Книга IX ТРОПА ИЗ АДА

34

Джулия Барнс и Салли Бенчборн сразу заметали проблему, но их отвлекли другие заботы. Было за полночь. Их проект погряз в угрюмой раздражительности — обрабатывалась двадцать седьмая версия биографии тучного, продвигающего шоколад гуру здорового образа жизни, которого обе начали ненавидеть всеми фибрами души. Это был шарообразный тип, набитый банальностями, и обе женщины с ледяной ясностью понимали, что если первую минуту сюжета про него еще можно вытерпеть, то дальше всё превратится в мучительное испытание. Они предвидели гробовую тишину под конец прогона, ее нарушит шорох сценария в руках у Боба Роджерса. У Джулии еще не зажили психологические раны от провала сюжета про английского актера, и больше она так не подставится. Не потонет с еще одним кораблем.

На Салли снизошло озарение — обычное для человека, загнанного в угол. И почему хороший сюжет ни за что не сделать, пока не переживешь с ним пару-тройку минут отвращения к самой себе? Зачем так себя мучить? У нее богатый муж в Уэстчестере. Она может все бросить и жить с детьми мирно и счастливо до конца своих дней. Сможет активнее участвовать в своих ролевых играх по мотивам Гражданской войны. Но от мысли о дезертирстве ей становилось противнее, чем от вида гуру здорового образа жизни.

Смятение продюсера передалось Джулии, и ее стало подташнивать. Перед ней раззявилась знакомая ловушка. В молодости Джулия мечтала о революции. То было время группового секса и огнестрельного оружия. Она была одной из основательниц «Уименз Филм Коллектив», а после укрывалась от закона. Она бегала от федералов. В отличие от мужа ее сыновья ни о чем подобном даже не подозревали, и Джулия по тем дням не тосковала. Трудно по ним тосковать. Но всякий раз, оказываясь запертой в помещении с очередным занятым самоистязанием продюсером, она скучала по животному ликованию тех времен. И когда тоска становилась невыносимой, как вот сейчас, например, она заставляла себя очнуться и взглянуть в лицо фактам: через неделю сюжет надо представить Бобу Роджерсу. Время валять дурака и подправлять тут и там вышло.

Салли, очевидно, тоже это поняла, потому что села позади Джулии на расшатанный диван и попросила еще раз прогнать материал, посмотреть, как вздохами отчаяния пойдут один за другим кадры: мужчина с бородой раввина и в светло-зеленом балахоне бродит по чахлому садику с пыльным салатом под Лордсбургом, Нью-Мехико, бок о бок с потеющим и несчастным Сэмом Дэмблсом. Салли покачала головой.

— Нам крышка.

Глаза продюсера закрылись, точно она уже сдалась на милость неизбежного, и в это мгновение Джулия услышала шум. Бормотанием и хлюпами в звуковой дорожке он присасывался к концу каждой фразы, но она решила, что после пятнадцати часов в затхлой монтажной ей уже просто мерещится. Выбросив его из головы, она сосредоточилась на насущной проблеме.

— Можно начистоту, Салли?

— О Господи.

— Истинная проблема у нас в следующем: как объяснить, почему мы должны слушать, как какой-то толстяк вещает про наше здоровье?

На мониторе застыл финальный кадр с гуру.

— Только посмотри на эти щеки, — сказала Салли.

Собрав в пачку разбросанные по дивану сценарные листы, она презрительно свалила их в мусорную корзину.

— Ты права. Пошли домой, завтра утром попробуем снова, — надев туфли, она зевнула. — Кстати, что там было на последнем треке?

Джулия выругалась про себя, что ей так не везет. Мысленно она уже вышла за порог здания и садилась в машину.

— Вроде ничего, — солгала она.

— Прокрути назад.

Джулия беззвучно застонала. Вот теперь продюсер зациклится. Хлюп можно стереть при микшировании, но Салли не захочет ждать так долго. Перед Джулией замаячила мрачная перспектива еще часа в монтажной. Подъехав со стулом к столу, она щелкнула мышкой и запустила дорожку по новой. Из динамиков загремели слова, написанные для корреспондента Салли Бенчборн:

— Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится…

— Вот оно! — воскликнула Салли, и Джулия вздрогнула.

