Стражники среди нас

Возвращение короля

— Как ты думаешь, они есть на самом деле?

— Кто, Стражники? Конечно. Есть и живут среди нас…

Этот обмен репликами пришелся на короткую паузу, и шепот из заднего ряда неожиданно прозвучал на весь зал. Кто-то громко хмыкнул, но сказанное тут же забылось, потому что герои на экране с новой энергией и новыми воплями ринулись убивать и спасать друг друга.

Когда зажегся свет и публика потянулась к выходу, Розин украдкой оглянулся на соседей, которые шептались за его спиной. Да нет, не подростки, которыми по преимуществу был забит кинотеатр. И даже не молодежь — женщине под тридцать, ее спутнику и того больше (или так кажется из-за высоких глянцевых залысин). Наверное, дома уже свои взрослые оглоеды имеются, а туда же, на крутое фэнтези притащились, да еще рассуждают, существуют ли его герои «на самом деле». Видно, жить в России стало совсем уже лучше и веселей, если взрослые люди верят в сказки.

Самому Розину фильм показался примитивным и каким-то куцым, словно он был лишь первой, заявочной частью длинного сериала. Скорее всего, так и есть, подумал эстет Розин, все признаки серийности налицо, а значит, кое-какую обрывочность и недосказанность можно простить. И все же — это и есть наш ответ «Властелину колец»? Малоубедительно. Впрочем, монументальные флэш-эффекты на тему слащавой эпопеи Толкиена его тоже раздражали. Но «Третья стража» была еще хуже — актеры каждую минуту выражали свои чувства громкими криками или звериным ревом, и от этих воплей у Розина уже через пятнадцать минут разболелась голова.

Но он все-таки досидел до конца. Наверное, потому, что само посещение кинотеатра произвело на него куда более сильное впечатление, чем приключения Черных рыцарей среди земных людей. Зрители вели себя так, будто виртуальные события происходили вживе у них на глазах: вскрикивали, ахали, подбадривали героев, как на футбольном матче. Если бы это был его первый визит в кино, Розин решил бы, что темперамент москвичей за годы перестройки поменялся с нордического на южноамериканский. Но нет — такое творилось только на «Третьей страже».

У людей, выходивших из зала после сеанса, глаза были шальные и восторженные, словно их только что прокатили на настоящем космическом корабле. Розин слышал, а вернее, читал в настенных «граффити» о безудержной любви публики к Третьей страже и к автору романа, по которому был снят фильм, писателю-фантасту Алексашину. До него доходили слухи о том, что после выхода картины сотни, а то и тысячи молодых людей начали считать себя Стражниками, регулярно собираются в каких-то парках и обсуждают свои рыцарские дела, создают форумы и сайты поклонников Третьей стражи в Интернете и без устали славят своих кумиров в лозунгах на стенах и заборах. Судя по тому, что он увидел в кино — но не на экране, а в зрительном зале, — это было очень похоже на правду. И Розин еще раз подивился детской непосредственности своих современников, которых ни развитой социализм, ни недоразвитый капитализм не научили быть серьезными.

По дороге домой он с насмешкой подумал, что, будь эти самые Стражники не вымыслом, а реальностью, как хотелось бы его соседям по кинозалу, — он бы уж точно был черным рыцарем, и даже одним из главных. А что, неплохо звучит: Рыцарь Ночи Вольдемар Розен. Впрочем, для рыцаря лучше по-другому: Вольдас Розанн. Каково?

Развеселившись, он прибавил шагу, тем более что на пути ждала не очень уютная подворотня и ее стоило миновать побыстрей.

Увы, быстро пройти неприятное место не удалось. Сумрачный туннель вместо обнадеживающего света в конце встретил его залпом фосфоресцирующих букв кровавого цвета, вопрошавших со стеньг: «Ты записался в Стражники?» Розин споткнулся на ровном месте, успокаивая себя мыслью о том, что в киношном буфете не пил даже пива. По трезвом размышлении, а также при ближайшем рассмотрении и ощупывании надпись оказалась центральным слоганом афиши рок-концерта, почему-то вывешенной в этом мрачном уединенном уголке. Только в субботу! Роман Асадзе и группа «Черный рыцарь»! Прикоснись к Ночи! «Ну и ну, — подумал он, морщась от нарастающей боли в висках, — маразм крепчает».

Но испытания, которые готовила ему подворотня, на этом не кончились. Прямо у ног раздалось утробное ворчание, и асфальт зашевелился, словно под ним разверзлась бездна. Непроницаемый мрак поднялся от земли и заслонил мерцающие буквы на плакате. Покрываясь холодной испариной, Розин в ужасе шагнул назад, но бежать было некуда — сзади оставалось пустое в поздний час Садовое кольцо, а путь во двор, к спасительному подъезду, был перекрыт. Он вскинул было руку, чтобы перекреститься — вдруг поможет! — хотя в Бога не верил, в церковь не ходил. «Откуда эта чертовщина? Этого не может быть!» — беспомощно крикнул внутренний голос. Черная тень двинулась к нему, колыхаясь и распространяя запах тлена.

— Мужик, — с натугой пробился из ее недр осипший рык. — Слышь, мужи-ык. Закурить не найдется?

Розин перевел дух, не зная, смеяться ему или плакать. Он был близок к истерике. Проклятая боль пульсировала в голове, как бегущая строка рекламы, и придавала всему творившемуся вокруг бреду куда большую значительность, чем он того заслуживал. Отстранившись от смрадной фигуры, Вольдемар прокашлялся и гаркнул загробным голосом рыцаря Вольдаса:

— Стражники Ночи не курят!

Развесистая тень удивленно качнулась назад. Дорога была свободна. Розин бросился к выходу из подворотни и, уже сворачивая во двор, услышал сзади восхищенный хрип:

— Во мужик нанюхался!..

Добравшись до дома, он рухнул на кровать, и на него навалился беспокойный сон, полный диких воплей и черных теней с копьями и шлемами, проезжающих на своих медлительных конях прямо сквозь его несчастную голову. В глазах мелькали вспыхивающие буквы, которые складывались в слова «Стражники», «ночь», еще в какую-то чушь — и тут же рассыпались фейерверком. Он проснулся под утро в липком поту, с головой тяжелой и горячей, как чугунный утюг, и понял, что подхватил грипп, эпидемией которого с наступлением первых холодов пугали москвичей. Но вместе с температурой в нем поселилась Мысль. Именно так: Мысль с большой буквы. К своим мыслям он привык относиться с уважением, а эта была не из пустяковых.

Владимир Розин в свои тридцать с небольшим многое повидал в жизни и кое-чего достиг, хотя и потерь было немало.

Начиналась жизнь стандартно и даже предопределенно, согласно семейной традиции практикующих врачей Розиных — хирургов, невропатологов, ортопедов. Но Володя оказался нарушителем традиций и возмутителем спокойствия. По примеру своего всемирно известного тезки он пошел другим путем. С той разницей, что его, Володю Розина, ни тот, ни другой путь не привели пока к мировой известности.

Родился-учился… Из песни слова не выкинешь. Он родился в Харькове и, повинуясь законам династии, пошел в медицинский, но учился кое-как. Справочники по фармакологии нагоняли на него сон, удалять печень собакам было просто противно. Отмотав три курса, тайком от папы-профессора и мамы-дефектолога он на каникулах отправился в Москву, где с разбегу поступил на факультет журналистики МГУ. Верная харьковская подружка-лаборантка, впоследствии несправедливо забытая, сумела выудить из деканата его документы. И пошло-поехало! По сравнению с медицинским институтом учеба на гуманитарном факультете была «не бей лежачего», жизнь привольно текла между пивом и дискотекой. А тут еще время шальное, левые заработки, дурные деньги, птица-тройка перестройка!..

Даже на видавшем виды журфаке Володька Розин скоро стал знаменитостью. Он мог продать и купить все что угодно, начиная с пары дуэльных пистолетов XVIII века и кончая цистерной соляной кислоты. Завелись деньги, что для отверженного профессорским кланом студента было очень кстати. Вместе с деньгами, как мыши от крошек, завелись и друзья. Володя был отличным парнем, щедрым на угощение, всегда готовым ссудить приятеля небольшой суммой, а потом великодушно простить долг. Однокурсники его любили, а однокурсницы просто вешались ему на шею. Факультет журналистики славился по Москве самой «отвязанной» золотой молодежью и самыми классными девчонками.

Розин проучился там всего год, но оттянуться успел, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Все казалось легким, эпоха сочилась соблазнами, перед которыми не могли устоять и более осторожные люди. И конечно, он влип в нехорошую историю, после которой пришлось срочно рвать когти, не закончив университета, никому не сказав последнее «прости», и рвать как можно дальше от Москвы. Ты неси меня, река, за чужие берега…

Нет худа без добра, Буратино, зато ты попал в Страну Дураков — ту самую страну, где на деревьях вместо листьев растут зеленые купюры. С приятно толстенькой пачкой чужих денег в кармане Володька Розин приземлился прямо у ног статуи Свободы, которая пинком отшвырнула его к другому, еще более дальнему берегу. Калифорния, самый дикий и самый западный Дикий Запад, край золотоискателей и русских первопроходцев, открыла ему свои потные объятия. Небольшой городок на обочине дороги в Силиконовую долину стал новой родиной Вольдемара Розена. Такое имя он взял себе ради понта, хотя это было лишнее, поскольку Розин-Розен так толком и не выбрался из того, что называлось русским гетто. Застрять там было безусловной ошибкой, но что поделать, если удача лезла в руки, как манная каша из сумасшедшего горшочка, так, что и задницу поднять было некогда.

Сами обитатели русского гетто с мрачным юмором называли свою страну «трудовым лагерем с усиленным режимом питания». Такие шутки ходили по всей Америке, но в том городе, где осел Розин, ни русского гетто, ни русского юмора не существовало. Розин сам создал и то и другое, объединив разрозненных бывших соотечественников, чье национальное самосознание отдыхало лишь в крошечной лавочке Гримберга, где можно было купить палку твердой, как железо, сырокопченой колбасы и мятые украинские конфеты «Белочка» и обсудить погоду с толстой продавщицей Эммой.

Да, русских в округе было мало — все ж таки не Бруклин и не Город Ангелов. Вольдемара умные люди предупреждали, но он не внял. На привезенные деньги он открыл маленькую газетку с гордым названием «Моя Калифорния». И начал с азартом учить жизни всех, кто читал по-русски — от квартирного маклера с потомственным одесским акцентом до вчерашнего инженера из Питера, на чей оклад ныне можно было купить дом над Невой. Газета, в полном соответствии с учением розиновского великого тезки, стала не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и коллективным организатором, к великому удовольствию русскоговорящего населения.

Как ни редко студент Вовочка Розин осчастливливал стены МГУ своим в них пребыванием, наука пошла впрок. Недаром основам пропаганды его учили бывшие зубры партийной и советской печати. Вот только масштабного таланта в веселом прогульщике Володьке недальновидные зубры разглядеть не успели, а то быть бы юному Розину звездой отечественной журналистики, локомотивом демократии и рупором перестройки.

Он и сам не подозревал, что может быть так дьявольски убедителен, что способен так точно находить слова, западавшие в душу каждого читателя. Этот дар, вкупе с железобетонной уверенностью в своей правоте, вскоре сделал его властителем дум местной диаспоры. Немногочисленное «комьюнити» внимало ему как пророку, его статьи обсуждались на скамеечках в городском парке и в очереди за неизменной колбасой. Кое-кто из читателей не выходил на улицу, не выяснив предварительно в русской газете, советует ли мистер Розен брать с собой зонтик.

Но первыми его талант по достоинству оценили рекламодатели. Ибо Вольдемар Розен не опускался до того, чтобы публиковать унылое, черно-белое объявление с плохо прожеванным текстом вроде: «Покупайте бумажные полотенца в мини-маркете „Стар“, ведь там они дешевле на 30 %, и вы сможете вытираться ими, не экономя, с утра до вечера». Нет, подобно О’Генри, он сочинял душераздирающий рассказ, где очаровательную героиню эти самые салфетки (купленные, разумеется, в «Старе» с тридцатипроцентной скидкой!) выручали в самый ответственный момент на ее пути к головокружительной карьере и удачному браку.

Таким способом он, не жалея усилий, рекламировал закусочные, бензоколонки, рестораны, маникюрные салоны, гадалок, учителей музыки, переводчиков… Скромное комьюнити и не подозревало, что столько людей вокруг готовы оказывать услуги, говоря при этом на чистейшем — что, впрочем, было преувеличением — русском языке.

Потом пришло время более крупных клиентов — риелторов и юристов, или, как их называли в Америке, лойеров. С этого момента слава Розена выплеснулась за рамки русской общины. Его целлулоидные герои, после долгих мытарств обретающие счастье в новых квартирах, сделали бы честь любой мыльной опере. Для одной конторы он даже специально придумал многосерийную «сагу о Форсайтах» — большую семью, чьи постоянно возникающие проблемы так или иначе были связаны с недвижимостью и благополучно разрешались с помощью услужливых агентов. Адвокатские «телеги» были несколько иного рода — драматические судьбы хороших людей, попавших в переплет и, несомненно, потерявших бы и имущество, и честь, и свободу, если бы на их пути им не встретился опытный и добросовестный юрист.

За свои байки Вольдемар брал хорошие деньги, но отрабатывал их сполна. Он знал своего читателя как облупленного, и читатель ему верил. Каждый новый рекламодатель, на свой страх и риск связавшийся с русской газетой, тут же обнаруживал, что вокруг полно русских, их гораздо больше, чем утверждает статистика, и все они жаждут стать его клиентами. Об этом говорил и вид преуспевающего владельца «Моей Калифорнии», такого же бойкого и жизнерадостного, как его пестрая, набитая объявлениями газетка. Правда, английский у него был слабоват, но это даже придавало дополнительный шарм молодому бизнесмену. А когда, скажите, Вова должен был учить этот проклятый английский, если он пахал как папа Карло с утра до вечера? Зато его грамотная русская речь не осквернялась гнусавыми американизмами, которые горохом сыпались из уст более интегрированных соотечественников.

Порой его допускали в местное светское общество, где он заслужил статус «нашего русского». Один риелтор в благодарность за несколько залпом проданных квартир познакомил его со своим родственником, политтехнологом. Политика и ее технологии давно привлекали мистера Розена, и он бросил на обработку нового знакомого весь свой пыл и все обаяние. Но то ли случайный гость не понял, с каким крутым профессионалом имеет дело, то ли Вольдемара подвел чертов английский, только к идее ориентировать избирательные кампании на русскоязычное население политтехнолог отнесся довольно прохладно. Его куда больше занимали голоса китайской и испаноязычной общин. Впрочем, он откликнулся на просьбу кузена дать заработать «приятному русскому парню» и по случаю сосватал Вову аж в Иерусалим — руководить русским штабом на муниципальных выборах.

Большой разницы между Израилем и Штатами Розин не почувствовал. Святой город напоминал Брайтон-бич времен его первых дней в Америке — по улицам носились взмыленные иммигранты в мешковатой «варёнке» и пытались по-русски что-то выяснить у недоумевающих прохожих. Убедить этих несчастных можно было в чем угодно, стоило лишь остановиться и поговорить с ними об их проблемах, проявив внимание и человечность.

Это открытие синхронно сделали все израильские партии еще на предыдущих парламентских выборах. Каждая из них обзавелась придворным русским, который за гроши рыл землю в пользу своих работодателей. Чтобы переплюнуть эти доморощенные политтехнологии, мэр столицы пригласил в свой русский штаб не вчерашнего собкора «Социалистической индустрии» по Мелитопольской области и не поэта-матерщинника из старожилов, а специалиста, рекомендованного солидной американской фирмой. Поскольку в фирме по-русски никто не говорил, а упускать заморский заказ не хотелось, то ехать в ближневосточную глушь предложили Розену, единственному русскому, которого лично знал генеральный директор, случайно познакомившийся с ним на пати у кузена.

Розеновский кандидат не прошел, но в том была лишь его собственная вина. Этот господин уже двадцать лет сидел в кресле мэра, зазнался, обленился; кроме того, он находился в сильно пенсионном возрасте и в выборы играл лишь для порядка. Вольготно пожив при его власти двадцать лет, темпераментные иерусалимцы возжелали перемен и отдали свои голоса более молодому сопернику. Но американский шеф русского штаба все равно получил неплохие деньги — и за слоган «Любим тебя, Тедди», созданный на рабочем месте, и за другой, без лишнего шума проданный конкурирующей фирме: «Любим тебя, Тедди, но голосуем за Уди». Последний лозунг, кстати, был переведен на иврит и признан хитом предвыборной кампании.

Однако Розен и сам повторил ошибку своего провалившегося клиента. Случилось это через несколько лет после иерусалимского вояжа. Мэром он, конечно, стать не успел, но все равно почил на лаврах. Обзавелся хорошей машиной и любовницей-китаянкой, отрастил животик, пристрастился к коктейль-пати и казино. Одним словом, расслабился, утратил чутье, забыл, что в королевстве по ту сторону зеркала и в мире свободного рынка для того, чтобы оставаться на месте, нужно очень быстро бежать.

К началу двадцать первого века в Силиконовой долине дела вдруг пошли не так уж силиконово. Сердце мирового хай-тека[6] вместе с мозгами перетекало в новые Палестины — Индию, Китай и… Россию. Да, представьте себе, все чаще доходили до чужих берегов слухи о щедрой и веселой жизни, которая пришла на родину после перестройки, разрухи, беспредела и дефолта. Новые русские из героев анекдотов превратились в солидную и уважаемую прослойку мирового сообщества. Все это казалось невероятным и соблазнительным. Поколебавшись, Розин решил, что его студенческие грехи давно прощены и забыты за давностью лет и ничто не мешает ему съездить в Москву и посмотреть на новую реальность своими глазами.

Москва его ошеломила, и это самое малое, что можно было сказать. С первых километров идеально прямой автострады, ведущей из Шереметьева, он как открыл рот, разглядывая цветастые рекламные щиты и новенькие бензоколонки, так и не мог его закрыть несколько дней кряду. Он будто не бывал здесь никогда и заново изучал сверкающие улицы, красиво подсвеченные вечером и чисто выметенные днем, нагромождение продуктовых лавок и прочей мелкой торговли, работающей круглые сутки. Центр оброс помпезными новостройками; изобилие супермаркетов и напыщенный снобизм ресторанов поражали воображение. Поток транспорта не иссякал ни днем ни ночью, и в нем, не сходя с места, можно было насчитать за полчаса не меньше дюжины автомобилей самых дорогих в мире моделей. Брэнды всех известных фирм украшали яркие витрины. И все это не затихало ни на секунду, город жил в режиме нон-стоп, как великий Нью-Йорк, ни в чем не уступая своему западному конкуренту. Володя ходил по улицам, вертя головой направо и налево, и чувствовал себя дремучим провинциалом, впервые попавшим в первопрестольную.

Он уезжал, когда Москва состояла из пустых прилавков и очередей, и самой длинной была очередь в ОВИР. Только она и осталась, но стояли в ней теперь за другим: толпы приезжих стремились зарегистрироваться в столице процветающей России.

В Москве не было безработицы, она кормила также ближнее и дальнее зарубежье. А главное — здесь выходили сотни газет, десятки глянцевых журналов, все под завязку забитые рекламой, и у каждого издания находился свой покупатель. Жители мегаполиса, казалось, начисто забыли о голоде и дефиците информации советских времен, но еще не пресытились чтением и жратвой.

В газетах, а также в титрах популярных передач Розин обнаружил фамилии своих бывших однокурсников. Кое-кто даже мелькал на экране. Многие из них на факультете считались шутами гороховыми, а поди ж ты, выбились в люди. Желтая пресса взахлеб писала о гонорарах молодых продюсеров и телеведущих. Владимир то и дело ловил себя на чувстве острой зависти. Выходит, ошибся, просчитался, не на то поставил. Ну ничего, время даром не потеряно, и его поезд еще не ушел.

Сидя в изысканных кофейнях или потягивая пиво в стилизованных пивнушках, Владимир испытывал упоительное чувство всемогущества. Такое было с ним в первые дни в Америке после хмурой голодной Москвы. Он знал, что вся роскошь и красота, все, что он видит вокруг, может принадлежать ему, лишь протяни руку. Самые дорогие машины, самые респектабельные дома, самые фирменные тряпки, не говоря уж о самых красивых женщинах… «Солнце, небо голубое — это все мое, родное». Надо только приложить минимум усилий. Ведь если эти придурки чего-то достигли, то ему, Вольдемару Розену, сам Зевс велел вознестись на Олимп!

Тот первый визит был коротким и анонимным, но Владимир уже понял, куда понесет его нелегкая, если опять придется делать ноги с насиженного места. Интуиция подсказывала, что ждать этого осталось недолго.

Да, западное Эльдорадо хирело, и русское население в нем сокращалось. Не трогались с места только самые крутые программеры и девелоперы, которые ничем, кроме своих «хардов» и «софтов», не интересовались, да и читать умели только с монитора. К тому же эта чокнутая публика была по большей части холостой и бессемейной. А ведь аудитория розинской газеты на три четверти состояла из скучающих жен и пожилых родителей высокооплачиваемых силиконовых тружеников.

Вдобавок Бетти устроила ему веселую жизнь.

Бетти Фарбер уже несколько лет являлась законной женой Вольдемара Розена. Она была дочерью его старейшего клиента и с самого начала положила глаз на «этого русского», как называли Володю в семье мебельщика Фарбера, который сам был уроженцем Ростова-на-Дону. Пухленькая Бетти, вывезенная в Калифорнию четырех с половиной лет, тоже умела лепетать по-русски на уровне, соответствующем возрасту ее эмиграции. Свой протяжный акцент она считала американским, но Розин, который сам вырос в украинском городе и потратил много сил, чтобы изжить провинциальное произношение, над ней не смеялся и ее не разубеждал.

