Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, III)

6. Не прощаясь

Москва — Баку. Лето 1931 года (год и один месяц с р.н.м.)

У ограды ревет корова. Она требует трех вещей: свежей травы, солнца и секса. Ревет она упрямо, забирая все выше, вытягивает от привязи морду и глупо таращит глаза. С таким откровенным характером ей легко живется на свете. А вот нам с Сашей — тяжело. Позади городок Тихорецк и пять верст пыльной дороги, вьющейся по выжженной солнцем степи. Впереди, за заваленными наземь жердями ограды, несколько нелепых сараев. Не видно ни указателя, ни вывески, ни одного живого человека.

— Эге-гей! — заорал я во всю мочь. — Есть тут кто живой?

В ответ — рев коровы. Она тут за главную.

— Мы часом дорогой не ошиблись? — осторожно поинтересовалась Александра.

— Вроде не должны, — приподняв шляпу, я поскреб давно не мытый затылок. — Тут дорога-то всего одна. Вот же, глянь сама! Там, за поворотом, калиточка виднеется, как раз возле нее нас ночью часовой и пугал.

— И куда этот кретин провалился?

— Сейчас посмотрим…

— Только осторожно, ради Бога! Пальнет еще!

— Этот может!

Мы подошли ближе. Ночью на пятачок у калитки светил со столба карбидный фонарь, невдалеке перекликались полупьяные голоса, в ногах крутилась, пытаясь ухватить меня на икры, злобная собаченция. А отмороженный на всю голову красноармеец заведенно, как граммофон, талдычил прямо в лицо: «никого пущать не велено! Кто подойдет ближе, чем на сто шагов, того буду застреливать!» Теперь же, под светом раннего утра, тут не оказалось никого. Толкнув незапертую калитку, я добрался до дверей главного сарая. Постучался, сперва легко, костяшками пальцев по табличке «Укрповпрушлях», потом вдарил кулаком, по филенке, под конец — с ноги, в полный размах и куда попадет.

— Они что, вымерли все?

— Может на квартиру в Тихорецк вернемся? — предложила Саша. — Всего-то три версты.

— А смысл бегать туда сюда? — расстроился я. — Проще на ступеньках в дверям привалиться, да подремать. Все равно рано или поздно кто-то, да придет.

— Хоть так, — легко согласилась супруга. — Страсть как спать хочется!

Я уселся на ступеньку крыльца, Саша рядом, пристроила голову на мое плечо, и тут же уснула. Попробовал было последовать ее примеру, но сон никак не шел. Скоро, отчаявшись, я принялся в очередной раз разбирать цепочку событий, которая занесла нас в глухой городишко посреди поистине бескрайних полей.

… На вокзал, за билетами, мы отправились прямиком из посольства Польши. Пусть поезд пойдет не сразу в Варшаву, а хотя бы в Питер, Минск или Одессу, задерживаться в Москве я не собирался и лишнего часа, причем при любом исходе паспортного вопроса. Все долги закрыты. Подробные инструкции на изобретения с утра обменяны у Лукашенко на рекомендацию парткома. Жалкие пожитки — розданы коммунарам из бригады. Единственный ценный агрегат, мощный радиоприемник, подарен бригадиру. Самое необходимое, то есть белье, платье и туфли — легко уместилось в легком фибровом чемоданчике. Туда же, ровно в размер, легла вытряхнутая из рамы картина, та самая, которую мы с Сашей прикидывали отдать в подарок Бабелю.

Беспризорники, специалисты по стоянию в очередях, прямо с парадных сдвоенных арок Октябрьского вокзала огорошили нас новостью — они перестали брать за свою работу хлеб, яйца и прочую снедь. Взамен — ультимативно потребовали серебро, на худой конец, бумажные червонцы, но по откровенно грабительскому курсу.

— Куда прикажете припасенную булку девать? — недовольно пробурчал я, озабоченно оглядываясь по сторонам в поисках более сговорчивой ватажки.

— Голубям скормите, товарищ! — ощерил гнилые пеньки зубов вожак.

— Упродкомов на вас нет! — аж поперхнулся я; голодной зимой за столь кощунственную идею дружки могли и прирезать.

Попробовал отыскать в лексиконе подходящие ситуации слова, и тут… среди снующих в толчее людей, совсем рядом, взгляд наткнулся на знакомое лицо. «Ведь я его сегодня видел, и уже не раз!» — мелькнула мысль, недреманное око паранойи тут же сорвалось на беззвучный визг: — «Пасут!!!» Логическая связь выстроилась без труда: достаточно вспомнить лоснящуюся, безмерно довольную морду Лукашенко. Сдал, паскуда! Ведь еще поинтересовался, вражина, про черновики, а я ляпнул, не подумав — «на кой черт они мне сдались»? А он получил все бумаги и сдал, сука, сдал как стеклотару! Эдак дело для ГПУ выйдет совсем чистым — проклятый белоподкладочник бежит за границу с секретами трудового народа. Моя позиция даже с черновиками слаба донельзя, не котируется в СССР слово контры против цехового партогра и профорга. Без подкрепления лабораторными журналами — вовсе безнадежно. Хотя в действительности разницы нет: что так, что эдак, в застенки Лубянки мне живыми попадать нельзя никак. Ладно сам сгину, так еще и Сашу с Бабелем и Кольцовым за собой к стенке уволоку.

Почему следят, а не не повязали нас прямо на выдаче паспортов, по телефонному звонку? Так то понятно, НКВД — для чекистов вражеский наркомат, про свой промах, выдачу разрешения заведомой контре, они нипочем коллегам не сообщит. А вот как у посольства не прихватили, просто чудо! Или, что куда более вероятно, the benefit of the bureaucracy. Для слежки надо как минимум принять заявление, передать по инстанции и открыть оперативное дело. При всей возможное спешке, обед и перекур в ГПУ ни за что не пропустят, вот только ближе к вечеру и управились.

Если бы не прошлые две недели моральной муштры, я бы непременно сорвался на фатальную глупость. Однако готовность обнаружить «хвост» в любую секунду помогла подавить панику, я досчитал про себя до-десяти, а затем громко и вальяжно дооформил заказ билетов:

— Занимайте очередь на скорый ночной до Ленинграда! — Небрежно, совсем по-барски швырнул вожаку ватажки запрошенный двухгривенный аванса, добавил: — Смотрите мне, чтоб к открытию твои орлы в числе первых стояли у окошка, без халтуры. А то весь первый класс расхватают, во втором нам невместно!

Повернулся к Саше:

— Пойдем, дорогая! Ты, помнится, хотела перед отъездом зайти на Красную площадь.

Лицо жены залила смертельная бледность — упоминание Красной площади, по нашему с ней уговору, означало наблюдение или слежку.

— Неужели?! — тихо ответила она, заваливаясь на мою руку.

— Ты как хочешь, сперва поужинать, а потом погулять, или наоборот? — краем глаза я видел, как, снимая последние надежды на случайность, прислушивается к нашей беседе соглядатай. — Хотя, о чем тут думать, ведь мы с утра толком не ели. Завернем в первый же попавшийся ресторанчик!

Двинулись в сторону центра, топтун, не особо прячась, потянулся следом. Хоть мы и выглядим безобидно, арестовывать сразу двоих, вдобавок на улице, он не станет. Будь на дворе 21-й век, нас бы, верно, уже крутила прибывшая по телефонному звонку группа быстрого реагирования. Слава Эрстеду, нет в тридцатых никакой оперативной связи, а помощника филеру ради таких как мы фраеров начальники пожадовали. Понять легко — лучшие кадры в дефиците, они всегда заняты борьбой с троцкистами, фашистами и прочими террористами. Да и рассудить здраво, много ли у нас с Сашей вариантов попасть в Варшаву? Достаточно узнать, каким поездом мы едем, и можно, взяв с собой дежурный милицейский наряд, паковать прямо в купе, без шума, пыли и шанса на побег или сопротивление.

