Глава 28. Укухласи

— Фррхррисс!

Сдавленное рычание послышалось слева, из-за плетёной стенки. Казалось бы, толкни её — и свалится… Речник осторожно выпрямил кисть — неестественно выгнутые пальцы от напряжения свело судорогой — и перевёл дух.

— Алсаг? — прошептал он, высматривая в стене щель, но прутья и ленты прочной коры были сведены плотно. — Как ты там?

— Парршиво, — отозвался хесский кот, тихо зашипел и фыркнул. — Пасть завязали, много не поговорришь.

— Ты до верёвок дотянуться можешь? — Фрисс покосился на собственные путы. Стебель, к которому привязали его руки, в пазах бултыхался свободно, вот только гнулся во всех направлениях — как ни крути, не сломается.

— Фррисс, меня ррастянули, как стрруну, — сердито ответил Алсаг. — Лежу на бррюхе. Хвост, и тот прривязан. Внимательные зноррки, запомнили, где у меня перрепонки…

— Плохо, — Фрисс выгнул кисть, царапнул упругий стебель и досадливо поморщился — эту лиану и меч не вдруг разрубил бы. — Тебя хоть кормят?

— Коррмят, прроку-то… — фыркнул кот. — Вот мы попались, хуже, чем к «изумррудникам»…

По ту сторону стенки послышались шаги, кто-то затопал по скрипучей деревянной лестнице, и Фрисс перевернулся на другой бок — настолько, насколько позволяли путы. Из-за стены донёсся сдавленный рык, испуганный визг огромной крысы и недовольные возгласы южан.

— Нецис? — можно было говорить в полный голос, за воплями Алсага и тех, кто не давал ему покоя, даже шум корабельных движителей нельзя было расслышать. — Нецис, ты здесь?

Из-за правой стенки не донёсся даже шорох. Речник тяжело вздохнул. Трудно было поручиться за свои глаза — когда его втащили в трюм, ему ещё мерещились хищные лианы и змеи с сотней голов — но Нециса, кажется, внесли в ту комнатушку. Его тащили на длинных жердях, тело безвольно раскачивалось, и носильщики шарахались с воплями, когда оно приближалось к ним. В тот трюм кто-то спускался с тех пор, и не раз, но там было тихо.

Голоса за левой стеной смолкли — Алсагу сунули в пасть еду, и он что-то жевал, сдавленно порыкивая и шипя. «Дело к полудню,» — Фрисс посмотрел на потолочные балки. Палуба была там, за нетолстыми досками, но их пригнали плотно — ни в одну щель не сочился свет. Шелест и шипение движителей не смолкали, но пол перестал качаться из стороны в сторону — вакаахванча более не извивалась. «Причалили,» — Речник настойчиво царапал стебель лианы и прислушивался к звукам снаружи. «Где-то в лесу, должно быть. Теперь висим на дереве.»

Жжение на запястьях слегка ослабло, язычки пламени на груди улеглись, опали, из тёмно-пурпурных стали рыжими. Речник выгнул обе ладони, вцепился в стебель. «Ещё раз…»

Лаканха!

Пламя побагровело и взметнулось на локоть вверх, но Фриссу было не до него — он тихо шипел от боли, попав под удары десятка огненных плетей. Руки онемели, перед глазами поплыли алые пятна, сердце забилось где-то под ключицами, стремясь выскочить в горло. По лицу тёк холодный пот, заливая глаза. Речник зажмурился.

— Боги мои! — за гулом крови в ушах он не услышал шагов по лестнице и хруста открывающейся дверки. Крыса-Призыватель опустила на пол корзину и нависла над пленником, ощупывая грудь и запястья.

— Достойное упорство, — громко вздохнула она. — Теперь я знаю, как коатеки срезали под корень горы. Но тут нет гор, а ты надорвёшь себе сердце.

— Тебе какая забота? — поморщился Речник. — Мне его живьём вырвут.

— Ц-ц-ц, — поцокал языком Призыватель, щедро выплёскивая на Фрисса приятно пахнущее масло из кувшина. — Не приписывай нам ваши коатекские обычаи. Не живьём.

Речника снова намазывали маслом с ног до головы, и очень тщательно, и, судя по запаху, это было не то масло, что два или четыре Акена назад. Сколько у них там благовоний?..

— Призыватель… я твоё имя знаю? Никак не вспомнить после дурманного пойла, — вздохнул Речник и повернул голову, чтобы взглянуть крысе в глаза. Существо — как он и ожидал — выронило губку и шарахнулось к стене.

— Хватит уже, Водяной Стрелок, — оно недовольно шевельнуло усами и перешагнуло через его руку, подсовывая под шею неудобный валик. — Называй меня как угодно, моё имя ты не узнаешь.

«Стать бы таким магом, каким меня тут считают, я бы оружие против Тзангола не искал,» — мечтательно сощурился Фрисс. «Я бы ему хвост в пасть затолкал и Гедимину сдал на опыты. В нём, небось, ирренция — на все станции хватит…»

Крыса вылила масло ему на голову и возилась сейчас с волосами, распутывая их и собирая в косу. «Выберусь — до зимы не отмоюсь,» — Речник посмотрел в потолок.

— Призыватель, на кой ты меня маслишь? — недовольно спросил он. — Жарить собрался?

— Это для очищения, — ответила крыса, коротко пискнув — видно, сначала на языке вертелось другое. — А когда с тебя снимут кожу, эти мази хорошо её сохранят. Ты есть будешь?..

…Сверху часто доносился топот, и что-то похрустывало — корабль, небесная змея, извивался меж ветвей и едва успевал уклоняться от прутьев и лоз, метящих в шар. Весь корпус вакаахванчи ходил ходуном, выгибаясь во все стороны, и Фрисс бултыхался в трюме, как на дне корзины, летящей вниз по склону холма.

— Мрря-ау! Мрря, мерртвяки, что за меррзость… Мрря-а! Фррисс, где ты?! — метался в забытьи хесский кот, колотясь о пол. Его снова терзали кошмары.

— Алсаг! — крикнул Речник. За стеной завыли.

— Мерртвяки, пррочь от меня-ау! Пррочь! Мррау-у-у… — вой оборвался громким шипением, и всё стихло.

— Алсаг, чего ты кричишь? — громким шёпотом спросил Фрисс.

— Мерртвяки… — еле слышно ответил хеск. — Еле выррвался, меррзкие тварри…

Корабль с треском налетел на дерево, сверху захрустели ветки, зашуршала листва. Кто-то сердито кричал, движители корабля громко шипели, весь он качался из стороны в сторону. Фрисс, уставший от болтанки, раздосадованно вздохнул.

— Хаэй! Во что вы там влетели?! — крикнул он, глядя на потолок. Никто не ответил ему. Шипение в трюме смолкло, корабль висел на месте, плавно покачиваясь. «Кажется, долетались,» — Речник закрыл глаза. «Поспать бы…»

…Вокруг было темно и тихо — только лягушки надрывались на отдалённом болотце. Фрисс пошевелил затёкшими пальцами, выгнул ладони, цепляясь за удерживающий его стебель. На прочной лиане уже можно было нащупать глубокие тонкие пропилы и множество щербин.

«И ещё раз…» — Речник стиснул зубы и глубоко вдохнул.

Лаканха!

Сквозь гул крови в ушах он услышал слабый хруст. Руки, сведённые судорогой, дёрнулись вверх. Фрисс осторожно пошевелил ими — они поддались. Ремни, обмотанные вокруг запястий, неохотно соскользнули с размочаленного стебля. Речник судорожно выдохнул и сел, настороженно озираясь. Багровые ленты огня по-прежнему опоясывали его тело и обвивали руки, под ними уже проступили розовые полосы ожогов. Фрисс подул на руки, унимая боль, и подёргал стебель, удерживающий ноги. Ещё немного наклониться и…

Несколько мгновений спустя лиана захрустела и брызнула соком. Речник оборвал разлохмаченные волокна, вытащил стебель из запутанных ремней и рывком поднялся на ноги. Голова кружилась, в груди неприятно ныло. Фрисс вслушивался в ночную тишину — кажется, его трепыхания никого не разбудили…

Хлипкая плетёная дверца выгнулась пузырём, костяные засовы повылетали из пазов. Речник придержал их и выскользнул, пригибаясь, к лестнице. Тонкая стенка захрустела под руками, прутья медленно разошлись. Фрисс отломал мешающие полосы коры и протиснулся в дыру. Несколько секунд показались ему бесконечными, но всё же костяная защёлка с громким хрустом распалась надвое, и очередная дверца качнулась на разболтанных петлях. Фрисс вошёл в клетушку, ладонью ощупывая потолок. Нецис, обвитый огненными лентами, лежал в двух шагах от двери и светился на весь трюм. Крохотная стрелка по-прежнему торчала в его груди.

