Собрание речей

К Демонику

Во многом, Демоник, мы можем обнаружить, как сильно отличаются друг от друга настроения порядочных людей и помыслы дурных, но наибольшее различие между ними проявляется в общениях с другими: одни чтут друзей, только когда они присутствуют, другие же любят их и тогда, когда они находятся далеко. Привязанности дурных разрушает короткое время, тогда как дружбу порядочных не могла бы стереть и целая вечность. Так вот, считая, что стремящимся к славе и претендующим на то, чтобы называться воспитанными людьми, пристало быть подражателями порядочных, а не дурных, я отправил тебе в качестве дара вот эту речь — как свидетельство любви к вам, как знак привязанности к Гиппонику, ибо детям надлежит наследовать как имущество, так и дружеские отношения своих отцов. К тому же я вижу, что и судьба нам содействует, и настоящий момент благоприятствует: ибо ты стремишься получить образование, а я берусь воспитывать других; к тому же тебе сейчас самое время заняться философией[104], а я обучаю тех, кто ею занимается. Конечно, люди, которые составляют речи, обращенные с увещаниями к собственным друзьям, предпринимают хорошее дело, однако они занимаются еще не самым главным в философии. Напротив, все, кто обучает молодых людей не приемам, благодаря которым они смогут выработать мастерство в речах, а способу приобрести репутацию людей порядочных по своему нравственному облику, — эти приносят слушателям несравненно большую пользу, чем первые: те призывают только к занятию красноречием, эти же исправляют их характер.

Вот почему мы занялись не изысканием призывов, а записью наставлений, намереваясь посоветовать тебе, к чему следует стремиться молодым людям, от каких дел воздерживаться, с какими людьми общаться и как вообще устроить свою жизнь. Ведь только те, кто прошел свой жизненный путь таким образом, — только они и смогли по-настоящему достичь добродетели — достояния, величественнее и прочнее которого нет ничего на свете. Ведь красоту или время стирает, или болезнь иссушает; богатство служит скорее низости, чем благородству, предоставляя возможность быть нерадивым и призывая юношей к удовольствиям; сила также всегда приносила пользу вместе с разумом, тогда как без него она скорее вредила тем, кто ею обладал: тела упражняющихся она украшала, но зато мешала заботе о душе. Обладание же добродетелью, когда она развивается закономерно, вместе с духовными силами, — единственное, что не покидает человека даже в старости. Оно лучше богатства и полезнее знатности, ибо оно делает возможным то, что невозможно для других, и дает силы на перенесение того, что внушает страх массе людей, с порицанием заставляет относиться к бездействию и с похвалою — · к труду. В этом легко убедиться на примере подвигов Геракла и трудов Тезея, на чьи дела нравственная доблесть наложила такой отпечаток доброй славы, что никакое время не сможет привести к забвению содеянного ими.

Впрочем, если ты вспомнишь о нравственных правилах своего отца, то ты тоже будешь иметь близкий и прекрасный пример того, о чем я говорю тебе. Ведь твой отец провел жизнь не пренебрегая добродетелью и не предаваясь беспечности; нет, он тело свое закалял трудами, душою же отважно противостоял опасности. К богатству он не пылал чрезмерной любовью, но вкушал от имеющихся благ как человек, которому все равно суждено умереть, заботился же о своем достоянии, как если бы рассчитывал на бессмертие. Он отнюдь не придерживался низменных правил в своей жизни: умел ценить красоту, был щедрым и общительным с друзьями, При этом тех, кто радел о его интересах, он ценил больше, чем кровных родственников, ибо он считал, что в делах дружбы природные симпатии гораздо важнее, чем закон, характер — чем происхождение, свободный выбор — чем принуждение. Нам не хватило бы никакого времени, если бы мы стали перечислять все его поступки. Подробное описание их мы дадим как-нибудь в другой раз[105], а пока мы представили в общих чертах характер Гиппоника, который ты должен взять за образец в своей жизни, положив для себя законом его образ поведения, став подражателем и ревнителем отцовской добродетели. Ведь будет стыдно, если в противоположность художникам, которые стремятся воспроизвести прекрасный облик живых существ, дети не станут подражать хорошим родителям. Знай, что никому из атлетов не следует так готовиться к встрече с противниками, как надлежит тебе заботиться о том, чтобы в поступках своих оказаться достойным соперником своего отца. Однако невозможно проникнуться такого рода мыслями тому, кто не наслушался множества полезных советов. Ведь от природы устроено так, что тела развиваются соответствующими возрасту трудами, души же серьезными речами. Вот почему я постараюсь кратко показать тебе, благодаря каким поступкам ты сможешь, по моему мнению, более всего успеть в добродетели и приобрести добрую славу у всех людей.

Прежде всего будь благочестивым во всем, что касается богов, не только совершая жертвоприношения, но и соблюдая клятвы, ибо одно есть признак материального достатка, другое же — свидетельство духовного благородства. Почитай божество всегда, особенно же вместе со всеми гражданами: таким образом люди увидят, что ты и богам приносишь жертвы и законы соблюдаешь. Будь по отношению к родителям таким, какими ты хотел бы видеть по отношению к себе собственных детей. Занимайся не теми физическими упражнениями, которые развивают силу, а теми, которые способствуют здоровью. Желаемого результата ты достигнешь, если будешь прекращать занятия, оставаясь в состоянии еще заниматься. Ни смеха не терпи неумеренного, ни слова не одобряй сказанного дерзко: одно — глупо, другое же — безрассудно. Что делать постыдно, то, считай, и говорить нехорошо. Приучайся быть не угрюмым, а сосредоточенным, ибо угрюмость создаст тебе репутацию надменного человека, сосредоточенность же — рассудительного. Верь, что более всего тебе к лицу — стыдливость, справедливость и скромность, ибо считается, что все это украшает нравственный облик молодого человека. Никогда не надейся остаться незамеченным, совершив какой-либо постыдный поступок; Ведь даже если ты укроешься от других, сам ты все равно будешь сознавать это за собою. Страшись богов, почитай родителей, совестись друзей, повинуйся законам. Ищи удовольствий, согласных с добрым именем, ибо наслаждение, сообразное с понятием о прекрасном, — самое лучшее, не сообразное же — самое худшее. Остерегайся клеветы, даже если она лжива, ибо большинство людей истины не знает, в своих суждениях же следует за молвой. Во всех своих поступках руководствуйся тем соображением, что они не укроются ни от кого. Ведь если даже ты утаишь их в настоящее время, все равно они вскроются позднее. Более всего будешь пользоваться уважением, если будет видно, что ты не делаешь того, что сам стал бы порицать в других. Если будешь любознательным, будешь много знать. Что знаешь, то сохраняй упражнением, а чему не научился, то стремись присоединить к своим знаниям, ибо так же стыдно не поучиться, слушая полезную речь, как не принять от друзей какой-либо подарок. Используй досуг в своей жизни на прилежное слушание речей. Ведь так тебе с легкостью удастся узнать то, чего другие достигли с трудом. Верь, что множество выслушанных наставлений полезнее множества денег. Деньги быстро иссякают, тогда как наставления остаются на всю жизнь, ибо мудрость — единственное из всех достояний, которое бессмертно. Не колеблись совершить большое путешествие ради тех, кто обещает научить чему-либо полезному. Ведь стыдно будет, если в противоположность купцам, которые пересекают столь обширные моря, чтобы увеличить своё состояние, молодые люди не решатся на сухопутные путешествия, чтобы обогатить свой разум.

Будь по характеру приветливым, в речах- любезным. Приветливость проявляется в радушном обращении со встречными, любезность — в дружеской беседе с ними. Будь обходительным со всеми, близкие же отношения устанавливай с лучшими. Так ты не навлечешь на себя вражду одних и завяжешь дружбу о другими. Не веди бесед ни слишком частых с одни ми и теми, ни слишком продолжительных об одном и том же, ибо пресыщение бывает во всем. Упражняй себя добровольными трудами, чтобы при случае быть в состоянии переносить и вынужденные. Чему постыдно покоряться душою, во всем этом вырабатывай твердость характера — в стремлении к прибыли, в проявлениях гнева, в наслаждении, в печали. Ты добьешься этого, если прибылью будешь считать то, что принесет тебе доброе имя, а не то, что создаст тебе богатство; если в гневе ты будешь относиться к провинившимся так же, как ты хотел бы, чтобы и другие относились к тебе в подобном случае; если среди наслаждений ты будешь пом нить, что постыдно человеку, умеющему властвовать над рабами, быть рабом своих удовольствий; если в трудных обстоятельствах ты вспомнишь о неудачах других и напомнишь себе, что ты тоже смертный. Доверенный секрет сохраняй еще больше, чем доверенные деньги: порядочные люди должны вести. себя так, чтобы их поведение являлось лучшей пору кой, чем клятва. Знай, что дурным надлежит не доверять в такой же степени, как честным — доверять. О своих тайнах не рассказывай никому, разве что твои собеседники будут заинтересованы в сохранении тайны не меньше, чем ты сам. На клятву решайся лишь в двух случаях: или себя освобождая от позорного обвинения, или друзей спасая от великой опасности. По поводу же денег не призывай в свидетели никого из богов, даже в подтверждение правды, ибо одним ты покажешься клятвопреступником, другим же — корыстолюбцем.

Никого не делай своим другом, прежде чем не выяснишь, какие отношения у него были с прежними друзьями, ибо ты должен ожидать, что он и по отношению к тебе окажется таким, каким был по отношению к ним. Дружбу завязывай неторопливо, но, раз став чьим-либо другом, старайся остаться им, ибо одинаково зазорно и не иметь друзей вовсе, и часто менять своих товарищей. Не испытывай своих друзей с ущербом для них, но и не оставляй своих товарищей неиспытанными. Ты достигнешь этого, если, не нуждаясь, притворишься нуждающимся. О том, что можно рассказать, сообщай, как о тайне: просчитавшись, ты не получишь никакого вреда; если же твои расчеты оправдаются, ты лучше узнаешь их характер. Проверяй друзей во время жизненных неудач и в совместных опасностях, ибо золото мы испытываем в огне, друзей же распознаем в несчастьях. Лучшие отношения с друзьями у тебя будут в том случае, если ты не станешь дожидаться просьб с их стороны, а сам по собственному побуждению будешь приходить к ним на помощь в нужный момент. Считай одинаково постыдным уступать врагам в причинении зла и отставать от друзей в добрых делах. Из товарищей своих почитай не только тех, кто сокрушается по поводу твоих бед, но и тех, кто не завидует твоим удачам. Ведь многие сочувствуют своим друзьям в их несчастье, в счастье же — завидуют. Вспоминай об отсутствующих друзьях перед присутствующими, чтобы было видно, что ты и ими не пренебрегаешь, когда их нет. В одежде своей стремись к красоте, а не к щегольству. Человеку со вкусом присуще великолепие, щеголю же — фатовство. Высоко цени не чрезмерное приобретение имущества, а надлежащее использование его. Презирай тех, кто ревностно стремится к богатству, не умея пользоваться уже имеющимся состоянием. С такими людьми случается примерно то же самое, как если. бы кто-нибудь приобрел прекрасного коня, не умея хорошо ездить верхом. Старайся относиться к богатству как к ценности и собственности: ценностью оно является для тех, кто умеет им пользоваться, собственностью же — для тех, кто способен приобретать. Дорожи имеющимся состоянием по двум причинам: чтобы быть в состоянии выплатить большой штраф или помочь в беде хорошему другу. Во всем остальном не питай к нему чрезмерной любви, но относись сдержанно. Будь доволен тем, что есть, однако стремись к лучшему. Никого не попрекай неудачей, ибо судьба распоряжается всеми, и будущее не известно. Делай добро хорошим людям, ибо сущий клад — признательность порядочного человека. Делая же добро плохим, испытаешь то же, что случается с людьми, кормящими чужих собак: те все равно лают на людей, дающих им пищу, как на чужих; точно так же негодяи благодетелям своим причиняют обиды все равно, что врагам. К льстецам относись с такой же ненавистью, как к обманщикам: и те и другие, когда им верят, причиняют поверившим зло. Если будешь признавать друзьями лишь тех, кто согласен угождать самому дурному, не будет у тебя в жизни друга, который рискнул бы навлечь на себя ненависть, лишь бы только обратить тебя к лучшему. С теми, кто общается с тобой, будь обходительным, а не надменным. Ведь спесивость тех, кто преисполнен презрения с трудом смогут выносить даже рабы, характер же людей обходительных одинаково приятен всем. Обходительным же ты станешь, если не будешь ни сварливым, ни привередливым, ни упрямым спорщиком; если на гнев близких тебе людей не будешь отвечать сурово, даже если они гневаются несправедливо, а наоборот, будешь уступать им, когда они в запальчивости, обращаясь с упреками лишь тогда, когда они перестанут сердиться; если во время веселья не будешь напускать на себя серьезный вид, а в серьезных делах не станешь предаваться шуткам, ибо неуместное поведение всегда неприятно; если любезность не будешь оказывать с нелюбезным видом, как это случается с большинством людей, когда они оказывают услуги друзьям, но делают это заведомо неохотно; если не будешь ни приставать с порицаниями, поскольку это неприятно, ни донимать упреками, поскольку это раздражает. Пьяных сборищ остерегайся более всего; если же когда-нибудь тебе случится присутствовать на таком собрании, встань и уйди, не дожидаясь опьянения. Ведь когда рассудок затуманится вином, с ним случается то же самое, что с колесницами, потерявшими возничих: как те несутся в беспорядке, лишившись людей, которые ими управляли, так и душа часто сбивается с правильного пути, когда рассудок помутится. Стремись к бессмертию величием своей души; не забывай, однако, о смертных делах, надлежащим образом используя имеющиеся блага. Будь уверен, что воспитание является тем большим благом по сравнению с невоспитанностью, что в отличие от других пороков, которым все могут предаваться с выгодою для себя, этот один всегда таит в себе наказание для тех, кому он присущ. Ибо часто, задев кого- нибудь словами, люди расплачивались за это делами. С кем хочешь подружиться, о тех отзывайся с похвалою перед людьми, которые могут передать о твоих словах. Ведь похвала — начало дружбы, поношение же — вражды.

