Шофер. Назад в СССР

Глава 23

— Я из Милиции! Чего вы к ней цепляетесь?! — Кричал Сашка.

Света же, глаза на мокром месте, перепуганным ребенком стояла рядом с ним в небывалом оцепенении.

— Да что ты ругаесся? — Улыбался ему чернявенький невысокий паренек, — знаем мы вас таких, милиционеров.

— В прошлый раз, — начал другой, пухлый, но молодой парень-черкес с большим животом, натягивающим цветастую рубаху, — сестра моя орехи по станице собирала, чтобы сдать, так ей тоже сказал мужик, что он из милиции. Что нельзя орехи тут собирать. А что оказалось? Наврал! Колхозником он обычным был! И ты врешь?

— Эй, красавица, да не плачь ты, — говорил невысокий, но коренастый молодой черкес, — у нас, в ауле вам лучшей будет, чем тут! Поехали с нами!

Я шел быстро. До боли сжимал кулаки. Обычно, понимал я, холодным своим умом, что могут быть последствия за драку. Понимал и принимал их, если уж без драки было никак. Готов был ответить.

Сейчас я то же самое ощущал. Даже не смотря на то, что с черкесской молодежью у нас дело иметь не каждый хотел. Потому как известны были случаи кровной мести, разбойных нападений и прочих бесчинств, что устраивали черкесская молодежь тут и там в крае.

Естественно, такие их преступления пресекались милицией, и виновных наказывали. Черкесская община всячески осуждала виновников, но лихих, бесшабашных черкесят от этого не становилось меньше. Хоть и далеко не каждый из них, был таков. Но как и везде среди других народов, находились и в ауле всякие негодяи.

Жила черкесская община в ауле под Красной. И излюбленным занятием молодых аульских парней, было увозить с Красной молодых девочек-станичниц прямо к себе. Чаще всего, по их же, этих девочек, желанию.

— Ну что же ты плачешь? — Улыбался невысокий черкешонок, — поехали с нами! У нас плакать тебе больше не придется!

Я решительно вошел в группу. Встал между черкесской молодежью и Александром со Светой.

Трое черкесов уставились на меня удивленно.

— Игорь? — Услышал я за спиной тихий Светин вопрос.

— А ты, парень, кто такой? — Нахмурился толстый, — чего лезешь не в свое дело?

Остальные двое посмотрели на меня мрачно. Не отрывая взгляда, они молчали. Прекрасно понимали, что случись чего, на их стороне преимущество. Хотя бы и численное.

— А тебе чего от моей сестры надо? — Сказал я холодно, — не видишь, что ли, она гуляет со своим женихом?

— Да это ж разве жених? — Сказал коренастый, — так, непонятно что. Вот Альмир наш, — кивнул он на худощавого, — вот это жених. Что надо жених. Любому вашему, станичному, жениху жених. Так что, — он растянулся в улыбке, — ты сам радоваться должен, что твоей сестре предлагают к нам жить пойти.

— А я вам предлагаю катиться к чертовой матери, — сказал я холодно.

Они замолчали. Переглянулись. Коренастый, начал что-то на своем шипящем языке. Худощавый, которого назвали Альмиром, подхватил, ответил парой непонятных слов. Потом заговорил толстяк, и вся троица засмеялась.

— А по-русски? — Нахмурился я, — боитесь говорить?

— А ты нам не указывай, — огрызнулся коренастый, — на каком языке нам разговаривать. Ни то дам тебе прямо по голове.

Я увидел, как у худощавого в руках блеснул нож, который, он, впрочем, тут же спрятал за спиной.

— Ну тогда, — я принялся закатывать рукава рубашки, — интересно мне вот что.

— Что?

— На каком языке ты орать будешь, когда я тебя стану бить?

— Игорь, — шепнул мне за спиной Саша, — не надо. Тут у нас постовые где-то ходят. Я сейчас за ними…

— Да? Ну, попробуй ударь, — улыбнулся худощавый.

— Нож выбрось, — ухмыльнулся я, — или так, на кулаках, кишка тонка драться? Только железяками размахивать можешь.

Молодой сгорбился. Его правильных черт кавказское лицо неприятно сморщилось. Кажется, я добился, чего хотел. Зацепил его гордость. Видя своего приятеля, остальные двое, будто бы даже напугались, глядя, как он закипает.

— Ладно-ладно, — первым не выдержал полный, поглядывая на милицейских постовых, что заинтересовались группкой, стоящей в тени и уже приближались, — ладно тебе, брат. Не стоит он того.

