Споткнуться, упасть, подняться

1 /

Буря началась внезапно, и Томас Майерс упал на колени.

Даль потемнела. Ветер ревел, пространство вокруг побелело и ополчилось на него. К такому неистовству Томас был не готов. Он обхватил голову руками и лег ничком на лед, чтобы его не снесло.

Рука машинально дернулась к мобильнику, хотя он и знал, что здесь нет приема, да и телефон с собой не носил.

Ветер стремился сорвать с него одежду, из легких, казалось, выкачали весь воздух.

Ему приходилось слышать, как другие описывали такое состояние, — будто находишься внутри реактивного двигателя. Можно подумать, там хоть кто-то побывал. Люди много что говорят, но слова не всегда соответствуют действительности.

Рев был всепоглощающим. Томас различал, где верх, где низ, только потому, что лежал ничком, прижавшись ко льду. Остальных он не видел. Он не видел вообще ничего.

Важно было сохранять спокойствие и оценить положение. Вспомнить инструкции: найти или соорудить укрытие, оставаться на месте, установить связь с другими членами экспедиции, двигаться, не предаваться отчаянию.

Инструкции грешили противоречиями.

Трудно думать, когда вокруг тебя беснуется вьюга.

Он не знал, где рация. Он не видел товарищей. Ему нужно было найти фотоаппарат.

Перед самой бурей Томас установил штатив на краю льдины, пытаясь сделать снимок спокойных вод на первом плане Бухты и скал Пристли-Хед чуть в отдалении. Люк остался у снегохода с остальным снаряжением. В десяти, от силы пятнадцати метрах слева от него. Может, чуть больше. Док уехал на другом снегоходе и вскарабкался на Пристли-Хед, чтобы встать в кадр. Когда на фотографии нет человека, невозможно передать необъятность этого пейзажа. Со времени их прибытия Томас старался и так и эдак, но пока никак не удавалось отобразить безбрежный простор. Горы вдали. Хребты с обеих сторон долины. Ледник. Айсберги с треском трутся друг о друга, и свет, проходя через них, становится голубым. Трудно было вместить все это в один снимок.

Он навел аппарат на Дока, который глядел со скал Пристли-Хед, осматривая воду. По рации сказал Доку, где встать, и после этого, видимо, положил ее на лед. Получалась отличная фотография полярного исследователя. Солидного, с бородой. Серая вода мерцала, Док выделялся на фоне белоснежных гор. Автоэкспозиция все время скакала. Вдруг температура резко изменилась. За спиной у Дока он увидел тучи, наваливающиеся на вершину ледника Эверарда. Томас как раз снимал камеру со штатива, когда внезапно налетел ветер и он упал на колени.

Вероятно, он отложил рацию, когда настраивал штатив. После того как поговорил с Доком. Она должна быть где-то рядом. Около ног.

Из-за крепкого ветра встать было невозможно, поэтому Томас пополз на локтях и коленях. Вперед и влево. Окликнул Люка и не услышал ничего. Пошарил вокруг в поисках рации. Прополз еще немного и остановился. Камера тоже должна быть где-то здесь. Он снова позвал Люка.

Однако же он не испугался. Люк тут недалеко. Томас сохранял спокойствие. Не терял ориентацию в пространстве.

Они спустились к берегу на снегоходах от своей расположенной на плато хижины и пересекли посадочную лыжню для самолетов. Снегоходы поставили на безопасном расстоянии от воды. Док подъехал в одном из них к подножию Пристли-Хед и стал забираться на скалы. Это не больше чем в десяти минутах ходьбы. Когда буря уляжется, они снова сойдутся вместе.

Оставив у Люка чехлы для фотоаппарата и штатива, Томас направился к воде и вышел на лед. Десять метров. Двадцать. Не больше. Лед был чистым, безопасным. Буря внезапно спустилась с вершины ледника Эверарда, расположенного позади них, к юго-востоку. Он полз на карачках спиной к ветру. Люк должен быть со снегоходом и сумками чуть левее. Чуть левее и немного впереди. Томас пробирался в ту сторону, пряча лицо от порывов ветра.

Сохранять спокойствие. Оставаться на месте. Установить связь.

Не надо было откладывать рацию. Не надо было уходить далеко от Люка. Не надо было соглашаться на предложение Дока забраться на Пристли-Хед исключительно ради фотографии. Он позволил себе увлечься пейзажем. Док все время притворялся, будто его ничем тут не удивишь, но таким ландшафтом трудно не залюбоваться. Всеми этими льдами, снегом, морем, небом. Ледниками, горными хребтами, айсбергами, осыпными склонами. Сформированными ветрами, побитыми непогодой, давшими трещины. Воздух так чист, что расстояние сжимается и все цвета сияют.

Ветер хлестал его. Холод стал пробираться под одежду.

Ему показалось, всего лишь показалось, что он слышит треск рации. Жестокий ветер ревел в ушах. Томас встал на колени и протянул руку в снежный вихрь.

— Прием… Станция К… Станция К…

— Томас, ты… прием.

Голос Люка, едва различимый. Странно, что тот обращается к нему по рации, когда находится так близко.

Он прислушался и снова уловил голос Люка. Слов было не разобрать, но он узнал интонацию. Он обернулся на звук. Ветер теперь лупил слева. Томас замер и опять насторожился, но услышал только вой ветра. Спускаться на лед было ошибкой. Старайся не промокнуть. Сохраняй спокойствие, оставайся на месте, старайся не промокнуть.

Он осторожно встал, сильно наклоняясь. Порывы ветра крепчали и ослабевали, трепали его со всех сторон. Колотили. Вытянув вперед руки, Томас сделал два шага. Снег бичевал спину. Он снова услышал голос Люка. Теперь позади. Звук как-то изменился, и у ног он увидел открытую воду. Мутную серость, лижущую белизну. Что-то не так. Вода должна быть у него за спиной. Томас отпрянул. Он определенно начал замерзать.

Глядя на серую воду, он сосредоточился. Ветер слегка утих, но все еще хлестал его по левой щеке. Видимо, изменил направление. Томас медленно развернулся на сто восемьдесят градусов.

И с вытянутыми руками стал пробираться дальше.

Опять послышался треск рации. Где-то впереди. Люк пытался связаться с Доком Райтом: «Прием, прием». На полусогнутых он двинулся в ту сторону, откуда исходил звук. Интересно, почему Док не отвечает. Ступал Томас медленно и равномерно, но сердце выпрыгивало из груди. И снова прозвучал голос Люка, теперь слабее. В ушах зазвенело, зашумело, и он уже не был уверен, что вообще слышит рацию. Ветер обжигал правую щеку, и больно было открыть глаза. Сделав еще три шага, он снова оказался у воды, плещущейся о края льдины. Рация совсем смолкла.

Он сам виноват. Когда началась буря, надо было оставаться на месте. Нельзя было уходить. Теперь неясно, где он — рядом с Люком и снегоходом или совсем потерял их. Пытаясь найти товарища, Люк мог двинуться в неверном направлении. Когда поднялась вьюга, нужно было оставаться там, где Люк видел его, где его могли найти. Томас снова выкрикнул имя Люка. Но разве перекричишь вой ветра.

Он продолжал двигаться, чтобы не замерзнуть. Визг вихря мешал думать ясно. Рация теперь трещала откуда-то из-за спины. Мороз начал кусаться. Воздух грубо и безжалостно царапал щеки.

Здесь, на полюсе, требовалось большое количество калорий. Даже есть в достаточных количествах было тяжелой работой.

Томас снова услышал рацию, присел и стал ощупывать лед вокруг. Голос Люка был пронзительным, но далеким. Связь прерывалась. «Док, Томас, прием. Прием, Док! […] кто-нибудь? […]».

Когда он найдет Люка, то сможет подкрепиться — на снегоходе есть пища. Темно-серая вода плескалась о край льдины. Не видно было ни зги, и он едва мог выпрямиться. Голова кружилась. Его шатало. И почти тошнило.

Он попал в беду.

2 /

— Док, Томас, прием. Прием, Док! Слышит меня кто-нибудь? Прием!

Из-за низкого укрытия позади снегохода Люк Адебайо снова слушал рацию в ожидании ответа. Волноваться пока было рано, но к этому времени кто-то из двоих уже должен был выйти на связь. Люк начал замерзать. Проверив уровень заряда аккумулятора и интенсивность звука, он снова сунул рацию под куртку и стал перебирать варианты.

Он мог остаться на месте. Инструкции на этот счет были нечеткими. В плохую погоду рекомендовалось никуда не двигаться, чтобы не потеряться. Но также говорилось, что следует найти укрытие и выйти на связь. Если же ты не можешь выйти на связь и найти укрытие, перспектива остаться на месте не радует.

Люк крикнул в ветер и ответа не услышал.

Жесть. Он мог попытаться найти Томаса, и тогда они вместе отправились бы на поиски Дока. Когда началась буря, Томас находился недалеко от воды, и если он подойдет ближе, то ему угрожает опасность. В первую очередь нужно спасать Томаса. У Дока большой опыт, и он знает, что делать. Но ни тот ни другой не отвечали. Сквозь пургу Люк едва мог различить вытянутую перед лицом руку. Двигаться слишком рискованно. Ходить кругами не хотелось.

Если оба товарища пропадут, ему понадобится помощь извне, а значит, вероятно, придется возвращаться на станцию и радировать оттуда. Сюда они добрались на снегоходах меньше чем за двадцать минут, и обратный путь не должен занять больше времени. Если, конечно, удастся в таком буране выбрать верное направление. Полярная станция, хижина ярко-красного цвета, находилась точно в середине плато под хребтом Гэррида. Не заметить ее было трудно. Однако в метель легко потерять из виду что угодно.

Коллеги не заблудились. Не могли заблудиться. Просто пока с ними нет связи. Лучше всего — оставаться на месте и дожидаться от них известий.

В любом случае, им не следовало разделяться. Док всегда хвастался, что знает здешние края как свои пять пальцев, но ведь они в буквальном смысле находились у черта на рогах. Неразумно было уходить так далеко, чтобы сделать фотографию. Люк тогда сразу подумал, что это рискованная затея. Томас же просто скорчил гримасу, означавшую: нет смысла спорить с этим человеком, легче сделать, как он говорит, да и в сторону. Потом вернуться на станцию и провести приятный вечер, потягивая горячий шоколад, играя в шарады и слушая рассказы Дока.

Когда Люк вернется домой, люди будут задавать ему множество вопросов об Антарктиде, и он не сможет признаться, что большую часть времени здесь ужасно скучно. Красиво — да. Созерцание величавой природы повергает в священный трепет, и дух захватывает, когда понимаешь, как ты мал, — опиши эти впечатления как угодно, но после того как вдоволь налюбуешься, то день за днем уже думаешь только о том, как долго тянется время.

Люк высунулся из-за снегохода, снова позвал Томаса и едва расслышал самого себя, не то что возможный ответ. Он снова нырнул за машину и задумался, не пора ли приложиться к неприкосновенному запасу. Стерев снег с очков, снова взялся за рацию. В голову пришло: может, коллеги просто не слышат его вызова из-за воя бури.

Вечером, несомненно, состоится разбор полетов. Люк подозревал, что на главную базу доложат не обо всем. Док неоднократно упоминал, что не привык следовать каждой букве рекомендаций. У Люка пока не сложилось определенного мнения об этом человеке. Они находились на станции К три недели, а Люк все еще не раскусил старшего товарища. Во время инструктажа никто особенно не принимал того всерьез. Наоборот, за спиной у него посмеивались. Завести Дока было нетрудно, и он не всегда замечал злой умысел. Он неукоснительно вел рабочий журнал, строго соблюдал расписание сеансов радиосвязи и считал необходимым поддерживать, как он это называл, «порядок в танковых войсках», но всему остальному придавал мало значения. Например, количеству выпитого. Пить он начинал с самого утра. Однако Док работал здесь техническим помощником тридцать лет с хвостиком и, безусловно, дело свое знал вдоль и поперек. Уж он-то найдет способ выпутаться из затруднительного положения.

Ветер стихать не собирался. Он дул сплошной стеной и ревел как зверь. Люк снова попытался связаться с коллегами.

— Томас, Томас, прием! Док, прием!

Он подождал, прижав рацию к уху. Но оттуда раздавалось только шипение белого шума. Люк старался не думать о том, как далеко они находились от главной базы или, если уж на то пошло, от любого человеческого пристанища. Ближе всего, вероятно, располагалась русская база — да и та примерно в сутках езды на снегоходе.

— Томас, Томас, прием! Док, прием!

Снова послышалось шипение и слабый треск. Потом ничего.

— Томас, Томас, прием! Док, прием! Я Люк, я Люк. Прием.

— …Томас, я Томас. Прием.

— Супер, Томас, слава яйцам. Я уже начал волноваться за тебя, где ты, чтоб твою так? Я тебя не вижу. Я ничего не вижу.

— Да, Люк… проблемы… Прием.

— Не расслышал, какие проблемы. Можешь повторить? Прием.

— …найти рацию. Эта проблема решена. Прием.

— Да, ладно, ладно. От Дока что-нибудь слышно? Прием.

— Никак нет. Прием.

— Может, мы должны подняться на скалу и найти его, как думаешь? Прием.

— …прерывается. Можешь повторить? Прием.

— Сейчас слышишь меня? Не должны ли мы пойти за Доком? Где ты?

— …сказал… снова… связи.

Ветер на мгновение ослаб и потом снова обрушился на него. Видимость по-прежнему была близка к нулю. Томас должен быть где-то поблизости. Когда разразилась буря, он был совсем рядом. В двух шагах. Нужно восстановить связь. Подождать, пока утихнет вьюга. Интересно, что стряслось с рацией Дока. Или с самим Доком. Томас явно думает о том же самом.

— Док, Док… Прием… Док! Прием.

Вероятно, это просто технические неполадки, которые скоро будут устранены. Зная Дока, можно предположить, что он устроил для новичков нечто вроде испытания или просто жестоко пошутил над ними. Наверняка он слушает сейчас их обоих.

