Шейх Мансур

1

В предыдущих главах мы попытались рассказать, какой была Чечня и как жили чеченцы в XVIII веке, который стал временем имама Мансура и новым периодом в истории русско-кавказских отношений.

Следует заметить, что отношения эти за свою историю прошли несколько заметных этапов. Начиналось все в весьма отдаленные времена, когда кавказские народы и русские княжества поддерживали оживленные торговые отношения и не раз становились союзниками в борьбе с сильными врагами — Хазарским каганатом, татаро-монголами, Ираном и Турцией, стремившимися подчинить народы Северного Кавказа. Наиболее активным было это соседство и сотрудничество во времена Ивана Грозного, когда многие народы Кавказа перешли под покровительство сильного Московского царства. Далее в России начался период Смутного времени, когда само существование государства оказалось под вопросом. Оправившись от смут, самозванцев и нашествий, Русское государство стало приобретать все больший вес на международной арене. К концу XVII века начал явственно ощущаться перевес России в борьбе за Северный Кавказ с ее давними соперниками — Персией, Турцией и Крымским ханством.

В период царствования Петра I внешнеполитические усилия Русского государства были обращены на Запад. Началась война за выход к Балтийскому морю. Это значительно усилило влияние Турции на Кавказе. Такое положение дел не устраивало Россию, и потому сразу по окончании Северной войны в 1722 году Петр I предпринял Персидский поход. Результаты его нельзя назвать полностью успешными, однако под суверенитет Русского государства перешли территории по западному берегу Каспийского моря и города Дербент, Баку, Решт, Астрабад. Заключенный в 1723 году договор с Ираном подтвердил эти изменения. Несмотря на общий колонизаторский характер политики Петра I на Кавказе, она оказала объективно положительное влияние на жителей региона, в том числе и чеченцев. С основанием здесь новых русских крепостей уменьшилась опасность турецко-крымских вторжений, расширились рынки сбыта местных товаров. Приобретения Петра I на Каспии были утрачены его племянницей, императрицей Анной Иоанновной, а русско-турецкая война 1735–1739 годов принесла России новые территориальные потери.

С обретением выхода к Балтийскому морю русская политика вернулась к проблеме выхода к морю Черному. Задача эта потребовала восстановления старых связей и торговых путей, которые пролегали через Кавказ. В то время многие владетели Чечни установили с Россией добрососедские отношения и придерживались русской ориентации. Чеченцы принимали непосредственное участие в русско-турецкой войне 1735–1739 годов. Летом 1735 года 80-тысячное войско крымского хана Каплан-Гирея вышло на берег Сунжи. В чеченском предании о тех временах говорилось, что хан обложил данью «даже тех, кто в бедности жили у гор снеговых». Тогда чеченцы объявили, «что готовы насмерть с ним биться за свободу, чтобы рабскую дань не платить». Крымские татары были разбиты наголову в ущельях чеченских гор, два царевича и многие знатные мурзы погибли или попали в плен.

Во время вторжения на Кавказ иранского шаха Надира в 1745 году чеченский владетель Айдемир побывал в Кизляре, где договорился с русскими о совместной борьбе и «против шаха по возможности своей стоять обязался». Он же содействовал к приведению других горских владетелей, включая аварцев и андийцев, к союзу с российским воинством. После изгнания войск шаха Надира с Кавказа многие чеченские общества поддерживали с Россией добрососедские отношения. В том же 1745 году жители селения Чебутли получили поддержку России, «дабы им с купечеством в город Кизляр, гребенские городки, тако в Андреевскую, Аксайскую и протчие деревни ездить под защищением было свободно». Вслед за селением Чебутли с Россией стали сотрудничать Алдинское общество и аул Шали. В эти годы российское правительство учредило постоянное царское жалованье для пятидесяти узденей и четырех чеченских владетелей — Расланбека Айдемирова, Алисултана и Алибека Казбулатовых и Турлова. К середине XVIII века ориентация на Россию среди чеченской аристократии стала преобладающей.

Однако тесная связь верхушки чеченского общества с российским правительством имела и свою негативную сторону. Простые чеченцы, как уже не раз отмечалось, с неохотой подчинялись любой власти, в том числе и собственным князьям, а порой, возмутившись притеснениями, даже изгоняли неугодных князей со своих родовых территорий. В 1758 году, когда власть местных владетелей пошатнулась, царское правительство послало в Чечню большие военные силы для «замирения» народа и укрепления княжеской власти. Тогда большинство князей вернулись в свои уделы, но российская «помощь» оказала плохую услугу дальнейшему развитию отношений между русскими и чеченцами.

Вторая половина XVIII века была ознаменована нарастанием русской активности на Кавказе. В это время Россия делает первые шаги к освоению природных богатств края. На Северный Кавказ направляются поисковые партии с целью разведки полезных ископаемых и возможностей их практического применения. Для ознакомления с народами, населяющими Кавказ, их обычаями, языками, хозяйственным укладом российская Академия наук отправляет в эти места ряд экспедиций.

Одновременно Россия предпринимает серьезные шаги для укрепления своих военных позиций. Заложена первая линия оборонительных укреплений, идущих от Кизляра, основанного в 1735 году, до Моздока, заложенного в 1763 году, и далее к Азовскому морю. Построены крепости Екатериноградская, Павловская, Марьинская, Георгиевская и Александровская. Эти укрепления позволили русским во время новой войны с Турцией 1768–1774 годов вести активные боевые действия против войск султана не только на Кавказе, но и Закавказье, где союзниками России были Картли-Кахетинское и Имеретинское царства.

Кючук-Кайнарджийский договор 1774 года кардинально изменил ситуацию на Кавказе в пользу России. По этому договору Крымское ханство, давний союзник Турции, становилось независимым государством, а по существу вассалом России. По тому же договору Турция отказывалась от Кабарды, и кабардинцы также становились российскими подданными. Вновь построенная Кавказская линия позволила России начать колонизацию края, о чем докладывал императрице Екатерине II генерал-губернатор обширных южных владений князь Г. А. Потемкин-Таврический: «Оная Линия… отделит разного звания горских народов… от тех мест, коими нашим подданным пользоваться следует, положением же мест своих подает способ учредить виноградные, шелковые и бумажные заводы, размножить скотоводство, табуны, сады и хлебопашество… Сверх того открывает способ войти в тамошние горы и жилище осетинское и со временем пользоваться их рудами и минералами».

Политика колонизации Северного Кавказа, которая год от года делалась все более активной и целенаправленной, становится причиной резкого обострения отношений между горскими народами и Российской империей. К тому времени этот обширный край практически не имел оседлого русского населения, кроме казачьих линейных станиц, входивших в пограничные войска. Протянувшись вдоль Кубани и Терека до самого Каспия, Кавказская линия стала форпостом для дальнейшего продвижения русских вглубь Кавказа. Городов на линии не существовало, были только крепости и укрепления с гражданскими слободками, которые также подчинялись военному управлению. Слободки эти возникали стихийно — под прикрытием крепостей селились отставные нижние чины с семействами, торговцы, ремесленники, выходцы с гор, принявшие христианство.

Создание линии отрезало горцев от благодатных степных пастбищ, столь важных для отгонного скотоводства, лишало их доступа к путям сообщения и возможности торговать со степными народами Предкавказья — ногайцами и калмыками, а также с терскими казаками. С середины XVIII века русские посты на Тереке не пропускали за реку чеченских торговцев, вымогая с них взятки, а то и просто отбирая товар. Если же торговля разрешалась, она проходила под контролем русских чиновников, которые бессовестно занижали цены, обманывая горцев. Тем не менее торговля с Россией неуклонно росла: на берегах Терека «толпились» целые обозы из 30–40 арб с товарами из Чечни и Дагестана. Главным центром торговли стал Кизляр, куда со всего Северного Кавказа доставлялись фрукты, орехи, мед, лес, кожи и шерсть.

В Петербурге уже считали весь Кавказ русским владением и в 1776 году отдали его в подчинение родственнику всесильного фаворита, 33-летнему генералу Павлу Сергеевичу Потемкину, получившему титул командующего Кавказской линии, а позже генерал-губернатора. Однако правительство России понимало, что надежно связать этот край с империей можно только с распространением здесь земледелия и ремесел, а значит, с учреждением сел и городов. Эти соображения дополнялись необходимостью развивать средства снабжения расквартированных здесь войск, так как при плохих дорогах и удаленности от Центральной России содержание войск и оперативное управление ими становилось затруднительным.

Для защиты новых территориальных приобретений России на Кавказе от возможных вражеских нападений и управления присоединенными горскими народами правительство постановило продолжить Кизляро-Моздокскую линию на запад, по кабардинским землям и реке Кубани. Это продолжение составили десять укреплений, построенных от впадения реки Малки в Терек до устья Дона. В числе этих крепостей были будущие города Георгиевск, Ставрополь, Азов. Позже эта линия получила название Азово-Моздокской. Сюда была переселена часть волжских и донских казаков общим числом до 850 семей. Но основным и постоянным элементом колонизации края были отставные солдаты. Генерал Потемкин в 1782 году расселил здесь 586 человек с семьями, прибывших из внутренних губерний, которые основали три слободы — Сергиевскую, Саблю и Малку.

В июле 1783 года к России было присоединено степное Прикубанье, населенное ногайцами. Это стало возможным после включения в состав России Крыма и признания Оттоманской Портой реки Кубани границей русских владений. В следующем, 1784 году на правом берегу Кубани были построены форпосты Преградный Стан, Прочный Окоп и Григориополис. Они стали опорными пунктами обороны от Закубанья, которое формально оставалось владением Турции. С этого времени начинается этап массовой колонизации Предкавказья. По сенатскому указу от 22 сентября 1782 года Потемкин получил право раздавать земли в этом регионе русским помещикам, привозившим сюда своих крепостных из центральных областей России. Правом этим воспользовалось лишь несколько лиц из столичной знати. Расселение и устройство на этих землях крепостных крестьян требовало огромных расходов, а надежды на возмещение затрат были довольно шаткими. Вот почему только очень богатые люди, да и то из «придворных» соображений, решились принять эти «царские подарки».

В 1784 году указ от 18 декабря даровал право получать свободные земли на Кавказской линии всем желающим без различия рода и звания. Однако и эти меры оказались недостаточными для привлечения поселенцев. Обещание свободного отвода земли без других льгот не могло заставить крестьян из внутренних губерний оставить обжитые места и искать счастья в отдаленной, неведомой и опасной стране. Военным властям отдано было распоряжение оставлять вышедших в отставку солдат кавказских войск для жительства на линии, причем поселянам выдавалось из казны пособие в 20 рублей — по тем временам немалая сумма.

В 1785 году, после учреждения Кавказского наместничества, генералу Потемкину был объявлен именной указ с изложением главных направлений его деятельности по устройству края. В числе прочего этот указ содержал план колонизации Кавказа, разработанный самой императрицей. План этот состоял из трех главных пунктов:

1) по степи от Царицына до Кавказской линии и от линии до Черкасска должны быть построены почтовые дворы и начато заселение дорог, начиная от почтовых станций через 15–30 верст; селения было предложено ограждать земляными укреплениями «от внезапного покушения тамошних народов, от своеволия еще не отвыкших»;

2) между Черкасском и линией необходимо основать город, «к которому со временем и умножением населения, и уезд причислен быть может»; в качестве пособия колонистам выдавать по 20 рублей;

3) посадить на те поселения отставных солдат, привлеченных различными пособиями от казны и другой помощью.

На призыв откликнулось 23 175 «душ мужеского пола» из разных мест России, главным образом курских, пензенских и орловских крестьян. В 1786 году численность населения Кавказской области составила 5742 городских жителя и 16 414 сельских, всего 22 156 душ мужского пола. Среди них было русских 16 839 (76 %), армян 2092 (9 %), грузин 1323 (6 %), греков, поляков и новокрещеных разных наций 203 (1 %). По сословиям население Кавказской области делилось следующим образом: купцов 52, мещан 188, однодворцев 12 456, казенных крестьян 1931, малороссиян 510, помещичьих крестьян 843, отставных солдат 469, дворовых людей 124, беглых помещичьих крестьян 124, неизвестных сословий 142; всего 16 839 душ мужского пола.

Пополнялось и городское население. Оно приезжало не только в известные уже города Кизляр и Моздок, но и в некоторые укрепленные военные поселения, которые со временем тоже получили статус городов. Примером такого нового города была станица Екатериноградская, которая стала административным центром Кавказского наместничества. Переселенцы направлялись также в Царицын и Черкасск. На новых местах по именным спискам их принимали особые государственные чиновники и препровождали в места нового жительства, где колонистов встречали распорядители поселений. Генерал Потемкин стремился, чтобы новые места соответствовали тем условиям, к которым привыкли различные категории переселенцев, — например, украинцев он предложил поселять в степях, «как людей, привыкших к безлесным местам». В расселении колонистов учитывались и другие факторы. Так, татар из Казанской, Вятской и других губерний было предложено поселять на кавказской дороге от Царицына, «дабы иметь их далее от заграничных народов, с ними единоверных». К солдатским слободам следовало подселять однодворцев, поскольку дети поселенцев-солдат «войдут почти в тот же род и звание», а, кроме того, одинокие солдаты «будут иметь случай обжениться».

Тщательно, казалось бы, продуманные планы российского правительства жестко корректировались жизнью. Поселенцы страдали от непривычного климата, лишений и постоянных набегов горцев, видевших в них более опасных захватчиков, чем солдаты и казаки. В Михайловском, Надежде, Пелагиаде и Марьином в 1787 году было 4696 душ поселенцев-крестьян мужского пола. За два следующих года население уменьшилось на четверть, причем из них умерло 1243 человека, было взято горцами в плен 106 человек, бежало 90, отдано в рекруты 109, перешли в сословие купцов и мешан 126 человек. За эти же два года родилось 485 человек. Таким образом, общая убыль мужского населения составила 1189 человек.

Академик Паллас, в 1793 году совершивший путешествие по Северному Кавказу, отмечал, что, несмотря на естественный прирост, общее число колонистов со времени их поселения в крае не увеличилось. По его же свидетельству, хозяйство переселенцев все же развивалось. В 1792 году они собрали на своих полях 94400 четвертей ржи, 86400 четвертей пшеницы, 45544 четверти ячменя, 28300 четвертей проса, 75700 четвертей овса, 1200 четвертей гречихи, 1533 четверти гороха, 3140 четвертей конопли, 2160 четвертей льняного семени. Этих продуктов было достаточно для жизни и снабжения местных воинских частей.

Указ от 9 мая 1785 года, предписавший П. С. Потемкину план колонизации, предлагал и другие мероприятия по улучшению гражданской и хозяйственной жизни края. Так, в главных городах-крепостях Кавказской линии, Кизляре и Моздоке, которые до того управлялись военными властями, решено было ввести городское самоуправление. Иностранцам, поселившимся в Саратовском наместничестве, было разрешено расселяться на Северном Кавказе. Во вновь учрежденном губернском городе Екатеринограде предписывалось построить соборную церковь и открыть школы — одну для обучения детей аманатов (заложников из числа горцев) и другую для обучения русских горским языкам. Было дано также указание привести в порядок дороги, особенно через Кавказские горы в Грузию, и построить на этих дорогах каменные мосты.

Программа была задумана широко, однако в присоединенном крае почти совсем не было гражданского населения, а полувоенные поселенцы вынуждены были жить, не выпуская из рук оружия, постоянно отвлекались от мирных трудов набегами горцев, объявивших их захватчиками. Главная мысль, обозначенная в плане колонизации, была безусловно верной — для утверждения в крае российской власти необходимо не только оружие, но и школы, развитие сельского хозяйства и промышленности. Однако мирное строительство требовало большой и сложной работы, зато военная сила в лице Кавказского корпуса всегда была под рукой. Но кто сможет припомнить хотя бы один случай из человеческой истории, когда иностранные солдаты принесли мир и благоденствие в какую-нибудь страну?

Укрепление России на Северном Кавказе подготовило возможность присоединения Восточной Грузии. В июле 1783 года Георгиевским трактатом (подписан в крепости Георгиевск) царь Ираклий II подтвердил переход под протекторат России Картли-Кахетинского царства. Для лучшей связи с вновь присоединенными закавказскими землями необходима была удобная и безопасная дорога. Через Дарьяльское ущелье уже имелась вьючная тропа, вместо которой русские власти во главе с генералом Потемкиным решили проложить дорогу. Усилиями полутора тысяч русских солдат в течение трех месяцев была построена дорога через Дарьяльское ущелье и Крестовый перевал. Это было начало знаменитой Военно-Грузинской дороги, которая в последующие годы прочно связала Закавказье с Северным Кавказом и Россией. Для того чтобы обеспечить безопасность движения по пути от Моздока до Дарьяла, были сооружены четыре крепости, одной из которых стал Владикавказ — в будущем крупнейший русский город на Северном Кавказе.

2

Столь значительные территориальные и политические перемены в Кавказском регионе не могли не сказаться и на ситуации в Чечне, тем более что она располагалась на пересечении путей из России в Закавказье и на Восточный Кавказ. У страны, оказавшейся в подобном положении, судьба всегда складывается непросто, особенно если ее населяют горцы, не привыкшие ни к каким притеснениям и ограничениям своей свободы. Прокладывая новые дороги в Закавказье, строя укрепления и заселяя земли на Северном Кавказе, русские вторгались на территории чеченских обществ, нарушая их веками налаженную жизнь. Не могли мириться чеченцы с ограничениями в торговле и передвижениях, с другими притеснениями, связанными с колониальной политикой Российской империи на Кавказе. В связи с ростом населения и земельной теснотой чеченцы в поисках новых мест для поселения начали в массовом порядке заселять долину Терека и бассейны рек Ассы, Фортанги и Сунжи. Конфликты разного характера с русскими становились все более частыми и драматичными.

Военные столкновения российских властей с горскими народами, в том числе с чеченцами, начались еще в первой половине XVIII века. Так, П. Г. Бутков сообщает, что 23 июля 1722 года отряду царских войск во главе с бригадиром Ветерани специальным указом правительства предписывалось выступить против восставших чеченцев и жителей «Андреевской деревни» — имелся в виду аул Эндери, столица кумыкского Эндереевского княжества в Дагестане. Отряд Ветерани состоял из трех полков драгун, насчитывавших в своем составе около двух тысяч солдат, а также 400 казаков. Отряд Ветерани встретил вооруженное сопротивление чеченцев и жителей Эндери, число которых составляло от пяти до шести тысяч человек. В это время полковник Наумов с командой солдат и офицеров из этого же отряда подошел к Эндери. Вскоре «вся деревня, — указывает П. Г. Бутков, — была разорена и превращена в пепел; получена знатная добыча». Из команды Наумова при сражении с восставшими чеченцами и кумыками было убито более 80 драгун. Среди восставших горцев также было много убитых и раненых.

Через десять лет после похода на чеченцев бригадира Ветерани, в июле 1732 года царские власти снарядили в Чечню другую военную экспедицию во главе с командовавшим войсками в крепости Святой Крест генерал-майором графом Дугласом. В это время владетель Чечен-аула Айдемир Бардыханов оказал открытое сопротивление российским властям. Горды угрожали нападением на укрепленную Кавказскую линию. Генерал-майор Дуглас, приглашенный местными владетелями и старшинами, с отрядом в 1200 человек пехоты и 500 человек казаков 4 июля предпринял военную экспедицию в Чечню и Кумыкию. Когда отряд подошел к кумыкской деревне Эндери, генерал Дуглас получил известие, что восставшие, узнав о приближении войск, тут же разошлись. Обманутый этими ложными сведениями, Дуглас ограничился тем, что послал против деревни Чечен-аул отряд под командованием полковника Коха из 300 человек пехоты и 200 человек казаков, сам же с оставшимися войсками ждал у деревни Эндери. Отряд Коха 7 июля вступил в деревню Чечен-аул, сжег ее и стал отходить назад, но при отступлении солдаты и казаки были окружены восставшими горцами. В происшедшем между ними сражении были убито 125 и ранено 75 солдат. Количество потерь со стороны восставших источники не сообщают.

Вторая половина XVIII века отмечена участившимися столкновениями чеченцев с русскими войсками, которые проникали все дальше и дальше на Северный Кавказ. В рапорте кизлярского коменданта Куроедова на имя князя Г. А. Потемкина говорится, что в 1757 году во время отправления должности коменданта Кизляра генерал-майором фон Фрауендорфом чеченцы «совершенно вышли из повиновения своим владельцам» и «совсем оказались противными Российской стороне». «За таковые дерзости, — продолжает рапорт, — того же году октября 23 дня велено было их наказать и привесть к должному повиновению».

Экспедиция генерала Фрауендорфа в Чечню была, пожалуй, самой продолжительной. Она длилась несколько месяцев. В представленной в Коллегию иностранных дел докладной Фрауендорф указывал, что «чеченцы явно от подданства Ее Императорского Величества отложились и от владельцев своих отстали и ни в чем их не слушают и, кроме всего вышеписанного, под гребенские городки почти ежедневно чинят подбеги и наводят беспрестанное беспокойство и всячески ищут убивать, пленить и воровать и казачьи городки выжигать хвалятся… а владельцы чеченские по непослушанию тех злодеев бессилием отговариваются и о наказании их просят». Поэтому, отмечал в своей докладной кизлярский комендант, «чеченцам всемерно надлежит учинить наказание». Между тем причиной выступления чеченцев были отнюдь не «шалости», а аресты и ограбления чеченских купцов на торговых путях, захват казаками и солдатами скота в чеченских аулах по Сунже. К этим действиям, о которых постоянно сообщают русские документы, добавилось строительство укреплений на чеченских землях правобережья Терека, которое даже императрица Елизавета Петровна сочла ошибочным и неправомерным актом.

Одобряя инициативу кизлярского коменданта о «наказании» восставших горцев, Коллегия иностранных дел отмечала, что она «в наказании чеченцев за учиненные ими ныне явные противности весьма согласна, ибо подлинно, что тем далее, то они больше продерзости производить не оставят, а притом и другие горские народы к ним приставать могут». Действительно, на помощь чеченцам пришли до двух тысяч кумыков, андийцев и аварцев, которые явились к Чечен-аулу и участвовали в стычках с царскими войсками. В экспедиции против восставших участвовали казачьи войска — Гребенское и Терское семейное, Кизлярская нерегулярная команда князя Эльмурзы Черкасского, грузинский и армянский эскадроны, калмыцкие отряды под начальством Яндыка и Ерембия и не менее 500 человек пехоты от двух гарнизонных полков с полковыми пушками.

