Танки решают все!

1

Ровно, март 1943 г.

Сделав заказ, он подмигнул смазливой, по-деревенски пышной официантке, и та с готовностью захихикала. «Корова, — меланхолично подумал танкист. — Будет получше англичанок, но похуже француженок и полячек». Оторвав его от глубоких размышлений, рядом раздался негромкий голос:

— Вы прекрасно говорите по-русски, герр оберст-лейтенант.

Танкист недовольно покосился на обер-лейтенанта интендантской службы. Высокий плечистый блондин был типичным арийцем — даже удивительно, что носит мундир Вермахта, а не Ваффен СС.

— Я родился и вырос в сотне километров отсюда, в той стране, которая была здесь до большевиков, — сказал подполковник и представился: — Гюнтер фон Бутов.

— Пауль Зиберт. Мы с вами почти земляки. Я родился в Латвии, моя семья вернулась в Рейх только в сороковом году.

— Это чувствуется по акценту, — Бутов усмехнулся и сделал приглашающий жест. — Присаживайтесь, обер-лейтенант.

Интендант оказался приятным собеседником. Прихлебывая по очереди борщ и горилку Зиберт поведал, что прибыл из группы армий «Север» для заготовки продовольствия в богатой мясом и хлебом Украине. Со свининой, говядиной, картофелем и хлебом вопросы в основном улажены, осталось только найти поставщика Гранины, огромные стада которой пасутся в карпатских предгорьях. Умело используя сочные русские обороты, офицеры посетовали на страшную зиму, которая к счастью, близится к концу.

— Вы правы, это было ужасно, — морщась, проговорил Зиберт, нервно бросив ложку в опустошенную тарелку. — Нет, я имел в виду не варварский суп с салом, а мясорубку по пояс в снегу. Мы так и не смогли пробиться к Петербургу. Русские словно бешеные бросали в бой дивизию за дивизией, наши солдаты были вынуждены отступать, наш корпус сдал врагу десять деревень, наши части были обескровлены. К тому же бандиты, которые прячутся в лесах, без конца взрывают рельсы, и мы не успеваем подвозить подкрепления и снабжать войска всем необходимым.

— Мне тоже знакомы такие ужасы, — кивнул Бутов. — Но самым страшным лично для меня были не морозы. В конце осени большевики сумели прорваться на флангах и едва не окружили нашу 6-ю армию….

Его передернуло. Трудно было забыть этот неожиданный танковый удар русских на двух направлениях — на Ровно и Броды. Поначалу наступление противника развивалось неблагоприятно для Вермахта. Казалось, еще немного — и большевики затянут мешок вокруг трех армейских корпусов. Лишь ценой нечеловеческих усилий и чудовищных потерь танковая армия Клейста сумела разгромить ударные группировки русских. И даже после этого группа армий «Юг» весь ноябрь пыталась ликвидировать вклинившиеся дивизии противника. В январе противник, накопив силы, снова бросился в наступление, но продвинулся незначительно. В те дни от кровоизлияния в мозг скоропостижно скончался командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал Рейхенау, которого заменил начальник штаба армии генерал-лейтенант Паулюс. После февральского натиска большевиков фюрер даже сместил старика Рундштедта и назначил фельдмаршала фон Бока командовать группой армий «Юг».

Зиберт сказал сочувственно:

— Представляю, как вам было тяжело в те дни. Наверное ваша часть потеряла много танков.

— Больше половины, — признал Бутов, втыкая вилку в котлету. — К счастью, много подбитых машин удалось эвакуировать с поля боя и отремонтировать. В течение месяца обещают прислать новые танки, прямо с завода.

— Значит, в конце апреля и вы пойдете в наступление, — проговорил обер-лейтенант, засияв довольной улыбкой. — Посмотрим, кто быстрее добьется успеха — мы возьмем Петербург, или вы ворветесь в Киев.

Расхохотавшись, танкист согласился, что главные события предстоящей кампании будут происходить на флангах слишком длинного фронта и что группа армий «Центр» вряд ли сможет овладеть Москвой прежде, чем падуг северная и южная столицы России. Они выпили за грядущие победы, горилка развязала языки, и Зиберт под большим секретом рассказал о подготовке сокрушительного удара в обход Чудского озера, после чего 4-я танковая армия неудержимым потоком устремится на обреченный Петербург.

В свою очередь фон Бутов поведал, что в штабе фельдмаршала фон Бока еще не определились с направлением главного удара в предстоящей кампании. В полосе группы армий находятся несколько важных целей, к тому же из Берлина поступают противоречивые распоряжения. Как следствие, даже генерал Кемпф, командир расквартированного в районе Ровно 48-го танкового корпуса, не знает, какую задачу придется выполнять весной и летом.

— Друзья в штабе танковой армии считают, что ударим по сходящимся направлениям на Киев, а затем резко повернем на юг, чтобы окружить три русских фронта и захватить Крым, — проговорил Гюнтер непослушным языком. — Черт подери, из чего они гонят эту гремучую смесь…

— Закусывайте, оберст-лейтенант, — Зиберт подвинул поближе к танкисту соленые помидоры и нарезание сало.

Бутов отведал и того, и другого, даже выпил весь рассол из тарелки с помидорами, но легче не стало. Мотая головой, он проворчал:

— Душно, Пауль. Предлагаю продолжить на улице.

Они расплатились, похлопали танцевавшим на сцене полуголым девицам и покинули переполненный зал офицерской столовой. В гардеробе Зиберт помог Бутову надеть шинель и, поддерживая под локти, вывел на свежий воздух.

Здесь подполковник, почувствовав себя немного лучше, принялся хвастать, как он побьет русских, когда начнется наступление. Поглядев на часы, Зиберт возразил со скептической улыбочкой:

— К нашему с вами сожалению, оберст-лейтенант, на этот раз мы воюем не с французами или поляками. И тем более не с датчанами. Большевики владеют искусством войны.

— Ерунда! — Бутов отмахнулся. — Русские сражаются храбро, но действуют по шаблону, без инициативы. Такое впечатление, что русские солдаты получают приказ один раз в день, а потом тупая масса движется по инерции, выполняя давно устаревший приказ, и не реагирует на новую опасность, пока вышестоящее командование не изменит прежнюю директиву.

Справедливости ради он добавил, что старые советские танки были немного лучше, чем Pz.I и Pz.II, а новые русские машины оказались лучше, чем Pz.III и Pz.IV. Разве что последние модификации «четверки» могли на равных драться против новых моделей Т-34. Да и КВ-3 мало уступал «тиграм».

— Вот видите… — вздохнул интендант.

— Ерунда! — снова рявкнул танкист. — Они совсем не понимают законов современной тактики, поэтому бросаются в бой беспорядочной толпой, как пьяные мужики в драке «стенка на стенку». Их батальоны плохо сколочены и не обучены, их генералы не умеют организовать взаимодействие авиации, артиллерии, танков и пехоты. И пока они не научатся воевать по строгим правилам военной науки, даже нечеловеческая храбрость и фанатизм их азиатских солдат не принесут большевикам успеха!

Охотно согласившись с мнением танкиста, Зиберт припомнил разговор, который слышал в штабе 18-й армии. Кто-то из генералов уверял, что в прошлую мировую войну русский полк всегда громил равную по численности воинскую часть турецкой армии, но против австрийского полка мог лишь обороняться, а при встрече с немецким — всегда отступал.

Бутов подтвердил: мол, так и есть. Русский красноармеец сражается храбро и умело, великолепно окапывается и, как истинный монголоид, не боится смерти. Однако соединения и части большевиков действуют бездарно, за что и будут наказаны в ближайшие месяцы.

Неожиданно Зиберт, в очередной раз проверив время по наручным часам, показал на стоявший возле забора шестицилиндровый «Опель-капитан» и заметил:

— Кажется, это машина генерала Винцера, я видел его в зале. Но странно, что кто-то сидит в кабине автомобиля.

— Генерал всегда возит при себе портфель со штабными документами. — Бутов осуждающе поморщился и покачал головой. — Шофер и адъютант охраняют бумаги.

Он уже частично протрезвел и вспомнил пышную официантку, которую собирался отпробовать на десерт. Зиберт не стал задерживать старшего по званию, лишь горячо поблагодарил за интересней разговор. На этом офицеры попрощались, и танкист неторопливо направился к входу в столовую, а Зиберт отошел за каменную пристройку, где его ждал украинский полицейский.

Бутов был буквально в пяти шагах от входа, когда внутри здания сверкнуло пламя и громыхнул мощнейший взрыв. Дверь сорвалась с петель, из проема хлестнула ударная волна, сбившая танкиста с ног.

Некоторое время Гюнтер пролежал без сознания, поэтому не видел, как симпатичный обер-лейтенант Зиберт и его подручный-полицай, подбежав к машине Винцера, пристрелили растерянных адъютанта и офицера.

— Иван, они ранены! — громко сказал Зиберт. — Надо вынести их из автомобиля.

В панике, которая началась после взрыва, окружающим казалось естественным, что офицер-интендант — туземный прислужник пытаются оказать помощь раненым. Между тем полицай, выкинув из кабины трупы, сел за руль, Зиберт устроился на правом переднем сиденье и «Опель-Капитан» исчез в ночной темноте.

Через два часа лейтенант госбезопасности Николай Кузнецов, сняв шинель и китель обер-лейтенанта Вермахта, сидел в лесной избушке напротив командира партизанского отряда полковника Медведева.

— Как твой портфель сработал? — осведомился полковник.

— От души громыхнуло, двадцать кило тротила все-таки! — Кузнецов засмеялся. — Генерал Винцер, три полковника, еще полсотни сволочей чином пониже…

Быстро вернув лицу серьезность, разведчик доложил, что в разговоре с немецким офицером узнал много интересного и вдобавок при отходе прихватил документы безвременно покинувшего этот мир генерала. Просмотрев содержимое портфеля, Медведев приказал лейтенанту написать отчет о диверсии.

— Ты, Николай, сам хоть представляешь, что за бумаги тебе покойничек подарил? — спросил командир отряда.

— Просмотрел по дороге. Два варианта плана наступления армейского корпуса и соседних соединений. Мне приятель танкист, царство ему небесное, так и сказал: мол, в штабе Рундштедта еще не решили, по какому направлению наступать будут.

Полковник заметил, что направление удара — это важно, но перечень частей, а также сведения о численности личного состава и техники — тоже весьма полезные сведения.

Рапорт Кузнецова радист отряда передавал морзянкой больше часа. Следующей ночью на лесном аэродроме приземлился самолет Авиации дальнего действия, который увез в Москву добытые разведчиками документы.

2

Юго-Западный фронт, май 1943 г.

На 300-й день войны советско-германский фронт вытянулся почти ровной линией от Таллина до Измаила, Лишь в центре немецкие войска продвинулись далеко на восток, достигнув линии Витебск — Бобруйск Естественно, что главный удар в летней кампании Ставка планировала нанести на Западном направлении, замышляя мощными ударами по флангам группы армий «Центр» срезать «белорусский балкон». Именно здесь собиралась основная масса резервов, включая ударные армии, которым предстояло разорвать вражеский фронт и наступать по сходящимся линиям на Минск.

На южном фланге, где силенок удалось накопить поменьше, намечалось вспомогательное наступление. Объединенными усилиями трех фронтов мыслилось потеснить группу армий «Юг», овладеть городами Проскуров и Ровно, а затем развивать наступление в направлении города Львов. Впрочем, командующие фронтами и особенно члены военных советов, окрыленные зимними успехами, рассчитывали к июлю ворваться в Краков.

Основную задачу выполнял самый многочисленный Юго-Западный фронт (командующий — Кирпонос, начштаба Пуркаев), развернувший с севера на юг пять армий: 5-я (командующий — генерал Потапов), 6-я (Музыченко), 26-я (Костенко), 16-я (Лукин), 12-я (Понеделин). Правее располагался Карпатский фронт (командующий — генерал Еременко, начштаба — Ватутин) в составе четырех армий: 40-я (Москаленко), 32-я (Гордов), 29-я (Козлов), и 34-я (Парусинов). Южный фронт под командованием Малиновского обеспечивал левый фланг ударной группировки наступлением на Кишинев 9-й армии Харитонова и 38-й армии Рябышева, а также прикрывал приморский фланг 51-й армией Батова.

По существу, план наступления повторял — на чуть сместившейся к западу линии фронта — прошлогодний замысел операции «Мономах». Цель осталась прежняя — ударами по флангам разгромить 6-ю полевую и 1-ю танковую армии противника. Два главных отличия делали операцию весьма рискованной. Во-первых, по сравнению с осенью, на трех фронтах стало чуть побольше личного состава и артиллерии, но число танков уменьшилось втрое, а самолетов — вчетверо. И, во-вторых, немцы осенью были измотаны приграничным сражением и не выдержали удара подвозимых из глубины Союза свежих корпусов РККА, но к весне успели отдохнуть, восполнили потери и сами собирались наступать.

Рокированная на юг от Ровно 1-я танковая армия Клейста занимала исходные позиции напротив 16-й и 12-й советских армий, а временно подчиненная группе армий «Юг» 2-я танковая армия Гудериана готовилась нанести удар в стык Центрального и Карпатского фронтов.

С рассветом 12 мая, упредив противника на три дня, перешли в наступление армии Юго-Западного фронта, а сутками позже ударили соседи — Южный и Карпатский. Стрелковые дивизии действовали при поддержке танковых частей корпусного и армейского подчинения, вооруженных преимущественно легкими машинами БТ, Т-26 и Т-50. Три танковых и два кавалерийских корпуса оставались во фронтовом резерве — их планировалось бросить в бой после прорыва тактической обороны противника. Командующий 6-й генерал Паулюс был вынужден перебросить на атакованные участки пехотные резервы и даже ослабить ударную группировку, отобрав у Клейста две танковые и две моторизованные дивизии. Решительными контрударами удалось приостановить наступление правофланговых армий Юго-Западного фронта. Тем не менее за пять дней боев советские войска глубоко вклинились во вражескую оборону и снова, как в феврале, вышли на подступы к Ровно.

Издалека доносилась канонада. Часов беспокойно поглядел на комкора, но тот флегматично помешивал уху в подвешенном над костром котелке. Что ж, в хладнокровии старому танкисту не откажешь. Стефанчук, с которым Леха воевал в Финляндии, прибыл на должность командира 7-го мехкорпуса вчера днем — вместо убитого шальной бомбой Щебетнева. Под утро прислал за Часовым ординарца — пригласил половить рыбку, а на деле не столько удочку закидывал, сколько расспрашивал о людях соединения.

— Чего дергаешься? — осведомился генерал-майор строгим голосом. — В бой не терпится? Не бедуй, солнышко закатиться не успеет, как ты в огне окажешься.

— Если сегодня получим приказ, к темноте доползти успеем разве что до передовой, у моих-то коробочек скорость невелика. Так что в огонь пойдем или ночью, или завтра.

— Эх, сынок… — Стефанчук отхлебнул варево, одобрительно крякнул и насыпал в котелок немного соли. — Чует мое больное сердце, что бросят нас вовсе не на Ровно. Мы теперь у фронта вроде последнего козыря в рукаве, с вечера в штабе умные головы ломаются, не могут решить, куда нас кинуть — на запад или на север… Ну, подставляй миску, готова юшка.

Конечно, уха не на курином бульоне была сварена, да и приправ можно было найти побольше, только во фронтовых условиях не положено привередничать. Что наловили, то и состряпали.

Неторопливо хлебая уху, Стефанчук пустился в воспоминания, как наступал на Ровно в польскую войну двадцатого года, когда его бронеотряд был придан бригаде Котовского. По словам генерала, севернее города местность лесисто-болотистая, техника увязнет, поэтому надо обойти Ровно с юга, даже с юго-запада.

— Правда, что поляки на танки в конном строю бросались? — спросил Часов.

— Брехня, — комкор мотнул головой. — Разок-другой ходили в пешем строю, густыми цепями. Мои броневики много панов посполитых пулеметами покосили. А танки, Леха, у меня после появились — именно в Ровно их трофеями взяли… — отложив ложку, Стефанчук говорил резко: — Забудь, сынок, Ровно. Нас бросят парировать контрудар с севера.

Он пояснил, что Паулюс ударил по северному флангу фронта двумя танковыми дивизиями, потрепал Парусинова и нащупал стык фронтов. В результате 5-я и 34-я армии, прекратив наступление, пытаются остановить противника, только немцы все равно давят. Одним словом, штаб фронта вынужден будет бросить на чашу весов последний резерв — 7-й механизированный корпус.

— Две дивизии, надо же… — Часов был искренне огорчен. — Это же сотни две-три танков, а то и все четыре. А у нас в корпусе — чуть больше двухсот. Слабоват нынче корпус. Тем летом у нас было две дивизии танковые и одна мотострелковая — почти тысяча машин. А сейчас — бригада легких танков, бригада средних и мой отдельный тяжелый полк.

Стефанчук уточнил:

— Кроме того, имеются мотострелковый полк вместо положенной по штатному расписанию бригады и артполк двухдивизионного, а не четырехдивизионного состава. Не велика сила, согласен. Только не забывай, что прошлогодние большие соединения оказались беспомощными.

— Хоть убейте, не пойму, как это получилось, — признался Часов. — Огромная силища была, и вдруг куда-то растаяла.

Хмыкнув, Стефанчук набил трубку, раскурил угольком из догоравшего костра. Затем, искоса поглядев на майора, вдруг сказал:

— Ладно, сынок, ты уже большой хлопец. Расскажу кое-что, пока есть время… Ты помнишь, как собрали по всей Красной Армии все мало-мальски приличные танки и сколотили из них девять мехкорпусов?

— Помню, конечно. Я же у вас в дивизии ротным стал.

— Значит, помнишь, как в той дивизии бегали машины шести разных типов. Только вам, ротным, не полагалось знать, каково было управлять такой ордой в четыре сотни танков, которые даже на маршах неспособны были рядом удержаться. А потом, под новый, сорок первый год собрали в Москве совещание — будущую войну обсуждать. И вот под занавес товарищ Сталин возьми да спроси, не нужно ли нам еще мехкорпусов. Ну, командующие округами давай выпрашивать: Жуков и Кирпонос затребовали по четыре-пять, остальные поскромнее были, но меньше двух корпусов никто не называл. Всего получилось, что придется формировать еще двадцать корпусов.

— Вроде бы всего десяток новых…

— Так точно. Потому что товарищ Сталин погрозил пальцем нашим великим полководцам и сказал: дескать, производственные возможности надобно учитывать, а потому сформируем пока всего лишь вторую девятку корпусов. Ты посчитай — это еще тысяч десять-одиннадцать танков, а за полтора года, что до войны оставалось, успели наклепать всего тысячи четыре «ка-вэ» и «тридцатьчетверок» да почти столько же легких… Вот и получилось, что имелось у нас перед войной девять мехкорпусов старых драндулетов в жестяной броне да с выработанным на хрен моторесурсом и еще девять — на новых машинах, да только половина тех машин еще с конвейера не сошла. А те, которые сошли, еще сырые, часто ломаются. Уж не говорю, что махиной в тысячу, пусть даже в пять сотен танков, нельзя управлять без надежной радиосвязи, а рации стояли на каждой десятой машине…

— Это да… — вздохнул Алексей. — И вдобавок экипажи не получили нужной подготовки.

— Вот так-то, сынок. Слишком большой корпус — не такое уж счастье. Вроде толстой жинки получается. А уж снабжение наладить — вообще немыслимое дело. Так и вышило, что часть машин встала на марше из-за поломок, других пожгли в неумных атаках.

Тяжело вздыхая и меланхолично матюгаясь, генерал налил себе еще ухи. Леха последовал его примеру. Они уже доедали разваренную рыбу, когда подкатил автомобиль, и порученец комкора доложил, что из штаба фронта поступил срочный приказ. Как и предвидел Стефанчук, корпусу было предписано немедленно выдвинуться на север с задачей нанести удар по крупной группе немецких танков, прорывавших стык 5-й и 34-й армий, а точнее — стык Юго-Западного и Карпатском фронтов.

Зарядил дождь, так что дорогу — и без того битую, перебитую — могло развезти окончательно. В голову колонны комкор поставил грузовики с мотострелками в кузовах и пушками на прицепах. Легкие Т-50 бригады подполковника Ладейкина ползли следом, кромсая траками грунт дорожного полотна — плотно утрамбованный, но неотвратимо впитывающий небесную влагу. На танках, держась за приваренные к броне скобы, сидели красноармейцы, которым не хватило места в грузовиках. Почти в самом хвосте растянувшейся на многие километры колонны чавкал гусеницами 87-й тяжелый полк. Чуть больше трех десятков танков, в том числе шесть совсем новых КВ-3Д с усиленной броней, удлиненными пушками и отличной американской оптикой.

Часов вел полковую колонну, высунувшись по пояс из командирской башенки, откинутая крышка люка прикрывала его от пуль и осколков, летящих спереди. Рядом, на соседнем люке, держась за турель крупнокалиберного пулемета, примостился командир мотострелковой роты. Молоденький лейтенант Гриша Озеров успел поведать, что он из Ростова и что ушел на фронт прошлым летом, едва сдав экзамены за первый курс политехнического института.

На протяжении нескольких километров они вспоминали бои, в которых довелось участвовать, и особенно — чудовищную мясорубку минувшей зимы, когда не было стратегии, одна лишь тактика. В этом кровавом хаосе мы теснили немцев километр за километром, заваливая каждый шаг горами трупов — своих и вражеских, а в следующую неделю немцы выталкивали нас обратно. He раз казалось — все, больше нет сил, сейчас кто-то сломается. Но нет, не сломались, три месяца ходили в атаки с переменным успехом. К февралю, когда силы сторон все-таки иссякли, оказалось, что фронт в общем переместился на восток, пусть и не слишком далеко.

— Товарищ майор, а вот скажите, у кого танки лучше — у нас или у немцев? — Гриша задал наконец вопрос, который всегда звучал в любом разговоре танкистов с пехотой.

— Конечно, наши.

Алексей дал ответ, не задумываясь, как положено, хотя трудно было не рассмеяться — слишком уж по-детски наивно спрашивал Озеров. Это ребенку положено выяснять, кто сильнее — мой батька или соседский дядька. А на войне железо — дело второстепенное, оно слушается не каждого, но лишь тех, кто воевать умеет. В умелых руках и оглобля страшна… Между тем танки, наши и немецкие, примерно близки по качествам: Т-34 немного превосходит «панцер-четверку», a KB, даже самых новых модификаций, чуть уступает «тигру».

В бою, то есть очень скоро, не только техника решит исход, но в основном — умение командиров и бойцов. Часов еще не знал, как будет управлять частями и подразделениями новый комкор, насколько генерал усвоил новые законы войны, отличные от тех, которым его научил прежний опыт. Стефанчук встретил войну командиром танковой дивизии на Дальнем Востоке, в сентябре его соединение в составе двухсот БТ бросили на Ленинградское направление. Через месяц, оставшись без единого танка, но выбив противнику всего три десятка машин, генерал-майор Стефанчук был назначен командиром формирующейся танковой бригады. Однако на фронт он с этой частью не пошел, а был переведен в ГАБТУ и на командирскую должность вернулся меньше суток назад. Конечно, говорит он дельно, вроде бы понимает новую тактику, только весь его боевой опыт получен много лет назад…

Любознательного ростовчанина, как это часто случается в предчувствии боя, распирали другие вопросы, но время для разговоров подвернулось неподходящее. Когда танк, следуя кривизне дороги, обогнул плантацию фруктовых деревьев и выполз на открытую местность стали видны распускавшиеся далеко впереди цветки из огня, дыма и взметнувшегося грунта. Голову колонны атаковала авиация — хотелось надеяться, что вражеская, а не свои бомбят по ошибке.

Могучая ПВО корпуса — установленные на грузовиках счетверенные крупнокалиберные пулеметы — поливал небо трассирующими очередями, но самолеты продолжали кружить над дорогой. Уже тянулись к небу струи печально знакомого черного дыма — там горели выбрасывая пламя, подбитые бомбами танки и автомобили. Как назло, батарея автоматических зенитных пушек, полученных по ленд-лизу из заморских Американских Штатов, была придана бригаде «тридцатьчетверок» Сорокина, которая сейчас выдвигалась по параллельному шоссе в десятке километров от главных сил корпуса.

Еще одна стая пикировщиков «штука» вывалилась из облаков чуть левее и впереди участка дороги, занятого танками часовского полка. Пехотные десантники живо попрыгали с машин, спеша убежать в поле, подальше от нацеленных на шоссе бомб и пулеметов. Имелись пулеметы и у танкистов — на KB последних выпусков устанавливался ДШК калибра 12,7 мм. Увидев в небе характерные силуэты растопыривших неубираемые шасси «штук», Часов немедленно развернул турель в сторону налетающих пикировщиков и открыл огонь.

Описав вираж, самолеты зашли с хвоста колонны. Пулеметный обстрел их не слишком беспокоил: отбомбившись, «штуки» резко набрали высоту и начали заход в следующую атаку. Часов видел, как падают отделившиеся от пикировщиков бомбы. Когда ближайший самолет, теряя скорость, начал выходить из пике, майор послал длинную очередь в брюхо вражеской машины и немедленно нырнул в люк, прячась под броней. Буквально через секунду вокруг загрохотали взрывы.

Шум авиамоторов затих — то ли заглушённый моторами танков, то ли «штуки» действительно улетели. Выглянув из люка, Часов обнаружил, что пикирующие бомбардировщики маневрируют в отдалении, готовясь снова атаковать колонну танков, а впереди падает горящий самолет. «Одного хотя бы подбили, — радостно додумал Алексей. — Точно, моя очередь эту тварь укоротила…»

Второй заход у фрицев не получился, потому как наконец-то подоспели две пары советских истребителей. В небе завертелся бой, на поле один за другим упали «штука», наш истребитель, немецкий истребитель «мессер», еще одна «штука». После этого немцы дали деру за облака, а три сталинских сокола полетели крушить пикировщиков, утюживших передовые части корпуса.

Устроив перекличку, майор Часов установил, что прямых попаданий не было, и полк потерь не понес. Тем временем пехотинцы бегом возвращались к танкам, командиры матерно собирали свои подразделения, поторапливая замешкавшихся. После недолгой заминки полковая колонна снова двинулась на север.

Вскоре у обочин стали попадаться машины, которым не повезло в начале налета, когда немцы бомбили бригаду Ладейкина. Часов насчитал два горящих Т-50 и четыре разбитых грузовика. Еще нескольким легким танкам бомбами перебило траки гусениц, и теперь экипажи, молотя кувалдами, ремонтировали ходовые части.

После бомбежки на башне рядом с Часовым сидел гладко выбритый старшина лет пятидесяти. Положив под себя самозарядную винтовку, ветеран чертыхался, пытаясь отчистить с шинели влажную грязь. Пришлось, значит, старику поваляться под бомбами на мокром черноземе…

— Старшина, куда делся Озеров? — осведомился, забеспокоившись, Алексей.

— Живой наш лейтенант, — сообщил старик с характерным кубанским выговором. — Видел я, как он на другой танк садился.

— Хороший командир?

— Молодой больно…

— Это проходит, — Часов засмеялся.

Вздохнув, старшина вытащил из-под задницы свою СВТ и проговорил печально:

— В мирное время, бывает, проходит. А на войне как получится… Виноват, не доложился — старшина третьей роты Негуляев Георгий Александрович.

— Небось еще в Гражданскую повоевать пришлось Георгий Александрович?

— В германскую до фельдфебеля дослужился, — гордо похвастал Негуляев. — Ты, майор, как воевать собираешься? На немца-то плохо выходим — лоб в лоб…

Леха и сам понимал, что корпус катится прямым курсом в горнило встречного боя. Допускать такого безобразия Часов не собирался и прикидывал, как бы выйти во фланг вражеским танкистам. Слова ветерана были созвучны его мыслям, поэтому майору захотелось послушать старика — так сказать, голос народной мудрости.

— Думаете, в лоб выйдем? — переспросил он.

— Тут и думать нечего, — лениво проговорил Негуляев. — Дождь льет который час, земля раскисла. Немцу деваться некуда — он, как и мы, идет по этому самому шоссе. А ежели две колонны привязаны к одной дороге, то рано или поздно столкнутся. Прямо как в школьной задачке про двух пешеходов, которые из пунктов А и Б отправились навстречу друг дружке с разной скоростью… Так что обязательно встретимся в пункте В и пойдем волна на волну, как рыцари при Грюнвальде.

— Не будет, надеюсь, лобового столкновения, — заверил Алексей. — А вы, Георгий Александрович, хорошо в тактике разбираетесь. В Гражданскую наверняка взводом командовали, не меньше.

— Да уж, не полком…

Старшина вдруг пересел на заднюю часть башни и негромко заговорил с другими десантниками.

Мост через Случь прикрывали сразу две зенитные батареи, поэтому переправа уцелела, несмотря на частые налеты вражеских бомбардировщиков. Реку преодолели без осложнений — деревянный настил выдержал тяжесть машин, ни один танк не свалился в воду.

В пяти километрах за водной преградой занимали позицию на цепочке высот выброшенные вперед мотострелки и пушкари. Танкисты бригады Ладейкина и саперы, раздевшись по пояс, тоже работали лопатами, оборудуя окопы, пулеметные гнезда и траншеи. Уже дымили походные кухни: в котлах, судя по неподражаемому аромату, варилась перловая крупа.

Корпус разворачивался для обороны в редком перелеске, перед позицией тянулась километра на три полоса ровной местности, а дальше начинался лес погуще. Там исчезало за деревьями шоссе, по которому движутся вражеские войска.

Навстречу колонне Часова уже мчался Т-34 — не иначе штабной. Алексей флажками подал своим подразделениям команду остановиться. Через минуту рядом с его танком встала «тридцатьчетверка», из башни которой выглядывал полковник Гористов — замкомандира корпуса по строевой части.

— Двух машин, как я смотрю, не хватает, — полковник свирепо прищурился. — Бомбами пожгло?

— Никак нет, товарищ полковник. Отстали по техническим причинам. Оба радировали, что поломки исправлены. Думаю, через час-другой подтянутся.

— Ну, живи, коли так… — подобревший Гористов подмигнул. — Даю твоим орлам полчаса на отдых и перекусить, а потом — окапываться. Ты пойдешь со мной.

Отдав распоряжения начальнику штаба, Часов пересел на танк полковника. Т-34 лихо рванул с места, но вскоре остановился возле накрытого маскировочной, сетью оврага, где был оборудован командный пункт корпуса. Кроме комсостава 7-го механизированного здесь находились командарм-5 генерал-лейтенант Михаил Потапов и несколько незнакомых полковников — явно гости из армейских или даже фронтовых инстанций.

Пристроившись за спинами Стефанчука и Гористова, Часов с интересом выслушал доклад полковника, говорившего с сильным кавказским акцентом. Как понял Алексей по репликам старших командиров, это был начальник оперативного отдела штаба фронта.

Водя карандашом по карте, полковник довел до сведения танкистов, что противник силами 3-й танковой дивизии, которой приданы один или два полка 71-й пехотной дивизии, смял наши части на стыке 5-й и 34-й армии, которые теперь отходят с боями по этой самой дороге. 23-я танковая дивизия наступает вдоль шоссе в 20 км к востоку. По всей вероятности, примерно через два часа передовые части противника выйдут к позициям 7-го мехкорпуса. Бригада Сорокина с одним дивизионом артполка выдвинута навстречу 23-й дивизии туда же направляется кавалерийская дивизия из резерва фронта. Главные силы мехкорпуса в составе легкотанковой бригады Ладейкина, 87-го тяжелого танкового полка, мотострелкового батальона и дивизиона противотанковых орудий перекрывают грунтовую дорогу к северу от реки Случь с целью остановить противника, не допустив выхода танковой дивизии в тылы фронта. К утру закончится перегруппировка фланговых соединений 5-й и 34-й армий, которые попытаются встречными ударами ликвидировать прорыв.

— Так что выбор у вас, к сожалению, не велик, — сказал Потапов, едва полковник-кавказец закончил доклад. — Когда противник выйдет из леса, вы кое-как успеете окопаться. Не дайте танкам развернуться для атаки — встречайте огнем и бейте по флангам.

— Ударим, Михаил Иванович, — бодро заверил Стефанчук — Эх, орудий маловато, а то бы поставили в лесу засаду.

— Через полчаса-час ждем батарею гаубиц и батарею противотанковых ЗиС-три, — сообщил штабной полковник. — Но сомневаюсь, что успеем установить орудия. Времени мало совсем.

— Все верно, товарищ Баграмян, — Потапов кивнул. — К тому же трехдюймовки слабоваты против «тигров».

— Зато мои четырехдюймовки в самый раз, — вырвалось у Часова. — И позицию за двадцать минут займем.

Потапову, в недавнем прошлом командиру 4-го танкового корпуса, тоже не нравилась диспозиция, навязанная неблагоприятным развитием обстановки. Резко довернув голову, командарм нашел взглядом говорившего и прищурился, словно пытался вспомнить. Потом медленно произнес:

— Узнал. Вы на Халхин-Голе были взводным в моей бригаде.

— Так точно, товарищ генерал! Майор Часов, командир восемьдесят седьмого тяжелого танкового полка.

Командующий покосился на Баграмяна. Главный оператор фронта одобрительно пошевелил усами.

— Пропусти авангард, — строго сказал Потапов. — Пусть один-два батальона выползут из леса — их как-нибудь переломаем легкими танками. А сам ударишь по середине колонны. Только учти — пушек не дам, своими силами будешь работать.

— Не надо пушек, товарищ генерал-лейтенант. Дайте роту мотострелков. И телефонистов, чтобы связь протянули.

— Получишь. И чтобы через… — Потапов посмотрел на часы. — Чтобы ровно в четырнадцать-ноль-ноль доложил о готовности.

Козырнув, Алексей бросился к своим. Начштаба полка капитан Авдеев, комиссар Гученко и комбаты ждали его на полпути. Не сбавляя шагу, Часов объяснил задачу, приказал разведвзводу на бронеавтомобилях и плавающих танкетках выступать немедленно, установил порядок выдвижения. Затем на глаза майору попались знакомые личности: тоскливо поглядывая на дымящиеся котлы походных кухонь, рота Озерова нестройно шагала копать траншеи.

— Старший лейтенант Озеров, ко мне, бегом! — гаркнул Часов и, когда ротный прискакал, продолжил: — Отставить лопаты. Хватайте оружие и возвращайтесь на броню. Задачу поставлю на месте.

Не прошло и четверти часа, как полковая колонна двинулась к лесу: неуклюжие КВ-3, штабной автобус, грузовики ремонтной роты и приданного взвода связи. Наблюдавшие, как полста машин тянутся к лесу, старшие командиры сначала опешили, а потом долго смеялись, увидев два кухонных блока, прицепленных к замыкающим автомобилям. По этому поводу Стефанчук одобрительно высказался: дескать, хороший командир о мелочах не забывает.

Танки расставили с интервалами в 50–60 метров на расстоянии трехсот-четырехсот метров к западу от грунтовки. С дороги машины были почти не видны, но Леха на всякий случай приказал покидать на броню сорванные с деревьев ветки. Рота Озерова расположилась повзводно в овраге, который тянулся на полкилометра почти параллельно шоссе. Или, точнее, дорогу проложили параллельно оврагу.

— Если кто-нибудь пальнет без приказа, лично расстреляю, — объяснял Часов. — И уясните: по грузовикам и броневикам стрелять осколочно-фугасными, по пехоте — из пулеметов, а противотанковые снаряды расходовать лишь по танкам. Понятно излагаю?

Три комбата и шесть ротных командиров нестройно подтвердили, что приказ понятен. Ребята были толковые, но перед таким серьезным боем полагалось внушить побольше чувства ответственности.

За те минут десять, пока майор распределял сектора обстрела и уточнял порядок действий в случае осложнений, дождь почти прекратился, а гром канонады на севере заметно приблизился. Часов немного нервничал, но довел до конца все пункты постановки боевой задачи, велел комбатам провести рекогносцировку, составить схемы местности и прислать копии начальнику штаба.

Откозыряв, командиры припустили бегом к своим танкам. Возле Часова, Авдеева и Гученко остался только старший лейтенант Кушнарюк — командир роты, выдвинутой на левый фланг, дальше всех к северу.

— Бачьте, товарищ майор, — Кушнарюк показал неплохо нарисованную схему местности. — Вот туточки, за моим участком, балочка дугой тянется в западную сторону. Геть готовая позиция для пехоты.

— Удобная позиция, — согласился Часов и добавил, вздыхая: — Только нет у меня пехоты.

— Можно разведвзвод разместить, — размышляя вслух, заметил Авдеев. — Рано или поздно немцы заставят Низкохата отойти. Вот и займет эту готовую позицию.

— Разумно, — признал командир полка.

Он еще не успел навернуть порцию перловки с тушенкой, когда прибежал связист, протягивая телефонную трубку. Мембрана хрипло прокашляла голосом младшего лейтенанта Макара Низкохата, командира взвода разведки:

— Идут, товарищ майор…

Часов чуть не поперхнулся, решив, что немцы уже в получасе танкового броска. Впрочем, оказалось, что по шоссе валит нестройная толпа отступающих красноармейцев. Зачерпнув очередную ложку, майор посмотрел на Гученко и объяснил, что происходит за левым флангом. Тот, сразу смекнув, что от него требуется, попросил разрешения идти.

— Вперед, комиссар, возьми десяток красноармейцев из тыловых и наведи там порядок, — Часов махнул рукой в сторону, откуда слышалась стрельба. — Машины пустишь по дороге, а пехоту и конных гони через лес, в обход наших позиций… Попробуй сколотить отряд в сотню душ с пулеметами — Кушнарюк покажет место, где их можно посадить в оборону.

Вскоре по дороге покатили машины разбитых частей. Грузовики, санитарные машины, легкие танки, конные упряжки, бензовозы, бронеавтомобили тянулись непрерывным потоком. На глазок Алексей определил, что только на разных видах моторного и гужевого транспорта проследовало за тысячу человек и до дюжины стволов артиллерии. Можно было не сомневаться, что сразу за лесом их встретят командиры армейского штаба, сколотят несколько сводных батальонов и посадят в оборону.

Примерно через час — в придачу к машинам и возкам — пошли по лесу разрозненные группы пеших и конных. Многие были замотаны окровавленными бинтами или несли раненых на импровизированных носилках.

Бой на севере между тем заканчивался — грохот артиллерии практически затих. Однако — это странно — не было слышно приближающегося шума моторов.

Пока Часов с Авдеевым пытались разгадать этот ребус, Низкохат доложил по телефону, что на позицию полка отступила крепкая воинская часть, причем ее командир намерен поговорить с Часовым.

Буквально минут через пять между деревьями показались верховые — два младших командира и давнишний знакомый полковник Краснобородов, с дивизией которого танкисты 7-го мехкорпуса частенько взаимодействовали летом и осенью.

— Здорово, молодой-красивый, — по обыкновению приветствовал его Краснобородов, спрыгивая с коня. — Твой комиссар сказал, у тебя пехоты мало — всего рота на два километра фронта. Могу предложить остатки своей дивизии.

— Здесь-то штыков хватает, — отмахнулся Леха. — Надо было стать в оборону там, на севере, где наш левый фланг.

Из ответа Краснобородова он уяснил, что Низкохат и Гученко уже организовали оборону фланга, набрав из отступающих солидный отряд пехоты. Полковник же привел с собой почти полтысячи бойцов при двух десятках пулеметов, семи противотанковых 76-мм пушках ЗиС-3 и четырех 122-мм гаубицах М-30.

Рассказывая о составе своего воинства, Краснобородов опытным глазом оценил позиции 87-го полка и осведомился:

— Кто держит оборону по ту сторону шоссе?

— Засада тут у нас, а не оборона, — напомнил Часов. — На той стороне стоит одна рота, четыре танка.

— Понятно, — полковник насмешливо поиграл усами. — Значит, шуганете немцев, они свернут влево и обойдут твою засаду малой кровью.

Он был прав, и Леха почувствовал, что краснеет. Краснобородов уже диктовал приказ своим ординарцам — увести хозяйство через дорожное полотно и занять позицию в лесу.

— Обязательно установите связь с моим старлеем Васей Черкесиани и с полевым командным пунктом корпуса, — напомнил Часов. — И подразделения свои располагайте не ближе пятисот метров от грунтовки, чтобы друг дружку не пострелять.

— Не беспокойся, молодой-красивый, — командир разбитой дивизии подмигнул. — Сделаем, как надо.

Солдаты Краснобородова ускоренным шагом поспешили на новый рубеж. Туда же отправились орудия на лошадиной тяге и телеги со снаряжением. Еще с полчаса мимо 87-го танкового продолжали катиться отступающие подразделения. Потом движение почти прекратилось, лишь ковыляли по лесу небольшие группы раненых.

Около четырех часов прибыли оба отставших на марше танка, и Часов отправил одну машину в роту Черкесиани. Поблагодарив, Васико доложил, что хозяйство Краснобородова окопалось, пушки расставлены, и к тому же лихой полковник присоединил к своему воинству еще сотни две бойцов, гаубицу и три пушки ЗиС-2.

В половине пятого над ними проплыла «рама» — немецкий самолет-шпион. За лесом захлопали зенитки, «раму» сбили, но пилот все-таки успел, видать, послать своим радиограмму. Прилетели «юнкерсы» и долго бомбили холмы, где стали в оборону наши части. На лес ни одна бомба не упала, то есть засадный полк оставался незамеченным.

А вот на земле противник никак не появлялся. Часов не верил, что немцы сменили направление и пошли по другой дороге — не было поблизости других дорог. Скорее уж сделали привал перед решительным броском на юг.

Лишь около шести вечера, когда дождь совсем прекратился, Низкохат прокричал сквозь телефонные помехи, что мимо него проследовала вражеская разведка на мотоциклах. Следом двигалось передовое охранение на броневиках и грузовых автомобилях. В 18.48, сообщив о сильном отряде — до пехотного батальона с танками и самоходками, начальник разведки доложил, что вынужден отойти. Немцы, прочесывая лес по сторонам от шоссе, наткнулись на его подразделение.

— Отходи, — разрешил Часов.

Младшему лейтенанту Леха доверял безоговорочно. Макар с двенадцати лет был разведчиком партизанского отряда под Хабаровском, в четырнадцать застрелил из нагана первого японца-оккупанта, в действительную службу воевал с китайцами на КВЖД, потом отучился в лесном техникуме и работал егерем в родном Приамурье. Мобилизованный летом прошлого года таежный охотник попал в разведбат корпуса и за регулярные рейды в немецкие тылы быстро получил первое командирское звание.

Доклады Низкохата стали подтверждаться, едва прервалась телефонная связь с разведчиками. Мимо засады последовательно проехали мотоциклисты, группа бронетранспортеров «ханомаг» и, наконец, авангард — штук сорок танков, бронетранспортеров, грузовиков и несколько самоходных пушек STUG, — в общем, усиленный батальон. Часов доложил по телефону в штаб корпуса: мол, идут передовые подразделения вражеской kampfgruppe — боевой группы танковой дивизии.

Боковое охранение, шнырявшее по лесу вдоль дороги на мотоциклах и легких броневичках, вскоре натолкнулось на сборный отряд в овраге на левом фланге полка. Как сообщил Гученко, дело кончилось десятком убитых немцев, подбитым из противотанкового ружья броневиком, двумя пленными и целеньким трофейным мотоциклом с пулеметом. Танки Кушнарюка огня не открывали. Противник откатился и теперь подтягивает пехотную роту с бронетранспортерами.

Пока события развивались близко к замыслу. Скорее всего, немцы должны решить, что встретили разбитое в утреннем бою подразделение, которое утомилось отступать и расположилось табором посреди леса. Связываться с таким сбродом во время большого наступления вражеские командиры не станут — выставят небольшой заслон, а главными силами продолжат рывок вдоль шоссе, охватывая голый фланг 5-й армии. «Ох, и вмажет вам этот голый фланг», — злорадно подумал Алексей.

Между тем мотоциклисты, вырвавшись на леса, напоролись на боевое охранение развернутых там советских войск, частично полегли под пулеметно-минометным обстрелом и отступили за деревья. Следующие подразделения, развертываясь в боевую линии, настырно поперли в атаку, которая была, по существу, разведкой боем, и стрельба пошла по-настоящему. За спиной авангарда, торопясь на подмогу передовым отрядам, прибавили ходу машины главных сил боевой группы.

И вот, наконец, пошли мимо Часова танки. Немцы спешили, гнали на хорошей скорости, сократив до предела дистанции между машинами. В голове колонны прогремели траками десятка два Pz.IV, за ними проползла шестерка самоходок STUG III, оснащенных длинноствольными пушками, пробивавшими броню любых советских танков. Потом снова хлынули «панцер-четверки». Часов уже собирался подать команду на открытие огня, но тут Низкохат сообщил дурную весть: по обе стороны от шоссе, держась примерно в сотне метров от грунтового полотна, движутся «тигры» вперемешку с «ханомагами». Майор понял, что начинать надо с этого «зверинца».

Когда первые четыре «тигра» и дюжина бронетранспортеров продефилировали мимо часовского танка, стоявшего в центре полковой линии, Алексей крикнул в рацию: — Огонь!

Выпустив сигнальные ракеты красного пламени — подтверждение приказа, он нырнул в люк, оттолкнул наводчика Короткова и сам припал правым глазом к резиновой насадке оптического прицела. Электромеханическое устройство медленно проворачивало башню, наводя ствол орудия в избранный для первого выстрела «тигр». Выбрав упреждение, Часов чуть опустил ствол, чтобы попасть не в башню, а в борт. Захлопали торопливые выстрелы других машин его полка, но майор дождался, когда перекрестье прицела окажется в нужном положении — на два деления впереди вражеского танка, и лишь тогда надавил ногой педаль спуска.

Сила отдачи подбросила танк, отправляя в полет бронебойную болванку. Промахнуться с такой короткой дистанции было сложно, и Часову это не удалось. Сквозь облако порохового дыма, заволакивающего поле зрения, майор увидел, как брызнули искры, высеченные ударом металла по металлу. «Тигр» остановился.

— Заряжающий, кумулятивный! — азартно крикнул Алексей.

Вторым снарядом он угодил точно в балканский крест, намалеванный на башне застывшего Pz.VI. На подбитом танке распахнулись люки, и экипаж полез наружу из начинавшего дымить стального гроба. Пошевелив стволом, Часов поймал в прицел полугусеничный броневик, в кузове которого фрицы готовили к выстрелу противотанковую пушку. По новой мишени майор ударил осколочно-фугасной гранатой, броневик загорелся, солдаты в кузове признаков жизни больше не подавали.

Уступив место наводчику, Часов высунулся из люка командирской башенки. Справа и слева грохотало — его орлы расходовали боекомплект с такой яростью, словно за спиной каждого громоздились штабеля снарядных ящиков. По всему лесу и на шоссе, сколько хватало глаз, горели костры вражеских машин. Уцелевшие «тигры», развернув к лесу толстые лбы башен, медленно отползали к дороге на задней передаче. Пехотинцы выпрыгивали из грузовиков и «ханомагов» под кинжальным огнем мотострелков Озерова и, прижавшись к влажной земле, стреляли в ответ.

Часов указал Андрюхе Короткову новую цель — «тигр» за ориентиром № 2. «Тигр», падла фашистская, успел выпустить снаряд первым, но не по часовскому танку, а по кому-то сбоку. Коротков сгоряча тоже нажал спуск, но промахнулся. Потом возле того же «тигра» полыхнул взрыв — кто-то с большого ума пальнул осколочно-фугасным.

С десяток целей перед фронтом полка было уже уничтожено, поэтому теперь по каждой боевой машине противника вели огонь два-три КВ. Совместными усилиями удалось подбить и поджечь еще несколько танков и бронетранспортеров. Все пространство затянул густой черный дым топлива, горящего в разбитых машинах, и целиться стало совсем трудно.

Немецкие пехотинцы попытались броситься в атаку, несмотря на хлеставший из оврага винтовочно-пулеметный огонь. Когда фрицы подобрались к позиции мотострелков ближе сотни метров, навстречу им поднялись красноармейцы — числом не меньше взвода — во главе со старшиной Негуляевым. С дикими криками: «Ура! За Родину! Бей е…ных сук! За Сталина!» — кинулись в штыки.

Схватка была стремительной. Часову даже почудилось, будто на полминуты затихли пушки — танкисты с обеих сторон, затаив дыхание, наблюдали редкостное искусство штыкового боя. Красноармейцы-мотострелки дрались ожесточенно и умело, парируя выпады противника стволом и цевьем, а затем наносили неотразимые уколы. Вскоре старшина и остальные участники вылазки уже возвращались, оставив между деревьями ворох вражеских трупов и прихватив немудреные солдатские трофеи.

Стряхнув оцепенение, Часов приказал перенести огонь на цели, двигавшиеся позади «тигров» — по шоссе. На дороге тоже запылали костры, и немцы отошли на восток, беспорядочно отстреливаясь.

Кое-как опросив комбатов, Алексей установил, что потери полка невелики. Уточнить данные не удалось, Потому как противник начал контратаку. «Тигры», «четверки» и самоходки остановились за дорожным полотном и, прячась за горящими сородичами, вели огонь по замаскированным танкам засады. Дистанция была невелика, с четырехсот метров снаряды KB почти наверняка проламывали даже лобовую броню Pz.VI, поэтому Часов приказал бить наверняка, почаще меняя позиции.

Танки ввязались в дуэль, а тем временем немецкие пехотинцы растянулись цепью и перебежками двинулись вперед, постреливая из пистолет-пулеметов и штурмовых винтовок. Пришлось потратить на них немного шрапнельных боеприпасов и причесать пулеметами. Атака захлебнулась прежде, чем мотострелки успели пустить в дело ручные гранаты. Поредевшая пехотная цепь фашистов опять отхлынула.

Дела шли, на первый взгляд, недурно — засадный полк потерял всего три танка, подбив и уничтожив не меньше сорока вражеских машин всех типов, в том числе около двадцати танков. Тем не менее обстановка начинала осложняться. Продолжавшие подходить с севера подразделения 3-й танковой дивизии, сориентировавшись, навалились на левый фланг засады. Сражавшийся там батальон майора Митягина, состоявший из рот капитана Гасанова и старшего лейтенанта Кушнарюка, отразил первый натиск, однако немцы подтягивали полевую артиллерию. Резервов у Часова не было, поэтому он попросту приказал Митягину послать одну роту с десантом в обход, чтоб ударить по позициям вражеских батарей сбоку.

Бой в лесу начал принимать неприятный оборот — противник, хоть и понес чувствительные потери, уже начал оправляться от неожиданности. Немцы скоро поймут или уже поняли, что засада не слишком многочисленна, и начнут обкладывать Часова по всем законам тактики. К тому же в кутерьме лесного боя, когда приходится непрерывно маневрировать, меняя позицию, подразделения изрядно перемешались, а снаряды кончаются. По-хорошему, полк выполнил задачу и пора бы отойти на соединение с главными силами, пока время и противник позволяют.

Он решил подождать немного, подстрелить немцам несколько танков, а потом уже отводить батальоны на главную позицию корпуса. Израсходовав несколько снарядов, Коротков повредил ходовую часть очередному «тигру», кто-то поджег самоходку и две «четверки», а немцы подбили KB из батальона Зайцева. Тем не менее ситуация выравнивалась: еще немного — в бою наступит перелом, и противник сумеет реализовать численный перевес.

Именно в этот момент вступила в бой рота Черкесиани, поддержанная артиллерией Краснобородова. Среди скучившихся у шоссе немецких танков стали рваться гаубичные снаряды, а подкравшиеся сзади KB посылали снаряды в слабо бронированные кормовые части панцеркампфвагенов.

Неожиданная атака с тыла стала последней каплей. Немцы дрогнули и начали отходить, машины разных типов перемешались, между танками, грузовиками и самоходками суетились пехотинцы.

Решение пришло молниеносно, потому как второй раз подобная возможность уже не подвернется. Схватив трубку рации, Часов прокричал в микрофон приказ:

— Всем вперед! — затем заорал на своего механика-водителя Сергея Горшина: — Чего ждешь? Вперед, я сказал!

Танк командира полка рванул с места.

Это была безумная атака в худших традициях первых приграничных сражений, когда танки беспорядочной лавой летят вперед на четвертой передаче, не слыша приказов и стреляя с коротких остановок. Управлять этим сумбуром было почти невозможно, хотя Часов посадил голос, выкрикивая в рацию указания комбатам и одновременно через переговорное устройство ТПУ-4бис указывая цели своему экипажу:

— …Митягин, иди слева от шоссе… Беспалых, заходи справа, заодно подбери Васико… Наводчик — танк и три грузовика прямо перед нами… заряжающий, подкалиберным по танку… Серега, короткая!.. Огонь!.. Андрюха, промазал… еще подкалиберный… Зайцев, грузовики на дороге в кучу сбились, не ломай, бей пулеметами, пригодятся… Хорошо, Андрей, добавь кумулятивным… Серега, поехали… Митягин, мать твою, подтяни хвост… Наводчик — самоходка слева за горящим броневиком бронебойным… еще… Попал!..

Лес был наполнен лязгом и грохотом, эфир — матерными воплями, командиры батальонов и рот пытались внести хоть какой-то порядок в кавардак, но получалось плохо. Одна радость — фрицы, не выдержав дикой атаки тридцати громадных танков, позорно побежали, бросая обозы и подбитые машины.

Мчась вдоль шоссе на скорости около 20 км/час Алексей лично расстрелял из пулемета не меньше взвода пехотинцев и батарею больших орудий, каждое из которых было запряжено четверкой лошадей. Немецкие танки и бронемашины быстро отходили через лес, покинув забитую пехотой и брошенной техникой грунтовку. Лишь однажды десяток Pz.IV и STUG III попытались дать бой, подбили три KB, но сами потеряли две машины, после чего показали корму. Именно в корму «тигра» влепил последний кумулятивный снаряд старший сержант Андрюха Коротков, служивший наводчиком в танке Часова со второго месяца войны.

Пользуясь преимуществом в скорости, немецкие танки вскоре оторвались от преследователей. Экипажи KB не видели тяжелых бронированных целей, поэтому расходовали в основном осколочно-фугасные и шрапнельные боеприпасы. Пулеметы тоже трещали без перерыва.

Они гнали, стреляли, давили бегущих немцев не менее пяти километров. Сосчитать в таком сумбуре, сколько танков противнику подбили и сколько живой силы покосили, Часов не мог, но понимал, что «кампфгруппу» потрепали основательно.

Внезапно за редеющими деревьями показалось ровное поле, залитое косыми лучами светившего в облачные просветы заходящего солнца. Лес кончался, а на открытой местности могли ждать всякие разные неожиданности.

— Всем стоять, — осипшим голосом заорал в трубку рации Часов. — Стоять, мать вашу! Не выходить из леса!

Как ни удивительно, многие этот приказ услышали и даже выполнили, несмотря на горячку боя и гнавший вперед азарт. Лишь несколько KB с разгону вылетели в поле, где попали под обстрел противотанковых пушек. Замыкавшие прорвавшуюся колонну полки Вермахта развернулись здесь, окопались, оборудовали огневые позиции для артиллерии, поставив пушки на прямую наводку. Первые же залпы подожгли убежавший вперед KB зайцевского батальона, остальные торопливо врубили заднюю передачу и вернулись в лес.

— Что прикажешь? — спросил Авдеев, забравшись на башню часовского танка. — Отходим?

— Рано. Надо привести в порядок подразделения, а то все перемешались.

Майора немного смущали доносившиеся из тыла звуки ожесточенной перестрелки. Сквозь треск винтовок и пулеметов ощутимо прорывались знакомые хлопки 57-мм пушек, которые стояли на легких танках Т-50.

В быстро сгущавшихся сумерках показались передовые машины. Как выяснилось, Стефанчук бросил вдогонку Часову все силы, которые собрались под его командованием: легкотанковую бригаду, мотострелков, кавполк, а также группу Краснобородова и другие отряды, наспех сколоченные из отступивших бойцов 5-й и 34-й армий. Они прошли по лесу стальной гребенкой, перебив и взяв в плен множество фашистов, а заодно захватили богатейшие трофеи.

Сводные отряды, переданные под команду Краснобородова, заняли оборону на северной окраине леса, из тыла подтягивалась артиллерия, а танкисты отвели свои машины подальше от переднего края. Наскоро умывшись и напившись водой из родника, Часов поинтересовался, удосужился ли кто-нибудь озаботиться кормежкой личного состава. Комиссар весело доложил, что комкор отвалил несколько ящиков трофейной тушенки и канистру трофейного же спирта.

Банки мясных консервов, торопливо вскрытые штыками, покидали в общий котелок и подвесили над костром, а зампотыл выдал по куску холодного, но не черствого хлеба, так что ужин получился на славу, в московской «Астории». Тем паче — под содержимое вражеской канистры, разведенное напополам родниковой водой.

— Ну, давай, комиссар, еще по полкружки за Верховного, — намекнул Алексей, полируя свою миску последней хлебной коркой. — И за то, чтобы завтра день выдался не намного хуже сегодняшнего.

Опрокинув самопальный нектар, командиры снова наперебой заговорили про недавний бой, описывая особо врезавшиеся в память эпизоды. Хвастались количеством подбитых немецких танков, числом вмятин в своей броне и опустошенными снарядными укладками.

— Снаряды должны подвезти, — встрепенулся Авдеев.

Часов добавил угрожающе:

— Пока боекомплект не разложите по машинам, никто спать не будет. — Оглядев комсостав полка, майор добавил в той же тональности: — И ремонтники не будут знать отдыха, пока не вернут в строй все восемь машин!

— Вы хотели сказать «все четыре», — невесело усмехнулся старший техник-лейтенант Миша Авербух, до войны работавший механиком на «Ростсельмаше». — Две машины выгорели полностью, еще две придется эвакуировать в тыл — хотя бы в армейскую мастерскую.

