Спецслужбы мира за 500 лет

Глава 1 Между Западом и Востоком, век XVI

До эпохи Возрождения сильнейшей секретной службой в Европе являлась разведка папского престола, имевшая представительства (резидентуры) практически при всех королевских дворах Европы, а также во многих далеко не католических государствах. При этом внутренняя и внешняя разведка в то время зачастую не выделялись в качестве особых организаций (специальных служб), а информация в Рим поступала по множеству независимых и часто дублирующих друг друга каналов.

Во-первых, информация о положении на местах собиралась многочисленной мирской агентурой или простыми приходскими священниками и передавалась епископам, которые суммировали и пересылали ее в Ватикан, периодически сопровождая аналитическими выводами в рамках собственной компетенции. И если приходской священник информировал[4] высшее духовенство о настроениях крестьян или горожан, посещающих его церковь, то духовник герцога или короля мог сообщать о ситуации при дворе и тайных планах венценосных особ.

Вторым каналом были многочисленные монашеские ордена (бенедиктинцы, доминиканцы и др.), которые вели свою миссионерскую деятельность, опираясь на сети монастырей и свои собственные информационные возможности.

Еще одним информационным каналом являлись независимые от местных церковных иерархов папские нунции, направлявшиеся в качестве папских легатов (специальных уполномоченных) в различные католические страны.

Отдельно следует выделить аппарат инквизиции (особенно в Испании), выполнявший роль политической полиции папского престола в борьбе с еретиками, подрывавшими устои истинной католической веры.

Эпоха Возрождения – это не только возрождение искусств и науки, это и усиление других классов, начавших оспаривать у католической церкви монополизированную ею властную вертикаль. Так начался ренессанс секретных служб, обеспечивавших создание абсолютных монархий и формирование мощных национальных государств, в которых светская власть постепенно приходила на смену власти церковной. Сначала в Средней Италии и Фландрии, а затем, на исходе XV в., и в других частях Европы началось формирование активной буржуазии, которая постепенно прибирала к рукам экономическую власть, а вскоре возжелала и власти политической. Этому новому передовому классу потребовалась и новая идеология, которая наилучшим образом способствовала бы реализации его политических замыслов. Конечно, буржуа не собирались отказываться от христианства, но им нужна была религия, отличавшаяся от «неподвижного» канонического католицизма простотой и дешевизной. Она и зародилась в Западной и Центральной Европе в XVI веке.

Массовое религиозное и общественно-политическое движение, направленное на проведение преобразований, связанных с Церковью и вероучением, получило название Реформация.[5] Основной причиной Реформации стало недовольство различных слоев населения Европы экономическим и политическим монополизмом Церкви, продажностью и моральным разложением католических священников. Реформация способствовала возникновение централизованных государств, но она же вызвала экономический кризис в Европе после появления там огромного количества золота с американского континента. Однако главным последствием реформационного движения стало новое направление христианства – протестантизм.[6]

Началом Реформации принято считать выступление доктора богословия Виттенбергского университета Мартина Лютера, который 31 октября 1517 г. прибил к дверям Замковой церкви свои «95 тезисов». В них мятежный богослов выступал против продажи индульгенций и власти папы над отпущением грехов. Провозглашалось также, что Церковь и духовенство не являются посредниками между человеком и Богом. Но главный постулат Лютера гласил, что человек достигает спасения души не через соблюдение церковных обрядов, а с помощью веры, даруемой непосредственно Богом. После того как 10 декабря 1520 г. Лютер сжег папскую буллу, в которой осуждались его взгляды, Вормсским эдиктом он был объявлен вне закона на территории Священной Римской империи германской нации.[7]

В 1523 г. вслед за стихийными бунтами народных масс произошло выступление имперских рыцарей, провозгласивших себя продолжателями дела Реформации. Очень быстро рыцарское восстание было подавлено, но в 1524–1526 гг. разгорелась Крестьянская война во главе Томасом Мюнцером. В результате Реформации империя оказалась расколотой на лютеранский север и католический юг. В первой половине XVI в. протестантство приняли княжества Бранденбург, Брауншвейг-Люнебург, Вюртемберг, Гессен, Курпфальц, Саксония, а также имперские города Гамбург, Любек, Нюрнберг, Страсбург, Франкфурт. Католическими остались Австрия, Аугсбург, Бавария, Брауншвейг-Вольфенбюттель, Зальцбург, Лотарингия, церковные курфюршества Рейна и некоторые другие государства. В 1555 г., после ряда кровопролитных религиозных войн, был заключен Аугсбургский религиозный мир, который установил гарантии свободы вероисповедания для имперских сословий: курфюрстов, светских и духовных князей, свободных городов и имперских рыцарей. С тех пор в германских землях вероисповедание на территории своих владений определяла местная власть.

Протестантизм дал мощный импульс развитию науки и промышленности. Так, протестантский Нюрнберг имел статус королевского города с большими социальными вольностями, а низкие налоги стимулировали развитие торговли и ремесел, и в первую очередь военно-промышленного комплекса того времени. Достижения оружейников были столь впечатляющими, что трудно назвать европейского властителя (короля, курфюрста, великого князя, герцога и т. п.) у кого в арсенале не было бы знаменитого нюрнбергского доспеха, который уберегал от сильного удара копьем или мечом и «держал выстрел» большинства видов тогдашнего огнестрельного оружия (конечно, исключая артиллерию). Производство огнестрельного оружия в городе, соблюдавшем «вооруженный нейтралитет», особенно возросло в XV в., когда по Европе прокатилась Столетняя война, а затем полыхнули религиозные войны XVI в.

С технической точки зрения изделия нюрнбергских оружейников отличались заметными новшествами. Стволы некоторых ружей изготавливались с двумя запальными отверстиями, боковая полка имела сдвижную крышку, предохранявшую порох от попадания влаги и высыпания при передвижении в пешем строю, на лошади или в повозке. Отдельные дорогие экземпляры отличались нарезным стволом с винтовыми канавками, во много раз повышающими точность стрельбы и устойчивость пули в полете. В архивных документах сохранилось изображение ружья с диоптрическим прицелом для повышения точности при производстве снайперского выстрела. Ствол крепился к ложу при помощи четырех винтов. У более поздних моделей были не только фитильные, но и кремневые замки различных конструкций. Похожее оружие отечественных мастеров есть в российских музеях, что подтверждает интерес к огнестрельному оружию при русском дворе.

Во время гуситских войн 1419–1437 гг. возникли новые военно-тактические приемы. Маневренная тактика гуситов, чешских протестантов, опиралась на использование укрепленных боевых повозок, представлявших собой передвижные полевые крепости. В России аналогичные укрепления известны под названием «гуляй-город».

В первой трети XV в. повысилась роль низших слоев населения, которые в ходе восстаний доказали возможность успешной борьбы за свои права с оружием в руках. Мобильные чешские отряды были вооружены многочисленным легким маневренным огнестрельным оружием и поражали противника на небывалой ранее дистанции. Подобная тактика лишала тяжелую рыцарскую кавалерию преимуществ, не давая ей возможности нанести классический таранный удар, прорвать оборону противника и затем рубить и топтать бегущих.

Многочисленные поражения поставили западные монархии перед необходимостью «подтянуть» свое собственное вооружение к уровню вооружения гуситских войск и перенять у них передовые тактические приемы. Тактика гуситов достаточно быстро стала достоянием многих европейских государств и за столетие развилась в эффективное маневрирование конных и пеших подразделений. Соответственно увеличился спрос на легкое и точное огнестрельное оружие, одним из центров производства которого являлся Нюрнберг.

Швейцария также не отставала в развитии военного дела и добилась в 1499 г. независимости после более чем 200-летнего периода войн с Бургундией, Францией и Священной Римской империей. Географическое положение Швейцарии, ее государственное устройство в форме конфедерации и чрезвычайно высокий по сравнению с соседями уровень свободы граждан способствовали появлению и развитию профессиональной военной касты. На протяжении нескольких веков швейцарские наемники снискали себе заслуженную славу неустрашимых, неподкупных и умелых воинов-профессионалов.

Доказательством заслуг швейцарских солдат стало их постоянное участие в охране Ватикана и лично папы Римского. Согласно классической геополитической доктрине, государство следует рассматривать в качестве живого организма, стремящегося к расширению влияния. В этом случае длительное присутствие швейцарских наемников при королевских домах Европы можно сравнить с «демонстрацией флага», что служило росту авторитета государства. Параллельно появлялась возможность создания множественных агентурно-оперативных линий, обеспечивавших получение информации непосредственно из столиц различных европейских монархий.

Доктрины, предлагавшиеся швейцарскими военными, получали преимущество перед аналогичными предложениями конкурентов из других государств. Наиболее воинственно настроенные (согласно Л. Н. Гумилеву – пассионарные) граждане имели возможность реализовать себя за границами государства и тем самым выключались из участия в возможных внутренних конфликтах. Сравнение различного военного опыта позволяло военным теоретикам и практикам из Швейцарии совершенствоваться в различных аспектах обеспечения безопасности.

Начало Реформации в Швейцарии положил священник кафедрального собора в Цюрихе Ульрих Цвингли в 1522 г., а в 1529 г. между кантонами возник первый религиозный конфликт. В результате вспыхнувшей гражданской войны в 1531 г. победу одержали сторонники католицизма, который был насильственно водворен на некоторых спорных территориях. И именно тогда впервые взгляды швейцарцев-протестантов обратились на восток, в сторону православной России. Но Швейцария, тем не менее, осталась одним из главных оплотов Реформации, центр которой переместился из Цюриха в Женеву, где очередной этап развития протестантизма связан с именем Жана Кальвина.

К середине XVI в. учение реформаторов распространилось из Женевы во Францию, Шотландию, Венгрию, Польшу, Нидерланды и Германию. К этому времени наибольших успехов различные протестантские течения достигла на Севере: в Англии, Дании, Норвегии, Швеции, Финляндии, Шотландии и Нидерландах.

В Англии и Франции, где существовали сильные монархии, католическая церковь особыми декретами была частично ограничена в претензиях на власть еще в первой четверти XVI в. Но дальнейшие события в этих постоянно воевавших между собой странах развивались по-разному.

В Англии Реформация осуществлялась с 1530-х гг. при непосредственном участии короля Генриха VIII, обладавшего абсолютной властью в стране. В 1534 г. парламент принял «Акт о супрематии», провозгласивший короля главой английской Церкви. В 1536–1539 гг. в общей сложности были закрыты 376 монастырей, а их земли и имущество подверглись секуляризации;[8] часть конфискованных земель король оставил себе, а часть передал или продал дворянам, поддерживающим реформы.

Реформацию продолжил сын Генриха Эдуард VI: в 1549 г. в церковный обиход была введена «Книга общих молитв», тексты которых приводились исключительно на английском языке. Эта книга с небольшими изменениями используется до настоящего времени. В начале XVI в. появились первые английские торговые компании. Активизация колониальной и торговой экспансии стимулировала развитие политической, экономической и военно-морской разведки. В мае 1553 г. Эдуард VI отправил в Северный Ледовитый океан три корабля под командованием Хью Уиллоби и капитана Ричарда Ченслора; два судна погибли во время бури, но один благополучно доплыл до Белого моря, и сэр Ченслор стал первым посланцем Англии в России.

Во Франции идеи протестантизма получили распространение во время правления короля Франциска I, политика которого по отношению к «еретикам» зависела от того, с кем в данный момент король искал политического союза: с папой, турками или с немецкими лютеранами.

Всплеск реформаторского движения в форме кальвинизма в этой стране относится к 1540–1550-м гг. Кальвинизм явился идеологическим знаменем не только буржуазии и беднейших слоев населения, выступавших против феодальной эксплуатации, но также и части феодальной аристократии, которая находилась в оппозиции к набирающему силу абсолютизму.

Гонения на гугенотов, как называли кальвинистов во Франции, усилились в 1559 г., после того как Франция и Испания заключили Като-Камбрезийский мир, завершивший Итальянские войны 1494–1559 гг. между Францией, Испанией и Священной Римской империей за обладание Апеннинским полуостровом. Но едва затихла одна война, как во Франции вспыхнула новая – между католиками и гугенотами.

В первой половине XVI в. многим казалось, что католическая церковь вот-вот рухнет под натиском многочисленных выступлений протестантов, и этой угрозы не могли не ощущать иерархи католической церкви. Примечательно, что европейские монархи, внешне послушные папскому престолу, на практике старались получить достоверную информацию о ситуации в Риме и о намерениях понтифика. Известно, что на императора Священной Римской империи Карла V, поддерживавшего католическую церковь и осудившего Лютера, работал секретарь папы Адриана VI Чистерер, который подробно информировал своего венценосного патрона о внутренних коллизиях папского престола.

