Сын кузнеца

Глава 1

Я никогда не ощущал себя необычным ребёнком, что, полагаю, применимо ко всем, по крайней мере — в определённой степени. Я рос любознательным и авантюрным, как и большинство мальчишек, но по мере моего взросления моя мать подметила: «Он — очень тихий ребёнок». Не помню, когда она сказала это впервые, но мне сразу показалось, что это так. Я на самом деле был очень интроспективным, вопреки моей дружелюбной природе и непринуждённой улыбке. Когда я стал старше, она даже описала меня, как человека, рождённого со «старой душой», что бы это ни значило. В основном я просто много думал, что несколько отделяло меня от остальных детей, но недостаточно, чтобы я ощущал разницу или расхождение. Оглядываясь назад, кажется ясным, что моя врождённая осторожность и интроспективная природа, вероятно, являются тем, что позволило мне выжить.

Отца моего зовут Ройс, Ройс Элдридж, и по профессии он — кузнец. Я часто гадал, жалел ли он о своём призвании, поскольку лошадей он, казалось, любил больше металла, и под любым предлогом сбегал в город, чтобы посмотреть на скачки. Он также тратил на покупку породистых лошадей для себя самого несколько больше, чем было разумно. Моя мать, её зовут Мириам, ворчала на него за это, но на самом деле была не против. По правде говоря, она любила лошадей почти так же сильно, и именно в одну из его поездок на скачки, будучи ещё молодым человеком, он с ней и познакомился. К сожалению, после свадьбы завести детей им не удалось, но так получилось, что годы спустя мой отец нашёл меня во время одной из своих поездок в город. По его словам, я был просто одиноким младенцем, брошенным на обочине недалеко от городка. Моя молодая мать положила меня там, где меня легко можно было увидеть и услышать, в надежде на то, что на меня наткнётся какая-нибудь жена фермера. Вероятно, я никогда не узнаю, почему именно она решила так поступить, но у меня в любом случае всё получилось хорошо, так что никакой неприязни я к ней никогда не испытывал.

Ройс и Мириам были рады получить собственного ребёнка, и будучи единственным сыном, я получил немного больше внимания, чем получало большинство детей. Если бы мои родители были богаты, то я был бы, наверное, совсем избалованным, но получилось так, что я был просто счастлив. Большинство наших соседей не догадывались, что я был усыновлён, но от меня родители этого никогда не скрывали. Я гордился тем, что я — Элдридж, и упорно трудился над тем, чтобы порадовать отца. Он настоял на том, чтобы я наблюдал за его работой в кузнице, что знакомило меня с инструментами и методами его профессии. Румяное свечение раскалённого железа я находил завораживающим, наблюдая за тем, как оно медленно принимало нужную форму под его терпеливыми руками. Поскольку я был сыном кузнеца, все естественно предполагали, что однажды я последую по его стопам, и я против этого не возражал. Если бы всё случилось иначе, то я сейчас вполне мог бы работать в кузнице, радостно придавая металлу форму, и тем зарабатывая себе на жизнь.

Когда я вырос из любопытного мальчика в неуклюжего подростка, стало очевидно, что с этой работой у меня могут возникнуть некоторые сложности. У меня было много врождённых талантов. Я был необычно умён, что большинство взрослых замечало в первые же минуты разговора со мной. Я хорошо разбирался в металлах, и имел врождённый дар, когда дело доходило до того, чтобы что-то мастерить или строить. Руки мои были уверенными и умелыми, мать называла их «ремесленными руками». Это и было сутью проблемы — хотя руки и ноги мои были длинными, особенно крепок я не был. Я усердно трудился, помогая моему отцу у кузнечных мехов, но сколько моя мать меня ни кормила, веса во мне не прибавлялось. Казалось, что я обречён навечно остаться долговязым юнцом. Тем не менее, я был достаточно умелым, так что со временем я сумел бы стать компетентным кузнецом, если бы не события той весны, когда реки раздулись от дождя.

День начался ярким и полным надежд, как обычно и бывает с весенними днями. Дожди в тот год, мой шестнадцатый год, были особо обильными, но они кончились несколько дней назад, и весь мир казался живым и сверкающим. Солнце грело, но воздух всё ещё хранил свежую прохладу, оставшуюся с зимы. В общем, держать меня в кузнице у отца казалось ужасной растратой. Подозреваю, что именно поэтому мать отправила меня искать травы. Она всегда была добра, и я думаю, что даже тогда она знала, что мой молодой дух был слишком большим, чтобы ограничиваться повседневными рамки кузницы. Так что я, с упругой походкой и с плетёной корзинкой в руках, пошёл исследовать поля и леса рядом с нашим домом. Конечно, я хорошо знал эту местность, но я радовался любой возможности побродить по округе, и я знал, что мать не ждала меня вскорости обратно.