Эвакуация танка, да еще тяжелого, это удовольствие повеселее геморроя. Часов болезненно покривился. Установленные на КВ-3 коробки перемены передач были слабоваты для махины в 52 тонны весом. Если же взять на буксир другой такой же танк, то через 10–15 километров у буксировщика тоже сломается трансмиссия.

— Запрягайте по два KB, — мрачно посоветовал Алексей. — Как-нибудь дотащим до речки, а там, глядишь, мастерская пришлет свои машины.

На этом кончился отдых и начался аврал, затянувшийся до самой ночи. Надо было заправить танки, загрузить боеприпасы, похоронить убитых, отбуксировать подбитые машины. Часов сам раскладывал снаряды внутри башни своего танка и умотался в доску.

От усталости майор даже не заметил, как в расположении части появился Стефанчук и с ним немало народу из штаба корпуса. Первым делом генерал устроил герою дня головомойку за то, что Леха помчался в погоню, как Чапай — впереди полка на лихом KB, хотя командирский танк должен был двигаться позади линии машин, чтобы командир мог обозревать поле боя и управлять подразделениями путем отдачи умных приказов. Растерянный Алексей даже не знал, что отвечать, но комкор уже сменил гнев на милость и велел начальнику штаба рассказать, сколько сегодня добра фрицам попортили.

Оказалось, что посланные штабом корпуса команды насчитали в лесу 7 «тигров», 22 «панцер-четыре», 8 самоходок STUG III, 19 бронемашин разных типов, 14 сгоревших или брошенных грузовиков, 9 буксируемых гаубиц калибра 150 мм, 4 пушки калибра 105 мм. Причем два Pz.VI, один Pz.IV, десяток машин помельче и почти все орудия были брошены почти целенькими, то есть после небольшого ремонта могли быть введены в строй. Трофейные орудия уже стояли на позициях в готовности стрелять по недавним хозяевам.

Хотя Часов валился с ног и держался только на честном слове, но сумел урвать для своего полка «ханомаг», отданный взводу разведки, и оба «тигра», на которые посадил экипажи сгоревших КВ. Лишь в третьем часу ночи Леха сумел, завернувшись в плащ-палатку, прилечь возле своего танка. Засыпая, он думал об Ане, которую не видел с самого начала войны и безумно по ней скучал.

Утром танкистов разбудила канонада — настырный комкор вздумал устроить разведку боем. Спустя час выяснилось, что немцев перед фронтом корпуса нет: за ночь 3-я танковая дивизия скрытно покинула позиции, отступив километров на двадцать к северу. Ежу было понятно, что противник опасался за неприкрытые фланги, но в рапорте Стефанчука, разумеется, говорилось о бегстве врага под натиском корпуса и приданных частей.

Приданные части отправились преследовать противника, танкистам же было приказано готовиться к маршу в восточном направлении — на подмогу сильно потрепанной накануне бригаде Сорокина. Вскоре приехал командарм Потапов, пригоршнями раздававший награды за вчерашний бой. Часов получил орден Красного Знамени, все комбаты, многие ротные и командиры машин — Красную Звезду, остальным достались медали «За отвагу». Обмыть не удалось — корпус двинулся на восток.

На башне часовского танка снова сидел лейтенант Озеров, страшно гордый первым своим боевым орденом. Понимая чувства парнишки, Леха сказал одобрительно:

— Мы вчера прямо любовались, как твои орлы в рукопашную ходили.

— Это все старшина мой, — скромно сообщил Озеров. — Сам отлично штыком владеет и молодежь сумел обучить.

— Удивляюсь, что такой бывалый боец не получил среднего командирского звания, — признался Часов. — Он же в Гражданскую взводом командовал. Вполне можно было дать старику лейтенантские кубики и назначить ротным или заместителем по боевой подготовке в батальон, а то и в полк.

Странно поглядев на танкиста, Гриша покашлял и проговорил:

— Нам он тоже про взвод в Гражданскую рассказывал. А потом особист меня вызвал и поведал, что старик наш в Гражданскую не взводом командовал, а ротой. В звании поручика…

— М-да… — крякнул ошеломленный Алексей. — Жизнь фортеля выкидывает. В интересное время живем.

К этой теме они больше не возвращались.

Прямо с марша, потеряв часть машин от непрерывных воздушных налетов, без артподготовки, корпус атаковал развернутую вдоль шоссе пехотную часть. На поле остались гореть подбитые плотным артогнем три десятка машин, ворваться на вражеские позиции не удалось, но танки обстреливали дорогу, затруднив немцам подвоз снабжения и подкреплений.

Ночью, разведав расположение вражеских опорных пунктов, танки просочились между очагами вражеской обороны, ударили с тыла, раздавили батареи, а десантники-мотострелки довершили разгром.

Весь следующий день шли дуэли-перестрелки между танками, в полку Часова осталось меньше половины штатного числа машин, легких и средних сгорело почти три четверти, ремонтники не успевали возвращать машины в строй.

К вечеру 19 мая поступил приказ: сдать боевые участки стрелковым частям и двигаться дальше на юго-восток — в сторону Бердичева — для погрузки в железнодорожные эшелоны.

Главный удар в летней кампании планировался по северному фасу «белорусского балкона». Правое крыло Западного фронта 18 мая перешло в наступление против северного фланга 9-й немецкой армии силами 19 стрелковых дивизий и 1300 танков. За двое суток тяжелейших боев советские войска выбили противника с первой линии обороны, разгромили две пехотные дивизии, освободив город Невель. На следующий день три армии Центрального фронта должны были нанести встречный удар, наступая из района Мозыря на север — во фланг 2-й армии. Однако на рассвете 19 мая перешла в наступление 2-я танковая армия Гудериана.

Позиции 13-й, 4-й ударной и 33-й армий не были подготовлены к обороне, и сотни немецких танков обрушились на советские дивизии, сосредоточенные в выжидательных районах. К полудню фронт был прорван на протяжении 30 км, и 46-й танковый корпус стремительным броском захватил мосты через Припять в районе Мозыря. С севера в прорыв вошли корпуса 4-й армии Вермахта, оттеснившие 13-ю советскую армию к Гомелю, а с юга перешла в наступление 2-я армия, завершившая разгром 33-й армии.

На следующий день 1-я танковая армия Эвальда Клейста, сосредоточенная в районе Рыбницы, нанесла удар по левому флангу Юго-Западного фронта. Одновременно перебрасываемая из группы армий «Север» 4-я танковая армия Германа Гота, не закончив сосредоточения, ударила в стык 5-й и 6-й советских армий, развивая прорыв на Винницу. Командование Карпатского и Юго-Западного фронтов было вынуждено поспешно отводить войска, пытаясь создать сплошную линию обороны.

К исходу 23 мая танки Клейста и Гота встретились в Умани. За танками форсированным маршем подтягивались пехотные дивизии, завершавшие создание грандиозного «котла», в котором были окружены соединения пяти советских армий. Отступив за Днепр, потрепанная 4-я ударная армию сумела избежать окружения и перекрыла шоссе Гомель — Чернигов, вдоль которого, почти не встречая сопротивления, катились танки Гудериана.

3

Из дневника генерал-полковника Ф. Гальдера

21 мая 1943 года, 347-й день войны

Обстановка. На фронте группы армий «Юг» — Гот очень быстрыми темпами углубляется на юго-восток несмотря на введенные противником свежие силы. Наступление с целью окружения у Паулюса закончилось успешно во второй половине дня. По данным, предположительно, уничтожено восемь стрелковых дивизий и 10 танковых бригад. На остальных участках незначительная деятельность противника. Обстановка на его восточном фланге неясна. Паулюс докладывает о серьезных контрударах противника против 14-го армейского корпуса с юга. Еще более серьезные атаки противник ведет против северного участка 14-го и 8-го армейских корпусов. На прочих участках бои местного значения. Передвижениям войск мешает плохая погода.

В ответ на наше наступление на южном участке фронта противник быстро и решительно бросает в сражение прежде всего танки, а также подтягивает войска на автомашинах. Благодаря этому 8-й армейский корпус в своей полосе получил значительное облегчение и частично даже смог предпринять контратаки. Командование группы армий сообщает о своем решении наносить главный удар в операции «Фридерикус» на северном фланге и, перегруппировав 8-й армейский корпус, осуществить встречный удар из района юго-восточнее Ровно.

Восточнее Ровно в результате танковой атаки наши войска захватили Новоград-Волынский. Но и здесь значение боевых действий снизилось до тактического. Обстановка южнее Ровно складывается в нашу пользу. Наступление группы Клейста развивается весьма успешно. Головные части Клейста с ходу врезались в боевые порядки русских. Давление на 8-й армейский корпус оказалось незначительным (благодаря ли наступлению армии Клейста — сказать трудно), а последующая контратака позволила даже несколько выровнять его рубеж обороны.

Усиленное железнодорожное движение с севера и юга в район севернее Киева.

На стыке групп армий «Юг» и «Центр» противник упорно обороняется. Он ввел радиомолчание. Усилилась деятельность его артиллерии. В районе Чернобыля отмечается сосредоточение сил противника, вероятно, для наступления.

Перед 3-й танковой и 9-й армиями по-прежнему неспокойно. Здесь противник ведет атаки местного значения, по всей вероятности, с целью сковать наши силы. Атаки отбиваются. Возможно, что после Невеля придется смотреть такой же «фильм» про Витебск. На остальном фронте никаких существенных событий. Войска группы армий «Центр» ведут успешное наступление против кавалерийского корпуса Белова. Действия партизан на железных дорогах принимают более широкие масштабы.

На фронте группы армий «Север» день прошел в общем спокойно. Противник выводит силы из волховского и погостьенского котлов.

Стала возможной эвакуация раненых. На остальном фронте из-за погоды и плохого состояния дорог очень тихо. Следует ожидать нового нажима противника в полосе 16-й армии на войска, обеспечивающие операцию «Наводка моста» с севера и юга, а также наступления против 2-го армейского корпуса с севера.

Заслуживают внимания успехи наших войск в борьбе с танками противника.

Подполковник Гелен. Распределение сил противника.

Русские дивизии весьма различны по качеству. Дивизия с пехотным полком (600–800 человек) насчитывает обычно 7000 человек.

17.00 — доклад у фюрера (после его возвращения из Берлина). Ничего особенного.

25 мая 1943 года, 351-й день войны

Обстановка. Стратегическая инициатива в наших руках. Боевой дух и порыв войск полностью обнадеживают.

Самолет с майором Рейхелем (начальник оперативного отделения 23-й танковой дивизии) с исключительно важными приказами на операцию «Блау», по-видимому, попал в руки противника.

Командование группы армий «Юг» проявляет в оценке обстановки большую нервозность. Переброска войск из Киева и Одессы на север и восток и скопление крупных танковых сил перед внешним фронтом 6-й армии дают основание ожидать крупных наступательных действий со стороны противника.

Имеется опасность того, что противник выйдет из окружения.

В группе армий «Центр» достигнуты весьма обнадеживающие успехи: войска приведены в порядок дивизии, переведенные на шестибатальонный состав, с соответствующим количеством артиллерии готовы к выполнению боевой задачи. Оснащенность дивизии транспортными средствами пока еще недостаточна. Избыток поступающего пополнения живой силы над потерями (пока еще незначительный) сулит некоторый прирост мил. Личному составу предоставляются отпуска.

На фронте группы армий «Север» волховскую группировку противника можно рассматривать как окончательно ликвидированную. В районе Киришей новые сильные атаки. Неясно, следует ли ожидать новых ударов с ладожского участка фронта.

Положение с укомплектованием, как и прежде, тяжелое, поскольку пополнение только возмещает текущие потери. В отношении матчасти — явное улучшение со средствами ПТО.

Характеристика противника. Противник ожидает нашего наступления. Сообщения, появившиеся во вражеской прессе относительно наших замыслов, истолковывают последние по-разному — от возможного общего наступления на всем фронте от Балтийского до Черного моря до отказа с нашей стороны от крупных наступательных операций и перехода к операциям с ограниченной целью.

Противник в целом перешел к обороне. На переднем крае у него весьма незначительное количество войск, и в данное время это прямо-таки рискованно. Подвижные части противника сосредоточены во втором эшелоне.

Генерал Вагнер. Накопление запасов для операций по состоянию на 16.0 (первоначальная дата начала операций). В общем, положение со снабжением весьма удовлетворительное. Труднее с горючим и боеприпасами для танков и противотанковых пушек.

Потери сухопутных войск на Восточном фронте с 10.6.1942 года по 21.5.1943 года. Ранено — 27 282 офицера, 915 575 унтер-офицеров и рядовых; убито — 9915 офицеров, 256 302 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести — 887 офицеров, 58 473 унтер-офицеров и рядовых.

Всего потеряно 38 084 офицера, 1 230 350 унтер-офицеров и рядовых.

Общие потери сухопутных войск (без больных) составили 1 268 434 человека, или 26,42 % средней численности армии на Востоке (4,8 млн человек)…

Встреча с японцами.

Его превосходительство Осима — японский посол рассказывает о своих впечатлениях от поездки в Минск и Ригу.

Фюрер сказал, что с Россией покончено, хотя агония может продолжаться до осени. Прямо потребовал от Японии наносить согласованные удары против русского Дальнего Востока и Южной Америки. На Дальнем Востоке большевики готовят дивизии, которые потом отправляются на фронт против Германии. Японским союзникам также следует полностью прервать морское сообщение между СССР и США.

Адмирал Кога уклончиво говорил о многочисленной армии русских, сосредоточенной против Квантунской армии. По японским данным, там сосредоточено почти 50 дивизий, всего до миллиона солдат и около 2000 танков. Квантунская армия, почти не имеющая танков, не готова вступить в бой с такими силами. Морские подступы к Владивостоку прикрыты сильной авиацией, подводными лодками и береговой артиллерией калибра 12, 14 и 16 дюймов. Попытка удара с моря и суши может обернуться тяжелым поражением армии, а также потерей кораблей, которые необходимы для операций против Американского континента. Япония вступит в войну против России только после падения Москвы.

В дальнейшем обсуждался план операции «Северное сияние» (Das Nordlicht).

Вечером.

Группа армий «Юг». Тяжелые бои у Гота. Паулюс сужает свой котел. У венгров ничего не выходит с очисткой западного берега Буга. Они пока прекращают эти попытки и переходят к обороне. На северном участке у Чернигова местные бои. На участке 2-й армии, в общем спокойно. Взято 70 тыс. пленных, большие трофеи. Противник встречными ударами пытается прорвать кольцо окружения у Радомышля и Житомира.

Группа армий «Центр». Наступление противника на Восточном участке фронта 9-й армии привело к широкому и глубокому прорыву. Принимаются контрмеры, атаки противника против северного участка фронта 9-й армии в целом отражены.

Группа армий «Север». Снова бои местного значения. Однако пока еще нет никаких признаков подготавливаемого русскими нового контрнаступления.

Генерал Блюментрит. Доклад о результатах разведки Ленинграда. Он предлагает вести наступление только западнее Невы из района Пулкова. Но для этого не хватит шести пехотных дивизий.

От Советского Информбюро

30 мая. Наши войска вели оборонительные бои на черниговском направлении. В воздушных боях сбито 4 немецких самолета. Решительной контратакой советские танкисты и кавалеристы отбросили вражеские войска, освободив город Репки.

2 июня. Дивизии генералов Жукова и Рокоссовского продолжают наступление на Западном направлении. В упорных боях разгромлены несколько немецко-фашистских дивизий, освобождены населенные пункты Лиозно и Меховое.

4 июня. Бои местного значения велись в районе городов Белая Церковь и Корсунь. Войска генерала Кирпоноса успешно отражают атаки противника на киевском направлении. Партизаны взорвали вражеский эшелон, перевозивший подкрепления, убито до 6 тысяч немецко-фашистских захватчиков.

7 июня. После тяжелых многодневных боев с превосходящими силами противника наши войска оставили города Чернобыль, Фастов, Белая Церковь, Тирасполь. Мощными контрударами в районе Кирова и Кривого Рога противник отброшен на исходные позиции. Артиллеристы Н-ской части под командованием старшего лейтенанта Коршина подбили 6 вражеских танков.

11 июня. Советские войска украинского направления отразили попытку противника форсировать р. Днепр южнее Киева в районе г. Канев. Войска Ближневосточного фронта под командованием маршала Буденного и генерала Павлова разгромили итальянские дивизии «Ливорно» и «Ариете» на подступах к палестинскому городу Беер-Шеба, деблокировав окруженную пехотную бригаду британских союзников.

12 июня. Несколько дней назад превосходящие силы немецко-фашистских войск, понеся огромные потери сумели захватить г. Чернигов. Советские войска успешно отошли на заранее подготовленные позиции. Героическим сопротивлением наших бойцов были сорваны попытки врага ворваться в Одессу и Николаев.

18 июня. Мощным контрнаступлением Красной Армии войска противника на подступах к Киеву полностью разгромлены и прекратили попытки овладеть столицей Советской Украины.

Документ № 10

Отправлено 19 июня 1943 года

Личное и секретное послание

премьера Сталина президенту Рузвельту

Прежде всего хочу выразить соболезнование в связи с трагической гибелью адмирала Нимица. Японские милитаристы совершили варварское нарушение законов войны, сбив самолет, в котором летел выдающийся американский военачальник. Не сомневаюсь, что адмирал Спрюэнс достойно продолжит боевые действия против коварного, жестокого врага.

Также выражаю Вам благодарность за решение послать Советскому Союзу 200 транспортных самолетов.

В связи с Вашими последними посланиями я считаю необходимым сообщить, что полностью разделяю Ваше мнение о целесообразности маршрута для переброски самолетов из США через Аляску и Сибирь на Западный фронт. Учитывая это, Советское правительство уже дало необходимые указания об окончании в кратчайший срок проводящихся в Сибири работ по подготовке к приему самолетов, т. е. работ по приспособлению имеющихся аэродромов и соответствующему оборудованию их. По поводу того, силами чьих летчиков доставлять самолеты из Аляски, то мне кажется, что это дело можно будет поручить, как это и предлагал в свое время Государственный департамент, советским летчикам, которые прибудут в Ном или другое подходящее место к условленному времени. Соответствующей группе этих летчиков можно будет поручить произвести и предложенный Вами рекогносцировочный полет. В целях полного обеспечения приемки этих самолетов нам желательно было бы уже теперь знать количество самолетов, предоставляемых США для переброски на Западный фронт этим путем.

Что касается посылки бомбардировочных авиачастей на Дальний Восток, то я уже разъяснял в предыдущих посланиях, что нам нужны не авиачасти, а самолеты без летчиков, так как своих собственных летчиков у нас более чем достаточно. Это во-первых. А во-вторых, нам нужна Ваша помощь самолетами не на Дальнем Востоке, где СССР не находится в состоянии войны, а на советско-германском фронте, где нужда в авиационной помощи особенно остра. Прибытие этих самолетов, но без летчиков, так как своих летчиков у нас достаточно, на Юго-Западный или Центральный фронт сыграло бы крупную роль на самых важных участках борьбы с Гитлером.

Вместе с тем я надеюсь, что будут приняты все меры для обеспечения быстрейшей доставки грузов в Советский Союз, особенно Северным морским путем. Было бы очень хорошо, если бы США во всяком случае обеспечили нам следующие поставки (ежемесячно): истребители — 500 штук, грузовики — 8 или 10 тысяч штук, алюминий — 5 тысяч тонн, взрывчатые вещества — 4–5 тысяч тонн. Кроме того, важно обеспечить поставку в Течение 12 месяцев 2 миллионов тонн зерна (пшеницы), а также возможное количество жиров, концентратов, мясных консервов. Мы смогли бы значительную часть продовольствия завезти через Владивосток советским флотом, если бы США согласились уступить СССР для пополнения нашего флота хотя бы 2–3 десятка судов. Обо всем этом я уже говорил с г. Уилки, уверенный в том, что он сообщит Вам об этом.

Что касается Вашего предложения относительно принятия более крупных мер со стороны воздушных морских сил СССР для охраны транспортов на указанном Вами участке, то можете не сомневаться, что все возможное с нашей стороны будет незамедлительно предпринято. При этом, однако, надо учесть, что наши морские силы, как Вам известно, весьма ограничены, а, воздушные силы в своем громадном большинстве поглощены работой на фронте.

Что касается положения на фронте, то Вы, конечно, знаете, что за последние месяцы наше положение на юге, особенно в районе Киева, ухудшилось из-за недостатка у нас самолетов, главным образом истребителей. У немцев оказался большой резерв самолетов. Немцы имеют на юге минимум двойное превосходство в воздухе, что лишает нас возможности прикрыть свои войска. Практика войны показала, что самые храбрые войска становятся беспомощными, если они не защищены от ударов с воздуха.

Ваше предложение о том, чтобы генерал Брэдли инспектировал русские военные объекты на Дальнем Востоке и в других частях СССР, вызывает недоумение. Вполне понятно, что русские военные объекты могут быть инспектируемы только русской инспекцией, так же как американские военные объекты могут быть инспектируемы только американской инспекцией. В этой области не могут быть допущены никакие неясности.

Относительно поездки в СССР генерала Маршалла должен сказать, что мне не совсем ясна миссия генерала Маршалла. Прошу Вас разъяснить цель и задачи этой поездки, чтобы я мог сознательно отнестись к этому просу и дать Вам свой ответ.

Что касается Вашего предложения о встрече представителей армии и флота США и Советского Союза обмена информацией, поскольку она будет необходима, то Советское правительство согласно на устройство такой встречи и предпочитает, чтобы она состоялась в Москве.

Получено 27 июня 1943 года.

Киевский нокаут Сталина

Русские отважно сражались, но проиграли третий раунд.

Редакционная статья в газете «The New York Times», 25 июля 1943 года.

В минувшую пятницу случилось неизбежное — германские войска замкнули кольцо окружения вокруг русских войск, оборонявших Киев. Все разумные люди варанах, сражавшихся против наци, понимали, что рано или поздно это произойдет. Тем не менее сокрушительное поражение Красной Армии означает не только позорный финал кровавого большевистского эксперимента. Решительный перелом наступает во всей войне, которую западный мир ведет за свой образ жизни.

Советская Россия была обречена на гибель с первых часов ленинского переворота, и просто чудо, что большевизм просуществовал почти 26 лет и даже выстоял больше года, сдерживая натиск непобедимых танковых армий Адольфа Гитлера. Безумный фюрер нацистов давно провозгласил своей целью уничтожение преступной власти коммунистов. Вскоре после взятия испанскими националистами Мадрида он выступил с длинной речью в рейхстаге в ответ на призыв президента Рузвельта к миру. В этой речи Гитлер четко сказал, что в Испании он защищал ни больше ни меньше чем всю европейскую цивилизацию: «Ведь если бы силы недочеловеков-большевиков восторжествовали в Испании, они легко могли распространиться по всей Европе».

Вероятно, извращенная логика диктовала вожаку нации, что во имя истребления большевиков следует уничтожить демократию в Европе, превратив в огромный концентрационный лагерь Польшу, Чехию, Сербию, Грецию, Францию и Англию. Безусловно, Гитлер лгал, называя главной целью «своей борьбы» спасение цивилизации от большевизма. Единственная его цель — власть над миром и порабощение «недочеловеков». Только лишь ради этого наци вторглись в Россию. Так причудливая ошибка истории превратила тиранический режим Сталина в главного союзника демократических стран.

Прошлым летом на бескрайних просторах русских степей две гигантские армии сошлись лицом к лицу в величайшем сражении в истории человечества. До сих пор безжалостная, не знающая ошибок и поражений военная машина Германии побеждала всех противников первым же ударом. Никто не ждал, что Красная Армия станет исключением, но Сталин выстоял в титанической битве и даже сумел выиграть по очкам первый раунд, остановив Гитлера возле границы. Затем последовал второй раунд — ценой неимоверных потерь русские послали немцев в нокдаун, сумели оттеснить врага на запад. Миллионы русских солдат держались стойко, да и удача не изменила вождю: в дело, как и 130 лет назад, когда Москву захватил Наполеон, вступил «генерал мороз».

За первые месяцы войны направленность русской пропаганды изменилась: прежние марксистские лозунги отошли на второй план, акцент делался на патриотизме. «Пусть вдохновляет вас мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» — говорил Сталин. В эти месяцы принесла свои плоды жестокая и громоздкая индустриализация первых пятилеток. Долгой зимой 1942/43 г, уральские заводы тысячами выпускали танки, пушки и самолеты, которые позднее дополнил поток вооружений из США и Канады. Когда один посетитель-американец пытался объяснить Сталину, что рост военного производства в США сдерживают забастовки, тот спросил: «У вас что, полиции нет?»

За эту зиму Сталин создал новую армию, мобилизовав всех здоровых мужчин и женщин в стране. Он лично руководил боевыми действиями, не покидая Кремля. Огромное войско, по численности равное населению Нью-Йорка, начало битву, но третий раунд оказался решающим. Опыт и правильная европейская тактика одержали верх над фанатизмом азиатской орды. Сначала войска Сталина попали в окружение в западной части южнорусской провинции Украина. Фронт Красной Армии был разодран на протяжении шестисот миль — эхо примерно равно расстоянию от Нью-Йорка до Чикаго. Миллионы русских солдат были убиты или попали в плен.

Некоторые обескровленные дивизии русских сумели ускользнуть из стальных клещей немецкого окружения и создали новый рубеж на подступах к Киеву — большому индустриальному и административному центру Украины. Сталину пришлось прекратить успешно начавшееся наступление в Белоруссии, чтобы перебросить войска на южное направление.

Почти месяц продолжались бои за Киев, и вот, наконец, русские потерпели новое поражение. В сражении погибли лучшие русские генералы, в том числе Кирпонос и Потапов. Геббельс объявил, что десятки генералов попали в плен. Бессмысленно продолжавшееся сопротивление, стоившее русскому народу огромных жертв, оказалось напрасным. Катастрофический разгром русских армий означает конец большевизма и нашего ненадежного московского союзника.

Никакой режим, основанный на страхе перед политической полицией, не способен выдержать удар такой силы. Советская Россия обречена. Нам предстоит наблюдать агонию гигантской державы, которая наверняка завершится до наступления зимы. После этого свободный мир останется один на один со странами «оси Рим — Берлин — Токио». Нам остается лишь возблагодарить Господа, окружившего Америку океанами.

Крейсер «Фрунзе» малым ходом курсировал по длинному, вытянутому с востока на запад колену Южного Буга, нацелив задранные стволы орудий в сторону наступавшего врага. Время от времени пушки грохотали, выбрасывая пламя, дым и шестидюймовые, в полцентнера весом, снаряды. Огонь корректировал наблюдатель в порхавшем над николаевским портом гидроплане. В трех милях к весту занимал позицию крейсер «Молотов». Оба корабля уже приняли на борт по батальону эвакуируемых из города войск. Ждали только возвращения опергруппы.

Старший лейтенант Светышева нервно металась по мостику, не отрывая взгляд от лабиринта причалов уставленных кранами и другими механизмами загадочного предназначения. Заслоняя немалую часть завода мимо причалов медленно двигался корпус «Советской Украины». Буксиры тащили недостроенный корабль, уводя из обреченного Николаева. Готовый почти наполовину линкор казался изуродованным — без палубных перекрытий, с торчащими из трюма трубами, надстройками и основаниями башен главного калибра. Рядом, в порту дымили пароходы — там сейчас, наверное, взбегали по трапам бойцы покидавших плацдарм дивизий.

Одна за другой проревели пушки крейсера — Аня так и не поняла, почему ни одна башня не делает полный залп всеми стволами. Всякий раз стреляло лишь одно из трех орудий.

Когда рассеялся пороховой дым и стало чуть слабее звенеть в ушах, из-за пирсов судостроительного предприятия вышмыгнул крохотный буксир. Смачно выбрасывая клочья дыма из несоразмерно высокой трубы, кораблик направился прямо к «Фрунзе». Аня с облегчением перевела дыхание, но в тот же момент поблизости от крейсера взметнулся столб воды. Не успел фонтан опасть, как рядом вырос его брат-близнец. Противник возобновил обстрел акватории.

Как это случалось сегодня уже трижды, пушки «Фрунзе» зашевелились, перенацеливаясь, и загрохотали в бешеном темпе, выпуская снаряд за снарядом. Какофоний канонады продолжалась недолго, но уши намертво заложило от непрерывного грохота. После второго или третьего залпа Светышева уже ничего не слышала, и только увидела, как из стволов перестал выплескиваться огонь, а башни проворачиваются, возвращаясь в прежнее положение. Надо полагать, вражеская батарея была вдавлена — наблюдателю на гидроплане виднее.

Мотая головой, чувствовавшая себя оглохшей калекой, Аня вдруг обнаружила, что из распахнутого люка боевой рубки ей машет рукой, подзывая, незнакомый моряк. В рубке она почувствовала, как возвращается слух, но голоса звучали совсем слабо. Выход из положения нашел командир крейсера капитан 2-го ранга Бортников, прокричавший ей прямо в ухо:

— Ваши возвращаются.

— Видела, — закричала она в ответ.

Ане казалось, что звук ее голоса еле слышен, однако моряки вздрогнули. Бортников сочувственно произнес:

— Напрасно вы снаружи канонаду слушали. Надо было с нами, под броней. Стальная стена как-никак глушит звуки.

Она не ответила, потому что расширившимися глазищами уставилась в угол, где за столиком с картами чертил что-то с помощью странных приборов… да, это был слегка постаревший, поседевший, погрузневший, почему-то одетый в китель капитан-лейтенанта и вдобавок куривший трубку… Леха Часов. Перехватив Анин взгляд, он удивленно посмотрел на лейтенанта, и стало ясно, что глаза у моряка бледно-голубые, а не серо-синие, как у Лешки. Обозналась.

Потом стало не до личных дел — в рубку вошли нарком госбезопасности Меркулов, начальник четвертого управления НКГБ Судоплатов и военинженер 2-го ранга Колька Антощенко. Все живые и, кажется, невредимые. Комсостав крейсера моментально притих, пожирая взглядами высокое начальство.

— Вольно, — разрешил Меркулов, утирая платком усталое лицо. — Жарко, черт побери… Дайте кто-нибудь бинокль.

Нарком навел окуляры на завод. Аня выглянула из соседнего прорезанного в броне окошка, но увидела только отвалившие от причалов пароходы с уходившими войсками. За ее спиной Антощенко вполголоса наставлял моряков:

— Сразу после взрывов уходим.

— У нас полная готовность, — сообщил Бортников. — Даже гидроплан приняли на борт.

— Не сомневался… Какую скорострельность удалось развить, когда подавляли батарею?

— Семь-восемь выстрелов в минуту.

— На ствол? — поразился Николай.

— Шутить изволите… На башню.

Над заводом расцвели бутоны взрывов. Громадина портального крана медленно обрушилась. Насколько помнила Светышева, на предприятии оставались недостроенные корпуса легкого крейсера, трех эсминцев, нескольких подводных лодок и много разной мелочи. Часть оборудования удалось эвакуировать за последнюю неделю, тяжелый крейсер «Севастополь» еще позавчера ушел своим ходом, а все оставшееся уничтожалось.

Меркулов сказал негромко:

— Полный вперед, — и добавил от души: — Ничего, мы сюда еще вернемся.

— Виноват, товарищ народный комиссар, — Бортников сглотнул. — Полный ход можно будет дать только в море. По фарватеру пойдем на десяти узлах, быстрее не выйдет.

— Вам виднее, — буркнул нарком. — В общем, уходим.

Они с Судоплатовым вышли на мостик, где было не так душно. Слух уже вернулся к Ане, и она тихонько сказала Николаю:

— Посмотри-ка на вон того моряка. Правда, похож на Лешку?

Антощенко посмотрел, заулыбался и бросился к моряку, огорошив вопросом:

— Товарищ капитан 3-го ранга, вы, наверное, штурман Никодим Часов?

С интересом поглядев на военинженера, тот ответил со степенной неспешностью:

— Так точно, штурман Часов. Евстигней Часов. Никодим — брательник мой двоюродный. На Северном флоте нынче ходит.

— Виноват, — смутился Антощенко. — Мы вот с товарищем из госбезопасности — друзья другого вашего кузена, Алексея.

— Танкист, — осуждающе протянул Евстигней. — Не дело для моряка по окружениям шастать.

— Вы что-нибудь знаете про Леху? — обмирая, осведомилась Аня. — Я от него последнее письмо получила в начале мая.

Штурман ответил пренебрежительно:

— Наша порода, чего ему сделается… Был я на прошлой неделе в Мурмане, видел дядьку Николая, отца Никодима и Лехи. Он говорил: долго не было вестей от Алешки, а на второй день августа, значит, письмо и приди. Леха писал, мол: жив-здоров, бьет фашистов, повидал бабку Оксану, а с дедом Кондратием свидеться не пришлось.

— Про Кондратия — это наш условный язык, чтобы цензура не поняла, — радостно сообщила Аня. — Значит, не был тяжело ранен. А где ваша бабка Оксана живет?

— Нет у нас сродственниц с такими именами, — просветил их северянин. — Леха, стало быть, под Киевом побывал… Не плакай, девка, напишет.

— Знаю… — не сдержавшись, Аня все же всхлипнула — Я от радости, что Лешка живой.

С интересом оглядев ее, штурман осведомился:

— Невеста, что ли?

Аня кивнула, услыхав в ответ одобрительное мнение: дескать, подходящая невеста — ладная да видная.

Тут вмешался командир, затребовавший от штурмана навигационные данные. Чтобы не мешать, Николай с Аней вышли на полубак. Солнце клонилось к горизонту, августовский зной отступал, к тому же на палубе их обдувал свежий ветерок.

«Фрунзе» и следовавший за ним «Молотов» обогнали увлекаемый буксирами линкор. Антощенко тоскливо застонал сквозь зубы, на лице инженера проступила болезненная гримаса.

— Не переживай… — Аня подергала друга за рукав гимнастерки. — Достроишь после войны.

— После войны совсем другие корабли понадобятся, — буркнул Николай.

Чтобы утешить и поддержать его, Светышева бодро заметила, что большой крейсер, покинувший Николаев двумя днями раньше, почти готов — только башни осталось на место поставить. Антощенко даже отвечать не стал, только выдавил кривую улыбку.

— Чего щеришься? — обиделась Аня. — Я помню этот проект, бумаги через наш отдел проходили. Три башни в каждой по три пушки калибра двенадцать дюймов Сталинградский завод «Баррикады» их уже наверняка наклепал.

Николай незаметно оглянулся и, не обнаружив поблизости посторонних, тихонько объяснил, что проект 69, по которому начиналось строительство «Кронштадта» и «Севастополя», был вскоре переработан в 69И, то бишь — «иностранный».

— Немцы согласились продать нам свои башни — двухорудийные, с очень мощными пушками в пятнадцать дюймов, — тихо рассказывал он. — Последнюю башню для «Кронштадта» я с боем вырвал у них в марте, за три месяца до войны. А башни для «Севастополя» ржавеют сейчас где-нибудь в Гамбурге. Вот уж точно — после войны будем их устанавливать.

Опережая некомпетентные вопросы и предложения, Николай объяснил, что установка на корабль «родных» башен МК-15 с тремя двенадцатидюймовками Б-50 уже невозможна. Подпалубные механизмы рассчитаны на громадные немецкие башни, то есть возвращаться к прежнему проекту — это все равно, что строить крейсер заново.

— Плохо, — согласилась Аня. — Так много важных дел приходится откладывать на «после войны»…

Рассуждения о временах «после войны» давно стали обычным делом. Сомнения в исходе грандиозной битвы возникали разве что у немногих отщепенцев, место которым — на шахте за Полярным кругом или в штрафной роте. Сами же участники разговора на полубаке легкого крейсера «Фрунзе» ни на миг не сомневались, что война безусловно завершится триумфом советского оружия, а уж после победы начнется совершенно небывалая прекрасная жизнь. Та самая жизнь, которая уже замаячила в конце 30-х годов, но была безжалостно прервана вторжением вражеских орд.

4

Как это часто случалось в последнее время, темой разговора стал побежденный главарь русских большевиков. Аман презрительно бросил: дескать, старик много курит, неправильно питается и вообще ведет нездоровый образ жизни, а потому быстро дряхлеет. Намек на рацион Сталина, злоупотреблявшего алкоголем и жареным мясом, пролился бальзамом на вегетарианскую душу, и Гитлер проговорил, улыбаясь:

— Если ты напишешь об этом в «Фелькишер беобахтер», Геббельс обидится. Такие мысли должны были родиться в его голове и лечь в основу пропаганды.

— Обязательно напишу, — Аман злобно сузил глаза. — Геббельс — жалкий дилетант и недоносок. Где был малыш Йозеф, когда мы начинали борьбу? Кое-кто прибежал в партию на все готовенькое. И мы не забыли, как в трудные дни Геббельс колебался между Штрассером и тобой, как он принимал твою сторону лишь в самый последний момент.

Шауб лениво заметил, зевая:

— Ты прав, Макс, но ведь теперь колченогая обезьянка верно служит шефу.

Прерывая интересный, но несколько несвоевременный спор, Гитлер помахал рукой, чтобы успокоить старых ворчунов. Здесь, в бункере, в компании верных друзей, можно было говорить все и обо всех, но сейчас Гитлера меньше всего заботили партийные склоки. Судьба мира — более того, судьба войны — решалась в степях Востока. Любые разговоры о чем-то другом раздражали, более что мог зайти кто-то из обслуги.

Так и случилось — прибыл телефонист ставки обер-шарфюрер Рохус Миш, нередко выполнявший обязанности личного посыльного фюрера. Гитлер отвел его в кабинет, достал из сейфа тщательно запечатанный сверток и строго наказал:

— Отвезешь в Вену моей сестре Пауле. Здесь пачка, чая, письмо и немного денег.

— Фюрер… — громадный плечистый эсэсовец замялся. — Фрау всегда спрашивает, какие у вас новости. Что мне отвечать?

— Скажи, что все замечательно. Мы выиграли величайшую войну.

Свою по-европейски немногочисленную родню Гитлер не забывал, но и не баловал. Его кузины, кузены и племянники не занимали никаких важных постов. Время от времени Гитлер посылал им небольшие суммы денег и подарки. От родни были сплошные неприятности, эту деревенщину следовало держать подальше от себя. Наполеон, конечно, был великим полководцем, но пустил в политику своих туповатых братьев и сестер — с известным результатом.

Быстро покончив с семейными делами, Гитлер вернулся в комнату, где сидели ближайшие друзья и советники. В нерушимой преданности этих простых и не слишком образованных ребят он не сомневался. Пусть высшие бонзы Рейха сражаются за влияние на фюрера — ни Борману, ни Герингу, ни Геббельсу, ни Гиммлеру, ни Розенбергу, ни Риббентропу никогда не войти во внутренний круг приближенных.

Вопросы большой политики Сталин обсуждал с верными соратниками из Политбюро. Для тех же целей у Муссолини был Большой фашистский совет, у Черчилля — кабинет министров и верхушка консервативной партии. Гитлер принимал важнейшие решения в компании давних друзей, с которыми двадцать лет назад начинал создавать партию.

Макс Аман был его фронтовым командиром с первых дней мировой войны. В мирное время стал коммерческим директором партийного издательства и спас от банкротства главный печатный рупор нацизма — газету «Фелькишер беобахтер». Отправляясь в тюрьму после «пивного» путча, Гитлер назначил Амана заместителем главы партии при номинальном лидере Розенберге.

В молодости Юлиус Шауб состоял при Гитлере простым телохранителем. Он одним из первых вступил в охранные отряды и с гордостью носил удостоверение члена СС № 7. Посетителей пускали к фюреру лишь после того, как Юлиус обыщет их карманы и убедится, что подозрительное лицо не прячет оружие. Сейчас сорокапятилетний бригадефюрер Шауб занимал пост главного адъютанта Гитлера.

Кроме них в отсеке бункера сидели бригадефюрер Ганс Баур — личный пилот и Генрих Хоффман — личный фотограф фюрера.

Когда-то давно во внутренний круг входил шофер фюрера Эмиль Мориц, но был изгнан из-за собственной глупости, не пожелав по-хорошему отдать хозяину женщину, с которой спал. В отличие от него сообразительный Хоффман легко уступил очередную подружку и теперь считался чуть ли не наследником фюрера. В середине 30-х годов, напуганный невинной шуткой, бежал за границу Эрнст Ганфштенгль — случайно затесавшийся в окружение фюрера интеллектуал, пытавшийся привить хозяину хорошие манеры и почтение к Америке. Потом исчез Гесс, улетевший в Англию, но так и не сумевший договориться о сепаратном мире. Все реже появлялся за дружеским столом бывший начальник охраны фюрера Йозеф Дитрих. «Большой Зепп» нечасто мог отлучаться с фронта, где командовал «Лейбштандарте» — 1-й мотодивизией СС, носившей имя самого фюрера.

Стоя в дверях, Гитлер с удовольствием слушал, как верные друзья злословят, обсуждая скорый конец главного коммуниста. Неожиданно Баур проговорил, скривив подобием удивленной гримасы квадратное, словно из кирпичей сложенное, лицо:

— Между прочим, я не заметил, что Сталин — такой уж дряхлый старец. Помню, я был на приеме в Москве, когда привез Риббентропа подписывать договор. Сталин, скажу вам, пил водку, как молодой. Из нашей делегации за ним сумел угнаться только Генрих.

С этими словами летчик показал на Хоффмана. Скромно потупившись, фотограф признал, что русская водка была не хуже доброго шнапса и уж подавно лучше мерзкого виски, который гонят выродившиеся англосаксы.

— Надо было включить в делегацию Канариса, — хохотнул Шауб. — Наш адмирал от шпионажа запросто перепил бы всех русских.

— Гансу пришлось бы вытаскивать его из-под стола, — подхватил Аман.

Все захохотали. Глава абвера действительно спивался, и слабость к алкоголю уже переставала быть поводом для шуток. Придется заменить его, раздраженно подумал Гитлер, не любивший принимать решения, к которым его вынуждали обстоятельства. К тому же Гиммлер все настойчивее требовал передать военную спецслужбу в ведомство СС, а Гейдрих снова начал намекать: мол, абвер работает все хуже. Глава имперской безопасности подозревал, что Канарис и ближайшие сотрудники адмирала связаны с английской разведкой.

По привычке Гитлер отложил проблему до подходящего случая, решив еще раз посоветоваться с руководителями СС. Чтобы закрыть адмиральскую тему, он сострил, улыбаясь:

— Генрих, ты опять напился с утра пораньше? Держись подальше от огня — твое проспиртованное мясо может загореться… — и, когда все вдоволь насмеялись, добавил, сделав серьезное лицо: — Не надо злорадствовать. Сталин был достойным противником, победа над таким врагом делает честь всем нам, покрывая славой германские знамена. Он был сильным, умным революционером, прошел школу подпольной борьбы, он создавал великое государство. В истории, которую мы напишем после победы, Сталину будет отведено несколько строк.

Полуприкрыв глаза, Гитлер представил недалекое будущее. Он сидит в кинозале рейхсканцелярии, рядом с ним — Ева Браун и другие верные друзья и сподвижники, а на экране показывают документальный фильм о казни Сталина. Как жаль, что человека можно убить всего однажды — Гитлеру очень хотелось увидеть, что Сталина расстреливают, вешают, четвертуют и гильотинируют. Печально вздохнув, он подумал, что придется выбрать один, самый мучительный, вид казни.

От этих приятных мечтаний фюрера отвлек раздражающий шепот за спиной. Резко обернувшись, он обнаружил две пары восторженно-глупых голубых глаз, — восхищенно обсуждая своего фюрера, в коридоре топтались шлюхи из обслуги — официантка и секретарша. Идиотки не могли избавиться от манеры подкрадываться к нему сзади и пялиться, как на статую Фридриха Барбароссы. Моментально изобразив приветливую улыбку, Гитлер сделал комплименты их платьям и прическам, после чего торопливо шагнул в холл и занял прежнее место за столом.

Вслед за ним проскользнули младшие приближенные адъютанты, стенографистки, машинистки. Обнаружив многочисленную аудиторию, Баур принялся рассказывать, как они с Герингом охотились в лесах Силезии.

Страдавший ожирением рейхсмаршал старался побольше ходить пешком, чтобы сбросить излишек веса. Он часами слонялся по зарослям с ружьем, килограммы выходили из толстяка литрами пота, и после стирки мундир висел на Геринге, словно мешок. Личный портной ушивал всю одежду, подгоняя под новые формы телосложения. К сожалению, после плотной трапезы перешитый костюм становился тесным, и портному приходилось снова распускать пояс.

Пока Ганс весело расписывал страдания тучного Рейхсмаршала, Гитлер слушал рассказ вполне благосклонно, даже улыбался в особо смешных местах. Однако затем пилот все-таки заговорил про охоту, когда они с Герингом застрелили кабана, оленя и полсотни диких уток. Сентиментальная натура фюрера не стерпела такого варварства, и он, кисло морщась, произнес хорошо поставленным голосом, в котором сквозил мягкий австрийский выговор:

— Признаюсь, я не могу понять, почему некоторые люди столь жестоки. Я могу понять, если человек убивает животных, чтобы прокормиться. Но убивать ради спортивного удовольствия — это кажется мне совсем неправильным и несправедливым! Ведь охотники не оставляют зверю шанса… — Гитлер понял, что снова кричит, как на митинге, и заговорил спокойнее: — Впрочем, я могу понять охоту, когда зверь и охотник честно сражаются на равных. Когда шансы охотника быть разорванным на кровавые куски равны шансу зверя быть застреленным.

Он понимал, что тянуть больше нельзя. Как бы ни было приятно в обществе этих милых людей, долг звал его в другой бункер. Оберст-лейтенант Шмундт, его адъютант от сухопутных сил, уже давно бросал на шефа тоскливые взгляды, намекая, что в картографическом кабинете собрались штабные полководцы, нетерпеливо ждущие своего главнокомандующего.

Снова вздохнув, Гитлер поднялся из-за стола и строго посмотрел на Шмундта. Тот послушно пошевелил челюстью, готовясь доложить, но адъютанта перебила молоденькая секретарша Гертруда Вебер, воскликнувшая:

— Ах, фюрер, вы так прекрасно говорили!

— Спасибо, фрейлейн, — ответил искренне растроганный Гитлер и добавил, распаляясь: — К сожалению, мне придется покинуть вас, чтобы вправить мозги кучке напыщенных болванов.

— Опять будут болтать обычные глупости, — сочувственно поддакнул Шауб.

— Еще бы! — Гитлер взмахнул руками, снова переходя на митинговый стиль. — Они надоели мне своими причитаниями о законах военного искусства! Если бы я слушал идиотские советы трусливых аристократических свиней, Германия давно была бы повержена и лежала в руинах! Они отговаривали меня от войны с ничтожной Польшей, они боялись штурмовать «линию Мажино», они пытались саботировать вторжение на Британские острова! Однако я настоял на смелых решениях, и всякий раз исход событий показывал, что я опять был прав! И несмотря на это, они продолжают возражать, будто я неправильно управляю войсками в России, но именно «неправильные» указания привели к грандиозным победам, каких не знала история! Ни Наполеон, ни Чингисхан, ни даже великий Аттила не захватывали таких пространств! Тупоголовые генералы лепечут об устаревших законах военной науки, а я создаю новую военную науку — науку стратегического вдохновения, помноженного на политическую интуицию! Воля вождя, храбрость солдата-германца, превосходство немецкого оружия и милость провидения — вот составные части наших неизменных успехов!

Умолкнув, он обвел соратников свирепым взглядом налитых кровью глаз. Аудитория трепетно молчала, потрясенная короткой вспышкой ярости. Наконец Аман произнес почтительно:

— Не слушай болтовню генеральских задниц. Принимай решения сам, ты всегда прав. Они должны усвоить, кто командует Вермахтом.

— Самый вредный из них — Гальдер, хоть и баварец, — добавил Шауб. — Ты заменишь его?

— При первой же возможности, — фюрер добавил по обыкновению неискренне: — Пока не решил, кого поставить на его место.

Позвав его резким жестом левой руки, Гитлер вышел в коридор. Они шли гуськом по коридору мимо застывших охранников: Гитлер, за ним — Шауб и замыкающий Шмундт. Бригадефюрер позволил себе продолжить важный разговор:

— Наверное, Йодль мог бы занять место Гальдера. Он никогда не возражает тебе.

— Да, Йодль — хорошая кандидатура, но он нужен на нынешнем месте. Я думал про Цейцлера — очень исполнительный штабной генерал.

Шауб плохо помнил Цейцлера, поэтому промолчал. Вроде бы тот прежде был начальником штаба танковых войск, а теперь служил в каком-то штабе на Западе.

Они покинули деревянный барак, в котором располагался импровизированный конференц-зал. У входа ждали машины, чтобы отвезти фюрера в бункер, где проходили совещания.

Полевая ставка «Вольфшанце» находилась в восточнопрусских лесах Горлице, неподалеку от Растенбурга. На обширной территории, обнесенной колючей проволокой, были выстроены бетонные казематы и деревянные дома. В зоне 2 жили штабные офицеры, в зоне 1 размещались личный бункер фюрера, подземные бетонные сооружения для других руководителей государства и армии, казармы батальона личной охраны.

Все помещения, предназначенные для Гитлера, либо выходили окнами на север, либо располагались под землей. Фюрер не любил солнечного света.

В бункер для совещаний Гитлер вошел в дурном настроении. Во-первых, предчувствовал очередную схватку с генералами, которые словно состязались в упрямстве и спорили с ним по любому поводу. Во-вторых, оставалось меньше месяца до 18 сентября — дня, когда застрелилась его любимая во всех смыслах слова племянница Гели Раубаль. С тех пор прошла ровно дюжина лет, и каждый год в этот день Гитлер приезжал в свою старую мюнхенскую квартиру на Регентплац, 16, и надолго запирался в комнате, где Гели пустила пулю себе в бок.

Великие полководцы стояли вокруг стола. Фюрер махнул рукой, изобразив «народное приветствие», остальные щелкнули каблуками, «Хайль Гитлер» прокричали немногие. Кивнув, Гитлер сел за стол и машинально принялся водить карандашом по бумаге, исподлобья оглядывая собравшихся. Два генерал-фельдмаршала — Кейтель, начальник Генштаба Верховного командования Вермахта, и Клюге — напросившийся на это cовещание главнокомандующий группы армий «Центр». Рейхсмаршал Геринг и начальник штаба Люфтваффе генерал Ешоннек. Начальник Генштаба Сухопутных сил Гальдер, самый упрямый спорщик, не простивший фюреру смещения многих высокопоставленных военачальников. Начальник штаба оперативного управления Вермахта генерал Йодль. Генерал-квартирмейстер Вагнер и начальник службы связи Фельгибель. Полковник Гелен — начальник отдела «Иностранные армии Востока» Генштаба Сухопутных сил. От Кригсмарине никто не был вызван — сегодня обсуждались события на русском фронте, где флот практически бездействовал. Ну и, конечно, подполковник Штауффенберг из штаба резервной армии — хороший швабский парень, всегда старается стоять поближе к фюреру.

— Пусть начнет рейхсмаршал, — распорядился Гитлер.

Может быть, авиация действовала не слишком успешно, однако надо отдать должное Герингу, воспитавшему свое воинство в отличном национал-социалистском духе. Сухопутным генералам стоило бы взять пример с Люфтваффе.

Расплывшись в улыбке, Геринг блеснул грубоватым ораторским искусством, принесшим партии немало голосов в период битвы за победу на выборах. Изредка заглядывая в бумаги, которые ловко подавал ему Ешоннек, рейхсмаршал поведал о сотнях сбитых в воздушных боях русских самолетах, о разгромленных на марше колоннах Красной Армии, об уничтоженных авианалетами эшелонах, танках, артиллерийских позициях и полевых укреплениях противника. Гитлер умиротворенно слушал прекрасный доклад и даже рассмеялся, когда Геринг упомянул бомбардировку танкостроительного предприятия к востоку от Москвы. На представленных фотографиях были хорошо видны горящие заводские корпуса.

— Это замечательно, — с воодушевлением провозгласил фюрер. — Таким образом, наше воздушное господство неоспоримо.

— Да, мой фюрер, мы завоевали русское небо, — подтвердил рейхсмаршал. — Конечно, у них остается довольно много самолетов, большевики поставили производство на конвейер, к тому же на фронте все чаще появляются американские истребители, но это — агония. Мы победили, нет никаких сомнений.

Разумеется, в бумагах содержались и менее приятные цифры. Например, о немалых потерях Вермахта от ударов русской авиации, а также о числе погибших немецких пилотов и не вернувшихся с вылетов самолетов Люфтваффе. Геринг давно понял, что Гитлера не интересуют неприятные новости, то есть докладывать об этом не стоит.

Наградив старого соратника одобрительным кивком фюрер предложил Йодлю доложить о положении на флангах Восточного фронта. Тот с готовностью поведал о незначительных успехах на ленинградском направлении, где удалось немного продвинуться вдоль берега Финского залива, несмотря на сильнейшие обстрелы советского флота. В то же время противник продолжал неистовые атаки против 16-й армии, нанося непрерывные удары из районов Новгорода и Старой Руссы вдоль дорог, сходящихся на Псков. На отдельных участках, вводя в бой группы по 50-100 танков, противнику удалось вклиниться, и теперь готовятся контратаки с целью ликвидации этих вклинений.

Краем глаза Гитлер заметил, как зашевелились Клюге и Гальдер — наверняка собирались что-то вставить, но сдержались. Пусть подождут, злорадно подумал Гитлер и, не прекращая рисовать, кивнул Йодлю, чтобы продолжал.

— Манштейн продолжает наступление в Крыму, — послушно заговорил начальник оперативного штаба. — Два корпуса одиннадцатой армии при посильном содействии румынской четвертой армии оттеснили противника к югу от Перекопа.

Он посетовал, что большевикам удалось эвакуировать из Одессы 51-ю армию, которая теперь включилась в оборону Севастополя, к тому же сильный русский флот непрерывно подвозит подкрепления в Севастополь. Затем Йодль показал на карте концентрацию пехоты и артиллерии для штурма Симферополя с последующим броском 60-й моторизованной дивизии через горы к Алуште. Таким образом, удастся расколоть русскую 51-ю армию, не позднее 25 августа ее восточная группировка будет оттеснена к Керченскому проливу либо и все сброшена в море. Затем главные силы 11-й армии Манштейна начнут сосредотачиваться для штурма Севастополя, который намечается осуществить в первой половине сентября.

— Прекрасно, — прокомментировал фюрер. — После взятия Крыма на полуострове останутся румынские гарнизоны, а одиннадцатую армию со всей осадной артиллерией мы рокируем в группу «Север», чтобы скорее покончить с Петербургом. Что хорошего на Средиземноморском театре?

— 60-я армия генерала Павлова оттеснила итальянцев от Иерусалима и снова вышла на линию Беер-Шеба — Газа, — сообщил Йодль пренебрежительно, словно речь не шла о семидесятикилометровом марафонском бегстве бравых итальянских союзников. — Здесь русских остановили две немецкие пехотные дивизии. Тем временем Роммель направил три моторизованные дивизии вдоль восточного берега Мертвого моря, за четыре дня прошел более ста километров, оставив в глубоком тылу окруженные гарнизоны британцев в пунктах Аш-Шафи, Эль-Карак и Эль-Гатранах. Вчера вечером парашютным десантом захвачен городок Мадаба в двадцати километрах южнее Аммана. Сегодня утром к парашютистам присоединились передовые отряды мотодивизий.

Он перечислил разбитые новозеландские, польские канадские части, упомянул 30 захваченных танков и 8000 пленных. Как бы между прочим Йодль сказал о трудностях с подвозом горючего из-за рейдов английских бомбардировщиков и засевших вдоль горной дороги «коммандос». В районе Аммана, закончил он, действуют остатки трех британских, включая одну бронетанковую, и двух польских дивизий. Роммель сообщал, что начнет штурм Аммана, как только подтянет тылы и сможет дать танкистам хоть немного снарядов и бензина.

Пропустив мимо последнее замечание, Гитлер склонился над картой, разглядывая складывающуюся конфигурацию боевых линий. Затем, расхохотавшись, провел пальцем вдоль дороги, которая тянулась от Аммана пересекала реку Иордан и вела дальше — на город или деревню Рам-Аллах.

— Вот дальнейший путь Роммеля, — азартно выкрикнул фюрер. — Наши танки за сутки выйдут в тыл Павлову!

Геринг, Йодль и Кейтель охотно подтвердили, что ничего более разумного представить нельзя. Остальные равнодушно промолчали — ждали, когда начнется главный разговор о событиях на фронте групп армий «Юг» и «Центр». После почтительной паузы Йодль, неловко кашлянув, чуть ли не умоляющим голосом попросил фюрера принять решение по босфорскому направлению.

Тонкое душевное равновесие фюрера снова нарушилось растущим раздражением. Этот вопрос то и дело возникал на разных уровнях сложной системы штабов, управлявших германскими вооруженными силами. В то время как 61-я русская армия, глубоко продвинувшись через Грецию, прочно удерживала узкий фронт вдоль реки Стримон, развернутая в тылу Толбухина 59-я армия контролировала греко-болгарскую границу. Военные буквально замучили Гитлера призывами направить в Болгарию хотя бы один германский корпус, а затем совместно с болгарскими союзниками нанести короткий мощный удар, прорваться к Эгейскому морю и окружить обе русские армии.

Генералы не знали того, что Гиммлер сообщал только фюреру: получив приказ о начале войны с большевистской Россией, болгарская армия немедленно взбунтуется и повернет штыки против немцев. Придется потом посылать на Балканы еще несколько дивизий, которых не хватает даже для Восточного фронта. Лучше подождать около месяца, когда рухнет глиняный колосс Советов — тогда и Босфор станет немецким без серьезных усилий.

