Спецслужбы мира за 500 лет

Глава 2 Смутное время

В результате межконфессиональной борьбы политическая ситуация в Европе к началу XVII в. существенно изменилась. Единая прежде католическая церковь была дополнена множеством протестантских церквей, что способствовало росту национального самосознания европейских народов. В первую очередь это касалось стран Северной Европы: Англии, Дании, Нидерландов, Швеции, ряда курфюршеств и королевств Германии, а также ряда кантонов Швейцарии.

Несмотря на все это, «серая» власть иезуитов по-прежнему оставалась сильна. Ими было разработано религиозно-идеологическое обоснование устранения монархов, неугодных (неподвластных) папскому престолу. В 1599 г. испанский иезуит Хуан Марианна в трактате «О короле и институте королевской власти» писал, что «государь-тиран» может быть низложен и даже убит, если будет заподозрен в оскорблении религии. А после сожжения в 1600 г. Джордано Бруно кардинал-иезуит Роберто Беллармино утверждал, что долгом народа является свержение монарха, отпавшего от истинной католической веры. При этом под «государями-тиранами» подразумевались лишь те монархи, которые становились препятствием в политической игре главных столпов Контрреформации – папского престола и Испании. Но даже если иезуиты и не участвовали непосредственно в убийстве носителей власти, то их теоретики вкладывали в сознание «избранных» мысль о возможности такого убийства. Потенциальным объектом фанатиков-террористов, за спиной которых стоял орден иезуитов, мог стать любой высокопоставленный протестант и даже вполне ортодоксальный католик, предпочитающий принимать самостоятельнее решения.

Однако деятельность иезуитов далеко не везде имела успех. В северных провинциях Нидерландов в результате буржуазной революции де-факто образовалась Республика Соединенных провинций (Голландская республика), ставшая предтечей всех современных европейских республик. Для защиты морской торговли, которая значительно оживилась после создания в 1602 г. Голландской Ост-Индской компании, молодое государство начало создать собственные военно-морские силы и, естественно, военно-морскую разведку. Укрепление голландского военного флота стало сдерживающим фактором для военно-морских сил Испании, заметно подорванных после гибели в 1588 г. Непобедимой Армады. И хотя в руках испанских Габсбургов все еще оставались Южные Нидерланды, в 1609 г. между Соединенными провинциями и южными штатами, контролируемыми испанцами, при посредничестве Англии и Франции на двенадцать лет установилось относительное перемирие.

Испания, основной оплот католической веры в Западной Европе в XVI–XVII вв., постепенно теряла былое влияние. По условиям Вервенского мира 1598 г. Филипп II признал Генриха IV королем Франции и отозвал свои войска с французской территории, чем окончательно лишил военной поддержки сторонников Католической лиги. Войны с протестантской Англией и непризнанной Голландской республикой все больше истощали королевскую казну. А деньги были нужны не только на содержание армии – огромные средства требовались и для ведения тайной войны против Англии, Нидерландов и Франции. При этом значительная часть средств, выделяемых на военные расходы, не доходила по назначению, а планомерно присваивалась алчными испанскими чиновниками во главе с герцогом Ф. Лермой, фаворитом короля Филиппа III.

Некоторое облегчение испанской короне принесла смерть Елизаветы I, так как пришедшие в 1603 г. к власти Стюарты взяли курс на сближение с Испанией. Тем не менее некогда богатейшее государство Европы к 1607 г. фактически стало банкротом.

Большой финансовый и материальный ущерб Испании наносили пираты, активно действовавшие в акватории Карибского моря и на других морских путях. Ситуацию усугубило начавшееся в 1609 г. выселение из Испании морисков – мавров, официально принявших христианство. Доходы от конфискации их имущества не компенсировали убытки от спада торговли, и в результате многие города пришли в запустение.

В соседней с Испанией Франции после нескольких десятилетий гражданских (религиозных) войн наступило временное перемирие, чему способствовал Нантский эдикт 1598 г., даровавший французским гугенотам свободу совести в некоторых регионах и полноправное участие в общественной жизни.

Несмотря на то что Генрих IV перешел в католичество, он оставался постоянным объектом покушений со стороны фанатиков-монахов, за спиной которых маячила тень иезуитской сутаны. Казнь Жана Шателя, покушавшегося на короля в 1595 г. при подстрекательстве иезуитов – отца Гиньяра и отца Гере, – и последовавшее за ней изгнание иезуитов из Франции не прервали цепь покушений: 1598, 1599, 1600 и 1601 гг. также отмечены попытками расправы.

Особое место в этом перечне занимает заговор герцога Шарля де Гонто барона де Бирона, главного адмирала и маршала Франции, ближайшего сподвижника Генриха IV. Мечтая стать королем Бургундии, наместником которой он являлся, в 1600 г. де Гонто вступил в сговор с Карлом Эммануэлем, герцогом Савойским. Генрих IV узнал об этом через своих тайных агентов, но, так и не научившись карать изменников, предпринимать ничего не стал. В 1601 г. между де Гонто, герцогом Савойским и королем Испании Филиппом III была достигнута договоренность, предусматривавшая устранение всей королевской семьи, включая дофина, будущего Людовика XIII, последующее расчленение Франции с присоединением части ее земель к Испании и Савойе и учреждение на оставшейся территории выборной монархии, подчиненной Филиппу III. В 1602 г. в сговор с де Гонто вступил герцог Ангулемский, брат Генриетты д’Антраг, королевской фаворитки. При поддержке все той же Испании предполагалось устранить Генриха IV и его наследников, провозгласив королем сына Генриетты. Однако на этот раз Генрих поверил документальным доказательствам измены де Гонто. В июле 1602 г. барон был казнен, но свою любовницу и ее родственников король простил.

В сентябре 1603 г., под давлением католиков-роялистов, король разрешил иезуитам вернуться во Францию, более того, его духовником стал иезуит Пьер Коттон. Вероятно, Генрих полагал, что, если иезуиты имеют во Франции столь сильное влияние, необходимо сделать их союзниками и использовать в своих целях. Однако сами иезуиты считали короля, допустившего веротерпимость и несколько раз менявшего веру из политических соображений, закоренелым еретиком.

К 1610 г. орден иезуитов во Франции значительно окреп: в четырех орденских провинциях насчитывалось 36 коллегий, 5 новициатов, один дом профессов и одна миссия. Самая большая иезуитская школа Ла-Флешь, основанная лично Генрихом IV, насчитывала 1200 учеников, в основном благородного происхождения. При этом проповедники-иезуиты постоянно вели стратегическую пропаганду против еретиков. Не называя имени короля, они обличали его потворство гугенотам, и семена нетерпимости давали все больше всходов в почве, удобренной кровопролитными религиозными войнами предыдущего столетия.

