РУСТАВЕЛИ – ФИРДОУСИ – ДАНТЕ

В своей трагической судьбе Шота не одинок. За двести почти лет до него кончил жизнь в изгнании Фирдоуси. Спустя сто лет после Руставели та же участь постигла Данте. Три великих поэта таких трех разных стран, как Иран, Грузия и Италия, кончили жизнь в изгнании.

Но их роднит между собою не только общность судьбы. Они глубоко национальны в своем творчестве и в то же время переросли национальные пределы, создав произведения, вошедшие в мировую литературу как лучшие образцы поэтического творчества.

Они национальны, потому что источником их творчества был народ, к которому они принадлежали и судьбу которого делили. Они общечеловечны, потому что их гений облек жизнь их народа в совершенную поэтическую форму и сделал ее культурным достоянием всего человечества.

Фирдоуси сюжетом своей поэмы «Шах-Наме» взял существовавшие в письменном виде сказания о той борьбе, которую приходилось веками вести иранским народам, обосновавшимся в Передней Азии, с кочевыми племенами, двигавшимися с Востока.

Борьба Ирана с кочевниками, в частности с тюркскими племенами, появлявшимися из Средней Азии, послужила сюжетом для сказаний, которое составили содержание «Шах-Наме». Сказания об этой борьбе слагались постепенно, получали письменную форму, и, когда Фирдоуси взялся за их переложение в стихи, это была уже огромная эпопея, охватывавшая период правления до пятидесяти царей.

«Шах-Наме» – совершенно самобытное народное творчество. Это – эпопея борьбы Ирана с кочевыми племенами, воплощенная в величественную поэму гением Фирдоуси.

Вся эта эпопея проникнута борьбой Ирана и Турана, но Фирдоуси не просто об'ективно излагал уже создавшийся в народе эпос – он воспевал геройство Ирана и его богатырей в борьбе с Тураном, тюркскими и иными племенами, разорявшими его родину. И в его художественном преломлении Иран вырастает в могущественную страну, сокрушающую своих врагов силами доблестных сынов своих.

Конечно, все творчество Фирдоуси было чуждо и враждебно тюркским завоевателям Ирана. И когда тюрк Махмуд Ганзневийский упрочился на родине Фирдоуси, стало ясно, что рано или поздно настанет день, когда эти две силы – физическая и духовная – должны будут столкнуться. Было ясно также, на чьей стороне будет внешняя победа. Фирдоуси должен был покинуть свой родной Тус и превратиться в изгнанника.

В иных социальных условиях находилась Грузия при Руставели. Грузия так же, как Иран, подвергалась нашествию кочевых племен, но эти нашествия носили особый характер. Территория, занятая Грузией, сама по себе была непригодна для кочевых хозяйств. Но степи, граничившие с нею с юга и востока, были излюбленным местом кочевников, заходивших сюда зимой, чтобы летом, когда в степях выгорает трава, уйти в горы.

Кочевники сами по себе не были опасны для Грузии. Она легко подчинила их при Давиде Восстановителе и Тамаре. Но земледельческие государства Передней Азии – Иран, Аравия, Турция – были кровно заинтересованы в том, чтобы отвести кочевые народы от своих земледельческих центров и направить их к окраинам государства, к пограничным с Грузией степям. В случае надобности, они поддерживали кочевников вооруженной силой, помогая им продвигаться к северу. Степи Ширака, Караяз, Мугани, Нигала оказались районами, куда охотно отвлекались нежелательные для стран Передней Азии элементы. На этой почве постоянно возникали военные столкновения с Грузией.

В эпоху Руставели Грузия владела всеми степями, граничившими с нею, и границы ее простирались на востоке до Дербента, а на юге – до Хоросана и Трапезунда. Она не закрыла кочевникам доступа к степям, а, наоборот, была сильно заинтересована в них, получая с них дань и ведя с ними торговлю. Хатаетия, куда Тариель по предложению Нестан-Дареджан предпринял поход для приведения данников к покорности, и была населена степными кочевыми народами.

