Сложная любовь

Глава девятая

Вечером, придя домой и разговаривая с Антониной Ивановной, Галя то и дело посматривала на телефон, ожидая звонка от Миши. Но телефон молчал, а Антонина Ивановна тоже не говорила ничего утешительного:

— Я должна вас огорчить, Галочка. Сегодня днем приходила Любовь Петровна. Она сказала, что надо быть с мамой очень осторожной: от пережитых волнений начало сдавать сердце. Она сказала, что, возможно, у Ольги Николаевны уже были микроинфаркты, оставшиеся незамеченными.

Галя тяжело вздохнула. Правильно говорят в народе: беда никогда не приходит одна. Теперь еще и это… Впрочем, она и так старалась не очень волновать маму, рассказывая ей только радостные новости. Теперь придется следить за этим особо.

Антонина Ивановна попрощалась и ушла и Галя осталась вдвоем со спящей мамой. Взяв телефон в комнату, она поставила его под кровать и улеглась, все еще ожидая звонка.

Но сон не шел к Гале. Вдруг она испугалась, что выдернула ненароком телефонную вилку, когда несла в комнату аппарат. Она снимала трубку, но ровные гудки показывали, что телефон исправен. Еще и еще раз Галя прокручивала в уме события последних дней: ночной звонок Мише, их встречу, проведенный вместе вечер. Все было так прекрасно, к чему ей надо было только заводить этот дурацкий разговор о квартире?

«Впрочем, что могло бы быть дальше?» — спросила Галя себя. Предположим, они встретились бы еще несколько раз, она созналась бы ему в своей любви, а потом что? После страстных поцелуев или даже — Галя не была настолько уверена в себе — после интимной близости, что потом? Брак? Но какой может быть между ними брак, если он, Миша, художник, а она — квартирный маклер, как называлось это десять лет назад. Выйти замуж, чтобы содержать не только больную мать, но и мужа? Нет, это было не по ней. Мужчина, за которого я могу выйти замуж, повторяла сама себе Галя, может быть только мужчиной моего круга. В старину их союз назвали бы мезальянсом.

Но чем больше она пыталась убедить себя в этом, тем острее она понимала, что это не он — не ее круга, а она — не его. Странно было подумать, что Миша не сможет прокормить себя, что ей придется содержать его. Он был слишком сильным, слишком гордым мужчиной, чтобы с этим смириться. Но много ли денег сможет заработать художник? Впрочем, что говорить о деньгах! Можно подумать, что Миша добивается ее руки, а не она плачет ночью, ожидая его звонка. Как она может рассуждать о мезальянсе, когда ему, Мише, всегда будет из кого выбирать себе спутницу жизни, а вокруг нее всегда будут роиться только бездушные Алексеи Львовичи. При воспоминании о его вчерашних ласках Галя содрогнулась от омерзения. И словно эхо всплыл мишин поцелуй. Одна память о нем могла свести ее с ума. Закусив до крови губы, Галя старалась не плакать, но больше обманывать себя было нельзя — она отдала бы все на свете за его звонок.

Но телефон молчал, а сон все не шел к Гале.

Но в эту ночь не спала не одна Галя. Ее школьная подруга Наташа Кудрявцева тоже не могла сомкнуть глаз. Она чувствовала, что допустила большую ошибку и не знала, как ее исправить.

А все началось с того, что, придя вчера вечером домой, Володя, рассказывая ей о фестивале, который Вадик Мышкин делал у Петлюры, забыл сказать, что встретил там Мишу Мещерского. В этом, конечно, не было ничего необычного — Миша иногда захаживал к Петлюре — так что можно было бы вовсе забыть об этом. Но, к несчастью, Володя не забыл, а вспомнил, и вспомнил не вовремя.

Ворочаясь с боку на бок, Наташа пыталась восстановить последовательность событий. Сегодня вечером, еще до возвращения Володи, к ней зашла Вика Смирницкая. Они были подругами еще со школы и Вика частенько заходила к Наташе когда на полчасика, а когда и на весь вечер. Старый друг лучше новых двух и поэтому Наташа терпела вздорный викин характер и была даже рада ее видеть.