Весной 1610 г. во Франции стали распространяться активные слухи о предстоящей войне, в которой Генрих IV намеревался принять участие на стороне протестантских князей Священной Римской империи против австрийских и испанских Габсбургов. Обеспокоенные иезуиты стали открыто выступать против этой войны. С ними были солидарны многие. Шестнадцатого мая 1610 г., на следующий день после коронации ревностной католички Марии Медичи, жены Генриха, и за пять дней до отъезда в войска, король был смертельно ранен Жаном Франсуа Равальяком. Террорист был ярым католиком, который не скрывал своего недовольства той религиозной свободой, которой при Генрихе IV стали пользоваться гугеноты.

Поспешно проведенное следствие не установило сообщников убийцы, а сам он даже под пыткой продолжал утверждать, что действовал в одиночку. (Известно, что исповедник погибшего короля, иезуит отец Коттон, убеждал Равальяка не обвинять «добрых людей».) В любом случае смерть Генриха IV была выгодна всем папистам: Габсбургам, иезуитам и Марии Медичи, которая могла править Францией до совершеннолетия Людовика XIII, которому было всего девять лет. Недаром когда Жаклин д’Эскоман дала показания против предыдущей фаворитки Генриха IV, маркизы де Верней, и герцога д’Эпернона, она была обвинена во лжи и заключена в тюрьму. О связи заговорщиков с мадридским двором поведал в мемуарах и Пьер де Жарден (капитан Лагард), который получил достоверные сведения о готовящемся покушении и успел предупредить Генриха, но король «по своему обычному характеру» не принял никаких мер предосторожности и не стал увеличивать численность охраны. То, что французский король пал жертвой заговора, руководимого испанцами, впоследствии утверждали друг и первый министр Генриха IV герцог Сюлли, а также кардинал Ришелье.

Что касается Священной Римской империи, то там к концу XVI в. обострились межконфессиональные отношения, заложенные в половинчатости Аугсбургского мира 1555 г., не признавшего свободы вероисповедания подданных. Принцип cujus regio, ejus religio[51] создал условия для возобновления конфессионального противостояния. Территориальное расширение теперь уже радикального кальвинизма (Ангальт, Гессен-Кассель, Баден-Дурлах, Курпфальц) было враждебно встречено не только католиками, но и лютеранами. А под воздействием Контрреформации к католичеству вернулись многие церковные княжества и города Западной и Южной Германии; в австрийских землях и некоторых имперских городах началось преследование не только радикально настроенных, но и умеренных протестантов. К концу XVI в. из-за межконфессиональных конфликтов работа Имперского суда была парализована, а с начала XVII в. потерял работоспособность и имперский Рейхстаг.

Ситуация в империи усугублялась конфликтами внутри Габсбургского дома, постоянными неудачами в австро-турецкой войне 1593–1606 гг. и начавшемся в 1604 г. антигабсбургским восстанием в Верхней Венгрии под руководством канцлера Трансильвании Иштвана Бочкаи. Последний ради сохранения независимости своей страны воспользовался помощью турок и, одержав ряд побед над австрийскими войсками, в 1605 г. был выбран князем Трансильвании. После заключения Венского мира Бочкаи был официально признан Габсбургами как полноправный правитель Трансильвании, но в декабре 1606 г. он был отравлен теперь уже собственным канцлером М. Котеем.

Несмотря на заключение в ноябре 1606 г. Житваторокского мирного договора между Османской империей и Священной Римской империей, ситуация в последней была далека от благополучной. Уже в апреле 1606 г. главой Австрийского дома был провозглашен король Венгрии и Богемии Матиас II (сын императора Максимилиана II). В декабре 1607 г. герцог Максимилиан Баварский захватил имперский город Донауверт. В ответ в мае 1608 г. восемь протестантских князей и семнадцать протестантских городов организовали лютеранско-кальвинистскую Евангелическую унию, которую возглавил курфюрст Пфальца Фридрих IV. В июне 1608 г. душевнобольной император Рудольф II отказался от Австрии, Венгрии и Моравии в пользу Матиаса, оставив за собой лишь императорский титул и Чехию. В июле 1609 г. император предоставил Чехии широкую внутреннюю автономию, благоприятствующую развитию радикальных протестантских течений. И тогда же их противники учредили Католическую лигу, главой которой стал Максимилиан Баварский. Противостояние между конфессиями стремительно и неуклонно углублялось.

Шиитская Османская империя в конце XVI в. вышла победительницей из упорной войны с суннитской Персией, захватив Закавказье и Западную Персию. В начале XVII в. османы вели военные действия с империей Габсбургов в Венгрии (австро-турецкая война 1593–1606 гг.). Одновременно продолжалось восстание крестьян в Анатолии. Повстанцы, численность которых достигала тридцати тысяч человек, под руководством К. Языджи, а с 1602 г. Д. Хасана контролировали значительную часть территории Османской империи. Султан Ахмед I и его военачальники, используя развитую сеть агентов влияния, стремились внести раскол в лагерь повстанцев, и им это удалось. Летом 1603 г. Хасан попросил султана о прощении всех руководителей восстания, и был услышан. Около 400 участников восстания, включая Хасана, получили высокие посты и были направлены в армию, действовавшую против австрийцев. Однако предатель окончил свои дни плохо: в конце 1605 г. он был казнен за раскрытые агентами султана тайные переговоры с венецианцами и папой о сдаче одной из султанских крепостей в Далмации.

Период относительного спокойствия оказался недолог. Уже к концу 1603 г. борьбу с центральной властью начали войска бейлербеев Халеба и Карамана. В короткий срок численность повстанцев в Анатолии выросла с пятидесяти до двухсот тысяч человек. Особенно опасным стал очаг восстания в районе к западу от Анкары, где действовали отряды (ок. 30 тысяч человек) во главе с крестьянином Календер-оглу, которые доходили до берегов Эгейского и Мраморного морей.

Получив от своих тайных агентов при османском дворе сведения об истинном состоянии дел в империи, персидский шах Аббас I Великий сформировал элитный корпус и, воспользовавшись тем, что Османская империя вела войну с Габсбургами, захватил Тебриз, Нахичевань и Ереван. В 1605 г. турецкая армия Синан-паши была разбита под Тебризом.

В 1606–1610 гг. Османская империя сосредоточилась на борьбе с повстанцами в Малой Азии. В августе 1608 г. повстанческая армия Календер-оглу была разбита, а ее остатки (2000 человек) отступили в персидские владения, где перешли на положение шахских рабов.

В 1612 г. османы и персы заключили перемирие, по условиям которого Персия вернула себе северо-западные районы страны, включая Закавказье.

