Сложная любовь

Глава десятая

Возвращаясь вечером домой, Галя не уставала восхищаться Мишей: как он был нежен с ней, как предупредителен, как он сразу понял причину ее отказа. Да, теперь Галя не сомневалась — Миша действительно любит ее. Как не права была Наташа, когда говорила о нем как о ветреном, легкомысленном мужчине! Никогда и ни у кого Галя не встречала такого понимания, такой заботы, как у Миши. Он сразу понял Галю, когда она объяснила, почему ей хотелось бы сегодня избежать близости.

На маленькой кухоньке он быстро вскипятил чайник, заварил чай и усадил ее в извлеченное откуда-то кресло, расставил на маленьком столике чашки и стал показывать картины, висевшие на стенах, рассказывая о том, что на них изображено. Это было очень мило с его стороны — ничего не понимавшей в современном искусстве Гале ни за что бы самой не разобраться в висящих у него в мастерской работах известных московских художников.

Раньше для Гали мастерская ассоциировалась с огромными помещениями на заводе, где они всей школой проходили практику. Мишина мастерская поразила ее своим уютом, можно даже сказать, своеобразным комфортом.

— Здесь вполне можно жить, — сказала Галя, оглядываясь по сторонам.

— Нельзя, — утешил ее Миша, — например, здесь нет горячей воды.

«Да, — сразу подумала Галя, — это сильно уменьшает стоимость квартиры» — и тут же устыдилась своего профессионализма: «Боже мой, что со мной делает эта работа!»

Они простились уже заполночь. Миша проводил Галю до ее машины, и она отправилась домой.

Вся переполненная радостными воспоминаниями, Галя открыла дверь в квартиру. Антонина Ивановна выбежала к ней в прихожую. Только увидев ее лицо, Галя сразу поняла, что произошло что-то страшное.

— Что случилось? — выдохнула она.

— Беда, Галочка, беда, — ответила Антонина Ивановна, — у Ольги Николаевны сердечный приступ, была «скорая», ей сделали укол, сейчас она спит, но врачи сказали, что лучше было бы отправить ее в больницу.

— Об этом и речи быть не может, — вскинулась Галя, — какая может быть больница в ее состоянии!

Сбросив плащ, она прошла на кухню и налила себе холодного чаю.

— А как случился приступ? — спросила она.

— Даже не знаю, как рассказать, — ответила сиделка, — очень странная история.

— Антонина Ивановна, — сказала Галя, раздражаясь и сама стыдясь своего раздражения, — не тяните, ради Бога.

— Да, Галочка, вы правы, — вздохнула та, — дело было так. Сегодня, где-то в полседьмого позвонила какая-то девушка, попросила Ольгу Николаевну. Я, конечно, передала ей трубку — вы же знаете, Галя, как ваша мама скучает без общения. Я, конечно, стараюсь ее развлечь, но каждый день одно и то же, ей надоедает, вы понимаете.

— Дальше, — выдохнула Галя.

— Да, я даю вашей маме трубку, она беседует по телефону буквально несколько минут, потом я слышу, какой-то шум — вбегаю в комнату, трубка лежит на полу, а Ольга Николаевна хватает воздух ртом. Я подбежала к ней, спрашиваю: «Ольга Николаевна, что случилось?», а она мне так с трудом отвечает… — Антонина Ивановна запнулась, — в общем тут ей и стало плохо.

— А что она вам сказала, — нетерпеливо переспросила Галя.

— Простите, Галочка, не хотела уж вам говорить, но раз вырвалось — то вырвалось. Она сказала — вы уж простите меня, что я повторяю такие слова — сказала «Моя дочь — проститутка».

— Как? — переспросила Галя. Она не могла поверить своим ушам.

— Можно я не буду повторять, Галочка? — сказала Антонина Ивановна.