Всё утро я бродил по полям, собирая разнообразные растения и одуванчики, которые, как я знал, моя мать любила использовать в готовке, но с приближением полудня я решился сходить к реке в поисках дудника, лекарственной травы. Что именно я найду там в этот день, я и понятия не имел. Я прошёл через густо покрытую лесом местность рядом с Рекой Глэ́нмэй. Русло реки было вверх по склону, поэтому я всё ещё не мог видеть берега, когда услышал звук, издаваемый встревоженной лошадью. Лошадь громко храпела и ржала, и высота звука говорила о том, что она полностью впала в мучительную панику. Если вы провели рядом с лошадьми столько же времени, сколько и я, то понимаете, что я имею ввиду. Я сразу же перешёл на бег, позабыв о юношеских мечтах. Я по-прежнему не жалею о том, что я сделал в тот день, но оглядываясь назад, я не могу не задуматься, как бы всё обернулось, если бы я выбрал другую дорогу, и не пошёл к реке.

Взбежав по склону, я увидел молодого человека примерно моего возраста, стоявшего на берегу реки, и громко бранившего текущую воду. Полагаю, было бы правильнее сказать, что он стоял на «новом» береге реки, поскольку крупная часть того, что было берегом раньше, явно была унесена прочь, подмытая стремительным течением. Я по-прежнему не видел лошадь, но парня я знал, ибо это был мой лучший друг, Маркус. Даже на таком расстоянии мне было видно, что его лицо побледнело от страха. Я добежал до него за полминуты, и хоть я и потряс его за плечо, он посмотрел на меня безо всякого выражения, будто мы не были знакомы. Ему потребовалось какое-то время, чтобы узнать меня, и в достаточной степени взять себя в руки, чтобы внятно произнести:

— Морт!

На этом месте мне, вероятно, следует упомянуть, что моё имя — Мо́рдэкай, но большинство моих друзей-ровесников привыкли звать меня «Морт».

— Я никогда её оттуда не вытащу, Морт! Она погибнет, и это — моя вина!

«Она», о которой он говорил, была драгоценной кобылой его отца, Данстар, хотя мы звали её просто Стар[2]. Она была прекрасной лошадью чалой масти, с похожим на звезду пятном на лбу. Она также была одной из наиболее дорогостоящих приобретений в большой конюшне его отца. Его отец, Герцог Ланкастера, купил её исключительно ради её родословной, чтобы улучшить породу своих собственных животных, поскольку она происходила из знаменитого рода беговых лошадей. Я был уверен, что Маркусу не было позволено на ней ездить, но такие мелочи, как правила, редко останавливали моего друга, когда ему в голову приходила мысль что-то совершить.

Было легко угадать примерные очертания случившегося. Он подъехал близко, чтобы посмотреть на несущуюся мимо реку. Спешился, и подвёл её к берегу, поскольку у кобылы хватало ума сопротивляться, когда её заставляли скакать так близко к ревущей воде. Тогда-то беда на него и обрушилась. Ослабленный берег реки обвалился под весом лошади, и хотя Маркус сумел успеть попятиться, кобыле повезло меньше. Она попала в плен реки, изо всех сил стараясь держать голову над поверхностью воды. Течение прибило её к упавшему дереву, где она и застряла, не будучи способной взобраться по крутому, скользкому от грязи берегу. У меня скручивало сердце от панических криков Стар, пока та отчаянно тщилась удержать свою голову над водой.

Не думая, я начал карабкаться вниз по скользкой береговой осыпи, пытаясь подобраться ближе. Легко видеть, что моё мышление в тот момент было не особо ясным, поскольку я ни коим образом не мог освободить попавшую в западню лошадь. Осыпающийся берег был крутым, и узким у кромки воды, из-за чего для меня было невозможно вывести лошадь из воды, даже если бы у меня было достаточно сил на такое свершение. В тот момент её уже почти смыло под нижний край упавшего дуба, после чего она бы стремительно захлебнулась, поскольку зацепилась бы за большие ветви, находившиеся под водой. Тем не менее, я приблизился к ней, не имея в голове чёткого плана, поскольку сочувствовал её затруднительному положению.

— Морт! Ты же убьёшься!

Из нас двоих, Маркус обычно был более безрассудным, но сегодня он показывал гораздо больше ума, чем, судя по всему, было у меня.