Для борьбы с реформаторами (религиозными революционерами) в 1524 г. в полном объеме была восстановлена инквизиция и создан религиозный трибунал с неограниченной властью на территории любого католического государства. Одним из первых практические действия по противодействию Реформации предпринял испанский дворянин Игнатий Лойола, который в 1534 г. основал в Париже новый монашеский орден для борьбы с врагами католицизма. Орден получил название «Общество Иисуса» и в сентябре 1540 г. получил благословение папы Павла III.

Первоначально внимание иезуитов было обращено на возвращение в лоно католической церкви «заблудших овец». Основными средствами борьбы с протестантами стали:

массовая агитационная работа среди паствы (проповеди);

индивидуальная обработка верующих на исповеди;

организация приютов для сирот, бесплатных столовых и прочих благотворительных учреждений.

Но это были только внешние проявления заботы о пастве, так называемая социальная составляющая деятельности ордена.[9] Если копнуть глубже, орден иезуитов стал основой для реорганизации секретной службы папского престола на новых, более жестких принципах; перед ним ставилась задача эффективного проведения в жизнь установок, воззрений и, самое главное, политической линии католической церкви.

Членом ордена мог быть только мужчина, верный католической вере; отбор велся из семей преимущественно благородного происхождения, с учетом хороших физических, умственных и пассионарных данных кандидата (индифферент).

После краткого карантинного срока принимаемый (новиций) проходил испытательный курс (новицитат). В течение двух лет испытуемого готовили к беспрекословному повиновению вышестоящим лицам: по выражению Лойолы, каждый иезуит должен быть подобен трупу в руках духовного начальника, должен не иметь сомнений и не испытывать колебаний при выполнении любого приказа, – что вполне соответствует общей системе подготовки адептов практически во всех закрытых системах специального назначения для выполнения секретных или военно-специальных миссий.

Со временем новицитат становился или светским сотрудником (коадъютор), или, если обнаруживал способности, учеником (схоластик). Таким образом, осуществлялось разделение адептов по направлениям дальнейшей специализации и по линейно-объектовому принципу деятельности.

Коадъюторы выходили в мир и могли работать управляющими, экономами и даже придворными поварами в богатых европейских домах. Кроме доступа к конфиденциальной информации, в их руках со временем оказывались значительные средства, а от поваров-иезуитов напрямую зависела жизнь их хозяев. Из таких законспирированных «сотрудников» и состояла первичная агентурная сеть ордена.

Схоластик поступал в специальную школу, где в течение нескольких лет изучал философию, богословие, приемы духовного воздействия на верующих и получал практические навыки, необходимые для того, чтобы стать «ловцом человеческих душ». Также схоластиков обучали навыкам конспирации и оперативной работы: они должны были информировать куратора о поведении других учеников, а также уметь вербовать информаторов в любом социальном слое и использовать все средства борьбы – от слова до кинжала.

После окончания обучения схоластик становился священником, а затем, дав три обета: бедности, целомудрия и послушания, получал звание духовного коадъютора. По линии Церкви они занимались миссионерством, проповедничеством и воспитанием молодежи в богатых семьях. По линии секретной службы в обязанности коадъюторов входило руководство добыванием информации на местах, организация распространения нужных иезуитам сведений и поиск кандидатов для привлечения в ряды ордена. После принесения присяги на верность папе коадъютор становился действительным членом ордена (професс).

Территориальные структуры Общества Иисуса (резиденции,[10] миссии, коллегии, новициаты и т. д.) составляли провинцию, управляемую провинциалом. На территориях крупных государств (Франция, Италия и т. п.) из провинций составлялись ассистенции. Главой ордена, резиденция которого находилась в Риме, являлся генерал, обладавший неограниченной законодательной и административной властью. В высшее руководство входили генеральный секретарь, генеральный прокуратор, ведающий финансами, и адмонитор (негласный контролер) при генерале. Генеральная конгрегация (общее собрание) обладала лишь совещательными функциями.

К 1556 г. орден насчитывал свыше тысячи членов, сто домов и 14 провинций. Духовник короля, герцога или маркграфа мог быть одновременно и резидентом, которому подчинялась сеть информаторов, а глава иезуитской семинарии часто руководил спецшколой, в которой изучались не только церковные, но, специальные дисциплины. Можно сказать, что все иезуиты, в той или иной мере, находились на секретной службе ордена и папского престола.

Успешная деятельность иезуитов придала католической церкви новые силы, и с 1560 г., в период понтификата Пия IV, в Европе начался период католического возрождения, получивший название Контрреформация. Контрреформация включала в себя пять направлений деятельности:

вероучение,

духовная и структурная перестройка,

развитие монашеских орденов,

духовные движения,

усиление политических аспектов влияния церкви.

В конце 1565 г. орден иезуитов насчитывал уже 2000 членов. Миссионерская деятельность приняла широкий размах: в 1542 г. члены ордена проникли в Индию, в 1549 г. – в Японию, в 1563 г. – в Китай.

Во второй половине XVI в. орден всеми силами поддерживал притязания австрийских и испанских Габсбургов на европейскую гегемонию, полагая, что создание католической супермонархии приведет к полной победе «истинной веры» над Реформацией. При этом иезуиты абсолютно не считались с тем, что подобная перспектива серьезно нарушала интересы других европейских государей, в том числе католических, лояльно относившихся к папе и Обществу Иисуса.

Прямо или косвенно иезуиты участвовали во многих европейских дворцовых интригах, заговорах, переворотах и политических убийствах конца XVI в.

Наиболее известными покушениями на политических противников общества стали смертельные ранения лидера нидерландских протестантов принца Вильгельма Оранского 10 июля 1584 г. и его религиозного оппонента, католического короля Франции Генриха III, 1 августа 1589 г. В обоих случаях в качестве исполнителей использовались религиозные фанатики: Бальтазар Жерар и Жак Клеман соответственно.

В 1560–1589 гг. в результате неразрешенных экономических, политических и религиозных противоречий во Франции произошла целая череда религиозных (Гугенотских) войн, в которых иезуиты приняли самое активное участие. Одним из наиболее известных событий этого времени является массовая резня гугенотов, устроенная католиками в ночь на 24 августа 1572 г., в канун дня святого Варфоломея, которая стоила жизни десяткам тысяч французских гугенотов. Раздираемая религиозными войнами, на некоторое время Франция перестала быть серьезным конкурентом для Испании и Священной Римской империи, и Контрреформация на большей части ее территорий прошла успешно.

В Англии иезуитам удалось добиться лишь временных успехов – во время правления Марии Тюдор (1553–1558), реставрировавшей католицизм. После смерти Марии Католички на престол вступила Елизавета I, которая твердой рукой вернула государственный корабль на путь протестантизма. Без сомнения, она опиралась на помощь мощных королевских секретных служб, которые нисколько не уступали иезуитам по абсолютной вере в правоту своего дела. Среди этих людей особое место принадлежало Уильяму Сесилу, лорду Берли. Став королевой, Елизавета изъяла разведку из ведения Тайного совета и передала в прямое ведение Сесила. Среди первых руководителей разведки при Елизавете, правившей до 1603 г., следует отметить Николаса Трокмортона, ставшего в мае 1559 г. постоянным послом в Париже, и Генри Киллигрю, посланного во Францию для связи с гугенотами.

В последней четверти XVI в. основной задачей испанского короля Филиппа II являлось уничтожение ереси в Нидерландах, где в 1568 г. началась буржуазная революция, переросшая в восьмидесятилетнюю войну. Но для этого необходимо было лишить Нидерланды поддержки Англии. Как? – свергнуть с престола Елизавету и возвести на английский трон Марию Стюарт, установив таким образом гегемонию католицизма и Габсбургов в Европе. В резерве оставался план высадки на остров многочисленной испанской армии, считавшейся тогда одной из лучших в Европе.

В 1572 г. непосредственное руководство английской разведкой перешло к Френсису Уолсингему. В 1580 г. Рим объявил, что всякий, убивший Елизавету «с благочестивым намерением свершить Божье дело, не повинен в грехе и, напротив, заслуживает одобрения». Но убить королеву не удалось, Уолсингем неотступно преследовал иезуитов, проникавших под различными масками в Англию, внедрял своих агентов в ряды Общества Иисуса, вел жесткое наблюдение за всеми возможными контактами агентов папского престола и главное – не раз выявлял и хитроумно предупреждал покушения на жизнь своей королевы.

В задачу британских секретных служб входило также наблюдение за подготовкой к высадке в Англии испанской армии и сбор информации, обеспечивавшей успешные действия английских корсаров в войне на морях. Уолсингем, сеть которого состояла из особо доверенных лиц, получал нужные сведения из двенадцати резидентур во Франции, из девяти – в Священной Римской империи, из четырех – в Испании и Италии и из трех – в Нидерландах. Правление Елизаветы I иногда называют «золотым веком Англии», в том числе благодаря деятельности королевской секретной службы, сотрудники которой добывали и вовремя доставляли крайне важную для деятельности английского государства информацию.

На другом конце света, Дальнем Востоке, происходили невидимые для Европы, но очень важные для развития секретных служб события, недаром XVI в. в Японии впоследствии будет назван периодом воюющих царств (Сэнгоку дзидай). В результате множества междоусобных войн многие старые феодальные дома были низвергнуты, а их место заняли другие, более мелкие, находившиеся от них в феодальной зависимости. И этому во многом способствовала тайная война.

«Люди охотились и воевали во всем мире, – писал историк-японист А. М. Горбылев, – но именно в Японии искусство шпионажа и военной разведки в период Средневековья достигло наивысшего развития. <…> Думается, свою роль здесь сыграла целая совокупность разнообразных факторов: географических, исторических, психологических.

Говоря о географических факторах, нужно в первую очередь отметить близость великой цивилизации Китая. Почти каждый скачок в культурном развитии Японии был связан с усилением китайского влияния. Сказалось это влияние и в искусстве шпионажа. Правда, проявилось оно не столько в сфере конкретных приемов, сколько в области теории и психологии.

Сложный горный рельеф, обилие речушек и зарослей способствовали развитию методов малой войны – неожиданных нападений, засад, диверсий; условия, в которых велась война, предопределили исключительную важность личного мастерства воина, возникновение малочисленных, но чрезвычайно боеспособных отрядов, способных эффективно действовать в самых сложных условиях.

К историческим факторам следует отнести существование в Японии особого военного сословия – самураев – и сильную раздробленность страны в период Средневековья. Господство самурайского сословия способствовало росту престижа военного дела и стимулировало развитие военного искусства во всех его формах. Раздробленность вела к постоянным конфликтам, войнам, которые опять-таки подстегивали изучение военного дела. К тому же начиная с первой половины XIII в. в Японии начала складываться особая социальная прослойка наемников, живших за счет войны. Именно из нее со временем и выделились нинкэ – семьи, сделавшие своим бизнесом шпионаж».[11]

В национальном характере японцев следует отметить две черты: бережное отношение к наследию предков, способность к активному усвоению и быстрой адаптации достижений других народов. Умение адекватной компиляции и мгновенного японизирования всего нового стало одной из визитных карточек японской культуры. В VII в. в Японию попадает «Трактат о военном искусстве» великого китайского стратега Сунь-цзы. В нем автор особое внимание уделял вопросам военной хитрости: «Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него всего полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если его силы дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает».[12] Наставления великого стратега в области тайной войны не потеряли значения в настоящее время, так же как не потеряют они своей актуальности и в обозримом будущем.

Искусство японских разведчиков – синоби, которых в XX в. стали именовать ниндзя, – интенсивно развивалось и совершенствовалось, расцвет его приходится именно на XVI в. Синоби являлись разносторонними специалистами: лазутчиками, диверсантами, охранниками, советниками военачальников.

Многовековая система «японской пятидворки», построенная еще при первых сёгунах,[13] настолько проникла во все слои японского общества, что появление незнакомца в кратчайшие сроки становилось известным местному дайме[14] или соответствующему чиновнику центрального правительства, а в особо важных случаях о чужаке незамедлительно докладывалось и самому военному правителю (сёгуну). Суть системы заключалась в том, что любое территориальное образование разделялось на пятерки, которые обязаны были быстро переправить информацию старшему; пятерка старших передавала информацию своему куратору и т. д. От того, кто и насколько быстро принесет ценную информацию, зависело применение системы «маленьких пряников» или «очень большой дубинки». Продвинуться по службе, получить под начало подразделение, вовремя поменять политическую позицию и многое другое, связанное с получением благ или просто с сохранением жизни, зависело от скорости и точности доставки информации и умения быстро сориентироваться в сложной политической конъюнктуре.

Упаси вас бог подумать о предательстве в среде высокородных самураев: для многих из них такого понятия не существовало в принципе, они просто вовремя меняли позицию и оказывались в стане победителей. Кодекс чести оставался уделом менее знатных представителей самурайского сословия, обязанных совершать традиционное сеппуку в случае поражения или казни своего господина. Лишь немногим представителям военного сословия удавалось стать ронинами – свободными воинами без хозяина. Даже самые сильные и защищенные многочисленной охраной и свитой фигуры японского общества постоянно жили в ожидании удара в спину, который мог настигнуть их с любой стороны, в том числе и со стороны ближайших и вполне доверенных лиц. Для укрепления своего положения и предупреждения возможных потрясений они пользовались огромным количеством как внутренних, так и внешних шпионов из самых разных слоев общества.