— Позже, — уклончиво сказал Гитлер. — Болгарский царь при смерти. Мы решим эту проблему с его преемником.

На генеральских лицах вновь появились гримасы недовольства. Наверняка они уверены, что Верховный Главнокомандующий лишь из упрямства противится умным предложениям. Жалкие, ограниченные глупцы!.. Сверхчеловеческим усилием воли сдержав гневный окрик, Гитлер произнес почти спокойно:

— Прошу вас, Гальдер.

Настроение у начальника Генштаба Сухопутных войск было вполне чемоданным. Накануне Кейтель прозрачно намекнул ему, что в высших эшелонах армии ожидаются перестановки и что генерал Блюментрит выехал в Париж, чтобы принять дела у Цейцлера. Искушенный в кулуарных интригах генерал-полковник понял, что именно Цейцлер станет его преемником. Очевидно, это случится примерно через неделю.

Тем не менее он все еще надеялся, что сумеет настоять на правильных решениях, и подготовился к сегодняшнему сражению. Коротко кивнув, Гальдер предложил заслушать полковника Гелена, который подготовил аналитический доклад о военно-экономических возможностях России.

Доклад полковника получился растянутым и скучным, но выводы разведчиков представляли некоторый интерес. Аналитики подсчитали, что Сталин, несмотря на огромные потери первого года войны, имеет армию в 8 миллионов штыков, из которых от 6 до 6 с половиной миллионов служат в сухопутных войсках и полтора миллиона в авиации. Людские резервы большевиков оценивались в 1,8–2,2 миллиона, часть которых может быть направлена в Действующую армию до конца осени. Кроме того, ежемесячно на фронт возвращаются около 200 тысяч выздоравливающих после тяжелых ран и болезней.

Продолжая доклад, Гелен порадовал всех известием, после потери Донбасса у Советов начнутся проблемы с углем, которые частично решаются использованием торфа. Из-за нехватки угля и падения добыч железной руды вдвое сократилось производство чугуна и стали. Военная промышленность большевиков сильно зависит от поставки важных материалов с Кавказа. Гелен назвал бакинскую нефть, каучуковый комбинат в Ереване, марганец из Чиатуры, а также месторождение вольфрама и молибдена в районе Нальчика, руда с которого перерабатывается в Зестафони. Впрочем, полковник признал, что русские начали разработку нефтяных месторождений к востоку от Москвы, так что даже захват или бомбардировка Баку не приведут к недостатку горюче-смазочных материалов. Кроме того, через Кавказ русские получают огромное количество машин провианта и амуниции, которые поступают на американских кораблях в порты на юге Ирана.

— Кавказ — вот важная цель, — провозгласил Гитлер. — Благодарю, полковник. А теперь мы все-таки выслушаем Гальдера.

Адъютант уже развернул нужную карту, и Гальдер начал с южного направления, где происходили наиболее масштабные события:

— Противник, которого мы еще недавно считали полностью разгромленным, принимает лихорадочные меры, лихорадочно пытаясь закрыть бреши в линии фронта. Приходится констатировать, что большевикам удалось восстановить сплошной фронт на украинском направлении за счет выдвижения резервных армий из глубины, а также переброски войск из полосы группы армий «Центр». В тылу формируются новые армии с номерами уничтоженных нами в летних сражениях.

Педантичный генерал уже давно раздражал Гитлера, неизменно начиная доклады с рассказа о противнике. Возможно, этого требовали уставы, но можно было бы в первую очередь поговорить об успехах. Словно прочитав мысли фюрера, Гальдер перешел к более приятный сведениям, хоть и здесь он умудрялся вставить дурные новости.

Захватив Кривой Рог, рассказывал генерал-полковник, 4-я танковая армия занялась перегруппировкой, чтобы подготовить наступление на Запорожье и Никополь. Правый фланг Гота прикрывают румыны, что чревато неприятностями, поэтому надо подпереть румын хотя бы двумя немецкими дивизиями. Итальянцы занимают промежуток между армиями Гота и Паулюса, но не стоит рассчитывать на серьезные успехи союзников, то есть Днепропетровск придется брать силами 4-й танковой или 6-й армий, когда они покончат с текущими задачами. Овладев Полтавой, Паулюс продолжает медленно теснить противника на восток, но имеющихся сил недостаточно для взятия Харькова. Придется остановить 6-ю армию, чтобы пополнить и привести в порядок утомленные войска. Встает вопрос, на какой участок мы направим дивизии 17-й армии, которая завершила ликвидацию русских в киевском котле.

Перечисление захваченных трофеев и сотен тысяч пленных частично вернуло Гитлеру благодушное настроение. В общей сложности, с мая по август Вермахт уничтожил 9 русских армий и 4 танковых корпуса, еще несколько армий было разгромлено, хотя смогли избежать окружения. Обиднее всего, что вырвались из котла войска 5-й армии во главе с этим неуловимым чудовищем — генералом Потаповым. Тем не менее недочеловеки потеряли не меньше миллиона солдат убитыми и пленными, а также тысячи машин и множество припасов, заготовленных для большого наступления.

Между тем Гальдер перешел к положению на стыке групп «Юг» и «Центр», где после мощного июльского рывка застопорилось наступление 1-й и 2-й танковых армий. Сталин бросил в бой совершенно немыслимое количество резервов, так что теперь Гудериан и Клейст, потеряв почти половину танков, остановились на подступах к Орлу, Брянску и Курску. Наступление 2-й армии силами 7-го и 13-го армейских корпусов захлебнулось под огнем русских танков и «катюш».

Самое тревожное положение, по мнению генерал-полковника, по-прежнему сохранялось на участке 9-й армии Моделя, левый фланг которой уже четвертый месяц медленно пятился под безумными атаками азиатских фанатиков. Русская пехота наступала при поддержке тысяч стволов артиллерии, громадных масс танков и самолетов на бреющем полете. Оказавшийся на острие вражеского удара 27-й армейский корпус был практически обескровлен, и только рокировка нескольких дивизий 3-й танковой армии предотвратила серьезный прорыв.

Гальдер сухо продолжал:

— Усиленные железнодорожные перевозки на территории всего района перед группой армий «Центр» указывают, что русские ведут крупномасштабную перегруппировку. Надо считаться с вероятностью того, что противник занят сосредоточением новых ударных группировок перед всем фронтом Моделя.

— Модель прекрасно обороняется, — отмахнулся Гитлер. — Когда возобновится наступление на юге?

К его изумлению, Гальдер нагло заявил:

— Фюрер, войска устали. Мы прошли шестьсот километров, линия фронта сейчас в полтора раза длиннее, чем в мае, тогда как численность войск из-за потерь сократилась на четверть, а боевых подразделений — на треть. Такими силами можно лишь удерживать фронт, сосредоточив наступательные усилия на узком участке. Нам следует заняться подвозом пополнений, заменить сильно потрепанные дивизии свежими и, наконец, выбрать направление, на котором нанесем решительный удар.

Сравнительно мирная обстановка, царившая в бункере с начала совещания, все-таки взорвалась безобразной перепалкой. Гитлер орал, что группа армий «Юг» должна левым флангом ударить на Курск, Белгород и Харьков, а правым — наступать на Днепропетровск, Запорожье и дальше на Ростов. Гальдер, побагровев, отвечал, что фон Боку не хватит сил для наступления на столь широком фронте и вообще, дескать, штаб группы армий не способен управлять группировкой из девяти армий: двух танковых, трех полевых, двух румынских, итальянской и венгерской. Поэтому, говорил Гальдер, надо передать 17-ю армию в группу «Центр» и нанести решительный удар на Москву.

— Не болтайте глупости, Гальдер! — взорвался Гитлер. — Целью наступления должен быть Кавказ! Вы же слышали доклад Гелена — там сосредоточены главные сырьевые источники большевиков. Когда мы захватим их нефть, молибден и марганец, война будет выиграна.

Умный, тактичный Кейтель предложил разделить группу «Юг» на две группы армий, а также уплотнить фронт за счет переброски дивизий, бездействующих на Западе и в составе армии резерва. Гитлеру предложение очень понравилось, но вдруг уперлись обычно молчаливые Вагнер и Штауффенберг. Оказалось, что армия резерва уже отдала все готовые соединения, а новым на фронте делать нечего, потому что ведомство генерал-квартирмейстера с трудом обеспечивает снабжение имеющихся войск.

— Плотность войск восстановится, когда 17-я армия вернется на белгородское направление, — крикнул Гитлер. — Паулюс сдвинется чуть вправо и вместе с Готом бросится на Ростов. Затем ударим вдоль Дона на север, а частью сил захватим Кавказ. У русских нет войск, чтобы остановить наше наступление.

Фюрер вернулся в свою стихию административных импровизаций, распределения должностей, формирования новых штабов. Отодвинув листы с рисунками, он принялся набрасывать новую схему управления войсками. Создавались две новые группы армий: на курско-белгородском направлении группа «А» под командованием фон Бока в составе 2, 17, 1-й танковой, 8-й итальянской и 2-й венгерской армий, и группа «Б» — 6-я и 11-я полевые, 4-я танковая, 3-я и 4-я румынские. Командующим группы армий «Б», которой предстояло действовать в полосе от Донбасса до Черного моря, Гитлер решил назначить фельдмаршала Листа, причем уточнил, что румыны будут охранять побережье Азовского моря, потому как более серьезные задачи им доверять не стоит.

Генералы вздохнули с легким облегчением: кризис вроде бы удалось уладить малой кровью. Но в затухавший костер плеснул бензина фельдмаршал Клюге, о котором чуть не забыли в связи с событиями на южном участке фронта. Фельдмаршал был искренне возмущен, мало того, что никто не собирался решать его проблемы, так еще 2-ю армию отобрали.

— Фюрер, надеюсь, вы не забыли о сложной ситуации группы «Центр»? — вежливо начал он. — Силы армии Моделя на исходе, а фронт группы растянут, и лишен возможности маневрировать дивизиями. Я уже забрал все, что можно, из третьей танковой и четвертой армий. Оборонительную линию 9-й армии надо срочно укоротить и подкрепить свежим корпусом.

— У вас остается три армии, — сообщил Гитлер, — резервы русских не бесконечны, они не могут атаковать непрерывно, а район Орши — естественный плацдарм для удара на Москву… Кейтель, как только прибудет Цейцлер, решите с ним вопрос о переброске нескольких дивизий группы армий «Центр» в распоряжение фон Бока и Листа. Мне нужно хотя бы две танковые дивизии. Мы должны собрать на юге максимально много соединений, чтобы нанести последний удар большевизму.

Однако Клюге не собирался сдаваться и твердо возразил: мол, в его распоряжении нет лишних дивизий. Даже выслушав длинную речь Гитлера о скорой победе над практически поверженным врагом, Клюге угрюмо заявил:

— Я не могу отдать две танковые дивизии, которые нужны для контрудара.

— Это приказ, — устало сказал Гитлер.

Сделав каменное лицо, фельдмаршал отвесил короткий поклон и направился к выходу. Уже возле двери он остановился, проговорив на прощание:

— Таким образом, мой фюрер, ответственность за это ошибочное решение вы берете на себя. Честь имею.

Изумленно уставясь в дверь, мягко закрывшуюся за спиной фельдмаршала, Гитлер растерянно пролепетал:

— Как это понимать?.. — затем вдруг обрушился на Гальдера: — Вы заразили фон Клюге пораженческим настроением. Это вы всегда приходите сюда с одним и тем же, предлагаете отход, когда мы стоим на пороге обеды В отличие от вас, наши строевые части твердо исполняют свой долг. И я надеюсь, что командиры на фронте тверды, как их солдаты!

Это было последней каплей, и Гальдер, не в силах более сдерживаться, бросил в ответ:

— Я достаточно тверд, мой фюрер. Но там, на фронтах, храбрые солдаты и молодые офицеры бессмысленно гибнут тысячами только потому, что их командирам не разрешают принять единственно правильное решение и у них связаны руки.

Таким тоном с Гитлером давно уже никто не разговаривал. Отпрянув, он злобно уставился на Гальдера и несколько секунд молча стоял, тяжело опираясь на стол. Затем прохрипел:

— Генерал-полковник Гальдер, как вы смеете так со мной разговаривать?! Может быть, вы считаете, что можете учить меня, о чем думает солдат на передовой? Что вы вообще знаете о том, что такое — быть под выстрелами? Это я провел на передовой всю Первую мировую войну, пока вы прохлаждались в штабных кабинетах! И вы пытаетесь убедить меня, что я не понимаю, как там на фронте! Это просто возмутительно! Я этого не потерплю!

Махнув рукой, он объявил совещание законченным, приказал Кейтелю подготовить необходимые приказы и быстрым шагом покинул картографический кабинет. Военные молча наблюдали, как Шауб собирает бумаги, на которых фюрер рисовал на протяжении этих двух часов.

В коридоре, догоняя Гитлера, главный адъютант мельком осмотрел рисунки. Чувствовалось, что хозяин рисовал в сильнейшем раздражении, мастерски изобразив разрушенный Кремль, повешенного Сталина и оскалившуюся овчарку.

Уже в машине, когда они возвращались в главный бункер, Гитлер тоскливо сказал Шаубу:

— Знаешь, Юлиус, для меня не было бы большего счастья, чем сменить этот серый мундир на нашу коричневую рубашку, снова ходить в театры и кино, снова жить как простой человек. Меня уже тошнит от генералов. Они всегда врут, они вероломны… Они — реакционеры, все они против идей национал-социализма!

Сочувственно покивав, Шауб утешил друга и хозяина мол, даже среди генеральской сволочи изредка попадаются настоящие немцы вроде Кейтеля или Паулюса.

Слова друга успокоили расшатавшиеся нервы фюрера, однако в бункере ждал новый удар. Гиммлер, опустив взгляд, пролепетал, как нашкодивший школьник:

— Фюрер, Гейдрих попал в плен к русским.

Застонав, Гитлер опустился на стул, выпил целую пригоршню пилюль и потребовал изложить подробности. По словам рейхсфюрера СС, Гейдрих давно проводил тренировочные полеты на истребителе, надеясь получить звание майора Люфтваффе. Видимо, звания группенфюрера СС ему было мало… Вчера днем он отправился в боевой вылет и был сбит в воздушном бою. Сегодня днем болгарский посол в Москве сообщил, что Гейдриха допрашивают на Лубянке.

— Вы уверены, что его сбили в бою? — переспросил Гитлер. — Может быть, он улетел к большевикам?

Не дожидаясь ответа, он приказал адъютанту вызвать Геринга. Тот оказался рядом — сам собирался зайти к фюреру. Новость о Гейдрихе ошарашила рейхсмаршала, хотя именно ему, Герингу, следовало докладывать о подобных происшествиях.

— Нет, фюрер, я не думаю, что Гейдрих умышленно посадил самолет в русском тылу… — начал Гиммлер.

— Проведите расследование, оба! — выкрикнул Гитлер. — Герман, кто из высших руководителей Рейха и СС умеет летать?

— Точно знаю про Мюллера из гестапо. Он был летчиком в прошлую войну, летал бомбить Париж. Я выясню и представлю список.

— И подготовь приказ: руководителям Рейха и высшим командирам, не имеющим отношения к Люфтваффе, запрещается лично управлять самолетами. Тем более в прифронтовой зоне.

Отпустив их, Гитлер подумал в смятении, что воздушные машины отнимают уже второго человека, которого он считал верным сподвижником. Сначала Гесс, тронувшись мозгами, собрался лететь в Канаду — договариваться с англичанами о мире. И вот теперь — Рейнхард Гейдрих. Неужели провидение отвернулось от Адольфа Гитлера и закончилась полоса блестящих успехов?

И еще Гитлер понял, что теперь придется подыскивать замену на должность начальника РСХА. Он почему-то вспомнил про Кальтенбруннера.

5

Америка постепенно оправлялась после вражеских ударов. Корабли, потопленные японцами в Сан-Франциско, были подняты и отремонтированы. Судостроительные предприятия Восточного побережья возвращали в строй старые и достраивали новые линкоры и авианосцы. Больше года Соединенные Штаты вели борьбу за океаны лишь легкими силами и авиацией, но уже к концу 1943 года Вашингтон готовился послать в бой полноценные эскадры и авианосные ударные группы.

Все это время на Тихом океане безраздельно господствовал Ниппон Кайгун — японский императорский флот. Редкие булавочные уколы американских подлодок и крейсеров не могли переломить ситуацию. На верфях Иокогамы, Кобе и Нагасаки достраивалось новое поколение бронированных великанов. С каждым месяцем совершенствовались аэродромы и береговые укрепления на захваченных тихоокеанских островах. С середины 1942 года все американские транспортные суда, курсировавшие между Нью-Йорком, Латинской Америкой и Южной Африкой, ходили по океану лишь в составе конвоев, под защитой военных кораблей США и все равно несли тяжелые потери. Нередко корабли под флагом Восходящего солнца останавливали в открытом океане и уводили в свои порты советские сухогрузы, перевозившие американский ленд-лиз в порты Дальнего Востока. Но главные усилия островная империя нацелила на Азиатский материк, где разгромила китайские армии, сумев отбросить противника далеко на запад в центральные провинции, а заодно уничтожив англо-американские войска в Бирме.

Начиная с весны шифровальные службы США перехватывали вражеские радиограммы, в которых говорилось о разработке и подготовке операции «Северное сияние». Мнения штабных офицеров разделились: одни считали, что коварный противник пытается их дезинформировать, тогда как другие были уверены, что Берлин и Токио действительно планируют нанести удар по северной части Американского континента, осуществив высадку на Аляске или в Канаде. Сомнения разрешились только в «черную субботу» 11 сентября, когда началось вторжение.

Война, четвертый год бушевавшая в Европе и Азии, не слишком волновала население Латинской Америки. Большинство стран, расположенных к югу от Техаса и Калифорнии, практически не имели Вооруженных сил и военной промышленности, а потому не помышляли об участии в боевых действиях. Однако мировая война открыла южноамериканским лидерам прекрасную возможность поживиться за счет северного соседа. Бразилия и Мексика предоставили США клочки побережья для строительства военно-морских и военно-воздушных баз, а взамен получили много подержанного оружия. Более того, гринго финансировали развитие дорожной сети и даже построили для хитрых латиносов предприятия, выпускавшие разные предметы армейского снаряжения. Более того — Вашингтон простил Мексике дерзкую национализацию американской нефтяной компании. Однако реальное участие этих стран в войне было чисто символическим: бразильцы неторопливо формировали сорокатысячный экспедиционный корпус, а несколько десятков мексиканских пилотов, пройдя курсы в США, патрулировали над океаном.

В отличие от них Аргентина войну Германии не объявляла, поскольку президент Хуан Перон был давним и горячим поклонником фюрера. Германские военные и торговые корабли частенько совершали визиты в дружественные порты, аргентинская армия получила немало немецкого оружия, инструкторы из Вермахта тренировали аргентинских офицеров и солдат. Между тем каждый корабль привозил небольшие подразделения немецких войск, которые располагались в тщательно охраняемых лагерях среди джунглей.

Разумеется, военная разведка США выяснила, что Германия вооружает и тренирует аргентинскую армию. В Вашингтоне полагали, что Перон намерен воспользоваться европейской войной, чтобы силой оружия урегулировать старые территориальные споры с Уругваем и Чили. Главную проблему для Северной Америки представляли рейды «волчьих стай» адмирала Дёница — флотилии немецких субмарин топили грузовозы в Атлантике.

Начало сентября принесло тревожные новости. Американские подводные лодки и самолеты, патрулировавшие Тихий океан, обнаружили несколько отрядов Ниппон Кайгун, двигавшихся от Японии курсом на север. Одновременно шведские и норвежские рыбаки, а также работавшие на Британских островах разведчики сообщили о выходе в океан главных сил германского флота, включая недавно вступивший в строй новый авианосец «Петер Штрассер». Кроме линкоров, авианосцев и крейсеров, в состав вражеских соединений входили транспортные корабли. Службы радиоперехвата смогла расшифровать несколько передач, в которых план «Северное сияние» упоминался вместе с островами Ньюфаундленд и Мидуэй.

Нетрудно было сообразить, что японские эскадры соединятся с группировкой, постоянно базировавшейся в захваченном Пёрл-Харборе, а затем попытаются высадить десант на атолле Мидуэй — важнейшей базе США на Тихом океане. Немецкий же флот, безусловно, имел приказ захватить плацдарм в Северной Америке — авантюра вполне в духе безумных замыслов берлинских аналитиков-наци. Очевидные догадки оказались неверными: истинная цель «Северного сияния» располагала, значительно ближе к экватору.

С самого раннего утра 10 сентября около двухсот немецких лодок серий VIIb и VIIc нанесли массированный удар по атлантическим коммуникациям к северу от Мексиканского залива. Немало субмарин было потоплено авиацией и кораблями охранения, но потери грузового тоннажа оказались катастрофическими. Американское командование вывело в атакованные районы все наличные силы флота и береговой авиации. Тем самым было ослаблено патрулирование к югу от 20-й параллели. Именно в этот район и направилась эскадра под командованием гросс-адмирала Лютьенса, в которую входили «Бисмарк», «Тирпиц», три авианосца и 6 крейсеров. Сюда же стягивались транспортные корабли под флагами Аргентины, Уругвая, Испании, Португалии, вишистской Франции, двумя неделями раньше покинувшие разные порты Европы.

Крохотное государство на стыке двух Америк оказалось в самом фокусе мировой войны из-за проложенного через перешеек канала, соединявшего Атлантику с Тихим океаном. Панамский канал, обеспечивавший Соединенным Штатам маневр силами флота между океанами, был превращен в почти неприступную крепость и здесь располагались десятки военных баз, аэродромы, оборонительные сооружения, береговая и зенитная артиллерии. С началом войны Штаты модернизировали шлюзы, чтобы по каналу могли ходить авианосцы. В зону канала, которая имела статус территории США, были переброшены две пехотные дивизии.

Не могло быть и речи о высадке десанта непосредственно в Панаме. Экспедиционный корпус был выгружен с кораблей в колумбийских портах Санта-Марта, Барранкилья и Картахена. В общей сложности армада Лютьенса привезла две дивизии — моторизованную и пехотную. Еще одна пехотная дивизия погрузилась в Аргентине на торговые корабли, которые взяли курс на север, вдоль южноамериканского побережья. Слабенькие армия и флот Колумбии не сопротивлялись германскому десанту — колумбийцы не любили гринго, отобравших у них провинцию под названием Панама. Куда симпатичнее выглядели нацисты, которые обещали прогнать гринго и дать латиносам свободу от всесильных корпораций северного соседа.

Между тем японский флот, совершив стремительный ночной переход, к рассвету 11 сентября оказался на 10-м градусе северной широты в сотне морских миль к западу от побережья Центральной Америки. Эсминцы и транспорты вошли в порты Ривас и Либерия, приступив к высадке десанта. Под вечер на берегу оказались 50 тысяч японских солдат и 200 легких танков. Смешная армия Коста-Рики сопротивления, разумеется, не оказала, да и не могла оказать. Национальная гвардия Никарагуа тоже благоразумно осталась в казармах, хотя диктатор Сомоса, любимый сукин сын Вашингтона, отдал приказ разгромить врага. Вскоре пехотная рота японцев заняла президентский дворец в Манагуа, провозгласив новым президентом освобожденного из тюрьмы вождя оппозиции Хуана Сакаса.

После короткого отдыха японский экспедиционный корпус двинулся на юг, а немецкий — на запад, приближаясь к границам Панамы. Вечером 11 сентября немецкие самолеты сбросили бомбы на Форт-Рэндолл, Форт-Шерман и другие американские базы в восточной части канала. Японская авиация разбомбила Форт-Амадир, Форт-Коббе, Камп-Параисо и Камп-Клейтон.

Легкие силы флота США в Карибском море попытались атаковать противника, но не добились успеха, потеряв крейсер и эсминец. Взлетевшие с Гавайских островов тяжелые бомбардировщики не смогли пробиться к эскадре Лютьенса и вернулись на базу с большими потерями. По приказу шефа Объединенных штабов генерала Маршалла, расквартированная на юге США 3-я армия стягивалась к мексиканской границе для марш-броска на подмогу панамским гарнизонам. Сюда же, на авиабазы Калифорнии, Техаса и Нью-Мексико перебрасывались дополнительные эскадрильи, в том числе громадные «сверхкрепости» Би-29.

Президент Мексики генерал Мануэль Авило Камач объявил в стране мобилизацию, приказав двинуть на южную границу все боеспособные пехотные и кавалерийские части. Он прекрасно знал, что сосредоточить 10-тысячное войско удастся лишь послезавтра, причем от противника мексиканскую армию отделяют примерно 300 труднопроходимых километров Гватемалы Гондураса и Никарагуа, то есть при всем своем желании мексиканцы смогут обнаружить противника лишь через неделю. Генерал Авило подозревал, что к тому времени германо-японские полчища расправятся с мобильными силами в Панаме и двинутся на север. Поэтому президент в очередной раз попросил американского посла прислать побольше пушек и танков для его армии.

Пока на севере разыгрывался странный спектакль народной самодеятельности, кампфгруппа 22-й моторизованной дивизии после нелегкого ночного марша пересекла панамскую границу и возле городка Ла-Пальма на берегу залива Сен-Мигель встретила полк американской морской пехоты. Отлично подготовленные и вооруженные «мариносы» подбили несколько немецких танков и бронетранспортеров, но мощные орудия «тигров» и «панцер-четверок» сожгли всю бронетехнику и грузовики американцев. Вскоре подтянулись другие части дивизии, так что к полудню морпехи отступили, оставив на поле боя сотни убитых. К вечеру кампфгруппа 103-й пехотной дивизии, наступавшая в гористой местности вдоль атлантического берега, наткнулась на пехотные части американцев и после короткого боя обратила противника в бегство, захватив пленных и трофеи.

Тем временем японские части, вступившие в Панаму из Коста-Рики, были атакованы танками «Грант» и подразделениями 550-го десантного пехотного батальона. У американцев было больше техники, но японцы сражались умело и яростно. Бой продолжался весь вечер и большую часть ночи, обе стороны подводили подкрепления. Исход решил десант, высаженный с японских кораблей в заливе Чарики — в тылу американских войск. Утром 13 сентября решительной атакой с двух направлений японцы разбили противника, овладев горами Корнсепсьон, Давид и Педрегаль. Выдвигавшиеся к городу Оркоситос американские подразделения были рассеяны огнем морской артиллерии.

Вечером 12 сентября сотни танков, бронетранспортеров и грузовиков 3-й армии США двинулись на юг по автострадам, предусмотрительно построенным на территории Мексики. До Панамского канала им предстояло пройти около трех тысяч километров, до японских позиций в Коста-Рике — на 500 км меньше. В любом случае, войска панамского сектора Карибского оборонительного командования могли рассчитывать на подмогу лишь через неделю. В тот же день полсотни Би-29 с большой высоты бомбили немецкую эскадру в Картахене. Прямых попаданий в корабли добиться не удалось, зато бомбы разрушили часть порта и городских зданий, вспыхнули пожары, погибло много мирных жителей.

Между тем полевая артиллерия Вермахта приступила к обстрелу американских объектов в зоне Панамского канала уже вечером 13 сентября. От берегов озера Гатун, занимавшего большую часть межокеанского коридора, немцев отделяло 22–27 км. Главный удар наносила 103-я пехотная дивизия, успешно прорывавшая советские укрепрайоны на Украине. Крупнокалиберные зенитные и противотанковые пушки разносили вдребезги бетонные сооружения, после чего штурмовые группы захватывали развалины, уничтожая ошеломленных защитников канала. Японская дивизия, разгромив 73-й Калифорнийский полк, овладела городами Ната и Агуадульсе на побережье Панамского залива. Американское командование поспешно создавало новую позицию для обороны на подступах к Пенономе.

Из материалов газеты «Красная звезда»

11 сентября. Прорвав окружение, части под командованием генерала Харитонова соединились с главными силами Красной Армии в районе Мариуполя. Воины-герои прошли сотни километров по вражеским тылам, уничтожая гитлеровцев, сохранив знамена и боевую технику.

13 сентября. Тяжелое поражение немецко-фашистских агрессоров в Трансиордании. Уже много дней продолжались ожесточенные бои за крупный город Амман. Озверелые гитлеровские разбойники надеялись, что с захватом этого важного пункта они станут хозяевами положения на всем Ближнем Востоке. Британские войска, окруженные в Аммане, оказались на грани поражения. Однако вчера на подмогу союзникам пришли наши воины, скрытно совершившие ночной марш-бросок. Преодолев почти 80 км в сложнейших условиях горно-пустынной местности, героические бойцы Красной Армии нанесли сокрушительный удар во фланг и тыл противнику. Полностью разгромлена 15-я танковая дивизия немцев, тяжелые потери понесла 90-я моторизованная дивизия. Разгромленная армия «Азия» вновь битого фон Роммеля в панике отступает на юг, преследуемая советско-британскими дивизиями.

17 сентября. В минувшие сутки советские войска успешно отражали атаки противника на различных участках южного направления. Решительным ударом освобожден от врага г. Змиев. Защитники Севастополя подбили 20–30 немецких танков, уничтожили крупную пехотную часть румынской армии. Немецко-фашистским захватчикам нанесены тяжелые потери на подступах к г. Запорожье.

20 сентября. На ленинградском участке фронте продолжались бои местного значения. В воздушный боях над Украиной сбито несколько немецких самолетов. Контрударами танковых соединений при огневой поддержке «катюш» враг отброшен от Харькова.

22 сентября. После тяжелых боев с численно превосходящими бандами до зубов вооруженного врага, наши войска оставили Днепропетровск. Советские летчики отразили массированный воздушный налет на родную столицу. В московском небе сбито до 12 вражеских самолетов.

25 сентября. Кровопролитные уличные бои разгонись на южных и юго-западных окраинах Харькова. Пулеметчик Н-ской части младший сержант Гребенюк несколько часов сдерживал наступление вражеского полка. Снайпер Талдымагомедов за неделю боев убил 29 захватчиков, в том числе одного генерала.

21 сентября. По сообщениям иностранной прессы, немецкие войска вышли к берегам Панамского канала в районе городов Гамбоа и Рио-Рита. Официальный Вашингтон опроверг эти газетные утки, хотя пресс-секретарь Белого дома признал, что в районе канала идут тяжелые сражения. Из Токио передают, что японские дивизии также приближаются к Панамскому каналу с запада. Экспедиционный корпус Соединенных Штатов, который пытается прорваться на помощь блокированным гарнизонам в зоне канала, уже третий день безуспешно штурмует японские позиции в Никарагуа.

29 сентября. Успешные атаки советских войск продолжаются на Западном направлении. На днях дивизии генерала Баграмяна, прорвав эшелонированную оборону немецко-фашистских войск, вышли на подступы к Витебску. Противник бежит под ударами гвардейцев, оставляя на поле боя раненых и технику. Белорусская земля стала могилой для отборных полков грабь-армии бесноватого «фюрера».

2 октября. По приказу командования наши войска оставили Харьков, отступив на заранее подготовленные позиции.

4 октября. На протяжении последних двух недель войска противника под командованием фельдмаршала фон Бока пытались прорваться к городам Брянск, Орел, Курск и Белгород. Несмотря на незначительное продвижение по отдельным направлениям, все атаки гитлеровцев были отражены. Потери противника в полосе Брянского и Центрального фронтов исчисляются сотнями тысяч убитых, раненых и пленных. Подбито не меньше 300 немецких танков и 200 самолетов.

6 октября. Прочной обороной советских войск остановлено наступление противника на южном правлении. Решительными контрударами вражеские банды выбиты из Макеевки и Горловки.

6

По давней, превратившейся в образ жизни привычку Сталин работал ночью. Ко времени, когда он появлялся в кремлевском кабинете, успевали случиться основные события уходящих суток, по которым требовалось решение Верховного. Он молниеносно — способности быстро читать выработалась еще в далекой молодости — просматривал стопки подготовленных секретариатом документов, обзванивал маршалов, генералов, наркомов, секретарей республиканских и областные комитетов партии. Примерно к полуночи складывалась более-менее законченная картина минувшего дня, и можно было делать выводы, анализировать ситуацию и составлять планы на будущее.

Анализ ситуации не радовал. Хотя неимоверными усилиями удалось восстановить сплошной фронт и сорвать вражеское продвижение на брянско-курском направлении, противник все равно продолжал рваться через Донбасс. Рябышев вроде бы прочно держится на Миусском лимане, не пускает немца в Таганрог, но правее 38-й еще не восстановила силы 9-я армия, а Власов — не самая лучшая замена Харитонову. И на Западном фронте наступление не ладится — слишком прочную оборону немцы построили, да и дерутся как черти.

Сняв трубку, он велел соединить с Центральным госпиталем и, когда ответил главврач, поинтересовался здоровьем генерала Харитонова. Ответ ошеломил его — скончался, не приходя в сознание. Как глупо, в разгар сражений боевой генерал умирает от болезни… Сталин сокрушенно покачал головой — жизнь устроена неправильно, он давно понял это, но ничего не мог поделать.

От печальных мыслей отвлек Ортенберг — главный редактор «Красной звезды» принес оттиски завтрашнего… нет, уже сегодняшнего номера. Первую полосу Верховный одобрил, только приказал убрать громадный портрет товарища Сталина, заменить фотографиями героев-красноармейцев или подбитых немецких танков. На второй полосе был отличный подвал — статья генерала Катукова о тактике немецких танковых войск. Корреспонденции с фронта, письма из тыла, патриотическая инициатива сибирских колхозников, боевое братство советских народов, обзор событий на Тихоокеанском театре военных действий, армии китайских коммунистов развернули грандиозное наступление на японских захватчиков, американские «летающие крепости» в очередной раз бомбили японский флот возле Панамы и даже потопили эсминец. Очень хорошая статья Эренбурга — действительно, почаще надо одергивать англосаксов, а то их пресса чуть ли не радуется нашим неудачам на фронте… А это что такое?

Сталин нахмурился. Журналист сделал удивленное лицо — явно не чуял за собой никакой вины. Пришлось объяснять:

— Товарищ Ортенберг, если вы не забыли, я тоже когда-то имел некоторое отношение к газетному делу, — начал Верховный мягким тоном, который порой бывал страшнее самого свирепого нагоняя. — В революционной молодости товарищ Сталин не только выступал на митингах, организовывал стачки рабочих, экспроприировал царские банки и бегал с каторги. Товарищ Сталин выпускал подпольные газеты, писал для них статьи, поэтому немного понимает, что такое большевистская печать.

Ортенберг напряженно молчал. Встав из-за стола, верховный двинулся вдоль стола, изредка затягиваясь трубкой и продолжая разнос.

— Задача большевистской печати сегодня заключается в том, чтобы сообщать советскому народу и всему миру правду о нашей стране, о нашей армии, о том, как надо побеждать врага. Стало быть, задача большевистской печати заключается в том, чтобы сообщать сведения, полезные для победы в Отечественной войне, а в дальней перспективе — для окончательного построения социализма. Отсюда, товарищ Ортенберг, вытекает другая задача большевистской печати — ни в коем случае не печатать в советских газетах ничего такого, что мешало бы нам победить в войне.

Глаза главного редактора расширились, едва не выкатившись из орбит. Кажется, он наконец-то сообразил, что сильно проштрафился, но по-прежнему неспособен был понять, что именно натворил. Сталин почувствовал разочарование: Ортенберг оказался достойным учеником Мехлиса — худший пример партийного бюрократа. Новая поросль старой гвардии, глупо убежденная в собственной правоте, считающая главным не конкретное дело, но вовремя сказанные красивые слова с цитатами вождей. Услужливые дураки, которых с таким трудом корчевали в предвоенные годы, но так до конца и не выкорчевали, потому что скотина Ежов сам оказался той же породы.

Укоризненно поглядев на редактора сквозь клубы табачного дыма, Верховный решил: «Отправим в Палестину вместе с Мехлисом». Затем сообщил, строго чеканя слова:

— Ваша большая ошибка — материал о гвардии рядовом, который своим телом накрыл амбразуру.

— Товарищ Сталин… — воспрянув духом, взмолился журналист. — Это уже не первый случай. Фронтовые газеты много раз сообщали о таких подвигах…

— Очень плохо, что сообщали! — резко прервал его Верховный. — Я могу понять молодого красноармейца с горячим сердцем, который готов на самопожертвование во имя победы и в порыве боевого азарта бросается на пулемет. Но люди в газетной редакции должны думать не сердцем, а головой, иначе грош им цена. Хороший журналист должен был посоветоваться с фронтовиками, выяснить у них, много ли пользы от подобного подвига. Вы спрашивали об этом у фронтовиков?

— Никак нет, товарищ Сталин, — гордо заявил Ортенберг. — Этот замечательный факт буквально просится на газетную полосу, поэтому мы решили рассказать…

— Вы решили неправильно. — Верховный повысил голос. — В отличие от вас товарищ Сталин нашел время, чтобы поговорить с фронтовыми командирами и услышал в ответ, что никакой пользы от таких поступков нет. Потому как пулеметная очередь бьет со страшной силой, поток металла отбросит тело героя, и амбразура мгновенно будет открыта снова. Вы пытаетесь пропагандировать напрасное самопожертвование, напрасную смерть отважного солдата. Завтра, начитавшись наших глупых статей, десятки красноармейцев безрассудно бросятся на амбразуры, и напрасная гибель этих героев-патриотов будет на вашей совести…

Взгляд его выражал неприязнь и недовольство, что могло означать как легкий нагоняй, так и более серьезные последствия.

— Вы не поняли сути события и едва не устроили пропаганду красивого, но неправильного поступка. Эту статью необходимо снять из номера… — Сталин хлопнул ладонью по корректуре. — Поручите хорошему журналисту — например, Симонову или Долматовскому — толково разъяснить, что бойцы должны не закрывать пулеметное гнездо своим телом, а научиться метко бросать гранату или поражать амбразуру из противотанкового ружья. Неплохо бы и стихи на эту тему написать — попроще да подоходчивей.

Не слушая испуганного «так точно», Сталин предупредил редактора, что придется переместить его на другую работу. Вредную статью из последнего номера Верховный перечеркнул красным карандашом и назвал второй грубой ошибкой Ортенберга. Тот слабым голосом выдохнул:

— А какая же первая?

— История с якобы погибшими панфиловцами, — насмешливо напомнил Сталин.

Ортенберг потупился. Во время прошлогодних боев на смоленском направлении случилась весьма некрасивая история. Возле перекрестка дорог у безвестного до тех дней поселка «Красная дубрава» полсотни легких немецких танков при поддержке пехотной роты напоролись на крепко окопавшийся стрелковый батальон 316-й дивизии генерала Панфилова. Панфиловцы положили немало фрицев и пожгли десятка полтора жестянок, задержав противника почти на сутки. Наши потери составили 28 убитых.

Оказавшийся поблизости корреспондент «Красной звезды» быстро состряпал репортаж, в котором немного преувеличил масштаб события. Однако Мехлис который тогда был начальником ГлавПУРа, надоумил Ортенберга еще сильнее приукрасить это событие. В итоге их совместного творчества получился лубок про 28 героев-панфиловцев, которые все полегли смертью храбрых, но голыми руками остановили танки. Прочитав ту статью, Сталин удивился: почему немцы, перебив оборонявшихся, отступили? Проверка по линии особых отделов и рапорт командарма Рокоссовского прояснили ситуацию, и разгневанный Верховный всыпал виновным строгача с перцем за чрезмерное усердие.

Как видно, урок впрок не пошел.

Между тем, Ортенберг, напрасно надеясь отделаться малой кровью, хрипло произнес:

— Разрешите написать рапорт о переводе на фронт, товарищ Верховный Главнокомандующий. Искуплю вину перед партией…

Усмехнувшись, Сталин обрадовал журналиста известием о предстоящей командировке в несуществующее государство Эсраэль, которому предстоит стать форпостом социализма на Ближнем Востоке. По вытянувшемуся лицу Ортенберга несложно было понять, что бравый политработник предпочел бы комиссарить на фронте.

— Там тепло, апельсины растут круглый год, — пошутил Верховный и шевельнул ладонью: мол, забирай свои бумажки и ступай работать.

Собирая листы, покрытые строчками типографской краски, бывший редактор взмолился:

— Товарищ Сталин, вы себе не представляете, каково это, когда вокруг одни евреи… И вдобавок арабы.

— Не будьте антисемитом, товарищ полковник, — добродушно напутствовал его Сталин. — Это контрреволюционные настроения, ничуть не лучше буржуазного сионизма. И не бойтесь трудностей. Конечно, поднимать полк в атаку — это проще и привычнее, но в Палестине вас ждет интересная работа.

«Если вы с Мехлисом не наломаете дров, от вас же любой глупости ждать можно», — мысленно продолжил он, покосившись на спину вылетевшего из кабинета журналиста.

А ведь могут натворить дел, придется приставить к ним толковых армейских командиров, которые не побоятся перечить бывшему завотделу ЦК. Павлов слабоват, да и напуган опалой — Мехлис его сломает, а Буденный далеко не всегда сможет заступиться. Павлова придется отозвать, лихой танкист на главном фронте пригодится, пусть покажет, как умеет мехкорпусами ворочать… А в Иерусалим пошлем генерала, долго служившего в Туркестане, хорошо знакомого с Азией, с мусульманами. И дураку Мехлису надо будет внушить, чтобы не смел соваться в оперативные вопросы.

Этим летом Мехлис сильно проштрафился в Крыму, куда был опрометчиво послан в качестве представителя Ставки. Застращал комфронта Козлова, превратил Военный совет фронта в заседания партхозактива, развернул политмассовую работу, мешал командирам управлять войсками. Как следствие, Манштейн сбросил обе наши армии, защищавшие Керченский полуостров, в море, хотя должно было случиться наоборот.

Теперь приходится планировать десант, чтобы вернуть Крым и деблокировать армию Батова, которая второй месяц обороняет Севастополь, отрезанная от главных сил. Для этой операции на кавказский берег Черного моря выводились из Ирана две армии — 44-я и 47-я. Каждой придавалось по бригаде морской пехоты и танковые части. Справится ли с такой задачей Козлов — Сталин сомневался. Продолжая раздумывать, как бы поумнее расставить кадры, Верховный позвонил наркому флота. Адмирал Кузнецов доложил, что подготовка десантной операции завершается, определены участки и порядок высадки частей, назначены боевые корабли и транспортные суда, ремонтируются оставшиеся от царского флота десантные баржи, ведется отработка взаимодействия с сухопутными войсками и авиацией.

— Дата начала операции пока не назначена? — осведомился нарком.

— Ориентируйтесь на середину или даже начало ноября. Уложитесь?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Ну, смотрите. Надеюсь, не подведете.

Опуская трубку на рычаги, он — никто же не видит — не старался согнать с лица довольную улыбку. Молодой командир, назначенный наркомом ВМФ в звании капитана 1-го ранга, был несомненной удачей кадровой политики Сталина. Кузнецов не подведет, десант в Крыму потрясет немецкую оборону, заставит противника ослабить главное направление, где никак не удавалось окончательно переломить события в нашу пользу.

Сокрушенно покачивая головой, Сталин снова закурил и склонился над расстеленной на столе картой. С первых дней октября 4-я танковая армия противника ломилась на восток вдоль черноморского побережья, с ходу захватила Мариуполь, но уперлась в плотную оборону на Миусе, форсировать лиман немцам не удалось. Теперь, по логике вещей, противник будет вынужден перенести главные усилия севернее, в полосу 6-й армии, которая до сих пор продвигалась уступом, чуть отставая от Гота.

Жуков и Москаленко без конца молотили по левому флангу Паулюса, положили в атаках чуть ли не сотню тысяч красноармейцев, в том числе три воздушно-десантных и два механизированных корпуса, только немцы отмахивались от них, как от мошкары. Согласно сегодняшней сводке, атаки прекращены, обескровленная 1-я гвардейская закрепилась на рубеже Донецкого кряжа, Жуков вылетел в Москву. Надо думать — будет просить еще десяток дивизий и пару сотен танков. Не получит.

Сталин твердо решил, что резервы придется послать с Жукову, а на Южный фронт, чтобы укрепить оборону в Донбассе. Тимошенко сообщал, что утром противник начал разведку боем по всему фронту 9-й армии. Власов бодро рапортовал об успешном отражении атак, но завтра Паулюс может нащупать слабые места. Отвлечь противника, заставить перебросить резервы, ослабить южный фланг — для этого оставалось лишь продолжать тяжелое наступление в полосе Западного и Ленинградского фронтов. Бить на Витебск и от Старой Руссы вдоль шоссе Дно — Псков. В этих районах Красная Армия обладала решительным перевесом в силах и средствах, и атакующие дивизии продвигались пусть медленно, но неуклонно. С другой стороны, пора было понять, что фон Клюге стянул на стык своих 9-й и 3-й танковой все, что смог собрать, а потому пробиться там будет сложно.

Конечно, к концу ноября завершится формирование и боевая подготовка новых стратегических резервов. Это почти сотня дивизий, причем половина из них укомплектована опытными солдатами, которые сражаются с первого дня войны, а до этого прошли через малые войны. Это пять ударных армий, две тысячи новых танков, артиллерийские дивизии. Если бросить в бой такую силищу, то фронт, безусловно, будет прорван, Конев наконец-то ворвется в Витебск и бросит подвижные соединения на юг, вдоль Могилевского шоссе.

Глаз пробежал вдоль линии фронта и задержался на резком изгибе. В гомельских болотах синяя лента немецких позиций поворачивала с севера на восток Сталин прищурился — если перенести усилия в стык 4-й и 2-й танковой, где противник ослабил оборону… В идеале такой удар раскалывал фронт группы армий «Центр», и Красная Армия врывалась в Бобруйск, получая возможность развивать успех и на юг, и на север. В худшем случае лишь оттесним немцев за Днепр, заставим укрепить треснувшую оборону, снимая дивизии с других участков, а там снова ударим на Витебск…

Верховный понимал, что замысел надо будет продумать и доработать. На пути наступления нес воды свои Днепр, на форсирование которого даже немцы потратили весь июнь. Но идея показалась ему перспективной — через час приедет Егоров, надо будет с ним посоветоваться, пусть операторы Генштаба просчитают все аспекты операции.

Отвлекая от размышлений, раздался звонок телефона. Голос Берия сообщил, что генерал Владислав Андерс, командующий армией, сформированной из пленных поляков в Средней Азии, снова заартачился. Андерс категорически отказался направить свои дивизии на советско-германский фронт и требует переправить армию через Иран к англичанам в Палестину. Нарком внутренних дел добавил:

— Несколько генералов и часть старших генералов не согласны с этой шлюхетской тварью. Они готовы остаться в СССР и воевать на нашем фронте.

В охватившем его гневе Сталин едва не отдал приказ разоружить поляков и вернуть предателей в лагеря. Однако он помнил, что за Андерса горой стоит Черчилль, а портить отношения с союзниками не хотелось. С большой неохотой Верховный выдавил:

— Черт с ними, пусть убираются. У тебя все?

— По моим каналам поступают сообщения о плохом положении с 9-й армией. Как будто разбита и отступает. Я проверяю.

— Доложи, когда проверишь.

Сталин раздраженно швырнул трубку на рычаги. Поляки, по обыкновению, демонстрировали присущие буржуазии подлость и неблагодарность. Даже анекдот родился: «Вторая мировая война — это долгие попытки русских, американцев и англичан заставить поляков воевать против Гитлера»!

— Генерал Голованов ждет в приемной, — доложил секретарь.

— Пусть заходит.

Как и большинству сталинских выдвиженцев новой волны, Александру Голованову еще не исполнилось сорока лет. Накануне войны Сталин поручил молодому генералу создание АДД — Авиации дальнего действия — из летчиков Гражданского воздушного флота. Эти пилоты и штурманы, в отличие от военных коллег, имели огромный навык полетов на большие расстояния с использованием радионавигации. Сейчас под командованием Голованова находилось около пятисот тяжелых бомбардировщиков, которые днем и ночью трепали глубокий тыл противника.

Вытянувшись во весь богатырский рост, командующий АДД доложил о последних рейдах на железнодорожные узлы Днепропетровск и Харьков, через который немцы снабжали войска группы армий «Юг». В подтверждение своих успехов Голованов показал свежие, еще влажные фотографии горящих эшелонов.

— Дня два по этой дороге ни один поезд не пройдет, — уверенно заявил генерал. — А завтра-послезавтра добавим.

— Хорошо поработали, — весело согласился Верховный. — Жаль только, Клюге от вас ушел. Упустили подлеца, товарищ Голованов. Как же так?

Летчик печально развел руками.

— Все сделали, как надо, товарищ Сталин. Послали разведку, сфотографировали этот самый дом отдыха НКВД на берегу Друти. А ночью лучшие экипажи прицельно положили два десятка бомб крупного калибра. Ни здания не осталось, ни парка вокруг, ни казарм охранного батальона, ни штабного бронепоезда…

— Знаю, знаю… — Сталин ободряюще похлопал расстроенного генерала по плечу. — Партизаны и разведчики подтвердили, что штаб группы армий поражен, и немцы вывезли из развалин не меньше сотни трупов. Не ваша вина, что в это время Клюге был на фронте… Вы хотите что-то сказать?

— Так точно, товарищ Сталин. Вечером мои орлы возвращались из налета на Днепропетровск и вроде бы заметили войсковые колонны на дорогах к востоку от Сталино.

— Хорошая новость, — проворчал Верховный. — Кавкорпус выдвигается на подмогу армии Власова.

— Никак нет, товарищ Сталин. Большие массы механизированных войск и пехоты двигались на восток. Я подумал…

Голованов нервно сглотнул. Кажется, он стал гонцом принесшим злую весть.

Недоуменно прищурясь, Верховный протянул руку к телефону, но аппарат зазвонил, не дождавшись, когда Сталин коснется трубки. Взволнованный голос командующего Южным фронтом заворчал в трубке прежде, чем хозяин кабинета успел прижать ее к уху. С нарастающим беспокойством Голованов следил, как меняется лицо Верховного, выражая страшную душевную муку. Так и не произнеся ни слова, Сталин швырнул трубку на рычаги телефона. Затем, медленно повернувшись к летчику, сказал совсем тихо:

— Беда у нас, товарищ Голованов. Большое горе… — Он горько вздохнул и тяжело опустился на стул. — Тимошенко сообщил, что немцы прорвали фронт на Миусе… Что делать будем?

Растерявшись, Голованов пробормотал:

— Не могу знать… я ведь простой летчик…

— А я — простой бакинский пропагандист! — огрызнулся Сталин. — И не учился в Военной академии.

— Виноват, товарищ Сталин. Поднимем обе дивизии тяжелых бомбардировщиков и прямо на рассвете начнем обрабатывать колонны в степи.

— Правильно, — Сталин вяло махнул рукой. — Займитесь. И договоритесь со штабом ВВС, чтобы вам обеспечили истребительное прикрытие.

Покинув кабинет, Голованов столкнулся в приемной с Егоровым и Жуковым. Спустя полминуты, на лестнице, генерала едва не сбил с ног бежавший вверх по ступенькам Берия.

Маршал и генерал армии, стоя по стойке смирно и не смея даже опустить глаза, принимали разнос. Берия с удовольствием слушал, как Сталин красочно распекает великих полководцев, частенько переходя на матерные характеристики.

— Из-за вас, выродков и предателей, немцы еще до рассвета приедут в Ростов! — выкрикивал Верховный. — Вы не командиры Красной Армии, а стадо тупых баранов! Алкаши недоношенные, не умеете командовать — идите окопы копать, больше пользы принесете! А вы, товарищ Жуков, полевой бордель можете открыть, сифилитик несчастный — сколько баб за год войны поменял? Дождешься, скотина, что не Берия тебя в подвале пристрелит, а какой-нибудь полковник, у которого ты очередную шлюху уведешь! Или тебя на штыки поднимут солдаты, которых ты по ровному полю без артподготовки в атаку гонишь, ублюдок, мать твою… — Он повернул налитые кровью глаза на Берию и прохрипел: — А ты чего стоишь, ишак мингрельский? Где твои знаменитые дивизии?

Старика надо было немного успокоить, направив в правильном направлении верховный гнев, и Берия гордо сообщил:

— Мои войска пытаются исправить глупость армейских идиотов. Полк Пияшева перекрыл шоссе, расстрелял передовые подразделения прорвавшегося противника, взяты пленные. Сейчас Пияшев останавливает бегущих красноармейцев и сажает в оборону. Я направил ему в помощь полк Ваупшасова и диверсионную бригаду Лютого. Так что до утра немцы там ни на шаг не продвинутся.

Егоров торопливо вставил:

— По приказу Тимошенко две дивизии уже заканчивают посадку в эшелоны на станциях Армавир и Краснодар. Там всего двести километров — через шесть-семь часов первые подразделения прибудут в Ростов. Чуть позже подоспеют противотанковые полки и стрелковая бригада из 1-й гвардейской…

Гнев — признак слабого характера — медленно отступал. Выпустив пар, Верховный возвращался в рабочее состояние. Глубокие затяжки окончательно вернули спокойствие — по крайней мере, внешне. Ткнув дымящимся мундштуком трубки в Егорова, Сталин приказал ледяным голосом:

— Докладывайте по порядку.

Поспешно, даже суетливо — пока Верховный не разбушевался повторно и не отдал присутствующему наркому приказ об аресте провинившихся — Егоров шагнул к столу. Дрожащими пальцами маршал расстелил карту и приступил к докладу, водя пальцем по красным и синим пиктограммам оперативно-тактических обозначений.

— Еще прошлой ночью поступили сведения, что противник рокирует подвижные соединения из состава 4-й танковой армии в полосу 6-й полевой. Как стало ясно к середине дня, в полосе нашей 9-й армии были сосредоточены два танковых корпуса. На рассвете немцы начали сильные атаки против центра и правого фланга 9-й при мощной воздушной поддержке. Согласно вашему указанию, на помощь Власову был направлен кавалерийский корпус, дислоцированный в Калмыкии, а также стрелковая дивизия и артиллерийская бригада из Новочеркасска. Около полудня Власов заверил меня по телефону, что противник остановлен, что войска армии прочно удерживают поселок Куйбышевский и что резервы будут использованы для контрудара с целью ликвидировать незначительные вклинения на центральном участке. В вечерней сводке штаб армии также сообщал об успешно отраженных атаках, — Егоров сделал короткую паузу. — Однако около девяти позвонил Гречко, командующий 57-й армии, доложивший, что 9-я отступила, не поставив соседа в известность, и теперь левый фланг 57-й не прикрыт и подвергается сильным атакам противника…

— То есть вы уже четыре часа назад знали о прорыве фронта, но не доложили, — задумчиво прокомментировал Верховный. — Понимаю, не хотели огорчать товарища Сталина подобными второстепенными мелочами.

— Виноват, товарищ Сталин, мы проверяли эти сообщения, — маршал Егоров снова принял стойку «смирно». — Готов понести любое наказание.

— Никого не забудем, когда время придет, — флегматично заверил Верховный. — Продолжайте.

По словам начальника Генштаба, сообщение показалось невероятным и нуждалось в перепроверке. Операторы направления попытались связаться по радио и телефонным линиям с командирами разных уровней, с комендатурами в населенных пунктах. Ответы поступали самые разные и путаные. Штаб фронта был не в курсе происходящего, штаб 9-й армии не отвечал, начальник станции Ровеньки поведал о звуках боя где-то поблизости, а из шахтерского поселка им. Микояна женский голос ответил, что по улицам проехали, стреляя во все стороны, какие-то танки. Однако в 9.40 генерал Власов, связавшись по рации с Генштабом, доложил, что армия отступила на запасные позиции, а просочившиеся в тыл небольшие группы вражеских танков и пехоты вскоре будут уничтожены.

В Генштабе вздохнули с облегчением, поэтому через полчаса, когда Берия сообщил Егорову о приходящих по линии НКВД тревожных докладах, маршал успокоил наркома: дескать, обстановка сложная, но принимаются меры, держим ситуацию под контролем. К общему ужасу, около 11.20 генерал Рябышев доложил, что правый фланг его армии оголен, немцы полностью заняли полосу обороны 9-й армии, а теперь концентрируют пехоту и танки, явно готовясь утром ударить на Таганрог вдоль восточного берега Миуса — во фланг и тыл 38-й армии.

Потом начали поступать донесения делегатов связи, еще засветло выехавших из Новочеркасска и Ростова на поиски отступающих частей. К полуночи штабу Южфронта удалось привести разбитые дивизии в подобие порядка, создать очаговую оборону и наладить снабжение. Вскоре после полуночи вышли на связь штабы двух разгромленных дивизий, штабы которых разместились в небольших населенных пунктах. Согласно их докладам, немцы прорвали фронт 9-й армии уже к полудню, тогда же был взят Куйбышевский, а штаб Власова потерял управление войсками. Остаток дня полки и дивизии сражались в частичном окружении, с наступлением темноты оторвались от противника.

— Обделались с ног до головы, — с отвращением прокомментировал Сталин. — Там голая степь, завтра немцы бросят танки на Новочеркасск и Ростов, а пресловутые очаги обороны методично ликвидируют пехотой и авиацией — это они хорошо умеют. Резервы которые были посланы на помощь Девятой, наверняка разгромлены ударами с воздуха.

— Так точно, — подтвердил Егоров. — Кавкорпус рассеян, сейчас штаб фронта ищет подразделения по всей степи и возвращает в Новочеркасск. Стрелковая дивизия подверглась бомбардировке и занимает оборону на рубеже Северского Донца.

Сталин долго смотрел на карту — места были знакомые, они с Егоровым руководили здесь фронтом в Гражданскую войну. Попутно Верховный с негодованием подумал, что Власов побоялся сразу сообщить о тяжелой ситуации, надеялся выправить положение при помощи жалких резервов, а потом стало поздно.

— Надо сосредоточить усилия на обороне Новочеркасска и Ростова, — произнес он, вздыхая. — Голованову я уже отдал распоряжения, перебрасывайте туда всю авиацию, какую сможем собрать с других участков фронта.

