Глава 9. Антиохия.

1.

Первым на стену скользнул Малышев, потом громадный Фульхерий, брат Буделля Шартрского, следом полез Роберт, граф Фландрский. Тонкая лестница трещала под тяжестью рыцарей.

Когда Костя перевалился через стену, его встретил обнаженный клинок.

– Захар, ты чего?

Пригодько, плохо различимый в мигающем свете лампады, всматривался в лицо товарища.

– Ну?

Лезвие пошло вниз.

Малышев усмехнулся.

– Я рад видеть тебя, Захар… Хорошо, что ты… выжил.

Последний раз они виделись на похоронах Пригодько. Малышев старался скрыть растерянность. Раньше красноармеец был проще. Убедившись, что на стену поднялся не чужой, он убрал оружие и бросился обнимать товарища.

– Как вы сюда добрались? Я уже и не думал, что дойдете. Не надеялся, что мои записки найдут… Ах ты ж, Костя!

Малышева сжали с такой силой, что дыхание сперло.

Над краем стены возникла бородатая рожа Фульхерия. Пригодько отстранился.

Влезший рыцарь помогал графу Фландрскому, за которым уже сопели герцог Роберт Норманнский и сам Боэмунд. Христиане спешили. Тяжеленные воины в кольчугах и со щитами за спиной взлетали по лестнице, не обращая внимания на предательский хруст сухих палок. Первый десяток занял оборону на широкой стене, второй десяток… Захар, получивший инструкции от Малышева в прошлую ночь, все подготовил. Охрана спала, напившись бозы, приправленной маковым отваром. Проходящий караул из воинов Баги-зияна должен был появиться не раньше, чем через час. Времени хватает.

Третий десяток норманн закрепился на стене, когда лестница не выдержала. С громким треском подломились вертикальные стойки, и вся конструкция полетела вниз. К чести норманн все, кто свалился с почти десятиметровой высоты, сохранили молчание. Грохота было достаточно, но на шум так никто и не прибежал.

На стене остался цвет норманнского рыцарства: князь Тарента Боэмунд, граф Фландрский, герцог Норманнский, из остальных редкий воин не носил титул барона.

Убедившись, что лестницу быстро не починить, Боэмунд приказал своим людям отойти от стен, чтобы случайный прохожий не смог заметить их и поднять тревогу.

Отряд, ведомый Пригодько, двинулся в сторону ворот святого Георгия. Воротами их и называли то только те, кто не видел этой части крепости. Вход больше походил на калитку. Осажденные использовали эту дорогу для связи с лазутчиками. Охраняли дубовые створки полтора десятка ополченцев во главе с ветераном, да и то перед штурмом половину отозвали, укрепляя места предполагаемого приступа. Те, кто остались, дремали, полагаясь на охрану стен. Полусонных вчерашних ремесленников рыцари порубили в секунду-две. Еще минута ушла на то, чтобы разобрать заваленный бревнами проход.

Спустя мгновение в город хлынул поток бородатых норманн. В это же время с другой стороны крепости послышался шум. Франки пошли на приступ. На рожон там никто не лез, кнехты лишь подтянули щиты поближе, давая укрытие стрелкам. Те начали ленивую перестрелку, изредка усиливая натиск, будто подготавливаясь к решающей атаке. Это должно было удержать внимание защитников. Баги-зиян действительно перебросил сюда большую часть своих резервов.

В это время норманны растекались по стене, выбивая защитников из башен и ближайших домов, давя любое сопротивление в зародыше. Потомки викингов, они не щадили всякого, способного поднять шум или ударить в спину. Вместе с мужчинами под нож шли женщины, старики, дети. Зачистив плацдарм, христиане стягивались обратно к вождям. Через ворота текли и текли подкрепления.

Через полчаса три колонны, каждая насчитывающая несколько тысяч отборных головорезов, хлынули в город. На башнях взвились штандарты и знамена новых властителей.

2.

В развернувшейся кровавой вакханалии, сопровождавшей любое взятие города норманнами, русичи действовали автономно. Как только колонны христиан двинулись в сторону главной цитадели Антиохии, где размещался арсенал и сокровищница эмира, от них отделилась маленькая, но довольно боеспособная группа. Вел Пригодько, вооруженный кроме своего холодного оружия еще и новеньким дробовиком. Следом за ним с мечами в одной руке и с револьверами в другой шли Костя и Улугбек, потом Тоболь с калашом. Со спины топало прикрытие – пара приблудных кнехтов во главе с Гаретом и хромоногий Чуча с новеньким спортивным арбалетом.

Не самый многочисленный отряд, но на узких улочках количество редко решало, кому идти дальше. Важнее была подготовка, доспехи, опыт. Конечно, остановить пару сотен несущихся степняков восьмерым не получиться. Но с десятком-другим ополченцев огнестрельное оружие, прошивающее любые доспехи, должно было справиться.

Они шли к дому тех людей или существ, которые похитили Горового и держали Захара. После штурма любой город переходил на трое суток в руки войска, отдаваемый на разграбление. Друзья спешили успеть до того, как кровавая резня, сопровождающая эти дни, захлестнет Антиохию.

За спинами появились первые сполохи пожаров, разрастался шум погрома, где в крики насилуемых вплетается торжествующий рев победителей, но перед русичами все еще лежал спящий город. Повороты, узкие проулки, подъемы и крутые спуски – кварталы мелькали один за другим, приближая к цели путешествия. В том, что у них хватит сил захватить логово похитителей своими силами, никто не сомневался. Да и выйди заминка? Главное – не дать хозяевам раствориться в ночи, сбежать самим и увезти пленников. Там подоспеют крестоносцы. А уж повернуть разгоряченных боем союзников в нужную сторону – вопрос нескольких фраз. Малышев, взявший на себя роль командира, на ходу расспрашивал Захара о будущей цели. О том, что Пригодько знает, где держат казака, бывший красноармеец сообщил еще в первом письме. Но как укреплен дом, какие выходы-входы имеет, он разузнал лишь недавно, когда стало понятно, что Захару предстоит не бежать из города, а открыть ворота для подошедших христиан.

Пригодько чувствовал себя неловко от "измены". За недели службы, сибиряк успел познакомиться со многими из тех, кто сейчас лежал связанным в башнях "Трех сестер" (это единственное условие, которое Пригодько выдвинул). Но как бы не привязался он к новым знакомым, друзья его оставались за пределами стен. Между знакомым врагом и знакомым другом бывший красноармеец, не колеблясь, выбрал тех, с кем пришел из земель далекой родины.

Последние дни новоявленный десятник и глава охраны тройной башни потратил на то, чтобы разузнать все подходы к цели. С его слов выходило, что Горового держали в приметном двухэтажном здании с несколькими дверьми. Главный вход, через который мог проехать и всадник, выходит на площадь. Еще две калитки вели в узенькие улочки с глухими глинобитными заборами-дувалами.

На подходе отряд разделился. Улугбек с Чучей ушли к одной калитке, Тоболь с Фарном к другой. Костя, Захар, Гарет и Клод подобрались к главным воротам. По наблюдению Пригодько внутри могло находиться не больше десяти человек. И только четверо из них выглядели воинами. Остальные – прислуга. Возможно, что некоторые из жителей дома не покидают его пределы, но вряд ли таких большинство. Еще один вопрос, на который не было ответа, как велики подземелья в этом здании? Впрочем, все это предстояло узнать в ближайшем будущем.

Тяжелые створки, окованные железными полосами, только казались нерушимыми. Заряд тротила вынес их вместе с большим куском стены. Пыль еще не успела осесть, как внутрь ворвались Захар и Костя.

Пригодько слабо помнил, где именно находилась камера, в которой его держали, но направление указать мог. Вверх, потом вправо.