Грузия была могущественным государством и держала кочевников в подчинении. Всякая борьба внутри государства могла привести к его ослаблению и неизбежно должна была повлечь за собою поражение и новые опустошительные нашествия кочевников. Устойчивость государственной власти при таких условиях делалась вопросом существования всего народа, поэтому особенно опасными оказывались те элементы, которые свои узкие групповые интересы ставили выше интересов государства.

Шоту мы видим в числе тех, кто выступает против этих своекорыстных групп. Он не принадлежал к высшей феодальной знати, давно обосновавшейся в Грузии, но не был также и из тех, кто выдвигался из служилых элементов в ряды привилегированной новой знати, шедшей на смену старым феодалам.

Шота принадлежал к мехскому племени, пришедшему в Грузию позднее. Отсюда не следует, что социальное положение Шоты было отличным от остальной феодальной знати. Он принадлежал к высшим группам мехского феодального общества, но общества, имевшего свои особые интересы в существовании сильной государственной власти.

Италия времен Данте также состояла из отдельных раздробленных республик, внутри которых шла борьба между феодальными группами и возросшим торговым капиталом, заинтересованным в первую очередь в об'единении Италии и прекращении феодальной раздробленности, тормозившей развитие торговли.

Были два центра, стремившиеся об'единить Италию, – папы и германские императоры. Вокруг них и группировались основные силы Италии. Гвельфы, представлявшие интересы торгового капитала, группировались вокруг пап, феодальное же дворянство – гибеллины – искало опоры в императорах и стремилось, главным образом, к защите своих групповых и областных интересов под крылом императорской власти.

Данте, начав свою общественную жизнь в родной Флоренции, примкнул к гвельфам, хотя сам он был по происхождению дворянин. Начало его деятельности отмечено стремлением пап и императоров притти к соглашению. В связи с этим старые партии, в особенности гвельфы, стали испытывать кризис в то время, как надежды гибеллинов оживлялись.

Гвельфы раскололись на две группы – сторонников пап и сторонников императоров. Но нашлись и более радикальные элементы, которые не хотели ни тех, ни других и стремились к самостоятельной роли в национальном об'единении Италии. К этой группе, повидимому, примкнул и Данте, которому после победы гибеллинов пришлось покинуть родной город.

И Фирдоуси, и Руставели, и Данте не были оторваны от реальной действительности. Каждый из них был связан тончайшими нитями, всей своей повседневной жизнью с судьбами своей страны, и это обстоятельство сказывалось прежде всего на характере их творчества.

Что является основным признаком духовной жизни народа? Его язык. Письменность всех народов имеет одну характерную особенность. Возникая в определенный период культурного развития народа, она затем застывает на этом уровне, и в то время, как живой, разговорный язык развивается и испытывает все те влияния, при которых протекает жизнь народа, письменность продолжает веками сохранять установившиеся формы, делаясь предметом монополии ограниченного круга привилегированных лиц, владеющих в совершенстве «грамотой».

В период феодализма письменность такого вида оказалась недоступной народу. Жизнь его находит свое изустное отражение в песне, сказках, преданиях. Возникают две линии развития культуры – живая народная форма, в большинстве изустная, и оторванная от народа, застывшая в древних формах, книжная письменность.

Великое значение Фирдоуси, Руставели и Данте заключается в том, что эту письменность они сделали народной, создали литературный «письменный» язык, положив в его основу живую, разговорную народную речь.

Фирдоуси не просто переложил сохранившиеся народные сказания в стихи. Эти сказания существовали в письменном виде, но на древнем книжном языке – «пахлевийском». Фирдоуси пишет свои стихи живым народным языком, придав ему высшую выразительность художественного слова.

Грузинская письменность велась на древнем языке, давно потерявшем свою жизненность в народе, но сохранившемся как язык церковный. Наряду с ним возникла письменность для обслуживания нужд государства, служилый язык, более близкий к народному. Но народный грузинский язык не имел своей письменности, своего литературного выражения.