— Док, Док… Прием… Док! Прием.

3 /

Роберт Райт по прозвищу Док видел, что приближается буря, но не успел предупредить остальных.

Команда закончила сбор геоданных при помощи джи-пи-эс, и остаток дня был отведен на отдых. Они выдвинулись со станции К в 13:00 и спустились на снегоходах к береговой линии, в основном чтобы потрафить увлечению Томаса фотографией. Роберт предложил забраться на расположенную неподалеку гору Пристли-Хед, чтобы человеческая фигура на снимке давала представление о масштабе. Это выходило за рамки регламента, но не казалось проявлением неблагоразумия. Погода стояла великолепная, а ехать было недалеко. Док не собирался пропадать из виду и намеревался поддерживать постоянную радиосвязь с коллегами. Встав на вершине ледника, он придал бы фотографиям Томаса перспективу.

Собственно, гора Пристли-Хед была всего лишь незначительной выпуклостью на рельефе. Подъем от того места, где Док оставил снегоход, занял пять минут; обращенные к Бухте скалы возвышались над водой не больше чем на тридцать метров. Достаточно, чтобы немного оживить снимки Томаса. Отсюда открывался превосходный вид на всю долину. Неподалеку виднелась красная хижина полярной станции К, защищенная от ветра хребтом Гэррида и находящимися за ним вершинами К-7 и К-8. Ниже по склону тянулась посадочная полоса, отмеченная оранжевыми бочками из-под топлива и черными флажками, а еще дальше плескались темно-серые воды бухты Лопеса, окаймленной ледяным припаем. В Бухте сталкивались айсберги, неожиданно погружаясь в воду и раскачиваясь. Док посмотрел в сторону ледника Эверарда и увидел наползающие густые тучи, в которых сквозил слабый оранжевый отсвет, — надвигалась буря. Она появилась словно бы из ниоткуда и приближалась стремительно. Температура стала резко падать. Док увидел, как Томас глянул через плечо и попытался сложить штатив от фотоаппарата, а когда Док попробовал связаться с кем-нибудь по рации, ответа не было. Он увидел, как стоящий около снегохода Люк повернулся, чтобы посмотреть на него. Не успел Док сделать и двух шагов к спасительному склону, как вихрь налетел на него и толкнул обратно к краю скалы.

Док лег на живот и быстро заскользил по осыпающемуся щебню, пытаясь нащупать ногой упор и находя позади только пустой воздух. Он вытянул руки и постарался подтянуться. Закрыл глаза и сосредоточился. Согнул одну ногу, отвел влево и подтянул колено к груди. Ветер выл так отчаянно, что трудно было думать. Ботинок наконец коснулся выступа на скале, но, когда Док уперся в него, камень зашатался и упал с отвесного обрыва. В течение затянувшегося головокружительного мгновения его ноги болтались над бездной.

Док замедлил дыхание. Сосредоточился. И снова чуть продвинулся вперед. Скала была невысокой, но падения он бы не пережил.

В перчатках образовалось много свободного места. Щебень под ним казался скользким. Под животом он ощущал гребень хребта, ноги висели в воздухе. Он плотнее прижался к скале, толкая тело вперед. Рация лежала во внутреннем кармане куртки и больно упиралась в ребра. Док чувствовал, как она вибрирует. Двое других определенно пытались связаться с ним. Он никак не мог ответить. Оставалось надеяться, что парни не предадутся панике, а в соответствии с инструкцией найдут укрытие поблизости.

Подобное с ним уже случалось. Ничего необычного. Еще бы. Нельзя провести больше тридцати сезонов в этом ледяном мире без всяких инцидентов. Суть в том, чтобы успокоиться и начать думать. Всегда держать в голове следующий шаг. Сейчас следующий шаг очевиден: переместить тело дальше и просто скатиться со склона, затем спуститься в укрытие и связаться с коллегами. Сделав несколько медленных вдохов и выдохов, он приложил усилие, чтобы начать мыслить рационально. Стал сжимать и разжимать пальцы, стараясь восстановить циркуляцию крови в кистях рук. Ты не упадешь, пока не отпустишь руки, сказал ему однажды инструктор во время тренировки на расщелине. Логика не безупречная, зато придает храбрости. Не смотри вниз; не разжимай рук. Держись. Суть всегда только в одном: держаться.

4 /

Томас наткнулся на штатив и упал на колени. Камера была еще на месте. Он услышал треск рации и нашел ее лежащей в снегу.

— Прием, прием, я Томас, я Томас. Прием.

Последовало долгое молчание. Он приложил рацию к уху и послушал пробивающееся сквозь завывание ветра шипение.

— Супер, Томас, слава яйцам. Я уже начал волноваться за тебя, где ты, чтоб твою так? Я тебя не вижу. Я ничего не вижу.

— Да, Люк. Временные проблемы с навигацией. Прием.

— …проблемы. Можешь повторить? Прием.

— Не мог найти рацию. Эта проблема решена. Прием.

— Да, ладно, ладно. От Дока что-нибудь слышно? Прием.

— Никак нет. Прием.

— Может… должны… скалу…

— Связь прерывается. Можешь повторить? Прием.

— …слышишь меня?…пойти за Доком…

— Люк, не слышу, что ты сказал. Попробую снова связаться чуть позже. Конец связи.

Томас почувствовал, что в крови упал уровень сахара. Тело от этого размякло и ослабело. Он смахнул снег с фотоаппарата и попробовал включить его, но ничего не вышло. Это был подарок от его девушки. Он знал, что очень дорогой. В кармане Томас нашел питательный батончик и попытался съесть его не торопясь, чтобы желудок не свело спазмом. Он подумал о термосе с кофе, стоящем в сумке, которую Люк прикрепил к задней части снегохода. Они здесь варили кофе с большим количеством сахара и добавляли в него горячий шоколад. Ветер на мгновение ослаб и снова задул в полную силу. Очевидно, что довольно скоро погода прояснится. Он почувствовал, как спадает волна возбуждения. Эти маленькие драмы всегда длились недолго. Не то что раньше, не уставал повторять Док, и Томас был этому рад.

Когда он говорил знакомым, что собирается в Антарктиду, это звучало впечатляюще, но для него не имело такого уж большого значения. Томас взбирался на вершины Альп и Пиренеев с гораздо более скромной технической поддержкой, чем у них здесь. Они регулярно выходили на связь с главной базой в Блафф-Пойнт, а наличие посадочной полосы означало, что помощь может прийти от силы через несколько часов. Док то и дело говорил, что они здесь должны быть полностью самостоятельными, но Томас никогда не принимал эти увещевания за чистую монету.

Мороз вгрызся в него. Руки и ноги начали неметь. Он запрыгал на месте, чтобы в теле не застаивалась кровь. Фотоаппарат Томас сунул под куртку, стараясь согреть его. Софи была так довольна собой, когда дарила его. Все время переспрашивала, правильную ли выбрала модель. Окоченевшие конечности не слушались. Рация снова затрещала, и он услышал, что Люк не оставляет попыток связаться с Доком.

Он поинтересовался местонахождением Люка, и тот ответил: да все так же около снегохода, никуда не уходил, а где, однако, сам Томас? Сигнал на короткое время прояснился. Он спросил Люка, что, по его мнению, им делать.

Он перестал полагаться на свое умение ориентироваться. В куртке у него лежал карманный джи-пи-эс-навигатор, и Томас включил прибор, не очень понимая, чем он может помочь. Для начала надо было уйти со льда и подняться по берегу. Буря скоро стихнет. А может, и нет. Такая метель порой длится часами. Навигатор никак не настраивался. Мысли путались. Он начал радировать Люку свои приблизительные координаты, но показания широты и долготы продолжали меняться. Он попробовал перезагрузить прибор и снова почувствовал тошноту.

От Дока так и не было ни слова. Забавно, если у его рации сели батарейки. Он всегда твердил о том, как важно тщательно ухаживать за рацией: беречь ее, использовать по минимуму, проверять заряд. Был у него такой пунктик. Собственно, он так и говорил. Боюсь, ребята, у меня такой пунктик. Вообще, у Дока были пунктики по поводу всего чего угодно. Он придавал огромное значение распорядку дня, приборке в хижине, ревизии запасов. Видимо, только спутниковые телефоны не были предметом его щепетильности, поскольку к утру у них всегда садились аккумуляторы. Коллеги не в первый раз оставляли их на станции. Все равно Док настаивал, что они менее надежны, чем рация.

Цифры на джи-пи-эс-навигаторе продолжали прыгать. Ерунда какая-то. Люк вернулся в эфир с предложением: определить направление и двинуться навстречу друг другу. Томас выругался и велел ему оставаться около снегохода.

Он дожевал последний кусочек питательного батончика и снова попытался связаться с Доком.

— Док, Док, прием! Я Томас, я Томас, прием! Подтверди план действий, подтверди план действий. Прием.

В динамике раздался взрыв белого шума, и воцарилась тишина. Это потому, что ветер внезапно стих. Однако его отголоски все еще ревели в ушах. Когда буря улеглась, видимость начала проясняться. Солнечный свет резко упал на воду и озарил окрестности. В отдалении Томас увидел Люка. Проблема мгновенно решилась. Снова поднялся ветер, и все померкло.

5 /

— Док, Док, прием! Я… я Томас, прием! Подтверди… действий. Прием.

Люк слушал голос Томаса. Ответа от Дока так и не было. Если это розыгрыш, то вовсе не веселый. Скорее у него вышла из строя рация. Он, вероятно, ждет, пока погода прояснится, и предполагает, что после этого каждый сам вернется на станцию. Люк представлял, как он стоит у входа в тамбур и дожидается их, скорчив красноречивую мину: «Вы вообще в курсе, который час, парни?»

С таким выражением лица он встретил их в самый первый раз. Они познакомились во время инструктажа. Вечером Люк и Томас отправились пропустить по стаканчику в ближайшей деревушке, расположенной в паре километров от тренировочной базы. Возвращались они в темноте и слегка заплутали. На базе главная дверь оказалась уже заперта, и пока приятели раздумывали, что делать, Док Райт спустился и открыл им. Они представились и объяснили, что свернули не на ту дорогу. Роберт спросил, из какой они секции, а узнав, что из Геоинформационной службы, кивнул: «Отличное начало, ребята».

Инструктаж проводился на лыжной базе в Шотландии к северу от Авимора. Набилось туда почти сто человек. По утрам высиживали в столовой долгие лекции и презентации через «ПауэрПойнт», а днем учились тянуть сани, проверять снаряжение и оказывать первую помощь. Люк, когда приехал, не знал никого. Прямо как в первый день в университете. Участники спрашивали друг у друга, чем они занимаются, и откуда они, и бывали ли уже в Антарктиде. Вскоре слушатели разделились на две группы. Опытные полярники вворачивали в разговор аббревиатуры, разыгрывали представления, изображая скуку на занятиях, и отпускали фразочки типа «беспокоиться нужно, если ты не чувствуешь холода». Новички же держались вместе и притворялись, будто и так уже все знают. С Томасом Люк познакомился на второй день, когда их разбили по парам, чтобы тренироваться накладывать шины и гипсовые повязки. Люк никогда не думал, что наложение гипса относится к первой медицинской помощи, но инструктор напомнил ему, что в полевых условиях им никто не сможет предоставить профессионального медика. Возможно, вам даже доведется провести операцию по удалению аппендицита, выполняя указания хирурга, передающиеся по рации, добавил он. Люк бросил на Томаса выразительный взгляд, как бы говоря: «Чувак, даже не думай касаться моего гребаного аппендикса», — и до конца занятия они никак не могли унять смех.

После инструктажа по оказанию первой помощи им показали статистику смертей. Много слайдов. Длинный список причин. Ошибки с ориентацией в пространстве, гипотермия, срыв со скал, падение в расщелины, утопления, несчастные случаи вследствие опьянения, отравление угарным газом, нападения тюленей, сердечные приступы, пожары. Родителям Люк обо всем этом даже не заикнулся. Томаса больше всего встревожила формулировка «Пропал без вести (предположительно погиб)». Его очень интересовало, кто выдвигал подобное предположение и когда оно становилось официальным положением.

Люка этот перечень навел на мысль о Хитром койоте — незадачливом персонаже мультфильмов, который, преследуя своего врага Дорожного бегуна, постоянно во что-то врезается, разбивается в лепешку, подрывается на динамите… Однако ему всё мало, и он каждый раз ищет на свою задницу новых приключений. Больше всего Люка рассмешила причина «нападение тюленя». Ну правда, как можно допустить, чтобы тебя догнал ластоногий?

В следующий раз он увидел Томаса уже в аэропорту, откуда они отбывали в Антарктиду. Всем сотрудникам Института зарезервировали места в одном самолете, и зал отправления пестрел их ярко-желтыми вещмешками и фуфайками бордового цвета с логотипом. Многие со времен Авимора отрастили бороды, и все громко и возбужденно разговаривали. Когда Томас подошел поздороваться, Люк удивился, как, черт возьми, он разглядел его в такой толпе. «Видимо, благодаря очкам», — невозмутимо ответил Томас.

До главной базы добирались примерно неделю, по большей части на корабле, который усиленно пробивался через толстый лед, тогда как пассажиры делали вид, будто ничего особенного не происходит. По прибытии сразу отправились на очередной двухдневный инструктаж и на этот раз ловили каждое слово. Их спускали в расщелину и показывали, как из нее выбраться; заставляли спускать на носилках человека по обрыву; бросали в воду и вытаскивали оттуда. Им растолковали, как важно уделять пристальное внимание прогнозу погоды и соблюдать расписание сеансов радиосвязи, и те, кто уже бывал в Антарктиде прежде, говорили страшные вещи вроде «если палец на ноге почернел, лучше ампутировать его, пока гангрена не распространилась». Еще неделя ушла на тренировки в полевых условиях и на подготовку экипировки перед отправкой на станцию К. Потом они улетели.