Протестантская Англия на рубеже XVI–XVII вв. одновременно вела две войны: с Испанией (в 1587–1604 гг.) и Ирландией (в 1594–1603 гг.);[52] в обеих войнах англичанам (англиканам) противостояли католики.

К концу XVI в. положение англичан в Ирландии было критическим: восстал Ленстер, начался разгром поместий английских колонистов в Манстере. В конце 1599 г. фаворит Елизаветы I Роберт Девере, второй граф Эссекс, потерпел поражение в Ольстере от войск Северной лиги под командованием Гуга О’Нила, а в сентябре 1601 г. пятитысячный отряд испанских войск, высадившийся в Манстере, захватил город Кинсейл.

В самой Англии граф Эссекс, осенью 1600 г. попавший в опалу и потерявший источник доходов (откуп таможенных пошлин на сладкие вина), составил заговор, к которому примкнули до трехсот человек, недовольных правлением королевы. Программа Эссекса включала изменение состава Тайного совета, реформу англиканской церкви и известную терпимость в отношении католиков. Заговорщики планировали неожиданно захватить Уайтхолл, арестовать государственного секретаря Роберта Сесила и Уолтера Рейли, созвать парламент и публично осудить их. По замыслу сторонников Эссекса, Елизавете I пришлось бы признать победителей, а при ее отказе планировалось возведение на английский трон короля Шотландии Якова VI.

Но королевской секретной службе, славившейся своими изысканными методами ведения тайной войны, замыслы заговорщиков стали известны, и 7 февраля графу Эссексу было передано королевское повеление немедленно прибыть на заседание Тайного совета. Граф ответил отказом, сославшись на тяжелую болезнь.

Утром 8 февраля 1601 г. к дому Эссекса пришли четверо высших сановников, посланных Тайным советом, и потребовали воздержаться от необдуманных поступков, проведя таким образом операцию по превентивному предотвращению возможного выступления. Однако у тех, кто посылал парламентариев, в запасе была еще одна задача – спровоцировать антигосударственное выступление, чтобы легально подавить его с применением силы. Расчет оказался верен: Эссекс увел лордов в дом и фактически взял в заложники, после чего более двухсот молодых дворян, сторонников графа, с вооруженными слугами двинулись в направлении Сити, рассчитывая на поддержку жителей. И… попали в ловушку. Шериф Смит, с которым заговорщики связывали особые надежды, не принял их сторону, как не принял ее и лорд-мэр Сити Ф. Блэк, а путь к Уайт-холлу был перекрыт верным королеве отрядом. Мятежники отступили к дому Эссекса, где узнали, что заложники уже освобождены «некими неизвестными лицами». Вскоре дом Эссекса был окружен королевскими войсками, и участники заговора вынуждены были сдаться.

Через четыре дня после провала заговора капитан Томас Ли составил план захвата королевы, чтобы вынудить ее освободить задержанных мятежников (свыше ста человек). Но везде были глаза и уши – Ли был схвачен и спустя трое суток приговорен к смерти. А 25 февраля во дворе Тауэра казнили и графа Эссекса.

Впоследствии Елизавета I писала Борису Годунову, что российский посланник в Англии дворянин Г. И. Микулин готов был сражаться на стороне правительственных войск. Сам Микулин сообщил в Москву только о факте мятежа и казни Эссекса.

Для подавления восстания в Ирландии наместник провинции лорд Маунтджой и военный губернатор Джордж Кэрью составили план:

1) проводить тактику выжженной земли истребляя мирное население, уничтожая скот, сжигая деревни, посевы, лес, и т. д.;

2) на отвоеванных у повстанцев территориях строить укрепления и размещать в них крупные английские гарнизоны;

3) вести тайную войну, привлекая на свою сторону союзников Гуга (Хью) О’Нейла и нейтральных вождей ирландских кланов путем подкупа и обещанием помилования.

В 1603 г. войска повстанцев были разгромлены, и О’Нейл прекратил сопротивление, а Ирландию опустошили английские войска.

В том же году после смерти Елизаветы I на английский трон под именем Якова I взошел сын Марии Стюарт, король Шотландии Яков VI, который провозгласил унию Англии и Шотландии и взял курс на сближение с Испанией. Этот курс противоречил интересам английской буржуазии, но 18 августа 1604 г. с Испанией был заключен мир.

Жесткая репрессивная политика в отношении английских католиков сформировала в их среде группу, которая составила знаменитый Пороховой заговор. Совершить покушение планировалось путем подрыва Вестминстерского дворца во время тронной речи короля 5 ноября 1605 г., на которой должны были присутствовать члены обеих палат парламента и представители высшей судебной власти.

Заговор можно рассматривать как одну из первых попыток[53] масштабного террористического акта, готовившегося с подачи главы английских иезуитов Генри Гарнета (псевдонимы Миз и Фармер). Теневой штаб Гарнета состоял из опытных конспираторов-иезуитов Ника Оуэна и священника Олдкорна. На связи с ними находились и другие иезуиты: Фишер (псевдонимы Перси и Ферфакс), Джерард (псевдонимы Стандиш и Брук) и Гринуэй (псевдонимы Гринуэлл и Тесмонд).

Некоторые историки считают, что это была попытка провести Контрреформацию с последующим возведением на престол малолетней принцессы Елизаветы Стюарт (старшая дочь Якова и его жены Анны Датской) при католических регентах. Другие настаивают, что заговор был инспирирован английской секретной службой, стремившейся дискредитировать иезуитов и усилить позиции англиканской церкви. В любом случае, ряд показательных казней приверженцев католической веры в конце 1604 г. активизировал подготовку заговора.

Во главе заговора стояли Роберт Кейтсби, участник мятежа графа Эссекса; Томас Винтер, вошедший в контакт с властями Испании и испанских Нидерландов; Томас Перси, двоюродный брат графа Нортумберлендского, имевший связи при дворе; Джон Райт и Гай Фокс, несколько лет служивший испанской короне.

Вначале они арендовали помещение в доме рядом с палатой лордов, откуда планировалось прорыть тоннель. Однако Т. Перси сумел арендовать подвал, находившейся непосредственно под залом палаты лордов. Из лондонского района Ламбет заговорщики переправили по Темзе 36 бочонков пороха, общий вес которого составлял около 2,5 тонны. Этого количества было достаточно, чтобы разрушить здание парламента до основания. Поджечь фитиль (а затем покинуть Англию) было поручено Гаю Фоксу, имевшему опыт обращения со взрывчатыми веществами. Остальные заговорщики укрылись в графстве Уорикшир, где были сильны позиции католиков; оттуда они планировали начать новое выступление.

