Только теннис

Марат Николаевич продолжал высказывать недовольство по поводу замены Японии на Францию, а я думала: "Прошло всего лишь двадцать лет, а как все в нашем теннисе изменилось. Перед первой моей поезд-кой на Уимблдон меня пригласил к себе Виктор Владимирович Колегорский, начальник отдела тенниса. Он строго сказал: "Оля, ты знаешь, что едешь на Уимбл-дон?" Будто гром над головой грянул. Я обомлела. "Нет!" - "Как?" - удивился Колегорский. "Не знаю!" Он весомо повторил: "Ты едешь на детский турнир Уимблдона". Мои тогдашние шестнадцать - это не нынешние шестнадцать. Я встала по стойке "смирно". Остановила дыхание, задумавшись, как мне реагировать на окружающий мир. "У тебя форма есть?" - спросил Колегорский. Я с гордостью сказала: "Да". "Тапочки есть?" - "Есть!" Под тапочками подразумевались советские полукеды за пять шестьдесят на каучуковой подошве. "Носки есть?" Носки связаны Ниной Сергеевной, и еще пара, купленная в Таллинне. "Есть!" - сказала я. "Юбка есть?" Юбка сшита мною лично. "Есть!" - отрапортовала я. "А майка?" Майка с буквой "Д" на груди, предмет зависти ровесников. Я сказала, что у меня все есть. Виктор Владимирович обомлел. Я не сразу поняла, о чем меня спрашивал начальник отдела тенниса. Самострочная юбка и белая майка с голубой буквой "Д" мне казались верхом теннисной элегантности. Юбки с фирменным значком Фрэд Перри - зеленый веночек - на Ире Рязановой нами, девчонками, подающими мячи, рассматривались, как наряд манекенщицы. Мы сшили точно такие же, с тройными складками.

Когда мне перед поездкой в Лондон выдали синий, из чистой шерсти костюм с надписью "СССР", я легла в нем спать - так не хотелось его с себя снимать. Чувство приподнятости от качественной одежды или ракеток есть у каждого теннисиста. Сколько ракеток было мною получено! Для себя, для спортсменок, для Вити, для Кати. Но каждый раз, когда я расчехляю ракетку и раскручиваю целлофан с ее ручки, у меня тот же трепет, как от синего костюмчика.

В Англии Аня Дмитриева дала мне в руки "Шлезингер" и спросила: "Оля, тебе нравится эта ракетка?" Что я могла ответить? С придыханием я сказала: "Конечно". - "Ты хочешь играть такими ракетками?" Совершенно не обязательно было отвечать на этот вопрос: хочу я или не хочу было написано на моем лице.

Через неделю мне принесли две ракетки. Как я сейчас понимаю, принадлежали они Ане, но она решила за мое хорошее выступление на детском Уимблдоне поделиться ими со мной! "Шлезингер", и как у Дмитриевой! Даже сейчас я помню, как их опробовала. Желтые натуральные струны, на них кошечка нарисована, черная нитка перетягивает струны, чтобы они не двигались. Прозрачный целлофановый чехольчик и золотой чехол сверху. Белая сумка с кошкой. Сносу ей не было, через двадцать три года я отдала ее папе.

ЧАСТЬ II

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

I. АНГЛИЙСКИЙ ТРЕНЕР

ОТЪЕЗД

Конец восьмидесятых для меня, как для тренера сборной СССР, складывался более чем удачно. Начался невероятный расцвет женского тенниса в стране. Наташа Зверева играла блестяще, Лариса Савченко играла очень хорошо. У всех появились надежды, у меня тем более, - очень скоро к ним придут самые большие победы. Более того, за моими девочками, входящими в сборную, поднималась плеяда молодых игроков. Так оно и получилось, потому что, например, лидер сборной России Елена Лиховцева - одна из тех, кто сегодня наиболее заметна, тогда как раз оказалась на подходе, ей было тринадцать-четырнадцать лет. Однажды мой муж Витя позвал меня к себе на тренировку на Ширяево поле, где он занимался с группой детей, а в ней начинала играть семилетняя Аня Курникова. Возникала цепочка, когда один тянет другого, тот третьего и все они поднимаются на высокий уровень. Такая цепочка и есть система, а система самое главное для развития любого вида спорта. Ее еще можно назвать преемственностью.

И тут, когда казалось, что все в сборной уже стабильно поднимается, у меня начался стресс. Теннис действительно наладился, зато все остальное в стране разваливалось, включая и саму страну. Стали возникать вопросы, которых раньше избегали, так как ответов на них никто не давал. Система подготовки игрока еще существовала и работала. Но сложившаяся ситуация и эту систему начала расшатывать. Я понимала, что ту должность, которую я занимаю - старший тренер сборной СССР, - теперь надо называть по-другому. Выходило, что я и менеджер и тренер в одном лице. Прежде об этом никто не задумывался, а теперь такое положение вещей меня напрягало, потому что в нормальных странах это абсолютно разные профессии. А я занималась, получая одну зарплату, одновременно двумя делами, но в общем-то справлялась и с первым и со вторым. Надо сказать, что моя власть в сборной стала постепенно таять, причем с каждым днем все быстрее и быстрее, так как начали исчезать привычные рычаги управления. Добившись получения настоящих гонораров, мои знаменитые девочки приобрели своеобразный психологический настрой. Никто из них не думал о том, как нужно тренироваться. Зверева и Савченко желали только одного - получить наконец причитающиеся им деньги, и чихать они на всех хотели. Сами они уже играли в лучших турнирах, они уже входили в компанию звезд, а то что рвется "цепочка", кого это волновало?

К тому же вокруг них еще и накручивались страсти не без участия их личных тренеров и новой свободной прессы. Мужья, мамы, папы твердили: "На кой черт нам нужна советская система подготовки, мы сами все можем, сами наймем кого хотим..." Результаты поспешного развода со сборной налицо. Зверева, которая, как я считала и считаю, десятилетие должна была провести в первой тройке мира, так туда и не попала. Мое же положение с каждым днем становилось все более и более невыносимым. И морально и материально. Игроки получали все свои западные призовые деньги, моя же зарплата оставалась прежней, советской, и разница наших жизненных уровней становилась не просто все больше и больше, а катастрофической. Они уже получали какие-то невероятные по советским понятиям гонорары, а я приезжала с ними на турниры и жила на суточные командировочного за границей. Это выглядело совершенно унизительно. Они действительно были звездами, талантливыми девочками, но до моих спортивных результатов им еще предстояло расти и расти, а я, находясь рядом, превращалась из Ольги Морозовой, которую знал и уважал весь теннисный мир, в бедную родственницу.