Принимая решение, суди о будущем на примере прошедшего, ибо неизвестное быстрее всего распознается по известному. Обдумывай решения медленно, приводи их в исполнение быстро. Знай, что самое лучшее — это от богов удостоиться удачи, а самим обладать рассудительностью. О чем стыдишься сказать откровенно, но хочешь посоветоваться с друзьями, об этом говори, как будто о делах постороннего человека: так ты и мнение друзей узнаешь, и себя не выдашь. Если намерен посоветоваться с кем-нибудь по поводу своих дел, посмотри сначала, как этот человек управился с собственными, ибо всякий, кто плохо позаботился о своих делах, никогда не придумает ничего хорошего для других. Более всего ты будешь побужден хорошо обдумывать свои решения, если посмотришь на несчастья, проистекающие от необдуманности. Ведь и о здоровье мы более всего начинаем заботиться тогда, когда вспомним о неприятностях, проистекающих от болезней. Подражай нравам царей и следуй их поступкам: так ты создашь себе репутацию сторонника и ревнителя царской власти. В результате ты приобретешь большее уважение народа и более прочную благосклонность царей. Повинуйся царским законам, однако самым сильным законом считай царскую волю. Ведь точно так же, как гражданин демократического государства должен относиться с почтением к народной массе, так и живущий при монархии должен почитать царя. Будучи поставлен на какую-нибудь должность, не привлекай к управлению дурных людей: за все, в чем они провинятся, ответственность возложат на тебя. С общественных постов уходи не обогатившись, а прославившись, Ведь похвала, заслуженная у народа, лучше богатства. Не выступай ни в поддержку, ни в защиту никакого дурного дела, иначе сочтут, что ты сам тоже занимаешься такими же делами, какие совершают те, кому ты станешь помогать. Развивай в себе способности добиться большего, живи же, довольствуясь равным, чтобы считали, что ты стремишься к справедливости не из-за собственной слабости, а в силу присущей тебе порядочности. Предпочитай честную бедность нечестно нажитым деньгам. Ведь справедливость много лучше богатства: одно приносит человеку пользу только при жизни, другое же создает славу и после смерти. Деньги могут доставаться и негодяям, тогда как справедливость никак не может быть достоянием дурных. Не завидуй тем, кто добивается выгоды нечестным путем; напротив, почитай таких, кто терпит ущерб, оставаясь верным справедливости. Ведь люди справедливые, если даже ни в чем другом и не добиваются большего по сравнению с нечестными, то все-таки превосходят их надеждами на будущее вознаграждение за свою добропорядочность. Заботься обо всем необходимом в жизни, но более всего развивай свой разум. Великое в малом — вот что такое хороший ум в теле человека. Приучай тело к труду, а душу —. к размышлениям, чтобы с помощью одного быть в состоянии совершить намеченное, посредством же другого уметь предвидеть полезное. О чем бы тебе ни предстояло говорить, сначала обдумай это в душе. Ведь у многих язык опережает мысль. Вступай в разговор только в двух случаях: когда речь идет о предмете, тебе хорошо знакомом, или когда вынуждает говорить необходимость. Только в этих случаях речь предпочтительнее молчания, во всем остальном всегда лучше молчать, чем говорить.

Держись того мнения, что ничто человеческое не прочно: так ты не будешь ни удачам слишком радоваться, ни в несчастьях слишком печалиться. Радуйся выпадающему счастью, в меру огорчайся по поводу случающихся бед, но ни в том, ни в другом случае не проявляй своих чувств перед другими, ибо нелепо — имущество прятать в домах, мысли же свои держать нараспашку. Более остерегайся порицания, чем опасности, ибо для дурных должно быть страшно расстаться с жизнью, а для порядочных — жить в бесславии. Старайся по возможности оградить, свою жизнь от всякого риска, однако, если когда-нибудь тебе случится подвергнуться опасности, не ищи спасения на войне в ущерб доброй славе и хорошему имени. Ведь судьба всех осудила на смерть, однако лишь достойным людям природа предоставила право умереть с честью.

И не удивляйся, если многое из сказанного мною не подходит сейчас для твоего возраста. Ведь от меня это тоже не укрылось, однако я предпочел все же одновременно дать тебе совет относительно нынешней жизни и оставить наставление на будущее. Ведь возможность употребить все это ты найдешь легко, а вот доброжелательного советчика обрести будет трудно. Поэтому, чтобы ты не искал в будущем советов у другого, но черпал их отсюда, как из сокровищницы, я решил, что не следует пропускать ни одного наставления, которое я могу тебе дать.

Я буду очень признателен богам, если не ошибусь во мнении, которое у меня сложилось о тебе. Ведь мы легко можем убедиться, что люди в большинстве своем как в пище скорее радуются приятному, чем полезному, так и в дружбе чаще сближаются с соучастниками своих прегрешений, нежели с теми, кто наставляет их на путь истины. Напротив, ты, как я полагаю, придерживаешься противоположных взглядов. Я заключаю об этом по твоему прилежанию во время предшествующего обучения. Ведь тот, кто предписывает себе всегда поступать наилучшим образом, тот, естественно, и среди других людей будет почитать таких, которые призывают к добродетели. Более всего ты проникнешься стремлением к прекрасным делам, если убедишься, что и удовольствия настоящие мы получаем в сущности лишь от них. Ведь при легкомысленном и распущенном образе жизни сразу же за удовольствиям^ следуют разочарования, тогда как ревностное стремление к добродетели и к скромности в жизни всегда приносит с собой наслаждение чистое и постоянное. В первом случае насладившись сначала, затем испытывают разочарования; здесь же после огорчений мы получаем удовольствия. Между тем во всех делах мы не так вспоминаем о начале, как ощущаем конец. Ибо большую часть своих поступков в жизни мы совершаем не из-за самих этих дел, но ради возможного результата. Заметь также, что негодным людям позволено поступать как угодно, ибо они с самого начала делают это своим жизненным правилом. Напротив, людям достойным нельзя не заботиться о добродетели: иначе они навлекут на себя со всех сторон упреки. Ведь всем внушают ненависть не столько те, кто совершает прегрешения, сколько те, кто претендует на высокие моральные качества, а на самом деле ничем не отличается от самых заурядных людей. И это естественно. Ведь если мы презираем тех, кто обманывает только словом, то уж, конечно, мы назовем негодными таких, у которых вся жизнь — сплошное надувательство. Мы имеем все основания считать, что такие люди не только поступают предосудительно по отношению к себе самим, но и обманывают судьбу. Ведь она предоставила им богатство, почет, друзей, а они оказались недостойными дарованного им счастья. Если только позволено смертному истолковать волю богов, то я думаю, что и они тоже показали, в особенности на примере ближайших им людей, как они относятся к дурным и как — к хорошим. Так, Зевс, произведя на свет Геракла и Тантала, согласно мифам, в правдивость которых верят все, одного из них за его доблесть сделал бессмертным, другого же за его злодейство покарал величайшими карами. Помня об этих примерах, ты должен стремиться к нравственному совершенству и не только быть верным моим наставлениям, но и изучать лучшие творения поэтов и читать, если есть какие-либо полезные высказывания у других софистов. Мы видим, как пчела садится на все цветы и с каждого из них собирает самое лучшее; точно так же всякий, кто хочет стать воспитанным человеком, не должен оставлять неиспробованным буквально ничего, но отовсюду обязан добывать для себя полезное. Ибо даже при таком старании человек лишь с трудом может одолеть свои природные недостатки.

К Никоклу

Люди, Никокл, имеющие обыкновение привозить вам, царям., одежду, изделия из меди или золота или какие-либо другие вещи такого же рода, которых у них самих недостаточно, а у вас в избытке, явно занимаются, как мне представляется, не подношением даров, а торговлей, причем они продают свои подарки гораздо искуснее, чем обычные лавочники — товары. Я подумал поэтому, что самым лучшим подарком, самым полезным и наиболее подходящим: для меня — поднести, а для тебя — принять, было бы, если бы я смог указать тебе, к каким делам ты должен стремиться и от каких воздерживаться, чтобы лучше всего управлять и своим городом, и всем царством. В самом деле, на простых людей может оказывать благотворное влияние множество обстоятельств: во-первых, невозможность проводить свои дни в роскоши и необходимость ежедневно заботиться о средствах к жизни; затем различные законы, в соответствии с которыми они живут в своих государствах, а также свобода речи и возможность открыто: друзьям — порицать, а врагам — нападать на ошибки других; кроме этого, некоторые из древних поэтов также оставили наставления, как надо жить[106], так что благодаря всему этому простые люди, естественно, располагают возможностями для своего совершенствования. У тиранов же ничего подобного нет: люди, о чьем воспитании следовало бы заботиться больше всего, как только придут к власти, оказываются навсегда лишенными каких бы то ни было наставлений. Ведь большинство людей не имеет к ним доступа, а те, кто общается с ними, стремятся во всем им угодить. И вот, становясь обладателями огромных богатств и неограниченной власти, они пользуются этими возможностями так нехорошо, что многие начинают сомневаться по поводу того, чья жизнь заслуживает предпочтения: людей простых, но порядочных, или тиранов. Действительно, когда люди смотрят на почести, богатства, могущество, то все считают обладателей единоличной власти чуть ли не равными богам; когда же они подумают о страхе и опасностях и, перебирая прошлое, увидят, что одни тираны были убиты теми, от кого менее всего этого можно было ожидать, другие сами были вынуждены причинять зло близким, а третьих постигли оба эти несчастья, тогда все начинают думать, что лучше самое скромное существование, чем власть над всей Азией, если она сопряжена с такими невзгодами. Причиной такого несоответствия и путаницы во взглядах является то, что царскую власть, как и жречество, считают делом, доступным для любого человека, а между тем из всех человеческих занятий это — самое сложное, требующее наибольшей предусмотрительности.

Советовать по каждому отдельному поводу, как лучше всего можно было бы управиться с тем или иным делом, чтобы и успех обеспечить, и неудачи избежать, — это обязанность тех, кто будет всегда находиться рядом с тобой; я же постараюсь рассказать тебе о принципах поведения в Целом, о том, что следует иметь в виду и чем надо заниматься. Конечно, будет ли этот труд, предназначенный в подарок тебе, по свершении своем достоин поставленной задачи — об этом трудно судить с самого начала. Ведь многие стихотворные произведения, равно как и сочинения в прозе, будучи еще в замыслах составителей, подавали большие надежды, законченные же и показанные публике не оправдывали ожиданий. Как бы там ни было, само это начинание прекрасно: исследовать то, что было упущено другими, и дать надлежащие установления для монархического правления. Действительно, тот, кто занимается воспитанием простых людей, приносит пользу только им одним, тогда как человек, умеющий обратить к добродетели властителей народа, окажет услугу и тем, и другим — и повелителям, и их подданным: для одних он сделает более безопасным их правление, для других-более мягкими государственные порядки.

Итак, сначала надо выяснить, что составляет долг людей, обладающих царской властью. Ведь если мы в целом сумеем правильно схватить существо этого дела, то, опираясь на это, мы лучше сможем рассуждать и о частностях. Все, конечно, согласятся с тем, что цари обязаны избавлять свое государство от несчастий, охранять его благополучие и добиваться того, чтобы оно из малого стало великим, ибо все прочие дела, происходящие каждодневно, следует выполнять ради этой цели. При этом совершенно ясно, что людям, претендующим на такое могущество и преследующим столь великие цели, не следует быть беспечными и нерадивыми; они должны всячески заботиться о том, чтобы превзойти своим разумом других, ибо известно, что успех правления царей зависит от того, сколь совершенен будет их разум. Поэтому никому из атлетов не нужно так развивать свое тело, Как царям — свою душу. Ведь вообще на всех празднествах не устанавливается даже части тех наград, за которые вы боретесь каждый день. Помня об этом, ты должен приложить все усилия к тому, чтобы настолько же отличаться от прочих людей добродетелью, насколько ты превосходишь их своим положением. Не думай, что усердие полезно лишь в прочих делах, а для морального и умственного совершенствования оно не имеет никакой силы. Не осуждай человечество на такое несчастье: не думай, что в то время как для животных мы нашли различные средства, с помощью которых можно укротить и улучшить их нрав, самим себе мы ничем не сможем помочь в достижении добродетели. Наоборот, проникнись убеждением, что и воспитание и усердие в огромной степени могут помочь совершенствованию нашей природы. Сближайся с людьми самыми разумными из твоего окружения, приглашай таких же со стороны, кого только сможешь. Знай, что тебе не должен остаться неизвестным ни один из знаменитых поэтов или софистов; будь слушателем одних, учеником других, готовь себя к тому, чтобы стать судьей менее знающих и соперником более сведущих. Посредством такой подготовки ты скорее всего станешь таким, каким, по нашему мнению, должен быть всякий, кто намерен царствовать правильно и управлять государством как следует. Более же всего ты поощришь себя к этому, если проникнешься убеждением, что скверно, когда худшие правят лучшими, а неразумные распоряжаются умными. Ведь чем сильнее ты будешь презирать чужую глупость, тем больше будешь развивать собственный разум.

Итак, тем, кто намерен достигнуть надлежащей цели, следует начинать с этого, но, кроме того, они должны относиться благожелательно к людям и любить свой город. Ведь невозможно как следует управлять ни лошадьми, ни собаками, ни людьми, ни кем-либо другим, если не относиться с любовью к тому, кого приходится опекать. Заботься о народе и ставь выше всего, чтобы твое правление было ему угодно. Знай, что из всех форм правления — и олигархических, и всяких иных, — те дольше других сохраняются, которые лучше всего заботятся о народе. Ты сможешь отлично управлять народом, если не будешь позволять бесчинствовать толпе и не станешь спускать бесчинства над нею другим, если, напротив того, будешь следить, чтобы лучшие жили в почете, а прочие ни в чем не терпели обиды. Это первый и самый важный принцип хорошего правления. Из установлений и обычаев отменяй или изменяй такие, которые существуют без всякой пользы. Всеми силами старайся изыскать лучшие установления; в противном случае заимствуй то, что есть правильного у других. Ищи для своего государства законы в целом справедливые и полезные, согласные между собой, такие, при которых у граждан возникает менее всего споров, а их разрешение становится наиболее быстрым, ибо именно такие качества и должны быть присущи хорошим установлениям. Старайся сделать для своих граждан труд прибыльным, а тяжбы — убыточными, с тем чтобы этих последних они избегали, а к труду относились с большим рвением. Выноси решения по поводу их споров между собой нелицеприятные и не противоречащие друг другу; всегда суди одинаково об одном и том же, ибо прилично и полезно, чтобы мнение царей о справедливости оставалось неизменным так же, как хорошо установленные законы. Управляй городом так же, как отцовским хозяйством: с блеском и царственной пышностью при возведении сооружений, со строгостью при взимании налогов, чтобы одновременно и имя свое прославить, и средствами располагать достаточными. Великолепие проявляй не в каких-либо дорогостоящих и преходящих затеях, а в том, о чем уже было сказано, равно как в красивых приобретениях и в благодеяниях друзьям, ибо такого рода издержки и тебе самому будут полезны и потомкам останутся более ценным достоянием, чем потраченные при этом деньги.