А характер у Вики ухудшался с каждым годом: вроде все было у нее хорошо — и работа, которая ей нравилась, и деньги, и «личная жизнь» — но с каждым годом Вика становилась все злее и злее, словно она кому-то завидовала и сама не могла понять кому. Может быть, дело было как раз в ее «личной жизни» — бурной, но беспорядочной. И хотя она говорила, что ей нравиться так жить, Наташе как-то не верилось в то, что девушка может быть счастлива случайными, непродолжительными связями. Для самой Наташи идеалом всегда была семья — и как же она была счастлива, когда этот идеал стал реальностью! Вика, напротив, всегда говорила, что хочет сохранить свою свободу и потому не желает выходить замуж.

И ее возлюбленные были ей под стать — взять, к примеру, Мишу Мещерского: вот уж человек, который дорожит своей свободой больше всего на свете! Кому, как не Наташе знать об этом — ведь сколько бы он ни говорил ей четыре года назад, что любит ее, как только речь заходила о браке, Миша сразу мрачнел и уходил от ответа. Это и еще Мишины бесконечные измены страшно мучили тогда Наташу. И потому, когда появился Володя — может быть, не такой блистательный, как Миша, но добрый и честный, — Наташа согласилась стать его женой. И не было ни дня за все эти годы, когда бы она пожалела о своем выборе! Тем более, после того, как у них появилась Люся, их солнышко, любимая доченька. Хотя иногда, вспоминая о Мише, Наташа жалела, что все так окончилось — ей казалось, что в нем есть много того, о чем он и сам не подозревает. Что ж, она не сумела раскрыть в нем спрятанные душевные богатства — и ей грех роптать. Может быть какая-нибудь другая девушка сможет сделать это, но, по правде говоря, Наташа сомневалась, что это может оказаться Вика: уж слишком резкой и иногда даже жестокой была она.

Последнее время Вика была недовольна тем, как складываются их отношения с Мишей. Вот и в этот раз она почти с порога начала жаловаться подруге:

— В последнее время он редко видится со мной, словно избегает, — рассказывала Вика, — зная его характер, я побаиваюсь, не появилась ли у него другая девушка. Ты же знаешь Мишку, его только помани.

Наташа чувствовала, что во многом Вика сама виновата в том, что происходит у них с Мишей, но промолчала. С Викой было бесполезно спорить, и в их беседах Наташа старалась просто слушать, предоставляя подруге выговориться всласть.

Когда они уже почти кончили говорить о Мише, появился Володя. Сняв куртку и ботинки, он прошел на кухню.

— Ух, как у вас тут тепло, — радостно сказал он, — а я замерз как собака. Какие холода, не скажешь что весна.

— Ну, днем вполне тепло, — сказала Вика.

— Днем — да, — согласился Володя, — а ночью — дубняк полный.

Володе налили горячего чаю и он спросил:

— Ну о чем вы тут сплетничали?

— О твоем друге Мещерском, — сказала Наташа.

Как она жалела теперь, что произнесла эту роковую фразу! Володя подпрыгнул, будто что-то вспомнил и сказал:

— Да! Я как раз вчера видел его у Петлюры.

Вика посмотрела на Наташу взглядом, говорящим «вот видишь!». Володя перехватил его и поспешил поправиться:

— Да ты не волнуйся, ничего там не было интересного. Очередные видеоинсталляции и дикий холод, я едва копыта не откинул. Кстати, я там встретил вашу одноклассницу, но она меня, конечно, не узнала.

— Ирку? — спросила Вика, — я и не знала, что она стала любительницей видеоарта.

— Нет, не Ирку, Ирка бы меня узнала, а твою подругу, которая была у нас вчера в гостях, — обратился он к Наташе, — Галю Новоселову.

Лицо у Вики дернулось, как от нервного тика. Наташа сразу вспомнила, как Галя вчера как бы невзначай узнавала у нее мишин телефон. «Ай да Галка!», — подумала она. Ей стало весело — как все-таки все изменились за последние восемь лет! Кто бы мог подумать, что тихоня Галочка Новоселова так резво начнет отбивать мужика у самой Вики! В некотором роде это даже смешно!

