ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Дорога ведет в горы - Первая леревня. - Мехди теряет поклонников. - Свет в пещерах. Шварке принимает решение.

Так он шел в лунном свете, странный призрачный караван. Было уже далеко за полночь, когда за поворотом дороги показалась деревня и мы остановились. Впереди совещались Мамед, мулла и добродушный хлопкороб с мешком за спиной. Я подошел к ним поближе, чтобы услышать, о чем они говорят. Говорил Шварке:

- Мы отдохнем до рассвета, и я думаю, что еще соберем людей.

Мамед покачал головой, однако спорить не стай, и караван тронулся дальше. В селении спали. Оно лежало перед нами, мирное и спокойное, и луна отсвечивала в окнах молчаливых домов, разбросанных на. косогоре. Когда караван подошел ближе, проснулись собаки. Сначала залаяла одна, и сразу же завыла, залаяла целая свора. Вот уже первые дома встали по сторонам дороги. Ловко увертываясь от палок, собаки снова и снова бросались на идущих, хрипя и задыхаясь от ярости.

Собаки разбудили деревню, в окнах замелькали огоньки, двери распахивались, со скрипом открывались калитки, люди выходили на пороги, выжидающе глядя на нас.

Дойдя до средины деревни, мы остановились. Мамед вышел вперед.

- Мы - усталые путники, - сказал он. - Я, слепой, исцеленный Мехди, богом на путь наставленным, прошу приюта для нас и для наших животных.

Он кончил. Наступила тишина. И только собаки заливались в ответ ему, а люди молчали. Потом мулла, подняв кверху лицо, громко начал выкликать стихи из Корана, в которых говорилось о гостеприимстве и о священных обязанностях по отношению к гостям. Никто ему не отвечал, и стояли поклонники Мехди, окруженные враждебным вниманием, и не знали, что делать и что говорить дальше. Кто-то решительно подошел к одному из ослов и стал развязывать веревки, а остальные смотрели на него и мялись, не получая приглашения и не зная, сваливать ли вьюки или еще подождать. Хозяин осла не успел развязать ни одной веревки. Крепкий старик с длинной белой бородой вышел вперед и заговорил.

- Мы гостеприимны, - сказал он, - и гость не уходил от нас без угощения, но мы слышали о ваших делах, и они нам не нравятся. Я не знаю, как этот ваш мулла исцелял слепых и немых, и мы не хотим слышать об этом. Идите своей дорогой, мы вам не друзья!

Он повернулся и вошел в дом, закрыв за собой двери, и много дверей закрылось, и хозяева один за другим входили в дома и запирали калитки. В окнах гасли огни. Караван стоял на пустынной улице. Все молчали, говорить было нечего, вероятно, каждый думал о том, что ему предстоит долгая дорога, что придется идти без конца, все вперед и вперед, неизвестно куда, мимо закрытых дверей, мимо враждебных и молчаливых домов. Вероятно, каждый подумал о том, какое страшное ему предстоит одиночество в этой стране, где его не хотят знать. Я преувеличиваю. Караван пока не впустили только в одну деревню,-может быть, в следующую впустят. Но тем, кто шел за Мехди, искренно веря ему, не тая в голове задней мысли, тем было страшно стоять посреди пустынной улицы, перед запертыми дверьми домов. И, вероятно, полковник Шварке почувствовал это и понял, что нужно перебить настроение, чтобы не потерять людей. Он шепнул что-то человеку в нахлобученной на лоб папахе, и тот выступил вперед.

- Свиньи!-закричал он громким, отчетливым голосом.-Жалкие скоты! Вы еще смеете говорить о гостеприимстве! Не вы нас не принимаете, а мы не хотим входить в ваши грязные норы!

И, взяв камень с земли, он запустил его изо всей силы в окно. Зазвенело стекло, и луна, отраженная в нем, разбилась и исчезла.

Снова завыли и залаяли собаки, но люди за стенами не шевелились. Караван не хотели преследовать, не хотели гнать, его просто не замечали.