Во всем, что касается богов, поступай так, как указали предки; учти, однако, что лучшим приношением и величайшим служением богам будет, если ты выкажешь себя наиболее достойным и справедливым человеком, ибо можно ожидать, что именно такие люди, а не те, кто приносит ^множество жертв, заслужат у богов какой-либо милости. Назначай на почетные должности самых близких тебе людей, истинным же доверием почитай самых преданных. Наиболее надежной охраной для себя считай доблесть друзей, преданность граждан и собственный разум. С их помощью скорее всего можно и приобрести тираническую власть, и удержать ее. Заботься о личном имуществе граждан; имей в виду, что все их траты расточают, а все их приобретения увеличивают твое собственное состояние. Ведь все, что принадлежит населению города, составляет собственность того, кто правильно в нем царствует. Всегда старайся показать, что ты более всего ценишь правду, чтобы твои слова внушали больше доверия, чем клятвы других. Для всех чужеземцев сделай свой город надежным пристанищем и справедливым участником деловых соглашений, более же всего цени из приезжающих не тех, кто везет тебе дары, а тех, кто сам хочет удостоиться их от тебя, ибо почитая таких людей, ты больше прославишься и среди других. Искорени всякий страх из умов граждан и не стремись к тому, чтобы были объяты ужасом те, кто ни в чем не виновен. Ведь как ты других сумеешь расположить к себе, так ты и сам будешь относиться к ним. Не делай ничего в гневе, однако делай вид, что ты раздражен, когда тебе это удобно; Будь в глазах людей и грозным — благодаря умению все замечать, и снисходительным — вследствие обыкновения наказывать мягче, чем того требует проступок.

Доказывай свою способность к управлению не суровостью и не жестокостью наказаний, а стремлением всех — превзойти своей мудростью, так, чтобы люди считали, что об их благополучии ты сумеешь позаботиться лучше, чем они сами. Своими знаниями и подготовкой покажи, что ты можешь воевать, а своим отказом от каких бы то ни было несправедливых притязаний — что ты склонен к миру. Так относись к более слабым государствам, как ты хотел бы, чтобы более сильные относились к тебе. В спор вступай не по любому поводу, а лишь из-за того, что в случае победы принесет тебе пользу. Никчемными считай не тех, кто с пользой готов уступить, а тех, кто с ущербом для себя стремится выиграть. Верь, что величие духа присуще не тем, кто берется за дела не по своим силам, а тем, кто стремится к прекрасному и способен завершить любое свое начинание. Подражай не тем, кто распространил свою власть на множество новых владений, а тем, кто лучше всего управился с уже имеющимися. Имей в виду, что полного счастья ты достигнешь не в том случае, если со страхом, опасностью и насилием будешь повелевать всеми людьми, а если, оставаясь таким, каким следует, и действуя так же, как теперь, будешь стремиться к умеренным целям и всегда достигать их.

Своими друзьями делай не всех желающих, а лишь близких тебе по характеру, и не тех, с кем ты сможешь очень приятно провести время, а тех, чья помощь будет наиболее полезна для управления государством. Тщательной проверке подвергай людей, которые тебя окружают, ибо ты должен знать, что все, кто не имеет к тебе доступа, будут судить о тебе по поведению твоих приближенных. При выборе людей для руководства делами, которые совершаются без твоего участия, не упускай из виду, что ответственность за любые их поступки все равно падет на тебя. Верными считай не тех, кто одобряет все, что бы ты ни говорил или ни делал, а тех, кто порицает тебя за ошибки. Предоставь свободу открыто высказывать свои мысли людям рассудительным, чтобы в случае затруднений иметь помощников, готовых помочь тебе советом. Различай хитрых льстецов и преданных слуг с тем, чтобы плуты не пользовались преимуществом перед честными. Прислушивайся к высказываниям людей друг о друге и старайся понять одновременно и говорящих, что они за люди, и тех, о ком они говорят. Лживых клеветников карай теми же наказаниями, как и преступников.

Властвуй над собою ничуть не меньше, чем над другими; считай, что самое высокое проявление царственных качеств состоит в том, чтобы не быть рабом никаких удовольствий, а напротив, управлять своими страстями еще больше, чем гражданами… Не завязывай никаких знакомств наобум или без расчета, но приучи себя находить удовольствие в беседах, из которых и сам почерпнешь полезное, и другим дашь повод судить о тебе лучше. Не проявляй тщеславия в том, что вполне доступно и дурным; лучше гордись добродетелью, которая никак не может быть достоянием негодных. Знай, что проявления уважения бывают подлинными не тогда, когда они выказываются публично и под влиянием страха, а когда люди, находясь у себя дома, больше восхищаются твоими решениями, чем удачей. Старайся скрыть, если тебе случится увлечься каким-либо вздором; наоборот, выставляй напоказ свое рвение в серьезном и значительном деле. Не думай, что всем прочим следует жить благопристойно, а царям позволено предаваться беспутству; лучше сделай собственную скромность примером для других, памятуя о том, что нравственный облик всего государства всегда схож с характером правителей. Пусть будет для тебя признаком успешного царствования, если ты увидишь, что, благодаря твоим стараниям, подданные твои все более преуспевают в богатстве и благоразумии. Знай, что более ценно оставить детям хорошую славу, чем большое богатство, ибо одно преходяще, другое же бессмертно. Деньги можно приобрести с помощью славы, славу же не купить за деньги. Деньги бывают и у Никчемных людей, славы же могут достигнуть только выдающиеся. Допускай роскошь в своей одежде и украшениях, но сохраняй суровую простоту, как это подобает царям, во всех других отношениях, чтобы сторонние наблюдатели считали тебя достойным власти, судя по твоему внешнему виду, а близкие придерживались того же мнения, зная о твоих духовных силах. Всегда обдумывай свои слова и поступки, чтобы допускать как можно меньше ошибок. Конечно, самое лучшее — это дождаться наиболее удобного случая, но если в обстоятельствах трудно разобраться, тогда лучше отступить, чем зарваться сверх меры. Ведь разумная мера скорее заключается в недостатке, чем в избытке. Старайся быть вежливым, не теряя, однако, достоинства. Ведь достоинство приличествует положению тирана, вежливость же нужна при общении с людьми. Однако это самое трудное из всех предписаний, ибо ты легко можешь убедиться, что люди, стремящиеся сохранить достоинство, по большей части оказываются холодными, а делающие быть вежливыми производят впечатление приниженных. Следует обладать обоими этими качествами, но при этом избегать присущих каждому из них недостатков. Если ты захочешь основательно овладеть каким-либо предметом, знание которого приличествует царям, то изучай его и на опыте, и а помощью философии[107], ибо занятие философией укажет тебе путь, а практические упражнения дадут силу, чтобы справиться с любым делом.

Наблюдай за всем, что происходит или случается с простыми людьми и с тиранами, ибо если ты будешь держать в памяти события прошлого, то лучше будешь судить о будущем. Ужасно, если в противоположность простым людям, которые подчас идут на гибель, чтобы смертью своей снискать похвалу, цари не будут отваживаться на поступки, которыми они еще при жизни могут прославить свое имя. Стремись к тому, чтобы твои изображения остались скорее напоминанием о твоей доблести, чем воспроизведением твоей внешности. Более всего старайся обеспечить безопасность и себе, и городу; если же придется подвергнуться опасности, предпочитай славную гибель позорному спасению. Во всех делах помни о своей царской власти и заботься о том, чтобы не совершить чего- нибудь недостойного столь высокого положения. Не допускай, чтобы ты погиб со своею смертью: коль скоро ты получил смертное тело, старайся по крайней мере оставить бессмертную память о своей душе. Приучай себя все время рассуждать о хороших поступках, чтобы выработать в себе привычку и думать о том же, о чем говоришь. Что при размышлении покажется тебе наилучшим, то и на деле совершай. Чьей славе завидуешь, тех и поступкам подражай. Что ты хотел бы посоветовать своим детям, тому стремись и сам следовать. Пользуйся этими моими наставлениями или старайся найти лучшие. Мудрыми считай не тех, кто тонко спорит о мелочах, а тех, кто правильно рассуждает о важном; и не таких, которые другим обещают счастье, а сами испытывают массу затруднений, но таких, которые о себе говорят в меру, зато способны управляться с делами и ладить с людьми и не приходят в смущение от превратностей жизни, а умеют хорошо и спокойно переживать и удачи, и неудачи.

И не удивляйся, что я говорю много такого, что ты и сам знаешь. Я не был в неведении относительно этого; напротив, я знал, что из множества людей, живущих на свете, — и простых, и правителей, — одни уже изложили частично эти наблюдения, другие слышали, третьи видели, как их осуществляли на практике, четвертые сами так поступали. Однако в том-то и дело, что в этих речах не следует искать откровений: здесь нельзя сказать ничего неожиданного, невероятного или выходящего за рамки общепризнанного. Наиболее сведущим здесь надо считать того, кто более всего сможет собрать ценностей, рассыпанных в рассуждениях других, и лучше всего расскажет о них. При этом мне было хорошо известно также и то, что назидательные поэмы и сочинения всюду признаются наиболее, полезными, однако слушают их отнюдь не с величайшим удовольствием, а наоборот, испытывают к ним то же чувство, что и к мудрым наставникам, ибо к их тоже хвалят, но сближаться все люди предпочитают с соучастниками своих прегрешений, а не с теми, кто пытается отвратить от них. В качестве доказательства можно было бы сослаться на творения Гесиода, Феогнида и Фокилида. Ведь и о них говорят, что они были лучшими наставниками в жизни людей, однако признавая это на словах, все предпочитают говорить и слушать, всякие глупости, а не изучать их наставления. Кроме того, если бы кто-нибудь собрал из сочинений выдающихся поэтов так называемые гномы[108], над составлением которых они трудились с особым тщанием, то и к ним отношение было бы одинаковое: люди с большим удовольствием стали бы слушать самую дурную комедию, чем эти составленные столь искусно изречения. Впрочем, к чему тратить время на перечисления. Ведь если бы мы захотели взглянуть на природу людей в целом, то обнаружили бы, что большинство из них не находит радости в наиболее здоровой пище, в прекрасных поступках, в превосходных делах, в полезных животных[109], но испытывает удовольствие в том, что совершенно противно пользе, причем воздержными и трудолюбивыми считаются те, кто хоть в чем-то поступает надлежащим образом. Как же можно угодить таким людям, обращаясь к ним с наставлениями, с поучениями или с какими-нибудь полезными советами? Ведь помимо того, о чем я уже сказал, они еще недоброжелательно относятся к рассудительным людям, а простыми и честными считают тех, кто не имеет ума; они так избегают всякой правды, что не знают положения даже собственных дел. Более того, они даже огорчаются, когда им приходится думать о своих делах, и радуются, когда можно посудачить о чужих. Они предпочли бы скорее испытать физическое неудобство, чем поработать головой и подумать о каких-либо полезных вещах. В обществе, как всякий может убедиться, они всегда бранятся, наедине же с собой не размышляют, а предаются мечтаниям. Конечно, я говорю это не о всех, а лишь о тех, кто подвержен этим склонностям. Итак, совершенно очевидно, что всякий, желающий сложить или сочинить что-либо приятное толпе, должен изыскивать не наиболее полезные, а наиболее чудесные темы для своих произведений, ибо люди находят удовольствие в таких рассказах, в созерцании сражений и поединков. Вот почему достойны восхищения и поэмы Гомера, и первые создатели трагедий; подметив природу людей, они умело воспользовались обеими этими формами для своего творчества. Гомер слагал мифы о состязаниях и войнах полубогов, трагики же воплотили эти мифы в спорах и действиях на сцене, так что мы Сталине только слушателями их, но и зрителями. При наличии таких примеров становится совершенно очевидным для всякого, кто хочет привлечь внимание слушателей, что надо оставить советы и наставления и рассказывать лишь о том, что, как он видит, более всего приятно толпе.

Все это я изложил в убеждении, что тебе, — коль скоро ты не один из многих, а тиран над многими, — не пристало держаться мнения, одинакового с другими: ты не должен судить о значении вещей или о рассудительности людей, применяясь к собственным удовольствиям, а обязан оценивать их в соответствии с понятиями о пользе. Недаром специалисты, обучающие философии, расходятся лишь в выборе упражнений, необходимых для совершенствования души: одни утверждают, что их ученики станут рассудительнее, благодаря искусству спорить, другие выдвигают политическое красноречие, третьи — еще что-нибудь, однако все согласны с тем, что человек, получивший хорошее воспитание, должен любым из этих способов показать себя умеющим рассуждать. Итак, оставив в стороне все спорное, следует основываться в своих оценках на том, что является общепризнанным, В особенности надо наблюдать, как люди дают советы в конкретных обстоятельствах, а если это невозможно, — то как они рассуждают о делах вообще. При этом отвергай как совершенно непригодных тех, кто не располагает никакими нужными знаниями, ибо очевидно, что человек, который не может быть полезен самому себе, не научит разуму и другого. Напротив, высоко цени и окружай вниманием людей умных и способных видеть больше других, ибо ты должен знать, что хороший советник — это из всех сокровищ самое ценное и наиболее нужное тирану. Верь, что те особенно будут способствовать успеху твоего царствования, кто более всего сможет принести пользы твоему разуму.

Итак, я дал тебе советы, какие мог, и таким образом почтил тебя: тем, что было в моих силах. Ты же старайся, чтобы и другие, как я сказав вначале, привозили тебе не обычные дары, за которые подносящим выплатите гораздо больше, чем торговцам, а такие, которые даже при ежедневном их использовании не утрачивают своих качеств, но, наоборот, становятся все более дорогими и ценными.