В интересе Бетти к нему не было никакой романтики. Она просто-напросто жаждала вырваться на волю из-под надзора самодура-отца, не понимающего, что время домостроя и послушных девочек миновало. Папа Фарбер наивно хотел, чтобы дочь окончила колледж, освоила какую-нибудь профессию или хотя бы научилась помогать родителям в магазине и мастерских. Бетти прямо тошнило от этих мещанских заявок. Ее натура требовала солнца, музыки, скорости, алкоголя, бездумного флирта и ярких побрякушек. Она все равно ни в чем себе не отказывала, но ее выходки сопровождались бесконечными семейными скандалами, лишением карманных денег, собственным визгом и мамиными мигренями. Всей семье это изрядно надоело. В конце концов Фарбер вознамерился выдать Бетти замуж за приличного человека, чтобы скинуть с себя ярмо отцовского долга. Дочь и тут проявила строптивый характер и выбрала себе в мужья безродного эмигранта.

Расчет ее был элементарен. Они регистрируют брак, Розин на этом основании приобретает право на досрочное получение гражданства вместо своего вида на жительство, а она — вожделенную свободу. Папаша Фарбер на радостях, что девчонка отважилась хоть на какой-то положительный поступок, пообещал по-прежнему оплачивать ее карманные расходы. Тайком от родных они подписали брачный контракт, гласящий, что ни один из них не имеет к другому материальных претензий ни до, ни после развода. Брак был зарегистрирован в мэрии; на пороге Бетти чмокнула растроганных маму и папу и умчалась с молодым супругом на своем алом спортивном «альфа-ромео». Розина она высадила у его дома, а сама отправилась на побережье праздновать медовый месяц в компании друзей. С тех пор они не обременяли друг друга лишними встречами, хотя их отношениями оставались неизменно ровным и приятельскими.

На собеседовании в службе иммиграции и натурализации, куда Розина вызвали в связи с оформлением гражданства, произошел курьезный случай, который впоследствии оказался пророческим. Необъятных размеров негритянка, разглядывая его документы, сощурила свои и без того опухшие глаза в узкие щелочки и сквозь зубы произнесла:

— Мистер Розин, вам отказано в предоставлении гражданства Соединенных Штатов Америки. Ваша жена плохо себя ведет.

Вольдемар беспомощно оглянулся на Бетти, которая на этот раз в виде исключения сопровождала мужа, изображая группу поддержки. Что она еще отчебучила?

— Что это означает? — промямлил он.

— Это означает, что ваша жена, Оделия Розин, плохо ведет себя в федеральной тюрьме штата Небраска. Об этом говорится в рапорте из места заключения. Мы не можем предоставить вам гражданство, — злорадно объяснила черная баба.

— Но позвольте, — приободрился Розин, — мою жену зовут не Оделия, а Элизабет. И она вовсе не находится в месте заключения.

— А где же она находится? — удивленно проворчала чиновница и даже попыталась открыть свои сонные щелочки.

— Вот, — торжествующе показал Розин.

Бетти привстала и игриво помахала жюри пухлой голой ручкой, а Вольдемару послала воздушный поцелуй.

— Мда? — недоверчиво сказала негритянка, сверля взглядом Элизабет. — Ну, мы проверим.

Проверка затянулась еще на месяц, но гражданство Розин все же получил, за что был безмерно благодарен Бетти.

Однако спустя несколько лет этот необременительный брак принес ему неожиданные неприятности. Хотя ничего неожиданного тут не было: что-то подобное должно было случиться рано или поздно. И Розину, как умному человеку, давно надо было без лишнего шума оформить развод, тем более что папаша окончательно махнул рукой на дочь, которую даже замужество не наставило на путь истинный. Таким образом, Бетти в его прикрытии уже не нуждалась. Но он, как всегда, поленился, понадеялся на свою счастливую судьбу, оберегавшую его от возможных и невозможных напастей, — и поплатился.

А тем временем Бетти на новом оранжевом «БМВ», купленном очередным другом сердца взамен раскоканного «альфа-ромео», сбила на улице прохожего. Пожилой китаец сумел выжить после того, как оранжевая фурия смела его на «зебре», но попал в больницу с перспективой на инвалидность. Дела Бетти были еще печальнее. За руль она села, во-первых, в легком подпитии, что однозначно показал анализ, а во-вторых, без водительской лицензии, которой была на месяц лишена за предыдущую аварию. Таким образом, никакие страховки на нее не распространялись. Бетти грозили не менее года тюрьмы (то-то ей вспомнилась, должно быть, Потешная ошибка черной чиновницы) и пожизненная выплата пенсии пострадавшему.

Разозленный папа Фарбер заявил, что больше не даст этой шалаве ни цента. Пусть за нее расплачиваются ее толстозадые приятели или недотепа-муж. Идея расплачиваться за Бетти весь остаток жизни Розину совсем не понравилась. Он наведался к адвокату, который составлял их брачный контракт, но не получил от него внятного ответа, должен ли он возвращать долги жены. Этот случай контрактом не предусматривался, и хороший лойер мог истолковать его текст в любую сторону. У Володи оставался еще небольшой тайм-аут, пока шли суд да дело, но будущее вырисовывалось малорадостное. По своему опыту, приобретенному в рекламных кампаниях юридических контор, Розин догадывался, что платить-таки придется. А дела в газете между тем шли все хуже и хуже.

Вольдемар загрустил, где-то даже запаниковал и для поддержания утопающего бизнеса на плаву начал хвататься за что попало, чувствуя, что рано или поздно снова влипнет. Он и влип, но это оказалось скорее забавно, чем опасно. Под занавес своей американской карьеры Вова Розин стал сыном лейтенанта Шмидта.

Началось все с того, что некий взъерошенный и плохо одетый господин из вечных эмигрантов предложил Розину поучаствовать в реализации «ну очень перспективного» проекта. Такие предложения за время своей карьеры медиабосса он получал пачками; газета, как магнит, притягивала всех сумасшедших русского комьюнити с их завиральными идеями.

Но этот «перспективный проект» заинтересовал Вольдемара. Он назывался «Русская Калифорния» и касался освоения и будущего процветания восточных областей России — Сахалина, Камчатки и прочего Дальнего Востока, вплоть до спорных Курил. Одним из этапов возрождения столь отдаленных мест было восстановление памятника графу Резанову в Красноярске. Статуя сего великого мужа, сетовал дальневосточный патриот, была разрушена после революции то ли большевиками, то ли силами природы, и до сих пор власти города не удосужились ее восстановить, ссылаясь на бюджетные затруднения.

Розину восточные области России были глубоко безразличны, в насаждение цивилизации посреди дикой тайги он не верил, да и вся идея годилась разве что на страницу юмора, если бы не одно «но». Авторы проекта, жители многострадальных восточных областей, очень рассчитывали на финансовую поддержку другой русской Калифорнии — соотечественников из Америки. Эта наивная мысль показалась Вольдемару не такой уж глупой.

Имея клиентов среди турагентств, он знал, что одна из туристических приманок Калифорнии — история покорения ее русскими мореплавателями. «Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь…» — и так далее. Как и большинству россиян, имя командора Резанова было известно Володе из популярной рок-оперы. Под славное имя Резанова можно было собрать кое-какие деньги, но Розин не собирался заниматься этим сам. Он начал размышлять, кому из знакомых пройдох-фандрайзеров загнать эту идею за хорошие комиссионные. Как вдруг неряшливый визитер, считавший его, видимо, старожилом диаспоры, привел неожиданный аргумент.

— Вам, — сказал он, торжественно подняв палец, — этот план должен быть особенно близок. Ведь вы не случайно носите такую фамилию, господин Розен. Понятно, что она американизирована…

«Елы-палы», — подумал Розин. Он не стал разубеждать увлеченного старичка, взял у него все жалкие бумажки, самодеятельные решения-постановления с кучей пышных названий и печатей. И предпринял атаку на самую неприступную касту Калифорнии — общество «старых русских».

Разумеется, среди них не было потомков моряков с фрегатов «Юнона» и «Авось», а также со шлюпов «Надежда» и «Нева», на которых, по утверждению инициативного старичка, также плавал командор. Зато были заносчивые внуки белоэмигрантов и допущенные в их среду беженцы советских времен, по большей части богемного пошиба. К силиконовым программистам и прочим вновьприбывшим с перестроенной родины они относились как к пыли под ногами. Не было для «старого русского» большего оскорбления, чем сравнение с новым иммигрантом. В некоторых наиболее аристократических кругах русской Калифорнии одно время всерьез обсуждали возможность перехода на французский в качестве языка внутреннего общения. Загвоздка состояла лишь в том, что в этом случае дети, несомненно, забыли бы язык Пушкина и Саши Черного.

Владимир использовал все свои связи среди американского истеблишмента для того, чтобы оказаться представленным графине К., чей дедушка, само собой, последним взошел на борт парохода во Владивостоке, прикрывая отступление своих кадетов. И на изысканном пати, сияя своей неотразимой улыбкой, молодой русский патриот поделился с графиней планами оказания помощи бедной родине. Естественно, за счет собственных скромных сбережений.

Заводить в этом обществе разговор о современной России без особых причин считалось дурным тоном. Графиня, в замужестве Манукян, испытующе посмотрела на него своими маленькими голубыми глазками, из которых один казался поставленным выше другого. И тогда Розин, скромно потупившись, поведал, что у него есть особые, личного характера, причины поддерживать бывших соотечественников. Масштабная программа развития Дальнего Востока носит имя Великого Командора. В Красноярске верные почитатели собираются восстанавливать его памятник. Энтузиасты мечтают построить корабль, который повторит маршрут первопроходцев. В этой ситуации он, Вольдемар Розен, просто не может остаться в стороне. Фамильная честь требует, чтобы он внес свой вклад. И хотя он не обладает большими средствами, на которые можно поднять столь серьезный проект, но возможно, русская община, в память о своем великом сыне…

— Розен — Резанов, да-да-да… — пролепетала пораженная графиня. — Но ведь у графа не было детей в Америке!

— Я не родился в Америке, — доверительно шепнул Розин, поддерживая хрупкую госпожу Манукян под локоток. В этом кругу царили правы прекрасной эпохи и можно было не опасаться обвинений в сексуальных домогательствах. — Мой род восходит к младшему брату командора, поручику лейб-гвардии Семеновского полка Аристарху Петровичу Резанову. Только, умоляю вас, пусть это останется в тайне. В нашей семье не принято всуе поминать имена знаменитых родственников.

Он и сам не знал, с какой полки соскочил этот поручик со своим Семеновским полком. Просто, разглядывая куриный профиль своей собеседницы, вдруг подумал, что она, скорее всего, такая же графиня, как он — потомок Резанова. И тогда трескучая мишура вроде лейб-гвардии и Аристарха Петровича должна произвести на нее впечатление.

Кто кого тогда надурил, так и осталось невыясненным. Но при активном участии графини подписка в поддержку проекта «Русская Калифорния» и строительства фрегата «Юнона» (или все-таки «Надежда»?) была открыта. Вначале она шла вяло, приходилось слишком много объяснять, подводить под проект исторический фундамент, в котором потомки русских аристократов были не так сильны, как наивно предполагал Розин. Но он не сдавался — экскурсы в славное прошлое заполнили страницы газеты «Моя Калифорния», потеснив рекламу недвижимости и частные объявления о продаже кладбищенских участков.

Но графиня К. не стала дожидаться, пока плоды просвещения созреют в парниках старорусского комьюнити. Она пригласила Вольдемара на приватную беседу, в ходе которой они договорились ограничить цели пожертвования только памятником Резанову и кораблем — это эффектно и доходчиво и не вызывает лишних вопросов.

Совещание кончилось достаточно ожидаемым для Розина пассажем. Он еще при первой встрече отметил учащенное дыхание графини в тот момент, когда интимно нашептывал ей соблазнительные перспективы проекта, почти касаясь пушистыми усами ее пергаментной шеи, покрытой бледными веснушками. Потомку командора пришлось отдаться графине прямо на веранде, которая великолепно просматривалась как с чисто выбритой лужайки перед домом, так и с пролегающего за забором шоссе.

Вова гнал от себя мысль о том, что в любую минуту его голую задницу может увидеть кто угодно — от садовника до проезжающего соседа. Кроме того, он пытался наспех представить себе, как это делают отпрыски старинных родов, в отличие от примитивных холопов. Сии абстрактные заботы мешали ему сосредоточиться на предмете страсти нежной, что было довольно кстати, поскольку высохшие мощи потомственной дворянки привлекали его ненамного сильнее, чем разлапистый жирный кактус у ворот ее виллы.

Средства, собранные цветом русской общины на памятник первопроходцу Резанову и на постройку чудесного фрегата, были вручены милому молодому человеку, дальнему родственнику командора, для передачи организаторам проекта. Натурально, графиня себя тоже не обидела, но Вова не был в претензии. Эти деньги жгли ему руки и требовали решительных действий, а тут как раз и закончилось судебное разбирательство дела его жены. Бедняжка Бетти получила полтора года тюремного заключения, и адвокаты истца намеревались требовать компенсацию с ее ближайших родственников по причине полной неплатежеспособности ответчицы. В общем, времени на раздумья не оставалось.

Летом 2003 года Владимир сошел с трапа самолета в Шереметьеве с небольшим модным саквояжем, предвкушением новой жизни и некоторой суммой, за которую кое-кто в штате Калифорния, да и в Красноярском крае еще захочет открутить ему яйца, когда прочухается. Справедливости ради надо заметить, что часть денег была выручена честным путем, от продажи угасающей газетки хитрому лавочнику Гримбергу.

В Америку Розин уезжал туристом, а потому сохранил российское гражданство и ему не нужно было стоять в овировской очереди с сонными азербайджанскими торговцами и горластыми молдавскими строителями. Он снял квартиру на Садовом кольце возле Красных ворот и зажил барином, не отказывая себе ни в хороших ресторанах, ни в прочих развлечениях. Денег должно было хватить до раскрутки великого деятеля нашей эпохи, отличного парня Володьки Розина. Да, это я, ребята. Не ждали?

Оказалось, что и правда не ждали. Он ногой открывал двери, ведущие в крупные редакции и телестудии, а потом те же ноги выносили его наружу несолоно хлебавшим. Прежние приятели и собутыльники ограничивались удивленными восклицаниями, вежливыми расспросами о жизни, уважительными кивками. Были и те, что не узнавали, старательно щурились, имитируя напряжение памяти. Да-да, студенческие годы, столько воды утекло… Так вы по какому вопросу?

Никто из этих разжиревших бугаев и холеных теток не проявлял восторга по поводу его чудесного возвращения из небытия. Ни одна зараза не сказала: как классно, старик, что ты здесь, теперь мы с тобой провернем такую штуку!.. Его собственные идеи, в свою очередь, не вызывали встречного энтузиазма. Те, кто занимал руководящие должности в журналах и иных печатных изданиях, порой вяло соглашались: ага, ну напиши нам что-нибудь. Рекламные агентства ломились от длинноногих девушек с макияжем от самых ушей и диетического вида юношей в зеркально начищенных ботинках. И те, и другие смотрели на него как на обломок империи. В их глазах он был старым, толстым «совком», абсолютно оторванным от жизни.

Самые добродушные из собеседников сочувственно кивали: тяжело начинать все сначала, уже достигнув какого-то статуса. Почему сначала? Какого черта! Безработица Москве не грозила, но уже, как в Штатах, тут сложилась жесткая иерархия, и попасть наверх, прыгая через ступеньки, было практически невозможно.

Это Розин понял не сразу, а когда понял, то некоторое время еще хорохорился, хоть и злился страшно. Злился на бывших закадычных друзей, не помнящих родства, на тупых боссов массмедиа, не понимающих собственной выгоды, на обманчиво покладистую Москву, которая по-прежнему слезам не верит — а как он, Вольдемар Розен, умел вышибать слезу! И немного на себя, за самонадеянность, совсем чуть-чуть. Чморить себя в его положении было уж последнее дело.

Нельзя сказать, что он остался совсем за бортом. Благодаря осколкам старой дружбы ему удалось перехватить несколько редакторских заказов и неплохо на них заработать, но это было, конечно, недостойно благородного дона, явившегося покорить столицу. В какой-то момент госпожа удача сменила гнев на милость. Розин пристроился к дальнему приятелю факультетских времен, возглавлявшему довольно своеобразное издательство под названием «Подвал».

Это и был подвал, бесконечный, уходящий лабиринтами в разные стороны. По отсыревшим стенам змеились трещины и оползала штукатурка, припудривая серой пылью книги, которые были разложены, выставлены, навалены на колченогих столах. Посетители, неведомыми путями забредающие в эти катакомбы, рассеянно листали пыльные томики в бледном свете таких же запыленных желтых ламп. Как ни странно, дела у Гнома — так все за глаза называли хозяина «Подвала» — шли довольно успешно.

Его сотрудники ютились в крошечных аппендиксах, то там, то сям отходящих от основных коридоров. Именно здесь Владимир Розин неожиданно встретил Раду.

С Радой Черняховской он познакомился в Иерусалиме, во время избирательной эпопеи. Ее пригласили на выборы работать его переводчиком, поскольку было неизвестно, знает ли заокеанский специалист русский язык. Когда выяснилось, что специалисту переводчик не нужен, Рада так и осталась при штабе, что-то писала, редактировала, координировала. Розину она нравилась. Несмотря на свою религиозность и нелепый вид — юбка до пят, уныло висящая кофта с длинными рукавами и парик в тридцатипятиградусную жару, мама родная! — она не казалась бестолковой, в отличие от многих его помощников. Работать с ней было приятно. Помимо сообразительности, она обладала своеобразным чувством юмора и какой-то покоряющей, полной внутреннего достоинства добротой.

Увидев Раду в «Подвале», он обрадовался ей как родной. Оказалось, она уже несколько лет в Москве, тихо сидит в издательстве и занимается переводами за смешную зарплату. Хозяин всем платил мало, жмотство было его второй натурой, но Розина это не пугало — он-то не собирался становиться скромным наемным редактором. Его отношения с Гномом строились на основе партнерства и взаимной выгоды.

Рада уже не носила парик и длинную юбку, из чего Розин заключил, что с «опиумом для народа» покончено, но по-прежнему выглядела серой мышкой в своих подростковых джинсах и бесформенных кофтах. Не изменились и мягкая улыбка, и тихий журчащий голос, и оброненные невзначай, немногим понятные Радины шутки. Ее глаза смотрели все так же ласково на этот совсем не ласковый мир.

Она с интересом выслушивала его наполеоновские планы, но единомышленником стать не могла. Он этого и не ждал; Рада по жизни была смирившаяся, плывущая по течению, позволяющая пахать на себе бесцеремонным жлобам вроде Гнома. Людей этой травоядной породы он никогда не понимал.

Что ж, «Подвал» так «Подвал», если уж приходится начинать снизу. Гном относился к его идеям благосклонно, и кое-что они даже начали реализовывать. Но работать с ним было сложно. Борис Борисович, как официально звали розинского шефа, отличался даже не диктаторскими, а какими-то инквизиторскими замашками и впадал в тихое бешенство, если кто-то из подчиненных смел поступать, говорить и дышать не так, как он велел. Потому работали у него либо такие безответные букашки, как Рада, либо сумасшедшие на всю голову аутсайдеры, либо полные пофигисты. Но и с ними начальник «Подвала» умудрялся то и дело входить в клинч.

Только на глазах у Розина прошло несколько скандальных увольнений по причинам, не стоившим выеденного яйца, а порой просто запредельным. Так, из очередной командировки Гном вернулся один, злой и ничего не успевший, поскольку его секретарша, а по совместительству — подруга жизни по дороге загремела в больницу с острым аппендицитом. Через неделю она приехала и была немедленно выставлена за дверь раз и навсегда, потому что Борис Борисович ясно сказал: сидеть на месте и ждать его. Имя непокорной подчиненной тут же стало табу в стенах «Подвала». Одновременно от дома (и от контракта) было отказано друзьям секретарши, симпатичной супружеской паре, владеющей канцелярским магазином, где много лет с успехом продавались книги издательства.

Недоумевающий Розин попытался выяснить, на каком таком месте должна была сидеть бедная женщина, выписанная из больницы в чужом городе, каком-то заштатном Малоярославце, тем более что ее начальник в ближайшее время туда вовсе и не собирался. Гном, не дослушав, отвернулся и молча побрел в таинственные дебри своего подземелья.

В сочувственных взглядах сотрудников Владимир прочитал, что теперь и ему выдана черная метка. Но не принял это всерьез. Как-никак он не секретарша, а гений пиара и генератор идей. Осталось всего несколько формальностей, после чего они с Борисом Борисовичем подпишут договор и станут равноправными партнерами в необычайно перспективном проекте. Правда, его злило и настораживало, что Гном все неимоверно затягивает и проект еще не начат, хотя в это время Розин уже планировал снимать первую жатву. Но ведь Борис опытный издатель и не враг своему бизнесу, чтобы отказываться от очевидной прибыли и популярности, которая выведет издательство на новый уровень, прямо-таки в заоблачные высоты.

Как оказалось вскоре, сотрудники были правы, а Розин ничего не понимал в загадочной новорусской душе. Гром грянул буквально через несколько дней. Розин, ничтоже сумняшеся, посадил одного стареющего юнца, местного компьютерного гения, за Интернет-поиск, который нужен был для доработки проекта. Явившийся в середине дня Гном моментально взбеленился оттого, что его работник выполняет задание, данное кем-то другим. Розин по наивности обеспокоился только судьбой безответного подчиненного, а уж никак не своей, и собрался идти к начальству объясняться и заступаться. Но Борис Борисович появился около него сам в сопровождении двух помятых типов, выполняющих в издательстве функции сторожей, курьеров и грузчиков.

— Вот это, — деловито указал он на стол Владимира.

Парни тут же повыдергивали провода и потащили куда-то компьютер вместе с принтером.

— В чем дело? — удивился Розин, еще не подозревая подвоха. По своей бесцеремонности Гном мог запросто экспроприировать чужой комп, если он ему был зачем-то нужен.

