Сломанные куклы

— А кто, по-вашему, мог управлять злодейским автотранспортным средством, которое сбило Марека?

— Откуда я знаю! Я вчера дома была, в гостиной, читала журналы, слышу, кто-то подъехал, собаки залаяли, потом Марк позвонил мне по мобильнику, слабым таким голосом произнес в телефон: «Галочка, солнышко мое, я ранен…» Машина какая-то черная, он утверждает, промчалась как бешеная около нашего дома, Марк-то уже был почти у калитки. А тот даже не остановился! Как нарочно! Я в шоке!

Галина зарыдала.

Гостиничный графин не внушал ни малейшего гигиенического доверия, и Глеб плеснул ей в стакан немного минералки:

— Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь.

Галина послушно принялась мелко глотать невкусную воду и салфеточкой тщательно вытирать вокруг глаз.

— Попробуйте ответить на мои немногочисленные вопросы. Справитесь? Отлично! Во-первых… перед наездом Марек успел загнать свою машину во двор?

— Нет, — по глазам Галины было видно, что она почему-то уже начала ожидать от их теплой дружеской беседы небольших неприятностей. — Когда он позвонил, я выскочила на улицу… Марк тогда стоял, наклонившись у входа, еле дошел до дверей, а нашу машину я сама ставила потом в гараж! Точно! После того как «скорую» вызвала. Да!

— Вы уверены в деталях. Это плюс. И еще. Где Марек оставил ваш «Патрол»? Напротив ворот, на другой стороне улицы? Там, где два больших серых камня? Да?

— Он всегда там останавливается. Так проще потом заезжать, и, вообще, камни эти нам не мешают… Постойте, а как же?!

Какая-то сложная мысль посетила гостью.

— Глеб, вы же еще у нас в гостях не были?! А откуда про камни знаете?

— Я знаю все. А скоро буду знать еще больше, — голос капитана Глеба был глух и значителен, взгляд же в эту минуту отличался особой проницательностью и тайной. Подследственной совершенно не обязательно было знать про его утреннюю поездку на такси к семейному особняку.

— И сбившая вашего мужа машина, как вы утверждаете, сразу же умчалась с места происшествия?

— Это не я… Это Марк так утверждает. Но, но она действительно очень быстро уехала! Он ничего не заметил — ни марки, ни номера! Ничего! Правда же!

— Некий злоумышленник на дикой скорости сбил человека и покинул место преступления… Так? Я все правильно понял?

— Да, правильно.

Опять в руках Галины появилась красивая салфеточка, а на ее прекрасных глазах — крупные честные слезы.

— Как же он так ловко смог все это проделать на вашей узкой поселковой дороге, на одном краю которой в это время стояла машина Марека, за ней, чуть дальше, в те ужасные мгновения валялись два здоровенных булыжника, а еще через десять метров, ближе к повороту на город, посередине проезжей части до сегодняшнего утра оставалось так не закопанной обширная газовая траншея? А?

— Да, там яма действительно есть большая… Я не знаю.

— Успокойтесь, милочка. Я тоже пока ни в чем не уверен. Плеснуть водички?

Возможность попить и при этом попытаться в очередной раз немного подумать была хорошей возможностью для Галины. Она вспомнила, что еще такое важное планировала сказать этому зануде.

— А еще… В Назарова-то стреляла Жанна! Я уверена, что она ему мстит за то, что он хотел тогда убить Данилова. Да, это он взрыв в костре том дурацком устроил! Знаете, Глеб, он ведь тогда свою дочку специально не взял на пикник, да, да, специально, чтобы ее не задело! И вообще, Назаров такой, такой… Жанночка мне рассказывала, как он ненавидит Данилова!

— У вас, оказывается, есть масса любопытных сведений. Это очень хорошо. Уж не вы ли, уважаемая, подслушивали у кухонных дверей наш разговор на сороковинах? А, Галина? Это ведь правда, признайтесь?!

Глеб Никитин взял ладонь женщины, словно собираясь внимательно рассматривать все ее роскошные кольца:

— Тогда скажите мне, сильно ли ваш любимый муж Марек обижался на Вадима? Обижался же он ведь, а? И сильно… Мог ли Марек, по-вашему, в этом случае стрелять в Назарова?

Гостья легкой усталой улыбкой поощрила проницательность Глеба, но для начала возмутилась:

— Что вы такое говорите?! Это придурки разные городские всякие сплетни муссируют из пустого в порожнее, а вы-то как могли?! Правда, я… я не знаю всего точно, но мой Марк такой горячий, что он не может прощать всяким уголовникам такое… И потом, если Марка будут в чем-то официально обвинять, я ведь должна сделать так, чтобы наше имущество при этом не пострадало.

— То есть переписать все на себя?

— Ну, если Марк правильно это поймет и не будет возражать…

В отчаянии, поправив свои красивые очки, Галина выпрямилась в кресле:

— Послушайте, Глеб, вот вы мужчина с биографией, много чего видели и знаете. Вы ведь прекрасно понимаете, что если они не помирятся, то их обоих в конце концов посадят! Скажите своему Назарову, чтобы он Марка оставил в покое! Боже упаси, если его бандиты еще и дом нам подожгут! Я слышала немного, как Марк с кем-то говорил по телефону, что обстановка накаляется!

— Милочка, позвольте робко уточнить две вещи: во-первых, зачем вы ко мне пришли, и, во-вторых, кто учил вас, черт возьми, подслушивать чужие разговоры?!

Удобно устроившись на подоконнике, капитан Глеб с доброй улыбкой смотрел на Галину.

— Я же хотела, как лучше… Я думала, можно пока без милиции все решить…

— А с Даниловым вы не пробовали говорить на эту тему — ведь он тоже их друг?

— Ха! А смысл?! Герману ничего не надо. Просто даже обидно! Гера такой классный мужик, весь в шоколаде, мог бы совершенно замечательные дела крутить, если бы умных людей слушал.

— Да и вообще… — Галина повертела сумочку на коленях. — С этими их проблемами так скучно жить, просто ужас! Мужчины вокруг хорошие повывелись, а наши мужики все время какой-то ерундой занимаются, ругань между ними сплошная, никаких вечеринок от них не дождешься или, допустим, в ресторане когда-нибудь собраться, поразвлечься! Представляете, у нас в поселке совсем нет фитнеса! И в гости редко кто ездит к нам из-за ремонта.

— Ну, судя по вашему загару, вы постоянно живете в солярии.

— Да нет, это мы с девчонками в городе в салоне иногда встречаемся, поболтаем о том о сем, погламурничаем при случае.

— Если уж так вам скучно, подарите Мареку беби.

Галина изумилась:

— Что я дура, что ли?!

Капитан Глеб Никитин очень хотел быть честным в своем ответе, но сдержался и промолчал.

— Конечно, прикольно было бы Марка папой сделать, но не сейчас же, нет! Лет через пять я ему, может быть, и разрешу. А пока для себя нужно существовать! Вы со мной согласны?

Глеб, а где вы живете? Я слыхала, что на побережье. У вас там особняк, да? Городок-то вроде ваш тоже маленький… а почему, собственно, вы в Москве себе квартиру не купите?.. Ведь у вас же столько возможностей!

— Если выпало в империи родиться, нужно жить в провинции, у моря.

— Феерично!

Поглядывая кокетливо «как бы» на Глеба, но все-таки в окно, Галина с трудом подбирала очередную светскую тему.

Собеседник был умен, как ей о нем и рассказывали. «Капитан Глеб Никитин! Хорошо хоть, что слушает-то вроде как внимательно; можно, наверно, ему много чего нужного наговорить… Головой-то, правда, согласно кивает, но глаза при этом уж больно холодные и пронзительные, да еще смеется так… И номер-то выбрал себе самый лучший в этой гостинице, люксовый… При деньгах капитан явно».

— А когда у вас, Глеб, день рождения?

— Я родился в конце мая. Очевидцы говорят, что в то время в городе очень сильно и красиво цвел боярышник.

— Ой, значит по гороскопу вы?.. Телец? Или Овен?

Неожиданно с грохотом спрыгнув с подоконника совсем близко к Галине и сделав при этом страшные глаза, Глеб заорал:

— Осел я, осел!!!

Собеседница испуганно вжалась в кресло:

— Ну поч-чему же, вы такой, такой… клевый…

— Нет, уважаемая, я стопроцентный осел, поверьте уж мне на слово!

Все так же, с нахмуренными бровями и частым дыханием, Глеб наклонился над гостьей и решительно оперся на ручки ее кресла:

— Передо мной сидит красивая молодая женщина, сидит и… А я целый час болтаю с ней о всякой чепухе, вместо того, чтобы…

Все еще осторожно, но уже чуть игриво Галина продолжила за него.

— Чтобы… И что же вы сейчас хотите… сделать?

Капитан Глеб поднял к потолку руки и, расхаживая по номеру, начал очень взволнованно, почти проникновенно, говорить в сторону Галины:

— Да ты меня, подруга, все равно не поймешь! Сейчас я хочу на речку. Очень! Пескари меня ждут, там такие с утра клюют, с ладошку, не поверишь! Виталик Панасенко уже сколько времени на травке под кустиками сидит, пиво привез мне на берег, холодное, а я тут… с тобой!

Свирепый крик капитана Глеба наверняка порадовал всех гостиничных дам, непременно подслушивающих разговор под дверью.

— Послушай, ты, кукла! Предупреждаю тебя в первый и последний раз! Если ты и дальше будешь стравливать наших мужиков, то пеняй на себя! И выкинь из своей прелестной головки все мусорные мысли про наследство Марека! Если с малышом еще что-нибудь случится странное, я клянусь, что найду возможность со всеми виноватыми разобраться как следует, дойду до конца. А что касается твоих «соображений» насчет Назара, Жанки, Данилова… Если вякнешь кому-нибудь что-нибудь про это, то все мои «соображения» относительно тебя быстро станут известны Мареку! Или тебе, Галочка, нечего скрывать от нежно любящего супруга? У тебя ведь есть друзья? Есть! Остались еще под рукой с прежних шикарных времен. Они, конечно, не такие интересные мужчины, как хотелось бы тебе сейчас, но тоже сильные и при некоторых деньгах? Не так ли?

Озадаченная собеседница только и смогла, что жалко кивнуть в ответ.

— Скажи своим бабуинам, что если что-то еще неприятное произойдет в ближайшее время с моими парнями… А взамен я обещаю тебе, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы Марек и Назаров не наломали дров и помирились. Не сомневайся.

Глеб отвернулся и молча встал у окна.

Пауза затягивалась.

Посчитав, что гроза миновала, самое страшное позади, а схитрить по-крупному ей здесь все равно не удастся, Галина первая пошла на примирение. Легкий флирт как небольшая благодарность за предстоящие положительные действия Глеба по отношению к ее мужу был, как она предполагала, в данный момент как раз кстати.

— У вас щербинка впереди — ее ведь можно так легко отремонтировать.

Глеб тоже решил, что профилактика дамской безмозглости закончена и пора прекращать изображать ужасную обиду.

— Зачем?

— Она, конечно, очень милая, но в обществе ведь могут подумать, что у вас нет средств, чтобы ухаживать за зубами. У вас, конечно же, есть средства, да, Глеб?

— Мое счастье, уважаемая, не в том, что у меня есть, а в том, чем я не располагаю.

Галина хмыкнула недоверчиво:

— Как это все сложно! Вы, Глеб, наверно, меня обманываете? И чего же у вас нет для полного счастья?

— У меня нет тяжких обязанностей, нет пагубных пристрастий и я до сих пор не знаю, где моя больничная карта.

— Вы такой любезный мужчина! Это что-то! А почему вы никогда не ругаетесь, я имею в виду неприлично?

— Кого надо я и так сумею оскорбить, обыкновенными литературными словами.

Теперь в сторону окна уже задумчиво смотрел Глеб Никитин. Философия явно позволяла еще немного покрутить дамочку на информацию. Глеб взял с холодильника открытую коробку конфет, пододвинул их поближе к Галине и покровительственно начал вещать:

— Какой-то умник сказал мне однажды, что жизнь похожа на бег собачьей упряжки. Или ты лидер, или у тебя перед глазами всегда будет, пардон, одна и та же картина…

Понимающе прикоснувшись пальчиками к его плечу, Галина хихикнула.

Так же доверительно капитан Глеб прошептал ей на ушко:

— Так за что же, по-твоему, негодяй Вадим хотел убить Данилова?

— Умоляю вас!

Надкусанная шоколадная конфетка упала на пол.

— Я больше не буду…

— Клянусь, что и я, миледи, тоже. И все-таки, на посошок, поведайте-ка мне, чем же таким классный парень Данилов насолил нашему развратному Назару, что тот решил его грохнуть, да еще и таким варварским способом?

— Да все это из-за Жанки Даниловой! Все вокруг знают, что Вадим за ней раньше ухлестывал, а она взяла да и за Данилова вышла!

— Всего-то?! И из-за этого такая страшная месть?

— Ну да… А вот вы, Глеб, почему вы не обращаете внимания на женщин, даже на привлекательных? У вас что, никогда не бывало романов, например, с банкиршами?

— Я с уважением отношусь к банковскому делу и к «банкиршам», как ты их называешь…

— Только с уважением?

— С любовью я относился к женщинам-финансистам два или три раза в своей жизни. Нет, вспомнил, четыре.

Капитан Глеб назидательно покачал пальцем перед лицом Галины:

— И вообще, если я что-то не делаю, то на это есть три возможные причины. Первое — я просто не хочу это делать; второе — я не могу это делать; третье — я считаю это действие временно нецелесообразным. Лучший вариант ответа на вопрос о банкиршах приветствуется. Помощь зала в вашем случае, надеюсь, не требуется?

То, как серьезно задумалась Галина, позволило Глебу предположить, что одним залом подсказчиков здесь не обойтись:

— Еще конфетку? Или еще вопросик? Кто будет спрашивать?

— И конфету, пожалуйста, и про одежду я вас, Глеб, спрошу.

Отметив еще в холле гостиницы оранжевую рубашку и зеленый галстук Глеба, Галина решила, что настало время для тщательного комплимента.

— Как стильно все это у вас!

— Только для вас, мэм! По секрету сообщаю, что у меня к этому гарнитуру есть еще и чудные желтые брюки, но их я приберег для более торжественного случая, сорри! Да и в смокинге я, конечно, внушаю барышням большее доверие…

Интерес дамы на этот раз был абсолютно неподдельным.