В следующие полчаса Верховный переговорил со штабом Южного фронта, поручил Тимошенко нанести по флангам прорвавшихся немецких корпусов удары силами 57-й и 38-й армий, а разгромленную 9-ю оттянуть на правый фланг рябышевской армии — между Таганрогом и Ростовом. Временно забытые Егоров и Жуков прикидывали, где можно построить прочную оборону, и согласились, что в ровной, как стол, степи это практически невозможно. Войск на пути немцев было немного — формирующиеся в Ростове и Новочеркасске 7-я и 8-я резервные армии, которым предстояло получить номера 62-й, 64-й общевойсковых, да дивизии неполного состава, наскоро набранные по Северокавказскому военному округу. Жуков неуверенно предложил сдержать немцев на рубеже Дона, навязать уличные бои в городах, а тем временем подготовить мощный удар с севера. При этом, как само собой разумеющееся, предполагалось, что левый фланг Юго-Западного отогнется далеко на север, а Южный будет прижат к Дону. И в очень сложном положении окажется 38-я армия, ближайшая судьба которой казалась очевидной: уже завтра немцы наверняка блокируют ее в Таганроге, но за рябышевское хозяйство Сталин беспокоился меньше всего — тылом армии становилось Азовское море, где хозяйничал Черноморский флот. А вот 57-ю придется оттянуть на северо-восток, на рубеж Коминтерн — Шахты — Артемовский…

— Приказ Рокоссовскому, — сказал Сталин, оборвав стратегические мечтания Жукова. — Юго-Западному фронту прочно удерживать Донецкий кряж и Ворошиловград. 1-я гвардейская армия передается фронту, Генштабу позаботиться о пополнении армии, надо срочно восстановить ее боеспособность. Разбитые части 9-й направить к Таганрогу и подчинить штабу 38-й… — Он подумал, что надо будет чуть позже поговорить с обоими — Рокоссовским и Тимошенко. — Товарищ Жуков, я слушаю ваши предложения.

Не подходя к карте, Жуков повторил — уже более четко, без лишних слов — прежний план: жесткой активной обороной сдерживать немцев на Дону, выматывая их силы и продолжая наносить удары с севера. Генерал подчеркнул, что через несколько дней, когда Красная Армия закрепится на новых позициях и на линии Сёверского Донца, сложится конфигурация фронта, благоприятствующая ударам во фланг 6-й армии противника. На уточняющий вопрос Сталина он ответил, что для прорыва фронта достаточно создать ударную группировку в составе 1-й гвардейской и 57-й армий, усилив их десятком стрелковых и кавалерийских дивизий, а также двумя-тремя танковыми или механизированными корпусами.

Жуков оборвал доклад, вовремя заметив скептическую гримасу Верховного. Покачав головой, Сталин проворчал: дескать, товарищ Жуков уже пытался остановить немцев такими ударами, но всего лишь разменял двадцать наших дивизий на две немецкие.

— Атаки с севера, конечно, надо продолжать, — задумчиво проговорил Сталин. — Это необходимо, чтобы отвлекать силы противника от Ростова, но разгромить немцев и погнать обратно на запад этими ударами не получится… Вот что, товарищи полководцы — подумайте как следует, пока мы поговорим о других делах.

Маршал и генерал армии послушно склонились над картами, перешептываясь вполголоса. Раскурив трубку, Верховный сел за письменный стол и тихо, по-грузински, спросил наркома внудел, о чем тот хочет сказать уже полчаса.

— Власов убежал к немцам, — так же тихо и тоже по-грузински ответил Берия. — Он уже от них звонил Егорову и успокаивал. Я этому барану в маршальских петлицах объяснял, но ишак не поверил…

Грязно выругавшись сначала по-грузински, потом по-русски, Сталин осведомился:

— Ты уверен? Про Потапова тоже говорили, что он в плен попал, что его немцы раненного пристрелили, а он через неделю вышел из окружения.

Берия даже руками взмахнул, как бы отметая даже тень сомнения, и уверенно подтвердил:

— На этот раз никаких ошибок. И с нашей стороны видели, и с той стороны верные люди подтвердили.

— Расстреляем, никуда не денется… — Верховный хотел что-то добавить, но вдруг насторожился, прислушиваясь, и громко поинтересовался: — Что вы там секретничаете? Какое такое другое решение?

По лицам военачальников промелькнула гримаса растерянности. Егоров, который в отличие от Жукова был давно знаком со Сталиным и знал, какой чуткий слух у кремлевского властелина, ответил первым:

— Если как следует измотаем противника обороной, обескровим немецкие дивизии, перемолотим резервы, то примерно через месяц можно будет бросить в бои новые ударные армии с решительной целью.

Жуков подхватил:

— Сосредоточив на северном фланге противника достаточно крупные силы, можно осуществить глубокий прорыв, создать угрозу коммуникациям противника. А если Рябышев до того времени удержит Таганрог, то нанесем встречный удар с этого плацдарма — и почти вся группа армий «Б» окажется в котле.

Он уложил на карту красный карандаш: тупым концом — на позиции 1-й гвардейской армии, острием — на Матвеев Курган. Классический прорыв в стиле предвоенных представлений о глубокой операции. К тому же — через оборонительные позиции немецких пехотных дивизий, которые ждут именно таких ударов и готовы к их отражению. Верховный скептически поморщился. Это была хорошо знакомая идея рассекающего броска с севера на юг через Донские степи — точно такой план он, Сталин, предложил Ленину в девятнадцатом году. Тогда этот план привел к разгрому Деникина, но сейчас-то четко видны другие операционные линии…

Все-таки Жуков остается кавалеристом, раздраженно подумал Сталин. Уперся в свой замысел наносить удар по ровной местности — и будет класть дивизию за каждый километр продвижения. А ведь решение казалось очевидным.

Взяв со стола брошенный Жуковым карандаш, Сталин очертил два красных овала с большой полуосью и полсотни километров каждый — в районе Горловки и Мариуполя. Берия, с интересом наблюдавший за его манипуляциями, на всякий случай громко сказал: «Вот именно!» Покосившись в его сторону, Верховный иронически поглядел на полководцев и провозгласил решение:

— Атаки восточнее Миуса немцы легко парируют — у них тут резервы под боком. Удар с севера нанесем крупными силами на полсотни километров западнее — вот здесь, по стыку итальянской и румынской армий, от Горловки. Навстречу двинется группировка из Мариуполя, оба ударных кулака встретятся где-нибудь в районе… — Он хмыкнул, не желая называть город, носивший ныне его имя. — В районе Юзовки.

Решив, что старик от переживаний помутился рассудком, Жуков деликатно напомнил:

— В Мариуполе сейчас немцы.

— Там нет немцев, — Сталин усмехнулся. — Там румыны. Пока… А за несколько дней до начала наступления северной ударной группировки Мариуполь будет захвачен морским десантом. Вы, товарищ Жуков, слишком замкнулись на сухопутных фронтах и забыли, что Советский Союз располагает одним из сильнейших военно-морских флотов. С учетом потерь других стран сильнее нашего, пожалуй, только американский и японский флоты. А на Черном и Азовском морях мы обладаем абсолютным превосходством.

Начавший понимать замысел Верховного, маршал Егоров одобрительно закивал, но потом нахмурился и поинтересовался, какие силы намечается выделить на мариупольский десант. Сталин принялся выколачивать пепел из своего курительного агрегата, потом неторопливо набил трубку табаком из разорванных папирос «Герцеговина Флор». Наконец, обдумав ситуацию, произнес неуверенно:

— Сделайте расчет сил и средств. Возможно, придется отменить крымский десант. Кроме того, пока Рябышева совсем не отрезали, надо будет, перебросить побольше сил в Таганрог и пополнить Девятую армию.

На этом Сталин отпустил военных, поручив тщательно продумать предстоящую операцию, проработать детали, распределить задачи по рубежам и направлениям. И, разумеется, напутствовал Верховный, ни на секунду не забывать о катастрофе на Южном фронте, обо всех изменениях докладывать немедленно.

Проследив тяжелым взглядом, как закрывается дверь за уходящими военными, он повернулся к наркому внутренних дел. Тот подобрался, но Сталин махнул рукой.

— Сиди, не вскакивай, — разрешил Верховный и, покряхтев, присел на соседний стул. — Ты должен понимать, что в другой раз такая возможность переломить ход войны больше не подвернется. Мы не имеем права даже на малейшую ошибку.

Берия торопливо закивал, протер пенсне и проникновенно заверил:

— Чекисты сделают все возможное. На целую неделю перед началом наступления всему транспорту по ту сторону фронта паралич устроим. Такие диверсии организуем — пальчики облизать можно.

— Не то, — Сталин поморщился. — Диверсии само собой, как мацони с чесноком к хинкалу. Но ты и Меркулов должны сделать больше. Надо убедить ставку Гитлера, что мы собираемся нанести главный удар совсем в другом месте. Ты говорил, какие-то немецкие шпионы на вас работают.

Уяснив идею вождя, нарком внудел хохотнул и подтвердил, что в его ведомстве, как в Греции, есть абсолютно все. Немало агентов абвера из числа пленных солдат и командиров Красной Армии после переброски на советскую территорию были арестованы либо сами явились с повинной. Некоторые из них исправно работали под управлением сотрудников госбезопасности, регулярно радируя в немецкие разведцентры шифровки с качественной дезинформацией.

Внезапно Берия прервал рассказ и озабоченно поинтересовался:

— Может, и болгарина подключить?

Хотя имя не было названо, Сталин понял: имеется в виду Иван Стаменов, болгарский посол в СССР. Антифашист, большой друг России, настоящий славянский патриот, он давно сотрудничал с органами советской разведки. Минувшей зимой и весной Стаменов и работавшие на Разведупр генералы болгарской армии сумели до смерти запугать Берлин: мол, если Болгария начнет войну с русскими, то народ и армия неминуемо восстанут, свергнут царя и повернут оружие против немцев. Благодаря их стараниям Гитлер не решился ввести войска в Болгарию для удара в тыл Босфорскому фронту.

— Подумаем, — сказал Верховный. — Твои агенты должны передать в абвер конкретные районы, где намечаются отвлекающие удары. Пусть сообщат в абвер номера соединений, которые мы там сосредоточим. Пусть немцы готовятся отражать наше наступление где-нибудь под Бобруйском, под Витебском, на Волхове… — Он задумался, потом улыбнулся и закончил фразу. — …или в Крыму.

Оставшись один в кабинете, Сталин налил стакан вина и долго смотрел на карту, мысленно представляя себе будущие плацдармы, из которых вырастали красные стрелы победоносного наступления. На недолгую минуту выражение лица Верховного Главнокомандующего стало беспредельно жестоким — как и его мысли рожденные страшным временем, заставлявшим принимать безжалостные решения.

Сводки Совинформбюро

В течение 20 октября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои происходили на Крымском, Донском и Белорусском участках фронта.

За 19 октября уничтожено 5 немецких самолетов.

За 20 октября под Москвой уничтожено 11 немецких самолетов.

Наши авиачасти, действующие на Западном и Южном фронтах, продолжают наносить врагу большой урон. 19 октября в результате успешных налетов нашей авиации на войска противника было уничтожено 22 танка, 250 автомашин с пехотой и военными грузами, 15 полевых орудий, много зенитных пулеметов, боеприпасов и несколько складов с военным снаряжением.

Часть тов. Гончарова, действующая на Южном фронте, за один день боевых действий уничтожила 20 немецких танков и свыше 3 батальонов вражеской пехоты.

Одна наша часть, действующая на Карельском фронте, прорвалась в тыл противника и ударила по наступающим белофинским частям. В коротком бою было уничтожено более 2 рот пехоты противника. Захвачены большие трофеи, в том числе несколько орудий, 4 рации, 15 подвод с боеприпасами, 50 велосипедов и несколько грузовиков.

Дикие зверства и насилия чинят немецко-фашистские мерзавцы в захваченных ими районах. Гитлеровские палачи истребили население деревни Лютино Кличевского района Белорусской ССР. Недавно гитлеровцы загнали всех жителей деревни в помещение школы. Ненецкий офицер потребовал указать местонахождение партизан, но ничего не добился. По его приказу солдаты жестоко избили арестованных, но те продолжали молчать. Палачи долго пытали несчастных, глумились над ними, а затем сожгли школу вместе с заключенными в ней людьми. Сгорело 74 человека.

В течение 26 октября наши войска вели бои с противником на всех фронтах.

За 25 октября уничтожено 44 немецких самолета. Наши потери — 10 самолетов.

За 26 октября под Москвой сбито 4 немецких самолета.

За 25 октября частями нашей авиация уничтожено 25 немецких танков, 5 бронемашин, более 300 автомашин с пехотой и военными грузами, 12 полевых орудий, несколько автоцистерн с горючим и более полка пехоты противника.

За два дня боев подразделения т. т. Шевердина и Браславца, действующие на Южном фронте, уничтожили до 2500 итальянских солдат и захватили 15 станковых пулеметов, много винтовок, патронов и ручных гранат.

Партизанские отряды, действующие в оккупированных районах Ленинградской области, наносят фашистам чувствительные удары. Только за четыре дня, с 20 по 24 октября, партизаны убили 8 немецких офицеров и 195 солдат, уничтожили 30 грузовых автомашин, легковых машин, мотовоз и две мотодрезины. Один из партизанских отрядов взорвал железнодорожный мост и пустил под откос воинский эшелон с немецкой пехотой, следовавшей на Ленинградский фронт. Партизанский отряд тов. К. разведал место нахождения дальнобойных орудий противника и сообщил об этом нашим частям. Орудия противника были уничтожены огнем нашей артиллерии.

Красноармеец-связист тов. Кузнецов, устанавливая связь с одним из батальонов полка, заметил вблизи немецкий обоз с боеприпасами. Включив аппарат в линию, тов. Кузнецов связался с командным пунктом и предложил открыть огонь по квадрату, на котором он сам находился. Меткими залпами артиллерии немецкий обоз был полностью уничтожен. Герой-связист остался невредим.

За последние дни на различных участках Западного фронта захвачены в плен большие группы фашистов. Грязные, обросшие, в лохмотьях, немцы скорее напоминают собою бродяг, чем солдат регулярной армии. Ефрейтор 30 артиллерийского полка А. Карстен рассказывает, что в солдатской среде царит глухое недовольство войной. «Многие мои товарищи уже погибли, — говорит Карстен. — Ради чего они сложили свои головы? За что я воюю — не знаю. Я видел разрушенные города и горящие деревни. Тысячи людей лишились своего крова и имущества. Нам, немецким рабочим и крестьянам, эта война не нужна, ибо никому из нас она не принесет облегчения. В нашей роте много резервистов, и все они так думают».

В течение ночи на 29 октября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои происходили на ВОЛХОВСКОМ, ВИТЕБСКОМ и РОСТОВСКОМ (Ростов-на-Дону) участках фронта.

За 28 октября уничтожено 5 немецких самолетов. Наши потери — 2 самолета.

Артиллерийская батарея части тов. Раковина, действующей на одном из участков Ленинградского фронта, за день боев истребила более 800 немецких солдат и офицеров, уничтожила 6 долговременных огневых точек и 4 пулеметных гнезда противника.

Часть командира Лопатина, действующая на одном из участков Южного фронта, в ожесточенном бою истребила более 2000 солдат и офицеров немецкой дивизии «Викинг». Наши войска захватили 11 орудий, 3 минометные батареи, до 100 автомашин с боеприпасами, 2 штабные автомашины и 2 знамени.

В течение ночи на 1 ноября наши войска вели бои с противником в районе Шахт, северо-восточнее Таганрога, а также в районе Новочеркасска.

В районе Шахт наши части отбили несколько атак противника. Советские войска оказывают упорное сопротивление наступающим танкам и мотопехоте противника. На поле боя немцы оставили свыше 250 трупов. Особенно кровопролитное сражение произошло в районе одной железнодорожной станции. Немцам вначале удалось продвинуться вперед и вклиниться в боевые порядки наших войск. Контратаками наши бойцы отбросили противника и нанесли ему большой урон. На поле боя гитлеровцы оставили сотни убитых солдат и офицеров, уничтожено свыше 20 немецких танков, много орудий, пулеметов и автомашин. Бронебойщики одной части уничтожили 6 немецких танков. Южнее Шахты продолжались ожесточенные бои против танков и мотопехоты противника. В течение суток уничтожено 15 немецких танков и свыше 400 солдат и офицеров противника.

В районе северо-восточнее Таганрога продолжались упорные бои. На одном из участков наши части разгромили 2 батальона немецкой пехоты и уничтожили 20 танков. Н-ская кавалерийская часть совершила рейд по вражеским тылам. Кавалеристы уничтожили 3 склада, разгромили штаб немецкого полка и уничтожили свыше 350 гитлеровцев.

В районе Новочеркасска противник стремится пробиться вперед. После кровопролитного боя, во время дорого уничтожено 5 немецких танков, наши части отошли на новый оборонительный рубеж. В районе Кропоткина наши войска вели напряженные бон танками и пехотой противника. Танковый экипаж лейтенанта Алексея Шельгаса за один день уничтожил 8 немецких танков, 4 противотанковых орудия и до 300 солдат и офицеров противника.

В течение ночи на 3 ноября на фронтах существенных изменений не произошло.

В районе северо-западнее Ростова наши войска вели бои с танками и пехотой противника. Бойцы Н-ского гвардейского соединения отбили несколько атак немцев и, перейдя в контратаку, заняли два населенных пункта. Большая часть немцев в этих населенных пунктах была истреблена, а остальные бежали, бросив на поле боя 16 орудий, несколько пулеметов, автомашины, 2 радиостанции и другое военное имущество. На другом участке неприятель предпринял несколько танковых атак. Совместными действиями пехотинцев и артиллеристов атаки противника были отбиты. В результате боя подбито и уничтожено 14 немецких танков.

На Западном фронте наши части вели бои с противником за переправы через водный рубеж. К исходу дня советские бойцы переправились через реку и продолжали борьбу на ее западном берегу. Подразделения Н-ской танковой части уничтожили 11 немецких противотанковых орудий, 4 миномета и истребили до 170 солдат и офицеров противника. Экипаж танка под командованием старшего политрука Екатериничева в одном бою раздавил 4 орудия и уничтожил 40 гитлеровцев. Танк младшего лейтенанта Семенова подбил 4 немецких танка.

В течение 5 ноября наши войска вели бои с противником северо-западнее и юго-западнее Ростова, а также в районах Севастополя и Таганрога. На других фронта существенных изменений не произошло.

За 4 ноября частями нашей авиации на различных щетках фронта уничтожено или повреждено до 20 немецких танков и бронемашин, более 100 автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 8 батарей полевой и зенитной артиллерии, взорвано 5 складов боеприпасов, повреждено 3 железнодорожных эшелона, рассеяно и частью уничтожено до батальона пехоты противника.

Северо-западнее Ростова наши войска обороняли занимаемые позиции, а на отдельных участках вели активные боевые действия. В ходе боев гитлеровцы несут большие потери. Только одно наше соединение за последние дни истребило до 3000 немецких солдат и офицеров, уничтожило 19 танков, 13 орудий, 40 пулеметов, 16 минометов, 20 автомашин и 2 самолета противника. На одном из участков немцы предприняли наступление, бросив в бой до полка пехоты и 30 танков. Наши бойцы отбили атаку противника. На поле боя немцы оставили 230 трупов и 8 подбитых и сожженных танков. На другом участке немецкая пехота при поддержке танков атаковала позиции Н-ской части. Огнем из противотанковых пушек и ружей, гранатами и бутылками с горючей смесью наши бойцы уничтожили 5 немецких танков. Оставшиеся без прикрытия танков гитлеровцы были расстреляны из пулеметов и винтовок.

Юго-западнее Ростова танки и пехота противника при поддержке крупных сил авиации предприняли ряд ожесточенных атак. Советские части стойко встретили новый натиск врага. Несмотря на значительное численное превосходство, немцам не удалось продвинуться вперед и выйти к реке Дон. Наши артиллеристы и минометчики произвели огромные опустошения в рядах противника. Минометчики Н-ской части несколькими залпами накрыли большое скопление пехоты неприятеля и истребили 1200 немецких солдат и офицеров.

В течение 8 ноября наши войска вели бои с противником западнее и юго-западнее Ростова, в районе Таганрога, а также на Волховском участке фронта в районе Синявино. На других фронтах существенных изменений не произошло.

Нашими кораблями в Баренцевом море потоплена подводная лодка противника.

На северо-западной окраине Ростова наши войска вели напряженные бои. На одном участке противник отдельными группами танков и автоматчиков вклинился в нашу оборону. Завязались упорные бои, в ходе которых гитлеровцы, проникшие в расположение советских войск, были уничтожены. С целью поддержки обескровленных дивизий немцы подбрасывают новые резервы, с которыми наши части ведут ожесточенные бои.

Юго-западнее Ростова наши войска вели напряженные бои с танками и пехотой противника. На одном из участков наши части после упорных боев оставили населенный пункт и отошли на новые позиции. Встречая упорное противодействие наших бойцов, враг несет огромные потери. За последние пять дней Н-ское соединение Красной Армии истребило до 6000 солдат и офицеров противника.

На одном из участков Западного фронта наши войска продолжали вести бои на окраинах крупного населенного пункта. Юго-восточнее этого пункта на узком участке немцы сосредоточили до полутора полков пехоты и 90 танков и перешли в контратаку. Наши бойцы стойко выдержали удар врага. Значительная часть вражеских танков была подбита артиллеристами и бронебойщиками еще на подходе к нашим позициям. В результате многочасового боя подбито и сожжено 49 немецких танков. Большие потери понесла также пехота противника. Захвачены пленные.

На этом же участке фронта за 10 сентября наши летчики в воздушных боях сбили 10 и подбили один немецкий самолет.

В течение 10 ноября наши войска вели бои с противником в районе Ростова, в районе Таганрога и в районе Синявино. На других фронтах существенных изменений не произошло.

В районе Ростова продолжались ожесточенные бои. В течение всего дня крупные силы танков и пехоты противника при поддержке авиации предпринимали одну за другой атаки наших позиций на северо-западной окраине города. Все атаки гитлеровцев отбиты с большими для них потерями. Наши части оставались на прежних позициях. В течение дня уничтожено 29 немецких танков и более 1500 солдат и офицеров противника. Советские летчики уничтожили 3 немецких самолета, 8 танков, 24 автомашины, 3 бензоцистерны и изорвали склад с боеприпасами противника.

На Ленинградском фронте в результате боевых действий отдельных наших подразделений, снайперов и разведчиков за два дня истреблено до 200 вражеских солдат и офицеров. Уничтожено 4 немецких танка, несколько станковых пулеметов, 5 автомашин и 4 повозки с военным грузом. Ефрейторы тт. Вех и Ваваев и краснофлотец т. Боющук огнем из миномета взорвали склад с минами и артиллерийскими снарядами противника.

В течение 15 ноября наши войска вели бои с противником в районе Ростова и в районе Таганрога. На других фронтах никаких изменений не произошло.

В районе Ростова наши войска вели ожесточенные бои. Противник силою до двух пехотных дивизий с 100 танками и при поддержке большого количества авиации предпринял атаки на рабочий поселок. Наши бойцы самоотверженно отбивают яростные атаки гитлеровцев. На отдельных участках ценою больших потерь противнику удалось несколько потеснить наши части. В течение дня, по неполным данным, подбито и сожжено свыше 45 немецких танков и уничтожено более 1500 солдат и офицеров противника.

Разведчики Н-ской гвардейской части обнаружили скопление вражеской пехоты и установили, что немцы готовятся к атаке. Наши артиллеристы произвели несколько огневых налетов и рассеяли группировку противника. На другом участке наши подразделения атаковали врага и заняли первую линию его окопов. Уничтожено до роты немецкой пехоты. Огнем зенитной артиллерии и наземных войск сбито 3 самолета противника.

В районе Таганрога наши части вели бои на уничтожение группы танков и пехоты противника, вклинившихся в нашу оборону. В течение дня немцы предприняли одну за другой три атаки, пытаясь прорвать нашу оборону. Наши подразделения отбили атаки гитлеровцев и отбросили их в исходное положение. В боях на этом участке подбито и сожжено 19 немецких танков и уничтожено до двух рот пехоты противника. На другом участке бойцы под командованием лейтенанта Комлицкого ворвались в окопы неприятеля и уничтожили несколько десятков немецких солдат. В этой схватке с противником сержант Абдула Кашанов штыком и гранатой истребил 9 солдат и 3 немецких офицера.

Документ № 11

Из ежедневных докладов отдела «Иностранные армии Востока» начальнику Генерального штаба Сухопутных войск

29 ноября 1943 года.

Оценка противника перед нашей 6-й и 3-й румынской армиями.

Положение в Ростове не изменилось.

На позициях противника перед северным флангом 14-го танкового и 8-го армейского корпусов отмечается (по данным воздушной разведки) уменьшение числа танков (28 ноября установлены лишь 20 танков) и сокращение численности полевой артиллерии в районе Аксайская (10 октября было засечено 96 батареи. 19 октября — 42 батареи, 28 октября — 36 батарей).

Данные разведки свидетельствуют о появлении новых частей противника в районе Дебальцево — Никитовка (увеличение числа составов и погрузочно-разгрузочных работ на железнодорожном узле Ворошиловград). По-прежнему сохраняется впечатление, что большие контингенты войск противника непрерывно подходят к фронту, из чего можно сделать вывод о том, что в ближайшее время сохранится его активность.

Положение и намерения противника перед фронтом пока не ясны (в связи с усиливающимся подходом резервов в районы Шахт и Горловки). Однако в других районах еще не отмечаются признаки подготовки наступательных операций крупного масштаба.

Радиоразведкой обнаружено перемещение штабов 5-й ударной и 2-й танковой армий противника в район Шахт.

Таким образом, создается впечатление о подготовке наступательных операций против 3-й румынской и нашей 6-й армий. Идет ли здесь речь о наступательных действиях в целях отвлечения наших сил от Ростова или же разрабатывается операция с более широкими задачами, пока не ясно. При нынешнем соотношении сил можно предполагать первое.

10 декабря 1943 года.

4-я танковая и 6-я немецкие армии, 3-я и 4-я румынские армии.

Оценка противника — та же. Отмечается лишь некоторое снижение его активности и ослабление движения в полосе Южного фронта. Настойчивые атаки противника к северу от Таганрога на правом фланге 4-й танковой армии предпринимались с целью улучшения позиций в полосе 38-й армии русских, а также с целью оттянуть наши резервы от Ростова. Это подтверждается показаниями пленных русских офицеров. Появление большого количества противотанковых батарей на этом участке подтверждает намерение противника перейти к прочной обороне. Вместе с тем восточнее Таганрога резко возросло количество костров в ночное время, и ведется активная переброска войск через Дон из района Азова. Таким образом, противник осуществляет сосредоточение дополнительных сил для дальнейшего удара 9-й армии на восток с целью ликвидации разрыва между флангами Южного и Донского фронтов.

Продолжается создание сильной группировки войск противника перед правым флангом 3-й румынской армии. Данные радио- и авиаразведок: обнаружен командный пункт 65-й армии в районе юго-западнее Никитовки, отмечено движение ночью до 2500 автомашин (главным образом севернее Горловки), появление 318-й стрелковой дивизии из армейского резерва западнее Ольховатки. На марше отмечены 8 батальонов, 15 танков и 200 автомашин, двигавшихся на юго-запад от Дебальцева.

Перед левым флангом 3-й румынской армии авиаразведкой обнаружено сосредоточение крупных танковых сил. Это, по-видимому, 7-й танковый корпус, снятый с участка фронта перед нашим 40-м танковым корпусом (135 танков в районе Артемовска).

Появление штабов Юго-Западного фронта и 5-й ударной армии в районе восточнее Артемовска указывает на то, что русские планируют крупные наступательные действия на стыке 3-й румынской и 8-й итальянской армий.

Все более ясно вырисовывается еще один район концентрации войск противника вокруг Красного Луча. Об этом свидетельствует радиосвязь штаба 2-й танковой армии с 6–7 неустановленными соединениями, предполагаемое выдвижение туда же 1-й гвардейской армии, усиленное движение железнодорожных составов от Ворошиловграда и по рокадным путям.

Неясность обстановки не позволяет определить конкретные намерения противника. Следует тем не менее считаться с возможным началом его наступления в ближайшем будущем против 3-й румынской армии, чтобы отрезать линию железной дороги на Ростов, создать угрозу продвинувшимся на восток немецким войскам, заставить нас отвести свои силы от Ростова, а также освободить водный путь по Дону. Для более значительных операций имеющихся сейчас у противника сил, по-видимому, недостаточно (перед правым флангом 3-й румынской армии он располагает 16 стрелковыми дивизиями и 1–4 танковыми бригадами, перед левым — 7 стрелковыми и 3 кавалерийскими дивизиями).

Показания одного из пленных офицеров, назвавшего в качестве цели наступления железную дорогу Сталино — Ростов, по-видимому, подтверждают эти предположения.

14 декабря 1943 года.

Обстановка на фронтах нашей 6-й и 3-й румынской армий.

Положение в Ростове — без изменений.

Поведение противника и данные радиоразведки свидетельствуют о необходимости усиления внимания к группировке 5-й ударной армии, которая сосредотачивается в районе Шахт против 376-й пехотной дивизии. Здесь отмечено резкое усиление радиопереговоров, появление 3-го гвардейского стрелкового корпуса и двух новых дивизий (их номера пока не выяснены), выдвижение к фронту 258-й стрелковой дивизии, которая прежде действовала в полосе группы армий «Центр», и 5-й истребительно-противотанковой бригады резерва Главного командования.

Подтверждается, что группировки противника перед обоими флангами 3-й румынской армии усилены каждая кавалерийским корпусом (перед правым флангом отмечено появление 6-й гвардейской дивизии 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, перед левым флангом — 21-й кавалерийской дивизии 8-го кавалерийского корпуса). Прекращение активной переброски войск противника в район западнее Ворошиловграда и усиление передислокации его частей вблизи от фронта позволяют сделать вывод: выстраиваются боевые порядки для наступления. Разграничительные линии между 1-й гвардейской и 2-й танковой армиями пока не установлены.

Ожидаемые наступательные действия противника — хотя и ограниченного характера — могут выйти за рамки местного значения. К тому же пока не неясно, были задействованы новые танковые части на восточном фланге 6-го румынского армейского корпуса, против 2-го румынского армейского корпуса, или же в район Шахт.

Не исключается возможность одновременного перехода противника к наступательным действиям против группы армий «Юг» на широком фронте из районов Дебальцево, Артемовск, Шахты, Таганрог. Возможно, одновременно будут высажены малочисленные морские и воздушные десанты в Крыму. Тем самым противник рассчитывает отвлечь наше внимание от главного удара в районе Бобруйска, который запланирован на 15–17 декабря.

7

Алексея разбудил резкий толчок. Машинально схватившись за расстегнутую кобуру, майор приоткрыл глаза. Взору его предстала ставшая привычной картина: обычный вагон-теплушка на полсотни коек в три яруса. На стенах тускло дрожали отсветы почти догоревшей свечи. Спросонок он чуть не спросил: «Какой фронт, мужики?» — однако вовремя вспомнил, что поезд увозит их в противоположном от войны направлении.

Присев на койке, Часов опустил босые пятки на присыпанный соломой деревянный пол и грозно поинтересовался:

— Почему остановились?

Капитан Сазонов, стоявший возле чуть приоткрытой двери вагона, оторвался от щели, через которую выглядывал наружу. Повернувшись к командиру, он сообщил зевая:

— Станция какая-то. Названия не видать, темень кругом.

— А почему темно — утро, ночь или вечер?

— Вроде бы вечер, часы семь показывают. Я же немногим прежде твоего проснулся, а заснул еще засветло.

— Может, харчами разживемся на этой станции, — размечтался Часов и гаркнул: — Стекольников, хорош дрыхать. Делом займись.

После повторного призыва, к которому присоединился разбуженный личный состав команды, из глубины вагона откликнулся недовольный голос старшины. Школьников напомнил, что жратву обещали выдать на пограничной станции. Вагон ответил десятком разорванных глоток потом еще раз дернулся, и станционные строения медленно поползли мимо. В дверной просвет Алексей разглядел освещенные луной снежные шапки гор.

Поезд лениво прополз мимо полосатого пограничного столба, отстучал колесами по мосту над невзрачной речушкой и, наконец, встал возле перрона. На тускло освещенном здании вокзала висела табличка «Джульфа-иранская».

— Заграница, — прокомментировал мрачный военинженер Авербух.

Ему толково разъяснили, что курица — не птица, Иран — не заграница, а баба, само собой, не человек. Концерт народного творчества прекратил наряд пограничников, стукнувший прикладами по стенке вагона и потребовавший вылезать.

Документы проверяли не слишком дотошно — Иран ведь и в самом деле не настоящая заграница. Местных жителей и представителей шахской власти на вокзале Часов не заметил — повсюду звучала только русская речь. Красноармейцев всех родов войск было огромное количество. Создавалось впечатление, что на зачуханной станции стоят сразу несколько воинских эшелонов.

Через полчаса после прибытия комсостав рубал шашлыки с рисовым гарниром в привокзальной столовой. Со снабжением и продуктами в ненастоящей загранице дела обстояли весьма недурно. Хвалить иранское изобилие вслух никто, само собой, не решился, потому как за столом, кроме ветеранов части, успевших повоевать вместе не один год на разных войнах, сидели начштаба и замполит. Оба прибыли за неделю перед командировкой, так что никто не знал, какие они люди и чего ждать от обоих. Ляпнешь неосторожное словцо — покатится телега по инстанциям, год не отмоешься.

Из таких вот соображений закордонные пайки рубали, помалкивая. Только Васико Черкесиани почему-то морщился и наконец выдал совершенно непонятный уху русскому вердикт:

— Нет, дорогие, неправильно здесь шашлыки подают. Шашлык и плов вместе не уживаются.

— Ты чего? — поразился Часов, на секунду прекративший обгладывать баранину с ребрышка. — Вкусно ведь.

Неожиданно для всех замполит Гаврилей поддержал гурмана Васю, заявив:

— Товарищ капитан прав. К этому жаркому рис совершенно не подходит. Надо было на гарнир картошку жарить.

Черкесиани бросил на замполита совершенно безумный взгляд, из чего Часов сделал вывод: с точки зрения кавказской кулинарии, картошка не сочетается с шашлыком точно так же, как отварной рис. Сам он подобных предрассудков не разделял, хотя припомнил, что в московских ресторанах шашлык подавали вообще без гарнира — только с нарезанным кружочками репчатый луком. Тоже вкусно было.

Новый начальник штаба майор Ян Заремба вдруг заулыбался и пустился в воспоминания о лейтенантской службе в полку под Могилевом.

— Как-то под занавес больших маневров подстрелили мы в лесу кабанчика. И служили у меня во взводе парнишки из Туркестана и с Кавказа. Само собой, поручил я шашлычок этим хлопцам. Никогда не забуду, как яростно спорили они по любой мелочи… У каждого народа своя кухня, и каждый свой рецепт правильным считает.

— Это не только на кухне, — брякнул Низкохат.

Часов насторожился — слова Макара можно было истолковать по-разному. К счастью, комиссар крамолы не усмотрел, а заметил: дескать, сюда бы четверть горилки поверх наркомовского стопарика — и можно жаркое наворачивать даже с рисом.

После столовой Часов отправил Гаврилея со Стекольниковым и двумя рядовыми получать паек на всю команду. До отправки их эшелона времени хватало, но повсюду ходили грозные патрули, а мест для проведения культурного досуга на вокзале не имелось. По этой причине танкисты вернулись к своему вагону. Большая четь личного состава снова расползлась по койкам, Словно не спали двое суток в поезде. Лишь Часов и еще с десяток танкистов прогуливались по холодному перрону.

— Не теряйтесь из виду, славяне, — прикрикнул Заремба. — Отстать от эшелона — верный путь загреметь в штрафбат по статье за дезертирство.

«Начштаба, похоже, нормальный мужик, хоть и кавалерист», — подумал Алексей. Поговорить по душам они пока не успели, но Часов сразу заметил на гимнастерке невысокого жилистого Зарембы редкий значок «За отличную рубку». Что ж, немало народу влилось в танковые войска из конницы: в прошлом десятилетии считалось, что кавалерия и мотомехчасти — почти одно и то же. Подвижные силы развития прорыва…

Кто-то широкоплечий в шинели, проходя мимо, прохрипел смутно знакомым голосом:

— Мужики, минометчиков не видели?

— Извини, браток, не обратили внимания, — виновато признался Заремба.

Издали донесся богатырский крик, дескать, нашли разгильдяев. Хриплый командир крикнул в ответ:

— Веди к поезду, и чтоб никто ни на шаг от вагонов… — плечистый закашлялся, потом продолжил уже не так зычно: — Скоро отправят нас.

Козырнув танкистам, он побежал дальше, но Часов весело сказал вслед:

— Старший лейтенант Осянин, своих не узнаете…

Минометный командир споткнулся на бегу, резко повернулся. Леха шагнул ему навстречу — поближе к фонарю. Увидав его лицо, Осянин заулыбался, полез обниматься и сказал неловко:

— Я думал, тебя там же, в котле…

— Под моим котлом черти еще огонь не развели, масло не вскипятили. А ты уже капитан, поздравляю. В теплом месте служишь.

— Месяц отслужил, — кивнул Осянин. — Приводили дивизион в порядок, пополнение получили, новые стволы, личный состав потренировали. Теперь, как я слышал, всю 47-ю армию выводят из Ирана. И 44-ю тоже. Наверное, под Ростов пойдем. Но и ты больно не радуйся — здесь навряд ли надолго задержишься.

— Не задержусь. Нас послали груз от союзников принять. Потом опять на фронт и тоже в 47-ю. Кто сейчас командарм?

— Командарм — фигура… — минометчика снова прихватил кашель. — Сам генерал Павлов-Ерусалимский. На той неделе прибыл с дальнего юга… Леха, ты лучше скажи, как твои орлы? Как Авдеев, Сазонов, Кушнарюк, Ладейкин, Низкохат?

Опустив голову, Часов сообщил безрадостно:

— Сорокин и Низкохат у меня за спиной стоят, Ладейкин под Киевом сильно обгорел, писал из сталинградского госпиталя, что на поправку пошел. Остальных уже нет…

— Вечная память… — тихо произнес Осянин. — Из моих тоже, считай, только каждый третий в живых остался… Помянуть надо.

Однако успел он лишь потискать Сазонова с Низкохатом, а потом подбежал сержант и силком уволок капитана к поезду.

Через полчаса двинулся на юг их состав. Часову не спалось — встреча на вокзале разбередила воспоминания о кровавых делах минувшего лета.

Впервые они с Осяниным встретились на финском фронте, а нынешним летом каприз военных судеб свел их подразделения на Черниговском плацдарме, туда — в заболоченную долину Десны отошли перемешанные части 5-й и 4-й ударной армий, преградившие путь танкам Гудериана, наступавшим по шоссе Гомель — Чернигов. Здесь, у городка Репки, сильно поредевшие батальоны 7-го мехкорпуса устроили засаду, разгромив авангард немецкой панцердивизии. В штабном автобусе нашли карту, из которой следовало, что немцы собирались послезавтра ворваться в Киев.

Они удерживали рубеж еще две недели, медленно пятясь к окраинам Чернигова, но при малейшей возможности наносили точные удары, отбрасывая врага от города и мостов через Десну. С нечасто приходившими пополнениями они узнавали о тяжелейших боях по всему южному направлению. Киев еще держался, но южнее города погибли в окружении армии Музыченко и Понеделина, а севернее украинской столицы армии Парусинова не удавалось ликвидировать немецкие плацдармы на восточном берегу Днепра.

Силы зажатых между реками частей быстро таяли, но перед их позициями росли ряды сгоревших вражеских танков и горы трупов, одетых в фельдграу. На вторую неделю Часов оказался старшим по званию в сборном отряде из двух десятков танков, десятка пушек и гаубиц, минометчиков Осянина да нескольких сотен пехотинцев и спешенных конников. Наладив взаимодействие, как предписывали довоенные уставы, они творили чудеса, сделав оборону неприступной.

В начале июня остатки 7-го мехкорпуса вывели на переформирование в Бахмач — городок, где сходились железнодорожные линии фронтового снабжения. Свой участок Часов сдал сформированной в Туркмении стрелковой дивизии. Вскоре армейский телеграф сообщил, что генерал Жуков погнал это соединение в наступление без артподготовки, немало солдат полегло от вражеского огня, остальные побежали, и немцы ворвались в Чернигов.

Не закончивший формирования корпус был брошен во встречный бой, сумев на двое суток задержать немецкие танки. В этих боях погибли комкор Стефанчук, комбриг Сорокин, Митягин и Беспалых, сгорел в танке начштаба полка Авдеев. Изогнувшись под прямым углом, армия остановила немцев на рубеже реки Остер, а временем группа армий «Юг» методично перемалывала советские соединения. Весь июнь продолжалась позиционная мясорубка, немцы вышли к Днепру от Канева до Черкасс, их штурмовые отряды с невероятной ловкостью создавали плацдармы на левом берегу, а саперы за ночь возводили мосты, по которым переползали танки.

Обескровленный 7-й мехкорпус, которым теперь командовал Гористов, метался по всему фронту 5-й, 34-й и 4-й ударной армий, затыкая возникающие бреши. В роковой день 4 июля остатки корпуса оказались слишком далеко от места, где нанесла решающий удар танковая армия Гота. Навстречу с юга устремились танки Клейста. Потапов сумел только собрать в кулак немногое, что осталось, и, пробив еще рыхлый фронт окружения, вывел из западни несколько дивизий. Три дня они удерживали Бахмач, потом сами оказались в кольце и с боем прорвались к Новгород-Северскому.

Корпус снова пополнили и перекинули на Полтавское направление, которое в августе стало Харьковским, а в сентябре чуть не стало Воронежским. В составе 1-й танковой армии Часову довелось наступать, отбиваться, выходить из окружения, бросать технику, командовать штыковыми атаками. В конце сентября, когда немцы выдохлись после Харькова и прекратили попытки пробиться к Белгороду, корпус — 200 человек и 8 танков — отвели на переформирование в Воронеж. Целых три недели они жили почти как люди, еженедельно мылись в бане, подшивали воротнички, принимали новую технику, обучали пополнение, писали письма родным, а самые везучие даже успели получить ответные весточки.

Передышка кончилась 6 октября, когда корпус подняли по тревоге, погрузили на платформы и отвезли в Изюм, где танкисты поступили в распоряжение 1-й гвардейской армии. Командармом оказался старый знакомый — командарм 1-й танковой Кирилл Москаленко, причем армия в самом деле была гвардейской — состояла из трех воздушно-десантных корпусов. Вся эта силища сгорела в два дня, когда Жуков и Москаленко нанесли молодецкий удар по северному флангу Паулюса — гнали богатырей-парашютистов в атаки по плоской местности, почти без артиллерии, практически без авиации. Тридцать тысяч отборных солдат полегли, сумев оттеснить немецкую дивизию на полтора километра. В этих боях полк Часова потерял половину машин и треть личного состава, погибли верные друзья Гученко, Гасанов, Кушнарюк.

Сдав участок другой армии, штаб 1-й гвардейской переехал на полста верст восточнее — к Артемовску. Сюда уже пригнали эшелон новеньких танков и дивизии, укомплектованные солдатами-ветеранами — сибиряками и казахами. Узнав, что предстоит наступление без артподготовки, командир одной дивизии попытался напомнить о требованиях Устава, за что был по приказу Жукова расстрелян перед строем за трусость. Стиснув зубы, Часов повел полк по голой равнине к холмам, на которых окопались немцы. Стреляя фугасными с коротких остановок и прикрывая тяжелыми корпусами КВ-3 идущую следом технику и живую силу, он сумел подавить противотанковые точки вражеской пехоты, после чего лавина средних танков ворвалась на высотки. Здесь их накрыли пикировщики, танки загорались один за другим, так что дальше пехота наступала одна, и все шесть дивизий превратились в батальоны, так и не добравшись до второй линии немецких траншей. Раненный осколками Гористов, когда его увозили в госпиталь, плакал и повторял, как в бреду: «Хрен с танками… главное, чтобы пацаны живыми остались…»

Потери среди личного состава действительно были невелики. Часть танков удалось оттащить в тыл, немного подремонтировать, и 20 октября корпус принял бой на подступах к Новочеркасску. Последняя машина сгорела в уличных боях, когда по радио транслировали репортаж о параде на Красной площади. Экипажи Т-34 отправили принимать технику в Сталинград, а танкисты Часова поехали в Челябинск, где впервые увидели новую машину. К концу ноября 87-й тяжелый полк, получивший танки ИС, но с огромной нехваткой танкистов был переброшен в Краснодар. Все ждали, что сразу после доукомплектования их бросят в ростовскую мясорубку, где уже два месяца шли бои за каждый дом. Однако пришел неожиданный приказ: командиру полка с командой опытных специалистов выехать в сопредельное государство для получения иностранной техники.

Наутро они сошли на перрон города Тавриз. Комендант станции, прочитав командировочный документ, зевнул и уныло пообещал дать грузовик.

— Тридцать человек — как-нибудь поместитесь. До аэропорта недалеко.

— Аэропорт? — удивился Часов. — Лететь придется?

— Нет, — отмахнулся пожилой подполковник. — Никто не знает, почему это место так называется. Там большой пустырь, на взлетное поле похож.

Ехать в битком набитом кузове пришлось не меньше двух часов. Грузовик неторопливо тащился мимо одноэтажных халуп городской окраины, мимо присыпанных снегом крестьянских полей, мимо дворов, где бродил не слишком упитанный скот и робко выглядывали одетые в лохмотья аборигены. Впрочем, изредка попадались дома побогаче, и Гаврилей попытался прочитать лекцию о классовом неравенстве. Он как раз заговорил о мировой революции, но машину подбросило на ухабе, замполит прикусил язык и остаток пути только матерился.

«Аэропорт», обнесенный колючей проволокой, официально назывался «Пункт приемки иностранной техники Советского транспортного управления». На огромной, в несколько квадратных километров, площадке, стояли рядами всевозможные автомобили — в основном «студебеккеры» с затянутыми брезентом кузовами. Встретивший команду Часова лейтенант-транспортник посоветовал майору присоединиться к другой, прибывшей ночным поездом, команде танкистов во главе с подполковником Манаевым.

— Знакомое имя, — заметил Заремба. — Мелькал в приказах.

«Нас тоже поминали, — подумал Алексей. — В тех же приказах». Командир 29-й танковой бригады Иосиф Манаев оказался молодым, худощавым, смуглолицым, горбоносым и на удивление светлоглазым. Часова он признал, даже вспомнил, как под Харьковом вместе в контратаку ходили.

— Так это твои «тридцатьчетверки» левей меня шорох наводили? — Алексей засмеялся. — Вот и свиделись в спокойных краях… Ты хоть разобрался, что тут делать?

— В основном здесь грузовые машины. В кузовах — консервы, обмундирование, медикаменты, мука и крупы. Американские корабли привозят грузовики в порт на юге Ирана, шофера этой части пригоняют машины в Тавриз, потом за руль садятся фронтовые водители и везут это богатство в Джульфу и дальше, в Союз. Как я понял, моей команде положено получить десять грузовиков с провиантом.

— Мне положено шесть, но я грузовиками не ограничусь.

— Джипы есть, — сообщил Манаев. — Но нам, танкистам, они на хрен не нужны. Пусть на них пехотные командиры катаются.

— Старый друг из штаба округа намекнул, что здесь должны быть бронетранспортеры, — понизив голос, проговорил Часов.

Манаев поцокал языком, покачал головой и сокрушенно простонал:

— Хорошая вещь, просто отличная! Только ты ведь знаешь — их в бронетанковые войска почти не дают. Используют только как тягачи для больших пушек.

— Мне как раз четыре тягача нужно, — Часов ухмыльнулся. — Для батареи противотанковых пушек.

Засмеявшись, подполковник вспомнил, что у него в бригаде целых две батареи пушек ЗиС-3, которым обязательно нужны тягачи большой проходимости.

В двухэтажном домике, где размещалось управление пункта, на пути танкистов возникло препятствие в лице злобной тетки, которая категорично заявила: дескать, машины всем нужны, так что получайте по три грузовика и катитесь. На возмущенные протесты Часова и Манаева из кабинета выглянул немолодой капитан автомобильных войск. Пренебрежительно поглядев на фронтовиков, он потребовал командировочные предписания, и, сердито приговаривая: «Щас вы у меня получите…» — явно вознамерился почеркать документы красным химическим карандашом. Неожиданно лицо у него вытянулось, взгляд стал испуганным, и капитан заулыбавшись, пригласил в кабинет обоих командиров и злобную тетку.

— Галина, где письмо из штаба округа? — спросил он, закрывая дверь, и добавил весьма почтительно: — Вы садитесь, товарищи, сейчас решим ваш вопрос.

— В красной папке, наверное, я еще подшить не успела… Ой! — злобная тетка с интересом посмотрела на танкистов. — Это про них, что ли?

— Ну да… — капитан нашел нужную бумагу и протянул Манаеву. — Ознакомьтесь, пожалуйста, сегодня утром самолетом привезли… А ты, Галина, разыщи мистера Блакмана.

Манаев не вышел ростом, и Часов легко заглянул через плечо подполковника. В послании штаба Закавказского военного округа предписывалось выдать откомандированным из 47-й армии подполковнику Манаеву И. И. и майору Часову А. Н. максимально возможное количество транспортных и боевых машин для нужд фронта. Обеспечить обеим командам скорейшее возвращение к местам дислокации войсковых частей. Подписи — командующий ЗакВО генерал-лейтенант Козлов Д. Т., командарм-47 генерал-лейтенант Павлов Д. Г. На бумаге имелась приписка красными чернилами: «Пусть привезут для армии побольше машин и харчей». Вместо подписи — инициалы «Л. Б.».

Машинально Леха принялся подсчитывать вслух, дескать, он может посадить в каждую машину по два человека и гнать в две смены до самого Краснодара. Получалось, что он может принять полтора десятка машин разных типов. Тыловой капитан с ужасом в голосе взвыл:

— Вы что несете? Там же сказано — «максимально возможное количество»! По одному человеку за руль! На станции уже подают эшелоны.

Раздумывать о причинах этих чудес Алексей благоразумно не стал. Манаев тоже сделал вид, будто ничему не удивляется. Когда они выходили, капитан вдруг спросил:

— Товарищ майор, вы знали Казбека Ираклиевича?

— Это мой брат, — буркнул Манаев. — Старший брат, вы не в курсе, где он сейчас?

— Никак нет… — транспортник опустил взгляд. — Мы очень уважали его. Надеюсь, все обойдется.

— Ой, и правда — одно лицо, — всхлипнула Галина.

Козырнув им, Манаев шагнул через порог. На ходу натягивая шинель, за танкистами устремился капитан-автомобилист.

Всей ордой в семь десятков голов они прошли по «аэропорту», отбирая грузовики. В дальнем конце пустыря их встретил представитель американских союзников полковник Блакман — громадный упитанный дядька с соломенно-рыжими усами. При его участии танкисты получили бронемашины. Команде Часова достались четыре колесных броневика М3 «Скаут» и столько же полугусеничных М2 «Халф-трак». По внешнему виду американские бронетранспортеры были очень похожи на собратьев из Вермахта, только броня у них была похуже, а двигатель — получше.

Когда майор поинтересовался, нельзя ли загрузить в броневики побольше патронов для тяжелого пулемета «Браунинг», рыжий американец понимающе закивал и что-то сказал сочувственно. Девчонка-переводчица — наверняка из госбезопасности — неохотно процедила:

— Полковник Блакман желает вам одержать победу на этих машинах.

— Поблагодарите полковника, — Манаев улыбнулся и помахал американцу рукой. — За нами не заржавеет.

Пока они обменивались рукопожатиями, Сазонов негромко сказал Часову:

— Она неправильно перевела. Мистер говорил, что нам разрешили брать все, потому что посылают на верную смерть.

Услышав его шепот, переводчица бросила на капитана негодующий взгляд. Девчонку можно было понять у нее такая работа.

— Так и есть, сестренка, — безразличным тоном ответил Манаев. — Мы уже второй год на смерть ходим.

— Пусть патроны даст, — повторил Часов. — Чтобы свидание с костлявой веселее получилось.

— Вы получите патроны, — перевела девица в штатском ответ заморского полковника.

Вскоре появились иранцы-носильщики с ручными тележками, подвозившие патронные ящики. Документы актов приемки оформили молниеносно. К вечерним сумеркам семьдесят грузовиков и бронемашин стояли на платформах, и два эшелона один за другим отправились в сторону Джульфы.

Поездам дали зеленую дорожку — машинисты гнали полным ходом, без остановок. На собственных колесах они добирались бы раза в три дольше, да еще растеряли бы в дороге часть машин из-за поломок. Нетрудно было сообразить, что их груз — машины, провиант и лекарства — срочно требуется для нужд 47-й армии.

Только рано утром сделали короткую остановку на станции Тбилиси-Сортировочная, чтобы заправить паровозы углем и водой. В эти полчаса Манаев заглянул в эшелон 87-го тяжелого и предложил Часову поболтать. Они сели на задней платформе возле грузовика с мешками риса, открыли по банке свиной тушенки, разлили по кружкам разведенный спирт. Манаев достал из вещмешка горячий плоский хлеб — сказал, что выменял в буфете на такую же банку. Выпив за победу и закусив холодным жирным мясом, майор угрюмо произнес:

— Наверное, скоро вместе в бой пойдем.

— Да, похоже, что всю армию введут в бой где-то в районе Ростова, — согласился Леха.

— И я о том же. До сих пор наши атаки получались не слишком удачными.

— Мы кое-чему научились.

Часов рассказал, как прорывался под Изюмом, используя подсмотренную у немцев тактику. Впереди шли тяжелые танки, следом — средние, а уж потом — пехота, одобрительно крякнув, Иосиф поведал, как в прошлом месяце наступал под Новочеркасском в составе 3-й танковой армии, поспешно созданной из собранных на скорую руку соединений. Корпусами командовали недавние кавалерийские и пехотные полковники, штаб был создан на основе управления общевойсковой армии, старшие командиры в танковой тактике не разбирались. Несколько сотен машин двинулись нестройной кучей, десятками горели на вялом снегу. Итогом контрудара были 3–4 километра продвижения.

— В конце концов мы штурмовали укрепленные хутора небольшими группами танков и пехоты. Пощипали немцев, но цена страшная получилась.

— Хуже нет — штурмовать опорные пункты в лоб, — согласился Часов. — Такие узлы сопротивления лучше обходить, брать под перекрестный огонь, а потом — мощный огневой удар и атака пехоты с флангов и тыла.

— И не растопыренными пальцами бить, а кулаком, — подхватил Манаев. — Однажды я пятью «тридцатьчетверками» навалился из засады на четыре «тигра». Всю стаю пожег, а моих — только две машины подбиты. В борт их дырявить можно.

— Главное свой борт не подставлять, — Леха засмеялся. — В обороне засада — лучшая тактика.

— Еще чему надо поучиться у врага — это быстрое создание противотанковой обороны, — Манаев щелкнул пальцами. — Нарвавшись на сильного противника, моментально оттягивают танки, выводят вперед пехоту. Расставляют пушки на прямую наводку. После этого атаковать их танками без подготовки — чистое самоубийство.

— Кажется, мы друг друга понимаем.

Они выпили за победу. Манаев немного завистливо заметил, что тяжелым KB чуть легче драться против «тигров» и «пантер».

— Ваша броня держит немецкие снаряды почти с километра, а мою «тигры» с полутора пробивают, — грустно произнес подполковник.

— Забудь про KB, — Алексей лихо подмигнул. — Мне в Челябинске новые машины дали.

— Неужели ИС? — У комбрига засверкали глаза. — Ходят разные слухи, но никто не знает толком.

Трудно было не похвастаться, и Часов принялся восторженно описывать последнее слово родного танкопрома. Названная в честь Верховного машина получилась даже чуть легче КВ-3, однако новая башня в форме граненого кристалла была просторнее, да и лобовая броня стала толще на целый дециметр за счет умно подобранной формы. Усиленный двигатель и новая коробка передач улучшили ходовые качества. На полигоне Часов присутствовал при обстреле корпуса ИС немецкими пушками, и страшные снаряды калибра 88 мм скользили по уральской броне даже с 900 метров. И еще Леха услыхал на заводе разговоры, что скоро пойдут в серийное производство ИС-2, в башнях которых будет стоять корпусная 122-мм пушка А-19.

— Страшная штука, — сказал Алексей. — Видел у Бахмача, как они с «тигров» башни срывают. На любой дистанции броню проламывают, даже с двух километров.

Оба командира были опытными танкистами, поэтому понимали, что с двух километров еще попасть в цель надо, но предвкушали, как новая машина потреплет вражеских «кошек».

— Ну, за Верховного, — Манаев разлил в кружки последние капли водки. — Не зря он 7 ноября сказал, что скоро на нашей улице праздник будет.

— За Сталина, — рявкнул в ответ майор.

Выпив, он закусил остатками свинины и остывшим, но по-прежнему вкусным хлебом. Плотный завтрак, добрый разговор — что еще нужно солдату в короткие перерывы между встречами со смертью… Неожиданно рядом раздался возмущенный голос часовского замполита. Гаврилей строго отчитал их за пьянство в ходе выполнения особо важного задания командования, за подозрительное перешептывание и пригрозил разобраться с возмутительным тостом.

— Верховного надо называть «товарищ Сталин», а не просто по фамилии, — бушевал замполит. — Не за соседа пьете.

— Между прочим, я, когда солдат в атаку поднимал, так и кричал: «За Сталина», — сообщил Алексей, тоже повысив голос. — А вы, капитан, кажется, забыли, как надо разговаривать со старшими по званию и по должности.