— Ты здесь не работаешь, — скучно сказал начальник, глядя в угол и потирая ладонью острый нос. — И не работал. И зарплату не получал. Ага?

Розин действительно не был официально оформлен в «Подвале». До заключения договора Гном обещал платить ему по-черному. Пол-Москвы жило на зарплату «в конверте», и Владимир особо не парился по этому поводу. Тем более что часть денег он даже получил в прошлом месяце.

То, что изрекал сейчас Борисыч, было настолько подло, что Розин собрался немедленно бить гаду морду, невзирая на свидетелей. Но за спиной шефа тут же выросли два красивых охранника, успевшие эвакуировать его компьютер и вернуться. Розин запоздало вспомнил, что на жестком диске хранилось подробное описание не только «подвального», но и других проектов, а также его творческие разработки рекламной кампании. Он опять лопухнулся, потому что слишком верил в людей и свою счастливую звезду.

За порогом «Подвала» воздух был свеж и влажен после теплого дождя, но ни дождь, ни снег, ни град не остудили бы сейчас его ярость. Розин пнул захлопнувшуюся за его спиной дверь и длинно выругался. Еще никогда с ним так не поступали. Никто не смел держать его за бессловесное быдло. Тот, кто на это решился, поплатится скоро и страшно. Скоро и страшно, повторил про себя Володя, сжимая кулаки в бессильной злобе. В Америке он бы бросился к адвокату и засудил, разорил бы сукиного сына, пустил по миру. Но в этом городе, где на его стороне нет закона и силы, он не может ничего. Лишь ждать, пока появятся закон и сила. Вот только откуда им взяться?..

Вскоре он встретил на улице Раду и не удивился, что она болтается по городу посреди рабочего дня. Рада, несомненно, должна была пасть следующей жертвой начальственного гнева только за то, что имела несчастье состоять в приятельских отношениях с духом изгнанья Розиным.

Впрочем, в тот момент ему было не до юмора. Он весь кипел и, досадуя на себя, заливам ненависть алкоголем. На этот раз непьющая Рада из солидарности составила ему компанию.

— Я это ему так не оставлю, — пообещал Розин, когда они пили пиво под тентом на бульваре. — Такие вещи прощать нельзя. Не знаю как, не знаю когда и где, но я выберу момент и сотру гадину в порошок.

— Прощать можно и нужно, — осторожно возразила Рада. Она не любила сильных эмоций и сильных выражений.

— Ой, Радочка, это же христианство! Не пристало тебе, — усмехнулся Владимир.

— Да нет, Володя, это разумный эгоизм по Чернышевскому. Злая память отравляет душу. Зачем носить внутри яд? Только себя травить.

Так она старалась отвлечь его, перевести разговор на абстрактные темы. Но повод, да и объект был неподходящий.

— А мою душу отравляет, что такая гнида ходит по земле безнаказанно. Я б его порвал своими руками, ей-богу, — заводился Розин. — Без таких, как он, на свете просто легче дышать станет. А ты тоже — нашла за кого заступаться, мать Тереза. Разве твоя религия не говорит: око за око, зуб за зуб?

Рада с улыбкой подняла палец, как учительница химии перед демонстрацией шумного и дымного опыта, который должен понравиться даже самым отъявленным шалопаям:

— В том-то и дело. Око за око и жизнь за жизнь. Но не жизнь за око. Чувствуешь разницу? Возмездие должно быть соразмерным.

— С вами, праведниками, каши не сваришь, — фыркнул Розин. Он по-прежнему был зол. Радина покорность только укрепила его в желании рассчитаться с Гномом по всем статьям. Ведь этот паразит потому позволяет себе так по-свински поступать с людьми, что никто его ни разу не остановил. Вышвырнули Раду на улицу — и что ж? Она себе ходит, улыбается, рассуждает о прощении и соразмерности. Но с Володькой Розиным такое не пройдет. Он решил не спешить и совершить акт отмщения как-нибудь особенно эффектно, а пока зарыть в душе оскорбление и не вспоминать о вонючем «Подвале».

После увольнения дела его пошли совсем кисло. Погрузившись в «подвальные» проекты, Владимир растерял все прочие и без того зыбкие контакты и остался на бобах. Деньги кончались, и, похоже, надо было съезжать из стильной холостяцкой хаты у Красных ворот куда-нибудь в трущобы Котловки или Строгина.

Об этом даже думать не хотелось. Розин с годами пристрастился к комфорту и квартиру себе выбирал не абы как, а с претензией, явно переплатив бездельнику-маклеру и проторчав неделю тоже в недешевой гостинице «Мариотт» на Тверской. Недавно отремонтированная студия близ Красных ворот купила его сердце компактной, идеально оборудованной кухней в стиле техно — то, что нужно мужчине с запросами, но без капризов; дорогой, но лаконичной обстановкой — все нужное, ничего лишнего, а главное — месторасположением. С последнего этажа сталинского дома открывался прекрасный вид на Садовое кольцо, Басманные переулки и ломаную линию московских крыш. Володя Розин, будучи по рождению провинциалом, испытывал слабость к старой столице.

Он знал, что есть и другая Москва, видел ее один раз и больше не тянуло. Однажды по делам издательства он заехал к тетке-графику, которая работала на дому. Ему хватило впечатлений от крошечной, как конура, квартиры в брежневской пятиэтажке, от нависающих над головой серых потолков и замызганного, пахнущего половыми тряпками подъезда. Даже будучи мужчиной, он побрезговал воспользоваться совмещенным санузлом, где едко пахло хозяйственным мылом, в черной от старости ванне стоял тазик с бельем, а унитаз сипел и без остановки изрыгал из себя ржавую воду. Вот она, бедность, подумал Вольдемар и ужаснулся, решив про себя: все что угодно, только не это.

Но теперь ничего другого не оставалось.

Пребывая в прострации и депрессии, а попросту говоря, глубоко в заднице, Розин с горя отправился в кинотеатр на разрекламированный блокбастер. Отвлечься от невеселых мыслей не получилось. Наоборот, в зале у него разболелась голова, а придя домой, он свалился с температурой и гриппом. Но сей культпоход на фоне зарождающейся болезни принес ему свежую идею. Эта идея могла спасти его или погубить, но он, как и прежде, надеялся на лучшее. В конце концов, все всегда оказывалось к лучшему. Нет худа без добра — зато ты попал в Страну Дураков…

Следующие два дня он хрипел, истекал соплями, глотал растворенные в воде порошки и до рези в глазах копался в Интернете. Нашел кучу сайтов поклонников Третьей стражи. Изучил их тщательным образом. Классифицировал и выделил нужную группу, на которой требовалось сосредоточить усилия. Закинул пробный крючок на форумы, которые показались наиболее перспективными, — бросал провокационные реплики, отслеживал ответы и комментарии. В перерывах думал, рисовал схемы. Работа была увлекательной, хотя приходилось продираться сквозь туман температуры.

На третий день, отхаркивая последние дохлые вирусы, он вышел из дома уже не Владимиром Розиным, а Главным Стражником, Рыцарем Ночи Вольдасом Розанном. Земной город Москва приветствовал его густо-лиловыми тучами, отчаянно ярким солнцем и ослепительными лужами. Вдалеке натужно рычал гром. «Привыкай встречать повелителя», — властно обратился к Москве Розин. Нет, конечно, не Розин, а Розанн. Теперь уже только Розанн.

Владимир Розин совершил в своей жизни не одну досадную ошибку. Вольдас Розанн никогда не ошибался. Более того — он должен был исправить ошибки Розина.

Это были обычные хорошие ребята. Пожалуй, даже слишком хорошие для среднестатистической молодежной компании. Что-то вроде литературной студии или кружка бальных танцев на воскресной прогулке. Ни тебе грубого гогота, ни мата, ни похабных интонаций, разве что неизменное пиво из горлышка по отвратительной московской привычке. Девчонок было больше. Они смеялись, галдели, возбужденные тусовкой и обществом «своих», и не замечали никого вокруг. Его они тоже не заметили.

Вольдас несколько раз прошел невидимым сквозь оживленную толпу, нашел лица, знакомые по форумам, и убедился, что не ошибся в своих оценках. Больше светиться ему было не за чем. Он встал за стеной давно закрытого киоска и узнал, что нервного мальчика с круглыми глазами, известного ему и прочим посетителям форума под именем Рыцаря Луны, в миру зовут Алешей.

Перед Алешей столпилась кучка приятелей, и он всем по очереди читал ауру. Закрывал свои тревожные глаза совенка, простирал узкие ладони над склоненной головой и взволнованно говорил какую-нибудь чушь: «Я чувствую в тебе пробуждающуюся Силу… Ты готов приобщиться к Ночи». Или: «Кто-то держит твою волю в подчинении… Это мешает тебе стать настоящим Стражником».

Владимир Розин не зря в мединституте увлекался психологией. Впоследствии это сильно помогало ему заниматься рекламой и пиаром и вообще работать с людьми. В отличие от многих скептиков своего времени он знал, что экстрасенсы и медиумы существуют. Он даже видел одного из них, а вернее, одну — знаменитую Джуну, врачевательницу Брежнева.

Джуна приезжала в их институт, чтобы провести с будущими медиками нечто вроде короткого семинара по парапсихологии. На теоретической части у студентов завяли уши от ее пещерных представлений об организме человека, болезнях и методах их лечения. Но потом перешли к практике. В самом начале Джуна предложила им встать в круг, взяться за руки, и… первокурсник Розин на всю жизнь запомнил энергетический импульс, который, как удар тока, пробежал от ладоней целительницы по их рукам.

Однако кроме основ гипноза, которыми владеют многие врачи, он ничего с этого семинара не вынес. Видимо, могущественная Джуна намеревалась только поразить неокрепшее воображение молодежи, а вовсе не поделиться своим мастерством.

Потом Владимир прочел много книжек и пришел к убеждению, что некоторые люди действительно обладают концентрированной энергией и повышенной чувствительностью, но управлять ими умеют лишь единицы. Они и становятся великими экстрасенсами, колдунами, ясновидящими.

Судя по тому, что наблюдал сейчас Розин, Алеша был потенциальным медиумом. Конечно, слабеньким и совершенно не развитым, к тому же замороченным всякой фигней из современного фэнтези. Но способности у него имелись, он чувствовал биотоки, исходящие от людей, и даже пытался их наивно и неграмотно толковать.

Незаметно изучая Алешу, Розин понял, что не ошибся и в другом. Рыцарь Луны никогда не сможет использовать свой дар для достижения власти и подчинения окружающих своей воле. Он слишком неуверен в себе, интеллигентен и робок. Если он и поднимется на высоту, достойную своего таланта, то лишь под руководством более сильной личности. Именно это и нужно Вольдасу.

Фанаты Третьей стражи колбасились в скверике почти до полуночи. Потом самые отвязанные девчонки с криками и визгом отправились на ВДНХ, где у них намечался ведьмовский шабаш. Алешу тоже звали, но он не пошел, как и предполагал Розин. Рыцарь Луны не любил шума и эпатажа, но стеснялся признаться в этой слабости, неуместной для Стражника Ночи. Он пробормотал, что ему завтра рано вставать на работу, и торопливо распрощался с приятелями, не по-рыцарски суетливо пожав протянутые руки. Остальной народ тоже стал расползаться по домам.

Владимир незаметно сопровождала Алешу в метро, потом в автобусе, потом шел, стараясь ступать беззвучно, по темным закоулкам Речного вокзала. Он никогда не бывал в этой части города с ее древними пятиэтажными «хрущобами», по крышу утонувшими в густой растительности. Район был старым и запущенным, но назвать его бедным язык не поворачивался. Скорее можно было сказать, что время здесь остановилось, а то и потекло вспять. Деревья, кустарники, вьющийся по стенам дикий виноград и плющ превращали улицу в лес, который ночью казался и вовсе непроходимым. В ветвях, несмотря на ночную пору, изредка посвистывали птицы. Сквозь зелень призрачно светились редкие окна, как будто вокруг стояли не дряхлые пятиэтажки, а таинственный замок или, на худой конец, дома средневекового города. Да, неплохую местность выбрал себе для проживания Рыцарь Луны. Кстати, луна тоже торчала в небе для завершения декорации — жирная, полная, истекающая жемчужным светом. Нет, это не случайное везение, вспомнил Розин, московские Стражники специально подгадывают свои встречи к полнолунию.

Неслышными шагами он нагнал Алешу на узкой аллее, где аромат невидимых цветов тут же растворился в едком запахе серы.

— Рыцарь Луны, — позвал он его глухим голосом.

Мальчик застыл на месте.

— Не оборачивайся. С тобой говорит Вольдас, Рыцарь Ночи, Главный Стражник. Ты хотел быть среди нас?

— Да, — прошептал Алеша, переводя дыхание.

— Ты избран. У тебя есть последняя возможность отказаться. Готов ли ты отдать свою душу, силы, помыслы и саму жизнь Великому делу Третьей стражи? Помни, обратной дороги не будет.

— Да…

— Громче!

— Да. Я согласен.

Рыцарь Луны держался молодцом и ни в чем не обманул ожиданий Главного Стражника. Он действительно ждал, что когда-нибудь за ним придут и изберут его, и, дождавшись, не колебался ни секунды. Но голос у мальчика дрожал от волнения, и видно было, что его бьет озноб. Вольдас решил сбавить обороты — у такого нервного ребенка того и гляди начнется истерика.

— Ты можешь повторить слова клятвы?

— Да. Могу.

Клятву Рыцарь Ночи сочинил накануне, и она даже ему самому показалась зловещей и убедительной. Вообще-то ее полагалось произносить страшным свистящим шепотом, но Вольдас решил, что с Алеши хватит, и пробормотал текст нараспев в стиле индийских мантр. Мальчик, проговаривая клятву вслед за ним, чуть-чуть успокоился.

— А теперь давай познакомимся, — сказал Розин обыкновенным голосом, обходя застывшую Алешину фигуру и властно заглядывая в испуганное лицо с напряженными круглыми глазами. — Ведь нам пока предстоит жить среди людей. В миру меня зовут Владимир. Ты Алеша, я знаю. Не бойся меня. Мы с тобой заодно.

Он протянул руку. Алеша осторожно вложил в нее свою вспотевшую ладонь и вздрогнул — рука Вольдаса обожгла его холодным огнем. Это было последней каплей, подточившей стену страха и недоверия. Мальчик глубоко вздохнул и расплакался, по-детски припав к груди Рыцаря Ночи.

— Я знал… — повторял он сквозь слезы счастья, сжимая ледяную ладонь Вольдаса, — я знал! Вы пришли!..

Через месяц их уже было пятеро. Черная ведьма, в миру Ксюха, заведовала вертепом, где Стражники собирались на свои тайные встречи и где тусовались другие поклонники Третьей стражи, из непосвященных. Здесь же Главный присматривал себе подходящих людей.

Квартира досталась Ксюше в наследство от бабушки. К ужасу соседей, двадцатилетняя вертихвостка использовала ее для бесконечных гулянок с друзьями и подружками, которых у нее было несчетное количество. С ночи до утра в вертепе орал магнитофон, оттуда доносились хохот и звон посуды. Непривередливая Ксюха даже не озаботилась тем, чтобы обставить квартиру нормальной мебелью. Ее гости спали, ели, пили и занимались любовью на одном и том же продавленном голом матрасе. Впрочем, расчетливая ведьма держала свою более комфортабельную и чистую комнату запертой на ключ и почти никого туда не пускала. Второй ключ был только у Главного.

Когда пришла мода на Третью стражу, в вертепе у Ксюши стали меньше пить и музыка уже не так орала. Зато на лестнице появились устрашающие личности в черных капюшонах, из-за двери порой доносились жуткие, загробные звуки, несло серой и запахом сырой земли, а стены подъезда покрылись изображениями шлемов, перьев и прочей рыцарской атрибутики. Все это пугало соседей куда больше, чем привычные скандальные выпивоны.

Брезгливого Розина мутило от грязи и галдежа Ксюшиной квартиры. Но он понимал, что лучшего чистилища для будущих Стражников не найдешь, и появлялся там исправно, стараясь не особенно мозолить глаза посторонним. Что касается Алеши, то он проявил редкую непритязательность и переселился к ведьме, правда, без всяких личных мотивов, притащив собственную раскладушку. Вольдасу он объяснил, что, став Стражником, он не в состоянии жить в своем доме со скучными родителями-пенсионерами.

Пока из посетителей вертепа, в основном писклявых сопляков и соплячек, был избран только один — чудаковатый провинциал неопределенного возраста, неизвестно зачем забравшийся в столицу. Митенька, он же Рыцарь Блуждающих Огней, до избрания проживал у родственников, нигде не работал и обладал иезуитским талантом придумывать всякие каверзы. Кроме того, он был электронным и техническим гением.

Его Вольдас тут же начал привлекать к разработке операций и не пожалел об этом. Он только ставил задачу, и Митенька почти сразу же излагал одно за другим несколько парадоксальных и простых решений, при этом подвизгивая от удовольствия. За визгливость и хихиканья, за пристрастие к мелким пакостям и жидкий крысиный хвостик никто в Третьей страже Рыцаря Блуждающих Огней не любил. Но Вольдасу он был необходим для дела, да и не ради взаимной любви собирал Главный Стражник свою команду.

Митенькино рыцарское звание не прижилось, и вскоре, по его собственной просьбе, Рыцарь Блуждающих Огней был переквалифицирован в вампиры. Это вполне соответствовало его роли и самоощущению. Что-что, а кровь пить он умел.

Четвертым стал Марат, сторож издательства «Подвал», в свое время депортировавший Владимира Розина по приказу начальства. Много позже Вольдас вдруг вспомнил, что на его столе всегда валялся затрепанный томик «Третьей стражи», бессмертного произведения модного писателя Алексашина, которого на полках «Подвала» не было и в помине. Найти Марата и с помощью Алеши посвятить его в Рыцари Подземелья было делом техники. Марат раскаялся в том, что посягнул на Главного Стражника, исполнил наложенную повинность и передал себя в полное подчинение Вольдасу.

По замыслу Розина, Черная ведьма должна была скрепить союз Стражников своим телом. Но тут Вольдас неожиданно встретил отпор. Алеша застеснялся и отверг предложенную честь, а сама Ксюха наотрез отказалась ложиться с неряшливым Митенькой. Делить же ее пополам с одним только Маратом, посчитал Рыцарь Ночи, было ниже его достоинства, и Ксения осталась его личной наложницей. Это и стало основной обязанностью Ведьмы в Третьей страже, поскольку, кроме квартиры и пухлых ляжек, она не отличалась никакими иными достоинствами. Чем-то она напоминала Розину его фиктивную жену, веселую Бетти — в ее заднице было больше смысла, чем в бездумной кудлатой голове. Но Вольдасу на первых порах важнее всего были вера и послушание, да и задница временами годилась в дело.

Он подозревал, что Марат да и кто-то из второстепенных гостей вертепа в его отсутствие получают доступ в альков Ксюши за запертой дверью. Но Ведьмина постельная принадлежность мало волновала Главного. У него были заботы поважней.

Памятуя уроки отцов — строителей коммунизма, он перво-наперво решил создать партийную кассу. Средство для этого было подсказано историей мирового революционного движения — старые добрые «эксы», сиречь акции по экспроприации материальных ценностей. Это было несложно, это было красиво, и это, уж извините, не имело ничего общего с пошлым и банальным грабежом.

Декорации: глухой переулок или проходной двор. Действующее лицо: светящийся силуэт, вдруг вырастающий из тьмы перед обалдевшим прохожим. Текст: «Третья стража. Ваши деньги нужны Делу Ночи. Положите наличные на землю и уходите». С кредитками, равно как с драгоценными побрякушками Стражники не связывались, к бедно одетым прохожим не подходили, последнего не отнимали. Если денег было мало, не брали их вообще и не проверяли, сколько еще осталось в бумажнике у клиента.

Успех пришел к ним сразу и без оговорок. Зрители, сиречь участники этого интерактивного действа, были в экстазе, и если не аплодировали, то лишь от избытка чувств. Московские стены пестрели надписями «Третья стража» и «Будь рыцарем!». Движение поклонников Третьей стражи росло, ширилось и крепло. А слухи о том, что Стражники появились на улицах города, только подогревали народную любовь. Многие юные и не очень юные москвичи готовы были отдать все содержимое своих кошельков, лишь бы повстречаться в ночи с рыцарем Третьей стражи.

В этих инсценировках с удовольствием играли Ночная ведьма и Митенька. Нежного Алешу и простодушного Марата Вольдас берег для других целей.

Третья стража провела несколько грамотных эксов, обеспечила себя на некоторое время и ушла в подполье. Жадничать не стоило. Однообразие ведет к провалу, Розин знал это по многочисленным полицейским детективам. Еще несколько похожих акций, и они будут классифицированы как серийные преступления, их методы подвергнутся изучению милицейских аналитиков, и тогда на улицы под видом доверчивых прохожих выйдут опера с Петровки, открывшие охоту на Стражников. Никогда не повторяться — вот залог успеха.

Он задействовал всю свою фантазию, придумывая новые пути к процветанию и благополучию Третьей стражи. Творить мифы ему было не впервой; в конце концов, в этом и состояла его профессия. К тому же у него были отличные учителя и предшественники: сын турецкоподанного Остап Бендер, Гудвин Великий и Ужасный, правитель Изумрудного города, два веселых вора из «Праздника святого Йоргена» и немало других, уже растворившихся в народной памяти гениальных врунов, чью науку он впитал вместе с мировым культурным наследием. История человечества — это история обманов. Не зря говорят, что, если хочешь стать миллионером, создай свою религию. Правда, до этого было еще далеко.

На первых порах о том, чтобы стать миллионером, он не думал. Третья стража родилась из бедности, отчаяния и злости. В какой-то степени это была месть Москве за его утраченные иллюзии. Он не верил, что все будет идти гладко, и начинал осторожно, обдумывая и перепроверяя планы, просчитывая каждый шаг, всегда готовый к бегству и отступлению.