Галя сидела совершенно потрясенная. Вся эта история не укладывалась в ее голове: кто, кто мог так оклеветать ее? И ладно бы просто оклеветать — это бы она пережила, но сказать эту ложь, эту чушь ее маме, у которой и так было больное сердце! Нет, она должна понять, кто это сделал такую подлость! Но прежде следовало позаботиться о маме.

Всю ночь Галя дежурила у постели Ольги Николаевны и только утром, когда пришла Антонина Ивановна, вздремнула на пару часов. От всего этого кошмара у нее уже вылетели из головы и неприятности на работе, и Алексей Львович, и даже Миша.

Только под утро, уснув, она опять увидела во сне Мишу. Они шли по странной местности, всей в голубой дымке, зеленый луг расстилался у них под ногами. Миша обнимал ее, а Галя нежно прижималась к его плечу. Но внезапно кто-то позвал Мишу и, мягко отстранив Галю, он пошел куда-то вбок и исчез в тумане. Галя двинулась вслед за ним, перепрыгивая через какие-то ручьи, стараясь разглядеть в тумане его фигуру. Наконец, она настигла его на небольшой поляне. Сквозь просвет в тумане выглянула луна и Галя смогла увидеть, как Миша стоит, освещенный лунным светом, а в его губы в страстном поцелуе впилась черноволосая девушка. Он обнимал ее так же нежно, как только что обнимал Галю.

«Миша!», — крикнула она.

Услышав ее голос, девушка повернула голову. Галя увидела, как зазмеилась по ее губам улыбка, и сразу же узнала ее: это была Вика Смирницкая.

Галя закричала и проснулась в холодном поту.

Прежде всего она бросилась к маме: все было в порядке, мама спокойно спала.

— Что случилось, Галя? — встрепенулась Антонина Ивановна.

— Плохой сон приснился, — ответила Галя, — а так — ничего страшного.

«Неудивительно, что девочке сняться плохие сны, — подумала Антонина Ивановна, — при ее-то жизни… Работает день-деньской».

Галя прошла на кухню и поставила чайник. Сейчас, после этого странного сна, все как будто стало на свои места. Посмотрев на часы, она сняла трубку и набрала наташин номер.

— Алло, — сказала Наташа заспанным голосом.

— Это Галя. Я тебя разбудила?

— Нет, что ты. А который час?

— Извини, — ответила Галя, — я тебе звоню по странному делу. Помнишь, ты вчера мне рассказывала про Вику?

— Да, помню, — согласилась Наташа, — а что, что-то случилось?

— Случилось, — сказала Галя, — но ты мне сначала ответь, Вика у тебя моего телефона не спрашивала?

— Рабочий?

— Нет, домашний.

— Домашний? Нет, а зачем ей его спрашивать, он же у тебя не менялся. Хотя постой… она спрашивала, не переехала ли ты. Боже мой, она что, тебе звонила?

— Если бы мне, — вздохнула Галя и рассказала Наташе о своих подозрениях.

— Какая мерзавка, — возмутилась Наташа, — послушай, если это действительно так, то ее ноги в моем доме больше не будет! А Миша знает?

— Нет. Я не хочу его в это ввязывать. Если он ее не может сам раскусить, то я не буду ему помогать в этом.

— Постой, я толком что-то никак не проснусь. Может, твой маме нужна какая-нибудь помощь?

— Не знаю даже, что сказать, — вздохнула Галя, — врачи говорят, что ее надо уложить в больницу, но, понимаешь, я тебе не сказала, моя мама — инвалид, ее нельзя уложить в обыкновенную больницу, за ней нужен постоянный уход.

— Какой кошмар! — ужаснулась Наташа, — но если я что-нибудь придумаю, я тебе позвоню, хорошо?

— Конечно, звони.