Невозможно было предсказать, сколько еще продлится буря. Нужно было что-то делать. Томас должен вернуться сюда со льдины. Тогда они вдвоем найдут Дока или пойдут обратно на станцию и с помощью коротковолнового радио запросят помощь на главной базе.

В ушах странно звенело, и он не сразу понял, что ветер стих. Через летящий снег внезапно прорвалось солнце, и Люк вышел из-за снегохода.

Томас находился в пятидесяти — шестидесяти метрах от него. Точнее трудно было сказать. Он стоял на льду, глядя на Люка. Между ними лежала прозрачная серая вода. Что это значит? Здесь что-то изменилось. Что-то произошло. Буря, видимо, расколола лед. Плохо дело.

Они смотрели друг на друга. Ветер снова завыл, и Томас пропал из виду.

По рации послышался голос Томаса на фоне нового рева стихии.

— Люк, ты видел? Ты видел? Я уплываю. Я на отколовшейся льдине. Меня, на хер, сносит.

— Повтори. Сносит? Прием.

— Повторяю. Я на льдине, меня сносит в бухту Лопеса. Понял, блин? Прием.

— Томас, что? Что? Повтори. Тебя не может сносить. Это, наверно, приливная трещина. Обойди ее! То есть найди путь. Томас!

— Люк, я запустил джи-пи-эс-навигатор. Меня сносит. Взаправду.

Люк надел шлем и завел снегоход. Нужно вернуться на станцию и связаться с главной базой. Нужно найти Дока и убедиться, что он не пострадал. Нужно отыскать дорогу сквозь метель.

6 /

Док Райт постарался замедлить дыхание. Он сосредоточился на рывке вперед на руках. Он слышал слабое потрескивание рации и чувствовал грудной клеткой вибрацию. Раздался пронзительный шелест белого шума, похожий на всплеск аплодисментов, почти неразличимый из-за воя ветра.

— …бухта. Следую на северо-северо-восток; повторяю: следую на северо-северо-восток.

Даже в рискованных обстоятельствах Док был способен на ярость. Он недоумевал, какого рожна Томас вдруг решил двинуться на северо-северо-восток, прочь от своего прежнего местоположения. Парень вообще представляет, куда может попасть, если направится в ту сторону? Видимо, Томас надумал поменять позицию, чтобы восстановить связь с Люком. Ну и устроит он обоим молокососам разбор полетов, пусть только вернутся на станцию.

Док снова пошарил вокруг ногой и наконец нащупал вроде бы устойчивую опору. Осторожно упершись в выступ, он ползком сделал рывок вверх по осыпающемуся склону. В руках осталось очень мало силы. Оказавшись достаточно далеко от края, он перекатился на спину и достал рацию. Найти безопасное место. Установить связь.

— Томас! Люк! Прием! Я Док. Прием, прием. Томас! Люк! Прием! Прием!

Он подождал. Ничего, кроме белого шума. Ветер свирепствовал, и ничто не предвещало, что он скоро смилостивится. Док снова попытался связаться с коллегами. Упорство очень важно. Он ощутил, как дрожат руки и ноги и вибрирует в груди. Он был знаком с воздействием на организм адреналина. Дрожь была одним из признаков. Учащенный пульс. Затрудненное дыхание. Прилив адреналина сочетался с симптомами переохлаждения.

Он пополз дальше, плотно прижимаясь к щебню и льду, пока не приблизился к склону. Цеплялся за небольшие углубления в скале, подставив спину ветру. Шум рации слегка ослабел. Док подождал. Снова попробовал выйти на связь. Ему определенно нужно обдумать дальнейшие действия, еще бы. Он дрожал. Черт! Чуть не загнулся.

Падать было невысоко, но шансы выжить все равно представлялись ничтожными. Если бы не разбился, умер бы от шока при погружении в холодную воду. И даже не успел бы понять, что произошло.

Не нужно медлить. Важно сосредоточиться на имеющейся задаче. Док помассировал мышцы на обеих руках, стараясь восстановить чувствительность. В шее была особенная скованность. Он ощущал, что температура тела падает. В 15:00 рация в очередной раз ожила.

— Док, прием, прием! Запрашиваю помощь; повторяю: запрашиваю помощь. Срочную… Док… Прием.

Он попытался ответить, но не смог нажать кнопку передачи. Вот так; он бы назвал это обострением ситуации. Он принял решение добраться до снегохода и вернуться на базу. В данных обстоятельствах это был осознанный риск, но по опыту он знал, что осознанный риск — неотъемлемая часть работы в Антарктике. Хорошему технику полагается знать, когда идти на риск. Он встал, борясь с ветром, и приготовился к спуску. Рация снова затрещала. Послышались хрип белого шума и обрывки голоса Томаса.

— …местонахождение. Повторяю… визуальное подтвер…

— херов что… преры… прием.

— Повтори сообщение. Прием.

Док подождал, послушал — больше ничего не последовало. Он вырвался из-за образованного горой укрытия. Пристли-Хед была узкой скалой, и, чтобы добраться до саней, ему нужно было только отдаться на волю гравитации. О дисциплине в радиоэфире он с этими двумя потом поговорит.

Он переставлял ноги, пригибался к земле и ложился на ветер. Нащупывал путь вниз по склону, делая один осторожный шаг за другим. Теперь, когда он двигался, скованность стала проходить. Рев ветра уменьшался. Чувствительность возвращалась в онемевшие пальцы. Он снова попробовал воспользоваться рацией.

— Томас, Люк, прием! Это Док. Я возвращаюсь на базу, возвращаюсь на базу, прием.

Подождал, послушал — ничего.

Через несколько минут осторожного спуска он нашел дорогу к снегоходу. С наветренной стороны вырос сугроб, и Док схватил лопату, чтобы разгрести его.

Голос Томаса снова прорвался по рации. Парню надо бы поберечь аккумуляторы.

— Ладно, это Томас. Попытаюсь вернуться. Прием.

Док вышел на связь и стал просить Томаса подтвердить свое местоположение. Но тут что-то острое ударило его по затылку, и он повалился на снег.

7 /

— Оставайся на связи для получения новых координат. Прием.

Бухта в этом месте была шириной три километра, но за Пристли-Хед сужалась, изломанным проливом тянулась на восток и, снова расширяясь, открывалась в море. Если ветер продолжится, его может отнести к берегу за Пристли-Хед. Если льдина будет дрейфовать. Если не расколется. Томас вспомнил инструктаж. На ум пришло выражение «прыжки по льдинам». Если он найдет другую. Теперь он знал, что ветер дует с юга, с ледника, так что ему нужно продвигаться на запад, влево, к материку. Он тронулся с места, но почувствовал слабость в ногах, а потому опустился на колени и пополз в том направлении. Вода плескалась о льдину. От края отламывались куски. Томас отполз назад.

Люк вышел на связь и говорил что-то про Дока. Сигнал был слабым и постоянно прерывался.

— Люк, повтори! Мне нужна помощь, Люк!

— …Док. На Пристли-Хед. Сохраняй спокойствие, дружище. Оставайся, где…

— Люк! Док с тобой? Какой план?

— …в пути. Повторяю: помощь в пути. Держись. Конец связи.

Ветер безжалостно буйствовал, но плеск воды о растрескавшиеся края льдины внезапно стал очень громким. Томас вспомнил, как во время инструктажа им рассказывали что-то о поисках по квадратам. Двигаться по ветру, поперек ветра и назад. Если найти соседнюю льдину и перебраться туда, можно продолжить по ней путь к материку. Он снова прополз вперед, потом свернул вправо. За раз несколько шагов на коленях. Низко пригибая голову, пряча лицо от ветра. Мороз скреб когтями по телу. Томас добрался до трещины. Нет, это не трещина. Края терлись друг о друга. Это другая льдина. Он может перебраться. И он подполз ближе к щели, которая начала расширяться.

Паниковать не надо. При нынешнем направлении дрейфа его отнесет к земле прямо за Пристли-Хед. Оттуда его смогут забрать. Самолет «Твин Оттер» прилетит с главной базы на Блафф-Пойнт в считаные часы. Привезет необходимое снаряжение. Док Райт передаст информацию, после чего составят план спасения. Сейчас не прежние времена, когда каждому приходилось надеяться только на себя.

В воде что-то шевельнулось. То ли промелькнула тень, то ли поднялась волна.

Холод пробирал до костей. Томас подался назад от воды и стал шаркать туда-сюда на одном месте. Трудно было расслышать собственные мысли. Важно было поддерживать циркуляцию крови, но не менее важно — беречь энергию. Это одна из нестыковок в инструкции. Он обшарил карманы и нашел еще один питательный батончик, который припас несколько дней назад. Чтобы надорвать зубами упаковку, понадобилась концентрация всех сил.

Когда позже он расскажет об этом Софи, она удивится, как много они ели. Она пришла бы в ужас, узнав, сколько сахара и шоколада Томас добавляет здесь во все блюда. И вообще в каких количествах поглощает пищу. Сама она не клала в чай сахара и не наливала молока. А чайный пакетик выдергивала из чашки почти сразу же, как только опускала его в воду. Получался совсем слабый напиток. Дело не в том, что Софи следила за своим весом, просто предпочитала все чистое и простое. Иногда он даже замечал, что она пьет обычную кипяченую воду. Когда он впервые привел Софи в дом, мать ему потом все уши об этом прожужжала. «Мне просто горячей воды, спасибо». Ну и выражение было на мамином лице! Надо же, вот так гостья. «Она балерина, что ли? — интересовалась мама позже. — Как можно пить пустой кипяток?»

— Док, прием, Док! Где ты, черт бы тебя побрал? Док!

— …

— Томас, мне кажется… Док уехал. Снегоход. Его нет. Шлем здесь, но… Мне надо… станцию. Сохраняй спокойствие, не поддавайся панике. Конец связи.

— Люк? Прием, прием! Люк! Где ты теперь? Ты связался с главной базой? Прием.

Томас прижимал динамик к уху, но там был только белый шум. Замигала лампочка аккумулятора. Он переключил рацию на режим экономии заряда. Нужно просто набраться терпения. Нельзя терять самообладание.

Несмотря на причуды с горячей водой, Софи родителям понравилась. «Они сказали, что ты милая девушка», — сообщил он ей в постели. Она ущипнула его за плечо, сомневаясь, что они отделались такой банальщиной. «Поверь мне, — постарался он убедить ее. — Мама с папой редко имеют мнение о чем бы то ни было. Так что считай, ты их покорила». Томаса отвлекало плотно прижатое к нему женское тело. Его упругость. То, как тугие мышцы играют под кожей, когда Софи меняет позицию. Он видел, как она висит на скалодроме, держась одной рукой за зацеп. Видел сосредоточенность у нее во взгляде. Она думала не об этом движении, а о следующем и о том, которое будет потом. Лопатки шевелились под футболкой, когда она медленно перемещала свой вес. Это было похоже на некий танец. Ему нравилось наблюдать за ней, но он нечасто навещал скалодром. Тамошние мужчины вызывали у него сомнения. Они жали руку с такой силой, которая могла бы раздавить жестяную банку. Все они знали Софи по имени. Скалолазание его не привлекало. Лежа рядом с ней в кровати, Томас чувствовал себя слабым и расхлябанным.

Следовало подумать о следующем шаге, а потом о следующем. Что делать, если он доберется до земли позади Пристли-Хед, а его там никто не ждет. Если ветер отнесет его в другом направлении. Если рация откажет.

Он сильно мерз и не мог вспомнить, хорошо это или плохо. Ветер по-прежнему трепал его, но видимость начала проясняться. Здесь, над водой, снегопад был реже. Он различал другие льдины. Все находилось в движении. Он видел бурлящую темную воду. Поблизости что-то высунулось из воды. Темная голова и длинное гладкое тело. Оно мелькнуло над поверхностью и исчезло.

Док наверняка уже связался с главной базой. Даже без спутниковых телефонов. Он вернулся на станцию и вышел в эфир с помощью коротковолновой радиостанции. У него явно было какое-то предубеждение против спутниковых телефонов. Словно они его когда-то подвели. Но против рации он ничего не имел.

Вода пришла в движение, и ветер обрушился на Томаса с новой силой. Он съежился еще больше, подставляя шквалу спину и натягивая капюшон еще ниже. В каком-то смысле так даже лучше. Такой ветер принесет его к земле быстрее. Если не расколется льдина. Если ветер не изменит направление.

Он сильно мерз и не мог вспомнить свой план действий.

Ему требовался план. Нужно было знать, что делать дальше.

Отличить морского леопарда легко, говорил инструктор. Длинное узкое тело. Массивная голова. Этот вынырнул всего дважды, но Томас был уверен, что он кружит тут поблизости. Кружит — слишком громко сказано. Скорее неотлучно присутствует.

Он вспомнил, как перед самой бурей небо изменило цвет. Только что ярко светило солнце. Как быстро может все измениться. Чистейшее голубое небо за вершиной ледника мгновенно превратилось в пасмурное, оранжево-коричневое. Темное. Чернеющее. Беспросветное. За хребтом собралась непогода.

Морской леопард был все еще здесь. Выскальзывал на поверхность; пропадал.

Томас сжался в плотный тюк и перестал ощущать холод.

Интересно, сколько он продержится в воде, если придется плыть.

Можно добраться до берега и самому радировать на главную базу. Но как ему попасть на станцию, и где снегоход, и что, если рация промокнет? Какая разница? Все равно в таких обстоятельствах все это невозможно.

В ледяной воде плыть нельзя. Надо сохранять спокойствие. Надо запастись терпением.

Рация затрещала, и раздался голос Дока Райта.

— Оставайся на связи для отчетливой краткости. Ситуация подвержена.

8 /

В самолете до станции К было так шумно, что Люка затошнило. Большую часть пути он смотрел в окно, стараясь удержать в желудке свой завтрак. Рев мотора и дребезжание хлипкого фюзеляжа резали его насквозь. Вибрировали все части тела, до самого мозга костей.

Док Райт продолжал бубнить какие-то наставления, но его слова не достигали цели. Он сидел рядом с пилотом и то и дело выскальзывал из-под ремня безопасности, чтобы развернуться к Люку или Томасу, крича что-то им в уши. Люк каждый раз кивал, туманно выражая согласие, и отворачивался к иллюминатору около своего сиденья.