По официальной версии, заговор был раскрыт благодаря анонимному письму, полученному 26 октября 1605 г. лордом Монтиглом. Историки предполагают, что автором письма мог быть один из заговорщиков – либо же сам лорд Монтигл, который, узнав от своих агентов о готовящемся взрыве, захотел стать «спасителем Англии». Монтигл сообщил о письме Р. Сесилу и четырем лордам – членам Тайного совета. Но у заговорщиков были свои информаторы, доложившие им о письме. После некоторых раздумий взрыв все же было решено осуществить. Третьего ноября Фокс сообщил, что замаскированная в угле мина не найдена, а в ночь с 4 на 5 ноября Фокса задержали; при обыске обнаружили бочонки с порохом и приготовленный фитиль.

В течение недели практически все участники заговора были обезврежены; кое-кого убили при задержании, остальных ждал суд и скорая казнь. Новое английское дворянство и буржуазия выиграли еще один раунд в борьбе с Контрреформацией. Пороховой заговор серьезно усугубил положение католиков в Англии – только спустя 200 лет католики получили примерно равные права с протестантами.

Постепенно английский абсолютизм вступал в противоречие не только с интересами буржуазии и нового дворянства, но и крестьянства. В 1607 г. в центральных графствах Англии (Нортгемптоншире, Лестершире и др.), где огораживание в течение XVI – начала XVII вв. приняло самые широкие размеры, вспыхнуло крестьянское восстание, в котором, по разным данным, приняли участие около 8–10 тысяч человек. Восставшие уничтожали изгороди на угодьях феодалов и засыпали канавы на пахотных землях. Однако восстание, не имевшее единого руководства, было быстро подавлено военной силой.

В Северной Швеции смена веков также проходила в упорной борьбе между католиками и протестантами. В 1587 г. Сигизмунд Васа, сын шведского короля Юхана III, был избран на польский престол под именем Сигизмунд III. После смерти отца в 1592 г. Сигизмунд объединил под своей личной унией Речь Посполитую и Швецию. С восшествием на престол нового короля над Швецией нависла угроза Контрреформации, поскольку Сигизмунд III исповедовал католицизм и находился в тесном контакте с иезуитами. Его противником являлся герцог Карл Седерманландский, считавшийся одним из главных защитников протестантской веры в Швеции и которого шведский риксрод (государственный совет) на время отсутствия короля назначил регентом.

Во время гражданской войны, начавшейся в 1597 г., немногочисленные польские войска, принимавшие участие в конфликте, 25 сентября 1598 г. потерпели поражение в битве при Стонгебру, а в 1599 г. шведский риксдаг (парламент) низложил Сигизмунда III.

К 1600 г. сторонники Сигизмунда либо эмигрировали, либо раскаялись, либо были казнены. Но правитель Речи Посполитой не оставил надежд вернуть себе шведский престол, и с этого момента его внешняя политика в основном была направлена на достижение этой цели.

В марте 1600 г. Сигизмунд объявил о присоединении к Речи Посполитой герцогства Эстляндия, отошедшего к Швеции после раздела земель ордена меченосцев. Началась польско-шведская война 1600–1611 гг. за господство в Прибалтике.

Польско-литовская шляхта, желая получить новые земли и эстляндские порты на Балтике, считала, что война будет легкой и победоносной и что армия отразит любые атаки шведов в Эстляндии. Не имея должной агентуры в стане врага, а следовательно, и информации, шляхта не могла (и самоуверенно не желала) знать, что у шведов есть ряд преимуществ. Швеция могла собрать армию быстрее Речи Посполитой ввиду большей централизации государства, прозрачной мотивации и осведомленности о состоянии дел в стане противника. Кроме того, польские войска на тот момент принимали участие в войнах молдавских феодалов, и поэтому шведская армия получила трехкратное численное превосходство.

К началу 1601 г. шведы взяли под контроль не только Эстляндию, но и бо́льшую часть Ливонии. Польский сейм был вынужден увеличить ассигнования на армию и отозвать войска под командованием литовского польного гетмана Яна Ходкевича и польского канцлера Яна Замойского с южного фронта на находящийся под серьезной угрозой север.

В октябре 1600 г. в Москву прибыло посольство Речи Посполитой во главе с великим гетманом Литовским Львом Сапегой. Посольство предложило заключить «вечный мир» на условиях передачи Польше Смоленска и Северской земли. Это предложение Борис Годунов отверг, заключив только русско-польское перемирие на 20 лет. В августе 1601 г. посольство Сапеги отбыло на родину.

Но посольство не ограничивалось исполнением одной лишь дипломатической миссии – второй его задачей было выяснение политической обстановки в России. К тому времени иезуиты разработали план объединения Московского царства и Речи Посполитой в единое государство и создание Польско-Литовско-Московской унии[54] с постепенной, но неминуемой католизацией православной России.

И именно Сапегу считают одним из главных авторов плана подчинения Московского государства Речи Посполитой с помощью самозванца, посаженного на московский престол.

По некоторым сведениям, в составе польского посольства находился молодой человек, которого готовили на роль «царевича Дмитрия». Таким образом, слухи о чудесном спасении ребенка могли не только быть выгодны русскому боярству, но и иметь серьезное иностранное происхождение. Это вполне вероятно хотя бы потому, что участие польско-литовских войск (как частно-наемных, так и подчинявшихся правительству) в интервенции напрямую связано с именем царевича. Нельзя исключить, что некоторые влиятельные лица Речи Посполитой решили использовать сложившуюся в Москве ситуацию в своих интересах. А возможно, и смоделировать ее.

Отметим, что в те далекие времена слухи, передаваемые из уст в уста, имели большое значение. Число людей, умевших читать и писать, было невелико, и даже среди бояр грамоту знали немногие. Таким образом, распространение информации осуществлялось почти исключительно в устной форме, а точность передачи зависела от личных качеств рассказчика и памяти слушателей. Если рассказчика уважали, его словам было больше веры. При этом единственным источником официальной информации для населения являлось публичное чтение государевых грамот. В подобных условиях слухи становились эффективным и мощным инструментом формирования общественного мнения.

Даже в наше время распространение слухов – один из элементов непрекращающейся много тысячелетий психологической войны. Как правило, они оказывают наибольшее влияние в тот период, когда государство находится в условиях политического и/или экономического кризиса. Нестабильность общества создает благоприятные условия для тотального промывания мозгов. В Московском государстве такая ситуация сложилась в результате сильнейшего неурожая и последовавшего небывалого голода 1601–1603 гг. Только в столице, по официальным данным, умерло более 120 тысяч человек.

