Коммунары. День после

— Бред какой-то… — растерянный Лебедев повесил трубку телефона. — Мигель, сбегай наверх, посмотри, что у них там стряслось.

Младший научный сотрудник отдраил закрытую на время эксперимента гермодверь и быстро затопал вверх по лестнице, поднимаясь из расположенной глубоко под землей лаборатории.

— Мне кто-нибудь объяснит, что случилось? — неприятным голосом спросил Куратор.

Ему никто не ответил — учёные собрались над столом, раскатав по нему ленты самописцев, и увлечённо указывали друг другу на какие-то пики и провалы.

Директор подошёл к двери в машинный зал и выпустил оттуда, наконец, Андрея.

— А чего выключили? — сразу спросил тот. — Я почувствовал — прокол был, но не успел даже шаг сделать…

— Не выключили, — не отрываясь от бумажных лент, сказал Матвеев. — Фаза перескочила. Вот, посмотрите — градиент мощности, как я и говорил. Если бы мы сразу дали полную, сработало бы штатно, а при ступенчатом наращивании фаза у нас загуляла…

— Да, действительно… — нехотя признал Воронцов. — Совсем чуть-чуть не хватило. Если бы реактор…

— То есть, опыт можно повторить? — быстро спросил Куратор.

— Да, конечно, если реактор… Сейчас… — Лебедев снял трубку телефона и крутнул диск. — Реакторная? Николай Никифорович, что там у вас?

Он молча слушал трубку. По лицу его Ольга догадалась, что с реактором не всё хорошо.

— Течи в первом контуре, выдавило уплотнения, активная вода в помещении. Собирают тряпками в вёдра, по очереди, чтобы много бэр не набрать. Надо расхолаживать ГЭУ6 и устранять.

— Это долго?

— Трое-четверо суток. Сначала сбрасывать температуру активной зоны, затем выгружать защиту — свинцовые плиты и засыпку, только потом переваривать паропроводы. Но мы все равно планировали перезагрузку ТВЭЛов, их уже доставили из Обнинска. Как раз, пока расхолодим установку, и флотские подъедут.

— Флотские?

— У нас установлен реактор ВМ-А, один из прототипов, разрабатывавшихся для подводных лодок. Опыт его перезарядки есть только у моряков.

— То есть, повторить эксперимент вы сможете не ранее, чем через неделю?

— Скорее, через месяц.

— Понятно, — Куратор задумался.

Ольга искренне надеялась, что на это время он уедет туда, откуда он обычно появлялся, а не будет торчать в «Загорске-12», не давая ей спокойно работать.

На лестнице раздались быстрые и характерно неровные шаги, сопровождаемые стуком трости о ступени.

— Оленька, с тобой всё в порядке? — по лестнице, торопясь, спускался обеспокоенный Иван.

— Иван! — воскликнул обрадованный директор. — Что за паникёры в дежурке? Что за чушь несут твои охранники?

— Не чушь, — начальник охраны обнял жену. — Я, Палыч, по-твоему, от скуки на протезе по лестницам скачу?

— Да что там у вас?

— У нас? Это я хотел спросить — а что у нас? Это вы учёные, а мы так, «через день — на ремень».

— Да что случилось-то?

— В девять сорок две, — чётко, по-военному доложил Громов, — прошёл короткий воздушный фронт, как волна от отдалённого взрыва. Одновременно прекратилась подача электричества, и наступила темнота.

— Темнота?

— Естественное освещение тоже… хм… погасло. На улице темно, как в новолуние. Даже темнее — совершенно нет звёзд.

Все с удивлением и недоверием уставились на Громова, но его вид исключал вероятность глупой шутки. Серьёзный человек, начальник охраны института. Ответственный.

— А почему в лаборатории свет горит? — спросил Куратор.

— Она запитана от нашего реактора. А остальные помещения — от городской линии, — пояснил Воронцов.

— Реактор! — спохватился директор и кинулся к телефону внутренней связи.

— Никифорыч! Никифорыч, дорогой, не глуши пока! — закричал он в трубку, — Да! Понимаю, да! Держитесь там, как хотите, откачивайте, но оставьте на минимуме! На городской линии обрыв, только на вас надежда… Да, да, верю! Но хотя бы несколько часов продержитесь, без вас никак! Да, подпишу, и даже по двести грамм! Только сейчас не глушите!

Он отключился и растерянно оглядел собравшихся.

— Долго не смогут, уже по двадцать-тридцать максимумов схватили. Течёт контур. Надо дать свет в здание, во избежание паники.

— Распределительный узел на первом этаже, в подкорпусе «Б», — сказал хорошо знающий местное хозяйство комендант.

— Пойдёмте наверх, товарищи, тут пока делать нечего… — с сожалением констатировал директор, глядя на ворох контрольных лент.

Ольге пришлось помогать мужу — вниз он сбежал по крутой лестнице достаточно легко, а вот подниматься наверх мешал плохо гнущийся протез. Она подставила Ивану плечо. Он не отказался, понимая, что иначе будет всех задерживать, но старался не опираться, чтобы не нагружать беременную жену. Получалось неловко и неудобно. Ольга почти физически чувствовала, как сзади её сверлит своим рыбьим взглядом Куратор.

Ушедшие далеко вперёд учёные столпились в конце лестницы, на площадке, не зная, как быть дальше — в коридорах института царила полная, непроглядная темнота. Так что коменданта ждать всё равно пришлось, фонарик оказался только у него. Квадратный сигнальный фонарь светил не очень ярко, видимо, батарейка уже подсаживалась, но без него двигаться было вообще невозможно — кажется, Ольга никогда в жизни не была в такой полной темноте.

На первом этаже было пусто. Испытания установки специально устроили в выходной, чтобы поменьше народу — можно было переключить на себя все ресурсы реактора без риска сорвать работу коллег. Тёмные безлюдные коридоры, слабый круг света фонаря — у Ольги даже возникло какое-то детское ощущение приключения. Ей не было страшно, пока она не услышала тихий разговор мужа с директором.