Он изучил карты всего побережья, и особенно района вокруг станции К, где им предстояло работать, но чертежей местности и аэрофотоснимков оказалось недостаточно, чтобы подготовиться. Просторы оказались необъятными и безликими.

Собственно, нельзя сказать, что глазу не за что было зацепиться; внизу лежали горы, хребты с обсыпными склонами, и ледники двигались по заливам и бухтам. Но без деревьев, или рек, или зданий трудно было составить представление о пейзаже. Километр за километром тянулись однообразно и бесконечно.

Томас занимался своим фотоаппаратом, менял объективы, пытаясь найти ракурс, с которого изображение на экране будет иметь хоть какой-то смысл. Пилот время от времени разговаривала по рации, глядела на приборы, переключала рычажки, регулировала показатели на сенсорном дисплее, что-то показывала Доку.

Хвост самолета, где они сидели, был в основном заставлен припасами. Сиденья, притиснутые к открытой кабине, казалось, впихнули сюда уже после того, как загрузили ящики. Из рифленого стального пола торчали болты и крючки. Фюзеляж состоял из скрепленных частей, и со своего места Люк мог коснуться крошечных болтов, соединяющих две из них.

Док снова повернулся и что-то прокричал в ухо Томасу. Тот криком передал сообщение Люку.

— ОН ГОВОРИТ, ЭТО ПОД НАМИ.

— ЧТО?

— ПОД НАМИ. ГОВОРИТ, ЭТО ТАМ.

— ЧТО ТАМ?

— СТАНЦИЯ К.

— ГДЕ?

— ВОН. ОКОЛО БУХТЫ. КРАСНОЕ СТРОЕНИЕ. ВИДИШЬ?

Док, чего-то ожидая, смотрел на них. Люк взглянул на него и покачал головой. Ему показалось, что он заметил на снегу ржавый лоскут, но когда он поморгал, видение исчезло. Рев мотора изменил тон. Из окна Люк наблюдал, как повышение рельефа начало совпадать с контурами на картах, которые они изучали, и ржавое пятно превратилось в небольшое красное здание с черной крышей. Ниже по склону, ближе к воде, тянулась слабая полоска, которая вскоре разделилась на две параллельные пунктирные линии, и когда горы с обеих сторон от них внезапно обрели высоту, он ясно увидел очертания хижины, амбары, топливохранилище, вытянутый контур бухты Лопеса со спокойной водой и флажки, маркирующие лыжню для посадки самолетов; пилот помогала себе бормотанием, смотрела на шкалы и лампочки, постоянно что-то подкручивала, рев стал громче и назойливей, и когда закрылки опустились и характер шума снова изменился, Люк вжался в сиденье; теперь справа от них четко выделялась линия хребта Гэррида, поднимающегося к вершинам K-7 и K-8 позади него, земля приобрела трехмерность и фактуру, и несколько айсбергов, отражая солнечный свет, вырастали из воды слева от них, и вновь прибывших встретила повсеместная белизна, и лыжи самолета с тряской и дрожью заскользили по утрамбованному снегу. За окнами брызнул белый фонтан. Пилот что-то говорила Доку, рычаги дрожали под ее руками, когда она тормозила машину.

Док повернулся к коллегам и улыбнулся со смесью гордости и возбуждения. Томас прижал фотоаппарат к стеклу и сделал несколько снимков. Когда самолет развернулся и покатил в обратном направлении, они увидели снаружи три фигуры в ярко-красных комбинезонах, ожидающие их посередине посадочной лыжни. Присутствие здесь людей поражало. Они опирались на составленные друг на друга ящики, бочки для горючего и токсичных отходов и напоминали работников, выскочивших на перекур на задний двор склада, не делающих лишних движений, говорящих сквозь стиснутые зубы. За самолетом они наблюдали не шевелясь, словно видели посадку уже много раз.

Док снова что-то крикнул товарищам, но Люк по-прежнему не слышал ни слова. Он кивнул и улыбнулся. Самолет с легким толчком остановился, и Томас ударился лицом о стекло.

Они отстегнули ремни и открыли двери. Внутрь хлынул яркий свет, и Люк сменил очки на солнцезащитные. Они выбрались наружу, спрыгнув с невысоких ступенек на лед. Люк хотел, подобно высадившемуся на поверхность Луны Нилу Армстронгу, пошутить по поводу маленького шага человечества, но не придумал ничего остроумного. Пилот не глушила мотор. Было не так холодно, как ожидал Люк, но в воздухе ощущалась сырость. Трое у ящиков ждали, и Док подошел к ним пожать руки. Со стороны казалось, что он готов отсалютовать. Люк обернулся к Томасу и мимикой показал, как тот врезался физиономией в стекло. Томас так же мимикой послал его подальше.

Они быстро стали разгружать привезенные припасы, передавая ящики из рук в руки. Люку нравилось, как это звучало: «выгружать припасы из грузового отсека». Некоторые ящики были деревянными, с полозьями, и выглядели так, словно использовались с пятидесятых годов прошлого века: ярлыки были нанесены по трафарету, а даты перечеркнуты. «Углом. Обр. Инструм., пом. Пища для настоящих мужчин». Они составили колонну ящиков с краю от лыжни, рядом с бочками из-под горючего и отходов. Группа, которую они сменяли, как воды в рот набрала. Люк на мгновение задержался, чтобы поправить штабель, и, когда подошел Томас, сделал вид, словно у него это не получается.

— Томас!

— Люк.

— Не поможешь мне составить этот инструм углом, пом?

— Сдохнуть как смешно, приятель.

Они помогли улетающей группе загрузить в самолет ящики и пустые бочки, которые должны были отправиться назад в Блафф-Пойнт. Пилот четко объяснила, что куда поставить и как именно закрепить. Люк уже взмок и потому расстегнул молнию на куртке. Когда все закончили, снова пожали друг другу руки, и трое отбывающих сели в салон. Двери закрылись, мотор загудел громче, и самолет поехал к концу лыжни. Оставшиеся на земле стояли и смотрели. Томас сделал еще несколько фотографий, и Док сказал ему, что они никогда адекватно не передадут реальность. Томас ответил, что все равно будет стараться. Холод стал пробираться Люку под куртку. Притопывая, чтобы согреться, он услышал хруст снега под ногами. В ушах звенело от тишины. Самолет развернулся и двинулся в их сторону, набирая скорость на фоне суровых скал на другом конце берега. Люк в первый раз окинул взглядом Бухту: серая неподвижная вода, противоположный берег едва виден сквозь легкую мглу. Самолет промчался мимо, и пилот на прощание подняла руку. Они помахали в ответ и увидели, как нос судна вздернулся в воздух. Хвост летательного аппарата, казалось, примерз ко льду, но потом он тоже оторвался от земли, чуть поднялся и наклонился сначала вправо, затем влево («Давай, сукин сын, давай», — пробурчал Док) и снова бухнулся на снег. Даже издали они услышали, как мотор низко зарычал, и самолет снова замедлился, скользя к концу лыжни.

Люк не понимал, что происходит. Дыма или огня не появилось. Выражения же лица Дока, спрятанного под очками и бородой, было не разобрать.

Самолет медленно развернулся вдали, описав полукруг. Они ждали, что будет дальше. Люк попытался поймать взгляд Томаса. По сторонам от лыжни высились сугробы.

Самолет снова направился к ним, набирая скорость и поднимая по бокам фонтаны снега. Мотор заполнил недавнюю тишину визгливым ревом. Передние лыжи поднялись, и снова возникло неуклюжее промедление, прежде чем оторвалась от земли задняя часть. Крылья резко наклонились влево и вправо («Твою же мать», — пробормотал Док высоким голосом), но на этот раз, проезжая мимо них, самолет стал медленно подниматься и в конце полосы взмыл вверх и направился в сторону ледника у выхода из Бухты.

Постепенно воцарилась тишина.

— Ладно, — небрежно произнес Док, словно вылет прошел совершенно без затруднений. — Давайте отвезем припасы на станцию.

Он подогнал снегоход и начал грузить ящики на вереницей привязанные к нему сани. Люк провожал взглядом самолет. Маленькое красное пятнышко на фоне мглы, поднимающейся от вершины ледника. Стальная птица накренилась влево, неохотно и медленно поворачиваясь. Казалось, ветер сносит ее, как хилого воздушного змея. Все еще силясь набрать высоту, самолет пролетел мимо них в последний раз и устремился вдоль Бухты к открытому морю, заворачивая к береговой линии, лежащей на севере. Потом он потерялся из виду в белом сиянии.

За спиной у Люка Док учил Томаса, как равномерно распределять вес ящиков по саням. Он намеренно повышал голос, чтобы и Люк мог слышать его, и Люк воспринял это как намек, что ему тоже следует помогать. Было уже ясно, что этот человек большой мастер подтекста.

— Ну, значит, вот, — произнес Док, когда Люк присоединился к ним. — Добро пожаловать на станцию К. Полагаю, вы здесь впервые. Сам я уже бывал тут, неоднократно. Адское местечко. На всякий случай напоминаю: я здесь представляю службу ОТП…

— Что за зверь? Орган территориального правления?

— Разумеется, нет. Общая техническая поддержка, как вам известно.

— Общественная техническая поддержка.

— Нет, Общая техническая поддержка. ОТП. Ну, это неважно.

— Ладно. ОТП. Понятно.

— Хорошо. Ну так вот, я отвечаю за то, чтобы все шло как по маслу и вы выполняли свою работу. Я ни разу не начальник, однако у меня имеется некоторый опыт, и я попрошу вас относиться к этому с уважением. Справедливо?

— Совершенно справедливо, Док.

— В таком месте, у черта на рогах, моральный дух команды может хромать, еще бы, так что, думаю, небесполезно будет каждый вечер проводить совещание с кратким отчетом о проделанной за день работе, чтоб улаживать всякие недоразумения и все в таком роде. Возражений нет?

— Ты хочешь каждый вечер получать от нас отчет?

— Ну, разумеется, не официальный, еще бы. Я просто имею в виду, что надо обсуждать рабочий процесс, чтобы сглаживать шероховатости. Это не то что я рвусь в начальники.

— Но тебе хотелось бы выслушивать краткие отчеты.

— По-моему, ты слишком серьезно к этому относишься.

— Я просто вношу ясность, Док.

— Да и шут с ним. Давайте уберем припасы и устроим сабантуй.

Он завел мотор, и Люк заметил Томасу, что существует отличный способ улаживать все недоразумения кратко и отчетливо. Они надели шлемы и, оседлав вдвоем второй снегоход, последовали за Доком. Ехали сначала по ровной поверхности, потом медленно стали подниматься по склону к красной хижине станции К. Позади них освещенная солнцем вода отливала металлом. Снегоход оказался не таким стремительным средством передвижения, как ожидал Люк. Мотор громко и натужно тарахтел, но машина тащилась еле-еле. До станции они добрались за двадцать минут и еще три раза возвращались, чтобы забрать все припасы.

При виде хижины Люку пришли на ум фьорды. В ней было что-то скандинавское. Стены цвета ржавчины, черная крыша из рифленой стали. Вдоль фасада тянулась веранда. Казалось, оттуда вот-вот появится рыбак в свитере грубой вязки, кивнет им и начнет перебирать сети. Когда вошли внутрь, Док опустил плечи, и Люк заметил, что тот расслабился. Он уже успел поведать им историю этого места, рассказать о построивших это жилище людях, которые приплыли на корабле в метель и, пока подводили дом под крышу, жили в палатках, и о том, что самому Доку с коллегами удалось сделать, когда они прибыли сюда впервые. С тех пор вроде бы мало что изменилось. В дальнем конце находились четыре двухъярусные койки со встроенными полками и ящиками; посередине помещения длинный стол с коротковолновым радиопередатчиком на нем и со скамьями с двух сторон; вдоль стены кухонное оборудование. Печь, работающую на жидком топливе, предыдущая группа не погасила. На стене висели карты, схемы, газетные вырезки и фотографии прежних обитателей станции. Также в комнате стоял стеллаж с книгами, висела полка с настольными играми и пазлами. Док в последний раз был здесь несколько лет назад, но явно считал это место своим домом. Некоторые из книг принадлежали ему. На стене остались рисунки, которые он прикрепил два десятилетия назад. Спал он всегда на верхней койке у окна и теперь немедленно забрался туда. «Добро пожаловать на станцию К, ребята», — сказал он.

В первые два дня они не могли даже выйти на улицу. Ветер яростно бился в окна, и приходилось топить печь на полную мощность. Говорили о распорядке дня, бесконечно гоняли чаи. Томас сделал много фотографий хижины, и Док задавал ему вопросы про объективы и размеры файлов. По расписанию выходили на связь с радистом из Блафф-Пойнт. Направление ветра ноль один ноль. Скорость ветра двадцать пять узлов. Ветер с густым снегом.

Утром на третий день наступила тишина, небо прояснилось, и после завтрака коллеги отправились разгребать посадочную лыжню. Им предстояло собирать геоданные с помощью приборов джи-пи-эс, но, конечно, в первую очередь следовало поддерживать станцию в рабочем состоянии. У Дока была привычка невзначай бросать подобные замечания, словно о таких вещах не стоило и говорить. Словно он соглашался с чем-то, что уже прозвучало ранее. Они пошли в ангар, и Док показал, как устанавливать щетки на снегоходы. Гремя прикрепленными позади щетками, спустились от хижины по длинному склону к черным флажкам лыжни. Небо было чистым и синим. В дальнем конце Бухты из воды величаво вырастали айсберги, и лучи солнца преломлялись в них и плясали вокруг. Вдалеке тишина была почти зримой. Грохот же позади снегоходов был всепоглощающим.

