым позывом затолкать все найденное в рот, юноша снял лагерную шапку, набрав в нее ягод, которые затем принес Гермионе. Девушка совсем не сдерживалась, но только съев все, очень виновато посмотрела на Гарри.

— Прости… — она была готова опять заплакать, но юноша… Гарри погладил ее по голове так, как его гладил Леви.

— Я сейчас еще наберу, — улыбнулся ей юноша, еще раз погладив.

Для Гермионы это было настоящим чудом — забота Гарри, его стремление помочь и… прощение вместо крика и битья. Несколько месяцев полностью изменили ее, отняв все, чем была она сама. Теперь Гермиона была просто номером. Но юноша рядом будто все понимал, обустраивая место для ночлега. Стало уже прохладно, ему, правда, это было все равно, но вот Гермиона…

— Если обняться, будет не так холодно, — поделился Гарри. — Не будешь против, если…

— Нет, конечно, — попробовала улыбнуться девушка, которой очень хотелось, чтобы ее обняли. — Глупый… После всего… — она всхлипнула.

— Спи сладко, — прошептал Гарри.

Они засыпали на еловых ветвях, пожухлой траве. Если бы кто-то их сейчас увидел, о чем бы подумал? Двое изможденных подростков в известной всему миру лагерной одежде спали в английском лесу, и равнодушная луна взирала на них сверху.

***

— Гарри! Гарри! Перекличку проспим! — Гермиона в панике тормошила юношу, точно зная, что будет, если проспать.

— Успокойся, моя хорошая, — обнял ее, укладывая обратно, Гарри. — Переклички больше нет. Надо поесть найти…

— Хо-хорошо, — кивнула уже будто почувствовавшая плеть на своем теле девушка.

— Надо двигаться, — решил Гарри, помогая встать Гермионе. — Только бы не нарваться…

Внезапно увидев просвет среди ветвей, Гарри остановился. Ночью они с Гермионой, разумеется, замерзли, но не абсолютно. То есть двигаться могли. Вот только голод, от которого перед глазами летали черные мушки… Но выбора не было. Как-то совершенно неожиданно Гарри и Гермиона вышли к какому-то то ли магазину, то ли кафе, по раннему времени закрытому.

— Я сейчас! — помня о том, что в мусор, бывает, выкидывают и то, что мусором не является, Гарри метнулся к бакам.

Гермиона уселась на землю в ожидании. Стоять сил не было никаких. С каждым часом, казалось, силы покидают ее, как будто кончился завод. Становилось страшно, ведь немощных могли затолкать еще живыми в печь… Гарри же копался в мусоре, пытаясь найти хоть что-нибудь.

Найдя несколько кусочков прилично выглядевшего хлеба, Гарри метнулся обратно к девушке, чтобы покормить ее. Ему и самому было не сладко, но юноша держал себя в руках, зная, что без Гермионы его собственная жизнь потеряет всякий смысл. А девушка откусывала кусочки черствого хлеба, необыкновенно белого, чувствуя огромную благодарность.

— Ты меня всегда спасал… — прошептала она. — Всегда-всегда…

— Ну это же ты, — погладил ее, копируя Леви, Гарри. — Разве может быть иначе?

— Я… я… — настроение у Гермионы было хныкательным, а для нее, в ее понимании, никто столько не делал — не кормил, отрывая от себя, не заботился, не…

— Я живу только потому, что есть ты, — объяснил ей юноша совершенно естественную для себя вещь.

Гермиона обняла Гарри обеими руками, спрятав лицо в его лагерной куртке. Ей нужно было подумать. А юноша пытался представить, в какой стороне находится Лондон, ведь он стремился туда, где точно помогут. Леви не мог врать, не зря же эсэс в первую очередь уничтожали именно эти дома? По крайней мере, по рассказам.

Позавтракав, двое поднялись на ноги, идя дальше. Гарри определил, что идти надо на юг, тогда они куда-нибудь придут. Так они и шли — весь день, останавливаясь, чтобы найти ягод или выйти к жилью, находившемуся почему-то рядом. А где жилье — там и мусорки, где можно что-нибудь найти.

— А что ты шепчешь? — спросила Гермиона.

— Это молитва, — ответил Гарри. — Меня Леви научил. Мы… нас назвали евреями в лагере, — попытался он объяснить. — Значит, наш Создатель может помочь, только он за что-то всех наказал…

— Наказал… — вздохнула девушка, пытаясь осознать сказанное ей. — Но эта молитва, зачем ты ее шепчешь?

— Мне становится легче на душе, — признался юноша. — Вот послушай: «Шма, Исраэль, Адонай Элохейну…»Молитва «Шма»

Гермиона слушала, понимая, что Гарри обрел веру, а она… Во что верила она? Получалось, что ни во что… А юноша рассказывал об евреях, Исходе, гонениях и в памяти девушки всплывал не только лагерь, но и «грязнокровка» в Хогвартсе. Могло ли это быть сродни тому, что творили эсэс?

Чем больше Гермиона задумывалась, тем больше понимала, что ничего не изменилось. А это значило, что если их с Гарри поймают, то будет газовая камера. Или сразу — крематорий. Даже если эсэс уже и нет… Хотя как это может быть, девушка не понимала. В ее восприятии не было уже жизни «до». Это все был сон, просто сон о сладкой жизни, а впереди ждала, как и всех их — черная труба крематория.