При подъеме на второй этаж на них бросился первый встреченный обитатель дома. Среднего роста мужчина в халате на голое тело и в туфлях без задника выскочил из-за поворота коридора. Сабля в выпаде скользнула по груди Пригодько, звякнув о кольчугу. Захар встретил противника ударом приклада. Тщедушное тело улетело к противоположной стене и, глухо ударившись, сползло на пол.

Спустя секунду воевать пришлось всерьез. Сразу двое, судя по доспехам, охранников вылетело из маленькой каморки. Один с коротким копьем ринулся на Захара, второй, с саблей, попробовал протиснуться по узкому коридору к Малышеву. Два выстрела, Кости и Захара, слились в один. Заряд картечи буквально снес воина с копьем, а вот пуля револьвера даже не задела противника.

Оставшийся в живых мусульманин закричал, призывая подкрепления, и ударил Костю. Звякнула сталь доспеха. Охранник тут же добавил еще финт. Острие сабли скользнула по груди, чтобы острием войти подмышку. Малышев в уме возблагодарил мастерство миланского мастера, продумавшего защиту для каждого лоскутка тела, и сделал свой выпад. Меч с хрустом врезался в штукатурку внутренней стены – охранник успел увернуться. Он проскользнул ужом под лезвием, занося саблю для нового удара… Но не успел – Гарет ударил быстрее. Меч валлийца вошел в незащищенную шею, оборвав крик и жизнь.

Из-за спины Кости выскочил взволнованный Клод.

– Там лестница и проход в коридор с дверями, закрытыми решетками!

– Ты должен сторожить выход!

Франк заморгал глазами. Такое понятие, как дисциплина, тут еще было в новинку.

Ругаться было некогда. Снизу послышались выстрелы револьвера. Улугбек Карлович открыл огонь. Видимо, кто-то решил покинуть здание, ставшее небезопасным.

– Вниз! – Костя знаком показал Пригодько, чтобы он и Гарет продолжали осматривать второй этаж, а сам побежал обратно в пыльный "туман" первого этажа.

Вот и комната, из которой открывается дверь, сторожить которую поставили Сомохова. На пороге два трупа. Один в одеждах степного наемника. Мелкий, кривоногий, в халате на голое тело. В руке тугой лук и два мешка с вещами. Второй – тучный восточный мужчина в одних шароварах, но подпоясанный богатым поясом с наборными медными бляхами. Этот прижимает к заросшей груди ящик, весь покрытый резьбой. За поясом толстяка торчит ручка оставшейся в ножнах сабли.

Костя сунулся на улицу и тут же ночь вспорол еще один выстрел. Осколки камня над головой брызнули в открытый шлем и щеку.

– Улугбек Карлович! Это – я! Не стреляйте!

– Костя?

– А кто еще?!

За дверью послышалось шуршание.

– Ну, покажись!

Малышев медленно вышел в неяркий свет луны.

Напротив, в метрах пяти, стоял, замерев, ученый. Массивный револьвер в его руках слегка трясло, но дуло смотрело в сторону двери. У ног Сомохова скрутился Чуча, зажимающий хлещущую из горла кровь. Чужая стрела пробила шею навылет.

Только сейчас Костя заметил, что из внутренней стены дома торчит арбалетный болт.

– Вы в порядке? Сами не ранены?

Ученый опустил револьвер и склонился к генуэзцу. Но тому уже вряд ли кто мог помочь. Глаза итальянца закатились, тело свело судоргой.

Ученый, чуть погодя, и Малышев перекрестились над телом погибшего товарища.

– Они выскочили, как чертики… И сразу…

Сомохов запнулся.

Малышев подозвал Клода.

– Останешься здесь… Где ты видел двери с замками?

Франк ткнул рукой вправо.

– Ладно. Разберусь.

Костя перехватил поудобней ребристую поверхность "Смит-и-Вессона" и скользнул обратно в дом.

3.

Спешить оказалось некуда. Двое прислужников, решивших сбежать из атакуемого дома, сами сдались Тоболю, побросав при виде закованного в доспех русича и вещи и оружие. Кроме них в живых остался самый первый из встреченных обитателей, полуголый тощий мужчина. Еще четыре трупа. Больше в здании никого не было.

Тщательный обыск, который провели Захар и Гарет, ничего не дал. Вернее, удалось найти кучу серебряной и золотой посуды, ящик с монетами, расшитые золотом одежды. Но ни Горового, ни того, кто бы подходил на звание хозяина дома, внутри не было.

Прислужники лепетали бессвязные фразы, ополоумев от ужаса. Мужчина с саблей, связанный от греха подальше, не приходил в сознание. Русичи озаботились обороной.

В городе кипело сражение. Трубили рога, слышался звон сабель. Но не обратить внимание на взрывы и выстрелы ближайшие дома не могли. Спустя двадцать минут послышался топот, и к дому подбежало десятка полтора стражников. Редкие тростниковые щиты, разномастное оружие. Ополченцы!

Русичи к тому времени уже успели забаррикадировать разрушенный вход и обе калитки, завалили шкафами немногочисленные окна первого этажа. На втором остались Гарет с луком и Улугбек, отошедший немного от смерти Чучи. В руках ученый сжимал автомат. Это был последний довод выходцев из будущего в предстоящей схватке.

Костя и Тоболь в полных доспехах с закрытыми забралами шлемов, Пригодько в трофейной кольчуге взяли на себя оборону первого этажа. Еще раньше они договорились, по мере возможности, обходиться без громкого огнестрельного оружия. До подхода норманн оставались минуты, и привлекать излишнее внимание не хотелось. Это не значит, что огнестрел зачехлили или унесли подальше – все стволы стояли около проходов. При действительной опасности за них возьмутся, не раздумывая. Но пока… шуметь не хотелось.

Клод и Фарн присматривали за тылом. Если кто рискнет сунуться в малые двери или задние окна, франки должны поднять крик и рубить врага.

Малышев осторожно выглянул из-за края баррикады.

Стражники совещались. Выломанная с каменной кладкой дверь не внушила подбежавшим воинам оптимизма, а крики начавшегося штурма и вовсе свели отвагу к минимуму. Но молчание замершего дома провоцировало. Десятник ополченцев повел своих людей вперед.

Что-то прокричал Пригодько, поднаторевший в местных диалектах.

В ответ десятник ополченцев окрысился и зарычал.

Стражники снова двинулись к баррикаде ворот, когда справа бухнул выстрел дробовика. Десятник упал. Поддерживая Пригодько, сверху полыхнул калаш ученого. Не самые стойкие воины исламского мира бросились врассыпную.

Костя недовольно зыркнул на сибиряка. Договаривались же "без огнестрела"?

Пригодько пожал плечами.

– Что ты им крикнул?

– Сказал, что штурм начался и христиане уже в городе. Предложил бежать к своим домам, защищать семьи или уходить из города.

– Зачем?

Сибиряк посмотрел через баррикаду. Площадь перед домом была пуста.

– Лучше убить одного, чем перебить многих.

– Что-то я не припомню за тобой альтруизма.

Пригодько, задумчиво осматривающий окрестности, повернулся к товарищу и недовольно нахмурился:

– Чего?

– Любви к людям не замечал за тобой.

Сибиряк вздохнул.

– Всё меняется.

Малышев почесал вспотевший под забралом лоб. Что-то в Захаре явно не то. Не вязались такие сложные философские высказывания с парнем, для которого удар секиры был привычней, чем взмах топора.

4.

Допрос слуг был неутешителен, но какие-никакие результаты принес. Главное, что Горового в городе не было и не было уже давно. Впрочем, как и господина, чье имя никто из стучащих зубами прислужников даже назвать не мог.

Зато тощий мужчина с саблей, очнувшись, выдал кучу интересных новостей.

По его словам, несколько месяцев назад казак уехал в северные горы для того, чтобы выполнить важное поручение хозяина этого дома. Лучезарный, как звал своего господина тощий вояка, давно точил зуб на некого Большого Змея, расположившегося в неприступном замке в нескольких неделях пути. Что они не поделили, тощий не знал, но о неприязни говорил уверенно.