Негативным последствием голода стало появление большого количества вооруженных отрядов, состоявших из беглых или отпущенных на волю (чтобы не кормить их) холопов, посадских людей, а также разорившихся и вполне успешных представителей правящих сословий, искавших легкой добычи. В сентябре 1603 г. в Подмосковье с трудом была разгромлена банда Хлопка (он же Хлопко Косолап), по численности сопоставимая с небольшой армией. Командовавший правительственными войсками окольничий И. Ф. Басманов погиб. Войска под руководством С. Годунова, родственника царя, были разбиты под Астраханью «воровскими» казаками, сам Годунов едва спасся бегством. Никому не подконтрольные вооруженные банды становились серьезной угрозой не только для населения, но и для центральной московской власти.

Социальная база для поддержки «законного и справедливого» царя была подготовлена рядом объективных и субъективных причин. По нашему мнению, основную ответственность за события Смутного времени несет «боярская дружинная среда», повторно – после событий, предшествовавших ордынскому нашествию, – столкнувшая Отечество на грань катастрофы в угоду своим личным и клановым амбициям.

Исторические материалы, посвященные Смутному времени, указывают самую характерную особенность той поры – многократное и практически непрерывное предательство и клятвопреступление. Большинство московских бояр и дворян не раз и не два, несмотря на крестное целование, переходили от одного государя или претендента на трон к другому, руководствуясь не убеждениями, а сугубо личной выгодой. Другая характерная черта той поры – широкое участие в междоусобице иностранцев: поляков, литовцев, шведов, немцев, французов, шотландцев и других народов, а также казаков, продававших свой клинок не за честь и славу, а за корысть. По нашему мнению, и первое и второе было во многом следствием тайной войны, которая активно велась католическим папским престолом, и конкретно орденом иезуитов, против православной России.

Одним из субъективных факторов Смуты явилась крайне низкая эффективность «государевых» секретных служб в 1601–1613 гг. В течение Смутного времени все претенденты на московский престол пали от рук разных группировок заговорщиков. Небольшие отряды хорошо подготовленных иноземных профессиональных наемников, входившие в состав царской охраны и, к слову, до конца сохранявшие верность присяге, изменить положения не могли.

Возможно, в начале XVII в. Борис Годунов не придавал особого значения появлению самозванца. В условиях разгоравшейся польско-шведской войны взор московского правителя обратился к Эстляндии, где в тот период активно работала русская разведка. Например, «в 1599 и 1600 гг. ивангородские воеводы отправляли в Нарву и Ревель купца Тимофея Выходца и некоего Иванова, чтобы агитировать в пользу русского правительства».[55] В марте 1600 г. в Москву приезжал нарвский «палатник» Арман Скров вместе с двумя «немчинами», Анцом Крамером и Захаром Вилкелманом. Скров вел тайные переговоры с главой Посольского приказа В. Я. Щелкаловым о сдаче Ругодива (Нарвы) «под руку» Годунова. С аналогичной миссией примерно в тоже время в Москву приехал из Колывани (Ревеля) «палатник» Херт Фриз, имевший «три грамоты о государевых делах».

Мы не ставим перед собой задачу выяснить истинное имя Лжедмитрия I и других лиц, выступавших под именем «воскресшего» сына Ивана Грозного. Более важной представляется роль, которую самозванцы сыграли в создавшихся условиях. Нас (надеемся, что и наших читателей) гораздо больше интересуют действия, связанные с борьбой за власть и обеспечением безопасности властителей «секретными методами».

В этой связи рассмотрим, какие шаги предпринял Лжедмитрий (а точнее те, кто стоял за его спиной) при организации похода на Москву и какие контрмеры по устранению угрозы со стороны внешних и внутренних противников предприняло (или не предприняло) правительство Годунова.

На начальном этапе главной задачей самозванца было заручиться поддержкой влиятельных лиц, первыми из которых в 1603 г. считались крупнейшие магнаты Речи Посполитой Адам и Константин Вишневецкие. По какой причине они решили оказать помощь человеку, заявившему свои права на московский престол, не столь важно. Возможно, они поверили в то, что царевич настоящий, и решили вернуть ему трон, еще более возможно – сочли ситуацию благоприятной для реализации собственных амбициозных планов. Как бы то ни было, главное заключается в том, что благодаря связям и авторитету Вишневецких Лжедмитрий заручился поддержкой части польской знати.

Затем интерес к его персоне проявила католическая церковь. В ноябре 1603 г. представитель папы Римского при польском дворе, нунций Клавдий Рангони, доложил его святейшеству о появлении в Речи «чудом спасшегося царевича Дмитрия». А уже в марте 1604 г. нунций содействовал встрече Лжедмитрия с королем Сигизмундом III, который пообещал «царевичу» финансовую помощь.

Со своей стороны, самозванец не скупился на обещания. Папе Клименту VIII он сообщил о желании принять (и в апреле 1604 г. тайно принял) католичество и пообещал покровительствовать католической церкви в случае занятия московского престола. Мнишекам посулил миллион золотом и передачу в их владение ряда русских городов: Новгорода, Смоленска, Пскова и «других уделов». Польскому королю были даны заверения о присоединении к Речи Посполитой давно желанной Северской земли. Для мелкопоместной шляхты и украинских казаков привлекательно выглядели посулы вознаградить материально и предоставить широкие вольности. Благодаря этому, а также оказанной Вишневецкими и Мнишеком финансовой поддержке под знаменами самозванца на первом этапе собралось, по разным оценкам, от трех до десяти тысяч вооруженных сторонников.

С. Ф. Платонов объясняет успехи самозванца следующими обстоятельствами:

«Будучи представлен к польскому двору и признан им в качестве царевича, самозванец получает поддержку, во-первых, в Римской курии, в глазах которой он служил прекрасным предлогом к открытию латинской пропаганды в Московской Руси; во-вторых, в польском правительстве, для которого самозванец казался очень удобным средством или приобрести влияние в Москве (в случае удачи самозванца), или произвести смуту и этим ослабить сильную соседку; в-третьих, в бродячем населении южных степей и в известной части польского общества, деморализованной и склонной к авантюризму».[56]

В целом польская знать приняла рассказы «воскресшего царевича» весьма сдержанно, а коронный гетман Ян Замойский охарактеризовал историю Лжедмитрия так: «Это комедия Плавта или Теренция, что ли».[57]

Часть шляхты, однако, поддержала «царевича» (в Речи Посполитой существовала красноречивая поговорка: «Шляхтич в своем огороде всегда равен воеводе»). Одним из самых активных сторонников самозванца стал тесть К. Вишневецкого – сандомирский (самборский) воевода Ежи (Юрий) Мнишек. Этот человек, искушенный в интригах, руководствовался своекорыстным интересом – стать тестем царя Московского.