— Нецис! — Речник вырвал стрелу и пропихнул сквозь решётчатый пол. Некромант прерывисто вздохнул и зашевелился, с трудом разлепив веки. Глаза сверкнули холодной зеленью.

— Сейчас, потерпи, я тебя вытащу, — прошептал Фрисс, ощупывая путы на руках колдуна. Сквозь ремни был пропущен гибкий стебель лианы — такой же, от какого недавно отделался сам Речник. От запястий до плеч руки притянуты были к полу широкими кожаными петлями, такие же петли обхватили живот и грудь — Некромант был привязан к кораблю намертво. Фрисс дёрнул ремешок, резко выдохнул и вцепился в него зубами.

— Фрисс, как ты… — прохрипел Нецис, изумлённо глядя на Речника, тут же сузил глаза и обмяк. — Оставь меня. Беги и не оглядывайся. Ну?!

— Тише. Я никого не оставлю, — сверкнул глазами Фрисс, выплёвывая пожёванный стебель. Обломки выпали из ремней, руки Некроманта дёрнулись и замерли — три браслета из тугой кожи так просто было не перегрызть…

— Дёргайся, пусть оковы ослабнут, — прошептал Речник, растерянно оглядываясь. — Я наверх. Найду, чем перерезать.

Нецис приподнял голову, тяжело дыша. От яда, влитого в кровь, пена засохла на его губах, он хрипел и судорожно сглатывал.

— Фрисс, беги, — прошептал он. — Ты ещё можешь уйти. Цо" от нирну!

— Без тебя и Алсага я не уйду, — тихо, но твёрдо ответил Речник, на цыпочках пробираясь к лестнице. Специально так, что ли, строили, чтобы доски скрипели и трещали при каждом шаге?!

Люк на палубу открылся беззвучно, и ночь показалась Фриссу светлее дня. Листья громадного дерева лежали на ограждении справа от него, слева шевелил боками огромный корабельный шар. Рядом с ним, у ограждения, блестели отполированные кольца — к ним крепились канаты, сейчас лежащие кольцами на палубе. Фрисс оглянулся — ему померещилась тень в листве, но всё было тихо.

«А вот и дорога,» — усмехнулся Речник, глядя на «причал» — толстую крепкую ветку, на развилке которой, как на ладони, улёгся корабль. Земля была где-то внизу — мрак поглотил её, только блики лунного света виднелись на скользких листьях. «Как-нибудь слезем по стволу. Но — высоко же тут, прокляни меня Река…»

Он широко ухмыльнулся — из того, что сначала показалось ему скамьёй вдоль ограждения, торчали гладкие топорища. Длинная ветка, накрывшая собой полкорабля, не тянулась от дерева — это была уже гора нарубленных обломков, на которых ещё сохранились листья. «Авось кожа не крепче дерева,» — хмыкнул он про себя, вытаскивая топор из скамьи и ощупывая каменное лезвие, вставленное в рукоять под странным углом. «Сгодится.»

Он успел услышать тихий треск за спиной, а затем голова зазвенела от удара, и палуба качнулась под ногами и полетела в лицо.

…Что-то слабо, но неприятно кололо грудину. Фрисс попытался открыть глаза — веки не слушались. Кто-то повернул ему голову набок, Речник почувствовал, как по щеке стекает слюна, но не смог ни сглотнуть, ни шевельнуть губами. В ушах мерно шумело — словно маленькие волны одна за другой накатывались на песок.

Скрипнули половицы. Несколько пар ног прошагали над Речником и остановились. Кто-то наступил ему на грудь, придавливая к полу.

— Ты очень смелый охотник, Нкуву, — коротко хохотнули над головой Фрисса. — И очень удачливый. Славная добыча — целый коатек! Богиня не оставит тебя без награды.

Речник узнал по голосу «почтенного Яо». Другие — а Речник слышал даже их дыхание — молчали.

«Нкуву? Видно, это он огрел меня по затылку,» — Фрисс поморщился бы, но лицо не слушалось. Ему казалось, что его дух вытрясли из тела и засунули в недвижный ком глины. Затылок ныл — удар был, похоже, неслабым.

Яо перешагнул через пленника и вновь поставил на него ногу. Кто-то шумно шмыгнул носом.

— Смотрите на него, — усмехнулся Ксази. — Не бойтесь, он больше вам не навредит. Видите, как отвратительны коатеки, эти могильные упыри, пожиратели сердец?!

Он схватил Речника за волосы, рывком поднял его голову, поворачивая к сопящим слушателям.

— Погляди на него, Нкуву, и ты, Акитса, не отводи глаз. У него кожа, как у недельного трупа. Посмотрите в его лицо — оно оплывшее, как гнилая чинпа! Видите слизь в его глазах, слюни, стекающие изо рта? Этому вы протягивали руку, по слову этого собирались в опаснейший поход? Экая мерзость — да на него смотреть невозможно!

Кто-то снова шмыгнул носом, другой вздохнул.

— Почтенный Яо, довольно, — дрожащим голосом сказал невидимка. — Он коатек, но он сейчас беспомощен. Недостойно нас, воинов, издеваться над ним.

Ксази выпустил волосы Речника и шагнул назад. На миг все голоса смолкли.

— Яд глубоко в твоей крови, о Акитса, — пробормотал Яо, и у Фрисса по спине пробежал холодок. — Я помогу тебе, но моей силы едва ли хватит. Впрочем, пусть решает сама Укухласи. Может, тебя очистит его кровь…

Снова заскрипели половицы. Наверное, Речник задумался и незаметно провалился в полудрёму — очнулся, когда кто-то дёрнул на себя стрелу и вытащил её из-под кожи, возвращая дух Речника в его тело. Он открыл глаза, но шевельнуться не смог — четверо южан раздвоенными шестами прижали его ноги и руки к полу. Огромная белая крыса со сверкающими глазами склонилась над ним, вытирая слюну с подбородка, и воровато оглянулась, прежде чем накрыть языком кровоточащую ранку.

— Хвала всем богам! — громко выдохнул Призыватель, увидев, что Фрисс на него смотрит. — Ты жив, Водяной Стрелок. Если богиня не пощадит тебя, я надеюсь, мне разрешат омыть лапы твоей кровью. Это было бы для меня великой честью!

— Пощадит? — язык Речника опух и еле ворочался во рту. — Бывало так, что она кого-то щадила?

Ксази-стражник над головой громко хмыкнул.

— Не надейся, коатек, — буркнул он, крепче прижимая руку Фрисса к доскам.

— Укухласи милосердна, ничья смерть её не радует, — шевельнул ухом Призыватель. — Было время, когда она призывала героев на помощь мирному народу — и никогда не оставляла просьбы без ответа. Сам Илирик, и Келга-Лучник, и Миндена — все они были под рукой Укухласи, она и дала им силу, чтобы защищать слабейших. Вы, коатеки, сделали очень много зла. Но, может быть, она сжалится и над вами…

Крыса снова сунула нос в ранку. Фрисс прикрыл глаза — тошно было смотреть на свою кровь на усах существа. «Слышал я легенды о Илирике,» — думал он, лениво вылавливая мысли из вязкой каши, наполнившей череп. «Он бы посмеялся, увидев меня. Верно, Укухласи тоже повеселится…»

Умма Ксази торопились, быстро гнали корабль вперёд — движители шипели и клокотали, не останавливаясь ни на миг, печи дышали жаром. О Речнике забыли, и он лежал в забытьи, не в силах пошевелиться, то всплывая из вязкой дремоты, то проваливаясь во мрак. Когда мрак в очередной раз отступил, Фрисс почувствовал под ногами холодный металл. Стены, покрытые многогранными серыми пластинами, плавно покачивались, изогнутый коридор упирался в приоткрытый люк. На его крышке виднелись угловатые зеленовато-синие узоры, за ним что-то светилось неживым белесым сиянием. Фрисс мигнул, поднося к лицу ладонь. Тонкий серо-зеленоватый покров обтягивал руку, твёрдая маска со странными выступами закрывала лицо. Речник ощупал прозрачный щиток на глазах, втянул воздух сквозь фильтры скафандра — пахло чем-то резким, неживым и тревожащим.