О точном количестве всех воинских частей, участвовавших в экспедиции, мы не имеем сведений. Войска были расположены лагерями по обоим берегам реки Сунжи: калмыцкие отряды — на правом, а царские войска — на левом. Хотя в целом экспедиция длилась месяц, основные боевые действия ограничились одним сражением с чеченцами, которое произошло 24 апреля 1758 года. По неполным данным, в сражении было убито два солдата, и еще шестеро позже скончались от ран; потери горцев неизвестны. За время похода царские каратели сожгли несколько чеченских аулов, угнали скот и уничтожили посевы, обрекая население на голод.

Несмотря на поход Фрауендорфа, чеченцы продолжали выступать против русских войск и своих владетелей. В 1770 году генерал-майор де Медем, назначенный накануне командующим войсками Кавказской линии и одновременно инспектором, дважды ходил «наказывать» чеченцев, которые «никак своего буйства не оставляли». Примерно то же самое говорил о походе генерала де Медема в Чечню в 1770 году известный знаток Кавказа П. Г. Бутков. Он, в частности, отмечал: «Сей первый поход против чеченцев, в коем употребленная умеренность не могла их привести к раскаянию, но поощряла только к вящим преступлениям, и они от буйства своего не отстали».

В 1774 году после генерала де Медема инспектором Кавказской линии был назначен генерал-поручик Якоби, при котором был также совершен ряд походов против чеченцев. Та же картина повторилась и весной 1783 года при командующем войсками на Кавказе генерал-поручике П. С. Потемкине, когда войска для усмирения чеченцев были двинуты одновременно с запада, от Карабулака (Арштхой), и с севера, через Ханкальское ущелье. Так, против селения Атаги выступил полковник Кек с тремя батальонами пехоты, 12 орудиями, двумя эскадронами легионеров и 1150 линейными казаками. В Карабулак был отправлен майор Рик с батальоном пехоты, эскадроном драгун и сотнею казаков. Полковник Кек со своим отрядом 3 марта выступил против Атагов и сжег их, а заодно и соседнее селение Алды — родной аул Мансура. Заранее покинувшие оба аула горцы попытались дать бой царским войскам, но из-за неравенства в вооружении отступили, понеся серьезные потери.

В конце сентября 1783 года генерал-поручик П. С. Потемкин вновь снарядил несколько отрядов в Чечню для наказания восставших атагинцев, а также жителей некоторых других равнинных сел, которые не желали повиноваться царским властям и давать им аманатов (заложников). Так, из Малой Кабарды отряду генерала Самойлова (из шести рот гренадер, двух батальонов егерей, двух эскадронов драгун, одного Донского казачьего полка с четырьмя полевыми пушками) было приказано наступать мимо жилищ чеченцев-карабулаков к селению Атаги. Сам же генерал Потемкин в это время с двумя пехотными полками, егерским батальоном, 4 эскадронами драгун и 900 казаками выступил из Наура к Ханкальскому ущелью.

В задачу Потемкина входило, отвлекая наступательным маневром местных жителей, дать возможность и время отряду Самойлова незамеченным проникнуть в селение Атаги и сжечь его — уже во второй раз за полгода. 3 октября отряд Потемкина перешел реку Сунжу и остановился у Хан-кальского ущелья, ожидая приближения отряда Самойлова. Однако Самойлов при движении с запада был встречен на пути сопротивлением чеченцев из селения Гехи. Потемкин в это время продолжал отвлекать чеченцев у входа в ущелье Хан-Кала, а потом атаковал их в самом ущелье. 6 октября в ущелье вошли два батальона пехоты под командованием полковника Пиери. Перестрелка длилась 12 часов. Чеченцы первыми отступили из ущелья. Следует отметить, что накануне этого сражения в Ханкальском ущелье российскими отрядами был вырублен лес, чтобы войска свободно могли передвигаться, перестраиваться и вести бой. В это время генерал-поручик Потемкин послал в ущелье для соединения с Самойловым четыре гренадерские роты и 300 казаков. Чеченцы, беспрепятственно пропустив вперед царские войска, внезапно напали на отряд Потемкина с гор, покрытых лесом, но были отбиты. Тем временем Самойлов, пробившийся с запада Чеченской равнины к Аргуну, захватил селение Атаги и, отбиваясь от сопротивлявшихся чеченцев, пошел к Хан-Кале для соединения с Потемкиным. В этом сражении со стороны царских войск было убито 18 и ранено 49 человек.

Незадолго до этих грозных событий Ушурма вернулся из горной обители, где чистый муж Цани Стаг учил юного отшельника служению Господу и пониманию Корана. Мы не знаем, принял ли он участие в столкновении своих земляков с царскими войсками, но все случившееся глубоко повлияло на него. Если в его душе и жило стремление удалиться от мира и, подобно своему наставнику, проводить жизнь в молитвах и размышлениях, то в этот момент оно отступило на второй план. Разорения и насилия, чинимые незваными пришельцами, вызвали у молодого чеченца, как и у многих его земляков, гнев и желание отомстить. Ушурма с детства внимательно прислушивался к беседам стариков, набираясь у них мудрости. С каждым годом старики все больше говорили о притеснениях со стороны русских войск и о том, что рано или поздно они захватят весь Кавказ. Быть может, еще тогда у него зародилось желание противостоять этой угрозе и защитить вековую свободу чеченцев. Но, без сомнения, именно осенью 1783 года это желание преобразилось в четкую программу действий.

Некоторое время жизнь шла своим чередом, но в начале 1785 года Ушурма собрал родных и рассказал, что к нему опять явились два сияющих всадника. Но теперь они отворили свои уста и сообщили, что он, Ушурма, должен привести к вере в Аллаха своих соотечественников и все народы Кавказа. С этого времени он не может молчать и должен рассказать об этом народу, который нуждается в откровении. Ангелы — теперь он твердо знал, что это были они, — сообщили, что высокое служение было назначено ему с рождения самим Аллахом. Вот почему они постоянно следили за ним и охраняли его. Теперь пришло время вступить на путь, предназначенный ему Господом. Родственники были очень озадачены и даже напуганы этим признанием Ушурмы и просили его повременить с сообщением известия односельчанам.

Однако Ушурма ждать не стал. По чеченскому обычаю он поднялся на крышу дома и созвал жителей, обратившись к ним с такими словами: «Правоверные! Изо дня в день мы отступаем от слов Аллаха, будто забыв, что Он, Единственный и Всемогущий, сотворил всех нас и что к Нему нам предстоит вернуться. Мы отдаляемся от заветов священного Корана, будто не знаем о страшной каре, приготовленной Всевышним для всякого отступника. Опомнитесь, люди, ибо я возвещаю вам о гневе Аллаха, который вы навлекаете и на свои головы, и на весь наш народ!»

«Кто же ты, вестник? Святой, ангел или, может быть, пророк?» — с гневной усмешкой выкрикнул мулла, тоже пришедший к дому Мансура.

«Я — Ушурма, сын Шабаза, которого вы все знаете, — спокойно ответил имам. — Я не ангел, не пророк и не святой, но один из тех, кого Аллах облагодетельствовал истинной верой. Я — раб Аллаха, не признающий никакого другого рабства, кроме этого. Я призываю и вас освободить свои души от низменных страстей, а ваши тела — от власти неверных!»

Так впервые прозвучала и быстро распространилась по всему Кавказу весть о том, что в чеченском ауле Алды появился имам, который призвал горцев к всеобщему признанию исламской веры и «священной войне» против России, стремящейся обратить в рабство свободные народы Кавказа. Так шейх Мансур начал свое служение, которое не оставлял уже до конца жизни…

3

У всякой войны, кроме экономических, существуют и политические причины. В многолетнем русско-чеченском противостоянии основной политической причиной считается так называемый исламский фактор. Это не вполне верно. Попробуем разобраться, почему наиболее крупное народное движение на Кавказе конца XVIII века началось именно в Чечне, где ислам духовно и организационно был в то время гораздо слабее, чем в Дагестане, где куда логичнее было бы ожидать восстания. Для того чтобы понять истину, необходимо увидеть под религиозной оболочкой движения те глубинные социальные процессы, которые стали истинной причиной выступления горцев.

В XVIII веке в Чечне в отличие от других национальных районов не существовало неограниченной власти владетелей над свободными горскими крестьянами. Здесь никогда не практиковалась, как, например, у кумыков или кабардинцев, купля и продажа крестьян и членов их семей. Зависимость чеченских крестьян от своих владетелей выражалась чаще всего в форме натурального налога, выплачиваемого обществами горцев за исполнение князьями своих обязанностей. Случалось, что для управления разрозненными чеченскими родовыми объединениями (особенно в случае войны с соседями) приглашались князья со стороны, вводившие дополнительные военные подати. Но «варяги» эти правили недолго (обычно ровно столько, сколько длился конфликт) и вскоре изгонялись. Чеченские по происхождению владетели также не имели неограниченной власти над личностью крестьян и довольствовались более или менее значительными поборами. При этом многие общества Чечни в XVIII веке вообще не подчинялись никаким князьям и владетелям.

Ни в одном из уголков Северного Кавказа богатые хозяева не чувствовали такой неуверенности в своем положении и такого страха перед простым народом, как в Чечне. В переписке с царскими властями князья и владетели постоянно подчеркивали свое бессилие удержать в повиновении подвластных горцев, просили помощи в борьбе с непокорными крестьянами, а то и разрешения переселиться под защиту царских крепостей и укреплений Кавказской линии. Опасения местных владетелей за свою судьбу были вполне обоснованными. В это время произошло несколько крупных восстаний, в результате которых немалая часть владетелей была попросту истреблена. Так, в 1757–1759 годах чеченцы изгнали кабардинского владетеля Девлет-Гирея, который вынужден был переселиться на равнинные земли, под защиту российских властей. После Девлет-Гирея восставшие изгнали и других князей, а один из них, Казбулат из села Атаги, был убит. «Хотя затем все, кроме Девлет-Гирея, и были водворены русскими вновь на прежние места, — сообщает историк Г. А. Ткачев, — однако в 1783 году возмущение повторилось, и владельцы на этот раз окончательно были изгнаны».

Однако главной причиной восстания стало все же не социальное неравенство, а недовольство действиями царской администрации, которая цепью крепостей, кордонов и станиц фактически отрезала Чечню от внешнего мира. Это угрожало сложившемуся за века своеобразному разделению труда, на котором держалось хозяйство горцев: степные народы давали скот и кожи, Кабарда — верховых лошадей и упряжь, Чечня — хлеб и лес, Дагестан — оружие, посуду, украшения. Затруднялась торговля с Ираном и Турцией, а товарооборот с Россией ставился в зависимость от политической конъюнктуры. Все это ухудшало жизнь горцев и способствовало росту числа бедняков, не имевших ни земли, ни скота. Именно простые крестьяне Чечни выдвинули во главу народного движения не князя или признанного мусульманского богослова, а одного из бедных жителей селения Алды — Ушурму, принявшего имя имама Мансура.

1

Весной 1785 года число сторонников имама Мансура постоянно увеличивается. Выступив из Чечни, он быстро находит себе сторонников среди кумыков, кабардинцев, многих народов Дагестана. Уже с этих пор в своих религиозных проповедях Мансур стал говорить о необходимости объединения всех кавказских горцев для борьбы за освобождение. В своих обращениях к жителям родного аула Алды он обещал, что за короткое время соберет великое множество войска. С этим войском он собирался пойти к карабулакам, осетинам и ингушам, а потом в Кабарду для обращения этих народов в мусульманство. После того он планировал выступить против русских городов и крепостей, чтобы остановить продвижение «неверных» на Кавказ.

«Как только наступит к тому время, — говорил Мансур, — я поставлю мое знамя и палатку на Чеченской поляне. Сколь ни обширна поляна, — уверял своих приверженцев имам, — но едва ли вместит она то многочисленное войско, которое соберется ко мне. Я устрою из него стражу на девяти разных местах, по десять тысяч человек в каждом». Речи Мансура не дошли до нас в письменном виде, но их бережно сохранила и передала через поколения народная память. Вот что говорил — или мог говорить — чеченский вождь своим приверженцам в один из дней апреля 1785 года:

«Дорогие соотечественники! Отцы и сыновья гордого чеченского народа!

Бог видит и знает, почему мы собрались здесь. В сегодняшнее непростое время, когда над нами нависла угроза, я вынужден обратиться к вам от имени Всемогущего Аллаха с просьбой встать на защиту нашего отечества. Бог создал нас свободными, и свобода эта передавалась нами из поколения в поколение как самое дорогое достояние. Мы хотим жить на своей земле так, как жили наши деды и прадеды, любя свой край и уважая его честь. Желаем ходить по своей земле как хозяева, не боясь, что в наш дом в любую минуту придет враг, чтобы убить нас, обесчестить наших жен и дочерей, разрушить наши дома и мечети и наконец отнять у нас данную нам Богом свободу, сделать из нас рабов. Если мы не объединимся, не выбросим из душ наших все злые помыслы и не предадимся полностью на волю Всевышнего, то перестанем существовать как народ. Сам Бог отвернется от нас, и наши дети проклянут нас, но не подчинятся врагу, поскольку в их жилах течет кровь вольных предков, а в груди бьются гордые вайнахские сердца. Они никогда не смогут жить под пятой врага.

Чеченцы — мирный народ. Нам не нужна война, не нужны чужие земли. Видит Бог, мы никогда не начинали войны ни с одним народом, не вторгались к соседям, довольствуясь тем, что дал нам Господь. Жили и живем по милости Аллаха, по данным Им законам адата и шариата. Мы всегда были гостеприимными, делили с гостем кров и последний кусок хлеба. Но мы не потерпим на своей земле непрошеных гостей — тех, кто пришел убивать нас, заставлять нас жить по законам, противным нашей вере и нашему духу.

Аллах велик, и все в Его власти. Он поможет нам избавиться от врагов мирным путем. А если неверные навяжут нам войну, то мы примем ее и покажем, как умеем воевать. Те, кто погибнет в этой войне, попадут в рай волей Аллаха. Он всегда за тех, кто не желает воевать, но вынужден защищать свою землю и свой народ».

Произнося такие речи, Мансур искренне верил, что Аллах поможет ему и, если нужно, даст ему силы творить чудеса. Многие слышали, как он говорил своим воинам, что никакое оружие правоверным не опасно, и если царские войска будут стрелять в них из пушек, то не следует этого страшиться, ибо «дула пушек оборотятся против неверных и станут их же побивать». Он также обещал, что в бою ножи чеченских джигитов сделаются длиннее сабли и будут нещадно разить врагов. Обещал и то, что воинам, идущим в бой пешими, будут посланы свыше чудесные белые кони. Мансур хорошо знал поверья своих сородичей — белая лошадь у чеченцев считается предзнаменованием успехов и счастья. В этом предсказании не было лукавства. Имам не сомневался, что в предстоящем большом походе горцы захватят немало казацких табунов, где в числе других будут и белые лошади.

Мансур не скрывал, что в предстоящих сражениях восставшим придется понести немалые потери. По донесениям Али-Солтана, он говорил: «Не ведаю, кому суждено остаться в живых, а кому погибнуть, но тот, кто увидит победу, будет героем и счастливейшим из смертных, тот же, кто встретит смерть в бою, станет шахидом и обитателем рая в ту самую минуту, когда отойдет от жизни земной». Войдя в пророческий экстаз, Мансур предсказывал: «Войско наше пролетит по селениям неверных, как буря. Все они покорятся беспрекословно и примут наш закон. Тогда те мусульмане, что еще не присоединились, увидят свое заблуждение и обратятся на путь истины. Всех же, кто и тогда не избавится от помрачения ума и продолжит биться с нами, будем рубить пополам — одна половина превратится в собаку, а другая в свинью. Но знайте, правоверные, что на том трудные дни не кончатся. Придет самая главная битва света с тьмой и добра со злом. Все народы услышат о рождении Даджала (Антихриста. — А. М.). Тогда все народы в смятении побегут в Тифлис. Там, от великого стечения последует голод, и будут люди пожирать свое платье и тетиву луков. Многие погибнут и немногие останутся… Только после того появится пророк Иса и убьет Даджала, после чего будет царствовать триста лет для блага всех народов. Потом же наступит конец света».

По всей видимости, Мансур искренне верил в нарисованную им грозную картину будущего апокалипсиса. Не было необычным и то, что он грозил проклятием тем, кто не поверит ему, в том числе священнослужителям. «Особенно же, — говорил он, — адскому мучению подвергнутся нынешние учителя из духовенства, которые не хотят сказать народу о тех испытаниях, которые ждут его, и не учат, что спасутся только праведные. Кто не захочет избавиться от пороков своих и останется в прежних своих заблуждениях, то не удостоятся они быть среди войска праведников».

Первоначально проповеди Мансура и его притязания на духовное руководство вызвали раздражение у представителей духовенства и горской знати. Судя по донесению ногайского старшины Халиля Эфенди-аги русским властям, однажды несколько мурз и хаджи, прибывших из Дагестана, даже ворвались с оружием в дом шейха, чтобы убить его. Сидя в комнате за занавеской, он окликнул их и сказал: «Ведомо мне, что пришли вы меня убить. Что ж, если вы увидите, что я творю что-либо вредное мусульманскому закону, делайте со мной что хотите. Я же говорю только, чтобы вы молились единому Богу, держали пост, вина не пили и трубок не курили, не убивали бы людей и живых не брали в плен и не продавали в рабство». Услышав эти слова, нападавшие в смущении разошлись. Скорее всего, это легенда — бдительно охранявшие Мансура односельчане вряд ли позволили бы чужеземцам причинить ему вред. Но содержание речей имама, которые он повторял снова и снова, ногайский мурза передал верно. Он утаил от русского командования только одну «малость» — призыв к борьбе против притеснителей, на который с каждым днем откликалось все больше людей.

Зажигательные речи Мансура быстро оказали действие на его односельчан. Уже 4 марта 1785 года старшина деревни Куллар Кайтуко Баков сообщил в русской ставке в Кизляре, что заметил в ауле Алды приготовления жителей к военному походу. «Для этого шьют они знамена и говорят, что сначала пойдут с Мансуром к ингушам для обращения их в магометанство и для отыскания какого-то древнего Алкорана, якобы хранящегося у ингушей». Возможно, это были отголоски легенд о старинных книгах, якобы хранившихся в развалинах христианского храма Тхаба-Ерды в горах Ингушетии. Тот же Баков слышал в Алдах, будто аварский правитель Умма-хан прислал Мансуру письмо, в котором выражал сочувствие новому имаму. В том же письме якобы говорилось, что Умма-хан получил из Стамбула в подарок шубу и саблю для Мансура вместе с указанием присоединиться к нему с войском. Эти сведения сомнительны: аварский хан не передал Мансуру никаких подарков и тем более не выступил к нему на помощь. Да и турки, как мы увидим дальше, до определенного времени относились к имаму без восторга. Похоже, старшина Баков хорошо знал, что русские опасаются союза мятежных горцев с Блистательной Портой, и надеялся получить за эту «ценную» информацию немалое вознаграждение.

Верно другое: как раз в то время Мансур рассылал письма владетелям и народам Кавказа, призывая их встать на его сторону. В начале марта из станицы Червленой с письмом к старейшинам села Алды был отправлен казак Иван Жуков с пятью конвойными солдатами. Возвратившись в станицу, Жуков сообщил, что «в Атагу и Алды, по немалой опасности тех мест, никто не осмелился их провожать. Однако слышал он, что тот святой, по имени Мансур, делает различные чудеса, посмотреть на кои в Алдынскую деревню со всех концов приехало с оружием до двух тысяч человек, и пригоняют скота немалое число, который режут себе на пищу. Говорят, что новоявленный имам разослал письма к Умма-ха-ну Аварскому, князю Шамхалу Тарковскому, кабардинскому князю и народам Кабарды с тем, чтобы они съехались в селение Алды, чтобы увидеть чудеса Мансура, какие он будет производить».

8 марта 1785 года кизлярский татарин Али-Солтан, вернувшийся из Больших Атагов, доносил, что «Ушурма приказал сделать себе знамя и копье, что караул при нем находится весьма великий, а жители Алдынской деревни расположились по дороге, ведущей к российским границам». В секретном рапорте полковника Савельева на имя генерала Пеутлинга от 9 марта 1785 года отмечается, что «вчерашнего дня, собравшиеся за рекою Сунжею из разных горских деревень жители, числом более ста человек, хотели совершить нападение на укрепления русских за Тереком». Подполковник Матцен тогда же доносил, что по дошедшим до него слухам чеченцы готовили нападение на только что основанную крепость Владикавказ.

Посланный со специальным заданием в чеченскую деревню Чертынтогаевскую (Чуртан-Тоги) для сбора сведений об Ушурме кизлярский житель Нагишей Тенгизбиев доносил, что «Ушурма имеет намерение напасть на ближние казацкие селения Червленую и Шадринскую. Что тот имам Мансур обласкивает народ, так что жители непременно присоединятся к нему, когда он совершит свой выезд. Владелец Топлинской деревни Казбулат, хотя и старается всеми мерами удержать своих подвластных от суеверия Ушурмы, однако же те тайно к нему уезжают. Письмо же, посланное от кизлярского коменданта к алдынским старшинам, якобы последние сожгли».

Кизлярский комендант Вешняков в рапорте на имя генерал-майора Пеутлинга от 9 марта 1785 года сообщал, что все горские деревни чрезвычайно верят Мансуру и «привязанности имеют большие к нему. У кумыков же, со времени выступления Мансура со своим учением, живущие в их селениях христиане (имелись в виду армянские торговцы. — А. М.) претерпевают обиды и притеснения». Старшина Сактач из ингушской деревни Шолхи, расположенной вблизи от Владикавказа, сообшил подполковнику Матцену, что у них люди между собой говорят, «якобы в Чечнях появился пророк, приводящий магометан к своей присяге. Кроме того, хотят чеченцы в наши деревни приехать и к оной присяге всех принудить, а если не согласимся, то нас всех хотят разорить».