И тогда я тоже подумала: а ради чего мне все это нужно терпеть и испытывать? Так у меня родилась и постепенно развивалась некая задумка о том, что пора уже и мне что-то в своей жизни менять. Как раз в это время моя дочь Катя переходила от детского тенниса к настоящему, с серьезными, ежедневными тренировками, и я не без оснований предполагала, что, уехав из Москвы, где, кстати, ребенка с каждым днем было все труднее и труднее хорошо покормить, я каким-то образом помогу ей в ее теннисном становлении. Как позже выяснилось, тут сказалась моя не-опытность, потому что я никогда не занималась дет-ским спортом, и тот период, в котором находилась Катя со своим теннисом, для меня, естественно, оказался полностью неизвестным.

Поэтому я выпустила из своих предположений одну простую вещь: в принципе, для подготовки высококлассного спортсмена, как я всегда говорила, нужна соответствующая среда и нужна соответствующая система. А лучшая система оказалась та, которая в нашей стране уже была отработана, как часы-хронометр, и, как потом выяснилось, совершенно отсутствующая в Англии. Но это, к сожалению, выяснилось не сразу.

Почему я уехала - понятно. Пресс, который давил на меня, становился нетерпимым, но все равно на первое место в этом решении я ставлю волнение за судьбу дочки. Я искренне полагала, что жизнь в стране, которая своими теннисными традициями куда богаче чем наша, позволит мне сделать из Кати хорошую теннисистку. Но вернемся ненадолго к тому, что в любом деле очень важно иметь отработанную систему. Система - это то, что ты делаешь каждый день. Пишешь ли ты каждый день статью, ежедневно ли занимаешься теннисом, или каждое утро едешь на телевидение, ты уже создаешь систему. Ежедневная работа ее основа. И вот как раз эта основа, которую я считаю правильной и необходимой, в английском теннисе для детей отсутствовала почти полностью. И поэтому я свою дочь как бы из системы правильной перевезла в систему неправильную.

Первые несколько лет все шло хорошо. Катя легко побеждала своих сверстниц, в пятнадцать выиграла национальный чемпионат среди восемнадцатилетних. Но позже, когда девочки подросли и стали девушками и тут должна была начаться страшная конкуренция, которая всегда присутствовала у нас в стране, причем не только на соревнованиях, но даже и на тренировках, в Англии она и близко не наблюдалась. И тогда Катя немножко надломилась. Точнее, в ней проявилась раздвоенность. Она, будучи русским ребенком, так и не стала ребенком английским. Но желание оказаться частью той жизни, в которую ее окунули, желание быть равной среди своих подружек, которые были не лучше и не умнее ее, но жили у себя в стране, не позволило ей стать сильной спортивной личностью. Наконец, ее замучили травмы. Сначала в 15 лет ей удалили часть мениска, а после этого и до сих пор ее мучают незаживаемые трещины в стопе.

Почему я выбрала именно Англию, а не в Швейцарию, Америку или Италию? Все очень просто. У меня было три предложения для будущей работы. Первое - из Германии, второе - из Австралии и третье - из Великобритании. То есть мне предлагали на выбор три приличных контракта. Надо сказать, каждый из трех контрактов был по-своему хорош. Но Австралия ужасно как далеко, а мама моя оставалась в Москве - поэтому зеленый континент отпадал сразу. Германия для меня казалась страной недоступной, я не знала и трех слов по-немецки. С другой стороны, я свободно говорила по-английски, да и Катя училась в английской спецшколе. И потом, Англия - это Уимбл-дон. Это страна, про которую я наивно думала, что все знаю.

Мне казалось, что там я больше, чем где-либо, смогу себя проявить. Я выбрала для себя самую тяжелую по возрасту группу детей - тринадцать лет, исходя из того, что он близок к Кате, следовательно, и дочь будет рядом. Но это возраст, когда наступает созревание - пьюбети, как говорят англичане, - и дети в это время становятся трудноуправляемыми.

Только на себе можно испытать, что чувствует иностранец, работающий в чужом государстве. Очень точную статью написал Марк Маккормик, основатель знаменитой фирмы "IMG" (агентство, занимающееся адвокатскими услугами для спортивных звезд). Марк объяснял в ней, что когда он открывает в некой стране офис, то сколько бы там не работало людей из его центральной конторы, обязательно начальник должен быть из аборигенов (как раньше у нас в республиках, первый секретарь - представитель коренной нации). Таким образом Маккормик всегда знал все подводные камни в местных взаимоотношениях. Я же, попав в Англию, даже отдаленно не представляла, как там работает английский теннис. Я предполагала, играя в свое время на Уимблдоне или на турнире в графстве Кент, или тренируясь в каком-нибудь клубе, что в Англии существует и, наверное, неплохо действует клубная система. Но что она собой представляет, а главное - ради чего в Великобритании занимаются спортом, я понятия не имела.

Подведем итог. Во-первых, я уехала из-за Кати - это было главное.

Во-вторых, и это тоже немаловажная причина, появилась возможность, пусть уже не в молодые годы, но пожить, имея такой заработок, о котором я, будучи долгие годы первой ракеткой советского женского тенниса, мечтать не могла.

Я выбрала Англию, потому что она располагалась ближе всего к моей маме. Я знала в Англии всех игроков, мне было легче налаживать там жизнь, так как многие из них стали, как и я, тренерами, то есть мы оставались коллегами. Здесь, в Англии, жизнь, конечно, спокойная. И на фоне этого спокойствия невольно возникала третья причина моего отъезда - развал страны и от этого мое психологическое состояние. Я же не просто так была старшим тренером сборной Советского Союза. Для меня честь флага - не пустые слова, как и для моей соседки по московскому дому Иры Родниной. Мы не раз с ней вспоминали то время, конец восьмидесятых. Для нас все, что произошло - ужасный удар. Реакция у многих была возбужденной, у нас - нулевая. Я не хотела унижаться, а чувствовала унижение. Я хотела себя уважать, а уважение уходило.