Но когда Наташа бросила взгляд на Вику, смеяться ей расхотелось: в глазах у ее подруги застыло какое-то жестокое, злое выражение, губы были плотно сжаты, на висках блестели капельки пота.

— А Галка, небось, со своих риэлтерских денег себе квартирку-то уже прикупила? — вдруг спросила она сквозь зубы.

— Да нет, — ответила Наташа, удивленная поворотом разговора, — где жила, там и живет.

В глазах Вики сверкнула непонятная радость — и Наташа испугалась по-настоящему.

И вот сейчас, лежа без сна рядом со счастливо похрапывающим Володей, Наташа, вспоминая этот взгляд, волновалась все больше и больше. Она слишком хорошо помнила, на что способна Вика, и не на шутку боялась за Галю. Она подумывала даже позвонить ей сразу же, но, взглянув на часы, оставила эту мысль. Наташа не знала, что в этот час Галя тоже не спит и, напряженно всматриваясь в темноту, ждет телефонного звонка.

Галя ждала мишиного звонка и на следующий день. Поэтому, когда прозвонил городской телефон, она быстро взяла трубку, надеясь, что это Миша. Однако она ошиблась и сразу это поняла, услышав в трубке наташин голос.

— Привет, как дела? — спросила Наташа.

— Нормально, — ответила Галя, старавшаяся не посвящать в свои проблемы всех подруг.

— Ну, слава Богу, — обрадовалась Наташа, — а то я за тебя немного волнуюсь.

Галя вздрогнула. Неужели Наташа узнала что-то про ее отношения с Мишей и хочет ее еще раз предупредить о его ветреном характере? Но какое это имеет теперь значение, когда между ними и так все кончено.

— А в чем дело? — спросила Галя.

— Ты понимаешь, даже не знаю, как тебе сказать… — и, запинаясь, Наташа рассказала о вчерашнем разговоре с Володей и о странной реакции Вики.

— Пойми меня правильно, — добавила она, — я совершенно не хочу лезть в твою жизнь, но мне просто хотелось бы тебя предупредить — ты ведь знаешь, что от Вики можно ожидать всего.

Галя знала это слишком хорошо и потому почувствовала, как сердце ее сжалось.

— Какая-то глупая история, — сказала она, у нас с Мишей вообще-то были чисто деловые отношения. Помнишь, я тебе говорила, что он собирался расселить коммуналку? Вот мы с ним и встречались по этому вопросу. Потом он пригласил меня к Петлюре — и, собственно, все. Поскольку с коммуналкой все накрылось, то никакого продолжения и не предвидится.

— Тебе виднее, — немного обиженно сказала Наташа, — я не Вика, передо мной оправдываться не нужно.

— Ты просто постарайся объяснить это Вике, — сказала Галя.

— Я постараюсь, хотя не уверена, что Вика будет меня слушать, — ответила Наташа.

Они попрощались, но опять вернуться к работе Галя не могла. Ее душила обида: и обидно было не то, что Вика приревновала ее к Мише, а то, что эта ревность сейчас была совершенно беспричинна. Все ведь было кончено, не правда ли? Все было кончено, даже не успев начаться.

Но вдруг Галя поняла, что теперь, после наташиного звонка, рассеялись сомнения, мучавшие ее с того момента, как она узнала о том, что Миша появился у Иры вместе с Викой. Ведь если Вика ревнует Мишу к ней — значит, они не в сговоре, значит, ей нечего бояться того, что Миша просто хотел разыграть ее, посмеяться над ней вместе с Викой. Может быть — и сердце Гали сладко забилось — всю эту дурацкую историю с коммуналкой он и затеял только для того, чтобы найти повод познакомиться с ней?

