Спиною к будущему

Глава 18. "Бубуятина"

Юрой. Я всё же стала звать его Юрой. Хотя, конечно, чего кривить душой, нет-нет да оговаривалась, окликая его то Вовой, то Клёминым.

Шевелёв. Юрий Владимирович.

(теперь уже) Подполковник Шевелёв (за особые заслуги).

Надо же… как судьба вывернула.

И как не беги от полиции — она всё равно тебя настигнет. Смешно… до боли.

Особенно, учитывая еще одни перемены в моей жизни.

Из больницы я уволилась почти сразу (отец, конечно, этому не радовался, но не перечил). И…

… выбрала стезю медика-криминалиста, поближе к своему бесшабашному, как выяснилось, (совсем не берегущего и не жалеющего себя) полицейскому.

Правда, естественно, пришлось еще немного подучиться.

И, кстати, осталась, как и прежде, Ангелиной… Николаевной Сотниковой, хотя, в моменты крайней эмоциональности или трепетной близости… нет-нет, да называет своей Викой, Викторией.

Поселились в его квартире — сам настоял,

(съехала от родителей; мою же — как и прежде, сдавали в аренду).

Не знаю, почему не почувствовала, как это он сделал со мной. Вот… коз**на.

Доброе, нежное утро… Игриво пробиваются сквозь окно солнечные лучи, птицы щебечут, прячась где-то там, среди буйной зеленой листвы, на ветках. И я, довольно потягиваюсь в кровати, наслаждаясь беспечностью общего выходного дня… и вдруг ощущаю, что что-то странное произошло с моей рукой. Резко распахнула веки и тут же перевернулась набок. Взгляд на запястье.

— Юра! — визжу. — Скотина! Ты что удумал?! — нервно дергаю рукой, звеня наручниками. — Гадина! Я же тебя достану! Быстро иди сюда! Я же слышу, что ты там, на кухне… посудой гремишь! Шевелёв! Я тебе все зубы пересчитаю, если сейчас же не откроешь их!

Наконец-то звук приближающихся шагов. Еще миг — и предстал передо мной с подносом и двумя креманками мороженного, да чайными ложками торчащими в них.

Улыбается во весь рот, говнюк.

— Ну, и что это за бубуятина? — тычу в его сторону прикованной рукой.

Молчит.

Шаг ближе — и мостится рядом на своей половине кровати.

— Ты — бесстрашный, что ли? Или бессмертный?

Еще миг — и подвигает ко мне поднос.

— Выбирай.

— Издеваешься? — рычу (вот-вот моя злость уже станет реальной, серьезной).

Качает головой. Усмехается.

— Выбирай, в одном из них — ключ.

— Не смешно, — обижено дуюсь.

Вмиг являет свою ехидную ухмылку, отчего мое сердце тут же начинает безвольно таять…

Тяжелый (мой) вздох.

А тот — выжидает.

… поддаюсь.

Левый-правый. Левый-правый. А, черт с ним!

Идиот.

Тот, что ближе. Хватаю ложку и начинаю есть.

Сидит, смотрит, пристально следит. Но, почему-то, подозрительно серьезный…

— А ты не будешь? — киваю в сторону второго.

Коротко улыбнулся, но затем вновь стал, как и прежде, словно каменная глыба.

Невольно вздернула бровями от удивления, но смолчала…

Долгие, странные минуты напряженного поедания десерта — и наконец-то в какой-то твердый предмет уткнулась ложка. Живо подкопнуть и поднять оного вверх. Из-за слоев мороженного, не особо понятно, что там.

— Поможешь? — тыкаю в его сторону. Но не реагирует. Казалось бы, даже перестал дышать.

Скривилась от негодования.

Засунуть сладость в рот — и обсосать ключ.

Честно, ничего не понимаю, что за странное, просто, безумно странное поведение?

Но еще мгновение — и обмерла от осознания того, что почувствовала.

Нечто… тонкое и круглое.

Торопливо выплевываю на ладонь.

Кольцо.

Обмерла, пришпиленная прозрением. Немного проморгать, и перевести ошарашенный взгляд на Шевелёва.

— Это еще что?

Ухмыльнулся внезапно (коротко, неуверенно, нервически).

— Ну, я же… обещал, что мы исправим мое положение. Так что… если ты не против, и хочешь этого…

— Ты серьезно? — поражаюсь (не могу поверить своим ушам и глазам).

Дернулся неожиданно, нагло, невежественно забрался во второй стакан с мороженным своими пальцами и выковырял, достал оттуда ключ.

Нагнулся ко мне, ухватив за руку, потянул на себя — невольно поддаюсь.

Живо открывает наручник и бросает долой (стукнулся, зазвенел тот на спинке кровати).

Тяжело сглотнул слюну мой Юра.

Глаза в глаза.

— Это — добровольно. Но… я был бы безумно рад этому.

Тягучие мои… издевательские минуты хмурого лица, бесящей интриги — и, наконец-то, не выдержав, рассмеялась.

Закусила губу.

Улыбнулся в ответ (но как-то робко, сконфужено; казалось, даже щеки запылали от волнения и смущения). Живо отодвигаю на самый край кровати поднос и кидаюсь на своего истязателя, забираясь ему на колени. Поддался, обхватил, обнял за попу.

Глаза в глаза, на расстоянии взгляда.

Сама уже рдею от волнения.

— Шевелёв, ты — придурок, и, если бы я не была идиоткой, никогда бы не связалась с тобой. Грубиян и невежа… Но я тебя слишком люблю. И не будь я Викой, твоей Викой, если не соглашусь. Быть твоей любовницей, женой, матерью твоих детей… — для меня это не только честь, но и безумное счастье.

Жаркий, повелительный поцелуй мой, впиваясь ему в губы — поддался, ответил — голодно, нахально, сумасбродно. Но еще мгновение — и резко отстранился. Взгляд куда-то вбок, на руки. Пальцами живо забрался в мою ладонь и выковырял, отобрал золотой трофей.

Улыбаюсь. Подняла руку вверх и вытянула, расправила кисть.

Робко, нервно сглатывая слюну, дрожа, надел мне на палец кольцо.

Вдруг смеется.

— Я, конечно, не знаю, куда такое одевают. Туда, куда и обручальное? — виноватый, взволнованный взгляд мне в глаза.

Не сдержалась я — и рассмеялась.

— Юра, Юра, ты как всегда… Хотя, — еще сильнее хохочу, — если честно, то и я… как-то этим вопросом не задавалась. Но не важно же, да? — ухмыляюсь.

Улыбнулся в ответ. Смолчал.

Взгляд скатился к губам. Миг — и живо срослись, с обоюдным напором, в страстном поцелуе. А после, вовсе, мгновение, движение рук, тела — и повалил меня на спину, тотчас пробираясь к трепетным местам, лишая одежды…