Галя повесила трубку и задумалась. Теперь, когда было ясно, кто оклеветал ее, она могла спокойно подумать о том, чем можно помочь маме. Галя продумывала разные варианты, но за весь день ничего дельного ей в голову не пришло. Она позвонила нескольким врачам, лечившим ее мать, но никто из них тоже не мог ничего посоветовать. Говорили, что по большому блату можно устроить в специальную больницу, где Ольге Николаевне обеспечат хороший уход, но у Гали не было туда никаких ходов. Она даже думала, не пойти ли к Алексею Львовичу, но потом решила отложить это на крайний случай — она слишком хорошо понимала, какую цену придется заплатить за любую его помощь.

Оставался еще, конечно, Миша, но Галя, подумав, решила не ввязывать его в это дело. Чем он может ей помочь? Откуда у него, художника, нужные связи или, смешно сказать, деньги? Лучше уж она не будет ему ничего говорить, скажет просто, что мама заболела и она не сможет с ним увидеться в ближайшие дни.

Каждые полчаса она звонила Антонине Ивановне, узнавая о мамином состоянии. Маме стало лучше, но все равно Любовь Петровна, срочно вызванная Галей, тоже настаивала на госпитализации. Галя уже просто не знала, что придумать, когда раздался телефонный звонок.

— Алло, — сказала она.

— Галя, это Миша, — голос его был необычно собран и деловит.

— Привет, — грустно сказала Галя.

— У тебя, я слышал, с мамой беда стряслась?

— Да, а откуда ты знаешь? — спросила изумленная Галя.

— Знаю, — лаконично ответил Михаил, — я сейчас сижу в представительстве фонда «Хелф», меня спрашивают, сколько ей полных лет и какая у нее форма инвалидности?

Удивленная Галя сказала.

— Отлично, — почему-то обрадовался Миша, — срочно бери все документы и приезжай сюда.

— Где ты? — спросила Галя, все еще не успевшая прийти в себя от изумления.

— Они арендуют офис в Министерстве здравоохранения. Знаешь где? — спросил Миша.

— Да.

— Сколько тебе нужно времени?

— Мне еще надо заехать домой за документами… — начала объяснять Галя.

— До шести успеешь?

— Постараюсь, — вздохнула она, глядя на часы.

— Постарайся, — наказал он и повесил трубку.

Галя ринулась к Оксане, сказала, что должна срочно бежать домой. Оксана, которой Галя уже рассказала о том, что случилось с ее мамой, даже не стала спрашивать, куда она спешит, а только кивнула:

— Беги, конечно, если что — я тебя подменю.

— Только шефу не говори, — сказала Галя.

— Уж как-нибудь догадаюсь, — ответила Оксана.

Галя рванула вниз и едва не столкнулась со Светой.

— Куда это ты собралась? — спросила та.

Галя не удостоила ее ответом — и так было ясно, что что бы она не сказала, об ее отлучке будет доложено Алексею Львовичу.

Она вскочила в машину, нажала на газ и помчалась домой.

Не дожидаясь лифта, она по лестнице вбежала на свой этаж, открыла дверь и, стараясь не шуметь, вошла в квартиру. Тихо, чтобы не разбудить задремавшую маму, она прошла в комнату и вынесла из комнаты историю болезни и мамин паспорт.

— Это вы, Галочка? — спросила Антонина Ивановна.

— Да, сбежала с работы, зашла за мамиными документами, сейчас убегаю.

— А куда ты сейчас бежишь?

— Потом расскажу. Кажется, есть шанс…

— Ну, Бог тебе в помощь, — и Антонина Ивановна перекрестила Галю.

— Галочка, это ты? — раздался из соседней комнаты мамин голос.

Галя в растерянности огляделась. Как быть? Ей надо было спешить, но бросить маму сейчас, не поговорив с ней, тоже было невозможно. Вздохнув, Галя пошла в комнату.

Ольга Николаевна лежала бледная, щеки ее ввалились, под глазами были черные мешки. Гале было больно смотреть на маму.

— Доченька, подойди сюда, — тихим голосам попросила Ольга Николаевна.

Галя подошла и села на кровать.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросила она взволнованно.