— Думаешь, война, Иван? — спрашивал Лебедев, понизив голос.

— А что мне ещё думать, Палыч? Электричество погасло, связи нет даже по «вертушке», радио молчит, темнота эта…

— Не понимаю… Почему так темно? — задумчиво спросил директор, но никто ему не ответил.

— Слышите? — Ольга взяла мужа за плечо. — Прислушайтесь!

Все остановились на полушаге и застыли. В неестественной тишине замершего в темноте института послышался тихий, но отчётливый детский плач.

— Ребёнок? — спросил удивлённый Куратор. — У вас тут есть дети?

— Откуда? — отмахнулся Лебедев.

— Кажется, даже не один… — Ольге теперь казалось, что плачут несколько детей.

— Может, какой-то акустический эффект? Большое пустое здание, сквозняки какие-нибудь… — неуверенно сказал, невольно понизив голос, Воронцов.

— Откуда звук? — спросил Иван. — Не могу понять, такая странная акустика. Гулкое всё почему-то…

— Потому что тихо и людей нет, — сказал Матвеев. — Кажется, из того коридора доносится.

— Надо идти к распределительному узлу, — сказал Куратор. — Остальное подождёт.

— Там дети, — настойчиво сказала Ольга. Все замолчали, и в тишине детский плач зазвучал отчётливее.

Иван молча направился туда, откуда доносился звук. Поскольку фонарик был один, остальным волей-неволей пришлось за ним последовать. Вышли в один из вестибюлей. В совершенно темном большом зале пятно света от фонарика выглядело особенно жалко, большие окна на улицу были неестественно черны. Плач слышался здесь совершенно явственно, можно было разобрать, что плачут несколько детей, и тихий женский голос их утешает. Откуда доносится звук — не понять, в большом помещении с колоннами он причудливо переотражался.

— Эй, кто там! — закричала в темноту Ольга. — Товарищи, где вы?

Плач замолк.

— Э-ге-гей! — громко крикнул Иван. — Кто там ревёт? Вы где?

— Мы здесь, здесь! — донёсся откуда-то женский голос. — Тут темно, и мы не знаем, куда идти! Мы в какой-то комнате…

— Выходите в коридор и кричите!

Вдалеке скрипнула дверь, раздался приглушенный гомон детских голосов.

— Мы здесь! Ау! — закричала где-то в темноте женщина.

— Этот коридор, — уверенно сказал Иван.

— Мы идём к вам, стойте на месте! — крикнула в ответ Ольга.

— Мы видим ваш фонарик!

Пробежав метров пятьдесят коридора, они увидели два десятка разновозрастных детей, жмущихся к невысокой брюнетке. Младшие шмыгали носами и размазывали слезы по физиономии, старшие делали вид, что ничуть не напуганы.

— Швейцер, Анна Абрамовна, завуч первой школы, — представилась женщина. — А это мои дети… То есть, ученики, конечно.

— Что вы здесь делаете, Анна Абрамовна? — спросил директор. — Откуда дети?

— Экскурсия у нас, в рамках профориентации. Организовал Дом Пионеров и ваш администратор, Вазген Георгиевич.

— Точно! — хлопнул себя по лбу Иван. — Вазген же подавал заявку! Я и забыл совсем. И твоя подпись, Палыч, там точно была.

— Да, — неуверенно сказал Лебедев. — Что-то такое припоминаю… А где ваш сопровождающий?

— Когда свет погас, Вазген Георгиевич завёл нас в кабинет, сказал ждать, а сам ушёл. А что случилось? Авария? Дети напуганы…

— Я писать хочу! — сказала маленькая девочка, на вид лет семи, не больше.

— И я, и я! — откликнулись другие.

— И кушать… — сказал неожиданным ломающимся баском сутулый худой подросток.

— Сейчас организуем! — Ольга присела, придерживая рукой живот, на корточки рядом с маленькой девочкой. — Как тебя зовут, малышка?

— Марина! Марина Симонова!

— Не бойся, Марина Симонова, всё будет хорошо.

— И свет будет?

— Обязательно будет!

В этот момент, как по заказу, загудели и зажглись лампы. Одна через две, тускло, но вокруг сразу всё изменилось — обычный коридор, привычная обстановка, только окна темные, как будто на улице ночь.

— Тётя, ты волшебница? — поражённо спросила девочка.

— Что? А, нет, ну что ты, милая…

Но девочка продолжала смотреть на неё с восторгом и восхищением.

— Так, туалет в конце коридора, — распорядился Иван. — Оль, отведи туда детей, потом собираемся в вестибюле. Не разбредаться! Кто голодный — потерпите, чуть позже организуем питание в столовой.

В вестибюль постепенно собирались и другие учёные. Когда зажёгся свет, они начали спускаться из своих кабинетов и лабораторий. Ольга с Анной, сводив детей в туалет, вернулись к остальным, а Лебедев, взяв микрофон системы оповещения ГО с расположенного у входа пульта охраны, заговорил в трансляцию:

— Внимание, внимание! Говорит директор Института Терминальных Исследований Арсений Павлович Лебедев! Товарищи сотрудники, прошу всех срочно собраться в вестибюле первого корпуса! Повторяю…

Одним из первых пришёл потерявшийся было Мигель. Он обеспечил свет, переключив на распределительном щитке питание с городской линии на реакторную. Вернувшись затем в лабораторию, обнаружил её опустевшей, и, пока не заговорила система оповещения, не знал, куда все делись. Он подтвердил то, что все уже видели своими глазами — на улице царила полнейшая, без малейшего проблеска, темнота.

Люди всё собирались, вестибюль заполнялся — несмотря на выходной день, в институте оказалось довольно много сотрудников, предпочитающих тратить личное время на дополнительные исследования, а не на отдых. Из здания реакторной по подземному переходу пришёл начальник энергетиков — Николай Никифорович Подопригора.

— Не пидходь, Палыч, — сказал он устало. — Счётчик вид мене як трискачка — дыр-дыр-дыр… Всё, глушимо. Не можно дали.