Формирование экспедиционного корпуса на территории Речи Посполитой было не единственной задачей человека, решившего сесть на московский трон. Большое внимание самозванец уделял и вербовке сторонников непосредственно в России, в первую очередь в южных и юго-западных приграничных землях. Все лето 1604 г. от имени «царевича Дмитрия» польской агентурой рассылались «прелестные письма» (грамоты), ставшие особенно популярными среди украинских казаков. Один из организаторов психологической операции – пан М. Ратомский – действовал с помощью лазутчиков, засылаемых на сопредельные территории. В числе лазутчиков называют, в частности, русских монахов Леонида и Михаила. Грамоты порождали в народе множество слухов о чудесном спасении царевича Дмитрия, тем более что речь шла о событиях не такого уж далекого прошлого, и умело распускаемые слухи во многом обеспечили первоначальные успехи Лжедмитрия в походе на Москву.

Инициатива в психологической войне исходила из окружения Лжедмитрия, что же касается правительства Годунова, то оно практически сразу выпустило ситуацию из-под контроля. Люди, от которых зависело ключевое решение, по тем или иным причинам саботировали его принятие, хотя оперативная информация о подозрительном поведении противников Московского государства и о появлении Лжедмитрия поступала в полном объеме и своевременно. В первой половине 1604 г. слухи о том, что «настоящий царевич» жив и находится в Речи Посполитой, в конце концов вынудили московское правительство провести розыскные мероприятия. Но время было упущено.

В середине октября 1604 г. войско самозванца перешло границу у Киева и двинулось в сторону Москвы. Участник событий писал:

«Смотр войск под Глинянами, где съехавшееся рыцарство составило круг и избрало гетманом Сендомирского воеводу, а полковниками Адама Жулицкого и Адама Дворжицкого. После того как в круге приняты были [походные] правила, три роты – Саноцкого старосты [Станислава Мнишка], г. Фредра, царская и 400 человек пехоты пошли с царевичем, а другие роты пошли по сторонам и позади и сошлись только уже под Днепром, о двух милях от Киева, в Остре, при границах Московского государства. Идя к Киеву, мы боялись войска Краковского кастеляна, князя Островского, которого [войска] было несколько тысяч и которое стерегло нас до самого Днепра, поэтому мы были очень осторожны, не спали по целым ночам и имели наготове лошадей.

Потом мы пришли к Днепру. Краковский кастелян приказал увести прочь все паромы, поэтому мы оставались у Днепра несколько дней, пока не пришли к нам паромы. Благодаря Богу мы переправились через Днепр благополучно».[58]

Основным и весьма действенным оружием Лжедмитрия I по-прежнему были агитация и пропаганда. «Царевич» обещал мир и благоденствие, призывал добровольно присягать ему как законному государю. Агентура самозванца успешно распространяла слухи, что польский король и влиятельные вельможи Речи Посполитой уже признали Дмитрия «истинным великим князем Московским».

Пропаганда оказалась эффективной – многие приграничные города мирно и добровольно перешли на его сторону. Население самочинно вязало воевод и передавало их Лжедмитрию, некоторые из «слуг государевых» признавали «царевича» законным государем и переходили на его сторону.

Одной из причин, обеспечивших победы малочисленного войска «царевича», стало банальное предательство служилого боярства. Вероятно, первым изменником среди высшего сословия стал воевода П. Л. Хрущов, направленный московским правительством к донским казакам для изобличения Лжедмитрия. Когда воеводу схватили и привезли к самозванцу, он признал в его лице «сына Иоанна» и выразил готовность служить ему как законному государю.

Митрополит Макарий указывал, что самозванец «взял с собою двух краковских иезуитов, которые и оставались при нем постоянно в качестве его духовных наставников и руководителей. Едва только начались успехи Лжедмитрия, едва покорились ему несколько украинских городов, как новый папа Павел V величал его (в январе 1605 года) государем всей России…»[59]

К январю 1605 г. на сторону Лжедмитрия I перешли Путивль, Рыльск, Севск, Курск, Кромы, Моравск, Чернигов, Белгород, Оскол, Валуйка, Воронеж, Елец и Ливны. Захваченная в этих городах казна использовалась для вербовки новых сторонников. Многие города пали в результате предательства. Так, сдачу Путивля объясняют изменой князя В. М. Рубец-Мосальского. При решающем штурме Кром воевода М. Г. Салтыков (либо вследствие некомпетентности, а скорее всего, просто изменив своему государю) отвел пушки в тыл, лишив правительственные войска огневой поддержки.

Однако и в лагере самозванца не все было гладко. После победы над царскими войсками 18 декабря 1604 г. под Новгород-Северским «рыцарство грустило, что пришлось терпеть великую нужду ему самому и его прислуге; некоторых же из них, надобно думать, приводил к этому страх – то есть они боялись, что их ожидает еще большая беда. Они стали требовать у царя денег и объявили – „если не дашь денег, то сейчас идем назад в Польшу“. Царевич очень просил их, чтобы потерпели и сейчас же, не медля, добивали неприятеля, который очень напуган и встревожен. Рыцарство не дало ему сказать и слова об этом, а напротив кричало: „Идем в Польшу, если не дашь денег“. Царевич, видя, что дело плохо, совещался, что делать, так как, надобно думать, он не имел столько денег, чтобы всем раздать. Товарищи из роты г. Фредра стали тайно говорить ему: „Дай лишь, наша царская милость, деньги нам, так чтобы другие роты об этом не знали; другие роты на нас смотрят, и если мы останемся, то и все останутся“. Обманутый таким образом, бедный царевич дал им ночью деньги. Другие роты, узнав об этом, оскорбились, что царевич дал деньги одной роте, а другим ничего не дал, и взбунтовались. Главный воевода тоже двинулся из обоза от царевича, указывая на свое нездоровье и на то, что ему нужно быть на сейме, а за ним пошла и бо́льшая часть рыцарства. Царевич в это время был очень печален и озабочен, потому что тогда он испытал от рыцарства разные огорчения; оно отняло у него знамя, сорвало с него даже соболью ферязь, которую уже русские выкупили за 300 злотых; притом некоторые употребляли позорные слова. Так один сказал: „Ей-ей, ты будешь на коле“, – за что царевич дал ему в зубы. Потом несчастный ходил от роты к роте, просил именем Христа, падал ниц и упрашивал не уезжать. Рыцарство никаким образом не соглашалось остаться, оставались лишь охотники, по несколько человек из роты, так что при царевиче осталось польских людей всего не больше 1500».[60]

Победа московского войска под Добрыничами 21 января 1605 г. была одержана с участием отрядов наемников. Потери Лжедмитрия составили свыше 10 тысяч человек, остатки его войска бежали.