Манаев поддержал его:

— Если вы забыли, то приказом Верховного Главнокомандующего комиссаров уже два месяца, как отменили. Как стоишь перед старшими? Застегнись и ремень подтяни!

Проигнорировав замечания и не попросив разрешения идти, Гаврилей спрыгнул на перрон и направился к теплушкам. Ветер принес его бормотание с угрозой «разобраться».

— Испортил настроение, крыса тыловая, — пожаловался Часов.

— Политработники разные бывают. Тебе, кажется, не повезло… — Манаев вздохнул. — Как моему брату.

— А что с братом случилось? — встревожился Часов. — Что-то вы там на приемном пункте говорили, но я не понял.

— Плохая история, я очень беспокоюсь…

Печально покачивая головой, подполковник выложил историю, которая действительно могла плохо кончиться. Его старший брат, призванный из запаса инженер-дорожник, был направлен в Иран еще в прошлом году и служил в Тавризе. Иосиф Манаев надеялся встретить брата, но сотрудники СТУ шепотом рассказали, что Казбек Ираклиевич попал в беду.

Грунтовые дороги Ирана не обеспечивали пропуск тысяч машин, ежемесячно месивших грязь и пыль от портов Персидского залива к советской границе. Прежнее руководство дорожного управления СТУ не справлялось с ремонтом, планы срывались, машины гробились в колдобинах. Приехавший в августе начальник инженерных войск округа снял с должности и отправил на фронт два десятка тыловых героев в звании от капитана до полковника. Исполняющим обязанности начальника управления был назначен лейтенант Манаев предложивший простой и толковый план непрерывного ремонта дорог.

Всю осень окрестные крестьяне на ослиных упряжках возили к дороге гравий с ближайших каменоломен, а саперы сыпали эти камушки на дорожное полотно, подравнивали и трамбовали, поддерживая трассу в рабочем состоянии. Грузопоток немедленно вырос почти вдвое, командование повысило Манаева в звании, но в последние дни ноября неожиданно нагрянула московская комиссия во главе с бывшим начальником ГлавПУРа Мехлисом.

— Слышали про такого, — сочувственно заметил Алексей. — Недаром его называют главным инквизитором Красной Армии.

— Приходилось сталкиваться? — насторожился Манаев.

— Было дело… На финской войне пачками посылал хороших людей в трибунал. Вот была такая история — прислали дивизию из Среднеазиатского округа — естественно, без зимнего обмундирования. Мехлис обвинил комдива и начштаба во вредительстве, обоих расстреляли. Хотя виноваты, согласись, были окружные снабженцы.

Вздохнув, Манаев заговорил негромко:

— Вот и с моим братишкой примерно так же получилось. Мехлис начал кричать: почему, мол, дорожное управление завалило работу, и спросил: кто начальник управления? Отвечают: Манаев. Мехлис, не слушая объяснений, приказывает: Манаева — под трибунал, потому; что вредитель. Хорошо, начальник СТУ — порядочный человек. Брата вытащили из казармы и посадили в поезд до Тбилиси, а Мехлису доложили, что майор Манаев разжалован в старшего лейтенанта и послан на фронт. Так и замяли дело.

На платформе возле Краснодара их встретил заместитель командующего 47-й армии. Выслушав рапорт двух танкистов, полковник Стебельцов словно вытянулся лицом — он не ждал, что две команды способны вырвать и доставить в часть столько добра. Рассказ о грозном письме из штаба ЗакВО лишь развеселил бывалого служаку.

— Все штабы фронтов пишут бумаги, требуют, чтоб им побольше выделили, — объяснял полковник. — А получают — чего достанется. Повезло вам, хлопцы, слов нет.

Затем он приказал сдать грузовые машины в армейскою службу тылового снабжения, а боевую технику оставить на платформах и следовать дальше.

— А как же моя бригада? — вскинулся Манаев.

— И твоя бригада, и его полк отправлены еще ночью, — просветил танкистов Стебельцов. — Сейчас уже, наверное, ждут вас где-нибудь в порту на Тамани. Тут, вы путешествовали, много всякого случилось, о чем Совинформбюро сообщить не успело.

Полковник неторопливо ввел их в курс последних событий. Два дня назад наши неожиданно стукнули немца на бобруйском направлении, а 44-я армия столь неожиданно высадилась в Крыму, освободив Керчь и Феодосию. По вполне правдоподобному мнению Стебельцова, таким образом Ставка пыталась отвлечь от Ростова и Севастополя хотя бы часть вражеских сил. Полковник добавил, что вся 47-я армия также двинулась на Тамань и, как нетрудно догадаться, не сегодня, так завтра форсирует узенький пролив, чтобы нарастить удар 44-й армии. В настоящее время командарм Павлов с начальником штаба и другими старшими командирами находится на передовом командном пункте в районе Ейска.

Через четверть часа, прощаясь перед отправкой, Манаев вдруг проговорил задумчиво:

— Знать бы, каким сейчас Павлов стал…

— Вы раньше служили вместе? — машинально переспросил Часов.

— В Испании он был просто орел… — Иосиф показал большой палец и тут же поморщился. — А прошлым летом на Западном фронте очень плохо себя показал. Понимаешь, как будто растерялся, совсем не знал, что и как делать. На десятый день войны немцы в Минск вошли, половина фронта в окружение попала…

Похожие примеры нашлись и у Лехи, но майор сказал только:

— Война людей меняет. Он тоже мог кое-чему научиться. Вроде бы в Палестине он неплохо воевал.

— Вроде бы, — согласился Манаев. — Целый год против самого Роммеля воевал — это не шутка.

Обнявшись, друзья разошлись по своим эшелонам.

В теплушке Часов собрал старших по званию и сообщил новости о событиях на фронте. Народ оживился. Майор Заремба объявил, что весь предвоенный год служил в Крыму и хорошо знает местность.

— Воевать в Крыму не пришлось? — осведомился Часов.

— Было дело… — начштаба помрачнел. — Обошли нас, а вышестоящее начальство прозаседалось и забыло отдать приказ о контрударе. На другой день они же опоздали передать в части распоряжение об отходе на подготовленные позиции вокруг Керчи. Короче говоря, мой эскадрон прорывался через горы. Хорошо, местность была знакомая — я там на маневрах каждую тропинку облазил.

— Где конь проскакал, там необязательно танк пройдет, — глубокомысленно заявил Вася Черкесиани. — Горы зимой — нехорошее место.

— Это не твой Кавказ, — рассмеялся Заремба. — Не такие уж крутые там горы, и снег нечасто выпадает. Пройдем.

Тут замполита, хоть и выпил он не больше остальных, взорвало по-настоящему. Выпучив глаза, побагровевший Гаврилей завопил, сбиваясь на бабий визг. Не слишком внятно и путаясь в словах, он объявил комсостав полка бандой политически неблагонадежных паникеров с сомнительным классовым происхождением. По его мнению, все они в мирное время хлеб с полей воровали и самогон варили, а теперь смеют обсуждать приказы командования. Вдобавок, взвизгивал замполит, чуть ли не все побывали в окружении, неизвестно еще, как они себя там вели, с кем снюхались, почему смогли в живых остаться.

— Разогнать всех к чертовой матери, в штрафбат записать! — тонким голосом выкрикнул Гаврилей. — Я с таким сбродом в бой не пойду!

Буквально чудом, вцепившись обеими руками в плечо, комполка удержал Низкохата от правильного, но необдуманного поступка. Чугунный кулачище Макара действительно мог привести в штрафбат.

На остальных лицах тоже читалось плохо скрываемое желание начистить пятак замполиту. Ситуация требовала решительного вмешательства, и Часов проревел:

— Капитан Гаврилей, немедленно прекратите истерику! Если боитесь идти в бой — так прямо и скажите.

Вагон захохотал. Начштаба сухо произнес:

— Мы смогли вырваться из окружения, потому что дрались как бешеные. Потому что не боялись врага и шли под выстрелы, чтобы победить. Политработник должен это понимать.

Махнув рукой, Гаврилей поплелся, пошатываясь, к своей койке, лег и накрылся с головой шинелью. «Выкинуть бы тебя на полном ходу из вагона», — подумал Алексей.

— Золотой человек был Гученко, — тоскливо произнес Сазонов. — Всегда ведь умел правильные слова подыскать.

— Не каждому дано, — печально заметил Миша Авербух.

Часов негромко сказал: «Отставить», — вспоминать бывших друзей было слишком больно, да и не ко времени. Быть может, уже завтра они примут участие в новых сражениях, а в полку немало новых людей, не все успели познакомиться и притереться. И вообще — полк стоит где-то на Тамани, причем за старшего остался командир 1-го батальона. Конечно, капитан Литвин в последних боях за Белгород показал себя неплохо, но парнишка совсем молодой, опыта маловато…

Призвав командиров к вниманию, Часов принялся перечислять причины своих беспокойств:

— В полку экипажей больше, чем машин. Еще семь ИСов нам обещали, но хрен успеют прислать до десанта. Положенную роту автоматчиков тоже не скоро увидим. Совсем необстрелянных почти нет, но половина личного состава пришла с последним пополнением. Мы их, конечно, тренировали, но в бою пока не видели.

— Не подведут, — насупился молоденький лейтенант Ферапонтов.

— Надеюсь, — Часов ободряюще улыбнулся. — Но молодняку надо внушить, даже вдолбить, чтобы не рвались на подвиги, а точно выполняли приказы. Комбаты у нас — народ бывалый, надежный, успели войны хлебнуть… Теперь наша задача — научить новичков тем хитростям, которым нас война научила.

— Научим, — заверил Низкохат и настырно продолжил: — Командир, у меня во взводе машин нет. Прикажешь в разведку пешком ходить или тяжелый танк выделишь?

Послышались смешочки. Все понимали, куда клонит Макар. Часов ответил, ухмыляясь:

— Договорились ведь — твой взвод получит пару колесных бронемашин. Американских, с пулеметом.

— Тогда гарно, — расцвел командир разведвзвода. — А я уж боялся, как бы не забыли про разведку. Только, отец-командир, накинь один гусеничный.

— По шее накину, куркуль ненасытный, — пообещал Алексей. — Еще кто сказать хочет?

Начштаба пробормотал:

— Насчет неопытных танкистов — это, конечно, про меня.

— Не только про вас, — уточнил Часов.

Заремба горячо заверил: дескать, умеет не только саблей махать. Майор поведал, что перед войной их кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы. Поэтому довелось действовать совместно с танками — и на маневрах, и во время похода в Западную Белоруссию. По словам Зарембы, он даже научился водить бронеавтомобиль и легкий танк Т-26.

Упоминание этого старья, которое сохранилось разве что где-нибудь в Забайкалье, вызвало новые ухмылки. Часов успокоил Зарембу, объяснив, что на первых порах начальнику штаба придется больше заниматься вопросами тактики, а там потихоньку освоит матчасть и станет настоящим танкистом. Полагалось бы добавить: «Если доживешь», — но лишних слов говорить не стоило.

На рассвете, когда подъезжали к Новороссийску, Часова растолкал хмурый и озабоченный Гаврилей. Отводя взгляд, замполит осведомился:

— Слышь, командир, я вчера, часом, не болтал спьяну лишнего?

«Врет, скотина, — понял Алексей. — Прекрасно все помнит, но выдумывает оправдание своему сволочному поведению». Он ответил строго и сухо, но постарался скрыть неприязнь:

— Вам, товарищ капитан, пить вредно. Меры не знаете.

— Виноват.

Гаврилей даже руку к сердцу прижал, явно собираясь пуститься в долгие объяснения, но вдруг замолчал, прислушиваясь. Сквозь нечастый колесный перестук снаружи доносились завывания сирен, торопливые выстрелы зениток и редкие — в отдалении — взрывы бомб. Изредка можно было расслышать и слабое гудение пропеллеров.

Видок замполита вконец утратил последние признаки геройства. Вцепившись трясущимися пальцами в обшлага накинутой на плечи шинели, политработник дрожал губами и постукивал зубами, не в состоянии выявить очевидный вопрос.

— Бомбят где-то неподалеку, в паре километров, — объяснил Часов и добавил с некоторым сочувствием. — Поначалу боязно бывает, но постепенно все привыкают. Ты чего, на фронте не бывал?

Замотав головой, сильно побледневший замполит торопливо доложил, запинаясь: дескать, был инструктором сельского райкома в сибирской глубинке, летом попал под призыв партийцев, некоторое время прослужил агитатором-пропагандистом в Липецком училище младшего комсостава, но в ноябре весь личный состав отправили под Ростов, а он, Гаврилей, загремел в танковый полк.

— Привыкай. — Часов пожал плечами. — Это война, тут стреляют чаще, чем агитируют. И запомни: кто боится, тот гибнет первым.

Замполит затряс головой и забился в угол вагона. Впрочем, налет вскоре закончился, и сирены прогудели отбой.

Теплушку и платформы, отведенные 87-му тяжелому танковому полку прорыва, отцепили на бывшей товарной станции, после чего эшелон куда-то уполз. Воздух был пропитан гарью, несколько пожарных расчетов тушили пылавшие вагоны на путях и какие-то сильно разрушенные служебные постройки.

Поручив Зарембе и Сазонову организовать выгрузку техники, Часов отправился в комендатуру, надеясь отыскать представителей 47-й армии, а с их помощью найти свой полк. Представителей армии не оказалось, и все разговоры пришлось вести с заместителем коменданта станции — пожилым капитаном с усталым лицом. Морщась, постанывая и массируя левый бок, капитан вручил Алексею телеграмму за подписью Стебельцова. Штаб армии предписывал 87-му ТТПП оставаться возле станции, ждать указаний о выдвижении к порту для погрузки на корабли.

— Неразберихи хватает, — пожаловался замкоменданта. — Три дня просто кошмар был — десятки частей принимали и отправляли. Вчера полегче стало. Наверно скоро решат, через какой порт вас отправят.

Он объяснил, что Керчь уже освобождена десантом 44-й армии, которая постепенно расширяет плацдарм, 31-й стрелковый корпус высадился в порту Феодосии, выбил немецкий гарнизон и закрепился на позициях вокруг города.

— С портом пусть штаб армии разбирается. — Леха начал злиться. — Вы подскажите, как мне своих найти.

После долгих телефонных переговоров выяснилось, что часовский полк стоит совсем рядом — прямо в поле, буквально в километре от станции. Добрый капитан из комендатуры выделил сопровождающего — девчонку-сержанта из службы военных регулировщиков. Колонна бронетранспортеров достигла временного расположения части, ни разу не увязнув в грязи и всего лишь раз сбившись с верного курса среди разбомбленных домишек городской окраины.

Все танки в количестве 39 боевых машин из 46 положенных по штатному расписанию стояли неровными рядами посреди пустыря. Личный состав выстроился в две шеренги, перед строем вытянулись по стойке «смирно» капитаны Литвин и Раппопорт. На них грозно покрикивал мелкий худощавый генерал-лейтенант с комиссарскими звездами на рукавах шинели. Вокруг толпилась свита в составе генерал-майора, изрядного числа полковников и подполковников, а также автоматчики — наверное, охрана.

Алексею такой оборот совсем не понравился. Выпрыгнув из кабины головного «Скаута», он ускоренным шагом направился к бушующему начальству. За ним, стараясь не отставать, бросился Заремба.

— Я вас в последний раз спрашиваю! — орал охрипший генерал. — Почему в разгар важнейшей боевой операции, когда ваш полк должен отправиться на самый ответственный участок фронта, отсутствует половина личного состава во главе с командиром и начальником штаба?

— Товарищ корпусной комиссар… — обреченно начал Литвин. — Как я уже докладывал…

— Оставьте эти сказки для своей бабушки! — оборвал беднягу обладатель нарукавных звезд. — Ваши однополчане ушли в самоволку, а вы, как трусливый первоклашка, врете представителю Ставки, надеясь покрыть их безобразный проступок.

Побледневший Литвин был не в состоянии что-либо сказать в ответ на поток несправедливых обвинений, но Часов уже приблизился на три шага к генералу, назвавшемуся представителем Ставки. Под настороженными взглядами автоматчиков майор вскинул ладонь к виску и отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, командир полка майор Часов вернулся из командировки, согласно приказу командования!

Медленно повернув к нему сначала профиль, а затем и анфас, генерал свирепо сузил темно-карие, почти черные глазки. Набрав побольше воздуха, представитель Ставки презрительно поинтересовался:

— Где вы шлялись, майор?

Издевательский тон очередной тыловой крысы взбесил Алексея. Понимая, что дальше фронта вряд ли пошлют, он отчеканил, глядя прямо в глаза неизвестному:

— Если вы не верите слову фронтовика, начальник штаба передаст вам командировочные документы.

Торопливо расстегивая планшет, Заремба шепнул: «Не нарывайся, это Мехлис». Имя главного инквизитора Красной Армии смутило Часова, сбив немалую долю гонора. Еще свежи были в памяти кровавые подвиги этого щуплого человечка на финском фронте, не говоря уж о недавнем рассказе подполковника Манаева. Да уж, этот гад мог отправить и дальше фронта…

Между тем Мехлис, просмотрев переданные Зарембой бумаги и дважды пересчитав бронетранспортеры, ворчливо, но уже без гнева осведомился, стоило ли гонять тридцать человек из-за пяти машин. Короткий рапорт Алексея о «студебеккерах» и броневиках, переданных армейской службе тылового снабжения, корпусной комиссар выслушал с брезгливой гримасой. При этом он проворчал: дескать, надо будет проследить, чтобы начтыла армии не разворовал провиант, — а потом спросил, для каких целей танковому полку потребовалось столько колесной бронетехники.

— Машины разведки и артиллерийские тягачи? — повторил он за Часовым. — По штату допускается, хотя необязательно. Мы распределяем американские броневики в мехкорпуса, но не в отдельные полки.

Твердо усвоив, что высокое начальство не любит вникать в детали, а врать надо быстро и предельно нагло, Леха рявкнул:

— Техника получена в связи с особой важностью предстоящей операции.

— Возможно, — рассеянно согласился Мехлис, заметно растерявший интерес к теме. — Какой национальный состав в вашей части?

Растерянный Алексей некоторое время хлопал веками, и Мехлис уточнил вопрос: его интересовало, какую часть личного состава составляют русские и украинцы. Часов никогда не задумывался о столь высоких материях, привычно считая всех подчиненных просто советскими людьми, без деления по нациям. И к какой нации отнести, к примеру, Низкохата — по паспорту хохол, но вырос в Сибири, разговаривает только по-русски. Или москвич Борька Раппопорт — какой он на хрен еврей? Вырос среди русских, в синагогу отродясь не ходил, никаких заветов предков не знает и не признает… Тем не менее Часов ответил, что примерно три четверти народа в хозяйстве — славяне, причем украинцев и русских примерно поровну, а белорусов — поменьше. С последним пополнением в полк прислали много воронежских и кубанских колхозников — в основном молодых трактористов.

— Кроме того, несколько человек с Кавказа, четверо из Средней Азии, два еврея, — закончил он.

Кисло покривившись, Мехлис буркнул, что национальный вопрос он обсудит с комиссаром части. Затем громко и решительно:

— Немедленно ведите полк в Анапу. Скажете коменданту порта, что я приказал отправить вас в Феодосию.

Обернувшись к свите, Мехлис распорядился подготовить приказ. Документ тут же был оформлен, благо в автобусе представителя Ставки нашлись и пишущая машинка, и машинистка, и бланки штаба Крымское фронта, и все необходимые печати. Однако Часов, набравшись храбрости, попросил терявшего терпение Мехлиса:

— Разрешите выслушать рапорт командира, исполнявшего обязанности командира полка за время моего отсутствия.

Литвин — по-прежнему нервный и бледный — доложил, что техника в исправности, больных среди личного состава нет, но горючего в баках осталось от силы на 30–40 километров марша тихим ходом по хорошей дороге. Снарядов для танковых пушек имеется всего возимый боекомплект, снарядов для буксируемых пушек 76-мм пушек ЗиС-3 нет вообще.

— Безобразие, — спокойно и даже с удовлетворением прокомментировал Мехлис. — Начальника тыла вашей армии следует отдать под трибунал за преступную халатность и вредительство. Майор, ждите здесь. Я распоряжусь, чтобы вам немедленно доставили все необходимое.

С этими словами главный инквизитор отпустил Часова и остальных танкистов.

Распустив строй, Часов собрал командиров подразделений, объявил полученную задачу и велел старшине накормить личный состав ударной порцией заморский продуктов, а командиру батареи Раппопорту — отцепить пушки от танков и прицепить к бронетранспортерам. Литвин, хлебнув из фляги лекарство от нервного расстройства, малость порозовел и пожаловался: мол; непросто было вести машины при таком некомплекте личного состава.

— Десяток механиков водителей вы с собой забрали, пришлось командиров машин за рычаги сажать. А том этот дракон налетел, я уж думал — повезет, если штрафбатом отделаюсь…

— Молодчина, хорошо справился, — Часов хлопнул капитана чуть пониже загривка. — Теперь тебе никакой Гудериан с Манштейном не страшны.

— Точно, — Литвин криво улыбнулся.

Подкатили заправщики и грузовики со снарядами. Общими стараниями личный состав залил под завязку соляркой внутренние и внешние баки, снарядные ящики перетащили в полугусеничных «американцев».

В разгар работы Часов заметил, что замполит полка подпрыгивает возле Мехлиса и что-то говорит, размачивая руками. Расстояние не позволяло слышать содержание бурного монолога, но сомнений не оставалось: ничего хорошего об однополчанах Гаврилей не скажет. Нехорошее предчувствие засосало под ложечкой. Наполнив котелок горячей массой из походной кухни, Часов подумал немного, подозвал начальника штаба и тихонько сказал:

— Возьми «скаут» и слетай на станцию, там в комендатуре телеграф имеется. Отобьешь сообщение в штаб армии. Дескать, по приказу такого-то полк отправляют туда-то.

— Полезное дело, — согласился Заремба.

Вернувшись через полчаса, он доложил, что задание выполнено.

В порту Анапы на побитых бомбами пирсах грузились сразу несколько частей, но комендантские подразделения, усиленные нарядами войск НКВД, поддерживали относительный порядок, направляя подходящие колонны к отведенным для них причалам. После часового примерно ожидания 87-й полк медленно пополз к пароходу «Ольга Громыко». Портовые краны расставили танки на палубе, и личный состав присоединился к команде парохода, помогая закрепить громоздкие машины. Поневоле возник вопрос о личности особы, чье имя было написано на борту и спасательных кругах.

— Наверное, какая-нибудь знатная украинская колхозница, — предположил Петро Чеботарь, ротный второго батальона. — Или героиня Гражданской войны.

— Она из Белоруссии, — сообщил Заремба. — Командир партизанского отряда под Витебском. Немцы ее называют «лесной ведьмой».

Кто-то вставил: мол, девок, летающих на У-2, немцы называют «ночными ведьмами», сорвиголов из морской пехоты — «черными дьяволами», а «горбатые» штурмовики Ил-2 — «черной смертью» или «мясорубкой». Тут же нашлись патриоты танковых войск, припомнивши как немцы бежали от KB, а потом, уже в плену, с ужасом называли тяжелые танки «сталинскими мамонтами». Не совсем к месту пришло на память и «чертово колесо» — непрерывно заходящие в атаку фашистские бомбовозы.

Под незлобивую перепалку бойцов разных частей матросы убрали сходни и швартовые концы. Пароход задымил сильнее и отвалил от причала, гулко сигналя сиреной. Алексей прикинул, что на палубе и в трюма разместилось не меньше двух тысяч красноармейцев, несколько сот лошадей, танки, дюжина гаубиц, а также много обозных фур. Три года назад, когда высаживали десант в Турции, таких вместительных транспортов не было.

Отработав от причала, пароход прибавил обороты. Следом пристроились еще два сильно дымящих кораблика — «Комиссар Ладыженский» и «Винодел Дмитрий Громов». На выходе из бухты их ждали эсминцы и сторожевики, окружившие десантный кильватер.

Надравшийся для храбрости Гаврилей развернул прямо на палубе политмассовую работу. Потрясая кулаками, замполит рассказывал, что немец воевать не умеет, что оружие у противника плохое, вражеские танки нашим в подметки не годятся, а потому русские чудо-богатыри, ведомые бессмертными идеями большевизма, в два счета закидают супостата пилотками.

Даже новобранцы слушали эту галиматью без особого доверия. Бывалые фронтовики, успевшие нанюхаться пороха, попросту рассвирепели. Часов от замполитовского бреда и вовсе растерялся и не знал, как поступить. С одной стороны, Гаврилей болтал глупости о вещах, в которых ни хрена не смыслил. А с другой — не придерешься, потому как говорил политически правильно. Не возражать же, что немецкий солдат подготовлен лучше нашего, да и оружие у них не хуже…

К счастью, караван выбрался в открытое море, где разгулялся шторм, пароходы раскачало волной, и всем сделалось не до политпросвещения. Кто валялся в кубриках, кто через леера перегнулся. Гаврилей, едва ли не впервые увидевший море, был и вовсе в обморочном состоянии.

На Леху, с его морской биографией, качка действовала слабо. Тошнило, конечно, ничего не скажешь, но терпимо. Печально поглядев на позеленевших однополчан. Алексей покинул переполненный душный кубрик, немного отдышался на палубе и спрятался от мокрого снега на мостике.

Капитан парохода Аристарх Тимофеевич — крепкий старик в бушлате поверх теплой водолазной фуфайки, оказался давним другом семьи, помнил обоих старших Часовых — Анисима и Николая.

— И брательник твой, старший сынок Анисима, тут поблизости, — сообщил капитан. — Штурманит на крейсере.

— Вот здорово! — обрадовался Леха. — На котором крейсере?

— Не могу знать, — разочаровал его Аристарх Тимофеевич. — Имена кораблей только на бескозырках пишутся, а он-то — комсостав, в фуражке ходит. Да и не смогли мы толком поговорить — Евстигней лишь успел сказать: дескать, он теперь, как и Никодим, на крейсере штурманом ходит.

Цензура не пропускала даже намека на военную тайну, а эзоповым наречием немного скажешь. Алексей знал, что его старший брат служит на Северном флоте, Но про крейсер услыхал впервые. Но главное, что живы оба — и Никодим, и Евстигней. Настроение стало получше.

— Хороший у вас пароход, много груза и людей придает, — весело сказал Алексей. — И та парочка хорошо волну держит.

— Британские, — сообщил старый моряк. — Перед войной пришел к нам в Босфор английский флот сдаваться — вот и достались Черноморскому флоту войсковые транспорты. Те два прежде назывались «Лайон» то есть «Лев», и «Лорд Генри Олди». А моя «Ольга» были «Бригадир Кристофер Рид». Вроде бы получил пароход имя в честь героического уланского командира, порубавшего немало американских повстанцев, когда те восстание за независимость устроили.

— Англичане это умеют, — признал Часов. — Помним как они зверствовали у нас на Севере в Гражданскую.

— Мы на юге их тоже не добром запомнили, — капитан парохода умело помянул британцев по матери. — Ну так вот, значит, дали корабликам имена наших советских героев. У нас-то героев хватает, на много эскадр и флотилий хватит.

— Героев должно быть много, — провозгласил Алексей. — Скажите, Аристарх Тимофеевич, как там сейчас, в Крыму?

— Известно как — стреляют, бомбы кидают. В Феодосии-то еще ничего, крейсера с эсминцами прямо к пирсам причалили, чтобы десанты высадить. А в Керчи, рассказывают, морская пехота шла к берегу по грудь в ледяной воде. Плохо там — в Керчи и в Камыш-Буруне — четвертый день в портах бьются, не могут немца отбросить.

Подробностей о положении на плацдарме в Феодосии старик не знал. Сказал только, что бои теперь идут за городом, и с каждым рейсом корабли увозят много раненых.

Еще капитан поведал, что немецкие самолеты часто бомбят корабли в порту и на подходе. Словно в подтверждение его слов, из рваных туч штормового неба вывалились бомбардировщики. Корабли охранения откликнулись огнем зениток, заработали скорострельные пушечки и спаренные пулеметы «Ольги». Не обращая внимания на распухавшие вокруг бутоны разрывов, «юнкерсы» пролетели над караваном. Часов увидел, прямо по курсу, совсем близко от форштевня, поднялся столб воды, вторая бомба взорвалась за кормой.

В следующий заход немцы разделились — три машины атаковали боевые корабли конвоя, а другая тройка спикировала на транспорты. Один «юнкерс» не вышел из пике, едва не врезавшись в сторожевик, однако бомбы кучно разорвались вокруг «Винодела», и на корме прохода начался пожар. Разгоралось пламя и на одном из эсминцев.

На этом воздушный налет закончился — то ли фашисты израсходовали все бомбы, то ли сбитый самолет внушил им идею прекратить игры со смертью.

— Легко отделались, — прокомментировал Аристарх Тимофеевич. — Еще в порту встретят. Одна надежда, что дождь или снег бомбить помешают.

Встревоженный Часов расспросил старого моряка про крымскую погоду, забеспокоился еще сильнее и бросился искать главного в полку знатока курортных мест. Зарембу он обнаружил в кубрике — начштаба тихо постанывал на ящиках из-под патронов. Хозяйственный, как все дети гор, Черкесиани доставал из вещмешка лимоны, кромсал складным ножом на неровные дольки и раздавал страдальцам. Заремба высосал, морщась, кислый сок и сообщил удивленно:

— Кажись, полегчало. Васико, дай добавку.

— Подожди, других лечить надо…

— Отдай ему мою долю, — распорядился Часов и, когда начштаба прожевал цитрусовый ломтик, сказал: — Майор, ты должен знать, какой грунт в Крыму.

— Суглинок, — моментально ответил Заремба. — Воду впитывает, как губка. Сейчас около нуля, грунт промерзлый, крепкий. А как зарядит дождь — сапоги в жирной глине увязать будут. Ногу выдернешь, а подошва там останется… Ну, это беда для пехоты, а танки, как говорится, грязи не боятся.

На танкистов его рассказ произвел очень неприятное впечатление. Некоторые даже забыли о качке. Сазонов пробормотал:

— Знаем эту мокрую глину — на каждую гусеницу намотается пласт в пять тонн весом.

Авербух поддакнул:

— Силовые передачи сгорят, трансмиссии порвутся, ролики сотрутся вдребезги, про фрикционы вообще молчу.

— Короче говоря, воевать надо, пока распутица не пришла, — подвел итог Алексей.

Мягкое покачивание с борта на борт убаюкивало. Подыскав свободное место в углу, Часов привалился к переборке и захрапел. На войне, как на войне: надо пользоваться каждой секундой для отдыха — потом не получится. Может быть, и вовсе никакого потом не будет.

В бухту Феодосии вошли поздно ночью. Над городом метались лучи прожекторов, рвались зенитные снаряды, противник обстреливал порт минометами, гудели моторы «мессеров» и «юнкерсов». Ветер швырял в лицо мелкую снежную крупу, пытался просочиться холодом; под полушубок и комбинезон. Отделенный от швартующейся «Ольги Громыко» несколькими пустыми причалами горел какой-то пароход.

— «Красный Профинтерн», — печально произнес Аристарх Тимофеевич. — Третий день потушить не могут.

Кавалерия спускалась по трапам в носовой части корабля, пехота — с правого борта, а танки и пушки сгружали портовыми кранами с кормы. Выкрашенные в белый цвет стальные громадины неторопливо плыли по воздуху, обмотанные стальными канатами. Колесные машины скатывали на причал по трапу. Экипажи прогревали моторы, готовясь выводить технику с территории порта.

В самый напряженный момент, когда неудачно зачаленный ИС едва не свалился в воду и все были на нервах, то есть громко матерились, к танкистам подбежал молодой старший лейтенант. Он представился адъютантом штаба корпуса и почему-то искал командира 56-й танковой бригады. Часов представился и, припомнив, что какая-то часть на легких танках Т-26 действительно грузилась в Анапе на транспорт «Громов».

— Про вас нам ничего не сообщали, — растерялся парнишка-старлей. — Ну все равно, поехали в штаб, комкор разберется.

Как раз заканчивалась выгрузка очередного танка, а гусеницы «сталинского мамонта» громыхнули, коснувшись бетонных плит, Алексей повернулся к адъютанту и сказал:

— Дельная мысль. Кто командует вашим корпусом?

— Полковник Краснобородов.

— Степан Аркадьевич? — обрадовался Часов и хохотнул. — «Молодой-красивый»? Надо же, как война людей сводит…

Штаб 31-го стрелкового корпуса располагался в школе на северной окраине города, под прикрытием невысокого холмика, носившего гордое название «гора Лысая». Двухэтажное здание почти не пострадало от артобстрелов и бомбежек, только стены посекло пулями. Стекла выбило близкими взрывами, и окна были заколочены фанерными щитами.

Леха нашел комкора в оперативном отделе — бывшем учебном кабинете, где тускло коптили самодельные светильники, сделанные из снарядных гильз. Краснобородов заметно постарел, на коротко стриженном черепе прибавилось седины, а давно не бритая щетина была совершенно белой. Увидав Часова, полковник немало удивился и проворчал, улыбнувшись криво и жалостливо:

— А ты чем провинился, молодой-красивый?

Разговор продолжился в пустой классной комнате за флягой небрежно разбавленного спирта. Краснобородов, которого Часов прежде знал как мужика без нервов и сомнений, выглядел растерянным, словно не понимал, чего хочет командование. В успех операции он явно не верил.

— И хуже ситуации бывали, — попытался успокоить его Леха.

Комкор отмахнулся, опрокинул в себя содержимое жестяной кружки и прорычал:

— Тебя не удивляет, что корпусом командует всего лишь полковник? Секрет прост — это ж одно название, а не корпус. Две стрелковые бригады двухполкового состава, танковая бригада на железе, которое забыли в мартен отправить, и два отдельных полка — конный да гаубичный. Ну и остатки бригады морской пехота. Между прочим, согласно первоначальному плану операции, в Феодосии должна была высаживаться армия, но потом переиграли — высадили всего лишь эту пародию на корпус. Весело?

— Не знаю, что и сказать…

— А я знаю! Мы наносим отвлекающий удар, чтобы оттянуть на себя часть сил противника из Севастополя и Керчи. Вот и бросили сюда тех, кого не жалко — второсортную пехоту и полковника, который за первый год войны две дивизии загубил. Непонятно только, за какие грехи смертные тебя сюда послали.

Часов начал догадываться, что попал на феодосийский плацдарм случайно, из-за Мехлисова самодурства, а на самом деле 87-й ТТПП планировалось высадить где-то в другом месте. Вероятнее всего, в районе Керчи. Однако попал он именно сюда, то есть воевать должен тоже здесь, а главное тут направление или отвлекающие действия — значения не имеет. Гораздо сильнее майора смутили слова Краснобородова про бригады второго сорта.

— Совсем необстрелянные солдаты? — переспросил он.

— Ну, не то чтобы совсем… — полковник отмахнулся. — Ты закусывай.

Закуска была богатая — миска соленых огурцов, помидоров и квашеной капусты. Рядом на обрывке газеты лежали ломти домашнего сала. Прожевав сочный зеленый помидор, Алексей повторил вопрос. Комкор нехотя напомнил о национальных дивизиях, формировавшихся нынешним летом из не слишком обученных призывников окраинных республик Кавказа и Средней Азии. Соединения воевали плохо, неумелые солдаты гибли сотнями, многие не считали зазорным сдаться в плен или просто дезертировать. После осенних боев на южном направлении от грузинской, армянской и двух азербайджанских дивизии осталось примерно три тысячи бойцов. Их отвели в родные места, пополнили примерно таким же числом земляков-новобранцев и добавили остатки двух дивизий, укомплектованных жителями южнорусских областей.

— Я ждал чего-нибудь похуже, — с некоторым облегчением признался Часов. — Из такого контингента можно сколотить нормальную часть.

— Не хватило времени. Среди них есть неплохой народ, особенно — городские мужики. Из деревенских много таких, кто по-русски ни слова не понимает. Те, которые побывали на фронте, пытаются передать свой опыт. Но там еще национальные проблемы, ведь эти племена не сильно любят друг дружку… В общем, не надо ждать от них особого боевого духа — в атаку толпой побегут, но при первой возможности постараются залечь, и хрен ты их снова поднимешь.

— В бой не рвутся и к военному делу не особо пригодны, — резюмировал Алексей. — Тем не менее других солдат у нас не имеется. Показывай обстановку и ставь задачу.

С отвращением осмотрев дно пустой кружки, Краснобородов почесал седую щетину на горле и тоскливо признался, что задача соединения за последние пять часов менялась несколько раз.

— По первоначальной диспозиции от меня требовалось удерживать район Феодосии, одновременно продвигаясь на север, чтобы перерезать Парпачский перешеек, самое узкое место Крыма, и тем самым отсечь Керченский полуостров. Утром штаб фронта прислал новую диспозицию: продвигаться в западном направлении — на Судак и Новый Крым. Потом стало ясно, что немцы вот-вот ликвидируют все плацдармы возле Керчи и Камыш-Буруна. Мне приказали срочно двигаться на северо-восток и нанести удар в тыл 42-му немецкому корпусу генерала Шпонека. Ничего глупее придумать нельзя, потому как прорвать румынскую оборону мы, конечно, сумеем, однако потом придется почти сутки шагать по Керченскому шоссе. Кого немцы в течение дня с воздуха не положат, тех вечером встретят на подготовленных позициях. Сам должен понимать молодой-красивый.

— Чего уж не понять, — Часов решительно отобрал у полковника флягу и завинтил крышечку. — У нас приказ — разгромить корпус, а решение на бой принимать тебе. Лично мне очевидно, что надо наступать на север.

Скользнув по собеседнику тусклым усталым взглядом, комкор тихо сказал: дескать, лучшим решением сейчас было бы бросить подвижные силы на Симферополь, и тогда не только 42-й армейский корпус, но вся 11-я армия противника окажется в глубокой заднице.

— Увы, молодой-красивый, силенок не хватит… Краснобородов решительно встал. — Ты прав — если пробежим эти тридцать верст по перешейку, то запрем весь корпус в мышеловку. Пошли в оперативный отдел.

На бумаге, как водится, получалось, гладко. Противник удерживал периметр феодосийского плацдарма силами двух румынских бригад — 4-й горной и 8-й кавалерийской, сильно потрепанных в двухдневных боях за город. Мыслилось, что после короткой артподготовки лавина танков легко прошибет позиции кавалеристов, «черные дьяволы» ворвутся во вражеские окопы, уничтожая деморализованную живую силу, а 194-я стрелковая бригада и 68-й казачий кавполк, не ввязываясь в бой, войдут в прорыв вслед за танками. Тем временем 197-я стрелковая бригада будет удерживать Феодосию, а при благоприятном развитии событий постарается побить 4-ю горную бригаду противника. От ударной группы требовалось ускоренным маршем продвинуться вдоль железной дороги на 10–12 км к северу и овладеть большой деревней Владиславовка, возле которой сходились шоссейные и рельсовые пути. Дальше к северу на берегу Азовского моря находилась деревня Ак-Манай, но там уже высадился воздушный десант — парашютисты разбили румынский гарнизон и захватили батарею береговой обороны. Общее командование группой прорыв комкор возложил на своего заместителя полковника Яковенко.

— Таким образом, взяв Владиславовку, мы отрежем немецкие войска в восточной части Крыма, — провозгласил Краснобородов. — После этого графу фон Шпонеку не останется иного выхода, кроме как вывести части из Керчи и попытаться выбить нас с этой дороги. Так что, Яковенко, заняв деревню, немедленно налаживай круговую оборону, ставь минные поля, танковые засады, ну и все, как положено, чтобы встретить дорогих гостей, с какой бы стороны те ни пожаловали.

Для сохранения секретности в радиопереговорах командирам подразделений было строго наказано использовать кодовые названия. Отныне Владиславовку надлежало именовать Симферополем, селение Парпач — Ялтой, Ак-Манай — Бахчисараем.

Вернувшись в полк, Алексей вручил начальнику штаба карту и, собрав комбатов и ротных, поставил задачу. Козырнув, Низкохат увел разведвзвод на передовую — уточнять положение противника на участке прорыва.

Выдвигаться в выжидательный район пришлось, как в той комсомольской песне, под грохот канонады. Услышав гудение множества моторов, противник принялся палить наугад из гаубиц и минометов. Время от времени со стороны вражеских окопов начиналась хаотичная винтовочно-пулеметная стрельба. Гаубичный полк 31-го корпуса не оставался в долгу, приступив к обработке румынских окопов осколочно-фугасными снарядами.

Расположиться в полутора десятках километров от передовой, как предписывали наставления, возможности не представилось — море и линию соприкосновения с противником разделяло втрое меньшее расстояние. Тяжелые танки кое-как разместились сразу за траншеями переднего края, а легкими Т-26, пехотой и артиллерией были забиты улицы на окраине города, где валялись слегка присыпанные снегом трупы немцев, убитых в ночь высадки десанта. Судя по всему, захваченные врасплох враги выскакивали из домов полуголыми, навстречу штыкам и пулям морских пехотинцев.

Лежа на горбе высоты 43.8, Часов невольно дергался от каждого разрыва: на тесном участке было сосредоточено слишком много войск, и даже неприцельная стрельба по площадям означала неизбежные потери. Тем не менее отвлекаться на печальные мысли, равно как и на изредка рвавшиеся поблизости снаряды, не было времени — за четверть часа они с Низкохатом и Зарембой скрупулезно пометили на схеме местности позиции неприятельских батарей, пулеметные гнезда, примерное расположение опорных пунктов. Занимавший соседний окоп офицер-наводчик выкрикивал в телефонную трубку невнятные артиллерийские ругательства. Уже сползая с высоты, Часов заметил, что корпусные пушкари переносят огонь на цели в глубине.

— Ну, будем надеяться, что оборона хоть как-то подавлена, — пробормотал Заремба, когда они, пригибаясь, бежали к броневику.

— Жидкая получилась артподготовка, — Алексей сокрушенно выдохнул проклятие. — Напугать напугали, а подавить — навряд ли.

Стальные борта «скаута» защитили их от осколков, близкого взрыва мины, но Часов почувствовал себя спокойнее только в башне ИСа. Ровно в 6.00 умолкла артиллерия, и танки двинулись вперед предбоевыми колоннами. Возле переднего края матросы в бушлатах светили фонариками, показывая проходы. Грузно перевалившись через траншеи, тяжелые танки прибавили обороты, разворачиваясь в боевую линию.

Румыны, словно в шутку, открыли огонь из пулеметов, малокалиберных пушечек и противотанковых ружей. Изредка небольшие куски металла звякали по броне, оставляя царапины. Танкисты, даже неопытные новички, действовали как положено — расстреливали выявленные огневые точки с коротких остановок. Километр с небольшим, отделявшие советский передний край от неприятельского, полк ИСов преодолел за считаные минуты, танки пробили проволочное заграждение и постреливая всеми стволами, ринулись на окопы, а в свете выстрелов были видны фигурки убегавших вражеских солдат.

Танк Часова двигался чуть позади линии машин, так что комполка мог наблюдать действия своих подразделений. Наступавший на правом фланге батальон Черкесиани замешкался, нарвавшись на батарею противотанковых пушек, но умело сманеврировал, расстрелял узел сопротивления и ворвался на позицию, давя гусеницами все, что там имелось. Батальоны Литвина и Сазонова наступали без задержек, из пушек почти не стреляли, расчищая путь густым пулеметным огнем.

— Литвин, перед тобой гаубицы, — сказал в микрофон Алексей. — Не лезь в лоб, обходи.

— Сообразил уже, — откликнулся комбат-1. — Супрунов пошел слева.

«Вот когда нужна рота автоматчиков, — подумал Алексей. — А лучше — батальон. На раз-два бы разобрались с этой батареей…» Обернувшись, он увидел выделявшиеся на фоне горевших построек низкие силуэты десятков Т-26 и цепи наступавших «черных дьяволов». Вроде бы там было все в порядке. Морская пехота уже приближалась к траншеям противника.

— Некультурно получилось, товарищ майор, — немного разочарованно произнес Андрюха Коротков. — Ни одного выстрела не сделали.

— Мы ще постреляемо, — успокоил его заряжающий Степан Майдебура. — Буде и на нашей вулици свято.

Пострелять пришлось буквально через две минуты — пушки противника неожиданно открыли огонь из колхозной фермы. Несколько сараев и других каменных построек окруженные частоколом сбросивших листву фруктовых деревьев, были неплохим укрытием, и батальону Сазонова пришлось повозиться, расстреливая окопавшихся артиллеристов. Один снаряд скользнул по лбу башенной брони часовской машины, не причинив серьезных неприятностей, если не считать звона в ушах. Коротков трижды стрелял по ферме и уверял, что именно его снаряд вызвал взрыв вражеских боеприпасов.

Дальше танки медленно катились неровной линией, не встречая сопротивления. В шести километрах от исходного рубежа Часов приказал батальонам остановиться и привести в порядок изрядно перемешавшиеся подразделения. Время приближалось к семи утра, времени до позднего зимнего рассвета оставалось больше чем с избытком.

Чуть позади часовского хозяйства гудели слабосильные моторы легких танков — командиры собирали свои расползшиеся по всему полю машины. Неторопливой рысью подтянулся кавалерийский полк. Казаки расположились вокруг танкового стойбища, несколько разъездов ускакали в ночь. Низкохат тоже увел своих орлов на север — разведать обстановку на последнем участке марш-броска.

В ожидании отставших тылов Алексей поднялся на, пригорок, где обнаружил подполковника Данилова, командира легкотанковой бригады. Эту часть сколотили из последних Т-26, чудом уцелевших после полутора лет сражений. Старые машины собрали со всего фронта, подремонтировали на тбилисском заводе и послали в Крым. Конечно, Т-26 мало чего стоили в современном танковом бою, но народ в бригаде подобрался бывалый, так что для непосредственной поддержки пехоты эти тонкобронные старички пригодятся.

Данилов задумчиво смотрел на юг — там, где-то возле Феодосии, продолжали сверкать вспышки выстрелов и взрывов. Отчетливо доносился далекий грохот продолжавшегося сражения.

— Как оно было позади нас? — поинтересовался Часов.

— Веселее, чем я боялся, — засмеялся подполковник. — Когда я начал утюжить окопы, румыны уже отошли на вторую линию траншей. Но морячки ворвались вслед за бегущими и пошла штыковая потеха. Казаки тоже многих порубали. Я не стал задерживаться, поспешил за тобой.

— Отставшие есть?

— Немного. Четыре машины подбито, еще две тут совсем рядом встали — механики надеются починить.

Подсвечивая прикрытыми светофильтрами фарами, о них проехал и остановился в десятке метров штаб 87-го полка — грузовичок ЗИС с крытым кузовом. Рядом встали артиллерийские тягачи. Увидав четыре «халф-трака», Данилов завистливо присвистнул. Из штабной машины выпрыгнул Заремба и, вглядываясь в темноту, негромко произнес:

— Мужики, майора Часова не видели?

— Так он вчерась от сифилиса помер, — откликнулся Леха. — Вот идут его комбаты, могут подробности рассказать.

— Шутник хренов, — фыркнул начштаба. — Чего стоим?

— Пехота подтянется — и дальше двинем.

Три комбата отрапортовали, что потерь и серьезных повреждений нет. Литвин осведомился: когда, мол, двинемся на Симферополь. Часов ответил, что Низкохат уже под Симферополем, а скоро и мы там будем. Гаврилей, проспавший в штабном грузовике всю подготовку и первую часть боя, слушал эти разговоры с явным недоумением и переспросил:

— А когда на Керчь пойдем? Я точно знаю — был приказ наступать на восток.

— Наступление на восток отменяется, — обрадовал его Часов. — Будь готов — через полчаса выступаем, через час — начнется бой.

— Вы мне прекратите самодеятельность, — шепотом зашипел замполит, который надеялся, что бой начнется не так скоро. — По какому праву не выполняете приказ фронта?

— Так надо… — Алексей отмахнулся. — Ты, капитан, человек цивильный, долго объяснять придется. Занимайся своими делами.

— Займусь, обязательно займусь…

Часову почудилось, что в голосе Гаврилея прозвучала угроза. Майор успел подумать: «Не дай бог, опять соберет личный состав на митинг и станет глупости болтать…» Однако проинструктировать замполита он не успел, потому как из темноты нарисовался знакомый парнишка-адъютант, радостно гаркнувший:

— Наконец-то нашел! — и добавил потише: — Товарищ майор, вас полковник Яковенко вызывает. И комбрига Данилова тоже.

Своего штаба у командира оперативной группы не имелось, он рассчитывал на штаб 194-й бригады, но штаб вместе с бригадой застряли на марше. Полковник злился, и Часов издали услыхал могучую брань. Полковника урезонивал рассудительный голос:

— Ты не кипятись, Григорий, — это был, конечно, подполковник Пажитнов, командир кавалерийского полка. — Ночью в чистом поле заплутать — обычное дело даже для опытных командиров.

— Сам знаю, что ночью все холмы серы! Но как можно заплутать, если сказано — идите вдоль рельсов и не сворачивайте? Не в Сибири, мать вашу, наступаем! — Яковенко хмуро посмотрел на танкистов. — Готовы?

Данилов бодро ответил, что танки всегда готовы. Часов поддержал комбрига и добавил:

— Может, попробуем захватить деревню одним броском — только танки и кавалерия? Пехота потом приковыляет.

— Так и сделаем, — решил полковник. — Главное — наглость и внезапность.

Пока они отрабатывали на карте штурм деревни, подъехал пожилой джигит на гнедом коне. Оказалось, что прибыл полковник Асватуров — командир потерявшейся стрелковой бригады. По его словам, колонна без конца натыкалась на группы отступавших румын, и солдаты темпераментно бросались в погоню, после чего приходилось собирать подразделения. В общем, первый полк бригады подтянулся, и Яковенко приказал Асватурову, не задерживаясь, продолжать марш вдоль железной дороги.

Танки снова потянулись по пересеченной местности. Тяжелый полк двигался в авангарде. Сразу после головной заставы — рота ИСов старшего лейтенанта Зайцева и сотня казаков — грохотал гусеницами танк Часова.

Дорога петляла между холмами. Начинало рассветать, но повалил густой, хоть и мелкий снежок, так что видимости не прибавилось. В трех километрах от Владиславовки, где рельсы резко уходили вправо, огибая невысокую горку, Часов увидел, что застава остановись. Подъехав, он обнаружил рядом с танками броневики разведвзвода.

Ловко забравшись на командирскую машину, Низкохат доложил:

— Такое дело, майор. В километре отсюда на дороге стоит батарея сто пяток. Расчеты — фрицы. А в самой деревне стоят румыны. С юга и востока вырыты окопы, но с запада обороны нет. Если обойти эту горку — ударим с тыла.

— Показывай дорогу, — приказал Алексей.

Данилов и Пажитнов согласились с его решением, и три командира частей быстро распределили участки.

Обогнув гору по неприятной, но проходимой тропе, 87-й полк оказался перед восточной окраиной большой, раскинувшейся по холмам деревни. Переключившись на прямую передачу, танки рывком преодолели заснеженные поля. Здесь Часов остановился, не желая гробить машины в хаосе уличного боя.

Заглянув в ближайшие дома, казаки привели местных жителей — старика и двух крестьянок среднего возрасте. Те не сразу поверили, что пришли свои. Потом, поверив, бабы разревелись. Старик тоже шмыгал носом, утирал глаза драной ушанкой и бормотал:

— Натерпелись мы тут без вас… наконец-то вернулись…

— Немцы зверствовали? — понимающе спросил Пажитнов.

Справа, куда направились легкотанковая бригада и казачий эскадрон, донеслась ожесточенная пальба легких пушек Данилов и эскадрон казаков атаковали с тыла батарею, понял Алексей. Боязливо оглянувшись на звук боя, крестьянин поведал, что немцы с румынами шалили помаленьку, а зверствовали татары.

— Каждую ночь нас резали, — всхлипывая, подтвердила тетка постарше. — Словно не соседями были… говорили, ни одного русского и хохла не оставим, наша будет деревня.

К ним подбегали жители других домов — обнимали и целовали красноармейцев, плакали от счастья, рассказывали о тяжкой жизни под оккупантами. Сцена получилась трогательная, но и поучительная — Часов впервые понял, что дружба советских народов оказалась не такой уж прочной.

Прервав бабское кудахтанье, Пажитнов попросил крестьян показать подразделениям, где расположены вокзал, вражеские гарнизоны, полиция, комендатура. Посадив несколько женщин посимпатичнее на лошадей, два эскадрона вошли в деревню, растекаясь по улочкам.

Полк тяжелых танков с приданым эскадроном обошел деревню с северо-западной стороны, атаковав казармы румынского полка. Противник оказал неожиданно упорное сопротивление, закрепившись в окраинных домах и на кладбище. Пришлось использовать танки в качестве самоходных пушек — ИСы выпустили по нескольку осколочно-фугасных и шрапнельных снарядов, после чего казаки, спешившись, пошли в атаку и выбили румын с удобной позиции.

Уже совсем рассвело, выстрелы слышались по всему периметру Владиславовки. Вестовой привез записку от Яковенко: полковник сообщал, что к деревне подходят передовые батальоны стрелковой бригады, и приказывал поддержать атаку вражеских позиций на восточной окраине. Впрочем, пока танки добирались до места, пехота при поддержке танкистов Данилова покончила с противником. Подходившие батальоны Яковенко прямо с марша направлял в деревню — добивать очаги сопротивления и прочесывать дворы.

Второй полк асватуровской бригады, не поспевший к захвату Владиславовки, полковник посадил на собранные у крестьян подводы и погнал дальше на восток. Туда же отправились вся кавалерия и даниловское хозяйство — их задачей стал захват деревни Парпач. Часову полковник приказал организовать противотанковую оборону дорожного узла Владиславовка совместно с полком асватуровской бригады.

Бой за город уже заканчивался, пехотинцы выводили из деревни колонны пленных. Часов приказал укрыть машины в строениях свинофермы и между домами, накрыть маскировочными сетями и организовать кормежку личного состава. Свиней на ферме, конечно же, в помине не осталось: крестьяне уверяли, что клятые оккупанты всю живность частью сожрали, а частью — вывезли в Неметчину. Майор заподозрил, что местные жители принимали активное участие в пожирании колхозных хрюшек, но мыслей своих вслух не высказал.

Старшина организовал макароны с американскими консервами. Кухня расположившегося по соседству стрелкового батальона, как выяснил сходивший на разведку Стекольников, варила рисовый суп на бульоне из добытых неведомым образом кур.

— У пехоты с этим проще, — позавидовал капитан Сазонов. — Нашего брата от добычи железная коробка отделяет. А пехотинец или конник зашмыгнул во двор, протянул руку — вот тебе поросеночек или парочка курей. Считай, обед на всю роту.

— Мир устроен несправедливо, — согласился капитан Раппопорт, перед войной писавший диссертацию по философии. — Вселенная несовершенна.

Гаврилей заворчал что-то про мародерство, но Заремба строго прикрикнул на замполита: мол, с ним еще будет особый разговор в особом отделе. Гаврилей молниеносно притих.

— Что еще он натворил? — грозно осведомился Часов.

Начштаба доложил, что во время марша к Владиславовке капитан Гаврилей написал донос: дескать командир полка в преступном сговоре со штабом корпуса отказались выполнять приказ фронта и вместо Керчи двинулись на Симферополь.

— Требовал от меня передать эту кляузу по радио открытым текстом, — хохотнул начальник связи полка старший лейтенант Убиенных. — Короче говоря, склонял выдать противнику совершенно секретные сведения о направлении наступления.

— Да бросьте вы глупости болтать! — огрызнулся замполит, потрясая ложкой. — Можно подумать, немцы могут подслушивать наши разговоры! Да и что они поймут — ведь мы по-нашему говорим, по-русски, а не по-ихнему.

Он осекся, недоуменно глядя на покатившихся с хохоту однополчан. Часов проговорил, посмеиваясь:

— Вот именно так и скажете дознавателю военной контрразведки. — Майор добавил задумчиво: — А стоило бы передать эту депешу. Ждали бы нас немцы сейчас возле Симферополя… Вы, капитан, на допросе не забудьте помянуть, что по дороге комполка сбился с курса и вместо областного центра захватил какую-то деревню.

— Шутки шутками, а все крымские дороги в Симферополе сходятся, — Заремба вздохнул и в сердцах стукнул кулаком об кирпичную стенку свинарника. — Если бы пробиться к областному центру да перерезать фрицам все коммуникации…

Часов грустно напомнил, что в ближайшие дни придется забыть о молодецких прорывах по горным дорогам, а думать лишь о прочной обороне. Тщательно выскоблив ложкой дно миски, он продолжил:

— Поставим себя на место противника и не будем забывать, что Манштейн — не дурак в военном деле. Мы рассекли его армию надвое. В первую очередь Манштейн постарается вернуть Владиславовку и восстановить связь с Керченским полуостровом.

— Снимет войска с Севастопольского участка и бросит на Феодосию, — подхватил Заремба. — Там две хорошие дороги: одна — вдоль берега через Ялту Алушту и Судак, а вторая — через Симферополь, Карасубазар и Старый Крым.

— Я бы на его месте и Керченский участок ослабил, — заметил Часов. — Так что передышка — не надолго, надо вскорости ждать гостей со всех сторон.

Как бы подтверждая его слова, появились разрисованные крестами истребители. Не обращая внимания на очереди зенитных «максимов», с десяток самолетов носились над Владиславовкой, расстреливая из пулеметов не успевших спрятаться. Танкистов защитила добротная кирпичная кладка, но пехотинцам пришлось несладко: солдаты разбегались, пытаясь спрятаться за домами, между голыми стволами деревьев, многие были сражены лившимся с неба металлом.