Выходец из Львова, главный энергетик института разговаривал, с точки зрения Ольги, забавно, но сейчас его выговор не веселил. Бледный до синевы и еле держащийся на ногах, Николай явно подошёл к пределу человеческих сил и возможностей.

— Запустимо аварийные дизеля, скильки-то в сеть дадим. А реактор глушимо, активной воды по колина. Трое вже лежать, кровью блюют. Остальным я горилки видав, пусть выводят хлопци радиацию…

— Понял тебя, Коля, — ответил Лебедев. — Сколько топлива на дизеля?

— На сутки, много на двое — якшо з гаража подтащить…

— Обеспечим. Глуши, расхолаживай, отдыхай. Как отдохнёте — готовьте реактор к перезагрузке топлива.

Николай, по большой дуге обходя скопления людей и жестами отгоняя приближавшихся, убрёл обратно в свои владения. Ольга сочувственно смотрела ему вслед — сильный и добрый, хотя по-сельски хитроватый институтский энергетик был ей симпатичен. Его манера нарочито говорить на каком-то суржике казалась ей смешной оригинальностью. А муж морщился, качал головой и даже выговаривал: «Выйдет тебе, Коля, когда-нибудь боком эта бандеровщина…». «Хрущ не выдаст, свинья не съест!» — смеялся тот.

— Все собрались? — спросил Лебедев людей. — Итак, товарищи! Мы пока не знаем точно, что произошло, но обязаны предполагать худшее. Все мы знаем, какая сложная международная обстановка в мире, как велика напряжённость, и как американский империализм…

— Палыч, ты политинформацию не разводи! — крикнул кто-то из собравшихся. — Что случилось-то?

— Возможно, это война, товарищи!

Люди на секунду умолкли, а потом загомонили, перебивая друг друга. Ольга почти не помнила войну, как не помнила ушедшего на неё и не вернувшегося отца. В памяти осталось только ощущение постоянного голода и холода. И ещё страх — когда их, одних детей, без родителей, вывозили под бомбами по льду из умирающего Ленинграда. Ей было всего шесть, и мать она больше не видела — в эвакуации её приняла в семью тетка, двоюродная сестра отца. Но многие здесь помнили войну отлично, а то и сами успели повоевать. На праздники боевые ордена и медали украшали грудь каждого второго мужчины и многих женщин. Война — это самое страшное слово, которое можно было услышать сегодня.

— Что с материка сообщают?

В «Загорске-12», городе закрытом, бытовало «островное» ощущение жизни, и всё, что за периметром охраны, называли «материком».

— По проводам связи нет, товарищи, эфир тоже молчит. Поэтому первым делом я попрошу наших радистов… Леонид Андреевич, вы здесь?

— Здесь, — откликнулся начальник лаборатории электромагнитных исследований.

— Что у вас с оборудованием?

— У нас, среди прочего, есть всеволновая станция, но питание… Всё, кроме освещения, обесточено.

— Питание вам дадим, согласуйте с электриками, пусть включат силовую.

— А нам, а нам? — загомонили остальные.

— Спокойно, товарищи! Энергия пока в дефиците…

Как бы подтверждая его слова, свет моргнул, погас, и начал медленно разгораться снова.

— На дизель перешли, — сказал Мигель. — Пойду, отключу наружную подсветку и верхние этажи.

Он направился было к коридору, но директор его остановил.

— Мигель, подсветку наоборот включи всю — и фасад, и парадный вход.

— Но солярка…

— Лучше погаси внутреннее освещение, оставь аварийную линию. В городе света нет, пусть видят, что здесь люди, и идут сюда.

— Война, говоришь?.. — тихо спросил Матвеев.

— А что ещё, Игорь? Только вот оружия такого, чтобы Солнце погасло, я до сих пор не видал…

— Зато я видал, — ответил учёный.

— Это где же? Когда? — вскинулся Лебедев.

— А вот сегодня, в лаборатории.

— Ты о чём это?

— Это он, товарищ директор, — раздражённо сказал Воронцов, — на установку нашу намекает. Это всё, Игорь Иванович, ваши ничем не подтверждённые теории.

— Ничем, значит, не подтверждённые… — посмотрел в чёрное окно Матвеев. — Ну-ну.

Воронцов только отмахнулся с досадой.

Ольга отметила, что в отличие от скептически настроенного директора и злящегося Воронцова, Куратор слушал Матвеева очень внимательно.

Горящие половиной ламп люстры вестибюля погасли, на стенах зажглись тусклые светильники аварийной линии. Зато окна засветились отражённым светом наружной подсветки здания.

— Товарищи, нужны добровольцы! — объявил Лебедев громко. — Нужно доставить солярку из институтского гаража к энергетикам.

— Мы сходим! — вперёд неожиданно выступил Куратор, держа за локоть своего протеже Андрея.

Ольга удивилась — он никак не казался ей человеком, готовым добровольно взяться за таскание бочек с топливом.

— Где тут у вас гараж?

— Я покажу, — сказал Иван. — Пойдёмте. Надо только фонари взять в пультовой.

— Я с тобой, — быстро сказала Ольга.

— Дорогая, но… мы быстро, не переживай.

— Прогуляюсь с вами, душно. И вообще… — Ольга сама не была уверена, зачем ей это нужно. Наверное, просто боялась остаться одна, без Ивана.

На улице было не просто темно, как бывает ночью. На улице была кромешная тьма, какой Ольга никогда в жизни не видела. Она обволакивала, давила на психику, пугала и тревожила воображение. Казалось, что кто-то смотрит в спину. Когда повернули за угол, сияние фасадной подсветки Института кануло в ночи. Большие аккумуляторные фонари стали давать резкие ломаные тени, от движения которых девушка вздрагивала.