Никокл или к жителям Крита

Есть люди, которые неприязненно относятся к красноречию и сильно порицают всех, кто занимается философией[110], утверждая, что целью подобных занятий является не достижение добродетели, а своекорыстная выгода. Признаюсь, я с удовольствием спросил бы у людей с такими убеждениями: почему они порицают всех, кто желает хорошо говорить, и в то же время осыпают похвалами тех, кто стремится правильно действовать? Ведь если их огорчает выгода, то нам легко убедиться, что она чаще и больше проистекает от дел, нежели от слов. Далее, нелепо также не замечать, что мы относимся благочестиво к богам, почитаем справедливость и воспитываем в себе прочие добродетели не для того, чтобы оставаться в худшем положении по сравнению с другими, а наоборот, чтобы окружить свою жизнь как можно большими благами. Поэтому надо осуждать не занятия, с помощью которых можно добиться выгоды честным путем, а людей, которые допускают предосудительные поступки и пи пользуются речами для обмана и нечестных целей. Меня удивляет, как это люди с такими взглядами не осуждают богатство, силу, мужество? Ведь если из-за преступников и обманщиков они относятся сурово к красноречию, то им следует тогда порицать и все другие способности людей, ибо среди тех, кто обладает ими, также найдутся такие, которые используют их предосудительно и во вред другим. Однако несправедливо осуждать силу только потому, что кто-то обрушивается с побоями на встречных, или порицать мужество из-за отдельных негодяев, убивающих ни в чем не повинных людей, или вообще переносить на вещи то, что проистекает, от человеческой подлости. Скорее надо порицать тех, кто дурно пользуется этими благами и то, что способно приносить пользу, пытается обратить во вред своим согражданам. Между тем отдельные люди, не удосужившись разграничить таким образом одно от другого, неприязненно относятся ко всякому красноречию и настолько упорствуют в своем заблуждении, что даже не замечают, как становятся врагами такого свойства человеческой природы, которое является источником высших благ. В самом деле, во всем остальном, чем нас наделила природа, мы ничуть не превосходим животных. Более того, многим из них мы даже уступаем в быстроте, в силе и в других полезных качествах. Однако, обладая способностью убеждать друг друга и ясно выражать любые свои мысли, мы не только покончили с животным образом жизни, но и объединились в общество, основали города, установили законы и изобрели искусства. И почти во всем, что было нами придумано, нам оказало свое содействие слово. Это оно установило границы справедливого и несправедливого, прекрасного и постыдного; без этих разграничений мы не смогли бы вести совместную жизнь. Это с его помощью мы изобличаем дурных и превозносим хороших, через его посредство наставляем безрассудных и испытываем разумных, ибо умение говорить так, как следует, мы считаем величайшим признаком рассудительности, и в правдивом, честном и справедливом слове видим отображение доброй и справедливой души. С помощью слова мы рассуждаем о спорных и размышляем о непознанных предметах, ибо доводы, которыми мы пользуемся для убеждения других, служат нам и для собственного размышления. При этом красноречивыми мы называем тех, кто обладает способностью выступать перед народом, а рассудительными признаем таких, которые наедине с собою могут лучше всего рассудить о деле. Если бы понадобилось кратко охарактеризовать этот дар человека, то мы могли бы сказать: ничто из того, что совершается с разумом, не обходится без помощи слова; более того, во всех делах и помыслах слову принадлежит руководящая роль, причем особенно успешно им пользуются те, кто обладает наибольшим умом. Поэтому все, дерзающие клеветать на обучающих красноречию или на занимающихся им, заслуживают ненависти ничуть не меньше, чем осквернители храмов.

Что касается меня, то я одобряю всякую речь, способную принести нам хоть немного пользы, однако самыми лучшими, самыми достойными внимания царей и наиболее подходящими для себя я считаю такие речи, которые содержат наставления о поведении человека и управлении государством, особенно те из них, которые поучают властителей надлежащему обращению с народом, а простых людей — должному отношению к правителям, ибо я вижу, что эти речи более всего способствуют процветанию и величию государств. Одну из таких речей — о том, как следует поступать тирану, вы слышали уже от Исократа, а об обязанностях подданных постараюсь теперь ответить вам я, не потому, что я стремлюсь превзойти Исократа, но потому, что именно мне и пристало более всего рассказать вам об этом. Ведь если я не объясню, какого поведения я ожидаю от вас, то я не вправе буду сердиться, если вы будете поступать не так, как мне хочется; однако, если я предупрежу вас, а вы не будете выполнять моих указаний, то я смогу уже с полным правом порицать неповинующихся, Я думаю, что лучше всего мне удастся побудишь и склонить вас к запоминанию моих наставлений и к повиновению им, если я не ограничусь одними советами и не расстанусь с вами после простого их перечисления, а покажу вам: во-первых, что существующим государственным устройством надо дорожить не только по необходимости и не потому, что мы им пользовались во все времена, но потому, что оно самое лучшее из всех существующих; а затем, что я обладаю этой властью не вопреки закону и не отняв ее у другого, но в соответствии с божественным и человеческим правом, вследствие заслуг и далеких предков моих, и моего отца, и моих собственных. Если это будет показано с самого начала, то кто не признает себя заслуживающим самого сурового наказания в случае неповиновения моим наставлениям и предписаниям?

Итак, относительно государственного устройства, — ибо с этого я решил начать, — я думаю, все придерживаются того мнения, что самое ужасное — это уравнение в правах людей порядочных и дурных, а самое справедливое — тщательное проведение разграничения между ними с тем, чтобы люди, неравные между собою, не получали и равных благ, но каждый пользовался и положением, и почетом по достоинству. Между тем олигархические и демократические государства всегда добиваются равенства среди тех, кто располагает гражданскими правами, и у них высоко ценится, если один ни в чем не может иметь преимущества перед другим, — обстоятельство, которое на руку дурным людям. Напротив, государство с монархическим устройством более всего предоставляет привилегий тому, кто в особенности выделяется своим достоинством, затем — следующему за ним, потом — третьему, четвертому и так далее по тому же принципу. И если даже это не везде осуществляется на практике, то, по крайней мере, таково намерение монархического государства. Как бы то ни было, все, вероятно, согласятся с тем, что оценка человеческой натуры и поведения более последовательно проводится при тираническом правлении. Кто, однако, из разумных людей не согласился бы скорее жить при таком строе, где не останутся незамеченными его высокие качества, чем затеряться среди толпы, так и не будучи оцененным по достоинству? Более того, мы можем с полным основанием признать, что такой строй и более мягок, поскольку всегда легче сообразоваться с волей одного человека, нежели стараться угодить множеству различных настроений. Конечно, в подтверждение того, что монархический режим и приятнее, и мягче, и справедливее, можно было бы привести еще много доказательств, однако и с помощью приведенных в этом нетрудно убедиться. Впрочем, насколько государства с монархическим строем превосходят другие в принятии решений и выполнении необходимых дел, это мы лучше всего увидим, если попытаемся путем сопоставления разобраться в важнейших вопросах управления. В самом деле, люди, которые вступают в должность всего лишь на год, становятся частными лицами прежде, чем поймут что-нибудь в государственных делах и приобретут в них опыт. Напротив, те, кто постоянно возглавляет один и тот же пост, даже если они по природе менее даровиты, все равно намного превосходят других своей опытностью. Далее, первые многое оставляют в небрежении, надеясь друг на друга, вторые же ничего не упускают, ибо знают, что все должны делать они сами. Кроме этого, политические деятели в олигархических и демократических государствах своим взаимным соперничеством причиняют вред общественным интересам, тогда как главы государств с Монархическим строем, не видя, кому они могли бы завидовать, во всем поступают наилучшим образом, насколько это возможно. Далее, первое не поспевают за делами, ибо большую часть времени они заняты своими дачными занятиями, а когда собираются на совещания, то чаще их можно застать там погрязшими в спорах, чем совместно принимающими решения. Наоборот, вторые, не имея строго установленных совещаний и сроков, дни и ночи заняты государственными делами и потому не упускают никакой возможности, но каждое дело совершают своевременно. К тому же первые настроены недоброжелательно; они хотели бы, чтобы и предшественники их по должности, и преемники как можно хуже управляли делами государства с тем, чтобы они сами приобрели как можно больше славы. Наоборот, вторые, оставаясь руководителями государства всю жизнь, на все время сохраняют и благожелательное ко всему отношение. Самое же главное: одни заботятся об общественных делах, как о своих, другие же — как о чужих; одни привлекают в качестве советников самых дерзких граждан, другие же из всех людей выбирают для этого самых рассудительных; одни почитают тех, кто способен произносить речи перед толпою, другие же — людей, умеющих управляться с делами. Однако не только в обычных и повседневных делах управления государства с монархическим устройством отличаются в лучшую сторону, но и на войне они получают все преимущества, ибо подготовить военные силы и воспользоваться ими так, чтобы обмануть и опередить врага, убедить одних, принудить силой других, подкупить третьих, привлечь на свою сторону иными услугами четвертых, — ко всему этому государства с тираническим правлением более пригодны, чем все другие. И в этом всякий может убедиться на основании фактов ничуть не меньше, чем на основании слов. Так, все мы знаем, что могущество персов достигло столь огромных размеров не благодаря их особому уму, но потому, что они более других народов почитают царскую власть. С другой стороны, мы знаем, что тиран Дионисий[111], придя к власти в момент, когда вся Сицилия была опустошена, а его родной город осаждали враги, не только избавил свое отечество от угрожавших ему опасностей, но и сделал его величайшим из эллинских государств. Кроме того, нам известно, что карфагеняне и лакедемоняне, имеющие лучшее сравнительно с другими государственное устройство, во внутренних делах придерживаются олигархического правления, но на войне подчиняются царям. Наконец, можно было бы показать, что даже государство, которое в особенности ненавидит тиранию[112], всякий раз, когда отправляет для руководства военными действиями многих стратегов, терпит неудачи, а когда пускается в опасное дело под командованием одного, добивается успеха. Разве можно было бы еще яснее, чем на этих примерах, показать превосходство монархии? Ведь оказывается, что наибольшим могуществом обладают народы, которые всецело находятся под управлением тиранов; что государства, имеющие правильное олигархическое устройство, в наиболее серьезных случаях ставят во главе своих армий; одни — одного только стратега, другие же — царя; что те, кто ненавидит тиранию, не совершают ничего дельного всякий раз, когда отправляют руководить военными действиями нескольких начальников. А если надо еще сослаться и на предания старины, то, говорят, и боги тоже подчиняются Зевсу, как своему царю. Если предание об этом говорит правду, то очевидно, что и боги предпочитают такое устройство; если же допустить, что никто не знает об этом наверняка и судим мы так о богах на основании собственных предположений, то и тогда это признак того, что все мы отдаем предпочтение монархии, ибо мы никогда не стали бы утверждать, что боги пользуются таким устройством, если бы не считали, что оно намного превосходит другие.

Конечно, вопрос о том, насколько разные государственные устройства различаются между собою своими качествами, невозможно в полном объеме ни выяснить, ни изложить. Тем не менее для данного случая об этом сказано и так достаточно. Что же касается наших прав на эту власть, то об этом речь будет значительно короче, и основываться она будет на еще более известных фактах. В самом деле, кто не знает, что основатель нашего рода Тевкр вместе с предками нынешних граждан приплыл сюда и здесь основал для них город и наделил их землей[113], а отец мой Эвагор, преодолев огромные опасности, вновь завладел властью, которую утратили до него другие, и так все изменил, что финикийцы больше уже не властвуют над саламинянами, но кому царская власть принадлежала вначале, те владеют ею и теперь.

Итак, из того, что я наметил, мне осталось еще рассказать о себе, чтобы вы знали, что над вами царствует такой человек, который не только благодаря предкам, но и в силу собственных достоинств с полным правом мог бы претендовать на еще большие почести, чем теперь. В самом деле, я думаю, все согласятся с тем, что наиболее ценными из человеческих добродетелей являются скромность и справедливость. Ведь они не только полезны нам сами по себе; нет, если мы пожелаем взглянуть на характер, значение и целесообразность различных деяний, то обнаружим, что все, что лишено этих качеств, служит источником огромных несчастий, тогда как все происходящее от справедливости и скромности приносит человеческой жизни много пользы. Однако, если кто-нибудь из предшествующих людей прославился когда-либо за такие качества, то мне, я думаю, также можно претендовать на такой почет.

Итак, о моей справедливости вы лучше всего сможете судить по следующим фактам. Когда я пришел к власти[114], я застал царскую казну пустой и все накопления истощившимися; дела были в полном беспорядке и требовали большой заботы, надежного обеспечения и значительных расходов. Я знал, что другие в подобных обстоятельствах поправляют свое положение всеми возможными способами и часто, по необходимости, прибегают к действиям, которые идут вразрез с их собственными взглядами. Однако я не позволил себе пойти на поводу у подобных обстоятельств. Напротив, в заботах о делах я проявил столько благочестия и добросовестности, что не упустил ни одного средства, которое могло способствовать возвышению нашего государства и росту его благосостояния. Равным образом я относился с такою мягкостью ко всем гражданам, что за время моего царствования не произошло ни изгнаний, ни казней, ни конфискаций, ни других каких-либо неприятностей такого же рода. В то время из-за возникшей войны[115] Эллада была нам недоступна, и со всех сторон наша страна подвергалась грабежам и опустошениям. Я положил конец большей части этих затруднений: одним я уплатил все, что они требовали, другим — лишь часть, от третьих добился отсрочки, с четвертыми уладил споры на возможно лучших условиях. Кроме того, к нам питали тогда враждебные чувства остальные жители острова, а царь[116] хотя и помирился с нами на словах, на деле оставался нашим врагом. И там, и тут я добился умиротворения: в отношениях с царем — посредством всевозможных услуг, в отношениях же с жителями острова — благодаря соблюдению справедливости, ибо я всегда был далек от стремления к чужому. Другие, если хоть чуточку превосходят силою своих соседей, отхватывают куски их территории и стремятся к иным преимуществам, я же, наоборот, не счел возможным принять даже предлагавшуюся мне землю, но предпочитаю соблюдать справедливость и владеть только своей территорией, нежели бесчестным путем умножать имеющиеся владения. Впрочем, к чему тратить время на перечисления, тем более, что я могу кратко охарактеризовать свое поведение? Ибо легко установить, что я никому никогда не причинял обиды, но напротив, совершил больше благодеяний и гражданам и другим эллинам и одарил их более великолепными дарами, чем вообще все цари, бывшие до меня. А между тем люди, гордящиеся своей справедливостью и заявляющие о своем презрении к богатству, могли бы употребить более громкие выражения в разговоре о себе.

