Следствие по магии

Глава 31

— Логика в этом самая та.

— Логика, почему смертные живут так? Это суть. Эмоции и логика — они как монета, одна сторона без другой не существует.

Разлетелся оглушающий гром в помещении. Не тот, который от уроненного шкафа, а самый натуральный, гром перед молнией. На ювелира это не произвело никакого впечатления.

— Муж явился, — грустно констатировала девушка. — Ну, сейчас начнётся.

Гром повторился, потом раздался звук обычного удара и на пару мгновений все стихло. Молонья встала, стряхнула невидимую пыль и вовремя — дубовую дверь снесли с петель и в комнату, пригнувшись, зашёл богатырь размера икс-икс-эль.

— Что здесь творится?

Голос соответствовал. Интересно, кем работает этот бог?

— Зоя, пойдём. Вы, я думаю, закончили?

Кощея я не разглядела за вошедшим, но, кивнув девушке, поспешила ретироваться. В комнате отчётливо запахло озоном и начали посверкивать электричеством медные ручки. Проскользнув мимо громилы и еще раз махнув рукой Молонье, я спустилась вниз.

— Пойдём. Сейчас погуляем и отправлю тебя домой. Полегчало?

— Очень.

— Ну и отлично. Как ты поняла Молонья или сейчас Меланья — богиня-жена этого Грома, Грома Гремучего. Он подполковник, да и с таким-то голосом. Боюсь, что его солдаты являются самыми послушными людьми. Раньшеэти боги жили в небесных чертогах, но перебрались на землю при Петре Первом. Их сын, Огонь-царь, Олег, скорее всего произошел от Велеса. Он неплохой колдун, сильный, но шебутной. Но вот когда сердятся, то Гром гремит, а Молонья пускает золотые стрелы. Огонь-царь несётся на этих стрелах, поджигая всё, что попадётся на пути. Пожар при Наполеоне он воплощал. Воробьиная ночь, так называют крупную ссору в их небесном семействе.

— Их так хорошо знают?

— Ну, их ссоры — это отдельный вид искусства. Так что, если ссорятся тут, то пол-России увидит, а потом с Гидрометцентром объясняться.

За время коротенькой лекции мы дошли до какой-то уличной кофейни.

— Оу. Так, значит? — Кощей хмыкнул и заказал кофе. Дождался и протянул мне один из стаканчиков.

— Не снимай подаренное.

— Не буду. Скажи сколько они стоят, не люблю такие дорогие подарки.

— А это и не подарки. Это броня. Так что не переживай, бюджет города выдержит. Считай это амуницией.

Совесть, ты успокоилась? Совесть, в курсе? Совесть в доле. Как говорила Зоя Ивановна, если кто-то что-то делает тебе бесплатно, то нужно будет оплатить в тройном размере. Пожалуй, нужно к ней заехать. В пятницу так и сделаю. А пока наслаждаюсь прогулкой и предвкушаю втык от начальства, ибо если виноват подчинённый, то просят «смотреть пункт первый». А официально мой начальник никого никуда не посылал. Откажется или нет? Анубис уже скинул своё недовольство в виде отчёта, приемлемого для своего руководства. Надо похожим озаботиться. Так и назову его — отчет о придуманной работе.

— «Влад, привет, скинь отчёт»

— «Я тебя в копию поставил, глянь на почте»

— «Спасибо!:Р»

Так, отчёт проверить на падежи и склонения и сдать утром в канцелярию.

— Ты со мной?

— Что?

— Вернись ко мне, у тебя выходной.

— Конечно.

— Не хочешь покататься?

— На машине?

— Можно и на машине, но я тут подумал показать тебе Башню с воды.

— С удовольствием.

Пока грузились, пока доехали, оставив машину около дома, где байк очень удачно занял мне машинно-место. По прибытию дошли до парка. Браслет приятно грел руку и был очень удобен. И это для той, кто терпеть не могла разные украшения. Телефон Меланьи я взяла, поблагодарю потом. Может с зарплаты закажу что-нибудь вкусненькое и отправлю? Нет, ну а что я подарю богине? Тем более ювелиру? Буду думать.

— Нам на этот пароходик. Пошли грузиться.

Течет река по своему вековому руслу, периодически сужаясь или расширяясь до самого синего моря. Ну где-то так точно. Начинается она в болотах Москворецкой лужи, но здесь, по пути нашего трамвайчика, одета в каменные берега. Все сверкает радужными всполохами, солнечными бликами и безумно-любимыми каменными зданиями старой архитектуры. Я окончательно пришла в себя во время прогулки, особенно встряхнулась в районе стрелки Водоотводного канала и Москвы-реки. В первую очередь потому, что я была не в курсе, как это называется. Для меня это всегда был просто памятник Петра, слишком большой для Москвы и грубый, а где он стоит — не знала. Прислушалась к себе, вроде в голове навигатор больше не подавал признаков жизни. Может, где читала об этом? Половина города щеголяла радужными щитами, я этого почему-то не замечала до сегодняшней прогулки.