Джулия проиграла снова:

— Говорит, что ни на что другое не согласится…

— Дело во мне, или шум усиливается? — спросила Салли. — Можешь от него избавиться? Это одна из моих немногих удачных фраз.

— …не согласится.

Да вот он, едва различимый для человеческого уха, возмутительный клекот, будто далекий голос бормочет на неведомом языке. Никто в просмотровой ничего не заметит, но слово продюсера закон, поэтому Джулия взялась спустя рукава подправлять. Выскребла. Сняла запись и переписала ее в новый файл, затем снова наложила на тот же видеоряд и снова проиграла. Но шум остался. На слух Джулии искажение — если такое возможно — даже усилилось, стало отчетливее.

«Но это вполне устраивает Лубянку. Там говорят, что ни на что другое не согласятся».

— Какого черта? — вскинулась у нее за спиной Салли.

— Знаю, знаю, тоже это слышала.

— Лубянка?

Джулия кивнула. Она прогнала только звук, без видео.

Но это вполне устраивает Лубянку. Там говорят, что ни на что другое не согласятся.

Женщины переглянулись.

— Какой-то вирус? — спросила, присмирев, продюсер.

Джулия отъехала со стулом к полке, сняла оттуда оригинал звукозаписи. Каждая пленка лежала в отдельной коробке, помеченная датой и временем. Прежде чем оцифровать запись, она ее проиграла, и со звуком там было все в порядке.

— Пойдем со мной.

С пленкой в руках Джулия бросилась по коридору мимо запертых дверей в другие монтажные. После самоубийства она уже никогда не ходила медленно по двадцатому этажу. Когда она достигла стола охранника, Салли едва не наступала ей на пятки. Менард Гриффит сидел на своем посту, смотрел телевизор и ел домашний многослойный сандвич по-итальянски. Их появление застало его врасплох. Сандвич дернулся, с хлеба посыпались кружки салями.

— Напугали же вы меня!

Джулия успокоилась. Она видела, что его напугало не только ее появление. Он видел труп монтажера. Он же нашел жениха Эвангелины Харкер. Двадцатый этаж стал поистине плохим местом работы.

— Не могли бы вы открыть нам несколько дверей, Менард?

— Конечно.

Он встал, вытирая руки. Связка ключей звякнула у него между пальцами, потом он посмотрел в конец коридора, по которому они пришли.

— В чем дело? — спросила Салли.

— Да вроде мелькнуло что-то.

— Правда?

Джулия оглянулась проследить его взгляд. Дальний конец коридора полнился тенями, похожими на тела. Она охнула, и силуэты исчезли, остался просто полумрак.

— Может, возьмемся за работу? — Салли скрестила руки на груди.

— Да, мэм.

Менард был крупным мужчиной, простой в обращении добряк, по меньшей мере, шести футов пяти дюймов роста, и по коридору он двинулся первым. По дороге в монтажный цех, когда они миновали Лапательный проулок, Менард замедлил шаг и глянул направо, во тьму того коридорчика.

— Эй? — позвал он.

Джулии почудилось лицо — бледное и жестокое. И это лицо исчезло, как только на нем остановился взгляд Джулии. Она вцепилась в полу пиджака Менарда. В вентиляционных шахтах шелестел воздух. Что-то тикало (часы, наверное?), а может, это скребся о что-то твердое маленький зверек. Джулии вспомнился другой монтажер, Клит Варни, как он сидел у себя за столом, а с его стула капала черная кровь. Ей вспомнилась гигантская яма на месте соседних зданий. В полумраке проулка маячили гигантские ящики. Она их уже видела. Они стоят тут много дней. Боб Роджерс распустил слух, что они собственность сети, что в них подслушивающие устройства, поэтому пусть никто их не трогает. Джулия ни слову из этого не поверила, но сейчас вдруг задумалась: а что в них на самом деле?

Менард двинулся дальше, Джулия так и не выпустила полы его пиджака, Салли цеплялась за пиджак Джулии.