— У вас есть собственный смокинг?!

— Нет, я беру их напрокат. А вообще, в то время как многие мужчины к своей внешности относятся с некоторой небрежностью, я — с полной.

— А зачем вам был нужен смокинг? Вы занимались в нем чем-то интересным?

— Меня попросили тогда понаблюдать со стороны за поведением одной дамочки. Нужно было проанализировать ее действия в одной щекотливой ситуации. Она замахнулась на наследство мужа и была готова перейти к самым решительным и глупым действиям. Муж этой особы давал ей достаточные для красивой жизни карманные деньги, а сам был при этом жизнерадостным импотентом. Ее эти мелочи не удовлетворяли. А тебя, любезная подружка, такие мелочи смогли бы удовлетворить?

Тихо выдохнув, Галина потупила глазки:

— Не удовлетворили бы…

— Иногда бывает полезно посмотреть на себя в зеркало, красавица. Нет, нет, совсем не так, как ты сейчас пытаешься глядеться в это гостиничное убожество! Остановись как-нибудь на минуту, присядь на домашний диванчик в одиночестве и подумай, посмотрись в себя. Если хорошо поразмыслишь, то поймешь, что и не хитрая ты вовсе, и не загадочная. И люди вокруг тебя не сплошные уроды и недоумки, а в большинстве своем гораздо умней и образованней, чем ты. Да и относятся они к тебе совсем не так, как ты себе напридумывала.

Взволнованная Галина взмахнула рукой:

— Я хотела бы, чтобы…

— Хоти, ласковая моя, хоти. В меру или без меры. Но не обижай при этом людей.

— Нет, вы меня неправильно поняли. Я хотела просто спросить, почему вы со мной так разговариваете?

— Из любви к искусству.

— И еще, — капитан Глеб Никитин насмешливо посмотрел на уже взявшуюся за ручку входной двери Галину. — Я занимаюсь этими не очень приятными беседами, уважаемая домовладелица, потому что меня, к счастью, интересует не ваше мнение.

То, что искать нужно не в городе, Глеб понял после звонка в магазин.

Домашний телефон Даниловых не отвечал, а продавщица «со всей ответственностью» заявила, что «… Жанна Владимировна будет на работе только в понедельник».

Невнимательно протягивая ключ от номера дежурной, Глеб стал искать на мобильном нужный номер. Верный Панса ответил тут же.

— Где на новом? А помнишь, где брата моего хоронили два года назад, справа-то будут новые могилки и посадки березовые. Там, по-моему, еще мосток через канавку из светлых досок перекинут. По нему и иди. Метров через сорок прямо и увидишь.

— Ладно, понял, спасибо. Не забыл, что вечером у тебя собираемся? Есть что сказать… — слушая рассудительный ответ Виталика, Глеб Никитин догадался, что тот продолжает что-то неторопливо жевать.

Простор нового кладбища поражал.

Широкие кварталы захоронений резко отличались высотой разновременно посаженных берез и елок. Недавние могилы выделялись яркоцветьем венков, блестели металлическими крестами и влажными памятниками из светлого камня.

Даже сквозь листья маленьких деревьев он увидал ее издалека. Жанка сидела на скамеечке, поджав ноги и слегка наклонившись вперед.

Она не вздрогнула, не испугалась, когда Глеб прикоснулся к ее плечу.

— Как ты меня нашел?

— Позвонил Виталику.

— Хорошо.

Она не пододвинулась, не освободила место рядом с собой на скамейке. Глеб стоял рядом. Молчал.

— Когда там, в Москве у меня все это произошло… Ну, когда я собиралась уезжать сюда, Маришку было очень жалко. Она привыкла там, подружки уже были у нее хорошие, в школу-то она ведь с шести лет пошла. Веселилась, не знала, что все так всерьез, просила: «Мамочка, давай к тебе домой в отпуск съездим, потом опять в Москву вернемся»…

Жанка горестно помолчала.

— Теперь я одна из этого отпуска в Москву поеду…

Они смотрели на небольшой могильный холмик с номерком, с запылившимися венками и лентами. Среди искусственных цветов лежал и маленький букетик живых анютиных глазок. Капитан Глеб сильно сжал руки в карманах и прикусил губу, когда заметил в ямке между венков прозрачный пакетик с плюшевым пингвиненком.

— Ну а ты что думаешь делать?

— Знаешь, пока в моих планах… — Глеб помедлил, — только мои планы. И никаких других. Надо еще немного подумать.

— Ты серьезно считаешь, что это все было подстроено?

— Жан… Лучше не спрашивай меня пока ни о чем. Насчет Маришки и остальных я потом тебе все объясню. Подробно. Как только сам все пойму.

И опять они замолчали, глядя перед собой.

Жанка не то всхлипнула, не то просто потерла нос перчаткой:

— Вот так… Совсем мне тут стало плохо. Спасибо, что приехал, Глеба…

То чувство, что мгновенно возникло внутри, капитану Глебу было хорошо знакомо, но, как и всегда, ошеломило его. Яростное радостное бешенство и холодный расчет и в этот раз обжигали кожу, делали дыхание глубоким и сильным. Внезапное решение было правильным. И необходимым.

Он осторожно положил руки сзади на плечи Жанки:

— Ты была у Назара?

— Нет… Так ведь там… я думала, что там Людмила у него…

— Она с самого утра была в больнице, теперь только в четыре-полпятого еще раз собирается навестить. Поехали!

Глеб взял растерянную Жанку за дрожащие пальцы:

— Не волнуйся. Так надо.

Уверенно выбирая чистые тропинки на уже знакомом пути, он шагал к выходу с кладбища, не отпуская руку Жанки.

— Погоди немного, не спеши…

— Я тогда, на сороковинах-то, после пирога этого дурацкого…

Запыхавшаяся Жанка вздрогнула, поежилась:

— Как прорезало у меня тогда, мелькнуло в голове чего-то такое, не могу сейчас и вспомнить… Я тогда ведь подумала, что это назаровские бандюки нарешали так со взрывом-то для Азбеля… И Вадим, думала, что был в курсе. А потом Галина позвонила… С Мареком-то чего еще случилось? Машина сбила его, да?

Слегка уменьшив свой широкий шаг, Глеб остановился и посмотрел в лицо Жанке:

— Послушай… Извини меня, конечно. Не удивляйся, но подумай, вспомни, пожалуйста. Ты была вчера у Серова на даче? Так ведь? Что-то взяла с собой в город? Ружье там было в назаровских мешках?

— Я свои вещи забрала, больше ничего… — Жанка недоуменно переминалась, стоя на месте, но не отнимая руки из рук Глеба.

— А вчера вечером ты где была?

— Зачем это тебе? — Жанка повысила голос, но осеклась, увидев жесткие глаза капитана Глеба.

— Вчера, как от Серова-то я вернулась, заехала на часок домой, — медленно и внимательно Жанка вспоминала события прошедшего дня. — Потом к родителям Данилова поехала, помогла им немного по дому прибраться, посуду перемыла, расставила. Скатерти постирала. Посидели еще потом с ними немного. От них домой уже около одиннадцати поехала. На автобусе. Вроде все. Что тебе еще-то вспоминать?

— Я же просил — не обижайся. Данилов после обеда тоже был у родителей?

— Послушай, ты же его сам отослал на яхту! Ну и глупый же ты, Глеба! Как такое можно было придумать! Вот он и уехал. Во сколько? Не знаю точно, наверно, часов в семь-восемь. А что такое?

— Просто вопросы, не переживай. Мозаику из фотографий моих хороших друзей собираю. Странная пока получается картинка… Ладно, извини за дурацкие манеры. Пошли.

Ближе к выходу, на центральном проезде нового кладбища навстречу им попадалось уже гораздо больше людей. Шли преимущественно пожилые пары, отдельные старушки, с пакетами, баночками, с маленькими лопатками и граблями.

Еще сильнее прижимая к себе руку Жанки и внимательно всматриваясь в ее лицо, Глеб нарочно стал говорить совсем про другое:

— Многие спрашивают — зачем, почему… Мне ведь не нужно много — я хочу все. Когда вдруг захочется, ну, очень захочется, я должен иметь возможность почувствовать запах именно того цветка, который мне внезапно вспомнился. Или съесть большое красное яблоко, или поспать у речки, или погладить лошадку. Тебе никогда не хочется погладить какую-нибудь маленькую лошадку, а?

Приобняв Жанку и пропустив ехавший навстречу им пикапчик, Глеб бодро продолжал:

— Вот так и получилось в моей жизни, что я счастлив тем, что мне очень редко приходится испытывать истинную надобность в том, что покупается. Гораздо чаще я нуждаюсь в том, что не имеет цены.

Болтовня Глеба как-то сама собой слегка разбавляла горькие мысли Жанки и она признательно поглядывала на него. Неожиданно она вспомнила свое давнее наблюдение. «Да, все правильно, черты его твердого лица смягчаются, когда Глеб смотрит на больших собак и на маленьких детей».

— А про Маришку… ну, про то, что это было нарочно, я ошибся, Жан. Прости.

И опять Жанка по лицу Глеба прекрасно поняла, что он говорит неправду. Опять она не поверила ему, но промолчала.

Капитан Глеб покраснел:

— Значит, это не я лгу, а моя физиономия.

За широко распахнутыми кладбищенскими воротами стояли несколько желтых такси и три частника.

Глеб подошел к крайней «Волге», коротко переговорил с водителем и открыл перед Жанкой заднюю дверь. Тихо покусывая травинку, придержал ее за рукав:

— Маришка… Она от Назара?

Жанка удивленно остановилась, в смятении не решаясь сесть в машину и продолжая держаться за дверцу.

— «Пивняк» из-за этого тебя выгнал?

— Нет, он не знает.

— А Вадим?

— Нет. Прошу тебя, Глеба, не надо, чтобы он знал…

Жанка повернулась спиной к машине и оказалась близко, очень близко к Глебу.

— Он тогда был у меня в Москве, совсем недолго… Надо уехать мне отсюда, Глебушка, не могу я здесь, пойми! Жить среди этих, делать вид, что ничего не произошло и не происходит… Я просто не мо-гу! Ведь я тоже чувствую, что это кто-то из них все это сделал… с Маришкой-то. Молчи, прошу тебя! Ничего не говори, не оправдывай никого и сам не оправдывайся. Ты здесь ни при чем. Я уеду. В Москву, наверно…

Халаты им выдали быстро.

— Только не падай ему на грудь. Чего-нибудь обязательно поломаешь. И постарайся не плакать, прошу тебя.

Капитан Глеб осторожно приоткрыл дверь и, бросив испытующий взгляд внутрь палаты, пропустил вперед Жанку.

В небольшом помещении было тихо и совсем не так сильно пахло лекарствами, как в коридоре.

На высоком стуле в изголовье кровати, с раскрытой книжкой в руках сидела Эмма.

— А ты чего здесь делаешь, волшебница?!

— Мама велела ждать ее. И за папой присматривать.

Жанка все-таки не сдержалась.

На бледном лице Вадима выделялись большие смеющиеся глаза. Очки, сдвинутые на лоб, придавали ему, впрочем, как и всей его палате, удивительно несерьезный вид.

— Да вы садитесь на ту койку, там никого нет, не занято, я сегодня здесь один, вроде как боевой раненый генерал. При Бородине.

Устроив Жанну на свободном стуле, Глеб легкомысленно плюхнулся на соседнюю кровать и сразу же, проскрипев всеми пружинами, смешно завалился на спину.

— Ну вот, неумеха тоже мне, привыкай давай! Знаешь, как нам, контуженным, трудно в таких условиях приходится?!

Сквозь слезы молча улыбнулась и Жанка.

Назаров продолжал клоунаду.

— Как объясняет про меня своим подругам главная санитарка Петровна: «Энтот пациент был испепещрен жестокой дробью ну, прямо-таки в хлам…».

— Как лечат-то?

Жанка сложила кулачки у подбородка.

— Все хорошо, сотрудницы приветливые, кушать заставляют часто и помногу. Колбасу совать в рот одной рукой у меня уже получается, но на горшок все равно ходить неудобно.

— Ну вот… Я живой. А вы чего там себе напридумывали, а? Ну, посмотри-ка на меня, плакса! Вот с кого пример нужно брать! Учись у мужчины!

Поморщившись, Назаров улыбнулся и одновременно подмигнул Глебу.

— Ну и балбес же ты! Говорил я тебе тогда, на борту, чтобы вытаскивал быстрее из-под дивана ружье, отстрелялись бы как-нибудь от супостатов… Я же потом уже вспомнил, рассказать надо было тебе тогда в первую очередь! Представляешь, с самого Нового года мне какой-то кретин названивал по этим участкам, угрожал. Ну а я, как только яхту на воду по весне скинул, так сразу же ружье от Серого забрал и спрятал в каюте, мало ли чего… А ты, растяпа, не понял меня сразу-то! Не охотник ты, капитан Глеб, нет!

— Не хватало нам еще там ковбойскую перестрелку устроить! И так еле увели свой корабль из-под огня вражеских крейсеров!

Жанка с жалостью смотрела на обоих.

Вадим не унимался, толкая в колено Глеба.

— А как ты разворачивал «Стюардессу» в протоке, помнишь? Чего-то с движком у тебя еще было, да? Глох вроде?

— Да пару раз глох…

— Потом у меня поплыло все вокруг, в мозгах-то, вроде как бы уснул. Очнулся вот, когда этот…

Продолжая смешно морщиться, Назаров медленно повернул голову снова к Глебу и с гордостью посмотрел на него.

— Представляешь, картина — этот вот бугай тащит меня, окровавленного и почти неживого, совершенно так неаккуратно с причала к дежурке. Идет с телом друга на плечах, сам шатается да еще и орет по сторонам!

Глеб Никитин чуть наклонился в сторону, легонько щелкнул притихшую Эмму по носу.

Облизнув пересохшие губы, Назаров продолжал повествовать:

— Мужики тут выскочили, кто был на причалах, а он тащит меня и орет на всех: «Скорую»! Быстро!.. Ментовку вызывайте! Быстро! Всех урою, если не спасете моего славного кореша Назара!» Очки даже мои в траве подобрал, а меня не бросил!

Вадим еще раз вздохнул, улыбнулся и Жанке, и Глебу.