Вот в такое «шпионское» общество после кораблекрушения и попали в 1542 г. первые португальцы. А со следующего года они начали развивать монопольную торговлю с Японией. Информация о далекой стране дошла до иезуита Франциска Ксаверия, и в 1549 г. он сам высадился в Стране восходящего солнца. Португальцы, а с 1580 г. и испанцы привозили из Европы в Японию огнестрельное оружие, а вывозили оттуда золото и серебро.

Приняв у себя иезуитов, феодалы острова Кюсю не только дали им разрешение на свободную проповедь, открытие школ и церквей – многие из них сами приняли католичество в надежде привлечь в свои порты больше торговых кораблей и тем самым увеличить запасы огнестрельного оружия, столь необходимого для борьбы с другими феодалами. Как и в Европе, развитие и применение огнестрельного оружия привело к изменениям в военной тактике. Пехота, вооруженная ружьями, стала играть более весомую роль в массовых стычках, а роль самурайской конницы постепенно снижалась, что, в свою очередь, потребовало модернизации тактики ее применения на поле боя.

Непрерывные феодальные распри разоряли Японию, тормозили ее развитие, поэтому с середины XVI в. крупные дайме стали предпринимать попытки объединения страны. При этом к 1580 г. в Японии насчитывалось уже около 150 тысяч христиан, в католичество были обращены знатные дома Арима, Мори, Омура, Отомо, Хосакава и др., а в 1582 г. иезуиты организовали посольство христианских правителей Кюсю в Португалию, Испанию и Италию. Послы были приняты испанским королем Филиппом II и папой Григорием XIII. Но уже в 1587 г. канцлер Хидэеси издал указ о запрещении в Японии христианства и об изгнании иезуитов из страны. Однако фактически этот указ не был выполнен, а иезуиты укрылись во владениях верных им дайме.

В Китае (Великой Минской империи) португальцы впервые появились в 1516–1517 гг., а еще через три года в Пекине была основана первая португальская миссия. Но император Чжу Хоучжао не принял португальских посланцев, а после его смерти португальцы были отправлены в тюрьму, где и погибли. В 1521 г. военный флот минской династии разбил флот португальцев и отбросил их от Туен Муна (Дуньмэнь).

С середины XVI в. в государственном аппарате Минской империи появились признаки разложения и коррупции. Уже к 1549 г. было организовано прибытие ежегодных португальских торговых миссий на остров Шанчуань у берегов Гуандуна. А в 1557 г. с помощью подкупа местных властей португальцы получили в свое распоряжение остров в непосредственной близости от берега, где основали город и порт Макао (Аомынь). Минская империя медленно, но верно деградировала.

Что касается Московской Руси того времени, расположенной посредине между Востоком и Западом, то в первой трети XVI в. завершилось создание территориального ядра единого Российского государства и централизованного государственного аппарата. Уже в конце правления Ивана III (1462–1505) под власть Москвы перешли князья Новгород-Северский и Черниговский. В 1503 г. великий князь Литовский признал право Ивана III на владения Брянском, Гомелем, Путивлем, Черниговом и большей частью витебских и смоленских земель.

Во время правления Василия III (1505–1533) к Москве были окончательно присоединены Пермские земли, Псков, Волоцкий удел, Рязанское и Новгород-Северское княжества, а в 1514 г. Смоленск. Также были заложены основы самодержавного правления. В 1510 г., после присоединения Пскова к Москве, монах псковского Елеазарова монастыря Филофей[15] направил великому князю послание, в котором впервые была сформулирована церковно-политическая доктрина «Москва – третий Рим». Скорее всего, именно она послужила основой для изменения титула великого князя Московского, который стал именоваться государем всея Руси.

Одновременно с процессом консолидации власти происходило и укрепление княжеских секретных служб: разведки, контрразведки, государевой охраны, которые позволяли великому князю и государю всея Руси использовать скрытые от посторонних глаз средства и методы борьбы как с внутренними, так и с внешними врагами.

Внешними стимулами развития государевой службы безопасности стали русско-польская война 1507–1522 гг. из-за Смоленска, проникновение на Русь купцов Союза свободных городов Северной Европы (Ганзы), получивших в 1514 г. разрешение торговать в Новгороде и Пскове и право на проезд в Холмогоры, а также усиление надзора за дипломатами, число которых заметно возросло.

Внутренним фактором явилась разгоревшаяся в 1509 г. борьба между сторонником сильной великокняжеской власти игуменом Волоцкого монастыря Иосифом и новгородским архиепископом Серапионом, настаивавшем на приоритете верховенства Церкви над властью светской. В итоге церковный собор заточил Серапиона в Андрониковом монастыре, поставив таким образом окончательную точку в определении приоритетов светской и церковной власти на Руси.

В этот период различные виды секретной деятельности максимально засекречиваются и становятся династическими. Можно утверждать, что в первой четверти XVI в. на Руси происходило определенное разделение княжеской секретной службы на две наиболее выделяющиеся из всего множества направлений линии: политический розыск и контрразведка.

Василий III продолжил начинания предков, направленные на укрепление резервной базы московских князей на севере. Он неоднократно приезжал в Вологду на богомолье и даже выражал желание принять постриг в Кирилло-Белозерском монастыре.

«Нам важно отметить два обстоятельства, – писал П. А. Колесников, – которые были понятны современникам, но потом забылись. Во-первых, вероятно, уже в конце XV в. наиболее надежным местом хранения великокняжеской казны были Белоозеро и Вологда, особенно когда последняя стала уездным центром. Из нее можно было при необходимости перенести казну в другое безопасное место. В 1480 г., когда на Угре решался вековой вопрос об окончательной ликвидации монголо-татарского ига, Иван III отправляет свою жену Софью вместе с казной на Белоозеро. В завещании Ивана III говорится о великокняжеской казне на Белоозере и в Вологде. Во-вторых, огромный район Европейского Севера, вошедший к концу XV в. в состав Российского государства, особенно Вологодский и Белозерский уезды, были значительным резервом пополнения государевой казны. Не случайно в своем завещании Иван III передает сыну, кроме коренных великокняжеских земель, ряд важных городов и земель на севере (Вологда, Белоозеро, Двина и Вятка). Особенным вниманием великих князей, начиная с Василия II, пользовались северные монастыри: Спасо-Прилуцкий, Кирилло-Белозерский, Ферапонтовский и др.».[16]

Посол Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн, прибывший в Москву с дипломатической миссией в 1526 г., оставил такие заметки о Вологде:

«Так как крепость ее укреплена самим характером местности, то говорят, что государь обычно хранит там часть своей казны».[17]

Во время регентства вдовы Василия III Елены Глинской (1533–1538) в Москве под руководством выходца из Италии архитектора Петрока Малого строится Китай-город, название которого происходит от древнерусского слова «кета» («кита») – корзина, плетень. Позднее подобные укрепления появились в Смоленске, Себеже, Пронске и Вологде. Строительство плетеных укреплений объясняется их простой и в то же время эффективной антипушечной конструкцией. Неприятельские ядра, проходя сквозь плетень, вязли в насыпной сердцевине, не разрушая преграды. Преимуществами таких сооружений, кроме высокой оборонительной эффективности, были скорость постройки и быстрая восстанавливаемость.

Как показали раскопки 1994 г., китай-крепость в Вологде имела следующие параметры: «Глубина рва от дневной поверхности XV в. достигала 2,5 метра при ширине до 23 метров. <…> По результатам дендрохронологического анализа дата рубки дерева, примененного при строительстве укреплений, определена около 1548 г. Четыре ряда плетней, проходивших внутри вала, состояли из вертикально вбитых в грунт жердей, оплетенных ветками. Расстояние между крайними рядами колебалось в пределах 5–5,2 метра – очевидно, ширина деревоземляного вала в основании была не менее шести метров».[18]

Мы осознанно уделяем такое большое внимание Вологде, поскольку в царствование Ивана Грозного город приобрел особое стратегическое значение.

Правление Елены Глинской, опирающейся на помощь конюшего и воеводы Василия III И. Ф. Телепнева-Оболенского и М. Ю. Захарьина-Юрьева, началось в борьбе с родовитым боярством. Одним из первых в тюрьму был заточен брат покойного государя удельный князь Дмитровский Юрий Иванович, пытавшийся заявить свои права на престол. Подверглись аресту бояре И. Ф. Бельский, И. М. Воротынский и Б. Трубецкой. В 1534 г. дядя Глинской Михаил вступил в переговоры с польским королем Сигизмундом I и попытался перебежать в Речь Посполитую,[19] но был пойман, привезен в Москву и приговорен к смерти. В 1537 г. второй брат Василия III, удельный князь Андрей Иванович Старицкий, попытался организовать заговор против регентши, опираясь на новгородское дворянство. Но реализовать свои планы заговорщики не сумели, Старицкий был вызван на переговоры в Москву, где подвергся аресту и умер в тюрьме.

После смерти Глинской в 1538 г. (в Москве ходили слухи о ее отравлении) начался период боярского правления при малолетнем Иване IV, протекавший в обстановке ожесточенной борьбы за власть между кланами Бельских и Шуйских.

Как показывают исторические источники, на формирование личности царя наложили отпечаток детские годы, когда он бессильно взирал на дела, творимые князьями и боярами из своего ближайшего окружения. Вместо того чтобы вразумлять и учить ребенка, те помыкали им и его братом Григорием, приказаний Ивана не исполняли, над личными просьбами насмехались, дурные наклонности не подавляли и лет с двенадцати угождали в низменных наслаждениях.

При этом шло уничтожение одних боярских кланов другими, находившимися в данный момент ближе к трону. В 1538 г. князь И. Ф. Телепнев-Оболенский был помещен в тюрьму, где через год скончался, а содержавшиеся в заключении И. Ф. Бельский и А. М. Шуйский были выпущены и заняли место в Думе. Первоначально Бельские взяли верх над Шуйскими, но уже в 1542 г. И. В. Шуйский захватил власть и отправил И. Ф. Бельского в заточение на Белоозеро, где тот вскоре был убит.

Юный государь все видел, слышал и запоминал. Под влиянием оскорблений и лести сформировались такие черты его характера, как презрение и ненависть к боярству. Бояре, посеявшие ветер интриг, в итоге пожали бурю возмездия: корыстолюбие, чванство и угодничество бумерангом поразили тех, кто забыл о своем предназначении – служить Отечеству и государю.

К шестнадцати годам Иван, подобно своему отцу, начал приближать к себе новых людей (дьяков), не имевших родовых притязаний.

Шестнадцатого января 1547 г. Иван IV первым из русских великих князей венчался на царство. По мнению Соловьева, «Иоанн был первым царем не потому только, что первый принял царственный титул, но потому, что первый осознал вполне все значение царской власти, первый, так сказать, составил ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически».[20]

Царский титул позволял занять более высокую позицию в дипломатических сношениях с западными странами, где «великий князь» толковали обычно как «принц» или же как «великий герцог». А «царь» («король») приравнивался к титулу «император», и, соответственно, его обладатель в глазах Европы поднимался на верхнюю ступень властной иерархии.

В правление Ивана IV происходило интенсивное развитие специальных силовых общегосударственных институтов, предтечей которых являлись «личные службы» великих князей. Личная охрана царя в этот период также приобрела общегосударственный статус. Специальные службы, ведавшие вопросами безопасности первого лица государства, зачастую играли в истории России (как и любой монархии) крайне важную роль. Это объясняется тем, что при персонификации власти смена царя (а впоследствии императора) влекла за собой изменение государственной политики.

В первые годы царствования Ивана IV дипломатия, разведка, контрразведка, политический и уголовный сыск часто шли рука об руку, поскольку число людей, допущенных к важнейшим царским (то есть государственным) секретам, было ограничено. С середины XVI в. ситуация начинает меняться. Одним из факторов, оказавших сильное влияние на 17-летнего Ивана, были беспорядки посадских людей в июне 1547 г., иногда именуемые Московским восстанием.

Волнения начались после нескольких крупных пожаров и распространения слухов, что город спалили колдовством. Двадцать первого июня на Соборной площади толпа растерзала «колдуна» Ю. В. Глинского. Распространением слухов занималась группа заговорщиков в числе которых были князья Ф. И. Скопин-Шуйский и Ю. И. Темкин-Ростовский, бояре Г. Ю. Захарьин-Юрьев и И. П. Федоров-Челяднин, окольничий Ф. М. Нагой и царский духовник Ф. Бармин. Двадцать девятого июня вооруженные москвичи подошли к селу Воробьево, куда юный царь бежал со свитой, и потребовали выдачи Глинских, по их мнению, повинных в московском пожаре. С большим трудом Ивану удалось уговорить восставших разойтись, убеждая их, что истинных виновников пожаров в Воробьеве нет. Это событие стало для царя серьезным испытанием. Позже он вспоминал, что в его душу вошел страх, «трепет в кости», и дух его «смирился». Но едва опасность миновала, царь приказал арестовать главных заговорщиков и казнить их.