Толстяк аккуратно тронул худощавого своей крепкой рукою за плечо, потормошил. Альмир будто бы проснувшись ото сна, вздрогнул. Искривил смуглые, очень темные в сумерках губы.

— Сержант Владимир Кустов, — приблизился, отдавая честь милиционер, — что у вас тут за митинг творится?

Вместе с Кустовым приблизились еще двое постовых. Все представились, отдали честь.

— Да ничего! — Тут же повеселел худощавый Альмир. Показал пустые руки, — ничего! Просто хороших знакомых встретили!

— Угу! Знакомцы наши, — подтвердил коренастый и приблизился ко мне, протянул руку, — до свидания, друг дорогой!

Я опустил взгляд на его пятерню, но больше даже не пошевелился.

— Ходи, оборачивайся, — шепнул коренастый.

— Чего? — Ухмыльнулся я, — громче, а-то я не расслышал.

Черкесенок зыркнул на милицию, втянув голову в плечи, неприятно скривился. После вся троица ушла.

— Сань, нормально все? — обратился милиционер к Сане.

— Пойдет, — посмотрел в спины удаляющимся черкесятам Сашка.

— Хорошо что вовремя успели, — сказал один из милиционеров, — нам тут, на клубе, драки не нужны. В прошлом месяце уже так двоих «товарищей» задержали. Повздорили из-за девицы.

— Обычное дело, — кивнул Кустов.

— Может, догоним? — Спросил третий, глядя на удаляющихся черкесов, — и в уазик их? Для профилактики.

— Да за что? — Зыркнул на него сержант, — энти хитрые. На глазах милиции лишнего не сделают.

Когда мы распрощались с милицией, Света бросилась мне на грудь, прижалась.

— Да что ж нигде нет мне покою? — всхлипнула она, — то Серый! Теперь вот это!

Ох… Разве ж можно ей, Светке, рассказать, что виной всему ее девичья редкая красота, которую она и сама, по возрасту своему, еще не осознает до конца. Раньше, думал я часто над этим. Что именно Светина красота стала причиной ее смерти. И от этих мыслей всегда было мне до жути невесело.

Это сейчас она еще почти дите. Не ушли из ее лица детские округлые черты. А вот через несколько лет, когда полностью оформится Светка, станет она еще краше нынешнего. И каждого мужика придется от нее отгонять, потому как проходу ей не будет.

— Спасибо, Игорь, — смущенно сказал мне Саша, — если б ты не появился, я бы против них троих и не смог бы стоять. Конечно, — он посмотрел на прижавшуюся ко мне Свету, — не дал бы им Светку в обиду. Но непонятно, как бы оно все покатилось без тебя.

Я улыбнулся, отнял Свету от груди.

— Хочу домой, — всхлипнул девушка, — не хочу больше тут гулять.

— Сань? — Спросил я.

— Ммм?

— Отведи Свету домой, пожалуйста.

— Хорошо, — опустив глаза, ответил Саня, — сейчас мужиков кликну. Наряд нас с ней быстренько домчит. И еще, — Саня глянул по сторонам. Приблизился, — можно тебя на два слова. Хочу кое-что сказать.

— Пойди, Света, — подтолкнул я сестру к площади, — на светлом постой. Сейчас Саня тебя домой отвезет.

— В общем, — сказал молодой милиционер, провожая взглядом мою сестру, — чувствую я теперь перед тобой вину, что так сегодня вышло.

— Ничего, — вздохнул я, — бывает иногда.

— Да не, — покачал Саня головой. — не. Хочу как-то тебе теперь взамен на прощенье помочь. Нравится мне Светка, понимаешь? Нравится. А теперь я переживаю, что ты не пустишь ее больше со мной.

Я не ответил, глядя на высокого Саню снизу вверх.

— В общем, — он вздохнул, — секретом следственным поделюсь. Но только тебе. Не неси ты его больше никуда.

Я нахмурился. Поджал губы.

— Ну?

— Правда то, что ты подумал, — сказал он, — с твоего заявления началось громкое армавирское дело. По случайности, али так вышло, но всему виной оно. И теперь, не поймешь, как это обернется. Потому, предупреждением тебе мои слова будут.

— Понял, — только и сказал я, — ладно, Саша. Спасибо. Иди к Свете, — кивнул я на сестру, — а то вон она, как там жмется. Совсем одна.

Когда я вернулся к Маше, была она уже не одна.

— Да пойми же ты, — Крутился вокруг нее Стенька, — я же тебе, как лучше говорю! Не понимаешь, что он с тобой поиграется и бросит!