— Ты ничего только что не слышала? — шепнула ей на ухо Салли.

— Нет.

Они дошли до двери первой монтажной.

— Эта?

Джулия кивнула. Вставив в замок ключ, Менард его повернул. Дверь распахнулась вовнутрь. Женщины вошли. Салли зажгла свет. Джулия включила оборудование. Ни та, ни другая не села. Это надо сделать быстро. Пока загружался компьютер, Джулия вставила кассету в студийный бетакам[11]. Включив аудио, она проиграла пленку, просто чтобы послушать фразу на звуковой дорожке. «Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится».

Салли покачала головой.

— Кто такой, черт побери, Лубянка?

— Не кто, а что. Это советская тюрьма, где замучили и убили тысячи людей.

Джулия заново оцифровала пленку. Видео теперь не будет, только аудио. Прежде чем запустить трек, Джулия повернулась к Салли:

— Если звук будет в точности такой, как мы только что слышали на неоцифрованной пленке, у нас одна проблема. Но если звук будет хотя бы чем-то отличаться, у нас проблема совсем другая. Согласна?

Салли кивнула.

— Ну что, запускаю?

— Запускай.

Менард облокотился о косяк двери и, казалось, их не слушал. Его внимание привлекло что-то еще. Джулия щелкнула мышью.

«Но это вполне устраивает Лубянку…»

— Фраза на дорожке сокращается, — прошептала Салли.

Джулия прогнала ее снова.

— Это ведь уже даже не голос Сэма.

Салли плотнее завернулась в кашемировую шаль.

— Ага.

Охранник на мгновение исчез, а потом вдруг просунул голову в монтажную, и обе женщины едва не подпрыгнули от неожиданности.

— Не могли бы вы открыть еще комнату?

— Что-то не так?

— Мы не знаем.

Он отвел их в соседнюю монтажную, и в следующую за ней. Одну они пропустили, ту, где работал самоубийца. У последней по коридору монтажной Менард сказал:

— Вообще-то я давно уже должен вернуться на пост.

— Еще одну, — сказали женщины хором и только тут сообразили, что стоят перед монтажной Ремшнейдера. Менард отпер дверь. Стены комнаты были совершенно голыми, на полках пусто. В монтажной витала смутная вонь. Джулия силилась заглушить внутренний голос, который твердил, что надо сейчас же уходить отсюда.

Она в последний раз совершила всю процедуру, вставила в бетакам оригинальную пленку, прослушала исходную дорожку, которая всегда звучала одинаково: «Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится». Потом цифровым способом скопировала фразу и нажала «Play»:

— Луб, Луб, Луб, Янка, Янка, Янка…

35

Джулия поехала домой, но уснуть не смогла. Час она стояла под душем, прислоняясь лбом к керамической плитке. Мужу о случившемся не сказала ни слова. Забравшись под бок к храпящему супругу, она надеялась, что раскаты заглушат повторяющееся у нее в голове мерзкое слово, сигналом «занято» зудящее в недрах мозга. Звучало оно как женское имя, как жалобный зов влюбленного, обращенный к женщине, потерянной столетия назад.

На следующее утро за кофе в столовой перед совещанием с Бобом Салли сказала, что тоже плохо спала. Чтобы избавиться от гадкого слова, она прибегла к детской игре и придумывала считалки: «Спозаранку, спозаранку опрокинем мы Лубянку». Не помогло. Она глаз не сомкнула. Посовещавшись, они решили поговорить с Бобом.

Джулия уже все продумала.

— Говорить будешь ты. Ты же продюсер. Он тебя любит.

— Ерунда.

— Не пытайся объяснить всего. Отведем его в монтажную, пусть сам все услышит.

Салли задумалась.

— А что, если проблемы больше нет? Выставим себя идиотками.

— Хочешь еще послушать? Только чтобы удостовериться?

Салли покачала головой. Кто-то вошел в столовую, и женщины нырнули в коридор.

— Ну, предположим, он нам поверит. Что тогда?

Джулия пожала плечами.