Глеб смущенно отмахнулся:

— Прямо великий и ужасный…

— Ну и что? И великий, и ужасный. Слушай, я так тогда и не вспомнил, тебя же Гудвином еще в школе мы начали называть или это уже потом, в твоей мореходке?

— В мореходке. Я книжку про него наизусть знал. Чуть что — вспоминал при случае. Так и назвали. Потом уже на промысле позывной такой выбрал для переговоров со своими. Чтобы не перепутали.

С одинаково строгими лицами Эмма и Жанка молча участвовали в важном мужском разговоре.

— Послушай, когда я там у тебя на спине отдыхал, а ты орал на наших мужиков, дурная мысль почему-то пришла в меня. Ты так гладко матерился на причале — я и подумал, ведь ты же в школе-то вроде заикался же, да? Комплексовал еще вроде, или я чего путаю, Глеб?

Вадим в полный голос расхохотался и сразу же нехорошо закашлялся.

— …Тут я у него мотаюсь под мышкой, весь такой раненый, а он речугу толкает гладко так, как депутат какой-нибудь важный: порешу, мол, всех, кто на дружбана моего коварно покушался!

Он незаметно покосился на часы, лежащие на тумбочке.

— Проголодался?

— Да нет… Людмила сейчас должна уже прийти.

— Ладно. Пойдем и мы, пока тут айболиты шприцы в тебя втыкать не начали. Сегодня мы с мужиками у Панаса небольшое безобразие устраиваем, завтра с утра я улетаю. Так что, если не удастся еще раз увидеться, держи…

Капитан Глеб встал и бережно пожал высунутую из бинтов ладонь Вадима.

— Без меня ни в коем случае не участвуй ни в каких боевых действиях. Обещаешь?

— Ага, как только махаловка у меня намечается, так я тебе сразу же даю телеграмму! Приезжай, напарник Глеб, будем вместе истреблять негодяев!

— Я серьезно.

— А вот ради нее я не буду себе ничего такого позволять… Иди ко мне, моя маленькая!

Неуклюжий в своих больничных одеждах Вадим привлек Эмму к себе. Она послушно потянулась к отцу, одной ручонкой осторожно обнимая его за перебинтованную шею, другой придерживая падающую с колен книгу.

Жанка встала.

— Куда ты, Жан? Подожди. — Глеб шагнул ей навстречу.

Не вытирая слез, Жанка наклонилась и поцеловала Назарова.

— Нет, я пойду. Прощай, Вадик. Мне уже нужно идти… А вы тут еще… поболтайте.

— Ну ладно… Действительно вам вроде как пора.

Проводив взглядом медленно закрывающуюся створку двери, Назаров облегченно вздохнул, извинительно и близоруко покосился на Глеба.

— Вот это и есть настоящее божественное благолепие… Когда вот Эмка тут, ты; тепло, светло и ничего делать не надо. Сейчас еще Людка бульончика с потрошками принесет, жирненького! — Вадим мечтательно улыбнулся. — Хорошо, когда вы рядом.

— Все! — Глеб, торопясь, задел халатом высокую спинку больничной кровати и решительно вышел из палаты.

Сразу же за ним дверь опять скрипнула. Высунулась мордашка Эммы.

— Дядя Гудвин, а ты к нам еще приедешь?

Из палаты до Глеба донесся хриплый назаровский смех:

— Брысь, сопливая! Выдумала такое, обзываться она еще тут будет на взрослых…

В коридоре Жанна уже окончательно вытирала платком покрасневшее лицо.

— Послушай, а ты что, правда в школе заикался? Не помню, честно… Вот говорил ты действительно тогда вроде как-то странно, другими словами, не как все мальчишки, это помню, а так…

Очень крепко и нежно капитан Глеб обнял ее и зарылся лицом в рыжие волосы.

Обозначая серьезность своих намерений и демонстрируя замечательное расположение духа, Виталик заорал еще с порога:

— Наливай, супруга, щей — я привел товарищей!

— Тихо ты! Соседей не тревожь, шалопут! Проходите, проходите, пожалуйста!

Полненькая и улыбчивая Антонина вытирала руки фартуком.

Сиделось хорошо.

Ни Виталик, ни кто другой не должен был ни увидеть, ни почувствовать, что он волнуется. Поэтому капитан Глеб Никитин опять с самого начала был многословен.

— Слушай, а почему в городе нет джигитов? Сколько мне приходится ездить — везде по России они есть, все больше и больше встречаются, а здесь их как-то и не очень заметно. Просто удивительно.

— Эти ребята сейчас прячутся. — Виталик с заботой помял соль в бумажной пачке и отсыпал немного в синюю пластмассовую баночку. — Года три назад не пройти было из-за них по городу-то, невозможно просто было, понаехало тогда их к нам сюда столько! Потом чего-то в прошлом году местные с ними серьезно поцапались, погоняли, и все, поуспокоились они, сильно на улицы-то и не высовываются. На рынке наших теток с цветами торговать ставят и с виноградом тоже местные в рядах стоят, а самих-то кавказцев и не видно практически. Только за выручкой к вечеру приезжают ненадолго. А так… За городом они все больше сейчас живут. В Кобостове, знаешь, какой поселок эти орлы себе отгрохали! Такие домищи! Откуда только деньги-то у таких безработных берутся?! Да ты же сам помнишь, у нас тут всегда из приезжих-то больше всего всегда цыган было. Таборы по реке постоянно шастали, и на вокзале их было допраха́. Цыгане-то у нас как родные уже, привычные. Барон вон ихний на «Лексусе» по администрациям нашим раскатывает, а пацанята его казино в поселке организовали.

Глеб строго осмотрел рыжик на своей вилке и перевел печальный взгляд на Виталика. Тот встрепенулся.

— Ну, чего хоть ты опять-то грустишь?

— Детство уходит.

Круглое лицо Панасенко, сбрившего наконец-то свою несуразную бороду, было настолько добродушным и милым, что Глеб не удержался, подмигнул понимающе:

— Это чтоб хулиганы не узнали, а, Виталик?

— Да что ты, Глебка, в самом то деле…

Виталик чуть не прослезился от несправедливых слов друга.

— Ладно, ладно, не обижайся — я же знаю, что ты не трусишка.

Виталик все же немного поморгал и пробормотал чуть в сторону:

— Просто борода щекочется сильно, непривычно еще.

И, смущенно улыбнувшись, добавил:

— … и пачкается, когда кушаешь.

Немного поскрежетав по сковородке с жареной картошкой, Виталик поднес ко рту вкусную ложку и в задумчивости стал ее облизывать.

— Послушай, Глебка, а может, это все-таки Герман мстит Назару за Жанку, или, может, он думает, что Вадик тот взрыв для него устроил из-за Жанки тоже, а получилось-то с его девчонкой, вот он спсиху-то и стрелял в него… А? Ты-то как думаешь?

— Никак я не думаю. Я ем твой холодец и мне хорошо.

— A-а… Ну, тогда ладно.

Когда прозвенел дверной звонок, Панасенко с радостью резво прыгнул со стула и выбежал в коридор. Послышался добрый разговор, смех и в комнату в сопровождении довольного Виталика важно вошел Данилов. В спортивном костюме, с простецки отвисшим брюшком, Герман уже не казался таким монументальным и замечательным, как всегда.

И сразу же, виновато ухмыляясь, он развел руками перед Глебом:

— Прости — не вытерпел. Скучно стало. Вызвал, вот, по мобильнику такси — и к вам.

Протискиваясь от дверей, Виталик деликатно тронул его за бок:

— Давай, давай, Гера, за стол. Присаживайся… Супчику будешь? Куриного, с вермишелькой, а? И водочки?

Большой гость загоготал.

— И водочки хочу, и супчика, и всего того, что есть у тебя в холодильнике! Тащи! У меня сегодня на эти дела аппетит просто страшенный!

Виталик строго, пытаясь быть похожим на капитана Глеба, подступился к Герману:

— Ты в курсе, что Марек в аварию попал?

— Да ты че?! В самом деле? Марчелло кого-то на своей развалюхе цапанул? Или его бортанули? Он же ездит, как примерный пионер, под всеми знаками останавливается. Не, первый раз об этом слышу.

— Вот, холодца еще тебе немного положу, ладно? Хрен в баночке, вот, бери. Марека-то самого сбили. Он пешком был тогда, выходил уже из своей машины, кто-то промчался рядом, около самого его дома, ну и вот… Не совсем, правда, не очень страшно с ним получилось-то, не переехали ведь, а так, немного, весь в синяках дома лежит. Галина около него в истерике.

Не особенно стараясь прожевывать, Данилов хлебал суп, одновременно подцепляя на вилку куски холодца и торопливо отправляя их в рот. Показав рукой Виталику, чтобы тот продолжал рассказывать и налил бы ему вторую, он немного отдышался.

— А с чего это Мареку так значительно нюх-то начистили? Назаровским парням он опять не понравился или это Галькины кобельки его потихоньку рихтуют?

Схватив рюмку, Данилов повернулся к хозяину:

— Виталь, ты будешь?

— Не, я до тебя уже пару раз хорошо глынул.

Не заходя окончательно в кухню с балкона, Глеб с веселым изумлением оглядел Германа:

— Скажи, пожалуйста, мон шер, а тебе случайно вчера вечером скучно не было?

— А чего такое-то?

— Ты ведь в городе вечером появлялся? Так? Я угадал? В хвойный лес, небось, опять захотелось?

— Да брось ты такие вещи вспоминать… Ну да, правильно, до́ма собрался, потом съездил к Серому, ну, дельце у меня там было к нему небольшое, а потом на яхту уже окончательно завалился. Спать там так неудобно, в натуре, бока все отлежал!

— Точно?

— Зуб даю.

— Во сколько ты был у Серого?

— Да около десяти, в темноте еле к нему на фазенду по грязище-то проехал.

— А с семи до десяти что в городе делал?

— Послушай, чего-то я тебя не догоняю! Ты следил за мной, что ли? Откуда знаешь, что я в городе-то вечером был?

Глеб Никитин с состраданием посмотрел на Данилова:

— …Или паяльник? Твои кореша этим старинным инструментом все еще продолжают баловаться?

Данилов крутил на столе перед собой вилку и тщательно пытался сердито нахмуриться.

— Ну да, правильно… Еще кое-куда заехал… Ненадолго. Твое-то какое дело?! Ты вот на самолет сейчас прыгнешь и через два часа уже в другом государстве, а мне тут целую неделю без бабы в этом баркасе корячиться… Вот я и заехал напоследок, к этой, из паспортного стола, вроде как за допингом… А че, нельзя, что ли! Нет, ну правда, мужики, а?!

— Ладно, кончай истиной исходить, проехали.

Глеб прикрыл за собой балконную дверь:

— Лучше поясни-ка нам, что ты про Галину только что трепанул. Про ее поклонников и прочее.

— А че?! С ней и так все ясно. Верняк, что это сама Галька кому-то из своих бывших раззвонила про то, что Марчелло наследство-то уже на себя оформил; вот они его и начали прессовать. Если он эту шалаву из дома не погонит, то в ближайшие дни закопают его в лесу эти ребята, а денежки и особнячок через его законную супругу им достанутся. Фактически.

— Думаю, что до этого дело не дойдет. И все-таки, — Глеб с грохотом пододвинул стул, снова сел за стол, по очереди пристально посмотрев на Виталика и на Данилова.

— Что мы имеем? Непонятный взрыв месяц назад, во-вторых, вчера утром случился удивительный выстрел в Назара, в-третьих, вечером — наезд машины на Марека. Не многовато для такой скромной компании? Как вы считаете? Да и наша пятничная встреча в парке с молодежью какая-то не совсем случайная была, тут ты прав, Виталик…

Панасенко не успел согласно кивнуть головой, как снова тихо пискнул звонок в прихожей. Дверь в кухню очень скромно приоткрылась и Антонина, с извинениями поглядывая на гостей, махнула мужу, показав, что откроет сама.

Мельком прислушавшись к голосам, Виталик поморщился.

— Соседка…

Продолжить он не успел.

Данилов даже вздрогнул и уронил на стол свою недопитую рюмку, когда страшно запричитала в дальней комнате Антонина.

Мягко шурша тапочками, Виталик мгновенно выкатился из кухни. Во внезапно наступившей тишине было слышно, как он о чем-то громко говорил с женой, что-то спрашивал соседку. Антонина рыдала, потом опять с силой вскрикнула и уже глуше ровно заплакала. Голос Виталика тоже как-то потускнел, он перестал требовательно расспрашивать женщин, забормотал и через некоторое время вышел на кухню к мужикам, бережно и плотно прикрыв дверь в комнату.

Растерянно начал мять ладошки.

— Это соседка наша, с третьего этажа, приходила… Фая, на кондитерской фабрике в сбыте работает… Говорит, что дочка ее сегодня на дачах была, с детишками. Ну, мол, и сама, ну, дочка-то ее, сама и видела… Сережу-то нашего, Серова, ведь убили. Милиции там, в обществе-то, много, говорит, к его домику никого не пускают. Вот.

Стараясь не выпускать близкие слезы из глаз, Виталик очень жалобно посматривал по очереди на своих друзей. Прислонился к косяку и, чтобы как-то занять беспомощные руки, по инерции поднял трубку зазвеневшего телефона.

— Марек. Говорит, чтобы тебя позвали.

Даже не стараясь полностью выслушать все далекие телефонные крики, капитан Глеб Никитин приказал:

— Приезжай. Мигом. Мы все здесь, у Панаса. Кончай сопли пускать, собирай свои костыли и быстро сюда.

И, не заметив, что положил трубку на самый край стола, растерянно взглянул сначала на Виталика, потом, быстро отводя глаза, на Данилова.

— Да что же это такое! Прямо напасть какая-то свалилась! Нет, с этим что-то нужно делать! Совсем распустились, никого не боятся, сволочи проклятые! На власти городские нужно давить, чтобы расследовали подробно все, чтобы ответ полный дали! Поехали, мужики, сами разберемся, что ли!

Виталик кипятился, размахивая над столом короткими ручками.

— Отморозки эти, молодняк…

— Заткнись.

Не подымая глаз, Глеб Никитин тер подбородок.

Данилов деликатно кашлянул.