- Неправильно делает, - заговорили в толпе, и некоторые неодобрительно качали головами, - неверно делает, нехорошо.

Шварке понял свою ошибку. Он сразу же дал знак мулле, и мулла затянул стихи из Корана. Мамед ударил палкой осла, осел пошел, и за ним потянулись другие, и каравшая снова двинулся в путь. Но в рядах произошло замешательство: черноусый крестьянин с изъеденным оспой лицом отвел своего осла в сторону. Еще и еще, уже человек пятнадцать стояло у края дороги, пропуская вперед караван. Мамед подошел к ним и стал их уговаривать, а потом, схватив осла под уздцы, пытался повести за собой, но крестьянин легко и спокойно отвел его руку, и Мамед, выбранившись сквозь зубы, побежал догонять муллу.

Мулла посылал проклятия оставшимся и грозил им страшными бедами, а хлопкоробы и виноградари, проходя мимо отставших, отводили в сторону глаза, и видно было, что нехорошо было у них на душе.

Караван шел, и вот уже сзади можно было с трудом рассмотреть кучку людей, стоявших у края дороги. Деревня кончалась, и, оглянувшись назад, я увидел: в домах снова зажигались огни, люди выходили на улицу, оставшихся приглашали в дома, и хозяева, распахнув калитки, помогали вводить во дворы ослов. Тогда человек в мохнатой папахе стал ругаться и поносить жителей деревни и своих бывших товарищей. Он грозил кулаками, задыхался от ярости, а потом выхватил из кармана револьвер. Никто не успел вскрикнуть, как уже щелкнул выстрел.

Я не знаю, что бы случилось, если бы мулла сразу же не затянул молитвы, указывая протянутой рукой вперед, если бы Шварке, Мамед и еще какие-то люди не бросились бы на ослов и не погнали бы их палками по дороге. Вдогонку загремели выстрелы. Несколько пуль просвистело в воздухе, и многие наклонили головы. Жители провожали караван в долгую дорогу. Пули не тронули никого. То ли слишком темно и далеко было, то ли стрелявшие не целились, желая только напугать.

Караван снова шел по освещенной луной дороге, и скоро деревня скрылась за поворотом.

Голод, усталость, тяжесть в одеревеневших ногах, шагавших минута за минутой, час за часом, - вот что осталось у меня в памяти от этого перехода. Глаза у меня слипались. Порою цокот ослиных копыт, однообразные шаги десятков усталых людей сливались в ушах в глухой и неясный шум. Кажется мне, что я несколько раз засыпал на ходу. Один и тот же скверный сои все время возвращался ко мне: резные дубовые листья, насквозь пронизанные солнцем, и моя мать висит над обрывом, и уже не мать, а я сам лечу вниз с головокружительной высоты. Вздрогнув, я открывал глаза и снова видел высокие, черные горы, дорогу, освещенную луной, ослов, неторопливо перебиравших ногами, белые фигуры понуро бредущих людей.

Дорога шла все вверх, мы уходили выше и выше в горы. Круче становились обрывы, и глубже становились ущелья. Тропинка шла от дороги по склону и исчезала вверху между скалами. Шварке свернул на тропинку, и весь караван, растянувшись гуськом, потянулся за ним. Ослы упирались, их ударяли палками, и они карабкались по камням, и, рукою держась за вьюки, вверх поднимались люди, и когда передние скрылись уже между скалами, задние были еще на дороге.

Тропинка вела над обрывами. Внизу, освещенная луной, текла река, кустарник рос в расселинах, кое-где одинокие деревья лепились на скалах. Мы шли в самые глухие места, в край непроезжих дорог, в край камней, в кран горных обвалов. Здесь мне уже не приходилось засыпать на ходу. Здесь каждый шаг требовал внимания и осторожности. Камешек, выскочивший из-под ног, заставлял вздрагивать и застывать неподвижно, прижавшись к отвесной каменной стене. Я - сын горца и внук горца. С самого раннего возраста мне приходилось бывать в горах. Я умею без страха подходить к самому краю пропасти, но здесь у меня замирало сердце, и я по минутам стоял неподвижно, чувствуя себя не в силах двинуться дальше.