Но дело двигалось почти без осечек. Уже через месяц у него были деньги, приличная машина, преданная свита, женщины (безответная Ксюха плюс любые, на его выбор, девочки из вертепа), а главное — интересная работа (ха-ха!). Сочинять новые подвиги Третьей стражи было и вправду безумно увлекательно: это напоминало труд писателя или кинорежиссера, снимающего многосерийный фильм. Хваленый российский блокбастер в подметки не годился интерактивному шедевру, который ежедневно творил Главный Стражник со своими артистами и статистами. Что ж, поделом! Раз этот заносчивый город не принял талантов Владимира Розина, ему придется иметь дело с разрушительным даром рыцаря Вольдаса.

А еще он получил власть, которая давала доселе незнакомое ему упоительное чувство всемогущества. Когда-то он простодушно мечтал о ценностях, которые можно ИМЕТЬ, не подозревая, какие бездны и просторы открывает честолюбивой душе благородное счастье ВЛАДЕТЬ! То, что ты имеешь, обычно переходит из рук в руки и становится твоим лишь временно. Владеют же полностью и навсегда. Он понял это, когда начал безраздельно владеть этим городом и душами его жителей.

Прогуливаясь по улицам как переодетый халиф Аль-Рашид, Рыцарь Ночи на каждом шагу отмечал стенные граффити, прославляющие Третью стражу, ловил в толпе словечки из обихода Стражников и чувствовал, что теперь Москва действительно принадлежит ему. Правда, славу властелина ему приходилось отчасти делить с писателем Алексашиным, этим шутом на троне, но Вольдас не мелочился.

Утвердившись в сознании своего могущества, Рыцарь Ночи вспомнил о долге чести, который предстояло вернуть. Кажется, момент для этого уже настал.

И опять все прошло как по маслу. Огонь, с которого все начинается и в котором все кончается, за пару часов сжег дотла внутренности ненавистного «Подвала». Марат, явившись к месту службы спозаранку, расписался на обломках самовластья испаряющейся краской, и ошеломленные сотрудники успели получить мерцающий привет от Третьей стражи. Справедливость восторжествовала.

Правда, Марат по возвращении испуганно сообщил, что Борис Борисович, оказывается, оставался в ту ночь в «Подвале», и… Одним словом, Стражники принесли первую человеческую жертву, о которой Вольдас ничуть не пожалел, хотя гуманиста Володю Розина это известие повергло бы в ужас.

Зато в ужас пришел Алеша, помогавший ему разливать ацетон по коридорам пустынного издательства. Он так дрожал, метался и кусал ногти, что Вольдасу пришлось прибегнуть к полузабытому им гипнозу, чтобы вывести его из шока. Уже появившийся тогда среди Стражников Мамай предложил какой-то успокаивающей дури, но Розин решил, что для трепетной натуры Рыцаря Луны от этого будет один вред. К сильнодействующим средствам он обращался лишь в крайних случаях и Мамаю разгуливаться не давал; еще не хватало стать покровителем заурядного наркопритона!

Стражникам и спиртное употреблять не разрешалось; во всяком случае, в самом вертепе теперь царил сухой закон. «Умейте получать кайф из Ночи», — загадочно говорил Вольдас своим подчиненным, но они его понимали. Ощущения, которые давали им ритуалы Третьей стражи и участие в эксах, были стократ сильнее и ярче, чем опьянение, наркотические улеты или оргазм. Розанн читал это в сияющих глазах своих подчиненных, когда они возвращались после акции. Их воодушевление наполняло его гордостью. Служить Третьей страже — ни с чем не сравнимое счастье, и он был тем всесильным магом, который дарит это счастье людям, одним на короткие мгновения, другим, избранным, — на века.

Однако избранные беспокоили его все больше. Алеша после сожжения «Подвала» оклемался, но стал угрюм и задумчив. Потерявший работу Марат целыми днями валялся на матрасе в вертепе, украдкой сосал запрещенное пиво и изводил Ксюшу однообразными предложениями интимного характера. Для новых крупномасштабных акций двое этих слабаков не годились вовсе, да и Митенька начал доставать своей болтовней и завиральными идеями. Зато с Мамаем можно было переходить к более серьезным делам, браться за которые Розин до поры до времени не решался, боясь потерять то, что имеет, и не получить ничего взамен.

Главное в профессии Стражника, как и святого, — вовремя смыться. Вольдас по своей медлительности непременно пропустил бы нужный момент, если б его не встряхнули обстоятельства. Но тут он опять встретил Раду. Рада была тем человеком, который на свою или чужую беду всегда оказывается на пути.

Все такая же унылая и худая, она окликнула Розина, когда он в цвете своего величия и славы прогуливался по подвластному ему городу. «Нет, не пошла Москва моя…» Не пошла добром, так приведем силой. То ли еще будет! Об этом он размышлял после сытного обеда в маленьком ресторанчике, носившем название культового фильма. И тут это ходячее недоразумение попалось ему под ноги.

Впрочем, он даже ей обрадовался. Они присели в сквере на лавочку — Рыцарю Ночи уже не хотелось ни есть, ни пить, да и тащить это стыдобище в приличное место было не к лицу.

— «Подвал» сгорел, — сообщила ему Рада.

Он кивнул: слышал.

— Борис погиб, — она зябко передернулась. — Знаешь, милиция вроде бы считает, что это какой-то наезд конкурентов. Ищет, кому он перебежал дорогу.

Розин пожал плечами. Ему хотелось сказать: «собаке — собачья смерть», но он пощадил ее религиозность.

— Не сомневаюсь, что нашлось бы много людей, которые сделали бы это с огромным удовольствием, — заметил он не от избытка эмоций, а просто чтобы поддержать разговор.

— Сделали? С удовольствием? — переспросила Рада, нахмурившись. — Ну, это, знаешь, слишком сильно сказано. Ты опять о кровной мести?

— А ты опять о всепрощении? Да, я считаю, что так или иначе Гном получил по заслугам. — Тема перестала ему нравиться. — Давай о чем-нибудь другом. Ты где сейчас работаешь?

— Я нигде не работаю, — ответила Рада. — Володя… Ты что же хочешь сказать — что ТЫ бы, например, мог это сделать? С УДОВОЛЬСТВИЕМ?

Она была, возможно, придурочной, но дурой — никогда. Или он не смог удержаться от высокомерной ухмылки. Или еще по какой-то причине. Но она поняла. Нет, не поняла — чтобы такое понять и осознать, надо быть куда более раскованным и свободным человеком, чем была несчастная Рада. Но она начала догадываться. Это он крупными буквами прочитал в напряженном взгляде ее голубых глаз.

— Я думала, ты тогда шутил, — пробормотала она. И спросила в упор: — А при чем тут Третья стража?

«Она глядит ему в лицо: а это с чьей руки кольцо?» Неизвестно откуда выползли эти строчки, но он сразу понял, что почувствовал незадачливый злодей из пушкинской сказки. Собрался свататься и угодил на судилище и собственную казнь. «Кольцо катится и звенит, жених дрожит, бледнея…»

Было от чего побледнеть. Весь мир, который он с таким трудом и вдохновением строил, пошатнулся и готов был рухнуть. Он разоблачен — и кем? Жалкой доверчивой Радой!

Он знал, что таких людей невозможно ни подкупить, ни запугать. Слабость непобедима. Он может только выиграть время — она ничего не сделает, не выслушав его объяснений.

— Радушка, — сказал он, вкладывая в слова весь свой вкрадчивый дар убеждения, — это большой сложный разговор. И я давно хотел с тобой встретиться. Не так, на лавочке, а в спокойной обстановке. Мне есть что тебе рассказать. Давай поговорим. Например, в ближайшее воскресенье. Ты как?

Рада кивнула, думая о чем-то своем. И так же, задумавшись, дала ему свой телефон и адрес, добавив, что в субботу целый день будет дома и они смогут договориться окончательно. Больше ему ничего не было нужно.

Рада Черняховская никогда не обманывала — в субботу она действительно оказалась дома.

Итак, в субботу она сидела дома. И Мамай все сделал как следует. Уж кого-кого, а Мамая не надо было учить.

Он и вправду был как две капли воды похож на монголо-татарского хана, не хватало только остроконечной шапки и лука за спиной. Буряты — те же монголы, и вера у них одна, не без гордости объяснил Мамай своим новым корешам Стражникам. Это было его блатное погоняло, а рыцарского звания он так и не получил — не до глупостей было, назревали серьезные дела.

Мамай вообще был серьезным парнем. Правда, диким и примитивным, как доска. Но от него и не требовалось интеллекта. Фантазировать Вольдас умел сам, а Мамай обладал крепким практичным умом, понимал, откуда можно взять деньги, и, что тоже немаловажно, знал город снаружи и изнутри. После пары отсидок у него завязались хорошие связи с блатными авторитетами. В уголовную жизнь нового помощника Вольдас не вникал, предоставляя ему в этом отношении полную свободу, но иногда пользовался его контактами и возможностями.

Власть над душами родственника монгольских завоевателей не интересовала, но у него имелась своя философия, суть которой он изложил Розину в самом начале знакомства. Она была проста и неуязвима: если общество опустило тебя в полную парашу — опусти общество еще ниже и очутишься наверху.

— Допустим, в натуре, ты пацан, уголовник, с судимостью и все такое, — объяснял косноязычный Мамай над стаканом какой-то бормотухи. Вольдас не допускал пьянства среди Стражников, но Мамай был исключением. Не только потому, что почти не пьянел, но и оттого, что в глубине души Главный Стражник опасался ему что-либо запретить.

— И ты, в натуре, хуже всех. А они, гля, вокруг все чистые, честные, не подходите близко. Что тебе остается, если ты весь в говне? А замарай этих чистых. Кого на божью траву подсади, кого к делу подключи. Бросят они в тебя камень, если сами с грехом? Вот то-то.

Мамай немного знал Новый завет и по этой причине имел большой зуб на православную веру. В колонии для несовершеннолетних бурятского паренька из древней буддистской общины заставили вместе со всеми ходить на уроки Закона Божьего и отстаивать молебны в часовне, построенной на пожертвования в дар юным уголовникам. Мамая и Будда-то не особенно интересовал, а уж Иисуса он в гробу видал в белых тапочках, даже в изоляторе сидел за отказ учить Священное писание. Но руководство колонии порешило: сказано все — значит, все, ударим Словом Божьим по криминальным наклонностям подрастающего поколения. Мамай покорился, но затаил обиду и на воле, уже связавшись с Третьей стражей, провернул наглое ограбление московского храма.

Дело прошло удачно, при полном при параде — с серой, фосфором и явлением из-под земли воющих призраков Ночи (звездный час Ксюхи и Митеньки). Мамай сбыл украденные иконы и утварь по своим каналам, деньги честно поделил со Стражниками, но Вольдас его за эту самодеятельность пропесочил и даже пригрозил отлучением от рыцарского сообщества. «Конкурентов не трогать ни под каким видом, — назидательно пояснил он. — У попов своя свадьба, у нас своя; вот когда Третья стража по популярности сравняется с православной церковью, тогда посмотрим».

Мамай по-зоновски отшутился: мол, быстро с…лямзил и ушел, называется — нашел, а все было сделано быстро, как концерт по нотам сыграли. Но правоту Главного он, поразмыслив, признал — зарубаться с верующим населением не стоит. А мысль привести в лоно Третьей стражи широкие народные массы Мамая просто восхитила. Она вполне совпадала с его теорией «замарай всех». Мамай вообще шибко уважал Вольдаса, считая, что тот уже претворил его любимую идею в жизнь.

— Потому как лох, которого ты на улице подобрал и в дело послал — он баклан, грабитель, сто шестьдесят первая статья у-ка эр-эф в чистом виде. А ты, Вольдас, — почитаемый человек, Главный Стражник, и вообще масть держишь по-крупному.

Розин на лесть не западал, да и сам себя все время одергивал: не зарывайся. Стоит погнаться за роскошью, пересесть из скромного добротного «ауди» в вызывающий лимузин, начать скупать особняки на Рублевском шоссе — и не заметишь, как роли поменяются. Кто будет охотник, а кто — добыча? И чья вина?.. Твоя, чья же еще. Ибо сказано было: не возжелай лишнего.

Тайная власть над миром — вот что пьянило его куда сильнее, чем богатство. Он уже понял, что богатые в этой стране плачут больше, чем где бы то ни было. И деньги аккуратно переводил в анонимные трэвел-чеки, догадываясь, что не век ему ходить в Главных Стражниках, рано или поздно веревочка совьется.

И куда ж тогда податься бедному крестьянину? Пожалуй, не наследил он только по ту сторону экватора. Значит, придется осваивать темпераментную Латинскую Америку, мечту душки Остапа, или Зеленый континент. А может, податься в тихую Новую Зеландию, где, говорят, не только хищников, но даже комаров не водится?

Нет, не для него эти вегетарианские убежища, он там со скуки сдохнет. Недаром говорил один его калифорнийский приятель: если Австралия — деревня, то Новая Зеландия — избушка лесника. Если придется линять из Москвы, он отправится в глубь России, за Урал, в Сибирь, где своя, совершенно особая, раздольная жизнь. Да-да, за Урал, как беглый холоп. Там, кстати, тоже любят и чтут Третью стражу. Главное, ненароком не залететь в славный город Красноярск, где общественники до сих пор ждут денег на памятник командору Резанову.

Он обдумывал пути к отступлению, а веревочка между тем все вилась и не кончалась! Вольдас после каждой акции с замиранием сердца ждал, что вот теперь-то они точно прокололись, наследили. Или милиция пасет их уже давно, и наконец настал час расплаты, «уже на ордере печать оттиснул прокурор»… Ни в одном глазу! Вылазки Третьей стражи не просто проходили безнаказанно — их словно и не было. Вернее, желтая пресса уже не кричала, а визжала о том, что Стражники ходят по Москве, но в официальных милицейских сводках, которые Вольдас находил в Интернете, их подвиги тонули в общей статистике ограблений и мошенничеств. Никакой паники, никаких заявлений о преступной банде и приказов незамедлительно найти и обезвредить. Правоохранительные органы города, похоже, были заняты более важными делами, чем поимка самонадеянных Стражников.

Недоумевая и даже обижаясь на такое невнимание, Рыцарь Ночи в конце концов пришел к выводу, что расстояние от преступления до наказания куда длиннее, чем нам внушали авторы криминальных романов, начиная с великого Достоевского. Точнее говоря, нарушители закона и его блюстители вращаются на совершенно разных жизненных орбитах, и торжественная поимка преступника происходит, только когда эти орбиты по несчастливой случайности пересекаются. Мамай, имеющий совсем другой жизненный опыт, этой космогонической идеи не разделял, что лишь подтверждало ее правоту. Мамаю в свое время не повезло, и он попал в мизерный процент тех неудачников, которые отдуваются за весь бедовый народ, не желающий ходить прямыми дорожками.

Несмотря на такую невезуху, Мамай никогда на судьбу не жаловался и был абсолютно бесстрашен. Авантюрист Митенька нашел в нем родственную душу. Этому тоже — хлебом не корми, а дай пройти по лезвию ножа. Если б не осторожность Вольдаса, который всегда отмерял и семь, и семижды семь раз, прежде чем рубануть, они бы давно уже спалились или сложили свои буйны головы в темных переулках воровской Ночи.

Лишь однажды Мамай, что называется, стреманулся, причем по неожиданному для Розина поводу. Это случилось после эпизода с Радой.

Мамай решил проблему аккуратно и не без фантазии, чем немало гордился. Но позже, услышав от Главного, что Рада — еврейка из Израиля, он изменился в лице. Вольдаса, который, пожалуй, первый раз видел на плоской, как блин, физиономии помощника отражение каких-то эмоций, это несказанно удивило. И тогда отважный Мамай на полном серьезе поведал ему, что израильских трогать нельзя ни в коем случае. И в доказательство привел вот какую историю.

В колонии для несовершеннолетних проводили некое научное мероприятие — семинар не семинар, исследование не исследование. В честь этого праздника с воли набежало несколько человек народу, и они шарохались по зоне, с кем-то там беседуя и кого-то опрашивая. Дело обычное, в малолетке часто толчется всякий посторонний люд — и священники, и заезжие психологи, и попечительский совет, — и никто их не трогает. Но тут пацанов что-то переклинило (то ли каша несоленая в столовке досталась, то ли кому из крутых в свидании отказали), только подняли они бузу и взяли этих гостей в заложники. Самым натуральным образом: заперлись в школе, которая в то время пустовала по причине банного дня, и двух теток с одним дядькой держали под ножами. Мол, чуть что не так — мочим заложников.

Чего восставшие узники требовали от тюремных властей, избирательная память Мамая не удержала. Но суть была не в требованиях. Оказалось, что одна из этих баб была израильтянка. Точно как эта подруга, упокой Будда ее душу, — родилась здесь, по-русски чесала лучше нас с тобой, а сама с двумя гражданствами. Таких сейчас много развелось — у кого американский паспорт, у кого немецкий, у кого английский. А жить их тянет почему-то в Москве, как медом намазано. «Эх, — ни к селу ни к городу добавил Мамай, — мне бы американскую ксиву, только б вы меня здесь и видели».

На это заявление Розин, счастливый обладатель американской ксивы, лишь глубокомысленно кивнул, а про себя усмехнулся дремучей наивности молодого бурята. Неужели простые люди в России до сих пор считают, что в Штатах только ленивый не станет миллионером, а Калифорния, будь она неладна, вымощена золотом и бесплатными ноутбуками от Билла Гейтса?

Конечно, продолжал Мамай, пацаны понятия не имели, у кого какой паспорт, все вроде русские, трендят между собой на чистом русском языке. А тем временем муж этой тетки перебздел и ломанулся в ихнее посольство. Мол, моя жена, гражданка государства Израиль, захвачена в заложники вооруженными бандитами. Прошу принять меры.

Посол будто бы сделал пальцы веером — мол, Россия не признает двойного гражданства, да инцидент не политический, а чисто уголовный, вмешиваться не имеем права. (Интересно, подумал тут Розин, откуда Мамай знает, что происходило в посольстве, — со свечкой, что ли, стоял? Зоновские легенды!) Но мужика успокоил, сказал — иди домой, все будет правильно.

И что ты думаешь? И дня не прошло, как в деле нарисовались такие громкие воровские авторитеты, что даже их имена в повествовании из уважения пропускаются. И такие люди сами приехали на малолетку честь по чести, зашли к пацанам в школу, сказали пару слов. Через десять минут вычухались заложники целые и невредимые, как Красная Шапочка с бабкой из волчьего брюха.

Вот что они могут, эти жиды, с уважением закончил Мамай. Если бы я знал, что такое дело, сто раз бы подумал ту бабу заземлять. Так что ты, Вольдас, имей в виду. От твоей Рады шухер может случиться до небес.

Ну, а если б ее в живых оставили со всем, что она пронюхала, — лучше, что ли? Она б еще быстрее за нами хвост пустила. Так возразил Главный Рыцарь своему доверчивому помощнику. И Мамай, поразмыслив, с ним согласился.

Надо сказать, что историю с чудесным спасением заложников Вольдас уже знал. О ней когда-то восторженно писала одна русскоязычная американская газета с еврейским душком. Розин тогда не принял ее всерьез, сочтя банальной журналистской уткой. Он и сейчас не сильно поверил во всемогущество израильского посольства, которое никого из своих ни за что не даст в обиду, да еще тайно корешится с российской криминальной верхушкой. Правда, Мамай клялся Буддой во всех его воплощениях, что сам сидел в той малолетке и слышал эту быль чуть ли не от непосредственных участников. Вольдас снисходительно улыбнулся, чтобы успокоить парня, и вместе они решили, что лучше перебдеть, чем недобдеть, тем более что все равно пришло время поменять пристанище. А заодно и команду пора менять.

С появлением Мамая, только что оттрубившего по полной за ограбление винной лавки и ранение милиционера, кончилась сопливая романтика, и Третья стража вступила в новый, взрослый этап своей деятельности. Но для этого прежде пришлось избавиться от балласта, которым давно уже стали совестливый Алеша, ленивый Марат и глупенькая Ксюха.

Правда, с Алешей случился прокол, причин которого Главный Стражник так и не мог понять. По всему, впечатлительный Рыцарь Луны, получив приказ Черных Сил, должен был прямиком отправиться на смерть. Но что-то помешало, какая-то неучтенная мелочь, под влиянием которой разжалованный рыцарь сбился с пути и забаррикадировался в какой-то парикмахерской, где Мамай пытался его достать, но безуспешно. При первом налете оказалось, что цирюльню охраняет собака — вот еще новая мода! Мамай подготовился ко второму заходу более ответственно, припас для зверюги пахучую колбаску с усыпляющим эффектом, но в следующий раз не застал уже ни песика, ни Алеши.

Мальчишка исчез, как сквозь землю провалился. Хуже всего, что он не только не умер, но и не вернулся, а следовательно, вышел из-под власти Ночи, стал врагом. Это была еще одна причина срочно менять явку, потому что сопливый медиум слишком много знал.

Вольдасу и без того надоела вечно галдящая грязная тусовка Черной Ведьмы. Вдобавок вся округа, не говоря уже о соседях по подъезду, была в курсе, что у Ксении собираются колдуны и Стражники, и это становилось опасным.

Сам Главный продолжал одиноко проживать на Садовом в квартире с видом на старую Москву, но об этом логове никто не должен был знать. А для штаба Третьей стражи Мамай нашел вполне приличную трехкомнатную хату в хорошем районе, который изобретательный Митенька ехидно называл Свежими Черепушками.

Митенька был единственным из Стражников-ветеранов, оставшихся в новом составе. С Маратом Мамай попрощался более удачно, чем с Алешей, а Ксюша очень кстати исчезла сама вместе со свитой своих истеричных ведьм и худосочных вампиров. Караулить ее в вертепе, где она все равно рано или поздно появится, Вольдас посчитал излишним.