«Случайно» сорвать одиночный хвост труда не составит. Вопрос в другом — что делать дальше? Потеряв нас в Москве, чекисты логично решат, что мы передумали, закутили, проспали, а потом — удачно просочились мимо ленивого топтуна либо в сторону Минска, либо на Одессу, либо все в тот же Ленинград, но каким-то другим поездом. По крайней мере, ничего невероятного в этом нет. Устраивать великий всесоюзный шмон из-за контрика, самого обыкновенного, то есть одного из многих тысяч, никто не станет. Максимум — прошерстят по вокзальным кассам фамилию, а скорее, не станут делать и этого. Разбирать рукописные документы удовольствие ниже среднего, да и нет тут жесткого контроля через паспорт с фотографией, назовись хоть Иваном Ивановым, в доказательство — покажи справку со смазанным штампом, и поезжай спокойно хоть на край ойкумены.

Поэтому гэпэушники поступят умнее. Они спокойно подождут, когда «белоподкладочник с бабой» сам явится на границу. Погранпереходов в Европу не наберется и десятка, разослать по ним ориентировки — дело простое и привычное. То есть легальный выезд для нас закрыт наглухо. Нервы, хлопоты, огромные деньги, все, абсолютно все пошло прахом из-за одного жадного негодяя.

— Надо бы его пристрелить!

— Кого? — удивилась Саша. — Топтуна? Он за нами все еще идет?

— Профорга, с…ку!

— А слежка?

— Филера сейчас скинем, а вот дальше ума не приложу, что делать. Наверно опять к Бабелю на дачу, он хоть и сволочь, но сдать нас побоится. Подарок, опять же, для него имеется, — вспомнил я про картину. — Переждем пару дней, выправим левые справки, с ними доберемся до Минска. А уж там — прорвемся через границу лесами. Вот смеху у жолнежей будет, когда увидят наши паспорта с визой!

— По-другому никак? — мой притворный оптимизм совершенно не впечатлил Сашу.

— По-другому, — я задумался, — угнать бы самолет, жаль, пилотировать не умею, хотя… Добролет![150] Сашка, — лишь сверлящий затылок взгляд филера удержал меня от радостных объятий, — мы спасены! Помнишь, ты мне рекламу в газете показывала, про авиаперелеты Москва — Берлин?! Там еще писали, что на линию вышли новые восьмиместные самолеты Дорнье?

— Ты полагаешь…

— У чекистов посконно-плоскостное мышление! Они в жизни не додумаются аэропорт проверить, тем более после того, как прихватили нас на вокзале за заказом билетов.

— Так чего мы ждем?!

— Пролетку!

Как бы невзначай, лавируя между прохожих, мы сместились на край панели, ближе к мостовой. Свободный извозчик в Москве попадается нечасто, но минут через десять нам улыбнулась удача. Серебряный рубль лег в желтую от лошадиного пота и навоза ладонь:

— Уважаемый, правь к Праге, ну, которая нынче Моссельпром, — громко, в расчете на слух филера, распорядился я. — Да поживее!

— Там обеды вкусны, — поддержала меня Саша расхожей цитаткой Маяковского, — Пиво не мутно!

Через час, надежно избавившись от слежки и сменив двух лихачей, мы добрались до Ходынки.[151] Внешний вид главного аэропорта СССР меня изрядно напугал — он представлял собой набор разномастных избушек, стоящих в рядок между дорогой и полем. Единственное, что хоть как-то выдавало принадлежность места к авиации — низкая, смахивающая на мавзолей с окнами «башня» диспетчерской. Идея улететь из подобной деревни прямо за границу попахивала Босхом. Только вбитое 21-ым веком доверие к авиатранспорту удержало меня от немедленного разворота — на электричку до Братовщины, в нежданные гости к Бабелю или Кольцову.

К счастью, первое впечатление оказалось обманчивым. Несмотря на вечер, грохочущие винтами самолеты один за другим останавливались перед избушкой-терминалом, высаживая и принимая пассажиров. Персонал таскал туда-сюда багаж и мешки с почтой прямо по дороге, между припаркованных на обочине пролеток и автомобилей. Избушка-столовая манила запахом подгорелого постного масла. Командировочные и транзитники в немалом числе курили у бочки с водой, вкопанной перед крыльцом избушки-зала-ожиданий. А далеко в стороне, под светом ярких электрических фонарей, за гигантской кумачовой перетяжкой «Даешь аэровокзал к годовщине Великой Революции», спешно достаивалось новое, огромное здание из стекла и бетона.[152]

В избушку-кассу мы протолкались не без труда, желающих приобрести билеты в крохотный вестибюль набилось немало.

— Вот оно, — я торжествующе упер палец в прибитый прямо к бревнам стены перечень воздушных сообщений. — Компания «Дерилюфт», линия Москва — Смоленск — Каунас — Кенигсберг — Берлин, самолет Дорнье Меркур, ежедневно, вылет в семь утра! Транзитную визу, без сомнений, литовцы нам дадут на месте. Остановка в триэсэрии всего лишь одна, в Смоленске с девяти до десяти. Мы будем за границей раньше, чем спохватятся на Лубянке!

Счастье щерилось в тридцать два зуба недолго; через полчаса затянутая в строгий форменный костюм кассирша жестко приземлила наши надежды на землю:

— На ближайший Дерилюфт билетов нет!

Мое сердце пропустило удар, пересиливая отказывающий голос, я уточнил:

— Это который завтра с утра?!

— Да, все уже продано, — девушка даже не стала заглядывать в лежащие перед ней таблицы. — Могу предложить два места на среду, через неделю.

— Как жаль, кгх-кгх! — за притворным кашлем мне кое-как удалось скрыть поистине смертельное разочарование. — Неужели нет совсем никаких вариантов?

— Если хотите прокатиться непременно на самолете, летите до Ленинграда, а дальше на поезде, — несколько странно истолковала мое желания кассирша. — Хотя ночным скорым все равно выйдет удобнее. Или попробуйте через Минск, так даже быстрее, — она пробежалась остро очиненным карандашом по листам своих бумаг. — Вылет в тринадцать десять.

— Спасибо большое, подумаю, — отвалился я от окошечка.

Бледная, ошеломленная отказом, Саша молчала, в уголках ее глаз блестели слезы.

— Мы непременно прорвемся, — я стиснул в своих руках ее мертвенно-холодные ладони. — Уверен, выход есть, нам всего лишь надо его разыскать!

— Поедем к Бабелю? — смущенно улыбнулась Саша, стараясь не пустить по щекам мокрые дорожки.

— Погоди! Долететь до Минска, пока никто не спохватился, вообще-то идея вполне здравая. По крайней мере, оттуда на порядок легче выдвинуться в сторону границы. Или есть место получше?

Я метнулся к расписанию, пробежал по сточкам:

— Ташкент, Тифлис, Сталинабад, Иркутск, Риддер, хм, это где интересно, Сочи, так… а это что такое? Через Баку и Пехлеви в Тегеран?![153] Блюмкин, помнится, мне все уши прожужжал рассказами о своей героической роли в деле персидской революции. Советских спецов и чекистов там, конечно, болтается до хрена и более, но тем лучше, мы никого не удивим. Да и виза не нужна, насколько я понял Якова в свое время, приезжих без проблем регистрируют на месте.

