Смерть на сон грядущий

1

В тот вечер я лег рано. За ужином было немало выпито, и я клевал носом. Все пребывали в мрачном настроении, поэтому, извинившись, в десять часов я отправился в постель. Посетителей я не ждал, так как Элен вновь занялась Ленгдоном с твердым намерением довершить то, чему я помешал днем.

Проснулся я с необъяснимым чувством страха. Сначала мне показалось, что в комнате кто-то есть, и в слабом свете уличного фонаря даже почудилась фигура, стоявшая возле окна. Сердце мое неистово забилось, по спине поползли холодные струйки пота, я рванулся к лампе, стоявшей возле изголовья, и та рухнула на пол. Совершенно уверенный, что в комнате убийца, я спрыгнул с постели, бросился к двери и включил свет.

Комната была пуста; фигура у окна оказалась моей одеждой, брошенной на кресло.

Чувствуя, что меня бьет дрожь и вообще как-то нехорошо, я прошел в ванную и выпил таблетку аспирина. Уж не подхватил ли я грипп от Камиллы Помрой? Потом я решил, что причина недомогания — слишком большое количество вина, выпитого за ужином, и с тоской подумал о содовой, которая всегда служила мне лекарством от похмелья. Звонить буфетчику уже слишком поздно: если верить моим часам, было около часа ночи. Надевая халат, чтобы отправиться вниз на поиски содовой, я подумал, что примерно такой же порой погиб сенатор.

Теперь я вспоминаю, что на лестнице было очень темно. Только с площадки третьего этажа падал слабый свет, да еще слабее освещалось основание лестницы. На уровне второго этажа царил полный мрак. Я медленно, почти на ощупь спускался по лестнице, держась за перила. Так я уже миновал площадку второго этажа, пошарил в карманах в поисках спичек, которых там, конечно, не оказалось, и вдруг почувствовал, что лечу в пустоту.

Я шумно грохнулся на покрытые ковровой дорожкой ступени лестницы, по инерции, не в силах остановиться, кувыркнулся вперед и в конце концов приземлился на собственный зад — прямо у ног лейтенанта Уинтерса.

— Господи, что случилось? — спросил он, помогая мне подняться и пройти в гостиную.

Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Я сильно подвернул левую ногу, в плече тоже как будто что-то сдвинулось. Уинтерс принес мне рюмку виски, которую я тут же проглотил. Теперь совсем другое дело… Мне наконец-то удалось отчетливо разглядеть его и всю комнату, да и боль стала казаться не столь уж нестерпимой.

— Им не мешало бы устроить лифт, — слабым голосом заметил я.

— А что случилось?

— Кто-то меня столкнул.

— Вы видели — кто?

— Нет… слишком темно. На площадке второго этажа нет света.

— Что вас заставило подняться?

— Хотел глотнуть немного содовой… что-то желудок побаливает… — Я осторожно вытянул руки вперед, плечо меня изрядно беспокоило, хотя ничего сломано не было.

— Мне хотелось бы знать… — не договорив, лейтенант стремительно бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Я последовал за ним со всей доступной мне скоростью. Когда я наконец добрался до площадки второго этажа, меня чуть было снова не свалил с ног порыв ледяного ветра из дальнего конца коридора. Потом вспыхнул свет, и я увидел Уинтерса, стоявшего перед разрушенным кабинетом; он склонился над лежавшим без сознания полицейским в штатском. Одеяло, которым был завешен вход, оказалось сорвано; холод заставил меня содрогнуться.

— Он мертв? — спросил я.

Уинтерс покачал головой.

— Помогите мне снести его вниз.

Мы спустили полицейского в гостиную и положили на диван. Потом Уинтерс вызвал одного из охранников и поручил тому присмотреть за товарищем и привести его в чувство.

— Кто-то его ударил, — показал лейтенант на багровую шишку на виске полицейского, который пошевелился и застонал. Его напарник пошел за водой, а мы с Уинтерсом снова поднялись наверх.

Я попал в кабинет в первый раз после беседы с сенатором. Свет в комнате все еще не починили. Уинтерс достал карманный фонарик и обвел его лучом комнату. На месте камина зияла огромная дыра. Поврежденную мебель сдвинули в дальний конец комнаты. Многочисленные шкафы были распахнуты настежь и пусты.

— Вы считаете, кто-то только что проник сюда и забрал все документы? — изумился я.

Водя лучом по книжным полкам и криво висевшим фотографиям на стенах, Уинтерс буркнул:

— Это мы их забрали. Все в полиции.

Интересно, знал ли об этом грабитель?

— Значит, его попытка оказалась напрасной, — заметил я, торопясь выйти в теплый коридор, подальше от выстывшей комнаты. Немного погодя ко мне присоединился Уинтерс.

— Насколько я могу судить, ничего не тронуто, — сказал он. — Завтра поручим бригаде экспертов все здесь осмотреть… хотя не думаю, что удастся хоть что-то найти. — Он явно выглядел обескураженным.

— Может быть, что-то вспомнит охранник? — бодро предположил я.