Как бы то ни было, относительно моей скромности я могу сослаться на факты еще более значительные. В самом деле, я знаю, что все люди более всего дорожат своими детьми и женами и в особенности гневаются на тех, кто причиняет зло этим дорогим для них существам. Оскорбления такого рода бывают причиной величайших бед и многим уже, и простым людям, и властителям, стоили жизни. Поэтому я всячески старался не навлечь на себя подобных обвинений: известно, что со времени вступления на престол я не вступал в интимную связь ни с кем, кроме собственной жены. Разумеется, я хорошо знал, что можно сохранить уважение народа, если строго придерживаться справедливости в отношении к гражданам, а источники удовольствия подыскивать себе где-нибудь в другом месте. Однако я хотел быть как можно дальше от всего, что навлекает подобные подозрения; вместе с тем я старался сделать свое поведение примером для других граждан, ибо я знал, что народ имеет обыкновение следовать в своей жизни тем же правилам, каких, как он видит, придерживаются и его правители. К тому же я считал, что цари должны быть настолько лучше простых людей, насколько они превосходят их своим положением: возмутительно, если те, кто требует от других благопристойного поведения, сами не будут вести себя более скромно, чем их подданные. Кроме того, я видел, что многие люди могут быть воздержными в различных отношениях, однако даже самые лучшие не могут противостоять влечений) к мальчикам и женщинам. Поэтому я решил показать себя способным к воздержанию в такой области, где я мог, по-видимому, превзойти не только обычных людей, но и таких, которые гордятся своею добродетелью. К тому же я осуждал как глубоко порочное поведение всякого, кто, взяв себе жену и сделав ее спутницей всей своей жизни, не уважает обязательств, которые сам же принял на себя; кто в угоду своим удовольствиям причиняет горе той, от которой он сам не потерпел бы никаких огорчений; кто в общениях с другими людьми проявляет порядочность, а в отношении собственной жены поступает как негодяй. А между тем дружбою с женой следовало бы тем более дорожить, что она покоится на связях более интимных и более прочных, чем любые другие отношения. Такие правители не замечают, что они роняют семена раздора в собственных дворцах. Между тем хорошие цари обязаны всеми силами поддерживать согласие не только в государствах, которыми они управляют, но и в собственных домах и в местах, где они поселяются, ибо все это проявление скромности и справедливости. Относительно детей я также не разделял мнения большинства царей. Я считал, что не следует одних детей иметь от низкой женщины, а других — от благородной, одних оставлять незаконнорожденными, а других — законными. Я хотел, чтобы все могли возвести свое происхождение, как по отцу, так и по матери, среди смертных — к моему отцу Эвагору, среди полубогов — к Эакидам, среди богов — к Зевсу[117], и чтобы никто из мною рожденных не был лишен права на такое благородное происхождение.

Среди многих обстоятельств, побуждавших меня оставаться верным этим принципам, немалую роль играло также и то, что мужеством, ловкостью и прочими блестящими качествами, как я видел, обладали даже многие низкие люди, справедливость же и скромность были исключительным достоянием благородных. Я полагал, что самое прекрасное — это суметь превзойти других такими качествами, которые ни в коей степени не свойственны дурным людям, а являются самыми благородными, самыми прочными и заслуживающими наибольшей похвалы. Задавшись такою целью, я из всех качеств более всего стал развивать в себе скромность, предпочитая находить удовольствие не в поступках, которые не делают никакой чести, а в славе, порождаемой нравственным совершенством. Впрочем, не следует подходить ко всем этим качествам с какой-то одной меркой: о справедливости надо судить по поведению человека в нужде, о скромности — когда он находится у власти, о воздержности — когда он в молодом возрасте. Однако легко убедиться, что мой характер подвергся уже испытаниям во всех случаях. Оставшись без средств, я так старался соблюсти справедливость, что не причинил огорчений никому из граждан; получив возможность делать все, что угодно, я вел себя скромнее простых людей; наконец, в обоих случаях я удержался от соблазнов еще в том возрасте, когда большинство людей, как мы можем убедиться, чаще всего допускает несправедливые поступки. Обо всем этом я, быть может, и не решился бы сказать перед другими слушателями — не потому, что не чувствую гордости за свои поступки, но потому, что другие не поверили бы моим рассказам; вы же сами свидетели всего, о чем я говорил. В общем справедливо, конечно, хвалить и уважать тех, кто по природе своей благоразумен, однако еще больше заслуживают этого люди, которые становятся такими сознательно. Ведь все, кто по воле случая, а не намеренно придерживается скромного поведения, при случае могут и измениться, тогда как люди, обладающие, помимо природных склонностей, еще и убеждением, люди, верящие, что добродетель есть величайшее из благ, несомненно останутся верными такому настроению всю свою жизнь. Разумеется, я только потому уделил так много места рассказу о. себе и о прочих вещах, о которых я упоминал, чтобы не оставить вам никакого повода не выполнять охотно и усердно все то, что я посоветую и прикажу.

Я заявляю, что каждый из вас должен заботливо и честно выполнять все, что ему поручено, ибо в каком бы отношении вы ни допустили небрежность, от этого неизбежно пострадают дела государства. Ни к одному из моих предписаний не относитесь с невниманием или с пренебрежением. Не думайте, что общественное благо не зависит от этого; наоборот, проникнитесь убеждением, что хорошее или плохое состояние целого всегда зависит от состояния его частей, и потому ревностно выполняйте свои обязанности. Заботьтесь о моих интересах ничуть не меньше, чем о своих, и не считайте малой наградой те почести, которые получают люди, хорошо исполняющие наши поручения. Уважайте чужое достояние, чтобы тем безопаснее владеть своим собственным. Считайте своим долгом так относиться к другим, как вы хотели бы, чтобы я относился к вам. Старайтесь не столько приобрести богатство, сколько создать себе хорошую репутацию, ибо вы должны знать, что и среди эллинов, и среди варваров именно те становятся обладателями величайших благ, кто более всего прославлен за добродетель. Будьте уверены, что обогащение, идущее вразрез со справедливостью, принесет вам не состояние, а одни лишь неприятности. Не думайте, что "получать" всегда означает выгоду, а "тратить" — убыток. Ведь ни то, ни другое действие не имеет всегда один и тот же смысл; нет, то из них, которое совершается своевременно и честным путем, то только и приносит человеку пользу. И пусть ни одно мое предписание не будет тягостным для вас. Ведь тот из вас, кто проявит наибольшую заботу о моем доме, принесет больше всего пользы и своему собственному. Пусть каждый из вас знает, что любое дело, которое окажется на его совести, не укроется и от меня: если даже лично я и не присутствую, то мысленно — будьте уверены! — я наблюдаю за всем происходящим. Проникнувшись такими мыслями, вы будете более благоразумны во всех своих решениях. Ничего не скрывайте — ни из приобретений своих, ни из поступков, ни из намерений; знайте, что любое утаивание неизбежно порождает бесконечный страх. В общественной жизни старайтесь избегать хитростей и тайных действий; во всем поступайте просто и открыто, так, чтобы трудно было оклеветать вас, даже если бы кому-нибудь пришло такое желание. Тщательно проверяйте свои поступки; считайте дурными те из них, которые вам хотелось бы скрыть от меня, а хорошими такие, за которые, узнав о них, я стал бы больше уважать вас. Не умалчивайте, если увидите, что кто-либо дурно расположен к моей власти, но изобличайте таких и считайте, что скрывающие преступление заслуживают такого же наказания, что и преступники. Счастливыми считайте не тех, кому удается скрывать свои дурные поступки, а тех, кто ни в чем не повинен. Ведь первые все равно понесут наказание, соответствующее их проступку, тогда как вторые получат благодарность, какой они окажутся достойными. Не создавайте ни обществ, ни союзов без моего ведома. Ведь если при другом строе такого рода объединения обладают известными преимуществами, то при монархическом режиме они только навлекают на себя опасность. Воздерживайтесь не только от преступлений, но и от таких занятий, которые неизбежно могут возбудить подозрения. Мою дружбу считайте самой надежной и самой прочной из всех. Оберегайте существующий порядок и не стремитесь ни к каким переменам. Знайте, что политические смуты неизбежно приводят к гибели государства и к разорению частных владений. Будьте уверены, что не одним лишь характером тиранов обусловливается суровость или мягкость их правления: не меньшую роль играет и поведение граждан. Многие правители из-за дурного поведения своих граждан вынуждены были поступать круче, чем им хотелось бы. Полагайтесь не столько на мою мягкость, сколько на собственную добродетель. Надежность моего положения считайте залогом вашей собственной безопасности. Ведь если со мной все будет хорошо, то и с вами будет точно так же. Вы должны быть покорны моей власти, строго придерживаясь обычаев и соблюдая законы, установленные царем; зато вы должны проявлять широту и размах при исполнении общественных повинностей и моих распоряжений. Молодых людей побуждайте к добродетели не только наставлениями, но и практическим примером, показывая им, какими должны быть хорошие граждане. Обучайте своих детей повиновению царской власти, приучайте их как можно серьезнее относиться к тем обязанностям, о которых здесь шла речь. Ведь если они научатся как следует повиноваться, то они сами смогут повелевать многими. При честном отношении к долгу они получат свою долю в наших приобретениях, а при плохом рискуют лишиться уже имеющегося достояния. Знайте, что вы подарите своим детям самое большое и самое прочное состояние, если оставите им в наследство наше благоволение. На всех, — кто не оправдал оказанного доверия, смотрите как на самых жалких и несчастных людей. Ведь они неизбежно проводят остаток жизни в полном отчаянии, в сплошном страхе, доверяя друзьям не больше, чем врагам. Завидуйте не тем, кто обладает наибольшим богатством, а тем, кто не знает за собой ничего дурного, ибо с таким сознанием приятнее всего можно прожить свою жизнь. Не думайте, что порок может быть более полезен, чем добродетель, и что только имя у него более неприятное; будьте уверены: какое название получила каждая вещь, таким и свойством она Обладает. Не относитесь с завистью к людям, пользующимся у меня особым почетом; лучше соревнуйтесь с ними и своим усердием старайтесь сравняться с выдающимися. Считайте своим долгом любить и почитать тех, кого любит и почитает царь, с тем, чтобы и вам удостоиться от меня того же. Что говорите обо мне в моем присутствии, то думайте обо мне и в мое отсутствие. Преданность нам выказывайте лучше делами, чем словами. За что сердитесь на других, того не делайте людям сами. Что осуждаете в своих речах, того не допускайте в своих поступках. Знайте, что ваши успехи в жизни будут зависеть от вашего отношения ко мне. Хороших людей не только хвалите, но и подражайте им. Мое слово считайте законом и старайтесь повиноваться ему. Знайте, что чем усерднее вы будете выполнять мои желания, тем скорее сможете жить, как вам хочется. Основное в моих словах сводится к следующему: какого послушания вы требуете себе от своих подчиненных, с такой покорностью вам самим надлежит повиноваться моей власти.

Если вы будете поступать так, то стоит ли много говорить о последствиях? Ведь если я и сам буду таким, каким был до этого, и вы будете выполнять свои обязанности, то вы скоро убедитесь, как возрастет ваше благосостояние, как расширится моя власть, каким процветающим станет наше государство. Разумеется, ради таких благ имеет смысл не пожалеть никаких усилий, более того, выдержат любые трудности и опасности. Однако вам можно добиться всего этого без всяких мучений: нужно только честно относиться к своему долгу.

К Дионисию

Исократ Дионисию желает здравствовать.

Если бы я был помоложе, то не стал бы посылать письма, но сам бы побеседовал с тобой, приплыв сюда. Но поскольку расцвет моей жизни не совпал с решающим моментом в твоей практической деятельности (я уже устал и состарился, твои же дела находятся в состоянии наивысшего подъема), — я попытаюсь высказаться по их поводу в той мере, как это возможно в нынешних условиях.

Я хорошо знаю, насколько выше стоит личное общение, по сравнению со всякой перепиской для тех людей, которые хотят выступить с советами[118]. Это происходит не только потому, что об одних и тех же вещах легче говорить при личной встрече, чем объясняться письменно, и также не из-за того, что все люди скорее доверяют словам, высказанным устно, нежели написанному тексту, внимая первым как полезным поучениям, вторые же принимая за сочинения литературного характера. Ко всему этому ведь надо еще добавить, что при устных беседах, если что-нибудь покажется непонятным или неизвестным, или не заслуживающим доверия, то присутствующий рассказчик может коренным образом изменить дело; в письмах же и литературных сочинениях, если что-нибудь подобное будет иметь место, некому исправить положение (так как пишущий человек отсутствует, некому выступить с разъяснением того, что написано). Но, принимая во внимание, что судить о написанном будешь ты, я горячо надеюсь, что мы окажемся в роли людей, говорящих нечто полезное; я надеюсь также, что ты, отбросив все затрудняющие обстоятельства, о которых говорилось выше, обратишь свое внимание на самую суть дела.

Некоторые из тех людей, которые близко с тобой соприкасались, пытались отпугнуть меня, говоря, что ты чтишь тех, кто тебе льстит, но презираешь тех, кто пытается давать тебе советы. Но даже если бы я и поверил их речам, я сохранил бы душевное спокойствие. Ныне же никто не может убедить меня в том, что можно приобрести такую славу и совершить подобные деяния, не учась одному, не внимая другому, не изобретая и выдумывая третьего, не собирая и не привлекая отовсюду всего того, при помощи чего возможно усовершенствование собственного ума и дарования.

Итак, я решился по этой причине обратиться к тебе с письмом и собираюсь говорить тебе о вещах великого значения, о которых тебе из всех живущих на земле подобает услышать более, чем кому-либо другому. Не подумай, однако, что пылкость моего обращения к тебе продиктована моим желанием найти в твоем лице слушателя моих сочинении. Меня отнюдь не снедает честолюбие настолько, чтобы я желал достигнуть почестей при помощи торжественной речи; кроме того, мне хорошо известно, что ты сыт ими по горло. К тому же еще всем ясно, что для лиц, желающих отличиться в красноречии, наиболее подходящей аудиторией является праздничное собрание (ведь только там человек сможет раскрыть силу своего искусства перед большим количеством людей); те же лица, которые хотят добиться своей речью чего-либо конкретного, должны обращаться с речами к тому, кто скорее всего сможет воплотить в действительность выдвинутые в данной речи предложения.

Если бы я хотел вмешаться в дела какого-нибудь отдельного государства, я обратился бы со своей речью непосредственно к тем лицам, которые стоят во главе государства. Но поскольку я вознамерился выступить с советами об общем для всех эллинов благе и спасении, к кому же мне, по справедливости, скорее всего следовало бы обратиться, как не к человеку, который является первым среди эллинов по происхождению и обладает наибольшей силой?

И нам представляется, что мы вспомнили обо всех этих вещах весьма кстати и вовремя. Когда гегемония принадлежала лакедемонянам, тебе не легко было бы заняться делами, касающимися нашей земли, и одновременно бороться со спартанцами и вести войну с карфагенянами. Но поскольку дела спартанцев[119] обстоят таким образом, что им надлежит радоваться, если они смогут удержать свою собственную землю[120], а наше государство охотно предоставило бы себя в твое распоряжение для совместной борьбы, если ты пожелаешь сделать доброе дело для всей Эллады, то какой же иной более удобный случай, чем настоящий, может выпасть на твою долю?