«Главный военачальник Бориса, князь Мстиславский, получил в этой битве 15 ран, и если бы в дело не вмешались 700 немецких конников, которые тоже пришли в стан из своих поместий, и не бросились на помощь и выручку московитам, то московитам пришлось бы плохо. Эти 700 немцев отогнали Димитрия так далеко, что он был вынужден снова покинуть Северские земли и прекратить попытки взять крепость, где был Басманов».[61]

Однако своевременное преследование и захват самозванца организованы не были. Одержавшие победу воеводы почему-то решили, что «царевич» погиб в сражении. На настойчивые требования командиров иноземных отрядов развить успех до полной победы, взять в плен Лжедмитрия или организовать поиски его тела на поле битвы последовал самодовольный отказ. Иноземным спасителям, которые воевали даже не за свое государство и честно выполняли свой долг, «великие московские воеводы» спесиво указали – знайте, мол, свое место. Единственное, что удалось сделать, – организовать должное охранение, препятствовавшее возможным контратакам неприятеля.

В столице праздновали победу, и тогда же, в январе 1605 г., была выдвинута версия, что в роли самозванца выступил Григорий Отрепьев, сын галичского дворянина Богдана Отрепьева, расстриженный дьякон Чудова монастыря, одно время служивший у Романовых и Черкасских. В дипломатическом послании польскому двору по поводу Отрепьева говорилось, что он был непослушным сыном, много раз «бегал» от отца, «заворовался», а после принятия пострига впал в ересь и в «чернокнижье», за что был расстрижен. Представив самозванца изобличенным преступником, Посольский приказ потребовал от властей Речи Посполитой выдачи «вора». Примечательно, что это требование последовало только через три месяца после того, как армия самозванца пересекла границы России.

Это еще раз подтверждает, что тогдашние государевы службы оказались не готовы своевременно и адекватно реагировать на быстрое изменение ситуации. Не исключено также, что информация до Годунова в должное время и в должной форме не доводилась в связи с явным или скрытым саботажем со стороны его ближайших «сподвижников». Более того, запоздалые и бессистемные действия московских властей ожидаемой поддержки в народе и – что еще важнее – в дворянской (военной) среде не получили.

Единственно правильным шагом Годунова стало предоставление Швеции в начале 1605 г. финансовой помощи. На эти деньги шведы смогли нанять большое количество наемников и военных инженеров в Европе. Но финансовая помощь не была подкреплена военно-политическим (антикатолическим) союзом.

Гришку Отрепьева предали анафеме, но реакция простого московского люда на церковное решение была своеобразной: говорили, что «прокляли какого-то татя», а царевич – настоящий. Это не удивительно: идея «высшей государевой справедливости» есть постоянная составляющая менталитета русского народа, не утратила она актуальности и в настоящее время. Российское общество начала XVII в. реагировало на самозванца как на «доброго» царя-освободителя, способного защитить простой народ от притеснений бояр. Но если в сознании народа закрепляется убеждение, что государь правит неправедно, то любовь к нему сменяется ненавистью.

Поскольку многие отечественные историки относятся к версии о тождественности Лжедмитрия I и Григория Отрепьева с большой осторожностью, приведем мнение С. Ф. Платонова, одного из наиболее крупных знатоков Смутного времени:

«Неизвестно, кто он был на самом деле, хотя о его личности делалось много разысканий и высказано много догадок. <…> Бесспорно однако то, что Отрепьев участвовал в этом замысле: легко может быть, что роль его ограничивалась пропагандой в пользу самозванца. (Есть известия, что Отрепьев приехал в Москву вместе с Лжедмитрием, а потом был сослан им за пьянство.) За наиболее верное можно также принять и то, что Лжедмитрий – затея московская, что это подставное лицо верило в свое царственное происхождение и свое восшествие на престол считало делом вполне справедливым и честным».[62]

После разгрома под Добрыничами Лжедмитрий, потерявший всякую надежду на успех, бежал в Севск, а затем в Рыльск и Путивль. Согласно историческим исследованиям, он хотел уйти обратно в Речь Посполитую, но этому воспротивились местные жители, понимавшие, что ждать милости от царских войск им не придется. За преданность «Дмитрию» мужчин, женщин и детей сажали на кол, вешали на деревьях за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей. Проходившие через Северщину войска «царевича» ничего подобного себе не позволяли, и это еще больше утвердило народ во мнении, что «Дмитрий» и есть «настоящий и справедливый царь».

Жестокость, проявленная в отношении населения поддержавших самозванца территорий, приводила к деморализации и разложению самой армии Годунова. В правительственном войске началось массовое дезертирство, а желание присягнуть Лжедмитрию быстро распространялось среди личного состава.

Вспомним еще одного важного персонажа того времени.

«В 1605 году, когда борьба Бориса с самозванцем была во всем разгаре, Филарет вдруг изменился и смело отгонял от себя палкою монахов, которые приходили следить за ним. Воейков доносил на него в таких словах: „Живет старец Филарет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется, все говорит про птиц ловчих, да про собак, как он в мире живал. Старцев бранит и бить хочет и говорит им: „Увидите, каков я вперед буду“».[63]

Можно предположить, что опальный Федор Никитич располагал информацией о происходящих в государстве событиях, поддерживая тайную связь с Иваном – единственным из братьев, жившим тогда в Москве.

Никаких мер по выяснению, что имел в виду Филарет, когда говорил об изменениях в его положении, предпринято не было. Возможно, слова опального боярина восприняли как бахвальство, но не исключен и другой вариант. К 1604 г. популярность Годунова снизилась, а влияние его противников возросло, и скрытые сторонники Романовых, находившиеся в окружении Годунова, вполне могли воспрепятствовать проведению расследования в отношении Филарета или провести его в интересах последнего.

С приходом весны боевые действия были приостановлены. Лжедмитрий I воспользовался этим. Находясь в Путивле, он вел активную и успешную агитацию, обращался к населению и царским воеводам с многочисленными воззваниями. В отправленном Годунову письме он предлагал ему добровольно покинуть престол, обещая взамен свою «царскую милость». Растерянность в правительственных войсках, лишенных нравственной опоры, да и в московском обществе в целом, нарастала. Многие представители московской знати радовались успехам самозванца, а ненависть к Годуновым становилась доминирующей в боярской среде.

Тринадцатого апреля 1605 г. у Бориса Годунова после обеда в Кремле началась внезапная кровавая рвота, открылось также кровотечение из носа и ушей, и вскоре он скончался. По поводу неожиданной смерти государя ходили разные слухи: одни утверждали, что он отравлен, другие – что Борис сам принял яд в порыве раскаяния. Примечательно, что у Годунова имелся присланный австрийскими Габсбургами лекарь по имени Эразм. Умирающего царя успели постричь в монахи под именем Боголеп, а на следующий день москвичи принесли присягу царевичу Федору, единственному сыну покойного государя.