ПЕРВЫЕ ГОДЫ В АНГЛИИ

Теннис, он, как говорится, и в Англии теннис. Различия были в другом и большие. Самым приятным вначале оказалось то, что мне не надо дергаться, что, в какую смету и сколько закладывать. Все упрощено и организовано. С самого начала - полное доверие. Я очутилась в сказке. Я впервые ездила по соревнованиям и не записывала каждую копейку в специальную графу.

И как полный контраст - наши сборы в Ташкенте. Мы жили на даче Совета Министров, в правительственной резиденции! Но в то же время неожиданно исчезал автобус, пропадал бензин, отсутствовали полагающиеся продукты... И вдруг все эти проблемы уходят. Я почему-то быстро забыла советскую жизнь, когда полагалось яйца покупать не меньше чем тридцать штук, рискованно брать всего лишь десяток. Непозволительное разгильдяйство купить одну курицу - если их продавали, надо хватать как минимум три. Сколько можешь впихнуть еды в холодильник, столько ее и покупали. И вдруг это продовольственное напряжение исчезло. Я приносила свежие продукты, которые таяли во рту. Я могла приготовить любой обед, какой я хотела. Двенадцатилетняя Катя ходила с широко открытыми глазами, а рот у нее постоянно был занят бананами, в то время большой редкостью в Москве (смешно сейчас это звучит!). Везде чисто, везде аккуратно, никто на тебя не орет, все спокойно отвечают, продавцы в магазине мило пытаются убедить тебя, что нужно у них что-то обязательно купить. В один прекрасный день я поняла, что у меня успокаивается нервная система.

Но в то же время я ощущала себя маленьким необразованным ребенком. Бензин и продукты продавались сколько хочешь и повсюду, автобусы ходили точно по расписанию, но зато в моей жизни появилась налоговая система, которая меня пугала, как бездонный черный лес. Первое письмо, что упало на ковер у двери в моем английском доме - извещение из налоговой инспекции: я должна заполнить какие-то бумаги и сообщить о своих гонорарах. Я пришла в паническое состояние. Какие бумаги, какие гонорары?! Как раньше дома было удобно, столько-то процентов из зарплаты вычитали и никто ни о чем не думал (правда, никто ничего и не зарабатывал). Платить налоги: такое только с молоком матери в себя впитываешь. А когда это делаешь впервые, да еще в сорок лет, страх ужасный. Но, слава тебе господи, рядом со мной оказались люди, которые мне помогали и, кстати, до сих пор помогают, потому что в английской жизни я уже более или менее разобралась, а в налогах по-прежнему - нет. Но мои британские друзья взяли заполнение моей декларации на себя, и пока у меня проблем нет, никогда не было и, надеюсь, уже не будет.

Мне нравится Англия. Мне кажется, что это самая красивая страна в мире. Мне нравится, что традиции, о которых я прежде читала, сохранены, и не в музейном состоянии, а в обиходе. В идеальном порядке старинные дома, невероятные по красоте желтые поля люцерны и страстная борьба за то, чтобы где-то через них дорогу не прокладывали. Для меня, привыкшей, что все вопросы решают в райкоме партии, оказалось каким-то чудом - митинги, собрания, демонстрации - если нужно общественное одобрение на то, чтобы дорогу провести через лес или пустошь. Но, возможно, благодаря такой борьбе страна сохранена в удивительной чистоте. Едешь на машине, а в окне: изумрудные луга, на них кудрявые барашки, упитанные и чистые лошади - пастораль, картинка из книжки. А потом въезжаешь в замок, который совершенно не изменился за последние семьсот лет, и все в нем, начиная от стула и кончая чашкой, все с того же XIII века. Как один раз купили, так ничего и не разбили! Революционные матросы в этих замках никогда, во всяком случае те же семьсот лет, не ночевали. Рядом с моим домом вросший в землю паб, который тоже сохранен в неприкосновенности с тех же веков. Для того чтобы на нем крышу переложить, необходимо получить чуть ли не решение правительства, но таким образом и сохраняются все эти достопримечательности. У нас в Бишеме прежде, чем спилить старинный дуб, комиссия чуть ли не из Лондона приезжала, поскольку, говорят, все старинные дубы посчитаны. Обсуждали они, жив ли дуб или нет, очень долго. Наконец решили спилить. Когда спилили, выяснили, что он еще мог пожить лет двести. Горе небывалое.

Городок Марлоу, где мы живем, в Англии хорошо известный: старинный, тихий и дорогой. Несколько лет тому назад звезды кино и эстрады решили обосноваться в нашем районе, Мадонна задумала здесь купить себе дом, Майкл Джексон, говорят, купил дом неподалеку. Они собираются учить своих детей в Англии. Плюс к этому наверное, понимают, что англий-ская традиционность настолько сама по себе уникальна, что хочется в ней иногда и пожить.

Через Марлоу протекает Темза, это то место на реке, где проводятся знаменитые Хейнленские регаты. Марлоу еще знаменит тем, что писательница Мэри-Шелли именно здесь сочинила своего доктора Франкенштейна. Но самое главное достоинство нашего городка, что в его округе разворачивались невероятные приключения трех джентльменов в лодке, не считая их собаки.

К нам езды сорок минут от Лондона, мимо аэропорта Хитроу и Виндзорского замка. Район аристократов. Если ты хочешь с ними общаться, они будут с тобой общаться, если не хочешь - не надо. Например, мои соседи мне всегда улыбаются, всегда со мной очень милы, но в гости мы друг к другу не ходим. К тому же они часто меняются. Наше местечко очень удобное для молодых семей, где папы набирают финансовую мощь, плацдарм миллионеров. Их бизнес уже выходит на международный уровень, а рядом не только Хитроу, но и две самые главные английские дороги - четвертая и сороковая, - что пересекают всю страну с севера на юг. При этом мы живем в полной тишине, не считая пения птиц. Вокруг нас помимо молодых бизнесменов люди в возрасте, как правило, работающие в Хитроу, чаще всего - это летчики. Много семей спортивных, с маленькими детьми, а через дорогу наш спортивный центр. Можно поиграть в теннис, можно позаниматься в зале аэробикой.