Вот и послал Лучезарный своих верных воинов вместе с пришлым христианином решить задачу. Как они намеревались победить, тощий не знал, но, вероятней всего, Локи (а по описаниям слуг это был именно этот неуемный перворожденный) решил использовать способность казака обходить запреты, зашитые в других обитателей Земли.

План не выгорел. Из похода вернулся лишь один из четырех или пяти степняков, должных следить за подъесаулом. Что с ними случилось, никто не рассказывал, но сам Лучезарный после этого поспешил убраться из города.

Малышев попробовал узнать, где находиться убежище этого "Большого Змея", но тощий лишь развел руками. Это место знал степняк, застреленный на пороге Сомоховым, да несколько приближенных Локи, которых Перворожденный забрал с собой. Рядовым охранникам лишнюю информацию не давали.

Костя выругался. Все зря!

Конечно, они нашли Захара. Видно, не врал тогда, в капище, чернявый божок, когда кричал, что может вернуть Пригодько. По дороге они поговорили немного, и Костя был уверен, что перед ним не подделка, голем или какой зомби. Красноармеец был настоящим, самым что ни на есть привычным Захаром. Возможно, что в степи после боя им подбросили всего лишь муляж человека, куклу, похороненную со всеми почестями. Так что Захару все были рады.

Но к Горовому, на поиски которого они, собственно, и вернулись, русичи не приблизились.

Зато попали в самое сердце пылающей войны.

Мимо полуразрушенного дома проносились конные и пешие воины. Поначалу это были мусульмане. Спешно собранные, снятые со стен отряды, должные остановить и отбросить прорвавшихся внутрь христиан. Баги-зиян слал их с суетливостью почувствовавшего смерть больного. Разномастно вооруженные, плохо понимающие куда им следует бежать и что делать, такие группы разлетались при первом столкновении с атакующим хирдом норманн.

Те шли в трех направлениях. Главные силы вел сам Боэмунд. Из задача была ворваться в центральную цитадель Антиохии, месту, где хранилась казна и большая часть запасов города. Эта крепость в крепости была сердцем твердыни и ее главным призом.

Вторую колонну вел Роберт, граф Фландрский. Он ударил вдоль крепостной стены, на помощь Танкреду, атакующему из лагеря один из наспех заделанных проломов в стенах. Бой там шел с переменным успехом. Имея поддержку со стен, мусульмане сдерживали пеших норманн, выдавливая их под обстрел засевших над головами лучников. И рев разогнавшихся потомков викингов за спинами стал для защитников большой неожиданностью.

Двойного удара антиохцы не выдержали. Через разрушенный провал в город хлынула толпа "божьего воинства".

Герцог Норманнский повел своих людей в сторону стен, которые безуспешно атаковали франки. До стен он не дошел. Норманны не смогли пройти мимо кварталов богатых купцов и улицы менял. Но даже шума, поднятого ими, оказалось достаточно, чтобы Баги-зиян понял, что Антиохию ему не удержать.

Над стенами реяли штандарты христиан, пылали первые дома, бой шел на подходах к цитадели, когда эмир Антиохии решился на прорыв. Собрав три тысячи сельджуков, прихватив часть казны и семью, он вскрыл одни из северных ворот. Быстроногие скакуны, должные нести хозяев со скоростью ветра, теснились на кривых улочках, кусая друг друга и грызя удила.

Замысел не удался. На выходе тюрок ждала стена из закованных в кольчуги христиан. Узкая дорожка, где помещались не больше трех всадников, да и то, едущих стремя к стремени, стала могилой для большинства беглецов. Их поднимали на копья, били цепами и боевыми молотами, сталкивали в пропасть. Луки, основное оружие сельджуков, были бесполезны в теснине, да еще и ночью. Передовой отряд вырезали под корень. Тех, кого не достали копья и мечи, кто выжил под грудой трупов людей и лошадей, дорезали набежавшие крестьяне. Православные армяне окрестных сел вымещали на гордых властителях местных земель всю свою накопившуюся ненависть. В числе тех, чьи головы они утром предъявят вождям похода, будет и голова эмир Антиохии Баги-зияна.

Потеряв авангард, идущие на прорыв сельджуки решили развернуть лошадей и попробовать вернуться в город. Почти тысяча всадников, теснимые своими нетерпеливыми товарищами и наседающими крестоносцами, сорвалась в расщелину у входа. Но последние десять сотен все же успели закрыться в цитадели под самым носом разгневанного Боэмунда.

Тот попробовал штурмом взять твердыню. Наспех сделанные штурмовые шесты приставили к отвесным стенам, смельчаки рванули вверх. И тут же полетели вниз, нашпигованные стрелами. Сицилийцы откатились… Князь не стал долго печалиться, оставил мощное прикрытие и увел войска в город. Добыча! Еда, золото, серебро, драгоценности! Если после Константинопольского вассального договора князь стал богатым, то взятие жемчужины Средиземноморья вывело его в число самых больших толстосумов христианского мира.

5.

Русичам же горевать об упущенных возможностях не было времени.

Едва угроза атаки со стороны запаниковавшего гарнизона утихла, как франки и валлиец пустились на поиски трофеев. Никто не спрашивал разрешения. Бочком, бочком. Глаза разгорелись, закрутились головы – вот уже и нет рядом никого. И не спросишь с них за отсутствие порядка – обычай такой. Три дня город будет законной добычей захватчиков – кто успел, того и тапки. А так как были они недалеко от цитадели, то и медлить для кнехтов было опасно. Богатый район, хорошие дома, много где пошарить можно – на такое всегда желающие найдутся.

Выходцы из будущего занялись другим. Малышев позвал Сомохова со второго этажа, проверил, хорошо ли связаны пленные. Еще раз прошелся по комнатам, выискивая все, что поможет в дальнейшем. Надо было постараться найти зацепки, любые подсказки, способные связать их с новым местоположением кланом древних, захвативших Горового.

Малышев легко нашел развороченный венецианский секретер с грудой тонких исписанных листов, напоминающих на ощупь тонкий пластик. Язык был незнаком. Костя сгреб их в прихваченный из кладовой мешок, огляделся.

Рядом стоял шкаф. Дернул дверку – заперто… Малышев вытянул меч, поддел створку, поднатужился. На счастье, тут еще не делали сейфов. Возможно, что не слишком ценили то, что оставалось за крепкой дубовой крышкой, или излишне доверяли страже.

Костя сопел, стараясь открыть дверку, не сломав меч. Оружие выгнулось… Чуть слышно затрещало дерево рукоятки… Шкаф с шумом распахнулся.

Вместо книг или пачек рукописей его занимали стеллажи с круглыми скрутками. Спрятанные в кожаные и деревянные футляры, блестящие тубусы из коры неведомого древа, и просто сваленные друг на друга. Малышев пощупал материал. Пергамент…

Костя присел, рассматривая нижний ярус. Тут высилась груда глиняных таблиц. Десятки их, уложенные в деревянные коробки, покрылись пылью. Видимо, архив. Он осторожно осмотрел одну, на всякий случай не касаясь руками.

И это хранилище тех, кто мог перемещаться во времени? Ни тебе серверов, ни даже завалящего ноутбука?!

Он потянул свиток к себе. Свиток не тянулся.

Костя чертыхнулся.

Будто в ответ на его негодование в недрах шкафа что-то скрипнуло, зашелестело. Сверху выдвинулась тонкая металлическая пластина с десятком нарисованных знаков и небольшим очерченным овалом безо всяких рисунков.

Маленький огонек на пластине призывно горел ярко-зеленым.

– Вот тебе и наследие веков, – присвистнул Малышев.

Видимо, с этой охранной штуковиной следовало что-то сделать. Набрать код, приложить палец, глаз или произнести пароль.

Сборище свитков внезапно еле заметно замерцало. Огонек с ярко-зеленого сменился на бледно-салатовый.