Но тот не помнил ничего. Лишь с глуповатым видом чесал в затылке.

— Я сидел перед одеялом, когда вдруг погас свет; я встал, и в следующий миг меня вырубили.

— А где выключатель? — спросил Уинтерс.

— У лестницы, — растерянно доложил охранник. — Справа от двери комнаты мистера Холлистера, в центре лестничной площадки.

— Как кто-то мог выключить свет таким образом, что вы его не заметили?

— Я… я читал, — парень с несчастным видом отвернулся.

Уинтерс пришел в ярость.

— Ваше задание состояло в том, чтобы следить за коридором, обеспечить, чтобы ничего не случилось, защищать этих людей и охранять кабинет.

— Да, сэр.

— Что вы читали? — спросил я, интересуясь, как всегда, деталями.

— Комиксы, сэр.

Блестящий ответ!

Уинтерс приказал второму полицейскому подняться наверх и снять отпечатки пальцев с выключателя. Потом мы последовали за ним и лейтенант отправился будить всех и допрашивать. Для всех это была вторая практически бессонная ночь, и недовольные политические лидеры долго и громко жаловались, но ничего не добились. Насколько я могу судить, это ничего не дало и блюстителям закона. Никто не слышал ни шума моего падения, ни нападения на полицейского. Все спали. Никто ничего не знал, и, что хуже всего, насколько могла определить полиция, из кабинета ничего не пропало.

2

Я наброшу завесу молчания на речи, произнесенные на похоронах сенатора. Достаточно сказать, что они изобиловали фразами о героизме, хотя повод для этого был слабоват.

Тогда я первый раз после убийства вышел из дому. Дел в Вашингтоне у меня не было, и большую часть времени я тратил на разговоры с подозреваемыми и звонки знакомым журналистам с просьбой проверить некоторые факты. Так что выход на волю, даже по такому невеселому поводу, доставил известное удовольствие.

Нас погрузили в несколько машин и повезли по унылого вида улице в кафедральный собор — огромное здание в готическом стиле. Когда миссис Роудс и Элен, обе в плотных черных вуалях, под дождем со снегом проскочили от машины до входа в собор, замелькали вспышки фотоаппаратов газетчиков.

Двое распорядителей провели нас в массивную и пугающую своей суровостью часовню, а потом по коридору с низким потолком — в сам собор, освещенный свечами и заваленный цветами; лилии и туберозы пахли удушающе.

Там уже собрались несколько сотен человек, включая, как я заметил, и полицию. Я узнал немало известных политических лиц: сенаторы, члены палаты представителей, двое из кабинета министров, здесь и там сверкали мундиры высоких военных чинов. Хотелось бы знать, кто был здесь из искренней симпатии к покойному, а кто — из нездорового любопытства, чтобы взглянуть на подозреваемых, в числе которых был и я. Я прекрасно это понимал, пробираясь за миссис Роудс и губернатором к нашим местам в первом ряду. Когда мы сели, служба началась.

Все выглядело очень торжественно. Я сидел между Холлистером и миссис Помрой, оба выглядели крайне взволнованными. Только в конце службы я заметил легкий нажим на свое левое колено. Краем глаза я взглянул на миссис Помрой, но ее голова была благочестиво склонена, а глаза закрыты, словно она молилась. Я решил, что просто разгулялось мое воображение. Но потом давление незаметно усилилось, так что никакого сомнения уже не оставалось. Один из древнейших сигналов я получил в самом неподходящем месте и не стал ничего предпринимать в ответ.

На кладбище служба пошла быстрее, так как дождь к тому времени перешел в снег. Любопытных не было, только наша группа и несколько фотографов. Я отметил про себя, что жена сенатора и дочь вели себя очень спокойно. По-настоящему взволнованным казался только Руфус Холлистер.

Когда последний комок твердой черной земли упал на дорогой металлический гроб, мы снова направились к машинам и поехали через реку Потомак обратно в Вашингтон на Массачусетс-авеню. Это был очень печальный день.

Зато в гостиной по контрасту было тепло и уютно. Ярко горел огонь в камине, уже был приготовлен чай. Миссис Роудс разливала его, являя образец безмятежности и спокойствия. Остальные тоже повеселели, радуясь, что декабрьская непогода осталась за стенами.

Элен сбросила вуаль; в черном она смотрелась очень неплохо.

— Ненавижу чай, — шепнула она мне; мы сидели рядом на кушетке в дальнем конце комнаты. Остальные бродили по комнате и о чем-то переговаривались.

— Зато успокаивает нервы, — заметил я: чая в тот момент мне хотелось больше всего. — А какой следующий вопрос повестки дня?

— Полагаю, оглашение завещания.

— Твоя мать исключительно держится.

— Очень стойкая женщина.

— Она любила твоего отца?

Элен рассмеялась.

— Сейчас это будет главным вопросом… Насколько я знаю — да, но никогда наверняка не скажешь… Раньше они были очень близки, но я так давно не поддерживаю с ними контакт, что не могу сказать, как обстоят дела сегодня.