Ему надо было идти к приоткрытому люку, и быстро, но он медлил — ему было не по себе. Руки против воли цеплялись за рукоятку бластера. Это оружие не блестело — его словно облили пятнистым зеленовато-серым фрилом, спрятав мерцающие кнопки и сверкающие грани. Тяжёлая рукоятка холодила руки, когда Речник бесшумно протискивался между створками толстой двери. Неживое сияние накрыло его, как ледяная вода.

Здесь был не иначе как щит управления — множество странных клавиш и рычагов с полузнакомыми значками, горящие огоньки и огромные экраны на два человеческих роста вверх, один к одному, на полукруглой стене. Двое в прочнейших тяжёлых скафандрах стояли у щита, глядя на дрожащие картинки в стеклянной глубине. Фрисс увидел золотые извилистые узоры на красной броне, глухой шлем и длинноствольный громоздкий бластер за плечом одного, чёрную броню с серебряными насечками и коротко стриженный тёмный затылок, не прикрытый шлемом, другого. Двое Древних Сарматов глядели на экраны, ничего не замечая вокруг, Речник бросил взгляд туда же и едва сдержал крик.

Там были руины — тысячи гигантских зданий, окна которых казались крохотными щербинками на высоченных стенах, разом оплавились и накренились, крыши просели внутрь, стены пошли трещинами и потёками. Внизу, в ущельях улиц, громоздились друг на друга стальные машины, что-то ещё дергалось и пыталось выползти из-под завала. Одни экраны показывали развалины сверху, издалека, оттуда, где улицы казались тонкими, как волоски — и Фрисс видел, как башни, будто от удара с двух сторон, клонятся к центру, а на двух окраинах поднимается чёрный дым. Сармат в чёрной броне смотрел туда, задумчиво потирая подбородок. Второй быстро двигал рычажки, и боковые экраны при каждом движении вспыхивали. Там сменяли друг друга пылающие здания, поваленные друг на друга небесные корабли, участки улиц с корчащимися на мостовой людьми. Они выглядели странно и странно были одеты, но Фрисс уверен был, что это люди — и что они умирают.

Некоторые уже умерли — неподвижно лежали под обломками кораблей, у стен своих домов, съёжившись и прижав окровавленные ладони ко рту. Другие ещё шевелились, пытались ползти, вставали, покачиваясь, и складывались пополам, выплёвывая кровь. Сармат в красной броне ударил «чёрного» по плечу и коротко хохотнул, тыкая пальцем в экран. Там лежал, направив нос в небо, тёмно-зелёный корабль с бластерами на крыльях, и человек свисал из его люка, лицом вверх, неестественно вывернув шею. Глаза его вытекли, на щеках засохла кровь. Речник, вздрогнув, посмотрел на свою руку… да, такая же серовато-зелёная одежда, слишком тонкая, чтобы стать бронёй…

У корабля были ещё люди — они судорожно царапали себе лица, пытаясь содрать маски. Один из них стоял, прислонившись спиной к броне, и кричал что-то в небо — бесполезный фильтр, наполовину оторванный, свисал на грудь, рот широко раскрывался. Потом его повело в сторону, и он схватился за грудь, мучительно кашляя, и сплюнул на землю чёрной слюной.

— Сработало, — довольно кивнул сармат в чёрной броне, и Фрисс вздрогнул ещё раз — будто ледяной плетью заехали по спине. «Гедимин?!»

— Ты знаешь, что делаешь, Гедимин Кет, — посмотрел на него «красный». — Ты накрыл этот обезьянник. Так бы всегда! Как считаешь, многие добежали до убежищ?

— Излучение догнало всех, — «чёрный» внимательно рассматривал развалины. — Ни к чему терять время. Успеем ударить ещё раз. Цель?

— Смотри, — «красный» щелчком кнопки смахнул всё с экранов. — Вот она. Флот и купол на нас, с тебя — красивый взрыв. Не подведи, Гедимин, пусть макаки увидят зелёное солнце!

Он с силой сжал плечо сармата. Тот хмыкнул.

Ца атеска! Выводи на цель. Мне нужно семь или восемь секунд до нырка.

— Будет, — кивнул «красный». — Действуй. Ца атеска!

Фрисс вжался в стену, но сармат не пошёл в его коридор — скрылся в большом люке чуть левее, и тяжёлые шаги затихли. Гедимин снова хмыкнул и покосился на пульт. Стены мелко задрожали, экран замерцал, но сармат не шелохнулся — он смотрел на очертания города, выплывающие из стеклянного тумана. Ещё один Старый Город, башни, пронзающие небеса, стекло и сталь…

Что-то невидимое сбоку надавило на уши Речника, он судорожно сглотнул. Город приближался, Древний Сармат замер на месте и очень медленно потянулся к пульту. Фрисс шагнул вперёд, поднимая бластер.

— Стой!

Он не ждал, что его услышат, — обугленные стены и люди, захлёбывающиеся кровью, всё ещё стояли перед глазами, и сердце колотилось в горле. Пальцы до боли стиснули рукоять. «Обжечь лицо. Чтобы не дотянулся. Потом — в пульт,» — мысли стрелами свистели в голове. Кнопка на рукояти плавно погрузилась в металл.

Сармат успел повернуться — на самую малость. Луч сверкнул, впиваясь в его затылок — чуть-чуть позади виска — и оставляя чёрную дыру, и экран вспыхнул и вздулся пузырями. Руки сармата вздрогнули и повисли, он неловко, боком, повалился на пульт — экраны полыхнули красным — прокатился по нему, ломая рычажки, и рухнул навзничь. Фрисс, выронив бластер, бросился к упавшему, уже видя выжженную дыру на месте глаза и судорожно сгибающиеся пальцы.

— Гедимин! — он обхватил ладонями голову сармата — от серой кожи ещё шёл жар. Уцелевший глаз Древнего удивлённо смотрел прямо на Речника. Губы сармата едва заметно шевельнулись.

— Фриссгейн?!

Град холодных брызг накрыл Речника, и он взвыл — но ни звука не сорвалось с оцепеневших губ. Яд сковал его прочнее оков. Он всё ещё лежал в трюме вакаахванчи, и белая крыса, вырвав из его груди короткую тонкую стрелу, украдкой слизывала кровь. Речник зажмурился и стиснул зубы, ногти до боли впились в онемевшую ладонь.

«Гедимин видел меня. Узнал меня. Он был там, не морок — это точно был он! И я… я убил его,» — кровь брызнула из-под ногтей, но Фрисс ничего не заметил. «Я стрелял в него, в безоружного… в спину…»

Он тихо застонал.

— Уже воешь, коатек? — кто-то пнул его под рёбра, и крыса сердито взвизгнула, хвостом, как плетью, проходясь по ногам стражника.

— Через полдня мы будем в Джегимсе, — сказал Призыватель, вытирая Речнику лицо. — Что бы ты ни совершил, Водяной Стрелок, кровью ты смоешь вину. Да пошлёт тебе Укухласи лёгкую смерть!

— Призыватель, — язык и губы ещё подчинялись Фриссу, но слова куда-то разбежались. — Что… где Нецис? Я хочу… поговорить… с ним. Ради всех богов…

Стражники переглянулись и потянулись к стреляющим трубкам. Крыса подпрыгнула на пол-локтя вверх и метнулась к стене.

— Если позволит почтенный Яо, — пробормотала она и заторопилась к лестнице. Стражники, воткнув в Речника стрелу, пошли следом, то и дело на него оглядываясь. Он попытался закрыть глаза — получилось. Похоже, он начал привыкать к яду, — он снова чувствовал веки и губы, и даже мог шевелить ими, хоть и очень медленно.

Когда он снова открыл глаза, воины Ксази снова выстроились вокруг, а Призыватель торопливо слизывал кровь. Кожа вокруг ранки покраснела, каждое прикосновение отзывалось болью. За стеной было тихо — движители замолчали, и корабль не поскрипывал бортами на поворотах, и пол не раскачивался вместе с Речником. Дверца была открыта и покачивалась на сквозняке, снаружи едва уловимо тянуло илом, рыбьей чешуёй и мокрым камнем. Где-то совсем рядом текла большая река.

— Где мы? — прохрипел он, и крыса снова отлетела в сторону, испуганно сверкнув глазами.

— В Джегимсе, — ответила она, опомнившись, и поднесла к губам Речника фляжку с жижей, пахнущей варёной рыбой и водорослями. — Пей, Водяной Стрелок, набирайся сил. Скоро ты предстанешь перед Укухласи.

«Джегимс…» — Фрисс жадно вдыхал мокрый речной ветер. «Тут есть река. Значит, болотный туман здесь пожиже и не так выедает разум. Должен тут хоть кто-то дружить с головой и слушать, что ему говорят!»