— А как мы из Тегерана выберемся? — попробовала возразить Саша.

— Хоть на верблюдах до Залива! — отмахнулся я от вопроса. — Пойдем скорее, займем очередь кассу, только не к той девушке, что отказала с Дерилюфтом, а в соседнюю.

Продавать билеты до названного из осторожности Баку нам отказались, но совсем не по причине их отсутствия, а из-за банального незнания ситуации дальше Харькова. То есть линия недавно присоединенного к Добролету общества Укрвоздухпуть в природе однозначно существует, самолеты летают регулярно, но вот билеты все же необходимо приобретать на месте. Страшно недовольное лицо я изобразить перед кассиром не забыл, однако на самом деле изрядно обрадовался — чем больше бардака, тем лучше, главное выбраться из Москвы до того, как на Лубянке поймут — контра просочилась мимо загребущих лап.

Коротать время до вылета в толпе мы не рискнули; я поймал извозчика, и мы с Сашей, обнявшись, завалились спать в пролетке, под приванивающим навозом пологом. Полный сюрреализм — лошадь, хрумкающая в торбе овсом, ее погонщик, храпящий сидя на козлах, и тут же, в соседнем сарае, мат механиков, стук инструментов, взрыкивание моторов, временами, по прихоти капризного ветерка, толика масло-бензинового кумара.

С рассветом остановленные на ночь полеты возобновились, жестяной репродуктор принялся каждые десять-двадцать минут приглашать пассажиров на посадку. Наш борт подогнали к терминалу на удивление, минута в минуту по расписанию. Без четверти пять утра — с одной стороны, уже не темно, с другой — удобное прибытие в Харьков как раз к началу рабочего дня.

Новенький АНТ-9 за номером СССР-453 на примитивную этажерку походил очень слабо. Скорее, из-за огромных окон с легкомысленными занавесочками, он напомнил мне автобус Богдан, только с крыльями и хвостом. Изнутри, впрочем, сходство сразу пропало — пол, поднимающийся длинными ступеньками в сторону кабины пилотов, выпирающие тут и там металлические ребра силового каркаса, вместо мягких диванов — плетеные из камыша одноместные креселки, стоящие друг за другом, четыре с одной стороны салона, пять — с другой.

Отдельную радость доставил краткий инструктаж пилота: с мест не вставать, туалет в теории исправен, но в него не ходить, разве что будет совсем невмоготу, в багажное отделение не соваться ни при каких условиях, грозит катастрофой. Окон на высоте не открывать, и без того щелей полно. При взлете — следить за шасси, если колесо останется на земле или оторвется в воздухе, сообщить летчикам.[154] Ну и главное, в любой ситуации — не хлюздить, у нас на борту три превосходных импортных мотора «Райт», даже если один сдохнет — доберемся до ближайшего аэродрома на двух оставшихся. Саша от таких заявлений украдкой крестилась, да не она одна. Меня, наоборот, глодало запоздалое раскаяние — полетели бы мы весной в Ленинград на самолете, вместо проклятого поезда, — был бы цел и невредим смартфон.

Стартовали неуклюже, с отчетливым чавканьем вязнущих в грязи колес. Сам же по себе перелет прошел без тряски и болтанки, можно сказать комфортно, если, конечно, не обращать внимания на дьявольский грохот моторов и вонь выхлопа. Самолет скользил над землей невысоко и неторопливо, почти как автомобиль по шоссе. Внизу, от горизонта к горизонту, тянулось полотно железной дороги. Летчики, похоже, использовали его вместо компаса, высотомера, спидометра и прочих приборов. Промежуточная посадка в Орле прошла штатно, бортмеханик обежал со стремянкой самолет по кругу, поколдовал над двигателями, долил при помощи воронки и ведра бензин в запрятанные в крыльях баки. Пассажиры, в свою очередь, посетили местный туалет типа сортир. На перегоне до Харькова я, со скуки и пользуясь сном соседей, отковырял от креселка латунный шильдик «Merkur». Сомнительная память о побеге из Москвы.

Столица Украины[155] встретила нас жарой разгорающегося дня. До пассажиров нашего рейса никому не было дела — я напрасно тискал в кармане браунинг. Ближайший к выходу товарищ самостоятельно открыл дверь, все попрыгали на низко покошенную траву и пошли, чуть пошатываясь, к рубленной из кругляка трехэтажной башне диспетчерской.

Удача, между тем, не торопилась поворачиваться к нам лицом. Кассирная барышня, едва услышав про Баку, двинула вперед засыпанную лучшей в мире советской пудрой цыплячью грудку:

— У нас билеты только до Минеральных вод!

— Хорошо, — не стал спорить я. — Когда?

— Завтра! — Лаконичности барышни позавидовал бы сам царь Леонид.

— А сегодня?

— Все наши самолеты уже на маршрутах!

— Мда… спасибо!

— Всегда пожалуйста!

Интересно, за что она меня так невзлюбила? Критические дни? Парень бросил? Премии лишили? Хотя, нам бы ее проблемы… нет, конечно из Москвы мы выскочили удачно, спору нет. Билеты умудрились купить по Сашиному свидетельству о рождении, то есть на неизвестную Лукашенко фамилию. Но сложно ли опросить кассиров и пилотов аэропорта? Среди двух-трех сотен прошедших через них за сегодня пассажиров нам не затеряться никак. Когда по нашим следам полетят телеграммы? Сегодня? Завтра? А может быть, наряд уже ждет за ближайшей дверью? Я опустил руку на пистолет… нет, хватит параноить! ГПУ ни за что не выделит серьезных оперативных ресурсов ради простого контрика. Однако останавливаться на ночевку в Харькове все равно страшно.

Отослав Сашу в столовую добыть что-нибудь поесть, я вышел на аэродром — охраны тут нет и в помине. Смотреть, впрочем, тоже нечего. На поле из пассажирских всего один самолет, да и тот, судя по суете вокруг, неисправный.

Для очистки совести я подошел к авиатору, который неспешно стирал грязь с рук воняющей бензином ветошью:

— Простите великодушно, вы куда-нибудь сегодня летите?

— До Минвод, — слава лапласиану, авиатор не стал строить из цели великую военную тайну. — Как победим чертов шестой цилиндр, так сразу.

— Вот же удача! — сорвался я на радостный вскрик. — А билеты отчего не продают?

— Потому что дура, — спокойно и безнадежно махнул рукой авиатор. — Нет, мы конечно от графика уже на четыре часа опаздываем, но взять тебя можем.

— А двоих?

— Хоть пятерых! Всего три пассажира у нас, ежели они на поезд не сбежали. Ну, еще почты накидали много в багаж.

— Вы нас спасаете!

— Ты сперва подумай, — попробовал остановить мой напор авиатор, — может по чугунке-то оно проще будет? Ведь все равно, придется по дороге…

— Вы точно без меня не улетите? — я не стал дослушивать возражений.

— Точно… еще как точно, полчасика провозимся, никак не меньше.

— Так в кассу и передам!

Обратно, к Саше, я не шел, а летел: ветреная девка, она же удача, снова с нами!