Ты не должен удивляться тому, что я, не будучи ни политическим деятелем, ни стратегом, ни в другом отношении влиятельным человеком, берусь за это дело и пытаюсь выступить по двум столь важным вопросам- выступая одновременно в защиту интересов всей Эллады и обращаясь к тебе с советами. Ведь я с самого начала оказался в стороне от всякой общественной деятельности (объяснение причин потребовало бы большого труда); что же касается науки, которая пренебрегает ничтожным, а пытается достичь лишь великих целей, — в ней я, пожалуй, не мог бы считаться одним из последних. Таким образом, отнюдь не следует удивляться тому, что я смог усмотреть полезное скорее, чем те люди, которые правят государством без разумного расчета, но стяжали себе большую славу. Насколько мы заслуживаем внимания, мы покажем не дальнейшими отговорками, а тем, о чем будет сказано ниже…

К Филиппу (I)

Я знаю, что все люди обычно питают более теплые чувства к тем, кто их хвалит, нежели к тем., кто пытается давать им советы; это особенно относится к тому, кто выступает с советами, когда его о том никто не просит. Что же касается меня, то, если бы мне прежде не случалось обращаться к тебе с советами, полными благожелательности[121], с помощью которых ты, как мне казалось, сможешь совершить то, что более всего тебя достойно, — я, возможно, и сейчас не рискнул бы высказываться по поводу касающихся тебя дел. Но поскольку я намерен сосредоточить свое внимание на твоей деятельности как ради своего государства, так и ради остальных эллинов, то: я устыдился бы, если б, некогда обратившись к тебе с советами по менее важным вопросам, теперь, в связи с более важными делами, не сказал ни единого слова — особенно сознавая при этом, что те советы были связаны с достижением славы, эти же связаны с твоим спасением (о котором, как думают все те, кто слышит раздающиеся в твои адрес порицания, ты позабыл), нет ведь такого человека, который не признал бы, что ты слишком охотно, более чем это подобает царю, подвергаешь себя опасности, что ты больше стремишься снискать себе славу храбреца, чем решать дела высшей важности. Но ведь одинаково заслуживает порицания как то, что ты не окажешься более храбрым, чем другие, когда тебя окружат враги, так и то, что ты подвергаешь себя опасности, когда в этом нет необходимости, бросаясь в подобные схватки; причем, если ты и одержишь верх, все же не совершишь тем самым ничего великого, погибнув же, потеряешь вместе с жизнью все существующее благополучие. Не каждую смерть на войне следует считать почетной: когда человек гибнет за родину, за родителей, за детей — такая смерть достойна похвалы. Смерть же, приносящую вред всему этому, наносящую ущерб деяниям и подвигам, совершенным прежде, следует считать достойной Порицания и ее следует избегать, так как она приносит не славу, а бесславие.

Полагаю, что тебе полезно подражать тому, как ведут войны эллинские государства. Все они, отправляя войско в поход, имеют обыкновение помещать в недоступное для врага место органы управления и совет, который должен решать государственные дела. По этой причине, если они и потерпят одно поражение, их могущество не уничтожается, но они могут перенести множество подобных несчастий, а затем вновь воспрянуть после них, на это следует обратить внимание и тебе и понять, что нет большего блага, чем жизнь, — тогда ты сможешь воспользоваться и плодами своих побед, и преодолеть несчастья, которые могут выпасть на твою долю, Ты мог бы увидеть, какую огромную заботу о жизни своих царей проявляют лакедемоняне, предоставляя им личную охрану из числа самых славных граждан[122]; для последних допустить гибель царей позорнее, чем самим бросить щит в бою. Ты также не можешь не помнить того, что случилось с Ксерксом, желавшим поработить Элладу, и с Киром, претендовавшим на царскую власть[123]. Первый из них, претерпев столь великие поражения и несчастья, какие, как известно, не выпадали на долю никому другому, сохранив свою жизнь, сохранил и царскую власть и передал ее своим детям, а Азию[124] устроил таким образом, что она продолжает внушать эллинам Ничуть не меньший страх, чем раньше. Напротив, Кир, одержав победу над всем войском царя и оказавшись господином положения, из-за своей опрометчивости не только лишил себя столь великого могущества, но и сопровождавших его наемников подверг смертельной опасности. Я мог бы привести бесчисленное множество примеров тому, как гибель полководцев, стоявших во главе великих армий, влекла за собой и гибель многих десятков тысяч людей.

Приняв все это во внимание, ты не должен ценить выше всего мужество, лишенное разумного расчета, основанное на неуместном честолюбии. Поскольку ты-знаешь, сколь много опасностей связано именно с монархическим строем, ты не должен искать себе новых, не приносящих славы и связанных с войной; ты не должен также состязаться с теми, кто добровольно хочет избавиться от полной несчастий жизни или кто ради большей платы за военную службу неразумно подвергает себя опасностям· Тебе следует стремиться не к той славе, которую снискали себе многие греки и варвары, а к той, величие которой только тебе из всех ныне живущих людей окажется по плечу, и желать не тех доблестей, которые свойственны и дурным людям, но таких, которыми они никогда не смогут обладать. Тебе не следует вести трудных и не приносящих славы войн, когда есть возможность вести почетные, позволяющие легко добиться славы, и не следует затевать таких, которые принесут самым близким тебе людям заботы и страдания, а врагам доставят великие надежды (какие ты ныне доставляешь им своими действиями): ведь одержав верх над варварами, с которыми ты ныне воюешь, ты только гарантируешь безопасность своей собственной стране, а попытавшись низвергнуть того, кто ныне прозывается великим царем, ты и свою славу умножишь, и эллинам покажешь, с кем следует сражаться.

Я бы дорого дал за то, чтобы иметь возможность обратиться к тебе за всеми этими советами до начала похода[125], чтобы ты, последовав им, не стал бы подвергать столь великой опасности свою жизнь; а если бы ты и не последовал им, я во всяком случае не оказался бы в положении человека, советующего то же самое, что признано ныне всеми благодаря тому, что с тобой произошло. Действительность подтвердила бы тогда справедливость всего сказанного мною по этому поводу.

В то время как сам предмет дает мне возможность еще многое высказать, я все же заканчиваю свою речь, ибо полагаю, что и ты, и наиболее деятельные из твоих сотоварищей легко сможете дополнить эту речь всем тем, что вы захотите высказать. К тому же я опасаюсь, что перешел границы; мало-помалу, увлекаясь незаметно для себя, я приблизился в своем изложении уже к размерам речи, а не письма.

И хотя это так, тем не менее, не следует оставлять в стороне всего того, что касается нашего государства: необходимо сделать попытку призвать тебя к более дружественной позиции и к установлению связей с ним. Как я полагаю, весьма многие доносят и пересказывают тебе не только самое дурное из того, что о тебе говорится в нашем государстве, но кое-что добавляют и от себя. Не следует обращать на них внимание. Ведь ты поступишь весьма странно, если, упрекая наш народ в том, что он с удовольствием внимает клеветникам[126], сам окажешься в роли человека, доверяющего лицами занимающимся клеветой, и не признаешь того, что чем больше эти клеветники представляют наше государство как такое, которое легко идет на поводу у каждого, тем в большей степени они доказывают, что оно в состоянии приносить тебе пользу. Ведь если те люди, которые не могут совершить, ни одного доброго дела, добиваются всего, чего захотят, своими речами, то возможно ли, чтобы ты, способный в высшей степени облагодетельствовать наше государство делом, — ничего от нас не добился?!

Полагаю также, что необходимо тем людям, которые резко порицают наше государство, противопоставить таких, которые говорят, что все это так, но утверждают, что наше государство не свершило Несправедливости ни в большом, ни в малом. Я, однако, не скажу ничего подобного: ведь мне было бы стыдно, если бы в то время как все другие считают, что даже сами боги не являются безгрешными, я сам осмелился бы утверждать, что наше государство никогда не совершало никакого дурного поступка. Напротив, я хочу сказать о нем, что ты не найдешь другого государства, которое оказалось бы в состоянии принести большую пользу и эллинам, и твоим начинаниям; на это ты должен обратить наибольшее внимание. Оно принесет тебе величайшие выгоды не только тем, что будет выступать в союзе с тобой, но даже тогда, когда будет казаться только дружественно к тебе расположенным. Ведь тех, которые сейчас находятся под твоим началом, ты легко сможешь удержать, если у них не будет иного прибежища[127], и варваров ты сможешь подчинить любых, кого только захочешь. В таком случае разве не следует тебе стремиться к. подобному дружественному расположению, благодаря которому ты не только обеспечишь безопасность всему уже имеющемуся у тебя могуществу, но и приобретешь еще многое другое, не подвергаясь никакой опасности? Я удивляюсь тем полководцам, которые вербуют наемные войска и тратят на это множество средств (в то время как они знают, что многим из тех, кто доверялся наемникам, последние гораздо чаще приносили вред, нежели пользу), а с нашим государством, которое обладает столь великим могуществом, не стремятся установить добрых отношений. А ведь оно часто спасало как отдельные эллинские государства, так и вообще всю Элладу. Обрати внимание на то, что многие считают верными принятые тобою решения, ибо ты справедливо поступил с фессалийцами, с пользой для них самих, — с людьми вообще не гибкими, но высокомерными, склонными к междоусобицам[128]. Необходимо, чтобы ты попытался и в отношении нас оказаться таким: ты ведь знаешь, что фессалийцы близки тебе страною, а мы — силою. Ты должен любым путем привлечь эту силу на свою сторону. В самом деле, ведь намного прекраснее овладевать симпатиями греческих городов, нежели их стенами. Действия, подобные последним, не только навлекают ненависть, но причину их ищут в наличии больших масс войск; но если ты сможешь заручиться симпатиями и дружескими связями, то все одобрят твой образ мышления.

Ты с полным правом можешь поверить тому, что я сказал относительно нашего государства. Всем известно, что я не привык льстить последнему в своих речах, и нет никого, кто бы больше меня порицал его[129]. За это ко мне дурно относится большинство народа, а также те, кто привык действовать безрассудно: они не признают меня и испытывают ко мне ту же ненависть, что и к тебе. Различие состоит лишь в том, что они относятся к тебе таким образом из-за твоего могущества и сопутствующего тебе счастья, меня же они ненавидят за то, что я заявляю, что умею рассуждать лучше их, а также за то, что со мной, как они все видят, хотят обмениваться мнениями гораздо большее количество людей, чем с ними. Я очень хотел бы, чтобы нам обоим в равной мере представилась возможность избежать той славы, которую мы стяжали среди них. Ныне ты без труда, если захочешь, сможешь от нее избавиться; передо мной же стоит необходимость — вследствие наступившей старости, а также по многим другим причинам — удовольствоваться тем положением, которое сейчас создалось.

Не знаю, что я еще должен сказать; добавлю только, что это прекрасно — доверить ваш трон и сопутствующее вам счастье благоволению эллинов.

К Филиппу (II)

Я имел разговор и с Антипатром — о предметах, полезных как для нашего государства, так и для тебя, и говорил, как я убеждал себя сам, достаточно; но я захотел обратиться к тебе с письмом по поводу того, что представляется мне необходимым сделать после заключения мира. То, о чем я собираюсь здесь говорить, не расходится с содержанием речи[130], но излагается гораздо более кратким образом.

В то время я советовал тебе примирить между собой наше государство, спартанцев, фиванцев и аргивян и привести всех эллинов к единодушию. Я полагал, что если ты склонишь к этому самые выдающиеся государства, то вскоре последуют за ними и все остальные. Тогда была совсем иная обстановка; ныне же случилось так, что нет никакой необходимости в убеждении. Ведь происходившая борьба заставила всех внять здравому смыслу и желать того же, что, как они полагают, и ты намереваешься делать, и говорить о том, что необходимо, прекратив безумие[131] и оставив попытки обогатиться за счет другого, перенести войну в Азию. Многие спрашивают меня, не был ли я именно тем человеком, кто посоветовал тебе отправиться походом против варваров, — или же я просто соглашался с тобой тогда, когда этот поход был уже тобой задуман. По этому поводу я хочу сказать, что сам точно не знаю (ведь раньше я не был с тобой знаком); все же я думаю, что ты принял такое решение сам, я же просто согласился с твоими намерениями. Услышав это, все стали просить меня, чтобы я обратился к тебе и убедил тебя остаться верным этим намерениям, так как никогда не смогут быть совершены деяния, более прекрасные или же более полезные для эллинов, и никогда не представится случай, более подходящий для их свершения.

Если бы я обладал теми же самыми силами, которые были во мне прежде, а не окончательно состарился, я не стал бы обращаться к тебе с письмом, но, прибыв к тебе, лично стал бы уговаривать тебя и призывать к свершению этих деяний. Ныне же, насколько это в моих силах, я призываю тебя не изменять твоих намерений прежде, чем ты не доведешь дело до конца. Непристойно стремиться с такой пылкостью к какой-либо иной цели (ведь умеренность пользуется почетом у большинства людей); добиваться же славы, великой и прекрасной, все время не удовлетворяясь достигнутым, приличествует тем людям, которые на голову выше остальных. Это как раз имеет отношение к тебе. Подумай и о том, что ты только тогда будешь обладать непревзойденной славой, достойной твоих свершений, когда сделаешь варваров илотами эллинов (за исключением разве тех, кто будет сражаться на твоей стороне), а царя, ныне называемого великим, заставишь выполнять все, что ты ему прикажешь. Тебе не останется ничего больше, разве стать божеством. Совершить все это при нынешних обстоятельствах гораздо легче, чем было достигнуть теперешнего могущества и славы, обладая издревле принадлежавшей вам властью. Я радуюсь своему преклонному возрасту только потому, что дожил до момента, когда то, о чем я мечтал молодым и о чем пытался писать в "Панегирике" и в посланной тебе речи, частично я вижу уже свершающимся ныне в твоих деяниях, частично же могу надеяться на то, что оно свершится.