Мамай и Митенька занялись полезными, но скучными мероприятиями, в которые Вольдас даже не очень вникал, поскольку выдумки и таланта они не требовали. Деньги текли исправно, но Третьей страже требовались новые рыцари, пушечное мясо Ночи, и новые источники информации. Затевать новый притон не хотелось, да и Митя с Мамаем не обладали организаторскими талантами Ксюхи, то есть, проще говоря, тоже терпеть не могли, когда под носом день и ночь торчат горластые сопляки. Вылавливать золотых рыбок из бурного моря Интернета — дело долгое и неблагодарное. И Вольдас задумал новую комбинацию.

Ему давно уже пора было выходить на следующий уровень этой увлекательной стрелялки-бродилки и обретать авторитет не только на ночных улицах, но и в более респектабельной среде. Иными словами, пора было легализоваться. А тут еще в последнее время что-то стало происходить подозрительное, какие-то непонятки, которые даже Мамай с его связями не мог ни разрулить, ни прояснить.

Собственно, необъяснимостей было сразу несколько. Начались они внезапно, и Розин потратил немало времени и нервов, пытаясь уразуметь, исходят ли они из одного — и тогда явно опасного — источника или же это естественные побочные явления одного процесса. Но к однозначному выводу так и не пришел.

Создавалось впечатление, что кто-то идет по следу Третьей стражи, то приближаясь вплотную и почти наступая на пятки, то отставая и теряясь, как будто его и не было. Временами Вольдас физически ощущал затылком дыхание неведомого преследователя, и чуткий Мамай говорил ему о том же.

Несколько раз Мамаевы ребята замечали слежку, которая тут же растворялась в ночи, а однажды им нагло сорвали операцию.

Дело было так. В тихой нотариальной конторе, где ни одна собака не должна была находиться в глухой полночный час, в дальней комнате, где помещался сейф, сотрудники ни с того ни с сего решили отпраздновать день рождения. Причем праздновали как-то странно — без шумного застолья, без песен и пьяного галдежа. Даже звона посуды не было слышно, когда ни о чем не подозревающий Стражник в черном балахоне распахнул дверь и оказался нос к носу с большой компанией, которая молча сидела вкруг накрытого стола и смотрела на него дюжиной внимательных глаз. Причем, как вспоминал потом этот бедный парень из новеньких, в комнате находились одни мужчины.

Посланник Ночи так растерялся, что даже не подумал наводить ужас на сидящих. Он бросился бежать, и никто не двинулся с места, чтобы его преследовать. Тем временем пожилой охранник у выхода, запуганный до полусмерти светящимся привидением, на удивление быстро пришел в себя и запер двери. Хорошо, что стоявший на шухере Мамай печенкой почуял неладное и подошел к крыльцу снаружи. Услышав незапланированный шум, он вышиб дверь, сбил охранника с ног и выпустил на свободу посланника Ночи. Потери ограничились черным колпаком с фосфоресцирующими глазами, который свалился у Стражника на бегу, и, конечно, пятном на репутации.

Эта история могла быть случайностью, но больше напоминала ловушку, и Вольдасу она сильно не понравилась. Он не представлял себе, кто может готовить ему западню. Одно ясно — то была не милиция, ибо неведомый противник не показывал лица, не пускался в погоню и при малейшей опасности контакта сам бежал с поля боя.

Тем временем в Интернете, откуда Главный Стражник черпал информацию о событиях в мире, поползли слухи о вызывающе наглых преступлениях, которые к ним не имели никакого отношения, хотя совершались именем Третьей стражи. Конкуренты завелись, злобно прокомментировал Мамай. Как раз к этой новости Вольдас отнесся спокойно. Если становишься законодателем моды, то будь готов к появлению последователей и подражателей.

И все же надо было держать руку на пульсе. Вольдас посадил за компьютер дотошного Митеньку, и тот за день нарыл кое-какие подробности, но все звучало полным бредом. Якобы есть в сети тайные форумы, на которые простым смертным вход запрещен, а общаются там верховные Стражники и старшие рыцари всех направлений. Они, эти верховные, следят за рядовыми виртуальными тусовками и оттуда вылавливают подходящих людей для своих страж.

Обсудив это дело с Митенькой и Мамаем, Вольдас пришел к выводу, что Интернет — та еще помойка, но дыма без огня не бывает. Кто-то еще в этом городе мутит воду на тему Третьей или прочих страж, кто-то серьезный, а не шантрапа. Но Москва большая, места хватит всем, а потому появление параллельных структур означает лишь одно. Надо быть поосторожней и к подбору новых людей относиться более строго, чтобы не допустить проникновения чужого агента в свои ряды.

В глубине души Рыцарь Ночи был, конечно, уязвлен появлением самозванцев. Он уже привык чувствовать себя единственным повелителем ночного города и ни с кем не собирался его делить. Будучи хорошо знаком с законами рынка (а чем еще, как не рынком, является наш продажный мир?), он уже предвидел промышленный шпионаж, борьбу за сферы влияния, кровавые разборки и прочую мышиную возню, опошляющую высокую миссию Стражников. Но ничего поделать было нельзя, пока противник скрывался в тени и разил исподтишка.

Особенно волновали Главного возможные лазутчики, и он снова и снова заставлял своих приближенных рассказывать, откуда взялся среди них тот или иной Стражник и насколько ему можно доверять. Потом ловил себя на мании преследования, вспоминал Сталина и других диктаторов, отравлявших себя и всю страну страхом и подозрениями, и с досады глушил джин в одиночестве, в своей квартире у Красных ворот. Да, он боялся, но не покушений на свою драгоценную особу, а превращения Третьей стражи в заурядную мафию, сражающуюся за место под солнцем с другими корыстными бандитами, лишенными чести и воображения. Он боялся, что власть над городом и составление новых комбинаций перестанут приносить ему радость — и радость действительно уходила из души, оставляя после себя терпкие воспоминания, похожие на похмелье. Его детище, самый удачный из его проектов переживал уже второй кризис с момента ухода из Ксюшиного вертепа.

А может, то было взросление? Взрослая жизнь ведь не из радостей состоит, а из забот.

Митенька, также озабоченный вопросами внутренней безопасности, недавно с помощью Мамая открыл для себя универсальный способ решения всех проблем, которые может создать человек фактом своего существования. Недолго думая, он предложил заземлять каждого Стражника после серьезного дела. Отсюда и до партийных чисток было недалеко, но Вольдас с Мамаем одернули нового Берию. За любой ликвидацией тянется след, имя которому — расследование, чуешь общий корень? А следить без необходимости не стоит.

Но людей надо было подбирать тщательно, вне сомнений. И Вольдас нашел для этого гениальный способ, который на время отвлек его от печальных мыслей об увядании Третьей стражи. Он устроился работать в журнал, а точнее — в постель главного редактора. Подумать только — по приезде в Москву это было пределом его мечтаний! Журнал, конечно, а не постель, хотя одно без другого бывает редко.

Подходящий вариант возник не сразу. Требовалось совпадение тематики издания и личных качеств его руководителя. Журнал должен быть бестолковым изданием, рассчитанным на доверчивую и слегка чокнутую публику, а главред — женщиной, непременно одинокой и не слишком молодой. Как говорят в народе, сорок пять — баба ягодка опять. Только о том, что внутри ты ягодка, никто не догадывается, поскольку снаружи уже давно сухой компот, а это — на любителя. В роли такого любителя и выступил всеядный Розин.

Журнал, который он выбрал для своей цели, назывался «Звездопад», а редакторшу звали Софьей Максимилиановной. Вольдас первый раз увидел ее в какой-то нудной литературной передаче — совушка в толстых окулярах с романтической шалью на плечах, вся в антикварном серебре, одним словом — замшелый декаданс в чистом виде, но глаза живые и грустные. Он явился к ней в кабинет с распушенными усами и мефистофельской улыбкой, с фантастическими идеями, со взглядом, проникающим в женскую душу как кинжал.

— А вы кто? — спросила Софья, обороняясь от его напора.

— Я Стражник, — ответил Розин, лукаво прищурившись и предоставляя собеседнице самой решать, принимать ли его ответ всерьез. — Может, мы продолжим эту беседу в неформальной обстановке?

— Ты только не вмешивайся, — сказал он позже, крутясь на ее узком и слишком мягком диване. — Я такую конфетку из твоего журнала сделаю — пальчики оближешь.

— Как я могу не вмешиваться, Влад, я же главный редактор. Ты что, смеешься? — она из последних сил защищала свой статус независимой деловой женщины.

— Ага. Смеюсь.

Он взял ее за подбородок, провел пальцем по сухим губам, не торопясь целовать. С независимыми женщинами надо обращаться так же независимо и небрежно. Проще говоря, делать с ними что хочешь. В данном случае — то, что они считают, ты хочешь с ними делать.

— Я заколдую тебя, если будешь мне перечить. Превращу в лягушку. Будешь старой ворчливой лягушкой в очках. Поняла?

— А если нет?

— Что нет?

— Не буду перечить?

— Вау! Тогда я поцелую лягушку, и она превратится в прекрасную принцессу. Вот так. Главное, будь умницей. Всегда будь умницей, девочка.

— Ох, Влад! Да… Да… я буду. Всегда…

В журнале Софьи он открыл рубрику «Стражники среди нас». Ведущим рубрики был Влад Шипов, а главным героем — Рыцарь Теней Заатар. От него потрясенные читатели узнавали новости и законы Ночного мира, ему задавали вопросы из цикла «Что вы хотели знать о колдунах и вампирах, но боялись спросить», ему же, трепеща, признавались в своей тайной склонности к службе в Третьей страже. Большую часть посланий Заатару Влад сочинял сам, но настоящие письма тоже изредка приходили в редакцию. Из числа их авторов, после строгого отсева, и вербовались временные полки Третьей стражи. Вольдас хоть и отверг Митенькину идею одноразовых Стражников, но признал, что использовать новобранцев надо по большей части вслепую и недолго. Теперь ему требовались не единомышленники, а исполнители.

Назваться Заатаром с его стороны было чистым хулиганством, причем довольно рискованным. От Рады он слышал, что в Москве живет не менее десятка тысяч израильтян, плюс сотни людей посетили эту солнечную страну и без труда узнают в имени грозного Стражника название популярной приправы, на которую Володя Розин подсел в Иерусалиме. Но уж больно хорошо было слово, отзывалось на слух звоном копья и сухим треском молнии, напоминало и Заратустру, и Бальтасара, и прочую таинственную чушь. А уж если вспомнить, что именно на стене у царя Бальтасара сама собой появилась пророческая надпись, да усмотреть в этом привет «Подвалу»… Просто красота, а не имя!

Софья первое время пыталась его контролировать, но он ее гнал, а если надоедала, то брал ее по-хозяйски за подбородок, и она становилась ручной. В начале их романа он устроил оргию в ее строгом кабинете, прямо на заваленном бумагами столе, и с тех пор неприступная начальница лишилась последнего оплота своей профессиональной гордости. Стоило ей «полезть в бутылку», как Розин с многозначительной улыбкой усаживался на стол, смотрел ей в глаза, и госпожа редактор таяла, как шоколадка.

Иногда Володя с удивлением думал о том, что женщины ему нужны лишь для достижения его целей, будь то сексуальная разрядка или интересы дела. Он не мог представить себя женатым (Бетти, понятно, не в счет), хотя несколько раз испытывал чувство привязанности к своим подругам, например к китаянке Май, которую даже жаль было бросать, уезжая из Америки. И все же он никогда не думал о женщинах больше, чем о еде, когда ее требовалось купить или приготовить. Не было ли в нем какой-то мужской ущербности?

Он провел беседу с Мамаем, ставшим для него чем-то вроде индикатора здравого смысла и душевного здоровья, и успокоился. Воры в законе, сообщил ему сей хранитель восточной мудрости, никогда семей не имеют. И не потому, что семья привязывает и делает тебя уязвимым. Им это просто не нужно. Он, Мамай, не знает случая, чтобы вор, в смысле — настоящий блатной авторитет, был сильно влюблен. У этих парней, должно быть, душа устроена по-другому, и любовь им дана совсем другая. Вот ты, Вольдас, я знаю, дело свое любишь, и ничего иного тебе в жизни не надо. А еще — великие мудрецы всегда без женщин обходились.

Примерами воров и мудрецов Мамай его утешил. Наверное, он, Владимир Розин, Вольдемар Розен и Вольдас Розанн, и вправду не такой, как большинство людей. Потому ему и достался жребий главенствовать над Третьей стражей.

Действительно, какие там бабы, когда он крутился как белка в колесе, и даже на прогулки по подвластному ему городу не оставалось времени. Дело Стражников пора было ставить на научную основу. И теперь он с Митенькиной помощью проводил эксперименты по стиранию памяти.

В основу их методики легло учение академика Павлова об условных рефлексах в том виде, в каком Володя Розин помнил его со студенческой скамьи, а также сборник шаманских заклинаний. Эту книженцию Вольдас нашел в забавном магазинчике, полном всякой мистической дребедени, и всерьез задумался о том, чтобы написать несколько томиков подобной же белиберды и стать родоначальником нового учения. Но писать было некогда, он даже на статейки и письма в журнал еле выкраивал минуту.

Когда-нибудь, сказал себе Розин, когда Третья стража станет строго организованной армией со своими генералами, а я смогу повелевать одним мановением руки… Но пока ему скучно было заниматься писательством, он сочинял и выстраивал вокруг себя саму реальность, в которой жили уже сотни, а то и тысячи сограждан.

Шаманская книга была не новоделом, а историческим сборником, чем и подкупила Вольдаса. Опираясь на нее, он создал собственный аналог заклинания, а Митенька приспособил для нужд стирания памяти обычный электрошокер, но с уменьшенной силой тока. Изобретение оказалось довольно эффективным. В результате серии опытов, для которых сами Стражники мужественно подставляли свои шеи и запястья, подтвердилась теория о том, что ненужные воспоминания отчасти действительно блокируются памятью тела о болевых ощущениях. Правда, Розин не обольщался, зная, что существуют сильные личности, память которых не погасишь магическими формулами и легким разрядом тока. Но стопроцентного эффекта никогда не бывает. Надо просто выбирать для работы подходящие, внушаемые объекты, только и всего.

Упорный Мамай все-таки добился от него позволения подсадить рядовых Стражников на легкую траву, чтобы они нетвердо отличали явь от глюков. Использование зомбированных рыцарей требовало более тщательной разработки операций, что опять падало на Вольдаса. Если бы не Митенька, он бы просто ничего не успевал. И все-таки Митенька экономил столько же времени, сколько отнимал, постоянно мороча голову Главному все новыми и новыми безумными прожектами.

— Пора тебе обратиться к народу, — не раз говорил, например, Вампир Блуждающих Огней.

Вольдас отмахивался. Проповедовать не входило в его планы, он пока еще не чувствовал себя гуру, скорее уж кукольником, дергающим за нитки марионеток. Кроме того, у него было правило: он никогда не участвовал в операциях лично, даже близко не подходил к месту экса. Береженого бог бережет, думал он, отсиживаясь в своей берлоге, пока Стражники очищали сейфы и карманы своих поклонников. Это первое.

А второе — Третья стража до сих пор избегала людных мест, предпочитая укромные уголки и встречи один на один со своими жертвами. Методика работы с толпой была совершенно не отработана, и Вольдас считал, что на данном этапе она не нужна.

А тут тебе предлагают выйти к народу, да еще и говорить с ним! Подставлять себя под чужие взгляды, камеры, а возможно, оптические прицелы? Зачем? Ради дешевого эффекта? Он и без того властитель дум в своем поколении. Да и что можно сказать этому безмозглому стаду? О чем говорить, когда нечего говорить?

Однако в скором времени представился случай, который никак нельзя было упустить. Вольдас бы не простил себе, если бы его не использовал. Все-таки кураж иногда брал в нем верх над осторожностью.

Однажды великий писатель Алексашин, этот мыльный пузырь, милостиво согласился встретиться с поклонниками своего творчества в одном из молодежных театров. Вообще-то, то было не первое и не единственное выступление мэтра перед публикой. Но на этот раз его пригласили в театр, где, по удачному стечению обстоятельств, работал звукооператором и осветителем один из новых Стражников Вольдаса, уловленный им через журнал «Звездопад».

Хотя встречу готовил и организовывал режиссер театра, которого пресса называла «смелым», «оригинальным» и даже «шокирующим», вечер вышел на редкость скучным, в духе советского школьного мероприятия. Но аудитория была так счастлива лицезреть своего кумира, что дополнительных развлекалочек ей не требовалось.

Кумир сидел на сцене в лучах желтого прожектора и снисходительно отвечал на записки. Разумеется, вопросы крутились главным образом вокруг «Третьей стражи», что явно раздражало писателя. Фильм, который принес ему бешеную популярность, был довольно средним и рассчитан был на среднего же, массового зрителя, а Алексашин всегда претендовал на интеллектуальность. После выхода блокбастера ему, возможно впервые в жизни, пришлось иметь дело с такой разношерстной, глупой и бесцеремонной толпой.

Отвергнуть нечаянную славу он не мог — не рубить же сук, на котором сидишь всей попой и с которого кормишься в три горла. Но принимал он ее отстраненно и брезгливо, как тот римский чиновник, который, в пику своему начальнику, все же полагал, что деньги пахнут. Алексашин всегда пользовался случаем напомнить, что он выпустил в общей сложности десятка два хороших, достойных романов и сборников, о которых было бы интересно поговорить. Но на всех публичных мероприятиях его неизменно возвращали к обсуждению «Третьей стражи».

Этот вечер не был исключением. Писатель развернул очередную записку и нарочито монотонно прочел вслух:

— «Как Вы можете объяснить тот факт, что силы зла в Вашей книге привлекают гораздо больше последователей, чем силы добра? Почему вся страна играет именно в Третью стражу? Вообще, почему зло так привлекательно?»

— Уф, — громко сказал народный любимец, откидываясь ни спинку стула и готовясь к длинному и не очень приятному монологу.

Но говорить ему не пришлось.

Свет на сцене начал гаснуть постепенно, но неотвратимо, и в одну минуту Алексашин и весь президиум (главный режиссер театра, представитель съемочной группы «Третьей стражи», еще пара бессловесных, но важных хмырей) погрузились в темноту. За их спинами в голубом светящемся ореоле нарисовалась худая высокая фигура в черном балахоне с эмблемой Стражника на груди.

— Почему привлекательно зло? — задумчиво повторил глубокий голос, от низких модуляций которого завибрировали динамики.

Одновременно с этим по залу клубами пополз сизый туман, распространяющий отчетливый запах сырой земли. Публика оцепенела.

— Я мог бы рассказать вами многое о том мире, который вы называете Злом и в котором правлю я, Главный Стражник, Рыцарь Ночи, — задушевно продолжал удивительный голос. — Но вы, люди, сами знаете ответ на свой вопрос. В каждом из вас хоть раз рождались жажда власти и всесилия, желание взять верх и победить противника. Это и есть Зло. Оно лежит в основе мира и заключено в природе человека.

В неверном свете, исходящем от фигуры, было видно, как Алексашин выворачивает голову, пытаясь рассмотреть Рыцаря Ночи. Но тот находился слишком высоко над его головой. Писатель попытался что-то сказать, но его микрофон, только что исправно работавший, не издал даже шипения. За столом зашептались, и из зала тут же понеслось сердитое шиканье. Аудитория жаждала досмотреть захватывающий спектакль до конца.

— Что такое Добро? — вопросил Главный Стражник с легкой насмешкой. — Не правда ли, вы затруднитесь дать ему определение, не прибегая к понятию Зла. Это правильно. Добро существует в мире лишь постольку, поскольку оно противостоит Злу. Ибо Зло первично, а Добро — всего лишь тень его копья. Потому так велик ваш интерес к Злу, что он оправдан. Зло — это первоисточник всего сущего.

Загляните себе в душу, и вы увидите там Стражника Ночи. Он есть в каждом из вас. Выпустите его на свободу — и вы обретете гармонию. Значит ли это, что каждый из сидящих здесь может присоединиться к Третьей страже? Увы, нет. Нашим рыцарям, кроме желания служить делу Ночи, нужны еще и способности, которые даны не всем. Нужны талант и беззаветная преданность, готовность все отдать для дела Ночи.

На это способны не все. Но не стоит терять надежду. Я желаю вам удачи на долгом и трудном пути к себе. Благодарю за внимание. Наши сторонники могут поддержать земную миссию Третьей стражи денежными пожертвованиями.

Фигура взмахнула рукавом, и перед сценой прямо из воздуха материализовался гигантских размеров мешок. Он фосфоресцировал и издавал еще более острый запах, чем могильный дух ползучего тумана. Вначале робко, а затем все увереннее и поспешнее зрители начали вставать с мест и бросать кошельки и купюры в разинутую пасть мешка. Кто посмелее, выскакивал вперед и пытался дотянуться до мешка руками, стараясь поближе разглядеть фигуру Рыцаря. Казалось, людской поток вот-вот ринется на сцену и сметет тех, кто там сидит, стремясь прикоснуться к таинственному гостю из иного мира.

Возгласы ужаса и восторга вдруг потонули в невесть откуда доносящемся гуле, который все усиливался по мере того, как наполнялся мешок, так что в конце концов у всех присутствующих заложило уши. Люди обхватили головы руками, вжались в свои кресла, стараясь защититься от этого почти что инфразвука. Тут ореол вокруг фигуры Стражника померк, темнота взорвалась десятками холодных огней, запахло серой и фосфором — и стало тихо. Свет медленно вернулся на сцену, где уже снова не было никого, кроме Алексашина и его соседей по президиуму. Великий писатель был бледен, как беленая стена, и по-прежнему машинально сжимал в кулаке уже бесполезный, раздавленный микрофон. Мешок для пожертвований тоже исчез.