Починка затянулась чуть дольше обещанного. Мы не только успели оформить билеты, но и наскоро перекусили густым, наваристым, совсем не московским борщом. Уж не знаю, когда на Украине Старого мира начался Голодомор, в Новом мире не заметно никаких его признаков либо предпосылок. Доступ в столовую совершенно свободный, очередь по меркам СССР заурядная, особой дороговизны то же не наблюдается. Совграждане вокруг не выглядят голодными, хлеб хоть и берегут, но с собой украдкой не тащат. Если так пойдет и дальше — можно смело записывать в свой актив несколько миллионов спасенных жизней. Страшные, непостижимые разумом цифры…

Неужели мне все же удалось изменить мир?

Неужели я провалился в прошлое не зря?!

Где-то на краю сознания мелькнула полная самодовольного пафоса мысль: «за такой результат и погибать нестрашно». Представилась могила на верхушке холма, огромный памятник, выбитая в благородном сером граните эпитафия с подробным перечислением заслуг. Так явно, что пришлось одернуть себя — отправляться на тот свет в прекрасный солнечный день, да на полный желудок, можно ли придумать что-то более аморальное? А еще… нужно твердо помнить — гештальт не закрыт. Пусть Голодомор развеялся мерзким туманом, пусть сорван Великий террор, на моей совести остается Вторая Мировая война. Предотвратить бойню, да еще без негативных побочных эффектов — ради этого стоит жить. И не просто так, а по заветам несостоявшегося «отца народов» — лучше и веселее.

Именно с этим простым человеческим желанием я поднялся по короткой приставной лесенке в салон самолета. Огляделся по сторонам, и невольно улыбнулся: «dreams come true!» Кресла мягкие! Конечно не как диваны Аэрбаса или Боинга, но что-то типа толстых перовых подушек на плетеных креселках все же имелось. Вдобавок, все что можно и нельзя, оказалось обшито для звукоизоляции войлоком, а поверх него, для красоты, плотной узорчатой тканью.[156] На полу, вообще, чудо чудное — красная ковровая дорожка с высоким ворсом. Шедевр удобства и комфорта, особенно в сравнении с аскетичным до схимы АНТ-9. Интерьер портила всего лишь одна единственная деталь: длинная, густо изляпанная черным маслом лестница, уложенная бортмехаником вдоль прохода.

В полной уверенности иностранного происхождения машины, я поинтересовался у пилота:

— Это у вас Дорнье или Юнкерс?

— Наш самолет, советский, — с гордостью ответил тот. — Калинин пятый!

— Надо же! — искренне восхитился я. — Так хорошо сделали!

— Для кого хорошо, — недовольно буркнул устроившийся на свободном месте бортмеханик. — А для кого и не очень.

Раскрывать подробности он не стал; да я и не интересовался — недостаток, если сильно постараться, можно отыскать в любом сложном механизме.

Взлетели мы подозрительно легко, с короткого разбега, даром что мотор на этой модели всего один. Сделали зачем-то круг над Харьковом и неторопливо попилили вдоль рельсов прямо в сторону полуденного солнца. Саша полностью отошла от страхов первого полета и теперь не отрывалась от окна. Меня же быстро сморили размеренная вибрация и качка, проснулся только при посадке. Ждал Луганск или Донецк — оказалась какая-то Лозовая, меньше часа лета от республиканской столицы. Местные наземные службы, представленные вооруженным берданкой сторожем дощатого сарая, на наш борт не обратили ни малейшего внимания. Зато механик без лишних слов вытащил лестницу и полез копаться в двигателе, то и дело обжигаясь и матюкаясь. Покрутил какие-то гайки, почистил свечи, долил масло. Хлопнул жестянкой капота, махнул рукой, чтобы любопытные, типа меня, живее лезли обратно в салон.

Снова взлетели, я уж думал — теперь-то непременно дотянем до самого Ростова. И ошибся — минут через сорок мы резко пошли на посадку под натужное чихание мотора. Да не на аэродроме, а прямо посередь случайно подвернувшегося покоса. Кочки неподготовленной полосы едва не вытряхнули нас с Сашей из кресел.

— Все, дальше пешком?! — кипя и негодуя, я напал на бортмеханика. — Спасибо, что не убили!

— Чепуха, — небрежно отмахнулся грязной рукой тот. — Первый раз, что ли?[157]

Так дело и пошло. Час летим — полчаса чинимся, остается лишь позавидовать нашим несостоявшимся попутчикам, которые предпочли самолету поезд. В круговерти взлетов и посадок до ночи добраться в Минеральные Воды не успели; закат застал нас у станции Тихорецкая. Ничуть не расстроившись задержкой, пилот назначил наш следующий вылет на четыре утра, попросил не опаздывать, а еще лучше — прийти за час. Обидно, но ничего не поделать, в темноте авиация тридцатых не летает принципиально. Ситуация для Укрвоздухпути явно штатная — редкий К-5 долетит за день из Харькова до Минвод. Начальник аэродрома, товарищ Гусев, лично отвез нас на телеге в городок — устраиваться на ночлег к извозчику со звучной фамилией Освальд. Жаль, имя у него не Ли Харви, а просто Ося… на этой мысли дремота, похоже, окончательно сморила мой организм.

Проснулся оттого, что Саша трясла меня за плечо:

— Идет кто-то!

— Давно пора, — стряхивая сумбур воспоминаний вчерашнего дня, я потянулся, в охотку, широко, с хрустом суставов. — Кого там несет?

— А ты посмотри!

Вспомнив про наш шаткий статус, я поспешно вскочил на ноги. Нащупал в кармане пистолет, и даже успел сделать несколько шагов к калитке, когда она широко распахнулась — на службу шествовал товарищ Гусев собственной персоной. Его вялый, вываленный из пиджака живот раскачивался на ходу, как флаг капитуляции в безветренный день. Слева и на шаг позади, как положено порядочной спутнице жизни, семенила с блестящим бидоном в руке грузная тетка в раздражающе пестром сарафане.

— Ну, и где же обещанный вами вылет?! — я начал ругаться с ходу, вместо вместо приветствия.

— Механики и пилоты возились до полночи, устали сильно, — обезоруживающе развел руками начальник. — Вы уж извините, так неудобно получилось. Через часик они проснутся, сразу и полетите.

Улыбка товарища Гусева была такой искренней и доброй, что весь мой немалый запал злости удивительным образом развеялся без следа. И то правда, несколько часов нас не спасут и не погубят.

— У нас с вчора залишилися сладки пироги, — окончательно примирила меня со срывом сроков супруга начальника. — Молочко вот ще, — она приподняла в руке бидон, — парное!

— Спасибо вам, — Саша все решила за меня. — С удовольствием!

Завтрак вышел очень к месту — кроме сэкономленного на беспризорниках хлеба, мы ничего не ели с прошлого утра. В качестве бартера пришлось пересказать хозяевам стопятьсот свежих московских сплетен, этого добра мне не жалко, а Саше так и вовсе в удовольствие. Тем временем, аэродром за окошечком начальственного кабинета потихоньку оживал. Подтянулись механики, пилоты, вылез из какой-то подворотни пугавший нас ночью красноармеец. Я предвкушал скорое продолжение путешествия, однако беда пришла откуда не ждали. За воротами требовательно загудел клаксон автомобиля, а чуть погодя, навстречу выметнувшемуся из домика товарищу Гусеву, на поле резво выкатил похожий на большую черную лоханку автомобиль.

Беседа начальника аэродрома с единственным сановным пассажиром вышла недолгой — товарищ Гусев вернулся к нам с поникшей седой головой:

— Приехал персек нашего горкома…

— В Москву собрался, — догадался я. — Смелый он у вас, самолетами-то летать.

— Нет, в Харьков… срочно, а у нас только один аэроплан готов.