***

Ребе Зеев возвращался домой, решив срезать дорогу по малоиспользуемой, почти проселочной. На основном шоссе были пробки, а домой попасть хотелось побыстрее. Он спокойно ехал, слушая радио, и думал о том, что синагогу скоро будет пора ремонтировать. Кроме того, раввина беспокоили слухи о необъяснимых нападениях на людей. Уже пострадала одна семья общины, будучи полностью умерщвленной, но вот официальные власти шевелились очень странно, будто желая поскорее закрыть дело.

«Как в истории Катастрофы», — грустно подумал ребе, собираясь назавтра созвониться с посольством. Шансов на то, что помогут, было немного, один случай — не массовый, мало ли какие бандиты завелись?

На улице уже стемнело, когда фары выхватили из сумрака какое-то здание. Зеев сам не понял, что заставило его нажать на тормоз. Резко затормозившая машина выскочила на обочину.

Гарри копался в мусорке, когда появился этот автомобиль, но мимо не проехал, а резко остановился. Внутри парня все похолодело, он резко поднялся, чтобы убежать, но, похоже, было поздно — их заметили.

— Гермиона! Беги! Беги! — закричал Гарри, подхватывая с земли какую-то палку.

У резко вставшей, чтобы убежать девушки внезапно подвернулась нога и она просто упала на землю, поняв в тот же миг, что везение закончилось, как и их с Гарри жизнь. Из ночной темноты медленно надвигался кто-то, одетый в черное, отчего Гермиона просто закрыла глаза, чтобы не видеть своей смерти.

Гарри получше схватил палку, готовясь идти в свой последний бой, когда услышал вскрик и звук падения. Они были обречены. Значит, он должен попытаться убить врага, давая девушке хоть немного времени, чтобы еще прожить. Палка медленно пошла вверх.

Зеев даже не представлял себе, что когда-нибудь увидит такое. Перед ним, защищая тяжело упавшую девчонку, стоял подросток. Истощенный подросток в лагерной робе с номером и треугольником, цвет которого показывал, что перед ребе еврей. ИнгелеМальчик (идиш) поднимал палку, готовясь защищать почему-то упавшую мэйделе.Девочка (идиш)

— Я не причиню тебе вреда! — от волнения ребе заговорил на идиш, сразу же увидев, что его поняли, а это значило, что и костюм, и сами подростки — настоящие. Будто пришедшие с фотографий о страшной трагедии всего еврейского народа.

— Кто вы? — запинаясь, но на идиш спросил юноша.

— Я — ребе Зеев, — представился раввин.

Услышав идиш, на котором говорил Леви, Гарри не поверил своим ушам. Идиш был похож на язык эсэс, но был другим, и этот неизвестный говорил на идише. Услышав, как неизвестный себя назвал, Гарри выронил палку, упал на колени и расплакался.

— Гермиона… — позвал он сквозь слезы. — Нас не убьют…

Ребе буквально прыгнул к подросткам, услышав, что сказал этот ингеле. Этого не могло быть, но оно было! Перед его глазами на земле находилось двое подростков, совсем еще детей, в лагерных робах, с винкелями, будто сошедшие с фотографий о Катастрофе истощенные… сородичи. Услышав, что шепчет ингеле, раввин прослезился — мальчик благодарил Всевышнего за чудо. Выступать в роли чуда Зееву было внове.

— Что с мэйделе? Что с тобой, девочка? — подошел к Гермионе ребе. — Не надо меня бояться, я не из эсэс.

И увидев реакцию подростка, эти в неверии распахнувшиеся глаза, Зеев едва не схватился за сердце. Девочка реагировала так, как современные дети просто не умеют, потому что не знают, что такое эсэс. Именно поэтому того, что сейчас видел ребе и не могло быть, но оно было! Было!

— Нога… — прошептала Гермиона. — Не могу встать…

Одним движением взяв на руки очень легкое, будто невесомое тело, ребе двинулся к машине. Гарри без просьбы поднялся, двинувшись за Зеевом. Юноша понимал только то, что этот мужчина — он как Леви. Не предаст. И ничего плохого Гермионе не сделает. Это было все, что интересовало Гарри.

Осторожно уложив девушку в машину на задние сидения, ребе показал и Гарри, где можно устроиться. Решив, что узрел, возможно, чудо Всевышнего, позволившего спастись детям, ребе понимал, что те могут испытывать, открыв бутылку воды и выдав ее без пробки ингеле. С чем конкретно ему довелось встретится, раввин решил подумать позже, а пока решал конкретную задачу.

— Ложись рядом с девочкой, — посоветовал Зеев. — Так вас не будет видно извне.

— Давай попьем, Гермиона, — произнес благодарно кивнувший юноша.

— Кто ты? — поинтересовался ребе, глядя с какой заботой ингеле относится к своей мэйделе.

— Я номер два ноль… — начал Гарри, но немедленно замер под взглядом мужчины, протянувшего руку, останавливая.

— Ты не номер! — с болью в голосе воскликнул Зеев. — Ты человек! Ингеле, ты человек!

— Я человек? — удивился юноша, и вот именно это удивление сказало раввину гораздо больше, чем и роба, и винкели.

— Ты — Гарри, — неслышно прошептала Гермиона.

Автомобиль буквально с пробуксовкой сорвался с места, как только Гарри улегся, обнимая и будто закрывая собой от всех бед Гермиону. В зеркало заднего вида Зееву было хорошо видна часть предплечья ингеле, показавшаяся из-под задравшегося рукава. Ничего страшнее ребе в жизни, по собственному мнению, не видел.