— Нет, Стёпа, — мотнула головой Маша, — не верю я тебе. Ты уже свел нас с Игорем в неприятную с Мятым встречу! А теперь еще что-то замыслил?

— Да нет! Ни на что я уж от тебя не надеюсь, Маша! Только предостеречь хочу!

Когда я приблизился, Стенька замолчал. Глянул на меня. Маша тоже посмотрела растерянным взглядом.

— В прошлый раз я с тобой по-хорошему, — сказал я Сеньке, — а ты снова вокруг Машки вьешься?

Стенька поджал губы. Его освещенное уличным светом лицо исказилось грустным и хмурым выражением. Повременив пару мгновений, он зашагал к клубу.

— Снова пристает, — присел я рядом с Машей.

— Угу, — вздохнула она, — Слушай, Игорь.

— Ммм?

— А кто такая Юля?

— Какая Юля? — Не понял я.

Маша удивленно посмотрела на меня, разомкнула пухленькие губки.

Однако я действительно не помнил никакую Юлю. Может это девушка из того времени, когда я еще не попал сюда? Ведь тут есть много людей, которых не было в моем прошлом. Может то же самое и с этой Юлей?

— Недавно у меня был солнечный удар, — сказал я, — и поэтому я потерял память. Не сильно, но все же кое-что забыл.

Маша нахмурилась.

— Никогда я не слышала, чтобы от солнечного удара теряли память. Если ты не хочешь говорить, то не выдумывай, пожалуйста.

— От солнечного удара, может, быть и не теряют, — я потер голову, — а от удара головой, вполне. В обморок я упал и ударился. Не вру я. Правда ничего не помню.

Маша задумалась. Громко сглотнула слюну.

— Стенька сказал, — начала она, — что была у тебя какая-то Юлька. Что ты с ней гулял зимой. А потом бросил, — она опустила глаза, — поматросил, значит.

Я хмыкнул.

— Не помню. Может быть, и было такое. Да вот только разве ж не происходит между людьми такое, что они расходятся?

— Происходит, — грустно сказала Маша.

— Ты красивая, Маша, — заглянул я ей в глаза, — тронул подбородок, — и добрая. А мне другого не надо.

Маша улыбнулась.

— Может, это он специально? Стенька-то? — Сказала Маша, — хочет нас рассорить?

— Может, — сказал я, — поговорю с ним завтра на гараже. Ну что, — я встал, — пойдем танцевать?

Маша встала, и я тут же привлек ее к себе, прижал горячее ее, пахнущее приятным девичьим потом тело. Тут же почувствовал, как ее тепло передается мне. Маша при этом глухо вздохнула. Как бы удивленно посмотрела мне в глаза.

— Чего ты, Игорь? — Прошептала она своими пухленькими губками.

Я не ответил, а только поцеловал ее.

Когда Паша Серый пригнал свою машину в гараж, уже стемнело. Последние несколько дней он был совсем не в духе.

Сначала его настроение ухудшило то, что, против его ожидания, Зимлицына с Мятым не взяли за шкирку из-за их драки. Хотя он и заставил Микитку рассказать о них Федотычу, однако, хитрый Землицын смог как-то отбрехаться.

А потом еще и Мятый, с которым они почти не виделись эти дни из-за рейсов, в редкие моменты встреч, стал поглядывать на него исподлобья. Догадался, сукин сын. Ну ничего. Поставит он его на место, если уж Серега что-то решит учудить. И этим вечером, Мятый решил.

Когда Серый оставил свой самосвал на стоянке и пошел прочь с гаража, Мятый подкараулил его у входа, рядом с пустой уже диспетчерской.

— Ты чего ж это, паскудыш, — пошел он на Серого, — решил через меня Зимлицину напакостить? — Зло сказала Мятый.

— А ты чего, обиделся? — Хмыкнул Серый, скрывая свое волнение, но сам же, против воли попятился.

— Падла ты, Серый, — Сплюнул Мятый, — падла, и вся недолга! А падлюк я привык давить…

— Ну, попробуй! Тронь! — Зарычал Серый.

Мятый, думая недолго, взял да тронул его: схватив за одежду, могучим движением бросил Серого к стенке диспетчерской так, что тот и пикнуть не успел.

— Ты че творишь, сукин, сын?! — С ужасом отползая от Мятого, Серый прижался к кирпичной стене.

— Что б знал, как под беду друзей подставлять, — надул ноздри своего плоского носа Мятый, — не вожусь я больше с тобой. Понятно тебе?

— А ты, — задыхаясь сказала Серый, — хорошо подумал, а?

— Лучше некуда, — сказал Мятый.