После минутной паузы зал разразился овациями и воплями. «А-лек-са-шин! Треть-я стра-жа!» — встав, скандировали восхищенные зрители. У них не было сомнений, что впечатляющее действо было запланированной частью вечера встречи с писателем.

— Ну что ж, — промямлил режиссер театра, он же ведущий мероприятия, пытаясь с помощью другого, неиспорченного микрофона перекрыть глас народа, — Юрий Владленович очень интересно и обстоятельно ответил на все наши вопросы. Особенно на последний. Поблагодарим его за этот прекрасный вечер. — Он повернулся к Алексашину и с кривой улыбкой присоединился к аплодисментам.

Кумир публики сидел молча, с ненавистью глядя в ликующий зал.

Разумеется, Вольдас не снизошел до того, чтобы являться в театр лично и излагать всю эту галиматью со сцены в реальном времени. Стражники заранее записали его речь на магнитофон и поколдовали со звуком. Оставалось только наворотить спецэффектов и дождаться подходящего вопроса, который рано или поздно должен был зародиться в массах.

Осветитель и звукооператор Стас, дрожа и шмыгая носом, потом докладывал администрации, как во время вечера он выскочил на минутку в туалет и вдруг оказался запертым снаружи в тесной кабинке. Страдающий клаустрофобией Стасик так отчаянно бился о стенки туалета, что не слышал почти ничего, кроме какого-то гудения и рычания. Когда дверь внезапно поддалась, он опрометью бросился в аппаратную, где все было на месте, да и свет на сцене уже горел.

Что касается охранников и билетерш, то они, как и зрители, были абсолютно уверены, что все происходит согласно сценарию. За время своей службы в смелом и шокирующем театре они еще и не такого насмотрелись. Алексашин — молодец, и Третья стража рулит, с энтузиазмом заявил один из отутюженных мальчиков, отвечавших за порядок во время спектаклей, и остальные поддержали его уважительным мычанием.

Когда после переезда и завоевания журнала работа вошла в более или менее привычную колею, Вольдас вспомнил о других незаконченных делах. Не за одним Гномом числился должок. Были еще господа, да и дамы, не оказавшие достойный прием Главному Стражнику, плюнувшие в душу наивному возвращенцу Володьке Розину. Всем им следовало воздать по заслугам.

Пепел Клааса уже не стучал в сердце Рыцаря Ночи, как это было после изгнания из «Подвала». Он не горел желанием мстить и давно уже плевать хотел на бледные призраки из прошлой жизни. Но справедливость требовала наказать зло, вернее, наоборот, ту силу, которая против него выступила, мелкое злишко, вставшее на пути Великого Зла…

При этих воздаяния учитывался принцип, на котором Вольдас стоял всегда: любая акция Третьей стражи должна сопровождаться эксом. Он не согласился сделать исключение даже для своей проповеди над головой Алексашина. И дело было вовсе не в жадности; просто его Стражники должны были привыкнуть к тому, что здесь не в игры играют. Играть — это в парк ВДНХ, где девочки и мальчики устраивают визгливые шабаши, считая, что делают это в честь Третьей стражи.

Итак, мне отмщение и аз воздам.

— Земной житель Михаил, вы провинились перед Третьей стражей и заслужили смерть. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Это происходило обычно прямо на рабочем месте задержавшегося на службе начальника — если, конечно, у него не было личной охраны. К счастью для Третьей стражи, бывшие однокурсники Розина хоть и жили на широкую ногу, но до такого уровня еще не доросли, машины водили сами и двери открывали своими руками. Что касается телохранителей, то и сам Рыцарь Ночи, как ни был осторожен, обходился без них. Он не представлял себе, как можно жить под чьим-то пристальным взором. Другие, очевидно, разделяли его мнение.

Место действия — кабинет, из которого не так давно был деликатно выставлен Вовочка Розин. Мизансцена: внезапно погасший свет, запах серы, ошеломленный, испуганный хозяин. Самые крутые обычно оказывались трусливей всех, кое-кто пытался залезть под стол — как будто можно спрятаться от Стражника! И, разумеется, никаких внятных оправданий:

— Я? Нет… Позвольте!.. Почему?.. Кто вы?

Читали «Отче наш», лихорадочно крестили черные фигуры с провалами вместо лиц, ха-ха! Уж если Митенька хотел кого-то напугать, то делал это со вкусом и размахом. Недаром Мамай называл его трясуном, что на зоновском жаргоне означало лицо, ввергающее свою жертву в нервный транс. Одну мадам, гендиректора крупной рекламной фирмы, он довел до натурального обморока, коснувшись ее щеки ледяной рукой в светящейся перчатке из змеиной кожи. Но это уж было слишком, грубого физического воздействия Главный Стражник не одобрял и своих паладинов за это строго вздрючивал. Надо убить — убей, но до рукоприкладства не унижайся. Черным силам нет нужды причинять человеку боль, чтобы продемонстрировать свое могущество.

Однако к делу.

— Вы можете выкупить свою жизнь земными ценностями.

— Да-да! Вот, возьмите!

На пол летели бумажники, чековые книжки, часы, украшения, мобильники, иногда паркеровские ручки и органайзеры. Все, кроме золота и наличных, посланник Ночи тут же уничтожал на глазах у хозяина ударом посоха, извергающего синее пламя. Далее следовал удар молнии по компьютеру, убивающий этого друга человека наповал. Иногда преступнику приказывали встать на колени. И зачитывался окончательный приговор:

— Земной житель, вы осуждены на ритуальную казнь. Снимите пиджак и галстук (вариант: расстегните воротничок и снимите украшения) и опустите голову на плаху.

Прикосновение холодного металла к склоненной шее. Вспышка фосфора и легкий электрошок. Довольно — Рыцарь Ночи может считать себя отомщенным.

Вольдас не объяснял своим воинам причин страшной мести, да они и не спрашивали о причинах, вполне удовлетворяясь выкупом. Интереснее было другое. Ни одна из жертв не предала происшедшее огласке, хотя стирание памяти к ним не применялось, чтобы не уничтожить воспитательный эффект акции.

Поразмыслив, Розин понял, что имеет дело с интересным психологическим феноменом, который он назвал эффектом голого короля. Как известно, в мудрой сказке Андерсена никто из придворных не решался признаться, что не видит волшебной ткани, чтобы не прослыть глупым или некомпетентным. Точно так же друзья Володькиной юности понимали, в каком свете выставит их история о нападении Третьей стражи и ритуальной казни на коленях, потому и молчали в тряпочку. А кто-то, возможно, воспринял приговор всерьез и боялся, что Стражники могут вернуться.

Розин следил за Интернетом и прессой, но там лишь пару раз промелькнуло сообщение, что такой-то был ограблен хулиганами в собственном офисе или около дома. Хулиганами, вы же понимаете.

Хитроумный Мамай, насмотревшись на слезы и стенания розиновских обидчиков, замыслил в том же убедительном стиле наказать своих врагов. Сделал он это в одиночку, в тайне от Стражников и от самого Главного, и чуть было не спалился, но вернулся с победой.

Когда-то, еще до первой отсидки, Мамая избили на улице мальчики в кожаных куртках, которым не понравились его раскосые глаза и плоская физиономия. В драке один на один и даже один к четырем у Мамая не было соперников, но скинхедов оказалось не четверо и не пятеро, а никак не меньше пятнадцати. Мамай продержался несколько минут, покалечил пару нападавших и сумел бы даже вывернуться и убежать, если б ему не брызнули в лицо едким аэрозолем. Называя строптивую жертву «чуркой» и «покемоном», бритоголовая компания долго и злобно топтала его ногами в тяжелых фирменных ботинках, и молодой бурят не отдал душу Будде лишь благодаря своей феноменальной живучести.

В колонии его просветили по поводу скинхедов и их роли санитаров российских городов. Воры в законе были интернационалистами и бритоголовых не любили, тем более что с этими отморозками и договориться-то было невозможно. На зоне их место всегда было у параши, но на зону бритоголовые попадали крайне редко — даже по мокрому делу они умудрялись отмазаться от срока.

Тихий пожилой торговец дурью Дамир, регулярно читающий газеты, объяснил Мамаю, что отряды штурмовиков подкармливаются какими-то патриотическими партиями. Он даже поминал их звучные названия, но Мамай, неискушенный в политике, ничего, конечно, не запомнил. Бабки там гуляют хорошие, сказал Дамир, мозги мальчикам прочищают профессионально, и вообще такие зондеркоманды (еще одно незнакомое слово) во все времена полезны для власти. А потому не стоит пацанам соваться туда без мазы — только отметелят лишний раз, а то и вовсе загасят.

Мамай смирился с неизбежным, о нанесенной обиде старался не вспоминать, но, закорешившись с Третьей стражей и научившись их фокусам, решил, что возмездие возможно и необходимо.

Для начала он попросил Митеньку выяснить, кто из политиков крышует скинхедов, и друг, покопавшись в сети и не задавая лишних вопросов, выдал ему наводку на патриотическое движение «Русский дух». Мамай нашел занюханный офис этой команды, изучил их расписание и систему охраны здания — все по науке, как учила Третья стража. И ранним утром, когда труженики города еще мирно спали в своих кроватках, вышел на дело.

В здание он проник через окно вестибюля, где треснутые рамы никогда не закрывались до конца. Не доверяя лифтам (западня для лохов), поднялся по лестнице на четвертый этаж. Там находилась присмотренная дверца, а за ней комнатка, а в ней сейф, а в сейфе через полчаса не должно было остаться ничегошеньки, ни копейки. Мамай, взвесив свои шансы и пожелания, решил, что устраивать аутодофе с дискотекой, как это делалось в Третьей страже, он не будет, а просто почистит кассу «духовцев» и тем самым восстановит справедливость. Он вообще был не любитель спектаклей и признавал их лишь постольку, поскольку у Стражников они работали и приносили результат. Пристрастие Вольдаса и Митеньки к лицедейству и спецэффектам казалось ему пережитком детства.

Мамай чуть не споткнулся, повернув по коридору к заветной дверце, когда увидел, что она плавно закрывается, пропуская кого-то внутрь. В проеме мелькнула рука в черном рукаве, явно принадлежащая человеку солидному и уважаемому. Не иначе, большой начальник посетил контору «Русского духа», причем в самое неподходящее время, когда все честные патриоты обычно еще смотрят сладкие сны о том, как в один прекрасный день повымелись из России все инородцы и дышать сразу стало легко-легко…

Мамай понял, что сегодня ему выпал облом, но решил на всякий случай подождать, поскольку отступать от задуманного не любил. Он устроился в темном уголке на широком подоконнике, поджал под себя ноги и замер. В такой позе он мог пребывать неподвижно несколько часов, как йог в нирване или индеец в засаде.

Но таких усилий от него не потребовалось. Менее чем через полчаса дверь снова скрипнула, и Мамай, выглянув, увидел, как солидный посетитель не спеша прошествовал к лифту. Мамая позабавило сочетание строгого черного костюма с щегольской кепкой, но веселиться по поводу странного прикида высокопоставленного патриота ему было некогда. Он отметил, что выходящий дверь не запер, а значит, внутри остался кто-то еще и сколько этих кого-то — неизвестно. Невезучий мститель отвел себе еще пятнадцать минут контрольного времени — потом начинался рабочий день, и оставаться в здании было просто опасно — и вернулся на подоконник.

Эти минуты вознаградили его за все. Вскочив на новый шорох, он проследил, как из комнаты выходит еще один лох, уже не в костюме, а в джинсах и широкой рубашке, как рисуют в русских сказках, — и запирает дверь! Мамай мысленно похвалил себя за терпение: путь был свободен, а вскрыть хлипкий замок ничего не стоило. Джинсовый «духовец» с лохматыми, как у телки, волосами между тем вместо лифта направился к туалету в другом конце коридора, но раззадоренный Мамай решил не ждать, пока он уедет с этажа. Тем более время уже поджимало.

Дверь послушно открылась от одного поворота отмычки, а дряхлый сейф в углу сопротивлялся немногим дольше. Только эта уступчивость была обманчивой и даже издевательской, потому что недра железного ящика оказались пусты. Там валялась лишь тоненькая стопка листовок, которые Мамай с досады стряхнул на пол и затоптал ногами, не читая.

Пропили патриоты свои денежки? Или все раздали бритоголовым в награду за избиение очередного чурки или черножопого? Или бабки прибрал кто-то из утренних гостей — тот черный или второй, волосатый? Для Мамая это уже имело мало значения. Операция сорвалась.

Он осторожно выглянул в коридор и увидел, что лохматый стоит около лифта. Была не была! Он выскользнул из комнаты быстро и неслышно, как ниндзя. Взлететь на чердак и поиграть с тросами было делом двух минут. Еще некоторое время пожилой лифт неспешно тащился на самый верх и кряхтя раздвигал дверцы, выпуская испуганного пассажира. Все! Птичка оказалась в клетке.

«С паршивой овцы», — припомнил Мамай русскую народную мудрость, заламывая патриоту руки и возвращая ему удары, полученные когда-то от его единомышленников. С паршивой овцы хоть чего-то там… Для порядка он произнес приветствие Третьей стражи, прижал «духовцу» глотку, чтоб не выступал, и неожиданно наткнулся на толстый конверт за пазухой. В бумажном проеме виднелась солидная пачка купюр, чей цвет и фактура даже на беглый взгляд не оставляли никаких сомнений в их заморском происхождении. Оба-на! Нашлось-таки золото партии!

На обратном пути он на радостях попер через проходную и чуть не попал в объятия к охраннику, который преградил ему выход обеими руками и недоуменно вопросил: «А вы, собственно, куда и откуда?..» Мамай, лишь на мгновение растерявшись, крикнул парню в ухо: «Беда, шеф мобилу потерял!» — и рванул на улицу.

Денег в конверте оказалось даже больше, чем Мамай рассчитывал найти в сейфе. Следуя непонятному движению души, он принес Стражникам всю сумму, и Вольдас, против обыкновения, тут же на месте отдал ему половину со словами: «Твоя добыча». За самоуправство тоже не ругал, лишь покачал головой. Щедр и великодушен мог быть Главный, когда подкатывало настроение, а в последнее время стал сентиментален, вероятно, из-за своей писанины в журнале.

Успех акций возмездия и богатый улов Мамая в «Русском духе» бальзамом пролились на душу Главного Стражника, тем более что в последнее время им пришлось пережить несколько крупных проколов. Они не имели серьезных последствий, но то, что «наметилась, однако, тенденция», Вольдаса сильно встревожило.

Хуже всего, что соратники его беспокойства не разделяли. В их рядах царила эйфория успеха, потому что дел крутилось много, деньги они приносили исправно, а отдельные неудачи есть исключения, подтверждающие правило. Эту идеологию провозглашал Митенька, который совсем расслабился и чуть было не попал, как последний лох.

То был нетрадиционный экс: он проводился в загородном домике одного богача, чей сын фанател от Третьей стражи и болтался на всех форумах одновременно. Рыцарь Ночи рассудил, что юноша будет просто счастлив поделиться со Стражниками папиными сбережениями, тем более что ущерб семейному бюджету будет нанесен небольшой. Сколько там может хранить уважающий себя бизнесмен дома в наличных! Мелочевку на булавки. Да и наследник не раз письменно и электронно выражал желание встретить Третью стражу и поддержать ее материально.

Но нет, нельзя верить людям, как учил нас великий Вольдас, и Стражники в этом еще раз убедились. Когда они пришли за деньгами, мальчишка был в доме не один, а с подружкой, и находились дети прямо в койке в голом виде, хотя время спать вроде еще не наступило (из-за отдаленности места операция проходила днем). Понятно, что никакого сопротивления они не оказали, только испуганно таращились из-под одеяла на черные балахоны Стражников.

И тут Митенька позволил себе недопустимую вольность — снял колпак. Видите ли, ему стало душно. Правда, его тощая физиономия была ненамного менее страшна, чем черная маска со сверкающими прорезями, но появление среди призраков человеческого лица, видимо, вдохновило юношу на подвиг.

А Митенька, как нарочно, снова подставился. Проводя стирание памяти, он наклонился над кроватью, загляделся на девкины голые сиськи, чуть повернул голову… И получил в морду пилочкой для ногтей, которую сопляк незаметно стащил с тумбочки и спрятал под одеялом. Вампир успел увернуться и отделался царапиной, так что даже простил шалуна и не стал выпиливать ему тем же инструментом герб Третьей стражи на причинном месте, как советовал разозлившийся Мамай.

Главный тоже вышел из себя и отлучил помощника от эксов на неопределенное время, тем более что его физического участия там не требовалось. Но Митенька не зря был Вампиром — он жить не мог без операций, без их пьянящего азарта, запаха серы и фосфора, без затравленных глаз жертвы. Он канючил целую неделю, не мог заниматься делом, ходил кругами по квартире в Черепушках, как облезлый волк по клетке, клялся всеми Силами Ночи, что будет вести себя тише воды ниже травы, и Вольдас сдался. Его сейчас больше всего волновала не Митенькина самодеятельность и не Мамаевы походы налево, а возможная подстава, вроде той, что случилась с подозрительным днем рождения около сейфа.

Он дал команду проверять все наводки по нескольку раз. Проверяли, а что толку? Интуиция не подвела Рыцаря Ночи. Его Стражники напоролись на самую настоящую засаду, со стволами и характерной атрибутикой. Так что сомнений уже не оставалось — конкурирующая фирма. Серые балахоны, серебряные звезды, факелы. Первая стража, пропади они пропадом! И первая потеря.

Митеньку принесли в Черепушки на руках с простреленной грудью. Дышал он натужно, с хрипом и присвистом, как будто взбирался на крутую гору, но был в сознании и «скорую» себе вызвать не давал. Все шептал: «Домой, к Главному».

Когда Главный Стражник присел на продавленный диван и взял раненого за руку, проверяя пульс, Митенька слабо улыбнулся.

— Вольдас, — выдохнул он. — Ну наконец-то, слава Ночи. Ты ведь спасешь меня.

На вопросительную интонацию ему не хватило сил, и последняя фраза прозвучала как утверждение.

Потрясенный Розин только кивнул. Машинально нажал на блокирующие точки у Митеньки на пальцах, как учили его сто лет назад на семинаре с Джуной. Тот благодарно прикрыл глаза:

— Легче…

Сзади подошел Мамай со шприцем, заголил Вампиру худой локоть, воткнул иглу. Гримаса боли на лице у Митеньки разгладилась, он задышал чуть ровнее — заснул.

— В больницу его надо, — беспомощно пробормотал Розин.

— Какая больница? — сквозь зубы ответил Мамай. — С огнестрельным-то! Менты тут же сядут на хвост. Да и без толку ему больница. Я пацанов за доктором послал, только не думаю, что нужно. Видал я раны…

— Когда он проснется? — спросил Розин.

— Часа через полтора. Потом можно еще вкатить. Иди отдохни, Главный. Я посижу.

Митенька проснулся через два часа. Приподнял редкие ресницы и прохрипел, еле двигая посиневшими губами:

— Ты лечил меня, Вольдас. Я слышал… во сне. Спасибо. Мне все еще больно… Но пройдет… Я знаю.

— Конечно, конечно. Ты лежи… спокойно, — ответил Рыцарь Ночи, стараясь уверенно смотреть в водянистые глаза с покрасневшими прожилками.

— Что ты ему колешь? — спросил он шепотом у Мамая.

Тот пожал плечами:

— Морфий. Не бойся, чистый. Что я, друга буду дерьмом травить? Еще уколоть?

Стражники, вернувшиеся с неудачного экса, торчали под дверью, не переодевшись, только сдвинув назад капюшоны и сняв колпаки. Любимый Митенькой запах серы и фосфора витал по квартире, но раненый его не чувствовал.

Мамай шуганул пацанов, велел им убирать рабочую одежду в чехлы, как положено, пожрать на кухне и валить по домам. Стражники поели, выпили сваренного Мамаем компота с неизменной дурманящей травкой и немного оттаяли, но уезжать не согласились, пока не придет доктор и не скажет про Митеньку.

Привезенный ребятами врач, молодой, самоуверенный, с давно не стриженными сальными волосами, осмотрев Вампира, только покачал головой и деловито спросил:

— Хоронить сами будете? Ваше дело. Все ж таки не собака, душа живая, поди еще крещеная.

— Ладно, разберемся, — буркнул Мамай, одной рукой всовывая врачу в ладонь несколько купюр, а другой подпихивая его в спину в сторону двери. — Пошел.

— Погодите, — неожиданно остановил его Вольдас. — Что с ним? Почему сразу хоронить? Какой диагноз?

— Проникающее ранение грудной клетки, — с вызовом ответил доктор. — Но это полбеды. Клапанный пневмоторакс. Вот вам диагноз, если желаете. В курсе, что это означает?

— В курсе, — сказал Розин. Перед глазами заплясали строчки учебника. Какой же он идиот! Затрудненное дыхание, синюшность кожи — классические симптомы пневмоторакса. Легкое сдувается, как проткнутый иголкой шарик, и, подобно шарику, превращается в мятую тряпочку. Надо было сразу в больницу, под капельницу, или на худой конец заклеить рану пластырем, не давать выйти воздуху. Если врач говорит, что поздно, значит, развился некроз, и это — все…

Он вдруг уловил надежду в устремленных на него глазах флегматичного Мамая. Ну и ну! Даже этот бандит ждет от него чуда. А прожженный циник Митенька, оказывается, все это время верил, что Вольдас — настоящий колдун, и с дыркой в легких рвался домой, где Рыцарь Ночи исцелит его рану.

Знаний, полученных на медицинском, Розину хватило, чтобы констатировать смерть. Вампир Митенька, которым все брезговали при жизни, умер под утро, уже не приходя в сознание после очередной дозы морфия. Выйдя из комнаты, Вольдас молча снял с вешалки пальто и навсегда покинул квартиру на Черепушках. Третья стража смотрела ему вслед с немым вопросом, на который он не мог ответить. Они все как один, все, черт возьми, до последней шавки, хотели верить в потусторонние силы и чувствовать себя могущественными Стражниками. Взаправду. Всерьез. Несмотря на ими же самими отрепетированные трюки. За что боролись, на то и напоролись, о непобедимый Рыцарь Ночи.