С ними пошли два молодых техника — Сергей и Василий, мобилизованные по признаку физической силы. Два лихих парня, спортсмены-многоборцы, грудь колесом — но и им было явно не по себе. Они нервно оглядывались по сторонам, а посмотрев в небо, один из них (Ольга так и не поняла, кто Сергей, а кто Василий, они вообще выглядели как братья — в одинаковых серых просторных штанах и белых рубахах) вдруг зашатался и схватился за плечо второго, чтобы не упасть. Девушка подняла глаза, и сама присела на бетонное основание ограды — над ней, там, где полагалось быть небу, было нечто чернее самой тьмы, но при этом как будто состоящее из мириад чёрных, немыслимым образом различимых на чёрном же фоне, точек. И оно неуловимо двигалось. Это было похоже на текущую по низкому небесному своду угольную пыль. И сразу начала ужасно кружиться голова.

— Что это, Вань? — спросила Ольга жалобно, схватившись за стальные кованые прутья забора, чтобы не упасть. — Что за ужасное небо?

Ей пришлось сделать усилие, чтобы сдержать тошноту — как будто на лодке укачало.

— Не знаю, — мрачно ответил ей муж, — не смотри вверх.

Куратор с Андреем переглянулись, Андрей кивнул, как будто подтвердил что-то. Ольге снова показалось, что они ведут себя странно.

По случаю выходного гараж оказался закрыт. Возвращаться в дежурку за ключами не стали, Сергей (возможно, впрочем, Василий) сбегал с фонарём до пожарного щита и ломиком легко сковырнул символический замок на распашных воротах. В большом бетонном боксе стояло с десяток автомобилей — в основном, бортовые грузовики ГАЗ-51, но были и полноприводные ГАЗ-63 и даже экспериментальный полугусеничный капотный автобус на газоновском шасси, на котором зимой собирали в школу детей из окрестных сёл. (В «Загорске-12» вообще было много всего «экспериментального»). Инициатива с сельскими детьми была Ивана — он под личную ответственность продавил нарушение режима ЗаТО7, но полупустая школа городка получила докомплект учеников, а деревенские дети — хорошее образование. Родителям вход в город был закрыт, но сами детишки, кажется, были счастливы на время оторваться от сельского быта. За это решение и упорство в его отстаивании Ольга Ивана очень уважала. Он вообще очень любил детей, и вот, скоро у них будет свой… Девушка украдкой погладила живот.

— Солярка для генератора в тех бочках у дальней стены, — командовал Иван, — надо будет выгнать этот грузовик, завести на него трап и закатить бочки. Не руками же их кантовать до корпуса? До вечера провозимся.

— Хотя какой уж тут теперь вечер… — добавил он после паузы.

— Выйдите все из гаража, — внезапно сказал Куратор.

— Зачем? — удивился Иван.

— Выйдите, закройте дверь и не заходите, пока я не разрешу.

Все уставились на него в немом изумлении.

— Исполнять! — веско приказал Куратор.

Вася/Сережа послушно развернулись, как по команде «кругом», но Иван даже не пошевелился.

— Вам отдельное приказание нужно? — неприятным голосом осведомился Куратор.

— Мне от вас никаких приказаний не нужно, — спокойно ответил Иван. — Вы мне не командир и не начальник. Не мешайте работать.

— Я Куратор…

— Вы Куратор проекта, а не Института. Я подчиняюсь директору, он мне приказал доставить солярку к дизелям, пока они не встали и не обесточили здание. Этот приказ я и собираюсь исполнить, а вас прошу хотя бы не мешать — помогать, я вижу, вы и не собирались.

Ольга заметила, что Андрей за спиной Куратора сделал шаг в сторону и положил руку на карабин, который так и висел у него на плече всё это время. «Они что, с ума сошли?» — поразилась она. Иван небрежно опустил руку в карман пиджака — там он носил, ленясь цеплять кобуру, табельный пистолет. От Куратора этот жест тоже не укрылся, и он отступил:

— Грузите.

Поманив за собой Андрея, он отошёл за угол, и они о чём-то жарко, но тихо заспорили.

— Нет, только гараж! — расслышала Ольга реплику Андрея, но так и не поняла, к чему она относилась.

— Так, ребятки, кто из вас умеет водить машину?

Серёга/Вася посмотрели друг на друга и развели руками…

— Эх, молодежь… Ну ладно, вспомню, как это было…

Ловко упершись единственной ногой в подножку, Иван мощным рывком рук забросил себя в кабину. Через секунду мотор загудел стартером, чихнул и завёлся.

— Ищите трап! — крикнул он в окно. — Будем бочки в кузов закатывать!

Грузовик дёрнулся и заглох. Иван чертыхнувшись, завёл его снова — и снова не смог тронуться.

— Рыжик, — сказал муж смущённо, — не могу этой деревяшкой сцепление плавно отпустить. Помнишь ещё мои уроки? Давай руку, помогу в кабину подняться…

— Ну, давай — первую, газ, сцепление пла-а-вно…

Ольга не с первого раза, но приноровилась к длинному ходу педалей и аккуратно выкатилась из гаража. Лучи фар разрезали темноту жёлтым коридором, сразу стало не так страшно. Иван осторожно, помогая себе руками, спустился из кабины, и вскоре грохнул откинутый борт, застучали доски трапа, раздались бодрые крики: «Держи, подавай, кантуй!». Ольга осталась сидеть на водительском месте, слушая ровный рокот мотора — не с её животом туда-сюда прыгать. В боковое зеркало она увидела, что Куратор с Андреем так и стоят в стороне, недовольно глядя на погрузку. «Зачем они тогда вызвались? — недоумевала девушка. — Как им не стыдно — Иван на одной ноге бочки ворочает, а два здоровых человека стоят рядом и смотрят…».

— Давай потихонечку! — затащил себя руками в кабину Иван. Он бодрился, но Ольга видела, что ему тяжело — всё-таки возраст, да и последствия давних ранений сказываются. Громов прошёл всю войну во фронтовой разведке. Всё тело в шрамах, награды хоть на стенку вешай, а ногу ниже колена потерял уже после победы, при зачистке банд. «Расслабился — и сразу нарвался, — смеялся муж, — главное, что выше колена всё цело».