— Галя, скажи мне правду, скажи мне все правду… — шепотом попросила мама.

— Я тебе всегда говорю правду, — удивленно ответила Галя, — а в чем дело?

— Этот звонок вчера… — Ольга Николаевна замолчала.

— Это все ложь, мама, бесстыдная ложь.

— Но кто, кто это мог так поступить с нами?

— Ты разве не узнала ее? — спросила Галя.

— Нет. А кто это был?

— Вика Смирницкая.

— Ах, Вика, — мама слабо улыбнулась, — тогда все ясно. Ты себе представить не можешь, что она про тебя сказала…

— Мама, ты же сама всегда говорила, что она…

Но Ольга Николаевна перебила дочь:

— Представляешь, она сказала, что все твои деньги ты зарабатываешь потому что спишь с теми, с кем тебе скажет твое начальство, что это просто твоя работа…

— Сволочь, — выругалась Галя, — как у нее язык повернулся! А ты тоже, как ты могла поверить в такое?

— В наше время во все можно поверить, — вздохнула Ольга Николаевна, — ты же должна деньги зарабатывать…

— Мама, — с упреком сказала Галя, — в любое время можно найти себе честную работу. Ты же сама воспитывала меня так, правда?

— Правда, доченька, — слабо улыбнулась Ольга Николаевна, — теперь мне хорошо, я могу спокойно умереть.

— Что ты говоришь, — возмутилась Галя, — все будет хорошо, я как раз еду к врачу, у тебя нет ничего страшного, все будет хорошо.

— Поезжай, поезжай, Галочка, — прошептала мама, — я тебя буду ждать.

Схватив сумку с документами, Галя выбежала из квартиры и побежала вниз по лестнице. Она едва не попала в пробку на Садовом, но, к счастью, проехав переулками все же успела к министерству за полчаса до назначенного срока.

Михаил ждал ее на улице.

— Пошли, я уже выписал для тебя пропуск, — и он увлек ее в тяжелые двери.

Глядя на то, как Миша свободно ориентируется в этом огромном здании, Галя еще больше проникалась ощущением силы и энергии, исходившим от него. В самом деле, даже если этот поход окажется бесполезным, уже то, что Миша ради нее не пожалел ни времени, ни сил — уже одно это заставляло ее испытывать к нему удивительное чувство признательности и теплоты.

В опрятном и чистом офисе их встретили двое: один, постарше — мистер Эмбулэнс — был председателем московского отделения благотворительного фонда, основанного в Америке, для помощи инвалидам; другой был его переводчиком. Они подробно расспросили Галю о болезнях ее мамы, сняли ксерокопии со всех документов и попросили ее заполнить дома несколько анкет. На прощание молодой человек перевел, что мистер Эмбулэнс просит передать, что он не может поручиться, что им удастся отправить галину мать на лечение в Америку, где после серии операций ее вполне могут поставить на ноги, но уже в ближайшее время ее положат в одну из лучших московских больниц, с которой у фонда существуют на эту тему «определенные договоренности».

Удивленная и почти успокоившаяся, Галя вышла из министерства вместе с Мишей.

— Как тебе это удалось? — спросила она его.

— Я просто сотрудничал с этим фондом, когда они занимались помощью инвалидам-художникам, — объяснил Михаил, — вот у меня и сохранились старые связи.

— Я просто не знаю, как тебя отблагодарить, — сказала Галя.

— Я тоже не знаю, — совершенно серьезно ответил он, — друзей я обычно прошу нарисовать картинку, но это, кажется, не по твоей части?

— Что да — то да, — согласилась Галя.

— Тогда придется тебе купить мне квартиру, — бодро сказал он.

Галя запнулась. Как объяснить ему, что продавая и покупая чужие квартиры она сама не имеет денег на покупку? В затруднении она замолчала.

— Ты что, серьезно думаешь, на какие деньги ты будешь ее покупать? — услышала она саркастический мишин голос и со стыдом поняла, что никак не может научиться узнавать его шутки.