— Он ведь все время какие-то свои заморочки придумывал. То заправку газовую у нас в поселке выдумал поставить для баллонов и для машин; чертежи все в папке таскал, бизнес-планы толстенные сам писал, считал. А прошлой зимой шампиньоны удумал еще выращивать в развалинах церкви. Там подвалы здоровенные есть, сырые такие, темные.

Потом, когда он с нами-то встречался, все ныл, что знакомый его, ну, по морям-то, звонил, предлагал продать здесь аппаратуру банковскую, ну видеонаблюдение всякое, стекла непробиваемые, вроде какие-то сертифицированные для касс, ну и все такое прочее. Говорил, что дешево можно взять из-за границы. Старший Бендриков, отец мента того ну, свояка марековского, в банке-то в коммерческом уж который год работает, в охране, вроде старшим смены тогда был. Обнадежил он Серого, подтвердил, что у них переоборудование ожидается, по новым требованиям, аппаратура им вроде такая именно в то время была нужна. Серый-то и бегал каждый день с каталогами к президенту того банка, вроде все у них там слепилось, все чики-чики было. Ну он и радовался…

Не ожидая, что Глеб и Виталик с таким напряженным вниманием будут вслушиваться в его слова, Данилов несколько растерялся. Потыкал быстро, без всякого особого смысла, вилкой по тарелкам и, чтобы не замолкать на полпути, продолжил:

— …Дали мы тогда, в этом феврале, я и Марек, денег ему, ну прокрутиться немного на сделке этой, с банком. Он же, Серый-то, долго все ныл, выпрашивал у нас бабки. Я пробил его эту трепотню по своим каналам, вроде все на мази было, по-любому сделка-то должна была у него стрельнуть… Да и аппаратура чего-то быстро так пришла, нормально все складывалось, он тогда еще сам летал в Калининград на таможню, со своими мореходами там документы ладили, деньги платил куда надо. Потом приехал домой, помчался, радостный такой, в банк, а там уже другие дела закрутились, неважные. Хозяева этого банка, московские и местные, из-за чего-то перегавкались в то время, не до него им было; и аппаратура эта, и камеры, и стекла вроде им стали не нужны…

Серега месяц, наверно, с Бендриковым-старшим водяру с горя пил, в банк все опять ходил, просил купить у него технику, сопли там лил. Нам мозги постоянно полоскал: «Ребята, я же верну! Не подведу! Я с машинами на перегон в Калининграде договорился, там квоты на растаможку для меня сейчас покупают, я прокручусь, я обязательно верну деньги!»…

Продолжая по инерции жевать теплую котлету, Данилов помолчал и расстроено добавил в кухонную тишину:

— А у меня Жанка-то сбрендила совсем. В Москву собралась. После всего этого, ну после Маришки-то, понимаешь, она же совсем никакая стала. Да и мне чего-то не по себе, как вспомню эти дела…

Мужики молчали.

Смахнув раз в пятый, наверно, рукавом с лица крохотные непослушные слезы, Виталик с надеждой посматривал на капитана Глеба. Тот, хмурый, не отрывал взгляда от скатерти, все чертил там черенком ножа что-то непонятное. Данилов продолжал делиться с кухонной тишиной своими впечатлениями.

— Как вспомню… Первого мая было тепло, солнце, а второго, когда мы поехали на реку-то, прохладно уже стало, с реки поддувало по-хорошему. Оделись все нормально, в куртках, Назар-то вообще был в камуфляже. Хорошо, что одеться так догадались, посекло нас несильно через одежду-то… Назар тогда суетился все, глушануло его вроде не очень; он как шальной, схватил Маришку, тряс все ее. Она-то уже не дышала, а он трясет ее, дыхание вроде стал делать ей искусственное, я разозлился, насилу оторвал его от девки, чуть не отоварил его сгоряча-то… Д-да, дела наши, делишки…

Не решаясь прервать непонятное и поэтому страшное молчание Глеба Никитина, Герман опасливо затих и осторожно потянулся вилкой к соленым грибам.

Истерика Марека впечатляла.

Ворвавшись в квартиру Панасенко, он начал верещать еще с порога:

— Серого убили! Убили! Свояк мне только что звонил, говорит, что весь их милицейский отдел на ушах стоит. Сначала его избили, на лбу синяк, бровь разбита! Оглушили, наверно, Серегу, а потом повесили. Это из-за денег, я знаю, я точно знаю, и из-за долгов его дурацких!

Взъерошенный, в турецком джемперке с оленями и мятых серых брюках, Марек суматошно скакал через всю кухню от двери к балкону, дергая за руки то одного приятеля, то другого. На его худенькой скуле бело выделялся мощный слой пластыря, левый локоть был забинтован так же прочно и толсто.

Герман сграбастал его за одежду:

— Стоп, не суетись, остынь. Плесни-ка ему коньячку, Виталик.

Марек громко глотнул, выдохнул и чуть не отшвырнул пустую рюмку.

— …Свояк говорит, что натоптано там, вокруг дачи, следы женские и помада еще есть на стаканах. Может, наркоманки это, в поселке-то у свалки их полно, они молодые ведь, жилистые, запросто подвесить Серегу могли, да еще и оглушенного-то…

Настойчиво прижимая Марека к диванчику, Данилов с негромкой солидностью продолжал его уговаривать:

— Садись, садись, сейчас ты нам все подробно расскажешь, без истерики. Выпей еще, продышись.

И опять…

Промежутки тишины, все чаще и чаще возникавшие в последние минуты в небольшой кухоньке, напоминали сгустки страхов с мерзким запахом погребального ужаса. Заботливо задавленный Германом в угол дивана, Марек жевал бутерброд, Виталик, блестя мокрыми глазами, примостился на стуле у краешка стола.

Со сжатыми за спиной руками капитан Глеб продолжал стоять у балкона, прижимаясь лицом к стеклу. И тоже молчал.

Первым тихо крякнул Марек:

— За Серого бы надо выпить… Вроде как помянуть.

Со всей ответственностью Герман опять взялся за бутылку. Подняли.

— А ты чего, Глеб? — Виталик осекся.

— Я потом.

Данилов недоуменно поднял брови и взглядом показал мужикам на Глеба. Марек продолжал морщиться на выпитый коньяк, Виталик с такой же растерянностью пожал в ответ плечами.

Пару минут они трое опять дружно молчали, одинаково стуча вилками по тарелкам.

Первым пробило почему-то Виталика.

— Да не наркоманы это к Серому вломились! Чего ты выдумываешь-то, чепуху-то какую говоришь! Если бы бомжи его оглушили, то просто бы котелки да ложки алюминиевые выгребли и приемник взяли и сбежали бы, а вешать-то человека им незачем, таким гадам кайфу от этого не прибавится.

Данилов, тяжело сопя, снова повернулся к Азбелю.

— Чего у Серого из вещей-то пропало, Марек, не знаешь?

— Да нет, только-только сейчас его жену на дачу повезли на опознание. Самого-то Серегу сосед по даче нашел, увидел, что дверь в домик весь день открыта, ну и заглянул… Сосед-то этот и опознал его, фактически, когда милицию вызвал… Теперь им жену еще нужно туда доставить, для порядка.

Над столом под свет абажура чуть ли не по пояс высунулся Герман:

— Чего тут базарить лишнее, все срастается! Наркоши это свалочные, верняк! Практически все мои знакомые кореша, у кого в том обществе дачи-то, говорят, что частенько к ним эти уроды залезают. И бабы у них такие же грязные и наглые! Если бы мужики туда вломились, то они по-другому Серегу гасили бы, ведь у него рядом с печкой и ножей куча, и топор в чурбаке воткнут.

— Нет, что ты! Сковородой его бабы явно оглушили. А что, вполне женский инструмент, сажа-то на лице у Серого от нее и осталась. Еще этот, ну как его, эксперт, говорит, что и узел-то на петле какой-то дурацкий был, по-бабски намотанный.

Не поворачиваясь от балкона, капитан Глеб бросил Мареку через плечо:

— Не говори ерунды.

Тот уже не унимался:

— А может, это с ним так жена поступила? Сколько раз она грозилась на людях, что убьет его, Серегу-то! И с нами, когда еще ездили на шашлыки-то вместе, все орала на него по-всякому! Помнишь, Виталь, как она его на реке поленом по руке хрястнула, а?!

— Еще раз говорю — не трепись просто так, если не имеешь точных фактов.

Не за стол, не из кухни…

В два шага Глеб встал от балкона под свет.

Обвел прочным взглядом всех сидящих. Лицо его стало еще жестче, пальцы на спинке стула ломали и дерево, и сами себя.

— А кому еще, кроме вас, он денег был должен?

После этих негромких, но неожиданных слов все ораторы почему-то смутились. Виталик, застигнутый вопросом Глеба у раскрытого холодильника, начал старательно в нем прикуривать, Данилов резко ерзнул задом в темный диванный уголок, а Марек стал неистово пилить вилкой толстый кусок копченой колбасы, до этого долгое время мирно лежавший у него на тарелке.

— Ладно. Не ломалась у меня в субботу машина. Врал я тогда Назару.

Марек бросил бесполезную вилку, отважно и пьяненько выпрямился за столом.

— И тебе врал, Глеб, что не могу приехать к вам на яхту из-за машины. Я у Серого вчера утром был, а вам специально ничего говорить не хотел, пока… Я ж к нему приехал, чтобы по деньгам все порешать…

— Решил? — Обернувшись на него, Виталик сильно хлопнул дверцей холодильника.

Марек замялся.

— Ну я же не ругаться, наоборот, я к нему ездил-то, чтобы денег дать. Тогда-то, на майские, как раз перед этим взрывом, Серый позвонил мне, ну, все еще тогда хиханьки да хаханьки было; он сказал, что, мол, черви у него есть для меня, ну, то есть для рыбалки, хорошие. Он так еще жался как-то странно, говорил, что может, я по-соседски загляну к нему за наживкой-то, может, мужикам моим знакомым, рыбакам, выползки нужны. Все их расхваливал, говорил, что хорошие в этом сезоне у него червячки получаются, просто гимнасты, так и выразился, ну, сказал еще, что и по другим делам ему нужно со мной поговорить.

Я приехал. Днем, первого, после демонстрации по телевизору. Поговорили, червяков я у него взял, действительно классные червячки тогда были!

Марек всхлипнул, наклонился над столом, начал пощипывать краешек клеенки.

— …Ну я и сказал тогда Серому, что завтра, мол, еду на место первым, хочу немного порыбачить в затоне, пока все наши не подъедут. А он стал денег у меня просить, понимаете! Помню еще, что глазищи на меня так страшно тогда пялил, говорил, что деньги ему вроде как для сына больного… А вы же знаете, — Марек смущенно глянул на друзей, — какое у меня было тогда собственное-то настроение. Ну, в общем, не дал я ему тогда никаких денег-то… Наорал я на него немного, сказал, чтобы не занимался всякой ерундой, что у сына его наверняка какой-нибудь пустяк, что есть другие, настоящие болезни.

Тихонько, поймав отворот темы от собственной персоны, вякнул на Азбеля Герман:

— Послушай, а чего ты на людей-то в последнее время стал бросаться? Какой-то смурной, дикий, а ведь всегда песни на шашлыках нам пел. А? Чего такое с тобой-то?

— Так это…

Растерянно взмахнув рукой в сторону капитана Глеба, Марек замолчал.

— Я никому ничего про тебя не говорил.

Глеба было едва слышно, но он все равно не отходил от окна и не приближался к столу.

— Правда? Так ты ничего такого ребятам не рассказывал?

— Нет.

Марек снова начал тереть глаза:

— Дак я в мае-то сам думал, что болею серьезно. Позавчера только и прояснилось, что все хорошо, а так… я уж готовился с вами прощаться. Своими переживаниями был занят, не до Серого мне тогда было, уж поверьте… Вот и говорю, что когда он ко мне со своими сказками про больного-то пацана полез, я на него и взбеленился! Послал я его тогда по полной программе. Сказал еще, что врет он все про сына-то, только чтобы денег еще у нас вымутить на какие-нибудь свои новые аферы… Посмеялся я потом, послал его подальше, объяснил, что он всех уже достал своими просьбами. Предупредил еще тогда популярно, чтобы не вздумал больше к нам на шашлыки соваться. Ну, и не выдержал, рванью я еще тогда назвал Серегу, извиняюсь…

Оставив в покое скатерть, Марек взглянул на плечи Глеба Никитина и сокрушенно подпер кудрявую голову руками. Общее тягостное молчание заставило его продолжить признаваться:

— Вчера утром я к нему ездил. Не звонил заранее, ничего… Просто проснулся, настроение было классное, вчера с утра-то. Ну я и подумал: может, он мне про сына-то своего не случайно тогда трепался? Может, в самом деле чего серьезное у пацана… Думал на это дать денег Серому. А вам ничего не хотел пока говорить.

Сложив руки на груди, в углу дивана продолжительно засопел Данилов. Виталик задумчиво вертел в руках крупную луковицу.

В наступившей тишине все опять услышали тихие горестные всхлипы Антонины, Виталик выскочил к ней в соседнюю комнату.

— Ну, поговорили мы с ним. Сказал я Сереге, чтобы он рассчитывал на меня, что долларов двести-триста я мог бы ему дать. Дело-то действительно у его мальчишки серьезное, хотя, если рассудить, можно было бы и у нас тут, в заводском стационаре, кровь-то ему почистить. Вот и все… Обещал ему денег.

— Обещал?

— Да!

Марек решительно вскинулся на Данилова и тут же покраснел.

— Просто у меня с собой не было… Я забыл взять.

— Когда ты был у него?

Опять не увидев лица Глеба, Марек плаксиво скривился:

— Да чего ты так-то уж… Около одиннадцати я уже выезжал от него. А приехал туда в полдесятого! Точно, я запомнил! Мы с Серегой в это время были у него в домике! Целый час, наверно.

Внезапно Глеб шагнул от балкона, легко подхватил кухонный стульчик и прочно сел к столу.

— За аппаратуру он вам деньги вернул? За банковскую?

Кусая ноготь, Марек посмотрел на Данилова. Тот закряхтел, но вынужден был наклониться ближе к столу.

— Забрал я у него тогда его барахло. Вопрос-то дерьмовый на самом-то деле был. Звякнул своим партнерам в Сибирь, через пару дней все на мази было. Там в Уренгое какой-то банк у них открывался, филиал типа, они прикинули, что к чему, ну, короче, срослась тема без вопросов. Через неделю от них мужики с бабками приехали, проверили все и забрали.