Костя почесал потный затылок и неуверенно потянулся к охранному терминалу.

…И тут с улицы в какофонии лязганья и криков донеслась отборный русский мат. Через мгновение к ним добавился звук смачного удара и рев разъяренного скандинава. Что именно орал незнакомый норманн, Малышев не понял. Но общее направление уловил. И бросился на помощь.

Пока он выбегал, рев сменился лязганьем нескольких дерущихся, парой глухих ударов и… короткой очередью из автомата. Стрелял Сомохов.

На выходе ситуация разъяснилась.

У дома напротив на земле замер Тоболь. В метре от него валялись два трупа явно союзнического вида. Над Игорем стоял Улугбек Карлович, держащий на прицеле выстроившихся полукругом викингов. Пятеро норманн, пригнувшись, укрывшись от пяток до бровей щитами, буквально стелились по земле, обходя русичей. Так змея извивается перед тем, как броситься на добычу.

– Какого?! – только и смог прореветь ученому Костя.

Только драки с дружественными сицилийцами им не хватало!

Ближайший норманн воспринял выкрик, как военный клич. Короткое копье скользнуло в руке. Костя успел пригнуться, по затылку будто ветерок пронесся.

Он потянул из-за пояса револьвер.

– Остановитесь! Мы вам не враги! – еще раз попробовал вернуть встречу в мирное русло.

Он повторил фразу на немецком.

Куда там!

Трое норманн атаковали ученого и находившегося в легкой прострации Тоболя одновременно. Один прыгнул к Игорю, двое метнулось к Сомохову.

Еще двое повернули к Косте.

Секира звякнула о дорогой металл сделанных в двадцать первом веке доспехов. Игорь даже пошевелиться не успел – бизнесмен был явно медленней закаленного в боях вояки.

Зато Тоболь оказался защищен на славу! Второй и третий удары так же вызвали больше звона, чем толка. Да, было больно, очень больно, но замахи, должные располовинить любого, так и не достали до тела. Закаленная легированная сталь с титановыми вставками лишь кое-где прогнулась. Викинг отпрыгнул.

Игорь попробовал вздохнуть, переводя дух, и скрутился от боли. Вероятно, не выдержали ребра. Норманн пошел ближе.

Тоболь попробовал врезать ногой по лодыжке атакующего громилы.

Попал! Бородатый головорез здорово опешил от того, что не может вскрыть грудину противника и, видимо, потерял концентрацию. Норманн рухнул, чтобы через мгновение снова оказаться на ногах. Даже если ему было больно, по лицу этого не узнал бы никто. Секира пошла вверх, грозя опуститься на незащищенную шею.

Не успевающий увернуться бизнесмен зажмурил глаза.

…Улугбек встретил первого из своих противников короткой очередью, краем глаза отмечая взмах рукой второго. Сомохов тут же перевел ствол, отклоняясь назад, но удар копья оказался быстрее. Острие вспороло кольчугу на правом плече, вошло в грудь, взорвав в голове кровавые сполохи боли.

Ученый полоснул из автомата широко, не целясь… Норманн, будто учился в роте спецназа, кувыркнулся под пулями в сторону, еще раз… Вскочил, пригибаясь, метнулся в сторону. Тут же перехватил меч из руки, держащей щит.

Сомохов уронил автомат и упал на одно колено. Окружающий мир затянулся одним кроваво-дрожащим пузырем и грозил лопнуть, ноги предательски дрожали, руки опустились. Грудь жгло, а мысли стремительно теряли ясность.

Он не видел, как викинг ухмыльнулся и шагнул ближе, занося меч.

…Костя не успевал. Он еще орал что-то мирное придурку, кинувшему в него копьем. Кричал на их же, скандинавском наречии, повторяя на немецком… И момент, когда норманны пошли в атаку едва не проморгал.

К нему рванули сразу двое.

Стало не до политеса.

Малышев свалил первого выстрелом в упор. Отпрыгнул от летящего копья и выстрелил… Мимо! Еще раз… Норманн, в которого он целил, качнулся в сторону, будто уворачиваясь от стрелы. Третий выстрел и четвертый патрон. Враг будто в стену врезался! Замер, закачался и упал на спину.

Значит, попал!

Костя повернулся к остальным.

Здоровенный бугай молотил по груди Тоболя, проверяя крепость реплики миланской сплошной брони. Улугбек был, вроде, в порядке… Малышев зарычал. Из груди Сомохова торчало древко копья!!!

Он вскинул револьвер. Бах!

Руки дрожали, и хотя расстояние было невелико, пуля ушла в сторону. Норманн лишь замер и тут же вернулся к ученому.

Остался последний выстрел.

Костя выдохнул, успокаивая дыхание, удобно перехватил рукоятку.

За спинами Сомохова и его противника викинг, лупивший Тоболя, упал, тут же снова вскочил, замахиваясь на лежащего. Бородатый битюг, ранивший Сомохова, все еще шел вперед…

Один выстрел!

Только один!!

И двое подымающих оружие врагов!

Холодный пот струился по шее, за ушами, волосы на загривке встали дыбом.

Костя потянул курок.

… Тут же за спиной громыхнуло.

Выстрел револьвера и дробовика слились в один.

Оба викинга синхронно отшатнулись, хватаясь за бока.

Клацнуло. Еще один выстрел дробовика!

Ближайший норманн рухнул.

Третий выстрел… Дальний бугай над телом Тоболя покачнулся, отшагнул и начал заваливаться назад.

Костя обернулся.

В проеме захваченного ими дома стоял Пригодько. Дробовик в его руках замер, ожидая новые цели. Лицо казалось напряженно опустошенным… Как и должно быть у стрелка на огневом рубеже.

Тыльной стороной ладони Малышев вытер сухие губы.

6.

– Ты что творишь? С какого рожна с бесноватыми этими сцепились?!

Костя заканчивал бинтовать посеревшего от потери крови Улугбека. Копье, вернее трофейный для норманн зупин, вошел неглубоко. Трехгранное острие не задело легкого, не раздробило костей. Даже артерию не задело. Но здорово разворотило мышцы да крови выпустило изрядно.

Противошоковый укол, стрептоциды, плотная повязка с фиксацией руки. Сомохов был в прострации. Глаза его затуманились от наркоза, тело обмякло. Костя надеялся, что повышенная регенерация, обещанная им после гака, справиться с раной лучше, чем его скромные познания в медицине. Хотелось так думать… И надо было искать врача. Лучше всего грека или мусульманина!

Улугбек Карлович, получивший несколько уколов обезболивающего, вяло препирался по поводу дальнейших действий. Археолог требовал уходить, убираться подальше от трупов викингов и разоренного логова перворожденных. Но даже последнему глупцу было ясно, что с такой раной он вряд ли выдержит дорогу. Пригодько уже страивал лежанку на втором этаже захваченного дома. Кнехты вязали носилки.

Костя скрипел зубами… Адреналин требовал выхода. Бестолковая схватка, едва не стоившая им потери Сомохова, выводила Малышева из себя.

Слова упрека, обрастая децибелами, балансировали на грани крика.

– Игорь! Рембо ты недоделанный! Ты хотя бы понимаешь, что если это все выплывет, нам не жить?!

Тоболь тряс головой. После падения на мостовую в голове Игоря здорово гудело.

– Чего?

Костя закачался от гнева:

– С какого… перепугу ты на викингов попер, Игорёк?! Мы ж с ними, если прознает кто, потом вовек не разберемся! Эти бородатые боровы по сотне родственников каждый имеет! И все придут с нас виру брать! Причем, постараются кровью, потому как победителю вся добыча побежденного достается. Понимаешь?!

– А?

– Ты меня слышишь?!

Тоболь отмахнулся:

– Не ори… Без тебя тошно, – он ощупал бок и ойкнул. – Сссуки… Ребро сломали… Еще и этот орет.