Боже мой, какая она была дура! Как она только могла поверить в мишин «сговор» с Викой! Ведь она видела его лицо, чувствовала жар его поцелуя, ощущала на себе взгляд его зеленых глаз! Разве не должно было что-то подсказать ей, что такой человек, как Миша, не может обмануть! Галя была готова рассмеяться. Сейчас она чувствовала то же самое, что испытывает человек, когда после долгих часов обложных туч сквозь свинцовые облака пробивается луч света. Значит, Миша пришел к ней в «Наш дом» потому, что полюбил ее. Зачем только она вспылила во время их последнего свидания! Ведь она, Галя, сама обидела его, обидела еще при первой встрече напрасным подозрением. Ей было стыдно, она представила, что было бы с ней, если бы человек, которого она полюбила, стал подозревать ее во лжи и хитрости — она бы сгорела от стыда и больше никогда-никогда бы не появилась ему на глаза.

А Миша? А Миша был не такой, нет, когда она позвонила ему, он пришел к ней, провел с ней вечер, самый счастливый вечер в ее жизни — а она опять оскорбила его. Конечно, теперь нелепо было бы ждать его звонка! В конце концов она сама виновата, так сама и должна расхлебывать эту кашу!

Решительным жестом она протянула руку к телефону и быстро, словно опасаясь передумать, набрала семь цифр, за которыми ей уже не было нужды лезть в записную книжку.

Пять долгих гудков показались Гале вечностью и, наконец, раздался такой знакомый, немного ленивый на этот раз голос Михаила:

— Алло!

Сердце бешенно застучало у Гали в груди.

— Миша, это я, Галя, — она сказала эти слова почти шепотом, безумно опасаясь, что ее подслушает Света и, еще больше страшась того, что Миша просто бросит трубку.

На этот раз он узнал ее сразу.

— Я понял, — резко сказал он, — я жду тебя в полседьмого на Цветном. Пока.

И тут же повесил трубку.

Что означала эта лаконичность? Может быть, он обижен на нее и не хочет разговаривать с ней? Хочет ее наказать таким образом? А может быть у него сейчас дома кто-то есть, при ком он не хочет показывать свою нежность, так запомнившуюся Гале? Может быть, даже Вика?

Вспомнив о Вике, Галя нахмурилась. Она считает, что имеет какие-то права на Мишу? Как бы не так! Теперь, когда Галя была уверена, что Миша любит только ее, сердце ее переполняла решимость: Вика его не получит. Галя вдруг вспомнила все ее шутки, все издевательства, которыми Вика осыпала в школе Галю и других девочек. Кровь бросилась Гале в лицо, кулаки ее сжались. Бездушная кукла, богатая злючка! Мы еще померяемся силами!

«Боже мой, что со мной происходит?» — сама себе удивилась Галя, — «Я никогда раньше не испытывала ни к кому такой злобы? Что это?»

Недоумевая, Галя застыла у окна. «Что со мной происходит? Отчего?»

Она не догадывалась, что, полюбив, она сама обрекла себя на муки ревности.

В четверть седьмого Галя была на Цветном бульваре. Она могла дойти и пешком, но предпочла подогнать машину, чтобы не возвращаться за ней потом к офису — слишком уж печально кончилось в прошлый раз прощание под окнами «Нашего дома». Припарковав свою «девятку», она прошла по ступеням огромного официозного здания, в котором нынче во всю меняли ваучеры на акции «Московской Недвижимости», и села на скамейку.

Еще не было половины, а Галя уже начала волноваться. Что будет, если Миша не придет? Может быть она села не туда и ей следует поискать другое место? В конце концов Цветной бульвар такой большой — вдруг Миша даже не будет ее искать, а, не увидев с первого взгляда, сразу уйдет?

Вдруг кто-то положил ей руку на плечо и Галя тут же почувствовала, как острая дрожь сотрясла все ее тело. Она вскочила — ошибки быть не могло: это был Миша.

Сегодня на нем была черная кожаная куртка, черные джинсы и высокие шнурованные ботинки. Лицо его было серьезно. Глаза его были закрыты темными очками. Он молчал.

— Привет, — растерянно сказала Галя.

Миша только молча кивнул и, обойдя скамейку, резко взял ее под руку.

— Пойдем, — сказал он.