В другом конце комнаты губернатор что-то мрачно втолковывал миссис Роудс, бледной, но крепко державшей себя в руках.

Тут я рассказал Элен про миссис Помрой. Она расхохоталась, но тут же умолкла, поймав осуждающий взгляд Вербены Прюитт.

— Я за Камиллой такой прыти не замечала…

— Надеюсь только, ты меня не будешь ревновать, — подразнил я.

— Ревновать? К Камилле? — Она была искренне изумлена. — Я хочу пожелать бедняжке удачи. Надеюсь, она неплохо проведет время. Ты уж постарайся!

— Я не заглядывал так далеко вперед, — надменно бросил я, задавая себе вопрос, что в такой ситуации делать. Я не был ею слишком увлечен, но, с другой стороны, если ее муж убийца, следовало бы уделить ей немного внимания. — Да, кстати, как развивается ваша с Ленгдоном интрижка?

Элен нахмурилась.

— Никак. Каждый раз обязательно что-то слушается: то выключают свет, то убивают. Пройдут недели, прежде чем что-нибудь стронется с места.

— Но вчера ночью ты была с ним?

Она застенчиво улыбнулась.

— Думаю, это было бы нелегко, учитывая охранника, все время наблюдавшего за коридором, — добавил я.

— Он смотрит в другую сторону. Кроме того, наши комнаты расположены по одну сторону и в другом конце лестничной площадки. Он не различит, вхожу я в свою комнату или в соседнюю.

— Я вижу, ты все продумала.

— Не забывай: там, где сидит охранник, раньше был кабинет моего отца. А он имел обыкновение работать, держа дверь открытой и поглядывая в холл, особенно когда у нас оставались ночевать молодые люди.

— Господи Иисусе!

— Знаешь, порой мне кажется, что я не совсем нормальна, — спокойно сказала Элен, потом по знаку губернатора поднялась и прошла за ним в столовую. Немного погодя в гостиной остались только Вербена Прюитт, Ленгдон и мистер Помрой. Мы вчетвером уютно расположились возле камина. Помрой возился с напитками. Из другой комнаты доносился монотонный неразборчивый голос губернатора.

— Надеюсь, они скоро закончат, — сказала первая дама американской политики, почесывая то место, где кончался пояс и начиналось собственно ее плотное тело. Она была в черном, но на шляпке болталось множество искусственных вишен.

— Я тоже, — мрачно заметил Ленгдон, похрустывая пальцами. — Пора возвращаться в Нью-Йорк. В журнале уже недовольны моим отсутствием.

— Я думал, они должны быть в восторге от того, что их человек оказался в центре событий, — резонно заметил я, вспоминая свою собственную работу в газете. Помрой протянул мне виски с содовой.

— Думаю, они считают, что здесь оказался не самый подходящий человек, — искренне признался Ленгдон.

— Ерунда, мой мальчик. Все зависит от вас. Вы способны на все, что угодно, — мисс Прюитт просто излучала мудрость поверх своего бокала.

— Но не забывайте, Вербена, что история об убийстве без самого убийцы — одна из самых скучных вещей на свете, — спокойно заметил Помрой, повергнув всех в легкий шок. Ведь все мы считали — и даже были убеждены, — что именно он и есть убийца. Если он догадывался о наших подозрениях, то не подал виду. — И продолжал усталым голосом: — Это один из тех странных случаев, когда при поверхностном взгляде на вещи никто не кажется замешанным. Из газет я узнал, что из-за использованной взрывчатки и моих собственных разногласий с Ли подозревают именно меня… Но я его не убивал; кроме того, вам не кажется нелогичным, что я сразу после ссоры использовал свою собственную взрывчатку, чтобы его устранить? Уж слишком это очевидно, а я уверен: учитывая ранг людей, замешанных в этом деле, ничто, я повторяю — ничто не будет простым или очевидным.

Последовала неловкая пауза.

— Знаете, никто из нас не считает, что это сделали вы, — с хорошо разыгранной искренностью заявила Вербена Прюитт. — Лично я полагаю, что это сделал кто-то из слуг… Возможно, буфетчик. Я никогда не одобряла обычая оставлять деньги слугам, которые каждый день работают на вас… Для них это слишком большое искушение.

Я попытался припомнить, что представлял собой буфетчик, но не смог: всплывало только смутное пятно — худощавый мужчина с акцентом уроженца из Новой Англии.

— Не понимаю, почему считают, что это сделал один из нас, — раздраженно заметил Ленгдон. — В тот день в дом мог зайти и подложить взрывчатку в камин кто угодно. По словам буфетчика, на втором этаже весь день возились два водопроводчика, и никто не обращал на них ни малейшего внимания.

Так, что-то новое. Интересно, знал ли об этом Уинтерс?

— Возможно, у водопроводчиков не было мотива для убийства? — предположил я.

— Это могли быть вовсе не водопроводчики, — сказал Помрой, даже больше меня заинтересованный в этом обрывке информации.

— Наемные убийцы?

«Это уж слишком, — подумал я. — Хотя такое часто происходит в преступном мире… А политический мир Ли Роудса наверняка по многим точкам пересекался с миром преступным».