Малышев налился краской. Он набычился, собираясь наконец-то высказать все, что думает о бестолковом товарище, когда на плечо его легла ладонь Улугбека. Сомохов, пробовавший что-то хрипеть в оправдание Тоболя, молча указал в сторону соседнего дома.

Костя присмотрелся.

Тела мужчины и трех детей. Семья… Отец зарублен у входа. Один из малышей нашпилен на копье, второй, с разбитой головой, лежит чуть дальше. Третий, самый маленький, лет трех, рассечен надвое на полдороги от того дома до места схватки. Видимо, пробовал убежать. И почти сумел.

Костя заскрипел зубами. Он догадался. Сомохов подтвердил предположения:

– Норманны сюда минут десять как вышли… Взялись за дом побогаче. Зарубили хозяина, потом… – он дышал тяжело, с хрипом. – Потом женщины завизжали. В конце концов, из-за забора полетели дети… Викинги старались, чтобы они через дувал перелетали, и те, кто остался снаружи, ловили тела на копья. Веселились… Игорь не смог.

Тоболь, пошатываясь, поднялся. Подобрал свой меч, подошел к трупу того здоровяка, что чуть не отправил его к праотцам, и от души врезал ногой. Тело чуть дернулось. Игорь зарычал и вогнал меч в грудь. "Труп" изогнулся, заскреб ногами… и затих.

Тоболь медленно обошел лежащие тела, повторяя процедуру. Потом вернулся к товарищам.

– Чё кричишь? Эти никому ничего не скажут, – голос звучал глухо и чуть отстраненно. – Как Карлович?

Костя отмахнулся. Не до тебя. От усилий, потраченных на защитную для товарища речь, на повязке Сомохова проступили кровавые пятна.

Подошел Пригодько.

Игорь оперся о протянутую руку сибиряка, поплелся к дому. Пройдя метров пять, повернулся.

– Я, Костик, сюда, вот именно сюда, совсем не хотел. Таких приключений на мою задницу и там хватало… Но коли влип в х… войну эту, то говном становиться не буду… Детей резать не буду. И другим не дам.

Сомохов, снова провалившийся в прострацию, закашлялся.

Костя вздохнул и кивнул головой. Извинения… объяснения были приняты. Картина стала понятной. Они, попавшие в этот жестокий век пару лет назад, реалий местных войн уже хлебнули. Привыкнуть успели… Тоболь еще нет – думал категориями просвещенного времени.

Как же это объяснить? Без нервов и обид?

– Так здесь принято… Со своим уставом… Это ж викинги! Читал про них? Их женевским соглашениям не научишь.

Тоболь опустил голову, набычась:

– Надо будет, не только научу – у каждого на лбу вытатуирую!

Он пошатнулся, хватаясь за руку сибиряка, выпрямился, сплюнул и медленно пошел к разоренному логову похитителей Горового.

Когда в здание перенесли Сомохова, Костя предложил разместить ученого на втором этаже, в комнате с архивом.

Шкаф стоял все там же. Только вместо документов внутри его лежали обугленные, спекшиеся таблички и горстки пепла.

Улугбека Карловича уложили на груду набитых сеном матрасов и шкур. Щеки ученого ввалились, нос слегка заострился. Дышал ученый еле заметно.

– Не везет мне что-то сегодня, – вздохнув, философски резюмировал Костя.

– Не мне, а нам, – Тоболь поправил съехавший край повязки, уселся у входа и начал набивать магазин.

Малышев почесал переносицу и кивнул.

– Что в лоб, что по лбу.

7.

– Что делать будем? – Костя рассматривал в узкое окошко снующих по улице норманн.

Сопротивление защитников города, такое ожесточенное и яростное в ночи, к утру сошло на нет. Остатки ополчения еще пробовали цепляться за некоторые улицы, но организовать единый фронт, удержать противника в сплетениях улочек, им не удавалось. Редкие отряды вчерашних горшечников и каменщиков раз за разом откатывались от лавины, захлестнувшей Антиохию. Упорствующих уничтожали. Волна Христова воинства подминала под себя один дом за другим, оставляя после себя выбитые двери, порубленные косяки, развороченные ставни.

Те из защитников, кто был поумнее, давно покинули Антиохию. Ушли калитками, малыми воротами, спустились по веревкам со стен. Кто был еще и смел, увели своих воинов к цитадели, где сын погибшего эмира пробовал организовать оборону. Остальные бросали сабли и подымали руки, предпочитая рабство смерти. Щадили их редко.

Победители спешили насладиться триумфом.

Колонны штурмующих крестоносцев таяли быстрее, чем снег по весне. Все больше кнехтов и опоясанных рыцарей предпочитало грабеж сражению. Разбившись на группы, латиняне спешили туда, где могла таится большая добыча. Из захваченных домов выносили все – одежду, посуду, украшения. И особенно – еду! Замызганные кровью бородачи в порубленных кольчугах ломали руками пресные лепешки с не меньшим азартом, чем совсем недавно били врагов. В городе, пережившем многомесячную осаду, продовольствия оставалось немного, но у осаждавших его не было вовсе. Многие из христиан, понимая, что это место станет для них пристанищем надолго, заняв здание, сразу выбрасывали наружу жителей или их трупы. Причем, православные крестики армян, с надеждой протягиваемые новым хозяевам города, помогали всего лишь уберечь их обладателей от смерти, но не от потери имущества.

Божье воинство осваивалось. То тут то там согнанных в кучки жителей подводили к монахам или священникам, часто одетым в те же кольчуги и шлемы. Выбор был прост – или креститься или пойти под меч. Пару пробубненных молитв, протянутое распятие и… неумелые жесты антиохцев, повторяющих за пастырем. Тем, кто перешел в новую веру, вешали на шею деревянные крестики. Тех, кто оставался верным учению Магомета, рубили здесь же, отчего количество неофитов неуклонно росло. Но такое случалось лишь там, где в город вошли франки. Норманны, взявшие под свою руку большую часть верхнего города, не сильно озадачивались вопросом убеждения.

…Костя повторил вопрос.

Тоболь, ковыряющийся в пепле захваченной библиотеки, пожал плечами.

– На север, куда ваш друг уехал, нам сейчас не выбраться. Сам слышал, на подходе куча муслимов, – он с сожалением отложил обугленную пластину. – Но и тут сидеть нам не с руки. В самый раз под раздачу попадем… Думаю, будет правильным вернуться в лагерь, выждать день-два и пробираться обратно к побережью. Там все еще стоят корабли макаронников. За деньги они доставят нас поближе к капищу. Оттуда можно будет вернуться домой.

Костя покачал головой:

– Мы не выручили Горового.

– Зато этого спасли… Захара… – Тоболь потер переносицу и устало вздохнул. – Ты меня прости, Костик. Но весь ваш план – херня! Я думал, что вы тут в теме, но вижу, что в вопросах ты и твои приятели плавают…

Малышев недобро зыркнул на разговорившегося приятеля. Игорь сделал вид, что не заметил недовольства.

– Мы не знаем, куда идти дальше. Кругом война. Тут без башки остаться можно на раз-два. Пока еще. Заметь! Пока еще у нас есть успехи, даже победа какая-никакая. Так не будь дураком и постарайся сохранить ее! Вернемся в это… Как его там?! – он наморщил лоб. – А! Капище! Отправим Захара домой, меня…Я оттуда организую подвоз, ребят найду. И с новыми силами?

Костя с удивлением посмотрел на товарища.

– Мы же, вроде, это уже обсуждали. Наша цель тут – найти Горового. Пока у нас нет результатов, никто обратно не повернет.

– И где ты его искать собираешься?

Малышев выглянул на улицу. За дымами пожаров проглядывали окружающие город скалы.

– Где-то там, – он указал на северо-восток.

– С раненым на руках?

– Он вылечиться. Не из такого выкарабкивался.

Тоболь пожал плечами.

– Глупо. По-моему, надо…

Договорить ему не дали. Скрипнули доски лестницы. В комнату вбежал Пригодько.

– Что?