— А как же билеты, расписание? — расстроился я, ругаться с теми, кто так любезно поделился едой, у меня недостало наглости: — И куда же нам теперь податься?

— Да на кой вам сдалась эта шайтан-машина, прости господи! — несказанно обрадовался моему спокойствию товарищ Гусев. — До Минеральных Вод добираться по чугунке куда как с добром! И время самое подходящее, как раз через час мимо нас поезд пойдет из Новороссийска в Баку, на нем прекрасно до своего минводовского курорта доедете. Письмо начальнику станции напишу, по нему за билеты не возьмут ни одной копеечки!

«Баку!» — я с трудом удержался, чтобы не воскликнуть вслух, незачем кому-то знать нашу реальную цель. «Вот удача!». Перелета из Харькова вполне хватило для понимания — на поезде по окраинам СССР передвигаться быстрее, безопаснее и, надеюсь, комфортнее.

— Ежели так, то пожалуй, — согласился я с притворной неохотой.

— Сей же час! — товарищ Гусев ловко перетек за свой служебный стол. — У меня и бланк специальный на такой случай имеется!

Интересно, этот чертов Укрвоздухпуть вообще до Минвод когда-нибудь долетает, или тут принято всех на поезд пересаживать?[158]

Билеты на поезд по письму товарища Гусева начальник железнодорожной станции выдать согласился без малейших колебаний и вопросов. Но с одним «маленьким» нюансом: «размещайтесь… если найдете место, а лучше подождите московского скорого, он будет через два дня». Поначалу я не испугался — в отсутствии скрупулезной автоматической системы продаж, в поездах просто обязан существовать какой-то запас свободных мест. За красивые глаза их не отдадут, но разве сложно коррумпировать одного из кондукторов?

Реальность, как обычно, превзошла самые мрачные прогнозы. В составе обнаружился всего один вагон второго класса. Все остальные — жесткие общие, с лавками, плотно забитыми жаркой вонью сто лет немытых тел, едким махорочным дымом, нелепыми узлами, квохчущими курицами, истошно орущим детьми и прочими чудесами сурового советского быта. Втиснуться можно, в конце концов, в иных московских трамваях еще теснее. Не заразиться какой-нибудь заразой[159] за двое суток пути со всеми остановками, или просто не сойти с ума от бесконечной шумной суеты, — mission impossible!

Вагон второго класса порадовал… отсутствием кондуктора. Его попросту не было, совсем и напрочь. Оставалось одно — теснить уже имеющихся пассажиров. За первой дверью нас ждала многоженная и многодетная семья местного Абдуллы, за второй кутили чинуши немалого ранга, третью просто никто не открыл. Четвертая внушила осторожную надежду — два парня, две девушки, на вид — студенты или свежеиспеченные инженеры.

— Не найдется ли у вас местечка свободного… — начал я, и осекся.

Шаблон, составленный в стиле «заплачу за уголок сколько скажете и даже больше», в данном случае вызовет в лучшем случае смех, в худшем — агрессию или презрение. Хотя без последнего все равно не обошлось:

— Закройте дверь, господин хороший, — не дал мне продолжить уговоры старший из компании, парень лет тридцати с белым сабельным шрамом по загорелой щеке.

— Интеллигентам не подаем, — тряхнула копной пепельных волос толстушка с крупными, неистово голубыми глазами.

— Вообще-то электротехник, — невпопад обиделся я. — С чего в интеллигенты записали?

— Ты бы ярлык носил на шляпе, что электротехник, — уже без особой желчи в голосе заметил старший парень. — А то я уж думал, ты из контры, больно уж вид у тебя скверный.

— Без пяти минут партийный, — для того, чтобы поставить на место купейного заводилу, я вытащил из кармана пиджака кандидатскую карточку, махнул ей в воздухе. — Кстати, в Москве многие шляпы носят, хоть товарища Рыкова в пример возьмите. Когда он контрой успел стать?!

— Пойдем, Леш, — вмешалась Саша. — Нам тут не рады.

— Категорически не рады, — согласился я с женой. — Счастливо оставаться!

Мы успели отойти на пару шагов, когда в спину донеслось на несколько голосов:

— Погодите, погодите!

— Стойте, да стойте же!

— Ребята, мы же потеснимся? — особо старалась голубоглазая толстушка.

— Точно не помешаем? — на всякий случай уточнил я.

— Уж заваливайте скорее, — отрубил сомнения старший. — Неужто мы нелюди какие?

Вот она, партийная магия! Кто бы мог подумать, что из кандидатской карточки, сохраненной благодаря рекомендации подлеца Лукашенко, выйдет хоть какая-то практическая польза? На вид — идиотский кусочек красного картона, даже без фотографии. Зато каков эффект! Озлобленные на весь мир чудовища мигом обратились улыбчивыми и дружелюбными молодыми людьми. Не слушая возражений, а вернее, упирая на скорую порчу продуктов от жары, они потащили нас за свой стол, подкрепиться домашним салом, пышным, совсем не московским белым хлебом и чудесным, чистым как слеза самогоном. Под него и перезнакомились.

Парень со шрамом, Иван, оказался ровесником века. Биография незатейлива — из казаков, начал гражданскую за зеленых. Раненый попал в плен, в госпитале «изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц», перековался — успел повоевать за красных, а затем протиснуться в ряды ВКП(б). Младший, Микола, чувственный, тонкокостный юноша — коренной новороссиец, единственный сын счетовода с цементного завода. Девушки-комсомолки оказались сестрами, пусть не родными, а двоюродными. Обе изрядные болтушки, но при этом внешне — абсолютно непохожие друг на друга. Супруга Ивана, «резкая как „нате!“»[160] голубоглазая пышка Лариса и Рита, подруга Миколы, стройная тихоня с роскошными черными волосами, широко рассыпавшимися по плечам свободными, чуть вьющимися прядями.

Насчет студенчества я немного ошибся, ребята оказались выходцами из нарождающейся пролетарской элиты. Девушки работали на стройке Новороссийской ГРЭС нормировщицами, Иван — бригадиром арматурщиков, Микола — младшим экономистом. После успешного пуска электростанции[161] решили все вместе сорваться из тесного Новороссийска в огромный, стремительно прирастающий нефтепромом Баку. Без разведки и приглашений, просто увидели плакат и поехали… искать приключений. Любый слухи о новой, лучшей жизни они ловили жадно, меня тут же распотрошили на предмет реалий столичного Электрозавода. Зарплаты, условия жизни в общаге, стоимость съема комнаты, возможность получить образование, короче говоря, выпытали все что можно и нельзя, вплоть до размеров столовских порций и цен на трамвай.

Быстренько посовещались на предмет разворота в сторону советского default city и, неожиданно для меня, решительно отказались от идеи: тут, на южной окраине бывшей империи, с жильем сильно попроще, да и жизнь выходит ощутимо сытнее. Оказывается, на Северном Кавказе не видели ничего похожего на голод, накрывший Москву и Ленинград прошлой зимой. Ребята даже не могли представить, каково это, на тринадцатом году революции получать весовые кусочки хлеба по карточкам.[162]

Следующем разрывом шаблона стала авиация. Узнав, что мы добирались до Тихорецка на самолете, и первоначально хотели так попасть в сам Баку, Микола поменялся в лице:

— Как, просто купили билеты и полетели? И мы так же могли?!

— Скорее всего, — состорожничал я, помня ненавязчивый сервис Укрвоздухпути.