— Серега знал, что ты получил деньги за его железяки?

— Да я как-то… Все некогда было. А зачем ему знать-то? Он чего, решает чего-нибудь, а?

— Значит, Серега ни тебе, ни Мареку ничего все это время не был должен?

— Ну, в принципе…

Герман очень правильно почувствовал, что ему лучше опять отшатнуться в темный уголок.

— Да что ты, Глеб! Серега же на нас никакого зла и не держал никогда! Он все время с нами по-доброму был, понимал, что у каждого свои сложности, свои дела… Он и на Назара никогда не ругался, если тот его посылал из-за денег-то!

— Я ж позабыл! Во даю!

Радостно просияв, Марек вскочил с диванчика и приобнял капитана Глеба:

— Ребята, самое-то главное я и не сказал вам! Со свояком-то сегодня про Серого мы много говорили, ну он еще и сообщил мне, что инспектора рыбинспекции на берегу в эллингах мужика нашли, тоже катерник, я его так, чуток знаю. Данила, и ты же его знаешь! Помнишь, прошлой зимой ты еще ко мне в магазин с ним приезжал? Рыжий такой, невысокий, он в «Водоканале» еще инженером долго работал, помнишь, а?! Ну, вот этот тип, сам в усмерть, валялся в камышах и ревел, что он людей убил на яхте! Вспомнил, Карташов его фамилия!

— Знаю! Он же вместе с нами, с Назаром еще, гонял машины, задолжал ему бабок после того, как транзитный «Лексус» по пьяни разбил в Белоруссии. Ну и чего он гонит про стрельбу-то? Он, что ли, Назара-то подстрелил?

— Ага! Потрясли его в отделе, он пока и наговорил, что с пятницы они там в эллингах с мужиками нажрались, а в субботу он не проспался как следует, глотанул то, что оставалось с вечера, ну и по пьяной лавочке увидел Назара и решил за старые долги ему отомстить, лодку его любимую продырявить. Говорит, что утром много раз стрелял, остальное вроде как не помнит…

— Так что, — Марек облегченно выдохнул и слабо улыбнулся, — с Назаром-то теперь все ясно. Никто на него и не покушался. Ни из наших, ни со стороны никто. Ну, я имею в виду по-серьезному. Вот так.

— Осталось выяснить, кто тебя бортанул, Марек…

Долго молчавший в проеме кухонной двери Виталик мрачным взглядом обвел всю компанию. Даже Глеб с любопытством прищурился на своего решительного приятеля.

Легкого и спасительного триумфа у Марека не получилось. Улыбка сразу же пропала с его вдохновенного лица. Он опять шмыгнул носом:

— Вы уж меня извините. Перепугался я очень… Когда ты, Глеб, позвонил, что в Назара-то стреляли, я сходу и прикинул, что на меня обязательно подумают. Я ж всегда против был, чтобы на рыболовные участки-то назаровские автомобильные бандюганы залезали. Вы же все об этом знали! И в городе все в курсе были! Они бы там все раздербанили! Ничего путного не сделали бы, а бизнес загубили бы фактически! А места-то там, на реке, обалденные! Для москвичей там можно такого понастроить, бог ты мой, Назару и не снилось!

…Ну я и размышлял всякое такое про Вадика. Стрельнуть-то в него мог любой мужик в городе, а подумали бы в первую очередь на меня! Я же и на яхту утром не приехал, а обещал ведь вам… Алиби-то у меня никакого не было. Вообще.

Сокрушенно Марек тряхнул кудрями, не глядя в глаза суровым товарищам:

— Ну я и решил, что раз Вадик пострадал, значит, и мне тоже вроде как потерпевшим нужно быть… Вот я и трахнулся лбом о запаску на своей машине. Сильно так размахнулся головой, изо всей силы, честное слово. Сначала думал о крыло удариться, но оно же железное, больно было бы, ну и помять боялся. Крыло-то. А запаска сзади без чехла, резиновая. Да и след на лбу получился, как от машины, настоящий. Я смотрел в зеркало. Вот так… Чего это вы?

Кающийся изо всех сил Марек в недоумении поднял взор.

Данилов откровенно хрюкал сквозь неприличный смех, уткнувшись лицом в диван; Виталик тоже прикрывал рот ладонью, высоко вздернув бровки над круглыми смеющимися глазами. И только капитан Глеб Никитин внимательно и как-то уж очень по-педагогически серьезно смотрел на него.

— … А куртку я потом порвал на своем заборе, подошел просто, зацепился специально карманом за железку. И дернулся. Вот.

Марек объяснялся виновато уже по инерции, понемногу понимая происходящее. Голос его стремительно креп.

— Я свояку сразу же позвонил, чтобы он вызов оформил, как будто автоавария со мной произошла. Потом еще сам в грязь упал нарочно у своего дома. Губу-то я не хотел себе разбивать, так уж получилось…

— То есть вы думаете, что я зря все это сделал, да? — робко и вопросительно Марек посмотрел на темного лицом капитана Глеба.

За следующие двадцать минут Данилов успел довести своими подначками Марека до очередной истерики.

Глеб молчал, совсем не стараясь останавливать их.

Виталик явно что-то чувствовал в таком странном поведении друга и терпеливо сновал по кухне в ожидании неизбежного.

Но сначала они дождались Назара.

— Понимаешь, не мог! Как это так — не проститься с тобой, Глеб! Медсестричка дежурная помогла, практикантка. Такая толковая девчушка, и формы у нее уже приличные, не по возрасту. Поняла больного дяденьку правильно и… сразу же принесла ему курточку и штанишки!

Герман и Марек объяснили Вадиму про Серегу.

Выпили.

Назар не стал выдумывать никаких версий про его смерть, просто коротко глянул на мужиков:

— Козлы мы тут все.

Потом Виталик достал свою деревенскую самогоночку, стали наливать все чаще, а закусывать получалось как-то все меньше.

Пьяненький Марек очень трогательно принялся ухаживать за Вадимом.

— Назар, я же врач! Поверь, я в здоровье лучше тебя в тыщу раз понимаю! Ты не должен был вставать с кровати! Постельный режим назначают не просто так! В твоем состоянии просто необходимо тупое спокойствие, никаких стрессов! Иначе — хана…

Получая неподдельное удовольствие от развития событий, при которых так быстро и удачно решались страшно мешавшие в последнее время его жизни проблемы, Герман не забывал и про самогон.

— Так ты же военным ветеринаром, кажется, был, а, Марчелло? Кавалерию-то ты явно в современных войсках не застал, так что же это получается — ты рыб лечил на флоте?! Виталь, он же в черном пиджаке всегда ходил, как сейчас помню, с погонами-то, да? Капитаном какого ранга ты был до отставки, Азбелидзе?

Тот не отвечал, грозно наклоняясь над сидящим на диванчике Назаром.

— Вадим, тебе срочно нужно измерить давление! Срочно! Панас, у тебя же есть прибор? Тащи.!..

Чтобы отвязаться от него, Вадим предложил Мареку щупать пульс и измерять давление друг у друга «на брудершафт».

Тот с удовольствием согласился, но после очередной выпитой рюмки устало и кротко прилег на коротком краю диванчика.

— Пусть, не мешайте, — Виталик накрыл его большим кухонным полотенцем.

Немного поковырявшись вилкой в закуске, Назар неловко повернулся к Данилову:

— Ну как, не отлежал себе бока-то на яхте? Кофеев-то там для тебя никто ведь не приготовит!

— А мне уже без разницы! Никая падла не достает, не щемит! Без телевизора, правда, засыпать не в масть, но ведь ты, кажется, планировал телик-то там устроить?

— Не для тебя, паренек, все навороты на моей «Стюардессе»! И текущие, и будущие!

— Ну хоть на эту недельку подгони мне видак какой-нибудь раздолбанный! И детективчиков парочку подкинь. Отблагодарю же ведь, знаешь!

— А Серега сейчас в морге.

Виталик вздрогнул и медленно посмотрел на капитана Глеба.

— Мы тут водку глушим, а он все… свое отпил.

Пронзительно синие глаза капитана Глеба Никитина смотрели на всех спокойно и далеко.

— Я вчера с ним разговаривал, от него смертью пахло. И помоями. А помните, ведь у него в школе всегда самые белые рубашки были.

— Да-а, житуха…

— Пикировать-то он начал не так уж и давно, месяц, два от силы. Скажи, Назар, ведь зимой-то он еще вроде суетной был, шевелился помаленьку, чего-то делал, придумывал. А последнее-то время… Хмурый, нелюдимый стал, на улице часто плакал. Из-за сына, что ли, так переживал? Или с деньгами допекло его так…

Виталик затряс поднятыми кулаками:

— Екарный бабай! Да чего мы тут все лыбимся-то?! Найти нужно, кто это с Серегой сделал, и разодрать скота напополам!

И сразу же ощутил на плече тяжелую руку Глеба.

— Не нужно.

— Чего не нужно-то?

— Ни искать, ни драть.

— А чего?! Все так опять и останется, органы-то все улики замылят, никого к ответственности не привлекут… А Серый… Серега… Он ведь нашим другом был! Ты, Глеб, против того, чтобы отомстить? Да, против, что ли?!

Вздохнув полной грудью, Герман махнул рукой, приобнял Вадима и Виталика:

— Я, мужики, наверно, последний, кто вчера видел Серегу-то. Судя по всему, я у него был после тебя, Глеб. Он какой-то дикий к вечеру был, все за голову хватался, мычал чего-то непонятное, плакать начинал несколько раз даже. Когда на поминках-то вы все такого хорошего про Маришку-то наговорили, меня и пробило, что с детишками поаккуратней как-то нужно обходиться… А потом, когда мы еще курили там все вместе, я и решил, что, в натуре, доберусь до Сереги, дам ему денег каких-нибудь для пацана-то его. Не мог же Серега так про собственного сына врать! Да, зимой и я ему не поверил! Не дал! А вчера дал! Триста бакарей! Ну и что, ну и пусть… А-а, чего сейчас-то!

Невозможно, чтобы эти люди так волновались и были бы при этом неискренни. Капитан Глеб Никитин очень внимательно слушал разгоряченных мужиков и так же пристально, поочередно, смотрел в лицо каждому.

«Годы идут, и это уже совсем не те мальчишки, которых я прочно запомнил с тех пор. Они изменились, да и я… Конечно, изменился. Они научили меня многому…

Герман останется таким же. Ни хуже ни лучше сегодняшнего. Многое не будет знать и понимать. Или не захочет знать. Его просто жалко.

Назар после всех этих событий явно что-то решил. Стареет ковбой… Или становится практичным. И то хорошо.

Марек справится со всем. Разберется. Он — умный, жадина. Такие выплывают всегда.

Виталика больше обижать не буду…»

Они говорили!

Глеб Никитин получил, что хотел.

С этой целью он сам три дня трепался много и пусто, к чему совершенно не привык; задавал странные, не совсем тактичные вопросы, грубил, иногда глупо смеялся и ждал…

Три дня он провел в ожидании того, что заговорят другие.

Глеб не сомневался, что в их словах будет много лжи, корыстной и злой, много пустого вранья, простого и привычного для них, будут жалкие попытки скрыть чего-то нехорошее, желание похвастаться несуществующим, обидеть другого…

Он был уверен, что среди всего этого хлама обязательно заметит и выберет нужное. Все эти дни ему приходилось быть немного не собой, но зато он имел возможность смотреть в их глаза, прислушиваться к чьему-то внезапно дрогнувшему голосу, отмечать странные интонации, несовпадения ранее сказанных слов…

Глебу были до́роги эти люди и он не мог оставить их вот так, такими…

Разгадка была ясна. Результат близок. Нужно еще совсем немного поработать.

— Ладно, садитесь поплотней. Теперь помитингую я, а вы послушаете.

Решительные движения и уверенный тон Глеба резко отличались от всего его вечернего поведения.

Виталик выдохнул про себя: «Вот оно, дождались!»

Еще не отошедший от своей явно неспокойной речи Герман пробурчал:

— Ну, ты сейчас, небось, своими серыми клеточками шевелить будешь?

Назар с легкой гримасой потянулся на диванчике:

— Чего ты зарулил как-то неправильно, Глеб… Не к добру, наверно.

Уже не обращая внимания ни на кого из присутствующих, не слушая сонного шепота Марека, капитан Глеб Никитин начал размеренно говорить:

— Первый раз в моем городе мне было так плохо. Я всегда ждал возможности сюда приезжать, с удовольствием бросал дела, планировал свой приезд домой, жил здесь несколько дней, встречался с вами. И всегда это было прекрасно. И уезжал я из города моего детства с легким сердцем, зная, что скоро, очень скоро меня опять потянет сюда. В этот раз с первого же дня меня не покидала тревога. Вы все изменились. Очень изменились. Озлобились, каждый стал подозревать своих, обижаться…

Вы стали бояться друг друга! За те полгода, что я не видел никого из вас, вы научились считать не свои деньги и ссориться из-за них. И стали понемногу умирать. Сначала Маришка, потом Серый…

Никто из нас не ангел, но ведь можно же быть немного поосторожней с теми, кто нас окружает! Каждая такая смерть приносит нам, оставшимся в живых, мысли о том, как много каждым было упущено и как мало сделано, сколько есть между нами позабытого и еще больше непоправимого! Нет раскаяния более жестокого, чем раскаяние бесполезное. А ведь мы все считаем друг друга своими…

Кого еще вам беречь в этом городе?!

Кого еще вы знаете так близко и так долго; с кем растили детей, с кем пили водку, у кого гуляли на свадьбах?!

Помедлив, Глеб улыбнулся:

— Вы не должны рвать жилы, чтобы стать похожими на «больших»! Вы же не умеете и не должны жить, как люди из телевизора! Прошу вас — не надо! Вы же живые, настоящие! Все эти дурацкие бизнесы, деньги, однодневные кореша…

Нам всем о близких нужно думать, о женах наших, о детях…

— Ты уж больно хорошо о своей-то жене заботишься!

Внезапно с раздражением прервав Глеба, Данилов был неприятно едок. Маленький воробушек Панас тут же испуганно моргнул, но не стал вмешиваться.

— О бывшей жене, ты это хочешь сказать, да?

Все мужики одинаково уставились на Глеба.

— А чего ж ты молчал, что у тебя уже бывшая! Давно это с тобой, Глеб?! Ты же теперь, получается, у нас единственный холостяк, а?!