– Боэмунд!

Только сейчас Костя понял, что в какофонию боя вплелся топот десятков копыт.

– Мимо едет?

– Нет. Сюда!

Костя подхватил автомат и бросился наружу, успев остановить рванувшего следом Тоболя.

– Не спеши. Если тебя кто видел из норманн, то мог пожаловаться. Лучше не высовывайся.

Игорь щелкнул предохранителем автомата.

К счастью, оказалось, что предводитель лангобардов прибыл не для того, чтобы выяснять судьбу кого-то из своих воинов. В суматохе штурма целые отряды исчезали без следа.

Боэмунда интересовал человек, проведший в город армию.

Захар, не колеблясь, выступил вперед.

– Ты знаешь, как пробраться внутрь цитадели? – князь не стал ходить вокруг да около.

– Там трое ворот.

Сицилиец усмехнулся.

– Тайно пробраться и провести следом моих воинов? Так, как ты это сделал для нас на стенах?

Пригодько покачал головой.

– Меня не пускали туда. Ополченцы не должны были покидать стен.

Князь Тарентский нахмурился:

– Думай, армянин! Мне нужно попасть внутрь до того, как сельджуки приготовятся. Там все запасы, там казна!

Он начал теснить лошадью Захара. Скакун, чувствуя эмоции хозяина, нервно приплясывал.

– Мне НУЖЕН ход в цитадель!

Малышев не сдержался:

– Не требуйте от него невозможного, ваша светлость. Захар – оруженосец и христианин. Он и так сделал немало – открыл вам дорогу в город!

Последние слова он кричал уже прижатым к стене. Замызганные кровью телохранители, решив, что паломник проявил непочтительность к господину, своими щитами буквально впечатали Костю и Захара в стену забора.

Но слова дошли до князя.

– Он верный церкви?

Захар неловко перекрестился на латинский манер.

– И оруженосец?

– Рыцаря Тимо из Полацка. Наш господин пропал на пути к Антиохии, но мы не теряем надежды найти его, – Костя еле прохрипел это.

Боэмунд сделал знак. Русичей отпустили.

Тон сицилийца сменился.

– Ты, ведь, тоже оруженосец этого рыцаря?

– Верно.

Боэмунд задумался.

– Тогда я верю, что будь в ваших возможностях помочь мне во взятии цитадели, вы бы сами пришли ко мне.

Малышев склонил голову, подтверждая слова принца. Пригодько неловко кивнул.

Князь Тарентский скрипнул зубами.

– Мне следовало бы наградить вас, одарить золотом и землями? За то, что вы сделали сегодня?

Малышев выдержал тяжелый взгляд. Вопрос был риторический, да и тон высказывания пока еще совсем не походил на дружеский. Захар, уловив состояние друга, еле заметно положил правую ладонь на рукоятку револьвера.

– Не так ли?!

Костя решился:

– Это ваше право, мой принц.

Боэмунд ухмыльнулся:

– Скромность украшает даму, но не к лицу мужчине! На колени!

Он соскользнул с седла, на ходу вытаскивая меч.

Костя попробовал рвануться, но окружившие бородачи оказались быстрей. Плечи и руки сдавили тиски, ноги подогнулись от удара, мозолистые от весел ладони не дали упасть.

– Не на оба, а каждого на одно колено поставьте! – сицилиец шагнул ближе, занося меч над головами русичей.

Пригодько попробовал потянуть револьвер, но Костя, догадываясь о происходящем, несколкими словами успокоил друга. Хватка телохранителей на плечах и руках ослабла.

Сверху послышался характерный звук передёрнутого затвора калаша. Только этого не хватало!

– Тоболь! Убери автомат!!

– У него меч!

– Убери, я сказал.

Принц, уже не скрывая улыбки, поднял меч.

– За храбрость при взятии стен этой крепости, во имя Господа нашего, Иисуса Христа, святого Михаила и Георгия, дарую вам, благородные воины Константин и, – Боэмунд вопросительно глянул на Пригодько.

Тот промямлил:

– Захарий.

– И Захарий звания рыцарей. Служите делу Господа нашего и церкви христианской. Будьте опорой трона, защитой слабых и обездоленных. Не опозорьте того, кто дал вам это высокое звание… – он шлепнул лезвием меча по плечам склонившихся оруженосцев. – Снесите этот удар и ни одного более! Аминь.

Костя зашелся в кашле.

– Встаньте рыцари Константин и Захарий.

Русичи медленно встали.

Лицо лангобарда было серьезным:

– Золото на шпоры и пояса добудете сами. Город лежит перед вами, тут есть все, – он вложил меч в ножны и поправил фибулу, держащую плащ. – А теперь вспомните и выдайте мне все, что знаете о цитадели. Мне очень надо туда проникнуть… Побыстрей!

8.

Костя отрешенно вслушивался в неторопливую обстоятельную речь сибиряка. Тот что-то рассказывал о входах и выходах, хранилищах воды, расположении арсенала. Захар даже пробовал чертить на песке улицы, но Боэмунд знаком показал, что не нуждается в плане.

Малышев потер щеку.

Что же получается? Они теперь рыцари? Самые настоящие?

От осознания вверх по груди побежали волны теплой, детской радости.

Костя поправил себя. До "настоящего" не хватает надела земли, фьефа. Такие участки владельцы земель раздают в ленное владение. Пока Костя и Захар подходят под категорию рыцарей-бродяг. Но и это не так уж мало!

В груди плескался океан счастья.

Малышев встряхнул головой. О чем думает? Наверху раненый Сомохов загибается, проблем полно, а он радуется новому значку? Красивому пионерскому галстуку? Добрый дядя повязал красную тряпочку, и теперь сердце распирает гордость? Так что ли?

Других ассоциаций, нежели пришедшая из детства сцена со вступлением в пионерию, в голову не пришло.

Костя всмотрелся в принца Тарентского.

Очень даже сам в себе этот властитель мелкого княжества. Из всего, чем он, по мнению войска, должен был наградить тех, кто открыл ему дверь и Антиохию, ушлый сицилиец выбрал самый дешевый вариант. Понимает, что раздавая по триста марок отличившемуся, как это сделал граф Тулузский, вручивший такую сумму Танкреду за взятие стратегически важного монастыря на склоне, князь долго не протянет. Но и прослыть скрягой ему не с руки – уйдут люди к тому, кто пощедрее. Вот и выбрал такую награду, чтобы и значимой была и карман не обременяла.

Костя невольно расплылся в улыбке. А все равно!

Со стороны улицы к ним подошел немолодой викинг. Массивный, обстоятельный, седые усы опускаются на грудь, на руках золотое обручье, цепи. Вояка явно не из рядовых. За спиной здоровяка топала дюжина бойцов попроще. Дружинники при ярле? Костя повернулся, рассматривая гостя. Тот ждал, пока князь закончит обсуждение плана цитадели с новоявленным специалистом по Антиохии.

Наконец, Боэмунд заметил, что его ждут. Он умолк и повернулся к подошедшему.

– Привет тебе, славный сын великого отца, – пробасил здоровяк.

– Здравствуй, Асвальд сын Эрнольва.

Хмурое лицо здоровяка слегка разгладилось.

– Давно ли вы находитесь здесь, на этом месте, мой князь?

Сбоку петухом двинулся телохранитель:

– Кто ты такой, чтобы спрашивать ответы у конунга Востока?

Телохранители подвинулись ближе, ожидая угрозы, но здоровяк молчал.

Боэмунд движением руки остановил распалявшегося телохранителя, медленно осмотрел гостя. После чего решил задать встречный вопрос:

– Что-то тебя беспокоит, Асвальд? У меня всегда были добрые отношения с тобой и твоими родичами.

Здоровяк едва заметно склонил голову.