— Возьмем больничный. Вызовем изгоняющего дьявола. Не наша проблема.

— Ты веришь в изгнание бесов?

Джулия не нашла подходящего ответа.

— Я католичка.

— И что, все католики верят в изгнание бесов?

Джулии не нравилось, куда ведет этот разговор. Через несколько минут они войдут в кабинет властителя их судеб, а тогда как можно прагматичнее им надо будет донести неприятную новость — Боб Роджерс не отличался большим воображением. Он обладал поразительным диапазоном талантов в сфере вешания: знал, как маневрировать и манипулировать людьми, как учуять ахинею в сюжете, как писать реплики и подбирать кадры для телевидения. Во всех аспектах тележурналистики его можно было считать гением, но в предстоящем разговоре это им ничем не поможет.

— Нельзя, чтобы он счел нас психованными, — предостерегла Джулия.

Салли глянула на нее с ужасом.

— Это ты первая заговорила про изгнание бесов. Может, не стоит с ним разговаривать? Может, лучше сам пусть посмотрит сюжет? Пусть кто-то другой обнаружит проблему и пожалуется?

— И это, по-твоему, ответственное поведение?

— А что, более ответственно рискнуть потерять работу, когда у тебя маленькие дети? Боб ведь вспомнит, что это мы нашли Ремшнейдера. Ты же это понимаешь, да?

Теперь и Джулия засомневалась.

— И что мы ему скажем, когда он попросит объяснить, в чем проблема и как мы ее обнаружили?

— Скажем, что, на наш взгляд, это вирус.

— Не знаю, Салли…

— А я знаю. Пойду куплю пончик. Тебе что-нибудь взять?

— Три.

Ради разнообразия Боб к десяти утра на работу еще не пришел. Женщины попросили его ассистентку дать им знать, как только он появится. Джулия как раз доедала третий пончик, когда зазвонил телефон.

— Готова?

Салли сжала ей локоть. Боб сидел за столом в своем угловом офисе, где небо и Нью-Джерси заполняли экран естественного телевизора. Над Гудзоном занялся ясный и радостный день, на Джулию внезапно накатило сожаление. Они переполошились из-за глупой технической неполадки, о которой могли бы — должны были — сообщить в службу техподдержки, которая занялась бы ее устранением. Ей хотелось рассмеяться над неизбежным нагоняем. Боб закончил стучать по клавишам и с легкомысленной улыбкой повернулся к сотрудницам.

— Как там с сюжетом с альтернативной медициной? Жду не дождусь. Сами знаете, меня все это занимает. А у того типа есть доказательства, что его метод работает, верно? Эхинацея вылечивает простуду! Кто бы мог подумать!

— Не совсем так, Боб.

— Но он же умопомрачительный, да?

— Сногсшибательный.

— Он ведь мне понравится, да?

— Несомненно.

— Замечательно!

Салли кивнула, и ее лицо расплылось в томной улыбке. Джулия все ждала, когда она перейдет к делу.


— Когда можно будет посмотреть? — с извращенным нетерпением спросил Боб. Он видел, что сюжет они считают дерьмовым. Просто знал. Чуял их страх.

— Когда скажете, Боб.

— Сейчас.

— Пойдемте.

Джулия решила, что должна вмешаться, и кашлянула, прочищая горло.

— Есть мелкая проблема, Боб.

На лицо Роджерса нашла туча, точная копия той, какая затянула солнце за окном.

— Проблема чисто техническая, но, на наш взгляд, серьезная. Да, Салли?

Продюсер ответила Джулии омерзительно равнодушной улыбкой, будто показывала, что умывает от всего руки.

Тут Боб Роджерс их удивил — рассмеялся им в лицо:

— Да знаю я о вашей проблеме. Это администрация сети пытается подложить мне свинью, и, знаете, что я вам скажу? — Он щелкнул пальцами. — А пошли они. Не обращайте внимания. Работайте дальше. Жду сюжет через час.

Вставая, Салли перебросила через плечо конец кашемировой шали и почти бегом покинула кабинет. Джулия задержалась.

— Будет вам сюжет.