— Ребята, ребята, а давайте в Минводах сойдем, да на самолет пересядем? — с горячечной убежденностью принялся убеждать своих друзей Микола. — Всю жизнь мечтал летать! Ну что нам стоит?

Поддержки коллектива не снискал; девушки откровенно побаивались, Иван ленился двигаться хоть куда-нибудь из уютного купе. Мы с Сашей, тем более, не горели желанием лишний раз мыкаться по полевым аэродромам. Расстройство парня оказалось так искренне и велико, что мне стало его жаль:

— Хочешь, нарисую штуку, на которой ты сможешь летать сам, без всякого самолета?

— Планер? — вспыхнул и тут же погас Микола. — Да я целый год в нашу планерную школу ходил! Всю зиму чертов планер клеили да шкурили, с весны запускали лыжей по земле в полнатяга с резинового шнура, учились балансу. Лишь однажды свезло, сподобился… поднялся над землей аж на целую сажень!

— Так мало? — удивилась Саша. — Знакомый пилот как-то хвастался, они в Крыму чуть не по часу парят.

— То в Крыму, — Микола непритворно хлюпнул носом. — Там та-а-а-кие потоки! А у нас… короче, разбили мы наш планер, да так, что и чинить стало вовсе нечего.

— Хорош унывать, — перехватил я нить беседы. — Листок бумаги найдете? Буржуи в июльском Popular Science опубликовали лекала параплана — потрясающего летательного аппарата из одного лишь парашютного шелка и веревок. Эдакое здоровенное крыло из ткани. Ни дюраля в нем нет, ни фанеры, ни педалей всяких, а на пару сотен метров в небо подняться — как нечего делать. И никакая гора не нужна, по крайней мере по первости, вполне достаточно буксировки за автомобилем или паровым катером.

— Это что же, самолет можно просто взять и сшить? — округлила глаза тихоня Рита. — Как платье?!

— Именно! — смело подтвердил я.

Зря что ли мотался из турецкой Анталии в Oлюдeнизoм еще там, в старом мире 21-го века? Два раза платил инструктору за спуск на параплане с верхушки горы Бадабаг вниз, над красными черепичными крышами городка, в голубую лагуну? Потом торговался, не хотел сто лир платить за фотографии, но все ж не устоял и купил. Жаль, смартфон разбит, не срисовать систему с веревочных тяг. Но ведь в памяти хоть что-то, да осталось!

— Сшить… — вторил подруге Микола. — Как это?

— Зингером и руками, — я покрутил в воздухе ладони. — В журнале специально указали, что по точным лекалам шитье не должно вызвать затруднений у среднего американца. Неужели вы по эскизу не сдюжите?

— Где же мне столько шелка-то найти? — с горьким скепсисом пробормотал Микола.

Но я видел, потухший интерес к жизни снова начал разгораться в его карих, широко распахнутых на мир глазах.

— Не обязательно шелк, — Чем же еще можно заменить синтетику 21-го века? — Сгодится любая легкая, прочная, не пропускающая воздух ткань.

— А перкаль[163] подойдет?

— Самолетная? — задумался я. — Надо пробовать.

Пока энтузиаст авиации осознавал перспективы, его подруга, отбросив робость, кинулась копаться в своих узелках, и скоро протянула мне кокетливый девичий блокнотик:

— Только пожалуйста, — попросила она, мило порозовев, — не заглядывай на исписанные листки!

— Клянусь, — я шутливо выбросил вверх сжатую в кулак правую руку.[164] — С конца начнем рисовать, уверен, так нам хватит листочков!

В самом деле, почему бы параплану, то есть идее двухслойного крыла с надуваемыми ребрами жесткости, не появиться в тридцатых?![165] Ничего категорически недоступного технологиям я не вижу, то есть, конечно, соорудить нужную для старта «с ног» конструкцию ребята не смогут, но буксируемый за автомобилем или катером вариант у них получиться просто обязан.

Вооружившись химическим карандашом, я принялся прорисовывать и прописывать все, что помнил о парапланах. Основное внимание уделял вопросам прочности и безопасности — в конструкции наверняка найдется куча неочевидных хитростей, доходить до которых ребятам придется исключительно своим собственным умом. Отдельного разбора заслужили модная эллипсоидная форма, профиль поперечного сечения, ячеистая структура, четыре ряда строп, управление, сведенное на рукоятки через блоки и рычаги. В итоге — получилось на удивление немало. То есть листочков хватило, но впритык.

Дальше началось дружное обсуждение блестящих перспектив нового способа парения. Начали с малого — флотских наблюдателей, затем девушки переключились на переброску через границу разведчиков и пачек газет «Правда», а чуть позже, к концу литровки самогона, парни добрались до армий парапланеристов, истребляющих врагов с высоты птичего полета меткими выстрелами из трехлинеек. Я было пытался возражать, взывать к здравому смыслу, однако не преуспел, а скоро понял: ребята прекрасно осознают ирреальность собственных слов… но иногда так хочется помечтать! Заканчивали ньювасюковщину при свече; девушки к этому времени уже спали, кто где, не разворачивая набитых тяжелым прелым хлопком матрасов. Нам с Иваном и Миколой оставалось только последовать их примеру.

В Минеральные Воды состав прибыл далеко заполночь. Вместо положенного расписанием часа стояли долго, до самого рассвета. Презрев свой и чужой сон, торговцы расхваливали товары, собачились между собой пассажиры общих вагонов, путейцы стучали молотками по неведомым железкам. Недовольно пыхал паром локомотив. Наконец тронулись; я с облегчением устроился поудобнее, планируя подремать под стук колес как минимум до обеда, да свалилась новая напасть: проснувшийся ни свет ни заря Иван настойчиво потащил меня в коридор «покурить».

— Тебе не кажется, что местные что-то знают? — спросил он, едва я вылез за порог купе. — Посмотри, половина мест свободна. Я уж в общий вагон сходил, посмотрел, давки тоже не заметно.

Действительно, три или четыре купейных двери оказались распахнуты настежь.

— Неужели никому в Баку не надо? — предположил я, и сам не поверил своим словам.

— У тебя оружие есть? — подстегнул градус паранойи Иван.

— Как сказать…

Я вытащил из кармана пиджака браунинг.

— Только застрелиться! — Иван едва не сплюнул от досады.

— Воевать не собирался.

Вместо слов Иван откинул полу френча, продемонстрировав торчащую из-за пояса рукоятку маузера.

— Серьезная машина! — уважительно цокнул я языком. — Всегда мечтал такой завести, да не поймут нынче в Москве эдакого авангардизма.

— Уж сколько лет не расстаюсь, почитай с самой войны, — скривился подозрительно побелевшим шрамом Иван. — Ладно, ты уж девчонкам нашим пока ничего не говори, авось пронесет. Но уж сам-то не спи!

— Можешь расчитывать, — проникся серьезностью момента я. — С десяти шагов промаха в карту не дам. А коли дальше… уж извини.

Иван одобрительно хмыкнул и потянулся в карман, за газетой. Отнюдь не читать — оторвав полоску бумаги, он ловко свернул из нее узкий длинный кулечек, заспал в него из кисета махорку, плотно притоптал пальцем, поджег, затем жадно втянул в себя густой сизый дым. Я привычно отшатнулся в наветренной стороне выставленного на лето окна. Говорить вроде как не о чем, спать нельзя, мысли — одна дурнее другой, за окном, до самого горизонта, бескрайняя, выгоревшая на солнце степь. А поверх всего сущего, как высший трансцендентный слой бытия, гипнотическое, неторопливое чух-чух колес по стыкам рельсов.