Когда истребители улетели, израсходовав боекомплект. Часов осторожно выглянул из строения. Где-то севернее промелькнула в разрывах облаков еще одна эскадрилья — наверное, немцы шли бомбить плацдарм в Ак-Манае. Учитывая нехорошее развитие событий, комполка предложил Зарембе быстренько навернуть добавку и отправляться за указаниями.

Штаб оперативной группы поселился в здании вокзала. Связисты уже наладили обмен телеграммами с Феодосией, и комкор прислал Яковенко подробную депешу.

После разгрома румынской кавбригады и прорыва на Владиславовку полковник Краснобородов развернул морскую пехоту в тыл горной бригаде, одновременно бросив в атаку 197-ю стрелковую и остатки танкового батальона. Румыны, бросив тяжелое вооружение, отступили в Старый Крым, корпус продвинулся в северном и западном направлениях и занял важную развилку дорог.

Противник двинул на Феодосию по приморскому шоссе до двух пехотных полков из Севастополя, но прикрывавшая десант эскадра расстреляла эту колонну в районе Алушты. Воздушная разведка обнаружила еще одну колонну численностью до пехотной дивизии, которая совершает марш через горы и в 9.00 достигла Симферополя. По колонне будут наноситься бомбоштурмовые удары, эскадра передислоцируется на траверз мыса Меганом, чтобы держать шоссе под обстрелом. Тем не менее следует ждать, что немецкая дивизия к ночи соединится с остатками румынских бригад. С этой позиции противник сможет атаковать как Феодосии так и Владиславовку.

— А теперь главное, — сказал Яковенко, хмуро поглядев на собравшихся командиров частей. — Через час после начала боя за Владиславовку противник вывел крупные силы из боя за Камыш-Бурун и Керчь. Сейчас в нашу сторону движется с востока длинная колонна — немцы и румыны. Бронепоезд будет здесь часа через два-три, румынская мотобригада и немецкие грузовики с гренадерами и пушками — через три-четыре, а к сумеркам подоспеют те, кто пешком шагает. Поэтому я уже приказал Асватурову: если не может быстро взять Парпач — пусть занимает оборону на подступах. Сейчас для нас главное — подольше удерживать Владиславовку не выпуская немца из ловушки. Часов, твоя задача — долбануть бронепоезд и рассеять автомобильную колонну и вернуться сюда, как только позволит обстановка. Твой полк — наш единственный подвижной резерв.

Леха привычно козырнул, но все-таки заметил: дескать, долго можем не продержаться, если две дивизии с двух сторон навалятся. В ответ он услыхал, что долго держаться и не потребуется, потому как немцы ослабили оборону Керченского полуострова, а там аккурат шторм кончился и удалось перебросить на плацдарм дополнительные силы 44-й армии. Яковенко надеялся, что скоро несколько дивизий перейдут в наступление и завтра к вечеру будут на Парпачском перешейке.

— Нам бы только день простоять да ночь продержаться, — вырвалось у Часова. — Дайте хоть сотню казаков или роту пехоты. Ставить в оборону танки без прикрытия — верная смерть.

Полковник кивнул и набросал записку для Асватурова. О зенитном прикрытии никто не произнес ни полслова — знали, что чудеса случаются лишь во сне, и не стоит попусту говорить о несбыточном. На общее счастье, низкие облака повалили снегом, поднялся ветер, даже слабая метель разразилась. Немцы в такую погоду не летали, так что полк прибыл к назначенному рубежу без осложнений.

Во время марша Часов с помощью начштаба разобрался в особенностях местного рельефа. Севернее Владиславовки тянулся с востока на запад Парпачский хребет — цепочка холмов не выше двухсот метров. Восточным концом эта пародия на Гималаи упиралась в деревню Парпач и одноименное озеро. Решение казалось очевидным: расставив танки и пушки на склонах так называемых гор, можно было держать под огнем всю долину и устроить кровопускание любому, кто захочет без разрешения пройти мимо Парпача к Владиславовке.

Марш продолжался около получаса, чуть больше времени потребовалось, чтобы занять машинами позицию на холмах. В бинокль были видны костры вокруг деревни и в самом Парпаче — вероятно, горели даниловские Т-26. Снегопад уже закончился, и Леха разглядел, как из деревни выбегают люди в шинелях, за которыми скачут кавалеристы, рубят бегущих и сами падают под выстрелами. Нетрудно было понять, что сражение заканчивается успехом 194-й бригады. Оставив полк на Зарембу, Часов поехал в Парпач.

Бой здесь был жарким — на подступах к селению и на улицах Алексей насчитал не меньше трех десятков подбитых танков. Часто попадались раненые красноармейцы, тут и там пленные носили и складывали штабелями убитых — наших и немцев отдельными рядами. Солдаты-кавказцы заметно мерзли: ежились в шинелях, жались поближе к кострам, хотя настоящего мороза не было — от силы пара градусов минуса. Бойцы выглядели усталыми, но бодро переговаривались по-своему. Наверное, обменивались впечатлениями о недавнем штурме деревни.

Поплутав в поисках штабной избы, Часов наслушался разговоров и смог составить впечатления о том, как развивался бой. Первый батальон и рота Т-26 кинулись в атаку прямо с марша, нарвались на организованный огонь и откатились, оставив на снегу десятки убитых и горящие танки. Подошедший со следующим батальоном комполка майор Митошенко, не раздумывая, повторил атаку с тем же успехом. Майор погиб, пытаясь поднять залегшие цепи.

Потом подошли остальные подразделения 756-го полка, казачий полк и два батальона легких танков, а ними — комбриг Асватуров. Подполковник уже знал, что штурм деревни отменяется, но понимал, что лишь победа поднимет моральный дух солдат. Комбриг грамотно расставил минометы и древние полковые трехдюймовки, под прикрытием жидкого града снарядов танки подтянулись поближе, расстреливая огневые точки противника. Вслед за танками в деревню ворвались пехотинцы и конники, и после часового боя на корявых улочках немцы с румынами были выбиты из населенного пункта. В заснеженном поле казаки настигли врага, прижали к озеру и порубали, сами потеряв почти треть личного состава. Короче говоря, воевали, как в прошлую зиму — числом и нахрапом.

Принявший командование участком Асватуров сидел в избе, голый по пояс, и здоровенная тетка в петлицах медицинской службы бинтовала простреленное плечо. Несмотря на чрезмерную волосатость, на лице и теле подполковника нетрудно было разглядеть множество отметин, оставленных пулями, осколками и клинками.

— Гражданская война? — осведомился Часов, показывая на старый сабельный шрам.

— Те же времена, но другие участники, — мрачно сообщил подполковник. — Я командовал ротой в армянской армии, воевал со всеми соседями. Были, сынок, такие войны, о которых сейчас в военных академиях вспоминать не положено. Вот эти два рубца — от турецких клинков, это — осколок грузинского снаряда, а рядом — азербайджанская пуля. Штык в правый бок я заработал, когда наш полк поднял восстание против дашнакской сволочи, а на спине есть шрапнельные отметины со времен Брусиловского прорыва и совсем свежая — от осколка на «линии Маннергейма»… — Асватуров поморщился. — Ты полегче, Антоновна, не собаку лечишь.

— Не собаку, — охотно согласилась тетка-военврач. — Кобеля старого.

Самодовольно заржав, комбриг подмигнул Часову и весело сказал:

— А ты, танкист, откуда взялся? Нет, не говори, я сам — он темпераментно взмахнул здоровой рукой. — Гриша Яковенко прислал тебя на место убитого командира…

Услыхав про поставленный в засаду полк тяжелых танков, подполковник сильно удивился и проговорил с обидой в голосе: дескать, будь у него этот полк два часа назад, потерь при штурме было бы вчетверо меньше, груды убитых и десятки сгоревших вокруг Парпача танков разозлили Часова, поэтому майор огрызнулся:

— Чтобы потерь было меньше, не надо ходить в атаку без артподготовки.

— А если такой умный, зачем ко мне, дураку, пришел? — совсем обиделся комбриг.

— Взаимодействие налаживать, согласовать секторы огня, сигналы, взаимную поддержку, — поведал Алексей. — В уставе по пунктам перечислено. Позови Данилова и Пажитнова, надо быстро детали согласовать.

— Нету их, — буркнул Асватуров. — Царство небесное… Казака в атаке застрелили, а танкисту здесь уже, после боя, какая-то сука из местных пулю в спину пустила. Солдатики сгоряча полезли в тот дом, а их из окон автоматами положили. Пришлось гранатами закидать. Командиры и замполиты еле удержали джигитов, а то бы всех татар в деревне вырезали.

— Во Владиславовке тоже были нелады, — сказал Алексей, удрученный печальным известием. — Народ злой на татар. Как бы до самосуда не дошло.

— Чтобы решать национальные конфликты, у нас НКВД есть, — провозгласил Асватуров. — Ладно, соберем военный совет.

От казаков явился раненый майор, от танкистов — покрытый копотью капитан. Они наскоро прошли по всем пунктам полевого устава, нарисовали положенные схемы. Часов пометил на картах и схемах высоты, на которых смогли устроиться тяжелые танки и батарея противотанковых ЗиС-3. Штабные операторы стрелкового полка показали расположение своих частей и огневых позиций. Получалось, что поле вокруг селения будет простреливаться перекрестным огнем, но Асватурову следовало позаботиться о правом фланге, который висел неприкрытый в ровном поле.

После долгих понуканий с размахиванием записки от Яковенко комбриг весьма неохотно выделил в распоряжение 87-го ТТП конную сотню, но связь тянуть отказался.

— Нет у меня кабеля, — сварливо заявил комбриг. — Пускай твои телефонисты побегают.

«Держи карман шире», — подумал Алексей и сказал:

— Будем держать связь по радио. В некоторых «двадцатьшестерках» есть рации.

На прощание он напомнил капитану-танкисту, что: бы не смел бросаться в контратаки, укрыл машины в оврагах и окопах, закидал ветками и вообще бил врага из укрытий.

Время поджимало, и Часов приказал водителю гнать на полной скорости. Следом за «скаутом» поскакали десятка три всадников — сильно поредевшая казачья сотня.

В расположение полка к своим Леха вернулся как раз вовремя. С плоской крыши высотки, на которую вползли командирский танк, штабной грузовик и бронетранспортеры артбатареи, уже был виден бронепоезд. На группе холмов справа от Часова стоял 2-й батальон Черкесиани (позывной — Ель), по левую руку расположился 1-й батальон (Кедр). Самый малочисленный 3-й батальон Сазонова (Сосна) майор оставил в резерве на дороге между высотами, а казакам приказал занять оборону впереди танков.

Снег сыпал то гуще, то реже, но разглядеть поле предстоящего боя было возможно. Бронепоезд медленно пыхтел в трех километрах от позиций танкистов. Параллельно рельсам тянулась шоссейная дорога, по которой шли на Парпач колесные и гусеничные машины. Выдвинувшийся вперед Низкохат насчитал в колонне до полусотни грузовиков, полтора десятка легких броневиков, пяток самоходок на базе трофейных БТ и несколько легких танков чехословацкого производства. Еще два танка непонятного типа стояли на платформах бронепоезда.

Не поверив, Алексей долго всматривался и убедился, что так и есть — над бортами передней тележки выглядывали корпус и башня характерной формы — безусловно, это был американский «Грант». Казалось, в один состав наскоро собрали все бронированные вагоны, какие попали под горячую руку сумрачного германского гения: бронированные платформы для пехоты и полевых пушек, разнотипные вагоны с танковыми башнями, зенитными пушками и пулеметами, громоздкие вагоны-сейфы, прицепленные по сторонам от паровоза. На двух секциях поезда были установлены по две башни от Pz.IV старых модификаций — с короткоствольной пушечкой, а на переднем «сейфе» Часов с удивлением опознал башни от старого Т-34 и БТ-7. В любом случае, такая артиллерия ИСам была не страшна, хотя могла сильно попортить кровь танкистам на Т-26, пехоте и кавалеристам.

Между тем бронепоезд остановился, не доезжая озера. Расстояние было слишком большим для стрельбы прямой наводкой, а по-другому танкисты умеют плохо.

Автомобили мотобригады тоже тормозили на восточном берегу Парпача. Солдаты разворачивали орудия, пехота строилась в ротные колонны.

— Раппопорт! — позвал Алексей. — Разбей эту ржавчину на рельсах, а потом — беглый огонь по скоплению живой силы.

Первый же залп батареи накрыл мишень. Два столба огня и снега взметнулись перед вагонами, один снаряд упал с перелетом, один попал в большой вагон с танковыми башнями. Не дав противнику опомниться, пушкари стреляли без перерыва, подожгли два вагона и повредили паровоз. Бронепоезд дал задний ход, выходя из-под обстрела, но снаряды все равно попадали в крепость на рельсах. Ответный огонь по стоявшим на возвышенности орудиям был неточен и вовсе прекратился, когда командир батареи собственноручно всадил бронебойную болванку под башню Pz.IV. Судя по вспышке, сдетонировали боеприпасы, и рвущиеся волю раскаленные газы разворотили весь вагон.

Восхищенный Заремба спросил Алексея:

— Правду говорят, что Борис — профессор математики?

— Брехня. — Часов отмахнулся. — Перед самой войной в аспирантуру поступил. И не математик, а что-то вроде астронома. Но все цифры и формулы в голове держит и без арифмометра данные для стрельбы вычисляет.

— Здорово стреляет, — начальник штаба уважительно посмотрел на высокого грузного командира батареи. — Только не пойму, на хрена астроному математика нужна… Звезды пересчитывать, что ли?

— Наверное. Я тоже не понял. — Часов пожал плечами и снова поднес бинокль к глазам. — Он странные вещи рассказывал про свою работу — что-то вроде философских проблем астрономической физики. Говорит, есть такая загадка — звезды разбегаются. В общем, муть зеленая.

— Не знаю, как звезды, но румыны попали под обстрел и не разбегаются, — задумчиво заметил Заремба. — Вот действительно загадка…

Изменив прицел, ЗиСы послали осколочно-фугасные залпы по разворачивавшейся мотопехоте. Заговорила и артиллерия защитников Парпача — полковые пушки и минометы. Беспокоящий огонь заставил румын и немцев зашевелиться. Главные силы они двинули на селение, а несколько бронетранспортеров и STUG III в сопровождении пехотной роты направились к горам, на которых засели артиллеристы.

Бронепоезд, успевший затушить часть пожаров, тоже пополз вперед, постреливая по высоте. Один из снарядов разорвался в десятке метров от штабного грузовика. Хотя никого не задело, Часов приказал всем укрыться. Экипажи танков нырнули в люки, но штабные, связисты и пушкари такой защиты не имели и попрятались за камнями. «Снова будут потери», — печально подумал Алексей. Злой и разгоряченный, он крикнул в микрофон:

— Этих, которые на нас идут, подпустим на прямую наводку! Литвин гробит железку, Васико — пехоту, Раппопорт продолжает обработку толпы, наступающей на Парпач.

Предбоевые колонны вражеской пехоты ускоренным шагом шли по узкому месту между хребтом и озером, понесли какие-то потери, но все-таки вырвались на широкое заснеженное поле и начали растекаться, перестраиваясь в цепи для атаки. Их было до трех тысяч штыков — больше, чем оставалось в распоряжении Асватурова.

На холме, где стоял танк Часова, все чаще рвались снаряды, появились убитые и раненые среди артиллеристов и связистов. Главную угрозу представлял бронепоезд, и Часов приказал покончить с живучей машиной. Словно обрадовавшись, оглушительно загрохотали танковые пушки. Точность на дистанции в полтора километра была далеко не отличной, но снаряды изредка попадали в цель, загорелись два броневагона. Состав резко притормозил, получил еще пару попаданий, в третьем спереди вагоне произошел сильный взрыв, от чего передние платформы сошли с рельсов.

Несмотря на тяжелые повреждения, экипаж бронепоезда продолжал стрелять из обеих оставшихся пушек, а с концевых платформ сползли трофейные «Гранты», из вагонов выбегали пехотинцы. Теперь против полка тяжелых ИСов наступали не меньше трехсот солдат при поддержке семи бронированных машин.

— Настырные гады, — прокомментировал Андрюха, прижавшись глазом к накладке прицела. — Видят же, какая здесь сила, но все равно лезут.

— Привыкли, что никто против них устоять не может, — с ненавистью сказал мехвод Серега. — Думают, что и мы побежим.

После недолгого молчания Коротков шумно выдохнул и нажал педаль ножного спуска. Ближайший «Грант» загорелся, прополз еще немного и встал. Пламя красиво вырывалось из громадной дыры в лобовой броне.

— Первый, — сосчитал наводчик и начал разворачивать башню.

Теперь стреляли все танки, стоявшие на трех холмах. Наверное, некоторые наступавшие успели удивиться — вместо батареи дивизионных пушек их встретила огненная смерть из двух десятков тяжелых стволов. Танки, броневики и самоходки были сметены в первые же минуты, после чего в пехоту полетела шрапнель осколочно-фугасные снаряды. Цепи стремительно поредели и покатились назад. Успевшие отступить укрылись за железнодорожной насыпью и бронепоездом, полыхавшим от первого до последнего вагона. Момент взрыва паровоза Часов упустил, наблюдая за отражением атаки. Впрочем, подробности не имели значения, потому что про переставший стрелять бронепоезд можно было пока забыть.

Самые важные события происходили сейчас на подступах к селению. Противник перебежками приближался к позициям 726-го полка. Среди разрозненных групп пехоты ползли чехословацкие уродцы и какие-то странные танкетки — как выяснилось после боя, это были румынские R-1. Примерно через четверть часа пехотинцы и гренадеры накопятся на дистанции, с которой можно подниматься в атаку.

— Андрюха, подгони машину к пушкарям, — приказал Часов и, когда танк остановился возле батареи, взмахом подозвал Раппопорта. — Борис, какой поставить прицел, чтобы накрыть поле перед деревней?

Капитан, не задумываясь, назвал цифры. Минут десять ушло на передачу данных в подразделения. Этот способ стрельбы в полку еще не применялся, поэтом разброс снарядов был ужасный, но в общем удалось причесать изготовившуюся к атаке пехоту.

Они все-таки поднялись из снега и бросились на деревню. Впереди наступающих растянулись линией танкетки и чешские танки. Неровные цепи хлынули навстречу пулеметным очередям и винтовочным залпам сквозь заградительный огонь минометов и вспухавшие над головой облака шрапнельных разрывов. Наступавшие смогли пробежать от силы половину расстояния, остановились далеко от переднего края обороны и побежали обратно, оставляя за спиной горящие танкетки, поле перед селением наверняка было завалено сотнями трупов.

Народ на макушке холма восторженно завопил. Наверное, такие же радостные выкрики на многих языках братских советских народов звучали сейчас и в окопах вокруг Парпача. Сегодня они совершали чудо за чудом — прорвали вражеский фронт, освободили две большие деревни, отбили атаку и отправили в преисподнюю большую кучу врагов. Воодушевление переполняло бойцов, страхи ушли в глубину сознания. В следующем бою они будут драться увереннее, сознавая свою силу.

Провожаемые огнем немцы и румыны отступили к озеру и здесь залегли. Часов не видел подробностей, но не сомневался, что противник окапывается, зарывается в снег и мерзлую глину, чтобы повторить атаку, когда подтянутся отставшие подразделения. Те не заставили себя ждать — голос Низкохата прогудел из наушников:

— Леха, на подходе не меньше двух полков и артиллерия на конной тяге. Спешат, гады, и по дороге топают, и прямо через поле.

— Танки есть?

— Нету танков. — После паузы разведчик доложил виноватым голосом: — Меня обнаружили, пришлось отойти.

Он добавил, что снял с убитого офицера документы, из которых следует, что на Парпач идет 46-я пехотная дивизия 42-го армейского, корпуса.

— Отходи, не печалься, — приказал Алексей. — Займи запасную позицию. Когда подойдут те два полка?

— Примерно через час.

Немцы идут от самой Керчи, прикинул Часов. Устали замерзли, поэтому сделают передышку, развернут артиллерию. В наступление пойдут не раньше четырех-пяти вечера, то есть уже в темноте. Хреново — в огне ракет и танковых фар видимость плохая, осветительных снарядов мало, прожекторов нет, стрелять придется наугад. А если в Парпач ворвется даже ослабленный потерями немецкий полк, то асватуровскому воинству придется очень несладко. Да и танкистов 87-го ждут неприятные моменты, когда на эти холмы обрушатся залпы 150-мм гаубиц. Впрочем, подполковник Асватуров, получив сообщение о приближении крупных сил противника, бодро сказал: дескать, пусть приходят — встретим, как положено.

В 15.27 Алексей увидел голову подходящей колонну. В 15.32 Низкохат доложил, что видит вдалеке еще одну пехотную колонну. В 16.11 Сазонов доложил, что в расположение его батальона вышел отряд парашютистов из Ак-Маная.

Подъехав к Сазонову, Леха от души порадовался своевременно появившимся десантникам. Полная рота — почти двести крепких, рослых солдат и командиров. Вот из таких же прекрасно подготовленных бойцов состояла армия, преступно угробленная в бессмысленных атаках под Изюмом. С парашютистами пришли полсотни красноармейцев, выглядевших не так героически, но злых и готовых рвать фашистов в клочья.

Капитан-десантник весело рассказал, как их батальон ворвался в деревню Киет, разогнал румынский полк и освободил наших, попавших в плен на керченских плацдармах. Освобожденных отогрели спиртом, вооружили трофейным оружием и поставили в строй.

— Вовремя вы появились, — сказал очень довольный таким подкреплением Часов. — Скоро на нас пойдут не меньше двух немецких полков и остатки румынской бригады. Так что занимайте оборону на вон том холме и согласуйте взаимодействие с капитаном Сазоновым.

Он поручил зампотылу Рябченко организовать кормежку пехотинцев. Личный состав полка уже обедал, не отходя от танков и пушек. Темнота и снег скрывали противника, и Часов начал нервничать. С фрицев станет начать атаку без артподготовки — подползут незаметно и кинутся в штыки. Чтобы не застали врасплох, Алексей приказал пехоте и казакам выслать дозоры и внимательно следить за противником.

Около четверти шестого Часов опять связался по радио с Асватуровым и узнал, что подходящие батальоны противника разворачиваются по обе стороны от озера — с севера и юга. По словам комбрига, разведгруппы вернулись, поэтому расположение вражеской артиллерии установить не удалось.

— С командованием связь держишь? — осведомился Часов.

— а чем они помогут? — Голос Асватурова звучал устало и равнодушно, как будто подполковник не верил в новый успех. — Держитесь, говорят. Против них тоже немалая сила накапливается. Значит, будем держаться. Я объяснил солдатам, что бежать из деревни нельзя. В чистом поле нет укрытий — догонят и убьют.

На востоке, возле озера, засверкали вспышки, потом донесся ленивый гул залпов. Батареи немецкого корпуса начали обработку подступов к Парпачу. В первой неудачной попытке штурма противник сумел выявить систему обороны селения, и теперь десятки крупнокалиберных снарядов падали на окопы, поспешно вырытые в километре к востоку от деревенской околицы.

Над горками Парпачского хребта повисли на парашютиках пылающие факелы осветительных снарядов. В их дрожащем зареве на позицию танкистов посыпались тяжелые снаряды гаубиц, пушек и минометов. Грохотали взрывы, визжали осколки, воняло горелым толом.

ИСам с их толстой броней было опасно лишь прямое попадание, хотя близкий взрыв тоже мог доставить мелкие неприятности вроде порванных гусениц или разбитых триплексов, а то и ствол пушки повредит осколком. Хуже приходилось той части личного состава, которая не могла укрыться в бронированных машинах. Впрочем, среди связистов и ремонтников хватало бывалых людей, которые смогут посоветовать товарищам спрятаться в бронетягачах.

Невзирая на обстрел, полковые артиллеристы не попрятались, а посылали ответные снаряды. После пятиминутной дуэли Раппопорт, забравшись на башню Часовского танка, крикнул в люк:

— Командир, я пристрелялся. Могу дать данные для танковых орудий.

— Давай, — обрадовался Леха. — Испортим гадам праздник.

Коротков привычно заворчал: дескать, опять наугад палить, не видя цели. На середине его тирады рвануло совсем рядом, по броне застучали осколки, и Раппопорт вскрикнул. Выглянув из люка, Часов увидел, что ткань на левом плече капитана быстро пропитывается кровью. Лицо бывшего аспиранта перекосило болью, но смотрел он вовсе не на свою рану.

— Второе орудие накрылось, — прошептал Борис, спрыгивая с танка. — Ну, падлы, держитесь!

— Скажи санитарам, чтобы тебя перевязали, — крикнул Алексей ему вслед и снова взялся за микрофон рации: — Внимание, слушай приказ. Бьем по артиллерии противника. Наводить на вспышки выстрелов, дистанция — четыре-триста, прицел…

Диктуя данные, он торопливо водил взглядом по батальной панораме, где происходило много событий! Несколько снарядов разорвалось вокруг Алексея, причем один — совсем близко, на склоне высоты в десятке метров от танка. На поле перед батальоном Литвина разгорелась перестрелка — не иначе, немецкая разведгруппа напоролась на передовое охранение десантников. Вокруг селения Парпач непрерывно сверкали взрывы — по обороне 726-го полка работали десятки стволов дивизионной, а то и корпусной артиллерии. Тяжелые танки методично посылали снаряды в направлении вражеских позиций, но никто не мог сказать, насколько эффективна такая стрельба. Край неба на юго-западе тоже заполыхал багровыми зарницами, и это означало, что немцы пробуют на прочность позиции 31-го корпуса на подступах к Феодосии.

И вот, наконец, на пределе дальности, куда почти не доставали отсветы догоравших «люстр», наметилось какое-то движение, словно противник устремился к высотам, на которых стоял полк Алексея.

— Сосна, Кедр, я — Тополь, будьте готовы, — предубедил Часов комбатов Сазонова и Литвина. — Кажется, на вас уже идут. Все «деревья», не забывайте докладывать о потерях в результате обстрела.

Вражеская артподготовка внезапно прекратилась, только изредка падали мины. Леха сильно сомневался, что заведомо неточный огонь тяжелых танков способен подавить неприятельские батареи. Прекращение артобстрела — верная примета, что немецкая пехота быстро приближается к нашим позициям. В тревожном затишье комбаты доложили о потере. По этим не слишком полным данным получалось, что полк потерял восемь человек убитыми, выведены из строя две пушки, полугусеничный броневик, тяжело поврежден танк 2-го батальона, четыре ИСа получили легкие повреждения, раненых — около двадцати.

Часов приказал прекратить контрбатарейную пальбу, вернуть орудия на прямую наводку и внимательнее следить за подступами. Затем, переключившись на другую волну, вызвал бригаду легких танков.

— Мурманск, я — Тамбов, — ответил сквозь треск помех незнакомый голос. — Ко мне на свадьбу гости пожаловали, не успеваем угощать.

Игривая фраза означала, что у наших большие потери, а немцы прут в атаку, не считаясь с потерями собственными.

— Держитесь. — Алексей даже не пытался подбирать условные слова. — Никаких контратак. Отступай по рубежам, но держись.

— Знаю, — ответил Тамбов. — Будем стоять.

Вздохнув, Часов вернулся на частоты связи с батальонами:

— Ель помогает соседу, Кедр и Сосна встречают гостей на нашей дороге. Угощайте, пока самогон не кончится.

На неприступные вершины Парпачского хребта снова упали снаряды — как всегда, немецкой атаке предшествовал короткий артналет. Над головой опять загорелись осветительные снаряды, и впереди — не дальше километра — показались наступающие немцы.

Танков у противника не было — только пехота. Враги наступали перебежками, толково используя склада местности, накапливались за бугорками и в оврагах. Шрапнель и крупнокалиберные танковые пулеметы косили немцев, но пехота продолжала продвигаться, смяла немногочисленные боевые посты и, растекаясь цепями, устремилась в атаку.

На такой дистанции танкисты не могли бить из орудий, чтобы не задеть своих стрелков. По наступающим ударили пулеметы и винтовки. Сплошной поток металла заставил вражеских пехотинцев залечь, но они продолжали продвигаться переползанием. Солдаты второго эшелона, пригибаясь, побежали вправо и влево, намереваясь зайти на высоты с флангов.

Из окопов полетели в немцев гранаты, стоявшие на возвышенных позициях танки расстреливали подползавшую пехоту из пулеметов. Наконец, подтянув все подразделения, вражеские командиры подняли штурмовые группы в атаку, Немцы рванули на пулеметы, закидали окопы гранатами, кое-где даже вступили в рукопашную, но десантники и несколько ИСов пошли в контратаку, и противник отступил.

Вздохнув с облегчением, Часов посмотрел направо, где горел Парпач. Танкист с позывным Тамбов сообщил, что немцы ворвались в первую линию траншей, наши отступили и держатся на подступах к селению. Около восьми часов немцы оставили попытки ворваться в Парпач, оттянулись к захваченным окопам и залегли.

Передышка оказалась недолгой. Примерно через полчаса возобновился артобстрел, после которого противник снова бросился в атаку по нескольким направлениям, пытаясь охватить узлы обороны с флангов. Часов буквально прирос к турельному пулемету, поливая огнем наступающие цепи.

Большая группа немецких пехотинцев сумела просочиться между батальонами Литвина и Сазонова, а другая штурмгруппа обогнула позицию казаков и появилась перед батальоном Черкесиани, не имевшим пехотного прикрытия. Немцы ворвались в распоряжение танкистов, швыряя связки гранат, но громадные машины пришли в движение и давили врагов гусеницами. В бой вступили вооруженные карабинами и пистолетами артиллеристы, резервные экипажи, связисты, личный состав ремонтной мастерской и других тыловых подразделений.

Когда винтовочные выстрелы затрещали совсем рядом, Часов крикнул в башню:

— Хватайте автоматы, — и, выдирая ТТ из кобуры, спрыгнул на снег.

Прямо на него бежали несколько фигур в шинелях вражеского покроя. Опустившись на колено за кормой ИСа, Леха передернул затвор пистолета, аккуратно прицелился и потянул пальцем спусковой крючок. Один из немцев рухнул, остальные попадали в снег, выставив винтовочные стволы с примкнутыми штыками. За спиной Часова, укрываясь за массивной танковой башней, Коротков и Майдебура принялись поливать залегших пехотинцев щедрыми очередями своих ППШ. Вокруг лежащих солдат поднимались во множестве столбики взметенного пулями снега.

— Кончай патроны расходовать, — строго сказал майор. — Пошли посмотрим, как мы их.

Вблизи оказалось, что убит только один немец, которому очередью разворотило все лицо. Двое были ранены, один — цел, но все дружно бросили винтовки и подняли руки. Раненый без конца что-то говорил и показывал на догоравший костер. Внезапно до Часова дошло: немец замерз и просит согреть его. Велев Андрею посадить пленных возле тлевшей золы и охранять, майор в сопровождении Степана побежал к разбитому снарядом грузовику взвода связи.

Бой здесь был в разгаре — Заремба, Убиенных и несколько солдат разных подразделений расстреливали залегший за камнями в тридцати метрах вражеский отряд.

— Так мы их не скоро выкурим, — сказал начштаба, доставая из подсумка лимонку. — А ну, братцы, ложись.

Он ловко бросил гранату и первым побежал вперед, как только полыхнуло и прогрохотало. Уцелевших после взрыва майор застрелил из ТТ.

На высоту ворвался еще один вражеский отряд численностью до взвода. Разбившись на мелкие группы, немцы попытались атаковать батарею, но Часов и его экипаж вернулись в танк и некоторое время ездили по горке, поливая противника пулеметным огнем. Последние пять немецких солдат этого подразделения сдались Раппопорту и его пушкарям.

Примерно в половине одиннадцатого стало понятно, что отбит и этот приступ. Прекратив атаки, противник откатился, но залег поблизости от высот. В неверном свете сигнальных ракет было видно, что немцы энергично работают лопатками, оборудуя временную позицию.

— Кедр и Сосна, атакуйте, — приказал Часов. — Соберите всех, кто способен стрелять, и отгоните фрицев хотя бы на километр.

Тяжелые машины непросто сползли с холмов и, выплевывая последние снаряды, двинулись по кровавому снегу. В промежутках между танками шли, стрелял из пулеметов, бронетягачи, за бронетехникой бежали усталые солдаты всех подразделений. Не обошлось без недоразумений — ударивший во фланг немцам разведвзвод попал под обстрел своей пехоты — десантники приняли американские броневики за немецкие. К счастью, убитых не случилось.

Не выдержав натиск громадных и неуязвимых «сталинских мамонтов», немцы стали отходить. А вскоре рация сообщила и вовсе нежданную новость:

— Мурманск, я — Тамбов. Фрицы бегут.

— Куда бегут? — не сразу сообразил Алексей. — Отступают?

— Ну! Вдруг прекратили атаки и сбежали.

Вооружившись биноклем, Часов до боли в зрачках вглядывался в ночь. Осветительные снаряды, догорев, падали в снег, а в красноватых отсветах догоравшего строения и почти сгоревшего бронепоезда высмотреть удалось немного. Тем не менее можно было понять, что немцы отошли далеко — по крайней мере, на исходные позиции вокруг озера.

— Командиров ко мне, — прокашлял Алексей в микрофон и повторил приказ криком, вылезая из башни.

У начальника штаба была забинтована голова — отброшенный взрывом камень сорвал кожу со лба. Раппопорту осколок прошил навылет мягкие ткани плеча, но капитан бодрился: мол, я — большой пацан, во мне крови много. Всего, согласно докладам, в полку насчитали до двадцати убитых и почти сорок раненых.

— Казаков, десантников и освобожденных из плена осталось в строю меньше сотни, — озабоченно докладывал майор Заремба. — Танки почти все целы, только три машины нуждаются в срочном ремонте. Среди экипажей тоже потери невелики. Но вспомогательные подразделения выбиты почти полностью.

Надо было срочно делать множество самых разных дел, и Часов, оглядываясь на таившее неожиданности темное поле, стал раздавать задания: привести в порядок технику, обогреть и накормить личный состав, эвакуировать раненых, загрузить в машины боеприпасы…

— Замполиту поручим похоронную команду, — продолжал он, недоуменно рассматривая вспышки на востоке. — Начштаба, ты набросай рапорт о сегодняшних боях, я потом почитаю и добавлю, что надо… Макар и ты, старлей…

Он кивком показал, что имеет в виду казачьего командира, чью фамилию забыл в горячке последних часов. Кавалерист подтянулся, собираясь назваться, но Низкохат опередил старшего лейтенанта:

— Не сможет замполит. Его самого хоронить надо.

Заремба подтвердил, что капитан Гаврилей, хоть и зарекомендовал себя трусливой сволочью, но стрелял по наступающим немцам из карабина и был убит, когда противник просочился в расположение тыловых подразделений. Свидетели дружно подтверждали, что замполит дрался до последнего.

— Ну, считай, не зря человек жил, не только плохую память о себе оставил, — Алексей развел руками. — Похороны возложим на старшего лейтенанта Рябченко. Теперь о главном: немцы отступили, но Низкохат обнаружил на подходе еще какие-то войска. Скоро противник, получив подкрепления, снова пойдет в атаку. Поэтому наш взвод разведки и казаки, кто способен держаться в седле, — отправляйтесь в поле. Я должен знать, где противник и что замышляет.

С востока отчетливо доносились ослабленные расстоянием, но знакомые раскаты. Теперь уже все смотрели на восток. Такие частые вспышки могла устроить только артиллерия. То ли крейсера обрабатывают выдвигавшихся от Керчи немцев, то ли… Заремба высказал общее мнение:

— Кажется, там идет бой.

— Похоже, — согласился Часов. — Раппопорт, подвесь пару осветительных снарядов над озером и к северу от нашего «хозяйства».

В свете «люстр» они смогли рассмотреть, что немцы снялись со своих позиций перед Парпачем и длинными колоннами уходят вправо и влево. Этот маневр выводил тысячи вражеских солдат в поля к северу от хребта и к югу от селения, то есть в голое поле, где не было советских войск.

— Затеяли глубокий охват! — вскричал темпераментный Васико.

— А по-моему, просто бегут на соединение к своим, — произнес Алексей. — Поняли, что не смогут быстро сбить нас с дороги, а с тыла поджимает 44-я армия. Вот и решили пробраться через эти бреши на наших флангах. Ну-ка, братцы, проводим гостей!

Немцев угостили шрапнелью. Противник не стал огрызаться артогнем, а только прибавил шаг, торопясь покинуть простреливаемую зону. Впереди их ждал 723-й полк асватуровской бригады, предупрежденный по радио о приближении отступающих.

Вскоре после полуночи к позициям 87-го танкового полка вышли передовые части 44-й армии: кавполк и танковая бригада. Следом растянулась длинной колонной стрелковая дивизия. Войска выдохлись после долгого марша, однако, не задерживаясь, продолжили движение на запад.

Поскольку штаб корпуса не присылал иных приказов, Часов разрешил личному составу отдыхать.

Следующим утром выяснилось, что немцы бежали налегке, бросив десятки орудий и много тылового имущества. Богатейшие трофеи достались кавалерийской дивизии, которая расположилась возле озера перед рассветом. Зампотыл Рябченко считал это чудовищной несправедливостью и неустанно чертыхался.

— Угомонись, — взмолился Литвин. — Ну на кой тебе эти гаубицы без замков, ящики со снарядами и тюки с фрицевскими мундирами?

— Пушки и боеприпасы — один хрен — отобрало бы Управление по трофеям, — уныло сообщил Рябченко. — Вот провизия бы не помешала, американской только на неделю осталось, а кавалерия там несколько тонн сгущенки, мясных консервов и крупы оприходовала. Но жальче всего мундиры из хорошего сукна, шинели и обувку — в деревнях без труда выменяли бы на все, что душе угодно.

Деловая логика бывшего снабженца областного стройуправления произвела впечатление на ветеранов. Трофеи полка ограничивались несколькими подобранными на поле боя пистолетами. Только Заремба сохранял эйфорию и сказал воодушевленно:

— Не о том говорим, мужики. Мы же вчера такого натворили, о чем только в былинах прочитать можно. У немцев, считай, было тройное превосходство в силах: Четыре пехотных полка, бронепоезд, мотобригада, до хрена стволов большого калибра, а у нас — два слабеньких полка, бригада старых танков…

— И тяжелый танковый полк! — веско вставил Часов. — И вообще — учимся воевать… А вот румыны воевали — не ожидал от них.

Мотобригада генерала Раду Корне действительно показала настоящее боевое мастерство. Можно сказать им попалась единственная боеспособная часть румынской армии.

— Дело прошлое, — отмахнувшись, весело сказал Сазонов. — Отлично вчерашний день провели. Хоть многих сегодня провожать будем, но мои бойцы буквально окрылены. В следующем бою будут драться как звери… Ого, скинули.

Танкисты уже второй час стояли на бугорке возле сгоревшего «Гранта», с интересом наблюдая, как рота железнодорожных войск очищает рельсы от бронепоезда. После долгих стараний железнодорожники отцепили и сбросили под откос насыпи поврежденные передние платформы. Из Владиславовки подогнали паровоз, который медленно потащил останки состава на запад. Теперь, когда колея освободилась от металлолома, высаживавшимся в Керчи полкам не придется топать пешедралом — с комфортом поедут на поездах.

Проводив первый эшелон, танкисты осмотрели американский танк, захваченный немцами где-нибудь в Африке или в Англии. Бронебойный снаряд ИСа проделал солидную дыру в лобовой броне корпуса. Даже спорить не стали — все дружно согласились, что «Грант» — дерьмо, ничем не лучше английских «Матильд» и «Черчиллей».

В ждавшем их броневике загудел зуммер рации — командирам напомнили о скорбной церемонии.

Пленные немцы уже выкопали братскую могилу. На похороны приехали Краснобородов, начальник политотдела и другие старшие чины корпуса. Без малого семь десятков убитых красноармейцев опустили в могилу, парторг полка старшина Трофимов сказал хорошие слова, комкор тоже произнес короткую надгробную речь. Караул дал три залпа, многие смахнули слезинки, и Часов бросил в могилу первый комок холодного грунта. Потом, когда в земляной холмик воткнули обтесанный деревянный брус с приколоченной жестяной Красной звездой, каждый выпустил в низкие тучи целую обойму — кто из пистолета, а кто — из автомата.

— Командир полка, зайди в машину, — сухо сказал комкор и кивком головы показал на грузовик с крытым брезентом кузовом.

В кузове имелись стол с картами, длинные скамьи по бортам, печурка, радиостанция, парнишка-адъютант и сержант-связистка. Краснобородов приказал обоим выметаться, пригласил Алексея присесть, но водки не предложил. Только налил кружку горячего бледного чаю да выдал кусок сахара.

После непонятного молчания, упорно не глядя в глаза собеседнику, полковник преувеличенно бодро поведал: дескать, ни враг, ни родное командование не ждали от 31-го корпуса столь успешных действий. Теперь же штаб фронта охренел, не нарадуется на феодосийскую группу войск, послал по железной дороге дивизион «катюш» и два маршевых батальона пополнения, а ночью по морю подвезут танковый батальон.

— Вроде бы еще пару полков пришлют, обе бригады в дивизии развернем — будет у меня настоящий корпус, — хвастался Краснобородов, но тут же добавил: — А морскую пехоту велено отправить обратно. Час назад должны были уехать по железке первой же шайтан-арбой…

Он закашлялся и замолчал. Потом, по-прежнему отводя взгляд, комкор осведомился, хватит ли в тяжелых танках солярки, чтобы совершить марш в сто километров. Вопрос удивил Алексея: трудно было представить, куда приведет марш на такую дистанцию. Прибывающие дивизии становились в оборону в десятке километров западнее Владиславовки и Ак-Маная.

— Даже больше проедем… — На всякий случай Часов уточнил: — Идем на Симферополь?

— Идешь в Керчь, — буркнул Краснобородов и наконец-то поднял взгляд. — Ерунда с тобой получилась, молодой-красивый. Твое хозяйство, оказывается, назначалось другому фронту, а к нам ты попал самовольно.

Он рассказал ошеломленному майору, что еще позавчера ночью командующий Южного фронта маршал Тимошенко прислал шифровку, требуя подтвердить прибытие 87-го полка. В этот момент как раз начинался бой, поэтому на писюльки от соседей никто не обратил внимания. Утром начальник штаба корпуса ответил: мол, полк героически сражался, а через час командующий Крымским фронтом генерал Козлов приказал вывести тяжелый полк в Керченскую военно-морскую базу, разместить по баржам и вернуть на Таманский полуостров в распоряжение 47-й армии Южного фронта.

— Разве 47-я не будет высаживаться в Крыму? — вырвалось у Часова.

Краснобородов посмотрел на него, как на сумасшедшего и произнес очень тихо:

— Ты, что ли, дурак? Ты о чем спрашиваешь? Тебе светит трибунал по десятку статей — дезертирство, невыполнение боевого приказа, измена Родине, прокуроры еще чего-нибудь придумают!

— Никаких статей, — Леха продолжал бодриться, хоть и появились дурные предчувствия. — У меня приказ за подписью представителя Ставки корпусного комиссара Мехлиса и начальника штаба Крымского фронта генерал-майора Вечного.

— Где этот приказ? — быстро спросил полковник.

Похолодев, Алексей понял, что приказ, вероятнее всего, сгорел вместе со штабным грузовиком. Высунувшись из-за брезентовых пологов, он позвал Зарембу. Начальник штаба не сразу понял, о чем его спрашивают. Потом, так и не прочувствовав драматичности момента, весело сообщил:

— У меня полный порядок, товарищ майор. Машина сгорела, но почти все документы, карты и печати мы спасли.

— Что значит «почти»? — заорал Краснобородов. — Где приказ Мехлиса и Вечного об отправке вашего полка в Крым?

Лицо Зарембы сделалось виноватым. Расстегнув планшет, он вытащил пачку бумаг, рассортировал их на столе и протянул Часову слегка подсыревший документ.

— Вот он, — сказал начальник штаба. — Не успел подшить.

Часов громко выдохнул и взялся за сердце. Краснобородов отобрал у Зарембы приказ, внимательно прочитал и проговорил с облегчением:

— Ну, молодые-красивые, считайте, что живы остались. Эта поганая бумажка защитит вас надежнее танковой брони… — Он подумал и добавил: — И чтоб ни капли в рот, ни-ни! Перед начальством вы должны предстать сухими!

Пока полк готовился к маршу, Часов и Заремба, по совету Краснобородова, составили подробное донесение о вчерашних боях и отдельный рапорт о потерях. Оба документа машинистка штаба корпуса перепечатала в трех экземплярах, один из них полковник оставил у себя и заверил, что телеграфирует в штаб Тимошенко зашифрованный текст, присовокупив свой рапорт о блестящих действиях танкистов.

Вскоре после полудня танковая колонна двинулась на восток. Освобожденные районы Крыма быстро превращались в укрепленный тыл: повсюду вдоль дороги были натыканы зенитки, на ровном поле успели оборудовать аэродром — здесь выстроились рядами самолеты разных типов, в небе патрулировали пары истребителей.

Войска прерывистой лентой тянулись в западном направлении. Из-за плотного встречного движения танкам частенько приходилось съезжать с шоссе и, сбавив скорость, тащиться по бездорожью. Странное было чувство: свежие части идут на фронт, а им суждено возвращаться в тыл.

И хотя военным людям положено исполнять, а не обсуждать приказы, разговоры неизменно возвращались к загадочным перемещениям полка. Самым удивительным и необъяснимым оставалось совместное проживание на Тамани сразу двух фронтовых управлений. И если задачи Крымского фронта были понятны, то штабу Южфронта полагалось обосноваться где-нибудь на другом берегу Азовского моря, поближе к войскам, обороняющим Таганрог.

Внезапно Часова осенило. Хлопнув себя по лбу, Алексей воскликнул:

— Вот оно что! Нас должны были перебросить через Азов — на южные подступы к Ростову! А этот пидар-инквизитор загнал полк в Крым.

Сидевший на соседнем люке башни Заремба задумчиво поглядел на командира, мысленно прикидывая карту тех мест, и согласился:

— Да, пожалуй… Командарм был в Ейске, оттуда в Таганрог рукой подать.

— Хоть с этим разобрались, — Леха громко фыркнул. — Жаль, с нами долго разбираться не станут.

Заремба сам прекрасно понимал ситуацию, в объяснениях не нуждался и пробормотал уныло:

— Ну да, нас ждут под Ростовом, а мы на крымских курортах прохлаждаемся. Раз маршал нервничает, то виноватых долго искать не станут. Скажут: мол, не маленькие, должны были знать, к какому фронту относитесь.

— Это верно — должны были, — вздохнул Алексей. — Одна надежда, что сразу не расстреляют, дадут возможность искупить кровью.

Марш продолжался без осложнений. Низкая облачность, легкий снегопад с метелью и барражирующие истребители надежно защищали от Люфтваффе. Тем не менее настроение у обоих майоров испортилось вконец, одолевали гадкие опасения. Не добавляли бодрости и обидные насмешки встречных: дескать, ошиблись дорогой мужики, фронт — он совсем в другой стороне.

Около четырех вечера, когда начало смеркаться, впереди показался городок. Заремба уверенно заявил, что колонна приближается к Керчи. Потом тяжело вздохнул, показав на покосившиеся столбики, обмотанные обрывками колючей проволоки, и проговорил с горечью:

— Это мы в сентябре заграждение ставили перед Турецким валом. Протянули через весь перешеек колючку в десять колов. А большие командиры забыли отдать приказ, чтобы войска заняли позицию и организовали оборону. Так и стояли тут против фрицевской дивизии — два батальона пехоты, мой эскадрон да два разбитых КВ. Весь день до вечера продержались…

Он махнул рукой.

— Зато вчера мы другую дивизию в голую степь прогнали, — меланхолично сказал Часов. — Ты отсюда как ушел — на пароходе?

— Вплавь. На середине пролива чуть не замерз, но какой-то катер близко случился. Подобрали.

Заремба угрюмо замолчал и весь остаток пути только курил и тихонько матерился.

На керченской базе флота их уже ждал особист в звании капитана 3-го ранга. Брать танкистов под стражу он явно не собирался, только предъявил шифрограмму штаба Южфронта: танки погрузить на баржи и в темное время суток перевезти в порт Ейск, а командиру полка срочно вылететь в штаб фронта. Разговаривал особист вполне благожелательно и сообщил, что главный командный пункт Южфронта находится в станице Старо-Минская и что майора Часова доставят на место самолетом.

Командование полком Часов возложил на начштаба, которому уже вполне доверял. Раздав последние указания, Леха кое-как обтер чумазое лицо чистым снегом, сменил замасленный ватник на овчинный тулуп, и худые сапоги — на фетровые бурки. На прощание старые друзья Сазонов и Черкесиани полезли обниматься, а Заремба сказал совсем тихо:

— Не боись, штаб Тимошенко — не штаб Духонина.

Особист сам сел за руль старенькой «эмки» и отвез Алексея на поле, где стояли две дюжины древних бипланов.

— Женский полк ночных бомбардировщиков, — пояснил морской контрразведчик — Слыхал?

— Слыхал, — подтвердил продолжавший немного нервничать танкист. — «Ночные ведьмы». Кино про них было, «Небесный тихоход».

Пилотом выделенного ему «кукурузника» оказала: веселая плотно сбитая тетка лет тридцати — курносая с маслянистыми голубенькими глазками. Первым делом «ночная ведьма» сообщила, что зовут ее Татьяной, что незамужняя и всегда таяла при виде крепких мужиков. Затем, обиженная, что занятый своими мыслями Леха не откликнулся на ее намеки, летчица посоветовала подложить шлем под сраку, а не то инструмент отморозить можно.

Шлемофон у Часова был зимнего образца, на овчине. Поневоле усмехнувшись наивной попытке попробовать на нем старый авиационный розыгрыш, Алексей натянул головной убор поплотнее и пошутил: дескать, если сидеть на шлеме, то уши отмерзнут.

— Для тебя уши важнее? — удивилась Татьяна. — Ну ты, хлопец, эфиоп!

Кабинки на самолетике были открытые, незастекленные. Летчица усадила Часова на заднее сиденье, пристегнула брезентовыми ремнями, накрыла клеенчатым чехлом, при этом старательно прижималась грудью, забронированной многими слоями теплой одежды. Ужасно громко затрещал мотор, раскрутился пропеллер. Биплан-кукурузник задрожал, как будто хотел развалиться на фанерные куски, но все-таки оторвался от утоптанного снега и полетел невысоко над морем, покачивая сдвоенными крылышками.

Уже стало совсем темно, поэтому Леха плохо представлял, где они летят. Несколько раз «ночная ведьма» Татьяна поворачивалась и что-то говорила, но шум двигателя заглушал ее голос. Алексей снова разнервничался, опасаясь одновременно и предстоящего разговора с высокими чинами, и немецких истребителей, которые могли внезапно появиться из непроглядной тьмы.

Довольно скоро плавная качка убаюкала майора. Дрему прервал неприятный толчок, и Часов, открыв глаза, увидел, что пропеллер крутится еле-еле. Спросонок Алексей натужно соображал, отчего самолетик так сильно вздрогнул — то ли авария случилась, то ли У-2 стукнулся об грунт. Наконец, с трудом разглядев очертания каких-то строений, он сделал вывод, что посадка прошла благополучно.

— Вылазь, молчун, — недовольно скомандовала Татьяна. — Кажись, идут за тобой.

В самом деле, кто-то ускоренным шагом направлялся к приземлившемуся биплану. Не конвой и не расстрельная команда — всего один человек в перетянутом ремнями полушубке. Не успел Алексей опасливо спрыгнуть с ненадежно прогибавшегося под сапогами крыла, как на шею ему бросилась… Аня. Судьба любит устраивать неожиданности, но крайне редко это получается удачно.

К реальности их вернул завистливый голос «ночной ведьмы»:

— Неужто не знаете, что на морозе целоваться нельзя?

Не без труда оторвавшись от него, Аня заносчиво сообщила:

— Я — девушка станичная, в степи выросла. А мой парнишка — вообще белый медведь из Мурманска. Нам холода не страшны.

— Ну, как знаете, — проворчала Татьяна. — Ишь, побежали, не терпится им…

Схватив Алексея за рукав, Аня утащила его на окраину аэродрома, где ждал ленд-лизовский «виллис». Они устроились на заднем сиденье обтянутой брезентом кабины, Аня приказала водителю: «Вперед», — затем тихо заговорила:

— Неважные твои дела. Мехлису вставили клизму за то, что умыкнул полк у соседнего фронта. Чтобы оправдаться, он накатал телегу: мол, в твоей части нет дисциплины, среди комсостава пораженческие настроения, к месту погрузки полк прибыл без горючего и боеприпасов. Лично ты присвоил бронетягачи и обманул представителя Ставки, будто имеешь на то приказ командования. А еще ты, в сговоре с братом вредителя Манаева восхвалял врага, критически отзывался о тактике советских войск и нашем оружии.

Про настроения в полку и разговор с Иосифом — это Гаврилей успел настучать, — сообразил Алексей. Остальное тоже было неправдой, разве что американские броневики он присвоил без разрешения, но с другой стороны, армейское начальство не запрещало оставить «халф-траки» в полку.

— И куда ты меня везешь? — мрачно осведомился Часов. — В трибунал?

— Пока на КП фронта. Честно скажи, что из этих обвинений правда.

— Как посмотреть… Что враг силен — это мы с Манаевым обсуждали. И что надо тактику менять — тоже. При желании можно подвести под пораженческие настроения…

Выслушав его объяснения и задав несколько вопросов, Аня резюмировала:

— Ничего серьезного, если не врешь… То есть можно награждать или расстреливать — так и так получится по справедливости. — Она ободряюще улыбнулась. — Имей в виду: твоему полку отводится особая роль, поэтому решать вопрос будут очень высокие инстанции. Причем Тимошенко сильно Мехлиса недолюбливает, а Егоров — тот просто люто ненавидит.

— И начальник Генштаба здесь! — вырвалось у Часова.

— А ты как думал? — Она сделала большие глаза. — Готовится важнейшая операция, которая решит судьбу войны! Так что на нашей стороне два маршала, у которых есть хвалебный отзыв твоего крымского комкора. Но последнее слово все равно скажет нарком… Ну, выходи, приехали.

Снаружи медленно падал крупный снег. Несмотря на затемнение, можно было понять, что они находятся на плацу воинского гарнизона, оборудованного еще в довоенное время. Из головы не шли последние слова Ани. Трудно было поверить, что на фронт прибыл сам нарком обороны…

— Здесь нарком госбезопасности? — переспросил Алексей.

Ответ окончательно запутал ситуацию:

— Нет, его первый зам.

Потом стало не до разбирательств. Из темноты раздался возглас: «Вот он!» — и к Часову бросились несколько фигур в полушубках. «Все-таки арестуют», — грустно подумал Алексей. Однако бежавшие остановились в трех шагах, вытянулись, четко откозыряли и представились:

— Капитан Шабрин!

— Старший лейтенант Озеров!

Имена были смутно знакомы — с этими людьми судьба сводила и разлучала Часова в кровавом хаосе второго года войны. Увидеть их вновь Алексей не рассчитывал и сказал вполне искренне:

— Рад видеть обоих живыми-здоровыми. Вольно, товарищи командиры. — Он осведомился, шагнув навстречу: — Служите в охране штаба?

Они недоуменно переглянулись, и Шабрин немного сбивчиво объяснил, что прибыл в 87-й танковый полк на должность командира роты и пригнал шесть КВ-3, а Володька Озеров назначен в ту же часть командиром роты автоматчиков, каковую роту он привел с собой. «Жуть чего творится! — подумал ошеломленный Часов. — Следующему командиру достанется хозяйство, укомплектованное почти по штату…» Забыв об удивлении, он поинтересовался, в каком состоянии техника и где размещен личный состав.

— Здесь, в казарме… — начал было Шабрин. — Я разрешил солдатикам отдыхать.

— Пошли, нас ждут, — поторопила Аня и подтолкнула Часова, указывая направления.

Где-то поблизости ударил в небо луч прожектора, замолотили зенитки. Такого освещения хватило, чтобы разглядеть стоявшие на другом конце плаца танки. Алексей машинально подметил, что машины были старых выпусков. По форме башен и дульного тормоза нетрудно было узнать модификации KB-3А и КВ-3Б.

Аня привела его в штаб части. Судя по плакатам, когда-то в гарнизоне стояли зенитчики. Сейчас здесь командовали суровые товарищи с петлицами войск НКВД. Светышеву они, видимо, знали, но все равно проверили документы, а Часова три раза поворачивали в разные стороны, чтобы сверить анфас и фотографию в удостоверении. После этого сидевший возле телефонов майор объявил, что дело танкиста будет разбираться после совещания, то есть не раньше чем через час. Иронически осмотрев Алексея, он поручил Ане организовать помывку и кормежку вызванного с фронта командира.

В баню его, само собой, не повели. Зато дали полведра кипятка и кусок мыла, так что Леха сумел смыть грязь с лица и шеи. Даже отдраил почерневшие от масла и сажи руки, а потом побрился.

Покончив с гигиеной, он вдруг почувствовал, что зверски голоден. В командирской столовой, что напротив штаба, оказалось немноголюдно, зато кормили отменно. Конечно, не иранская шашлычная, но подали большую фаянсовую посудину наваристого борща с островком сметаны и огромным мослом, покрытым слоем жирной говядины. Аня только ресницами хлопала, наблюдая, на каких скоростях летает Лехина ложка.

— Ты куда торопишься? — хихикнула она. — Включил прямую передачу…

— Привычка, — профыркал Алексей набитый ртом. — Кто промедлил, тот голодный остался. Еще на флоте научили, а в танковой школе науку закрепили…

На второе он взял котлеты с вермишелью, а его спутница — рыбу и картофельное пюре. Блаженно допивая сладковатый компот, Алексей почти поверил, что попал в рай, но появился энкавэдэшный капитан, поманивший его пальцем.