— Вполне возможно, — кивнул Помрой.

— Но полиция думает, что это сделал кто-то из своих, потому что только человек, хорошо знавший привычки сенатора, мог сообразить, как его убить, подложив взрывчатку в камин.

В этом я был уверен; по крайней мере, официальная версия казалась мне правильной.

К моему удивлению, Ленгдон не согласился.

— Вы исходите из предположения, что в тот вечер гостями в этом доме были только люди из окружения сенатора, хорошо знавшие его привычки. И забываете, что даже лучше нас его знали многие… которые точно так же были способны его устранить.

— Возможно, — согласился я и решил не забыть позвонить в Нью-Йорк мисс Флин и поручить ей поинтересоваться прошлым Уолтера Ленгдона. Я его еще не до конца раскусил, как говорит современная молодежь.

Вдруг из столовой донесся какой-то странный звук. Похожий на вскрик, только не такой громкий и не такой спонтанный, скорее восклицание… И голос женский. Затем двойные двери распахнулись, и миссис Роудс с белым как стена лицом стремительно прошла через комнату в сторону холла, не обращая внимания на наше присутствие. Следом за ней вышла Элен, такая же бледная, с каким-то странным выражением лица, и миссис Помрой, вся в слезах. Потом появились яростно спорившие губернатор и Руфус Холлистер и слуги, толпой направившиеся в сторону кухни.

Миссис Помрой, не сказав ни слова даже мужу, покинула комнату буквально по пятам за миссис Роудс. Удивленный Помрой последовал за ней.

О том, что случилось, мне рассказала Элен. Камилла Помрой, урожденная Вентуорт, оказалась внебрачной дочерью Леандера Роудса и главной наследницей его состояния.

3

— Кто бы мог подумать? — так можно было описать реакцию Элен, когда после ужина мы отделились от остальных, сделав вид, что играем в триктрак в дальнем конце гостиной. Все были шокированы неожиданной новостью, Уинтерс занялся делами, а миссис Роудс скрылась в своей комнате.

— Руфус постарается, чтобы новость не попала в газеты, но губернатор считает, что это невозможно. При таких обстоятельствах, да еще в связи с убийством завещание станет достоянием гласности. Это маму просто убьет.

— Вы когда-нибудь подозревали нечто подобное?

Она покачала головой.

— Я не имела ни малейшего понятия. Камилла обожала отца, но я же говорила, что вокруг него всегда вились несколько наивных девиц, ужасно досаждавших маме.

— А она знала?

— Мама? Не думаю. Хотя никогда нельзя сказать наверняка. Она, пожалуй, из самых молчаливых женщин на свете; ей бы следовало заниматься политикой. Однако она ужасно шокирована.

— Меня это не удивляет: ужасно услышать подобные вещи, да еще в присутствии посторонних…

Элен скорчила гримасу.

— Это было ужасно для всех.

— Интересно, почему он признался, пусть даже в завещании.

— Думаю, отец никогда не допускал мысли, что умрет так рано. Кроме того, все могло пройти очень тихо, если бы не убийство.

— И много она получит?

— Чуть больше миллиона, — сказала Элен и даже бровью не повела.

Я присвистнул.

— А как велико все состояние?

— Около трех миллионов. Мы с мамой получим по трети, немного достанется слугам и Руфусу, который ведет все дела.

— Тогда это все меняет.

— Не поняла.

— Ты все еще полагаешь, что знаешь, кто убийца?

Она как-то странно посмотрела на меня.

— Дорогой мой, я не имею ни малейшего представления, что ты имеешь в виду.

— Пару дней назад ты была почти уверена.

— А теперь уже нет.

Элен явно меня не слушала. Она вновь и вновь бросала кости на доску для триктрака, не обращая внимания на выпадавшие числа.

— Что же заставляло тебя думать, что ты знаешь?

— Не помню… — она казалась раздраженной. — И кроме того, почему это для тебя так важно?

— Я хотел бы написать об этом.

— Тогда напиши о чем-нибудь другом.

— Не прикидывайся дурой. Даже если бы я не беспокоился насчет «Нью-Йорк Глоуб», у меня есть все основания тревожиться за себя лично, когда я заперт в одном доме с убийцей.

— Только не нужно мелодрамы! Насколько я понимаю, ты не имеешь ни малейшего отношения ко всей этой истории; так с какой стати тебе может грозить опасность?

— Из-за моих теорий, — хмыкнул я, сам оставаясь в полном недоумении.

Элен со всей саксонской прямотой выдала короткое слово из четырех букв, полностью отражавшее ее мнение по поводу моих детективных способностей.

— Тогда скажи, — обиделся я, — почему вчера ночью на лестнице меня толкнули так, что я едва не сломал шею?

— Да, лоб у тебя оказался прочным, — съязвила бесчувственная Элен. — Кстати, ты не сумел разглядеть, кто толкнул?

— Как? Я же говорил, что на площадке было хоть глаз выколи.

— Весьма захватывающе; по крайней мере это единственное забавное происшествие после убийства.