— Радостные пузыри по такому случаю пускать не хочу. Да и не об этом сейчас.

Он отмахнулся.

— Что же все-таки здесь случилось? Что внезапно, необъяснимо произошло совсем недавно в вашей общей жизни? Чего вы сами не можете объяснить и так страдаете?

Это тайна не давала мне покоя с самого первого дня, как я приехал. Прояснить все могли только вы. Никакой следователь, никакой милиционер не стал бы искать мотивы или причины того, что изменило вас. Зачем это милиции? Это нужно было только вам. И мне. За три дня я придумал кучу разных предлогов, надеюсь, не очень неуклюжих, чтобы встретиться с вами и вашими близкими. По отдельности. И каждый в приватном, милом разговоре пытался мне что-то сказать, но…

Как вы наверно заметили, всегда говорил я, при этом много и наверняка невпопад. Ждал, пока разговоритесь вы. Я не хотел никого уличать, выводить на чистую воду или наказывать. Не мое это дело, поверьте, ведь вы мои друзья, мы давно и прочно знакомы. Я просто хотел разобраться. Теперь мне многое ясно.

Не скрывая своего восхищения, Виталик пристально уставился на Глеба.

«Во дает! Как и не пил».

— Взрыв. С самого начала мне показались слишком подозрительными вся эта возня вокруг него и ваши путаные объяснения. Именно с проклятого взрыва у вас все и началось. Слушая вас, я убеждался в том, что этот взрыв неслучаен, что он кому-то из вас был нужен…

Капитан Глеб властно ткнул пальцем в привставшего было Германа.

— Сиди, не дергайся! Раньше нужно было геройствовать!

— …Сначала я подумал про ваши запутанные рыболовные дела. Каждая собака в городе знает, что у тебя, Назар, нерешенные вопросы с Мареком по бизнесу. И бизнес намечается вроде как очень серьезный! Не такие деньги заставляли людей делать гадости похуже этого взрыва! И у тебя, и у него есть давние партнеры, которые каким-то образом рассчитывали на хорошие прибыли от этого вкусного проекта. Если кто-то из вас мог задумать просто попугать друга-конкурента, то люди за вашими спинами вполне возможно могли организовать и его устранение. Следовательно, любой из вас мог что-то знать об этом и врать в разговоре со мной. Вы-то оба живы, хотя на сегодняшний день и не очень здоровы, а вот…

Некоторые из вас говорили мне, что Азбелян сильно нервничал тогда у костра. Почему? Марек тогда приехал первым, мог развести огонь, устроить эту пиротехнику и пойти в затон, якобы на рыбалку. За костром он оставил приглядывать Вадима. Случайность? И сам Назар, оставшись в одиночестве, имел возможность что-то натворить там и элементарно спрятаться за кустами, когда ничего изменить и предотвратить было уже невозможно. Почему так внезапно не поехала тогда на реку твоя Людмила; придумала внезапную болезнь для твоей младшей и запретила ей говорить на эту тему с подружками? Или это ты, Вадим, отсоветовал им туда приезжать, а? Каждый из вас, в том числе и ты, Данила, мог обо всем этом догадываться и мстить. Потом именно отсюда, я думал, и пошло все остальное: и стрельба в Вадика, и такой симпатичный автомобильный наезд на нашего малыша… И дальнейшее изобильное вранье с вашей стороны.

Не скальтесь на меня теперь так злобно и не готовьте в отместку ваше холодное оружие. Сам понимаю, что уж очень противные мысли мне приходилось мыслить в эти тревожные дни.

Оглянувшись на Марека — тот пошевелился во сне и нежно обнял ногу Виталика, капитан Глеб Никитин снова повернулся к столу:

— Как ни прискорбно такое говорить, но стрелять в Назара могла и Галина. Имела возможность сделать это сама, время у нее было, но, скорее всего, если бы она решилась на такое, то попросила бы об этом своих старых проверенных друзей. Она к тебе раньше насчет постельки не подкатывалась?..

Не сразу поняв, что речь идет о нем, Назар поднял голову.

— Ну допустим…

— Допустил уже. Галина считала и до сих пор считает, что большие деньги от этих идиотских рыболовных участков почти у нее в кармане. Или в кармане ее мужа. Тот, кто удумывал покушаться на эти будущие доходы, становился ее личным врагом. То есть ты, Назар. Тем более что этим врагом был некий замечательный мужчина, который никак не хотел становиться ее очень личным другом. Таким образом Галина могла додуматься убрать тебя, Вадик, с перспективной финансовой дороги своего муженька.

Из-за этих же самых «богатств» она могла бы и Марека… Машиной. Тут схема ясная, Герман прав.

Никого не спрашивая, Данилов разлил всем по полной. Себе пододвинул недопитую рюмку Марека:

— Без пол-литра никак. Ты уж извини, Глеб, за весь этот навоз, что у нас тут накопился.

Хрустнув зубами по холодному стеклу, капитан Глеб одним глотком, не разбирая вкуса, проглотил налитое. То, как после этого он посмотрел на собеседников, заставило их не очень-то и обращать внимание на закуски.

— Чтобы закончить с моими размышлениями о выстреле…

По причине всей этой чехарды со взрывом мог Марек стрелять в Назара? Для того чтобы отомстить или напугать? Мог и имел для этого роскошную возможность. А могли его москвичи таким образом завершать недоделанное тогда у костра? Вполне.

Представьте себе, какой вздор переполнял меня все это время.

Днем я болтал с каждым из вас, с Галиной, Людмилой, Жанной, а вечером пытался хотя бы часть услышанного, самое противное, выбросить из своей головы. Не получалось.

Вадим, а Людмиле твои фокусы тоже ведь могли надоесть? До смерти, а? До твоей смерти. Могла она взять ваше семейное ружьишко да и пальнуть внезапно в своего развеселого супруга? Могла. Чтобы после этого какое-то время честно проплакаться и потом спокойно воспитывать дочерей, оставаясь примерной вдовой и до самой пенсии трудолюбивым членом коллектива.

И до Жанны могли дойти слухи, что тот взрыв, который погубил ее дочку, готовил якобы господин Назаров, или его друзья, неважно, в каких корыстных целях и с какими тупыми намерениями.

— Сиди уж и ты. Зубами скрежетать будешь позже. Я говорю то, что мне пришлось передумать и забыть. Бледнеть и нервничать-то и я умею.

Капитан Глеб холодно покосился на Вадима, который действительно сильно побледнел, неудобно опираясь на забинтованную руку и плечо.

— Мог ли я предполагать, что и Жанна дойдет до такого, что решится убрать убийцу своей любимой Маришки? После этих страшных сороковин могло что-нибудь случиться у нее с рассудком? Могла она где-нибудь раздобыть ружье, если уж так разом надумала развязаться со всем этим кошмаром? Ну, коллеги, смелее! Отвечайте! Можно не вслух.

А ты, уважаемый бизнесмен Данилов, если бы совершенно точно узнал, что твою дочку, пусть и приемную, по глупости погубил кто-то из твоих знакомых, ты ни разу не соблазнился бы размазать гаденыша машиной по забору?!

— Я имел право так думать, а вы — возможность так действовать. Но вы для меня особенные. Думать обо всем этом дерьме я мог, а утверждать и убеждаться в этом страшно не хотел и сейчас не хочу!

Поэтому-то я расспрашивал вас обо всем на свете. Из-за этого приставал к каждому с глупыми вопросами и с наглядными примерами из своей личной жизни. Да и тогда, на сорок-то дней, Гера, я там у вас дома, каюсь, провокацию устроил.

— Чего ты гонишь? Нормально посидели. Или это ты тогда Жанку-то копейкой-то в пироге напугал?

— Нет, и не думай даже! Тут другое дело. Чтобы вас всех пошевелить или тех, других, кто вокруг этой истории вьется, я и решил тогда громко-прегромко поделиться с Виталиком на кухне своими соображениями о том, что, мол, этот взрыв неслучайный, что темные люди его удумали и осуществили. Наш разговор с Панасом на эту тему подслушали. Кто — не знаю. После этого все и понеслось.

— Глеб, ты же ведь и взаправду тогда так думал? Ну ты же еще говорил мне, что… — искренние бровки Виталика поднялись на небывалую высоту. — Ты же это…

Решение в последний раз обидеть неразумного друга Глеб Никитин принял мгновенно:

— Не пей, Виталя, из всякого паршивого копытца! Да еще так часто и помногу. И будешь различать, когда тебя обманывают или используют в своих целях. Я ж тебя разыграл тогда, на кухне-то, ты что, не понял?! Мне нужен был не очень понятливый собеседник, который бы в ответ на мои бредни громко орал, возражая, и привлекал бы внимание подслушивающих старушек. Вот ты и пригодился. Извини, ежели что не так…

Сейчас-то, видишь, все прояснилось, а тогда это была такая тонкая игра, своего рода тактическая уловка! Ну не мог же я тебе всего честно тогда сказать, сам пойми, дружище!

Капитан Глеб тяжело, но все равно вдохновенно врал, с болью в сердце наблюдая, как Виталик молча темнеет лицом и как все ниже и ниже опускается над тарелками его голова.

— …Я и говорю, тогда-то ведь многое было непонятно, а сейчас все прояснилось — сейчас можно и правду. С выстрелом дело ясное, старые обиды несчастного инженерного алкаша на Назара, милиция доведет свои допросы до конца, суд и все прочее — это их дела, точно. Страшному покушению на Марека Азбеля тоже внезапно нашлось объяснение — хитрый еврейский мальчик умудрился сам себе колесом по физиономии наездить, вот молодец-то какой!

— А Серый?..

Глядя на серьезное лицо Вадима, Глеб немного притормозил.

— Думаю, что и с Серегой органы тоже в конце концов разберутся. Может, действительно бомжи к нему из-за денег пожаловали, подглядели, как Герман ему доллары вручал или сам Серега по пьянке похвастался дружкам, а потом спохватился и не стал им показывать, где спрятал свои заветные деньги…

В том, что он себя полностью контролирует, Глеб был уверен.

Мужики и не догадывались, как за эти годы он научился говорить, как он умеет убеждать, какое это искусство — нажимать в разговоре на второстепенное, чтобы сделать незаметным и скрыть важное, как на интонации взбурлить плавное течение беседы и на больших волнах изумления или волнения собеседников проскочить опасные рифы ненужной тайны или острые камни нежелательных вопросов. Он точно знал, что самое страшное было уже позади. Оставалось благополучно привести их общий корабль в тихую лагуну, солнечную и радостную.

— Так что со взрывом-то я погорячился… Понимаете, только приехал, первый день в городе и сразу же такая серьезная новость. Ну и вот, не удержался, начал странности разные во всем искать, причины разные придумывать. Виталик меня постоянно осаживал, а я его в сыскном-то азарте и не слушал. Каюсь…

— Ну, и что? Все твои фантазии насчет нас вроде как снимаются теперь?

— Конечно! — одним щедрым товарищеским движением капитан Глеб обнял по-над столом и спрашивающего Германа, и неподвижного Назара. — Я все уже прекрасно понял, нисколько теперь не сомневаюсь, что это был случайный снаряд, пролежавший в земле много-много лет! Как говорит Панас, далекое эхо войны!

Да я уже тысячу раз перемолол все эти свои сомнения, и так и этак все обмозговывал! И пришел к твердому выводу, что ни один из присутствующих, никто из вас, мои уважаемые кореша, ни ваши любезные родственники никаким образом не причастны к этому злосчастному взрыву. Я действительно погорячился. Милиция в этот раз грамотней меня сработала. Так что вот так… Не обижайтесь на приезжего придумщика особо-то…

Вадик же говорил, что мы тут все козлы. Я его полностью поддерживаю. Наливайте!

— А вы без меня тут не безобразничали? Тогда хорошо…

Плавно появившаяся над столом помятая мордочка Марека заставила всех улыбнуться.

Ничто другое не смогло бы так долгожданно разрядить обстановку. Мужики дружно грохнули смехом и зашевелились.

— Глянь, флагманский нарколог очнулся!

— Наливай, действительно, чего уж!..

— Заговорились мы тут, как на партсобрании!

Герман протянул над столом волосатую руку:

— А давайте поедем на нашу с Вадимом яхту! Покуролесим там на природе, а?

— Э-э, корешок, не забывай, что «Стюардесса» моя собственность!

— Зато я на ней сплю!

Мельком несколько раз взглянув на хмурого Виталика, капитан Глеб Никитин загадочно усмехнулся.

Закусывали с внезапно жадным аппетитом, как счастливые лесорубы, перевыполнившие план на триста восемнадцать процентов. Продолжали посмеиваться, понемногу начали посматривать друг другу в глаза. Марек шумно требовал к столу прохладительных напитков.

Глеб был оживлен и приятен.

— А вы тоже все хороши! Стоило мне что-то брякнуть, не подумав, вы уже и перегрызлись! Как будто на поводках вас долго держали, пена изо рта у каждого шла, а я вот приехал и спустил вас всех в драку! Гавкали-то вы друг на друга в эти дни до хрипоты!

— Да ладно, Глеб, замнем для ясности! С кем не бывает, не парься, проехали! Мы теперь тут сами все внутри себя организуем, перетрем помалу, не сомневайся.

— Слова не мальчика! Тогда мне пора. Поеду.

Молчавший Вадим словно встряхнулся от неожиданных слов Глеба.

— Куда это ты? Время-то детское, успеешь еще.

Время вынужденных улыбок на сегодня уже миновало.

Глеб опять был собран и тверд.

— Людей неохота своими поздними визитами беспокоить. У вас-то возможность еще будет, а мне нужно обязательно сейчас заскочить к Серовым. Ненадолго. Поговорить хочу с Маргаритой, попрощаться по-человечески. Завтра с утра никак не успеваю.

Никто Глебу ничего не ответил.

— Марек, давай я и тебя заодно до дома подкину? По пути ведь, а?

— Только я тебя умоляю, Глеб! Не надо меня сейчас никуда подкидывать…

— С этим мы тоже решим, — допивая из кружки, Герман звучно прополоскал рот компотом. — Я Азбеляна попозже домой сам довезу. Не волнуйся, все равно мне мотор вызывать. Ты едь, а мы тут еще немного между собой побазарим. В свете последних событий.

— Договорились. Виталь, ты мне откроешь?

Панасенко невнимательно угукнул в сторону друга.