Первое, что сделал Федор Борисович, – отозвал из армии князя Мстиславского и братьев Шуйских, а им на смену послал князя М. П. Катырева-Ростовского и любимца отца – воеводу П. Ф. Басманова. Как оказалось впоследствии, это решение оказалось для него и его семьи роковым: 7 мая 1605 г. в московской армии, стоявшей под Кромами, произошел мятеж во главе с князьями И. В. и В. В. Голицыными и боярами П. Ф. Басмановым и М. Г. Салтыковым. Часть войска во главе с князьями И. М. Катыревым-Ростовским и А. А. Телятевским отказалась присягать Лжедмитрию и ушла к Москве.

Объединенное войско самозванца направилось от Путивля к Туле: этот марш был поистине триумфальным, «истинного царевича» стекались приветствовать толпы народу. Из-под Тулы Лжедмитрий отправил в Москву Г. Г. Пушкина и Н. М. Плещеева с призывом к горожанам свергнуть Годуновых и признать его права на престол. Посланцы Лжедмитрия прибыли в село Красное, где их уже ждали, а 1 июня 1605 г. грамота самозванца была зачитана на Красной площади. Согласно разрядным записям, при большом скоплении народа выступил также Б. Я. Бельский, подтвердивший законность «царского» происхождения Лжедмитрия. Его слова послужили сигналом к мятежу: московский люд, полтора месяца назад присягнувший Федору Борисовичу, захватил царя, его мать Марию Григорьевну и сестру, царевну Ксению; все они были помещены под арест. Затем начались грабежи у родни и сторонников Годуновых. Могилу царя Бориса в Архангельском соборе вскрыли, и его останки перезахоронили на том участке кладбища Варсонофьевского монастыря, где предавали земле бездомных и убогих.

Присяга новому царю была принесена, и московские вельможи заспешили в Тулу, чтобы передать самозванцу государственную печать, ключи от кремлевской казны, царские одежды и парадные доспехи. В Москве, однако, оставались царская семья и первый русский патриарх Иов, представлявшие серьезную угрозу не столько для Лжедмитрия, сколько для продажного московского боярства, – знать бы, как дело дальше повернется. Десятого июня участь страдальцев была решена. Сначала бояре Басманов, Голицын, Рубец-Мосальский, дворянин Молчанов и дьяк Шерефединов низложили и выслали из столицы патриарха, не признавшего самозванного царя. Затем с помощью трех стрельцов был совершен тягчайший для православного человека грех – цареубийство. Федор Борисович оказал сопротивление, поскольку «не по младости» дал Бог ему мужество. Клятвопреступники стали убийцами, что закономерно, причем убийцами трусливыми: народу объявили, что царь и царица приняли яд «от страстей». Всех родственников Годуновых, 74 семьи, отправили в ссылку. Московские бояре умели жестоко расправляться с политическими противниками.

Двадцатого июня 1605 г. Лжедмитрий торжественно въехал в столицу, а 21 июня в Успенском соборе венчался на царство. При этом иезуит-ксендз Черниковский приветствовал самозванца на латыни. Заметим, что 21 июля по юлианскому календарю – это (тогда) 31 июля по календарю григорианскому. То есть венчание Лжедмитрия на царство состоялось точно в день смерти Игнатия Лойолы! Что это? Случайное совпадение или соблюдение тщательно продуманного иезуитами ритуала?

На патриаршество самозванец велел избирать митрополита Рязанского и Муромского Игнатия, первым из архиереев поддержавшего его войска. «Иезуиты же, зная грека Игнатия, бывшего папежской ереси, а потом в Рязани архиепископом, которого, хотя прочие все архиереи не хотели, однако ж, опасаясь из того большей беды, по повелению его поставили на патриаршество».[64] Современные исследования Н. Селищева позволяют утверждать, что лжепатриарх Игнатий получил схоластическое образование у римских иезуитов, после чего был внедрен в качестве агента влияния через греческий Афон на Русь.[65]

Правление нового царя началось с милостей: всем боярским родам, подвергнутым опале при Годунове, были возвращены прежние звания и имущество. Романовы, Шереметевы, Голицыны, Долгорукие, Куракины и другие вернулись из ссылки. Филарет получил сан митрополита Ростовского. Сняли опалу и с родственников Годуновых – некоторые из них были назначены воеводами в Сибири и других отдаленных местах России. Лжедмитрий не только погасил долги московского правительства, но и удвоил жалованье сановникам и войску, а также отменил часть торговых пошлин. Эти мероприятия были рассчитаны на повышение популярности самозванца в глазах общества.

Однако некоторые его действия, вроде бы призванные показать доверие к подданным, вызывают недоумение. Вступив на престол, он поставил во главе московского войска бояр, которые изменили прежнему государю, и отпустил значительное число иноземных драбантов,[66] наградив их за верную службу. И это притом, что еще 16 июня, будучи в Коломне, он сказал немецкой депутации, что верит им больше, чем «своим русским». Принятые им решения имели негативные последствия. Во-первых, охрана была ослаблена. Во-вторых, отпущенные домой не выехали из Москвы, а потребовали повысить им вознаграждение. Не удивительно, что группы вооруженных иноземцев, преимущественно поляков, постепенно начали вызывать глухое неудовольствие у жителей столицы.

Тем временем русские вельможи уже строили заговоры против человека, в преданности которому клялись при крестном целовании несколько дней назад. Первым начал плести интригу Василий Шуйский, изменивший до этого Годуновым и призывавший москвичей признать «истинного царевича». Будучи Рюриковичем, Шуйский сам претендовал на московский трон, потому-то практически сразу и начал компанию по дискредитации Лжедмитрия.

Характер боярина прекрасно описал С. Ф. Платонов:

«Этот человек не стеснялся менять свои показания в деле Дмитрия: в 1591 г. он установил факт самоубийства Дмитрия и невиновность Бориса; после смерти Годунова перед народом обвинял его в убийстве, признал самозванца подлинным Дмитрием и этим вызвал свержение Годуновых. Но едва Лжедмитрий был признан Москвой, как Шуйский начал против него интригу, объявляя его самозванцем».[67]

На Шуйского донесли, он был арестован и вместе с братьями Дмитрием и Иваном предстал перед Земским собором. Собор приговорил боярина к смерти, но Лжедмитрий милостиво сохранил ему жизнь, что было еще одной стратегической ошибкой самозванца. Но еще большей ошибкой стало возвращение прощенного Шуйского в конце 1605 г. в Москву.

Едва Шуйский появился, в боярской среде возник новый заговор. Возглавили его Шуйские и Голицыны. К польскому королю Сигизмунду III было направлено тайное посольство во главе с И. Р. Безобразовым, который вел переговоры о браке Лжедмитрия I с Мариной Мнишек, но главное – от имени бояр предложил московский престол сыну Сигизмунда Владиславу.[68]