«Как же она хладнокровна, — подумал я. — Ведет себя так, словно смотрит пьесу в театре, и интересует ее только то, что ее трогает или развлекает. Интересно, не окажется ли и она в конце концов внебрачной дочерью? Нет, на роль Электры она не подходит, как сказали бы в «Тайм».

— Все было бы гораздо интереснее, если бы удалось выяснить, что искал убийца в кабинете.

— Да? А он что-нибудь взял?

— Нет, насколько может судить полиция, ничего. Во всяком случае, там не осталось никаких бумаг: они все забрали в отделение.

— Бедный Руфус!

— Почему?

— Он был просто в ужасе от того, что могут всплыть его политические махинации: понимаешь, они с отцом были очень близки и, я подозреваю, занимались такими делами, разглашение которых не пошло бы на пользу.

— Ну, если там и было что-то спрятано, полиция ничего не нашла, — сказал я более уверенно, чем думал: я был не настолько наивен, чтобы считать, что лейтенант Уинтерс выложил мне все, что знал. — Интересно, мог ли Руфус оглушить охранника и столкнуть меня с лестницы?

— Меня бы это совершенно не удивило.

— Сомневаюсь, что там было что-то такое, что интересовало убийцу. Если что-то и было, он мог забрать это в ночь убийства, до убийства. Если только не забыл что-то впопыхах…

— И теперь полиция это нашла?

Я с грустью подумал, как мало у меня в руках реальных фактов. Вражда Помроя с Роудсом, странная цитата Ленгдона, высокое политическое положение: вполне возможно, убийство было делом рук какого-то фанатика. Неожиданное родство Камиллы Помрой и сенатора; большое наследство, которое давало как ей, так и ее мужу явный мотив для убийства. Но знали ли они, что она включена в завещание? Знал ли Помрой, что его жена — дочь сенатора? Этот вопрос следовало выяснить как можно скорее. Ответ на него мог существенно изменить ситуацию.

Глянув через комнату, я заметил, что Ленгдон извинился и отправился наверх. Немного погодя Элен широко зевнула.

— Что-то я устала, дорогой. Пожалуй, я пойду наверх.

— И немного вздремнешь? — съязвил я.

— Не хами, — величественно осадила она и выплыла из комнаты.

В столовой я обнаружил Уинтерса с копией завещания в руках. Когда я вошел, он поднял на меня глаза, постоянно сопровождавший его человек в штатском сделал движение, чтобы преградить мне путь, но Уинтерс устало отодвинул его в сторону.

— Входите.

Я сел к столу и сразу задал самый важный вопрос.

В ответ он кивнул.

— Да, Помрой знал, кто отец его жены. Похоже, она сказала ему в прошлом году, в самый разгар его ссоры с сенатором: думала, это сделает его более сговорчивым.

— И помогло?

Уинтерс вздохнул.

— Важный вопрос.

— Есть еще более важный: знали ли они о завещании?

— Пройдет немало времени, прежде чем нам удастся это выяснить, — мрачно буркнул лейтенант. — Пока что оба отрицают, но…

— Но вы думаете, что они знали.

Он кивнул.

— Завещание составлял губернатор, а он поверенный Помроя и его старый друг.

— Это не очень здорово с его стороны.

— Ну, тут нет ничего особенного.

При воспоминании о нажиме на мое колено в соборе у меня родилась идея:

— Думаю, я смогу кое-что выяснить у миссис Помрой.

Пришлось все рассказать, и лейтенанта это заинтересовало.

— Это могло бы оказаться весьма полезным. И позволило бы нам практически закончить обвинение, которое выдвинуто против Помроя: двойной мотив, орудие, возможность.

— Хотя есть еще двое подозреваемых.

— Кто?

— Холлистер: они с сенатором были замешаны в какие-то темные дела. И Ленгдон, напоминающий фанатика.

Я рассказал про странную цитату, но для него это было слишком неопределенно. Что же касается Холлистера, мы оба согласились, что как убийца он не смотрится. Если у него были делишки с сенатором, он прежде всего позаботился бы убрать из кабинета все компрометирующие документы. Пообещав поговорить с миссис Помрой, я оставил Уинтерса продолжать уныло рассматривать завещание.

С чувством полного неверия в свои силы я смотрел на пишущую машинку, когда раздался стук в дверь.

— Войдите, — буркнул я.

Руфус Холлистер нерешительно просунул голову в комнату.

— Можно?

— Конечно, — я жестом показал на кресло напротив. Он сел с жалобным стоном, весь при этом сморщившись. Свет падал на меня сзади; я напрягся, готовый сразу закричать, если он вытащит пистолет или что-нибудь в этом роде.

Но если Руфус и был убийцей, то в данный момент у него не было настроения убивать. Он еле мог связать два слова.

— Я проходил мимо, — пробормотал он.

— Если я найду выпивку, то немедленно предложу вам.

— Все в порядке. Я уже выпил несколько рюмок; может быть, даже лишнего, — он снова глубоко вздохнул, потом снял очки и протер глаза. Только сейчас я заметил, какие они маленькие.