– Я не отниму много времени, князь. Там, – он показал лапищей за спину. – Лежит мой брат Торбрандт и его люди. Все мертвые. Зарублены мечом. Вернее, как кажется мне, прирезанные мечом. Одинаковые удары, крепкая рука. Я хочу знать, князь, не видел ли ты или твои люди тех, кто отправил в Вальгаллу моего братца? У меня к им пара дел.

Боэмунд посмотрел в сторону, указанную викингом, еле заметно взглянул на напрягшегося Малышева, после чего покачал головой:

– На подходе сюда мы разогнали отряд всадников, идущий в цитадель к выжившим тюркам. Немного их было, да и не видел я там богатыря, способного зарубить стольких славных воинов.

Асвальд набычился:

– Их кольчуги и тела пробиты почти наскозь, но стрелы неверные выдернули и забрали с собой… Ничего, они им больше не понадобятся! – тяжелая челюсть угрожающе выпятилась. – Ты окажешь мне любезность, мой князь, если укажешь, куда эти гады убрались.

Боэмунд махнул в сторону франкского сектора.

– Они ушли в ту сторону. Если поспешишь, то нагонишь.

Здоровяк еле заметно кивнул, благодаря за информацию, и легкой трусцой потопал в указанном направлении. Бойцы потянулись следом.

Боэмунд повернулся к русичам, пристально осмотрел их.

– Убиты стрелами, которых нет… – пробормотал он себе под нос. – Я уже слышал и видел нечто подобное.

9.

Сомохова била дрожь. Неправильная дрожь. Спину сводило от холода, а ладони потели, будто над горячей плитой.

Пульсирующая боль в груди то накатывала, то отступала, туманя сознание, затормаживая мысли. В эти мгновения его и накрывала лихорадка. Била, выворачивала, скручивала жгутом, оставляя для связи с миром лишь короткую ниточку, тонкую, готовую вот-вот порваться.

Душило грудь.

Ученый хватался за края покрывала, на котором лежал, просил помощь. Он хотел остановиться, вернуться назад. Потому как воспаленную голову снова таранили видения, чужие картины из забытых эпох. Он снова жил чужой жизнью, переживал чужими эмоциями, страдал, сомневался, терял… Как и в далекой Германии, разум обрушивал на ученого непонятные и логичные, чужие и узнаваемые сцены. Только диалоги в них все меньше походили на театральную постановку.

Он устало плюхнулся на ложе, отбросив мокрое полотенце. За стеной остались ликующие рожи бородатых святош, там же бесновалась толпа. Изредка гул перекрывали вопли самых ярых сторонников победившей партии. Если рев стихнет, интерес в людях может исчезнуть, толпа разойдется и римляне изменят приговор… Кто-то очень не желал такого исхода, проповедники не утихали, толпа ревела.

От гама нервничали и ржали лошади наемной алы, присланной в резерв на случай мятежа. На ступенях недовольно хмурились ветераны легиона.

Всего этого он уже не видел, но прекрасно чувствовал. Даже через стены дворца Великого Ирода.

– Они требуют отпустить Варравву.

– Ты все объяснил непримиримым?

Кроме него в зале находилась миловидная немолодая женщина в накидке местных племен. У входа скучал писарь. Остальных выгнали за двери еще час назад.

Рот выдал ответ сам собой:

– Я все объяснил, мамми… Все… Но пейсатые не желают мира. Они выросли в войне, привыкли к ней, впитали ее с молоком матерей. Никто не хочет слышать слова твоего…

Он замялся.

– Сына?

Захотелось отвести глаза.

– Он не мой сын, – твердо напомнила собеседница.

С трудом подавив приступ стыдливости, заставил себя поднять взгляд. Вины за ним не было.

– Так многие говорят, еще больше так думают.

– И тем не менее.

Наступила неловкая тишина.

Собеседница вскочила и нервно зашагала по неширокой зале. Шаль, должная укрывать голову, волочилась по пятам, сжатая в белом от напряжения кулачке.

– Как же они не понимают? Ведь Иешуа прав! Нельзя вечно требовать зуб за зуб! Нельзя! Кровь порождает кровь, за одной смертью идут вереницы новых. Все повторяется, гибнет всё… Мир идет в пропасть… С этой войной мы вот-вот погибнем, потеряем то, что должны оберегать!

Тот, кем был Улугбек, уже немолодой мужчина, чувствовал себя мальчиком, которого распекают за шалость.

Женщина вскинулась в надежде:

– Ты говорил, что у него здесь есть сторонники? Они не вмешаются? Нельзя ли обеспечить этим достойным людям… свободную дорогу к месту заключения?

Душу сдавливало что-то, душило… Очень хотелось выругаться. Выругаться громко, как умеют легионеры, старые вояки, умирающие на службе. Хотелось выругаться, но он лишь покачал головой:

– Нет… Я на это не пойду. И ты забываешь, что избранник не готовил воинов. Твой… – он спохватился. – Га-Ноцри готовил проповедников. А слово не откроет дверь.

– Значит, нет, – женщина закусила губу. – Но.. хотя бы… я смогу увидеть его?

Голова склонилась, и только губы напомнили об условии:

– Я пройду обряд посвящения?

– Конечно. Как и уговаривались – через два дня.

По лопаткам пробежал ветерок прохлады. Но секундное облегчение тут же исчезло. Он подозвал писца, быстро набросал письмо.

– С этим вас пропустят в темницу.

…Час спустя растрепанная и заплаканная женщина вышла из недр дворца. Если бы не охрана, она бы и далее оставалась там. Но стражи оказались непреклонны. Время для свидания с осужденным истекло, и посетительницу выставили наружу.

Она не сопротивлялась. Все, что должно, было сказано, услышано, взвешено на весах судьбы. Ей досталось лишь бабское причитание и горе утраты.

– Одна смерть остановит череду? О чем ты думал? Ты, которому судьбой дано столько, сколько не отмерено остальным?

Под ее безумным взором замер лохматый плотник, решивший, что странная незнакомка намеревается расспросить его о чем-то.

Топор устало лег на грубые брусья привезенного с юга кедра.

Но женщина только скользнула по нему взглядом, осмотрела то, что он делает, и, взвыв, бросилась прочь.

Плотник пожал плечами, поднял топор и вернулся к дереву.

Ему оставалось срубить еще один крест.

10.

Разграбление города продолжалось два дня. Кнехты делили добычу, проедали и пропивали то немногое, что вытрясли из запасов захваченного города.

Потом пришли сельджуки.

Не два, три или пять эмиров с армиями и ополчением – все воины мусульманского Востока собрались к стенам твердыни, чтобы покарать захватчиков. День за днем к городу прибывали толпы разномастно одетой кавалерии, колонны запыленной пехоты, вереницы верблюдов и лошадей. Охотники подлетали к заваленным по-новому воротам, к наспех заделанным галереям, откуда с опаской выглядывали хозяева Антиохии. Звали желающих померяться силами.

В первый же день несколько горячих южан приняли вызов. Но лишь только открыли ворота, чтобы поединщики смогли выбраться, из ближайшего леска к городу выскочила целая орава тюрок. Расчет был верен. Выходить днем по одному через узкую щелку никто не решиться, а закрыть ворота за целым отрядом за пару мгновений не так просто. Вот и оставил Кербога такую простенькую ловушку для незваных гостей.

Сельджуки за полминуты долетели до ворот, врезались в горстку франков, из леса за их спиной уже выкатывалась лавина родовой гвардии эмира. Если бы мусульманам удалось опрокинуть горстку всадников, дорваться до створок, еще не удерживаемых мощным брусом! Ворота смели бы массой тел! А дальше по улицам хлынул бы поток мстителей.

Франки выстояли.

Поняли, что попали в засаду, но не дрогнули, не побежали. Сплотились в клин, ощетинились копьями и ударили в наступающую волну. Железным кулаком в рыхлую, растянувшуюся ораву конных стрелков. Франки прошли первый отряд, как горячий нож сквозь масло. Потом развернулись и ударили в спину тем, кто прорвался к воротам. Вырубили их. Тут подоспели гвардейцы, завязалась сеча.