Уже стоя в проеме двери и словно что-то важное вспомнив, капитан Глеб снова шагнул в кухню:

— Если я вас всех правильно расслышал, ни у кого к Серому претензий по деньгам нет?

— Глеб, ты же умный мужик, а такие гнилые темы! Дерьмо вопрос, все решено, мы же понятливые!

— Эй ты, особо понятливый, выскочи-ка сюда на секунду, — Глеб пальцем поманил Данилова в прихожую.

— Слушай, Жанка твоя никуда от тебя не уедет. Я уверен. Ты ее только сейчас поддержи, остынь от своего тупого бизнеса, а то ведь потеряешь… Все, не тарахти тут лишнего. Топай давай к мужикам.

Крохотное коридорное пространство без Данилова стало вполне нормальной жилплощадью.

По-свойски приобняв сзади за плечи копошившегося у замка Виталика, капитан Глеб развернул его к себе.

— Чего тебе? — Виталик нехотя поднял голову.

Лампочка в коридоре была хорошая, сотка, новая.

Ему было бы очень больно увидеть извиняющиеся или лживые глаза Глеба, но Виталик все-таки пересилил себя, взглянул, и сразу же охнул.

Веселые, бесшабашные, васильковые.

Только вот что-то холодное еще поблескивало в них… Не понять.

Капитан Глеб наклонился к уху Панаса:

— Ты с утра не завтракай без меня, договорились? Я заскочу к тебе на полчасика.

Он никого не встретил ни на булыжной подъездной дороге, ни на череде темных асфальтовых тропок. Пахло теплым дневным дождем и еще какими-то густыми цветами. Розовое здание тихо дремало в тени высоких берез, в сумраке медленного пространства слабо мерцали два желтых окна, открытая дверь над каменным крыльцом тоже нерешительно блестела каким-то особенным внутренним светом.

Ни одного голоса.

Глеб Никитин поднялся по ступеням и вошел в церковь.

Прямо за дверью невысокая, пожилая, как показалось Глебу на первый взгляд, женщина подметала пол.

Он осторожно остановился, чтобы невзначай не испугать ее и тихонько кашлянул.

Поправив глухой платок на голове, худенькая женщина спокойно взглянула на вошедшего. Не выпуская из рук веника и жестяного совка, спросила:

— Вы что-то хотели?

— Да. Я знаю, что здесь можно поставить свечки за упокой, так ведь?

— Правильно. А за кого вы хотите ставить? Имена-то, говорю, какие у вас?

— Мария и Сергей.

— Проходите.

Уборщица прислонила свои принадлежности к краю конторки, заглянула за нее, наклонилась к каким-то ящичкам, подала Глебу две тоненькие, почти невесомые свечечки. На пороге внутренних дверей перекрестилась и привычно опустила голову.

— Вот здесь, так. Зажечь можно от других, а ставить лучше вот так.

И сразу же незаметно отошла за спину Глеба. Через некоторое время от входа послышались слабые ведерные звуки и тихие размеренные шлепки мокрой тряпки.

…Не выходя на крыльцо, Глеб остановился.

Огляделся.

Темные стены, календари, рукописные объявления. Плоскость конторки была заставлена церковными книгами, крохотными иконками и бумажными цветами. Большая латунная кружка блестела какими-то сложными узорами, заклеенными бумажкой с прямым компьютерным текстом. «На устройство и благоденствие приходского кладбища». Маленький прозрачный пакетик с вареными яйцами, карамельками и печеньем стоял на конторке рядом со старенькой хозяйственной сумкой.

Глубоко засунув руку во внутренний карман куртки и пошарив там, капитан Глеб высыпал на ладонь изогнутые, обожженные и перекрученные медяшки. Внимательно посмотрел на них, качнул в ладони, перекинул костровые деньги из руки в руку.

«Этим самое место на кладбище.»

Подошел к конторке и тщательно, одну за одной, опустил монетки в кружку.

Быстро, почти бегом, Глеб вышел на крыльцо, жадно вдохнул свободного живого воздуха. Почти сразу же вернулся.

— Это вам. У меня есть личная просьба.

Женщина удивленно взглянула на пачку протянутых ей денег и в изумлении прикрыла рот краем платка.

Перевела взгляд на Глеба:

— Это же очень много.

Чтобы успокоить ее и правильно все объяснить, Глеб взял уборщицу за руку. И пошатнулся.

…Его руки держали горячую и сильную, все еще молодую ладонь.

Глаза женщины внезапно сверкнули, она молча красиво поклонилась Глебу:

— Прошу вас, поправьте тот памятник, на аллее, черный, «Младенец Лизанька». Хорошо?

— Проходи. Ты чего это удумал, с утра-то пораньше? Вчера не наговорился?

Капитан Глеб хотел было громко и убедительно ответить, но спохватился, приложил палец к губам.

— Не волнуйся, Антонина уже ушла. Она по понедельникам в утреннюю смену.

— Ну, тогда держись…

Глеб обнял и закружил по коридорчику Виталика, обтирая его спиной близкие обойные стены.

— Получилось, Панса! Все получилось!

— Оставь ты меня, сумасшедший! Чего еще у тебя там получилось-то?

— Не там, а здесь! И не у меня, а у нас! Мы чемпионы, Виталь!

— Да не ори ты так. У нас пенсионеры за стенкой живут. Они же поздно просыпаются.

— Хорошо. Чай у тебя есть? Горячий, сладкий… И пирожки, а?

— Пирожками его с утра еще тут потчуй… — по Виталику было видно, что ворчать он будет от силы две, максимум три минуты.

— Садимся.

Капитан Глеб первым плюхнулся на привычный диванчик.

Сцепив ладони за головой, он дерзко и загадочно уставился на присевшего рядом Виталика:

— Ну, ты что, так ничего и не понял?!

— Чего это не понял-то… Все прекрасно понял. Вчера они тут всей гурьбой до поздней ночи миловались друг с другом. Когда у меня спиртное закончилось, так в обнимку и уехали. Одну машину на всех вызвали. До хрипоты спорили, кто из них за такси платить будет. Один орет: «Я, я!», другой — «Ни фига, я банкую!» Марек еще тут под ногами у всех мешался, все нудел, что он виноват, что деньги с него причитаются. Вот. Правильно я понял?

— Конечно! Ты просто супер!

— А ты меня так вчера нехорошо…

Предельно отмобилизованный и еще со вчерашнего вечера готовый к подобным упрекам, Глеб Никитин смешно сполз с диванчика на пол и встал перед Виталиком на колени:

— Не вели казнить, вели миловать!

Панас радостно, уже больше не в силах сдерживаться и заботиться о сне престарелых соседей, загоготал:

— Да ну тебя, Глебка! Опять ты за свое!

Не поднимаясь с колен и строго, исподлобья, поглядывая на Виталика, Глеб требовал ответа:

— Прощаешь? Скажи, прощаешь?

Виталик соскочил с дивана и очень похоже встал на колени напротив:

— Тогда и я так же!

— Это не дело. Мы становимся похожими на вежливых японцев. Лучше тащи пирожки. И чай. Обязательно сладкий!

Усаживаясь на свое любимое место среди лебединых подушек и одновременно отряхивая брюки, Глеб задумчиво посмотрел на Виталика:

— А ты ведь сегодня мало спал, дружище…

Виталик отмахнулся от него, не отвлекаясь от плиты.

— Говорю же, наши гаврики почти до часу ночи тут колобродили. Тебя через раз вспоминали. Я ведь, честно скажу, боялся, что ты уедешь, а у нас все так и останется. Думал ведь, что ты волну-то поднять поднял, про наши взаимоотношения, а кто дальше расхлебывать будет? Тебе с вареньем?

— Виталь, на твой взгляд, все получилось?

— Легче всем стало и мне тоже. Говорили-то под конец мы про разное, планы строили, как на рыбалку вместе выбраться, Марек в гости приглашал к себе всех, семьями. Сегодня он за какими-то лекарствами для Назара в Москву поедет. Галине, чувствую, недолго осталось королевствовать-то. А может, и нет… Не знаю. Как они сами решат.

— У тебя-то Серый деньги брал?

Панас поджал губы:

— Ты же говоришь, что все, проехали, а сам… Ну дал я ему тыщу. В апреле, с получки. На улице около Дома культуры его встретил. Жалко было очень, вот я и дал. Тыщу рублей. А чего тут такого стыдного-то?

— Ничего, не кипятись. С деньгами на похороны я уже все решил, так что ты особо-то не задумывайся над этим, ладно?

Виталик проникновенно тронул Глеба Никитина за руку:

— Может, это Жанка Серого-то… чтобы тот про нее и про Назара никому ничего не растрепал? Баба ведь там, на дачах-то, была, точно, и сковорода — по-бабски, ведь там и ножи еще, правда, ведь рядом были. А? Может же ведь?

— Виталик, все кончено! Не выдумывай ты ни про кого ничего больше!

— Все! Больше не буду!

Продолжая наблюдать, как Виталик возится у маленького столика с чайниками, сооружая густую заварку, Глеб по трехдневной привычке подошел к балконной двери:

— Послушай, ты поклясться можешь?

— Чего?

— Клянись своими дочками и женой, что никому и никогда даже и намекнешь на то, что я тебе сейчас скажу!

— Ну, Глеб, ты загнул, девчонками я еще клясться буду! А Антонина моя вообще этих споров да пари разных не одобряет…

Внимательный взгляд капитана Глеба не дал Виталику закончить решительную фразу.

— А чего ты хотел сказать-то мне, а?

— Обещаешь?

— Ну…

— Тогда я сам предупрежу тебя. Проболтаешься — не будет счастья твоим дочкам и я к тебе больше никогда не приеду!

— Боже мой, да что ты еще такого ужасного-то знаешь!

— Про Серого. Он ведь сам повесился.

Не закончив процедуры с заваркой, Виталик растерянно присел.

— Ну вот! Все темно опять как-то, непонятно. Ты же вчера говорил, что…

— Включи голову, Виталь! Пойми ты наконец, что это наш Серега устроил взрыв!

Глеб нагнулся к Виталику и начал говорить тише:

— Никто из наших, вообще никто, не должен об этом знать! Пусть остается все как есть — случайность, старая мина и прочее. Но ты-то должен знать, что со взрывом связан Серый!

— Значит, на поминках ты говорил об этом все-таки по-настоящему, а вчера нарочно меня придуривал, да?

— Ну я же извинился уже… Если хочешь, извини еще раз.

— Нет, подожди… Я чего-то никак не соображу.

Виталик сдвинул брови и прикусил губу.

— Значит, ты точно знаешь, что Серега подложил взрывчатку мужикам в костер? А зачем ему это?

— Да, ты прав. Давай-ка я буду по порядку.

— Обижать друзей нехорошо. Издеваться над неудачниками грешно вдвойне. Вспомни, вчера же об этом много говорили, сколько раз он унижался, выпрашивая немного денег у вас, у близких, как казалось ему, людей, а?! На операцию сыну! Даже у тебя, обыкновенного работяги, Серега просил денег! Да, вы ему давали! Но как! Ты-то, я уверен, по-человечески. А Марек? А Данилов? Назар на него вообще внимания не обращал, смотрел как на пустое место. Думаешь, Серега всей этой ерунды не замечал, не переживал по этому поводу?

И с работой у него, оказывается, ничего не получалось, с семьей проблемы постоянные копились. За дурацкие проекты хватался, а просто зарабатывать не хотел! Мыслитель!

Мужики его уже напрямую стали гнать от себя, Марек вот рванью назвал…

А ведь Серега так надеялся на всех нас! В конце концов и озлобился… А в таком состоянии можно чего угодно напридумывать, всех подряд в своих бедах обвинить.

Он же и пить от этого начал. Ты и сам прекрасно знаешь.

Перед взрывом Серега был пьяный. На трезвую голову он бы ни за что подобное свинство не устроил. Продолжал бы думать, как отомстить, ненавидел бы вас потихоньку, но не решился бы… Да еще и Данилов перед этим отшил его от пикника, запретил на реке вместе с ними показываться! Представь, получилась ситуация такая неловкая, вроде как неграм вход воспрещен… Вот я и думаю, что Серега решил попугать их, наказать, чтобы деньгами своими мелочными заткнулись.

Он точно ничего не высчитывал. Просто размышлял об этом раньше, а тут по пьяни случай подвернулся… Серый же знал, что Азбель, как всегда, первым едет на место, будет ставить донки и разжигать костер. Марек сам подтвердил свои планы накануне, когда приезжал к Сереге за червями. Он же и сказал, что с Назаром они там вместе будут, поговорить по делам хотели. Ну а Герман должен был следующим подъехать. Жены-то ваши всегда ведь позже прибывали, к шашлыкам… Серега думал, что вся конструкция до того хлопнет, до детей.

Виталик осторожно пододвинулся к Глебу:

— Слушай, а ты это… Может, тебе все кажется? Придумать-то что угодно можно, Глебка. Ты уж не обижайся на меня, пожалуйста.

— Панса, ты прав. Мои жизненные наблюдения не всегда бывали верными. Постараюсь оперировать фактами или логическими зарисовками. Поправляй, если что будет не так.

— Когда Серый начал активно пить? Не осенью же, когда жена с тещей окончательно выгнали его на огород! На Рождество-то он трезвей всех нас был, помнишь?! Как я выяснил, запил-то он круто после той неудачной сделки, зимой, в феврале-марте. А когда Серый совсем перестал показываться в городе? Из разговоров я понял, что месяц-полтора. То есть с начала мая…

Теперь о снаряде. Вы жгли костер на этом месте сто лет и ничего никогда не случалось. Если бы эта железяка оставался там с войны, то она давным-давно бы грохнула. Значит, ее положили недавно. А раз так аккуратно положили и припрятали — была цель.

Следуем дальше. Много денег в костре и около него. Это тоже есть факт, мсье Дюк. Кто и где мог единовременно взять килограмм разнокалиберной мелочи? Во-первых, тот, кто по роду деятельности имеет дело с мелкими деньгами. Автобусный кондуктор, продавец, или, например, кассир в институтской столовой…

Виталик ахнул и прикрыл рот ладошкой.

— … Людмила?!