Подполковник Матцен доносил генерал-майору Пеутлингу, что «из деревни Заурской, расположенной также вблизи Владикавказа, в ночь на 8 марта 1785 года бежали жители 13 дворов, в числе которых их старшина Чегастук». Посланный на место происшествия для выяснения причины грузинский владелец Гаврила Казбек сообщил, что оставшиеся жители этой деревни сказали ему, что известно им, будто хотят чеченцы напасть на крепость Владикавказскую, отчего они боятся подвергнуться наказанию со стороны чеченцев, так как отказались соединиться с ними. Прибывший 9 марта 1785 года к подполковнику Матцену Дударуко Ахметов донес, «что, будучи в Малой Кабарде, слышал от тамошних кабардинцев, что в Чечнях имеются великие сборища».

С каждым днем напряжение на Кавказской линии нарастало. Из Чечни чуть ли не каждый день приходили тревожные сообщения. Комендант Кизляра Вешняков был всерьез обеспокоен действиями горцев, которые по приказанию Ушурмы намеревались напасть на российские укрепления и посты. Потому он разослал письма мурзе Бамату Девлетгирееву (владетель Дойкур-Аула и Нового Юрта в Надтеречье. — А. М.) и брагунским владельцам Кучуку Баматову и Арсланбеку Мударову, чтобы они в случае движения горцев во главе с Ушурмой дали знать о том на форпост с нарочным. «Если же пропустите его — предупреждал бригадир Вешняков, — и не объявите, а через то селениям учинится вред, так ответствовать будете пред оружием Ее Императорского Величества».

Между тем к имаму Мансуру продолжали прибывать люди из соседних областей, особенно из кумыкских селений, которые сильнее других испытывали на себе притеснения местных князей и владетелей. Брагунский князь Росланбек извещал кизлярского коменданта, что к Ушурме из многих ближайших деревень, между которыми есть Аксаевская, Андреевская и Девлетгиреевская, «по немалому числу убегают жители, которым Мансур приказывает, чтобы, когда будет он выезжать из своего обиталища, то они следовали бы за ним вооруженно. Все, кто приезжает к Ушурме из горских деревень, дают ему присягу и отъезжают обратно единственно с той целью, чтобы разорять российские селения. Достоверно известно, что сей Ушурма имеет стремление напасть, разделя войска свои на части, сразу на многие русские поселения, в том числе и на Кизляр… что кизлярские татары заразились оным суеверием, и сделалась в них великая противу русских перемена».

В этом сообщении, отправленном между 10 и 15 марта, впервые говорится о плане нападения Мансура на Кизляр. Другие информаторы русских властей говорили лишь о подготовке имама и его людей к большому военному походу. Отправленный в Чечню лазутчик по имени Адил (чеченец, живший в Малой Кабарде) доносил секунд-майору Жильцову, что видел в Алдах Мансура, который речами склонял к себе живущие в здешних местах народы. «При Ушурме, — сообщает Адил, — находится более тысячи человек, которых обнадеживает он тем, что в будущем месяце, в середине, со всем своим войском выступит в поле, где откроет перед народом свое лицо, после которого будут чудеса». Слышал Адил также, что после выступления Мансур намерен идти на гребенские казачьи станицы и земли, которые по указу императрицы занимают переселенцы из России. Он видел в Алдах приехавших из других селений — не только чеченских, но также карабулакских и дагестанских. Особенно много было пришельцев из кумыкских обществ Аксай и Андрей (Эндерей). Кроме того, на обратном пути Адил встретил едущих к Ушурме сыновей известного осетинского владетеля Ахмата — Дударука и Арасланука со многими при них людьми.

«14 марта, в пятницу, то есть в день рождения пророка Мухаммеда, когда у мусульман принято начинать особо важные дела, Ушурма собрал в ауле Алды жителей разных горских деревень, — сообщал в Кизляр новые сведения уже известный нам Кайтуко Баков. — В каждую пятницу собирается тут много народу, для того только, чтобы увидеть Ушурму в мечети и подойти под его руку. Слышал также, что из Большой Кабарды был прислан к Ушурме от владельцев тамошних некий Аджи и будто бы тот Аджи предложил Ушурме идти в поход… и, что если у кого не будет хватать лошадей, то в Кабарде их много». Как примечал Баков, «хотя в стане Ушурмы идут приготовления к большому походу, однако день выступления держится в тайне, и он того узнать не мог».

Мурза Дженбулат Сарымурзаев, находившийся в Дагестане, 21 марта 1785 года сообщил: «Слышал в горских деревнях от народа, что когда вознамерится Ушурма идти на российские селения, то никого из горцев в жилищах не останется, а все присоединятся к нему». В Тарках мурзу Сарымурзаева уверяли, что будто бы «дженгутайский Али-Солтан посылал к имаму своего Аджия и теперь сам намеревается ехать к Ушурме, но с войском или же один, того узнать не удалось. Когда же Али-Солтан возвратится от Ушурмы, то все горцы собираются поехать к имаму для сборов. Из кумыцких владельцев трое лично изъявили ему в апреле месяце свою покорность. Все владельцы дагестанские отправили к нему народных послов с уверением в своей преданности. Хан же Аварии Омар (Умма-хан Аварский, часто называемый Авар-ханом. — А. М.) писал, что сам предстанет к его услугам, но Ушурма отвечал, что это надо было решать раньше, а теперь для своих услуг он имеет довольно людей».

Тогда же, в марте-апреле, сведения об алдынском имаме Мансуре дошли до Турции. «Из турецкой крепости Суджук приезжал к нему нарочный от тамошнего паши и поднес от его имени часы в подарок», — сообщал Дженбулат Сарымурзаев. Трехбунчужный ахалцихский паша Сулейман весьма обрадовался появлению в Чечне имама. Он посылал к нему письма и подарки, изъявлял свою готовность помогать деньгами. При этом осторожный паша советовал Мансуру не спешить с началом военных действий до удобного времени — возможно, до решения султанского правительства о новой войне против России. «Кроме того, Ушурма ведет переписку с крымцами, и особенно с закубанцами, — продолжал хорошо информированный Сарымурзаев. — Закубанцам послал он свое знамя. Это знамя привезено было близкими Ушурме людьми, скрывавшими под покрывалом лицо свое: закубанцы говорили, что таинственные посланцы имама на бегу были быстрее лошади».

2

Весь Северный Кавказ той весной раскололся на два лагеря. Одни местные владетели и старшины противились восставшим, отказывались помогать им и старались удержать своих подданных от перехода в лагерь Мансура. Другие князья и мурзы, особенно из Кабарды и Кумыкии, кто из страха перед чеченским имамом, кто из солидарности с ним, стали устанавливать с ним контакты, а простой народ из этих областей целыми группами переходил на сторону восставших.

Видя, что войско Ушурмы с каждым днем усиливается, российские власти решили опорочить Мансура и стали распространять среди местных владетелей информацию о том, что имам якобы подослан турками. Так, в письме от 24 марта 1785 года к аксаевским князьям и владетелям кизлярский комендант Вешняков указывал, что «имянующийся имамом — есть не кто иной, как вкравшийся со стороны турецкой шпион, который, как видно, нарочно для сего возмущения подослан, чтоб чрез сие могла разорваться тишина и спокойствие. А потому вас, почтенных князей, как верноподданных, прошу подвластным своим утвердить сие точным образом, что в Алдынской деревне народ выходит на возмущение и бунт против России единственно по наущению сего шпиона». Письма эти, возможно, что-то значили для князей и владетелей, но не могли убедить народ. Особых симпатий к туркам у горцев не было, но те были все-таки единоверцами и казались многим единственными союзниками в борьбе против угрозы с севера.

25 марта 1785 года аксаевский уздень Качалай через своего сына дал знать русским властям, что объявившийся имам дня три тому назад «выезжал с большою партиею горцев для осмотра местоположения на гребень, лежащий между рекою Сунжею и Брагунскими теплыми водами, а оттуда возвратился в Алдынскую деревню». Становилось ясно, что начало большого похода приближается. Позже появились новые подтверждения о решительных намерениях имама. Эти сообщения были переданы прямо из стана Мансура. Алдынский мулла Али сообщил Булатову, посланному аксаевскими владетелями для наблюдения за действиями восставших, что Ушурма велит прибывшим к нему горцам быть готовыми к выходу в апреле. Сборы были назначены имамом «между Науром и Мекенями, на той стороне», в урочище Джуарак. Тот же Булатов рассказал, что в Алдах приглашенные из Кубани умельцы начали делать большой, наподобие бочки, военный барабан. «Середина у барабана будет медная, — сообщал агент, — а края жестяные. На нем будет висеть двадцать четыре колокольчика… как слышал, в тот барабан будут бить шесть человек серебряными палками».

В письме армянина Семена Мосесова из Аксаевской деревни, адресованном кизлярскому коменданту Вешнякову, указывалось, что «будто бы на прошлой неделе ших писал в разные селения, а именно: в Аксаевскую, Андреевскую, Тарковскую. Также к тавлинцам по самый Дербент, чтобы все они к 15-му числу сего месяца собрались к выступлению в поход, и что первым его намерением является совершить нападение на Кизляр. Дагестанцы ни о чем более не заботятся, лишь бы только идти на Кизляр. Даже на каждой улице сделали знамена, а другие еще и делают. Владельцы же кумыкские, хотя и пишут, что верноподданные, но от должности верноподданнической весьма далеки. И великая холодность в них возрастает, и верить им нет способа. Подвластные их распродают все свое имение и закупают лошадей и готовят воинскую амуницию».

Другой армянский купец Никита Яковлев сообщал, что от дагестанских владетелей постоянно присылаются к имаму старшины, муллы и ученые, и «вся Дагестания начала якобы прославлять его, почитая за справедливого святого. Из Андреевской и Аксаевской деревень приезжает к Ушурме много жителей». Судя по тем сведениям, которые доставляли из горских деревень, особенно из Алдов, российские агенты, Мансур ни на день не прекращал своей агитации среди горцев. Его письма и прокламации были адресованы к различным горским владетелям и князьям Чечни, Дагестана и Кабарды. В них Ушурма призывает их вместе с их подданными выступить против казачьих станиц, а также российских укреплений и крепостей.

Вот одно из писем чеченского имама, переведенное на русский язык и сохраненное в архивах: «Всем общинам, всем мусульманам, всем верующим на Востоке и Западе, вечное спасение да будет с вами все ночи и дни! Знайте, о верующие! Развращенность, привычка к спиртным напиткам, курение табака сделали наших вождей небрежными. Сейчас явился человек, чтобы наставлять людей на верный путь. Покайтесь и внемлите доброму совету раньше конца вашей жизни; во славу Господа, как Он сказал, только те, кто кается, кто верует и делает добрые дела, только те блаженны. Разве не видите вы, как ваши земли занимают неверные, и вам останется только быть на этих землях рабами?

Наполните сердца ваши страхом Божьим. Молите прощения всех ваших ссор и раздоров, всех ваших злословий. Будьте справедливы к тем, кто оскорблен. Прощайте преступника по слову Божию. Возвратитесь к Господу, творите милосердие. Мы пренебрегали законами Господа. Подчинимся же законам Его, отбросим все, что Он запретил. Подготовим себя к битве за освобождение земли нашей. Аллах сказал, бейтесь с неверными, уничтожайте многобожие… Будьте милосердны и дайте немного от вашего добра для Божьего дела. Тот, кто подает на Божье дело, уподобляется зерну, которое дает семь колосьев. Сила исходит только от Бога, Всевышнего и Всемогущего. Бог посылает победу тем, кто прославляет Его и покидает тех, кто от Него отворачивается».

Напоминая верующим о благах, уготованных им Всевышним, Мансур предрекал жестокую кару тем, кто не пойдет за ним: «Кто не поверит словам моим и останется в прежнем заблуждении, тот не удостоится быть среди войска праведных. Такие вернутся в дома свои, где встретят их старики, женщины и дети и будут плевать им в глаза. Преданные позору, захотят они вернуться в войско, но не смогут найти его, точно так же не отыщут они больше и своих домов и близких своих. Оставшись без крова, не найдут, где приклонить голову свою, и станут рабами в казацких станицах».

В рапорте от 10 апреля 1785 года на имя генерал-майора А. А. Пеутлинга кизлярский комендант Вешняков доносил, что чеченцы и кумыки запасаются воинской амуницией и лошадьми, распродавая свой скот и имущество. Кроме того, он видел «24 письма, адресованных к разным владельцам от шиха. В письмах тех сказано, чтобы все повинующиеся ему народы собирались в Алды 15 числа сего месяца, имея с собой провиант на 10 дней. Однако в точности узнать намерение Ушурмы, когда он собирается выступить в поход, не удалось. Есть слух, что пойдут в будущий праздник, то есть в светлую неделю». 26 апреля 1785 года тот же кулларский старшина Кайтуко Баков сообщил полковнику Савельеву, что видел приехавших к Ушурме в Алды двух владетелей из Дагестана, включая сына уцмия каракайтагского Алибека. Вдобавок «вчерашнего дня приехало туда около ста человек кабардинцев».

3

Российские власти были весьма озабочены растущей популярностью Ушурмы не только у простых горцев, но и у правителей кавказских земель. Они попытались срочно заручиться поддержкой наиболее влиятельных князей и получить их заверения не поддерживать связей с объявившимся в Чечне имамом Мансуром. 11 мая 1785 года за подписями и печатями двенадцати кабардинских владетелей и узденей через назначенного в Кабарду пристава, премьер-майора Уракова, была принесена присяга. В ней говорилось, что подписавшиеся обязались не ездить к «назвавшемуся имамом». Тем, кто нарушит данное обязательство, грозил «высочайший Ее Императорского Величества гнев».

Кроме того, царскими властями были усилены наиболее важные форпосты и крепости, расположенные на Кавказской линии — особенно те, против которых Мансур обещал совершить поход. Наибольшую тревогу у российского командования вызывали Кизляр, Владикавказ и Григориополис. К крепости Кизляр были срочно подтянуты Астраханский пехотный полк, четыре эскадрона драгун и батальон гренадер с орудиями, а к Григориополису и Владикавказу для укрепления в случае необходимости генерал-поручик Леонтьев предписал перебросить Селенгинский полк.

Для того чтобы восставшие горцы и сам Мансур не подослали к живущим в Кизляре и Астрахани мусульманским народам лазутчиков, которые могли «сделать между ними какого-либо волнения», приказано было иметь «секретное прилежное примечание, чтобы никого в Астрахань от стороны Кизляра и тамошнего края без письменных видов не пропускать». Кроме того, было указано, чтобы все отправляющиеся в Астрахань жители горских деревень, а также жители Кизлярского округа имели при себе письменные разрешения на въезд, с тем чтобы «из сообщников бунтовщика в Астрахань никто пройти не мог».

Говоря о мерах предосторожности российского военного командования в связи с призывами Ушурмы идти к российским границам, стоит привести выдержку из рапорта генерал-поручика Леонтьева на имя командующего войсками генерал-поручика Потемкина: «Поскольку основное намерение Ушурмы испытать свою удачу в казачьих станицах, то на случай отвращения мятежников приведены в боевую готовность Астраханский и Томский пехотные полки и Кабардинский егерский батальон, да в Григориополисе прибавлено 100 человек егерей».

Стремление имама Мансура объединить горцев на основе мусульманской религии не могло быть оставлено без внимания командования Кавказской линии. В штабе генерал-поручика Потемкина была составлена справка «По поводу общего числа вооруженных людей, кои могут выставить различные народы Северного Кавказа в случае единодушного выступления». Подсчеты показывали, что «кумыки, вместе с другими горскими народами, могли выставить до 5 тысяч оружейных. Аксаевцы же совместно с топлинскими и андреевскими и прочими лезгинскими народами могли выставить до 2-х тысяч оружейных, чеченцы (имеются в виду жители равнинной Чечни. — А. М.) — до 4-х тысяч, кабардинцы — до 8 тысяч… а с присоединением Малой Кабарды, до 10 тысяч». Таким образом, общее число вооруженных горцев могло составить до 25 тысяч человек. Численность российских войск была почти такой же, но они были рассеяны по всей протяженности Кавказской линии.

Напряжение нарастало. Российское командование, при всей своей военной силе, чувствовало себя неуверенно, так как не могло твердо доверять даже тем владетелям и князьям, которые официально считались его союзниками. В письме от 4 апреля 1785 года кизлярский комендант Вешняков упрекал андреевского владетеля Темира Хамзина: «Наружность ваша из писем показывает, что вы и все ваше общество преданы к Ее Императорскому Величеству. Внутренность же, хотя и закрыта, и кроме всемогущего сердцевидца никто о ней судить не может, однако ж дела точно уверяют, что вы мало о должности верноподданнической мыслите, а более час от часу возрастает в вас холодность, и убегаете от преданности к Российской монархине».

Командующий войсками Кавказской линии генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин в это время отсутствовал — он выехал в Петербург еще в декабре 1784 года в связи с созданием Кавказского наместничества. Замещавший его генерал-поручик Леонтьев с большим опасением смотрел на волнения горцев в Чечне и предписал всем пограничным начальникам находиться постоянно в боевой готовности.

Имя еще недавно никому в России не ведомого имама Мансура было теперь хорошо известно в самом Петербурге. Командующий всей русской армией, генерал-фельдмаршал и светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, направляет на Кавказ письмо: «Повторяемые известия о появившемся лжепророке и народном от него волнении, как бы ни были темны и необосновательны, тем не менее, требуют уважения… Не оказывая, впрочем, наружной заботы, которая может послужить к ободрению восставших горцев, прикажите стянуть некоторое число войск к реке Сунже, где находится главное сборище. Единый страх, таковым движением произведенный, будет удобен к разогнанию бунтовщиков…»

Со своей стороны генерал Потемкин счел необходимым разослать горским народам прокламацию, в которой требовал не верить новоявленному имаму и не следовать его учению. В прокламации, обнародованной 2 апреля 1785 года, говорилось: «К неудовольствию моему извещен я, что в пределах чеченского народа явился некто, возмущающий лживым прельщением спокойствие народа. Называя себя пророком, в коего никто из разумных верить не может и не должен, привлекает ослепленных суеверов и обманывает их. Таковое происшествие не может быть мною оставлено без надлежащего рассмотрения».

По неизвестным нам причинам намеченное на апрель 1785 года выступление Мансура не состоялось. Возможно, ему помешали весенние полевые работы — ведь чеченцы жили не грабежами и набегами, как утверждают ныне фальсификаторы истории, а скотоводством, земледелием и ремеслом. Только упорный каждодневный труд мог обеспечить их семьи пропитанием, и Мансур, хорошо знакомый с крестьянским трудом, знал это и учитывал при разработке своих военных планов.

1

В своей прокламации генерал Потемкин призывал горцев не следовать по пути, предлагаемому новоявленным имамом. Тем, кто, невзирая на этот призыв, не желал отказаться от поддержки Мансура, грозили суровые наказания. Несмотря на решительный тон прокламации, российские власти выжидали, не решаясь начинать военные действия. Горцы же и вовсе не обратили на нее внимания. Число приверженцев имама постоянно росло. «С каждым часом усиливается Мансур, — пишет известный исследователь Кавказа Н. Ф. Дубровин и многозначительно добавляет: — Стал он проповедовать газават или священную войну. Его учение, теряя мало-помалу чисто религиозный характер, обращается в политическое стремление, весьма для России опасное».

Царское командование на Кавказе призвало войска к более бдительному несению службы на линии. Те крепости и станицы, против которых Мансур намеревался выступить со своими повстанцами, усиливались войсками и оружием. Прежде всего было решено укрепить позиции на реке Сунже, в непосредственной близости от селения Алды, и тем самым защититься от вторжения повстанцев на Кавказскую линию.

20 апреля 1785 года в специальном ордере № 20 командующий войсками генерал-поручик Потемкин предписал генерал-поручику Леонтьеву отправить на Сунжу отряд во главе с генерал-майором Шемякиным, состоящий из двух пехотных полков, одного егерского батальона, нескольких эскадронов драгун и Уральского казачьего полка. Шемякину предписано было занять позицию по своему усмотрению и действовать решительно, с тем чтобы пресечь волнения горцев в самом начале и «не дать малой искре произвести пламень».

Однако меры эти уже не могли остановить распространения народного движения. Поступающие в Кизляр рапорты и донесения указывали, что волнения со стороны восставших горцев не прекращаются, а, напротив, усиливаются. Положение представлялось настолько серьезным, что для усмирения горцев сам главнокомандующий светлейший князь Потемкин в конце июня предписал направить во главе сильного отряда «в самое сборище Ушурмы лично известного ему своими качествами полковника Пиери».

35-летний полковник Николай Юрьевич Пиери, грек по национальности, был известен решительным характером. По воспоминаниям современников, в воинском искусстве его особенно занимали греческие фаланги, а главной мечтой было сделать из россиян блистательных и непобедимых греков. Себя он воображал новым Александром Македонским. Его полк особенно славился в российских войсках на Кавказе искусством парадной маршировки и различных построений.

В копии ордера командования на имя полковника Пиери от 3 июля 1785 года сообщалось, что «появившийся в Чечне за рекою Сунжею лжепророк суемудрием своим или же никому не известным ухищрением опутал много легкомысленных горских народов. Оные, по невежеству своему, уверясь на его призывы, не только презрели свое собственное спокойствие, но и тысячами готовы отважиться на всевозможные злодейства русским властям, а также жителям станиц и крепостей». Полковнику Пиери ставилась задача под покровом ночи проникнуть со своим отрядом в цитадель восставших горцев — селение Алды. Он должен был взять живым самого Мансура и доставить его в ставку российских властей.

Одновременно было приказано выдвинуть отряд генерал-майора Шемякина к аулу Алхан-Юрт, придав ему гренадерские роты, а Московский пехотный полк вывести к крепости Григориополис, к границам Кабарды. «Согласно вашим повелениям, — сообщал князю Г. А. Потемкину в рапорте от 11 мая 1785 года генерал-поручик П. С. Потемкин, — предписал я подкреплять отряд полковника Пиери генерал-майору Шемякину, чтобы, в случае сильного сопротивления скопища, организованного Ушурмою против наших войск, отряд Пиери мог выполнить свое задание».