К Антипатру

Хотя у нас далеко не безопасно писать в Македонию — и не только сейчас, когда мы находимся в состоянии войны с вами[132], но даже и раньше, когда был мир, — все же я решился написать тебе относительно Диодота[133], считая справедливым воздавать хвалу всем, кто был моим учеником и оказался достойным нас, особенно же ему — из-за дружбы, которую он всегда питал ко мне, а также других его достоинств. Мне очень хотелось бы иметь возможность лично рекомендовать его тебе; но после того как он был введен к тебе стараниями других, на мою долю осталось лишь дать ему характеристику и укрепить то знакомство, которое у тебя с ним уже состоялось. Многие и самые различные люди становились моими учениками, и некоторые из них уже стяжали великую славу, а остальные отличались или красноречием, или же глубоким разумом и совершенными ими делами; иные же стали заметны благодаря скромной и целомудренной жизни, а также приветливости характера: они совершенно не были склонны к другим занятиями образу жизни. Но этот по природе оказался настолько гармонически одаренным, что достиг совершенства во всем, о чем говорилось выше. Я никогда не посмел бы утверждать это, если бы сам не удостоверился в истинности сказанного самым точным образом и одновременно не был уверен, что и ты составишь себе о нем именно такое представление (частично благодаря личному общению с ним, частично благодаря тому, что ты о нем узнаешь от других, хорошо его знающих). Среди последних не найдется никого — за исключением разве больших завистников, — кто не согласился бы с тем, что он обладает красноречием и проявляет разумность в советах не меньшую, чем кто-либо другой, что он справедлив и честен в высшей степени и совершенно лишен жадности к деньгам. Он также необыкновенно обходителен и приятен в быту и общении, к тому же обладает необыкновенной свободой и смелостью в суждениях, но не такой, которая является неприличной, а той, которая по праву считается величайшим признаком благожелательности по отношению к друзьям. Эту смелость некоторые из властелинов, обладающих душой, соответствующей их положению, ценят как полезную; те же, кто в этом отношении природой обделен более, чем этого требует их положение, относятся к ней с неприязнью, так как она принуждает их делать то, чего они бы не хотели. Они не знают, что люди, дерзающие им возражать во имя их собственной пользы, тем самым обеспечивают им величайшую возможность свершения всего, что эти властители желают. Следует считать естественным, что по вине людей, стремящихся всегда угодить своими речами, оказываются непрочными не только монархии, заключающие в себе многие неизбежные для них пороки, но даже и политии, имеющие более прочные основы. Напротив, благодаря тем, кто откровенно высказывает свое мнение с целью принести пользу, находят свое благополучное разрешение многие из дел, исход которых казался заранее обреченным на неудачу. По этой причине было бы справедливо, чтобы большим влиянием у всех монархов пользовались те, которые говорят истину, чем те, кто ставит своей целью говорить только приятное, но результаты советов, которых не заслуживают благодарности. Однако случается так, что первые в действительности оказываются иногда в меньшей чести. Это именно и выпало на долю Диодота, когда он находился у некоторых династов Азии (а им он принес большую пользу не только своими советами, но и своими действиями и отвагой, с которой подвергал себя опасностям). Но вследствие того, что он смело высказывал свои мысли, стремясь принести им пользу, он оказался лишенным и почестей у себя на родине и надежды на многое другое: гораздо большую силу возымела лесть ничтожных людей, чем добрые дела, совершенные этим человеком. Хотя он все время стремится прибыть к вам, именно эти обстоятельства лежат в основе его опасений. Последние возникли у него отнюдь не потому, что он считает всех занимающих более высокое положение одинаковыми; но из-за неприятностей, которые ему пришлось претерпеть от этих людей, он стал все меньше надеяться и на те блага, которые могут ожидать его у вас. Как мне кажется, с ним произошло нечто подобное тому, что бывает с иными моряками, которые, попав во время первого же плавания в бурю, после этого теряют уверенность, выходя вновь в море (хотя они и знают, что очень часто на долю моряка выпадает и счастливое плавание). Во всяком случае, поскольку он теперь с тобой сблизился, его поступок заслуживает одобрения. Как я думаю, это принесет ему пользу, и полагаюсь при этом более всего на твое дружественное отношение к людям, о котором в один голос говорят все, прибывающие из-за границы. Я считаю также помимо этого, что вы хорошо знаете, насколько приятно и в высшей степени выгодно приобретать верных и полезных друзей при помощи благодеяний и делать добро тем, за кого будут испытывать к вам благодарность и многие другие. Ведь все образованные люди хвалят и почитают тех, кто хорошо обходится с порядочными людьми, как будто они сами получают какую-то выгоду и пользу.

Но я думаю, что и сам Диодот даст тебе повод к тому, чтобы ты позаботился о его интересах. Я советовал и сыну его, чтобы тот принял участие в ваших делах, поступил к вам в качестве ученика и старался продвинуться вперед. Выслушав мои слова, он ответил, что желает заручиться вашей дружбой и что в данном случае чувства его подобны тем, с которыми он относится к состязаниям, где победителей увенчивают венками: он хотел бы одерживать в них победы, но не дерзает принимать в них участие, так как не обладает достаточной силой, которая могла бы· ему доставить венок[134]. Точно так же он хотел бы получить от вас почести, но не надеется, что сумеет их добиться. Его отпугивают как собственная неопытность, так и присущий вам блеск. К тому же и здоровье его не вполне благополучно, у него есть некоторые телесные недостатки, которые, как он полагает, послужат для него препятствием во многих делах.

Так что пусть он делает то, что считает полезным для себя. Ты же, будет ли он находиться в вашей стране или же спокойно оставаться в наших местах, — позаботься как обо всем прочем, о чем он станет тебя просить, — так и особенно о безопасности его и его отца. Ты должен считать его у себя чем-то вроде залога — залога моего старческого возраста (которому да будет оказано соответствующее уважение), Сопутствующей мне славы — если она заслуживает быть принятой во внимание, и того благорасположения к вам, которое я питал всю жизнь.

Не удивляйся тому, что я написал тебе слишком длинное письмо, а также тому, что высказал в нем нечто выходящее за пределы принятого или выдающее мой старческий возраст. Не обращая ни на что внимания, я беспокоюсь только об одном — чтобы видно было, как я забочусь о дружественных и дорогих мне людях.

К Александру

Составляя письмо, обращенное к твоему отцу, я полагал, что поступлю нехорошо, если не обращусь к тебе, находящемуся там же, с приветственными словами, — если не напишу что-нибудь такое, что заставит читателей отбросить мысль, будто я по причине старости выжил из ума и болтаю совершенно попусту; напротив, они увидят, что и в отведенный мне остаток жизни я отнюдь не оказываюсь лишенным той силы речи, которой обладал в молодые годы.

Я слышу, как все говорят, что ты являешься человеком гуманным, другом Афин, любящим науку и образование, — но не безрассудно, а с пониманием дела, ибо ты сближаешься не с теми из наших граждан, кто отличается недостойным поведением и стремится к дурному, а с такими, общение с которыми тебе не может ни в чем повредить, советы и рассуждения которых не смогут принести тебе никакого ущерба или неприятности. Благоразумные и рассудительные люди должны себе подыскивать именно таких друзей. Ты не отвергаешь ту из школ красноречия, которая устанавливает истину посредством спора, и считаешь ее приносящей великую пользу в частных беседах, но не подходящей ни для тех, кто стоит во главе народа, ни для монархов. Ведь не приносит пользы и вообще не подходит людям, ставящим себя выше других, самим вступать в спор со своими согражданами или разрешать, чтобы им возражали другие. Таким образом, передают, что ты не питаешь склонности к этой школе и предпочитаешь тот вид красноречия, которым пользуемся мы в каждодневных делах и в случаях, когда высказываемся по поводу общегосударственных дел. Пользуясь им, ты надлежащим образом размышляешь относительно будущего и постигаешь науку о том, как повелевать своими подданными наилучшим образом, чтобы каждый из них сознавал свой долг. С помощью этой науки ты сможешь верно судить о том, кто является прекрасным и справедливым и, кто не является таковым, наказывать и вознаграждать в той мере, как каждый того заслуживает. Итак, ты поступаешь разумно, что теперь этим занимаешься: ты вселяешь добрую надежду в сердце твоего отца и всех остальных, что в будущем, — если став взрослым, ты останешься верным этим принципам, — ты превзойдешь всех остальных разумом настолько, насколько отец твой превзошел всех современников.

К сыновьям Ясона

Один из послов, побывавших у вас, сообщил мне, что вы, пригласив его для беседы отдельно от остальных, спросили его, согласен ли я оставить свою страну и поселиться у вас. Я охотно отправился бы к вам, помня о дружбе, связывавшей меня с Ясоном[135] и Полиалком[136]: ведь я полагаю, что личное общение окажется для всех нас полезным. Но многое препятствует мне это сделать, более же всего невозможность отправиться в путешествие, а также и то, что неприлично людям моего возраста покидать родину. Кроме того, все, узнав о моем отъезде, по справедливости осудили бы меня за то, что в то время как в течение всего предшествующего периода я предпочитал жить спокойно, под старость лет пустился бы в странствия — тогда, когда мне следовало бы, если бы ранее я даже и бывал в разных местах, стремиться на родину ввиду приближающегося конца жизни. Помимо всего этого — надо ведь сказать правду — я опасаюсь своего государства. Я вижу, в самом деле, как быстро теряют силу военные союзы, заключаемые с ним. Так что если бы нечто подобное случилось с вами и если бы я даже смог избежать обвинений и возникающих в связи с ними опасностей (что было бы весьма трудно), то все же мне пришлось бы устыдиться, если бы кто-нибудь решил, будто бы я ради своего государства пренебрегаю вашими интересами — или, наоборот, ради вас жертвую интересами своего государства. Поэтому мне не представляется возможным сохранить добрые отношения одновременно и с вами, и со своим государством, за исключением случая, когда польза от моей деятельности окажется обоюдной. Таковы причины, вследствие которых я не могу совершить то, что я желаю.

Я полагаю, однако, что мне не следует уделять внимание только своим делам, оставляя в стороне ваши; я попытаюсь сейчас по мере своих сил высказаться о них так, как я стал бы говорить, если бы прибыл к вам. Не подумайте, однако, что я стал писать это письмо в качестве образца красноречия, а не из чувства дружбы к вам. До такого безумия я еще не дошел, чтобы не понимать, насколько невозможной окажется для меня попытка создать что-либо лучшее по сравнению с изданными мною ранее произведениями — тем более, что пора расцвета осталась у меня далеко позади, а если я выступлю со слабым произведением, то нынешняя сопутствующая мне добрая слава может смениться дурной. Кроме того, если бы я устремил все свое внимание на создание образцовых произведений риторики, а не стал бы заниматься серьезно вашими делами, то в этом случае я не избрал бы именно эту тему, рассуждать о которой надлежащим образом является делом весьма трудным, но сумел бы отыскать гораздо более прекрасные и содержательные темы. С последними, однако, я и прежде никогда не связывал честолюбивых надежд, но обращался к другим, ускользнувшим от внимания большинства. И ныне, придерживаясь того же образа мыслей, я не стал заниматься ими; но видя, что вы беретесь за многие и важные дела, я пожелал изложить сложившееся у меня мнение по поводу этих дел. Человеку моего возраста, как я полагаю, подобает давать советы, ибо опыт налагает свой отпечаток на людей, доживших до таких лет, и дает возможность скорее, чем всем остальным, находить лучшее решение; составлять же на заданную тему речь, тщательно обработанную, изящную и благозвучную, уже не подходит моему возрасту. Для меня будет вполне достаточно, если я смогу рассуждать на данную тему не совсем бессвязно.

Но не удивляйтесь, если вы найдете в моей речи нечто подобное тому, о чем уже слышали прежде. Одни повторения могут, пожалуй, возникнуть случайно и помимо моей воли, другие будут внесены мною сознательно, если сказанное мною прежде окажется подходящим к содержанию настоящей речи. Ведь было бы нелепо, если бы я, видя, как другие широко пользуются моими произведениями, сам стал бы воздерживаться от сказанного мною прежде.

Я предпослал это вступление по той причине, что первое из моих положений является одним из общих мест. Я привык говорить тем, Кто изучает у меня науку красноречия, что нужно обращать внимание Прежде всего на то, чего следует добиваться как Самой речью, так и отдельными частями речи. Когда же мы это определили и точно установили, тогда, утверждаю я, надо искать приемы, с помощью которых все это будет осуществлено и достигнута цель, которую мы поставили перед собой. Хотя я говорю все это по поводу искусства Составления речей, принцип этот лежит в основе всех других занятий, а также и ваших дел. В самом деле, никакой разумный поступок не может быть совершен, если вы предварительно с большой предусмотрительностью не обдумаете и не примете решения, как вы должны прожить оставшееся время, какой избрать себе образ жизни, к какой славе стремиться, каких почестей добиваться — таких ли, которыми сограждане награждают добровольно, или тех, которые предоставляют против своей воли. Определив все эти цели, вы должны только после этого рассмотреть вопрос, в какой мере дела, ежедневно совершаемые вами, соответствуют целям, поставленным в самом начале. И подобным образом стремясь к полезному, соответствующему поставленной цели, вы достигнете ее с помощью разума; если же вы не поставите перед собой подобную цель, но будете делать то, что придет вам в голову, вы неизбежно станете страдать от неопределенности ваших замыслов и совершать многочисленные ошибки.

Может быть, кто-либо из избравших себе беспорядочный образ жизни попытается высмеять эти рассуждения и потребует, чтобы я высказал собственное мнение по поводу сказанного выше. У меня нет никаких оснований скрывать все, что я думаю по этому поводу. Мне представляется, что жизнь частного человека следует предпочесть жизни тирана; я также считаю, что почести, воздаваемые гражданам политий, являются более приятными, чем пожалованные монархами. Об этом я и попытаюсь высказаться. Мне, однако, хорошо известно, что я встречу множество противников моей точки зрения и более всего среди тех, кто окружает вас — ибо я полагаю, что они в немалой степени поощряют ваши устремления к тиранической власти. Они ведь не рассматривают всесторонне существа дела, но сами обманывают себя во многом. Они видят широкие полномочия этой власти, выгоды и удовольствия, которые она с собой приносит, и надеются получить долю от всего этого. Тревог же и несчастий, которые случаются с монархами и их друзьями, они не замечают и с ними происходит то же самое, что с теми людьми, которые отваживаются на самые дурные и противозаконные дела. Ведь подобные люди прекрасно знают о неблаговидной стороне своего дела, но они надеются воспользоваться всем тем, что в нем заключено хорошего, избежав всего присущего ему ужасного и дурного, итак устроить свои дела, чтобы от опасностей находиться вдали, а от выгоды — близко.

Я поражаюсь легкомыслию людей, придерживающихся подобного образа мыслей, сам же я устыдился бы, если, давая советы другим, но пренебрегая их интересами, искал бы лишь выгоды для себя и если бы я не стал советовать; им наилучшее, целиком Поставив себя вне всяких корыстных соображений. Поэтому уделите мне внимание, как человеку, придерживающемуся именно такого мнения.