До корпуса энергетиков всего метров триста, и Ольга потихоньку докатилась туда на первой передаче — водительского опыта у неё было немного. Только уроки мужа, который утверждал, что это в жизни пригодится (так же, как навыки правильной стрельбы — с места и в движении, приёмы работы с ножом и палкой, тренировки внимательности и другие умения разведчика, которыми Иван был переполнен). «Пока сына не родишь — буду тебе передавать опыт, — говорил он полушутя-полусерьёзно, — в жизни всякое случается…». Ольга отмахивалась от него, считая, что он, как все ветераны, носит в себе слишком много той войны — и не только в виде осколков в рёбрах. Однако не спорила и училась, как могла. Тем более что он преподавал свою жёсткую науку умело, не давая слабины, но и не передавливая, а её хвалил, уверяя, что видит несомненный природный талант.

Аккуратно, в несколько приёмов, девушка подала грузовик задом к погрузочным воротам корпуса и остановилась, не глуша двигатель, чтобы фары не выпили аккумулятор.

— Рыжик… — сказал Иван. — Неловко тебя о таком просить, но…

— Говори, чего уж.

— Не могла бы ты тихонько вернуться к гаражу и посмотреть, чем таким важным заняты там наши столичные гости? Боюсь, на протезе я слишком шумный.

— Ты думаешь, они… что? Шпионы?

— Я пока ничего не думаю, — строго сказал Громов. — Но они ведут себя странно, и мне это не нравится. Я не хотел бы иметь за спиной людей, которых не понимаю. Только очень прошу тебя, Рыжик… Не лезь ни во что. Просто посмотри. Возьми фонарь, и вот ещё…

Иван помялся, но всё-таки достал из кармана и, оглянувшись, протянул Ольге пистолет.

— Просто подержи в кармане для моего спокойствия, ладно?

Массивный ТТ сразу оттянул карман лёгкой летней курточки, которую девушка накинула поверх платья — на улице оказалось неожиданно прохладно для такого жаркого лета. Она не спеша, но и не особенно прячась, дошла до гаража. Ворота были закрыты, изнутри слабо доносились голоса. Они о чём-то горячо спорили, но слов было не разобрать. Тогда Ольга пододвинула к стене ящик и осторожно влезла на него, чтобы заглянуть в окно. Одного стекла в раме из мелких квадратов не хватало, и стало слышно лучше.

— Что значит: «Не открывается?», — злился Куратор. — Ты мне гарантировал, что, в крайнем случае, из любого гаража… Вот гараж. Вперёд!

— Извините, сам не понимаю… — отвечал Андрей растерянно. — Мы как будто не в Мультиверсуме.

— А где? Где ещё мы можем быть?

— В заднице… — буркнул Андрей. — Я не знаю, так не бывает вообще. Они что-то поломали своей установкой.

— Толку от тебя… Берём машину и едем отсюда. Может, это локально. Отъедем от Загорска подальше, и всё заработает.

Ольга едва успела слезть с ящика, когда створки ворот раскрылись.

— Ну и куда вы собрались? — спросила она закрепляющего ворота Куратора.

— Не ваше дело, — зло ответил он.

— По-моему, вы собираетесь похитить имущество Института.

В гараже взвыл стартер и сразу затарахтел мотор.

— Моих полномочий хватит, чтобы реквизировать весь институт, не то, что эту колымагу.

Куратор, не обращая на Ольгу внимания, полез в кабину грузовика, за рулём которого сидел Андрей.

Ольга сделала шаг вперёд и, упрямо сложив руки на груди, встала в воротах.

— Что вы делаете? — закричал Куратор из окна кабины, перекрикивая шум двигателя. — Уйдите с дороги, я приказываю!

— Пусть директор решает, какие у вас полномочия, а я вас не выпущу! Может, вы вообще шпион. Или диверсант. Может, это вы всё устроили?

— Уйдите!

— Не уйду!

Куратор жестом приказал Андрею ехать. Грузовик медленно, давая Ольге возможность отойти, покатился вперед. Она, упрямо наклонив голову, стояла в свете фар, пока в неё не уперся передний бампер. Машина встала. В кабине произошла короткая перепалка, за шумом молотящего прямо перед лицом мотора девушка услышала только эмоциональный выкрик: «Вот я ещё баб беременных не давил!».

— Что здесь происходит? — Ольга выдохнула с облечением — муж вернулся.

— Они пытались угнать машину!

— Эта дура…

— Как ты назвал мою жену?

— Иван Анатольевич! — громко сказал, спускаясь из кабины, Куратор. — Разъясните, пожалуйста, вашей супруге, что мои полномочия позволяют использовать имущество института — государственное имущество! — по своему усмотрению.

— В случаях крайней необходимости! — подчеркнул Иван.

— Уж поверьте, она самая крайняя, — Куратор обвёл вокруг себя широким жестом, как бы охватывая всю ненормальность происходящего.

— Пусти их, Оль, — устало сказал Громов, — пусть проваливают… Трусы.

Последнее слово он сказал тихо, но Куратор, кажется, расслышал. Он дёрнулся было, но потом внимательно посмотрел на Ивана, пожал плечами и полез в кабину. Ольга отошла в сторону, к мужу, и они вместе смотрели вслед задним фонарям направившегося в сторону выездного поста грузовика.

— Пойдём за машиной, — вздохнул Иван, — Никак у меня не получается самому вести. Чёртова деревяшка…

— Ничего, — девушка взяла хромающего больше обычного мужа под руку. — Я слышала, скоро всем инвалидам дадут специальные машины с ручным управлением. Будешь снова кататься.

— Я пока на мотоцикле! На нём я и с одной ногой управляюсь, — действительно, в институтском гараже был потасканный, трофейный ещё, «Цундап» с коляской, и Иван его часто брал, если надо было быстро смотаться на периметр.