Они прибыли на станцию К, чтобы обновить некоторые карты, которые велись на этом участке Полуострова почти четыре десятилетия. Люк и Томас, оба постдокторанты, писали научное исследование для Геоинформационной службы и умели использовать и поддерживать системы джи-пи-эс. Подробные карты береговой линии уже давно были завершены, но геодезические замеры, которые им предстояло здесь провести, имели целью устранить некоторые отклонения в существующих данных. Формулировку «отклонение» Док выбрал сознательно. Он уже сообщил юным коллегам, что не любит слово «ошибка». Люди стараются как могут, говорил он. Условия труда здесь тяжелые.

Также, насколько мог судить Люк, их направили на станцию К, чтобы разгрести все дерьмо, которое Док с товарищами накопили за последние тридцать лет. Данная цель тоже облекалась в эвфемизм. Речь шла о «рационализации складской системы» и «локальной реконструкции». Это означало устранить пустые бочки из-под горючего и проверить землю под ними на предмет загрязнения. А это означало упаковать в ящики куски сломанных и заброшенных механизмов. Что, в свою очередь, означало выгрести старые мусорные ямы и сложить в ящики жестяные банки, бутылки, тряпки и журналы, которые смерзлись там.

А кроме прочего, в задачи группы входило поддержание лыжни в рабочем состоянии, то есть расчистка ее до гладкости. Слово «гладкость» тоже звучало двусмысленно, ибо утрамбованный снег зыбился невысокой рябью, отражающей движение ветра по воде, и разровнять ее было невозможно. Большие бугры полагалось разравнивать при помощи щеток, возя их по замерзшему снегу, как борону. Молодые полярники ездили вперед и назад, а за ними тянулся грохот железа и раздробляемого льда. Шум и вибрация изнуряли, холодный сырой воздух пробирался под одежду. Люк и Томас садились за руль по очереди, и, катаясь позади, Люк старался не признаваться себе, что скучает.

Во время перерыва все трое собрались вокруг снегохода Дока и открыли коробку с «пищей для настоящих мужчин». Томас сделал несколько фотографий и все время рассматривал на дисплее, как они получились. В коробке оказались термос кофе, смешанного с горячим шоколадом, питательные батончики, сухофрукты. Все молча сели на снегоходы, выдыхая в воздух облачка пара. Поднялся легкий ветер, и видимость ухудшилась.

— Док!

— Что, Томас?

— Тебя когда-нибудь спрашивали, почему это называется пищей для настоящих мужчин?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, тебе не кажется, что здесь кроется несправедливость?

— Ну, это просто устоявшееся название. Оно ничего не значит.

— Почему? Тут ведь ясно сказано, что пища для мужчин, разве нет?

— Нет, это значит, что питание предназначено для полярников.

— Но ведь среди полярников есть и женщины.

— А, я вижу, к чему ты клонишь.

— Ты его обратил, Томас.

— Думаю, ты придаешь названию слишком большое значение.

— Правда?

— Ну, действительно, в последние годы с нами работало несколько прекрасных женщин из Института. Некоторые из них даже были из ОТП.

— Очень современно.

— Многие из них ничем не отличаются от мужчин.

— Женщины ничем не отличаются от мужчин?

— Да, вообще ничем. Тот же наш брат полярник, по сути дела.

— Брат? Ясненько.

С дальнего конца Бухты повеяло, как называл это Док, «жуткой мерзостью», сырой ветер покатился по долине, и вскоре влажность стала пронизывать насквозь. Коллеги убрали продукты в коробку и вернулись к работе.

Дважды в день собирались у радиоприемника, чтобы по расписанию выйти на связь с главной базой. Радист с Блафф-Пойнт по очереди подключался к каждой станции, прося представить краткий отчет о проделанной за день работе, погоде и по вопросам снабжения. Станция К, время восемнадцать ноль-ноль, скорость ветра пятнадцать узлов, низкая контрастность, без существенной облачности, травм и нештатных ситуаций нет. Все это произносилось скороговоркой, но механическим тоном, по сути, передавалось сообщение: привет, мы здесь, мы живы. Берегите себя. Спокойной ночи. Принято. Конец связи. Во время инструктажа подчеркивалось, как важно выходить на связь строго по расписанию. При малейшем промедлении немедленно будет задействована аварийно-спасательная служба. Молчание в этих обстоятельствах — крик о помощи. Каждый вечер, слушая отчеты других станций и ожидая своей очереди, Томас искал на карте Полуострова место их расположения; каждый ответ был похож на мимолетный клуб дыма над отдаленным костром.

— Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб.

Люк повернулся от раковины в другом конце комнаты и переглянулся с Томасом.

— В самом деле, Док?

— Перестань, Люк, — сказал Док, сидевший в мягком кресле около печи. — Твоя очередь. Никакого саботажа.

— Теперь я саботажник?

— Знаешь, что я тебе скажу, Люк? Здесь нет ни телевизора, ни радио…

— Да, полная безмятежность. Правда?

— Определенно, безмятежность, — откликнулся Томас из-за ноутбука.

— Да, но постепенно это спокойствие начинает надоедать. С годами я обнаружил, что некоторые изменения в организации досуга помогают скоротать время и сплачивают команду.

— Ладно. Но сначала мне надо закончить с этими кастрюлями.

— Здесь некуда пойти развеяться.

— Это правда, Док.

— Ближайшие люди в пятистах километрах, да и те русские.

— Понял тебя.

— И живым ты туда, скорее всего, не доберешься.

— Звучит весьма оптимистично.

— Так что я собрал вещмешок и положил туда… ледоруб. Люк?

— Да, присоединюсь, когда домою посуду. Томас, сделай ход вместо меня.

— Я собрал вещмешок, — произнес Томас, — и положил туда ледоруб и альпинистскую веревку.

— Страховка, хорошо. Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб, альпинистскую веревку и кошки.

Когда погода прояснилась, они отправились собирать геоданные. Погрузили на снегоходы снаряжение и еду с запасом и прихватили палатки на случай, если в походе настигнет буря и придется пережидать. Подготовка и погрузка всего необходимого заняли много времени. Если нужно было, они спрашивали совета у Дока, но он дал понять, что его задача — отвечать на вопросы. Я здесь только в качестве поддержки, сказал он. В общем техническом смысле. Для снятия показаний джи-пи-эс они выбрали надежные ориентиры: радиовышку, установленную тридцать лет назад и изображенную на нескольких аэрофотоснимках; место соединения двух хребтов у основания горы К-7; узкую скалу в самом конце хребта Гэррида. Сколько было возможно, проехали на снегоходах, а когда началась круча, двинулись пешком, таща за собой снаряжение.

Добравшись до ориентира, бодро приступили к делу: установили штативы и базовые блоки джи-пи-эс, дождались, пока приборы загрузятся, сняли и несколько раз перепроверили все показания. На запись каждого ушло по часу, поскольку блок связывался с несколькими спутниками и калибровал позицию с точностью до сантиметров. Пока ждали, Док готовил горячий шоколад и травил байки про свои первые годы на станции К.

Вечера были длинными и спокойными. Солнце не садилось, а только слегка оседало к горизонту, а затем снова взбиралось на небо. Вода в бухте стояла темная и неподвижная, а тишина — оглушающая. Работы было много, но часто приходилось подолгу ждать хорошей погоды. Коллеги много ели, мыли посуду, отчищали кастрюли, скребли стол и пол. Читали книги, которые Док собирал годами, почти все они были об Антарктике. Томас редактировал фотографии. Они записывали дневные результаты, строго по расписанию выходили на связь с Блафф-Пойнт, снова ухаживали за снаряжением, и все же по вечерам оставалось несколько часов свободного времени.

Ночью было иначе. Континент подставлял лицо солнцу, и лед медленно таял. Острые горные вершины удалялись от долины, и ледники вдавались в море. В расщелины, пересекавшие склоны более низких гор, падал свет, приобретая голубизну, которая по мере углубления темнела.

Легкий ветер нес вверх по склонам снежно-ледяную пыль.

Радиосигналы передавались лишь изредка.

— Я собрал вещмешок и положил в него ледоруб, альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак, яйцо, фотовспышку, слиток золота, страховочные ремни и нож для колки льда.

— Сколько ты этим занимаешься, Док?

— Извини, не понял — чем? Играю в эту игру?

— Да, в эту самую. То есть сколько ты здесь работаешь?

— Томас, твоя очередь. Это мой тридцать третий сезон на Полуострове, Люк.

— Тридцать третий? Мать честная! Тебе никогда не бывало скучно?

— Скучно? Ты за окно смотрел? Как тут заскучаешь?

— Ну да, тут красиво.

— Еще бы.

— Еще бы. Но я хочу сказать, разве это не приедается со временем?

— Приедается?

— Ну, разве можно бесконечно смотреть на айсберги и взбираться на горы?

— Ты ведь в курсе, что Антарктида — огромный континент?

— Это ясно. Но ведь большую его часть ты никогда не увидишь. В основном ты ездил на снегоходе, переносил бочки из-под топлива, ставил палатки, летал над этим Полуостровом во всех направлениях. И все это время был техником.

— Вообще-то раньше нас называли полевыми помощниками.

— Так и называли?

— Именно так.

— «ОТП» звучит лучше, чем «полевой помощник», Док.

— Сам бы я предпочел формулировку «проводник экспедиции».

— А если «помощник по техническим вопросам»? — предложил Томас из-за экрана ноутбука.

— Не пойми меня превратно, Док, здесь, конечно, здорово. Я никогда не смогу объяснить на Большой земле, какая здесь красота. Боюсь только, восторг скоро пройдет. Есть ведь предел и восхищению.

— Сокращенно «попотех», — добавил Томас.

— Каждому по вере его, Люк.

— То есть?

— Все зависит только от тебя. Я хорошо знаю это место. Я изучил его вдоль и поперек. Здесь я чувствую себя как дома. Это вневременной ландшафт. Тут ничего не меняется. Кстати, Томас, все еще твоя очередь.

— Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб…

— Когда я возвращаюсь в Кембридж, там все время что-нибудь меняется: появляются новые дороги, новые районы, старые здания сносят и строят современных уродцев. Повсюду мусор. Туристы толпятся на тротуарах.

— …альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак…

— Этой же земли никто не оскверняет. Если тут и есть мусор, то только потому, что мы его набросали. И хочешь не хочешь придется его собрать.

— …страховочные ремни, нож для колки льда и канистру.

— А если я заберусь на хребет Гэррида и найду там пятно желтого снега, то это потому, что на прошлой неделе я там нассал, пардон за мой французский.

— Класс.

— Винить некого.

— Тебе не сообщили, Док, что у нас тут есть туалет?

— Понимаешь, здесь ты становишься как будто чище. Или нет, не чище, а проще. Трудно объяснить.

— Ну почему же, ты отлично объясняешь, Док.

— Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что здесь чувствую себя дома в большей степени, чем на своей улице.

— Правда?

— Правда. Твоя очередь, Люк.

— Ладно. Значит, так. Ледоруб, альпинистская веревка, кошки, водонепроницаемый колпак — что там еще? — канистра, вещмешок.

— Ты женат, Док?

— Женат, Томас. Двое детей. Уже разлетелись из гнезда.

— И как твоя жена терпит, что ты все время торчишь здесь?

— Между нами полное взаимопонимание.

— Взаимопонимание, значит? Погоди, Люк, нельзя класть вещмешок в вещмешок.

— Ну я ведь только что положил.

— Док, скажи ему.

— По мне, так подходит.

— Док, ты говорил жене, что чувствуешь себя дома здесь, а не рядом с ней?

— Не в таких выражениях, Люк. А что с твоей семьей?

— А что с ней?

— Как родные относятся к тому, что ты поехал сюда?

— Ну, мама волновалась.

— Твой ход, Док.

— Я собрал вещмешок и положил в него следующее: ледоруб, альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак, яйцо, фотовспышку, слиток золота, страховочные ремни, нож для колки льда, канистру, вещмешок и лимон.

— Какой еще лимон? Так не пойдет, Док. Здесь лимоны не растут.

— А твоя семья откуда, Люк?

— Сейчас живет в Лондоне. В районе Нью-Кросс.

— Да я не…

— Не суй свой нос куда не надо, Док.

— Да что в этом такого, Томас? Я просто интересуюсь.

— Ох, Док.

— А изначально откуда?

— Все-то тебе интересно, Док.

— Да, я любопытный.

— Не то слово.

— Я без всякой задней мысли спросил.

— Да ничего. Вообще-то они из Норвегии.

— Серьезно?

— А что тебя удивило? Да. Из Тромсё, на самом севере страны. Вот почему я так легко выношу полярные условия. Это врожденное.

С хребтов снизошла тишина, прокатилась по равнине и просочилась в щели утепленных дверей, осев, как мелкая пыль, на койки, полки, стол, пока трое мужчин мыли чашки и готовились ложиться спать. Они опустили светозащитные шторы, и в комнате воцарилось подобие сумерек. Этого было недостаточно, чтобы ослабить хрустальную тревогу, которую ощущал каждый, и койки скрипели, когда они по очереди поворачивались, на время успокаивались и опять искали новое положение, которое могло бы их убаюкать.

Они снова чистили снег на лыжне. Понятие «гладкость» все еще было преувеличением. Воздух обжигал легкие, но полярники быстро согревались. Одна из щеток вышла из строя, и, пока Люк пил чай, Док вместе с Томасом принялись чинить ее. Слово «щетка» не очень подходило к предмету, состоящему в основном из железа и шипов. Когда они тоже сделали перерыв на чаепитие, Док снова упомянул, что сам на пару с Плэнки Карразерсом покрасил в оранжевый цвет бочки из-под топлива, стоящие вдоль лыжни. Он уже говорил об этом Люку и Томасу. Рассказывал в красках несколько историй из своих первых экспедиций на станцию К. Хижину соорудили за много лет до его прибытия, но Док с коллегами расширили ее — построили новый ангар, устройство для переработки отходов и туалеты с камерой сгорания. Когда они закончили, Док, по собственному признанию, просто влюбился в это место.