Произведения, написанные на живом народном языке, появлялись в Грузии и до Руставели. Но только Шота постиг глубины грузинского языка и придал ему совершенство художественной чеканки. Никто не владел грузинским языком с такой виртуозностью, как Шота. Он в буквальном смысле слова создал литературный язык своего народа, как создал его Фирдоуси для Ирана и для Италии Данте. Здесь также считалось дурным тоном писать на «вульгарном» народном языке. Для «высоких материй» существовал латинский язык. Данте первый отказался от этой традиции и обратился к сокровищнице народной речи. Этому богатству он придал совершенную форму и вернул его своему народу в виде такого шедевра, как «Божественная Комедия».

Мы видим, что три великих поэта средневековья имели не только общую судьбу. То, что было причиной их изгнания и скитаний – близость к народу и его интересам—открыло им доступ к бесценному кладу народного гения, который был сокрыт от ваора целых поколений. Они вдохнули жизнь в этот клад и сделали его достоянием не только своего народа, но и предметом восторга всех культурных стран.

Связь с эпохой, с судьбами своего народа с особенной силой проявлялась у Фирдоуси, Руставели и Данте в художественном отражении окружающей действительности.

Фирдоуси имел перед собой эпос целого народа и даже народов, где событиям был придан неправдоподобный преувеличенный характер, а отдельные лица получили изображение в таких сказочных, мифических и даже анекдотических формах, что совершенно выпадали из действительности.

В своей бессмертной эпопее Фирдоуси очеловечил богатырей, сделав их реальными, художественно впечатляемыми. Он достиг того, что его герои являются живыми людьми, творящими дела, не только понятные для всех, но и нужные, такие, к совершению которых каждый должен стремиться, защищая свою родную землю. И все же нельзя забывать, что Фирдоуси мог использовать уже созданный рядом поколений эпос, который его гению оставалось оживить и претворить в вечные образы.

Над Данте тяготело иное наследие. Он творил более свободно, но духовная культура древнего Рима, и в особенности средних веков с их схоластикой и мистицизмом, наложила свой глубокий отпечаток на творчество Данте. От латыни он освободился быстро, взяв все лучшее из классического наследия, но влияния средних веков он преодолеть не смог. В основу своей «Комедии» он кладет религиозно-нравственные воззрения, господствовавшие в средние века. Он строит схему из символических чисел, исходя из троицы, создает аллегории для выражения господствующих этических норм, а своих героев и описываемую обстановку превращает в носителей отвлеченных понятий. Беатриче – это богословие, вера, Вергилий – разум, лев – властолюбие, дремучий лес – жизнь и т. д.

Самое деление «Комедии» на три части – ад, чистилище и рай – заимствованная из средневековых представлений схема, которая до Данте бралась многими писателями в назидание современникам за их греховную жизнь.

Руставели в своем творчестве самобытен. Он не связан, как Фирдоуси, рамками созданной до него народной эпопеи или, как Данте, построенной им самим сложной и, может быть, самой по себе красивой оправой.

Фирдоуси и Данте вкладывают в свои произведения плоды своих наблюдений и мудрость прожитой жизни; Фирдоуси приступил к своему труду уже в старости, а Данте начал свою «Комедию» в зрелые годы. Руставели молод. В своем произведении он не дает синтеза прожитой жизни и вынесенного опыта, Он писал свою поэму в пылу политической борьбы, тогда как Фирдоуси и Данте отдают своим произведениям долгие годы своей жизни, стоя выше ее временных преходящих интересов.

Руставели живет реальной жизнью и из этого богатейшего источника черпает свои образы. Это – не отложившиеся пласты, как у Фирдоуси или Данте. Это – подлинная жизнь, это живые люди и волнующие их события.

Фирдоуси слагает свою поэму исконно-иранским эпическим размером, двустишиями. Данте терцинами – трехстишиями. Руставели избирает самую трудную форму. Его четверостишие имеет одну и ту же рифму. Но ему и этого мало. В своих стихах он дает еще и внутреннюю рифму.

Он не поучает и не морализирует. Он молод и смел, и он хочет вести за собой, а не следовать за другими. Ему надо превознести одних и низвести других, чтобы доставить торжество своим друзьям. Он делает это с такой силой, что если бы перед ним стояла только эта задача и он отдался бы описанию только психологии своих героев, это одно вознесло бы его поэму на высоту шедевров мировой поэзии.