— Газеты еще не знают? — спросил я, напомнив тем самым, что прежде всего я занимаюсь рекламой и сбором информации.

— О чем? — заморгал он.

— О завещании! О миссис Помрой.

— Еще нет. Думаю, им сообщат завтра.

— Миссис Роудс пыталась что-то предпринять, чтобы эти новости не попали в газеты?

— Вы, как и я, прекрасно понимаете, что такого рода новости невозможно сохранить в тайне.

— Понимаю. Просто интересно, пыталась ли она это сделать.

Руфус пожал плечами.

— Я ее не видел с тех пор, как огласили завещание.

Последовала продолжительная пауза. Мне было интересно, когда он доберется до сути: ведь ясно, что пришел он не просто так. Но он молчал и отсутствующим взглядом смотрел на дверь. Казалось, он изрядно пьян.

Начиная нервничать, я спросил:

— Как вы считаете, я мог бы оказаться чем-то полезен для семьи? Я имею в виду общение с прессой?

— Что? Ах нет. Боюсь, теперь это от нас уже не зависит, — он снова надел очки и посмотрел на меня, с трудом постаравшись собраться. — Вы ведь будете писать обо всем этом?

Я кивнул.

— Для газеты «Глоуб».

— Я хотел бы, чтобы перед публикацией вы показали мне материал.

— Конечно, если мне удастся обнаружить что-нибудь, о чем стоит написать.

— Вам удастся, — зловеще хмыкнул он. — Скоро, очень скоро.

Я еще подождал, но он снова поплыл.

— Скажите, — спросил я, — Помрои раньше часто здесь бывали?

Он покачал головой.

— Сам Помрой приезжал редко. Миссис Помрой… достаточно часто.

Это для меня оказалось неожиданностью.

— Мне кажется, она говорила… или кто-то еще говорил, что они никогда здесь не бывали. Ни он ни она.

— Она бывала здесь часто.

— И хорошо знала привычки сенатора?

Руфус кивнул, понимая, к чему я клоню, но отказался мне помочь и сменил тему.

— Вы с Элен — старые друзья, да?

Я подтвердил.

— Она сделала своего отца глубоко несчастным, ужасно несчастным, — Холлистер хрустнул пальцами. Настала моя очередь недоумевать, к чему он клонит. — Ее жизнь — не пример для подражания.

— Вы серьезно?

— Одно время он угрожал не оставить ей ни цента.

— Вы имеете в виду, когда она вышла замуж?

— Позднее… В прошлом году, когда она устроила скандал в Нью-Йорке.

— Пожалуй, я не мог бы осудить его.

— Бедняга: ему пришлось так много пережить…

— Почему он от нее не отрекся?

— О! Вы же ее знаете. Месяц назад она приехала сюда, и у них произошла ужасная ссора. Думаю, она угрожала раз и навсегда его опозорить, если он не даст ей денег, нужных позарез…

— Это похоже на Элен.

— А что он мог поделать? Она же его плоть и кровь!

— И он собирался выставлять свою кандидатуру в президенты…

— Совершенно верно. У нее своя жизнь… Мы все надеялись, что она покинула нас навсегда, и были удивлены, когда она вернулась. Зачем она это сделала?

— Что именно?

— Зачем вернулась?

— Не имею представления. Но мне казалось, это недурная мысль. Просто мы оба выпили.

— Так в этом и была причина?

— Она много пьет, — добавил я, хотя в этом не было необходимости; а мистер Холлистер все никак не мог добраться до сути дела.

— Кстати, — неожиданно спросил он, — есть у вас какие-то соображения по поводу того, кто толкнул вас вчера вечером?

Я покачал головой, потом мне в голову пришла довольно дерзкая идея.

— Я не видел, кто это был, — сказал я, а потом медленно добавил, глядя на него в упор, — но у меня есть некоторые соображения на этот счет.

Я не смог бы объяснить его реакцию: он побледнел, но я не знал, было это чувство вины или удивление.

— Вы что-то видели? — спросил он.

— Всего лишь мелькнувшая перед моими глазами картина. Я не могу сказать наверняка, но у меня есть неплохая догадка.

— Кто, как вы думаете, это был? — Он присел на край кресла, часто и хрипло дыша.

— Не могу вам сказать, — ответил я, наблюдая за его реакцией, но не заметил ничего, кроме возбуждения.

— Будьте осторожны, — наконец сказал он. — Будьте осторожны, общаясь с полицией. Последствия могут быть очень серьезными.

— Я знаю, что я собираюсь делать, — сказал я, не теряя уверенности.

— Я тоже на это надеюсь. Кстати, сенатор с вами говорил о своих семейных делах?

— Нет, почти нет; немного говорил про Элен, так как считал, что я собираюсь на ней жениться, но я быстро все разъяснил.

— А предвыборная кампания? Он говорил о ней? Насчет того, что вы будете тесно с ним сотрудничать?

— Ни слова; только общий разговор.

— Очень жаль, — загадочно протянул он и поднялся.