Тюрки быстро поняли свою ошибку. Для луков, основного их оружия, здесь просто не было места, а кольчугу пробьет не каждая сабля и уж точно не каждая рука. Да до кольчуги еще добраться надо!

Рыцари резали степняков. Ветераны бились экономно, не делая лишних ударов, ненужных движений. Взмах вправо – труп, влево – еще один. Так волки бьются со стаей собак. Пару минут и вот уже первые налетчики начинают поворачивать лошадей. Франки заревели и поднажали… И вот уже отборная тысяча телохранителей несется обратно, преследуемая по пятам несколькими десятками!

Франки очистили площадку перед воротами, шуганули подлетевшее подкрепление и солидно, медленно въехали в город. Многие из них потрясали отрубленными головами неудавшихся налетчиков.

На холме напротив бесновался задумавший засаду мосульский эмир Кербога. Сражение, должное поднять дух собравшихся газиев, а при удаче, и открывшее бы путь в город, превратилась в звонкую пощечину его воинству.

Не удалась и попытка прорыва во все еще сражающуюся цитадель Антиохии. Кербога понимал, что получив пару тысяч охочих до боя всадников, цитадель превратится в кинжал, занесенный над спиной врага. Впрочем, это было слишком очевидно всем.

Узкую дорогу, ведущую к башням цитадели, перекрыли загодя. Две лобовые атаки сельджукской кавалерии разбились о закованных в кольчуги опытных головорезов Танкреда, как вода о камень. Стена щитов, утыканная стрелами, и груда трупов перед ней действовали на горячие головы выходцев из степей отрезвляюще. Даже заядлые сорви-головы сдерживали бег своих скакунов.

На крутом склоне перед заслоном не было места для любимой тюрками карусели, когда опустошаются колчан за колчаном, а враги падают вдалеке от тебя. Чтобы прорваться к воротам, приходилось идти врукопашную, и бугаи норманны, с десяти лет не выпускавшие из рук тяжелых весел, брали по десятку жизней за каждого своего.

Сельджуки снова отступили.

Не сумев прорваться внутрь, напоив землю своею кровью, "борцы за веру" начали понимать, что атака лоб в лоб – не самая лучшая тактика против тех, кто мечом и огнем прошелся по половине их империи. Мусульмане отказались от планов немедленного приступа. Лазутчики, сновавшие в цитадель и обратно, доносили, что христиане вымотаны и, вообще, многие из них едва стоять могут. Запасов в нижнем городе нет, силы врага тают с каждым днем. По всему выходило, что осада доконает пришельцев куда быстрее сабель мстителей.

Кербога, как не хотелось ему начать штурм и покончить с неверными одним ударом, смирился, унял особо рьяных и начал строить лагерь. Крестоносцы, не взявшие цитадель Антиохии, оказались запертыми между двух огней.

11.

У входа в дом застучали копыта. Костя оторвался от штудирования примитивной карты, единственной толковой вещи, оставшейся в библиотеке. Он как раз пытался соотнести отметки на листе с развернутой на полу карте местности, сделанной в двадцать первом веке.

Получалось так себе. Мало того, что реки за тысячу лет изрядно передвинулись, так еще и горы, незыблемая, казалось, вещь, понемногу стоптались.

Малышев вздохнул. Сюда бы Сомохова, а не его! Было бы дело. Только вот на Улугбека еще долго не приходилось рассчитывать. Удар копьем, даже вскользь, – дело серьезное. Тут бы больницу какую, хирурга опытного. Костя вздохнул. Хотя бы грека, что помогал им под Никеей!

Сомохов, напичканный антибиотиками, с промытой и перевязанной раной, лежал этажом ниже. За ним по мере сил присматривал Хоссам. Старик разбирался в ранах, умело менял повязки и заваривал неплохие настойки. Уход и антибиотики плюс повышенная регенерация, полученная в результате прохода через установку посвящения, должны были вернуть археолога друзьям. Вот только когда?

Костя почесал затылок. По всему выходило, что Горовой уехал на северо-восток, куда-то к предгорьям Курдистана, а то и в самое сердце страны вечно недовольных горцев. Чтобы попасть туда, надо заручиться поддержкой и сопровождением кого-то из местных авторитетов. Без такой мелочи в горах пропадали целые армии. Даже с высокотехнологичным оружием.

А тут еще осада!

Им бы побыстрее убраться от побережья, найти Горового, вернуться к установке в капище, разослать всех, кто желает, по своим эпохам и успокоится, отдохнуть. Вместо этого приходится не выпускать оружие из рук. Блин! Малышев вздохнул. Саша уже наверняка родила. А он даже не в курсе, мальчик у него или девочка.

Защемило в груди. Окружающая лязгающая железом и воняющая протухшим салом толпа резко стала чужой. Захотелось к солнцу виллы, домой, отдохнуть, усесться в кресло, вытянув ноги на подставку. Слушать щебетания жены и решать простые житейские вопросы.

Костя встряхнул головой, отгоняя ненужные видения. Ох, не ко времени такие мысли!

С первого этажа донеслось топанье сапог. Это – Гарет. Только у него на ногах целые подковы. Пока еще подошедшие мусульмане не сумели плотно засесть на всех окружающих город холмах, Гарета, Тоболя и Захара отправили в лагерь норманн.

Отряды прибывающих сельджукских эмиров не спешили выбивать латинян из их укрепленных лагерей. Слишком часто за никчемные клочки скал приходилось драться, платя по дюжине за каждого убитого врага. Это подрывало уверенность бойцов за веру. Так что островки христианства вокруг Антиохии остались. Монастырь, где находился их лагерь, и который успешно удерживали воины Танкреда, был из этого числа.

Малышев вслушивался в топот поднимающегося валлийца. Вряд ли легкие всадники сельджуков и разномастное городское ополчение сумеют выковырять из развалин ветеранов, но рисковать не хотелось. Товарищи решили организовать перебазирование их лагеря в пределы городских стен. Вчера Кати и Клод должны были уложить все вещи отряда, сегодня новоположенный рыцарь Захарий прихватил лошадей, взял Гарета и Игоря и выехал за добром. Возможно, лучше было бы поехать и Косте, но существовала вероятность, что к возвращению в доме бы шуровали другие люди. Много домов сгорело при штурме, к зданиям, в которых можно разместиться с удобствами, было пристальное внимание. Уже пару баронов пробовали качать права, требуя отдать им здание. Костя не желал уступать.

Гарет приехал, а вот гомона и речи остальных не слышно. Что-то случилось? Костя отодвинул карты.

Это действительно был валлиец.

Всколоченный, запыленный он выглядел взволнованным и виноватым.

– Где остальные?

Рыжий здоровяк опустил плечи, развел руки.

– Что?

– На лагерь… – он по-детски шмыгнул носом. – Мы приехали, а вещи разбросаны, шатер свален. Земля вся истоптана. Кто-то ночью пробрался внутрь и вывез все.

По спине побежал холодок.

– Убитые? Тела? Кто мог на нас напасть – мусульмане?

– Норманны клянутся, что кроме своих в монастыре и рядом никого не было. Убитых не нашли.

Костя шумно выдохнул. Как можно проморгать нападение в центре готового к атаке форпоста?! Если только к захвату их "богатств" не приложили руку те, кто был им союзником?

– Кровь нашли?

Валлиец покачал головой.

– Нет. Крови нет. Ничего не порублено. Взяли наших, видимо, теплыми, со сна. И увезли. Все ваши сундуки с громовым зельем тоже.

– Где Захар и Тоболь?

– Господин Ихар клянется, что заплунгу… заплинегу… засечет тех, кто это сделал. У него та большая коробка, по которым вы говорили. Он сказал, что ваше добро вернет еще до заката.

Вот это уже совсем нехорошая новость.

– Они что? Рванули по следу?! Через сельджуков?!

Валлиец виновато развел руками.

Загрузка...