— Забирайся обратно, пока мне не пришлось объяснять ещё и про твою смерть тоже!

На миг я подумал о его словах, и понял, что он был прав. Я начал разворачиваться, чтобы забраться обратно, поскольку здравый смысл наконец переборол мою глупость, но в этот момент я поймал взгляд Стар. Тогда-то моя жизнь и изменилась. Это был тот момент, который смёл в сторону всё, что было прежде, и направил меня и моих друзей на путь, с которого нам было уже не свернуть. У историков было бы гораздо меньше событий для описания, если бы я не посмотрел в глаза той испуганной кобыле.

Сейчас я не уверен, как описать то, что я ощутил. Возможно, кто-то из вас, читающих это, проходил через кризисные моменты, и ощущал тот наплыв эмоций, который мгновенно накрывает тебя, тот безвременный момент ясности, в который можно подумать о тысяче вещей всего лишь за миг. Это был один из тех моментов, и глядя в глаза того благородного существа, я ощутил, будто открылось окно в моей собственной душе. Мой мир сжался, пока в нём не осталось ничего, совсем ничего кроме меня и Стар. Её глаза были расширены от ужаса, и она громко дышала, её лёгкие тяжело вздымались, несмотря на стремительное течение. Моё собственное тело казалось лёгким и нереальным, и вскоре я совсем перестал его ощущать, провалившись в её взгляд. Теперь существовала лишь Стар, а Мордэкая больше не было, будто он никогда и не существовал. Моё тело и даже моё собственное «я» больше не существовали, всё было заменено. Мне следует поправиться: моё тело всё ещё существовало, но оно было другим, гораздо тяжелее, и оно было холодным. Я ощущал, что моё сердце бьётся так сильно, что я думал, оно вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Я был почти полностью погружён в холодную реку, и я ощущал, как она холодит меня, вытягивая из меня силы, толкая меня на дерево, непреклонно затягивая меня вниз.

Я видел молодого человека на берегу реки, медленно оседающего подобно марионетке, у которой обрезали все ниточки. Он тоже соскальзывал в воду, и я задался вопросом, кем он был. Я изо всех сил старался остаться над поверхностью воды, и в моём отчаянии мне явилась одна ясная мысль. Если бы у меня только было что-то твёрдое, чтобы встать, я смог бы выбраться из ледяной воды. Мои руки попали по чему-то твёрдому, а потом это что-то нашли и мои ноги, и я начал подниматься. Шагнув вперёд, я нашёл для ног ещё твёрдую опору, и начал выходить из реки. Покидая воду, я испытал странные ощущения в моих ногах и, посмотрев вниз, осознал, что они теперь были копытами. Это показалось довольно глупым, поскольку я был весьма уверен, что не смогу вскарабкаться по береговому склону без рук, поэтому вместо этого я пошёл вверх по реке, пока не нашёл место, где берег поднимался более полого, и именно это место я и выбрал для того, чтобы выйти из русла.

Оглянувшись, я увидел второго человека, и узнал его. Это был Маркус, и он тащил другого мальчика из реки обратно, вверх по обрыву на берегу, хотя и не особо успешно. Грязь на берегу круто шла вверх, и осыпалась; протащить другого человека вверх по ней было для него невозможно. Вместо этого он пытался подлезть под незнакомца, и затолкнуть его вверх, за кромку осыпавшегося обрыва. Было очевидно, что он никогда не сможет поднять его достаточно высоко, поэтому я решил помочь ему. Взойдя по склону, я подошёл к краю, и посмотрел сверху вниз на то, как он боролся с вялым телом молодого человека. Он снова толкнул его вверх, и поскольку мои руки выглядели бесполезными, я вытянул голову вниз, и схватил подростка за шиворот, используя мои зубы. У меня что, всегда была такая длинная шея? Таща назад, я неуклюже вытянул его на траву, и тащил, пока не убедился, что под нами твёрдая земля.

К этому моменту Марк тоже поднялся наверх, и что-то кричал мне. Глядя на него, я осознал, что цвета были странными. Это определённо был мой друг, но мне он показался другим. Бросив взгляд вниз, я уставился на находившегося без сознания незнакомца. Было что-то знакомое в его лице. У него были длинные, неуклюжие руки и ноги, и его голова была покрыта густыми чёрными волосами. Наконец мысль ворвалась в моё сознание, и холодный шок пробежал по мне, когда я узнал самого себя, лежащего на земле. После того, как я это осознал, у меня появилось пульсирующее ощущение, и я почувствовал, как я ринулся в моё пустое тело, а потом была лишь тьма.