Я тут же остановил его вопросом в лоб:

— Кто убил сенатора?

— Помрой, — сказал Руфус Холлистер, пожелал мне доброй ночи и вышел из комнаты.

Я медленно раздевался, раздумывая над его словами. Холлистер поставил меня в затруднительное положение: я не мог бы сказать почему, но у меня было не просто слабое подозрение, что в конце концов он может оказаться убийцей. Приходил он ко мне явно, с тем чтобы попытаться выяснить, видел ли я, кто столкнул меня с лестницы. Возможно, это сделал именно он; да и убийство тоже мог совершить. Все это ставило меня в тупик. Я запер дверь и оставил ключ в замочной скважине — я явно нервничал.

Потом, надев пижаму, я снова присел к столу и лениво застучал по клавишам. Помрой, Ленгдон, мисс Прюитт, миссис Роудс, Элен, миссис Помрой…

В этот момент раздался стук в дверь. Я включил верхний свет (уж если мне суждено быть убитым, то я бы предпочел, чтобы это произошло при полном освещении), потом отпер дверь и медленно открыл ее. К моему удивлению, в дверях стояла дама в голубом шелковом пеньюаре.

— Можно войти? — тихо спросила Камилла Помрой.

Я растерянно кивнул и запер за ней дверь. Она в нерешительности остановилась в центре комнаты, словно не зная, что делать дальше.

— Присаживайтесь, — сказал я, стараясь держаться как можно непринужденнее, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах. Она неуверенно прошла к креслу, которое только что освободил Руфус Холлистер. Когда она села, я устроился напротив. Она чувствовала себя так же неловко, как и я.

— Никак не могу заснуть, — сказала она наконец с нервным смешком.

— Я тоже.

Мы растерянно посмотрели друг на друга. И я удивленно отметил, насколько она мила… и что она еще не ложилась — ее макияж и прическа были в полном порядке.

— Вы можете подумать, что с моей стороны просто ужасно появиться среди ночи подобным образом, — торопливо сказала она.

— Ну, почему же… вовсе нет.

— Я должна была с кем-то поговорить.

«Действительно, — подумал я, — в ее голосе слышится отчаяние». У меня невольно возникла мысль, должен ли я высказать вслух предположение, что среди ночи самым подходящим человеком для этого был бы ее муж. Однако она догадалась, о чем я думаю.

— Он спит. Он выпил снотворное… Причем очень сильное… иногда с ним это бывает. — Она почти рыдала, и я подумал, не предложить ли ей чего-нибудь успокоительного. Но тут она взяла себя в руки и сказала, показывая на лампу, горевшую у нас над головой: — Выключите этот свет! Женщины, когда плачут, не любят, чтобы на них падал слишком яркий свет.

Попытка перевести разговор в фривольное русло была довольно неуклюжей, но я выключил лампу. В теплом свете единственной оставшейся она выглядела гораздо лучше… и, разумеется, то обстоятельство, что она стала выглядеть лучше, едва ли помогало разрядить обстановку.

— Спасибо, — пробормотала Камилла и плотнее запахнула у горла халат, что только подчеркнуло красивую линию груди. Интересно, специально она это сделала или нет?

— Я должна была с кем-то поговорить, — повторила она.

Я весело посмотрел на нее, как доктора из рекламных роликов, готовые немедленно высказаться по поводу дурного запаха изо рта или страхования жизни.

— Обо всем, — добавила она.

— О завещании?

— Да, — она благодарно взглянула на меня, обрадованная тем, что я сделал шаг навстречу. — Завтра об этом узнают все, — сказала она с несколько неискренним преувеличением, что заставило меня подумать, что за миллион долларов можно быть чертовски безразличным, узнают все или нет.

— Теперь вы уже ничего не сможете поделать, — успокаивал я.

— Если бы дело было только в этом! — Она все еще продолжала держать руку возле горла, как делают плохие актрисы, изображая кульминацию.

— Люди быстро все забудут, — сказал я.

— Только не в Талисман-сити, — возразила она. Потом, снова собравшись, уже мягче добавила: — Там столько недоброжелателей…

Это я проглотил молча: если подумать, то она была права.

— Со стороны Ли… моего отца… не здорово было поступить подобным образом.

— Вы хотите сказать… оказаться вашим отцом? — Я сделал вид, что ничего не понимаю.

— Нет, я имею в виду, что он сообщил всем о моем… позоре.

— Ах, — что еще я мог сказать?

— Я просто не могу представить, зачем он это сделал…

— Возможно, у него не было другого способа оставить вам деньги?

Ответа у нее не оказалось, и она снова повторила, как все это ужасно.

— А что обо всем этом думает ваш муж?

Она вздохнула.

— Он знал раньше… о вас и о сенаторе?

— Да. Он узнал примерно год назад.

— А о завещании… о нем он тоже знал?

Она закрыла глаза, словно от нестерпимой боли. Потом тихо сказала:

— Да, думаю, он знал о завещании. Думаю, губернатор ему сказал.

— Но вам об этом никогда не говорили?

Она немного поколебалась.

