Следствие по магии

Глава 32

— Это вы!

В проёме двери стояла девушка, точная копия фотографии.

— Я и не я. Мне нужно было имя для жизни, а Марина… — Она вздохнула, печально. — Я была подругой ее матери Анны Спиридоновой, в девичестве Любатович. Она работала учителем средней школы в городах Торжке, Вязьме и Москве. В Торжке и познакомились. Мне тогда по документам лет пятьдесят было. Она была замужем за Малининым Михаилом, артистом оперы и антрепренёром, не сильно известном в столице. В Москве он стал вокальным педагогом и, будучи статным красавцем, пользовался популярностью. Мы с Анной переписывались, когда она мне сообщила о смерти мужа в Москве в октябре 1919 года вследствие несчастного случая. Михаил был сбит мотоциклом и она попросила приехать помочь. Тяжёлые были времена. Николашка был тюфяком на троне, правильно о нем говорили: «Сидеть на троне может, править нет».

Марина родилась 28 марта 1912 года в Москве, у нее было два старших брата, Роман и Борис. Окончила школу в Москве в 1928 году, потом Московскую консерваторию. Работала практиканткой в лаборатории анилинокрасочного завода, в апреле 1929 года вышла замуж за инженера этого же завода Сергея Раскова и ушла в декрет до октября 1931 года. Дочь назвала Татьяной. Помнишь, как у Пушкина: «Итак, она звалась Татьяной». Мариночка развелась в октябре 1935 года. Ничего необычного по тем временам.

В ноябре тридцать пятого года стояла отвратительная погода, то замерзало все, то таяло, Марина и подхватила пневмонию, сгорела как свечка. Голодно тогда было, а уж о нормальных лекарствах и думать нельзя. Травы ее не вытянули. Анна утопала в своем горе, на земле ее ничего больше не удерживало: сыновья разлетелись, дочки нет, а внучка.

Яга безнадежно махнула рукой, но потом продолжила:

— Казалось, о ней все забыли. Я ж ведьма, вот и вызвала их души, попросив разрешение. Попробовали бы мне его не дать. Я решила воспитать Таню, став Мариной. Чуть подправив внешность, и я стала ей. Роман и Борис приняли это, скорее даже не заметили. Они уже тогда редко виделись, Боря жил в Ленинграде. Он состоялся как русский учёный-кораблестроитель, автор первых советских проектов подводных лодок. Лауреат Сталинской премии первой степени. Звёздная болезнь у него точно случилась. Считал, что он воплощение Петра Первого. Болезнь конечно прошла, но сам он стыдился этого момента и старался не появляться на публике, только писал.

Той же осенью уже стала инструктором по «слепым» полётам в Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского и преподавателем штурманского дела на курсах. Как-никак, я же первая женщина-летчик. В ступе гоняла как Шумахер. Штатный консультант в НКВД, СССР (Кощей тогда попросил, сволочь костлявая) затем уполномоченный Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, с февраля до марта 1941 года — в особом отделе 3-го авиационного Управления Народного комиссариата обороны СССР, старший лейтенант госбезопасности. Получила я и парочку мировых рекордов. Тщеславие — это мой любимый грех, я им наслаждаюсь. 26 часов в воздухе перелёт Москва — Дальний Восток.

Молодая женщина переходила от одного снимка к другому. Вот она же в тёплой куртке и унта. Здесь счастливая, так как получает награду. На секунду замирая, но продолжает говорить:

— Была совершена вынужденная посадка на фюзеляж без выпуска шасси, отчего могла пострадать моя кабина штурмана. Я, по приказу Гризодубовой, выпрыгнула с парашютом в тайгу. Имела всего две плитки шоколада в кармане. Ну, лес да ведьму не прокормит? Была найдена только через 10 суток. Ох, и искусали ту экспедицию комары, да косолапый погонял. Ты бы видела их злобные взгляды. Меня-то мошкара да комары не тронули. Не смотри так, да, отравились бы. За выполнение этого перелёта мне было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина, вот эта фотография, — она любовно провела по той, где на снимке получала награду. — А после учреждения знака особого отличия мне была вручена медаль «Золотая Звезда». Нам троим, Гризодубовой, мне и Осипенко, вручили звание Героев Советского Союза за полёт на АНТ-37 «Родина». Мы были первые! — проговорила гордо, с затаённой грустью. — А потом началась Война. Все ее ждали, и никто не ожидал. На войну я ушла в тридцать восьмом, летала много, но доверия ко мне было низким. Как же, «баба за штурвалом!»

Когда началась Великая Отечественная война, я использовала своё положение и личные контакты со Сталиным и Кощеем, чтобы добиться разрешения на формирование женских боевых частей. Тогда же была переведена из НКВД в Красную Армию. Много крови мне попили: «нельзя, да не принято!». Даже не знаю, тех ли назвали упырями да вампирами? Но я справилась — плешь проела всем, до кого дотянулась. Берия вообще бродил по Лубянке как привидение, лишь бы со мной не столкнуться.

15 октября 1941 года с одобрения Ставки и с поддержкой Центрального комитета ВЛКСМ в городе Энгельсе сформировала из лётчиц авиагруппу из трёх женских авиаполков: 586-го истребительного (Як-1), 587-го бомбардировочного (Пе-2) и 588-го ночного бомбардировочного (По-2). Кощей прозвал нас «ночными ведьмами».

Первоначально полк был укомплектован устаревшими самолётами Су-2, уже снятыми с производства. Спихнули, лишь бы отстала. Не на ту напали. Решать вопрос о перевооружении полка пришлось мне, как ты понимаешь. Направилась к Шахурину, он тогда был Народным комиссаром авиационной промышленности. Тот скандал стоил ему седых волос, хотя я пыталась их даже вырвать. Своего я добилась, мы получили новейшие бомбардировщики Пе-2. А вот с одеждой было тяжело. Одежда вся была мужская, вплоть до нижнего белья. А ведь и на войне хотелось быть неотразимыми. Однажды две самых находчивых вскрыли оставшуюся после полетов светящуюся авиабомбу, вынули парашют и сшили себе лифчики и трусики. Кто-то узнал и донес — дошло до трибунала. Девочкам дали по 10 лет, но мы отстояли. Наказание разрешили отбывать в полку. Позже одна из штурманов погибла в бою, но другая осталась жива.

На фронт полк прибыл к лету 1942 года в составе 115 человек — в большинстве девушки от 17 до 22 лет. Почти все были незамужние, мечтавшие о семье и детях. У командира Евдокии Бершанской дома остался с мамой маленький сын, но другого пути эти девушки для себя не видели — они шли защищать Родину, освобождать страну от врага.

Атаки женского полка шли под предводительством Дуньки Давыдовны. Вот она — крайняя слева. Атаки были так удачны, стремительны и точны, что уже немцы прозвали лётчиц «ночными ведьмами» или на сленге солдат Вермахта «ночной фельдфебель». Деревянный биплан с двумя открытыми кабинами, расположенными одна за другой, и двойным управлением — для летчика и штурмана. Без радиосвязи и бронеспинок, способных защитить экипаж от пуль, с маломощным мотором, к самолету вручную крепились бомбы. Чтобы не перегружать и так некрепкую технику, девушки отказывались от парашютов, по максимуму брали на борт боеприпасы. Полеты шли всю ночь, несмотря на погоду. Бомбили передовые. Вылеты-приземления каждые пять минут. Немцы так боялись нас, что отказывались зажигать сигареты по ночам, чтобы не быть замеченными ночными ведьмами. 588-й полк узнал свое прозвище и принял его как знак гордости. Чтобы не быть замеченными фашистами, мы маскировали взлетную полосу. Ориентиром служил небольшой болотный огонек.