Оглядываясь вокруг, я видел раскрытые от ужаса глаза, руки, судорожно цеплявшиеся за малейший выступ, ноги, лихорадочно искавшие точку опоры. И только ослы, тихие, выносливые животные., шли уверенно и спокойно по головокружительным тропинкам, замечательным чутьем угадывая, куд!а надо ставить ноги, где легче сохранить равновесие.

Время шло, и уже на востоке бледнело небо и меркли звезды. Горы были кругом-чудовищное нагромождение камней и облаков. Идти стало легче, тропинка расширилась. Все вздохнули свободно, и когда кто-то громко по шутил, смех прозвучал над караваном. Поклонники Мехди еще не разучились смеяться. Впереди, в темноте, я увидел ряд светящихся пятен. Я не мог понять, что это, пока не услышал, как шедшие рядом со мной указывали на эти пятна и говорили: «Деревня!» Я вглядывался вперед и не мог различить никаких строений. Казалось, свет шел прямо из горы, ровный, спокойный свет, скорее всего электрический, потому что свет от костров всегда колеблется. Шедший рядом со мной человек объяснил любопытным, откуда идет этот свет и что это за деревня. Горды, живущие здесь, рассказывал он, не строили раньше домов. В мягком известняке вырывали они пещеры и селились в них, потому что не было поблизости ни леса, ни глины для домов, да и трудно было бы поставить дома на голых скалистых уступах. В этих пещерах жили они бедно и грязно. У выхода из пещеры раскладывали костер, на котором готовилась пища, позади помещался скот, а в самой глубине пещеры жили люди. Теперь для них строят дома, но всех переселить из пещер еще не удалось, поэтому в те пещеры, в которых еще живут люди, провели электричество и радио из районного центра. Прямо к горной породе прикреплены выключатели и штепселя, и «пещерные люди» слушают концерты и последние известия из Москвы.

Пока я слушал рассказ об этой удивительной жизни, мы приблизились к деревне. Теперь уже ясно можно было разглядеть небольшие отверстия в горе, освещенные изнутри электричеством. Черные силуэты людей мелькали в отверстиях. Была еще ночь, но деревня уже не спала. Я скорее угадывал, чем видел, движение и суету на горе, как будто пещерная деревня к чему-то готовилась.

Караван продолжал идти вперед, и по рядам слышались разговоры, люди взбодрились, увидя свет, предчувствуя теплоту человеческого жилья. Женщины, сидевшие на ослах, вглядывались вперед, и мужчины шагали бодрее. До деревни оставалось не более двух, или трех сот шагов, когда муллу окликнули с камня, висевшего над дорогой. Какой-то человек, выпрямившись во весь рост, размахивал руками и кричал ему, чтобы мы остановились. Шедшие впереди замедлили ход, а задние продолжали идти, так что скоро весь караван столпился под нависшим над дорогой камнем.

- Кто вы такие? - кричал человек на камне.

- Верующие, идущие за Мехди, богом на путь наставленным, - ответил Мамед и собирался объяснить еще что-то, но человек на камне снова замахал руками.

- Знаю, знаю, - кричал он, - вы идете из Мертвого города! Вы все меня слышите?

- Слышим!- отвечали из толпы.

- Я из этой деревни, - отвечал человек, - проходите мимо! Мне поручено вам сказать, чтобы вы проходили мимо. Мы не приглашаем вас!

Толпа молчала. Надежды на отдых, на теплый очаг, на свежий плов уходили, и снова каждый видел перед собой бесконечную дорогу, темноту и пустынные молчаливые горы.

- Мы устали, - сказал Мамед, - среди нас женщины и старики.

Человек на камне не дал ему договорить.

- Мы слышали о ваших делах, - закричал он, - и мы не хотим вас знать! Идите!

Тогда выступил вперед Шварке.

- Нас много, - сказал он, - и у многих из нас есть оружие.