Но Боб уже отвернулся к экрану компьютера.

— Увидимся через час, золотко.

Продюсера Джулия нагнала в коридоре у столовой. Во взгляде Салли блеснула враждебность.

— Он с самого начала знал! Глупо было открывать рот.

— Ты струсила, вот и все.

Салли потупилась.

— И что с того? Ты же сама слышала. Ему плевать. Когда я родила близнецов, на меня уже начали давить. А если я сейчас заговорю про голоса на пленке, или что там еще мы слышали, то лишь дам новую причину меня вышвырнуть. Боб скажет Сэму, что у меня с гормонами не в порядке, и конец всему. Как ты думаешь, почему Нина Варгтиммен детей не завела?

Они разошлись: одна к солнечным далям продюсерских офисов, другая — к полным шорохов теням монтажных.

36

Просмотровый зал нередко сравнивали с рубкой звездолета «Энтерпрайз» и прочими вымышленными командными пунктами, и в нем определенно витала атмосфера серьезности — в значительной степени благодаря большому серебряному прямоугольнику, поблескивающему на задней стене. Экран был причиной и смыслом существования как просмотрового зала, так и всей программы и потому являлся центром всего на двадцатом этаже. Перед ним тянулась лишенная стульев пустошь ковра, заканчивающаяся у самого важного предмета обстановки в комнате — стола, за которым стояли три стула и на котором стоял телефон. Средний стул вот уже тридцать пять лет принадлежал Бобу Роджерсу. Справа от него обычно сидел его заместитель Дуглас Васс, правозащитник и личный интеллектуальный тренер Боба, журналист с острым глазом и нюхом, который уцелел, благополучно пережив полвека худших эксцессов вещания, который знал, в какую драку полезть, а от какой отвертеться. Если Боб на что-то ополчался, один только Васс осмеливался ему противоречить. Если Боб в кого-то или во что-то влюблялся, Васс стоял на страже, дабы в корне пресечь неуместный роман и избавиться от останков. Место слева от Боба занимал человек много моложе, которого Джулия окрестила Дозорным во Тьме: при просмотрах он обычно молчал, зато делал множество пометок. Она была твердо уверена, что этот Дозорный, известный также под фамилией Крейн, служит своего рода ходячим архивом для администрации: он в точности помнил, чьи сюжеты, как и когда провалились. По обе стороны судей маячили две седовласые внушительные матроны, закаленные и достаточно навидавшиеся непростительного отношения мужской части программы к женщинам-подчиненным, и достаточно умные, чтобы ничего не прощать. Когда требовалось высказать мнение, они его высказывали. Обе, бывало, говорили: «Боб, ты не прав», но крайне редко, только если Дуглас Васс произнес эту фразу первым.

Сидя в одиночестве просмотровой, всего за несколько минут до прогона, думая о предстоящем ритуале и готовясь к его ужасам, Джулия вовсе не считала это место капитанской рубкой футуристического звездолета. С ее места у двери (за столом Роджерса и прямо напротив экрана) просмотровая казалась ей осовремененной Звездной палатой[12] восемнадцатого столетия, в котором горстка влиятельных мужчин и женщин решала судьбу касты рабов, неверных слуг и низложенной знати. Значение имело лишь движение большого пальца, который или опускался вниз, или поднимался вверх, и в ходе суда доводы могли выслушиваться и даже приниматься, но никогда не могли возобладать над заранее вынесенным приговором. Если Боб под конец решит, что сюжет, наверное, неплох, дело в шляпе. Если он откажется отступиться от своего приступа злобы, сюжет ни на что не годен.

Пальцы Джулии потели на кейсе с пленкой. Вставив ее в бетакам, она вывела изображение на экран. Материализовался первый кадр помешанного на здоровье пустобреха.

Она удостоверилась, что звук в начале ролика нормальный, проверила громкость, сунула в рот леденец и стала ждать. Вскоре собрались и остальные члены команды Дэмблса. Салли села у стены и, отказываясь встречаться с Джулией взглядом, уставилась в экран. Неизменная кашемировая шаль словно бы превратилась в талисман — точь-в-точь щит неуязвимости. Готовясь перейти в оборону, дородный ассистент Салли положил на колени сценарные листы, не питая иллюзий, что играть придется на своей половине поля. Глянув на Джулию, он поднял вверх большой палец и наградил ее саркастической улыбкой, в которой Джулия распознала юмор висельника.