Следующие три дня прошли в непрерывных хлопотах. Пришлось оформлять документы через районную поликлинику, где галину маму почти не знали — Галя всегда предпочитала вызывать за деньги проверенных врачей, потом оформлять множество бумаг в самом фонде. Мистер Эмбулэнс был сама любезность, несколько раз звонил Гале домой, поторапливал и объяснял, что каждый потерянный день угрожает здоровью ее матери. Любовь Петровна и Антонина Ивановна почти круглосуточно дежурили в галиной квартире. В общем, не то чтобы отдохнуть — присесть было некогда. При этом Галя старалась хотя бы на часок в день появляться на работе — теперь, когда ее «дружба» с Алексей Львовичем кончилась, ей не приходилось рассчитывать на понимание с его стороны.

С Мишей они виделись почти каждый день. Честно говоря, без его помощи Галя никогда бы не справилась. Именно ему удалось выбить из ее районной поликлиники последнюю необходимую справку — три галиных визита туда ничего не дали. Галя удивлялась: каким только образом ему удавалось очаровывать всех и быстро решать самые неразрешимые проблемы. Впрочем, Галя могла каждый день испытывать на себе силу мишиного очарования: она чувствовала, что с каждым днем любит его все больше и больше. Он был так предупредителен, так заботлив — никогда раньше Галя не подумала бы, что какой-либо мужчина, кроме ее погибшего папы, способен на такое. Не просто видеть Мишу, слышать его, прикасаться к нему было для нее счастьем: достаточно было просто знать, что он рядом.

Когда все документы были, наконец, оформлены, Галя с мишиной помощью отвезла маму в больницу. Она еще раз осмотрела палату, в которой будет лежать Ольга Николаевна, побеседовала с медсестрами и лечащим врачом. Все они произвели очень приятное впечатление на Галю; они не только выглядели настоящими мастерами своего дела, но даже с возмущением отказались от денег, которые Галя хотела им предложить.

Ольгу Николаевну уложили на установленную для нее специальную кровать и Галя подошла к ней попрощаться.

— Я буду приходить к тебе каждый день, — сказала она.

— Спасибо, Галочка, — ответила мама, — я чувствую, мне здесь будет хорошо.

— Да, мама, я надеюсь.

— А скажи мне, — спросила Ольга Николаевна, — что это за молодой человек, который сегодня помогал тебе?

Галя почувствовала, что краснеет.

— Это Миша Мещерский, мой знакомый.

— Прекрасный, прекрасный юноша, — задумчиво сказала Ольга Николаевна, — редко встретишь такого в наши дни.

Галя пожала плечами.

— Мне тоже так кажется, — созналась она.

— Я думаю, он будет тебе хорошим мужем, — сказала Ольга Николаевна.

Галя промолчала. Мама приписала это молчание ее застенчивости, но Галя знала, что дело не в этом. Пока они с Мишей молча ехали домой, она думала о том, что мама угадала ее самое сокровенное желание: она действительно хотела бы, чтобы Миша стал ее мужем. Но после беседы с Наташей Галя слишком хорошо понимала, что это невозможно. Михаил был из тех мужчин, которые любой ценой избегают брака, выше всего ценя свою свободу и независимость. С грустью Галя смотрела на мишин мужественный профиль. Его сильные руки лежали на руле, зеленые глаза были устремлены вдаль. Все было так, как в первый вечер их знакомства. Но, боже мой, как много изменилось с тех пор, насколько лучше теперь Галя понимала его, насколько больше любила! Но несмотря на все эти изменения, все таким же сильным оставалось чувство, охватывающее ее, когда она видела его крепкую высокую фигуру, слышала звуки его голоса, чувствовала прикосновения его руки.

Миша остановился у коммерческого киоска.

— Я думаю, — сказал он, — нам надо отметить благополучное завершение эпопеи с больницей.