Бишем-Абби, старинное аббатство, где мы с Витей работаем, не только теннисный центр. Здесь и футбольные поля, и поля для гольфа. Бишем-Абби стоит прямо на берегу Темзы - это старинный замок, с клубными гостиными, столовой, спальней для ребят и обязательно со своим привидением. Конечно же, это дама, убившая в замке своего мужа. Витя утверждает, что он ее видел. Корты на все вкусы: и трава, и грунт, и бетон. Тут же построили и новый корпус, где гостиница, залы гимнастики и атлетизма, четыре крытых корта. Говорить, что все утопает в зелени и цветах, бессмысленно. В Англии все так утопает. Бишем-Абби английская теннисная федерация арендует для тренировок юношеской национальной команды. Собственно говоря, на руководство ею я и была приглашена. Но в Бишеме проводит свои сборы и национальная футбольная команда.

Спонсор юношеского тенниса в Англии автомобильный концерн "Ровер". Поэтому мы ходим в его фирменных майках, и не реже, чем в полгода, нам "Ровер" меняет новую машину на еще более новую. Правда, курить в машине мы с Витей не имеем права. Но мы и так не курим.

Английская федерация приобрела для нас и домик через дорогу от работы. Типичный английский, очень уютный, небольшой, с низкими потолками, скрипучими полами, тремя спаленками наверху, с камином внизу и небольшим садиком во дворе. Кто только не сидел под нашими цветами! Были и Алла Пугачева с Кристиной, тогда еще беременной на последнем месяце, как потом выяснилось, Никитой. В доме курить нам разрешалось, но зато мы не могли держать в нем домашних животных. Но мы и так из-за наших бесконечных разъездов их никогда не держали даже в Москве.

Если посмотреть, какие машины стоят у нас в общем дворике перед домами, то видно, что наши соседи - люди из высшего среднего класса. Меня потом стало раздражать, что район наш такой дорогой, потому что мне трудно купить здесь дом на те деньги, которые я могу себе позволить на него истратить. Цены примерно такие же, как в центре Лондона. Но зато они в то же время дают тебе гарантию, что ты живешь в спокойном районе. Исходя из собственного опыта, я знаю, что неспокойные районы это те, куда можно доехать на метро или на автобусе. Те же, которые достигаются только машинами, они не то чтобы абсолютно свободны от уличных неприятностей, но в общем-то здесь они случаются значительно реже.

Моя жизнь не предполагает чисто английского общения. Я все время в дороге. Поэтому традиционных английских посиделок на лужайке по два часа в уик-энд я не могу себе позволить. Впрочем, я не могу на них потратить и получаса за эти два дня. А потом, если сказать честно, я больше получаю удовольствия, когда общаюсь с русскими людьми. Может, тому виной мой возраст, но когда ты шутишь, твой юмор понятен только русским, твои беды понятны только русским. У меня много друзей-англичан, я чудесно с ними провожу время, я могу с ними пойти в театр, могу посидеть в ресторане. Но поговорить по душам и от души посмеяться я могу только с русскими. И, как ни странно, у меня в Англии свободные вечера проходят в русской компании.

ФИЛ ДЕ ПЕЧИОТТО

Мой адвокат Фил Де Печиотто; он же адвокат и Ани Курниковой. Я не могу не вспомнить о Филе, потому что это тот человек, который дал мне возможность встать на ноги в нелегкое для меня время. Фил Де Печиотто американец, и тем не менее ведет мои дела в Англии. В спортивной менеджментской фирме "Эдвантэйдж Интэрнешнл", где он один из президентов, есть отделения в самых разных странах, в том числе и в Англии.

Филу я доверяю абсолютно, наш союз проверен временем. Но и мне самой приходится много знать, самой полагается кое-что изучить, чтобы наши отношения складывались еще лучше. Только тогда ты четко понимаешь, когда тебе объясняют: это реально, а это - нереально. А уже потом твой адвокат пытается из реального сделать чуть больше.

Впервые Фил подошел ко мне поговорить в 1987 году. Естественно, никто из советских спортсменов тогда не мог даже задумываться о том, чтобы подписать с "Эдвантеч" контракт! Тем не менее он спросил: "Вы подпишете с нами контракт?" К тому времени у меня встреча с западным адвокатом, ведущим бизнес спортсменов, была уже не первой. Когда я в 1973 году выиграла турнир в Филадельфии, ко мне обратился один из представителей IMG с предложением вести мои дела. Я спросила, что он имеет в виду, поскольку советский человек твердо знал, что адвокат нужен только в суде. Он сказал: "Вы будете играть, а мы будем вам помогать зарабатывать деньги". Я прямо в лоб: "А сколько же вы будете за это брать?" - "Мы будем брать пятьдесят процентов ваших призовых". Я ответила: "Поскольку у меня забирают все сто процентов призовых, меня этот вопрос особо не волнует. Обратитесь, пожалуйста, в Спорткомитет СССР". Я поняла: разницы мало, что здесь пятьдесят, что у нас сто, все равно грабеж. Но я не успокоилась, подошла к Бетти Стове, спросила, сколько берут с нее? Она мучительно: "Оля, это секрет, но с меня берут двадцать". Возможно, вести дела русской казалось им очень сложным, поэтому они решили остановиться на половине. Все, на что я тогда могла рассчитывать - семнадцать долларов суточных. Если бы я согласилась на половину от семнадцати долларов, я бы, наверное, умерла вместе с этим адвокатом с голоду.

Так произошло мое первое знакомство со спортивным менеджментом. Поэтому, когда с тем же вопросом спустя пятнадцать лет ко мне подошел Филипп Де Печиотто, я уже знала, что от этих адвокатов можно ждать, так как у меня имелся совершенно потрясающий первый опыт. Короче говоря, я его просто отшила. Он потом признавался: "Ты была так негативно ко мне настроена". А ко всему прочему, у меня только кончился тот период, когда я считалась невыездной, наконец первый раз вновь выехала за рубеж, и любой мой контакт, не говоря уже о контракте, мог для меня закончиться печально.

Ох, как не хочется вспоминать ту историю, такую гнусную и такую типичную для советских времен.