Он залпом осушил флягу. Внутри потеплело, в голове прояснилось.

— Призыватель! — он встретился взглядом с крысой. — Кто главный у Умма Ксази? Верховный жрец? Кому подчиняется Яо?

— П-почтеннейшему Унгване Токатукуфу, — усы Призывателя задрожали. — Да, он ждёт нас внизу, он увидит тебя, прежде чем тебя отнесут в храм — но как ты узнал об этом?!

— Догадался, — Речник посмотрел на потолок. — Я хочу поговорить с ним, Призыватель. Я прошу об этом перед смертью — не отказывай.

Четверо стражников, переглянувшись, крепче прижали его к полу. Крыса растерянно мигнула.

— Поговорить с почтеннейшим Унгваной? Н-ну… я скажу о твоём желании, когда мы сойдём с башни. С-скажу. Не держи на меня зла, Водяной Стрелок.

За ним пришли быстро — те же четверо стражников принесли длинный шест и продели его в петли гибких лиан, к которым привязан был Речник. Протаскивая шест и пленника сквозь узкую дверцу, они старались к Фриссу не прикасаться. Снаружи слышен был сдавленный вой и приглушённая ругань — Алсаг изловчился и выгнулся так, что застрял в проёме, и никак было не протолкнуть его. Фрисс покосился на соседнюю дверь, когда его проносили мимо, — как там Нецис?

Воины отвязывали Некроманта от корабля — точнее, отвязывал, вытянув руки и отвернув лицо в другую сторону, один, ещё трое подбадривали его и стучали копьями об пол. Нецис не шевелился.

Ослепительный свет полоснул по глазам, и нескоро Фрисс смог посмотреть по сторонам — лишь когда над ним вместо раскалённого докрасна вечернего неба оказался каменный свод, а воины потащили его вниз по бесконечной винтовой лестнице. Мимо плыли стены, сложенные из гладких мраморных плит — белый и розовый мрамор словно врастали друг в друга, едва заметны были щели меж камнями. Иногда Речник видел узкие окна, ничем не прикрытые, и за ними, вдали, верхушки деревьев.

— Что это за башня? — спросил он, с трудом ворочая языком, — от яда тяжелело всё, не только мысли. — Изнутри — как длинная витая ракушка…

— Молчи! — дёрнулся стражник, на которого упал взгляд Речника. — Даже перед смертью ты ищешь, что ещё осквернить!

— Верно говоришь, — кивнул другой. — Почему ему не вырвали язык?!

Фрисс запрокинул голову и уставился в потолок. «А-а… башня Уджумбе, вот что это. Видел…» — усмехнулся он. «Тут такая же. А Нецис говорил, что норси в каменный город под страхом смерти не войдут…»

Ему довелось увидеть башню и снаружи — краем глаза и всего на мгновение. В закатных лучах она окрасилась пурпуром. Сбоку грохнули о камень копья, Речника сдёрнули с шеста и поставили на ноги — вернее, он повис на руках стражников. Голова упала на грудь, Фрисс с трудом поднял её и увидел Нециса. Некромант так же бессильно свисал, и воины Ксази держали его за плечи. Вокруг стрелы, впившейся в грудь, расплывалось багровое кольцо.

— Мррф, — устало выдохнул Алсаг. Его не стали отвязывать — он так и болтался на палке, свесив язык и лениво помахивая хвостом.

— Во имя Укухласи и силой её! — Речник увидел покрытую красной бронёй спину «почтенного Яо». Стражники расступились, пропуская понурых жителей Миджити. Их было всего двое — Акитса и Нкуву, и оба избегали смотреть на пленников и глядели только под ноги. Перед ними стояли шестеро в красной броне — и Фрисс видел, что у кого-то доспехи сшиты из шкуры Скарса, а кто-то выкрасил кожу Существа Сиркеса багрянцем и покрыл чем-то блестящим… или каждый день натирает маслом, чтобы от шкуры Скарса было не отличить. Речник покосился на себя — и его кожа блестела и по цвету едва отличалась от начищенной медяшки. Он подумал мельком, что доспех из него получится неважный — а потом поднял взгляд и увидел седьмого Ксази.

Его лицо перечёркнуто было красными полосами, капюшон из шкуры, снятой с головы ушастого Квэнгина, опускался до самых бровей. И этот человек был облачён в доспехи, вот только рассмотреть их Речник не смог — поверх пластин натянута была тонкая бледная кожа. Фрисс мигнул — не так часто он видел кожу, содранную с человека, но не узнать её было трудно…

— Укухласи хранит нас, — отозвался он на приветствие и поклон Яо, но сам едва наклонил голову. — Ты достоин похвалы, Яо Ксази. Я прочел донесение — и рад, что ты был тогда в Миджити и защитил его людей. Вдвойне похвально то, что ты довёз захваченных тобой до Джегимса, несмотря на то, что случилось в пути. Ты сделал всё, что должен был сделать. Теперь отойти и дай мне взглянуть на этих Нээр" иси…

Речник на мгновение встретился с ним взглядом, и ему стало не по себе. Чёрные, как провалы в Запределье, глаза не вытягивали силы — но ничего, кроме пустоты, в них нельзя было рассмотреть. Унгвана не подошёл к нему и смотрел на него недолго, не более секунды. Затем он покосился на Алсага и остановился перед Нецисом, глядя на него сквозь растопыренные пальцы. Нахмурившись, Унгвана шагнул назад.

— Я их видел. Теперь слово за богиней. Кто с тобой, Яо Ксази? Эти люди — уасига, те, кто упомянут в донесении?

— Да, они стали уасига, — кивнул Яо, выталкивая южан вперёд. — Акитса, охотник из Миджити, и Нкуву из Умма Хвани. Моей силы мало, чтобы очистить их. Они ждут твоей милости и слова Укухласи.

Верховный жрец притронулся к плечу Акитсы — охотник вздрогнул и съёжился. Унгвана сдвинул брови и кивнул.

— Вода, дым и песок не очистили их? Что же, омоем их кровью и огнём. Если и это не поможет — я дам им мясо этих Нээр" иси. Вы, уасига, живыми и чистыми вернётесь домой. Я, Унгвана Ксази, обещаю.

Он повернулся к своим воинам и указал на пленников, но тут же опустил руку и посмотрел вниз. По его наколеннику стучал лапой Призыватель.

— Что такое, Тарикча Ксази? Говори!

— Н-нерси… Водяной Стрелок — он хочет что-то сказать тебе, почтеннейший Унгвана, — выпалила крыса и распушила усы. — Хочет поговорить с тобой!

Жрец повернулся и смерил Речника тяжёлым взглядом. Фрисс усмехнулся — Унгвана выставил вперёд ладонь и нахмурился.

— Не надейся, коатек. Твои уловки уже не принесут пользы. Забирайте их!

Стражники Яо кинули пленников воинам Унгваны, Фрисс думал, что шмякнется на мостовую, но его подхватили и развернули вверх лицом. Шест не принесли — потащили так, ухватившись за лианы. Краем глаза Речник увидел понурую крысу — Призыватель сел на мостовую и подпёр голову лапами.

Сверху проплывали сплетённые из листьев навесы, иногда — столбы и перекладины со свисающими с них лозами, выступы белокаменных и красновато-жёлтых стен. Мокрый речной ветер холодил кожу. Река была совсем рядом — большая, полноводная, медлительная, но не затхлая, чистая, как хрусталь.

Когда навесы разомкнулись, и Речника вновь поставили на ноги, он изумлённо замигал. Прямо перед ним уступами поднимался к небу каменный храм — ступенчатая башня, едва отличимая от тех, что он видел в Нерси" ате. Чаши, наполненные огнём, стояли вдоль лестницы, под ней, за каменной плитой, слегка отодвинутой, зияла дыра. По ступеням, закрывая высеченные на камнях узоры, сползала цветущая лоза — Фрисс увидел на поворотах кадки с землёй, из которых свисали пучки корней, толстые, как корабельные канаты. Он усмехнулся и покосился на Нециса — что Некромант теперь скажет насчёт норси и их страха перед нерсийскими руинами?!

Нецис не сказал ничего — его вытащили вперёд, к подножию лестницы, и бросили на мостовую. Трое норцев в куртках из бледной человечьей кожи ждали там — и Унгвана, подойдя к ним, склонил голову.

— День на исходе, Унгвана Ксази, — отрывисто сказал один из них. — Ты отдаёшь их?

— Отдаю до рассвета, — кивнул жрец. — Слово за Укухласи — да не оставит она нас во мраке!