Солнечный свет пробивался через мои опущенные веки, что заставило меня задуматься, как мне удалось спать настолько допоздна. Обычно моя мать подняла бы меня с рассветом, чтобы я приступил к моей ежедневной работе. Однако, кровать была удобной, поэтому я решил поспать ещё немного, и посмотреть, как долго мне это удастся, прежде чем она придёт меня будить. Потом я ощутил на лице тёплое дыхание, и услышал фырканье, будто одна из лошадей моего отца каким-то образом пробралась в мою комнату, но этого же не могло быть… так ведь? Я приоткрыл один глаз, и вздрогнув, увидев, как надо мной высится Стар, а Марк сидит с другой стороны от меня.

— Слава богам, ты очнулся, — сказал он. — Я уж начал думать, что ты отойдёшь на ту сторону.

У него была лёгкая улыбка на лице, хотя мне было в его лице видно и напряжение тоже.

— Почему я лежу на земле?

Ещё произнося это, я осознал, что именно так и было; я лежал на влажной траве, недалеко от реки. Я начал было принимать сидячее положение, и всё закрутилось и завертелось вокруг, когда на меня нахлынули волны головокружения. Однако у меня есть упрямая жилка, поэтому я всё же принял сидячее положение, и оставался в нём, пока мир не перестал вращаться вокруг.

— Я надеялся, что это ты мне скажешь, — ответил он. — Ты почему-то посчитал, что сможешь в одиночку вытащить из реки целую лошадь и, что хуже, ты безотлагательно потерял сознание, как только подобрался к краю воды. Ты чуть не утонул.

— А Стар как выбралась?

У меня было сильное подозрение, что я уже знал, как она спаслась из реки, но я всё ещё не мог в это поверить.

— Насколько я могу сказать, в неё вселился водный дух.

Марк с намёком уставился на меня, произнося это, и я знал его достаточно хорошо, чтобы определить, что он сам придерживался иного мнения.

— Сразу же после того, как ты потерял сознание, она шагнула вверх, из воды, и прошла по её поверхности где-то тридцать ярдов, прежде чем выйти на сушу.

После чего он остановился, как если бы хотел посмотреть, что я скажу, но я промолчал.

— Потом она прошла обратно поверху, и вытащила тебя вверх через край обрыва своими зубами. В общем, я бы сказал, что она вела себя довольно не по-лошадиному.

Я опустил взгляд, не будучи уверенным, что сказать:

— Ну…

— С тем же успехом ты можешь мне всё рассказать. Я уже увидел сегодня несколько невероятных вещей — сейчас я уже вряд ли назову тебя лжецом.

Мы с Марком подружились ещё когда были маленькими детьми, так что доверие проблемой не было — просто я не мог понять, что со мной недавно произошло. Я бросил попытки понять, и просто описал произосшедшее со мной настолько хорошо, насколько мог. Это заняло какое-то время, но Марк был хорошим слушателем. Через некоторое время у меня кончились слова, и я просто сидел, глядя как Стар пасётся поблизости.

Марк принял задумчивый вид. У него был выдающийся ум, когда он всё же предпочитал работать головой, и, наблюдая за ним, я видел, как поворачиваются у него в голове шестерёнки. Наконец он заговорил:

— Давай разложим всё без экивоков. Ты послал свой дух в эту лошадь, и взял под свой контроль её тело. Потом ты использовал какую-то магию, чтобы позволить Стар идти по поверхности воды…

— Постой-постой, — перебил я. — Я не использовал никакую магию, я даже понятия не имею, как это делать!

— А как ещё ты это назовёшь, Морт?

Он уставился на меня — его взгляд был прямым и непоколебимым.

— Окей, ну, очевидно, случилось что-то невероятное, но это не значит, что я был причиной, источником или главным действующим лицом в…

Я впал в весьма знакомую нам форму речи, которую мы использовали, когда обсуждали вопросы науки и философии. Но он на мои разглагольствования не купился:

— Брехня, — перебил он.

— Что?

— Ты меня слышал: брехня. Не пытайся отбрехаться от этого. Ты не с родителями говоришь, и не с другими знакомыми нам тупицами, так что не пытайся гнать мне пургу. Тебе надо осознать и взглянуть в лицо тому, что произошло. Это ты совершил. Это ты сделал что-то чудесное, и это делает тебя либо святым, либо волшебником. Учитывая общее отсутствие у тебя набожности, я склоняюсь к последнему.

— Ты спятил, — с умным видом ответил я, — я ни фига не знаю про магию.

Марк улыбнулся:

— Как и я, но одно я знаю точно.