Мамай организовал подпольные похороны и через два дня тоже рванул когти с Черепушек. После Митенькиной смерти им пришлось снова полностью менять команду. Прежней страже веры не было — они видели бессилие Главного.

Увеличенная доза порошка в компоте (ибо никакая это была не травка, и не безобидная)? Пожар глухой ночью, когда все спали, напившись на Митенькиных поминках? Или Стражникам дали мирно разойтись по домам? Розин не вникал в подробности, да это было и не важно. Пройденный этап. Он с трудом помнил второй состав своих рыцарей в лицо. Никто из них не стал ему и вполовину так близок, как самая первая Третья стража, с которой все начиналось — трепетный Алеша, простодушный Марат, даже бестолковая Ведьма Ксюша. И Митенька — ох, Митенька…

Мамай нашел паспорт покойника и выяснил, что тому было сорок девять лет (ни фига себе!), прописан он был в Липецке, состоял в разводе и являлся отцом двух малолетних детей. Розин заикнулся о том, что ребятишкам нужно помочь, но Мамай его остановил: все уже сделано, Митенькину бывшую жену в Липецке найдут и передадут деньга. Да, далеко было Третьей страже до воровской общины!

Вольдас засел в своей берлоге и погрузился в печаль и размышления. Без Митеньки концепция Третьей стражи требовала пересмотра. Сполохи света, электрические разряды, завывающие и воняющие сырой землей призраки — все это осталось в прошлом, похоронено вместе с гениальным изобретателем Вампиром на старом кладбище под чужой могильной плитой. Никто больше ничего подобного не придумает. Надо переходить к другим методам, воздействовать на людей не страхом, а любовью, как делают основатели сотен сект по всему миру. Чтобы восхищенные последователи отдавали тебе деньги добровольно, с радостью в сердце. Надо, ох надо было книжки писать; не теряя времени, распространять свое учение по миру, а он все откладывал, и вот результат. Нет Митеньки — нет эксов — нет Третьей стражи. Одна надежда на журнал, но и тот не раскручен, а пока эта Софьина макулатура никому сто лет не интересна.

— Бабу нужно, — согласился с его рассуждениями Мамай, посасывая розиновский кальян. Вольдас, пребывая в душевном смятении, открыл единственному оставшемуся помощнику свое пристанище у Красных ворот.

Рыцарь Ночи поморщился, решив, что парня не ко времени покосило на секс, но Мамай говорил о другом.

— Для Третьей стражи нужна баба, — пояснил он удивленному Главному. — У баб интуиция. Людей они чувствуют, к каждому подход находят. Что там, Вольдас, при твоем журнале бабцов подходящих нет? Только в возрасте, чтоб жизнь понимали, писюх нам и так хватает.

Розин и сам об этом думал. Женщина по его замыслу должна исполнять роль не спутницы Главного Стражника (это банально!), а Хранительницы ценностей или чего-то в этом роде. И вообще пора отходить от идеологии всепобеждающего Зла, это ограничивает сферу деятельности. Мы — Стражники, мы стоим на страже мира и равновесия. Никаких других страж, кроме Третьей, больше нет, это все выдумки и профанация. Или организовать и Первую стражу тоже? Но про нее фильм не снят, и большой популярности это не принесет.

Хотя при чем тут фильм? Нечего идти на поводу у убогой фантазии Алексашина. Хватит, порезвились. Пора устанавливать свои законы, строить свой Храм, свою веру во главе с Главным Стражником и Хранительницей. Это куда интереснее и значительнее, чем наряжаться в балахоны, бегать от милиции и пугать охранников.

Интересно, откуда у Первой стражи оружие? Этот вопрос только сейчас пришел ему в голову. Прежде было не до него, слишком тяжело и болезненно он переживал смерть Митеньки и свою колдовскую несостоятельность. Тем более что в глубине души сверлило: учил бы лучше диагностику — спас бы парня без магических глупостей. И Вампир был бы жив, и авторитет Главного сохранен в полном объеме. Эх, да что после драки-то махать!..

Стволы у Первой стражи — это действительно странно. Они ведь положительные, Сила Добра и Солнца. Почему же сразу открыли пальбу по Черным рыцарям? О такой непримиримой вражде между стражами у Алексашина не говорилось.

А если то была подготовленная засада на Стражников Вольдаса — то зачем серые балахоны и прочий маскарад? Стреляли бы уж из укрытия, не показываясь на глаза.

Тут возможны два варианта. Первый: они наткнулись на обычную шпану, которая решила прикрыться именем и символикой Первой стражи для обделывания своих темных делишек. Это плохо. Это означает, что сбываются пророчества Вольдаса о жесткой конкурентной борьбе за место под московским солнцем. Теперь в Стражников переодевается кто попало, рыцари всех мастей собирают подати с прохожих, и прекрасная идея превращается в грубый бандитизм.

Второй вариант: кто-то вознамерился не просто истребить Третью стражу, но и показать, что ей на смену приходит другая Сила. Ему показать, Главному Стражнику. Свергнуть его власть или, на худой конец, ограничить ее. Это еще хуже. Вольдас не хочет ни воевать, ни делиться властью, ему это не пристало.

Он и не будет делать ни того, ни другого. Он оставит своих противников в дураках, а сам уйдет наверх, на следующий уровень. Станет Главным Стражником всех страж и будет править поклонниками с помощью своего учения. Никому из завистников такое не по плечу. Только он, Вольдас Розанн, и даже Владимир Розин, уж коли на то пошло, с его даром убеждения, способен подарить людям веру в безграничность чуда. Все прочие современные гуру тоже строят свое учение на любви, но только на любви к себе, а этого мало. Человек уже устал любить себе подобных, ему нужен Старший товарищ, Отец, Высшее существо. Тоску по этому Существу, которое всегда поможет, поддержит и спасет, он прочитал в глазах своих Стражников, когда они толпились под дверью умирающего Митеньки. В память о своем боевом товарище Рыцарь Ночи создаст новую веру.

В принципе, фигура Хранительницы не так уж обязательна, размышлял он, все больше увлекаясь. Но она вдруг возникла у Вольдаса в голове, и он не хотел от нее отказываться. Должно получиться красиво, — представлял себе Главный Стражник, — очень красиво, если все правильно подобрать и спланировать.

Он почувствовал, что жизнь опять обретает смысл и азарт. Задача, которая стояла сейчас перед ним, была покруче всех прежних вместе взятых. Трудная задача. Но он справится, только нельзя терять времени. Искать Хранительницу и писать книгу нужно начинать одновременно и прямо сейчас.

Вот только «подходящие бабцы» на горизонте пока не появлялись. Была только одна возможная кандидатура, и как раз более или менее средних лет, как советовал Мамай. Характеристики вроде бы правильные: предчувствия, предвидения, склонность к сглазу и еще что-то в этом роде. Правда, все как-то мелко и примитивно. Однако в тетеньке чувствовались и характер, и гибкость, и желание пойти вразнос, перевернуть свою однообразную жизнь вверх тормашками. Поэтому Вольдас решил рискнуть и пригласил читательницу Любу Дубровскую на встречу с колдуном Заатаром.

— Но это же не Заатар! — воскликнула Любочка. — Тот, кто лежит в кабинете убитый, — Влад Шипов, журналист!

— Совершенно справедливо. Журналист Влад Шипов, он же Заатар, он же Главный Стражник, он же Вольдас Розанн, что еще? А, Рыцарь Ночи! Он же Владимир Розин — тоже, между прочим, журналист, так что круг замкнулся. Как в настоящем детективе — да, Люба? Нравится вам?

— Так это все — он? — поразилась Любочка и тут же спохватилась: — Да не может быть! Влад — обыкновенный, даже слишком обыкновенный. Я во все глаза на него смотрела и думала: что он тут делает? Почему он со Стражниками? Богатенький дяденька, в меру упитанный, симпатичный, на Карлсона похож. Ну, какой же он Заатар? Так не бывает.

— А как бывает, Люба? Молнии из глаз, череп с костями, костяная нога? Знаете, большинство злодеев и преступников, которых мне приходилось встречать, были самыми обыкновенными и часто довольно симпатичными людьми. Да и злыми-то они не были в том смысле, в каком мы с вами понимаем. То есть не ненавидели все и вся, не получали удовольствия от своего злодейства и чужих мучений.

— А как же?.. Почему? — не поняла Любочка.

— Почему они совершали преступления? По самым разным причинам. Из страха, из зависти, от обиды и прочих чувств, которые есть и у нас с вами. И которые, в принципе, каждого из нас могут увести за черту дозволенного. Достаточно только сказать себе: я имею право убить, отнять, отомстить. Помните, как там у Достоевского: «Кто я — тварь дрожащая или право имею?»

Любочка не помнила, как там у Достоевского. Ее больше волновала практическая сторона дела, потому что все ее блестящие выводы и догадки трещали по швам.

— Так кто же убивал людей? Раду Черняховскую, Марата? Кто пытался убить Алешу? Тоже Влад Шипов?

— Не знаю тех, о ком вы говорите, но, по-видимому, да. Хотя я сомневаюсь, что он делал это собственноручно. Но именно он был главой и организатором преступной группы под названием Третья стража. Так это сформулировали бы в обвинительном заключении.

— Но кто… Кто же тогда убил его самого? Убил и…

— …И закопал, и надпись написал? Другая Третья стража. Конкуренты. Люба, давайте я все-таки налью вам бренди. От одной рюмки вы не опьянеете, а дрожать перестанете. И сядьте, наконец. Мне воспитание не позволяет сидеть перед стоящей дамой, а стоя я не могу рассказывать — у меня ощущение, что мы на параде.

Он оказался прав. От глотка маслянистой жидкости Любочка сразу согрелась, ей даже стало уютно в большом холодном помещении, и колченогий стул показался вполне удобным. Теперь она жаждала одного — разобраться наконец в этой непонятной истории.

— А я считала, что Заатар — это Алексашин, писатель, — с вызовом заявила она, ставя на стол недопитую рюмку.

— Вот как? И почему же вы так считали? — усмехнулся Леонид Матвеевич.

— Ну, это же очень просто. Именно он придумал Третью стражу, по которой стали сходить с ума подростки и даже взрослые. Из этой армии фанатов он мог выбирать тех, кто ему подходил, и комплектовать из них банду. В кого еще люди стали бы верить, что это — настоящий Стражник?

— Господи, Люба, да в кого угодно! Ведь в основе этой веры — не глупость, не испорченность, не злобность характера, а детская надежда на чудо. Неужели вам самой в глубине души не хотелось, чтобы Заатар оказался настоящим колдуном, а не бандитом и мошенником?

— Хотелось, — призналась Люба и покраснела, вспомнив, как совсем недавно, в сущности всего несколько минут назад, она трепетала от предчувствия, что вот-вот приобщится к великой и зловещей тайне, обретет сверхъестественные способности и… Да что там — стыдно вспоминать!

— А вы ведь взрослый трезвый человек и знаете, что колдунов нет. Поэтому вы стеснялись своих мыслей и никому о них не говорили.

«В том-то и дело, что никому. Вы-то как догадались?» — подумала Любочка, но не спросила.

— Есть люди более раскованные или недалекие, они никого и ничего не стесняются. Да и вообще современный человек, замороченный всякой масс- и мультимедиа, не всегда отличает виртуальную жизнь от настоящей. Вампир на киноэкране для него так же реален, как милиционер на перекрестке, только более симпатичен. Почему? Наверное потому, что вампир старается своему зрителю понравиться, а милиционер прохожему — нет…

— Некоторое время назад, — продолжал Леонид Матвеевич, по привычке покачивая головой, — ко мне обратились некие люди. У них был тот же вопрос, что и у вас, когда вы позвонили мне на Кипр: что я знаю про Третью стражу. Это были серьезные клиенты, не в пример вам (не обижайтесь), и я провел расследование. Выяснилось, что Третьей стражей именуют себя по меньшей мере три группы лиц. Первая — школьники и студенты, которые то ли играют в героев этого фильма, то ли действительно воображают себя колдунами и ведьмами, что тоже — игра. Вторая компания оказалась куда любопытнее. Это были молодые и не очень молодые люди из бизнес-истеблишмента и политической элиты, использующие эту атрибутику для создания своего рода закрытой масонской ложи.

— Леонид Матвеевич! — взмолилась Любочка. — Вы иногда так говорите, что я ничего не понимаю. Какие ложи? При чем тут масоны?

— В сферах человеческой деятельности существуют зоны повышенного риска, к которым относятся в первую очередь бизнес и политика, — терпеливо принялся объяснять Померанец. — Доверять там никому нельзя: доверился — пропал. Но совсем никому не доверять тоже невозможно, это лишает свободы действий. Можно лишь уменьшить риск обмана, создать некую зону повышенного доверия. Для этого и придумываются тайные объединения, закрытые клубы, которые обычно не признают ни границ, ни сословных и национальных предубеждений. Считается, что члены одного клуба действуют заодно и друг друга не подставляют. Это не факт, но хоть какая-то минимальная гарантия. До сих пор понятно?

Любочка неуверенно кивнула.

— Самое известное из таких международных обществ — масоны. Не знаю, действительно ли они готовили всемирный заговор на паях с жидами, но они создали достаточно мощную организацию, которая при желании могла бы достичь самых честолюбивых целей в мировом масштабе. И вот в нашей стране неглупые и амбициозные молодые ребята обнаружили, что структура, придуманная автором книги «Третья стража», — кстати, вы ее читали?

— Нет, только фильм смотрела, — сказала Любочка. — Мне не понравилось. Очень много орут.

— Ну, фильм-то, судя по отзывам, полная пурга, — заметил Леонид Матвеевич, неожиданно повторив слова юного скептика Дениса. — Но факт, что эта модель показалась кому-то подходящей для создания закрытого общества молодой политической и бизнес-элиты. «Мажоров», как сказали бы наши с вами дети. Хотя среди них были и солидные люди. Впрочем, в сфере предпринимательства и власти молодость — зыбкое понятие. Лет до пятидесяти, как минимум, человек, имеющий вес в обществе, может считаться молодым и перспективным. Так вот, это тайное общество только вставало на нога и оперялось, когда им начали мешать, причем грубо и жестоко. Сначала погиб один из активистов, владелец московского издательства. В его фирме произошел внезапный и подозрительный пожар…

— «Подвал»! — вырвалось у Любочки.

— Верно, «Подвал». Вы и там побывали? Сам по себе пожар еще не вызвал подозрений — в Москве чуть ли не каждый день горят разные здания. А то, что хозяин в ту ночь остался в офисе, сочли бы трагической случайностью. Но на стене сгоревшего издательства появилась надпись: «Третья стража. Приговор приведен в исполнение». Появилась и исчезла, как по волшебству, приведя в ужас сотрудников. Испаряющиеся краски, ерунда. Но это уже было совсем не случайно. И в дальнейшем преступления с фирменным знаком Третьей стражи в той или иной форме стали совершаться достаточно регулярно.

— Как «Черная кошка» с Шараповым! — выпалила Любочка. Ей хотелось хоть каким-то боком принимать участие в этом умном монологе.

— Совершенно верно. Типичный уголовный прием, известный даже не со времен «Черной кошки», а с гораздо более ранних. Правда, убийств больше не было — или о них не знали, как, например, об убийствах тех людей, которых вы мне называли. Грабежи, рэкет, вымогательство… То есть появилась еще одна Третья стража, уже третья, простите за тавтологию, причем с откровенно криминальной направленностью. Для наших перспективных бизнесменов и политиков, которые, в общем, не скрывали свои игры от широкой публики и прессы, это был очень сильный компрометирующий фактор. У них даже начались неприятности с правоохранительными органами. От арестов их спасло лишь то, что поклонникам «Третьей стражи» несть числа, и милиция не могла разобраться, кого из них сажать. Ну и, конечно, связи. В «первой» Третьей страже есть достаточно высокопоставленные лица, и они добились того, чтобы все уголовные дела, связанные со Стражниками, были заморожены, и уж тем более не предавались огласке.

— Но почему? — удивилась Любочка.

— Ну как же! Представьте, что все вокруг узнают о преступной группе под названием «Третья стража». Имя опорочено раз и навсегда, как ни доказывай, что ты не верблюд, а твоя стража — совсем другая, белая и пушистая. Нет, они хотели сами найти и обезвредить бесцеремонных конкурентов, вывести их из игры, уничтожить, стереть с лица земли. А потом переждать, пока в обществе уляжется ажиотаж и преступления таинственных Стражников забудутся. Тогда наши герои снова могут выходить на сцену.

Итак, мои клиенты и их друзья полагались только на себя. Они догадывались, что где-то между наивными юнцами прячется преступник, который не только дискредитирует их прекрасную идею, но и успел больно наступить кому-то из мажоров на любимую мозоль. Всего этого они простить не могли. Они искали его долго и бестолково, потому что среди них не было профессионалов, а наемным работникам они не доверяли. Но в конце концов нашли. Благодаря вам.

— Мне?!

— Да, дорогая. С некоторыми из клиентов у меня сложились доверительные отношения, поэтому я был в курсе всех предпринимаемых шагов. Для начала они резонно предположили, что зловещая надпись в подвале была сделана кем-то из сотрудников — иначе она бы испарилась задолго до того, как ее обнаружили. Предателя довольно быстро вычислили и вышли по его следу на явочную квартиру, где собирались преступники. Увы, клетка уже опустела и птички разлетелись, а парень из издательства был мертв.

— Марат, — кивнула Любочка. — Это они его убили?

— Не знаю. Но не думаю, что они стали бы его убивать — это ведь не бандиты. Кроме того, им нужен был сам Али-баба, а не его разбойники. Понятно, что во главе всей системы стоял умный и расчетливый руководитель. Вот его-то и искали. Рядовых исполнителей вполне можно было поймать при желании, но что с ними потом делать? Пытать, допрашивать? Повторяю, первая Третья стража — люди совсем другого сорта. Можно сказать, аристократы духа.

Но в окрестностях той малины они наткнулись на других фигурантов, юношу и девушку странного вида, несомненно прежде принадлежавших к банде. Возможно, они и убили своего бывшего подельника по приказу свыше.

— О господи, Ленка! — прошептала Любочка, уразумев, какая опасность грозила подруге, которую она так легкомысленно послала на разведку в притон Третьей стражи.

Леонид Матвеевич замолчал и посмотрел на нее выжидательно, но Любочка помотала головой и сделала ему знак продолжать. Если она начнет сейчас рассказывать, как они с девочками пытались поймать Стражников, и объяснять, что Лена с Алешей Марата не убивали, то ее собеседник никогда не дойдет до конца своей истории.

Журналист не настаивал.

— Очевидно, Главный Стражник избавился не только от явки, но и от команды, чтобы набрать новую. Юноша и девушка выглядели очень испуганными. Дальше их следы на время исчезают. («Ленка смыла ведьмин грим, а Алешку спрятал Саша в армянском общежитии», — догадалась Любочка.) Но прежде они успели вывести своих преследователей на некую парикмахерскую. Я узнал об этом уже после того, как вы мне позвонили. И с этого момента знал, что главное действующее лицо — вы.

— Но почему же я?

— Не бойтесь, Люба, я не подозревал вас в этих грабежах и убийствах. Просто вы уже второй раз оказываетесь рядом с таинственными событиями. А я в совпадения не верю. Я проанализировал нашу первую встречу, ваши вопросы. И понял, что вы в некотором роде мой коллега. Вы тоже собираете информацию. Но непонятно зачем. Неужели из чистого интереса?

Любочка кивнула.

— Так я и думал. Люди в этом мире не умнеют. Вы пошли по правильному пути: позвонили мне, а получив отлуп, стали самостоятельно изучать прессу. И довольно скоро, что было для меня неожиданностью, появились здесь.

— Это была случайность, — пояснила Люба. — А вы уже знали про Шипова?

— Не знал, но догадывался. Чувствовал, что Влад играет с огнем. Доказательств у меня не было, ведь про общение с колдунами и призраками пишут сотни придурков. Поэтому Стражники, которые шли по его следу, не обращали внимания на желтую прессу. Они считали это потерей времени — и ошибались. Вы оказались умнее, или просто вам повезло. Однако Влад не был придурком, поэтому его увлечение мистикой казалось мне странным. Да и Заатар выглядел глупее, чем его создатель. Его образ был гораздо примитивнее, чем можно было ожидать от Влада с его бойким стилем, — зато очень достоверным. То есть автор придумывал своего колдуна с какой-то целью, а не просто чтобы кормить публику страшными сказками.

— А как вы поняли, что Влад и Заатар — один и тот же человек? Вернее, что Влад его придумал?

— Ну, вы меня обижаете, милочка. Во-первых, я не верю в эту чушь про Стражников, а следовательно, знаю, что их нет. Во-вторых, общеизвестно, что подобную галиматью ведущий рубрики всегда сочиняет сам. Как и большинство так называемых писем читателей. Самым трудным было узнать настоящее имя Влада Шипова. Я горжусь тем, что мне это удалось. Хотите, похвастаюсь? Я знаю на собственном опыте, как придумываются псевдонимы, а потому начал искать в Интернете журналистов с ассоциативными фамилиями. С чем у нас ассоциируются шипы? Правильно, с розами. Розанов, Розов, Розин. Сравнить стили было уже делом техники. Владимир Розин несколько лет прожил в Америке (кстати, там он именовался Розеном), поэтому здесь его никто не знал. Жаль, хорошее перо — не упусти он время, был бы сейчас большим российским журналистом.

— Но если он действительно был журналистом… и хорошим, как вы говорите… то зачем ему это все понадобилось? Преступления, Третья стража?