— Был и такой вариант. Но быстро исчез. Во-вторых, столько монеток могло скопиться у того, кому мелочуга не очень нужна или кто привык к крупным деньгам. Например, у моряка. У бережливого моряка или у временно находящегося на мели. Медь он не выбрасывает, а хранит. На всякий случай. У какого человека могла возникнуть привычка держать старые, ненужные уже, копейки вне своего кошелька? У такого, который никогда кошелька и не имел. Допустим, ему это было неудобно. Сам знаю, что летом в узких курсантских брюках любой посторонний предмет выглядит просто неприлично. А без кошелька мелочь звенит в карманах, брюки противно обвисают… Бр-р! И в руках мы тоже никогда ничего не таскали. После увольнения всей ротой высыпали медные деньги в общую банку из-под кофе. Как сейчас помню — железная, желтая, кофе ленинградский, растворимый. Кто из нас был курсантом? Я, Марек и Серега. Кто был моряком? Я и Серега.

— Вот это ты зря. Откуда у него лишние деньги-то?

Совсем не желая противоречить своему проницательному другу, Панасенко все же решил кое в чем немного усомниться:

— Моря-то свои и барыши заграничные Серега напрочь уже и позабыл за эти годы. Он же в последнее время и десяти копейкам, по-моему, сильно радовался. Бутылки даже, говорили, сдавал…

Капитан Глеб не спорил о деталях. Нужно было правильно объяснить главное.

— Тебе, Виталя, такое чувство точно неведомо, а я вот как-то подловил себя на гадких движениях…

— Знаешь, в жизни почти любого взрослого и обеспеченного мужика иногда наступает момент, когда ему становится стыдно, нет, лучше сказать, неудобно пользоваться мелочью. И даже покупая простую копеечную зажигалку или, допустим, обыкновенные газеты, он старается достать из своего бумажника непременно крупную купюру. Хоть и мелочишка необходимая у него на кармане в тот момент имеется! Не с руки ему, такому приличному, отсчитывать перед всей улицей на прилавочную тарелочку громкие монеты! Увидят же! Услышат! Скажут же, что крохобор!

С этим явлением разумному человеку нужно бороться. И чем раньше он себя за этим занятием честно накроет, тем лучше. По двум причинам. Во-первых, приятный факт — раз мужик имеет возможность не считать копейки, то его благосостояние явно возросло. Это плюс. Второе, и не менее важное, — еще не поздно как-нибудь изощриться и дать самому себе пинок в сытый зад, а после этого заставить себя же насильно пользоваться мелкими медными деньгами. Хотя, несомненно, этим будут сильно изумлены некоторые знакомые продавщицы и юные девочки, случайно оказавшиеся за твоим плечом у газетного киоска.

Я внезапно тогда понял, что копейки — это ведь часть моего труда, приятель, как и крошки хлеба на моем обеденном столе. Некоторые могут позволить себе смахнуть эти ненужные крошки, да и надоедливую мелочугу в сторону, в мусор… Это их право, это их жизнь. Ну а если все-таки задуматься о том, что кому-то рядом в этот самый момент без этих крошек и крошечных копеек может быть очень и очень плохо…

Я думаю, что наш Серега сохранял еще какую-то гордость, считал, что еще немного, еще один шанс — и он выкарабкается, поднимется на волну, опять станет оттопыривать свой пиджак привычным когда-то бумажником. Стыдился своих мелких, пока еще, как он считал, денег…

Панасенко пожал плечами.

Капитан Глеб Никитин и не ждал от приятеля большего.

— Теперь снова о нашем случае. Мелочь в костре была именно в стеклянной кофейной банке. Если кто-то задумывал бы устроить в костре фейерверк из копеек, то вряд ли стал бы специально подбирать именно такую экзотическую тару. Деньги до того уже были в этой банке. И ее со всем содержимым просто положили в костер.

Кто из нас пьет кофе? Кто мог использовать пустую банку как копилку? У меня дома стоит такая же. Иногда я отношу ее старушке-продавщице в газетный киоск по соседству. В благодарность она всегда оставляет мне «Спорт-Экспресс».

Я трижды предлагал кофе Вадику и он трижды с отвращением отказывался. Я выяснил, что кофе с удовольствием пьет Данилов, но это же глупо… Ты тоже употребляешь этот напиток иногда, но подозревать тебя во взрыве было бы еще глупее. Марек, как я понял, от хорошего кофе никогда не отказывается. Особенно в гостях.

И Серый очень любил кофе. Тратил на него, насколько я понимаю, свои последние небольшие деньги.

Думаешь, зря тогда Жанка на сороковинах так внезапно закричала: «Убью дурака!..» Нет.

Когда с пирогом этим злосчастным, с копейкой-то запеченной, все так получилось, она и вспомнила, где видела раньше кофейную банку с мелочью-то! Воспоминание резкое было, стрессовое, связанное с Назаром, вот она на него тогда и вызверилась. А видела Жанка эту банку на подоконнике, когда они с Назаром зимой на даче у Серова были! Именно там, на веранде, когда готовила мужикам перекусить, она и заметила мельком стеклянную банку с деньгами! Подумала на Назара, на его разборки с Мареком.

Кто ей Серый-то… Так, эпизод. Там у него сейчас другая копилка стоит, такая же, он ее и не подумал прятать. Кстати, помада на стакане в домике осталась от Жанки. Серый накануне ее водкой отпаивал, когда она за своими вещами к нему заскакивала.

Невнимательно наливая по чашкам почти остывший чай, Виталик спросил.

— А почему же милиция не нашла монеты в костре?

— Потому что они копались именно в костре, в самом пепле. А почти все монеты взрывом вынесло в сторону, в дальний песчаный бугор и в деревья. Кто там у вас так хорошо кострище-то кирпичами укреплял?

— Серый…

— Ну вот. С вечера он приехал на берег и подложил снаряд. Из-за того что был страшно пьян, банку с монетами поверх снаряда положил криво и неглубоко, хоть и присыпал песком. От первого же огня пластмассовая крышка расплавилась и мелочь просыпалась вниз.

Вот и получается, что он сам одновременно мужиков и гробил спьяна, сам же своей любовью к аккуратному кострищу и спасал. Всю эту дребедень из костра по желобу между кирпичами и вынесло…

— Видать, не всю…

— Теперь про узел. Про тот, которым веревка у Сереги на шее была затянута. Марек все твердил: «Бабский, бабский!» Это он со слов свояка-милиционера, как попугай, нам про это спешил докладывать! А я уверен, что там был просто непривычный для обыкновенных людей узел, не бантик, не ботиночный, а вроде как путаный, с выкрутасами! Решили, что женщина его впопыхах вязала, накрутила кое-как… Если бы Марек сам видел ту петлю, то сразу же понял бы, что это морской узел! Испанская удавка или что-то похожее на нее. Мы все в мореходке от таких узлов по молодости в восторге были. Серега, думаю, тоже. На прощание ему та наука и пригодилась…

— Стой, стой, Глебка! Погоди-ка…

Возбужденный неожиданным погружением в тайну, Виталик подпрыгнул и чуть было не поднял, как первоклассник, руку выше плеча, напрашиваясь на правильный ответ.

— Теперь я! Знаю! А снаряд он на своем огороде выкопал! Вот! У них же дача-то на целине, около свалки. Там же на полях после войны полигон был, мне батя про него много чего рассказывал!

— Разоблаченная тайна сто́ит меньше, чем лопнувший пузырь.

Остывший чай с утра шел тоже неплохо.

Капитан Глеб с жадностью, одним глотком, отпил почти половину чашки.

— И это может быть верным. Я в субботу, пока вокруг его домика бродил, в ведре с водой, на улице, под водостоком, хвостовик минометный увидел. Не стал ничего об этом Серого спрашивать, тревожить зря, но думаю, что на своем огороде он эти штуки мог находить, когда новые куски земли под картошку по весне осваивал. Но, скорее всего, Серега эти сюрпризы на реке, в обрывах для чего-то специально выкапывал, когда монеты старинные ходил искать. Вполне возможно, что он придумал продавать кому-то снаряды от безденежья.

— А чего ж он так долго терпел? Ну, не вешался-то?.. Если тебя послушать, то совесть-то его месяц с лишним мучила?

— И здесь совпадение. После трагедии он понял, что натворил, закрылся от всех в своей избушке, переживал. Боялся, что в милиции в конце концов все поймут и к нему с наручниками нагрянут! Наивно надеялся на что-то волшебное, ждал со дня на день, что ему как-то крупно повезет. Но ведь сам понимаешь, если долго ждать, когда придет жизнь, то всегда приходит смерть.

Больше месяца Серега был практически один на один со своими мыслями и с совестью. А тут в последние дни мы к нему всем списком по очереди стали наведываться!

Данила, который морду от него раньше кривил, и дочку которого он убил, сам внезапно пожаловал, денег для пацана дал! Потрясение, да еще какое!

Марек приехал, по-доброму с ним поговорил, тоже ни с того ни с сего помочь деньгами обещал…

Вроде все так неожиданно хорошо получалось, все не такими уж и гадами оказались, а он тут такое натворил, заварил всю эту сложность, которую уже никак никому не исправить. И еще, я уверен, Серега думал, что в невиновного Назара именно из-за той самой истории и стреляли.

Я его нервам тоже сильно добавил.

Виталик с тревогой, а капитан Глеб с печальным упрямством внимательно посмотрели друг другу в глаза.

— И был при этом прав! Но я же ведь предупредил его об опасности — это долг всякого порядочного человека.

Понимаешь, я нарочно надавил в разговоре на то, что вроде как все улики по организации взрыва указывают именно на Марека. Подробно, на пальцах, расписал Серому историю про серьезный денежный конфликт Марека с Назаром; про то, как Марек первым ковырялся в костре и потом поспешно убежал от него в сторону; про кофейную банку любимого азбелевского сорта; напомнил, как курсантами мы мелочь собирали, а Марек, мол, хоть и военный, но все равно такие же штаны носил. И про все остальное, так же, с нажимом.

Я и сейчас уверен, что Серега все понял и принял на свой счет. Он знал, что я могу в любое время про все это рассказать в милиции. И тогда возникли бы два варианта развития событий.

Первый. Если я ошибаюсь и официально обвиню Марека, то за того серьезно возьмется милиция, и будут огромные проблемы… А после такого душевного разговора с Мареком по деньгам Серега очень не хотел бы причинять тому какие-то неприятности.

Второй вариант. Если я блефую и не буду ни в чем обвинять Марека, то милиция в конце концов обязательно выйдет на него, на Серого, — это дело всего лишь времени — и тогда…

Тогда выхода у него нет. Позор, будет очень стыдно, да и деньги для сына, те, что Герман дал, и те, что Марек обещал, пропадут, они же наверняка заберут все обратно.

— И ты ему так все и сказал? Так может, Глебка, это он из-за твоего разговора в петлю-то?..

Взгляд капитана Глеба Никитина был темен нечеловеческой усталостью.

— Может. Уверен, что каждый из нас имеет то, что заслуживает, и отвечает за все то, что сделал. Я рад, если помог Серому успокоиться…

— Такой ценой!

— Но он же мне не поверил! Не поверил, что я смогу в чем-то ему помочь…

Вроде и утро было солнечным, да и саму кухоньку ранний завтрак уже согрел достаточно, но Виталик поежился. Специально глянул на Глеба внимательней.

В далеких синих глазах опять было что-то незнакомое. Нет, точно не холод. Боль.

Бормоча чего-то невразумительное, Виталик выскочил в ванную.

Капитан Глеб Никитин опять встал у окна.

Через пару минут, поискав спички, он зажег газ и поставил почти полный чайник на плиту.

— Эй, переживатель, давай все-таки тащи сюда свои чудесные пирожки! Мне действительно пора.

Виталик немного помедлил, но появился на кухне уже с улыбкой.

— Пирожки с горячим чаем? С очень сладким?!

— Ладно тебе издеваться-то…

Глотая на этот раз действительно обжигающий чай, Глеб продолжил:

— Заканчиваю. Потерпи.

Еще вот что. Когда я вчера заехал к Серовым, Маргарита все причитала, говорила, что с Серегой-то это она так натворила. Призналась мне, как на духу, что была на даче у него в субботу поздно вечером, когда приезжала в очередной раз выяснять отношения. По ее словам, Серега обещал вроде как к воскресенью денег достать на операцию сыну, клятвенно божился, что деньги будут абсолютно точно, а сам в пятницу опять напился. Ей про него всегда кто-нибудь из соседей докладывает.

Маргарита говорит, что дожидалась, пока дождь закончится, чтобы стемнело получше, никого из знакомых по даче не хотела встретить, да и своих, зверо-совхозовских, тоже. Пришла на дачу, промокла вся, злая, говорит, что орать на него сразу, от порога, стала. Серега-то все больше молчал, глаза у него стеклянные, как Маргарита описывает, были… Чего-то про Азбеля он еще пытался ей сказать, все оправдывался… Она его не дослушала, махнула полстакана водки, которая у него на столе была приготовлена, чтобы ему не досталось, и сковородкой Серегу по башке по привычке-то и шарахнула.

Когда выскочила на улицу, помнит, что кричала еще ему, что он ничего не делает; что она выселит его с дачи, а дачу продаст — чтобы для сына деньги были; что видеть его вообще не хочет…

Еще Маргарита сказала, что она очень расстроилась, когда всех приличных людей, друзей-то их семейных, позвали на сороковины к Даниловым, а ее нет. Сказала еще, что он тряпка. И следы-то женские вокруг дачи остались ее, Маргариты…

Вот так. Мелькнула вроде бы у Сереги тогда надежда, а на самом-то деле ее и не было вовсе… В конце концов дружба-то ведь не значит, чтобы каждый день друг другу звонить или попросту рубли занимать до получки. Уверен, что это обыкновенное, простое желание узнавать друг о друге, что-то слышать и довольствоваться хотя бы тем, что друг здоров, и пускай еще здравствует…

От пирога Глеб Никитин как-то нечаянно отвлекся, задумался.

Вишневое варенье тонкой и густой струйкой попыталось сбежать с запеченного кусочка теста вниз.

— Имущество все целое там, в домике-то. На подоконнике два гривенника лежали, серебряных, царских. Скорее всего, Серый приготовился их чистить, до ума доводить, для продажи.

Главное-то вот что. Маргарита сама видела, как милиционеры нашли деньги под матрасом, триста долларов. Она не знает, что и думать, откуда у мужа такие деньги. Потом-то ей, впрочем, все равно доложат, что это даниловские. Вот так, дружище.