Московские события показали юному царю разительное несоответствие между его представлениями о власти и реальным положением дел. В феврале 1549 г. царь созвал Земский собор, на котором присутствовали представители всех сословий. Первые реформы Ивана IV связаны с именами митрополита Макария, священника придворного Благовещенского собора Сильвестра и дворянина А. Ф. Адашева. Кроме них, в разработке и проведении реформ участвовали Д. И. Курлятев, И. В. Шереметев и А. И. Курбский. Собор принял решение о создании нового единого государственного свода законов – Судебника 1550 г., в основу которого был положен Судебник Ивана III 1497 г., но расширенный и лучше систематизированный.

Параллельно начались изменения в военной области: первые упоминания об Оружейном приказе относятся к 1547 г. В приказе, который ведал изготовлением, закупкой и хранением оружия, кроме пушек, служили несколько десятков человек, в основном мастера-оружейники.

Для обеспечения реформы государственного аппарата создаются приказы, имевшие судебно-полицейские функции; первым из них в 1549 г. был основан Челобитный приказ. В приказе рассматривались жалобы дворян и детей боярских, которые по Судебнику 1550 г. получили право обращаться непосредственно к суду царя; он служил апелляционной инстанцией по обжалованию решений, вынесенных нижестоящими судебными органами; контролировал деятельность других государственных учреждений и должностных лиц государства.

Изменения в социально-экономической сфере были направлены и на обеспечение землей дворян – нового служилого сословия, призванного стать опорой государства. Основу вооруженных сил составляло теперь конное ополчение землевладельцев, выходивших на службу «конно, людно и оружно».

Главой Челобитного приказа стал А. Ф. Адашев, вместе с Сильвестром в начале реформ оказывавший наибольшее влияние на царя. О его влиянии говорит тот факт, что в 1552 г. Адашев служил постельничим Ивана IV. Постельничий был ближайшим советником государя, сопровождал его при выходах из дворца, спал и дежурил в царских покоях. Как показывают исторические примеры, подобным доверием государей пользовался ограниченный круг людей, в первую очередь начальники личной охраны.

В 1550 г. Иван IV издал указ «Об испомещении в Московском и окружающих уездах избранной тысячи служилых людей». Указ стал основой для создания корпуса «выборных стрельцов из пищали», обязанных всегда быть наготове для исполнения ответственных поручений. Стрельцы представляли собой содержавшееся казной регулярное войско (шесть полков), вооруженное пищалями – новейшим по тем временам огнестрельным оружием. Наряду с другими обязанностями стрельцы несли охрану государя.

Одним из важнейших решений Ивана IV было создание в 1549 г. Посольского приказа, ведавшего международными отношениями, в том числе политической и военной разведкой в иностранных государствах. Во главе приказа поставили подьячего И. М. Висковатого, первым делом занявшегося созданием Царского архива, куда поступили бумаги великих и удельных князей, документы внешнеполитического характера, следственные материалы. Таким образом, к середине XVI в. был создан первый общегосударственный центр хранения, учета и анализа конфиденциальной информации, то есть положено начало систематизированной информационно-аналитической службе, основывавшей свою деятельность как на внутренних архивных документах, так и на документах, тем или иным способом попадавших в государство Российское.

В конце 1553 г. Посольскому приказу и его главе пришлось выполнять важную миссию, связанную с приемом первого английского представительства в России. В августе корабль Ричарда Ченслора вошел в Двинский залив и пристал к берегу в бухте Св. Николая, где в ту пору стоял Николо-Корельский монастырь.[21] Англичане заявили местным властям, что привезли письмо к русскому царю от своего короля, и в Москву с известием об этом немедленно был отправлен гонец. В конце 1553 г. Ченслор передал Ивану IV грамоту, обращенную ко всем северным и восточным государям. В феврале 1554 г. визитер отправился в Англию с ответом русского царя. С этого момента возрастает политическое значение Вологды, которая становится начальным пунктом водного пути по Сухоне и Северной Двине к Белому морю, а оттуда в Западную Европу.

В 1555 г. в Москве произошло несколько важных событий. Главной проблемой, с которой сталкивался царь при назначении командного состава, являлось местничество – обычай занимать командные посты в зависимости от древности рода, а не от знаний и военных заслуг. Созданный в 1555 г. Разрядный приказ должен был в определенной мере нивелировать негативные последствия, связанные с местничеством. Приказ ведал обороной государства, обеспечивал сбор дворянского ополчения и назначал воевод; руководил приказом дьяк И. Г. Выродков.

Тогда же была образована Разбойная изба, на которую возлагалось проведение сыска и следствия по делам уголовного (разбойного и душегубного) и политического (изменнического) характера.

Термином «сыск» в России вплоть до 1917 г. обозначались специальные мероприятия не процессуального характера по установлению и обнаружению неизвестных или скрывающихся преступников. Во второй половине XVI в. во главе Разбойной избы в разное время находились бояре Д. И. Курлятев, И. М. Воронцов, И. А. Булгаков.

В этом же 1555 г. Р. Ченслор прибыл в Россию на двух кораблях с поверенными образованного в Англии Московского общества, чтобы заключить торговый договор с русским царем. Иван IV выдал англичанам торговую грамоту, объявив, что они могут торговать во всех городах России свободно и беспошлинно. Торговые дома Московской компании появились создавались в Холмогорах и в Вологде. Это был большой успех английской дипломатии и английской разведки.

В 1556 г. Ченслор отплыл в Англию с караваном из четырех загруженных товарами кораблей, на одном из которых находился русский посол вологжанин Осип Григорьевич Непея. Так вышло, что Лондона достиг только корабль с послом, остальные утонули во время бури, погиб и Ричард Ченслор.

В 1557 г. Непея вместе с английским послом Энтони Дженкинсоном вернулся в Россию. В Москву они привезли «мастеров многих, дохторов, злату и серебру искателей и иных многих мастеров», в числе которых был ученый-физик Стандиш. Последний имел множество бесед с русским царем, и Ивана IV особенно интересовали вопросы изготовления «огненного зелья».

Между тем работа английской разведки продолжалась. В 1558–1560 гг. Дженкинсон, получив от Ивана IV охранные грамоты, совершил путешествие из Москвы по Волге до Каспийского моря и обратно. Результатом его поездки стали не только официальные отчеты, но и самая подробная на тот момент карта России, Каспийского моря и прилегающих территорий, изданная в Лондоне в 1562 г. под названием «Описание Московии, России и Татарии».

Несколько позже разведку в западных российских землях начали иезуиты, которые в 1564 г. утвердились в Речи Посполитой.

Чтобы обеспечить принятие выгодного для России решения во время Ливонской войны 1558–1583 гг., наряду с обычными дипломатическими средствами того времени Висковатый в 1562 г. привлек на свою сторону приближенных датского короля, которых, пользуясь современной терминологией, можно называть «агентами влияния» политики русского государя.

А в 1567 г. в Китай прибыло первое официальное русское посольство.

Одной из наиболее интересных военно-политических разработок, реализованных в правление Ивана IV, следует считать систему обеспечения охраны южных рубежей государства. Во второй половине XVI в. пространство между верховьями Оки и Дона таило угрозу вторжений со стороны Крымского ханства. Требовалось коренным образом улучшить оборону на этом участке. Одним из организаторов пограничной стражи был «государев слуга и воевода» М. И. Воротынский. Под его руководством во второй половине XVI в. была создана Большая засечная черта, в народе называвшаяся Поясом Богородицы. Задачей крепостных гарнизонов было не допустить прорыва степняков к центру Московского государства по так называемому Муравскому шляху, который начинался у Перекопа и выходил к Туле.

К середине XVI в. ручное огнестрельное оружие занимало значительное место в арсенале русского воинства, а стрелецкое войско составляло одну десятую часть всей армии. Главой оружейного дела являлся боярин-оружничий, начальник Оружейного приказа, ведавший вопросами производства стрелкового оружия. В его распоряжении находилась особая группа «самопальных государевых стрелков», в которую принимали без сословных ограничений. Служивший в конце XIX в. помощником директора Оружейной палаты полковник Л. П. Яковлев, опираясь на архивные документы, писал, что кандидатов в стрелки отбирали из молодых, ловких, сильных, грамотных людей разного звания, умевших стрелять из пищалей.

Для поступления в стрелковую команду желающий подавал главе Оружейного приказа челобитную, где описывал свои положительные качества и способности, после чего опытные стрелки принимали у него экзамен по стрельбе. Испытание проводили в поле пятью выстрелами на расстоянии в 25 саженей (53 м), мишенью служил квадрат со стороной в четверть сажени (53 см) и центральным кругом диаметром в полвершка (около 2 см). «Экзаменаторы» давали заключение, оценивая как профессиональные, так и моральные качества кандидата, поскольку стрелки входили в ближайшее окружение государя.

На вооружении государевых стрелков находилось не только гладкоствольное, но и нарезное оружие – винтовальные (или винтованные) пищали, которые в зависимости от числа нарезов назывались «шестерики» и «восьмерики». Дальность стрельбы из нарезных ружей была больше, чем из гладкоствольных, в два раза, а кучность – в четыре-пять раз, что фактически делало мастеров «огненного боя из пищали» снайперским подразделением, обеспечивавшим безопасность государя и способным выполнять «особые поручения».

В «Описи Московской Оружейной палаты»[22] имеется более десяти образцов нарезного длинноствольного оружия XVI в. Указанные образцы имеют калибр 3,3–4 линии (8,4–10,2 мм) и длину ствола 35–40 дюймов (600–1015 мм). Некоторые образцы оружия в «Описи…» названы аркебузами, одна из них принадлежала князьям В. В. и А. В. Голициным. Число нарезов не всегда было четным: некоторые образцы имеют семь нарезов.

Э. Дженкинсон, представлявший в Москве интересы английской Московской компании и английской разведки, в 1557 г. был свидетелем стрелкового смотра. Он писал:

«В поле, за предместьями Москвы <…> для стрельбы из ручного огнестрельного оружия был устроен род ледяного вала в шесть футов (183 см)[23] вышиною и четверть мили (400 м) длиною из кусков льда толщиною в два фута (31 см). В шестидесяти ярдах (55 м) перед валом были сделаны на небольших кольях подмостки, назначенные для помещения самих стрелков. <…> Когда царь занял свое место, пищальщики направились к упомянутым выше мосткам и, выстроившись на них, открыли огонь по ледяным мишеням, стрельба их продолжалась до тех пор, пока последние не были окончательно разбиты пулями».[24]

Таким образом, с полной уверенностью можно говорить, что уже во второй половине XVI в. в окружении первого русского царя было сформировано элитное стрелковое подразделение со снайперской подготовкой, готовое выполнять личные специальные задания правителя и постоянно совершенствовавшее свои знания и практические навыки. Представляя, какой опале или казни мог подвергнуть нерадивого слугу (читай – холопа) государь, можно достаточно уверенно утверждать, что уровень практической, теоретической и моральной подготовки ближних государевых стрелков соответствовал требованиям того времени, а возможно, в чем-то и превосходил среднестатистические стандарты. При этом, конечно, надо понимать, что высокий уровень подготовки был характерен только для ограниченного круга допущенных к царской особе доверенных лиц. Общий уровень подготовки остальной части стрелецкого войска был на порядок ниже.

В тот же период в Европе, а затем и в России получило распространение короткоствольное огнестрельное оружие: пистолеты (пистоли) с колесцовым, а позднее кремневым замком; оно пользовалось популярностью не только у военных, но и у горожан. Во многих странах и отдельных городах Европы власти, обеспокоенные возможностью применения «дьявольского оружия» для осуществления политических убийств, запрещали владение пистолетами без специального разрешения; карой служило публичное отрубание руки. Однако повсеместное распространение нового оружия сдерживали не столько репрессивные меры, сколько его высокая стоимость: даже в армиях крупных государств того времени лишь в отдельные привилегированные кавалерийские подразделения поступали на вооружение пистолеты.

Уже в XVI в. изготавливались многозарядные пистолеты. В указанной «Описи…» числится «револьвер германский, XVI в., о трех выстрелах…».[25] Указанный образец имел трехзарядный барабан, вращающийся на специальной оси. Калибр оружия – 6,5 линий (16,5 мм), длина ствола – 9,5 дюймов (240 мм). Чаще всего истинные возможности короткоствольного (особенно многозарядного) оружия наиболее адекватно оценивались в большинстве тех государственных и «не совсем государственных» структур, которые в настоящее время определяются как «специальные».