— Я ведь уже объяснял вам, Люба. Все что угодно — ревность, зависть, обида. В данном случае, думаю, это завышенные амбиции. Есть люди, одержимые жаждой власти. Из них получаются либо правители, либо преступники. Иногда это сочетается. Вероятно, вернувшись в Россию, Влад решил, что попал в страну слепых, где одноглазый сразу становится королем. Есть такая английская пословица. Что ж, у него были основания презирать своих соотечественников. Взять хотя бы фанатов Третьей стражи… И он захотел стать повелителем этих мальчиков и девочек, мороча им голову всякой мистикой. Но фантазии ему не хватило, поэтому Шипов скоро скатился до банального криминала. А потом понял, что манипулировать даже примитивными людьми довольно сложно. Они ведь только кажутся дураками, но они не роботы. Бог создал человека со свободой воли и выбора… И тогда Главный Стражник разогнал свою самодеятельную команду и окружил себя настоящими бандитами.

— Откуда вы знаете?

— Видел, Любаша. Видел, какие люди к нему приходят. Мне ведь все видно отсюда, моя комната прямо над подъездом, и я люблю смотреть в окно. Мне нравится этот двор, а кроме того, в нем можно увидеть много интересного. Например, я наблюдал за развитием романа Влада и Софьи.

— Софьи?

— Это главный редактор журнала. Вы думаете, кому попало дадут целый раздел и позволят писать там всякий бред? Софья неглупая женщина, но Влад ее быстро приручил.

Потом я видел, как вы пришли в первый раз, а за вами следил мальчик немного очумелого вида. Наверное, это был тот самый герой из нехорошей квартиры.

— Алеша за мной следил?

— А как вы думаете? Алеша или кто-то еще следил за вами, а мои знакомые — за ним. Я дал им только один совет — не упускать из виду парикмахерскую. И оказался прав. Мальчик появился именно там. Так они и вышли на Шипова.

«Наверное, Ленка рассказала Алеше, что я взялась за расследование, вот он и стал меня караулить, — про себя прокомментировала Любочка. — Или через Карину и Сашу до него дошло, какой крутой сыщик Люба Дубровская.

Но если он следил за мной, если знал, что я встречалась с Шиповым, он бы и его выследил. Хотя бы увидел в лицо и узнал в журналисте своего бывшего повелителя Вольдаса. А Ленка говорила, что он все собирался сразиться со Стражниками, повторял: или они, или я. Так что же получается — Алешка мог убить Шипова? Нет, ну это бред какой-то. А потом откуда у него пистолет, или из чего там стреляли в Рыцаря Заатара… Хотя пистолет при желании, наверное, можно где-то достать…»

Стоп! Любочка даже подскочила на стуле. А ведь до сих пор неизвестно, кто убил бывшего «подвального» сторожа Марата. Леонид Матвеевич говорит, что Стражники-мстители этого не делали. А Алешка почему-то оказался рядом с трупом. Рыцарь Луны… Лена считала, что он просто нервный мальчик, которого какие-то негодяи запутали и напугали. А какой он на самом деле, никто не знает. Ну и что, что молодой…

— Вам что-то пришло в голову, Люба? — спросил Померанец, глядя на нее испытующе.

— Да… Не знаю… Я потом об этом подумаю. — Она решила сначала вытянуть у своего собеседника все, что возможно, о Третьей страже. — Значит, Алексашин тут ни при чем?

— Алексашин… Вам так хочется, чтобы он оказался при чем? Впрочем, это же ваша версия, вам жаль с ней расставаться, понимаю… А что вы думаете о несовместимости гения и злодейства?

— Я думаю, что они прекрасно совместимы, — твердо сказала Любочка. — И Пушкин так думал. А разве Алексашин — гений?

— Бедный Александр Сергеевич, — вздохнул Померанец, — он, очевидно, сейчас переворачивается в гробу. Хотя ему еще и не то приписывали… Нет, Алексашин, конечно, не гений в том смысле, какой вкладывал в это понятие Пушкин… или вы, Люба. То есть не Моцарт, несомненно. Но он талант, и очень сильный талант. Его литературных достоинств я бы не принижал.

— А я не принижаю, — возразила Любочка, — но не понимаю, почему вы пытаетесь внушить мне, что он ни в чем не виноват, и в то же время не говорите об этом прямо. Вы это знаете или не знаете?

Леонид Матвеевич поджал губы.

— Люба, вы читали в детстве книжку «Тимур и его команда»? — ответил он вопросом на вопрос. — Или в ваши годы она уже устарела вместе со всей партийно-советской литературой?

— Читала, — сказала Любочка. — У меня родители до самой смерти состояли в КПСС.

— А вам известно, как это произведение было написано? Думаете, с натуры? Увы! Никакого Тимура, никаких команд в то время и в помине не было. Преобладали либо хулиганы Квакины, либо румяные, откормленные пионерчики с советских плакатов. Аркадий Петрович Гайдар, он же Голиков, был человек живой, заводной, и его эта картина огорчала. Кроме того, он понимал, что грядет война и тыл без хороших, энергичных мальчишек — это очень плохо. Так он придумал Тимура. Придумал — и сам влюбился в него, даже сына своего назвал этим именем.

— Но Тимур… — начала Любочка.

— Тимур — добрый, честный, помогает старушкам, вот что вы мне хотите сказать. Но каждое время рождает своих героев. Послушайте же, что было дальше. После выхода повести тимуровские команды стали расти как грибы по всей стране. Говорят, Гайдар даже у себя на чердаке обнаружил самозваного Тимура. И эти ребята действительно принесли большую пользу во время войны… Но это уже к делу не относится. Вы меня все пытаете за Алексашина. Собственно, я не имею права вам об этом рассказывать, но вы заслужили. Подождите-ка, примем меры безопасности. Береженого бог бережет.

Он прошел к двери и выглянул в коридор. Любочка нетерпеливо ерзала, пока Леонид Матвеевич неспешно возвращался и усаживался за стол, прикуривал, затягивался вонючей сигаретой. Ее опять стало познабливать, но уже не от страха, а от любопытства.

— Юра Алексашин придумал Третью стражу просто так, для собственного развлечения. У него богатая фантазия и редкий литературный дар. Видимо, уже написав книгу, он понял, что из Третьей стражи можно сделать игру. Но не компьютерные глупости и не то, что вытворяют сейчас восторженные мальчики и девочки. А взрослую и очень полезную игру. Именно он стоял у истоков создания тайного общества или масонской ложи, как вам больше нравится. Для него, помимо всего прочего, это был шанс попасть наверх, прикоснуться к власти. Он не тщеславен, но честолюбив и рассчитывал с помощью новых связей выйти на принципиально новый для себя уровень. Тем более что люди, обладающие большой властью и влиянием, безусловно признавали его авторитет в иерархии всех стражей. Он стал Главным Судьей, начальником Второй стражи, о которой никто не пишет на заборах и не обсуждает ее в Интернете, хотя такая книга тоже существует. Вторая стража — это своего рода третейский суд, который стоит над силами Добра и Зла, над Первой и Третьей стражами. Играть в нее не так увлекательно, поэтому все яркие личности распределились между Первой стражей и Третьей, обозначив таким образом свою принадлежность к Добру или Злу. А Вторая стража — это фактически один Алексашин (ну, может, еще кто-то из его личных поклонников или друзей). И таким образом получилось, что молодые олигархи, светские львы и политические лидеры оказались в подчинении у писателя, совсем недавно малоизвестного и уж никак не вхожего в высшие сферы.

Вся эта деятельность начиналась, когда книги о стражах были только книгами. И тут вышел фильм. Популярность Третьей стражи — причем именно Третьей, а не других — росла как снежный ком. Это была уже не та умная и трагичная Третья стража, которую описал Алексашин — Зло, сопровождающее Добро как его вечная тень, и так далее. В фильме все примитивнее, грубее, построено на эффектах, в том числе и психологических. Иначе он бы не стал хитом, таков закон массовой культуры. Сразу же возникли другие, простонародные игры, отголоски которых вы наверняка видели. Надписи на заборах, дети в черных капюшонах, буйство Интернета. Ну, а потом на гребне этой волны неизбежно вскипела пена — бандиты, для которых имя Третьей стражи стало прикрытием. Это и был наш друг Вольдас.

Алексашину и его могущественным друзьям в какой-то степени удавалось гасить нездоровый интерес к криминальной Третьей страже. Причем им нужно было не только сдерживать рвение милиции и ФСБ, но и держать в узде массмедиа, все эти тысячи газет, журналов и сайтов. Потому вы почти ничего не могли прочитать о преступлениях Стражников, а если и читали, то заведомый бред, в котором невозможно отличить правду от вымысла. Но было очевидно, что долго так продолжаться не может; информация как вода, она всегда найдет дырочку. Нашим неуловимым мстителям следовало очень торопиться. Юрий Владленович рыл землю старательнее всех, потому что Розин не просто украл у него брэнд и извратил прекрасную идею, но и перечеркивал его карьеру. Алексашин — очень и очень амбициозный юноша. Даже Владу до него далеко.

— Так все-таки это его люди убили Шипова, — догадалась Любочка.

— Милая моя, если уж я начал говорить, то дайте мне сказать до конца. Знаете старый еврейский анекдот? Еврея высаживают на необитаемом острове. Через полгода за ним приезжают и видят, что на острове построены две синагоги. «Зачем вам эта синагога?» — спрашивают еврея. «Как зачем? Я хожу в нее молиться». — «А та, вторая?» — «О! Туда я ни ногой». Не поняли?

— Не очень, — призналась Любочка. — То есть анекдот вроде бы поняла, но какое отношение…

— Самое прямое. Мы живем в эпоху демонополизации. Вы не можете ничего изобрести, открыть, построить, чтобы кто-то рядом не соорудил нечто, как две капли воды похожее, но свое. На каждую «Кока-колу» найдется «Пепси-кола» и еще десяток мелких подобий того и другого. Причем клиенту все равно что пить, потому что различия на вкус неуловимы. Потерпите, я еще недолго буду вас мучить посторонними байками. Закрытый клуб Трех стражей, организованный Алексашиным, был не единственным в своем роде. В скором времени нашлись деятели, которые по разным причинам решили, что в эту синагогу они не ногой, и выстроили свою. Таким образом, различных стражей оказалось не менее полудюжины. По понятным причинам поисками Розина занимались те, кто относил себя к Третьим стражам, силам Зла, поскольку им больше пристало вершить возмездие. Но и их, представьте себе, было несколько, из разных песочниц. Правда, в конце концов они договорились объединиться для уничтожения паршивой овцы, ведь Вольдас Розанн представлял для них общую угрозу. Не знаю, состоялась ли эта встреча на Эльбе, но бесспорен факт, что за Вольдасом охотилось достаточно много народу и убить его мог кто угодно или все вместе. Последнее наиболее вероятно. Помните «Убийство в Восточном экспрессе»? Все — это значит никто.

— Иными словами, кто убил Заатара, выяснить невозможно, — подвела итог Любочка.

— Ну почему же? При желании все возможно. Только это уже не наше с вами дело. Да нас это и не должно интересовать, потому что суть не меняется.

Люба незаметно допила бренди, и согревающий огонь внутри нее превратился в расслабляющее, убаюкивающее тепло. Чувствуя, что так можно и задремать под воркующий баритон собеседника и поток малопонятных слов, она встала и подошла к окну. Тихий дворик в его лучшие времена, наверное, мог кому-то нравиться, но сейчас он был пуст, черен и гол. Уже облетели последние листья, летних птиц не было видно, даже воробьи куда-то исчезли, и только вездесущие вороны по-хозяйски расхаживали по жухлой траве. Осень, подумала Люба. Кончилось лето, кончился мой очередной детектив. И я опять ничегошеньки не смогла изменить. Кто должен был умереть, умер. Кто должен был уйти от наказания — ушел. Выходит, я и правда играю в эти расследования для собственного удовольствия, как молодежь играет в Третью стражу.

Она представила себе, как старый хитрый Померанец наблюдает из окна, а она входит в ворота. Потом за ней воровато проскальзывает Алеша. За ним, в свою очередь, следят Стражники… Только где же вся эта компания пряталась? Двор абсолютно пустой и безлюдный, за решеткой забора тоже не укроешься, а на входе охрана спрашивает, куда идешь, и смотрит документы. Кроме того, в этом странном здании сидят десятки организаций. Откуда же Алешка и Стражники могли знать, с кем я встречаюсь? Алешка, положим, и не знал, если не подозревать, что он убил Шипова…

И вдруг ее словно молния ударила. На мгновение Люба Дубровская и вправду ощутила себя колдуньей, обладающей даром ясновидения. Она поняла, как все было на самом деле! Это озарение потрясло ее буквально физически — так, что она почувствовала внезапную слабость и захотела сесть. Но садиться нельзя было, даже повернуться было страшно…

— Леонид Матвеевич, — тихо сказала она, опершись на подоконник, чтобы не упасть, — зачем вы мне морочили голову? Никто ни за кем не следил. Алеша не смог бы попасть в здание и заметить, куда я пошла. А если бы он увидел Шипова, то сразу предупредил бы меня, что это и есть Вольдас.

— Ну, возможно, он не успел добраться до Вольдаса. Я не настаиваю, — спокойно ответил журналист.

— Зато это сделали вы, — Любочка говорила еле слышно, только сердце стучало, как барабан: бум!!! бум!!! — вы увидели меня из окна. Это была случайность, но вы знаете, что ничего случайного не бывает. Вы вышли в коридор и заметили, как я вошла в кабинет Влада. И тогда ваши подозрения по отношению к нему стали обретать четкость.

Я была здесь четыре дня назад. За это время вы собрали информацию по Шипову и поняли, что Третья стража все время находилась у вас под боком. Но вам нужны были доказательства, что Шипов — действительно Заатар. Вероятно, вы частично подслушали наш разговор или сами догадались, что в следующий раз я уже буду встречаться с самим Главным Стражником. Сегодня утром Влад пришел на работу, несмотря на воскресенье, а потом вы снова увидели в окно, как я иду в редакцию. Это было доказательство. И тогда вы убили его. Именно поэтому вы оказались в своем офисе сегодня, в выходной день. Это чистая случайность, но случайностей не бывает, вы сами меня учили.

Она замолчала и ждала смеха, угроз, бегства, даже приказа: «руки за голову». Но услышала только возмущенное фырканье.

— Я никого не убивал, — надменно сказал Померанец. — Это не мое амплуа. А вообще — браво, Люба!

Она наконец решилась на него посмотреть. Леонид Матвеевич был ничуть не смущен и смотрел на нее с искренней гордостью, как учитель на ученика, предлагающего новое, не известное науке доказательство теоремы.

— Но ведь вы и есть — Третья стража! Та самая тайная организация, о которой вы мне сейчас рассказывали.

— Ошибаетесь, — невозмутимо сказал Померанец. — Вот здесь вы ошибаетесь, хотя до сих пор все было верно. Я — Вторая стража. Великий Суд. Мы выносим приговор, а Третья стража приводит его в исполнение. Люба, да вы садитесь, а то вы опять начали дрожать. Не надо меня бояться. Я ведь вас не боюсь, несмотря на вашу проницательность.

Любочка действительно села, но не на стул, а на подоконник.

— Юра Алексашин — мой племянник, — сказал Леонид Матвеевич тем же убаюкивающим голосом старого сказочника. — Вернее, племянник моей жены. Сделать из книги «Третья стража» тайное общество — это моя идея. Я предупреждал его, что фильм принесет нам только неприятности. Но Юрочка хотел получить все сразу — власть, славу, деньги. Впрочем, помешать снять фильм он все равно не мог.

В результате мы получили детский писк на лужайке и бандитскую группировку, которая прикрывалась нашим именем. Причем пример Вольдаса оказался заразительным, в городе возникали новые банды. Все рушилось. Вы не представляете себе, какие люди к этому времени были среди Стражников — я имею в виду нас, настоящую стражу. Какие налаживались связи по всему миру! Какие планировались дела!

— Поэтому вы его убили, — упрямо повторила Любочка.

— Ну что вы заладили как попугай: убили, убили! Вы сами прекрасно понимаете, что я не убийца. И Алексашин не убийца, и все уважаемые люди, которые нас окружают, тоже. В отличие от вашего драгоценного Шипова. Не вы ли мне только что рассказывали о его жертвах? А ведь вы наверняка знаете не о всех.

— Леонид Матвеевич, а почему вы меня не боитесь? — с вызовом спросила Любочка. — Я ведь пока не верю, что вы не убийца.

— Ну и не верьте. Для милиции вы будете таким же подозреваемым, как и я. Даже больше. Ведь это я вас обнаружил рядом с трупом, а не вы меня. Я хотя бы работаю по соседству — а вас зачем сюда принесло? И, между прочим, ваша фамилия значится в журнале среди тех, кого просили связаться с редакцией. Так что давайте не будем ссориться, Люба Дубровская.

— При одном условии, — не растерялась Любочка, — вы мне говорите, кто на самом деле убил Шипова, то есть Розина.

Померанец развел руками. Потом повторил этот жест еще раз. Получилось эффектно, как в театре.

— Клянусь всеми святыми — понятия не имею! Я просто передал информацию о том, что нашел Вольдаса. Дальше она потекла по разным каналам, и каждый использовал ее, как считал нужным. Ведь Розин многим перебежал дорогу, и не только своим маскарадом с Третьей стражей. Правда, не все хотели уничтожить его физически. Например, Юра — он убежденный гуманист. Но Владу не повезло. Тот, кто успел первым, не был гуманистом.

Леонид Матвеевич посмотрел на часы.

— Думаю, пора звонить в милицию. Давайте договоримся, что в здание мы вошли вместе, случайно столкнувшись у ворот. Я шел в свой офис, вы — на встречу с Шиповым. Он записывал ваши рассказы о предвидениях и сглазах, ему это нужно было для статьи. Можем еще добавить, что это я вас познакомил. На этаже мы разошлись, и через две минуты я услышат ваш крик. Прибежал и увидел хладный труп.

— Нам не поверят, — с сомнением сказала Любочка.

— Пускай не верят. Пускай доказывают. Где оружие, где наши отпечатки пальцев, где мотив, в конце концов? Если начнутся проблемы, Юра с его нынешними связями нас вытащит, и меня, и вас. Не переживайте, Люба, все в порядке. Вы ведь сами искали Третью стражу вовсе не для того, чтобы в нее вступить, правда? Вы боролись со злом. И вот зло наказано, злодей казнен, а мы с вами живы. Это главное.

— Зло — это Шипов, то есть Заатар? — уточнила Любочка. — А те, кто его убил, разве не зло? Чем они лучше?

— Ничем, — легко согласился Померанец. — А потому постарайтесь держаться от них от всех подальше. Я, кстати, Люба, все-таки не могу понять, зачем вы лезете во все эти расследования. Из любопытства?

— Я сама не знаю, — призналась Любочка, вздыхая. Она устала спорить и готова была согласиться, что все в порядке. — Я раньше думала — и правда из любопытства, жизнь-то скучная. Ну, не то чтобы скучная, но все одно и то же каждый день. А потом поняла — мне это нужно. Я не могу спокойно смотреть, когда рядом происходит что-то не то, все время тянет вмешаться и…

— Вы собрались спасать мир? — нахмурился черный ворон. — Это очень опасно. С такими настроениями вы можете пойти по стопам Влада. Оставьте эти идеи, и вам сразу станет легче жить. Вы ведь все равно не сможете одна переловить всех злодеев на свете.

— А я не одна, — вдруг сказала Любочка и загадочно улыбнулась, как будто увидела что-то, недоступное собеседнику.

Померанец подошел к ней и тоже посмотрел в окно.

Во двор въезжала целая кавалькада. Шедший впереди темно-зеленый «опель» лихо развернулся и затормозил у подъезда. Из него выскочили сразу четыре человека, и Алеша стал показывать на окна, лихорадочно жестикулируя и встряхивая головой. Лена и Наташа то слушали его, то поворачивались к Сергею Градову и что-то ему сердито объясняли.

«Елки-палки! Это же они меня спасать приехали, — растроганно подумала Любочка. — Значит, Алешка все-таки шел за мной до здания редакции. Какая же я эгоистка! Думала только о своем расследовании, косила под ведьму, а девчонки за меня волновались. И мужики тоже».

Тем временем из второй машины, навороченного, но чудовищно грязного джипа, выпрыгнули Карина, Вика и механик Саша. Они присоединились к первой группе, и все вместе загалдели так, что стая ворон слетела с берез и с возмущенным карканьем ретировалась в соседний двор.

Последней в ворота вползла бежевая «девятка», такая старенькая и родная, что Любочке захотелось плакать. Вышли из нее только двое — муж Паша и дочь Настя. Но именно Настя первой увидела Любочку, а вслед за ней все остальные бросились под окно Померанца и начали махать руками, подпрыгивать и кричать что-то неразборчивое, но радостное.

— Очень мило, — сказал за ее спиной Леонид Матвеевич. — И как я с этой первомайской демонстрацией буду милицию вызывать?

— А не надо, уже вызвали, — успокоила его Любочка. Потому что во двор въехала еще одна машина. Правда, места уже не было, и серебристая «мазда» остановилась в воротах, всем своим видом показывая, что она имеет ко всему происходящему очень мало касательства и лишь из одолжения залетела в этот курятник, где не пристало бывать птицам высокого полета. Марина Станиславовна с достоинством выбралась из своей новенькой, недавно купленной машины и помогла выйти пассажиру, который, по-видимому, не мог сам справиться с хитрым открыванием дверей. Насупленный, серьезный Барабас, то есть, простите, участковый Казюпа, одернул китель, поправил кобуру и, держа наготове рацию, направился к подъезду. Он не глядел по сторонам, как и положено милиционеру при исполнении служебных обязанностей, но уже у самого входа поднял голову, посмотрел на Любочку — и подмигнул ей, не теряя сурового выражения лица.

Автор приносит извинения всем, кого данный текст мог случайно задеть или ввести в заблуждение, и заверяет, что сюжет является чистейшим вымыслом. В конце концов, это только книга. Не надо понимать все буквально.