Летая на низкой высоте, невидимые радарами, наши самолеты становились легкой добычей крупнокалиберных пулеметов, а позже охоту за нашими небесными тихоходами начали немецкие истребители. К слову, девушки владели мастерством пилотирования на высочайшем уровне. Отправлялись они в полет, имея с собой для самообороны в случае приземления только один на двоих пистолет. Женечка Жигуленко, талантливая летчица и великолепная рассказчица, длинноногая, была самая высокая в полку. Обычно за ночь успевала совершить на один вылет больше, чем другие летчицы. Она все смеялась, что благодаря своим длинным ногам стала Героем Советского Союза. После войны она стала автором фильма «В небе «ночные ведьмы». Мои девочки летали, не страшась даже гроз, — именно в непогоду возможно было уничтожить больше не ожидавших атак противников. Могли посадить машину в любых условиях. Однажды две летчицы вернулись с задания на совершенно разбитом самолете: как только их «ласточка» дотянула до аэродрома?.. Тридцать пробоин, перебиты шасси, повреждены центроплан и фюзеляж. Подруги были уверены, что дня три им придется быть безлошадными. Но каково же было их удивление, когда самолет был восстановлен за 10 часов!

Техники, маленькие девочки как муравьишки, а бомбы-то тяжелеными были. С ними и мужчине справиться нелегко. Молоденькие фронтовички, тужась, плача и смеясь, крепили их к крылу самолета. Но прежде надо было еще сообразить, сколько понадобится ночью снарядов, как правило, брали 24 штуки, принять их, достать из ящика и расконтрить, протереть от смазки взрыватели, вкрутить их в адскую машину. Техник кричит: "Девчонки! По живой силе!" Значит, надо осколочные бомбы им навешивать, самые легкие, по 25 килограммов. А если летят бомбить, например, железную дорогу, то к крылу крепили 100- килограммовые бомбы. В этом случае работали вдвоем. Только до уровня плеч поднимут, напарница Оля Ерохина что-нибудь скажет смешное, обе прыснут — и уронят адскую машину на землю. Плакать надо, а они хохочут! Снова берутся за тяжеленую "чушку": "Мам, помоги мне!". Особенно тяжело было зимой. Бомбы, снаряды, пулеметы — металлические. Разве возможно, например, зарядить пулемет в рукавицах? Руки отмерзают, отнимаются. А ручки-то девичьи, маленькие, порой кожа оставалась на заиндевевшем металле.

Случались счастливые ночи, когда в отсутствие штурмана летчица приглашала девушек-механиков: «Забирайся в кабину, полетим!». Усталость как рукой снимало. В воздухе разбирал дикий хохот. Может, это было компенсацией за слезы на земле?

А это «Небесный тихоход над поверженным Рейхстагом». Официально я не дожила до этого времени. Утром 6 января 1943 года я для них умерла. Меня и моих ребят, Кирилла, Колю и Володю подбили. Я плакала как ребенок, плела одно заклинание за другим, но воскресить не смогла. Седьмого числа экипаж Губиной обнаружил нас недалеко от села Михайловка, где-то под Саратовом в разбитом Пе-2. Всем объявили, что я погибла. Поверь, там было не выжить, не будь я ведьмой. Хотя сама чуть не сгорела. Кощей прибыл на место первым, он и решил. Засветилась я сильно. Было много фотографий, а тут такой случай. Нашли какое-то тело. Тогда их много было неопознанных. Объявили всем, что это Марина Раскова, да и кремировали. Урна с прахом была с воинскими почестями захоронена в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве.

После войны разыскала Евдокию Рачкевич, комиссара полка. Снабдила деньгами, да и девчонки помогли. Она объездила все места, где гибли самолёты и разыскала могилы всех погибших. На май сорок пятого мы не досчитались 32 человека. Я помню каждую свою ведьмочку.