Что касается борьбы с «врагами внутренними», то уже в 1559–1560 гг. царь использовал главу Посольского приказа Висковатого в качестве противовеса Адашеву и Сильвестру. Как это часто бывает и в наши дни, через десять лет преданной службы они были подвергнуты опале. Иван IV впоследствии писал, что они-де «государилися, как хотели», а с него «государство сняли», что он был государем на словах, а не на деле. Возможно, в основе решения об опале лежало стремление царя проводить абсолютно самостоятельную – самодержавную – политику. Также вероятно, что опала была следствием интриг со стороны родовитых бояр, недовольных политикой царских фаворитов. В 1560 г. Сильвестр был отправлен в ссылку, а Адашев арестован и при малоизвестных обстоятельствах умер в 1561 г.

В области сыска также происходили структурные изменения. Разбойная изба перестала быть монополистом. В 1564 г. был создан Земский приказ, рассматривавший разбойные и «татейные» дела по Москве и Московскому уезду, в обязанности приказа входило и наблюдение за безопасностью и порядком в столице и окрестностях. В селе Коралово (ранее Караулово), которое принадлежало одно время возглавлявшему «татейный» сыск дьяку Бухвостову, в XVIII в., при перестройке дворов князьями Васильчиковыми, новыми владельцами земель, была обнаружена подземная церковь и напоминающие камеры для заключенных кельи времен Ивана Грозного. Можно предположить, что в них, в условиях строжайшей тайны даже от ближайшего окружения царя, содержались лица, обвиненные в государственной измене; не исключено, что там же происходили секретные допросы, чинились секретные казни, а отпевали казненных в тайной подземной церкви.

В 1564 г. один из воевод, князь Андрей Курбский, командовавший русскими войсками в Ливонии, переходит на сторону врага, выдает агентов царя и участвует в наступательных действиях поляков и литовцев. Измена Курбского укрепляет Ивана IV в мысли, что против него составлен заговор, а бояре не только желают прекращения войны, но и замышляют его убить. Страх заговора, а также постоянные междоусобицы в царском окружении и сопротивление представителей старинных боярских родов, препятствовавших выдвижению новых людей, убеждают правителя в необходимости сломать устоявшиеся порядки.

В декабре 1564 г. Иван с семьей, в сопровождении заранее отобранных бояр и дворян, направился в летнюю резиденцию – Александровскую слободу, – откуда послал в Москву две грамоты. В первой, адресованной боярам, духовенству и служилым людям, он обвинил всех перечисленных в изменах и потворстве изменам, во второй объявил московским посадским людям, что у него «гневу на них и опалы нет». После публичного прочтения грамот на Красной площади посадские потребовали, чтобы царя уговорили вернуться на престол, грозя в противном случае истребить «лиходеев и изменников». Через несколько дней Иван Грозный принял делегацию духовенства и боярства и согласился вернуться, выдвинув следующее условие: одних «изменников» подвергнуть опале, других – казнить и «учинити» опричнину.

По этому поводу у историков есть два взаимоисключающих мнения: первое – опричнина обусловлена личными качествами царя и не имела политического смысла (В. О. Ключевский, С. Б. Веселовский, И. Я. Фроянов); второе – опричнина направлена против социально-политических сил, противостоявших усилению самодержавия (С. М. Соловьев, С. Ф. Платонов, Р. Г. Скрынников).

Опричнина (по В. Далю – отдельность), особая форма царского управления, отсекавшая представителей старой боярской элиты от принятия важнейших государственных решений, была установлена в 1565 г. Отметим, что политическое обеспечение новой формы правления выполнено блестяще. Введение нового института было подготовлено мнимым удалением Ивана IV от государственных дел и созданием с помощью царских грамот и доверенных людей общественного мнения, что самоустранение царя есть гибель его подданных. Таким образом, опричнина вводилась повелением правителя, но при широкой поддержке социально значимых слоев населения, включая духовенство, бояр и армию. Мы полагаем, что в данном случае следует говорить о проведении специальной психологической операции, направленной на формирование необходимого царю общественного мнения. Напрашивается вывод, что уже в XVI в. при выполнении важнейших государственных специальных операций использовалась серьезная система подготовки, включающей формирование общественного мнения и проведение активных мероприятий.

Взятые в опричнину «князья, бояре, дети боярские, дворовые и городовые» стали новой царской ближней дружиной, которая наряду с гражданскими государственными обязанностями выполняла специальные функции. Особый корпус опричной стражи сочетал функции личной охраны (вместо рынд Ивана III), оперативно-следственного и карательного аппарата по отношению к заподозренным в государственной измене вельможам и отборного военного подразделения. Первоначально в опричное войско взяли тысячу служилых людей и представителей некоторых старых княжеских и боярских родов. Для устрашения недовольных опричники привязывали к седлу собачью голову и метлу, показывая всем, что они грызут «государевых изменников» и выметают измену. Во главе корпуса опричников царь первоначально поставил воеводу А. Д. Басманова.

Одним из основных опорных пунктов Ивана IV (по сути, резервной столицей «опричного удела») становится Вологда. Вологодские краеведы, опираясь на исторические и археологические исследования, так повествуют об истории вологодского кремля:

«На участке, выбранном для нового кремля, в 1565 г. начинаются грандиозные земляные и строительные работы: „Великий государь царь и великий князь Иван Васильевич в бытность свою на Вологде повелел рвы копать, и сваи уготавлять, и место чистить, где быть грацким стенам каменного здания“ (ПСРЛ.[26] – Т. 37. – С. 196). Строительство осложнялось необходимостью подведения во рвы проточной воды <…>. Это было достигнуто за счет изменения русла речки Содемы в нижнем ее течении. В настоящее время этот участок называется рекой Золотухой. В 1566 г. Иван Грозный „повелел заложить град каменный, и его, великого государя, повелением заложен град апреля 28 день на памяти святых апостолов Иассона и Сосипатра“ (ПСРЛ. – Т. 37. – С. 196–197). <…> Историк Р. Г. Скрынников отмечает, что в Вологду привозят 300 пушек (!!!), отлитых на московском Пушечном дворе, а в гарнизоне крепости, кроме дворян, постоянно присутствуют 500 стрельцов. В работах участвуют выписанные из Англии специалисты. Есть основания считать, что Иван IV не чувствовал себя в достаточной безопасности даже в возводимой крепости. Предпринимается строительство флотилии на случай экстренного отъезда царя в Англию – об этом упоминается в местном летописце. <…>

Ниже кремля по р. Вологда часть города, где находились склады товаров и строились корабли, отделяется от напольной стороны рвом, известным ныне как р. Копанка. Он имел в длину 1,8 км и соединял р. Шограш и ров Золотуха. К настоящему времени часть Копанки засыпана. Судя по рельефу местности, она не могла быть водоводом, а являлась рубежом обороны нижней части города. Длина рвов с трех сторон кремля составила 2,2 км, с четвертой крепость проходила по правому берегу р. Вологда. Общая длина стен составляла более 3 км, они проходили по берегу Вологды, левому берегу Золотухи и далее – по направлению современных улиц Октябрьской и Ленинградской. Задуманная в камне крепость не была построена. Каменными были стены по берегу Золотухи, частично по улице Ленинградской, остальные – деревянные. По реконструкции Н. В. Фалина, в пояс стен входили 23 башни, из которых семь были проездными. Есть и другие мнения по вопросу о количестве башен. Высота каменных стен была от 2 до 8 м, деревянных – 5–9 м. Поверх каменных стен были нарублены деревянные „тарасы“. Примерно в таком виде крепость просуществовала сто лет. <…> В настоящее время от Вологодского кремля времени Ивана Грозного, в два раза превосходившего по площади современный Московский Кремль, остались только следы древних рвов».[27]

В 1569–1570 гг. Иван IV предпринял карательную экспедицию против Твери и Новгорода. Историки до сих пор спорят по поводу причин, побудивших царя предать тверские и новгородские земли «огню и мечу». Доминируют две точки зрения:

1) поход связан с очередным «безумством» царя, решившим потешить себя кровавыми оргиями;

2) поход предпринят для наказания непокорных земель…

У авторов есть собственная версия этих событий. Как доказывают исторические документы, даже после введения опричнины государь не чувствовал себя в абсолютной безопасности. В 1567 г. он отправил в качестве посла к королеве Англии Елизавете с секретным поручением упоминавшегося выше Э. Дженкинсона. Посол доложил своей королеве:

«Далее царь просит убедительно, чтобы между им и ея корол[евским] вел[ичест]вом было учинено клятвенное обещание, что если бы с кем-либо из них случилась какая-либо беда, то каждый из них имеет право прибыть в страну другаго для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище без боязни и опасности до того времени, пока беда не минует и Бог не устроит иначе, и что один будет принят другим с почетом. И хранить это в величайшей тайне».[28]

Таким образом, в царском послании речь идет о взаимном предоставлении политического убежища.

Обращают на себя внимание два момента: поручение дано английскому подданному; посол передает слова царя, обращенные к королеве, устно. Эти факты указывают на необычайно высокий уровень секретности царского послания. При этом Дженкинсон сильно рисковал. Будь он перехвачен недругами русского царя и расскажи им о своей миссии, его, скорее всего, объявили бы изменником, а русский царь имел бы полное право потребовать у своей царственной «сестры» голову хулителя, поскольку никаких письменных подтверждений своим словам последний предоставить не смог бы.

Поскольку сообщение передавалось устно, Елизавета усомнилась в его правдивости. Было ли это искреннее сомнение или только политическая игра мудрой дамы, неизвестно, но оно нашло отражение в наставлениях, данных Елизаветой специальному послу Томасу Рандольфу в июне 1568 г.:

«И вы скажите, что упомянутый слуга наш Антон Дженкинсон под великою тайной сказал нам о желании царя иметь с нами такую дружбу, что если бы по какому-либо бедствию одному из нас случилось искать убежище вне наших собственных стран, то в таком случае другой должен принять защиту его. По этому предмету вы скажите, что мы подумали, что упомянутый наш слуга Ант. Дженкинсон не уразумел слова царя. Ибо, хотя мы полагаем весьма достоверным, что царь мог сделать сказанному нашему слуге предложение о содержании между нами дружбы и любви, но с одной стороны, уповая на милость Божию, всегда нам являемую, мы ни мало не сомневаемся в продолжении мира в нашем правлении, не опасаясь ни наших подданных, ни кого-либо из иностранных врагов; с другой стороны, нам не известно что-либо противное сему и о положении царя, о могуществе и мудрости которого получаем лучшия донесения от наших подданных, торгующих в его государстве. Поэтому мы полагаем, что упомянутый слуга наш ошибочно понял значение сказанных ему царем речей. Тем не менее, однако, для яснейшего уразумения его намерений мы повелели вам повторить ему это дело, точно узнать его волю и уверить его, что если бы в правление его произошло какое-либо несчастье (так как все под небом, по воле Божьей, подвержено переменам), мы уверяем его, что он будет дружески принят в наших владениях и найдет в нас надежную дружбу для поддержания всех его справедливых исканий, столь же верно, как если бы он имел от нас нарочныя о сем грамоты и обязательства, подписанные нашею рукою и припечатанные нашею печатью».[29]

Из приведенного отрывка следует: несмотря на сомнения, Елизавета дала послу четкое указание о своем согласии предоставить Ивану IV политическое убежище. Согласие также было передано устно, что позволяло сохранить сообщение в тайне даже от ближайшего окружения русского царя.

В 1569 г. Иван IV направил в Англию с тайным посольством дворянина Андрея Григорьевича Совина. Летом 1570 г. тот привез царю грамоту от 18 мая, подтверждавшую предоставление убежища для самого Грозного, его семьи и его приближенных во владениях английской королевы.

Этот документ чрезвычайной государственной важности приводим как яркий образец тайной дипломатии:

«Отправив в другой грамоте (где речь идет об отказе в заключении военно-политического союза. – Примеч. авт.), отданной посланнику вашего выс[очест]ва благородному Андрею Григорьевичу Совину, на большую часть поручений изустных и письменных, привезенных и объявленных нам тем посланником, мы сочли за благо, во изъявление нашего доброжелательства к благосостоянию и безопасности вашего выс[очест]ва, отправить к вашему выс[очест]ву сию нашу тайную грамоту, о которой кроме нас самих ведомо только самому тайному нашему совету. Мы столь заботимся о безопасности вашей, царь и вел[икий] князь, что предлагаем, чтобы если бы когда-либо постигла вас, господин брат наш царь и вел[икий] князь, такая несчастная случайность, по тайному ли заговору, по внешней ли вражде, что вы будете вынуждены покинуть ваши страны и пожелаете прибыть в наше королевство и в наши владения с благородною царицею, супругою вашею, и с вашими любезными детьми, князьями, – мы примем и будем содержать ваше выс[очест]во с такими почестями и учтивостями, какия приличествуют столь высокому государю, и будем усердно стараться все устроить, в угодность желанию вашего вел[ичест]ва, к свободному и спокойному провождению жизни вашего выс[очест]ва со всеми теми, которых вы с собою привезете. Вам, царь и вел[икий] князь, предоставлено будет исполнять Христианский закон, как вам будет угодно; и мы не посягнем ни в каком отношении на оскорбление вашего вел[ичест]ва или кого-либо из ваших подданных, не окажем никакого вмешательства в веру и в закон вашего выс[очест]ва, ни же отлучим ваше выс[очест]во от ваших домочадцев или допустим насильное отнятие от вас кого либо из ваших.