Большая часть неприятностей, когда нас по сути дела подставил хороший знакомый, свалилась на Витю. Ему пришлось испытать исключение из партии, увольнение из армии, естественно и из военной академии, где он преподавал. Претензии к нам со стороны Прокуратуры были так надуманны, что вскоре там перед нами извинились. Казалось, инцидент исчерпан, Витю всюду восстановили, но больше он свою форму подполковника так и не надел. Не захотел. Обиделся.

Прошло несколько лет, и вдруг Прокуратура разразилась письмом (истинного его автора так и не нашли), где вновь пересказывалась та уже забытая история. Интересно, что письмо прислали в ЦСКА, где я уже несколько лет не работала, а Володя Васильев, старший тренер клуба, не сказав мне ни единого слова, передал его в Госкомспорт.

Тут интересная реакция окружающих. Все, кто знали меня много-много лет, замерли! Меня расстроила больше всего такая же реакция и Жени Позднякова, которого я сама привела в сборную и только-только с трудом решила его выездные дела. Начальник Управления спортивных игр Владимир Портнов, то есть мой непосредственный руководитель, дал мне понять, что он относится ко всему, как к редкой глупости.

Наверное, Портнов или лукавил, или забыл, в какой стране мы живем. Все только начиналось. Создали комиссию. Начались проверки. Виктор Янчук, начальник отдела тенниса, не знал, выдавать ли мне форму на первенство Европы. Шел 1986 год, гласность только делала свои первые робкие шаги, но "закопать" меня уже не представлялось легким делом.

Я, та, кто одна, без сопровождающих, объездила весь мир, причем в те годы, когда никого в одиночку даже в Югославию не пускали, оказалась "запертой" дома. Наконец после очередной проверки меня милостиво вновь приняли в клан обладателей служебных синих заграничных паспортов. По советским правилам возвращение в общество допущенных к западным ценностям, то есть к магазинам, приходилось начинать с контрольной поездки в соцстрану. Но тут произошла накладка - там турниров не предвиделось. И Морозова, старший тренер сборной страны, выполняя общие идиотские правила, поехала на дет-ские соревнования в Венгрию.

Меня спасло от вранья западным игрокам и тренерам - почему я вдруг исчезла? - то, что у меня "оторвался ахилл". Операцию мне идеально сделал Сергей Миронов, старый мой приятель, позже ставший личным врачом Президента Ельцина. Операция почти без шва, а у Кэша, при той же травме, шрам от пятки и чуть ли не до колена.

Страшный тогда у меня случился год. Сразу стало ясно, кто мои настоящие друзья. Надя Рокоссовская-Урбан не оставляла меня ни на один день. Моя подруга Марина Сидорова и ее муж Алик Масюков опекали меня. Потом, когда мы уехали в Англию, их опека перешла на мою маму. Их помощь я никогда не забуду.

Но вернусь к Филу. Теперь вам понятно, почему я, выслушав его, первым делом подумала, что мне только этих проблем не хватает. Спустя два года я к нему подошла сама и сказала: "Хорошо, так и быть, с вами я подпишу контракт". Я понимала, что пришло время, когда нужно иметь хотя бы какой-нибудь крючок, который помог бы мне в крайнем случае каким-то образом зацепиться за работу на Западе. К концу восьмидесятых не я одна, многие понимали, что рано или поздно это может случиться. Но в то время я ничем себя не связывала, да я и не могла ничего платить. От меня требовалось подписать контракт о взаимных намерениях, а не о финансовых обязательствах. Пока и Фил ничего не мог для меня сделать, но стали появляться какие-то возможности, советская хватка с каждым днем слабела, а ему, наверное, казалось большой удачей, что у него первого появилась русская.

Тогда на нас, советских, была большая мода, а тут он наконец получил одну, причем не самую плохую. Для меня же это соглашение с Филом оказалось счаст-ливым билетом в будущую жизнь, так как контракт с английской федерацией составил Фил, и я ему бесконечно благодарна. Мы же ничего не знали о западных законах, а он готовил мне контракт, как готовил бы его американке или француженке. Причем, на мой взгляд, даже лучше, чем американке, не говоря уже о француженке. Естественно, я должна была ему платить с контракта проценты, но у меня крохи переживаний на этот счет не возникало. Детали первого моего западного контракта Фил обсуждал несколько месяцев, даже сейчас последнее мое соглашение уже после восьми лет работы в Англии рассматривалось Филом, мне кажется, не меньше трех месяцев. Строчка туда, строчка сюда. Кстати, мне помогло серьезное, западное отношение к контрактам в одном забавном случае. Когда меня доставала с тайм-шером тетка в ГУМе, я ей сказала: "Дайте контракт, я покажу его своему адвокату". Ко мне сразу потеряли интерес.

Фил ненамного младше меня, но выглядит очень молодо. Мы его пригласили на заре нашего знакомства к нам домой, представили его моей маме, которая кормила моего будущего адвоката такими пирожками, что он их до сих пор забыть не может.

Фил, узнав, что мы с Ирой Родниной соседи, хотел подписать контракт и с ней. Попутно он, наверное, решил, что все знаменитые советские спортсмены живут в одном доме на улице Рылеева, 6. Пришлось его разочаровать: "В этом доме из спортсменов живут только я и Роднина". Фил спрашивает: "А кто еще здесь живет?" Тут я его сразила: "Здесь живут большие генералы". Пришлось рассказать ему всю историю моего получения квартиры. Он долго не мог понять, что дом, квартиру не выбирают, какая подходит, а берут ту, какую дают.

Сижу я у себя в Бишеме, вдруг звонок, Фил: "Оля, я хочу тебя удивить!" И передает трубку... Родниной: "Оля! Привет!" Выясняется, что они летели вместе в самолете и у них случайно оказались рядом кресла. Ира каким-то образом увидела в его бумагах фамилию Морозова. Она удивленно на него уставилась, а он повернулся к ней и говорит: "Некрасиво, миссис, смотреть в чужие бумаги". Она в ответ: "А я знаю Морозову". Но тут и он ее узнал: "Да, а я могу назвать ваш адрес. Улица Рылеева, дом шесть. Я даже знаю, куда у вас выходят окна". Тут Ира задергалась: "Как это?" - "Потому что я адвокат Морозовой, был в гостях у нее дома". Они долго смеялись. У Фила прекрасная память, он стал ей рассказывать, что наши дети Катя и Саша ходили вместе в школу. Но адвокатом Иры он не стал. Довольствуется из русских помимо меня еще и Курниковой.