Фрисса и Алсага бросили рядом с Нецисом. Трое склонились над ними. Фрисс резко выдохнул — то, что он принял за меховой шлем, было лицом. Над ним стоял, сверкая жёлтыми глазами, Инальтек из клана Идэвага.

Речник собирался вытерпеть всё без стонов — и всё-таки не закричал, когда демон провёл ножом по его груди, оставив узкий длинный надрез. Рядом хрипло мяукнул Алсаг — с ним сделали то же. Над головой мелькнула чёрная арка, и Фрисса накрыл прохладный красноватый мрак. Его внесли внутрь храма, за толстые стены, и он увидел пролом в крыше, отчасти прикрытый огромным листом лозы. Листья, высеченные из камня, ступенями спускались по стенам, и самый нижний краем лежал на резной беломраморной чаше. Над чашей, протянув к ней руку с таким же пятипалым листком — его черешок казался таким тонким, что Фрисс удивился, как он не подломится — стояла, раскинув по стене широкие крылья, полуженщина-полукошка с двумя руками и двумя чёрными лапами. Дымчатый кварц мерцал в её глазницах. Фрисс встретился с ней взглядом и почтительно склонил голову.

— Силы и славы, о Укухласи, защитница земель и небес! — Унгвана вскинул руки, подставляя ладони под края каменных листьев. — Мы привели к тебе троих Нээр" иси. Мы схватили их, когда они ещё не сделали явного зла — но ты знаешь, что они успели сделать в тайне. Реши их судьбу так, как тебе угодно.

Блики задрожали на листьях, как будто камень качнулся под ветерком. Жрец склонил голову и повернулся к подручным, но им ни к чему были приказы — они знали, что делать.

Речника снова положили на жёсткие камни лицом вверх, и край резного листа в руке богини теперь свисал над ним, а закатное солнце светило в глаза. Рядом, на локоть от Фрисса, положили Некроманта, а за ним — Алсага.

— Здесь твой путь завершится, коатек, — прошептал над его головой Яо — Речник даже вздрогнул, он и забыл уже о младшем жреце. — Такие, как ты, не заслуживают милосердия. Скоро твоя кровь омоет эти листья.

— Яо Ксази, не торопись, — хмуро взглянул на него Унгвана. — Слово за Укухласи, не за тобой. Слушайте, Нээр" иси, это последняя ваша надежда. Кто знает — может, вы творили не только зло, и богиня пощадит вас — или вовсе сочтёт невинными? Если до рассвета с листьев прольётся роса, она смоет с вас всю вину, и никто из Ксази более не тронет вас и пальцем. Если нет — утром вы умрёте.

Он посмотрел на каменный лист и пошёл к выходу, не оглядываясь ни на жрецов, ни на пленников. Яо недобро оскалился.

— Не надейся на милость богини. Дожди давно обходят нас стороной, а туман сюда не проникает. Неоткуда взяться росе на листьях. Ты не обманешь богиню, коатек, и твой наставник, омерзительный полутруп, тебя не спасёт. Смотри в глаза смерти!

— Яо Ксази, — тихо окликнул его верховный жрец. — Ступай прочь.

Один из южан замешкался, будто поправляя одеяние, и посмотрел на Речника. Это был Инальтек, и в его глазах читалось сочувствие.

— Богиня справедлива, — прошептал он. — Может…

— Берегись, Ксази, — крикнул от двери Яо. — Не трать сострадание на коатеков!

Тени скользнули мимо, тяжело лязгнула каменная плита, запечатывая вход. Фрисс смотрел на лицо Укухласи — её прозрачные глаза покраснели от бликов заката.

«Всё небо уже в крови,» — Речник стиснул зубы. «Тзангол, должно быть, радуется. И никто ему теперь не помешает…»

Он напряг руки, попытался шевельнуть пальцами — связанные ладони чуть-чуть сдвинулись. Если бы удалось дотянуть до груди и вынуть стрелу…

Нецис не шевелился, дышал тяжело и прерывисто. Пена снова выступила на губах. Фрисс тихо зашипел от гнева и досады. «Гедимина я убил — в спину, безоружного… Нецис из-за меня умирает… Алсаг и Флона…» — он скрипнул зубами. «И Река…»

Руки сдвинулись ещё на полногтя. Фриссу казалось, что его тело вылеплено из полужидкой глины и при каждом движении растекается. Вроде бы прошло несколько мгновений — а багровые сполохи на стенах уже потускнели, и небо в проломе видится тёмно-синим и стремительно чернеет…

«Дрянной из меня изыскатель,» — Речник зажмурился и дёрнул руки на себя — плечи заныли от усилия, но ладони, будто влипшие в камень, сдвинулись всего на ноготь. «Хуже некуда. Но искать больше некому. Если не выберусь я — никто ничего не сделает. И всё сгорит…»

Он остановился — от напряжения уже гудело в ушах. Теперь и из его рта текла пена. Закат догорел, и на камни бросали отсветы только магические оковы — ленты из подвижного пламени. Фрисс посмотрел на листья над головой и слабо усмехнулся. «А ведь они вырезаны так, что вода на них задерживается. Корытца с приподнятыми кромками… Этот Унгвана, верно, любит насмехаться над пленными. Что он сделает, когда с неба польётся огонь?..»

Связанные ладони коснулись макушки. Фрисс усмехнулся. Теперь поднять их, протащить над лицом… Может, и успеет до рассвета. Перетрёт верёвки о каменный лист и поднимется по ступеням. Если не подведёт отяжелевшее тело — с листа на лист можно перелезть. Храм на площади… Много ли там стражи? Надо прихватить что-нибудь тяжёлое. Отломать, что ли, от статуи каменный лист?..

Что-то маленькое и холодное упало ему на грудь. Речник дёрнулся — широкое красное кольцо вокруг ранки разом вспыхнуло болью. Что-то снова упало — на грудь, на лицо. Боль отступила. Фрисс шевельнул руками и охнул от удивления — они снова двигались, он одним махом поднял их над головой! Он растерянно замигал, глядя на тёмные листья над головой. С них капала вода — с каждой секундой обильнее. Стрела, выползшая из ранки, лежала на груди, и красное пятно под ней стремительно светлело. Речник рывком поднялся, и путы на ногах и руках расползлись, как гнилые нитки. Вслед за ними растаяли огненные ленты. Фрисс потёр мокрые запястья. Капли падали дождём, и пахло от них лепестками Ойо" Нви и — едва уловимо — жареной рыбой.

— Укухласи?! Славы и силы! — Речник широко усмехнулся, вскинул голову — глаза статуи, на миг засиявшие синевой, медленно гасли. Рядом шевельнулся и тихо застонал Нецис. Речник растерянно мигнул, помотал головой и бросился к Некроманту.

Нецис уже сбросил путы и сидел, подставив лицо под капли. Ранки и порезы на груди затянулись бесследно. Рядом, положив голову на колени колдуна, растянулся Алсаг и лениво жмурился. Капли падали ему на уши, он вздрагивал, прижимал их, но не двигался с места. Некромант рассеянно ощупал его лапу, сняв последние повязки, довольно кивнул и посмотрел на Речника.

— Боги! Нецис, я боялся, что живым тебя не увижу, — Фрисс обнял его, не обращая внимания на холод, идущий от белесой кожи. — Это я втащил тебя во всё это…

Некромант судорожно вздохнул и прижал Речника к себе.

— Ты вернулся за мной там, на корабле, — прошептал он на ухо Фриссу. — Мог уйти, должен был уйти, но вернулся. Спасибо…

— Да ну, проку от моего возвращения, — смутился Речник. — Нецис, ты встать можешь? Пора уходить отсюда. Не хватало ещё дождаться местных!

Каменная дверь лязгнула, огненный шар повис под дырой в крыше, озарив храм изнутри, и мокрые листья вспыхнули золотом и рубином. Алсаг подпрыгнул на месте, разворачивая перепонки на хвосте, Фрисс рывком поднялся, оттеснив Нециса за спину, и выставил перед собой руку.

Ал-лийн!

Водяной шар вздулся и расплющился, превращаясь в мерцающую стену между ним и теми, кто стоял у входа в зал. Сквозь водяное марево Фрисс видел красную броню, чёрный ушастый шлем и бледную кожу на панцирях. Тот, кто в шлеме, шагнул вперёд, показывая Речнику пустые ладони.

— Отчего ты думаешь, что мы лишены чести? — спокойно спросил Унгвана; в его голосе не было ни страха, ни удивления, как будто иного он и не ждал. Сверкающие водяные капли всё падали с листьев, скатывались по плечам Речника, и он чувствовал, как уходит тупая ноющая боль из черепа, и тело наполняется силой.