Сверх того мы назначаем вам, царь и вел[икий] князь, в нашем королевстве место для содержания на вашем собственном счете на все время, пока вам будет угодно оставаться у нас.

Если же вы, царь и вел[икий] князь, признаете за благо отъехать из наших стран, мы предоставим вам со всеми вашими отъехать в ваше ли Московское царство или в иное место, куда вы признаете за лучшее проехать через наши владения и страны. Мы не будем никоим образом останавливать и задерживать вас, но со всякими пособиями и угождениями дадим вам, любезный наш брат царь и вел[икий] князь, пропуск в наши страны или иное место по вашему благоусмотрению.

Обращаем сие по силе сей грамоты и словом Христианского Государя, во свидетельство чего и в большее укрепление сей нашей грамоты, мы, корол[ева] Елисавета, подписываем оную собственною нашею рукою в присутствии нижепоименованных вельмож наших и советников <…> и привесили к оной нашу малую печать, обещаясь, что мы будем единодушно сражаться нашими общими силами противу наших общих врагов и будем исполнять всякую и отдельно каждую из статей, упоминаемых в сем писании, дотоле пока Бог дарует нам жизнь; и сие государским словом обещаем».[30]

Таким образом, летом 1570 г. Иван Грозный получил секретный документ, гарантирующий ему, членам его семьи и приближенным предоставление политического убежища в Англии. Но получить согласие на прибытие в другую страну – только половина дела. Кроме этого следует определить точный (литерный) маршрут и провести достаточно сложные организационные и оперативные мероприятия по реализации задуманного плана.

В XVI в. из Москвы на север можно было попасть только по рекам Вологда, Сухона и Северная Двина. Иван Грозный приказал строить корабли в Вологде. Верфи и корабли возводились под строжайшим секретом, в строительстве принимали участие английские специалисты. Служащий Английской торговой компании Джером Горсей вспоминал о беседе с Иваном IV, состоявшейся в конце 1579 – начале 1580 г.

Царь «спросил меня, видел ли я большие суда и барки (barcks) у Вологды. Я сказал, что видел.

– Какой изменник показал их тебе?

– Слава их такова, что люди стекались посмотреть их в праздник, и я с толпой пришел полюбоваться на их странные украшения и необыкновенные размеры…

– Хитрый малый, хвалит искусство своих же соотечественников, – сказал царь стоящему рядом любимцу. – Все правильно, ты, кажется, успел хорошо их рассмотреть. Сколько их?

– Ваше Величество, я видел около двадцати.

– В скором времени ты их увидишь сорок, не хуже, чем те».[31]

Вопрос царя о количестве судов вовсе не праздный и был задан не из желания похвастаться перед гостем. Английский торговый агент М. Локк писал, что в первой половине 1570-х гг. только из одного царского дворца было вывезено до четырех тысяч телег с драгоценностями. Горсей в «Записках…» также свидетельствует, что Иван Грозный «построил множество судов, барж и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости – на английских кораблях».[32]

Вышесказанное подтверждает, что Вологда являлась не только резервной царской ставкой и местом хранения государевой казны, но, базовым центром основного (литерного) маршрута эвакуации царской семьи из России в Англию. Мы полагаем, что поход Ивана Грозного в 1569–1570 гг. на Тверь, Медный, Торжок, Вышний Волочёк и Новгород одной из основных целей имел устранение потенциальной угрозы флангового удара по литерному маршруту в случае бегства царя из Москвы с небольшой дружиной. Жесткие карательные меры должны были максимально оградить царя и его немногочисленное окружение во время возможной эвакуации от столь реальных смут и заговоров удельной оппозиции. Нельзя забывать и о том, что Новгород долго оставался оплотом свободомыслия и самоуправления, и на него внимательно смотрели соседние русские города, стараясь сориентироваться в сложной политической конъюнктуре того времени.

Превентивные меры по переселению «поближе к руке» наиболее ретивых оппонентов самодержавной власти, предпринятые за столетие до этого предками Грозного, и его карательные экспедиции содействовали укреплению безопасности престола, позволяли хитрому и подозрительному государю рассчитывать на успех в случае внезапной эвакуации из Москвы, делая невозможным повторение ситуации с Василием Темным.

Подготовка и проведение мероприятий, рассчитанных на обеспечение собственной безопасности и концентрацию власти в одних руках, красной нитью проходят через всю жизнь Ивана IV. Поэтому мы считаем высказанную версию вполне вероятной для тех условий, в которых осуществлялось управление российским государством во второй половине XVI в.

Таким образом, в царствование Ивана Грозного были не только заложены основы организации тайных маршрутов эвакуации представителей правящей фамилии, но и проработаны на международном уровне варианты тайных соглашений с дружественными государями. А строительство с помощью иностранных специалистов в «великой тайне» достаточно представительного флота и отправка части казны в надежные хранилища на случай внезапного отъезда лишний раз подчеркивают серьезность намерений правителя Московии и его «великое тщание» о безопасности собственной персоны как олицетворения государства.

На практике, как это часто повторялось в истории, репрессиям подвергались не только виноватые, но и совершенно невиновные. Разделавшись с земской оппозицией, государь переключился на поиск «врагов» среди приказной бюрократии. При дворе заметно набирали силу братья Щелкаловы, которые сыграли не последнюю роль в опале И. М. Висковатого. В 1570 г. Иван Михайлович открыл печальный список руководителей и сотрудников секретных служб России, получивших в качестве награды за верную и безупречную службу «высшую меру». В том же году в опалу попал и дьяк Посольского приказа О. Г. Непея, который, к счастью, не погиб, а «всего лишь» был сослан в Вологду.

Жертвами наветов или подозрений царя стали многие люди, причем не только из боярского сословия. Перепады от царской милости к опале могли быть следствием конкуренции среди групп опричников, принадлежащих к разным оперативным подразделениям. Не избежали репрессий и многие из опричников, в том числе высокопоставленные. Так, А. Д. Басманова в 1570 г. по приказу царя убил собственный сын, Ф. А. Басманов.

Во главе корпуса опричников встал Г. Л. Скуратов-Бельский, а младший Басманов вошел в круг доверенных людей царя. Еще одним приближенным опричником был В. Г. Грязной.

В числе опричников были не только русские подданные, но и иноземцы, в первую очередь выходцы из «немецких земель», например Краузе, Таубе и Г. Штаден.[33]

Опричнина утвердила неограниченную власть царя – самодержавие, но в области военного дела она показала свою полную неэффективность, проявившуюся во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея, что привело к ее отмене Иваном Грозным в 1571 г.

В том же царь поручил М. И. Воротынскому и боярину Н. Р. Юрьеву (деду первого царя из династии Романовых) провести съезд служилых людей из пограничных городов и выработать план защиты южных границ.[34] Для регламентации деятельности пограничной охраны 16 февраля 1571 г. был составлен «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», «чтоб воинские люди на государевы окраины войною безвестно не приходили».[35]

Поскольку степняки придерживались стратегии опустошения, а не завоевания, основной задачей русских являлось перекрытие коммуникаций маневренного противника. Система пограничной охраны и обороны опиралась на базовые крепостные укрепления, между которыми возводилась полоса из валов и засек, препятствовавшая перемещению конных орд. Для наблюдения за противником в Дикое поле, за линию укреплений, направлялись посты (заставы и «сторожи») и подвижные наряды (станицы, станы). Служба начиналась с 1 апреля и продолжалась до тех пор, пока не ляжет снег. Посты несли службу в три смены, сначала по шесть недель, затем по четыре, чтобы «сторужи без сторожей не были во весь год ни на один час».[36]

Станичники высылались в дозор на 15 дней и проходили до 200–250 верст. Если станицу «разгоняли» враги или станичники попадали в плен, на их место немедленно высылались другие. Служебные обязанности предписывалось выполнять в конном строю, каждый из станичников должен был иметь «справного» коня. Все крепостные гарнизоны, летучие отряды, заставы и население порубежья составляли единый военно-административный организм, функционировавший в соответствии с условиями пограничной жизни.

Подобная организованность пограничной службы была бы невозможной без подробной регламентации, вобравшей многолетний практический опыт и предписывавшей крайнюю осмотрительность. Расположение застав следовало хранить в тайне, запрещалось делать станы и устраивать остановки в лесах и дважды разводить огонь в одном и том же месте. Эти меры позволяли вводить врага в заблуждение относительно численности и расположения постов охраны и приучали пограничников к бдительности. При обнаружении неприятеля дозорные должны были оповестить об опасности ближайший город или заставу и зайти в тыл противника для определения его численности и тактических намерений. Добытые сведения надлежало доставить по команде и продублировать соседним заставам. За недобросовестное отношение к служебным обязанностям охранники подвергались телесным наказаниям и денежным штрафам. «А которые сторожи, не дождавшись себе отмены с сторожи отъедут <…> быти казненными смертью».[37] Постепенно, от рубежа к рубежу, создавалась глубоко эшелонированная система активной охраны и обороны Московского государства, одной из задач которой являлось заблаговременное выявление угрозы и предупреждение об опасности.

Параллельно шло структурирование системы управления «специальными институтами» государства. В 1571 г. был учрежден Стрелецкий приказ (приказ Надворной пехоты), ведавший стрелецкими полками. Термин «надворной» (по одному из толкований – «придворной») указывал на высокий статус стрелецких полков, которые несли службу при дворе. А несколько позже появились Бронный (в 1573 г.) и Пушкарский (в 1577 г.) приказы.

В 1571 г. Разбойная изба была преобразована в Разбойный приказ, в состав приказа входили боярин или окольничий, дворянин и два дьяка. Приказ заведовал делами о разбоях, грабежах и убийствах, палачами, тюрьмами; ему были подчинены губные старосты; он заботился о поимке убийц, воров и разбойников во всей России, кроме Москвы. Дьяками Разбойного приказа были В. Я. Щелкалов, К. С. Мясоед (Вислово), У. А. Горсткин и Г. М. Станиславов. Тогда же был организован Холопий приказ для рассмотрения судебных дел холопов и ведения розыска беглых.

Но… ревностная и преданная служба государю не избавила от подозрений в измене даже М. И. Воротынского. В 1573 г. на него донес собственный слуга как на «чародея», злоумышлявшего против Ивана IV. Князя схватили, пытали и полуживым отправили в ссылку на Белоозеро; по пути туда он скончался. Остается неизвестным, явилась ли его смерть следствием чрезмерного усердия «пытошных дел мастеров» или верного царева слугу умертвили в пути по тайному приказу.

Обострившийся конфликт с внутренней оппозицией заставляет царя в 1575 г. фактически возродить опричнину. Грозный вновь отрекается от трона, на который сажает татарского хана Симеона Бекбулатовича, а себя объявляет «князем московским» и разделяет страну на земщину и «удел». Пост кравчего получает Борис Федорович Годунов, сменивший казненного Ф. А. Басманова. Руководителями «новой» опричнины становятся и новые фавориты: Б. Я. Бельский и А. Ф. Нагой.

Примерно в то же время в составе российского войска появляется подразделение, состоявшее из иностранцев. Д. Горсей пишет, что он был одним из инициаторов создания подразделения наемников:

«Я отважился устроить так, чтобы царю рассказали о разнице между этими шотландцами, теперешними его пленниками, и шведами, поляками, ливонцами – его врагами. Они [шотландцы] представляли целую нацию странствующих искателей приключений, наемников на военную службу, готовых служить любому государю-христианину за содержание и жалованье, [я говорил, что] если Его Величеству будет угодно назначить им содержание, дать одежду и оружие, они могли бы доказать свою службу, показать свою доблесть в борьбе против его смертных врагов – крымских татар. <…> Вскоре лучшие воины из этих иностранцев были помилованы и отобраны, для каждой национальности был назначен свой начальник, для шотландцев – Джими Лингет (Jeamy Lingett), доблестный воин и благородный человек. Им дали деньги, одежду и назначили ежедневную порцию мяса и питья, дали лошадей, сено и овес, вооружили их мечами, ружьями и пистолями. <…> Двенадцать сотен этих солдат сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами. Крымские татары, не знавшие до того ружей и пистолей, были напуганы до смерти стреляющей конницей, которой они до того не видели, и кричали: „Прочь от этих новых дьяволов, которые пришли со своими метающими паффами“».[38]

Как мы полагаем, тактические приемы, использовавшиеся принятыми на русскую службу иностранцами, являлись прямым следствием опыта, приобретенного наемниками в многочисленных европейских войнах между Англией, Испанией, Священной Римской империей и Францией первой половины XVI в.