Фил живет в Америке, в Вашингтоне. Но, как у любого западного человека, у него весь мир - родной дом. У "Эдвантеч" офисы в Токио, в Лос-Анджелесе, в Лондоне, в Париже. В 1998 году Фил приехал в Москву на женский турнир Кубка Кремля, отправился вечером в Большой театр, опоздал и потом долго удивлялся: "Оля, у меня же был дорогой билет, но меня посадили на самый последний ряд". Я же сидела, благодаря подруге Тане Голиковой, бывшей солистке балета Большого, практически на сцене. Я ему объясняю: "Фил, по Москве надо ходить со мной". Потом его все же пересадили в амфитеатр. Билет в Большой Де Печиотто устроила Аня Курникова. Владимир Васильев всегда хорошие места придерживает для теннисистов.

АНГЛИЙСКИЙ СПОРТ, ИЛИ ПОЛЯНКА

С БУТЕРБРОДАМИ

Англия на всю жизнь останется в моей памяти как страна, которая обожает любительский спорт.

Психологический настрой каждого британца - быть любителем. Другими словами, главное - участие. Ребенка, рожденного в Англии, никогда не растят чемпионом. Но внушают, что он должен быть участником. Речь, конечно, не идет о футболе - это отдельный остров, отдельная жизнь, национальная примета. Футбол - особое явление. Но все, что следует дальше, полностью попадает под мое определение. Например, крикет, в него играют три дня. Игроки, их родители и друзья приходят на стадион, который представляет собой большую поляну, приходят обязательно с бутербродами. У каждого игрока для бутербродов огромная сумка. У обычного зрителя сумка в два раза больше. Разложились, поговорили, пообщались, выпили, позагорали. Что там на поляне, то есть на стадионе неизвестно и как бы не очень публику волнует. Приходишь на Уимблдон, почти то же самое. Какую главную традицию сохранили в Уимблдоне? Поляну. Пришел англичанин, сел на свою лужайку, раскатал свой плед, разложил на нем свои собственные, ни в коем случае не покупные, бутерброды... Наверное, молодежь уже покупает готовые сандвичи, но не беспокойтесь, станут чуть постарше, забудут ошибки молодости, и дома начнут стругать свои собственные бутерброды. И так - каждый уик-энд. Поло - тоже игра, и на нее тоже приходят на целый день. Там публика особая, элитная, но смысл соревнований в том же - не победить, а участвовать. И таких видов спорта в этой стране множество, и англичане любят их обставлять семейно-пикниковым праздником. Пикник - это вершина наслаждения в англий-ском спорте.

В Англии, если приедешь на национальный чемпионат Великобритании по теннису, можешь наблюдать, как многие родители живут в палатках, но главное, все они ходят с бутербродными сумками и с кофейниками. Это входит в их понятие об отпуске. Они обожают ходить в походы любой сложности, лишь бы не забыть с собой взять бутерброды. Я каждый раз, глядя на этот английский лужок, вспоминала, как ездила в детстве на соревнования из Москвы в Ленин-град и все в купе сидели с жареной размякшей картошкой в поллитровой банке и вареными яйцами. Поезд - это российский вариант английской поляны.

В нашей стране малые дети, а также бабушки, дедушки, то есть население самое молодое и самое пожилое, считаются главными людьми. Входишь в вагон метро, там написано: "Места для детей и инвалидов". В Англии не увидишь, чтобы специально выделили места для детей (для инвалидов есть), тем более для пенсионеров. Мы же воспитаны на уважении к детям и старикам. Что получается от разницы в традициях? Может наш человек представить, что ребенка не пустят на корт? В моем детстве с двенадцати до семи - время, когда площадку занимала только детская спортивная школа. Везде, на каждом стадионе, будь то футбол, гимнастика или плавание - днем занимались только детские спортивные школы. Дети - наша радость, наше будущее!

В Англии, когда выходит на корт член клуба и видит бегающих вокруг малышей в белых штанах, он говорит: "Убрать их, они меня раздражают, они кричат". То есть он платит деньги не для того, чтобы видеть рядом этого гаврика, он платит деньги для того, чтобы спокойно играть в теннис. Ему хватает своего партнера. В понедельник в клубе играют только мужские пары, это "джентльмен дей", потом "ледис дей", потом еще какой-то "дей". Ребенка, который наберется наглости и обыграет джентльмена, потом вообще на корт не пустят.

Когда я только приехала в Англию, мне предложили прийти в некий клуб по соседству и торжественно что-то там открыть. Что же я открывала, как вы думаете? Душевые кабинки! Душевую я открывала в клубе, который находится около нашего дома. Но зато какой район! У каждого дома по два "роллс-ройса". Где-то открывали в клубе освещение. В Англии, в клубе не было света на теннисном корте! В моем сознании подобное не укладывается.

Мы уехали из Союза под новый 91-й год, а Катя первый раз поехала в Англию на турнир в феврале 1991 года. Они возвращаются с Витей в совершенно диком состоянии, глаза огромные, Катя говорит: "Мама, я на улице играла, прямо на холоде". Это значит, что в Англии детские соревнования проходили на улице в феврале месяце! Такое ни одному, даже ненормальному, советскому тренеру в голову бы не пришло. Издалека, из Москвы, казалось, что там у них какие-то невероятные прозрачные крыши, какие-то невозможные подсветки кортов и всюду кондиционеры. Ничего похожего я поначалу нигде найти не могла, правда, за последние десять лет всего перечисленного стало значительно больше, потому что теннисный магнат Дэвид Ллойд многое взял в свои руки. Он строит огромные теннисные дворцы и все у него получается правильно и с выгодой. Но той работы с детьми, какая принята у нас в стране, в английском клубе нет, и никто по этому поводу не тоскует. Традиции заложены в нацию генетически. Расположение к любительству выдавить из детей невозможно. Справедливости ради надо сказать, что все последние годы английские специалисты пытаются что-то в своем спортивном хозяйстве перестраивать.