— Любуешься?

— Откуда щиты? Их не было.

— Были, но видны они только с воды, так что любуйся.

Как всегда, хорошие впечатления заканчиваются чересчур быстро. Прогулка, кофе, без начальников и понедельников. Радует, что сегодня среда! Моя маленькая пятница, и все равно, что большую ее часть я бессовестно продрыхла в состоянии амёбы.

На работу утром я собиралась полностью отдохнувшей и спокойной как танк. Вся вчерашняя муть выветрилась из головы. Целый день мы на пару с Анубисом переписывали отчеты, периодически добавляя несуществующие факты и приписывая кому-то новые заслуги. Награждаем непричастных.

Муторно проходили дни, приятным был только разговор с Зоей Ивановной, которая согласилась потратить на меня время пятницы. Но с условием, что я захвачу тортик и приеду в детский дом, а не потащу ее старую и больную в очередную едальню или как-то так. Так что вечер пятницы я ждала как манны небесной, а от пустых совещаний и страшных угроз начинала закипать. Ну вот какой смысл был в очередном взыскании? Как выразился мой коллега: —«после третьего выговора перестаёшь считать».

В пятницу я по-пластунски проползла к выходу ровно в пять часов. Тихонько просочилась мимо дежурного поста и чуть ли не молилась, выезжая со стоянки. Потом по пути заскочила в кондитерскую, Зоя Ивановна всегда была сладкоежкой. Выбор был сложнейший, но я справилась и с тремя коробками стояла на пороге своей альма-матер. Я не помню ту женщину, что назвали моей мамой, да и не могла помнить. Меня сдали сюда крохой, даже не разлепившей глаза. Как раз в соседнем доме был дом-малютки. А потом сюда.

В отличие от многих и многих заведений похожего толка, мое, стараниями директрисы и нянечек не походило на исправительное учреждение строгого типа. По роду службы наездилась по таким, хотя нужно честно сказать — в московских и подмосковных не все так плохо. Сейчас над почти каждым из них взяли шефство или фирмы, стремящиеся уйти от налогов, или депутаты, занимавшиеся ими для повышения благосостояния и выбираемости. Страшно было не отсутствие мебели или дорогой одежды. В таких заведениях даже стены пропитались безнадежностью и страхом. Страхом за будущее. Криминал постоянно пользовался услугами малолеток: воровство, убийство, насилие. Но слава Роду, не у нас.

Зоя Ивановна всегда приветствовала новеньких. Она была строгой дамой лет пятидесяти и казалась вечной как скала. Она никогда не позволяла себе ругать нас на виду у всех и стремилась разобраться сама в каждой ситуации. Как потом стало понятно, она была нетипичной начальницей, для которой всегда есть дело до всего, что происходит в ее заведении. Все дети ее обождали, а чиновники трепетали от одного ее имени. По-моему, парочку она даже до инфаркта довела. Или не парочку? Будучи маленькими, мы не заходили дальше ее стола, но уже вырвавшись во взрослый мир, мы иногда сюда приезжали. За кабинетом находиласьмаленькая комнатка, где после смерти мужа она не раз там оставалась. Нужно чаще ее навещать, старушка осталась одна. Да, детки не дают заскучать, но все-таки. И на кладбище стоит наведываться почаще чем в день день рождения и день смерти дяди Володи.

Как сообщили мне нянечки, Зоя Ивановна уехала доводить до инсульта очередного чиновника, который попытался испортить жизнь ее воспитаннику. Смертник. Хотя скорее всего новенький, вот и решил самоутвердиться. Иногда казалось, что директриса Сиротского приюта обожала такие моменты. Глаза у нее блестели, нос становился уже и тоньше, придавая ей сходство с хищной птицей, а мечтательная улыбка могла до инфаркта довести знакомых с ней особей чиновничьего племени.

— Нет, зайка, тут дело посерьёзнее. Нашёлся какой-то предприниматель, решил нас выселить. Вначале кружил вокруг перфекта. Вроде даже до мэра добрался. Вот и бушует Зоя.

— Тетя Маша, может помощь нужна?

— Какой там!