— Укухласи, справедливая, сказала своё слово, и мы его услышали, — продолжал Унгвана, бесстрастно глядя на пленников сквозь водяной диск. — Вас, троих, она признала невиновными и заслуживающими жизни. Пусть это странно звучит для нас, Нор" иси, но, видимо, бывают и добродетельные коатеки, и вы — из них. Вы, трое, свободны и чисты перед богами и смертными. Я, Унгвана, обещаю.

Водяной шар разлетелся брызгами. Фрисс растерянно смотрел на жреца. Чёрные глаза-провалы по-прежнему ничего не выражали. Четверо норцев за его спиной с почтением глядели на Укухласи, прижав ладони к груди.

— Ты сказал — мы свободны? Мы уйдём отсюда, и вы не погонитесь за нами, не насажаете в нас стрел и не свяжете магией? — нахмурился Речник. — И все Ксази забудут, как нас звать, и никто не…

Унгвана склонил голову.

— Вы перенесли боль и унижения, — бесстрастно сказал он. — Я об этом сожалею. Веришь ты мне или нет — но будет так. Никто из Ксази больше не преградит вам путь. Укухласи говорит, что вы должны жить и делать то, что делаете, остальное не волнует Умма Ксази. Ты согласен, Яо Ксази?

Южанин в красной броне по правую руку от жреца вздрогнул и шагнул вперёд.

— Я повинуюсь слову Укухласи, — пробормотал он, опускаясь на колени и прикасаясь лбом к полу. — Я прошу прощения за сделанное и сказанное. Я был несправедлив к вам, о коатеки. Слово за вами.

Четверо жрецов отступили от Яо, Унгвана взглянул на Фрисса, как будто чего-то от него ожидая. Речник нахмурился и ощупал свою грудь — следа от ноги Яо, разумеется, не осталось, но кожа до сих пор горела при одном воспоминании. Он сделал шаг к стоящему на коленях. Никто не двинулся с места.

— И кто теперь похож на гнилую чинпу? — Фрисс поморщился и отвёл взгляд от Яо. — Мы не коатеки — мы люди Великой Реки, и это видно каждому, у кого не срослись веки. Разбирайся со своими жрецами сам, о Унгвана. Где мои мечи и моя Двухвостка?..

…Утро выдалось солнечным, небесный огонь без препятствий лился на мостовые и силился испепелить каждый камень и каждый лист, и слабый ветерок с речной пристани не мог развеять удушливую жару. Впору было раздеться догола, собственная кожа казалась тесной и жаркой — но Фрисс, не обращая внимания ни на духоту, ни на солнечный огонь, сидел в боевых доспехах, туго затянув все ремешки, и даже не отгонял от себя Алсага, пристроившего раскалённую голову на бедро. Нецис в тёмно-серой кольчуге из чешуй праха сидел рядом и ел так, будто его не кормили лет двести. Блюдо с жареной рыбой почти уже опустело, на нём не осталось даже костей, и теперь Некромант тщательно вымакивал лепёшками жижу, оставшуюся на дне плошки с яусурвой. Фрисс из вежливости оторвал половину лепёшки, макнул в яусурву — и так и сидел с едой в руке, давно остывшей, и не решался донести её до рта. Вторая рука у него была свободна — и он осушал уже третью чашку светло-жёлтой пенной мвенги — странного местного вина, приятного, но коварного, как нерсийская топь. Алсаг уже не косился ни на плошки, ни на оплетённый листьями кувшин — он был сыт и доволен, и что-то мерно рокотало в его горле.

На груди Фрисса белела подвешенная за хвост рыба, тщательно вырезанная из кости — Речник подозревал, что из кости кого-то разумного, и такая же подвеска добавилась к двум другим на шее Нециса. Каждый, кто заходил под навес постоялого двора у стен храма Укухласи, останавливался на пороге, впивался взглядом в лица путников, потом — в их амулеты, хватал ртом воздух и с большим трудом отворачивался и шёл дальше. Фрисс, махнув на всех рукой, сидел вполоборота к двери и глядел на Нециса. Некромант поглощал рыбу, но Речник не сомневался — его слушают, и очень внимательно.

— Он ведь узнал меня, Нецис. Узнал. У него тут дыра была… чёрная дыра, и кожа вокруг обуглилась, у него только один глаз был… и он смотрел на меня. Он удивился, но… не пытался ничего сделать мне, ничего… — Фрисс помотал головой и судорожно вздохнул. — Это Гедимин был. Не морок, не призрак — он сам. И он убивал так страшно… он же не мог, я знаю, не мог…

Нецис сочувственно покачал головой и на миг оторвался от плошки.

— Фрисс, я совсем не знаю Гедимина. Тебе виднее. Это сны о какой-то очень далёкой войне. Гедимин, возможно, знает её, а я — нет.

Речник нахмурился.

— Нецис… Я ведь пообещал ему весной… пообещал, что никогда не выстрелю в него. А теперь… Ведь я даже не окликнул его, не позвал по имени…

Та-а… Думаю, ваша встреча во сне навряд ли навредила ему наяву, — покачал головой Некромант. — И если он видел то же, что и ты, он поймёт тебя. Куда больше мне интересен воин в красном и золотом. У него щупальца ниоткуда не свисали?

Фрисс изумлённо мигнул.

— Щупальца?!

— Солнечный змей без ума от крови. Когда он заставляет друзей и родичей убивать друг друга, это… — Нецис задумчиво сощурился. — Это для него — как для Алсага хмель, а для тебя — купание. Он непременно заглянул бы в такой сон. И красный воин, радующийся крови и приказывающий убивать… та-а, синхи… возможно, тень змея в твоём сне. В другой раз присмотрись к таким теням. Ты воюешь во сне, Фрисс, но твой враг — не Гедимин, так и оставь его в покое…

Он посмотрел на опустевшие блюда и вздохнул.

— Фрисс, я всё съел — и я не наелся. Не принесёшь мне ещё? И… ты зря не ешь, после всех этих волнений нужно восстанавливать силы.

— Я принесу, Нецис. Обо мне не беспокойся — я сыт, — покачал головой Речник и поднялся с места, переложив голову Алсага на ногу Некроманта. Кот дёрнул ухом, но глаз не открыл.

Десятком ступеней ниже, в подвале с каменными стенами, булькал над багровыми углями котёл с яусурвой, и южанин, блестящий от пота, выдавливал туда медуз. «Так и знал, что без этой дряни не обошлось!» — поморщился Речник, вспомнив, что привкус яусурвы сразу показался ему знакомым.

— Хаэй! Есть ещё рыба?

Южанин молча дотянулся до огромной каменной плиты — тонкого листа, на котором шкворчала промасленная рыба — и смахнул, сколько мог, на блюдо, подставленное Речником, заострённой палкой потянулся к лепёшкам, но тут его взгляд упал на резную рыбу — и он вытаращил глаза и чуть не уронил палку в котёл.

— Хватит уже глазеть! — рявкнул Фрисс. — С утра не надоело?!

Норси невозмутимо поддел груду ещё дымящихся лепёшек и шмякнул на блюдо поверх рыбы.

— Всегда радостно видеть, как справедлива богиня, — ответил он с усмешкой. — Маул Идхева Ксази третий год носит белую рыбу, каждый раз видеть его мне приятно. У вас достаточно мвенги?

— Даже многовато, — покачал головой Речник, чувствуя слабость в ногах. — Маул Идхева? Жрец-Инальтек из клана Идэвага? Так он тоже…

— Он был пленником в Джегимсе, его привезли из леса, — кивнул повар. — У него было много язв от хоки. Его оставили в храме на ночь, и богиня его вылечила. Он здесь теперь, с двумя жёнами. Очень приятно видеть его, когда он приходит.

— Вот как… — протянул Речник, поудобнее хватаясь за горячее блюдо и двумя пальцами подцепляя полную плошку. — Он храбрее, чем я.

Нецис благодарно кивнул и вновь накинулся на еду — Фрисс только удивлялся, как в нём всё умещается. Он стёр каплю жира с броневой пластины на боку и остановился — что-то зашуршало в задетом кармане.

— Что это? — нахмурился Речник, разглядывая сложенные листки с кривыми чертежами и наспех сделанными пометками. — А-а, водяная дорога…

Он скривился и швырнул скомканные листы в угол, в чашу дымящейся жаровни. Поток горячего воздуха приподнял их, едва не выкинул из чаши, но спустя мгновение они закорчились, быстро чернея. Фрисс отряхнул руку и тяжело вздохнул.

