Типичный Петров

20. И ТЫ ЗВОНИШЬ…

У нас же с тобой прямо-таки телепатический контакт. Вчера я о тебе подумал, дернулся, а сегодня ты откликаешься.

– Ну как?

– Очень плохо.

– Что, у него? Опять?

– Ты о муже, что ли? Он уже работает вовсю. А по ночам со мной спит, и я его добросовестно ублажаю – для нормализации кровообращения.

Плохо мне, потому что меня бросил любимый человек.

Что? Уже успела завести нового любовника и оказаться брошенной? А, понял: это обо мне, и опять в третьем лице и в прошедшем времени…

– Но мы же вместе пришли к этому решению…

– Ты, может быть, и пришел, а меня жизнь подняла до небес, напоила счастьем – и бросила вниз. Я вся разбитая, сломанная… Зачем ты таким добрым притворился? Я ведь поверила. Соединилась с тобой, ни о чем не думая…

Всхлип один, другой. Рыдания, а потом – обрыв связи. Не технический обрыв. И номер твой в ответ не наберешь…

Да, все, что было в душе собрано, накоплено, – все вмиг обнулилось.

Это я уже с самим собой толкую – тем более что тебе не до меня, есть поважнее проблемы, чем нянчиться с избалованным мужчинкой, который когда-то тебя соблазнил, а потом, по сути, обманул и бросил. Забудь меня, пожалуйста. Не стою я внимания.

Вспомнилось: гуляем как-то с Бетой вниз по Фонтанке. Далеко ушли, потом на Измайловский свернули. И там, между базаром и собором, вдруг видим мальчика двух-трех лет, отбившегося от своего сопровождения. Без присмотра он залез в грязную лужу и полностью изгваздал свой голубой и весьма недешевый комбинезончик. Растопырил испачканные ладошки и, глядя в пространство, громогласно вопрошает:

“Зачем я это сделал?”

Мы оба и рассмеялись, и умилились. Прежде всего потому, что в подсознании нашем живет мечта о таком вот внучонке. А потом, когда примчалась красивая юная мамаша и увела мальца домой отмывать, Бета прокомментировала: вот он, русский человек, в чистом виде, хотя и конкретно в грязном. Переступает заветную границу, зная, что нельзя, что хуже будет, а лезет все равно. После чего с той же искренностью и непосредственностью кается и понять не может, как и почему в лужу залез.

И вот теперь этот мальчик – я. Ну зачем тогда в этот Псков поехал?

В Новгороде в безумие впадал… А зачем в Купчино потащился? Что я, донжуан, что ли? Да ни фига! Гордости ни малейшей не испытываю.

Сексуальным маньяком, коллекционером новых ощущений тоже не являюсь.

Пробовал себя потешить, вспоминая с физической точностью свои подвиги последнего полугодия, – так пришлось выключить память, потому что душа заныла-заболела со страшной силой. Тела могут с одним кайфом соединяться, но души – всегда еще и с болью.

Песня идиотская вдруг в голове заиграла: “Но вы вдвоем, вы не со мною”. Правильно я раньше жил – вдвоем и больше ни с кем. Редкая была удача. А теперь я не вдвоем, теперь я – один…

Что же до Беты, то у нее и я есть, и целый мир, с которым она может открыто и честно беседовать. И удивлять меня каждый день. Как она осталась такой девочкой непосредственной? Когда вижу ее обнаженной, не верится, что этого тела касался хотя бы один мужчина. В том числе и я: в такие мгновения сомневаюсь в том, что существую…

И в то же время мысли у нее такие взрослые и смелые, какие в мою голову даже по ошибке не заходят. Вот говорим мы на темы морали и нравственности, сравнивая нынешнюю молодежь с нашим поколением. Юные теперь очень рано начинают сексом заниматься: взять хоть Сашку нашего, который уже столько герл-френдов успел сменить. Но мы оба думаем, что молодая поросль, по хорошей буржуазной традиции, перебесится и в итоге придет к любви, к семейному идеалу. А наши ровесники были в свое время искусственно связаны, стеснены – и жилищными условиями, и советской моралью. Теперь дорвались до сладкой жизни и добирают недополученное.

– А вообще, – Беатриса резюмирует, – в этих вопросах нет и не может быть равенства. Все очень индивидуально. Один пять любовниц заведет и чистым душой останется, а другой только посмотрит с вожделением на чужую женщину – и тут же опустится до скотского состояния.

К какой же разновидности она меня относит? Не стал уточнять…