В предписании полковнику Пиери указывалось, чтобы он, приблизившись со своим отрядом к месту сборища восставших, потребовал передачи ему самого «лжепророка». «Коли случится какое затруднение и упорство со стороны местных жителей, — писал светлейший князь Потемкин, — то следует хотя бы и силою взять сего зачинщика и тем самым восстановить нарушенное в крае спокойствие. Полковнику Пиери прикажите по прибытии к сборищу дать знать прельщенным, что единое средство к отвращению предстоящего им бедствия есть выдача сего обманщика, и что в случае упорства подвергнут они себя всей тяжести наказания. Весьма желательно, чтобы дело сие было окончено без лишних потерь».

Для захвата в плен имама Мансура решено было использовать наиболее надежных людей из числа местных владетелей и князей. «Небесполезно в сем случае, — указывал П. С. Потемкин полковнику Пиери, — добиться передачи его в руки усердных владельцев, а именно: Кайтуки Брагунского, коего доброжелание и верность испытаны, и другого Кайтуки, близ Наура живущего». Генерал-поручик Леонтьев, находившийся в это время на Кавказской линии, через своих агентов регулярно получал сведения о том, что Мансур в настоящее время находится дома и не имеет при себе «никаких скопищ» — «все предавшиеся ему в послушание чеченцы заняты ныне домашним упражнением на своих полях».

Царское командование, отправляя отряд полковника Пиери в восставшее селение Алды, надеялось вместе с тем избежать серьезного вооруженного столкновения. Однако генерал-поручик Леонтьев, хорошо узнавший характер кавказских народов, сразу высказал опасения по поводу предстоящей встречи царских войск с местными жителями. Он, в частности, писал о чеченцах: «Хотя желательно весьма убегнуть всякого кровопролития, но, зная дерзость сих народов, предположу, что безнадежно ждать их покорности, особливо, когда следуют наущению лжепророка».

Отряд полковника Пиери представлял собой крупное боевое соединение и состоял из Астраханского пехотного полка, батальона Кабардинского егерского полка, двух гренадерских рот, Томского пехотного полка и сотни казаков Терского войска. Дополнительно отряду были приданы несколько сотен конницы и артиллерия — шесть пушек. Согласно предварительно разработанному плану, отряд Пиери должен был, переправившись через Терек, начать свое движение к Сунже и, перейдя ее, подойти к Алдам с юго-запада, со стороны казачьей станицы Калиновской. Оттуда, по мнению царских властей, Мансур никак не мог ожидать нападения. К Сунже отряд должен был подойти скрытно и незаметно. По прибытии предписано было под покровом ночи переправить за Сунжу Кабардинский егерский батальон, имея при себе проводников — капрала Ясноводского и старшину деревни Куллары Бакова. Царские войска должны незаметно окружить аул Алды, а затем проникнуть в него, войти в дом Мансура и захватить его со всеми при нем находящимися восставшими чеченцами. Другая часть отряда должна была ждать возвращения Кабардинского батальона и прикрывать переправу через реку. При благополучном исходе операции полковник Пиери со всем своим отрядом должен был немедленно совершить обратный марш и доставить захваченного имама в штаб генерал-поручика Леонтьева.

По расчетам российских генералов, внимание Мансура должен был отвлекать «деташамент» (передовой отряд) бригадира Апраксина, расположенный «на виду его (Мансура. — А. М.) в то время, когда приготовлялся оный устремиться на Владикавказскую крепость». В случае же, если Кабардинский егерский батальон постигнет неудача в пути или же в самом селении Алды, ему тут же должен был прийти на помощь Пиери со своими войсками. На этот случай предусматривалось надежно укрепить переправу через реку Сунжу, заградив войсками лесной проход в селение Алды от нападения местных жителей, и после этого «следовать в Алдынскую деревню для захвата лжепророка». Если же и в этом случае произойдет какое-либо затруднение или упорство, то надо взять селение штурмом и пленить Мансура любой ценой.

Разработчики плана, как указывал генерал Леонтьев в своем рапорте от 19 июля 1785 года на имя командующего П. С. Потемкина, были уверены в благополучном завершении операции, поскольку, во-первых, «провожать войска от переправы через лес в деревню было предложено совершенно знающим путь и вернейшим людям». Во-вторых, «дом лжепророка находился в некотором отдалении от деревни». В-третьих, жители Алды, «не ведая сего намерения, были без всякого помышления о сопротивлении». В случае же сопротивления местных жителей отряду Пиери к нему на выручку должен был прийти бригадир Апраксин со своим отрядом, поставленный у Алханова брода, где переправлялся Пиери. Полковнику Савельеву во главе Моздокского казачьего полка с двумя орудиями также предписано было следовать к реке Сунже для помощи отряду Пиери. В экспедиции принимал участие также полковник В. С. Томара, добровольно вызвавшийся идти в этот поход. Томара с небольшим числом войск должен был остаться в вагенбурге (укреплении из повозок в форме четырехугольника) со стороны Алхан-Юрта и охранять подходы к переправе через Сунжу.

3 июля 1785 года отряд полковника Пиери подошел к станице Калиновской и 4 июля переправился на заранее приготовленных судах через Терек. На другой день, около четырех часов пополудни, полностью укомплектованный отряд Пиери двинулся по направлению к аулу Алды. Расстояние от места сбора до селения не превышало пятидесяти километров. Отряд Пиери двигался очень быстро. «Необходимо, чтобы лжепророк не получил вести о приближении войск, — требовал от Пиери генерал-поручик Леонтьев, — и не скрылся бы куда далее».

Находившийся в отряде премьер-майор Комарский, давно служивший на Кавказе и знавший трудности передвижения по местным дорогам, предупреждал полковника Пиери о том, что в нынешнюю ночь из-за дальнего расстояния и трудностей в пути они не смогут прибыть к переправе на реке Сунже, так как солдаты устанут. Поскольку бригадиру Апраксину во главе деташамента было велено следовать из Григориополиса, с тем чтобы 6 июля подойти к Алханову броду, Комарский предложил подождать его несколько часов и начать наступление на Алды совместно в ночь на 7 июля. Чеченец из Алхан-Юрта, бывший проводником отряда полковника Пиери, также подтвердил, что в эту ночь они к броду прибыть не успеют, а поэтому «не угодно ли будет расположиться в лощине, где отряд может безопасно в полной закрытости пробыть». Полковник Пиери, однако, не принял во внимание ни опасений майора Комарского, ни совета местного жителя и приказал продолжить марш.

6 июля в пятом часу утра отряд Пиери достиг Сунжи. Не доходя до леса, который вплотную подступал к реке, в двух верстах от переправы солдаты сформировали из связанных телег вагенбург, где был оставлен обоз под прикрытием 400 мушкетеров Астраханского полка с двумя пушками под командованием капитана Шуринова. В то время когда отряд Пиери подходил к Сунже, он был замечен жителями Алхан-Юрта или Алхановой деревни. Этот чеченский аул был расположен на правом берегу Сунжи, в трех верстах выше аула Алды. Вскоре между отрядом Пиери и жителями Алхан-Юрта завязалась перестрелка. Отстреливаясь от горцев, отряд полковника Пиери в составе Кабардинского егерского батальона, двух гренадерских рот Астраханского пехотного полка, а также двух пушек со снарядами в повозке приблизился к переправе через Сунжу.

В отряде Пиери находился со своей командой и полковник Василий Степанович Томара. В рапорте на имя генерал-поручика Леонтьева, составленном по окончании экспедиции, он отмечал: «Началась перестрелка у реки и в вагенбурге позади нас. Чеченцы с самого началу прибытия отряда к Сунже покушались завладеть проходом нашим из лесу. Так с 5 до 11 часов беспрестанно они с нами перестреливались и стали гораздо умножаться». Очевидно, жители Алхан-Юрта послали за помощью в Алды, откуда к месту боя начали прибывать добровольцы. О том, где находился в это время Мансур, ничего не известно — возможно, он, как обычно, молился в своем погребе. Но следующие часы показали, что надежда застать шейха врасплох была напрасной. Мгновенно оценив обстановку, он взял на себя руководство сражением и сделал все, чтобы оно окончилось победой. Есть и другая версия — что он знал о готовящейся операции по своему захвату и даже провоцировал ее, через верных ему информаторов убеждая русское командование в том, что он не готов к нападению. Кроме того, он разработал систему оповещения на случай появления войск, которая оказалась весьма эффективной.

По прибытии к переправе полковник Пиери приказал Кабардинскому егерскому батальону переправляться через Сунжу. Первой на другой берег реки перешла вторая рота батальона во главе с капитаном Зверевым и адъютантом Деклесом. Следом стали переходить другие роты Кабардинского егерского батальона. 2-й и 5-й ротам батальона приказано было занять позицию у дороги с правой стороны леса, 3-й и 4-й — по левую сторону леса, открывая тем самым возможность отряду Пиери двигаться вперед. 1-я и 6-я роты оставлены были у переправы в резерве.

До тех пор пока полковник Пиери с двумя пушками и гренадерскими ротами Астраханского пехотного полка не переправился через Сунжу, все перечисленные выше роты Кабардинского егерского батальона оставались на своих позициях. Гренадерские же роты Томского полка были оставлены на левом берегу для прикрытия переправы со стороны Алхан-Юрта. С приближением отряда к переправе перестрелка усилилась, и завязался настоящий бой. Полковник Пиери вынужден был внести некоторые коррективы в ранее разработанный план. Так, решено было оставить недалеко от переправы через Сунжу для ее прикрытия мушкетерские роты Астраханского полка под начальством полковника Томара. В случае осложнений в ходе операции полковник должен был отправить вслед за Пиери в Алдынскую деревню всех свободных солдат. Часть отряда Пиери в количестве 160 солдат Астраханского полка должна была следовать впереди команды с правого и левого флангов, прикрывая основной отряд.

С первых шагов подробно разработанный план алдынской операции начал рушиться. Главным его пунктом было застать жителей деревни врасплох и воспользоваться всеми преимуществами внезапного нападения. Только это делало возможным без большого кровопролития захватить в плен Мансура со всеми его единомышленниками. Уже на переправе через Сунжу стало ясно, что этот главный пункт оказался невыполнимым. Только кабинетные стратеги могли предположить, что горцы, бывшие прекрасными охотниками и прирожденными воинами, окажутся столь беспечны, что проспят приход в свое селение большого отряда русских войск, и настолько трусливы, что не окажут ему сопротивления.

За Сунжей отряду Пиери предстояло преодолеть лес, по которому пролегала извилистая и до такой степени узкая дорога, что тут едва могли пройти в ряд четыре человека. Когда отряд Пиери направился к Алды, на левой стороне реки началась перестрелка между жителями Алхан-Юрта и войсками, засевшими в вагенбурге. Прискакавший казак сообщил Пиери, что восставшие усиливают натиск на вагенбург. Между тем премьер-майор Комарский, указывая на то, что отряд их обнаружен местными жителями, высказал полковнику Пиери предложение возвратиться обратно и занять переправу. Пиери отвечал Комарскому, что в вагенбурге им оставлен Астраханский полк, который обязан защищать переправу, он же с отрядом непременно доберется до Алдов, чтобы выполнить главную свою задачу. В это время полковник Томара, подойдя к войскам, находившимся в вагенбурге, взял из них 250 солдат и распределил их по ротам поручиков Войновича и Ставраки, оставленных для охраны переправы на противоположной стороне реки Сунжи.

Капитану Шуринову, оставленному в вагенбурге, было приказано в случае сильного наступления восставших из Алхан-Юрта отражать их пушками. Кроме того, ему было предписано поставить от вагенбурга до переправы через Сунжу четыре пикета. После этого полковник Томара с оставшимися 130 солдатами подошел к переправе. Капитану Кугаевскому, который до подхода Томара находился здесь с гренадерами Томского пехотного полка, приказано было переправиться через Сунжу и следовать на помощь отряду Пиери. С противоположного берега Сунжи горцы вели перестрелку с находящимися у переправы гребенскими казаками числом около сотни человек.

Команда полковника Томара, непрерывно стреляя по берегам из ружей, начала переправляться на другую сторону Сунжи. Семьдесят астраханских мушкетеров во главе с поручиком Копыловым, перейдя на противоположный берег, стали освобождать переправу. После этого на другой берег было переправлено еще шестьдесят солдат Астраханского полка, которых решено было послать на помощь полковнику Пиери. Капитан Кугаевский со 120 гренадерами и поручиком Копыловым, продолжая отстреливаться от горцев, прошел уже лес до самых Алдов, однако «близ оной от чеченцев, в немалом числе и с крайним отчаянием на них бросившихся, принуждены были отступить обратно к переправе». Капитан Кугаевский был ранен и взят в плен, а шестьдесят человек из его команды убито. Остальные спаслись только благодаря плотному огню оставшихся у переправы товарищей.

В это время отряд Пиери со своим отрядом и двумя пушками прошел наконец через лес и остановился в полукилометре от селения Алды на ровной поляне. Команда капитана Михалевского, которая шла за отрядом Пиери, пройдя быстрым маршем лес, вышла к Алдам с левой стороны и, соединившись с Пиери, остановилась на той же поляне недалеко от селения. Полковник Пиери приказал стрелять по аулу из пушек. Турецкие источники утверждают, что когда колонна Пиери приблизилась к селению Алды, то ей навстречу вышли эмиссары Мансура, просившие русских не начинать сражения. Писавший об этом французский историк Александр Беннигсен уточнял, что, по словам турецкого коменданта крепости Согуджак Али-паши, имам Мансур назначил эмиссара, чтобы тот объяснил русским, что он — имам чеченцев и желает жить в мире с Россией и Турцией. Он не имеет от Бога соизволения вести войну, поэтому пусть русские войска возвратятся к себе и успокоятся. Только если Аллах Всемогущий повелит ему, он подчинится и пойдет на русских войной. Если такое обращение Мансура к войскам Пиери и имело место, то оно осталось без последствий.

2

После упорного сражения с жителями Алдов, во время которого был убит старший брат Мансура, русские войска заняли село. Между 10 и И часами утра отряд Пиери, отбивая непрестанные атаки чеченцев, приблизился к дому, в котором, как указал проводник, жил Мансур. Самого имама в доме, конечно, не было — все жители покинули село. Женщины, старики и дети укрылись в лесных убежищах, а мужчины вместе с имамом незаметно зашли в тыл к отряду Пиери и перекрыли лесную тропинку, по которой тот пришел. Этот маневр, неожиданно и быстро предпринятый алдынцами по приказу Мансура, показал несомненный воинский талант вождя горцев и его умение управлять большими массами людей. Военная хитрость имама поставила русские войска i опасное положение.

К несчастью своему, полковник Пиери понял это слишком поздно. Он больше думал о том, как отыскать алдынского имама и примерно наказать бунтовщиков. Для начала Пиери приказал поджечь дом Ушурмы. После этого отряд вышел из аула и, пройдя с полкилометра, остановился на ровном месте. Солдаты, наконец, получили возможность отдохнуть и пополнить боеприпасы. Однако отдыха не получилось — уже через несколько минут вновь началась перестрелка. Используя излюбленную горцами тактику внезапного нападения и быстрого отступления, алдынские жители отдельными партиями выскакивали в разных местах из леса, стреляли в солдат и исчезали. Потеряв до двадцати человек, Пиери отдал приказ стрелять по восставшим из пушек, но это не имело успеха, так как невозможно было определить, где чеченские стрелки появятся вновь.

По приказу Пиери при отступлении отряду было предписано угнать с собой крупный рогатый скот, принадлежащий местным жителям. Против этого решения категорически возражал премьер-майор Комарский. Он убеждал полковника Пиери, что войска сильно устали после дальнего перехода и последовавшего затем боя. Солдатам трудно будет организованно отступать, управляясь при этом с большим стадом. Еще одним аргументом была неожиданная ссылка на офицерскую честь: Комарский заявил, что он не для того начальствует над батальоном, чтобы его солдаты «покушались на грабительства». На это заявление полковник Пиери раздраженно ответил, что в случае неповиновения отстранит премьер-майора от командования, а солдат его батальона лишит заслуженной награды.

Некоторое время полковник ждал, что появятся местные старейшины с просьбой не разорять селение окончательно и вернуть скот. Тогда он собирался потребовать у них выдачи главного бунтовщика Мансура. Никакой делегации, однако, не появилось, а алдынцы только усилили свои яростные нападения. Оставив на месте поручика Мызникова с ротой солдат, полковник Пиери взял под свое командование Кабардинский егерский батальон и отправил его 4-ю, 5-ю и 6-ю роты в Алды, где они выгнали из селения последних оставшихся жителей, не дав им забрать с собой никакого имущества, и предали огню все четыреста домов. После этой жестокой расправы полковник Пиери отдал приказ отходить. Была дана команда «К ружью!», и отряд двинулся к переправе.

В это время майор Комарский сообщил, что горцы отрезали обратный путь, заняв всю дорогу в лесу. Он предложил Пиери задержаться у деревни Алды и подождать прибытия подкрепления от переправы. До этого времени он предлагал образовать каре, которому неорганизованное скопление алдынцев не могло серьезно угрожать. Однако Пиери и на этот раз отверг предложение майора Комарского и «приказал повиноваться его повелениям без лишних разговоров».

Полковник отдал команду расположить отряд при отходе следующим образом: впереди — гренадерская рота Астраханского полка с пушкой, за ней — поручик Мызников с 1-й ротой Кабардинского егерского батальона и подпоручик Ляхович. Потом — другая пушка, которую прикрывает гренадерская рота Астраханского полка. 6-я егерская рота Кабардинского батальона шла позади всей команды, прикрывала отход солдат через лес. Оставшиеся четыре егерские роты Кабардинского батальона были распределены по флангам. От команды Астраханского полка и егерского батальона решено было отправить вперед такое же число фланкеров (для прикрытия отряда с флангов) и расположить их на таком расстоянии друг от друга, как и при передвижении отряда Пиери в Алды. Головная часть колонны и арьергард должны были идти с пушками, подготовленными для быстрой стрельбы.

Через опустевшее селение Пиери прошел без особых затруднений, хотя изредка из-за горящих домов раздавались выстрелы. Но как только отряд дошел до леса и углубился в него, началось настоящее сражение между восставшими алдынцами и русскими солдатами. Отряд Пиери оказался в плотном окружении чеченцев, которые, скрываясь за деревьями, открыли такой бешеный огонь по отходящим войскам со всех сторон, что среди офицеров, егерей и гренадер сразу появилось множество убитых и раненых. Сам полковник Пиери получил ранение в голову.

Несмотря на большие потери, отряд продолжал пробиваться к переправе. Раненых и убитых становилось все больше. Отступавших солдат начала охватывать паника. Было решено отпустить отобранную у алдынцев скотину. Не успел отряд пройти через лес и километра, как прибежавший к капитану Астраханского пехотного полка Ивану Казину раненый капитан Кугаевский сообщил, что большая часть солдат, идущих позади колонны с пушкой, перебита восставшими. Капитан Казин, прихватив с собой нескольких солдат, бросился в арьергард колонны на выручку, но помощь оказалась запоздалой — пушка уже находилась в руках восставших чеченцев.

Рискуя головой, Казин повел солдат отбивать у восставших пушку. Между его солдатами и алдынцами завязался яростный бой, в котором солдаты бились штыками, а чеченцы — шашками и кинжалами. В этой схватке больше половины солдат было убито, многие получили серьезные ранения. Сам капитан Казин был ранен в левую ногу. После безуспешной попытки отбить захваченную пушку, капитан с оставшимися солдатами встал впереди колонны, защищая теперь уже переднюю пушку от энергичных атак алдынцев. Однако и здесь капитана ждала неудача. Лошади, которые тащили пушку и ящики со снарядами, были перебиты. Солдатам приходилось защищаться от чеченцев и одновременно тащить вперед ящики со снарядами и пушку.

В это время команда, охранявшая штаб отряда, подверглась сильнейшей атаке, и полковник Пиери получил второе ранение, которое оказалось смертельным. Его ординарец, молодой поручик Петр Багратион, собрав оставшихся солдат, вступил в рукопашный бой, пытаясь не допустить к тяжелораненому командиру неудержимо наступавших горцев. Солдаты Астраханского полка, прикрывавшие отряд с флангов, были частично перебиты и, не выдержав сильнейших атак, стали в панике выбегать прямо на дорогу, где становились легкими мишенями для ружейного огня.

Между тем перестрелка все усиливалась. Когда солдаты расстреляли все наличные патроны, в ход пошли штыки. Оставшиеся егеря и гренадеры, теснимые численно превосходившими их алдынцами, стали спешно отступать к переправе. Майор Комарский несколько раз выбегал вперед и останавливал бегущих солдат, приказывая им идти в штыки и рубиться на саблях. Горцы, тоже истратившие весь свой боезапас, бросались на них с кинжалами. Раненый в ногу Комарский с небольшим числом егерей оставался в строю и продожал отступать к переправе, отбивая штыками наседавших алдынцев. Когда до переправы оставалось совсем немного, поручик Галафеев, находившийся в команде капитана Михалевского, увидел, как майор Комарский от полученного им второго ранения упал, не имея сил идти дальше, а на него повалились многие русские солдаты, убитые и раненые.

Потеря обоих командиров — полковника Пиери и премьер-майора Комарского — произвела в отряде полное расстройство. «Тут, видно, — доносил в своем рапорте светлейшему князю Потемкину генерал-поручик П. С. Потемкин, — наши егеря совершенно побежали. Горцы их резали безоружных и брали шатающихся по лесу в плен». Отступавшим солдатам был дан приказ «поднять и нести вперед пушку». Капитан Казин, превозмогая боль от ранения, остался защищать отступающие остатки отряда и последнюю пушку. Передвигался капитан с большим трудом. В этих обстоятельствах, как сообщал он позже в рапорте генерал-поручику Леонтьеву, из-за потери многих солдат его старания удержать пушку оказались тщетны. Бесплодными оказались и попытки капитана вынести при отступлении смертельно раненного майора Комарского. Самого капитана, потерявшего сознание от потери крови, бывшим с ним солдатам с большим трудом удалось дотащить до переправы через Сунжу.