— А именно?

— Волшебству не научишь, волшебником надо родиться, так что отсутствие знаний — не аргумент.

Глубоко внутри я подозревал, что он может быть прав. Мы оба полнились вопросами, но после происшествия у реки мы были продрогшими, мокрыми и усталыми. Мы согласились держать подробности о случившемся в тайне, по крайней мере пока со всем не разберёмся.

— Приходи завтра в донжон, пройдёмся по библиотеке Отца, — сказал он.

Отцом Марка был Герцог Ланкастера, о чём я неоднократно пытался забыть.

— Я не могу. Завтра я должен помочь Папе погрузить чугун.

— Тогда завтра вечером. И вообще, скажи своим родителям, что ты поживёшь несколько дней у меня, — ответил он.

— Я не могу. Что они подумают?

— Они подумают о том, как чудесно то, что их сын отирается среди дворян, — сказал он. Маркус никогда не держал своё более высокое, по сравнению со мной, происхождение против меня, но и колебаний при злоупотреблении им тоже не испытывал. — Слушай, я этим же вечером пошлю гонца с вычурным приглашением. Твой отец будет настолько впечатлён, что и не подумает отказывать, — сказал Маркус, одарив меня своей по-обыкновенному широкой, неудержимой улыбкой.

— Я думаю, что твой план в некоторой степени оставляет желать лучшего, — ответил я. — Разве тебе не нужен какой-нибудь предлог или причина для приглашения?

Мои родители знали о нашей странной дружбе, поскольку тайной она никогда не была. Мы с Маркусом познакомились ещё когда были мальчишками, играя во дворе донжона Герцога во время одной из поставочных поездок моего отца. Мы мгновенно спелись, хотя я никогда не понимал толком — почему. Подозреваю, что причиной тому было то, что он был первым моим ровесником, которому хватало воображения и ума поспевать за моими изощрёнными играми понарошку. Вскоре после этого мои родители начали получать от Герцогини «просьбы» о моём присутствии, чтобы я помог развлекать её сына. Герцог с женой были необыкновенно прогрессивны, когда дело доходило до «смешивания» классов, но всё же по мере нашего вступления в подростковый возраст я всё меньше и меньше виделся с Маркусом, поскольку от него требовалось больше времени проводить с надлежащим образом высокородными людьми.

— Ха! Ты присоединишься к приёму и охоте на кабанов, которые на этой неделе устроил мой отец.

У Маркуса на лице было невероятно самодовольное выражение, будто его впечатляла его собственная хитрость. Идея не была особо хитрой, поэтому я понял, что он что-то скрывал.

— Ты эту охоту только что придумал, — бросил я обвинение.

— А вот и нет! — сказал он, и в его взгляде явно что-то сверкнуло. — Отец два месяца назад запланировал это сборище. На этой неделе в наше замечательное герцогство слетятся молодые люди и леди благородного происхождения со всего королевства.

Это его и выдало.

— Моло… ох, постой! Ах ты хитрый ублюдок! Это — одна из тех «мешалок», на которые твои родители тебя посылали, чтобы надлежащим образом приобщить тебя к дворянскому сообществу!

Вообще, Маркус негодовал по поводу этих приёмов, посещать которые его заставляли родители, и большую часть времени проводил, описывая их мне как скучные оказии, на которых присутствовали тупоумные пижоны, одержимые чувством собственной важности. Я был уверен, что он втайне наслаждался ими, по крайней мере отчасти — он лишь представлял их мне в отрицательном свете, чтобы я не расстраивался, поскольку сам посещать их не мог. Что поднимало вопрос:

— Постой, подожди, ты меня совсем запутал. Как ты намереваешься привести на это событие простолюдина?

«Простолюдином», конечно, был я — никаких иллюзий касательно моего социального положения я не питал.

Марк сдавленно хохотнул:

— А, друг мой, этот случай — другой! Выступать хозяином на этом мероприятии будет мой отец, а поскольку это — мой дом, я могу приглашать кого пожелаю, — заявил он, полностью перечеркнув мой последний хороший довод. Он встал, и повёл Стар прочь. Марк мог и верхом на ней ехать, но он был отличным коневладельцем, и ему даже в голову не пришло так поступать после её речных испытаний. — Приглашение будет через пару часов. Завтра вечером пошлю за тобой экипаж.

Я смущённо покачал головой, и попытался найти хороший прощальный комментарий. Однако остроумие подвело меня, поэтому мне пришлось удовольствоваться обычным «увидимся завтра». Я пошёл домой, пытаясь сообразить, как я буду объяснять это моим родителям.