Я абсолютно не знала системы английского школьного образования. Элементарный пример. Школьные уроки заканчиваются в Англии в половине четвертого. Чем с ним, пока он поест и переоденется, можно после шести заниматься? Наверное, только книжку почитать. Более того, в Англии в пять во всех клубах начинается время, когда приезжают "ледис энд джентльмен", и ребенка к корту не пускают. В тринадцать лет способных к спорту детей здесь определяют в специальные школы, - у нас в таких занимаются с семи. И получается, что "система подготовки" в клубах любительская, а психологический настрой родителей несколько иной, чем у наших пап и мам, и особенно бабушек. Вот и выходит, что, если ты даже будешь заниматься с ребенком круглосуточно, толку от этого почти никакого.

Чтобы вместо школы или хотя бы части уроков заниматься теннисом, такое представить себе невозможно. Все крутится вокруг школы. Я взяла себе девочек в таком возрасте, потому что знала, с тринадцати до шестнадцати они должны сделать некий марш-бросок в своей спортивной карьере. Но я просчиталась, я надеялась, что мне дадут уже подготовленных детей, а я получила игроков, сделавших шаг, недалеко уводящий их от новичков. В тринадцать лет у нас девочка технически и тактически лучше или хуже, но уже оснащенная. А в Англии в тринадцать лет девочка только начинает играть. И когда их у меня собрали, оказалось, что я никогда таких неумеющих детей не тренировала. Мне досталась, на мой взгляд, крайне слабая группа - и по физическим данным, и по таланту. При этом они почти никому не проигрывали в стране!

Возможно, в Англии жили другие талантливые дети, но ко мне они не попали. Однажды на национальное зимнее первенство я не послала девочку, а их у меня в тот момент было в группе шесть. Подходит ко мне менеджер команды: "Олга, почему эта девочка не участвует в таком важном соревновании?" Я ему: "Ричард, они заняли первое, второе, третье, четвертое места. Ты хотел, чтобы они заняли еще и пятое и шестое?" В общем, мне можно было не ездить на соревнования по этой возрастной группе, я их могла разыгрывать у себя в Бишеме. Меня недолюбливали родители других детей, правда, они меня уважали. Своих я все-таки заставляла тренироваться и тренироваться много, вот они всех и обыгрывали.

В любом деле везение стоит не на последнем месте. Я показала английской федерации, как нужно профессионально тренировать в этом возрасте детей, но они не могли собрать для меня нужный контингент и желаемый мною бросок вперед, увы, международного уровня не достиг. Например, шьешь платье из ситца и оно, как бы не был красив дизайн, все равно ситцевое. Я часто повторяю: какой бы ты не была искусной швеей, но если материал плохой, все равно платье по фигуре сидеть не будет. То же самое и в спорте, что бы ты не придумал, каким бы гениальным тренером ты бы не был, но если у тебя нет материала, из которого можно сделать суперигрока, ты его никогда не сделаешь.

Я не могу сказать, что девочки - это вечная проблема английского тенниса. Вместе со мной играли выдающиеся женщины - Вирджиния Уэйд, Энн Джонс, Джо Дюри, но сейчас пошли одни мужчины. Не пересчитать, столько талантливых мальчиков в Англии, но будут ли они большими игроками, неизвестно. Пока назвать можно только одного состоявшегося - Тома Хенемана. Но у него совершенно другой, в отличие от общества, настрой, он по своему страстному желанию побеждать настоящий чемпион. Хенеман истинный фанат спорта. Он уже в десятилетнем возрасте заявил: "Я буду игроком, не знаю, в теннисе или в гольфе, но обязательно добьюсь большой победы". Хенеман сам руководит своими тренировками. Везде же есть талантливые люди, которые вырываются вопреки всему.

Очень хороший мальчик тренировался у нас в Бишеме, я считаю, что таланта у него было не меньше, чем у Сафина. Но Сафин уже играет в Кубке Дэвиса, в турнирах Большого шлема, а тот еще близко к таким соревнованиям не подходил. А по таланту, повторяю, равен. По физическим данным - вообще лось. Ноги такие же, как у Сафина, но он еще выше ростом, чувство мяча феноменальное. Я смотрю на него и восторгаюсь: вот природа наградила! Но полное отсутствие воли, он совершенно не готов к большим нагрузкам. Мы с одним тренером смотрели, смотрели на этого парня, а потом друг у друга спрашивали: "Как же он может, имея такие физические данные, не работать ногами?" Это все равно, что хорошо знать грамматику, а писать с ошибками. Такое происходит только потому, что он ленивый и равнодушный. В нем нет этого: "Хочу быть первым".

Все-таки в теннисе, да и вообще в спорте должна быть какая-то сумасшествинка, которая заставляет работать на сверхвысоких нагрузках, а если еще есть желание стать первым, то тогда оно помогает подняться. Хингис мне сказала: "Когда вижу фотографию Курниковой на журнальной обложке, тут же звоню своему менеджеру и говорю: "И я хочу такую же". Казалось бы, зачем ей это нужно? Она же и так уже Хингис, суперзвезда, у нее супермиллионы, но она по-прежнему хочет быть первой. Первой во всем и всегда. Она сказала: "Напрасно вы думаете, что, если я вижу, что Курникова подписала какой-то рекламный контракт, а у меня его нет, я спокойно к этому отношусь. Я ставлю вопрос перед своей менеджерской группой, чтобы мне контракт сделали еще лучше. Она получила один контракт на рекламу парфюмерии, а вы мне принесите два".

Такого настроя у моих игроков не наблюдается даже в бинокль. Смешно, но прежде всего именно к этому я оказалась не готова. Потому что в Москве приходит ко мне чей-то папа: "Ольга Васильевна, почему моя дочь тренируется только три раза в неделю? Она что - бездарная?" А в Англии мне говорят так: "Она, может быть, за неделю и приедет один или раза два потренироваться, но чтобы три-четыре, что вы, это нереально". Ну конечно же, девочка ведь должна пойти в школу на занятия по прихлопам и притопам, то есть какую-то чечетку отработать, потом ей обязательно нужно попасть на урок классического балета, потом ей необходимо посетить кулинарные курсы. А как пропустить "митинг", то есть собрание, в школе?!