К Тимофею

Ты[137] слышал, как я полагаю, от многих о традиционной дружбе, связывающей нас между собой; я желаю и тебе счастья, так как узнал, что ты, прежде всего, пользуешься своей властью гораздо более разумным и прекрасным образом, нежели твой отец, а также и потому, что ты предпочитаешь приобретение доброй славы накоплению великого богатства. Ты являешь собой образец добродетели, и не малый, но великий (насколько это возможно), придерживаясь указанного образа мыслей. Так что если ты будешь продолжать вести себя так, как о тебе сейчас говорят, то у тебя не будет недостатка в людях, которые захотят прославить твое благоразумие и этот избранный тобою путь.

Я также полагаю, что все рассказываемое о твоем отце в немалой степени способствует утверждению мнения о тебе, как о человеке благоразумном и выгодно отличающемся от всех остальных. Люди в большинстве случаев не так восхищаются теми, кто происходит от отцов, пользовавшихся доброй славой, как теми, отцы которых были дурными и злобными людьми, — если они оказываются нисколько не похожими на своих родителей. В самом деле, большинству людей значительно больше удовольствия доставляет созерцание добродетели там, где ее ожидать нельзя, чем добродетель, являющаяся следствием естественных и вполне вероятных причин.

Принимая все это во внимание, ты должен внимательно обдумать и изучить вопрос о том, каким образом и с помощью каких советников ты избавишь государство от неурядиц, а граждан его направишь по пути благоразумия и исполнения долга, — тем самым обеспечивая им более приятное и более уверенное существование, чем в прошлом. В этом и состоит деятельность властелинов, управляющих справедливо и разумно. Некоторые, пренебрегая подобными принципами, не думают ни о чем другом, кроме того, как бы прожить жизнь, наслаждаясь возможно большей роскошью и удовольствиями; они притесняют и облагают поборами лучших, самых богатых и добропорядочных граждан. Они не знают того, что людям благоразумным и облеченным такой честью подобает отнюдь не погоня за удовольствиями ценой несчастий других людей, но, напротив, забота о том, чтобы сделать сограждан более счастливыми. Не подобает им относиться ко всем со злобой и предубеждением, не думая при этом о собственной безопасности, но управлять делами с такой кротостью и соблюдением законов, чтобы никто не отважился злоумышлять против них, — и в то же время с такой тщательностью охранять свою жизнь, как будто бы все поставили себе целью их уничтожить. Руководствуясь этими принципами, они и сами оказались бы вне опасности и приобрели бы добрую славу среди других людей: а ведь трудно отыскать большее благое. Когда я писал тебе это письмо, я подумал о том, как счастливо сложились для тебя все обстоятельства. Могущество, которое приобретается тиранами обязательно с помощью насилия и сопровождается величайшей ненавистью к ним, оставил тебе отец, а уж воспользоваться им благоразумно и человеколюбиво — зависит полностью от тебя. Об этом ты должен позаботиться самым тщательным образом.

Вот то, что я думаю по этому поводу. Дело обстоит именно так, но, если ты страстно желаешь приобрести богатства, увеличить свое могущество и одновременно подвергнуться всем тем опасностям, при которых все это приобретается, ты должен звать себе в советники иных людей. Напротив, если всего этого у тебя достаточно, и ты стремишься только к добродетели, доброй славе и благорасположению со стороны многих людей, — в этом случае ты должен прислушаться к моим речам и искать общества тех, кто наилучшим образом управляет собственным государством; надо также попытаться их превзойти.

Я слышу о правителе Мефимны Клеоммисе, проявившем себя во всех остальных делах прекрасным, рассудительным и воспитанным человеком, что он не только полностью воздерживается от того, чтобы казнить или изгонять своих подданных, продавать с торгов их имущество или причинять им какое-либо иное зло, но, напротив, обеспечил полную безопасность своим согражданам, вернул изгнанников и возвратил всем вернувшимся их состояние, которое они потеряли. Тем же людям, которые их имущество приобрели, он вернул затраченные ими деньги. Кроме того, он вооружил всех своих подданных, нисколько не опасаясь при этом, что кто-либо из них вступит в заговор против него. А если даже кто-нибудь и попытается это сделать, то он уверен, что лучше ему погибнуть, показав образец добродетели своим согражданам, чем жить продолжительное время, став при этом причиной величайших бедствий для своего государства.

Я мог бы значительно больше написать тебе относительно всего этого и, может быть, более искусно, если бы мне не нужно было так срочно отослать тебе это письмо. Я еще обращусь к тебе с советами, если мне не помешает моя старость, теперь же я хочу поговорить о личных делах. Ведь Автократор, везущий это письмо, — наш друг, у нас с ним были одни и те же занятия, часто я уже пользовался его искусством[138] и, наконец, дал ему совет относительно поездки к тебе. Поэтому я хотел бы, чтобы ты хорошо его принял, и чтобы вам обоим это было на пользу, чтобы было ясно, что-то, о чем он просит, он получит отчасти благодаря моей помощи.

Не удивляйся, что я с такой охотой пишу тебе, в то время как Клеарха я никогда ни о чем не просил. Ведь почти все, кто приплывает от вас, утверждают, что ты подобен лучшим из моих учеников. Что же касается Клеарха, то люди, которые с ним общались в то время, когда он был у нас, признавали, что он наиболее свободомыслящий, приветливый и человеколюбивый из тех, кто меня окружает, когда же он захватил власть, то оказалось, что он так переменился, что вызвал удивление всех, знавших его прежде. И вот по этим причинам между нами наступило отчуждение. Тебя же я одобряю и весьма бы ценил дружеское расположение к нам. Впрочем, вскоре ты сможешь показать, соответствуют ли твои настроения нашим, ибо ты позаботишься об Автократоре и пошлешь нам письмо, возобновляя прежнюю дружбу и отношения гостеприимства, которые нас ранее связывали. Будь здоров и, если тебе нужно что-нибудь от нас, — напиши.

К Архидаму

Зная, Архидам, как много людей стремятся прославить в хвалебных речах тебя, твоего отца и весь твой род, я предпочел оставить им этот вид речей, поскольку он очень легок. Сам же я замыслил призвать тебя к командованию и войнам, которые нисколько не похожи на совершающиеся ныне: однако в результате их ты доставишь величайшие блага и своему государству, и вообще всем эллинам.

Я сделал этот выбор не потому, что не знаю, какие речи легче составлять, но ясно сознавая, что отыскать дела прекрасные, великие и полезные трудно и не всегда удается; прославить же присущие вам добродетели я смог бы очень легко. Ведь в последнем случае у меня не было бы нужды самому изыскивать о них необходимые слова, но свершенное вами дало бы столь важные и многочисленные поводы, что восхваления, адресованные другим людям, ни в малейшей степени не могли бы сравниться с похвальным словом, которое было бы сказано о вас. Кто мог бы оказаться выше по благородству, чем те, кто произошел от Геракла и от Зевса[139] (общеизвестно, что таким происхождением можете гордиться только вы), или превзойти своей добродетелью тех, кто основал дорические государства Пелопоннеса и занял эту землю? Кто мог бы похвалиться, что преодолел столько опасностей и установил столько трофеев, сколько было установлено вами за время вашего царствования и гегемонии? Кто, пожелавший описать мужество, присущее всему вашему государству, вашу сдержанность нравов и строй, установленный вашими предками, затруднился бы отыскать соответствующие слова? Сколько можно было бы сказать речей о благоразумии твоего отца, о стойкости его духа в несчастьях, о том сражении, которое произошло в самом вашем городе?[140] В этом сражении ты, будучи командующим, с небольшим войском сражаясь с превосходящими силами противника, отличился более всех и стал спасителем государства… Кто мог бы назвать более прекрасный подвиг? В самом деле, ни взятие вражеских городов, ни уничтожение множества врагов не является таким великим и славным деянием, как спасение отечества, подвергшегося столь грозным опасностям, — отечества не обычного, но выдающегося своими добродетелями. Даже если бы кто-нибудь рассказал об этом не риторически изысканно, но простыми словами и не в речи, стилистически отделанной, а только перечисляя факты, то и в этом случае он обязательно бы прославился.

Итак, конечно, я мог бы и обо всем этом надлежащим образом высказаться, сознавая, прежде всего, насколько легче изложить со всей полнотой уже имевшие место факты, чем разумно рассуждать о том, что должно произойти в будущем, а также зная, что все люди питают большую благодарность к восхваляющим лицам, чем к тем, кто дает советы (ведь первых они охотно причисляют к своим сторонникам, вторых же, особенно когда они оказываются непрошенными советчиками, они считают назойливыми людьми). Но хотя я все это сознавал заранее, я все же воздержался от речей, цель которых заключалась бы в том, чтобы угодить, и собираюсь говорить о таких вещах, на какие никто другой бы не отважился, — ибо я полагаю, что людям, желающим называться честными и разумными гражданами, следует избирать себе не наилегчайшие из всех видов речей, но самые трудные, не наиболее приятные для слушателей, но такие, которыми они принесут пользу как своим собственным государствам, так и всем остальным эллинам: вот именно этот вид речей я избрал для себя ныне.

Я удивляюсь также тому, что иным людям — тем, кто обладает возможностью что-либо свершить или выступить с речью, — никогда не приходилось задумываться о делах, представляющих всеобщий интерес: их не трогали несчастья Эллады, находящейся в таком тяжелом и жалком состоянии. Ведь не осталось ни одного места, которое не было бы наполнено в изобилии военными столкновениями, мятежами, резней и другими бесчисленными бедствиями. Большая часть последних выпала на долю тех, кто населяет побережье Азии, — их мы на основе заключенных соглашений[141] выдали не только варварам, но и тем из греков, кто говорит на общем с нами языке, но нравами уподобляется варварам. Если бы мы были разумными людьми, мы не должны были бы допустить, чтобы эти люди собирались во главе с первыми попавшимися полководцами; мы не должны были бы допускать, чтобы из числа бездомных составлялись войска лучшие и большие по численности, чем из числа граждан. А ведь они наносят ущерб лишь незначительной части владений царя, зато эллинские города — в какой бы они не вторглись — они разоряют, убивая одних, изгоняя других, отнимая имущество у третьих. Они жестоко оскорбляют детей и женщин, бесчестят самых красивых, с остальных же срывают одежду, так что тех женщин, которые прежде никогда не появлялись перед посторонними даже без украшений и нарядов, теперь многие могут увидеть совершенно нагими; некоторые из них ходят в лохмотьях и гибнут из-за недостатка самого необходимого.

И хотя все это происходит уже долгое время, ни одно государство из числа тех, кто претендует на руководство Элладой, не выразило своего возмущения и ни один из выдающихся людей не вознегодовал, — кроме твоего отца. Только Агесилай, единственный из всех, кого мы знаем, стремился всю свою жизнь к тому, чтобы освободить эллинов и-начать войну против варваров. Однако и он совершил одну ошибку. Не удивляйся же, если я, обращаясь к тебе, напомню о тех решениях твоего отца, которые были неверными. Я имею обыкновение говорить со всей откровенностью в своих речах, и я предпочел бы скорее быть порицаемым за справедливые упреки, чем заслужить благодарность за сделанные вопреки справедливости похвалы. Таков свойственный мне образ мышления. Агесилай же, во всем остальном будучи выдающимся человеком, в высшей степени сдержанным, справедливым и сведущим в политических делах, имел два устремления, каждое из которых само по себе казалось прекрасным, но которые не согласовывались друг с другом и не могли быть одновременно воплощены в жизнь. А именно, он хотел и воевать против царя, и вернуть своих изгнанных друзей в их родные государства, поставив их там у руководства государственными делами. Случилось же в результате всех этих забот о друзьях то, что эллины стали жертвой различных бедствий и выпавших на их долю опасностей, а вследствие возникших отсюда неурядиц у них не осталось времени и возможности начать войну против варваров. Так что на основании ошибок, совершенных в то время, легко сделать вывод, что если кто-нибудь хочет принять правильное решение, то надо, прежде чем начать войну против царя, примирить эллинов между собой, а также прекратить безумие и междоусобные войны между нами. Я высказывался уже прежде об этом и ныне продолжаю на этом настаивать.

Некоторые из тех людей, кто лишен образования, но претендует на право обучать других (они осмеливаются порицать то, что делаю я, стараясь одновременно подражать этому), может быть, скажут, что забота о несчастьях Эллады, проявляемая мной, является чем-то вроде безумия, как будто благодаря моим речам дела Эллады будут идти лучше или хуже. Однако все с полным правом могли бы обвинить этих людей в подлости и трусости за то, что, выдавая себя за философов, они сами в то же время стараются снискать себе славу в ничтожных делах, а к тем, кто может выступить с советом в делах величайшей важности, они относятся с завистью и ненавистью.

Действительно, может быть, эти люди скажут так, стремясь оправдать собственное легкомыслие и бессилие; я же, хотя мне уже 80 лет, и я уже совершенно отказался от активной деятельности, продолжаю оставаться настолько самонадеянным, что думаю, будто мне весьма подобает рассуждать о таких вещах, и что я принял прекрасное решение, обращаясь к тебе с речами, благодаря которым ход дел примет в какой-то мере правильное направление. Я думаю даже, что остальные эллины[142], если приложение возникнет у них надобность избрать среди всех человека, который сможет и наилучшим образом при помощи составленной речи призвать эллинов к походу против варваров, и в наиболее короткий срок добиться осуществления дел, которые признаны полезными, должны будут отдать предпочтение именно нам. И разве мы не поступили бы самым постыдным образом, если бы не радели в столь важном и почетном деле, достойным которого нас все бы считали. Однако моя задача сравнительно скромна: ибо изложить мнение, которого придерживаешься, не так уж трудно. Тебе же следует, тщательно продумав все то, о чем я говорю, решить, пренебречь ли тебе состоянием дел в Элладе, — хотя ты такого происхождения, о котором я говорил выше, а также являешься вождем лакедемонян и называешься царем, и обладаешь величайшей славой у эллинов — или же, оставляя в стороне все неотложные Дела, приступить к свершению более великих.

Итак, я утверждаю, что ты должен, оставив все прочее в стороне, обратить все свои помыслы на достижение двух целей: избавить эллинов от войн и прочих ныне терзающих их бедствий и положить конец дерзости варваров, собравших у себя богатства большие, чем им бы полагалось. А доказать то, что осуществление подобных целей возможно и принесет пользу как тебе, так и твоему государству и вообще всем остальным, — является уже делом, которое я взял на себя.