Появился подчеркнуто обходительный Сэм Дэмблс — в водолазке, замшевом пиджаке и черных джинсах. Походку Дэмблса на двадцатом этаже прозвали кошачьей иноходью: ступня едва поднимается над полом, тело мягко скользит. Его беззаботность успокоила худшие страхи Джулии. Трудно поверить, что жуткие компьютерные неполадки могут существовать в одном пространственно-временном континууме с этим человеком, который без лишних слов защищал своих людей и сюжеты, и чье лицо каменело, едва где-то раздавались идиотские придирки (особенно если они касались качества его работы). Разумеется, удачно складывалось, когда сам Дэмблс верил в достоинства прогоняемого сюжета. В данном случае ни в одной его фразе не слышалось энтузиазма — даже во время интервью.

Материализовался Дозорный и попросил экземпляр сценария, который ему немедленно выдал ассистент продюсера. Сели на свои места седовласые матроны. Объявился Дуглас Васс (сутулый, в подтяжках и галстуке-бабочке), спросил, где, черт побери, застрял Боб. Наконец взрывной волной ворвался в просмотровую сам большой босс.

— Жду с нетерпением! — взревел он, уже листая сценарий. — Вы так долго над ним трудились, что, уверен, вы меня потрясете.

— Брось сценарий, — посоветовал Дэмблс. — Посмотри на экран.

Свет погас. Пошло видео. Настал час черной магии.

Гуру принимал позы йоги. Гуру ел шоколад. Гуру пил вино и обжирался грибами. Гуру извлекал мелодию из глиняной миски. Его жилище восхищало. Его панацеи вызывали сомнения. Традиционная медицина его громила. В ответ он выражал беспокойство. Традиционная медицина обвиняла его в том, что он дает пациентам ложную надежду. Он позволял себе не соглашаться. Возврат к его родному городу в Оклахоме.

У Джулии поднималось давление. Слышно было, как шуршит страницами Боб Роджерс, но пока никаких признаков катастрофы. Он всегда читал сценарий во время просмотра. Он не рассмеялся ни в один юмористический момент, но как будто и не скучал. С каждой секундой нервозность Джулии все росла. Сюжет был чуть больше чем тринадцать минут. Беды следовало ждать в последние несколько секунд. Она приготовилась изобразить удивление и тревогу.

Дэмблс с гуру бродили по салатному огороду и вели последний разговор. Закат алел над далекими горами. Там Мексика. Как же Джулии хотелось прыгнуть в кадр. Она наизусть знает фразу. Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится.

Толстяк опустился на колени среди кустиков салата, занес лопату. Близились сумерки. К этому моменту Дэмблс уже уехал, ему уже делали массаж на курорте где-то под Сокорро. Камера сфокусировалась на лице толстяка, возящегося с растительностью. Но это вполне устраивает Питера Твомбли. Он говорит, что ни на что другое не согласится.

Слава Богу, подумала она, голова у нее склонялась к столу. Она ждала, что сейчас зажжется свет, но прошло несколько секунд, и ничего не случилось. Она подняла взгляд. На экране застыло лицо гуру. Глаза устремлены в землю, кожа утратил здоровый румянец, борода… ее словно бы отпустили вынужденно, в концлагере.

Джулия готова была поклясться, что изображение черно-белое. Она была уверена, что слышала последнюю фразу. Все молчали. Боб опустил сценарий. Судьи слушали льющийся с экрана белый шум: шипение, скулеж, клекот и тявканье — словно, завывая на своем языке, вышла на охоту стая волков Северной Мексики.

…Лубянка, Колыма, Котлас-Воркута…

Зажегся свет. Все лица обратились к Бобу.

— Жуть какая! — сказал он. — Боже ты мой.

Собравшиеся зааплодировали.

Загрузка...