Человек на камне молча показал рукой вперед. Все обернулись по направлению . его руки. В предрассветной полумгле я увидел: люди сидели на камнях над дорогой, и многие из них держали в руках охотничьи двухстволки.


- Хорошо, - сказал Шварке голосом, дрожащим от злости. - Есть дорога в обход вашей деревни?

Человек указал на тропинку, ведущую вниз, узкую тропинку между камней. Молча, взяв под уздцы осла, Шварке начал спускаться вниз, и камни, шурша, осыпались под его ногами. Медленно, как бы колеблясь, двинулся караван за Шварке, и снова один за другим отходили в сторону люди, выводили ослов и становились у края дороги, пропуская караван. На этот раз мулла не поносил их, проклиная, и Мамед не пытался их удержать. Караван уходил в молчании, и проходившие мимо отводили в сторону глаза. В этой деревне осталось, я думаю, человек двадцать пять, и караван поредел еще заметней. Так же, как в прошлый раз, оглядываясь назад, я видел, как там, на горе, оставшиеся сбрасывали вьюки на землю, и жители деревни вели их к себе, в освещенные электричеством пещеры.

Мы шли. Рассвет начинался в горах, багровые вершины поднимались вокруг, в утреннем свете люди увидели друг друга в лицо и поняли, как они устали. Люди шли, спотыкаясь, на ходу засыпая, еле переставляя ноги. Горный ручей пересек дорогу, и Шварке подмял руку и крикнул, что здесь-привал. Наскоро развязав тюки и стреножив ослов, люди валились, где кто стоял, на сухую, колючую землю. Они были даже не в силах приготовить еду и засыпали голодные и спали тяжелым сном, вскрикивая и бормоча во сне.

Я лег рядом с Мамедом и сразу заснул. Мне снилось, что я шагаю и рядом со мной идут люди, и мы все идем и идем без конца, без надежды, что дорога когда-нибудь кончится.

Проснулся я оттого, что солнце било мне прямо в глаза. Я поднял голову и огляделся. Горели костры, на огне шипела баранина, ослы стояли тихо и покорно. Но что-то было такое в лагере, что заставило- меня оглядеться еще раз. Да, я не ошибся. Осталось человек тридцать, не больше. Рядом со мной, наклонившись над картой, сидели Мамед и Шварке.

- Мамед, - спросил я, - а где остальные?

Мамед посмотрел на меня недовольно.

- Бог взял их живыми на небо, - сказал он зло. Я не стал допытываться и понял: ночью, пока я спал, остальные ушли назад. Им, хотя и верующим, хотя и малограмотным людям, дружба сограждан показалась дороже самого великого Мехди.

Я вскочил на ноги. Все тело мое ныло от усталости. Я умылся в ручье и снова вернулся к Мамеду. Он и Шварке по прежнему сидели над картой. Шварке- водил пальцем по линиям горных дорог.

- Здесь, - говорил он, - деревня. Здесь нам не пробиться. А вот здесь - дом отдыха учителей. Я слышал о нем, это - лесная дача, на которой живут четверо служащих да шесть-семь учителей. Есть телефон, и мы можем заставить кого-нибудь сообщить по телефону, что мы здесь не проходили. Если мы выйдем сейчас, то к вечеру будем там.

Мамед кивнул головой. Я обратил внимание на то, что если в начале путешествия Шварке, почтенный, добродушный хлопкороб, держался в сторонке, то- сейчас он уже почти откровенно командовал и распоряжался.

Подсев к одному из костров, я получил изрядны?! кусок баранины и съел его, торопясь и обжигая рот. В это время заканчивались последние сборы, ослы стояли навьюченные, я только успел кончить завтрак, как Мамед скомандовал отправление, и поредевший караван двинулся в путь к дому отдыха учителей. Я шел сзади и думал о том, что в этом доме отдыха отдыхает учитель физики Харасанов, и представлял себе нашу с ним встречу. И еще я думал о том, как бы мне незаметно отстать, чтобы повидаться с Бостаном и сообщить ему, куда направляется караван.

Загрузка...