Они двинулись через площадь к Рождественскому монастырю, потом пошли по Рождественке. Михаил все молчал. Галя, подавленная этой тишиной, начала путанно извиняться:

— Миша, прости меня, пожалуйста, за то, что было позавчера, я не хотела тебя обидеть…

Произнося эти слова, Галя на минуту опять почувствовала себя школьницей, извиняющейся перед своим папой за невольную грубость. Как давно это было! Никогда бы раньше она не могла поверить в то, что подобное ощущение сможет повториться.

Миша жестом руки заставил ее смущенно умолкнуть. Так же молча они свернули в Варсонофьевский переулок. Галя терялась в догадках: куда они идут, что означает это затянувшееся молчание? Она чувствовала, что ей становится страшно.

— Миша, куда мы идем? — с испугом спросила она.

— Сейчас направо, — сказал он.

— Я понимаю, ты любишь сюрпризы, — невольно дрогнущим голосом продолжала Галя, — первый раз это был Планетарий, второй раз — как это? — сквот, что будет теперь? Какая-нибудь пещера людоеда?

От собственной шутки мурашки побежали по ее коже. Если бы не крепкая мишина рука, на которую она опиралась, она бы упала.

— Ты скоро узнаешь, — ответил Миша.

Никогда еще Галя не путешествовала по городу так — под руку с высоким красивым мужчиной в черном, на пути к неизвестной ей цели. От волнения у нее перехватило дыхание, грудь ее тяжело вздымалась, щеки раскраснелись. Она крепче вцепилась в мишину руку.

На углу «Детского мира» они свернули налево. «Куда же он меня ведет? — подумала Галя. — Может быть, он все еще сердится на меня за позавчерашнее?»

Они прошли переулками и неожиданно остановились у одного из подъездов. Михаил открыл дверь и пропустил Галю вперед. Они поднялись по лестнице на третий этаж.

— Мы пришли, — сказал он.

Достав из кармана ключ, Михаил открыл дверь квартиры. С затаенной боязнью Галя переступила порог. В квартире никого не было.

— Где мы, Миша? — спросила она.

Прямо из прихожей дверь вела в большую комнату. Не говоря ни слова, Миша прошел туда. Это была большая светлая комната. На стенах Галя увидела картины без рам и несколько рисунков. Посередине стояла сложная деревянная конструкция, на которой был укреплен холст. В углу стояла большая кровать.

— Это мастерская? — догадалась Галя.

Михаил сдержанно кивнул и, взяв ее за плечи, развернул лицом к себе. Прежде чем Галя успела что-либо понять, горячий поцелуй ожег ей губы. Со стоном она вцепилась руками в черную кожу его пиджака. Все плыло у нее в глазах. Казалось, в мире больше не осталось ничего, кроме горячей влаги Мишиных поцелуев, его сильных рук, сжимающих ее плечи, его широкой груди, к которой она прижималась. Сердце ее лихорадочно стучало, грудь вздымалась, ей казалось, что она сходит с ума.

— Я люблю тебя, Мишенька, — шептала она.

Внезапно Миша ослабил объятия и плавным, почти балетным движением снял с Гали пиджак и бросил его через комнату на мольберт. Теперь уже Галя, привстав, обвила его шею руками и впилась поцелуем в его губы. Она чувствовала, как мишины руки гладят ее спину и при каждом его движении теплая волна блаженства пробегала по ее телу.

Внезапно они оказались уже на кровати. Мишины пальцы пробежали по пуговицам галиной блузки и она ощутила на своей груди его горячее дыхание.

— Нет, — воскликнула она, пытаясь вырваться из его объятий. — Не здесь.

Михаил на мгновение замер.

— Почему не здесь? — спросил он.

Галя запахнула кофточку.

— Не в твоей мастерской, — сказала она.

— Но почему? — Миша был искренне удивлен.

Галя на секунду замолчала. Ей было трудно сказать то, что она собиралась.

— Ты знаешь, — начала она, пытаясь унять сердцебиение, — слишком много женщин побывало у тебя в этой комнате, чтобы я… — голос ее осекся.

— Ну хорошо, — Михаил резко встал. — Тогда, может быть, чаю?