— А слышал ты? — Закричал было Серый, но тут же понизил голос, заозирался, — слышал ты, что твориться в Армавире, а? Слышал?

— Ну слышал, — нахмурился Мятый.

— Возил ты весной черный песок в Армавир, на тот склад, а-а-а? Возил? Ну такой песок, что для красоты кладки в раствор добавляют?

Мятый нахмурился.

— Возил, — заговорил он вполголоса, — помнишь, что возил! Возил и даже не знаешь, на чью дачу тот песок использовали. Кому сподполы продали! А, стало быть, причастный ты должен быть к следствию. Да только о тебе пока не знают, — улыбнулся Серый.

Мятый огляделся, подошел к Серому, сел рядом, на корточки.

— Ты что, паскудник, шантажировать меня собрался?

— Предупредить, — сглотнул Серый.

— Ты сам в одной упряжке со мною. Если уж размотают нас, то размотают всех, как одну преступную банду.

Серый засмеялся.

— А я, ведь, непричастный. Не делал еще рейсов. Вот, за шифером должен был ехать, да не поехал! Помпа отвела от беды! — Серый ощерил беловатые в полутьме зубы.

Мятый аж побледнел.

— Чистенький я, против тебя, и Кашевого с Микиткой! И знаю все. Так что не шути со мною, Мятый.

— Да ты не осмелишься, — сказал Серега.

— Против меня доказательств нету! А против тебя найдутся! Так что, — улыбнулся Серый, — не лезь ко мне. Коль не хочешь на этап, и что б твоя Ирка одна осталась. А еще слушайся меня, — он хихикнул, — как старшего товарища.

Мятый замер. Некоторое время смотрел на Серого злым взглядом. Потом встал.

— Тьфу ты! Откуда ты такая змеюка взялся на мою голову?!

— Хочешь жить, — Серый встал и отряхнулся, — умей вертеться. Но, очень обидел ты меня, Мятый. Очень при очень. И если не хочешь за бортом остаться, надобно тебе теперь кое-что для меня сделать.

Мятый не ответил. Он все также злобно смотрел на Серого.

— Пойдем-ка, — расскажу тебе, что тебе нужно сделать, чтобы свою вину передо мной загладить. Вон, видишь? Землицынская машина стоить? Устроим ему неожиданность. Как только мотор заведет, весело ему станет, что хоть стой, хоть падай.

Утром я по своему обыкновению пошел к машине, проверить масло да воду, пока очередь шла на осмотр к медсестре. Встретил меня у машины Боевой.

— Привет, Игорек! — Сказал он весело.

— Здорова! Ну как дела твои? Мы ж не виделись уже сколько.

— Дела мои хорошие! Вот слушай, что тебе расскажу.

Я запрыгнул в кабину, открыл капот и тут же выбравшись, забрался на бампер, поднял крышку.

— Все у меня хорошо! Пустила меня жинка домой! Теперь я снова, как нормальный, цивилизованный человек живу под крышею, — С широкой щербатой улыбкою рассказывал мне Боевой, — а не как дворовый кот, ни пойми где ночую.

— Правда? — Потянулся я к масляному щупу, — приняла твоя жена настойку?

— Ох, нет, — вздохнул он, — не приняла.

— Это как же? — Отвлекся я и глянул на Боевого.

— Вот так! Обрадовалась, она, конечно, что я ей такую красоту принес. Но сказала, что пустит, только если от настойки, понимаешь, я избавлюсь!

— Да ты что?! — Хмыкнул я.

— Ага! Представляешь?

— И ты избавился?

— А что было делать? — Он вздохнул, — вылил все подчистую. Елки, что у нас во дворе растет, всю почву сдобрил. Эх… Баба-то моя, странная, виш какая? Нет бы принять подарочек, она, мол, рада была, что я к ней с гостинцем пришел. Но взяла честное слово, что пить я больше не буду.

— И дал?

— Дал. А что делать. Только другое у меня теперь на душе свербит.

— Это что же? — Я спрыгнул с бампера, как-то совершенно позабыв и про щуп, и про масло. Так меня Боевого рассказ увлек.

— Да что ты мне ту настойку купил. А я ее, понимаешь, под елку! Не серчай на меня за это, Игоречек.

— Да успокойся, старый, — положил я ему руку на плечо, — как я могу тут сердиться? Я, наоборот рад, что ты теперь снова с домом.

— Спасибо, — смущенно опустил глаза дед, — без тебя я бы так и остался в бездомных котах.

— Да чего уж там, — сказал я, а сам запрыгнул в машину. Совершенно без задней мысли вставил ключ в замок зажигания. Приготовился запускать стартер.