К машине шли, подсвечивая себе фонарями. Иван хромал всё сильнее, видимо, от чрезмерной нагрузки натёр себе культю протезом. Ольга не спрашивала — знала, что отшутится, но в глубине души будет расстроен, что она заметила. Он до сих пор не смирился с потерей ноги, и особенно с тем, что иногда приходилось просить о помощи. И он, конечно, замечал взгляды, которые бросают на них всякие… Двадцать лет разницы! Целая Ольгина жизнь! «В дочки годится» — шипят за спиной. Иван силён и здоров молодым на зависть, ясностью ума утрёт нос кому угодно, но в глубине души очень боится физической немощи. Высматривает тайком перед зеркалом седые волосы…

— Вы на машине? — обрадовался Лебедев, когда они вернулись в институт. — Отлично, это очень кстати.

В вестибюле стало поменьше народу, но появились новые лица. Многих Ольга знала — это сотрудники, которые живут поблизости от института, молодые семьи из общежития, многие с детьми.

— Из общежитий, видите, сами на свет пришли, — подтвердил её впечатление директор. — Там темно, выбирались группами, кто со свечкой, кто с фонариком. Насосы встали, воды нет, плиты не работают, дети голодные… В столовой организовано горячее питание, почти все сейчас там. Вас я попрошу на машине проехать по улицам городка, покричать, чтобы шли к институту. Только аккуратно, я вас умоляю, не провоцируйте панику. Люди и так напуганы. Вот вам громкоговоритель.

Лебедев протянул Ивану электрический «матюгальник» на батарейках.

— Хорошо, сделаем, — ответил коротко Иван.

— А где наш Куратор? — запоздало поинтересовался директор.

— Удрал, — жёстко ответил Громов. — Реквизировал «шестьдесят третий» из гаража и рванул со своим этим Андреем на выезд. Вам разве с поста не доложили?

— Ну, баба с возу… — тихо сказал Лебедев. — Странные они какие-то, между нами говоря. Но с самого верха прислали, не нам решать. А вот с постом связи нет, даже по ТА-578. То ли обрыв на линии, то ли… Прокатитесь до него заодно, ну и…

Лебедев замялся.

— Проверить дорогу? — догадался Иван.

— Да, хотя бы до Александровки. Посмотрите, что там творится, есть ли электричество, связь… Только не задерживайтесь, сразу назад, и на обратном пути подбирайте, если кто к дороге выйдет.

— Задача ясна, — Иван кивнул и захромал к машине, Ольга пошла за ним.

— Холодает, или мне кажется? — поёжилась она, выйдя на улицу.

— Да, вроде как попрохладнело, — согласился муж. — Ничего, сейчас отопитель в машине включим.

— Как вот так можно? — спросила девушка, осторожно выруливая в ворота кованой ограды Института. — Бросить порученную тебе работу, людей, уехать… Ладно, будь ты слесарь какой-нибудь, но тебе же партия государственное дело поручила! Нет, не понимаю…

Иван помолчал, украдкой разминая ногу над протезом, потом ответил:

— Я тоже не очень понимаю этих, нынешних. Культ личности, конечно, правильно ругают, много допустили перегибов, но тогда как было — если тебе большое дело поручили, то полномочия у тебя огромные, можешь требовать с людей жёстко, но и ответственность на тебе полная. Не справился, завалил — извини, ответишь по всей строгости.

— А сейчас?

— А сейчас на каждый чих бегут наверх докладывать, бумажками задницы прикрывают… И дело не идет, и спросить, если что, не с кого — все друг на друга кивают. А главное — приезжает вот такой молодой и борзый, и непременно оказывается чей-то родственник. Уж прости моё старческое брюзжание, но те, кто повоевать успел, мне как-то понятнее. Война — она многое по местам в головах расставила.

— Уж сразу «старческое», — засмеялась Ольга. — Не изображай дедушку, ты ещё даже не папа!

Тёмная улица была пуста. Дважды они останавливались, и Иван кричал в мегафон: «Внимание, граждане! Ситуация под контролем! Не паникуйте, берите предметы первой необходимости, документы и продукты, собирайтесь к институту!»

Никто им не отвечал, никто не выходил.

— Ну, что они? — нервничала Ольга.

— Не переживай, — успокаивал муж. — Темнота, ничего не понятно, люди растерялись. Сейчас нас услышат, соберутся, на обратном пути подберём женщин и детей, остальным дорогу покажем…

— Кстати, о дороге… — Ольга выжала педаль тормоза и грузовик, скрипнув колодками, остановился. — А где мы едем?

— Заблудилась? — засмеялся муж. — Мы же выехали по Ленина направо, а значит сейчас… Хм, да, что-то не то.

Он растерянно замолчал.

— Мы проехали школу, — сказала Ольга, — потом первый гастроном, дальше должен быть слева Дом Быта… А это что?

— Это Дом Культуры.

— И как мы у него оказались, он же в другую сторону? И почему он справа?

— Не понимаю, мы же никуда не сворачивали… — Иван открыл дверь кабины. Снаружи потянуло холодом. Он огляделся, осветив фонарём ближайшие дома.

— Ну да, получается, что мы снова едем к Институту, а не от него. Только с другой стороны. Чертовщина какая-то. В лесу бы я сказал, что леший водит, а тут кто? Городовой?

— Городовой — это такой полицейский при царизме, — улыбнулась Ольга. — А ты, оказывается, у меня суеверный!

— В окопах атеистов не было, — мрачно ответил Иван. — Поехали вперёд, до Института пока, а там посмотрим.


Подъехав к институту, Ольга сосредоточилась на том, чтобы не задеть кузовом ворота, и чуть не врезалась в стоящий на подъездной дорожке грузовик.

— Надо же! — удивился Иван. — Вернулись!

В вестибюле, который, благодаря пульту охраны и ГО с системой оповещения, стал импровизированным штабом, осталось всего несколько человек. Сотрудники куда-то разошлись, директор и учёные сидели за принесённым из какого-то кабинета столом. На нём был чайник, стаканы в подстаканниках, бутерброды с колбасой и настольная лампа. Благодаря ей стало даже уютно — остальное помещение утонуло в тени, верхний свет ради экономии выключили, только тускло тлели аварийные лампочки на стенах.

— Нет, никак! — злобно говорил Куратор. — Уж поверьте, мы попробовали все дороги и направления, пытаясь покинуть город!