— А вы, Светышева, пройдите к Саркисову, — добавив капитан.

Шепнув: мол, Гриша Цакоев тебя проводит, и все будет хорошо, — Аня подмигнула на прощание. Следуя за сотрудником НКВД, Часов покинул уютное здание столовой. Они обогнули штаб, подошли к одноэтажному строению без окон, перед которым был выставлен караул. Капитан сказал что-то, и часовые расступились. Вслед за энкавэдэшником Алексей вошел в раскрытую кем-то дверь. В тусклом свете настенных лампочек он видел длинный коридор, по концам которого стояли автоматчики.

Капитан Цакоев показал на уходящую вниз лестницу. Снова навалилось оцепенение — подвалы с некоторых пор вызывали дурные мысли о выстреле в затылок. Впрочем, ступеньки привели в просторное, хорошо освещенное помещение, охраняемое опять-таки бойцами НКВД. Между двумя стальными, как у сейфа, дверями без табличек сидел за столом полковник-артиллерист, спросивший:

— Это и есть Часов?

— Он самый, — подтвердил капитан. — Я его ксиву читал.

Полковник подозрительно посмотрел на оперативника. Видимо, заподозрил того в неуместном юморе. Потом махнул рукой, велел Алексею сдать оружие, повесить тулуп на вбитые в стену вешалки и, показав на дверь справа от себя, разрешил входить.

Тяжелая стальная створка — не иначе, для крейсера или даже линкора делали — отворилась на удивление мягко и беззвучно. Переступив порог, Часов оказался в настоящем штабном кабинете. На стене висели портреты Ленина и Сталина, на длинном столе были расстелены оперативные карты. Три немолодых человека с выбритыми до блеска черепами, одетые в генеральские френчи и галифе, стояли спиной к двери.

Один из них разговаривал по телефону — больше слушал чей-то рапорт, только изредка негромко произносил короткие одобрительные фразы. Другой обладатель лампасов покосился на вошедших — Алексей узнал по профилю маршала Тимошенко — и легонько махнул рукой: мол, подождите в сторонке. Между тем говоривший по телефону произнес: «Отлично!» и положил трубку.

— Что там, Дмитрий Григорьевич? — осведомился Тимошенко.

«Дмитрий Григорьевич — это наверняка наш командарм Павлов», — подумал Алексей. Тот как раз повернулся, и стало видно знакомое по довоенным фотографиям лицо бывшего начальника Автобронетанкового управления и командующего Западным округом. Только вот звездочек в петлицах стало поменьше — за поражение в Белоруссии генерал армии стал генерал-лейтенантом.

— Задонский радировал, что его дивизия высадилась на плацдарме с минимальными потерями, — доложил Павлов. — Полки вступили в бой, освобождают восточную и северную часть города. Плавсредства с дивизией Шундакова и корпусной артиллерией уже отошли от причалов.

Еще один десант! Часов был поражен. Он совершенно не представлял, на какой берег могут высаживаться войска Южного фронта из порта Ейск, куда направлялись сейчас баржи с его танками. Разве что на азовское побережье Крыма — где-нибудь южнее Перекопа. Нет, там Арабатская стрелка, которую проще взять наступлением по суше от Ак-Маная…

Леха осторожно шагнул влево, чтобы рассмотреть карту, которую заслоняли старшие по званию — мужики, как на подбор, грузные и широкоплечие. К своему стыду, он увидел, что ошибался: красные стрелки корабельных маршрутов пересекали Азовское море не в западном, а северном направлении, упираясь в Мариуполь. Оставалось предположить, что Верховное командование наметило здесь еще одну отвлекающую операцию. Впрочем, продолжение разговора заставило Часова еще сильней устыдиться собственной недогадливости и осознать полное отсутствие у него стратегического мышления.

Третий участник совещания медленно обошел вокруг стола, и Часов увидел знакомое лицо над маршальскими петлицами — это был Егоров.

— Продолжай, Семен Константинович, — сказал начальник Генштаба.

Тимошенко заговорил, водя указкой по карте:

— Таким образом, в результате тяжелых боев на прошлой неделе 38-я армия потеснила противника на несколько километров к северу, захватив командные высоты. Нынче утром на этих позициях неожиданно для противника объявилась 5-я ударная…

— Неожиданно? — переспросил Павлов.

Посмеиваясь, маршал Егоров подтвердил, что переписку целой армии с танковым корпусом удалось частично сохранить в тайне. Наверняка вражеская разведка засекла прибытие некоторых частей, но принимала передвижения за подвоз подкреплений для 38-й и 9-й. А тем временем специальная группа военной разведки до последнего дня имитировала радиопереговоры штаба 5-й ударной из совсем другого района к северу от Ростова.

— Вот именно! — Тимошенко тоже хохотнул. — В результате генерал Потапов Михайло Иваныч, вдребезги разгромив немецкую пехотную дивизию, быстро продвигается на север вдоль левого берега Миуса, а его подвижная группа в составе танковой бригады и кавдивизии стремительным броском захватила железнодорожный мост через Миус возле Матвеева Кургана и удерживает плацдарм на восточном берегу. В настоящее время к мосту подтягиваются другие части, на плацдарм уже переброшены стрелковая дивизия и артиллерийская бригада. Все атаки противника успешно отражены, плацдарм расширен до пяти километров по фронту и двух в глубину.

Комфронта добавил, что 38-я армия Рябышева развернулась фронтом на восток, прикрывая фланг и тыл ударной.

На основе услышанного Часов сделал для себя вывод: тем самым Южный фронт перерезал важный путь снабжения немецких войск под Ростовом. Впрочем, цель и задача десанта в Мариуполе оставалась для майора загадкой.

— Теперь, Дмитрий Григорьевич, наступает твоя очередь, — продолжал Тимошенко. — Диспозиция тебе известна. За две ночи нужно сосредоточить на том берегу Азовского моря два корпуса и части армейского подчинения. Весь завтрашний день будешь расширять и укреплять плацдарм. А послезавтра на рассвете наносишь на правом фланге удар корпусом Серафимова и всеми танковыми частями, быстро продвигаешься на север, и выходишь в тыл немецким войскам, блокирующими плацдарм 5-й ударной армии. После этого Потапов всеми силами переправляется на правый берег и развивает наступление на север, а мы тем временем переправим к тебе 3-й корпус. На третий день операции ты должен взять Волноваху. Таким образом, твоя армия разворачивается фронтом на запад от Мариуполя до Волновахи.

— Юго-Западный фронт перейдет в наступление послезавтра утром, — добавил Егоров. — 30-я армия Лелюшенко тоже повернется фронтом на запад, создавая внешний фронт окружения. Тем временем главные силы Рокоссовского быстро продвинутся на юг, освободят Сталино и, встретившись с дивизиями Потапова, замкнут кольцо окружения.

«Вот оно что! Встречные удары с севера и юга! — Только сейчас Алексей начал понимать всю красоту этого замысла. — Классические „канны“, и вся группа армий „Юг“ попадает в окружение!»

— Сделаем! На части порвемся, но сделаем! — заверил Павлов. — Маневренное сражение — это по мне.

Командующий фронтом добродушно пошутил: мол, это тебе не Трансиордания, после чего наконец обратил внимание на стоявших возле входа капитана НКВД и майора-танкиста. Удивленно поглядев на них, Тимошенко осведомился, по какому делу вызваны. Цакоев докладывал не по уставу — видать, в их конторе с этим было не строго.

— Понял, это танкист, который в Крыму дров наломал. — Тимошенко заулыбался. — Мало тебе одного десанта, так решил в обоих отличиться!

Павлов весело вставил:

— Значит, нашлись мои танки! С какими потерями привел технику, майор?

Почуяв себя в своей тарелке, Часов обрадовался, воспрял духом и стал объяснять, что потерь в танках нет, но машины разбросаны по всему морю. Тимошенко прервал его на полуслове, резонно заявив: мол, в Ейске тяжелые танки без надобности. Маршал вызвал из другой комнаты начальника штаба фронта генерал-полковника Ватутина и приказал развернуть баржи с ИСами на Мариуполь. Из этой сцены Леха сделал философический вывод: «Кажись, обошлось. Скоро буду на фронте, а там все просто».

Он ошибался. Бронированная дверь плавно распахнулась, и в проеме нарисовался Мехлис. Алексей вздрогнул встрече с «инквизитором» он предпочел бы штурм опорного пункта и даже встречный бой против батальона «тигров».

Окинув присутствующих осуждающим взглядом, Мехлис строго проговорил, нацелив указательный палец на Часова:

— Надеюсь, вы уже рассмотрели вопрос этого негодяя.

На лицах обоих маршалов появились неприязненные гримасы. Павлов отвел злые глаза, но зачем-то поправил висевшую на бедре кобуру. Егоров сухо произнес:

— Делаю вам замечание, генерал-лейтенант. В армии действуют определенные правила обращения к старшим по званию и должности. Что же касается товарища майора, то мы как раз собирались задать ему несколько вопросов. — Затем, обернувшись к Алексею, маршал осведомился: — Как вели себя в бою новые танки?

В такой обстановке вопрос прозвучал неожиданно. Сбитому с толку Часову понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Быстро справившись с растерянностью, он заговорил, даже не заглядывая в записную книжку.

Для начала он честно предупредил, что ИСы не подергались прицельному обстрелу противотанковой артиллерии, не вступали в огневой контакт с равноценными танками противника, прямых попаданий крупнокалиберных снарядов не отмечено. Помянул скользящий удар 75-мм снаряда самоходки, оставивший на лобовой броне царапину глубиной около 3 см. Малокалиберные и короткоствольные пушки полевой артиллерии, а же чехословацких и американских танков оставляли неглубокие вмятины.

Леха разошелся, говорил легко, не задумываясь:

— В смысле бронирования новые машины по меньшей мере не уступают ка-вэ-третьим. Оптические приборы отечественного производства стали чуть получше, но все равно их не сравнить с американскими и немецкими. Механическая часть сработала лучше, чем я ожидал. Прежде случалось, что дизель и трансмиссия выходят из строя на пятый-восьмой час марша, но вчера и сегодня мы прошли больше ста километров, а все машины остались на ходу…

Внезапно Тимошенко прорычал:

— Что ты сказал?! Прошли сотню… — Комфронта бросил бешеный взгляд на Егорова. — Да за такое расстреливать надо!

— Вот именно, — обрадовался Мехлис. — Как я уже говорил, налицо провокационное критиканство и огульное поношение советского оружия. Хотя, надо признать, что немалая часть военной продукции, по причине злостного вредительства на заводах, не соответствует требованиям партии…

Против обвинений, провозглашаемых от имени партии, спорить всегда трудно — как отразить голыми руками удар ломом. И хотя все, кто находился в комнате, были членами ВКП(б), даже маршалы, не нашли, что ответить.

Мехлис же, поставив военных в затруднительное положение, напористо развивал успех:

— Вступив в сговор с бывшим царским офицером Краснобородовым, этот двурушник злостно нарушил приказ, самовольно провел операцию, не санкционированную фронтовыми инстанциями. В результате его полк почему-то сохранил боеспособность, тогда как танковая бригада Крымского фронта наголову разгромлена, лишилась всех машин и большей части личного состава!

Наконец-то Егоров осмелился прервать бушующего партработника и напомнил, что он тоже был полковником старой армии. В свою очередь, Алексей громко сказал, что даниловская бригада была укомплектована старыми быстросгорающими танками и вообще понесла основные потери, когда стала действовать самостоятельно, а потому он, майор Часов, к потерям 56-й бригады отношения не имеет. Отмахнувшись, Мехлис потребовал прекратить антипартийную демагогию, после чего приказал капитану Цакоеву арестовать изменника, двурушника, провокатора и вредителя Часова.

В кровеносной системе Лехи бурлила, молотя по нейронам и синапсам, гремучая смесь адреналина, всевозможных эндорфинов и серотонина. Человек по натуре вспыльчивый, он уже совершил индуцированный квантовый переход в предельно возбужденное состояние и сильно жалел, что сдал ТТ охране.

Попутно мелькнула мысль, что командиром полка после него станет кто-то из старших по званию, то есть Литвин или Заремба, но ни тот, ни другой не имеют достаточно опыта, а Сазонова, который всего лишь капитан, никто не назначит…

Замогильные раздумья притихли, поскольку Цакоев, равнодушно посмотрев на Мехлиса, неожиданно для всех громко зевнул и меланхолично проговорил:

— Вы не можете мне приказывать. Тем более я никому не позволю никого расстреливать без суда и следствия.

Побагровевший «инквизитор» повысил голос:

— Тут уже напоминали, что в армии надо выполнять приказы старших по званию!

— По званию тут постарше вас имеются, — скучающий голосом возразил капитан. — И вообще я не армейский, не надо на меня кричать, я тоже кричать умею. Если что-то понадобилось — обратитесь к полковнику Саркисову — пусть он мне прикажет.

— Вам не полковник приказывает, а член ЦК! Исполняйте!

Маршалы и командарм тихо охнули: Мехлис, что называется, зашел с козырей. К общему изумлению, у Цакоева нашелся козырь постарше.

Нагло улыбаясь, капитан поведал, что вот этой рукой, расстрелял двух секретарей ЦК, двух союзных и десяти республиканских наркомов, а уж приговоры простым членам ЦК приводил в исполнение вовсе без счета.

Кто-то говоривший с заметным кавказским акцентом громко добавил за спиной Часова:

— Между прочим, твоего дружка Ежова тоже он грохнул.

Повернувшись вполоборота, Часов увидел загромоздившего весь дверной проем очень большого дядьку с веселым добродушным лицом безжалостного убийцы. Петлицы у него были красные, с тремя золотистыми звездочками вдоль просвета. Комиссар госбезопасности второго ранга. Вероятно, тот самый первый замнаркома госбез, о котором Аня говорила.

Огромная лапа комиссара легко отодвинула в сторону Часова, освобождая проход для появившегося из-за, широкой замнаркомовской спины невысокого упитанного человека в пенсне. Красные петлицы нового участника военного совета тоже пересекал просвет, но звезда была всего одна, причем заметно больше, чем у комиссара второго ранга. Генеральный комиссар государственной безопасности. Нарком внутренних дел. Член Политбюро. Первый зампред Совнаркома. По негласной табели о рангах — третий человек в государстве. Часов вдруг понял, чья подпись «Л. Б.» заставила чиновников тавризского СТУ выдать ему такую прорву машин.

Кивнув военачальникам и небрежно скользнув взглядом по картам, Берия сел во главе стола. Комиссар 2-го ранга, как гора, нависал у него за спиной. Пролистав лежавшие на столе бумаги, Берия посмотрел на Егорова и спросил резким, раздраженным голосом:

— У вас возникли какие-то проблемы? Почему здесь посторонние?

Маршалы дружно перевели взгляды на Павлова, но тот выразительно развел руками. Прокашлявшись, Егоров почтительно доложил: дескать, серьезных проблем нет, перевозка войск продолжается по графику, корпус генерала Мельникова закрепился на плацдарме. К утру на плацдарм начнут прибывать части корпуса генерала Серафимова, а завтра, как стемнеет, моряки перевезут полк пушек-гаубиц и обе танковые бригады. Нетерпеливо прервав рапорт, Берия осведомился, где тяжелые танки.

Показав на Часова, Егоров объяснил:

— Командир полка перед нами, часть машин тоже здесь, остальные скоро будут на плацдарме.

— Уже взяли курс на Мариуполь, — уточнил Павлов.

Благосклонно наклонив голову, нарком негромко сказал что-то комиссару 2-го ранга, затем встал, лениво проговорив:

— Ну, работайте. Если буду нужен — не бойтесь побеспокоить. Надеюсь, гражданин… — слово «гражданин» он подчеркнул издевательской интонацией, — …Мехлис принес извинения за свой безобразный поступок?

Много позже, став умнее и набравшись кулуарного опыта, Часов пришел к заключению, что в тот момент Берия был настроен спустить дело на тормозах. Если бы Мехлис покаялся, вопрос мог быть закрыт без продолжения. Впрочем, не исключено, что тонкий психолог в звании генерального комиссара не сомневался: Мехлис заартачится. В любом случае, военные не собирались отпускать «инквизитора» по-доброму.

— Никак нет, — официальным тоном отрапортовал начальник Генштаба. — Генерал-лейтенант требует расстрелять товарища майора.

— Не может быть! — неискренне поразился нарком. — Товарищ Цакоев, это правда?

— Конечно, правда, клянусь мамой, — горячо подтвердил капитан. — Склонял меня к нарушению социалистической законности. Как будто я могу расстрелять кого-нибудь без бумажки из суда или без приказа Богдана Захаровича.

Большой дядька самодовольно ухмыльнулся. Покосившись на него снизу вверх, Берия сокрушенно покачал головой и поинтересовался, за какие преступления предлагалось расстрелять майора, который от страха слово сказать боится. Мехлис охотно принялся перечислять по пунктам. Когда он добрался до незаконно присвоенных броневиков, Павлов поспешно вставил:

— Товарищ народный комиссар, вы наложили резолюцию на письмо.

— Помню, — буркнул Берия. — И что же этот бессловесный майор сделал с бронемашинами? Перегнал к себе домой, спрятал в подвале и переделал в самогонный аппарат? Или, может быть, шлюх по ресторанам возил?

— Он самовольно использовал эту технику в качестве артиллерийских тягачей, — обличающим тоном провозгласил Мехлис.

— Правильно использовал, вся Красная Армия так использует, — нарком отмахнулся. — А в чем выражались его пораженческие настроения? Отказался идти в бой?

Тимошенко доложил, что получен рапорт командира 31-го стрелкового корпуса, согласно которому действия 87-го танкового полка в немалой степени способствовали разгрому немецко-фашистских войск на Керченском полуострове. Не дослушав, Берия объявил, что ему нравится такое пораженчество, и осведомился, о каких нарушениях приказов фронта идет речь. Начальник Генштаба подробно изложил историю с путаницей приказов, а сам Алексей добавил: мол, из нескольких взаимно противоречивых указаний комкор-31 выполнил то, которое наиболее соответствовало реальной обстановке.

— Узнаю стиль гражданина Мехлиса, — насмешливо высказался нарком. — Подменяем работу видимостью работы, да? Не умеем воевать — напишем много бумажек, чтобы перед инстанциями отчитаться, да? Короче говоря, этот парень и тот бывший офицер спасли твою задницу. Пока вы топтались на маленьком плацдарме и писали глупые приказы, феодосийский десант выиграл сражение. Извинитесь перед Тимошенко, генерал, и можете убираться. Я доложу Верховному, что недоразумение улажено.

Возможно, Мехлиса такой исход устроил бы, но военные были настроены на расправу. Озабоченно нахмурясь, Егоров доложил:

— Не совсем так, товарищ первый заместитель председателя Совнаркома. Как выясняется, в результате крымской экспедиции тяжелый полк намотал около ста километров. Это значит, что в ходе операции «Уран» машины могут встать из-за отказа ходовой части.

— Что? — страшным голосом прошипел Берия, привстав, и светлые глаза под линзами пенсне загорелись диким блеском. — Скажите, майор, что случилось и что может случиться. Все говорите, пока я добрый!

В любом случае гнев высочайшего начальства обрушился бы не на него, поэтому Алексей отвечал совершенно спокойно:

— Выбыли убитыми и тяжелоранеными до половины личного состава тыловых и вспомогательных подразделений. В бою уничтожены штабной грузовик с радиостанцией, передвижной медицинский пункт, два противотанковых орудия, ремонтная мастерская, а вместе с ней — запасные части, в том числе дизели… — Алексей задумался, стоит ли сильно привирать, только на войне ничего не слишком. — Запас горючего в бензобаках практически исчерпан, израсходован возимый боекомплект. Кроме того, зампотех жаловался, что на половине как минимум танков пришла в плохое состояние механическая часть: блоки цилиндров, трансмиссии, фрикционы, подшипники, электрооборудование…

— Рапорт о потерях получен, — перебил его Павлов. — Радиостанцию, грузовик для штаба и медпункт мы ему выделили, солдат для тыловых работ, две пушки и боеприпасы дадим, соляркой заправим на плацдарме, приказ уже отдан. Но запчастей для новых танков у нас не имеется.

Угрожающе оскалившись, Берия шагнул к побледневшему Мехлису и заорал:

— Ты ишак, подлец, предатель! Всех обвиняешь во вредительстве, а сам — первый вредитель, убью на хрен, тебя первого! Из-за тебя, тварь ублюдочная, важнейшая операция под угрозой! Если «Уран» сорвется, тебя же никто не спасет, так и туда твою мать! Эту суку, которая тебя из-под хвоста выбросила, я лично из могилы выкопаю и все дырки заштопаю, чтобы не рожала уродов!

Смущенный Леха украдкой оглянулся. Цакоев и Богдан Захарович наслаждались представлением, одобрительно кивая в такт особо сочным оборотам. По лицу Егорова бегала брезгливая гримаса, а Тимошенко и Павлов не могли скрыть мстительных ухмылок. Сам Алексей испытывал сложное чувство справедливости, третий человек государства ставил на место мерзавца, погубившего много безвинных судеб.

— Я вас попрошу… — сдавленно выкрикнул Мехлис.

— Заткнись, сволочь! Просить будешь Цакоева, когда он в подвале тебе в затылок из «маузера» прицелится.

Богдан Захарович сделал серьезное лицо и громко произнес:

— Из «маузера» не стоит, он потом кляузу напишет, что мы отечественному оружию не доверяем. Стреляй из ТГ, Григорий. Или из «Коровина».

Берия отмахнулся, и комиссар 2-го ранга поперхнулся на полуслове. Продолжая надвигаться мелкими шагами, нарком снова перешел на крик:

— Как ты смел вывести из строя новые танки, которые Ставка направила для главного удара по немцам?! Из-за твоей глупости или предательства под угрозой самая важная операция всей войны! Если наступление сорвется, ты за все сразу будешь отвечать!

— Но я же не знал, что танки предназначались для другого фронта, — испуганно пискнул «инквизитор», начавший понимать, что нарком не шутит. — Я вообще не знал о наступлении Южного фронта…

— Не надо перед нами маленьким ребенком притворяться! — Похоже, Берия мог орать очень долго. — Где ты появляешься, от тебя никакой пользы, кроме вреда. Я на этом фронте представитель Ставки, я отвечаю за эту операцию и не позволю какому-то бездарному пидарасу победу из моих рук отобрать!

Из последующих обильно-матерных выкриков Алексей смог уяснить, что его полку предстоит прорывать оборону противника и парировать неизбежные контратаки вражеских танков. Видимо, Верховное командование возлагало на 87-й ТТП очень большие надежды. Поэтому сама мысль о выходе из строя боевых машин казалась наркому почти катастрофой.

Внезапно прекратив разнос, Берия попил минеральной воды и позвонил кому-то, велев наскрести на заводских сусеках десять дизелей для ИС.

— Самолетом ко мне отправляй, чтобы завтра днем были… — прикрыв ладонью эбонитовую чашечку, нарком свирепо посмотрел на Часова. — Говори, майор, что еще надо с завода потребовать.

Постоянные жалобы Миши Авербуха прочно впечатались в память, поэтому Леха без запинки перечислил коробки перемены передач, балансиры подвески, фрикционы, топливные насосы и прочую мелочь, без которой громадная смертоносная машина превращается в неподвижный кусок металлических сплавов. Берия послушно повторял за ним мудреные названия, а в конце добавил:

— Всего — по десять-пятнадцать комплектов. Завтра днем!

Когда он положил трубку, неожиданно подал голос Мехлис, о котором все успели забыть, как о Тухачевском. Сурово и вроде бы без обид он доложил:

— Ha заводе не осталось лишних дизелей. Их было три, но прошлой ночью, по моему приказу, все имеющиеся моторы доставлены в Новороссийск. Я прикажу, чтобы их немедленно перевезли в Ейск.

— Если тебе дали три, то для меня еще пять найдутся, — назидательно изрек Берия и продолжал беззлобно: — Хоть ты и тупой подлец, но по части снабжения умеешь работать. Надо будет назначить тебя замполитом в управление тыла… — Наркома вдруг потянуло на лирику: — Вы думаете, почему вас всех еще не расстреляли? Почему простили Павлову сдачу Минска, а Мехлиса простили после того, что он в Крыму сделал? Думаете, Берия всегда добрый? Нет, я вас своей рукой в список записал, а потом вычеркнул. Думаете, Берия вас пожалел? Лаврентий Берия даже родного сына не жалеет. Вы сейчас в теплом кабинете водку пьете, а мой сын у немца в тылу с радиостанцией на плече… — он сопел и шумно дышал. — Я вас вычеркнул, потому что другие ничем не лучше. Если всех расстрелять, кто воевать будет? Поэтому за первую ошибку вас простили. Иди, Мехлис, но помни, что второго поражения в Крыму тебе не простят.

«Главный инквизитор» покинул кабинет поспешно, но с гордо поднятой головой. Берия тоже направился дверям, но вдруг остановился, разглядывая Часова. Затем с недовольной гримасой на лице он осведомился, почему таким важным полком, в такой важной операции командует всего лишь майор.

— Тебя, наверное, недавно из комбатов повысили? — предположил Павлов.

— Никак нет, зимой на полк назначили.

От него потребовали рассказать, где и как воевал весь год. Когда Часов добрался до осенних событий, Тимошенко вспомнил полк тяжелых танков, на два дня задержавший немецкое наступление на перекрестке возле Первомайского.

— Вас аттестовали на очередное звание? — спрос Егоров.

— Некому, товарищ маршал, да и не до того бывало. Сначала командиры корпуса менялись каждый месяц, а потом стали отдельным полком, нас мотало по разным армиям и фронтам…

— Обычная история, Александр Ильич, — сочувственно прокомментировал командующий фронтом. — Ни к званиям, ни к наградам не успевали представить.

На столе зазвонил один из телефонов, Берия по-хозяйски поднял трубку, Егоров поморщился, но возражать не стал.

— Понимаю, Семен Константинович, надо это положение исправлять, — сказал он. — Вы, майор, как будет свободная минутка, напишите на своих бойцов представления к орденам и медалям и сдайте в штаб армии. А третью шпалу в петлицу вы прямо сейчас получите…

— Молодцы! — громко сказал Берия, положил трубку и громко провозгласил: — Конев чудеса творит. Прорвался южнее Бобруйска и развивает наступление. Теперь наша очередь. Надеюсь, не подведете меня.

Он вышел, не прощаясь. За ним ушли Богдан Захарович и Цакоев.

— Не по себе рядом с ним, — признался Павлов, когда хлопнулась металлическая дверь. — Но с Мехлисом он правильно поговорил, у меня аж на душе посветлело.

Снисходительно усмехаясь, Егоров проговорил:

— Одичал ты, Дмитрий Григорьевич, в своих Палестинах. Я уж молчу, что у тебя на портрете все мысли написаны и что ты лапой по кобуре елозил. Но ты совсем отвык от столичных правил. Хоть понял, зачем он «инквизитора» матерно унижал, да еще в присутствии младших по званию?

— Ясное дело зачем. Отец родной поставил негодяя на место, чтобы не совал рыло в чужое хозяйство. И ему власть показал, и нам, грешным, напомнил: мол, ежели провалите операцию, то второй раз из расстрельного списка не вычеркну. — Командарм прищурился, топорща квадратные усы. — Или я чего-то важного недокумекал.

— Недокумекал, — подтвердил Тимошенко. — Главное в том, что Лаврентий при множестве свидетелей назначил виноватого на случай неудачи «Урана».

«Скорее бы на фронт — воевать проще, чем в кабинетах разговаривать», — подумал Часов.

Между тем начальник Генштаба подтвердил, что за провал операции на окружение отвечать будет Мехлис, но и остальным сильно дадут по шапке. Затем Егоров приказал Павлову ехать в порт и переправиться на тот берег, пока темно и немцы не летают.

Началась суета. В комнате появились начальники штабов фронта и 47-й армии генералы Ватутин и Макаренко, другие штабные работники рангом пониже. Часов понял, что сейчас про него забудут, поэтому набрался решимости, протолкался к Егорову и попросил включить в приказ о присвоении званий еще несколько человек. Кивнув, маршал поручил какому-то полковнику написать приказ под диктовку Часова и немедленно дать ему, Егорову, на подпись.

Преследуя по пятам полковника-порученца, Леха организовал майорские петлицы для Сазонова и Черкесиани, капитанское звание для всех ротных, а также представил к очередному званию Низкохата и еще троих взводных, которые ходили в младших лейтенантах, с первого дня войны.

Подписав приказ, Егоров засмеялся и крикнул Павлову:

— Забери своего танкиста, покуда он мне руку по плечо не откусил.

Командарм подозвал Алексея взмахом руки, рядом столпились другие командиры. Все вместе они вывалились в коридор, разобрали шинели и полушубки. Генерал-майор Макаренко скаламбурил: мол, будь, Часов, готов через полчаса.

Натягивая ватник, Алексей тоскливо подумал, чти повидать Аню, попрощаться с нею вряд ли получится. На этот раз он угадал.

Первым делом подполковник Часов нашел свои танки на плацу. Одна машина была все-таки последней модификации — КВ-3Д. Позади танков стояли «студебеккеры» — из тех, что они пригнали из Ирана. К двум из десятка грузовиков были прицеплены знакомые пушки ЗиС-3, к третьему — полевая кухня. Возле техники топтался закоченевший часовой с карабином. Командира полка он в лицо, конечно, не знал, на вопросы отвечать отказался, но показал, в которой казарме разместились танкисты и мотострелки.

Бывалые фронтовики лежали на койках, не сняв одежды, поэтому быстро построились. Хотя приданной подразделение называлось ротой автоматчиков, на самом деле автоматами ППШ был вооружен лишь один взвод. У остальных были винтовки — мосинские трехлинейные и новые самозарядные.

Алексей представился личному составу, поздравил Озерова с капитанской шпалой, затем приказал готовиться к движению. Шабрин заикнулся было насчет кормежки, но Часов не разрешил.

— Нас ждет веселое путешествие по штормовому морю, — сообщил подполковник. — Качка будет неслабая, что весь ужин за борт отправите. Пока грызите сухари, а когда соединимся с главными силами полка — покормим как следует. А теперь слушайте приказ: водители, марш к машинам — моторы прогревать. Остальным — собираться.

Пока личный состав — без малого три сотни душ — оправлялся, наматывал портянки, натягивал сапоги и подгонял амуницию, Часов расспросил обоих ротных командиров о состоянии присланных в полк подразделений. По их рассказу получалось, что народ обстрелянный, техника в исправности, машины заправлены, опасного боекомплекта не имеется.

— Не так уж плохо, я ждал чего-нибудь хуже, — вздохнул Алексей с некоторым облегчением, объяснил обоим капитанам задачу на марш, и вдруг вспомнил: — Командарм обещал выделить штабную машину, радио, медпункт и солдатиков для тыловых работ.

— Есть такое, только все в один «студебеккер» помещается, — Шабрин оглушительно заржал. — Стол для начальника штаба, рация с радистом, хирург-пацан младший лейтенант, бабуля-санитарка и два мешка лекарств. А в придачу — отделение стариков-нестроевых.

Часову оставалось лишь повторить, что могло быть хуже.

Моторы на морозе заводились неохотно, особенно у колесной техники. В отведенные Макаренкой полчаса они, конечно, не уложились, но остальные тоже не были готовы. Длинная колонна грузовиков, бронемашин и танков покинула гарнизон лишь за час до полуночи. Леха собирался ехать в грузовике, чтобы поговорить с новыми подчиненными, однако Павлов позвал его в свой автобус.

Командарм и начальник штаба подарили пару петлиц с тремя шпалами на каждой, после чего дотошно расспросили его о составе, подготовке и боевом пути полка, попутно проэкзаменовав самого Часова. Генералы со знанием дела выясняли, как он действовал в разных сложных ситуациях, как оценивает противника и боевые действия минувшей кампании.

— Говорите, не тот стал немец? — задумчиво переспросил Макаренко. — Мы на Северо-Западном тоже так думали. В наступлении фрицы уже не проявляют былой настырности, но в обороне дерутся как звери. В августе мой корпус наступал на узком участке, шесть полков в первом эшелоне, каждому по танковой роте придал. Все коробочки сгорели, а вклинились — чуть.

— Сколько стволов артиллерии стянули на километр фронта? — поинтересовался Часов, не сомневаясь в ответе.

— Сколько смогли — два десятка.

— Потому и не продвинулись, — проворчал подполковник. — Надо было всю артиллерию и все танки ввести на участке одной дивизии, а не размазывать по фронтам.

Павлов согласился, что надо смелее маневрировать огнем и колесами, приведя в пример свою 60-ю армию в Палестине. Фон Роммель рвался к Амману, чтобы оседлать шоссе, ведущее в тыл советской группировки. Он не предусмотрел, что советское командование может действовать решительно, и был наказан за этот просчет. Павлов оставил возле Иерусалима минимальные силы, а все танки и стрелковую дивизию на грузовиках отправил по тому самому шоссе, на которое положил глаз «Лис пустыни». Дорога оказалась палкой о двух концах, и на рассвете на фланге немецкого корпуса внезапно появились две сотни Т-34 и пять тысяч штыков. К полудню англичане тоже пошли в наступление, и Роммель бежал без оглядки три дня, бросив всю тяжелую технику.

— Читали в «Красной звезде», — не без зависти сказал наштарм. — Значит, подполковник, считаете нужные массировать силы на очень узком участке? И как собираетесь прорывать фронт противника возле Мариуполя?

— Решение будет принято, когда изучу обстановку на местности.

— Серьезный мужик, — одобрительно прокомментировал Павлов и подозвал адъютанта. — Тащи, что положено. Будем обмывать его новые петлицы.

Закусывать коньяк салом, килькой в томате и соленым огурцом — это совсем неправильно, к коньяку положены сыр или шоколад. Однако выпили, закусили, и очень хорошо пошло.

В порт Ейск они приехали большими друзьями. Генералы отбыли на быстроходном «морском охотнике», а танковое «хозяйство» долго грузилось на большую баржу явно дореволюционной постройки. Кроме команды Часова на древнее корыто поместились батальон морской пехоты, несколько бензовозов и дивизион шестидюймовых пушек-гаубиц. Три буксира тянули баржу с черепашьей скоростью — узлов 7–8. Прикинув, что путешествие займет не меньше пяти часов, Алексей приказал моному составу забиться в трюмы и кемарить. Потому как никто не мог сказать, каким окажется новый день.

На палубе остались немногие. Самого Часова на сон не тянуло — еще не прошло возбуждение после дневных переживаний. Некоторое время он сидел на башне KB и жевал кусок хлеба, прикарманенный в штабной столовой. Потом вдруг появился давний знакомый — имя этого старика Леха забыл, но точно помнил, что старшина мотострелковой роты когда-то был белым офицером. Сейчас же ветеран носил петлицы младшего лейтенанта и командовал взводом.

Звали его, оказывается, Георгий Александрович, а фамилия была Негуляев. К командирскому званию старика представили в октябре, когда их полк вел уличные бои в Ростове в составе 62-й армии. Командиров перебили немецкие снайперы, старшина принял командование остатками батальона, а полк повел в последнюю атаку старший лейтенант Озеров. После трехчасового штыкового и гранатного боя полторы сотни красноармейцев захватили полуразрушенный каменный дом и почти неделю удерживали руины, отбивая по десять атак на дню. Там, в развалинах, и родился лозунг: «За Доном для нас земли нет».

— А как же ваше темное прошлое? — осведоми Часов.

— Так и сказали: мол, командовал у Врангеля батальоном, теперь в Красной Армии послужи Отечеству, — Негуляев кашлянул. — Вы, подполковник, полегче с нашим ротным — у него в Ростове всю семью одной бомбой убило, и брат на фронте погиб. Совсем один парнишка остался.

Алексей наклонил голову. Война складывалась множества личных трагедий. Он слышал подобные истории каждый день, но всякий раз переживал за малознакомых людей. Привыкнуть к такому было невозможно. Часов неловко пробормотал:

— Тяжелая штука жизнь. Всякие фокусы выкидывает…

— Да уж, насчет фокусов вы правы, — согласился пехотинец. — Я вот, например, второй раз через Азов хожу в десант.

— Высадка Слащова у Каховки? — догадался подполковник.

— Она самая… Между прочим, на этих же самых болиндерах переправлялись. Только были тогда эти галоши самоходными. Видать, за двадцать лет моторы испортились…

Интересный разговор прервал подошедший к танку старший лейтенант морской пехоты. Парень узнал Часова и, забравшись на башню, радостно сказал:

— Здорово, танкист. Это не ты нам под Феодосией дорогу проутюжил?

— И тебе не кашлять… Выходит, опять вместе будем. Не дали вам передохнуть после крымского десанта.

Закурив, морпех поведал, что в Мариуполе высадились морские бригады, переброшенные с Тихоокеанского и Северного флотов. Братишки понесли немалые потери при захвате плацдарма, поэтому из остатков керченской и феодосийской бригад сколотили маршевые батальоны для пополнения.

— Хорошо дерутся черти в бушлатах, — высказался Негуляев. — И в Гражданскую смело в штыки ходили, и в эту войну видел их — в Одессе, в Ростове… Отборные бойцы. Надежные.

— Эх, отец, и у нас в семье уроды попадаются! — старлей сплюнул. — Нашелся в нашем батальоне гнилой хлопец, Санька Яковлев. Вроде бы комсомолец, на собраниях правильные слова говорил, а перед боем стал подбивать ребят перебежать к фашистам. Когда его расстреливали, визжал от страха и грозил: мол, немцы за меня отомстят.

— Сволочь, — с чувством омерзения сказал Часов. — Таких не стрелять, а вешать надо.

Волнение раскачало баржу, даже у Лехи появились признаки тошноты. Подполковник посоветовал собеседникам спуститься в трюм, и сам тоже нашел угол, где можно завалиться поспать.

Шабрин растолкал его сразу после швартовки. Кое-как сгрузив технику на причалы, Часов отправился искать начальство и наткнулся на полковника Стебельцова с группой командиров. На вопрос, где остальные подразделения полка, смертельно усталый заместитель командарма сообщил:

— В море твои орлы. Ждем часа через три, когда рассветать будет.

Полковник приказал ему совершить марш по городу и укрыть технику в роще на восточной окраине. Всю дорогу сидевший в кабине штабного грузовика Часов слышал выстрелы — и ружейные, и пушечные. Вокруг города продолжались бои.

Деревья в роще росли негусто, хватало места для маневра, да и остальным машинам, когда подтянутся, будет просторно. Передний край пролегал совсем рядом, километрах в трех. По дороге в ту сторону подтягивались пехотные подразделения. Ближе к роще разворачивалась артиллерия, включая тяжелые орудия, прибывшие на одной барже с танкистами. По соседству обосновался минометный дивизион, которым командовал давний приятель Димка Осянин. От него Часов узнал, что противник не успел создать сплошной обороны, и сейчас готовится штурм вражеского опорного пункта в деревне Калиновка.

Между тем время стремительно убегало — в бесконечность, если верить астрофизику Раппопорту. Приказав командирам рот накормить личный состав сухпайком и организовать наблюдение за противником, Алексей сел в штабной грузовик и велел водителю гнать обратно в порт.

Начинало светать, в любой момент могли налететь «штуки», а баржи с танками еще не прибыли. У причалов стояли два пароходика, с которых торопливо сбегали по трапам солдаты. Старшим в порту был генерал-майор Серафимов, командир 26-го корпуса — высокий осанистый, чисто выбритый и в меру поддатый. Увидев Часова, генерал обрадовался и объяснил, что им предстоит воевать вместе.

— Сегодня силами морской пехоты, моей стрелковой бригады и твоего полка надо — кровь из ушей — выбить противника из Калиновки и других ближних деревень. Завтра утром, когда прибудут две мои дивизии, мы с этого рубежа пойдем на прорыв. Калиновку надо брать сегодня, пока там стоит румынский полк. Потому, как ночью они соберут против плацдарма много больше сил. Понятно?

— Так точно, чего тут непонятного… — Часов всматривался мимо генерала в сторону моря, одновременно обдумывая задачу. — Как только командарм отдаст приказ и пришлет обещанные топливозаправщики…

— У меня твои бензовозы! — сообщил помрачневший Серафимов. — И приказ будет, не боись. Я, знаешь ли, тоже битый, без бумажки шага не сделаю… Где твои танки?

Леха молча показал рукой в море, где были уже отчетливо видны в лучах восходящего солнца буксиры; баржи и катера охранения. Изрядно припугнув Алексея; в небе загудели моторы, но то были не «юнкерсы», а наши истребители. Пароходы, которые привезли пехоту, к этому времени уже приняли на борт раненых и отрабатывали от причалов. На освободившиеся места швартовались неуклюжие баржи-болиндеры с танками на палубах. Вдали на глади Таганрогского залива показалась целая туча мелких кораблей — для перевозки десанта были задействованы все плавсредства Черноморского пароходства.

Завидев на причале встречавшего их Часова, танкисты пришли в такое изумление, что стало ясно: народ и не надеялся увидеть отца командира живым и без конвоя. Новые петлицы под расстегнутым ватником и вовсе сбили всех с толку.

— Долго добирались! — сурово рявкнул Алексей. — Быстрее разгружайтесь, пока фрицы не прилетели.

«Штуки» действительно появились, но отбомбиться в сволочном стиле Люфтваффе не смогли. Барражировавшие над городом истребители отогнали «юнкерсы», сбив одного.

Ближе к концу разгрузки, когда всю акваторию заполнили малотоннажные суда, издалека начала пристрелку вражеская артиллерия. Снаряды падали где попало, поднимая на мелководье невысокие столбы брызг. Один рыболовный баркас был поврежден и выбросился на отмель. Солдаты прыгали за борт и брели к берегу мокрые по колено. Другой снаряд разорвался возле буксира, который сильно накренился и затонул возле самого пирса — часть палубы и надстройка остались над поверхностью.

Потом взрывы стали чаще — наверное, к обстрелу присоединились другие батареи. Снаряды падали в море и на причалы, подожгли складские помещения, осколки ранили матросов на барже, с палубы которой съезжал предпоследний ИС. Близким разрывом убило и ранило нескольких танкистов из роты Ващенко. Осколок пробил колесо тащившего пушку броневика.

От нервов Часов жутко матерился, но ускорить разгрузку был не в силах, а подавить батареи противника — тем более. Они с Зарембой делали единственное, что могли, — старались побыстрее вывести переправленные на берег подразделения с обстреливаемой территории порта.

Наконец, ушли последние машины. С облегчением переведя дыхание, Леха усадил Зарембу, Сазонова, Авербуха и Низкохата в штабной грузовик и повел колону в лагерь полка. Двадцатиминутный переход по городу был удобным временем, чтобы сообщить друзьям последние новости.

— Ну, ты прямо книжку про графа Монте-Кристо рассказываешь. Не могу поверить, что я уже майор, — простонал обалдевший Сазонов. — А который Шабрин-то? Наверное, Матвей, который с нами под Харьковом был.

— Он самый. Помнится, мужик храбрый до безумия, но по тактике я б ему больше тройки с минусом не поставил. Ломился в лобовые атаки, словно никогда не слыхал таких слов: «охват» и «маневр».

— Ну да, разменял три свои «кавэшки» на «пантеру» и «четверку».

— Вот именно. А ты в том бою потерял одну машину и подбил пять, включая двух «тигров». Короче, вот тебе рота из шести однотипных машин. Взвод Беляшова возвращаем в роту Веремея, а взвод Филимонова я забираю — будет у меня резерв на черный час.

Общей радости не разделял только зампотех. Мишка заметно нервничал, опасаясь расплаты за чрезмерные запросы свежеиспеченного подполковника.

— Ну на хрена ты врал, что двигатели нужны? — повторял он озабоченно. — Знал ведь, что все дизеля и другие запчасти в целости…

— Не дрейфь, запас лишним не бывает, — отмахнулся Часов. — Хватит лирики — рассказывайте, в каком состоянии люди и техника.

Заремба поведал, что добрались без особых приключений, хотя после многочасового круиза многие ребятишки позеленели, как огурчики. В начале мореплавания, пока качка не стала невыносимой, все дружно занимались текущим техобслуживанием: подтянули гайки и траки, заменили некоторые детали. Так что техника, резюмировал начштаба, более-менее готова к новому бою. Личный состав здоров, если не считать «морской болезни». Даже легкораненые, включая Раппопорта, остались в строю.

Разумеется, каждый счел нужным сказать о том, что Часов и сам знал: в баках на исходе горючее, а снарядов осталось по три десятка выстрелов на ствол.

— Маловато, — согласился подполковник, — но горючее обещали твердо. К тому же не забывайте про наружные баки, там наверняка литров по двести осталось.

— Ничего там не остается, мы же перед маршем все перелили, — напомнил Сазонов. — Нужно по полтонны солярки на машину. А если снова наружные баки наполним, то всего понадобится тонн тридцать.

— Не стоит навесные наполнять, — Алексей почесал подбородок. — В бою хорошо горят…

Он коротко объяснил, какие задачи стоят перед полком, хотя сам до конца не знал всех деталей стратегического замысла. Известие о решительном прорыве на соединение с войсками Югзапфронта вызвало новый приступ бурного восторга. Заремба немедленно развернул карту Сталинской области, прочертил пальцем вероятные направления ударов и сказал:

— Черт побери, это прямо «канны» получаются. Как в учебнике. Когда веселье начнется?

— Как я понимаю, на севере должны завтра на рассвете начать, — неуверенно произнес Алексей.

Они уже подъезжали. Возле последних домов пригорода колонну остановил патруль. Лейтенант-мотострелок предупредил командира полка, что в расположении части прибыли Павлов, Макаренко и Серафимов.

Жители окрестных домов высыпали на тротуары и мостовую, с интересом разглядывая растянувшуюся вдоль улицы колонну громадных боевых машин. Мальчишки порывались залезть на броню, танкисты предлагали прокатиться местным гарным дивчинам. Некоторые дивчины были заметно беременны — не иначе, оккупанты поработали.

Часов прислушался к далекому громыханию. Пушки нечасто били где-то в западной части города.

Автобус командарма стоял между шестеркой KB и грузовиками мотострелков. Чуть в сторонке, под соснами, выстроились пять топливозаправщиков. «Тонн пятнадцать от силы, то есть всего полбака на машину выходит», — прикинул Часов. Шабрину, который подбежал к голове колонны, он сказал, выпрыгивая из кузова:

— Вот начальник штаба полка — объясни ему, что здесь делается. — Подполковник продолжал на ходу раздавать указания: — Авербух, организуй заправку ИСов — всем поровну. Заремба, распредели пополнение: танки — Сазонову, пушки — Раппопорту, подсобников — Рябченке. И пусть начинают готовить обед на весь колхоз, харчей не жалеть… — Он подозвал Низкохата. — Свяжись с разведчиками пехотных бригад, организуй наблюдение, наши мотострелки тоже должны были кое-что разведать. Мне нужно знать все о системе обороны Калиновки… Ну, я побежал.

Три генерала, два полковника и майор перекуривали возле командармовской машины.

— Явился наконец, — добродушно констатировал Павлов. — Принимайся за дело, подполковник, бригады уже занимают позиции, через час начнется артподготовка.

В салоне автобуса Часову показали на карте деревню, в которой держал оборону румынский полк. Задача полка выглядела простой: во взаимодействии с 126-й стрелковой бригадой выбить противника из Калиновки, а затем на плечах отступающих ворваться в расположенную чуть дальше к северо-востоку деревню Сартана, где размещались штаб пехотного полка, а также дивизионные склады боеприпасов, горючего и продовольствия. Позиции противотанковой артиллерии предполагалось накрыть огнем гаубиц и минометов. Одновременно морская пехота атакует поселки Виноградное и Приморское.

— Минные поля есть? — спросил Алексей.

— Румынские саперы пытались поставить, но мы всякий раз их минометами разгоняли, — сообщил Серафимов. — Главная головная боль может быть от противотанковых батарей на флангах. Особенно вот эта плохо стоит — у оврага на север от деревни.

Южная окраина села была вообще неудобна для танковой атаки, там румыны пушки напрасно поставили. Вторая батарея, на левом фланге наступления, действительно выглядела неприятно и расположена была умело. Только любую опасность можно перечеркнуть, если толково за дело взяться. Часов попросил подчинить ему минометчиков Осянина и пояснил:

— Мы с ним в боях за Чернигов отработали взаимодействие. Танки и пехота наступали, прижимаясь к разрывам.

— Дивизион будет работать на тебя. — Командарм понял идею. — Как намерен действовать?

— Надо еще на брюхе поползать и в бинокль посмотреть, — дипломатично начал Часов. — Но, в общем, думаю ударить одним батальоном с фронта, вторым — левее, раздавить пушки и вывести пехоту во фланг и тыл обороняющимся. Если бой затянется, введу третий батальон. Если пойдет гладко — третий батальон с автоматчиками без задержки брошу на Сартану. В деревню танки не пущу, там пехота сама справится.

Разволновавшись, комкор потребовал растянуть танки в линию на всем фронте наступления двух бригад, но старый танкист Павлов отрезал:

— Моряки справятся сами — там гарнизоны слабые, а местность для танков неудобная. Только имей в виду, Часов, не зарывайся, береги танки для главного дела. Завтра утром тебе вводить в прорыв бригаду Манаева и две дивизии.

На сей счет у Лехи появились некоторые идеи, но говорить об этом было рано. Поскольку в автобусе присутствовали начальники разведки корпуса и армии, он поинтересовался, что известно про систему обороны Тартаны. Ему дали нарисованную от руки схему местности с помеченными позициями малокалиберной артиллерии, расположением дзотов и траншей для пехоты. Полковник из армейской разведки добавил, что его люди вроде бы видели в Сартане самоходки, но количество и тип определить не сумели.

Вопрос о снабжении генералы слушать не захотели — сами знали, что проблема стоит остро. Макаренко заверил, что ночью, как только стемнеет, в порт придет танкер и баржи с боеприпасами.

Когда Часов, откозыряв, попросил разрешения идти, Павлов осведомился, знаком ли он с подполковников Манаевым.

— Вроде бы толковый командир, — Алексей слегка дернул плечом. — Видел его однажды в бою — спокойно дерется, умело. С тех пор наверняка больше опыта набрал.

— Это хорошо. — Командарм вздохнул. — Только бригада у него слабенькая — «тридцатьчетверок» и «пятидесяток» поровну. А в бригаде Смирнова и вовсе нет средних танков. Так что, если «кошки» пойдут в контратаку, вся тяжесть на твоих «мамонтов» ляжет. Можешь идти, подполковник.

Поползав с биноклем по пригорку возле переднего края, Часов рассмотрел полезные подробности. Во-первых, перед батареей румынских 75-мм пушек протянулся глубокий овраг, труднопроходимый для ИСов. Во-вторых, высотка левее батареи быстро превращалась в опорный пункт с дзотами и малокалиберными противотанковыми орудиями. Засевший там батальон, если оставить его без внимания, вполне мог положить огнем во фланг немало наступавшей на Калиновку пехоты.

Комбриг 126-й оказался рядом — изучал поле в стереотрубу. Идею Часова он воспринял без энтузиазма, потому как бригада была пятибатальонного состава, и лишних подразделений не имелось. Тем не менее с болью в печенке и после недолгого ворчания, полковник согласился выделить один батальон для захвата высоты.

Под грохот начавшейся артподготовки Часов распределил между комбатами полосы наступления и вернулся к своему танку.

— Совсем про нас командир забыл, — громко посетовал Коротков. — Я уж думал, без тебя в наступление пойдем.

— He шуми, — тоже громко сказал мехвод Горшин. — Живой-невредимый вернулся — и лады. Может, расскажет, зачем его на самолете увезли.

— Будет вам, замотался с делами — потому и не мог дойти, — буркнул смущенный Часов. — А рассказывать особо нечего. Вызвали на КП фронта, поставили задачу. И хватит об этом.

Полчаса артподготовки приближались к завершению. Дивизион Осянина уже перенес огонь, забрасывая минами опорный пункт пехоты и батарею. Зарядив ракетницу, Часов поднял руку повыше и нажал на спуск. В небо взметнулись три красных огонька — традиционный сигнал атаки.

Справа от командирского танка двинулся на деревню батальон Литвина. Слева, держа направление на укрепленную высоту, поползли на первой передаче танки Сазонова. Машина командира полка и три ИСа филимоновского взвода пошли в промежутке, нацелясь на позицию шестерки пушек, прикрытую ротой румынской пехоты.

Мины точно ложились вокруг неприятельских орудий, и под таким обстрелом артиллеристы не высовывались, а забились в окопы и щели, пережидая огневой налет. Окопавшиеся впереди батареи пехотинцы вяло постреливали из пулеметов и противотанковых ружей в надвигавшиеся «мамонты», однако несколько осколочно-фугасных снарядов привели их в чувство. Смекнув, что большие стальные машины поразить пулями не удастся, румыны не стали искушать судьбу, поспешно покинув обреченную позицию.

Леха почему-то вспомнил Халхин-Гол, где в его БТ попала очередь японского противотанкового пулемета. Спасся он тогда, прямо скажем, чудом: громадная пуля прошла между ним и наводчиком Перцовым. Смешной был паренек, где он сейчас…

Расчищая дорогу короткими пулеметными очереди, танки проутюжили траншею с неуспевшими убежать солдатами. Метров через сто Часов приказал Горшину остановиться, чтобы не свалиться в овраг. Соседние танки, повторяя действия командира, тоже встали.

— По пушкам, огонь, — скомандовал Алексей в микрофон рации. — Степа, осколочный.

Четверка ИСов стояла буквально в полукилометре от батареи, расстреливая пушки прямой наводкой, словно на полигоне. Одно орудие было подбито еще во время артподготовки, два других танкисты вывели и строя первыми же снарядами. Еще несколько выстрелов — четвертая пушка подпрыгнула от близкого взрыва и неловко задрала ствол к небу, как зенитка. Прислуга остальных орудий разбежалась, так что батарея более не представляла тактического интереса.

Алексей выглянул из башни, прикрываясь крышкой люка. Пехота подтягивалась перебежками, накапливаясь повзводно позади линии танков. Батальон Литвина приближался к окраине деревни, расстреливая огневые точки, оборудованные в добротных каменных и кирпичных строениях. На левом фланге Сазонов методично щелкал дзоты и пулеметные гнезда на высоте. Оборона была, можно сказать, подавлена, пришло время атаковать. Он выпустил три зеленые ракеты — сигнал отбоя для минометчиков.

Как только иссяк минный дождь, пехота устремилась вперед неровными цепями со всеми положенными и неположенными выкриками. Машины Сазонова тоже придвинулись к подножью высоты, но приданный от комбриговских щедрот стрелковый батальон догнал танки. Солдаты шли навстречу смерти, прикрываясь броней ИСов и КВ. Впрочем, атака быстро превратилась в траншейный бой, где танкам тесно.

Тем временем солдаты, наступавшие за небольшим отрядом Часова, ловко набросили на края оврага заранее припасенные доски и перебегали через препятствие по этим ненадежным мостикам. Несколько досок сломались, и не меньше десятка красноармейцев с проклятиями упали на дно балки. Остальные бойцы не стали ждать, пока неудачники выберутся из грязного снега. Развернувшись в цепь и стреляя на ходу, рота продолжала атаку. Со стороны батареи звучали одиночные винтовочные выстрелы, да и те быстро прекратились, когда наступающая пехота ворвалась на позиции румынских артиллеристов.

Повернув голову вправо, Часов увидел горящие дома на окраине Калиновки. Главные силы 126-й бригады, схватив деревню с разных сторон, стремительно вливались в узкие просветы между изгородями дворов.

А на левом фланге достиг кульминации штурм высоты. Пехота и танки перемолотив первую линию траншей, приближались к тыловому рубежу обороны. Гусеницы давили брустверы, заваливая мерзлым грунтом окопы и ходы сообщения. Показавшись из-за щита неуязвимых машин, пехотинцы бросились в ближний бой, поражая противника штыками, автоматными очередями, ударами заточенных саперных лопаток. Вскоре румыны начали отходить. Некоторые просто бежали, другие пятились и отстреливались, кое-кто становился на колени, бросив винтовки и подняв руки.

Поскольку эта часть боя практически закончилась, Алексей решил перейти к выполнению последующей задачи. Доложив о своем решении в штаб корпуса, он приказал Сазонову сползать с высоты и сопровождать пехоту к восточной окраине Калиновки, чтобы отрезать защитникам деревни пути для отхода.

— Ель, обходи Сосну слева и чеши полным ходом по дороге! — крикнул он на другой частоте и переключился, на волну Литвина. — Кедр, оттягивайся от деревни и выдвигайся на бывшую батарею.

Энергичный жест, адресованный выглядывавшему из соседнего танка Филимонову, означал: следуй за мной. Четыре ИСа неторопливо загремели траками вдоль оврага, огибая высоту, на которой застыли два KB с перебитыми гусеницами. Экипажи суетились вокруг машин, вооружившись монтировками и кувалдами.

— Все целы? — крикнул Алексей.

Ему ответили отмашками: дескать, не беспокойтесь, товарищ командир.

В полукилометре за высотой он догнал батальон Черкесиани, грузовики мотострелковой роты и броневики артиллеристов. Колонна уверенно двигалась в сторону Сартаны.

Когда они приблизились к деревне на расстояние прямого выстрела, в наушниках прозвучал голос комкора. Серафимов интересовался, чем занимается «пожарная команда». Узнав, что «команда» потушила пожар в коровнике и поехала тушить дальнюю ферму, генерал даже растерялся, но пообещал:

— Подкину на подмогу артель лесорубов.

— Благодарствую, Андреич, — строго по кодовой таблице ответил Алексей. — Ты бы вернул мне Сосну и тех лесорубов, которые с ним на тот пожар ходили.

После паузы Серафимов подтвердил малопонятными для вражеских радистов словами, что батальон Сазонова и стрелковый батальон будут выведены из боя за Калиновку и направлены к Сартане.