Потом вернулась в Москву, получила имя Зоя Ивановна Костяная, Раце по мужу. Ну что, милая, давай знакомиться по новой, Яга. Что, удивлена?

Она была одета как Зоя Ивановна, она говорила как Зоя Ивановна, но была моложе той лет на пятьдесят.

— Присаживайся, в ногах правды нет… но нет ее и выше. Что рот открыла?

Она села в кресло и за секунду организовала чай. Открыла пирожные, втянула носом запах свежей клубники и наконец продолжила:

— Не стесняйся, что ж ты как не родная? После войныу меня осталось много детей, вот и потянуло помочь, ну не изверг же я? А деток жалко.

— А родители специально к вам направили?

— К тебе, Зоя, к тебе. На нашей стороне не принято выкать, на «вы» мы врагов называем. Я себя очень долго переламывала, хоть и попривыкла. А теперь что касается твоего вопроса, то нет. Стасю я конечно знала, девчонка девчонкой. Но нет, не знала про тебя. Стася хоть и глупа была, всего сто три года отметила, когда своего Романа встретила, но тебя скрыла. Не представляю, как о тебе не знали даже близкие. Стася для чего-то скрыла все это, и беременность, и роды. Подозреваю, что она знала. Вы же, птички, не можете о себе знать, только если это не касается опасности. Вот и думаю, что предвидела.

— А как вы… ты поняла, кто я?

— Так я ж в личине. А для тебя теперь это все пустое, ты суть видишь! Когда уставилась на меня как на привидение, я и поняла. Чай, ровесница Кощею.

— Не выглядишь…

— Ты с ума-то не сходи! Какая девка, будь ей и за сотню лет иль за тыщу, станет на постоянной основе выглядеть как старуха. Вот ношу личину.

— Супер.

— Что мы тут чаи гоняем? Коньяк будешь?

— За рулём, — неуверенно как-то прозвучало.

— Здесь машину бросишь. Не переживай, не украдут. Ты же знаешь, гаишники у меня вышколены! Свистну, тут канкан танцевать будут. Ведьма я, аль погулять вышли.

Коньяк пошёл на ура. Как минимум, первая бутылка. Яга рассказывала, как дрессировала чиновников и депутатов.

— А в лягушек?

— Чтобы они здесь мне под окном квакали? Я себе враг что ли? У меня бы здесь оркестр пел, голов в триста. Я ж как в администрацию захожу, так руки чешутся. Либо проклясть, либо порчу наложить! Вот помню, лет двадцать назад, в как их называют, «лихие девяностые», прокляла одного, так денег брать не мог. Он тогда решил сделать из нашего детского дома то ли казино, то ли бордель. А скорее два в одном. В градостроительном департаменте работал. Так вот, ему деньги суют, а он в ментуру бежит, сдаёт. Плачет, стонет, рвёт волосы на себе, а сдаёт подельников. Менты тогда от счастья не знали, что и делать — человек сорок так сдал. На коленях валялся, ремонт нам выбил. Я добрая, простила.

— Пфф, уволили?

— Бегали как от прокаженного. Чем сейчас занята?

— Богинку ловлю, троих мальчишек и девчонку. А как ловить не знаю. Ярослав Волховский, дядя первого похищенного мальчика, тоже искал. Вместе искали — ничего!

— Сильно, волхв да родную кровь не нашёл. Сильна нечисть. Ты пей, придумаем. Посмотрю у себя в запасниках, что делать будем. Придумаем.

— Огромное спасибо!

— А помнишь, как ты мне вазу разбила?

— Помню, я ж извинилась!

— Ха, я эту вазу позаимствовала в Китае у девятихвостой лисицы, артефакт!

— Позаимствовала?

— Украла. Не придирайся к словам! Я ее собираю до сих пор, точнее внешнюю часть собрала. Магию восстанавливаю.

Вторая бутылка пошла веселей, а когда Яга сообщила, что комната звукоизолированная, то все, начался шабаш!