Судьба иностранных наемников весьма поучительна для потомков. Горсей пишет: «Позднее они получили жалованья и земли, на которых им разрешили поселиться, женились на прекрасных ливонских женщинах, обзавелись семьями и жили в милости у царя и его людей».[39]

Как мы видим из приведенных воспоминаний, политика царя по отношению к служилым иностранцам заключалась в том, чтобы постепенно сделать их полноправными российскими подданными. Не будучи связаны кровными узами со старой боярской знатью, своим благополучием они были полностью обязаны царю. Эту традицию продолжил Борис Годунов, а в Российской империи Романовых она существовала на протяжении нескольких веков.

Но были и другие иностранцы. Так, у царя служил придворный аптекарь и астролог Елисей Бомелий, по некоторым данным, родившийся в Вестфалии и обучавшийся в Кембридже. Он умел готовить яд, который действовал не сразу, а спустя некоторое время. Это не давало установить причинно-следственную связь между бокалом вина и смертью выпившего его человека. По сведениям немецких наемников Таубе и Краузе, служивших в те годы московскому царю, Бомелий отравил по приказу царя до ста опричников. В 1580 г. лейб-медик решил покинуть царя и предпринял попытку сбежать из Москвы, но неудачно. Его поймали, вернули в столицу и жестоко казнили в назидание другим. Приведенный пример показывает, что люди, допущенные к сокровенным государевым тайнам, находились под неусыпным контролем, пренебрегать которым было крайне рискованно.

Во второй половине XVI в. значительно усилилось влияние иезуитов в Польше, где они основали несколько учебных заведений и издали около 350 теологических, философских, катехизических и проповеднических сочинений – мощнейшая подпитка для идеологического обеспечения информационной войны. А в 1577 г. папа Григорий XIII из дал буллу об образовании Греческой коллегии, в которой должны были обучаться воспитанники из восточнославянских земель: Польши, Ливонии и Московии. И все это в условиях продолжавшейся Ливонской войны.

Зимой 1580 г. Иван Грозный направил Горсея с тайной миссией к королеве Елизавете. Суть обращения заключалась в просьбе о скорейшей доставке в Россию пороха, свинца и других военных материалов. Выбор гонца обусловливался тем, что царь определенно доверял иностранцу; кроме того, Горсей знал несколько европейских языков.

Секретное послание было спрятано Горсеем и царским секретарем Савелием Фроловым в двойном дне деревянной фляги для водки. Сама фляга была так дешева, что не представляла интереса для потенциальных грабителей. Однако меры безопасности не ограничивались закладкой послания в тайник. На расходы посол получил 400 золотых венгерских дукатов (сумма достаточно серьезная для того времени), которые зашил в обувь и старое платье. До границ Московского государства Горсея сопровождал вооруженный отряд.

Скорость передвижения была просто фантастической: Горсей указывает, что проехал 600 миль (960 км) за три дня! (В день колонна преодолевала примерно 200 миль, или 320 километров.) Подобный темп движения был бы невозможен без многократной замены уставших лошадей. Следовательно, лошади и провиант были подготовлены и оставлены в заранее определенных местах.

Когда Горсей прибыл на Моонзунд, его арестовали, но после общения с комендантом Аренсбурга выпустили на свободу. Помогло в этом письмо дочери коменданта, которая находилась в Москве и отзывалась о Горсее как о своем покровителе. Отметим, что письмо комендант получил еще до того, как встретился с Горсеем. Это можно было бы посчитать случайностью, но на пути царского посланника не раз «чудесным образом» оказывались люди, которые были ему чем-то обязаны.

Приведенные факты доказывают, что миссия планировалась заранее и тщательно готовилась тайными службами русского царя, хорошо ориентировавшимися в «лоскутной» политике Европы того времени. Горсей нигде не встретил серьезных осложнений и продвигался по маршруту, еще раз повторим, крайне быстро.

В заключении отметим, что миссия завершилась полным успехом: весной 1580 г. Горсей без потерь привел караван из тринадцати судов с необходимыми для России грузами в бухту Св. Николая (где в 1584 г. будет основан Архангельск). И еще одна маленькая деталь: Елизавета зачислила Горсея в число своих личных телохранителей.

Восемнадцатого марта 1584 г. Иван Грозный скончался. По поводу его смерти существуют несколько версий. Одни предполагают, что царя задушили, другие – что его отравили, третьи говорят, что насильственная смерть Ивана вероятна, но не доказана. Если царя действительно убили, то это не могло произойти без участия некоторых лиц из его ближайшего окружения. В пользу версии об отравлении говорят исследования известного антрополога М. М. Герасимова, обнаружившего в костных останках наличие ртути. Впрочем, нельзя забывать, что во многих лекарствах того времени ртуть присутствовала как лечебный компонент и при длительном употреблении неминуемо накапливалась в организме. Об удушении царя писал Горсей, живший в то время в Москве.

Как бы то ни было, члены Регентского совета, назначенные по завещанию Ивана IV в качестве помощников наследника престола – 27-летнего Федора Ивановича, начали действовать решительно, скорее всего, в соответствии с заранее составленным планом. В состав совета входили два Рюриковича – князья Иван Федорович Мстиславский и Иван Петрович Шуйский, – князь Богдан Яковлевич Бельский и два боярина – Никита Романович Захарьин-Юрьев и Борис Федорович Годунов. Основными распорядителями в Москве в день смерти Грозного стали Бельский и Годунов. В своих «Записках…» Горсей именует Годунова князем-правителем (the prince protector), указывает на его ведущую роль в это время и отмечает: «Удивительно много успели сделать за шесть или семь часов».[40]

Начальники стрельцов получили приказ закрыть ворота, усилить охрану Кремля и зажечь фитили. Казна была опечатана, и к ней приставлена дополнительная охрана из верных людей. День и ночь столицу патрулировали 12 тысяч стрельцов. Горсей писал: «Они (новые правители. – Авт.) начали управлять и распоряжаться всеми делами, потребовали всюду описи всех богатств, золота, серебра, драгоценностей, произвели осмотр всех приказов и книг годового дохода; были сменены казначеи, советники и служители во всех судах, также как и все воеводы…».[41]

На наш взгляд, все это может служить косвенным подтверждением версии о насильственной смерти Ивана IV, так как тактика действий членов Регентского совета говорит о глубокой, всесторонней, а следовательно, заблаговременной подготовке. Не исключено, однако, что ближайшее окружение просто хорошо знало об истинном состоянии здоровья царя и заранее готовилось взять власть в свои руки.

Вступивший 19 марта 1584 г. на престол Федор Иванович, сын Ивана Грозного и Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой, по слабости здоровья реальной власти не имел. А внутри Регентского (Опекунского) совета началась ожесточенная борьба за власть.

Бояре немедленно отправили «незаконную» седьмую жену Ивана Грозного, Марию Нагую, и ее малолетнего сына, царевича Дмитрия, в ссылку в Углич. Затем в схватке сошлись земский казначей П. И. Головин (его поддерживали бояре Голицыны, Романовы, Шереметевы и Шуйские) и Б. Я. Бельский (опричники Годуновы, Трубецкие, Щелкаловы). Противники Бельского распустили в Москве слух, будто это он отравил царя, а теперь хочет извести Федора Ивановича и посадить на престол Бориса Годунова. Второго апреля в Москве вспыхнул бунт против Бельского, которого отправили в почетную ссылку – воеводой в Нижний Новгород. После этого Годунов заключил политический союз с Романовыми, которые приходились ему двоюродными братьями по материнской линии, и стал именоваться «правителем» государства (пока еще не царем).

Летом 1584 г. по делу «о государевой краденной казне» в Арзамас был сослан П. И. Головин, затем в «заговоре» против «правителя» поочередно обвинили: в 1585 г. – И. Ф. Мстиславского, в 1586 г. – И. П. Шуйского, которых также сослали. Возможно, читателю это покажется странным, но на их места назначили сыновей: Ф. И. Мстиславского и В. И. Шуйского; своим назначением оба были обязаны лично Годунову. После смерти боярина Н. Р. Захарьина-Юрьева в 1587 г. его родственников также отправили подальше от Москвы.

Борис Федорович Годунов все уверенней пробирался к власти. Нельзя не отметить, что его возвышение началось с женитьбы на дочери Малюты Скуратова Марии, а его родная сестра Ирина с 1584 г. была женой Федора Ивановича. В 1577 г. он стал кравчим, с осени 1580 г. – боярином. Когда Федор «сел» на царство, Годунов занимал посты конюшего (с мая 1584 г.), затем постельничего (по сути, начальника личной охраны), получив право самостоятельных дипломатических сношений «в государевом имени». Отвечая за безопасность царя, он обеспечивал и свою личную безопасность, поскольку находился в постоянном соперничестве с родовитым московским боярством – Рюриковичами и Гедиминовичами. Интересно, что начало и конец династии, основанной Рюриком, ознаменовалось приходом к власти начальников личной охраны: Олега у Рюрика и Годунова у Федора.

В 1594 г. Годунов получил титул официального правителя при царе Федоре Ивановиче, а после смерти последнего в январе 1598 г. был избран на царство Земским собором (17 февраля).

Первый избранный царь оказался не самым плохим правителем в отечественной истории. Современник Годунова – келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий (в миру Аверкий Иванович) Палицын отзывался о нем положительно:

«Царь же Борис о всяком благочестии и о исправлении всех нужных царству вещей зело печашеся, о бедных и нищих промышляше и милость таковым великая от него бываше; злых же людей люто изгубляше и таковых ради строений всенародных всем любезен бысть».[42]

Это мнение тем более ценно, что Палицын в 1588 г. был подвергнут опале и насильно пострижен в монахи Соловецкого монастыря.

Приведем еще несколько примеров позитивных «деяний» царя Бориса. Доходы Приказа Большого дворца, полученные от продажи излишков податей, выплаченных натурой, возросли с 60 тысяч при Иване Грозном до 230 тысяч при Федоре Ивановиче, когда «правителем» (главой правительства) стал Годунов. Европейские обычаи начали распространяться в Московском государстве именно при Годунове. При нем же «дети боярские» (по различным данным, от пяти до восемнадцати человек) впервые были отправлены в Лондон, Любек и Париж учиться наукам у иноземцев, что более чем на век опередило последующие инициативы великого реформатора Петра I.

Во внешней политике Годунов проявил себя как талантливый дипломат. Восемнадцатого мая 1595 г. был заключен мирный договор между давнишими противниками – Россией и Швецией. Тогда еще не имевший царского титула Годунов сумел воспользоваться сложной внутриполитической ситуацией в Швеции, и Россия вернула себе Иван-город, Ям, Копорье, а также волость Корелу.

С. Ф. Платонов дал Годунову следующую характеристику:

«По мерке того времени, Борис был очень гуманной личностью, даже в минуты самой жаркой его борьбы с боярством: „лишней крови“ он никогда не проливал, лишних жестокостей не делал и сосланных врагов приказывал держать в достатке, „не обижая“».[43] А врагов в боярской среде у Годунова было более чем достаточно: Бельские, Глинские, Голицыны, Мстиславские, Романовы, Шуйские и многие другие родовитые претенденты на московский престол.

В. О. Ключевский писал:

«Чуя глухой ропот бояр, Борис принял меры, чтобы оградить себя от их козней: была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора, в котором главную роль играли холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которые, шныряя по московским улицам, подслушивали, что говорили о царе, и хватали каждого, сказавшего неосторожное слово».[44]

Для доноса требовалась веская причина – мотивация. Она появилась после того, как в 1597 г. произошло «прикрепление крестьян к земле», а дворовых поголовно стали записывать в холопы. Представители низших сословий становились удобными с точки зрения вербовки: за обещание получить вольную многие становились осведомителями государя, поскольку Холопий приказ находился в его личном подчинении. Один из холопов князя Шестунова, написавший донос на своего хозяина, получил в награду не только вольную, но и поместье, о чем было публично объявлено в Москве.

Таким образом, Годунов сформировал достаточно разветвленную и разномастную агентурную сеть, работавшую на него «и за страх и за совесть». Необходимые стимулы к активной работе позволяла поддерживать система «кнута и пряника» (жестких наказаний и мощной социально-финансовой подпитки). Нельзя сбрасывать со счетов и то, что, толкаемые алчностью и личными амбициями, агенты из низов легко могли пойти на ложь или подлог.