Галя не стала спорить и через минуту Миша вернулся с бутылкой шампанского и несколькими пестрыми пакетами.

Пока они ехали, Галя задумалась о том, как она будет жить эти недели, пока мама лежит в больнице. Ведь никогда в жизни она не жила одна. Конечно, дел по хозяйству будет намного меньше, чем обычно, но она настолько сжилась с мыслью, что дома ее всегда кто-то ждет…

Они поднялись в квартиру и Миша выгрузил на кухонный стол принесенную им снедь.

— Я приготовлю что-нибудь поесть, — сказал он, — а ты пока можешь принять душ.

Галя послушно отправилась в ванную: она не привыкла к тому, что в ее доме готовит кто-то кроме нее.

Раздевшись, она еще раз глянула в зеркало на свое отражение: матовая шелковистая кожа, большая грудь, красивый изгиб бедер… Сладкое предчувствие заставило ее вздрогнуть.

Когда Галя вышла из ванной, еда была уже на тарелках. Извлекши из холодильника ледяное шампанское, Миша разлил его по бокалам.

— Ну, — возгласил он, — за здоровье твоей мамы!

Галя выпила. Пузырьки газа приятно щекотали небо.

Галя давно хотела задать Мише один вопрос. Неожиданно она почувствовала, что сегодня сможет набраться храбрости.

— Скажи, Миша, — сказала она небрежно, — как там Вика?

Лицо Миши исказилось как от боли.

— Понятия не имею, — резко ответил он, — да и знать, честно говоря, не хочу.

— Почему? — поинтересовалась Галя, — она ведь была твоей подругой, когда мы познакомились.

— Ты что, серьезно считаешь, — раздраженно ответил Миша, — что я могу с одной стороны устраивать твою маму в больницу, а с другой — продолжать общаться с Викой, по вине которой все это произошло? Разве ты не понимаешь, что после того, как Наташа рассказала мне, что случилось, между нами с Викой все было кончено?

— А Наташа тебе рассказала? — вырвалось у Гали.

— Конечно, — ответил Михаил, — а откуда бы я еще это узнал? Вика, кстати, и не оспаривала, что это сделала она. «Откуда же я знала, что у ее мамы больное сердце?» Никогда не думал, что она такая злая.

Галя почувствовала, как с души у нее свалился камень. Она счастливо улыбнулась.

— И вообще, разве ты не понимаешь, — продолжал Миша, — какая может быть речь о Вике, если я люблю тебя?

Головы их нагнулись над столом и губы соединились в долгом, жарком поцелуе.

— Я тоже люблю тебя, Мишенька, — прошептала Галя.

— Дорогая моя, любимая, единственная, — шептал он и его сильные руки гладили ее по спине, плечам, груди.

— Я не знаю, как я бы жила без тебя, — тихо сказала она.

Миша отодвинул стол и сел рядом с Галей, взяв ее за руку. Его горячие губы покрывали поцелуями ее шею.

— Милая моя.

Его пальцы тронули пуговки ее блузки. На этот раз Галя не протестовала. Миша поднял ее на руки и понес в комнату. Галя чувствовала, как кружится ее голова, как бьется, словно маленький зверек, сердце… Галя вцепилась в мишины плечи и ей казалось, будто она летит где-то высоко над землей, а все земные горести и тревоги уходят куда-то далеко-далеко. В этот момент во всем мире не было никого, кроме них с Мишей.

Его сильные руки ласкали ее шелковистые волосы, зеленые глаза светили сквозь синеватую дымку грез. Он положил ее на диван. Губы их сомкнулись в страстном поцелуе.

— Миша, Мишенька, родной мой, — шептала она.

— Галя, Галочка, — как эхо отвечал он.

Его губы блуждали по ее обнаженному телу, руки их сплетались в объятиях, дыхание их смешалось… Жаркий шепот, сгущающиеся сумерки, слова любви, последний стыд и полное блаженство…