— Пожарными нас еще не называли, — заметил маявшийся бездельем Коротков. — Обычно «коробочки», «утюги» или «слоны». Ты представь, Степа, какая ржачка стояла, когда командир докладывал: дескать, у трех слонов лапти расплелись, а остальным пить захотелось и карандаши кончились, рисовать нечем.

— Це дюже смишнэ, — уныло согласился Майдебура.

Колонна неторопливо шла по бездорожью, не встречая сопротивления. Правее, чуть отставая, двигался Литвин. Сазонов докладывал, что бой за Калиновку заканчивается, его подразделения покидают деревеньку и скоро направятся на Сартану. Батальон 126-й бригады тоже втягивался в марш.

Сартана была уже хорошо видна, когда Низкохат радировал, что с востока подтягивается длинная колонна: в авангарде — самоходки, броневики и легкие танки, за ними — много кавалерии, пехоты и артиллерия на конной тяге. Впускать в Сартану подкрепления смысла не имело — потом не оберешься возни выкуривать их из населенного пункта. Разумнее побить резервы прямо в чистом поле. Сразу вспомнились древние лекции по тактике в танковой школе, где их учили: танки должны смело и стремительно атаковать вражеские колонны на марше. Что ж, как верно сказал Павлов, начинается маневренная война, и у него есть четыре колонны, каждая которых способна решать самостоятельную задачу.

Приказав механику выехать на единственный поблизости бугорок, он увидел длинную ленту вражеских войск, вытянувшуюся в полях за деревней. Левее расстилался густой частокол голых стволов — то ли роща сбросила на зиму листву, то ли фруктовый сад.

Если поспешить, они успевали отрезать эту колонну от Сартаны, но в таком случае танкам пришлось бы перестраиваться в опасной близости к деревне, подставляя борт и корму под выстрелы имевшихся в деревне самоходок.

Как говорится, хороший командир думает быстро, а решения принимает еще быстрее. Подполковник торопливо раздавал приказания, разворачивая колонны на марше. Свежий, не участвовавший в сегодняшнем бою, батальон Черкесиани вместе с грузовиками Озерова и пушками Раппопорта резко свернул влево, чтобы обойти вражескую колонну, спрятавшись за полысевшими деревьями. Остальным подразделениям Алексей приказал наступать на Сартану.

Сам он, во главе грозной силищи в четыре ИСа, рванул навстречу неприятелю, держась поближе к скоплению оголившихся стволов. Маршрут лежал примерно в километре от деревни, и Часов сомневался, что у румын имеются средства, способные с такой дистанции поразить хотя бы бортовую броню тяжелых танков.

Заметив атаку небольшого отряда незнакомых машин, выкрашенных в белый цвет, румыны остановись, но походный строй нарушать не спешили. Перед пехотой и кавалерией выдвинулись танкетки и орудия: Четыре в конных упряжках и три типа STUG III.

— Филимонов, бей шрапнелью и осколочными по танкеткам и пушкам. Самоходы мои будут… — приказал Часов и добавил по ТПУ: — Андрюха, болванками по самоходам. Серега, короткую.

Боеприпасов оставалось в обрез, а первые два выстрела, как назло, цели не достигли. Противник тоже открыл огонь, один снаряд даже попал в лоб часовенской машины. Сталь загрохотала об сталь, от внутренних стенок брызнули мелкие осколки, поранившие танкистов, но сквозной пробоины не получилось.

Последнюю самоходку Коротков подстрелил буквально предпоследним кумулятивным снарядом. С облегчением выдохнув, Алексей собрался перенести огонь на батарею буксируемых пушек, но над позициями артиллеристов густо рвалась шрапнель Филимонова, так что расчеты даже не успели подготовить свои орудия к стрельбе. Одна танкетка горела, остальные же бесследно исчезли. Вдобавок со стороны леса, развернувшись в линию машин, уже спешил батальон Черкесиани, а за танками бежала цепь автоматчиков.

Румынские пехотинцы, сломав строй, разбегались; недружно стреляя из винтовок и пулеметов. Кавалеристы торопливо спешивались, готовясь принять бой. Однако стремительное приближение советских танков сорвало грамотную, но запоздалую попытку румынских командиров организовать отпор. Танковые снаряды точно ложились в плотных порядках суетившегося противника, причиняя немалые потери. Поняв свою беззащитность перед стальными громадинами «мамонтов», румыны привычно приняли правильное решение и побежали.

Сазонов и Литвин доложили, что подходят к Сартане, встречая лишь слабое сопротивление разрозненных групп противника. Согласно их рапортам, в процессе боя удалось подбить два легких танка, броневик и самоходку, огнем танковых пушек были уничтожены также несколько дзотов и батарея легких полевых орудий.

Не удержавшись, Алексей высунулся по пояс из башни. Над головой ослепительно сверкали подсвеченные снаружи облака, вокруг расстилался разрисованный следами гусениц снег, а позади изломанные цепи стрелковых рот волнами накатывались на горящую деревенскую окраину.

Он повел свой маленький отряд вперед мимо подбитых STUGов и разгромленной батареи. Повсюду метались потерявшие седоков лошади. Танки 2-го батальона успели уйти дальше на восток, преследуя бегущих, но Часов приказал Черкесиани возвращаться — не следовало увлекаться погоней. Мотострелки сгоняли в общую толпу пленных. Смекалистый Негуляев прибрал к рукам телегу, в которую солдаты охапками складывали брошенное врагом оружие.

— Ту повозку с провиантом прихватите, — покрикивал бывший штабс-капитан. — Старшина Султанбаев, найди Рябченку, сдашь ему трофеи.

Приказав Горшину остановиться, Часов спустился на вялый неглубокий снег. Озеров уже спешил к командиру полка, на бегу поднося руку к ушанке.

— Отставить рапорт, — весело разрешил подполковник. — Вижу, что отлично поработали. Собери народ повзводно и будь готов — сейчас пойдем на Сартану.

Он повторил приказ прикатившему на танке Васико. По разочарованным лицам было понятно рвение обоих командиров развивать удачно начатую атаку, но задача перед полком стояла совсем иная.

Кедр и Сосна докладывали, что «лесорубы» ворвались и Сартану и быстро продвигаются, ломая сопротивление деревенского гарнизона. Оставив взвод Герасимова и батарею Раппопорта в прикрытии на случай вражеской контратаки, Алексей остальными подразделениями ударил навстречу главным силам полка. Обнаружив, что Сартана со всех сторон окружена танками, и сообразив, что помощи ждать не приходится, а прорваться будет практически немыслимо, румынский полковник приказал поднимать белые флаги.

Приехавшие в освобожденную деревню командарм и комкор застали Часова за дележом трофеев. На улицах Сартаны были взяты целенькими две самоходные пушки STUG III и восьмиколесный броневик с автоматической пушкой в башенке. К тому же одна из трех подбитых в поле самоходок имела лишь незначительные повреждения ходовой части, и Авербух заверял, что быстро вернет машину в строй.

— На хрена тебе эти фрицевские железки? — искренне удивился Серафимов.

— Сильная пушка, — сообщил Алексей. — К тому же у меня несколько экипажей без машин. А во время прорывов очень полезно иметь в авангарде немецкую технику. Сбивает противника с толку, помогает обеспечить внезапность.

Расхохотавшись, комкор вспомнил, как прошлой зимой его дивизия захватила немецкий склад вещевого имущества. Два батальона, переодетые во вражеские шинели, под губную гармошку входили без боя в опорные пункты противника и внезапными атаками громили захваченные врасплох гарнизоны.

Выслушав поучительную историю со снисходительной ухмылкой, Павлов сделал строгое лицо и сурово произнес:

— На тебя, танкист, пехота жалуется.

— Так ведь по-честному поделили, товарищ генерал… — Леха изобразил на лице обиду.

Отвечал он, конечно, не вполне искренне: в Саргане были захвачены богатейшие склады, и дорвавшиеся до трофеев Рябченко, Стекольников, а также примкнувший к ним Негуляев разграбили добычу почти подчистую. В грузовики и бронетранспортеры танкового полка удалось разместить много разной провизии. Не все же пехоте трофеи загребать. От смерти солдата спасает меткий глаз, а от голода — длинные руки.

Точно угадав момент, подошел Низкохат, позвавший старших командиров в дом, где еще недавно размещался штаб румынского полка. Сопровождавший генералов начальник армейской разведки потребовал переправить всех пленных офицеров для допроса в его контору.

— Уже допрашиваем, — сообщил Низкохат.

Служил в его взводе старший сержант Наум Урсу из Кишинева, большевик с дореволюционным стажем, который большую часть из своих сорока лет провел в бессарабском подполье, а после возвращения Молдавии инспектором милиции. Гитлера и Антонеску он ненавидел, по-румынски говорил не хуже, чем по-русски, и очень любил допрашивать пленных врагов. Самым ценным пленником этого дня оказался полковник Себастьян Скерлатеску, командир 32-го полка пехотной дивизии. Глаза полковника из разведки хищно засверкали при виде карт и шифротаблиц. Строевых командиров больше интересовали сведения о намерениях неприятеля.

Скерлатеску оказался человеком понятливым и словоохотливым. Первым делом он рассказал о приказе командующего 4-й армии генерала Якобичи. Согласно замыслу знатного румынского стратега, главные силы армии стягивались вокруг мелитопольского плацдарма. В настоящее время по периметру города стояли отдельные части 11-й пехотной и 5-й кавалерийской дивизий. Вечером и ночью должны были подойти остальные полки. Сюда же направляются войска 18-й пехотной дивизии, которая дислоцировалась в районе Тельманове — Гранитное — Таврический, а также 8-я кавдивизия, до сих пор державшая оборону вдоль Миуса.

Не дожидаясь вопросов, полковник описал примерный состав войск, сосредотачиваемых вокруг Мелитополя. Из этого перечня Часова заинтересовали только два мотополка, оснащенных танкетками R-1 и немецкими Pz.III.

— Вы уверены, что Якобичи выводит дивизию из Тельманова? — недоверчиво переспросил Павлов.

Выслушав перевод, Скерлатеску обиделся, схватил карту и показал сектор, предназначенный для 18-й дивизии: участок Володарское — Македоновка к северу от Мелитополя. По его словам, 8-я кавалерийская должна занять исходный рубеж для контрудара восточнее города — от Калиновки до приморской деревни Виноградное.

— Боевая группа кавдивизии направлялась сюда, чтобы помочь мне отразить вашу атаку, — добавил полковник. — Но вы разгромили эту часть на марше.

— Виноградное мы тоже взяли, — усмехнулся Павлов. — Когда ваш командующий собирался нанести удар по плацдарму?

Сержант Урсу перевел ответ румынского полковника:

— Приказа об общем наступлении пока не поступило. Он считает, что в течение завтрашнего дня должны были совершить марш две расположенные поблизости дивизии. Еще одну дивизию — седьмую пехотную — везут по железной дороге из Бердянска. Он думает, что наступление на плацдарм начнется послезавтра, когда все войска соберутся на позициях.

— Хороший план, — одобрил Серафимов и засмеялся. — Спросите его, сержант, что известно о переброске к Мелитополю немецких дивизий.

Выслушав вопрос, полковник виновато развел руками и ответил: мол, все резервы немцев прикованы к плацдарму русских на Миусе в 80 километрах к северо-востоку от Мариуполя, где идут очень тяжелые бои. По некоторым данным, там наступает сам генерал Потапов, которого немецкий фюрер объявил своим личным врагом.

— Когда вы атаковали Калиновку, я позвонил командиру дивизии, просил прислать на помощь немцев, — уныло поведал пленный. — Генерал сказал, что ближайшие немецкие части — пехотные батальоны в Волновахе, Старобешеве и на аэродроме в Мичурине румынскому командованию не подчиняются. Командир дивизии сказал также, что ходят слухи, будто немцы согласились направить нам на помощь одну пехотную дивизию из Крыма и одну танковую — из-под Ростова. Ho он не знал, правда ли это.

Скерлатеску смотрел на советских командиров умоляющими глазами. Павлов ободряюще улыбнулся полковнику и заверил, что его жизни отныне угрожают только немецкие бомбы и огонь румынской артиллерии. После этого армейский разведчик увез пленника и все штабные документы, а командарм разрешил Часову отвести танки в Калиновку и отдыхать.

— Виноват, товарищ генерал, нам бы куда подальше — Алексей принял строевую стойку — Здесь мы уже достаточно засветились.

— Боишься воздушного налета? — удивленно переспросил Серафимов. — Так на плацдарме везде не безопасно. А тебе завтра в этих же местах на прорыв идти.

— В том-то и дело…

Часов поделился своими опасениями. После дневной атаки противник знает о скоплении советских танков в восточной части плацдарма. Наверняка к утру на этот участок фронта будет стянута вся противотанковая артиллерия, что совсем нежелательно перед большим наступлением.

Старый танкист Павлов без долгих объяснений понял суть проблемы. Нахмурившись, командарм осведомился:

— Что предлагаешь?

— Немедленно, пока светло, на глазах у наблюдателей противника, увести танки на другой конец плацдарма. Пусть ждут нас там и готовят противотанковую оборону.

— Действуй… — подумав, Павлов добавил: — Часть машин укрой в той роще под соснами, а пяток танков отправим в дивизию полковника Задонского — на том участке как раз атака готовится. Авось румыны поверят, что мы переносим внимание на левый фланг.

Для демонстрации Часов выделил роту Шабрина: КВ не участвовали в марш-броске по Крыму, в их баках оставался запас топлива. Следом за ними длинной колонной потянулась остальная техника.

Покидая окрестности освобожденных деревень, Алексей с веселым недоумением наблюдал, как пехотинцы ловят разбежавшихся лошадей румынской кавалерии. Возле Сартаны уже собрался приличный табун — голов под сотню.

Марш не обошелся без приключений. «Штуки» устроили «чертово колесо», пикируя на полковую колонну. Танкисты отстреливались из пулеметов, но никого не сбили, а враг добился двух прямых попаданий в ИСы, уничтожив грузовик и бронемашину, из которой, к счастью, все солдаты успели разбежаться. Еще два ИСа и один KB были повреждены. Наши истребители появились в небе, когда «юнкерсы», отбомбившись, улетели на север. «Аэродром у них в Мичурине», — вспомнил Алексей показания румынского полковника.

К окраинам Мелитополя полк подошел уже в сумерках. Шабрин отправился дальше на запад, остальные же машины вернулись в рощу, где были спрятаны под деревьями. Последними прибыли танки, тянувшие на буксире подбитых собратьев. Ремонтники приступили к починке битой техники, экипажи раскладывали в лотки внутри башен снаряды из бронетранспортеров и грузовиков, ротные командиры писали похоронки.

Часов и остальные командиры как раз поминали погибших сегодня товарищей, когда приехал порученец, комкора с запиской. Серафимов сообщал, что в 21.00 командир 87-го ТТПП должен прибыть в штаб армии на военный совет. Штаб, как сказал порученец, расположился в правлении металлургического завода имени Ильича.

В комнате, куда его провели, собралось человек двадцать, в том числе пять генералов. Младшими по званию были подполковники Часов и Манаев, неважно выглядевший после морского круиза. Скатерть на столе заменяла большая, склеенная из многих листов карта.

— Ближе к столу, товарищи, — пригласил Павлов, отхлебывая из фарфоровой чашки. — Итоги минувшего дня самые радостные. Убито до семисот солдат и офицеров противника, взято в плен больше двух тысяч. Наши потери — двести убитых в бою и четыреста — во время морской переправы. Корпус генерала Мельникова продвинулся на три-пять километров на север и запад, освободил населенный пункт Старый Крым и занял удобные позиции. Противник отброшен от города и больше не может обстреливать порт полевой артиллерией. Корпус генерала Серафимова, будучи в неполном составе, отбил врага из деревень на правом фланге, укрепив исходные позиции для завтрашнего наступления. В порт уже прибыли двести двадцатая стрелковая дивизия генерал-майора Баргузинова, танковая бригада подполковника Панаева, танкер с запасом бензина и солярки, армейская артбригада. Корабли с дивизией Емелина подойдут к причалам сразу после полуночи. Следом ждем танковую бригаду Смирнова. Таким образом, утром мы будем иметь на плацдарме два полных корпуса и переходим в наступление.

Благосклонно переждав одобрительные выкрики участников военного совета, генерал-лейтенант предложил послушать начальника штаба армии.

Как положено, Макаренко начал со сведений о противнике. Воевать им предстояло против 4-й румынской армии, которой командовал генерал-лейтенант Иосиф Якобичи — бывший военный министр, бывший начальник Генштаба, который в 1940 году порывался остановить освободительный поход Красной Армии в Бессарабию. Армия состояла из семи пехотных и двух кавалерийских дивизий, из которых непосредственно против плацдарма действуют две дивизии, а три другие находятся в пути и прибудут послезавтра. По сведениям разведки, которые подтверждаются показаниями пленных, командование группы армий отводит танковую дивизию с Новочеркасского участка и две пехотные — с Севастопольского и Ростовского направлений. Пока точно не известно, против кого будут брошены эти соединения, но следует учитывать возможность появления немецких соединений против 47-й армии.

— Известная вам задача — удар на подмогу Потапову — пока остается, но может быть изменена в ближайшее время, — продолжал наштарм. — Похоже, что 5-я ударная сломила сопротивление противника, расширила плацдарм и переправила на правый берег Миуса танковый корпус. Если завтра к вечеру ничего принципиально не изменится, Потапов перейдет в наступление без нашей помощи.

— Тем более что завтра утром нанесет удар Рокоссовский, и все немецкие резервы будут развернуты на север, — вставил Павлов.

— Вот именно, — сказал Макаренко. — В любом случае наша ближайшая задача остается прежней — прорвать фронт противника, продвинуться на тридцать-сорок километров и самое позднее к исходу дня взять важнейший узел шоссейных дорог — райцентр Тельманово. Мы, скажу честно, ждали, что предстоит нелегкий бой с расположенной там пехотной дивизией, но сегодня днем дивизия покинула Тельманово и направилась на Старый Крым. Наша авиация дважды бомбила колонну на марше, но завтра остатки соединения все-таки окажутся перед корпусом Мельникова, а тем временем дивизия Баргузина ворвется в Тельманово, от которого расходятся дороги в четыре стороны. Если дела Потапова не заладятся, двинемся отсюда на выручку 5-й ударной. Если Потапов к тому времени развернет наступление, корпус Серафимова пойдет из Тельманова прямо на Гранитное и дальше — на Волноваху.

Макаренко пояснил, что задача будет уточнена в ночь на 20 декабря, когда на плацдарм начнут прибывать части 12-го стрелкового корпуса, так что послезавтра армия сможет действовать всеми тремя корпусами. Начальник штаба армии добавил, что в 5–6 км к северу от Тельманова, в районе деревень Мичурино и Богдановка, расположен немецкий аэродром, который надо вывести из строя любой ценой. Он повторил, обращаясь к Баргузину и Серафимову, чтобы не забывали про аэродром.

— Не забудут, — уверенно проговорил командарм. — Когда немцы поймут, что мы наступаем на север, все «юнкерсы» и «мессеры» с этой площадки будут против вас работать. Поэтому, как окажетесь на подступах к Тельманову — разворачивайте артиллерию и начинайте бить по гнезду стервятников. Вообще-то по аэродрому должна ударить Авиация дальнего действия и нас целый авиакорпус поддерживает, но мы люди простые и понимаем: пока аэродром цел, немцы будут нас бомбить.

Генерал-лейтенант кивнул Макаренко, чтобы тот продолжал. Начальник штаба повторил уже известную Часову задачу: прорвать румынские позиции в районе Талаковки, выйти на шоссе и овладеть населенным пунктом Коминтерново. Далее полку тяжелых танков и 29-й танковой бригаде поручалось прорываться на север вдоль шоссе до самого Тельманова. Следом пойдет в порыв 220-я дивизия, имея в передовом отряде 518-й стрелковый полк подполковника Джавахетова. Полку выделено около ста грузовиков — штатных и трофейных, артдивизион полка получил американские бронированные тягачи «халф-трак». Во время боев за плацдарм армия захватила почти полтысячи трофейных лошадей, сообщил Макаренко. Сейчас, по инициативе генерала Серафимова, тыловые службы мастерили две сотни саней, на которых вслед за передовым отрядом двинется 520-й полк. Следом пойдут пешком 519-й полк той же дивизии, а также 338-я дивизия полковника Емелина — для них транспорта не осталось.

— Начало артподготовки в семь утра, — подвел итог Павлов. — Начало наступления — восемь ноль-ноль.

После согласования деталей командирам частей раздали письменные приказы и карты. Когда расходились, Алексей спросил Манаева, как прошла переправа. Кавказец угрюмо процедил:

— Бомбили. Два кораблика, каждый по взводу вез, у меня на глазах в щепки разлетелись. Шесть машин и полсотни людей как не бывало! — Он прорычал: — Никаких пушек — сам на тот аэродром ворвусь и все самолеты гусеницами раздавлю!

— Охотно помогу, — поддержал друга Леха. — Лучшее средство ПВО — это наши танки на вражеском аэродроме.

Они договорились встретиться на передовой утром, за пару часов до артподготовки, когда разведка уточнит расположение и силы противника. Услыхав их перечитывания, командарм строгим голосом велел:

— Встретитесь на передовом НП корпуса. Я тоже там буду.

В выжидательном районе «Сосновая роща» Часова ждали накопившиеся дела. Прибыли автомобили-заправщики, и комбаты переругивались с зампотехом насчет очереди на получение горючего. Сам зампотыл был в полной растерянности, получив новую ремонтную мастерскую и неслыханную прорву запчастей. По его словам, теперь можно было вернуть в строй один из разбитых вражескими бомбами ИСов.

Наведя порядок с заправкой, Алексей передал Зарембе приказ командарма и поручил составить макет плана приказа по полку, оставив свободные места — детали он собирался уточнить завтра, когда станет ясно, где расположатся подходящие части противника. Начальник штаба доложил, что договорился с жителями близлежащих улиц — часть личного состава можно будет разместить на ночлег в домах. Остальным нашлось место в боевых и грузовых машинах, а также в сараях на окраине рощи. Для ночевки штаба Заремба подыскал избушку с печкой и небольшим запасом дров.

Не успели они покончить с этими хлопотами, как прибыли грузовики со снарядами. Старший лейтенант Полухин, назначенный командиром взвода трофейных самоходок, настырно жаловался, что мало боеприпасов, а возле Калиновки стоит разбитая батарея, где осталось какое-то количество выстрелов нужного калибра. Часов разрешил ему взять грузовик и поискать снаряды, но чтоб вернулся до полуночи.

Потом похоронили восьмерых боевых товарищей — экипажи разбомбленных танков и убитых в наступлении мотострелков. Стоя над свежей могилой, Часов свирепо дал клятву отомстить врагу, и полк ответил дружным: «Клянемся!» В половине второго Леха валился с ног от усталости. Без аппетита навернув остывший ужин, он выпил полкружки разведенного спирта и крепко заснул возле натопленной печки.

Как поведал утром Шабрин, его рота от души поработала на штурме Старого Крыма. Потом они с полковником Задонским организовали множество костров на пустыре, имитируя ночевку многочисленного соединения. Всю ночь KB тарахтели моторами, наводя противника на мысль о концентрации здесь танковых войск. Румыны нервничали, обстреливали костры из пушек и минометов, а под утро авиация сбросила много бомб на пустое поле.

— Вы хоть отдохнуть успели? — забеспокоился Часов. — Скоро в наступление пойдем.

— Спали по очереди, — капитан отмахнулся. — Как там мой подбитый танк?

— Подлатали, — успокоил его Алексей. — В общем, заправляй машины, грузи снаряды, корми личный состав, и чтоб через два часа были готовы.

Времени до рассвета оставалось немало, но танкисты уже покинули уютные дома и сидели вокруг машин с котелками и мисками. Зампотыл организовал очень плотный ранний обед, потому как неизвестно, кого и когда придется кормить днем, а тем более вечером. Водки бойцам тоже выдали двойную норму — для вящей бодрости.

На передовой НП армии Леха, не подумав, поехал на трофейном броневике, изрядно напугав охрану командарма. Хорошо хоть успели нарисовать красную звезду на борту, а не то бы наверняка кто-нибудь саданул гранатой.

Генералы отреагировали на происшествие веселым матерком, но посоветовали на будущее думать той головой, которая на плечах, а не той, что пониже спины. Часов смущенно помалкивал.

В накрытом маскировочной сеткой и оборудованном приборами наблюдения окопе было тесно. Перед ними раскинулась плоская, без заметных возвышенностей степь, присыпанная неглубоким вялым снегом и кое-где прорезанная оврагами. Примерно в трех километрах от окопов 126-й бригады, прямо перед Талаковкой, работали лопатами много людей — военных и гражданских. Чуть дальше, левее деревни, был оборудован опорный пункт батальона с пушками небольшого калибра.

Комдив Баргузин объяснил, что румыны выдвинули вперед посты боевого охранения, а теперь оборудуют позицию с траншеями полного профиля, согнав на земляные работы жителей окрестных деревушек. Как донесли вернувшиеся недавно разведчики, вокруг самой Талаковки строятся дзоты и позиции полевой артиллерии.

— Прикрылись, гады, нашими колхозниками, — выразил общее мнение Павлов. — Попадут старики с бабами под артподготовку — их жизни на нашей совести будут.

Кто-то из артиллеристов предложил положить серию снарядов в стороне от землекопов: дескать, испугаются взрывов — и разбегутся. Серафимов и оба комдива — Емелин и Баргузин — воспротивились: мол, потерь среди мирных жителей один хрен не избежать, поэтому лучше будет обработать позицию дымовыми снарядами, чтобы пехота подкралась незаметно. На это командарм возразил, что постановка дымовой завесы затянет артподготовку и подарит противнику время для организации отпора.

У танкистов тоже нашлось свое мнение, кощунственное с точки зрения привычной тактики. Однако после жаркой перепалки генералы согласились изменить порядок артподготовки, хотя сомнения у многих остались — это по лицам видно было.

По поводу атаки населенного пункта Талаковка споров не возникло. Часов и Манаев по-свойски распределили задачи: тяжелые танки уничтожают артиллерию и укрепления, средние — расстреливают пулеметные точки, а легкие — косят пехоту. Направление атаки тоже было понятно: во фланг главному опорному пункту — в промежуток с другим, расположенным северо-западнее, узлом обороны. Саперы ночью обследовали этот участок и проделали проход в минном поле.

Время приближалось к восьми. Артиллеристы внесли коррективы в свои планы и доложили о готовности. Главный огневой удар перенацеливался на опорные пункты вокруг Талаковки.

— Ну, в добрый час, — немного напряженным голосом выдохнул Павлов. — Расходитесь, товарищи, по своим частям, и вмажем гадам так, чтобы поняли, с кем дело имеют.

Само собой, ни Часов, ни Манаев не собирались тратить верных полчаса на езду по колдобинам в районы выжидания — просто передали по радио условные сигналы о начале выдвижения. Неторопливый артобстрел заглушил шум моторов, так что сосредоточение бронетехники до последнего времени оставалось незамеченным для противника. Вскоре на дороге показалось подразделение легких танков манаевской бригады. Более тяжелые Т-34, а тем более ИС и KB подтянутся чуть позже.

Два подполковника обсуждали последние детали, когда вдруг прибежал взволнованный адъютант командарма и позвал танкистов в кирпичный дом, где обосновался штаб 47-й. Здесь, кроме все тех же старших командиров, Алексей с радостным удивлением увидел старшего лейтенанта госбезопасности Аню Светышеву.

— Новые сведения, пацаны, — яростно сообщил Макаренко, с трудом сдерживаясь, чтобы не материться при девушке из грозного ведомства. — Вот, товарищи чекисты невеселые вести принесли. Говорите, милая, они парни бывалые, не испугаются.

Незаметно подмигнув Алексею, Аня сделала серьезное лицо и поведала, что командование вражеской группы армий «Б» двинуло на Мелитополь пехотный полк, усиленный отдельным батальоном тяжелых танков. По сведениям разведки, этим частям поставлена задача нанести удар по советским войскам на плацдарме. Эшелон с пехотным батальоном и артиллерией проскочил, но час назад партизаны взорвали рельсы возле Кальчика. На восстановление движения немцам потребуется часа два-три.

На карте было видно, что железнодорожная трасса и шоссе, по которому предстояло наступать ударной группе 26-го корпуса, тянутся в направлении север-юг почти параллельно — на расстоянии около 20 километров. Чтобы попасть в Тельманово раньше наступающих, немцам нужно было оттянуть эшелоны на север, к Волновахе, там спустить танки на грунт и совершить марш по рокаде. При хорошей организации весь мавр займет часа четыре, мысленно подсчитал Часов…

Павлов кричал в телефон:

— Семен Константинович, там штук тридцать «тигров», а у Шундакова дивизии не больно обстрелянные. Если этот батальон и немецкую пехоту введут вперед румын, некультурно получится… Ну да, правильно… и бомбардировщиков, и штурмовиков — пусть причешут к чертовой матери, пока эшелоны стоят в чистом поле. Ну спасибо, выручишь.

Положив трубку, он проговорил по-прежнему нервно:

— Авиация ударит, Тимошенко обещал. А вы, парнишки, действуйте по плану.

— По плану не выйдет, — мрачно сказал Манаев. — Может, после прорыва вернем тяжелые танки для обороны плацдарма? Если выйдем на простор, я через два часа буду в Тельманове.

— Отобьемся, — отмахнулся командарм. — Соберем, артиллерию в кулак и выбьем «тиграм» клыки.

— Не пойдут немцы на плацдарм, — высказался Часов. — Через два часа они уже будут знать о нашем прорыве и бросятся наперерез… — он показал на карте, как это произойдет. — Они будут в Тельманове вскоре после полудня. Надо их опередить и организовать засаду.

Манаев уверенно повторил:

— В девять я выйду на шоссе, в половине десятого обогну Коминтерново, в десять пройду мимо Красноармейского, в одиннадцать буду в Тельманове. В двенадцать туда же прибудут артиллерия, пехота Джавахетова и тяжеловесы Часова.

Подергивая усом, Павлов неразборчиво бурчал, водя пальцем по карте. Макаренко, Серафимов и Баргузин скептически переглядывались. Только немолодой сухопарый комдив Емелин сказал негромко: мол, пускай передовой отряд прорывается по дороге, не ввязываясь в бои с деревенскими гарнизонами — его, Емелина, дивизия очистит эти населенные пункты.

После напряженного обдумывания Серафимов неуверенно пробормотал:

— Может получиться. Но если замешкаетесь, то «тигры» вам засаду приготовят.

Танкисты дружным дуэтом заверили, что не замешкаются, потому как по шоссе там ехать ровно два часа, а легким танкам — и вовсе час.

— Если не отвлекаться на мелкие дела, — добавил Алексей.

Павлов прищурился, посмотрел на него и спросил:

— И что же ты, наглая твоя морда, считаешь немелким делом?

— Очень, товарищ генерал-лейтенант, хочется положить на снег этот батальон.

— Ты хоть представляешь, как это сделать? — настороженно поинтересовался Макаренко.

— В общих чертах представляю. Детали на месте придумаю.

Военное дело — наука простая и сложная одновременно. Хитрых приемов немного, все их знают наизусть, однако неизменно попадаются на примитивные уловки вроде охвата, засады, огневого мешка, сочетания фронтальных и фланговых ударов. Командарм и остальные генералы понимали это, но не были уверены, что Леха Часов справится с задачей. Наконец командующий принял решение:

— Действуйте. Манаев, поможешь, если заманивать придется.

— Обязательно, — заверил комбриг. — До первого выстрела противник будет видеть только мои «тридцатьчетверки».

Вздохнув и покачивая бритой головой, Павлов сказал совсем негромко:

— Не все доживут до вечера, но вас я надеюсь увидеть завтра утром. Воздушную поддержку обеспечу по максимуму. — Похлопав танкистов по плечам, командарм обратился к Ане: — Мы можем рассчитывать на помощь вашей опергруппы?

— Безусловно. Я пойду с танкистами и буду немедленно передавать все сведения, поступающие от разведчиков.

Она добавила, что намерена ехать в немецком броневике, который стоит возле штаба. Леха возликовал, но не чувств никак не проявил.

Пока они шли к машинам, Алексей тихонько рассказал об экзекуции над «инквизитором». Манаев мстительно оскалился, но быстро опомнился, сделал странные глаза и бровями показал на лейтенанта госбезопасности: мол, поменьше болтай при чекистах.

Ровно в 8 часов утра тяжелые орудия обрушили шквал снарядов на опорные пункты вокруг Талаковки, а минометчики открыли огонь по передовому охранению. В 8.15 рванули в атаку легкие танки с десантом мотострелков на броне. Быстроходные Т-40 и Т-50 стремительно приблизились к недостроенной позиции, где в панике перемешались солдаты и крестьяне. Несколько сот испуганных людей бестолково метались, стараясь увернуться от грохочущих машин, а мотострелки били очередями по фигурам в мундирах, стараясь не задеть мирных жителей. Через поле уже бежали нестройными толпами пехотинцы 1374-го полка емелинской дивизии.

Забравшись на танк, Алексей показал комбатам направления атаки. Заремба торопливо заполнял пустоты в заготовке приказа. Командиры разбежались к своим подразделениям, и началась главная часть боя.

Обгоняя стрелковые батальоны, машины Часова пошли на деревню, обтекая с фланга разгромленный артиллерией опорный пункт. Саперы и бойцы разведвзвода пометили проходы в минном поле, танки колонной по одному преодолевали опасное место, затем перестраивались повзводно и, прибавив ходу, атаковали позиции вражеского батальона. С фронта ударили танкисты Манаева, поддержанные стрелковым батальоном.

Румыны пытались сопротивляться, даже подбили один ИС, но другие танки уже ворвались в опорный пункт, расстреливали огневые точки, давили гусеницами пушки, утюжили окопы, поливали пулеметными очередями живую силу. Оборона была полностью уничтожена за полчаса, и атакующая пехота ворвалась в Талаковку. Чтобы ускорить развязку, Емелин послал в бой еще один полк, охватив деревню, как клещами. В другой обстановке такое развитие боя считалось бы весьма успешным, но сейчас имела значение каждая минута, а штурм большой деревни требует некоторого времени.

Форсируя события, Часов двинул батальон Сазонова, разведчиков и мотострелков к расположенной чуть дальше вдоль шоссе деревне Коминтерново. Серьезного гарнизона там не было, к тому же первыми, смутив небольшое румынское подразделение, в деревню ворвались броневики и самоходки, похожие на немецкие. Одетые в румынские шинели красноармейцы, сидя на броне, истошно вопили:

— Фуги! Салвати-ва! — что означало: «Бегите, спасайтесь».

Старший сержант Наум Урсу выкрикивал более сложные фразы: мол, надвигается неимоверная танковая армада, уже истребившая защитников соседних деревень, и теперь и вас всех перебьет. В результате 3-й батальон майора Сазонова, вошедший в деревню минут через двадцать, не встретил ни одного вражеского солдата. Румыны с благоразумной поспешностью успели покинуть населенный пункт.

В 9.40 батальон легких танков манаевской бригады обогнул охваченную боем Талаковку и помчался мимо Коминтерново на северо-восток. За танками устремились грузовики 518-го полка. Чуть позже Серафимов разрешил Алексею выводить полк из боя — пехота успешно завершала освобождение Талаковки, и помощь танкистов больше не требовалась.

На окраине деревни возвышалась уцелевшая церквушка — самое высокое место в радиусе десятка верст, Часов решил осмотреть панораму сражения, С подполковником на колокольню поднялись Заремба и Аня. В Талаковке продолжали сверкать выстрелы и вспышки гранатных взрывов — пехота добивала последние очаги сопротивления. Батальоны Литвина и Черкесиани расползлись по полю, пытаясь собрать машины по подразделениям. Манаевские Т-34 тоже вытягивались в колонну на шоссе. Вслед танкам пристраивались бронетягачи артиллерии.

— А там что творится? — вскрикнул Заремба.

Он показывал рукой на запад. Примерно в десятке километров от их наблюдательного пункта разгорелся нешуточный бой. Румынские артиллеристы лихорадочно обстреливали плацдарм, посылая снаряды и передний край, и в глубину. Потом прилетели бомбардировщики, сбросившие свой груз на тот же участок. Советские батареи открыли ответный огонь.

«До чего же ловко получилось», — подумал Часов и сказал, засмеявшись:

— Они ждали нашего наступления на том участке, где вчера вечером танки тарахтели. Теперь бьют по пустырю, где костры горели.

— Это дает нам еще полчаса, — задумчиво произнес Заремба. — Уже начало одиннадцатого, а противник не разобрался, где мы прорываемся.

— Скоро поймут, но Манаев уже вошел в прорыв, — Алексей говорил рассеянно, любуясь зрелищем воздушного боя. — Еще одного «юнкерса» завалили… В общем, успеваем.

Шоссе и поле по обе стороны от дороги было забито множеством санных упряжек — двигался 520-й полк. Тяжелые танки пошли по бездорожью, обгоняя гужевой транспорт. Слегка подмерзший грунт хорошо держал тяжесть громадных машин, а неглубокий снег не набивался в зазоры катков и колес. Когда голова колонны миновала Коминтерново, Сазонов доложил по рации:

— Леха, я уже на даче, пожар потушен. Вижу джигитов.

Это означало, что Красноармейское очищено от противника, а части Манаева и Джавахетова приближаются к деревне.

— Больных на пожаре не было? — осведомился Часов. — Птички не беспокоили?

— Один… как его… пожарный насос сгорел, — без энтузиазма сообщил комбат-3. — Птичек наши отогнали, но теперь они над дорогой кружат, гадят на джигитов. Наши тоже есть. Тесно в облаках.

— Укройтесь получше. Жди меня. Скоро будем.

Алексей передал донесение в штаб армии. Полк ходко, на второй передаче, двигался параллельно дороге, по которой тянулись сани с пехотой. В небе над ними выписывали восьмерки две пары истребителей с красными звездами на крыльях и фюзеляжах.

Из правого люка высунулся Андрей Коротков. Оглядевшись, наводчик трижды сплюнул через левое плечо и произнес мрачно:

— Подозрительно спокойно идем. Не к добру такие прогулки.

— Сазонов говорит, немцы бомбят Манаева.

— Хреново… — лицо старшего сержанта сделалось совсем угрюмым. — Думаешь, прорвемся?

— Тут недалеко. Не успеют всех разбомбить. И ястребки прикрывают.

Пикировщики вынырнули из облаков через пять минут. Истребители бросились на перехват, воздушные бойцы закружились в пляске высшего пилотажа, один немец задымил и пошел на снижение. Тем временем облака выпустили новую стаю летучего врага — числом побольше. Среди них были «мессеры», которые немедленно бросились на наши истребители, были и «штуки», метнувшиеся, растопырив лапти неубираемых шасси, на плотную массу людей, машин и лошадей.

Пехота уже выпрыгивала из саней, растекаясь по степной плоскости. Немецкие самолеты летели вдоль дороги, сбрасывая бомбы и стегая пулеметными очередями. Часов не сомневался, что стрелковый полк понесет ощутимые потери. Вторым заходом пикирующие бомбардировщики атаковали танкистов, зайдя в хвост колонны.

Командиры машин палили из пулеметов, мехводы вели машины зигзагами, но бомбы рвались поблизости от ИСов. Алексей с радостью увидел, как сразу несколько пулеметных трасс скрестились на «штуке», у самолета загорелся мотор, и машина, пролетев над дорогой, взорвалась в снегу. Однако видел он и дым, валивший из танка в середине колонны.

Выполнив вираж, немцы снова пронеслись над поломанным походным ордером 87-го полка, стреляя из автоматических пушек. Когда они пролетели над командирской машиной, Часов снова выглянул из башни, с горечью обнаружив еще два горящих танка и заходящие в новую атаку самолеты.

Все танки огрызались зенитными пулеметами, но вражеские пилоты бесстрашно держали свои машины невысоко над полем. Одна «штука» помчалась прямо на ИС Алексея. Пришлось стремительно прятаться в башне, захлопнув люк. По кормовой части танка пробарабанили снаряды, но столь мелкий калибр не способен был пробить броню, а навесной топливный бак был пуст.

Экипаж свирепо поминал по матери все поганое Люфтваффе и конкретно — этих пилотов, а заодно наших истребителей, не сумевших отогнать врага. «Как там Аня?» — тревожно думал Часов. Он не заметил, чтобы пострадал трофейный броневик, тем не менее беспокойство не отпускало.

Как только немцы улетели, он потребовал дать отчеты о потерях. Доклады подчиненных не утешали: два танка сгорели, еще два нуждались в основательном ремонте, уничтожена пушка, есть потери в грузовиках, включая штаб. Несколько командиров танков, высунувшиеся из башен, были убиты или ранены. Людей и техники становилось все меньше, а день только начинался, и главные схватки еще впереди.

Стиснув зубы, Часов приказал продолжить движение, не снижая скорости. Чем дальше, тем больше попадалось подбитых грузовиков, легких и средних танков, всевозможных повозок. Прорвавшаяся колонна понесла потери, еще не вступив толком в бой.

Около половины одиннадцатого танк Алексея вполз в Красноармейское.

На военном совете Сазонов доложил, что немцы дважды бомбили деревню, но потери невелики. Бригада Манаева и полк Джавахетова прошли через Красноармейское примерно час назад, то есть уже должны приближаться к Тельманову. Судя по галдежу в эфире, вся дивизия Баргузина уже вытянулась вдоль шоссе, а полки Емелина заняли Коминтерново, заодно выбив румын из малых сел Зайченко и Дзержинское. Штаб корпуса приказал Часову привести подразделения в порядок и выступать, пока дорогу не запрудит санный поезд 520-го полка.

— Отстаем от графика! — Леха нервно постукивал кулаком по столу. — В полдень мы не выступим, в Тельманове будем не раньше двух.

Он пытался прикинуть, как развернется бой, если немцы выйдут к райцентру раньше него. Манаев — опытный танкист, даже батальону «тигров» потребуется не меньше часа, чтобы истребить его бригаду. К тому времени 87-й ТТП подтянется, но про засаду придется забыть — начнется встречный бой, неизбежны тяжелейшие потери с обеих сторон.

Командиры подразделений молча выслушали его оценку ситуации. Только Черкесиани пробормотал: дескать, если останемся без машин, но перебьем «тигров» — считай, что полк задачу выполнил. В чем-то он был, конечно, прав.

— Пойдем полным ходом, на шоссе скорость будет больше, чем по бездорожью, — сказав это, Литвин вздохнул. — Других решений не вижу.

— В том-то и дело. — Часов снова стукнул кулаком по безвинной столешнице. — Ладно, готовьтесь к маршу. Выступаем, как только загрузим боекомплект. Впереди — разведвзвод, за ним — штаб, автоматчики и батарея противотанковых. Батальоны идут по порядку номеров: первый, второй, третий. Трофейные машины — в промежутке между первым и вторым, тыловые подразделения — между вторым и третьим. Рябченко, раздай личному составу консервы, обедаем на ходу. Надеюсь, в полдень вы доложите мне о готовности.

— В трех машинах убиты командиры, — напомнил Заремба. — У нас есть один запасной экипаж и несколько человек из сгоревших танков, но командиров машин всего двое…

— Комбаты разберутся, — отмахнулся Часов. — Мы почти месяц отрабатывали взаимозаменяемость. Хороший заряжающий может исполнять обязанности командира.

Командиры разошлись, а подполковник вдруг сообразил, что видел Аню в Красноармейском лишь мельком, в первые минуты. Потом она куда-то исчезла.

Легкая на помине она ждала Леху возле командирского танка. Лицо девушки показалось ему озабоченным. Увидев Часова, Аня бросилась навстречу. «Неужели будет целоваться при всех?» — размечтался он. Действительность, однако, была суровой.

— Предупреди своих, что на полпути к дороге выйдет немецкий броневик — точно такой же, восьмиколесный, только без башни, с большой антенной… — Аня показала на трофейную машину, в которой ехала от самого Мариуполя. — Там наша опергруппа, все — в немецких мундирах. Чтобы никто не вздумал стрелять.

Аня собиралась назвать номер и бортовой знак машины, но Алексей просто покачал головой. Никто в горячке не станет разбираться, пока не расстреляют из пушек.

— Низкохата ко мне! — рявкнул подполковник и, когда появился главный разведчик полка, приказал: — Товарищ старший лейтенант госбезопасности пойдет в твоей группе и введет в курс важного задания.

Козырнув, Макар и Аня попросили разрешения идти, но Часов остановил их наболевшим вопросом про немецкие танки.

— Точно не знаю, но в десять часов эшелоны стояли в степи. Опергруппа радировала, что наша авиация бомбила поезда, там что-то горело.

— Понятно, можете идти, — задумчиво проговорил Алексей.

Затем, забравшись в танк, он переключил рацию на волну Манаева. Комбриг-29 радостно сообщил на эзоповом языке засекреченной связи, что приближается к Тельманову, немцы бомбят, но потери в танках невелики. Немецких танков не видно, передовой отряд будет в деревне через считаные минуты.

В половине первого, когда полк тяжелых танков покинул Красноармейское, одно за другим пришли два сообщения. Манаев открытым текстом передал:

— Пехота ведет бой за деревню, там остались тыловые подразделения, быстро порядок наведем. Сам с одним батальоном иду на Македоновку.

Македоновкой, согласно кодовой таблице, назывался аэродром в Мичурине.

Спустя несколько минут восьмиколесный бронетранспортер поравнялся с танком Часова, и Аня сказала, что получила радиограмму. Разведчики доносили, примерно полчаса назад эшелоны с танками двинулись на север. Это означало, что примерно в 1.00-1.30 поезда достигнут пересечения железной дороги с шоссе Волноваха — Тельманово. Не позднее 2.00 подразделения разведки двинутся на восток и около трех часов дня обнаружат наши войска. Примерно в четыре, когда начнет темнеть, к Тельманову подтянутся «тигры». Предстояло ночное сражение — очень неприятная форма боевых действий.

Следующие полчаса Часов переговаривался с Манаевым, обсуждая предстоящий бой. Комбриг заверил Алексея, что его комбаты уже оборудуют засаду на подступах к деревне, поэтому другу Лехе останется только занять приготовленные для него позиции. В половине второго радиоволны принесли свирепый вопль, и Часов понял: танки Манаева ворвались на аэродром. Вскоре по облакам на севере запрыгали красноватые сполохи — не иначе, запасы авиационного бензина горели.

Броневик-восьмиколесник с разведчиками встретили без осложнений. Народ там был колоритный: водитель-фельдфебель с ярко выраженной славянской внешностью, типичный ариец в мундире пехотного гауптмана и радист, в котором даже немецкая форма не могла скрыть кавказского происхождения. При виде этого парня Часов почему-то вспомнил слова наркома: дескать, его наследник сейчас у врага в тылу на рации работает. Похоже, главным заданием Ани было любой ценой вывести к своим именно сына генерального комиссара.

Гауптман Пауль Зиберт на хорошем русском языке поведал красным командирам, что 505-й отдельный танковый батальон под командованием подполковника Фридриха Штайна начал выгрузку с платформ примерно час назад, причем в результате бомбежек выведены из строя 4 «тигра», семь легких «панцер-драй», несколько «панцервагенов», то есть бронетранспортеров. Группа легких бронированных машин двинулась по шоссе в сторону Тельманова в 1.45, однако, получив сообщение о начавшемся наступлении крупных сил противника, сумевшего захватить Гранитное, остановилась и заняла оборону.

— Мы не наступали в том направлении, — удивился Манаев. — Кто занял Гранитное?

— Никто не занимал, — усмехнулся Зиберт. — Но я передал такую радиограмму, задержав передовой отряд Штайна примерно на час. Теперь они уже не поверят ни одному моему сообщению, но немного времени я для вас выиграл.

— Думаешь, не поверят? — расстроенно переспросила Аня.

Немец, если Зиберт на самом деле был немцем, в чем Алексей начал сомневаться, печально развел руками и сказал:

— Я пытался передать Штайну, что на Тельманово идет танковый корпус, но Фриц ответил непристойностями и пообещал меня повесить.

Аня захохотала, Зиберт тоже посмеялся. Командиры советских частей неловко переглянулись: они плохо понимали статус Зиберта, которого лейтенант Светышева называла попросту «товарищ капитан».

После затянувшейся паузы подполковник Грязев, командир 520-го полка, осведомился, какие еще новости товарищ капитан подслушал по вражескому «телефункену». Зиберт охотно сообщил, что 5-я ударная армия перешла в наступление двумя корпусами — стрелковым и танковым, вырвалась с плацдарма, опрокинула обе блокирующие дивизии, а в настоящее время продвигается вдоль железной дороги на Макеевку и Сталино. На севере Красная Армия нанесла неожиданный удар по румынской армии, все дороги забиты толпами бегущих румын, в результате чего танковый корпус резерва группы армий не может двигаться на участок прорыва. Послезавтра ожидается прибытие пехотного корпуса и Крыма, две танковые и одна пехотная дивизии выводя из состава 6-й полевой и 4-й танковой армий.

— Это я уже передала, — вставила Светышева.

— Да, эти дивизии к вам отношения не имеют, — Зиберт посмотрел на танковых подполковников и продолжил: — «Тигры» идут по шоссе, то есть будут здесь через час, у них скорость не больше двадцати километров в час. Следом за ними на грузовиках движется пехотный батальон. Насколько я знаю, пушка «тридцатьчетверки» пробивает лобовую броню «тигра» с шестисот метров, бортовую — с полутора километров, а с тыла пробивает даже с тысячи восьмисот метров. Вашу лобовую броню они пробивают с девятисот метров. Новые танки KB поражают «тигра» в лоб до километра и снимают его снаряд до тысячи двухсот метров. Про танки ИС немцам пока ничего не известно. И о том, что здесь есть ИСы, они тоже не знают. Им известно только про бригаду средних и легких танков. Фриц Штайн намерен уничтожить это соединение.

— Про дальности стрельбы мы знаем, — отмахнулся Манаев. — Хотя, по нашим данным, «тигр» все-таки чуть посильнее. А вот про их осведомленность — это приятная новость.

— Он постарается расстреливать тебя с дистанции не ближе семисот метров, — Алексей кивнул, потирая руки. — Ну, товарищи, по местам.

В следующие полчаса последние ИСы были расставлены вокруг Тельманова и укрыты за постройками и среди деревьев. Батарея Раппопорта и три батареи длинноствольных 57-мм пушек — из состава бригады Панаева и стрелковых полков — тоже заняли тщательно замаскированные позиции. Пехота окапывалась на ближних подступах к Тельманову и Мичурину, готовясь к круговой обороне и уличным боям. Штаб корпуса переместился в Красноармейское, 519-й полк, штаб 22-й дивизии, а также гаубичный полк и корпусная артиллерия двигались по дороге, но они подоспеют к Тельманову не раньше шести часов, то есть в полной темноте и примут участие разве что в шапочном разборе.

За несколько минут до трех часов дня вышел на связь командир батальона легких танков, выдвинутого в сторону Гранитного. Майор доложил, что встретил и разгромил разведку противника, потерь не имеет, однако показалась колонна тяжелых танков, и он, согласно приказу, отступает к Тельманову. «Тигры» послушно следуют за ним.

Командиры батальонов и рот разошлись к своим подразделениям. Манаев, Часов с начальниками своих штабов наблюдали поле боя с колокольни. Прямо на запад уходила дорога, по которой отступали заманивающие противника Т-50 и наступали заманиваемые «тигры». В сараях по правую руку прятались танки Сазонова, в роще левее шоссе укрылась часть батальона Литвина, чуть дальше на юго-запад коптили небо дымовыми шашками три STUG III старшего лейтенанта Полухина. Остальные ИСы, часть Т-34 и противотанковая артиллерия были разбросаны полукругом километрового поперечника.

Одна рота Т-34 выдвинулась вдоль дороги на запад, постреляла по «тиграм», но малодушно отступила к деревне вместе с легкими Т-50. «Тигры» открыли огонь с двух километров, подожгли легкий танк и повредили ходовую часть «тридцатьчетверки». Прибавив ход, советские танки вошли в деревню, укрывшись за домами и заборами. На виду оставались только с десяток T-34 возле Тельманова да еще несколько — в рытвинах и оврагах между позициями пехоты. Разворачиваясь в несколько линий, «тигры» продолжали движение, явно намереваясь уничтожить советские танки, а заодно затрамбовать в снег и грунт пехоту Отставая от тяжелых машин на полкилометра, шли легкие Pz.VI.

Первый сюрприз ждал их, когда горевшие самоходки неожиданно открыли огонь почти в упор, поразив пару «тигров», после чего полным ходом отступили. Немецкие танкисты, сильно обиженные таким коварством, бросились в погоню, но здесь их ждало цинично выставленное минное поле, на котором подорвались еще два «тигра». Остальные в количестве четырех машин, выпустили несколько снарядов, подбили одну самоходку и — видимо, по приказу — возобновили наступление на деревню. При этом они оказались слишком близко от рощи, и целая рота ИСов с дистанции около 500–600 метров расстреляла противника прямой наводкой практически в упор. А две уцелевшие самоходки Полухина вернулись к кромке минного поля и добили засевшие на минах танки.

Неприятный инцидент заставил противника выдвинуть на правый фланг подкрепления. С десяток «тигров» открыли по роще огонь с большой дистанции, к ним присоединились минометные подразделения, но дивизион Осянина быстро накрыл вражескую батарею, и та умолкла, чтобы сменить позицию. Пока продолжалась вялая перестрелка, немцы послали на разведку саперов, и два взвода попытались обойти засаду в роще, огибая минное поле. Этот маневр вывел их на роту Т-34, которые с большой дистанции расстреляли легкие Pz.III и опять отступили, когда показались «тигры». Наученные неприятным опытом немцы не рванулись в преследование, а двигались медленно, но все равно подставили борт под огонь из развалин, в которых притаилась батарея Раппопорта, прикрытая ротой Озерова. Расчеты противотанковых пушек развили дьявольскую скорострельность, буквально за несколько минут поразив три «тигра» из восьми и добив все оставшиеся Pz.III.

Это подразделение вражеского батальона начало отходить, выпуская снаряды по вспышкам выстрелов (как выяснилось позже, при этом были подбиты одна за другой три пушки). Во время отхода немецкие танкисты оставались под обстрелом с двух сторон, потеряли еще одну машину, и Литвин дрожащим от возбуждения голосом прокричал в рацию:

— Пора, Леха! Пора! Скоро совсем стемнеет!

— Сейчас, сейчас… — Алексей не отводил глаз от событий на правом фланге. — Погоди минутку.

Рядом с ним Манаев прокричал в трубку:

— Вперед, Дунай!

Наступавшая в центре рота «тигров» потеряла часть танков и расстреливала позиции советской пехоты не подходя к окопам ближе километра. Между тем третья рота осторожно подошла к засадному батальону Сазонова. Здесь завязалась перестрелка, появились потери с обеих сторон. Немцы настырно полезли в атаку, дистанция сократилась до пятисот метров, то есть каждое попадание означало пробитую броню и почти наверняка — уничтоженный танк. С такой дистанции поражали противника даже пушки «тридцатьчетверок» занимавших промежутки между ИСами. Быстро наступавшая ночь резко снижала точность стрельбы, но Сазонов потерял три машины, рядом с ними горели Т-34, а на поле застыли четыре «тигра».

«Дунай», то есть резервный батальон Манаева, обойдя противника по широкой дуге, ударил с тыла. К сожалению, новая модификация Pz.III была вооружена длинноствольной 50-мм пушкой, которая на коротких дистанциях пробивала даже лобовую броню Т-34. Теперь бой шел на всем пространстве перед деревней, в темноте пылали десятки танковых костров. Пришел момент вводить в бой последние резервы, чтобы добить противника, и Часов приказал:

— Кедр и Ель — вперед!

Сбежав по лестнице, он залез в свой танк и выпустив красные ракеты. Командирский ИС и взвод Филимонова медленно проползли по кривым сельским улочкам; и вышли на поле перед Тельмановом. В свете горевших впереди вражеских машин были четко видны силуэты наступавших в две линии танков Черкесиани. Слева пошел в атаку Литвин, навалившись дюжиной своих ИСов на четыре «тигра». Часов даже застонал сквозь зубы, представив, какой жестокий размен фигур произойдет на этом участке.

Потрепанная рота «тигров» в центре медленно пятилась, повернув часть машин против «Дуная» и отбиваясь от наседавшего 2-го батальона. Время от времени какая-то машина — то наша, то вражеская — останавливалась, пораженная тяжелым снарядом. На правом фланге на помощь танкистам подоспели переброшенные с прежних позиций батареи противотанковых пушек. В половине шестого, не приняв ближнего боя, немцы начали быстро отступать. Часов приказал не преследовать противника, чтобы самим в темноте не нарваться на засаду.

В семь часов Низкохат доложил, что немцы отступили на 10 км и занимают оборону в Гранитном. Тогда же закончился подсчет потерь: на поле боя было обнаружено 9 подбитых ИСов (по мнению Авербуха, три из них подлежали ремонту), два десятка Т-34, 8 легких Т-50 и Т-40, 17 «тигров», 15 Pz.III, 8 немецких бронетранспортеров. Полк Часова потерял полсотни человек убитыми и ранеными, а также почти всю артиллерию. В плен попали тридцать немцев, включая раненого майора.

Приехавший вскоре Баргузин застал командиров передового отряда за большим столом в обществе старшего лейтенанта госбезопасности и прекрасно говорившего по-русски гауптмана вражеской пехоты. Командиры пили французский коньяк, закусывая голландским сыром, итальянской колбасой и другими деликатесами, захваченными на мичуринском аэродроме. Настроение у всех было половинка на половинку: с одной стороны, враг разбит, но с другой — слишком дорогой оказалась цена победы.

Это ведь только в песнях говорится, что за ценой не постоим. А в жизни терять боевых друзей очень больно.