В результате только небольшая часть солдат пробилась к переправе. Во время отступления отряд потерял своего командира и почти всех офицеров. В руках восставших остались обе пушки, убитые и раненые, а также прятавшиеся в лесу солдаты. Достигнув Сунжи, солдаты бросались в ее воды и спешно перебирались на другой берег. Преследовавшие их горцы стреляли на выбор по переходившим вброд солдатам и многих при этом убили. В Чечне потом ходила молва, что Сунжа после этой битвы покраснела от крови и вся была покрыта плывущими по волнам фуражками русских солдат.

Сражение на этом не закончилось. К переправе спешили восставшие как из Алдов, так и из Алхан-Юрта. Полковник Томара, который оставался со своим отрядом у переправы, собрал все оставшиеся команды и сумел отвести их к вагенбургу. Здесь, под прикрытием повозок, солдаты в течение двух часов отстреливались от наступавших горцев, приходили в себя и готовились к отходу. Перед тем как тронуться в обратный путь, русские стали бить в барабаны и трубить сбор, с тем чтобы их могли услышать блуждающие в лесу солдаты. Но к вагенбургу никто не вышел.

Неожиданно стрельба со стороны горцев прекратилась. Из леса показалась группа алдынских жителей. Впереди шел старик с белым флагом. Полковник Томара дал команду прекратить стрельбу и вышел навстречу делегации. Когда чеченцы приблизились, полковник увидел, что они несут кого-то на самодельных носилках. Это был двадцатилетний адъютант полковника Пиери князь Петр Багратион. В последний раз поручика видели, когда солдаты, защищавшие своего командира, полегли все до одного. Только Багратион, уже дважды раненный, продолжал биться шашкой, не подпуская никого к истекавшему кровью полковнику.

Старик, несший белый флаг, сообщил, что его зовут Осман-Хаджи и что его послал к русским имам Мансур.

— Имам видел, как сражался этот человек, — сказал Осман-Хаджи. — Он уважает смелых людей, даже если это враги.

— Благодарим и готовы заплатить выкуп, — ответил полковник Томара.

— Мы храбрецов не продаем и не покупаем, — сказал в ответ посланец Мансура.

Так запечатлено это событие в горском предании, которое много лет спустя записал и опубликовал на страницах журнала «Сын Отечества» известный исследователь Кавказа А. Терещенко. Имеется и другая версия этого необычного события, также опубликованная в журналах и книгах своего времени. Она такова: в ставку русских на берегу Сунжи с миром явились чеченцы, которые несли на носилках раненого офицера. Это был Багратион.

Изумленные благородным жестом мятежников русские спросили:

— Мансур отдает офицера просто так, без выкупа?

— За настоящих мужчин я выкупа не беру, — ответил командир горцев, статный мужчина благородного вида. После этого он повернулся и скрылся в лесу вместе со своими товарищами.

Только спустя некоторое время русские поняли, что перед ними был сам Мансур. Они были поражены.

3

Князь Петр Багратион состоял в должности адъютанта полковника. Он и до этого участвовал вместе с Пиери в двух походах на Чечню в 1783 году. О сражении под селом Алды, о своем пленении и удивительном возвращении Петр Багратион рассказал известному историку академику П. Г. Буткову. Благородный жест горского вождя имама Мансура спас жизнь юному поручику, ставшему впоследствии генералом от инфантерии, известным российским полководцем. Особенно прославился Петр Багратион в Отечественной войне 1812 года и умер от ран, полученных в Бородинском сражении…

Но это было намного позже. А пока сражение возле аула Алды подходило к концу. Восставшие жители Алдов и Алхан-Юрта стекались к знамени Мансура, которое было установлено на видном месте, сразу на выходе из леса. Объединив силы, имам решил довершить разгром русских войск, не давая им выйти из вагенбурга. Не имея больше возможности развернуть боевые действия против восставших и думая только о том, как спасти остатки отряда, полковник Томара, разместив раненых по повозкам и составив каре, двинулся прямо в гору. Это было спасительное решение. Отдалившись от злополучного леса, где большая партия восставших уже собиралась добить русские войска, отряд полковника вышел на дорогу, по которой накануне отряд полковника Пиери прибыл в Алды. Вооруженная партия восставших горцев, до пятисот конных и множество пеших, до десяти часов вечера преследовала отступавший отряд. Изнуренные солдаты отступали, непрерывно отстреливаясь от наседавших чеченцев. Только с наступлением темноты им удалось оторваться от погони.

Никогда еще регулярные русские войска не терпели столь жестокого поражения от горцев. Отряд Пиери не выполнил поставленной задачи и при этом потерял более трети своего штатного состава. Большие потери были и в рядах восставших, но их настроение было совершенно иным. Они победили и, как все победители, были счастливы. Если до битвы на Сунже алдынцы были просто храбрыми горскими джигитами, то после нее они стали армией имама Мансура.

После боя имам, как истинный вождь своего народа, обошел все семьи, где были погибшие, и выразил родственникам шахидов свое глубокое сочувствие. Он говорил, что воины отдали жизни за веру и свой народ и уже находятся в раю. Были проведены зикры и мовлиды, а через неделю после похорон состоялись торжества по поводу знаменательной победы. На праздник собрались люди не только из Чечни, но и со всего Кавказа. Алдынцы резали коров и овец и угощали гостей, раздавали милостыню бедным. Провести такие торжества было не просто — ведь родной аул имама был совершенно разорен царскими войсками. Мансур, как и его земляки, лишился всего: его сакля была сровнена с землей, старший брат погиб, семья лишилась всего имущества.

Утрата жилья и скота, родных и близких не сломила дух алдынцев, но лишь укрепила их решимость мстить обидчикам. Так начинался газават — «священная война» горцев против царских войск, вторгшихся на землю Кавказа. Газават, к которому Мансур до этого призывал в политических и религиозных целях, стал теперь глубоко личным делом самого имама и многих тысяч его сторонников. Это проявилось в речи, произнесенной имамом после сражения и бережно сохраненной в памяти потомков:

«Прославленные в легендах сыны чеченского народа!

Я низко кланяюсь вам сегодня. Благодаря великому Аллаху, вам и вашему непоколебимому духу мы одолели коварного неприятеля, вторгшегося в наши пределы. Враг хитер и хотел уничтожить нас, застав врасплох. Но он не учел, что с нами Аллах, что Он в наших сердцах, в наших молитвах. Да, это он помог нам в нашем праведном деле. Захватчики рассчитывали окружить наше село ранним утром, когда мы еще спали, и потопить нас в море крови. Они просчитались и нашли то, что несли нам, — смерть. Но в наших сердцах нет радости. Потеря наших лучших сыновей стала для нас трагедией. Их уже никто не вернет, но они навсегда останутся в нашей памяти.

У тех, кто отдал за нас свои жизни, остались семьи — матери, отцы, жены, дети. С сегодняшнего дня мы будем заботиться о них и помогать во всех делах. Все те, кого мы похоронили сегодня, были лучшими и храбрейшими сынами нашего народа, всех народов Кавказа. Они вновь показали, что нас, горцев, можно убить, но победить нас, сломить наш дух невозможно. И в этом наша сила. Теперь нам надо быть бдительными, надо благодарить Бога, молиться, подавать милостыню и готовиться к отражению новых вылазок неприятеля. То, что произошло, — это только начало. Только наша готовность дать достойный отпор, наша твердость и сплоченность могут отрезвить врага и заставить его задуматься. Хотя с трудом верится, что поражение чему-нибудь научит царских командиров. Их беда в том, что они считают нас дикарями, неспособными к сопротивлению. Они думали, что мы разбежимся от одного выстрела из пушки. Мы доказали им, что это не так. Посмотрим, поймут ли они этот урок.

Мой храбрый народ! Я горжусь тем, что я мусульманин и сын Чечни. Я всегда с вами, в радости и в горе. Мы будем стараться избегать войны не потому, что боимся врага, а потому, что война ненавистна Всевышнему. Не нужна она и нам. Но если нам не дадут спокойно жить, мы все как один встанем на защиту нашей земли. Да поможет нам в нашем праведном деле Всемогущий Аллах!»

4

6 июля 1785 года бригадир Апраксин получил приказ генерала Леонтьева подойти к Алдынской переправе, от которой он находился в 20 верстах, и помочь отряду Пиери. Несмотря на уверения проводника, что путь к переправе недолог, солдаты подошли туда только во второй половине дня 8 июля. К этому времени остатков отряда Пиери здесь уже не было. Войска подошли к Алхан-Юрту и обстреляли его. Никто из жителей не отвечал на стрельбу, и Апраксин приказал послать в деревню уральских казаков. Проехав село, казаки никого не встретили. Но когда они стали спускаться к броду, жители открыли по ним сильную ружейную стрельбу. Восставшие горцы, выскакивая из-за кустов, обстреливали казаков и время от времени, собираясь большими толпами, бросались на них в атаку. В своем рапорте Апраксин сообщал, что он, опасаясь больших потерь со стороны своих солдат, не стал переходить на другую сторону Сунжи для наказания жителей Алды, «где обретался также и новоявленный шейх».

Постепенно стрельба со стороны жителей Алхан-Юрта, длившаяся в течение двух часов, утихла — у них кончились боеприпасы. Тогда бригадир Апраксин приказал поджечь деревню и посевы хлеба, принадлежавшие ее жителям. После этого отряд отступил к селению, чтобы доставить людям и лошадям воду. С приближением отряда к реке жители деревни начали стрелять в незваных гостей из ружей. Одновременно восставшие попытались переправиться на эту сторону Сунжи и спасти подожженный царскими войсками хлеб. Против них были посланы уральские казаки, подкрепленные двумя эскадронами астраханских драгун. В завязавшейся между восставшими и войсками Апраксина перестрелке было убито около 30 горцев. Погибли князь Атхан из сожженной деревни, а также присланный сюда от самого Мансура алдынский старейшина Осман-Хаджи. Оба — и Алхан, и Осман-Хаджи — во время сражения сидели верхом на лошадях и руководили боем. Их, как легкие мишени, сразили выстрелами из пушек.

«При сражении, — отмечал бригадир Апраксин в своем рапорте, — чеченцы были все на свежих лошадях и держались всегда от леса на несколько сажень, чтобы можно было быстро укрыться». После сожжения деревни князя Алхана было решено угнать стадо, принадлежавшее жителям Алхан-Юрта, — до двухсот голов скота. Вернувшись в Малую Кабарду, бригадир Апраксин составил весьма пышное донесение о победах своего отряда. Сообщалось, например, что «с одного мертвого снят патронташ егерский да отбито знамя одно и барабан, по форме видно, что данный от самого лжепророка. Барабан и знамя были отданы уральским казакам, а скот поделен между нижними чинами всего отряда».

В рапорте содержались вовсе удивительные сведения о результатах артиллерийской стрельбы, когда с одного выстрела ядром была перебита половина большой толпы нападавших. Светлейший князь Потемкин оценил хвастливое донесение Апраксина по достоинству. В ордере на имя генерал-поручика П. С. Потемкина он язвительно заметил: «Если то были одни жители деревни Алханова, то о преимуществе, одержанном над ними столь знатными силами, можно было сказать короче. Достойно, однако же, примечания, что несколькими ядрами, коих всех пущенных только 26, побито в одной схватке 170 человек и что еще одним выстрелом повалено более половины толпы, — искусство артиллеристов чрезвычайное!» Тут явственно видна язвительная усмешка одноглазого генерал-фельдмаршала! «Но гораздо менее удачи в трофеях, — замечает светлейший. — Снятый с мертвого патронташ, нечто похожее на барабан и таковое же знамя могли быть преданы молчанию».

Нелестная оценка действий Апраксина была совершенно справедлива. Этот военачальник, войска которого должны были помочь отряду Пиери в захвате руководителя восстания, не оказался на месте в то время, когда его помощь была крайне необходима. Последовавший рейд, когда было сожжено две деревни и захвачен принадлежащий их жителям скот, не внушил никакого страха восставшим, а только сильнее озлобил их. Тем более что пойти в деревню Алды, где располагался сам «новоявленный шейх», Апраксин не решился, и это было воспринято мятежными горцами, как признак страха перед победоносным имамом Мансуром.

Подводя итог Алдынской операции, следует признать, что царские войска потерпели очень болезненное поражение. К тому же неудача эта грозила самым негативным образом отразиться на всей ситуации на Северном Кавказе. Отряд Пиери, насчитывавший в своем составе три тысячи солдат и офицеров, лишился двух орудий, отбитых восставшими, потерял убитыми и взятыми в плен 13 офицеров и 740 нижних чинов. Были убиты пять старших офицеров, в том числе сам руководитель экспедиции полковник Николай Пиери, премьер-майор Сергей Комарский, капитан, поручик и адъютант. Из Кабардинского егерского батальона выбыло почти 600 человек (спаслось не более десятка солдат), из Астраханского полка 110 человек и из двух гренадерских рот Томского полка — 71 человек. 162 человека были взяты чеченцами в плен. В следующем году они были выкуплены российскими властями. Еще позже чеченцы возвратили обе пушки за сто рублей — пользоваться ими они все равно не могли из-за отсутствия снарядов и опытных артиллеристов.

Что касается потерь со стороны восставших горцев, то, согласно рапорту генерал-поручика Леонтьева П. С. Потемкину, более 300 восставших горцев было убито, включая брата Мансура и около сорока почетных (знатных) чеченцев. Вероятно, на самом деле потери были меньше, поскольку в ауле Алды всего проживало не более 500–600 взрослых мужчин, из которых многие к тому же не успели принять участие в скоротечном сражении. Позже, на допросах в суде, сам Мансур говорил, что в том бою погибло около ста горцев. Князь Потемкин был чрезвычайно огорчен неожиданным для него провалом крупной операции. Полковник Пиери в качестве руководителя экспедиции был рекомендован самим светлейшим как наиболее опытный, смелый и энергичный офицер. Разгром отряда и гибель Пиери стали для князя двойным ударом.

Секретный ордер Потемкина от 6 августа 1785 года на имя генерал-поручика Леонтьева проникнут чувством горечи за поражение российских войск. В этом документе Потемкин, изучив все рапорты, донесения, ордера и допросы участников Алдынской экспедиции, делает попытку объяснить причины поражения отряда Пиери. «Читая рапорты, — писал князь, — нетрудно понять, что покойный Пиери, презирая чеченские народы, не стал дожидаться отряда бригадира Апраксина и хотел успеть все один, потому устремился через ту же лесную дефилею (тесный проход. — А. М.), которая уже была наполнена чеченцами, надеясь легко их разогнать. Если бы он вместо этого пути от деревни Алды пошел через Хан-Кале, то не только не случилось бы несчастье, но и не могло произойти кровопролитие, так как чеченцы, ожидая отряд Пиери на том же проходе, не смогли бы ему помешать».

«При всем том, — отмечал далее князь, — сам полковник Пиери храбро окончил свой путь, в то время как многие чины из отряда были постыдным образом разбиты и взяты в плен… Никогда знаменитое российское войско такового стыда еще не имело и с такою робостью не действовало… Объяснения офицеров, спасшихся бегством, подтверждают слабое устройство, с каким отступал отряд Пиери, а также робость войск, которые искали средство не драться с неприятелем, а только спасаться бегством. Сам факт пленения солдат наиболее подтверждает это, ибо, сколь много ни было бы чеченцев в лесу, если бы войско, не имея сил одолеть их, сомкнувшись, стало пробиваться на штыках, то, хотя и понесло бы урон, но не имело бы позора попасть в плен». Страх рассеял русских солдат, «и чеченцы побрали их, как овец». Что касается вспомогательных рот, которые шли за отрядом полковника Пиери, то они не имели смелости дойти до отряда и вскоре начали отступать. «Сия-то ретирада, — заключает князь, — ободрила чеченцев, а смерть наших, кои пали на том месте, поразила страхом солдат с покойным Пиери бывших».

Князь Потемкин предостерег русских военачальников, что победа восставших чеченцев над отрядом Пиери может поставить в затруднительное положение всю Кавказскую линию. Он приказал генерал-поручику Леонтьеву собрать со всех мест части войск и «поставить Линию в безопасность» с тем, чтобы первая часть войска могла быть всегда «наготове отражать толпу, ежели бы со лжепророком оная таки покуситься к Кизляру дерзнула». Вторая часть войска не должна позволить соединиться «чеченцам с Малой Кабардою, если бы сия по наущению тех подвигнулась к соединению».

В завершение Потемкин указывал, что часть войск нужно направить в Малую Кабарду, чтобы «не допустить бы взволноваться сим народам, спокойство коих нам наипаче нужно». В конце ордера князь откровенно выражает свое беспокойство по поводу ухудшения обстановки на Кавказе в результате победы восставших над отрядом полковника Пиери. «Не могу я умолчать, сколь неудачное сие дело не только расстроило всего края состояние, но и подало чеченцам повод к дальним дерзновениям… Уповаю, что ваше превосходительство, — наставлял князь генерал-поручика Леонтьева, — по испытанному знанию военного искусства предположите меры, дабы оный лжепророк отучился делать новые покушения, и при том обуздайте с другой стороны как Малую, так и Большую Кабарды. Происшествия за Сунжей тем сожалительнее, что принятие мер надлежащих упущено. Я уже не говорю о том, что покойный полковник Пиери погорячился идти на чеченцев, не дождавшись бригадира Апраксина к своему подкреплению. Не стал прежде в близости сего места станом, для точного исполнения моих предписаний — тайно пробраться к селению Алды и постараться захватить Мансура или вытребовать его у народа, и употребить оружие только в случае неповиновения».

Разграбление и сожжение села также осуждалось Потемкиным, поскольку алдынцам даже не объяснили причин прибытия к ним русского отряда: «Полковник Пиери мог бы, конечно, требовать от чеченцев лжепророка, а по отказу следовать в то селение. Тогда бы знали чеченцы, зачем идут к ним, и, может быть, предпочли бы выдать злодея, нежели за него драться и подвергнуть себя мщению». Следует признать, что, несмотря на подробное планирование операции, отряд Пиери был оставлен без всякой помощи. Бригадир Апраксин только 6 июля получил предписание от генерал-поручика Леонтьева выступить к Алдынской переправе на реке Сунже, от которой он находился на расстоянии двадцати километров. Не подоспела помощь и от полковника Савельева, которому до того было предписано находиться в распоряжении полковника Пиери со своим отрядом в составе Моздокского казачьего полка и двух орудий.

При сражении отряда Пиери под Алдами на стороне местных жителей было преимущество в тактике ведения боя в специфических условиях лесной местности. В то время как российские войска оказались совершенно неготовыми к ведению боя в лесу, горцы были в своей стихии и умело пользовались излюбленной тактикой — нападали из-за деревьев, быстро отходили и нападали снова, уже с другой стороны. Велика вина в поражении русских войск и самого полковника Пиери. Он оказался человеком упрямым, нетерпеливым и больше всего жаждущим личной славы. Необдуманность в действиях и решениях, нежелание прислушиваться к советам опытных офицеров, недостаток трезвого расчета в момент сложной ситуации, неправильная расстановка боевых сил — все это сказалось на поражении и гибели отряда. Роковая же ошибка, по мнению генерал-фельдмаршала Потемкина состояла в том, что Пиери не вступил в переговоры с восставшими, что было ему предписано. Во всех случаях, — в этом светлейший князь был убежден, — с чеченцами лучше договариваться, чем воевать.

Заметим, однако, что всякое поражение имеет своей причиной не только ошибки проигравшей стороны, которые весьма тщательно разобраны в переписке князя Потемкина с командующим русскими войсками на Кавказе, но, в не меньшей степени, таланты и достижения стороны победившей. Главным достоинством войск Мансура, принесшим им победу над крупным формированием регулярных царских войск, следует назвать организацию. В это трудно поверить, но алдынский имам сумел добиться точного выполнения своих приказов от безгранично храбрых, но столь же безгранично недисциплинированных горских воинов. Не следует забывать и об умелом руководстве ходом сражения — талант поразительный для молодого горца, совершенно незнакомого с военной теорией. Однако этот его несомненный дар мог проявиться только при условии готовности чеченских вольных джигитов беспрекословно подчиняться приказам своего военачальника.

В этом и состоит самое удивительное достижение первого чеченского имама — он сумел объединить и дисциплинировать людей. Мансур добился того, чего мало кому из горских князей и военачальников когда-либо удавалось. Чеченцы пошли за ним, признав своего земляка народным вождем.

1

Поражение отряда полковника Пиери взволновало весь Кавказ, подняв авторитет Мансура на небывалую высоту. Чеченцы объясняли этот военный успех чудесной силой своего вождя, которому покровительствовал сам Аллах. Мансур получил высшую власть не в силу могущества и древности своего рода, не за богатство, а именно по единодушному признанию народа. Такое произошло, пожалуй, впервые в истории Чечни. Теперь шейх Мансур решал все дела, издавал и отменял законы, казнил и миловал, как признанный единоличный правитель народа. Военный успех способствовал деятельности Мансура по распространению законов шариата. Вокруг имама, всенародно признанного чудотворцем, стали собираться мощные силы, которые теперь составляли около десяти тысяч бойцов. Это были, главным образом, чеченцы и дагестанцы.

Оказавшись перед лицом такой угрозы, царское командование сочло необходимым перевести свои силы на оборонительное положение. С этой целью передовая линия войск, предназначенная для защиты от нападения с гор, была передислоцирована. Мелкие укрепленные пункты были оставлены, а войска стянуты к трем базам в Моздоке, Кизляре и Екатеринограде. Блокирование горных дорог и ущелий было снято. Силы, размещенные в Грузии, были частично отозваны на Кавказскую линию, что дало возможность Умма-хану Аварскому вторгнуться в Грузию и опустошить некоторые ее области. Позднее царское командование в целях сокращения оборонительных сооружений вынуждено было покинуть свои укрепления, защищавшие связь с Закавказьем, а также Владикавказ и Дарьяльское ущелье.

Турецкие власти в Анапе и Согуджаке, внимательно наблюдавшие за ходом событий, регулярно сообщали в Стамбул о действиях российских властей после поражения отряда Пиери. Комендант Согуджака Али-паша писал в сентябре 1785 года, что после поражения от имама Мансура царские войска укрепились в форпостах и станицах и готовятся переместить отдельные части с легких постов в более сильные укрепления. Далее он сообщал, что по всей Кубанской линии русские заняли оборонительные позиции вдоль турецкой границы, сконцентрировали свои силы и разрушили мосты. Турецкие агенты усердно распространяли слухи о том, как отрицательно сказалась на боевом духе российских войск неудача, понесенная ими у селения Алды.