Пройдя всю лыжню, полярники остановились на очередной перерыв, и Док сообщил, что собирается сделать финальный заезд для инспекции. Ожидалось прибытие самолета для заправки топливом, и он хотел удостовериться, что посадка безопасна. Люк и Томас присели на снегоход, а Док несколько раз проехался до конца лыжни и обратно. Инспекция была очень тщательной. Вокруг Дока клубился снег. Поднялся ветер, и вихри усилились. Когда Док оказывался на другом конце лыжни, коллеги его уже не видели и некоторое время стояла тишина, пока он не появлялся снова. Погода быстро ухудшалась, и каждый раз, когда он удалялся, ему требовалось все больше времени, чтобы вернуться. Фары снегохода расплывались в снежной дымке, и, хотя Томас и Люк ни словом об этом не заикнулись, оба нервничали, слушая тишину перед его возвращением.

— Представляешь, да?

— Не произноси это вслух.

— А если он просто не вернется?

— Ты слышал, что я сейчас сказал?

— Нет, я серьезно. Что нам тогда делать?

— Все просто. Идем прямиком на станцию, связываемся по радио с базой, ждем, когда погода улучшится.

— И не паникуем?

— Да, едрить твою, не паникуем. Железобетонно.

— А в какой стороне хижина, Люк?

— Отвянь.

— Нет, правда. Ну вот куда нам сейчас идти, если что?

— Туда. Наверх.

— Сомневаюсь. Это может быть путь к леднику.

— Не может.

— Или к морю.

— Слушай, кончай уже.

— А то пойдем к станции и вдруг — плюх!

— Что «плюх»?

— Ну, один неверный шаг — и ку-ку.

— Хижина определенно там.

— Как думаешь, сколько ты протянешь в воде?

— Да иди ты!

— Пять минут? Две?

— Ну, значит, будем сидеть на попе ровно, пока не закончится метель.

— Плюх!

— Томас, ну в самом деле!

— Наверно, от холода будет шок.

— Прекрати, чувак. У нас есть джи-пи-эс, компасы.

— А ты взгляни на приборы. В какую сторону идти? Туда?

— Определенно туда. Слушай, а это бодрит.

— А я что говорю? Так в какую?

— Погоди. Черт. Черт. Не туда. Проклятье!

— Плюх!

— Вот именно.

Они присели на корточки за снегоходом, прячась от влажного ветра и дожидаясь возвращения Дока. Снег теперь летел почти горизонтально, слоями ложась на складки их курток. Вой ветра усиливался. Они ждали возвращения Дока.

— Станция К, станция К, это Блафф-Пойнт, Блафф-Пойнт, прием.

— Блафф-Пойнт, это станция К, станция К, на связи.

— Станция К, доложите обстановку, прием.

— Личный состав на месте. Травм и нештатных ситуаций нет. Работа идет по плану. Прием.

— Рад слышать, Док. Новички не шалят?

— Направление ветра два семь ноль градусов, скорость ветра десять узлов, видимость десять километров, контрастность умеренная, температура минус три, без существенной облачности. Прием.

— Принято. Спасибо, Док. Как всегда, приятно было поболтать. Конец связи.

Вечером с вершины хребта Гэррида Люк и Томас смотрели вниз на станцию К. Небо было чистым, солнце стояло высоко. Хотя время приближалось к полуночи, слово «вечер» едва ли подходило к этому времени суток. Мягкий серый дымок тонкой линией поднимался от металлической печной трубы жилища. Томас водрузил прибор джи-пи-эс на штатив и стал ждать, когда он загрузится. На дальнем берегу Бухты вздымались в небо горы. Сверху приятели видели, как Док расхаживает между хижиной и амбаром. Отсюда было непонятно, чем он занят: подошел к составленным одна на другую бочкам, постоял и вернулся к хижине, потом точно так же прошагал до хижины и обратно, затем до ангара с припасами, до сарая с инструментами, хранилища мусора и до снегоходов.

— Мне кажется, он опять что-то пересчитывает.

— Любит человек считать.

Джи-пи-эс запищал, подтверждая показания, и они записали цифры.

Хижина покачивалась и дрожала у подножия хребта, крепкие брезентовые стропы с трудом удерживали ее. Дым из трубы и желтый свет, льющийся из маленьких окон, придавали ей вид лоцманского судна, пробивающего себе дорогу сквозь шторм. Внутри скрипели деревянные панели и гудела заправленная жидким топливом печь. На стеклах выступил конденсат. Видимость десять метров. Погода на текущий момент — сильный ветер с густым снегом. Чайник снова засвистел, и Док налил себе еще сладкого чаю с молоком, который хлестал литрами.

— Док, можно тебя спросить?

— Валяй, Люк.

— Валяй? Ладно. Вот. Откуда взялось прозвище Док?

— А. Ну, я определенно не врач.

— Понимаю.

— Знаешь, так бывает: кто-нибудь случайно припечатает, и кликуха приклеится.

— Ты не помнишь, откуда она?

— Нет, не помню.

— Ладно. Прикольная история. Спасибо, что поделился.

Станция К виднелась вдали размазанным железно-кровавым пятном и становилась все меньше. От дыхания находящихся внутри живых существ окна туманились, смутно желтели. Существа прибывали и уезжали. Их следы с каждым годом все больше растапливали лед. Лед соскальзывал со склонов и срывался в воду. Айсберги поворачивались, распадались и плыли с вихревыми течениями Бухты по направлению к диким открытым морским пространствам. Дневной свет был молчалив. Существа дышали в своем узком деревянном убежище. Непогода снова брала их в плен. Существа высыпали из укрытия и медленно рассеивались по снегу. Они несли с собой рюкзаки, палки, рацию. Они двигались дальше. Приближались долгие сумерки, а после них на континент на много месяцев опустится ночь. Вода пришла в движение, и небо над ледником потемнело. С горного хребта пришла метель.

Утром Люк, как всегда, встал первым; вышел из хижины и отправился в сарай, где находился туалет. Привычка просыпаться раньше всех давала определенные преимущества. Он осторожно закрыл за собой дверь и потопал вниз по щебневому склону к северу, мимо колонн из бочек и штабелей из ящиков с припасами, паллет и всяческого накопленного годами барахла. Дорога к туалету была отмечена флажками и оградительной лентой на случай, если заметет. Сегодня было солнечно. Еще одно погожее утро на станции К.

Когда он вставал так рано, то любил оставлять дверь туалета широко открытой. В ясный день вид отсюда открывался фантастический. Синее небо и острые белые гребни гор. В Бухте медленно поворачивались айсберги. Люк находился здесь уже три недели, а все еще не привык к этому ошеломительному зрелищу. Он не знал, как рассказать о нем людям, когда вернется домой. Словами такого не передать. Он посмотрел в небо над Бухтой, на овеваемую ветром со снегом вершину ледника. Больше чем в восьмидесяти километрах позади ледника находились горные хребты. Между ним и ими нет ни одного человека. И в нескольких сотнях километров дальше тоже. Люк никогда еще не был так далеко от людей. И никогда не будет.

Послышался хруст снега под ногами, и вид на горы внезапно заслонил Томас, который оперся на дверной проем и тяжело дышал.

— Знаешь, зачем в туалетах существуют двери, Люк?

— Нет, приятель. Зачем?

— Чтобы мне не приходилось смотреть на твое дерьмо, пока я жду своей очереди.

— Никто не просит тебя смотреть, чувак. Возвращайся в хижину и жди, пока не увидишь табло «свободно».

— Какое еще табло? Ты что-то от нас скрываешь?

— Это фигура речи. Если я не в хижине, то где же мне еще быть? Отвернись.

— Если стесняешься, надо закрывать дверь.

— Тут нечего стесняться. Док встал? И вообще, отвали и дай мне спокойно закончить.

— Док еще храпит. Дрыхнет без задних ног. Не обращай на меня внимания, чувак. Не спеши. Я могу подождать.

— Все, сдрисни отсюда.

— Далеко сдриснуть?

— За угол, блин, или еще куда подальше.

Он проводил Томаса взглядом и закрыл дверь. Даже с включенным светом внезапно стало очень темно. Он закончил свои дела и отправился в хижину.

После завтрака и утреннего сеанса связи они обсудили задачи на день. Работу с картами распланировали с запасом в три дня, и Томас загорелся сделать фотографии на берегу Бухты. Док снова настаивал, что снимки не смогут передать видимое глазом, но выдвинул несколько предложений, откуда может получиться выигрышный вид. Сначала он попросил помочь ему с ремонтом, но после обеда они погрузили на снегоходы футляры с аппаратурой Томаса и коробки с «пищей для настоящих мужчин» и двинулись через лыжню по направлению к Бухте.

Вдоль берега за год наросла ледяная кромка, и Томас некоторое время пытался ухватить на камеру игру света на воде около нее. Дока и Люка он заставил позировать для портретов.

— Полагаю, ты разместишь наши физиономии в «Инстаграме»? — спросил Док.

— Ну, может быть. Вообще-то я надеюсь устроить выставку, но кое-что можно и опубликовать. Вы не против?

— Да мне в принципе все равно. Я такое и не смотрю. Если это поможет тебе получить больше поклонников, я не возражаю.

— Ясно. Поклонников, значит. Ладно.

— Док, может быть, тебе следует поближе познакомиться с современными реалиями?

— Достаточно, Люк. Думаю, разговор окончен.

Томас устанавливал на фотоаппарат длиннофокусный объектив, с досадой глядя на скалы Пристли-Хед.

— Тебя что-то беспокоит, Томас?

— Не знаю, Док. Мне просто нужен какой-то ориентир, который поможет передать масштаб. Понимаешь?