— Уж в этом вашем стремлении я нисколько не сомневаюсь, — с ехидцей сказал Лебедев.

— Я не обязан перед вами отчитываться! — вспыхнул Куратор.

— А вот и Громовы вернулись, — обрадовался директор. — Ну, что скажете? А то товарищ тут такие странные вещи излагает…

— Если речь о том, что выехать из города не получается, то в этом он прав… — признал Иван, тяжело опускаясь на стул и руками пытаясь удобнее расположить протез. — Какая-то ерунда творится, Палыч.

— Да что у вас ещё такое?

— Чертовщина, какая-то, сказать стыдно. Ехали на север по Ленина, никуда не сворачивали, приехали с юга. Не понимаю…

— Мы пробовали и на юг, и на восток, и на юго-запад, — сказал раздражённо Куратор. — Весь центр исколесили. Не верите — сами попробуйте!

— Какой диаметр локали? — внезапно спросил Матвеев.

— Чего? — удивился Куратор. — Какой диаметр?

— Как далеко вам удалось отъехать от Института?

Куратор с Андреем переглянулись и пожали плечами:

— Трудно понять. Нет никакой границы, темно, и город мы не очень хорошо знаем…

— Мы проехали школу, но не доехали до Дома Быта, — сказала Ольга.

— Километров шесть, угу, угу… В первом приближении сойдёт… — Матвеев достал из одного кармана логарифмическую линейку, из другого — блокнот, и невозмутимо погрузился в какие-то расчёты. Все мрачно уставились на него.

— Ну, что там, Игорь? — нетерпеливо сказал наконец Лебедев.

— А чего вы ждёте? — поднял голову учёный. — Это вам не квадратное уравнение решить. Идите, вон, людей спасайте…

— Да от чего спасать-то?

— От холода, конечно!


Ближайший наружный термометр оказался на окне помещения охраны. Красный спиртовой столбик показывал плюс двенадцать.

— Ну, прохладно, конечно, для лета, но ничего, в принципе, страшного, — неуверенно сказал Андрей.

— Я на Севере служил, так там летом такое за счастье, жара просто считалась! — бодро ответил ему Сережа или Вася, подтянувшийся со своим небратом-близнецом из столовой. От них вкусно пахло борщом, и Ольга внезапно поняла, что умирает от голода.

— Вань, я пойду в столовую, поем, — сказала она мужу.

— Да, Рыжик, сходи, конечно, — рассеянно ответил он. — Слушай, а у тебя зимние вещи где хранятся?

— В шкафу в прихожей, а что?

— Ничего, ничего. Иди в столовую, тебе надо хорошо питаться.

Только войдя в душное тепло столовой, Ольга поняла, что до сих пор сильно мёрзла. В большом помещении было людно, как никогда — сначала ей показалось, что тут собрались все, кто добрался в темноте до Института, но потом она заметила, что преобладают женщины и дети. Мужчин было мало, они торопливо ели и уходили. Вдоль дальней стены устроили, отгородив положенными на бок столами и застелив неизвестно откуда взявшимися матрасами, импровизированные ясли для самых маленьких. Оттуда доносились крики и возня, вокруг сидели несколько матерей, пытающихся уследить за этим хаосом. Было шумно, сильно пахло кухней, работающие от баллонов газовые плиты нагрели воздух до настоящей жары.

На раздаче, посмотрев на её выпирающий живот, налили сразу полторы порции наваристого борща: «Кушайте-кушайте! Вам надо! Вот, творожку ещё возьмите со сметанкой. Там самый кальций, для косточек полезно! Берите-берите, не смотрите, что последний, кому ещё, как не вам? Жалко, хлебушка нету, приели весь хлебушек…». Дородная пожилая повариха почти насильно всучила ей плошку творога и стакан сметаны. Впрочем, Ольга действительно чувствовала себя голодной и не сильно сопротивлялась.

Присев с краю за длинный стол, она начала с аппетитом есть. Борщ оказался очень вкусным, девушка вбухала туда чуть ни полстакана сметаны и смолотила большую порцию, почти не заметив. Творог уже ела спокойнее, замешав с остатком сметаны и посыпав сахаром.

— Ольга Пална! — рядом с ней присел завстоловой, небритый усталый мужчина предпенсионного возраста, фамилии которого девушка не вспомнила. — Говорят, из города не выехать?

— Кто говорит? — строго спросила Ольга.

— Ну… — он неопределенно развел руками.

— Вот панику не надо разводить!

— Да я что… Я, собственно, о продуктах… Кончается же всё. Не ждали мы такого наплыва, не запаслись. Хлеба нет, картошка кончается, молочные продукты… Да и холодильники выключили, электричества не хватает. Когда подвоз-то теперь ждать? Кормим, опять же, бесплатно, под запись, директор распорядился. Всё понимаю — люди прибежали в чём были, без денег, не сидеть же им голодом. Но я лицо материально ответственное…

— Не волнуйтесь, — веско сказала Ольга. — Во всём разберутся, всё будет хорошо. Лебедев обязательно всё решит.

— Вашими бы устами, Ольга Пална, вашими бы устами… — вздохнул завстоловой и ушёл, горестно качая лысеющей головой.

Ольга впервые задумалась о сложившейся ситуации в таком ракурсе — действительно, а что, если не удастся быстро наладить сообщение с «материком»? Есть ли в городе — точнее, в его доступной части, — продукты, чтобы прокормить… Сколько людей? Она оглянулась вокруг, но не смогла сходу сосчитать даже тех, кто в столовой. Люди хаотично перемещались, дети бегали и шумели, кто-то ел, кто-то входил, кто-то выходил… Кроме того, в Институте довольно много персонала — электриков, сантехников, грузчиков, водителей, уборщиц, в конце концов, — которые сейчас на рабочих местах. Ах, да, группа энергетиков… Сколько их там? Человек пятнадцать на смене. То есть, счёт людей идет на сотни. Хорошо ещё, что выходной и лето — иначе могло бы быть намного больше. Скажем, полная школа испуганных детей — а не одна небольшая экскурсия.