В рапорте от 5 сентября 1785 года Али-паша сообщал сильно преувеличенные сведения о массовом дезертирстве из русских частей, стоящих на Кубани, о громадных трофеях, якобы захваченных восставшими при разгроме царских войск на Сунже, и о том, что добыча эта продавалась за бесценок на всем Западном Кавказе. Шейх Мансур также сообщал о победе горцев под Алдами в своих письмах, утверждая, что российские войска потерпели сокрушительное поражение по воле Аллаха, и все правоверные должны этому радоваться. В эти дни слава о Мансуре распространилась не только по всему Северному Кавказу, но и далеко за его пределы.

В рапорте князю Потемкину генерал-майор Михаил Каховский сообщал, что из посланных им в разные места конфидентов (агентов) один, возвратившийся из Анапы, доложил о том, что приезжающие из Кабарды купцы везде рассказывают, что объявившийся в Чечне шейх или святой имел сражение с царскими войсками, победил их и отнял у них пушки. Турки же этому очень обрадованы и говорят, что теперь сбывается древнее пророчество о торжестве ислама над неверными и приближается время большой победоносной войны. Другие конфиденты доносили, что жители Малой Кабарды взволновались и готовы примкнуть к Мансуру. Из различных сел и горских обществ чеченцы толпами стекались под его знамена. Это позволило имаму уже через шесть дней после сражения совершить ряд нападений на посты Кавказской линии.

Практически вся Чечня теперь подчинялась Мансуру, но он не довольствовался этим; его планы простирались гораздо дальше. Мансур стремился привлечь под свои знамена все народы Северного Кавказа, в том числе и не обращенные в ислам. Вскоре ученики Мансура, его мюриды появились среди осетин и ингушей, стараясь склонить их на свою сторону. Депеши царских агентов сообщали о присоединении к Мансуру некоторых обществ Центрального Дагестана. Эмиссары имама появляются в Кабарде — самом богатом и густонаселенном районе Северного Кавказа, имевшем важное стратегическое значение. В рапорте на имя генерал-поручика Леонтьева полковник Иван Лешкевич сообщал, что находящийся в Чечне Мансур начал через своих ближайших сообщников волновать закубанские племена, среди которых ему особенно доверились черкесы.

Многие князья и муллы, выражая свою полную приверженность Мансуру, стали склонять на сторону имама свои народы. Прибывший из Закубанья ногаец по имени Джан-Али Исаков в письме на турецком языке сообщил, что он, будучи в Новрузовской орде на Лабе, слышал следующее. Ездивший в Чечню «к появившемуся там шейху, то есть святому» мулла Жембулуцкой ногайской орды из аула Канлы, возвратился с данным от святого «двухвостым» зеленым знаменем. Мулла будто бы рассказывал Джан-Али, что «объявленный де шейх именем Мансур якобы уже послал от себя к турецкому двору посланника, чтобы Порта непременно объявила России войну, а он де, в свою очередь, не оставит случая со своими отрядами делать нападения на российские границы. Побывав в Новрузовской орде, тот мулла со своим знаменем, данным от святого шейха, пошел к Темиргойским черкесам».

Черкесами или адыгами в то время называли себя почти все народы Западного, Кавказа. Среди них, кроме живущих в горах кабардинцев, были давно переселившиеся на плоскость племена шапсугов, бжедугов, абадзехов, натухайцев, темиргоевдев, бесленеевцев и другие. Все они, как и чеченцы, уже давно испытывали давление со стороны России. После Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией в Закубанье появились русские укрепления, под защитой которых сюда начали прибывать поселенцы, вытеснявшие адыгов с их исконных земель. Слава об имаме Мансуре, быстро распространившаяся по всему Кавказу, воодушевила закубанские народы на активные действия против России. В письме коменданту Константиноградской крепости премьер-майору Рику уздень из Большой Кабарды Аджи-Садык сообщал, что владелец Бекмурза Хамурзин постоянно шлет в Чечню к имаму письма, в которых просит предупредить его о том, «когда будет он (Мансур) иметь движение свое с войском, дабы присоединиться к нему».

Видя, что недовольные действиями царских властей кабардинцы стали склоняться к проповедям имама Мансура и навещать его, премьер-майор князь Ураков, находившийся в Кабарде в качестве пристава, стал на общем собрании владетелей и узденей внушать им, чтобы они, во избежание опасных последствий, прекратили свое сообщение с имамом. В присутствии Уракова от владетелей и узденей Кабарды было взято подтверждение, что никто из них больше не будет ездить к бунтовщику.

Российская администрация, со своей стороны, требовала от лояльных к ней местных князей и феодалов, чтобы они запрещали крестьянам под страхом наказания уходить от своих владетелей и присоединяться к отряду Мансура. Кумыкские владетели, через земли которых восставшие горцы могли бы напасть на русские укрепления и станицы гребенских казаков, были строго предупреждены царскими властями, чтобы в случае движения горцев во главе с шейхом Мансуром в сторону Кавказской линии они немедленно сообщили об этом на заставы.

Однако требования властей к владетелям и старшинам не всегда достигали результата, поскольку у тех не было ни сил, ни особого желания удерживать своих крестьян от ухода в лагерь восставших. Комендант Владикавказа подполковник Матцен сообщал командованию о том, что «лжепророк» стал весьма известен и у них. Одновременно он сообщал об участившихся случаях нападения восставших горцев на небольшие группы российских солдат, которые выходили из крепости для рубки леса. Стали учащаться и случаи нападения горцев на отдельные русские села, расположенные неподалеку от крепостей и укреплений.

Тот же Матцен доносил, что 10 июня отряд горцев в 70 человек, разделившись на две части, хотел отогнать пасущиеся вблизи от Владикавказа русские и осетинские табуны. Старшина деревни Шолхи Чох, собрав команду, стал их преследовать. Когда Чох нагнал часть горцев, между ними произошло сильное сражение. Через несколько дней ингушские старшины известили подполковника Матцена о том, что партия горцев из пятисот человек с тринадцатью знаменами приблизилась к ингушской деревне Цори, расположенной в 40 верстах от Владикавказа, с целью ее разорения. Не дойдя несколько верст до деревни, горцы расположились на ночлег. Этой ночью жители Цори, которые были извещены о приближении горцев, внезапно совершили на них нападение. Были убитые и раненые с обеих сторон.

Нападения чеченцев на ингушские деревни происходили по той причине, что жители Шолхи и Цори придерживались прорусской ориентации и к тому же не были мусульманами. Походы Мансура в ингушские села 11 и 13 июня 1785 года имели целью обращение своих соплеменников в мусульманскую веру. Сыграла свою роль и политика царских властей, которые, по сообщению историка П. Г. Буткова, «сознательно ссорили чеченцев и ингушей». Между тем многие чеченцы равнинных аулов, а также жители кумыкских деревень продолжали уходить от своих владетелей и вливаться в повстанческий лагерь шейха Мансура.

Царская администрация с тревогой отмечала, что восставшие горцы начинают все более организованно предпринимать вооруженные нападения на села, расположенные вблизи российских укреплений и крепостей по Тереку. Все это были лишь разведывательные рейды. Шейх Мансур явно изучал обстановку, вынашивая планы нападения на Кизляр, Григориополис, Владикавказ и Каргинское укрепление — главные опорные пункты Кавказской оборонительной линии. По сведениям русских агентов, имам собирался потребовать от начальников этих крепостей, чтобы они добровольно оставили их и возвращались в Россию. Если же они не послушаются, то он пойдет на них войной и «всех российских в прах разобьет».

В письме на имя кизлярского коменданта Вешнякова аксаевские владетели Эльдархан Солтанмамутов, Ахметхан и Алхан Каплановы, Адил Алибеков и Касай Уцмиев отмечали: «Будучи вместе в Андреевской деревне для точного выяснения, кто к стороне российской доброжелатели и кто простирается в злых предприятиях, проведали они следующее. Аксаевцы и андреевцы, жители чеченских деревень и казанишевцы из Дагестана, а также крестьяне аварского Умма-хана и дженгутейского Алисолтана будто бы решили все вместе после мусульманского праздника байрама выступить против крепости Кизляра для учинения зла».

В конце июля один из аксаевских владетелей, Касай Уцмиев, побывавший в кумыкских селениях, в письме кизлярскому коменданту доносил: «Будучи в аксаевских аулах, известился, что в урочище, называемом Кара-Тюбе, в буераке собралась толпа горцев из четырехсот человек, которые с негодным намерением следовали в российские места». Насколько стало ему ведомо, намерение восставших заключалось в том, чтобы уничтожить сторожевой пост, находящийся вблизи Каргинского редута.

В течение всего лета 1785 года в лагере Мансура шло усиленное накопление войск. В своих письмах и прокламациях к различным горским народам имам призывал их единодушно выступить с ним против общего врага — российских войск и союзных с ними местных князей. Призывы эти находили отклик среди кабардинцев и дагестанцев, готовых в любое время примкнуть к восставшим, не говоря уже о соотечественниках имама, в большинстве своем перешедших на его сторону. Многие горцы лично приходили в Алды, чтобы послушать проповеди имама. Вот что говорил он им:

«Гордые сыны Кавказа!

Сотни лет наши деды и прадеды защищали свои земли от незваных гостей, пытавшихся силой поработить нас. Десятки тысяч завоевателей сложили здесь свои головы. Но это не стало уроком для тех, кто сегодня хочет завоевать наш край. Богатства Кавказа не дают покоя нашим недругам. Нам приходится постоянно защищать себя. Враги уничтожают наши жилища, сжигают посевы, убивают стариков, женщин и детей. Они строят на нашей земле крепости, рубят наш лес, чтобы им легче было нападать на нас, разводят свиней, наплевав на наши законы и обычаи. Они хотят загнать нас в горы, чтобы мы вымерли от голода.

Но Аллах услышал наши молитвы. Храбрые чеченцы, кабардинцы, аварцы, кумыки и другие наши братья готовы вместе выступить против общего врага. Мы должны разрушить все вражеские крепости — Кизляр, Владикавказ, Моздок и другие. Если мы не уничтожим их, враг выстроит такие же здесь, на нашей земле. И тогда мы простимся со своей свободой, забудем о своей гордости. Этого нам не простят предки, ценой жизни защищавшие отечество от неприятеля, этого не простят наши потомки, и этого, наконец, не простит великий Аллах. Сегодня наша цель — Кизляр. Разрушив его, мы разорвем первое звено в черной цепи рабства, душащей наш родной Кавказ. Это не просто война, а газават. Каждый, кто отдаст жизнь в этой священной войне, будет благословен и станет шахидом. Битва будет нелегкой, но нас вдохновляет то, что мы воюем за правое дело. Это значит, что с нами сам Господь. Настоящие мужчины познаются на поле брани. Поэтому не бойтесь врага, не отступайте назад! Пусть Всевышний поможет нам изгнать неверных с нашей земли!»

2

Волнение все больше охватывало Чечню, Кабарду и Дагестан. Все новые добровольцы вливались в войско Мансура, все новые князья и владетели изъявляли желание примкнуть к нему в походе на Кизляр. Из всех укреплений Кавказской линии Кизляр имел наибольшее стратегическое значение. Эта старейшая из русских крепостей была связующим звеном между Северным Кавказом, Закавказьем и Россией. Тут проходил путь, который связывал Кавказскую линию с Астраханью. Кизляр был первостепенным административным и экономическим центром всего Северного Кавказа. Несомненно, именно этим объясняются настойчивые попытки восставших во главе с Мансуром в течение двух лет (1785–1786) овладеть этим городом.

Взяв Кизляр, имам надеялся разорвать связь Северного Кавказа с Астраханью, а следовательно, перекрыть главную дорогу между Россией и Кавказом. Чтобы полнее представить себе этот город, который так упорно стремился захватить шейх Мансур, приведем описание его, сделанное Гильденштедтом:

«Город и крепость Кизляр лежит девятью верстами ниже Бороздинской на левом берегу Терека, где он продолжает течение свое, имея по левой стороне реку Борозду. Терек при Кизляре ныне очень мелководен; особливо весною и осенью течение воды в нем почти не приметно. Кизляр стоит на низком, глинистом и болотистом берегу, который не токмо во время таянья снегов и дождливой погоды бывает грязен, но и подвержен наводнению; почему и старались сему пособить построением плотин, за которыми прилежно надсматривают во время водополья. Когда в Кизляре и по всему Тереку дуют Восточный и Южный ветры из гор, то причиняют сушь и холод. Около Кизляра и далее простирающаяся мокрая и болотистая почва и многие стоячие воды наполняют часто воздух густыми и вонючими испарениями.

Город разделяется на 4 части: Крепость. Она лежит на левом берегу Терека, почти при истоке Кизлярки, и кругом себя никаких строений не имеет. В ней находятся публичные здания и гарнизонные казармы.

Солдатская слобода при Тереке, несколько сот шагов выше крепости.

Собственно так называемый город. Он лежит на левом берегу между слиянием Кизлярки и старого Терека. В нем находятся домы различных народов, коими населен город, и разделяется город на 8 кварталов.

Армянский квартал, который русские называют Армянской слободою, а татары Арментир.

Грузинский квартал, по-русски Грузинская слобода, а по-татарски Курце-Аул.

Квартал новокрещенов или проселитов, по-татарски Кристиаул, то есть христианская деревня. Он состоит из ногайских и кумыкских татар, также и черкесов, которые в прежние времена приняли христианскую веру, каковых и ныне не мало.

Квартал терских казаков. Как сии, так и новокрещены, составляют Терское войско. Имя они получили от прежних Терков; нынешние все крещены и происходят или от татар, или от черкесов.

Окочирский квартал. Жители кумыкской деревни Окочир, перешед в Кизляр, в нем поселились. Ныне населяют его кумыки и ногайцы, сохранившие магометанский закон.

Черкесский квартал, по-татарски Чергес-аул. В нем живут магометанского закона черкесы, кои большей частию были подданные князя Бекевича.

Квартал казанских татар, по-татарски Казанте-аул. Они перешли сюда из Казани, упражняются в земледелии и состоят в подушном окладе, которого никто из прочих жителей Терека не платит.

Квартал Тезик-аул. В нем живут персияне, которых русские называют тезирами от персидского “тудшир”, то есть купец. Они ведут торг с армянами и грузинцами, податей не платят и военной службы не исправляют. Все сии кварталы с полевой стороны окружены земляным валом.

Четвертая часть города лежит к северо-западу от Кизлярки, в широкой равнине; она от всего города отделена, почему и называют ее татары Кирда-Юлер, то есть полевое строение. В ней находятся виноградные сады и огороды жителей, при которых живут многие грузинцы и армяне.

По причине недостатка в лесах, малое число домов построено по русскому образцу из бревен, по большей же части из сырого кирпича и обожженного. Большая часть домов суть мазанки, построенные из тонких жердей и из сеченой соломы, смешанной с глиною, из чего сделана и крыша. Внутри они весьма низки. Поелику, как почва, так и обмазка домов в сырую погоду смягчаются и покрываются солью, то жилища по всему Тереку, вышепомянутым образом строящиеся, не бывают ни прочны, ни здоровы. Дерево гниет весьма скоро, а кирпичи, разведенные солью, становятся столь рыхлы, что растираются в пальцах».

Так выглядел Кизляр и летом 1785 года. Именно тогда горцы во главе с шейхом Мансуром, стараясь развить военный успех, приобретенный в результате победы над отрядом Пиери, спустились на равнину и начали наступление на крепость. Первым на пути войска Мансура оказался Каргинский редут, расположенный в пяти верстах от Кизляра. Взятие его оказалось делом непростым. Гарнизон редута, составленный из опытных солдат, успешно отбивал атаки горцев, не имевших опыта штурма хорошо оборудованных укреплений. Убедившись, что прямые атаки приведут к большим потерям, шейх Мансур созвал в свою палатку командиров и предложил новый план.

Собрав в окрестностях все, что могло гореть, горцы сложили большие костры. От сильного жара запылали расположенные рядом деревянные строения. Распространившийся пожар перекинулся на стены редута. Воды для тушения пожара защитникам редута негде было взять, так как они были отрезаны войсками Мансура от реки. Сильный ветер широко разносил огонь, и вскоре он достиг порохового погреба. Укрепление вместе с его защитниками взлетело на воздух, горцы захватили несколько пленных и четыре пушки. Это была первая победа войск Мансура, одержанная над регулярными войсками за пределами чеченской территории.

Вдохновленные этим успехом, восставшие в количестве более пяти тысяч человек 15 июля подошли к Кизляру. Город в те дни был охвачен сильнейшей тревогой. Вот как описывает положение один из очевидцев: «Картина весьма печального свойства. Испуганные дети кричали, женщины плакали и, теряя голову, не знали, за что приняться. Седые старики сумрачно глядели на свои семьи, убирали и прятали пожитки. Многие, не веря в возможность удержать город, бежали в Астраханские степи. Казаки с вечера были отправлены навстречу войску мятежника. Перед выходом они заклинали друг друга стоять за родную землю и “падать спиной в Терек” (то есть умереть, не позволив горцам перейти реку), если не удастся остановить “пастуха-волка”, как они назвали Мансура.

Ночь прошла в напряженном ожидании. Под утро, когда измученные жители стали забываться сном, огромной тучей поднялась пыль за Тереком, и повсюду разнеслось: “Идут!” Крепость вздрогнула, словно бы сама земля затряслась, чуя неотвратимую беду. Чтобы ободрить народ, русские и армянские священники ходили по улицам, пели молебны и кропили христиан и стены крепости святой водой. Суета и тревога видны были повсюду, и только солдаты молча стояли на стенах, изготовившись к бою. Чеченцы появились вблизи Кизляра в полдень и начали переправу. Казаки препятствовали им, как могли, и очень многие из них в этом бою “упали спиной в Терек”.

К вечеру войскам Мансура удалось перейти реку, и они двинулись на штурм крепостной ограды, возведенной вокруг форштадта. Пять раз поднимались горцы на приступ, но всякий раз остановлены были огнем крепостных пушек и ружейной стрельбой. Пятый приступ был самым страшным, и военное счастье, казалось, уже повернулось к войскам имама. Кое-где они сумели даже подняться на стены. Защитниками города были брошены в бой последние резервы, а попросту все, кто мог держать в руках оружие. Роковое противостояние длилось более часа, и время это показалось жителям Кизляра бесконечным. Уже наступила темнота, когда горцы были все-таки отбиты и отошли в свой лагерь».

Рано утром русское командование предприняло попытку атаковать горцев силами Томского пехотного полка — единственного воинского соединения, сохранившего способность вести боевые операции после пяти штурмов, предпринятых горцами. Акция эта была во многом психологического свойства. Она должна была продемонстрировать восставшим горцам способность Кизлярского гарнизона к активным действиям. Перед командованием полка была поставлена задача отбросить утомленного безуспешными штурмами противника от крепости.

Выстроившись в каре, солдаты полка под барабанный бой вышли из ворот крепости и двинулись к лагерю восставших. Похоже, что горцам только этого и было надо. После безуспешных попыток овладеть Кизляром, Мансур бросил все свои силы на разгром Томского полка. Атака горцев была против господствующей в то время военной теории проведена сразу с четырех сторон и оказалась настолько мощной, что томичи вынуждены были с большими потерями отступить под прикрытие стен крепости. Спасло их то, что солдатам невероятными усилиями удалось удержать сомкнутый строй.

На другой день, 18 июля, Мансур приказал своим отрядам прекратить штурм и отойти от Кизляра. Он понял, что его войско пока не готово к штурму хорошо укрепленных городов. Для этого у него нет специального оборудования, вооружения, а главное, опыта. Продолжение осады Кизляра могло привести к большим потерям, а этого Мансур не мог допустить. Он понимал, что война на этом не кончится, а на победу может рассчитывать только тот, кто сумеет сохранить войска. Имам дал команду войскам отойти в горы для отдыха и пополнения, а сам возвратился в родное село Алды.

В эти дни им была произнесена последняя из сохраненных народной памятью речей. Имам сказал своим соратникам:

«Дорогие соотечественники! Свободные сыны Кавказа!

Мы доказали врагам, что у них не будет спокойной жизни на нашей земле. Враг понял, что за набеги на наши села мы отплатим ему тем же. Мы не скрывали от неприятеля наш набег на Кизляр. Не шли на крепость, как разбойники, под покровом ночи. Нам не удалось взять город — видно, так было угодно Всевышнему. И все же наш поход был не напрасным. Неприятель ошеломлен нашими действиями. С помощью Всемогущего Аллаха и благодаря вам, мужественные сыны гор, мы смогли уничтожить значительные силы противника и взорвать Каргинский редут вместе с его защитниками. Я поздравляю вас с этим успехом. Теперь враги уже не смогут безнаказанно грабить наши села. Народ проснулся, он понял, что судьба отечества в его руках.

Мы не стали штурмовать Кизляр. Нельзя воевать против пушек и ружей с пиками и кинжалами. Но нельзя падать духом из-за одной неудачи. Придет время, когда не только Кизляр, но и все другие крепости покорятся нам. Наша задача — поднять все кавказские народы на борьбу с захватчиками. Мы зажгли только искру, от которой должен разгореться костер. Только объединившись, народы Кавказа смогут защитить свои земли. Пусть Бог поможет нам стать братьями и найти общий язык со всеми, кто приходит к нам с добром, а не с войной. Помните, все в руках Всевышнего! Верьте в него! Молитесь ему! Давайте милостыню всем нуждающимся! Ваше достояние от этого не убудет, а только прибавится. Будьте прилежны в вере, следуйте закону, очистите ваши души от скверны. Не делайте неугодных Богу деяний. Знайте — все, что сделано вами в этом мире, хорошее и плохое, вспомнится вам в Судный день».

3

Слова Мансура оказали свое действие. Никто или почти никто из восставших не воспринял отступление от Кизляра как поражение. Все вспоминали другое — разгром Каргинского редута, захват четырех пушек и успешное сражение против Томского пехотного полка. Горцы не сомневались, что через некоторое время Кизляр падет к ногам правоверных, которых ведет в бой святой шейх Мансур. Движение кавказских народов разгоралось все жарче на всей протяженности укрепленной линии от Кубани до Терека. Горцы по-прежнему толпами уходили от своих владетелей и старшин и вступали в войско Мансура.