9 /

Док Райт ввалился в тамбур и с силой захлопнул дверь. Поначалу все еще больно было дышать. Он потер онемевшую ссадину на лице. Затылок пульсировал, но ни ушибов, ни крови не было, и он уже засомневался, не почудился ли ему удар. Стянул с себя водонепроницаемую куртку, не сразу расстегнув непослушными пальцами молнию. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за вешалку. Он не знал, давно ли спустился со скалы. Не помнил, как сел на снегоход и направил его наверх на плато. Это произошло как-то автоматически. Он очнулся на полпути к хижине, мотор ревел, и только тогда Док пришел в себя. Буря колотилась в дверь. Он слышал голос по рации в комнате. «Прием, Док, прием». А он думал, что парни уже здесь. Боль в голове то усиливалась, то стихала. Когда стихала, наступало онемение. Дыхание было еще рваным. Он слышал, как кто-то по рации просит его ответить. Люк. Он слышал по рации Люка. Он повесил влажную одежду на крючок. Медленно. Он двигался медленно. Талая вода лужей собиралась на полу. Он сел на рундук, чтобы снять ботинки. Было больно, но непонятно где. Что-то случилось с правой ступней. Что-то случилось со всей правой ногой. Люк не оставлял попыток связаться с ним по рации. Шум бури стал тише, поскольку дверь замело снегом. Он онемел саднилую потертость на лице. Вошел в комнату и направился к столу. Воздух здесь был неподвижен. Воздух был неподвижным и теплым, и Док плавно опустил тело на стул. Люк просил по рации Томаса подтвердить его местоположение. Ответа пока не было. Каждый раз, когда он выходил на связь, следовала пауза, потом лавина белого шума, похожего на аплодисменты. «Док, прием. Док! Слышишь меня, Док?» Эти попытки разделяла тяжелая тишина. Метель уже превратилась в белую мглу, похожую на туман. На хижину словно набросили одеяло. Скоро оно откинется. Очень вероятно, что Томас просто остался на месте, ожидая улучшения погоды. Он разумный парень. Док надеялся, что Люк поступил точно так же. Где они? Он налил себе выпить. Затем снял с полки аптечку и занялся своей травмой. Стащил с ноги носок и не обнаружил ничего настораживающего. Он ожидал найти волдырь или что-нибудь похуже, однако ничего не было. На рации мигали лампочки, но звуков не было. Он осушил стакан. Осторожно встал. Он осаднил потертую онемелость на лице. Нет. Потер. Потер немую ссадину. Нет. Рация. «Док, Томас, прием. Прием, Док! Томас! Да мать вашу, кто-нибудь!» Не было причин использовать такую лексику. Он посмотрел на белый мрак за окном и стал слушать, как Люк пытается вызвать Томаса. Он взглянул на рацию. Он что-то должен сделать. Он пересек комнату и подошел к окну. Путь оказался долгим. Все кренилось вправо. Пол поднимался и опускался. Стекло холодило лоб. Погода разгулялась не на шутку. Они славные ребята, но это их первая экспедиция на Южный полюс. С ними еще не случалось такой невнятицы. Лоб холодил стекло. Не сказать, что это было неприятно. Он прижался к нему всем лицом. Он ждал. Молодые самцы остановились у него, и он к этому привык. Но им чертовски недостает чувства личной ответственности, и они не всегда готовы к испытаниям. О них всегда кто-то заботился: родители или наставники, у них имелись дорогие страховки. Здесь же ты или вылезаешь из передряги, или пиши пропало. В свое время он знавал людей, которые со сломанными ногами проползали вдоль всего ледника. Знал и тех, кто предпочел остаться на месте. Они сами делали свой выбор. Ставили Дока перед необходимостью объясняться с их женами — через несколько месяцев, на похоронах. Он часто о тебе рассказывал, Бриджит. Он погиб, занимаясь любимым делом. Постарайся помнить об этом. Он был героем до последнего вздоха. Ступня отяжелела. Стекло. Онемелость потерла холод лица. Нет. Радио. Белый шум ворвался в эфир, как постное масло. Аплодисменты. На связи был Томас. Свет в окне стал ярче. Буря накатит снова. Видимость снова карабкается. Вдали хребты и хребты, и пар от скошенного снега поперек неба. Снегодуи. Косилки. Сдутый снег. Люк по рации просит Томаса подтвердить его местоположение. Сколько лет он уже ездит сюда. Должен же этот опыт что-то значить. Все, чему он научился в первый приезд. Работая с людьми, построившими эту станцию. С Моубреем и Мэггсом. Оба рассказывали им с Карразерсом истории. Военный корабль привез нас сюда вместе с припасами. Добирались месяц. И он, и Плэнки Карразерс в своей первой экспедиции, оба слегка разочарованы тем, как все устроено. Слишком много правил техники безопасности, и никакого простора для приключений. Можно сказать, он подружился с Плэнки на этой почве. Он, конечно, много лет сталкивался с Плэнки в Кембридже. Они учились в разных колледжах, но общались в одних и тех же компаниях. Он был известной личностью. Как оказалось, их девушки дружили. Однажды вечером в кают-компании Плэнки назвал его Доком, и прозвище приклеилось к нему. Чем не имя? Ни насмешек, ни неприличных рифм не предполагалось. Моубрей и Мэггс привезли их на станцию К ремонтировать постройки. Рассказывали о первом впечатлении от этого места. Когда вошли в Бухту, капитан корабля пригласил Моубрея на мостик, чтобы полюбоваться видом. Это было величественное зрелище. По обеим сторонам Бухты позади подступающей к берегу системы хребтов и расщелин возвышались горные вершины, снежно-белые на фоне серого неба. Ледник, покрывающий долину, неумолимо двигался к морю. Ничто из этого еще не изучалось и не наносилось на карту. Ничто не имело названий. Когда они выгрузили припасы, то им предстояло ступить на девственную территорию. Полдюжины полярников застыли на краю припая, глядя, как военный корабль покидает Бухту. Оставленные на волю приборов. Пан или пропал. Месяц стояли лагерем на плато, доставляя материалы к строящейся хижине. Собачья упряжка, чтобы легче было перевозить. Малкольм Мэггс был лучшим в Институте древоделом, как выражался Моубрей. Творил из дерева чудеса. Ходила дежурная шутка, что работу надо закончить до наступления ночи. Сидите в палатках, пока погода не переменится, парни. Не забудьте привязать собак. До наступления ночи оставалось три месяца. Я говорил: Мэггс, если ты состругаешь еще одну флейту, я засуну ее тебе туда, где солнца не видали. Сколько дней прошло, прежде чем погода улучшилась. Когда Док услышал эту байку, ей было уже почти двадцать лет. Иногда ему казалось, что он опоздал в Антарктиду на одно поколение. Вся самая главная работа была уже сделана. Томас по радио передавал свои координаты. Довольно невразумительные. Док попытался представить их на карте. Томас передал поправки. Люк говорил что-то еще. Кричал. Док знал на память каждый участок карты. Первый ее вариант был составлен на штурманском столе вон там, за много лет до него. Там были фотографии первых геодезистов, в обледеневших защитных очках, стоящих на хребтах с угломерами в руках. Теперь все иначе. Перерывы на чай и перекур. Погода отвратительная и своенравная. Снова рация. Люк на связи. Говорит какую-то абракадабру. Он отвернулся от окна, и саднилость занемела и омерзла. Пол подмялся и поклонился. Поднялся и опустился. Тридцать лет в Институте, Анна. Неужели так много? Ты скучал по мне? Тридцать лет, и только один сезон у него не получилось отправиться на лед. Здесь нечем гордиться, дорогая. Я не гордый. Тут простые факты. Это долгая отлучка. Для некоторых слишком долгая. Это преданность делу. Она необходима. К сожалению, работа надолго отрывает тебя от семьи. Но ты понимаешь, что это часть профессии. Приходится приносить жертвы, и мы должны быть к этому готовы. Ничего не поделаешь. Время быстро пройдет. Съезжу на сезон-другой — и снова к цивилизованной жизни. Примерно как туристы. Интересно посмотреть, как эти двое выберутся. Они пока проходят проверку. Анна, эти ребята что надо. Спят на койках, которые Мэггс сколотил много лет назад. Полки для книг и журналов, складные деревянные ширмы, чтобы можно было остаться наедине с собой. Пока спишь, и ешь, и работаешь в одной комнате, приватности у тебя немного, но им придется привыкнуть. За минувшие годы не всем это удавалось. В том числе и потому люди отсеивались. Анна, я беспокоюсь об этих двоих. Лицо холодило стекло. Голова болела. Пол был очень далеко. Из рации снова донеслись голоса. Томас. Люк. Говорят что-то невнятное. Большинство ОТП после нескольких лет переходили на другую работу, но они с Плэнки все время возвращались сюда. Это место вызывает подобие зависимости. Каждый год новый участок работы. Оттачивали навыки. Изучали территорию лучше и лучше. Постоянно находили причины вернуться на станцию К. Это место особенное. Группа всегда маленькая. Тесный круг. На двадцатилетие службы ему подарили безделушку на каминную полку. Небольшой фуршет в штаб-квартире в Кембридже. Анна, гордилась ли ты мною тогда? Гордишься ли ты мною сейчас? Может быть, уже достаточно, Роберт? Обязательно нужно ездить туда каждый год? Жены иногда этого не понимают. Выпей со мной. Звяканье бокалов. Жидкие, тихие аплодисменты. Анна ставит свой бокал и выходит из зала. Вряд ли сейчас это разумно. Приходится приносить жертвы, ребята. Не всякому это дано понять. Голос Томаса по рации. Белый шум. Помехи. Голос Люка. Конец связи. Связь возобновилась. Снова Томас. Белый шум. Он уставился на рацию. Через окно слова кажутся белыми и дикими. В окне маячит неясная сумбурная фигура, красная куртка саднит на фоне метели. Люк по рации просит Томаса повторить. Шквал белого шума, и связь прервана. «Координаты. Блин. Сносит. Следую к оползню на Пристли. Подтверждаю. Сносит». Док смотрит в окно, как фигура направляется к нему. Это Люк. Значит, он тоже не остался на месте. Дисциплина хромает. Док представил вдали линию гор за дальним берегом Бухты. Но отсюда он не мог видеть воду, лед, взлетную лыжню. Он не мог видеть флажков ангара в двухстах метрах. Не мог видеть Томаса. Люк колотил в дверь. Пытался разгрести снег. Снова голос Томаса. «Люк! Люк! Слышишь меня? Ты на связи? Прием, прием!» Райт отвернулся от окна и направился к рации и карте. Требуется Анна. Действия. Он помощник. Общий. Технический общий помощник. От него требуется осуществлять помощь. От него требуется предпринимать действия. Он обладает необходимым опытом. Он двинулся к рации. Споткнулся на слабой правой ноге и больно ударился о пол. Он ополовинил немую лицеистость ссадины. Нет. Осаднил потертость. Саднилость. Немость. Свет потускнел, и засиял, и снова потускнел до тусклости. Белый шум как пауза. Радио саднило-гремело.

И, и, и. Снова подъем, подъем. Встать. Боже, но что теперь. Головная боль и слабость. Ослабевшая правая половина. Онемелая лицевая потертость. Что не так. Что-то случилось. Что с тобой, Док? Первое приветствие Плэнки. Первая шутка. Он никогда не понимал эту шутку. Она была слегка оскорбительной. Остроты Плэнки были такого рода, что имели тенденцию сыпаться только сверху вниз. Но не важно. Имя как имя. Поладить с ним было трудно. Человек он был довольно колючий. Но чертовски хороший специалист. Его внимание к деталям не имело себе равных. Один из лучших техников в Институте за всю историю. Жаль, что так случилось. Приезжая сюда, все рискуют. Еще бы. Это всегда подразумевалось. «Подтверждаю. Сносит. Сообщите обстановку. Прием». Голос Томаса по рации. Рация садняще дребезжит. Действовать по протоколу. У Института есть протокол действий на случай нештатных ситуаций. Самому приходилось несколько раз справляться с такими. Несколько раз. С такими ситуациями. Свет тускло тускнеет и ярко саднит. Точное подтверждение координат и условий. Доложите обстановку. Ситуация подвержена. Сейчас, однако, конечно, положение не критическое. Не стоит беспокоить базу. Нет сейчас. Подъем, подъем, подъем. За штурманский стол и изучать. Изучать карту и разработать курс для Томаса. Прислушаться, какое место указывает Томас, и наметить очертания проекта. Направление правда направляется в правильном направлении. Тот же ветер который волновал овации уволок льдину Томаса верно вдоль. Отчетливо неотложен человек действия. План. Обязательно план. Действительности. Что сейчас слова черт сейчас. Анна на похоронах очень долго беседовала с женой Плэнки. Что-то в этом, чего Док не понимал. Обе выглядели одинаково подавленными. В последующие дни Анна почти не разговаривала. Он сделал все, что мог, сказал он ей. Такое случается на Южном полюсе. Ясно, сказала она. Я всегда осторожен, сказал он ей, ты же это знаешь. Ясно, сказала она снова. Когда Плэнки провалился, он утащил собак вместе с собой. Их скулеж сообщил о несчастье. Решили прокатиться из Блафф-Пойнт. Док на передних санях, Плэнки на вторых. По десять собак у каждого. Район подробно изучен. Маршрут мимо известных расщелин. Неизвестное неизвестно. Собаки все по сути пенсионеры. Институт перестал работать с ними за несколько лет до этого. Люди вроде Моубрея и Мэггса были все же очень привязаны. Постоянно тренировали их для нерабочих поездок. Плэнки и Док заслужили неделю отдыха и тщательно спланировали путешествие. Ведущие сани, видимо, потревожили пласт смерзшегося снега, лежавший поверх расщелины подобием моста. Собаки Плэнки проскочили, а сани провалились. То, чего все они боялись. Истории о чудом выживших и о медленном спасении. Не сохранилось воспоминаний, что происходит перед тем, как падаешь в холодный голубой свет. Расщелина была узкой. Сани не полетели быстро ко дну, а все время скребли и скользили по стенкам. Собаки заскулили, когда их потянуло назад по санному следу в пропасть. Скребли когтями по льду, неспособные упереться лапами, гавкали друг на друга в растерянной ярости. Все происходило медленно, но недостаточно медленно. Док побежал назад, чтобы разрезать поводья. Медленно медленно слишком медленно. Самый длинный путь в десять метров. Вожак упряжки остановился на краю расщелины, сани застряли где-то внизу. Собаку звали Сэнди. Села и стала тщательно вылизывать передние лапы, словно ничего не случилось. Вообще-то ей дали ведущую лямку за невозмутимый характер. Остальные собаки боялись ее. Док в каком-то смысле был ею очарован. Всегда первой подбегала к миске с едой, но и другим не мешала получить свою порцию. Этакая матрона. Не успел Док к ней подойти, чтобы перерезать ремень, как собаки, висящие в трещине, зашевелились, дернули Сэнди и утащили ее вниз. Она даже не успела удивиться. Теперь выйти на связь, выйти на связь по рации. Томас, Томас, это Док, слышишь меня. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Ситуация подвержена. Прием. Прием. Слушать, а слов нет. Слушать, а холод как стекло. Слушать, а отдаленный белый шум как постное масло. Значит, теперь ждать. Теперь отдыхать. Конечно. Возможно, в молодости, до того как у них появились дети, он был более галантным. Дети меняют человека в этом отношении. Придают смысл совместной жизни. Когда он упомянул об этом, она спросила, а одной ее недостаточно. Конечно, но это совсем другое, ответил он. Ты понимаешь, что я имею в виду. Когда каждый год он возвращался из экспедиции, оба ребенка относились к нему как к незнакомцу. Не давали брать себя на руки, обнимать, плакали, когда Анна выходила из комнаты. Этого следовало ожидать, сказала она. Может, если ты сбреешь бороду… Она уцепилась за это нелогичное умозаключение. Привыкнуть порой было трудно. Они все это чувствовали. После того как много месяцев провел во льдах, живя только основными потребностями, думая лишь о работе и как бы ее лучше выполнить, питаясь только ради калорий, качая топливо, чистя сараи, всецело подчиняясь рабочему расписанию, без отвлекающих занятий, без нежелательных звуков, без незнакомцев — после этого возвращение домой было потрясением для организма. Грязь и беспорядок. Куча вещей. Люди бесцельно бродят повсюду. А в последние годы все буквально приклеились к экранам телефонов. Экранные наркоманы. От этого начинаешь скучать по простой жизни на Южном полюсе. По чистоте. Прозрачности. Тебя все равно никогда не было рядом, что ты обо мне знаешь? Это Фрэнк, старший. А может быть, и Сара. Оба время от времени бросали ему подобные обвинения. Когда мальчик грубил матери. В юношеском возрасте. И ему напоминали, как он ей обязан. Как много жертв принесено ради его воспитания. Тебя все равно никогда не было рядом. Откуда тебе знать? Экранные наркоманы. Жить не могут, не светя себе в глаза. Все было ради тебя. Работа, которую я выполнял там. Она понимала. Они все понимали. В глубине души. Профессия не особо престижная, но без техников ничего не получится. Не будет никакой науки, океанографии, изучения атмосферы, дыр в гребаном озоновом слое. Пять лет ушло у всех этих людей, изображенных на фотографиях, на исследования в районе станции К. На ногах. С угломерами. Результаты зарисовывались от руки, сопоставлялись с аэрофотосъемкой. Томас и его долбаные коррективы. Можем просто назвать это отклонением? Слово «ошибка» несколько перегружено. Не вопрос, Док. Извини. Да. Черт. Отклонение. «Томас, прием. Это Люк, Люк. Томас, твою мать, ты там или нет? Док! Прием». Рев ветра между радиопередачами был похож на молчание. Установка сыграла свою роль. Тренировка. Экипировка. На хижину словно набросили одеяло. Скоро оно откинется. Скорее всего, Томас просто отложил рацию и разумно бережет батарейки. Люку стоит поступить точно так же. Где Люк теперь. Люк теперь на улице. «Эй, прием, это Томас, прием!» В хижине горит тусклый свет, и повсюду тени. С головой что-то не так. Боли нет, но странная слабость. Это ощущение то усиливалось, то стихало. На рации мигали лампочки, но звуков не было. Он налил себе выпить и осушил стакан. Он осаднил потертую онемелость на лице. Нет. Потер. Потер немую ссадину. Нет. Рация. Что-то колотилось в дверь. Свет стал ярче, и он подошел к окну. Он что-то должен. Что-то не так. Анна, рядом с нему. Длинные темные волосы заколоты на затылке. Всегда-то она умеет удивить. Привет, это ты. Привет, конечно, это снова ты. Утром. Вот ты и пришла. В аэропорту. Привет еще раз. Это не история любви. Но мы все-таки еще вместе, конечно. Конечно. Ее глаза, привет, ее способность удивлять. На кухне допоздна, за своей работой, погрузившись в вычисления, пока он чинит радио, или компьютер, или еще какую-нибудь штуковину. Вставай. Смотри, встань, это ты, конечно, снова, вот так сюрприз. Сейчас отдыхай. Теперь иди-ка сюда. Твердый деревянный пол размяк. Теперь пойдем. Анна, подожди. Не надо больше. Еще чуть-чуть. Что-то не так. Я что-то не сделал. Проморгал какую-то работу. Анна, подожди. Вот так сюрприз. Позже что она сказала. На похоронах. Гроб. Три дня ушло на то, чтобы поднять тело Плэнки. Застрявшее под выступом во льду, на глубине шестидесяти метров. Хотел спуститься и вытащить его, когда еще был шанс. Но инструкция предписывала ждать. Требовалась безопасная процедура крепления веревки. Субординация. Нужно было ждать прибытия спасательной службы. Веревка крепилась каким-то замысловатым образом. Его подняли перед самой бурей. Главная взлетная полоса была закрыта на неделю. В ожидании самолета его пришлось держать в холодном ангаре. На похоронах Анна сказала ему, она знает, что он этого хотел. Что она имеет в виду, спросил он, чего бы он хотел? Всего этого. Белых лилий в вазах, лакированного гроба, коллег в трауре, низко ссутулившейся одинокой вдовы. Героической смерти. Ради всего святого, позаботься о моих. Всего этого. Играл орган, и солнечный свет струился в часовню через высокие окна. Я бы предпочел, чтобы меня похоронили в Антарктиде, сказал он ей. Это была шутка, но она ее не оценила. Что-то все-таки. Не так. Вставай, вставай с пола. Вставай.