— Рано или поздно боль утихнет, — тихо сказал Нецис, покосившись на него. Речник махнул рукой.

— Нет никакой боли. Пусть идут, куда идётся, но от меня подальше. Ты прав был, Нецис, не стоило нам заходить в поселения. Скорее бы в путь…

— Приведут Флону — пойдём дальше, — кивнул Некромант. — Ритуалы Ксази мне, конечно, нож испортили, но поправить можно. О дороге не беспокойся.

— Может, двинемся по реке? — Фрисс покосился на дверь — оттуда тянуло мокрой травой и тиной. — Если она есть — отчего по ней не плыть?

Та-а… си-меннэль, — хмыкнул Нецис. — Мысль неплоха, но в Риалтемгел мы по реке не доплывём. Сделаем, пожалуй, крюк по лесу, потом выйдем на берег. До Хлимгуойны по воде ближе, но Риалтемгел… есть у меня на него надежды.

Тень упала на край циновки, и кто-то шмыгнул носом над головой Речника. Тот вскочил, вырывая мечи из ножен, увидел испуганное лицо Нкуву и ошарашенный взгляд Акитсы и едва удержал руку.

— Укк… удачной охоты вам, о коатеки, — пробормотал Нкуву, прижимая ладонь к груди и низко склоняя голову. Акитса, помедлив, повторил за ним и слова, и жест. Фрисс нахмурился.

— Что нужно?

Южане переглянулись, затем Акитса молча поклонился и ткнул Нкуву кулаком в бок. Воздухоплаватель шагнул вперёд, не поднимая взгляда от циновок.

— Укка-укка… Водяной Стрелок, Укухласи освободила вас совсем? Была роса на листьях… и все, и почтенный Яо, признали…

— Да, и вы больше не уасига, — хмуро кивнул Речник. — Идите домой.

— Кэ-эс… — уши Нкуву медленно багровели, будто накаляясь изнутри, и выглядело это престранно. — Никто из нас не отравлен… и не был. Водяной Стрелок! Я встану к тебе спиной — хоть прямо здесь — а ты ударь меня по затылку, так сильно, как хочешь.

Речник мигнул.

— Зачем мне заниматься такой ерундой? — бросив мечи в ножны, он опустился обратно на циновку, не глядя на южан. Нкуву шмыгнул носом, Нецис тронул Речника за руку, глядя на норцев пронизывающим взглядом.

— Водяной Стрелок, — подал голос Акитса, — той ночью были слова… о дороге для воды и о железном городе, что там тоже есть дорога, и ты сказал…

— Домой идите, оба, — поморщился Фрисс. — Пока взаправду не проклял.

Нкуву переступил с ноги на ногу — ни подойти ближе, ни отступить он не решался.

— Водяной Стрелок, ты лучше ударь меня. Я же тебя ударил… Не злись на Миджити!

— Ничего не будет с вашим Миджити, — махнул рукой Речник. — Делайте что хотите, только от меня подальше. Что ты вяжешься ко мне, Нкуву Хвани?!

Нецис холодными пальцами сжал его запястье. Фрисс вздрогнул и удивлённо посмотрел на него.

— Нкуву Хвани очень хочет, чтобы ты за него договорился с его совестью, — тихо, но отчётливо проговорил Некромант, прозрачными глазами глядя на южан. Охотникам не по себе было под его взглядом, но они не отступали.

— А Акитса Токаджити ещё надеется, что ты проложишь ему тропу в железный город, — Нецис ухмыльнулся. — Туда, где пропали сотни смелых воинов, а по развалинам летает пламя. Множество стальных и бронзовых пластин, лезвия из лучшего обсидиана, и что ещё там лежит, под камнями и костями… та-а, илкор ан Хо" каан… всё это в его глазах, но нужна ведь тропа… Верно, Акитса Токаджити?

Вздрогнув всем телом, охотник склонил голову.

— У меня есть вакаахванча, — прошептал Нкуву. — Я всё возьму — вещи, припасы… Нецис Изгнанный, тебе подчиняются мёртвые, а Водяному Стрелку — все воды, и огонь его боится. Водяной Стрелок, ты говорил той ночью, и мы слушали — и верили. Ты очень зол теперь на нас, мы тебя ранили, но вдруг что-то можно…

— Забудь, — Речник потёр затылок, выразительно глядя на южанина. — Яо Ксази проложит тебе тропу, а твоей деревне — водовод.

Он разорвал пополам лепёшку, разломил по хребту жареную рыбину, плюхнул сверху ложку яусурвы и принялся жевать, не глядя на норцев.

— Фрисс, ты не спешил бы, — покачал головой Некромант, задумчиво разглядывая пришельцев. Они дошли уже до двери, но на пороге обернулись. Речник покосился на них и раздражённо вздохнул.

— Нецис, ты о чём? Теперь и в тебе пробудился долг Речника?

— Не в долге дело, — покачал головой Некромант. — Этот их железный город, Риалтемгел… Нам туда надо, но у нас нет Двухвостки — и ещё два или три дня не будет. А у них есть корабль и жажда приключений. Последнее — их беда, а вот первое нам пригодилось бы.

Речник удивлённо мигнул.

— Ты им так запросто спустишь, что они тебя отравили и чуть кожу не содрали?

— Дела страха, — вздохнул Нецис. — Он на многое может сподвигнуть. А я привык вызывать страх и отвращение. Но вот делу всё это мешать не должно. Если есть корабль — отчего бы на нём не лететь?..

* * *

Растопленный жир шипел, остывая в снегу, блестел, стекая каплями по примятой траве. Хийкиммиг настороженно обнюхивал зелень, его уши стояли торчком и вздрагивали на любой шорох. Повозка, сменившая полозья на колёса, стояла у кромки льда, и Хагван косился на неё и судорожно сглатывал — не то думал о погибшем Речнике, не то предчувствовал непрестанную тряску. За три месяца разбитая колея не стала ровнее, только скрылась под низкорослой, прибитой ветрами к земле травой. Кесса тронула землю у корней — она была твёрдой, как камень.

— Мы кормим вас, духи, охраняющие землю травы. Проложите для нас широкую тропу… — Кытугьин выплеснул остатки жира в траву и бросил ложку следом, поворачиваясь к огню. Кесса бесшумно протиснулась в щель в пологе и склонилась над огромным белым коконом.

Ещё в Элуатаа мёртвого Речника завернули в шкуру хийкиммига, её краем, как капюшоном, прикрыли лицо. Лёд пропитал тело Яцека насквозь, оно до сих пор было холодным, твёрдым и белым как снег. Кесса откинула край шкуры, дотронулась до ледяной щеки.

— Мы вернулись уже, Речник Яцек. Мы в Куо. Тут уже лето. Смотри, даже здесь, у северной границы, зелёная трава…

Она просунула пучок травинок под заиндевевшую броню, тихо всхлипнула и села на край повозки.

— У-ух, странная у вас долина, — покачал головой Икымту, растирая в ладонях зелёный лист. — Столько мягкой травы — и совсем нет ниххиков! А там, где на скалах растут копья, — там целые стада!

— Здесь мало травы, Икымту, — неохотно отозвалась Кесса. — Не хватит никакому стаду.

— Каримас милосердный… — Хагван, болезненно щурясь, глядел в небо. — Кесса, посмотри на солнце! Видишь?!

Небо, усеянное мелкими облачками, по-летнему бледное, показалось Речнице нестерпимо ярким после северного марева. Она замигала, утирая слезящиеся глаза, и кивнула.

— Солнце в красном венце. Солнечный змей ещё жив…

— И мы вернёмся ни с чем, — поморщился олданец. — Что же теперь будет?!

— У-ух, у нас нет друзей, — пробормотал Икымту, озабоченно хмурясь. — Лёд нам враг, и огонь нам теперь не друг. Плохо…

— Будем сами себе друзьями, — пожала плечами Речница. — Будем сражаться там, на Реке. Если не повезёт, Речник Яцек встретит нас в Долине Тёмных Рек. Он в Чертогах Кетта, наверное, не могли его туда не позвать, но он к нам выберется.

…Гуделка взвыла отчаянно, словно умоляла о пощаде, и с бревенчатых стен Куомиэси послышались встревоженные крики, а затем ругань — здесь непривычны были к таким воплям. Кытугьин, стоя на краю повозки, раскручивал ремешок, и вой не прекращался, пока навстречу его телеге, замершей чуть в стороне от ворот, не вылетели из города всадники-Хармаканса и очень сердитый Серый Дракон. Солмик спрыгнул с повозки и ждал их, спокойный, как льды Хеливы.