Кажется, мне все же удалось задремать стоя, так что я едва не свалился от звука паровозного гудка.

— Уж скоро станция, — Иван щелчком отправил в окно остатки неизвестно какой по счету козьей ножки.

И правда, разнотравье незаметно сменили квадраты полей, за ними на пологий склон высыпались коробочки очередного села. Состав начал притормаживать и скоро остановился около вокзальной избы. «Поселок имени Сталина»,[166] — передернулся я, заметив выведенное кроваво-алой краской название станции. Перевел взгляд чуть вперед, к вставшему под наливную колонку паровоза — вздрогнул еще раз, по настоящему, с судорожным стискиванием браунинга в кармане: нас встречали два десятка красноармейцев.

Лишь убедившись в полном отсутствии интереса к нашему вагону у «комитета по встрече», я опомнился от испуга, и тихо пробормотал сам себе:

— Многовато будет, на одного-то контрика.

Иван моими фобиями не страдал, поэтому сложных путей не искал. Опрометью заскочил в купе за картузом, бегом просквозил по коридору в открытый тамбур, не размениваясь на ступеньки спрыгнул с подножки на насыпь, а вот к командиру отряда — подошел с неспешностью солидного, имеющего вес товарища. Разговора за шумом льющейся в утробу локомотива воды я расслышать не сумел, и уже думал выйти полюбопытствовать, когда улыбающийся во все оставшиеся зубы Иван направился назад.

Поравнявшись с моей высунутой из окна головой, он махнул рукой вперед:

— Чертовы горцы… опять за старое взялись![167]

— Это что, — напрягся я. — Неужели поезд дальше не пойдет?

— Отчего же, — Иван удивленно посмотрел на меня, должно быть, я и самом деле выглядел потешно в своем страхе от задержки. — Как бойцы погрузятся, так и отправимся.

— Они к нам в охрану приставлены! — наконец-то догадался я. — А справятся, если что?

— Обязательно! — Иван снова махнул рукой, уже более предметно: — Сам погляди! Так уж точно, от любой банды отобьемся.

Только теперь я обратил внимание на поднявшуюся суету: часть красноармейцев забралась на тендер и, вооружившись веревками, сноровисто тягала наверх тупорылую тушку «Максима». Остальные — дружно подталкивали смертоубийственный механизм снизу.

— Весело тут у вас…

— С таким-то прикрытием? — Иван не заметил скрытого подтекста в моих слова про веселье. — Наоборот, скучно!

— А вдруг большая банда?

— Все равно, — уверенно отмахнулся от моих наивных вопросов Иван. — Супротив максимки никто не сунется. Разве что с пушкой, да откуда ей взяться у бандитов?!

— И то правда, — глупо спорить с бывалым воякой. — Поднимайся, хоть подремлем чуток под защитой непобедимой и легендарной!

— Сперва до бойцов схожу, четверо в тендер не полезли, у нас на тамбурной площадке разместились, — подозрительно усложнил дело Иван. — Расспрошу их, что да как. А ты уж будь добр, свою пукалку далеко не прячь, покарауль девушек в купе!

В логике ему не откажешь. Оставлять спящих ребят одних нельзя, будить раньше времени — жалко. Так из всех забав мне осталась одна — пялиться в окно на ландшафт, да читать попутные указатели. Последних, кстати сказать, оказалось на удивление много. Едва выйдя со станции, наш поезд переполз по мосту речку Малку, следом за ней, через каких-то полчаса, перемахнул подозрительно узкий Терек и неспешно, делая не более тридцати километров в час, покатился вдоль его русла.

Островки леса сменялись холмами, возделанные клочки полей — жухлой травой. В районе Эльхотовских ворот зашевелились Михайло и девушки. Пока они привели себя в порядок, пока устроили обед из купленной в Беслане снеди — состав добрался до Назрани. Вернувшийся от красноармейцев Иван то и дело бросал за окно тревожные взгляды, но с каждым километром все больше и больше веселел. А после Грозного, в котором наш вагон снова плотно забили пассажиры, вовсе успокоился.

Настолько, что поделился перед всеми секретом:

— Красноармейцы, что нас охраняют, давно уж мне шепнули — самое рисковое место было после Назрани. Теперь уж спокойно, а в рабпоселке Калинина[168] они вообще сойдут, встречного для охраны ждать.

— Этот рабпоселок, он далеко? — поинтересовалась Саша.

В ответ, как нарочно, захлопали выстрелы. Иван вскочил, определяя источник угрозы и, после секундного колебания, кинулся в коридор, вытаскивая на ходу маузер. Припал у окна, уперев магазин в раму, повел дулом и разочарованно буркнул:

— В лесу запрятались, с…ки!

Я пристроился рядом, выставив свой коротыш. Поезд шел вдоль скошенного луга, заросший густым лесом склон холма начинался не ближе, чем метрах в двухста.

— Твой маузер поможет не больше браунинга, — поддел я Ивана. — Только патроны пожжешь без толка.

Громкой длинной очередью отработал с тендера пулемет, вслед за ним, с площадки открытого тамбура, открыли беспорядочную пальбу красноармейцы.

— «На каждый вопрос есть четкий ответ: у нас есть „Максим“, у них его нет».[169] — довольно осклабился Иван, опять примериваясь к прицелу. — Пусть только сунутся грабить!

В этот момент, прямо на моих глазах, бандитская пуля вывернула щепой наружную стенку вагона и ушла в соседнее купе. Тонко, жалобно заверещал кто-то из многочисленного байского семейства. Черт возьми, эти горцы никакие не грабители, а самые настоящие террористы. Им «соваться» к нам незачем. Мы, в жалких коробочках вагонов, уже у них как на ладони!

— Валим назад. Быстрее!

— Нахрена? — возразил Иван, не отрываясь от своей железной игрушки.

— Тут все равно стрелять не в кого, посмотрим с другой стороны.

Хитрость помогла. Иван в запале успел забыть, что там — степь и поля на много верст вокруг, поэтому, сочно выматерившись, бросился обратно. А пока он примеривался половчее высадить стекло, не засыпав осколками девушек, я захлопнул дверь и подтянул к ней ближайший скрученный матрас.

Затем, быстро оглядев напуганный коллектив, распорядился, тыкая пальцем в следующий набитый хлопком мешок:

— Михайло, аккуратно, не разворачивая, давай мне эту штуку!

— Зачем?! — оторопел младший экономист.

— За шкафом, идиот! — сорвался я на крик. — Затем, бл…ть!

Нешуточный тычок подруги придал ускорение сыну счетовода — в мои руки попал второй валик. Примерившись, я вогнал его под нижнюю полку, закрывая от пуль еще один клочок пространства.

Характерный треск, в сочетании с вскрывшаяся клочьями войлока и фанеры перегородкой наконец-то показали Ивану основную проблему.

— Прошила навылет! — пораженно вскрикнул он, отшатываясь от несчастного окна.

— Петь! Петька!!! — вторил ему нечеловеческий вопль из соседнего купе. — Боже, помилуй!!!

Когда проблема прояснилась, движения Ивана обрели неожиданную быстроту и точность. Единым слитным рывком он запрыгнул на столик, перехватил третий, все еще лежащий верхней полки матрас, и тут же переправил его к дверям — как раз в нужное место.

— Всем лечь на пол! Голов не поднимать! — скомандовал он, возвращая себе статус боевого лидера.

Я тем временем втискивал последнее хлопковое чудо под вторую нижнюю полку, завершая неуклюжую баррикаду.

— Все равно пробьет, — скептически оценил Иван итог.