— Нет, не совсем. Пожалуй, я знала, но мне никогда не говорили.

Я подумал, в этом есть что-то новое. Постепенно кое-что начинало вырисовываться.

— Мой муж предпочитал не говорить об этом… да и я тоже. Это была одна из тех тем, которую мы старались не касаться. Что это? — Она замолчала и покосилась в сторону двери.

Чуть нервничая в ожидании увидеть рассерженного мужа, я приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В холле было пусто.

— Это просто ветер, — сказал я, оборачиваясь. Она стояла прямо у меня за спиной… так близко, что я отчетливо ощущал запах ее духов.

— Я боюсь, — шепнула она и на этот раз уже не играла.

Я вернулся в комнату, думая, что она сделает то же самое, но она осталась в дверях. Тогда я обнял ее и увлек к постели. Под голубым шелковым халатом на ней ничего не было, тело ее оказалось молодым и страстным, гладким и упругим, бедра — широкими и твердыми, а соски крепко прижались к моей груди, обжигая ее сквозь пижаму.

«Она в этом деле не новичок», — подумал я в тот момент, когда она ловким движением развязала пояс моих пижамных брюк и они упали на пол рядом с ее скомканным халатом. Потом она страстно прижалась ко мне и какой-то миг мы раскачивались возле кровати, сжимая друг друга в объятиях. Потом рухнули поперек постели.

Прошел час.

Я взглянул на роскошное тело, раскинувшееся на постели; глаза ее были закрыты, дышала она глубоко и спокойно.

— Уже поздно, — тихо сказал я.

Она сонно улыбнулась и открыла глаза.

— Мне давно не было так хорошо…

— Мне тоже, — нервно солгал я; мне не поправилась мысль о том, что мною можно воспользоваться как снотворным.

Камилла села в постели, опершись на локоть, и отбросила волосы назад. Она явно гордилась своим телом и устроилась так, чтобы выглядеть как герцогиня Альба.

— Черт, что скажет мой муж?

— Надеюсь, я этого никогда не узнаю, — искренне сказал я.

Она томно улыбнулась.

— Он никогда не узнает.

— Снотворное — великое дело.

— Я не часто этим занимаюсь, — резко перебила она.

— Я этого и не говорил.

— Я хочу сказать… ну, я не так неразборчива в интимных связях, вот и все… Одним словом, я не такая, как Элен.

Ее слова вызвали у меня раздражение, чувство, что не ей говорить об Элен подобным образом: все, что она знала, — что мы могли быть на самом деле помолвлены.

— Элен не так уж плоха, — заметил я, натягивая пижаму. Потом протянул ей халат. — Вы же не хотите простудиться, верно?

Она довольно неохотно скользнула в голубой шелк и сказала с широкой, хотя и неискренней улыбкой:

— Я люблю Элен. Но вы должны согласиться, что законы для нее не писаны.

Я чуть было не сказал, что тут они просто как сестры, когда мне пришло в голову, что это было бы бестактностью: ведь они и в самом деле сестры.

Камилла попросила сигарету, и я ее угостил.

— Скажите, — спросила она, выдыхая голубой дым, — как вы думаете, сколько времени понадобится полиции, чтобы покончить с этим делом?

— Не имею представления.

— Но вы же работаете с лейтенантом Уинтерсом, верно?

Она оказалась достаточно проницательной.

— Откуда вы знаете?

— Догадаться не так уж трудно. Просто я услышала обрывок телефонного разговора, который вы вели с какой-то газетой в Нью-Йорке, — сообщила она совершенно спокойно.

— Так вы подслушивали!

Она рассмеялась.

— Это получилось нечаянно, поверьте мне. Я хотела позвонить знакомому адвокату… а вы как раз оказались на линии, вот и все.

— Не имею ни малейшего представления, — повторил я. — Я имею в виду убийство… и сколько времени понадобится полиции, чтобы кого-нибудь арестовать.

— Надеюсь, это произойдет достаточно скоро, — сказала она с неожиданной горячностью.

— Мы все на это надеемся.

Она собралась что-то сказать… но промолчала. Вместо этого она спросила меня о происшествии на лестничной площадке, и я повторил, что никого не видел. Она была явно разочарована.

— Думаю, там было очень темно.

Я кивнул.

— Слишком темно.

Она поднялась и принялась перед зеркалом приводить в порядок волосы. Я остановился за ее спиной, делая вид, что тоже причесываюсь. В зеркале я видел ее отражение; она была очень бледна, большие темные немного странные глаза смотрели прямо на меня. Я вздрогнул и вспомнил истории про вампиров, которые доводилось читать в детстве.

Неожиданно она обернулась; ее лицо оказалось совсем близко к моему. Глаза в слабом свете лампы сверкали.

— Вы должны мне помочь, — сказала она, и в ее голосе послышалось странное напряжение.

— Помочь?

— Он будет пытаться убить меня… Я в этом уверена. Точно так же, как он убил моего отца.

— Кто? Кто убил вашего отца? Кто будет пытаться убить вас?

— Мой муж, — прошептала она. И исчезла.