Старый тракт

13

Девушку звали Луизой, а Манефа по-скитски нарекла ее Секлетеей. Она рассказала об этом, едва они уселись на кедровый сутунок, приготовленный Белокопытовым на свои поделки.

Звуки родного языка из уст Шубникова успокоили ее. В первые же минуты она убедилась, что оба мужчины не обрекут ее на что-то плохое, не оскорбят и не унизят ее.

— Скажи, скажи ей брат мой, Северьян Архипыч, что целый год я слежу за ней. Мое сердце открыто для нее на всю жизнь. Пусть она посмотрит мне в глаза. Пусть заглянет в тайники моей души.

Белокопытов говорил и говорил без умолку в каком-то горячем и безотчетном возбуждении.

Исподлобья Луиза бросила на него беглые взгляды, по-видимому, угадывая, что он говорит слова необыкновенные, потом вопросительно и нетерпеливо посматривала на Шубникова, ожидая перевода.

— Милый Ефрем Маркелыч, чуть-чуть помолчите, дайте мне минуту, чтоб перевести ей ваши слова, — замахал рукой Шубников.

Белокопытов замолчал, и только грудь его с шумным дыханием вздымалась и крупные капли катились по лицу, все еще взволнованному, но уже и просветленному, и даже немного торжественному.

Не упуская ни одного слова, Шубников перевел Луизе все, что говорил Белокопытов. И вдруг они услышали то, что ни Шубников, ни Белокопытов и предположить не могли:

— Я видела этого господина дважды: первый раз, когда он вышел от настоятельницы Манефы и потерял дорогу, а второй раз, когда он приходил к нашему стану на заготовке ореха.

— Она видела меня?! О господи! Спроси ее, Северьян Архипыч, спроси, пожалуйста, брат мой, что она обо мне подумала? Что именно? Какое чувство поднялось в ней при виде меня? — судорожно перебирая руками, спросил Белокопытов, едва Луиза умолкла.

Шубников передернул плечами, исказилось его худощавое лицо. Приставать к девушке с такими вопросами, по его представлениям, было неприлично. Но Белокопытов настаивал, торопил:

— Спроси, брат Северьян Архипыч, спроси ее. Пусть скажет!

Шубников понял, что Белокопытов не отстанет. Перевел все слово в слово.

Черные глаза девушки метнули на Белокопытова горсть огня, а потом ее уставшее лицо неожиданно осветилось робкой улыбкой:

— Что подумала? Позавидовала той, за которой он пришел. Не один раз из келий исчезали девушки. Их крали охотники из дальних заимок. Двух или трех увели к себе тунгусы…

— И они не сопротивлялись? — это спросил сам Шубников, вдруг почувствовавший острый интерес к женскому монастырю, затерянному в лесах Верхне-Юксинской тайги.

— А разве им тут легче было? Они же рабыни, — сказала Луиза.

— Как рабыни? Рабыни кого? — спросил Шубников, про себя подумав: «И в самом деле Сибирь полна неожиданностей, хоть за перо берись».

— О, это большой и нелегкий разговор, — вздохнула Луиза, и Шубников понял, что за словами девушки лежит такая глубокая тайна, которая непроглядна как бездна, и чтоб разглядеть, что лежит на дне этой бездны, надо многое узнать, до многого докопаться.