— Зоя сама, ей это в радость. Я раз видела, как она доводила одного. Веришь, сама бы ей все подписала, настолько грозной она была. А того бедолагу выносили на Скорой. Теперь ей просто шлют письма и уведомления. А тут этот предприниматель. Ну она и сорвалась.

— Она такая. Помню, залезли на яблоню в саду, а там такие яблочки, как из какой-нибудь рекламы. Особенно дальняя, самая раскидистая, с пышными ветвями. Мы там и шалаш строили, когда цвела, и потом яблоки пытались съесть. Кстати ни разу не получилось, окрик директрисы: «Гаюн!» — в ушах до сих пор эхом разносится. Я думала, что стану заикаться. Я и сейчас так думаю. Встанет посередине коридора и своим зычным голосом выговаривает фамилии. И все, тише и послушнее детей нет и не предвидится. Но ни разу не орала на нас, как бы мы не опростоволосились.

— Ну, не такая она и страшная, наверное. Если не шалить.

— А вы, Теть Маш, знаете таких детей?

— Нет, не припомню! Зато никто из наших воспитанников не пошёл в криминал. Даже в девяностые она отстояла приют, у деток была еда и одежда. Как уж она выбивала все это в то время, она не рассказывала. Ты не помнишь, к нам даже бандиты заявлялись. Как уж она их выпроводила. А потом как-то все наладилось. Ладно, заболталась я с тобой. Поднимайся в ее кабинет, там посидишь.

Отдав нянечкам коробку с пирожными и конфетами и несколько килограмм конфет для детей, я поднялась по огромной мраморной лестнице. По лестнице, с которой мы катались, как с горки. Зимой дядя Володя ставил нам елку в кадке, а мы ее украшали: снежинками, ватой, немногочисленными игрушками, но, самое главное, настоящей золотой звездой. Мы представляли, как скатываемся с ледяной горки-лестнице вниз к счастью и маленьким подаркам, что оставляли нам воспитатели. Директриса все знала, но если это происходило не часто, то закрывала глаза на наши катания. А перед выпускным все уже официально по разу скатывались с перил.

Потом я прошлась по коридору, в котором никому и не приходило в голову бегать и кричать, уж так Зоя Ивановна завела. Но и двери все были открыты, никто никогда здесь не запирал на замок. Были наказания, но трудовые. Яблони и огородик всегда нуждались в присмотре, как и кухня с уборкой.

В кабинете стояли все тот же идеальный порядок и тишина, а также тяжёлый дубовый стол с резными ножками и зелёным сукном. Лампа досталась, наверное, из какого-то кабинета НКВД, классически зелёная и яркая. Тяжёлый стул на колёсиках, кожаный. Деревянные, тёмные панели по стенам, пара картин, с изображением моря и наборный паркет, с прикрытым ковром узором. И я опять чувствую себя маленькой девочкой, нашкодившей или разбившей коленки.

Шагнув вправо к стене, я толкнула маленькую неприметную от входа дверку. За ней располагался диван, кофейный столик, а в углу небольшая плитка, чайник и микроволновка. Я поставила пирожные на столик и щёлкнула чайником. Так как сколько ждать я просто не представляла, то начала разглядывать пожелтевшие от времени черно-белые фотографии по стенам. В основном это были фото девушек в форме, стоявших напротив самолётов. На одной группой фотке около тридцати девушек. Все молодые, улыбаются задорно и с вызовом. Они, кто в пилотках, кто в летном шлеме, стояли на летном поле с планшетниками в руках, на фоне своих самолетов, казавшихся игрушечными. Вот еще около сорока девчонок, еще не избавившихся от детской пухлости щек, но уже в спецовках, а кто-то с ключом или еще каким инструментом. А вот фото из парикмахерской, где мастера остригают длинные косы с лентами. Они лежат ковром под ногами, устилая помещение. У одной из моделей даже слезинка видна, хотя она улыбается. А вот две девушки с самолетным винтом, в полетных шлемах и с очками. Две «Гаечки» улыбаются, а внизу подпись: «Белик и Макарова, верные подруги». А вот и строй тех самых девчонок. Перед ними девушка, строгая в этом моменте. За ней другая, она гордо несет знамя «десятое июня 1943 года, вручение гвардейского знамени»

Портреты одной из них, но крупнее висели рядом. На ближайшем портрете девушка была в гимнастёрке и с несколькими наградами, потом она же появляется на фоне самолёта. На хвосте была нарисована ведьма на метле, а перед ней звёзды. В старых фильмах так рисовали за сбитые самолёты фашистов. Внизу подпись «Мариночке на память, твои ведьмы».

— Марина Расковая, командир группы бомбардировщиков. Немцы с придыханием говорили: «Ночные ведьмы».