«Народ из повиновения нашего вышел: есть у них намерение, чтобы нас из деревни выгнать», — жаловались князья Андреевской деревни кизлярскому коменданту Вешнякову. Жители Андрея (Эндерея) на общем сходе приняли решение: если среди них окажутся предатели, которые выдадут сведения о планах восставших русским властям, то «такого человека убить и дом с его имением разграбить и сжечь». Владетели, которые придерживались пророссийской ориентации и находились на службе у русских властей, старались удержать своих подвластных от присоединения к имаму Мансуру. Армянин, побывавший в Аксаевской деревне, сообщал, что «князья сами не идут к Ушурме, да и своих подвластных грозят убивать, если те осмелятся уйти к имаму».

Однако не все состоятельные хозяева были непримиримыми противниками Мансура. В лагерь его переходили богатые уздени из многих кумыкских и кабардинских деревень. Князья Андреевской и Аксаевской деревень Темир Хамзин, Ханца Алиев и другие доносили: «Наши подвластные уздени и черный народ лжепророку обещают с каждой мечети отдать по два человека». Произвол горских князей вынуждал узденей обращаться к властям, чтобы последние призвали местных владетелей к порядку или же разрешили узденям переселиться в другие, более спокойные места. Русская администрация, опиравшаяся в своей деятельности на местную аристократию, оставляла жалобы без внимания. Вот почему появление Мансура в Малой Кабарде сразу привлекло к имаму внимание горских крестьян. Подвластный «черный народ» и большинство состоятельных хозяев изъявило готовность стать под знамена имама.

Опора эта, однако, была не очень надежной. Богатые уздени по своему социальному статусу были ближе к владетелям и не желали лишаться нажитого имущества и больших стад скота. В течение всего времени восстания горцев они колебались — то выступали заодно с российскими властями, то примыкали к Мансуру. Из архивных документов явствует, что войско Мансура составляли в основном простые крестьяне. Тем не менее под знамя имама встали некоторые князья и феодалы Большой и Малой Кабарды. Это были Ахмет Дударов из Осетии, сыновья шамхала Тарковского, сын хана Казикумухского из Дагестана и немало других. Впрочем, они покинули имама сразу, как только начались трудности. Позже они оправдывались перед русскими властями тем, что не хотели подвергнуть разорению свои вотчины. Говорили, например, что иначе «самозванец пожег бы деревни и угнал их скот, который по степи при кочевых татарах находился».

Большинство же князей не примыкали к народному движению, а, напротив, боролись с Мансуром, понимая, что выступление горской бедноты направлено также и против них. Такие владетели не раз обращались к царским властям, чтобы те поддержали их вооруженной рукой. «Прошу ради Бога, — писал костековский владетель, — прислать на вспоможение войска, ибо по прибытии шейха в Костековскую деревню все подвластные оному повинуются. В противном случае Костековскую деревню из рук наших отберут, и мы все весьма будем притеснены». «Наш народ весь, — вторили ему аксаевские владетели, — из повиновения вышел, предался бунтовщику и уехал на север в Андреевскую деревню. Просим наказать беспутных, иначе они будут поощряться к злоумышлениям». Чтобы подвигнуть русские власти к активной военной помощи, князья и владетели заявляли в ультимативной форме: «Если оный народ (бунтовщики) не потерпит от России наказания, то их (владетелей) усердия к Российской стороне не будет».

Российские власти поддерживали владетелей и посылали войска для подавления восставших. Направленный в Эндерей ротмистр доносил: «По прибытии в деревню в ней жительствующие народы присягнули, дабы Российскому престолу были верными и князю своему Хамзе Алиеву послушны с тем условием, что если они присягой пренебрегут, то будут изгнаны из деревни либо преданы смерти».

Тем не менее народное движение, возглавляемое шейхом Мансуром, с каждым днем нарастало. Агенты российских властей из горских селений сообщали о том, что «лжепророк» намеревается, еще более увеличив войско, предпринять новый поход на Кизляр. Командующий войсками Кавказской линии генерал-поручик Леонтьев отправился в Кизляр, чтобы принять меры к защите города. Там уже размещались два полка, но сразу же после первого нападения отряда Мансура генерал Леонтьев отправил в крепость Астраханский пехотный полк, стоявший до этого в станице Червленой. Считая эти подкрепления все-таки недостаточными, генерал Леонтьев просил астраханского губернатора прислать в Кизляр отряд калмыков из двух тысяч человек.

Бригадиру Апраксину было приказано со своим отрядом следовать к реке Малке, чтобы не позволить кабардинцам соединиться с восставшими чеченцами. Подполковника Вреде Леонтьев срочно отправил с батальоном мушкетеров на усиление крепости Григориополиса, разделявшей Кабарду и Чечню. Это было вызвано неожиданным сообщением майора Жильцова, находившегося со своим отрядом в этой крепости. В своем рапорте майор писал, что 26 июля к нему прискакал князь Малой Кабарды Жембулат и сообщил, что «шейх Мансур, со своею злодейскою толпою в близком времени намерен сделать нападение на Григориополис». Чтобы более точно удостовериться в этом, Жильцов тотчас же послал в Кабарду своего человека. Тот по возвращении донес, что князь Дол и уздень Берд Хапцуг с их подвластными уехали к Мансуру и что они собираются принять участие в походе Мансура против Григориополиса.

В самом конце июля князь Жембулат вторично приехал в укрепление и сообщил, что Мансур с отрядом чеченцев уже вступил в Малую Кабарду и разместился в Доловой мечети, которая расположена на холме. Затем Мансур отправился в дом князя Дола, а оттуда послал человека за князьями Келеметом, Кайтуком и другими владетелями, в том числе за князем Жембулатом. По прибытии приглашенных шейх Мансур стал их уговаривать, чтобы они присоединились к нему.

Когда владетели Малой Кабарды после встречи с Мансуром разошлись по домам, князья Келемет и Кайтук сразу послали князя Жембулата с донесением в Григориополис. Они просили предупредить русских о происходящем у них и уверить начальника гарнизона, что кабардинские князья, в силу данной ими присяги, остаются верными Российской державе. От имени мирных владетелей они просили позволения отправить их жен, детей и имущество в безопасное место. Они же, вместе с их подданными, намеревались остаться в Кабарде и в случае нападения отряда Мансура защищать себя и свои селения. На самом же деле, несмотря на клятвенные обещания в верности, кабардинские князья, боясь быть разоренными своими же крестьянами, втайне от российских властей, пообещали помочь шейху Мансуру. «Из сего происшествия заключительно было, — отмечал подполковник Вреде, — что кабардинцы все изменили и явно возмутились против России. Уверение их о верности было обманом, дабы тем время выиграть, да имение свое сохранить».

Заручившись поддержкой князей Малой Кабарды, Мансур совместно с отрядом чеченцев и кумыков решил атаковать укрепление Григориополис. Имам прекрасно понимал, что для того чтобы осуществить свои далеко идущие планы, ему необходимо обучить горцев сложной науке войны, в которой решающим успехом могут стать штурмы укрепленных городов Кавказской оборонительной линии. Эта наука в корне отличалась от лихих кавалерийских налетов, столь любимых отчаянными горскими джигитами.

Утром 29 июля 1785 года шейх Мансур предпринял нападение на недавно построенную крепость Григориополис. «Редут этот (Григориополис. — А. М.) расположен на пологом и безлесном скате горы, — описывает город один из современников. — Близ его, с правой и левой сторон — глубокие лощины. С тылу, в версте от него, вершина горы, покрытая лесом». Со стен укрепления было видно, как в ближнем лесу начали собираться вооруженные отряды горцев. Чеченские всадники время от времени выскакивали из лесу со своими знаменами и значками. Точно таким же образом с кабардинской стороны выезжали вооруженные всадники со значками.

Отряды горцев у леса продолжали накапливаться. Подполковник Вреде выслал к ним парламентера, чтобы спросить, для какой цели они собрались. Горцы в переговоры вступать не стали и выстрелами прогнали парламентера. После этого в крепости стали спешно готовиться к обороне и принимать меры для отражения нападения. Все войска были введены в укрепление и расположены вдоль стен. Наиболее слабые места были заставлены провиантским обозом, а промежутки и щели между телегами завалены досками, бревнами и прочим материалом. Казенные лошади и волы, находившиеся в укреплении, были размещены в разных строениях и во рву. Частный скот, не имея места в укреплении, был оставлен за валом и размещен в бывших недалеко от укрепления землянках Селенгинского полка; двери и окна этих землянок были наскоро забиты досками.

Около двух часов дня войско Мансура подошло к Григориополису и окружило его со всех сторон. Наступавшие горцы постарались перекрыть всякое сообщение с крепостью через горные места и на равнине. Восставшими была перехвачена депеша во Владикавказ, посланная с переводчиком Цыганковым в сопровождении семи казаков. На расстоянии более версты от укрепления маленький отряд был окружен горцами, открывшими по нему частый огонь из ружей. Подполковник Вреде тут же отправил на помощь хорунжего Павлова с несколькими казаками. Команда Павлова хотя и подоспела на помощь Цыганкову, однако сама была окружена и захвачена в плен.

Войско горцев спустилось в овраги, окружавшие Григориополис. Там они стреножили своих коней и начали осаду самого укрепления в пешем строю, открыв по нему огонь из ружей. Среди стрелявших чеченцев и кабардинцев виден был в белой одежде сам Мансур. Перестрелка, начавшаяся с двух часов дня, продолжалась до поздних сумерек. Горцам не удалось первым же приступом овладеть Григориополисом. Тогда, используя удачный опыт штурма Каргинского редута, восставшие зажгли сараи, конюшни и другие строения вокруг крепости, принадлежавшие Астраханскому пехотному полку. Как только заполыхали зажженные сараи, воины Мансура под прикрытием густого дыма, сильно затруднившего прицельный огонь русских пушек, сделали отчаянную попытку подняться на стены Григориополиса. Защитники крепости с большим трудом отбили эту опаснейшую атаку.

Осада продолжалась двое суток. Войска, находившиеся в укреплении, в течение всего этого времени оставались без воды. Прежние запасы были истрачены для остановки пожара, устроенного горцами. Подполковник Вреде вынужден был произвести вылазку за пределы крепости с тем, чтобы запастись водой. От успеха этой вылазки во многом зависела судьба города. Восемьдесят егерей и сто казаков под прикрытием огня пушек бросились на засевших вокруг крепости горцев. Завязался жестокий бой. Постепенно горцы, не ожидавшие в этом месте столь сильной атаки, начали отступать. Егеря и казаки добрались до воды, наполнили кадушки и вернулись в крепость раньше, чем горцы успели подтянуть резервы и отрезать им обратный путь.

Григориополис восставшим взять не удалось. Однако неудачей этот поход считать не следует — в нем был получен бесценный боевой опыт. Говоря об осаде Кизляра и Григориополиса, следует отметить, что горцы тут впервые столкнулись с хорошо укрепленными крепостями, которые защищали обученные регулярные войска, имевшие на вооружении артиллерию. Горцы не были подготовлены к овладению крепостями и укреплениями, им только предстояло научиться вести их правильную осаду. При попытке захватить укрепления они действовали стихийным порывом, что редко приносит удачу. Восставшие также не вполне владели тактикой организованного огневого боя на открытой местности. Умевшие прекрасно защищаться и нападать в горных и лесных условиях, на открытой, ровной местности горцы вынуждены были отступать при непосредственном столкновении с регулярными войсками.

Не менее важно и то, что у русских властей была налажена широкая сеть агентуры из числа местных старшин и владетелей, позволявшая раскрывать планы восставших и своевременно перебрасывать силы в различные пункты на Кавказской линии, куда, по донесениям агентов, должны были выступить восставшие. Хотя отдельные князья и владетели, а также некоторая часть узденей перешли на сторону восставших горцев, однако в целом поведение знати носило выжидательный характер и при любой попытке царских властей оказать им помощь, сделать уступки или просто подкупить они изменяли своим восставшим землякам.

Первые организованные выступления горцев против Кизляра и Григориополиса закончились неудачей. Однако разгром Каргинского редута, а главное, смелое наступление против регулярных царских войск, на что до этого времени никто на Кавказе не решался (не считая отдельных набегов и нападений, происходивших довольно часто), сохранили высокий авторитет шейха из Алды. Неимущие горцы, крестьяне и абреки продолжали верить в своего имама и готовы были идти за него в огонь, в воду и под царские пушки. Важно было и то, что с каждым новым боем опыт накапливался, и армия Мансура становилась все более организованной. В окружении шейха появились ветераны и опытные командиры, на которых он мог полностью положиться. Эти люди безгранично верили в своего вождя и повсюду сопровождали его.

1

В начале осени Мансур объявил, что целью очередного похода снова будет Кизляр. Намерение имама повторно выступить против крепости заставило генерал-поручика Потемкина срочно принимать меры. Подполковнику Лунину было приказано в случае продвижения Мансура к Кизляру, соединившись с резервными командами, атаковать горцев прямо в поле.

К кабардинцам было отправлено послание Потемкина, в котором их призывали к спокойствию и повиновению. Генерал уверял, что «ложный имам Мансур не спасет их обманными чудесами от грома и стрел, которые поразят преступников». Кабардинский пристав князь Ураков, собрав князей Кабарды, зачитал им письмо командующего. Собравшиеся встретили его смущенным молчанием и по-прежнему продолжали уходить к Мансуру, а один из владетелей Большой Кабарды разорил селения своих крестьян, ушедших за линию к русским.

Волнения в Кабарде нарастали. Поддерживая постоянные отношения с закубанскими народами и чеченцами, получая послания от имама Мансура, многие кабардинцы продавали свое имущество и на вырученные деньги покупали оружие и лошадей. Соединившись с закубанскими черкесами, они стали совершать регулярные нападения на Кавказскую линию. Большие конные отряды кабардинцев совершили ряд нападений на Константиногорск, селение Нино и даже на укрепление Георгиевское. Один из князей Малой Кабарды, Дол, собрал отряд более чем из 700 человек и, как призывал шейх Мансур, стал нападать на проезжавших рядом с Владикавказом представителей царской администрации. В октябре он даже попытался овладеть русским редутом возле Владикавказа, но неудачно.

Вся Кабарда была в это время разделена на три партии. Первая из них, самая сильная и многочисленная, была предана имаму Мансуру, снабжала его отряды продовольствием и готовилась присоединиться к нему, когда он выступит на Кизляр. Вторая оставалась в нерешительности, но по большей части сочувствовала восставшим. В случае взятия Кизляра эта партия скорее всего присоединилась бы к восставшим. Третья партия, состоявшая из князей и владетелей, продолжала служить России. Однако не исключено, что в случае вступления Мансура в Кабарду и они вынуждены были бы к нему примкнуть, чтобы не пострадать от своих же крестьян.

Шейх Мансур передал кабардинцам свое знамя и просил их, взявши пример с князя Дола, чаще совершать нападения на российские поселения, военные посты и крепости. Нападения Дола сильно беспокоили царскую администрацию, так как создавали угрозу регулярным связям Северного Кавказа с Грузией и всем Закавказьем. Комендант Владикавказа Матцен послал письмо к жившим вблизи крепости ингушам, чтобы они собрались и вместе с российским войском ударили по отряду Дола. Он обещал, что за службу они получат награду. Ингушский старшина Чош собрал 150 человек крестьян и, соединившись с русскими солдатами, заставил Дола отступить в горы. В поощрение за верную службу генерал Потемкин выдал старшине сотню червонцев, брату его пятьдесят червонцев и обоим — по пять аршин сукна на платье. Всем остальным ингушам досталось по четыре аршина сукна. «Сия сумма, — рассудительно заметил Потемкин, — не составляет большого расхода, но приучит горцев к службе нашей усердствовать».

Русские военные посты от кубанской стороны сообщали, что за рекой собираются вооруженные толпы восставших. Казачьими разъездами были замечены три больших (по шестьсот человек) отряда закубанцев, которые явно готовились совершить нападения на российскую сторону. Письма Мансура уже давно доставлялись к закубанским народам через проезжих купцов, однако настоящие связи устанавливаются с того дня, когда здесь появились посланцы имама. Они успешно действуют среди черкесских, адыгейских и ногайских племен, призывая их присоединяться к восставшим.

В конце августа полковник Ляшкевич доносил с Кубани о том, что по всей Адыгее ходят послания и письма от Мансура и что закубанцы срочно продают свой скот, закупают оружие и готовятся к соединению с имамом. Лояльный российским властям закубанский султан Арслан-Гирей отмечал в письме генерал-майору Шемякину, что закубанские народы хотят, переправившись через Кубань, ударить по русским укреплениям. Готовые в любое время напасть на российские границы, закубанцы тем охотнее откликались на призывы мятежного имама, что надеялись еще и на поддержку со стороны Оттоманской Порты.

В то время коменданту турецкого гарнизона в крепости Согуджак было отправлено специальное послание на черкесском языке от адыгейских вождей. Это письмо, оригинал которого извлечен французским историком Беннигсеном из турецких архивов, ясно выражает настроение, царящее среди закубанских горцев:

«Мой владыка, если ты нас спросишь новости об имаме Мансуре, мы ответим, что они хорошие. Наша единственная мысль — это сражаться день и ночь с презренными неверными. Несмотря на то, что численность наших бойцов не очень велика, Всемогущий Бог дарует нам, Его слугам, победу. Но не думай, что одной нашей силы достаточно, чтобы довести до конца эту борьбу. Благодаря твоему благословению и молитвам, только с твоей помощью мы можем добиться победы. Эта земля принадлежит нашему падишаху. Если он пришлет нам свой рескрипт, то мы будем готовы к сражениям следующей весной. В Крыму осталось мало русского войска, русское командование отправило все свои силы против имама Мансура; даже те части, которые находятся в Кум-Кале, отправлены против него».

Мансур в это время оказался в сложном положении. Он объявил о скором походе на Кизляр, но горцы не были готовы к выступлению. Аксаевцы, качкалыковцы и чеченцы пригласили имама к себе для совета. На совете они заявили, что согласны совместно выступить против России, но не на Кизляр, а на многочисленные поселения между Шелкозаводской и Щедринской казачьими станицами. Они не надеялись на удачу под Кизляром и считали, что для начала лучше будет захватить слабо защищенные станицы, угнать табуны лошадей и захватить в плен людей.

Такое предложение в корне меняло планы Мансура, и он попросил время на размышление. Через несколько дней совет собрался снова, и на нем Мансур выступил с новым планом войны. Этот план не исключал нападения на главные крепости Кавказской линии. Имам по-прежнему был убежден, что только такие крупные операции могли решить исход войны. Однако к большим сражениям с регулярными войсками на открытой местности горцы по-прежнему были не готовы. Поэтому новый этап войны должен был представлять собой множество нападений на небольшие укрепления и поселения по всей Кавказской оборонительной линии. По замыслу имама, ни одна дорога с этих пор не должна была оставаться безопасной для русских.

Уже на следующее утро отряд в количестве 400 человек напал на Калиновскую станицу, но особого успеха не имел. Предупрежденные казаки успели подготовиться. Но в это же время другой отряд в составе 200 конных напал на солдатские поселения неподалеку от Владикавказа, угнал 800 голов крупного рогатого скота и увел в плен более 50 человек.

Новый план стал, пожалуй, самым крупным военным успехом чеченского имама во всей его воинской карьере. Мансур сумел преодолеть разобщенность горских народов, которая до сих пор не давала им возможности противостоять объединенным силам крупных держав. Теперь небольшие отряды горцев беспрерывно атаковали небольшие укрепления и станицы в самых разных местах с такой интенсивностью и постоянством, что земля, как говорится, горела под ногами у поселенцев и солдат. Беспрерывные набеги превратились в постоянную головную боль для российской администрации, которая не могла обеспечить спокойствие на огромной территории от Кубани до Астрахани. Русская армия также была совершенно не готова к столь интенсивной партизанской войне. К тому же командование утратило важнейший свой козырь — тайные доклады добровольных и платных агентов-информаторов. Эти доклады прежде давали возможность почти всегда упреждать атаки горцев. Теперь же в силу многочисленности и разнонаправленное™ этих атак оперативная информация потеряла всякий смысл.

Российская военная администрация напоминала медведя, которого со всех сторон кусали пчелы. Как он ни кружился, как ни отмахивался, пчелы продолжали жалить. Войска и переселенцы вынуждены были жить, не выпуская из рук оружия. Ни один торговый караван, ни один транспорт с товарами и вооружением, ни одна делегация не могли отправиться в путь без крупного воинского конвоя. По сути дела войска, казаки и переселенцы оказались заперты в стенах своих поселений. План Мансура имел целью изгнать их обратно в Россию и помешать им захватывать земли чеченцев и других кавказских народов.

Следует признать, что шейх Мансур в это время, по сути, единовластно контролировал обстановку на Северном Кавказе. Так обстояли дела на Кавказской линии, когда генерал-поручик Потемкин 30 сентября 1785 года прибыл из Петербурга в крепость Георгиевскую. Опытный военачальник сразу оценил опасность сложившейся ситуации. «Обстоятельства здешние в крайнем замешательстве, — доносил он в тот же день светлейшему князю Потемкину. — Лжепророк паки собирается напасть на Кизляр и иные наши селения. Все кумыки, чеченцы и прочие горцы, даже часть дагестанцев, стекаются к нему. Закубанцы непрестанно делают уже не только шалости, но и сильные собрания, и постоянные нападения на Линию». Сообщая о том, «с какой злостью все народы, по пространству Линии живущие, устремлялись на возмущение и бунт», генерал Потемкин отмечал, что «лжепророк не токмо не был отучен от дерзостей, но никогда с самого начала так силен не был, как я нашел его ныне».

Накануне прибытия генерала Потемкина на Кавказской линии произошли очередные крупные столкновения. К станице Наурской подошел отряд горцев числом до тысячи человек, который намеревался переправиться через Терек. В то время другая часть восставших атаковала крепость Моздок. Кабардинцы также постоянно вторгались в пределы русских границ, угоняли скот и уводили в плен людей. Осенью 1785 года восставшие кабардинцы пробрались через линию на реку Куру, разграбили деревню Черкесскую и всех жителей увели с собой. Примеру восставших чеченцев и кабардинцев следовали закубанские народы.