К хижине на станции К был пристроен тамбур, чтобы ее обитатели снимали там влажную от снега одежду, а холодный воздух при входе и выходе не проникал в жилище, так что прихожая, вторая дверь и все дела. Слышал, Люк разгреб ногами сугроб, заваливший дверь, и наконец сумел войти. Он окликнул его и спросил, нет ли у Люка нештатных ситуаций или травм. Возникла пауза. Док? Что с тобой? Все в кожуре. Что? Все в ажуре. Он повел рукой в сторону Люка, чтоб не входил в комнату в верхней одежде. Парень должен знать порядок. Люк отступил в тамбур, но придерживал дверь, чтобы она не закрывалась. Что сказали на главной базе? Он не ответил сразу, сосредоточился на проекте прокладки дороги по Антарктиде. Док? Что они сказали? Что мы должны делать? Он встал и указал на карты. Нет необходимости беспокоить по этому поводу Блафф-Пойнт. Инициатива нежелательна. Лучше справиться своими лисами. Я тут планирую план. Он показал Люку предполагаемый маршрут, указывая направление ветра. Пешком к верхушке Пристрели, здесь, и вокруг, сзади, нормально-восточная сторона к среднему — здесь — и оползень, мы, тут, мы, назади, мы покрываем. Люк смотрел на него. С каким-то выражением. Супер. Орден. Субординация. Такие понятия теперь не одобряются. С тобой точно все хорошо, Док? Потер лицо. Точно, где он упал. Болит. Было точно. Буллит, сказал он. Болит, точно. Он засмеялся. Люк кивнул. Типовая личная радиостанция, выпущенная Институтом антарктических исследований, разработана с учетом устойчивости к неблагоприятным внешним воздействиям и обеспечивает надежный ресурс аккумулятора при минусовой температуре. Время работы батареи остается главным предметом озабоченности и основным. «Это Томас, прием, это Томас, прием». Принято, это Рай, Доктор, Ай. Райт. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Прием. «Прошу повторить. Прием». Ситуация подвержена. Оставайся на связи. Прием. Он заболел в голове и наклонился. План тут. Пешком вокруг верхушки и здесь. Ты согласовал план с главной базой? Люк запросил, вопрос. Они пришлют помощь? Самолет? Он потряс головой и складывая карты. Это остается в группе, сказал он. Тихо. В группе доклад обстановки. Станция. Он сел, и цвет упал. Музыка. Что?

Оставайся на связи, Томас, оставайся на связи. Пауза. Взрыв, белый шум. Люк смотрит. Томас, Томас, слышишь меня? Снова белый шум. Как масло. Аплодисменты. «Приня…» Оставайся на связи для отчетливой краткости. Отчетливая краткость. Ситуация подвержена. Он потер челюсть. Болезненные мышцы передергивали его слова. Он покачал головой. «На связи, Док, прием». Он передал рацию Люку и снова потряс головой. Томас, это Люк, прием. «На связи, прием». Слушай, мы вычислили место, к которому тебя прибьет, и придем туда. Выпусти фальшфейер, когда окажешься на берегу, чтобы можно было тебя найти. Прием. «[…] серьезно […] самолет? […]» Связь прерывается, прошу повторить, прием. Скажи ему беречь бэтээры. Батареи. Батарейки. «Повторяю: это что, серьезный план? Вы […] с гла… […] пришлют самолет? Люк? Серьезно? Прием». Подтверждаю, таков наш план. Рекомендуем тебе беречь аккумуляторы в рации и использовать фальшфейер, прием. «Слушай, друг! Они пришлют самолет?» Объясни ему, сказал он. Он помолчал. Чувствовал, как Люк смотрит на него, ждет. Он знал, о чем мальчишка думает. Но он выпил всего один стаканчик. Ну два. Он упал. У него лицо. Он уже не молод. Скажи ему, что это дело остается втуне группы. Это дело отдается в труппе на станции. Он посмотрел на Люка. Лицо саднило. Он отер понемелую саднилость. Кивнул. Что?

Хижина на станции К была усвоена в 1965 году и со складскими помещениями для тщательного складывания в помещения. Загружать припасы, привезенные на санках для оценки риска. Спасение. Оценка. Проверка. Средства оказания первой помощи, есть, веревки, есть, спасательный мешок, коробки с едой для настоящих мужчин, походная палатка, есть, запасное радио, аккумуляторы, горючее, есть, фальшфейеры, есть. Работать быстро. Люк задает вопросы, вопросы, вопросы. Что, если ветер переменится, Док? Что, если видимость? Когда будет топливо? В голосе мальчишки возбуждение. Помощь не надо. Под контролем. Действовать. Не надо помощь. Не надо главную базу. Док, мы должны сообщить. Черт, еще бы, конечно. Обеспечь погрузку и проверку. Так. Радио я радирую сейчас. Обеспечь погрузку. Люк занятой погрузкой на снегоход. Подожди здесь, я сейчас радирую. Теперь назад в хижину. Тихо тихо спокойно. Сесть. Тихо. Радио. Лампочки. Радио. Что-то надо сделать. Ситуация в контроле. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Отчетливая краткость. Ситуация подвержена. Потереть челядь. Мышцы больно. Кривят слова. Потрясти головой. Долго ждать. Слова застряли. Ладно. Все в порядке. Радио молчаливое и огоньки. Не нужно волноваться. Что-то он должен. На улице Люк готовый во время погоды. Падает. Упал. Губы больно. Немое яйцо. Слушай, Люк. Лицо садит. Отереть понемелую саднилость. Снаряжение готово. Снегоходу финальная проверка, конечно. Док, они сказали. Что сказали на главной базе. Да, да, конечно, конечно. Ситуация в руках. Погода погодит не погоже. Нет погоды, чтобы въезжать. Ситуация должна. Скоро будем около места. Проверь ремни, и снаряжение, и буксирное топливо. Люк близко слишком. Стоит. Люк кричит медвянно. Зачем кричать. Хочешь — чтобы — я — повел? А что. Конечно. Зачем Люк спрашивал. Он нагнулся к ответу и обнаружил. Почувствовал. Почувствовал, что теряет равновесие. Почему. Что. Наклоняйся. Падай. Теперь давай вставай.

Упряжка собак, во весь дух мчащих сани, — одно из самых чудесных впечатлений жизни вдали от цивилизации. Доступен этот опыт не многим. Дюжина откормленных мускулистых собак, радостно рвущихся вперед. Санный след на снегу. И, конечно, тишина повсюду. Чистое прохладное блаженство молчания. Ты понимаешь это? Ты держишь это в уме? Для чего мы это делаем. Для чего мы приехали сюда, Плэнки. Никому больше не суждено этого увидеть. Вдали от обыденности. От счетов за газ и прочей чепухи на постном масле. Только это. Чистота и молчание. Конечно, конечно. Но сейчас ничего только треск снегохода что терпит крушение грохот падения оглушительный грохот. Осквернено. И все же наследим изящный след от плато сквозь лыжню и сквозь слепую бурю к скалам Пристли-Хед и дальше дальше и вокруг к изгибу бухты Лопеса и дальше. Люк ведет хорошо. Будь внимателен, и все такое. Расселины. Расщелины. Трещины. Следи за ориентирами, будь осторожно осторожен в такую погоду. Томас, потерпи. Они набрали скорость и подошли вплотную к Пристли-Хед, неровная местность с прячущимися под снегом камнями. Люк гляди Люк медленно слишком медленно не успел предупредить или поздно предупредить и вот спотыкаются о камень или о трещину или о замерзший ком и наклоняются и вращаются и падение белое белое и они падают.

Все медленно, мотор громко. Все медленно, и вот прижаться лицом, куртка-складка-плюх-лицом, падение, падение, снег. Грузно. Бело. Бело. Грустно. Бело. Вверх, вниз. Грузно. Бело. Глухо. Глухо. Медленно, медленно. Думай. Снегоход ударился о камень, перевернулся. Люк. Не чувствую справа лицо все тело. Падаю. Грузно. Тихо. Бело. Гладко. Глотка. Снег гиблый. Ждать. Вверх. Вниз. Парю. Низко-низко. Близко-близко. Сердце стучит снег летит тебя не спас свет погас. Шаги далеко. Шаги близко. Кричи. Тащи. Борись. Кричи. Перевернись, развернись. Дыши. Глубокий вдох. Глотка настежь, воздух стылый. Легкие лопаются. Дыши, дыши, дыши. Встань. Наклонись. Падай.

Отчет: планомерно движемся на восток к Бухте. Ледник. Расселина. Снег глубокий ехать сквозь снова тяжело. Ждать. Сообщение об инциденте. Наткнулись на камень, или на расщелину, или на расселину, переворот, мотор визжит выше, выше, в небо.

Руки держать. Подъем. Голос говорит. Люк говорит. Абракадабра. Встань. Мужик возьми в руки себя. Теперь по себе сам. В руки возьми себя давай давай. Себя мужик теперь давай возьми в руки сам.

Наклонись.

Люк задает вопросы слова чепуха. Так, так, так, низко, так низко так низко. Медленно. Медленно. Медленно. «Где — у тебя — болит?» Здесь. У меня здесь. У меня болит здесь. Вот здесь. Здесь болит. Я продвигаюсь в северном направлении номинально в пяти метрах над уровнем моря. Я Роберт Райт, осуществляю общую техническую поддержку. Я ранен. Я тот, кто ранен. Я здесь. Онеметь потертое яйцо. Губы шлеп-шлеп, и слова не идут. Фигуры. Лицо. Онемелое яйцо. Нога онемела. Слабый. Держись, Люк. Держись. Наклоняйся. Падай.

Люк языкастает, и он поворачивается.

Люк ставит походную палатку. Молодец, молодец. Инструктаж. Помни инструктаж. Быстро. Слова быстрят. Куча снега на шлеп-шлеп утопчи снег лечить лечить ни черта лечебники. Ветер вой вой ветер вихрь веять веять круговерть. Тащи его тащи его в палатку. Тяжелый тяжкий тяга тягость. Закрой. Закройся. Закрома. Зая. Затишье. Люк говорит, но смысла нет. Что было не так не так. Так низко. Так близко. Вблизи. В низине. Шум. Шуршащий шум как свистящий шут. Шипящий шунт. Шебуршащий шурф. Шелестящий шепот. Люк. Онемелое яйцо. Губы шлеп-шлеп. Онемелое яйцо. Скажи слово масло пост пост постылый постелить. Люк говорит код. Говори. Люк говорит код. Что. Что. Что. Лицо, одежда. Одежда, надежда, невежда, рядом. Лицо рядом. Погода погода шум.

Люк говорит идти за Томасом. Он шагом. Пешком. Далеко. Но пешком. Томас.

Стой, стой. Риск. Стой. Думай. Себя в руки. Слишком далеко. Буря, буря. Пропал уже, парень, пропал. Томас пропал. Скажи близко, здесь. Сейчас. Будь здесь. Будь запас. Безопасность.

Люк сказать идти, он шагом. Ступор. Супер. Орден. Субординарец. Томас еще шанс хороший шанс помощь спешно.

Поздно, поздно, слишком поздно. Опыт. Слушай, опыт. Будь мужик сейчас. Оставайся в ситуа. Приказ, приказ. Вырази. Слова идут тяжело и слова не идут.

Буря бушует шум. Буянит. Будит. Спать. Сон. Пульс. Люк лицо близко лопочет слова. Вопрос. Трещина. Щель. Поезда станция подвержен. Сова не чулана. Он, смыл, смысл. Солома на челе, но удельно. Слова не члено. Раз. Дельно.

Тепло. Спать. Медленно. Буря.

Люк говорит будь здесь сейчас, будь здесь, Док будь здесь. Помощь придет. Люк найдет Томас, а Док будь здесь. Помощь. Еще бы. Еще бы. Помощь придет.

Кивнуть, да. Кивнуть. Буря бушует шум. Тихо. Дыши. Вжик.

Люк ушел. Томас ушел.

Шаги. Тихо. Дыши. Больно. Дыши. Тихо. Дыши. Анна. Дыши.

Тепло. Спать. Падай.

Падай.