Вернувшись из столовой, Ольга обнаружила в вестибюле бурное совещание.

— Ещё на градус упала! — потрясал термометром завхоз Института Вазген Георгиевич, невысокий пузатый армянин с удивительно волосатыми руками. — И до каких пределов это будет продолжаться, я вас, Матвеев, спрашиваю?

Он так горячился, размахивая своими мохнатыми, как у орангутанга, конечностями перед носом невозмутимого учёного, как будто тот был лично виноват во внезапном похолодании.

— До нуля градусов, — сказал Матвеев спокойно.

— Ничего, себе! До нуля! А у нас уголь для котельной, между прочим, не завезён…

— По Кельвину, — уточнил он. Видя непонимание со стороны Вазгена, пояснил, — это минус двести семьдесят три градуса по Цельсию. Вам понадобится термометр побольше, товарищ Голоян.

— Минус… Сколько? Вы издеваетесь, Матвеев?

Учёный пожал плечами и вернулся к расчетам. Все молча смотрели на него.

— Игорь, ты сейчас пошутил, я надеюсь? — осторожно спросил Лебедев.

— Ни в коей мере, Палыч, — ответил тот. — Но вы можете надеяться, что я ошибся.

— График экспоненциальный, Игорь Иванович! — закричал с порога незнакомый Ольге лаборант. — Как вы и предсказывали!

В его руках была лента-миллиметровка с какого-то самописца, и глаза горели научным восторгом.

— Если проэкстраполировать изменение температуры и учесть вертикальный градиент…

— Спасибо, Антон, — оборвал его Матвеев, — Не надо это озвучивать, пожалуйста. Хорошая работа, давайте расчёты сюда, я их учту. Продолжайте измерения.

Лаборант положил бумаги ему на стол и унёсся, топоча ботинками, в темноту коридора.

Воцарилось молчание. Матвеев молча скрипел карандашом по страницам блокнота, все смотрели на него. Вазген, вздохнув, достал из кармана папиросы и направился к двери на улицу.

— Там… Там снег идет! — воскликнул он, через секунду вернувшись. Все, кроме учёного, кинулись к дверям вестибюля.

В лучах подсвечивающих колонны фасада прожекторов мягко падали крупные снежинки. Долетая до земли, они сразу таяли, блестя каплями на листьях подстриженных кустов у дорожки. Ольга, забывшись, подняла глаза к небу — и сразу опустила их, когда её замутило от текучего чёрного ничто над головой. Казалось, снег идёт без всяких облаков, самообразуясь в воздухе.

— Но ведь всего плюс десять? — жалобно спросил Вазген. — Как же так…

— Вертикальный градиент, — пояснил Воронцов. — Вверху атмосфера остывает быстрее, холодный воздух перестаёт удерживать влагу.

Ольга поёжилась — она всё ещё была в летнем платье и тонкой курточке. Заметивший это Иван сказал:

— Пойдем, прогуляемся до дома, возьмём тёплые вещи.

— Возвращайтесь быстрее, — сказал им Лебедев. — Сейчас каждый человек будет на счету.


— И во что мне одеваться? — задумчиво спросила Ольга, стоя перед небольшим шкафом в крошечной прихожей. У неё никогда не было много одежды — не привилось в ней этого женского стремления к нарядам. — На минус двести у меня ничего нет…

— Одевайся на сейчас, и возьми тёплое пальто зимнее, — Иван, морщась, разматывал обмотку на культе. На ней проступили бурые пятна.

— Натёр? — с сочувствием спросила Ольга. — Давай я тебе мазью намажу…

— Не надо, Рыжик, я сам. Достань лучше мой тулуп караульный, ватные штаны, да и валенки, наверное. Минус двести-то, небось, не сразу настанет. А до тех пор много чего может случиться…

— Мы же справимся? — спросила Ольга, упаковывая зимнюю одежду в большой рюкзак мужа.

— Конечно, Рыжик, обязательно, — уверенно сказал Иван. — В институте лучшие учёные Союза, самые оснащённые лаборатории, самые опытные инженеры и отличные производственные цеха. Всё что угодно сделаем!

Обратно шли трудно — Иван не отдавал Ольге рюкзак и с большим напряжением нёс его сам. Фонарь почти разрядился и еле светил, снег усилился. Он ещё таял на тёплой земле, но уже собирался пушистыми венчиками на верхушках кустов. Возле Института царила рабочая суета — отъезжали и подъезжали машины, люди что-то грузили, разгружали, несли и катили.

— А, Иван, — обрадовался усталый Лебедев. — Вовремя.

— Бери этих двух товарищей — он указал на Сергея и Василия, одетых в коротковатые им шинели поверх летних рубашек, — и езжайте по магазинам и торговым точкам. Отмечайте всё, что надо вывозить.

— Вывозить?

— Принято решение сосредоточить все ресурсы, пока они доступны, в здании Института. У нас множество свободных помещений сейчас. Особое внимание — продуктам и тёплой одежде, ну и ещё, что там, не знаю…

— Детские вещи, пеленки и так далее, — вмешалась Ольга. — Видели, сколько с детьми? Предметы гигиены — мыло, шампуни…

— Вот! — перебил её директор. — Слушай жену, Иван, женщины лучше знают. И вот вам радист…

Подошёл совсем юный мальчик с тяжёлым ящиком «Астры-2»9 за плечами. Ему шинель была, наоборот, сильно велика, здоровенные сапоги на ногах как будто шли отдельно.

— Умеешь? — кивнул ему Иван.

— Да, нас в радиоклубе учили…

— Молодец. Как зовут?

— Олег Синицын!

— Сколько лет?

— Шестна… Ну, скоро будет шестнадцать.

— Обмундирование у тебя не очень… Но потом что-нибудь подберём. Иди к машине.

Пацанёнок захлопал сапожищами к выходу.

— С материком связи так и не было? — спросил Иван директора, но ответил ему внезапно Матвеев.

— Вы что, так и не поняли? — раздражённо бросил он, не поднимая глаз от расчётов. — Нет больше никакого «материка».

Загрузка...