Генерал Потемкин начал действовать. Помимо мер военного устрашения, он продолжал рассылать письма и прокламации, пытаясь переманить на свою сторону то крестьян, то владетелей. Однако эти попытки серьезного действия не имели. «Многие донесения уверяют меня, — писал костековскому владетелю Хамзе Алишеву кизлярский комендант Вешняков, — что горцы собираются выступить в российские пределы, и путь их лежит непременно через кумыкские селения. Соблюдая верность российской стороне, вам следует воспретить проезд горцам через свои селения, а паром через реку Койсу разобрать, чтобы не могли им воспользоваться».

Грузин по имени Петр, находившийся в плену в Аксаевской деревне, а оттуда проданный в другое горское селение, где проживали мичкизцы (чеченцы, жившие по реке Мичик), в письме к кизлярскому коменданту просил выкупить его и сообщал, «что жители тех деревень хотят непременно идти на Кизляр. Богом клянусь, — утверждал пленник, — что у них двадцать тысяч конницы и пятнадцать тысяч пехоты, и намерение их выступить через две недели на Кизляр крепкое».

Хотя сообщаемые грузином Петром сведения о численности войск Мансура не слишком заслуживают доверия, несомненно, что под знамя имама к осени собралось большое число бойцов. Летучие нападения горцев в последнее время часто были успешными. Русские войска, состоявшие преимущественно из пехоты, не могли успешно противодействовать отрядам конников, совершавших быстрые и неожиданные перемещения. Рассредоточенные по всей границе небольшими отрядами, они не могли своевременно сосредоточиться для нанесения сильного удара. Кавалерийские полки на Кавказской линии находились в особенно плохом состоянии. Они не были укомплектованы людьми; большой недостаток ощущался и в лошадях.

2

Поздней осенью 1785 года вся русская граница от Черного до Каспийского морей полыхала, подвергаясь постоянным нападениям местных народов. Генерал Потемкин вынужден был произвести реорганизацию обороны линии. Из всех наличных войск он составил три больших отряда. Один должен был сдерживать кумыков, дагестанцев и чеченцев, другой — кабардинцев, третий — закубанцев. В соответствии с этим решением для борьбы с шейхом Мансуром на Терек были посланы войска под командованием генерал-майора Шемякина. Для отражения набегов из Большой и Малой Кабарды туда направлялись войска под командованием самого генерала Потемкина. Третий отряд во главе с бригадиром Апраксиным, расположившийся у Невинного Мыса, должен был контролировать пространство от Прочного Окопа до крепости Константиногорская.

Не используя до времени военные средства для предотвращения нападений горцев, Потемкин снова разослал прокламации к народам, которые находились на стороне Мансура. Из некоторых мест он получил ответы. В письме от 12 октября 1785 года на татарском (кумыкском) языке жители и старшины селений Большие Атаги, Чечен-Аул и Алды сообщали, что проживающий у них имам не имеет враждебных намерений по отношению к русским. Шейх Мансур только прославляет мусульманскую религию, требует строго соблюдать закон, а воров казнит без пощады. В то же время старшины откровенно признавались, что без позволения имама не могут и не смеют вступать в переговоры с властями.

«Мы находимся в точном послушании имама Мансура, — писали чеченские старшины, — что он прикажет, то и делаем. Он есть удостоенный и избранный от Бога человек, добрый и справедливый и не велит обижать христиан и других беззаконников, а призывает наблюдать закон мусульманский. Стороне вашей убытку он не желает. Потому ныне, что он прикажет, то и исполнять будем».

Алдынский имам начал собирать в своем родном ауле объединенное войско кавказских народов для нового большого похода на Кизляр. Он уверял собравшихся под его знамя, что ему было видение, которое говорит о том, что на этот раз их ждет удача. К бригадиру Вешнякову приехали сыновья старшего андреевского владетеля Темира Хамзина — Казий, Девлетгирей и внук его Солтанмамут. Они сообщили, что за исключением самого владетеля, его сыновей и родственников все остальные костековские жители и часть аксаевских князей и узденей вместе с их крестьянами перешли в лагерь Мансура. Сам имам якобы собирался в ближайшее время совершить нападение на морскую пристань в Дагестане — будущий Порт-Петровск. Он планировал захватить здесь провиант, которым снабжались русские войска, прервать их сообщение с Астраханью и станицами Гребен-ского и Семейного казачьих войск, после чего приступить к осаде Кизляра. Но это сообщение оказалось ложным — Мансур стал действовать совершенно иначе.

19 августа кизлярский комендант получил рапорт от находящегося на противоположной стороне Терека казачьего дозора. Атаман Петр Сехин сообщал, что шейх Мансур с большим числом вооруженных горцев, пользуясь обмелением Терека и возможностью перейти его вброд, стал переправляться на левый берег в 15 верстах от Кизляра. После благополучной переправы отряд Мансура подошел к урочищу Буйвалы, которое находилось верстах в семи от Кизляра, и расположился в садах, окружавших город и принадлежавших его жителям. 20 августа отряд Мансура находился на том же месте, опустошая сады и сжигая строения. Только вечером, желая овладеть ретраншаментом — валом, которым кизлярские власти обнесли крепость при известии о походе горцев, — Мансур атаковал русские войска.

Длительная подготовка шейха к нападению на Кизляр позволила бригадиру Вешнякову принять серьезные меры предосторожности, которые сослужили добрую службу. Для обороны крепости ретраншамент был разделен на две части: правая сторона, защищавшая дома тезикских и окоченских татар, находилась в ведомстве капитана Терского казачьего войска князя Бековича Черкасского, а левая сторона, защищавшая дома грузин и армян, — в ведомстве плац-майора Боярского. Для обороны города был собран отряд в две тысячи пятьсот человек, в составе которого находились две роты Астраханского и Кизлярского полков, гребенские и терские казаки. Кроме того, было и ополчение, составленное из грузин, армян и калмыков, добровольно вызвавшихся защищать свой город. Гарнизонный батальон был оставлен в крепости, в резерве, за ретраншаментом стал лагерем Томский пехотный полк в составе 720 человек под командованием полковника И. М. Лунина.

21 августа 1785 года, в десятом часу вечера, отряд Мансура предпринял атаку на Томский пехотный полк. Солдаты, построившись в каре, встретили горцев огнем. Атаки продолжались около часа и привели к большим потерям. Не желая терять людей, полковник Лунин построил из каре треугольник и одним из углов начал отступление в крепость. Горцы наседали на отступающих и пытались окружить их. Наступали они довольно искусно, залегая в лощинах и ямах и прячась за различными укрытиями. Лунин приказал отступать быстрее. Воины Мансура погнались за ними, но на подходе к крепости были встречены огнем из пушек. Схватка эта привела к большим потерям с обеих сторон. Согласно рапорту полковника Лунина, горцы во время нападения на Кизляр потеряли якобы убитыми и ранеными более тысячи человек, включая несколько представителей знати. «Со стороны же защитников Кизляра, — отмечал Лунин, — при отражении войск Ушурмы убит один извозчик из Томского пехотного полка, ранены 7 солдат из того же полка». Эти данные, как и в других случаях, явно преувеличивают потери противника и преуменьшают собственные, поэтому доверять им не стоит.

На этот раз войска восставших больше штурмовать город не стали. Проведя ночь у реки Новый Терек, в двадцати верстах от Кизляра, они рано утром 22 августа поднялись и, разделившись на три части, направились в разные стороны. Одна часть двинулась по дороге, пролегавшей по морскому берегу; другая — к кумыкскому селению Эндерей, а третья — в чеченские селения. Новость об отходе атакующих была встречена в Кизляре с невероятным облегчением. Говоря о заслугах кизлярского гарнизона, полковник Лунин доносил, что особенно храбро защищались гребенские казаки с их атаманом Петром Сехиным. Отличились также терские казаки, находившиеся под командованием князя Бековича-Черкасского.

«Владелец Костековской деревни Хамза Алишев, старик 80 лет, слепой, имевший чин капитана, оставался в верности России неколебим, — писал генерал Потемкин светлейшему князю Потемкину. — Андреевский владелец Темир, старик благонамеренный, также не колебался в верности. Дети его (Кази, Девлетгирей и внук Солтанмамут), которые всегда показывали усердие к службе Ее Императорскому Величеству, были извещателями о намерениях Мансура. Другие два андреевских владетеля — старик Муртазали и Девлетгирей Баматов, также оказывали свою верность императорскому престолу. Что касается до Девлет-Гирея Баматова, прошу покорно Вашу Светлость оказать ему особое отличие, так как он никогда не покушался на бунт, и, ведая сие, ших Мансур искал всемерно случая его повесить».

Отношение к Мансуру раскалывало пополам не только горские общества, но и отдельные семьи. Например, сын андреевского владетеля Муртазали Чапалов был главным пособником и любимцем шейха Мансура. Из других аксаевских владетелей, кроме Айдара, который хотя бы внешне показывал верность царским властям, все остальные вместе с их подвластными крестьянами участвовали при нападении на крепость Кизляр. В отряде Мансура кроме жителей большинства чеченских аулов были также лезгины, тавлинцы и часть тарковцев, подвластных шамхалу. Сам же владетель Тарковский не принимал участия в нападении на Кизляр и держался в стороне от Мансура. Такой же позиции придерживались другие дагестанские правители — аварский Умма-хан, кайтагский Амир-Хамза, табасаранский Сухраб-Бек.

В то время как Мансур со своим отрядом искал возможность прорваться через Терек и устремиться на Кизляр, визирь Тарковского шамхала Лаварслан, часто выезжавший по велению своего господина к царским властям, прибыл к генералу Потемкину с письмом, в котором шамхал поздравлял командующего с прибытием на линию. Обратный отъезд Лаварслана совпал с походом отряда Мансура на Кизляр. Отправляя визиря обратно, Потемкин передал с ним послание, в котором упрекал шамхала за то, что в числе бунтовщиков были и его подвластные. «Я уверен, — писал генерал-поручик, — что тарковцы были в отряде Мансура без позволения своего владетеля, а потому прошу, чтобы Вы не допускали впредь своих подвластных к бунтовщикам. Отступление Мансура, которое последовало почти перед глазами визиря Лаварслана, будет сильным поводом удержать Ваши народы».

Князь Малой Кабарды Дол, который вместе со своими узденями и подвластными давно перешел на сторону Мансура, принимал самое активное участие в нападении горцев на Кизляр и все время неотлучно находился при имаме. В рапорте от 29 ноября 1785 года на имя светлейшего князя Потемкина генерал-поручик Потемкин сообщал о владетелях Большой и Малой Кабарды, которые были либо прямыми соучастниками Мансура при нападении на Кизляр, либо сочувствовали ему, сохраняя нейтральное положение. Генерал отмечал, что из всех кабардинских князей «непоколебимо в верности к России» пребывали только Девлетгирей Касаев и его брат Бекмурза.

Владетель Исмаил Темрюков, племянник Мисоста Баматова, указывал далее Потемкин, «был в продолжение бунта одним из главнейших плутов, а Кайсын Джанхотов был послушником главного бунтовщика шиха и неоднократно ездил к нему на советы». Владетель Тепсаруко из Малой Кабарды все время осады Кизляра восставшими «постоянно пребывал спокойным». Даже в то время, когда «бунтовщик ших» приближался с отрядом к Тереку у Татартупа, он запрещал своим подвластным присоединяться к восставшим. Остальные владетели Малой Кабарды, Кайтука и Келемет, «хотя и имели наклонность к Мансуру внутренне, однако не давали проявляться ей наружно». Владелец Большой Кабарды капитан Шабазгирей Куденетов, человек по своему характеру двоедушный, старался угождать обеим сторонам. Из числа известных узденей более всех свою верность российской стороне оказал Девлетука Танбиев, который, по мнению генерала Потемкина, заслуживает отличия. Говоря о тех средствах, благодаря которым более всего можно было привлечь к себе кабардинских владетелей, генерал Потемкин прямо указывал, что «все они генерально весьма жадны к деньгам».

Во время нападения горцев на Кизляр «взбунтовались кочующие близ оного ногайские татары», которые «подавали помощь горцам в отгоне у кизлярских обывателей табунов и причинении им еще другого вреда». Кроме того, восставшие переправили ногайцев на левый берег реки Бекетея, «убили бывших при них Терского войска солдат, сожгли деревню господина надворного советника Тарумова». Подоспевший отряд казаков во главе с полковником Савельевым успел занять переправы через Терек. В завязавшейся перестрелке горцы понесли потери: были взяты в плен семь человек тарковцев и три человека аксаевцев. Тарковцы на допросе показали, что они ушли к Мансуру тайно, «не с позволения своего шамхала». Аксаевцы объясняли свое присоединение к отряду Мансура тем, что шли сюда, «смотря на других, и верили алдынскому имаму».

Генерал-поручик Потемкин отмечал поддержку Мансура и другими кавказскими народами, включая давних неприятелей горцев — кочевников-ногайцев. «О готовности ногайцев отойти к бунтовщику я имел честь доносить Вашей светлости, — отмечал он в рапорте светлейшему князю. — Виновниками такой наклонности были их муллы и старшины, которые ныне под стражею находятся в Кизляре… Нужно оных строго наказать, дабы другие, видя, покушаться перестали». Кизлярские татары (оседлые тезикские и окоченские), подстрекаемые их кади и старшинами, также снялись со своих мест и во время нападения отряда Мансура попытались присоединиться к нему. Однако их перехватили войска полковника Савельева, занявшие переправы по Старому Тереку.

3

Несмотря на успокоительные рапорты, положение на Кавказской линии оставалось по-прежнему напряженным. Хорошо информированный историк П. Г. Бутков свидетельствует: «По распоряжению Ушурмы горцы единовременно сделали нападения на все места, занятые войсками кавказского корпуса. Так, большекабардинцы напали в августе месяце на отряд генерал-майора Шемякина, стоявший в вершинах реки Малки у Бештовых гор. Вторгались неоднократно большими силами на пограничную линию, производя грабежи, опустошения и убийства. В это же время закубанцы вторгались на Линию и покушались овладеть Прочноокопской крепостью. Дагестанцы, в числе 20 тысяч человек, подущенные ахалцихским пашою и подкрепленные турками, производили опустошения в сентябре, октябре и ноябре, в Грузии и Имеретии. Предводителями их были: Омархан Аварский, Алисолтан Дженгутейский, кади Акушинский и некоторые из ближайших сообщников Ушурмы. Возмущение на Кавказе распространилось до такой степени, что полностью прекратилось сообщение Грузии с пограничной линией…»

Неудача второй атаки на Кизляр не привела Мансура в уныние. Он сумел сохранить войско и надеялся, что преданные ему кумыкские и кабардинские владетели поднимут подвластные им народы на новую военную акцию. «Ушурма снова приобрел расположение умов, воспаленных мщением и восстанием, — писал тот же П. Г. Бутков. — Многочисленные толпы опять отовсюду стекались к нему». Посланный царскими властями с тайным заданием в Тарки, а оттуда в дагестанские селения окоченский татарин Вали Килякаев по возвращении сообщил, что видел, как жители дагестанских селений Казанищ, Губден, Хунтаркали, Ерпели, Карабудах-кента, Каякента, Усемкента и других группами по десять-пятнадцать человек уходили к Мансуру. Возвратясь из Тарков в Кумыкию, Килякаев узнал также, что отдельные кумыкские владетели дали Мансуру свое согласие на участие в его походах и в подтверждение этого дали ему аманатов (заложников). Как правило, Мансур брал аманатов только у тех владетелей, которых считал ненадежными. Так, андреевские владетели Чепалов, Аджимуртазалиев, уздень Казбек Умашев отдали в аманаты Мансуру своих детей; другие же владетели — Аджи и Бамат Кандауров — от дачи аманатов воздержались.

«Если имам снова возьмет движение к Кизляру, — сообщал Килякаев, — то андреевцы к нему пристанут. Теперь же он имеет намерение, выехавши из жилища, первый стан взять на реке Ярык-су, где владельцев аксаевских понудит присоединиться к себе, а потом перейдет в урочище Казьму. В настоящее время войско, собранное Мансуром, еще не в большом количестве». В письме от андреевского владельца Темира Хамзина к бригадиру Вешнякову сообщалось, что владетели Али-Солтан Камбулатов, Чепалов, Аджимуртаза-лиев со своими узденями и подвластными крестьянами до сих пор остаются на стороне Мансура и «никак не соглашаются оставить свои злонамерения… Князья же Аксаевские между собой условились присягою, что в толпу алдынского шиха не вмешиваются и повелениям его не повинуются».

В начале сентября 1785 года Мансур, находясь в селении Горячевское, подвластном аксаевским князьям, стал уверять его жителей, что ожидает прибытия к себе чеченских отрядов и после того пойдет вновь на Кизляр или на Калиновскую станицу. «Кумыки просят меня идти на Кизляр, — говорил имам, — а чеченцы желают напасть на Калиновскую станицу. После совета мы решим, куда идти». Однако совещание так и не состоялось. Не дождавшись прибытия чеченских отрядов, Мансур отправился на речку Ярык-су и водрузил здесь свое знамя. С ним прибыло до пятисот человек войска, несколько кабардинских владетелей и кумыкских князей. Продовольствие вскоре было израсходовано, после чего большинство горцев вынуждено было разойтись по домам.

Сам Мансур отправился к Костековской деревне и, не доходя до нее верст десять, решил сделать привал и укрепиться на случай, если царские войска его будут преследовать. Как показывал Кайтука Баков 29 сентября 1785 года, Ушурма письмами стал призывать к себе чеченцев, уверяя, что после Курбан-байрама все собравшиеся по его призыву не только легко овладеют Кизляром, но и будут иметь удачу во всем.

Агитация имама возымела действие. К концу сентября даже среди всегда лояльных к российским властям ингушей и осетин началось брожение. Их мурзы и старшины сообщали, что действия соседних народов: закубанцев, чеченцев, кабардинцев, дагестанцев, подстрекаемых Мансуром, — вызывают волнения среди ингушских и осетинских крестьян. В рапорте на имя генерала Потемкина подполковник Матцен 30 сентября 1785 года отмечал, что ингуши и осетины после движения горцев на Кизляр взволновались и, забыв присягу, стали совершать нападения на своих владетелей и российские посты как на равнинной части, так и в горах. 17 сентября 1785 года против ингушей и осетин, которые, соединившись недалеко от Владикавказа, совершали частые нападения на русские укрепления, царские власти послали войска под командованием капитана Пахомова. 26 сентября отряд восставших горцев числом пятьсот человек, в числе которых, по сообщению ингушского владетеля из деревни Шолхи Чоша, находились жившие до сих пор мирно жители Карабулака и часть чеченцев, напал даже на саму крепость Владикавказ.

В это время по всему Кавказу разнесся слух, что турецкое правительство, которое всегда враждовало с Россией, прислало Мансуру письмо о том, что «если ему надобны деньги, пушки и войско, то все ему пришлют». Говорили, будто от паши Ахалцихского уже отправлены Мансуру деньги и знамя, «которые он получит через услужливых людей». Эти слухи ободрили племена, живущие по правому флангу Кавказской линии, и они стали действовать против царских войск решительнее и активнее. 1 октября 1785 года полковой есаул Корней Студеницкий доносил, что закубанские татары или черкесы из аулов, расположенных вблизи военных укреплений, напали на укрепленный редут российских войск. 2 октября, согласно донесению подпоручика Бутырского пехотного полка Кузьмищева, закубанцы численностью около 300 человек, перейдя на правый берег Кубани, напали на Невинный редут; в этот же день другой отряд совершил нападение на Кубанский редут. 4 октября Мансур приказал отряду из 400 человек переправиться через Терек и совершить нападение на Калиновскую станицу. Эта попытка не удалась — во время переправы горцы были встречены сильным пушечным огнем и повернули назад.

В рапорте на имя флигель-адъютанта Апраксина полковник К. И. Муфель сообщал, что 10 октября закубанские народы числом до 2 тысяч человек пытались прорваться за Кавказскую линию к Ставрополю, перейдя реку Кубань, но были отбиты. В тот же день отряд горцев до тысячи человек переправился через Кубань у Овечьего брода и устремился на российские военные укрепления. В происшедшем столкновении с обеих сторон были убитые и раненые. Тогда же отряд кабардинцев из 400 человек напал на селение Нино и угнал 500 лошадей и 800 овец. Еще один отряд пробрался на линию выше крепости Константиногорска, разгромил несколько военных поселений и взял в плен 31 человека.

К бригадиру Вешнякову, который пристально следил за волнениями горцев, все чаще поступали сведения от агентов, посланных в горы для выяснения намерений Мансура, о предполагавшемся третьем походе на Кизляр. Нередко случалось, что доставляемые агентами сведения из горских селений оказывались ложными. Полковник Савельев получил известие от бригадира И. С. Вешнякова, что Мансур во главе большого отряда ночью или рано утром атакует отряд полковника Лунина или же нападет на Кизляр. На помощь Лунину был срочно отправлен атаман Федоров с командой, а затем в Кизляр прибыл сам полковник Савельев, имея при себе полк и две мушкетерские роты. Однако брагунские владетели Кучук и Росланбек, которые в тот же день встретили полковника Савельева, сообщили, что Мансур со вчерашнего дня никуда не выезжал, к тому же многие горцы разошлись по своим селениям для уборки урожая.

Осенью 1785 года картина не изменилась — весь Северный Кавказ был по-прежнему охвачен восстанием. Движению, однако, по-прежнему недоставало единого руководства. В этом был его главный изъян и основная трудность. Имам понимал, как сложно будет ему собрать все маленькие войны в одну большую и сделать ее победоносной, подчинив своей воле. Никогда и никому до сих пор не удавалось создать из непокорных кавказских горцев организованную, и беспрекословно подчиняющуюся приказам, военную организацию — армию.

Мансур сумел развернуть на Кавказе невиданную прежде народную войну. Это, несомненно, было главной его заслугой. Но окончательной и полной победы он мог добиться только в том случае, если сумеет объединить в один пожар все великое множество разрозненных костров. Восставшие горцы должны были превратиться в единую и послушную воле имама армию. Совершить такое мог только он и больше никто.