Но Руставели не ограничивается этим. Его любимые герои – не просто его друзья. Они – носители определенной государственной идеи, он видит в них силу, которая должна возвеличить его народ и его страну, и он отдает своим героям всю свою любовь и весь свой гений. Он не просто творит свою поэму, отдаваясь влечению своего таланта, – он служит своему народу в наиболее ответственный и в то же время наиболее величественный момент его истории. Он берет огромный кусок жизни своей страны и облекает его в художественную форму такого мастерства, такой простоты и выразительности, что созданные им образы пережили века и продолжают блистать как высокий образец мировой поэзии.

Давая в своей поэме национальный по содержанию сюжет, излагая те события, деятельным участником которых он был, Руставели в приемах своего творчества, в форме осуществления своего замысла вышел за национальные пределы и облек свою поэму в мировую оправу, развертывая действия ее в Аравии, Индии, Византии и других странах.

Здесь не только маскировка острых политических событий, изображенных в поэме, здесь свободный, творческий полет гения, рвущего национальные рамки и в своем вымысле сливающего судьбы своей родины с судьбами окружающего ее мира. Это делает поэму Руставели мировым произведением в прямом, подлинном смысле этого слова.

Руставели так же, как и Фирдоуси и Данте, реалист в мельчайших деталях своих описаний и характеристик. Его герои не только живые люди, но и понятные во всех своих переживаниях, и эти переживания, такие как будто индивидуальные, в то же время общечеловечны.

Но реализм требует прежде всего художественной меры, нельзя ни чрезмерно углубляться в мелочи, ни слишком уходит в отвлеченность. Этой мерой в совершенстве владел Руставели, как владел ею Фирдоуси, и в особенности Данте, который при всей схематичности архитектоники своей «Комедии» с поразительным мастерством дал живые художественные образы своих героев.

Как ни гениальны были «Шах-Наме» Фирдоуси и «Божественная Комедия» Данте, их истинное значение стало ясным не современникам, а потомкам. Прошло немало времени, пока Флоренция стала претендовать на прах своего великого соотечественника, а Фирдоуси был перенесен в родной Тус.

Иная судьба выпала на долю «Вепхис ткаосани». Ее появление сопровождалось таким ошеломляющим успехом, она сделалась таким острым оружием в происходившей политической борьбе, что Руставели сразу стал мишенью для всех, против которых была направлена его поэма.

Эти силы, как при нем, так и еще много столетий спустя, имели власть и влияние в Грузии, и потому борьба вокруг Руставели и его поэмы не прекращалась. Герои «Вепхис ткаосани» давно сошли с исторической арены, но вокруг них и самой поэмы кипела не менее напряженная борьба, чем при их жизни.

Царица Тамара в решительные моменты уступала реакционным силам, не останавливаясь даже перед большими личными жертвами, как это было при ее замужестве с Юрием, в вопросе о Руставели и др. Поэтому после смерти Тамары для реакционных кругов, где руководящую роль играли высшие представители церкви, оказалось более выгодным канонизировать дела и жизнь Тамары и провозгласить ее святою. Однако разоблачения, нашедшие место в поэме Руставели, мало вяжутся с обликом Тамары-святой. Неудивительно, если «Вепхис ткаосани» осталась в центре той огромной и напряженной политической борьбы, которая не прекращалась даже со смертью автора и действующих лиц.

Борьба эта обострялась еще тем, что Руставели затронул проблему власти – должна ли быть Грузия об'единенной в единое государственное целое, или же ее развитие лучше обеспечивается при феодальной раздробленности и самостоятельности отдельных областей? Руставели решил этот вопрос в пользу единой власти. Но центробежные силы в государстве продолжали существовать, и для них поэма была непреодолимым препятствием на пути достижения своих целей. Поэтому понятной делается жестокая ненависть к этой поэме церковно-дворянских кругов феодальной Грузии. Это они подвергали сожжению «Вепхис ткаосани», и надо думать, что жертвой мести стал и подлинник поэмы, написанный рукой Руставели.

Загрузка...