— Хоть шанс, — не стал спорить я, прессуя девушек на условно-защищенном пятачке. — Теснее прижимайтесь к полу! Голову прикрывайте руками!

По всему вагону звенели осколки стекол, матерились от бессильной ярости мужики, голосили бабы, визжали дети. Одна за другой добавлялись дырки в стенах и парусине потолка. «Максим» лупил с паровозного тендера одной бесконечной очередью, впрочем, на интенсивность нашего обстрела данный факт не влиял ни капли.

— Проклятье, — прошипел сквозь зубы Иван. — Наши стреляют, а мы лежим как сельди в жестянке.

— Некоторые селедочки очень ничего, — я погладил кстати попавшее под руку бедро Александры. — Так что, парни, не теряемся, пользуемся моментом!

— Но-но, — ответила щипком Саша. — Нашел время приставать!

— Героизм полезен в тяжелые времена, — поучительно заметил я. — Но мы живем в эпоху отчаяния, которой приличествует хорошее чувство юмора.

Жалобно звякнувший чайник снесло со стола пулей, но не прямо к окну, а почему-то вбок, наискосок по ходу движения.

— Скоро выскочим! — ободрил я ребят. — А тебе, Иван, пора бы переползти к середке ближе…

Хорошая идея опоздала.

— Оу!!! — дурным голосом взвыл Иван.

Попытался подняться, и тут же упал, скрючившись в попытке добраться до ноги. Рана, нанесенная прошившей несколько перегородок пулей, выглядела поистине жутко: чуть выше колена, во все стороны рваная, с торчащими из мяса щепками костей и целым фонтаном ярко-алой крови.

— Пиз…ц! — оторопел я.

— Ванечка! Родненький! — заблажила супруга Ивана, зачем-то пытаясь обнять мужа.

— Держи его! — оборвала мой ступор Саша.

Не обращая внимания на залившую пол кровь, она перекатилась поближе и запустила пальцы прямо внутрь раны.

— Бл…я-я-я! — Иван попробовал дернуться, но я уже навалился сверху на его ноги, фиксируя их в одном положении.

— Мишка, доставай ремень, — продолжила командовать Александра, что-то нащупывая в глубине разорванного тела. — Делай жгут. А ты, — она повернулась в мою сторону, — снимай рубаху. Кажется, я поймала артерию.

Наложение жгута и повязки оказалось непростым квестом. Бледный как бумажный лист Иван страшно скрипел зубами, матерился и норовил вырыться. А стоило на секунду отвлечься — дотянулся до маузера и наставил дрожащее дуло в сторону моего лба:

— Оставь меня! Как человека прошу!

— Кровь остановили, — возразил я. — Чуток потерпи, немного дотянем…

— Калекой мыкаться не стану!

Не сильно задумываясь, я резко ударил по сжимающей пистолет руке. В лицо хлопнул оглушающий выстрел, глаза засыпало пороховой сажей, но чертова пушка все же вылетела из ослабевших пальцев.

— Психический! — мотнула головой Саша, не отвлекаясь от приматывания к ране оторванных от Михайловской толстовки рукавов.

Струйка холодного пота потянулась между моих лопаток: «а он не шутил!» Вслух же только рявкнул: — А ну, боец, живо взял себя в руки! Твоя жизнь нужна мировой революции!

Помогло. Или, скорее, сказалась потеря крови. Иван бессильно привалился к нижней полке, а я, наконец-то, смог добраться до окна. Состав явно притормаживал, и меня это страшно беспокоило.

Хватило одного взгляда:

— Станция видна! Вырвались!

— Водки налей, — не дала мне отвлечься Александра. — Надо его хоть как-то обезболить.

Я сорвал сургуч с горлышка оставленной на вечер казенки, набулькал до краев стакан.

— Держи.

— Врача, врача, врача! — рыдала супруга Ивана.

— Попробую.

Отвалил от дверей сымпровизированную баррикаду, почесал затылок, разглядывая две рваные дырки как раз напротив нашего лежбища. Впору истерить, однако перегруженный эмоциями мозг решил принимать происходящее вокруг не иначе как компьютерный шутер. С нечеловеческим спокойствием я увернулся от мечущейся по коридору тетки с выдранной скулой, перешагнул через залитого кровью и дерьмом, но еще дергающего в агонии ногами красноармейца. Заглянул к соседям, отметил ревущих над телом матери детей. Слепая случайность не щадила никого, верно, две трети пассажиров так или иначе попали под бандитские пули.

— Саша, пойдем, — вернулся я в купе. — Нынче в вагоне самый главный врач — это ты.

Следующие несколько часов прошли в кровавом аду. Саша перевязывала, я держал, успокаивал, поил всех, и раненых, и родственников, и просто попутчиков. Сперва водкой, потом лауданумом,[170] который местный фельдшер притащили из станционного медпункта. Если раскинуть на весь поезд — то мы отделались легко. Десяток убитых, полсотни раненных. Почти все — из нашего купейного. В общие вагоны, где ехало много местных, террористы не стреляли. По этой же причине, вероятно, не пустили состав под откос.

К полуночи единственный на весь поселок Калинина врач прооперировал Ивана, из выживших, он оказался одним из самых тяжелых. Саша ассистировала, в дикой антисанитарии, при свете керосинок, но все равно, относительно успешно. То есть ногу наш новый товарищ, конечно, потерял, зато жизнь — сохранил. Попутно я постарался выбить из головы Ивана заскок про калек. Никуда жена от одноногого не сбежит, а и сбежит — так сама дура; советские бабы, после мясорубки Великой да Гражданской, не особо разборчивы до полного набора конечностей. Был бы на месте «главный» орган, остальное — приложится.

Весь следующий день мы отмывались и стирались в позаимствованной со скотопоийлки колоде, каждую минуту оглядываясь, как бы злосчастный поезд не укатил в Баку без нас. Со стороны Грозного движение встало напрочь, оборвалась телеграфная связь. Пошли слухи, один страшнее другого. Гарнизон поселка — целая рота, усиленная парой кургузых пушчонок, — ощетинился обороной на станции. Туда же перебрался импровизированный госпиталь и местный партактив с семьями. Наш состав стоял, как пришел, на главном пути, все ждали распоряжений начальства по замене паровоза. Тот, что тащил состав от Новороссийска, горцы расколотили на изумление качественно, до поселка мы докатились скорее по инерции, чем на локомотивной тяге. Скорее всего, у бандитов против «максимки» нашелся свой пулемет, и надо признать большой удачей, что купейный вагон не стал его основной целью.

Ближе к утру какой-то высокий железнодорожный чин сообразил загнать встречный эшелон цистерн в тупик, а освободившийся паровоз отдать начавшим звереть пассажирам. Мы тепло распрощались с решившими возвращаться в Новороссийск ребятами, девчата чуток всплакнули. А потом мы вселились в общий вагон — иного выбора не осталось. Теснота еще хуже, чем на старте с Тихорецкой, смрад сильнее, ругань и крики детей — страшнее. Настоящая пытка, даже соловецкий этап мне дался куда как легче.

Похожий на средневековую крепость вокзал Баку мы встречали на подножке, в нетерпении, так, верно, мечтали ступить с борта Мейфлауэра на землю Нового Света пуритане из Плимута. После полутора суток в душегубке, без нормальной еды и сна, в сердце стучала одна единственная на двоих мечта — добраться до ванны с чистой водой, выскоблить из кожи и волос пот, гряз, насекомых. А после — уснуть на чистом белье. И пусть все ГПУ подождет!