Вооруженные силы российского государства при Годунове имели следующую организацию. Дворянская кавалерия вместе с царскими телохранителями составляла порядка 15 тысяч всадников. Регулярной пехотой являлись стрельцы. В воспоминаниях находившегося в Москве в 1588–1589 гг. Дж. Флетчера говорится:

«Из них (стрельцов. – Авт.) 5000 должны находиться в Москве или в ином месте, где бы ни находился царь, и 2000 (называемые стремянными стрельцами) при самой его особе, принадлежа дворцу или дому, где он живет. Прочие размещены в укрепленных городах…».[45]

Во времена Годунова и позже стремянными стрельцами назывались стрельцы, составлявшие личный полк государя. Второе значение – конные стрельцы. Мы рассматриваем стремянный полк как одно из подразделений личной охраны царя и «ближнее подразделение» с особыми задачами.

Не доверяя холопам и уж тем более московской знати, Годунов привлекал на военную (в том числе охранную) службу иностранных наемников. Флетчер сообщает о 200–250 выходцах из Европы. Эти люди, не будучи связанными кровным родством с политическими противниками Годунова, целовали крест и приносили присягу на верность царю и всегда находились в его личном распоряжении. Взор правителя обратился на германских (в русском языке чаще употребляется термин «немецких» – от слова «немой», в значении «не говорящий по-русски»; так называли не только выходцев из германских государств, но и других иноземцев) и швейцарских наемников, служивших еще в личной охране Ивана Грозного.

Следует особо отметить, что при выборе наемников учитывалась их конфессиональная принадлежность. Все приглашенные германцы и швейцарцы являлись протестантами, но не католиками. Со времен Ивана III и Софьи Палеолог это правило соблюдалось строго; традиция была продолжена и при Романовых.

Привлекая иностранных наемников, Россия получала не только отличных воинов, но и возможность ознакомиться с передовыми европейскими разработками в области военного искусства.

Приглашенные на службу освобождались от большинства налогов, а порой и вовсе освобождались от налогового бремени, что создавало великолепные предпосылки для оседания в России и перехода в российское подданство.

Известно, что Годунов намеревался выписать из-за границы ученых, чтобы учредить в Москве школу с преподаванием иностранных языков. В частности, в 1600 г. в Священную Римскую империю направили И. Крамера, в задачу которого входило «выписать из Германии, Англии, Испании, Франции, Италии и т. д. ученых, чтобы учредить преподавание разных языков. Но монахи и попы воспротивились этому и ни за что не хотели согласиться, говоря, что земля их велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи и т. п. Если же иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры, и внутренний мир не будет соблюдаться так, как сейчас».[46]

Однако Годунов все же «выбрал из московитских детей восемнадцать дворянских сынов, из которых шесть было послано в Любек, шесть, в Англию и шесть, во Францию, чтобы их там обучили. Они легко выучили иноземные языки, но до настоящего времени из них только один вернулся в Россию – тот, которого Карл, король шведский и пр., дал в толмачи господину Понтусу Делагарди. Его звали Димитрий. Остальные не пожелали возвращаться в свое отечество и отправились дальше по свету».[47]

Действительно, родовитое боярство и ортодоксальные церковные иерархи в большинстве своем воспринимали подобные нововведения крайне негативно. Стремление Годунова облегчить положение торговых людей и ремесленников также вызывало у родовитого боярства неудовольствие – многие хулители царя называли его «рабоцарем». Годунов прекрасно осознавал, что созданная к концу правления Рюриковичей система должна быть модернизирована, иначе страна останется костной, неповоротливой и по уровню развития будет все более отставать от большинства европейских государств. Человек образованный и прозорливый, он по мере сил старался ввести определенные новации, дабы выдвинуть Россию на передовые европейские позиции. Большинство его начинаний практически на столетие опередили свое время. Но сдвинуть Россию с места удалось, повторим, только при Петре I – неимоверными усилиями, жестокостью и огромной кровью.

Неприязнь бояр порождала ответную неприязнь со стороны государя. Голландский купец Исаак Масса писал, что Годунов «больше верил священникам и монахам, нежели своим самым преданным боярам, а также слишком доверял льстецам (pluymstryckers) и наушникам (oorblasers), и допустил совратить себя, и сделался тираном, и повелел извести все знатнейшие роды <…> и главной к тому причиной было то, что он допустил этих негодяев, а также свою жестокую жену совратить себя, ибо сам по себе он не был таким тираном».[48]

Мы полагаем, что одной из причин разразившейся Смуты следует считать крайне неприязненные личные отношения внутри правящей элиты, обусловленные притязаниями на трон многих ее представителей.

Основным поводом к междоусобице послужило прекращение династии Рюриковичей. До сих пор одним из наиболее загадочных событий в российской истории считается смерть царевича Дмитрия Ивановича, найденного с перерезанным горлом 15 мая 1591 г. на дворе в Угличе. Мать царевича, Мария Нагая, обвинила в смерти своего сына дьяка Михаила Битяговского, надзиравшего за сосланным семейством и (косвенно) Бориса Годунова. Следственная комиссия в составе князя Василия Шуйского, окольничего Клешнина, дьяка Вылузгина и митрополита Крутицкого Геласия пришла к следующим выводам:

1) царевич зарезал себя сам в припадке падучей болезни (так тогда называли эпилепсию), играя во дворе с ножичком;

2) вдова Ивана Грозного и ее родня побудили угличан к убийству невинных лиц (Битяговского и его сына Даниила, Волохова и Качалова, с которыми «была в заговоре» Василиса Волохова, мамка царевича, и Даниила Третьякова) без всякого на то основания.

Марию сослали в монастырь на Выксу (близ Череповца) и там насильно постригли, братьев Нагих разослали по разным городам, а виновных в беспорядках угличан казнили либо сослали в Пелым.

А через десять лет в Речи Посполитой объявится человек, которого назовут «воскресшим» царевичем Дмитрием…

Рассмотрим несколько версий, связанных с обстоятельствами смерти царевича. Для начала предположим, что ребенок погиб в результате убийства, а не несчастного случая. Кому была выгодна его смерть? Обратимся к воспоминаниям современников.

Флетчер отмечает:

«Младший брат царя, дитя лет шести или семи <…> содержится в отдаленном месте от Москвы под надзором матери и родственников из дома Нагих. Но, как слышно, жизнь его находится в опасности от покушения тех, которые простирают свои виды на престол в случае бездетной смерти царя».[49]

К. Буссов писал, что Дмитрий однажды слепил из снега чучела, которые называл именами знатнейших московских вельмож, и саблей срубал им головы, говоря, что так будет со всеми боярами.

Флетчер и Буссов также сообщают, что царевич характером похож на отца: мальчик жесток и любит смотреть на мучения животных.

По воспоминаниям Палицына, о враждебном отношении Дмитрия и его окружения к боярам – приближенным царя Федора – в Москве было хорошо известно.

Из вышеприведенного можно сделать вывод: многие московские бояре имели все основания опасаться, что, став взрослым и сменив на престоле брата, Дмитрий захочет отомстить за унижения. Таким образом, желать его смерти могли в первую очередь те, кто мечтал занять московский престол, и Бельские, Годуновы, Мстиславские, Романовы и Шуйские были только верхушкой айсберга.

Мы осознанно не отделяем Годунова от его противников. Большинство летописей, обвиняющих Бориса в убийстве, составлены после 1605 г. – в недолгое царствование Василия Шуйского, одного из главных конкурентов Годунова в борьбе за власть. Романовым, севшим на трон в 1613 г., версия об убийстве царевича по приказу Годунова править не мешала. Однако самоубийство и убийство Дмитрия – не единственные версии угличской трагедии.

«Воскрешение» царевича в образе человека, которого впоследствии назовут Лжедмитрием I, тесно связано с версией, согласно которой в Угличе погиб не Дмитрий, а другой мальчик. Кто мог организовать эту подмену и для чего? Здесь есть два варианта:

1) ребенка подменили близкие люди, желавшие сохранить жизнь возможного наследника престола;

2) подмену организовал кто-либо из приближенных царя Федора по той же причине (см. выше).

Так или иначе, смерти царевича желали многие влиятельные особы, и люди из его охраны понимали это. Они могли найти подходящего по возрасту и внешнему виду ребенка, убить его, поднять шум и, воспользовавшись суматохой, вывезти истинного царевича в заранее подготовленное безопасное место. В этом случае спаситель (спасители) царевича имел (имели) серьезные преимущества в будущей карьере. Возможные репрессивные меры со стороны Дмитрия при соответствующей психологической обработке можно было направить против соперников. Примечательно, что первые слухи о том, что царевич жив, стали распространяться в Москве в начале 1598 г., еще при жизни Федора Ивановича.

После избрания Годунова царем слухи о чудесном спасении царевича Дмитрия стали эффективным инструментом в руках его соперников. «Боярство не могло помешать ему занять престол, – отмечает С. Ф. Платонов, – потому что, помимо популярности Бориса, права его на царство были в глазах народа серьезнее прав всякого другого лица благодаря родству Бориса с угасшей династией. С Борисом-царем нельзя было открыто бороться боярству потому, что он был сильнее боярства; сильнее же и выше Бориса для народа была лишь династия Калиты. Свергнуть Бориса можно было только во имя ее. С этой точки зрения вполне целесообразно было популяризировать слух об убийстве Дмитрия, совершенном Борисом, и воскресить этого Дмитрия. Перед этим боярство и не остановилось».[50] Кстати, многие историки считают, что «воскрешение» царевича из рода Рюрика имеет московское происхождение.

Но одним раздуванием слухов дело не ограничивалось – предпринимались попытки устранить государя и вооруженным путем. Сразу после смерти Федора Ивановича свои претензии на престол безуспешно пытался заявить бывший руководитель опричнины Б. Бельский. Однако царем был избран Борис Годунов. Бельский был обвинен в заговоре против Годунова, арестован и отправлен в ссылку, вы уже читали об этом.

Еще одну неудачную попытку захватить власть предпринял клан Захарьиных-Юрьевых – Романовых.

Для понимания самой системы возвышения родов приведем одну из версий появления рода Романовых на Руси. Первым представителем указанной фамилии считается Гланда Гамбилла (Камбила) Дивонович, «выходец из литовских или прусских земель», объявившийся в русских землях в конце XIII в. и получивший боярство на службе у Ивана Калиты. Приняв православие, Гланда Гамбилла стал именоваться Иваном Кобылой. Его сын, Андрей Иванович Кобыла, был боярином на службе у Симеона Гордого. В летописях указаны пять сыновей Андрея Кобылы: Семен Жеребец, Александр Ёлка, Василий Ивантей, Гавриил Гавша и Федор Кошка. Именно потомки младшего сына, Федора Андреевича Кошки, стали называться Кошкиными, затем именовались Захарьиными-Кошкиными, просто Захарьиными, а позднее – Захарьиными-Юрьевыми. Возвышение рода стало возможным благодаря браку Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой и первого русского царя Ивана Васильевича IV Грозного. Фамилию Романов в честь своего деда Романа Захарьина впервые стал носить Федор Никитич Захарьин (патриарх Филарет), отец будущего первого царя из рода Романовых – Михаила Федоровича Романова. Таким образом, не будучи прямыми Рюриковичами, но породнившиеся с царским родом, Романовы имели не менее прав на российский престол, чем Годуновы или иные представители старых боярских родов…

В октябре 1600 г. здоровье Бориса резко ухудшилось. На спешно созванное заседание Боярской думы царя принесли на носилках, и по Москве поползли слухи о его скорой кончине. На подворье Романовых собрались многочисленные родственники, сторонники и ближние холопы, которые были вооружены. Многие московские дворяне считали Романовых единственными законными претендентами на трон, поскольку они приходились двоюродными братьями последнему царю из династии Рюриковичей. Наиболее популярным среди шестерых братьев считался старший – Федор Никитич, человек очень образованный для своего времени. Предки Романовых со времен Василия I имели отношение к военному делу и тайной государевой службе. Так что грамотно провести переворот они вполне могли, опираясь на своих достаточно многочисленных родственников и сторонников, а также накопленный в семейном кругу опыт тайной деятельности.

Несмотря на болезнь, Годунов понимал, насколько реальна угроза его власти. Получив информацию об организованном сборе вооруженных людей, он действовал решительно. В ночь на 26 октября 1600 г. Годунов послал несколько сот стрельцов к расположенной в непосредственной близости от Кремля усадьбе Романовых. Дом был подожжен, защитники, оказавшие сопротивление, убиты, те Романовы, кого удалось достать, подверглись аресту.

Дворянин Бартенев, служивший казначеем у боярина А. Романова, донес, что его господин хранит в казне волшебные коренья, с помощью которых намерен извести Бориса и его семью. По обвинению в колдовстве и заговоре против государя всех братьев Романовых отправили в ссылку в разные места. Федора Никитича постригли в монахи под именем Филарет, чтобы лишить его права занять престол. Вместе с Романовыми были сосланы многие их родственники: Карповы, Репнины, Сицкие, Черкасские, Шестуновы. Александр, Михаил и Василий Романовы погибли в ссылке в 1601–1602 гг. Младшего из братьев, Ивана Никитича (Кашу), в 1602 г. Годунов все-таки возвратил в Москву, но постоянно держал под контролем.

Наступало Смутное время…