…Койя сидела на краю постели, навострив уши, и крутила головой. Что-то озадачило кошку, но что?.. Кесса поднесла руку к её усам — кошка понюхала пальцы, шевельнула ушами, потрогала руку лапой и недоумённо мигнула.

— Солмикское мыло, — хмыкнул Хагван, с трудом запихнув в рот очередной кусок пирога и тут же потянувшись за следующим. — Она удивляется — её привезли в город и не вымыли! И от тебя костяной золой не несёт.

— Хагван, — Речница со вздохом потянулась за ложкой, олданец пригнулся. — Ты сейчас по-солмикски говоришь. Если Кытугьин не спит…

— Вайнег бы побрал это зелье, — поморщился герольд. — Мне бы в столовой по-солмикски не заговорить! А Кытугьин спит, не волнуйся. И Аса, и Икымту. Странные люди! Тут в кои-то веки принесли человеческую еду, а они ничего в рот не взяли… Кесса, помнишь ту похлёбку из хумики? Речник Яцек ещё… сказал тогда — мол, я есть её не умею? Вот бы снова той похлёбки…

Хагван шмыгнул носом и откусил от здоровенного ломтя, сочащегося жиром.

— Морнкхо умеет её варить, наверное, — вздохнула Кесса. — Вот вернёмся в Замок, найдём его… если только с ним то же не вышло…

Она поёжилась.

Трижды в тот вечер Кессу и Хагвана вводили в купальню. Солмикская раскраска поддавалась неохотно, кровавой водой стекая по коже, пока лицо и руки не побелели. Полосы траурных узоров обвили запястья Речницы, священные знаки Таурт заалели на кистях. Меховую одежду унесли, и Кесса снова надела куртку Чёрной Речницы, вяло удивляясь, как тесна та стала в груди и животе, — хоть сразу же вставляй клинья…

Ночь — тёмная, тёплая и безветренная — была за приоткрытым окном. Кесса, едва открыв глаза, потянулась за оружием. Солмик отступил, показывая пустые ладони. Речница тихо охнула.

— Ничего, это Кытугьин, — громким шёпотом сказал с соседней лежанки Хагван.

— Что случилось? — тихо спросила Речница, спуская ноги с постели — прямо в подготовленные с вечера сапоги.

— Я вернул, — солмик поставил к изголовью кувшин и маленькую коробочку. — То, что дал мне воин Яцек. Это вещи Яцека, у меня остались…

— Кытугьин, это твоё теперь, — покачала головой Кесса. — Это вам, чтобы ледяные демоны не смели вас тронуть. Речник Яцек… он обиделся бы, очень, если бы вы это ему вернули. И ещё… тут янтарь и лезвия, может, от них вам тоже будет польза. Хелега ими не убьёшь, но мясо резать можно.

Она протянула солмику свёрток. Северянин мигнул.

— Что скажет ваш вождь? Вернуть ему эти вещи — так правильно?

— Он отпустил бы вас с хорошими подарками, — вздохнула Кесса. — Не с этой чепухой. Вы защищали нас там, в земле льда. Вы вернули Яцека домой. Берите! Не вздумайте отказываться.

— Мы плохо вас защищали, — нахмурился Кытугьин. — Совсем плохо! Там, на Имлегьине, рядом с Яцеком никто из нас не встал. Ты и Хагван — вы там чуть не умерли, но сразились, а мы спрятались в долине. Больше вождь Свенельд не доверит нам южных гостей.

Мрак уже не казался таким густым, теперь Кесса видела густой мех на длинной накидке солмика, видела неподвижные силуэты за его спиной — Аса и Икымту тоже были здесь, во всей одежде, обвешанные дорожными тюками. Речница мигнула.

— Кытугьин! Ты поднялся уже? Темно же ещё…

— Мы уедем с рассветом, — покачал головой солмик. — Вождь Свенельд отпустил нас. Мы пришли попрощаться. Икымту, иди сюда!

— Уезжаете? — Кесса растерянно заморгала. — Но…

— Вы сложили костёр для воина Яцека, я видел его, — склонил голову Кытугьин. — Мы не делаем так. Я думаю — нам не надо тут быть. Пусть Праматери хранят вас всех. Чиньян!

Он обнял Кессу, и она коснулась щекой его щеки, блестящей от красного жира. Койя негромко мяукнула.

— Хагван, держи, — Икымту протянул олданцу пару тяжёлых солмикских стрел. — Если хелеги прийдут в твою долину, убей их!

— У-ух, странная у тебя повозка, — пробормотала Аса, качая головой. — Возьми шкуры, которые мы привезли, сделай там полог. В небе — лишь прозрачный лёд, долго ли там замёрзнуть…

— Смотри, Кесса, — Икымту показал Речнице неприметный тёмный камешек на кожаном шнурке. — Это я взял из дома, когда мы стояли в Навиате. Отец привёз с горы, где лежит Вольга. Это твоё. Вольга — сильный дух, пусть он за тобой присмотрит. За тобой ходят разные духи, но им только бы шутить и смеяться. А Вольга — защитник. Он будет с тобой, пока твой муж не вернётся, а твой сын не окрепнет. Чтобы ты не отбивалась одна от всех врагов…

…Дождь прошёл на рассвете, но близок уже был полдень, и трава просохла, и от леса пахло нагретой солнцем сосновой корой и гарью далёких пожаров. Костёр сложили на высоком холме, на дрова не поскупились, и Серые Драконы, склонившись к огню, поддавали жару. Целая гора толстых просмолённых веток сложена была у подножья, и их неспешно подкладывали в костёр, — ему суждено было гореть до вечера, пока тело, обращённое в лёд, не растечётся алой водой. Кесса смотрела, как поднимается над холмом чёрный дым, и часто мигала. Как сквозь туман, видны были за холмом сидящие рядком огромные деревянные птицы, и стреноженные раулии, и силуэты в мантиях — чёрных, багровых, зелёных и бурых… Кессе показалось однажды, что в толпе мелькнул седой Ченек с перьями в волосах, но она могла и обознаться.

— И-эхх, как всё скверно, — пробормотал Хагван, глядя себе под ноги.

Речница подняла руку, осторожно коснулась рукояти меча. Ножны для двух клинков были крест-накрест укреплены за её спиной. Трудно было бы извлечь из них оружие — но извлекать уже было нечего, только рукояти и острые огрызки с ладонь длиной остались от мечей Речника Яцека.

— Он был доблестным Речником, — прошептала Кесса. — Великий воин и чародей. Ты хотел спеть для него, Хагван…

— Не, глупая была мысль, — покачал головой олданец, и его голос дрогнул. — Я подумаю ещё… эта песня плохая. Пока возвращаемся, я сочиню что-нибудь получше.

Флейты печально пересвистывались над погребальным костром. На спине крылатой вирки сидела кимея в пёстрой одежде и усердно записывала что-то в один из своих многочисленных свитков. Вид у неё был грустный и озадаченный.

Хийва, — негромко сказал кто-то за спиной Речницы. — Не ждала я такой встречи. Не ждала такого возвращения…

Кесса развернулась, быстрым движением поднося кулак к груди и зажигая зелёный огонь на ладони. Стефа Сульга в траурной раскраске стояла, склонив голову. Её руки были пусты.

Хийва, — настороженно ответила Речница. — Теперь Речник Яцек уже точно не сайтон и не метсайнен, и никакая нелепая вражда его не касается.

Колдунья смотрела мимо Кессы, на густой чёрный дым, и как будто не слышала её слов. Чёрная Речница уже отвернулась, когда метсайнена снова её окликнула.

— Теперь тебе вести свою костяную вирку на юг… Яцек научил тебя хоть чему-нибудь?

Кесса шарахнулась в сторону. Её передёрнуло. Да что ж такое-то?!

— Он умер уже, ясно тебе?! Оставь его в покое со всем вашим колдовством и дикими обычаями! Я не знаю вашей магии — а если бы и знала, то что тебе до того?!

Стефа покачала головой, раздосадованно хмурясь.

— Я спрашиваю не об этом. На юге лес. Если ты не знаешь верного пути, ты там заблудишься. Яцек показал тебе дорогу?

— Я полечу поверху, над лесом, — сверкнула глазами Речница. — Прямо и прямо на юг. Река там.

— Ты не пробьёшься сквозь ветер, — отозвалась Стефа. — Он сильнее с каждым днём. Я полечу с вами. Кто-то должен показать вам дорогу…

Загрузка...