У нас с англичанами разный менталитет. Наши - еще, еще и еще. Наши знают, что спорт - это тяжелейший труд. Мы нашим английским ученикам с утра до вечера рассказываем, как надо тяжело работать, чтобы быть первым. А в Англии неприлично быть первым, но не стыдно стать четвертым. И вот к этому менталитету я оказалась не готова. Мне их специалисты объясняют: "Русский спортивный менталитет строится на том, что вы голодные". Я спрашиваю: "А что делать с испанцами, они тоже голодают?"

Может быть, у англичан такой любительский настрой только там, где у них нет чемпионов. Но когда фигуристы-чемпионы Торвилл и Дин выступали на Олимпийских играх, вся Англия смотрела передачу из Сараево. Если английская сборная играет в футбол... Впрочем, футбол - это особая статья, я уже его поставила за скобки - это суперспорт. Если футбольный день, то можно спокойно доехать куда хочешь, редко какую машину встретишь на дороге. Обычно в пятницу вечером невозможно из дому выехать, такие пробки, но если играет сборная, на дороге абсолютно пусто, все смотрят своих любимцев.

Все равно внутри любой нации это есть: мы самые сильные.

Если я где-то слышу - есть хорошая девочка, я не задумываюсь, сможет ли она научиться играть в теннис? Я думаю о том, будет ли она играть в десятке? То есть ниже мировой десятки я не вижу ничего, у меня такой настрой. В Англии подобной страсти ни у кого нет, во всяком случае внешне и на словах. Может быть, внутри что-то и бурлит, но кажется, что никто не нацелен на то, чтобы ребенок, если он хорошо играет в теннис, рано или поздно обязан выиграть чемпионат мира, а если не выиграл - не дошел до цели. В Москве мама приводит ко мне десятилетнюю девочку и уверяет, что она без пяти минут чемпионка мира. "Вы посмотрите, как она бежит, посмотрите, как она прыгает! Ольга Васильевна! Вы посмотрите, ведь она же прыгает лучше всех в школе". Значит, по мнению мамы, ее дочь играть уж точно будет лучше, чем какая-то Штефи Граф.

Когда я начала работать в Англии с тринадцатилетними, к тому же неподготовленными детьми, получилось, что я, специалист, имевшая учеников на уровне первой десятки мира, должна теперь начинать занятия чуть ли не с азов. Конечно, я оказалась в некотором недоумении. Меня поддерживала лишь надежда, что у Кати все будет складываться хорошо. Но не совпало. Не совпало.

* * *

Еще несколько слов об английском спортивном профессионализме. Я впала в легкий шок после того, как выяснила, что у меня нет тренера по ОФП, нет массажиста, нет врача. А тут и вовсе остолбенела. Если наши профессиональные тренеры прочтут эти строчки, то легко поймут мое состояние. Начинался 1991 год, ни одна из английских теннисисток не входила не то что в мировую десятку, никто не наблюдался и в тридцатке. Я уезжала из Москвы с большими амбициями и, зная результаты английских теннисисток, думала, что могу помочь им подняться. Я называлась тренером национальной молодежной сборной, а у меня не было в команде массажиста! Не было и постоянного врача, кстати, его до сих пор нет. Есть консультант. Благодаря моим усилиям, во-первых, сразу же появился тренер по ОФП, который, собственно, потом и Хенеману помог, тот стал заниматься с ним общей подготовкой не самостоятельно, а профессионально. Мой тренер по ОФП побывал на Олимпий-ских играх в Москве запасным английской легкоатлетической сборной. Он отлично знал систему подготовки в легкой атлетике, а англичане в этом виде спорта хорошо и правильно тренируются.

Если у какой-то из моих девочек из сборной Союза случалась травма, то на следующий день она видела перед собой лучшего специалиста страны. Здесь я должна была везти спортсмена в JP (Дженерал Практишен), а до этого ждать назначенной консультации два дня, после которой мне обычно говорили, что игрок три дня должен отдыхать. Я никак не могла понять, как это возможно, чтобы человек, который занимался профессиональным спортом, порой неделями ждал консультации у врача! Это до сих пор в моей голове не умещается. Как можно травму лечить не сразу? Летом 1998-го я отвела Катю в диспансер ЦСКА. Первое, что мне сказал наш знаменитый врач Олег Белаковский - быстренько к врачу-специалисту. В Англии к травматологу не ходишь, там ходишь к физиотерапевту.

Когда Катя восстанавливалась после травмы, я допустила невероятную ошибку - доверилась местному врачу. Ему полагалось дать мне инструкции, какие процедуры я должна с ребенком делать, а он мне ничего не сказал. В сборной Союза доктор Юлия Ивановна Глухова ежедневно мне сообщала, как себя чувствует та или иная девочка. А в Англии такого нет, и я долго от такой свободы от медицины опомниться не могла. Сейчас, правда, многое изменилось в положительную сторону.

Я расспрашивала своих друзей, которые, как и я, уехали работать тренерами за границу, и выяснила, что мы все в общем-то прошли через одно и то же. Мы оказались совершенно не готовы к иной системе подготовки профессиональных спортсменов, причем значительно уступающей прежней советской. Сказали бы мне о таком раньше, я бы решила, что это пропаганда.

На Западе спортивные таланты могут "выстрелить" скорее вопреки, чем благодаря. Это прежде всего те ребята, на которых папа с мамой потратили большие деньги. Может, не во всех видах, но в теннисе и фигурном катании совершенно точно.

* * *

Теперь я знаю, что, когда едешь работать тренером по контракту в другую страну, необходимо поинтересоваться, как там организована структура спорта. Сейчас происходят большие изменения в английской теннисной жизни, и мне кажется, что любому, кого они еще пригласят из иностранцев, я могу дать подробную консультацию: как надо себя вести и какие неожиданности его подстерегают на новой работе. У нас в стране в тренеры шли и идут те люди, которые, как правило, сами прошли через большой спорт. Другие варианты редкость. Раньше назначали номенклатурного работника, например Павлова, министром спорта, но рядом с ним все равно были те, которые знали спорт, а он, будучи в общем-то сообразительным человеком, прислушивался к словам авторитетных людей, а порой даже учитывал мнение действующих спортсменов. Система подготовки спортсменов в СССР все время улучшалась и, как я сейчас понимаю, была одной из лучших в мире. В Англии вроде бы существует такое же правило, на места спортивных руководителей назначаются тоже бывшие спортсмены, но большинство из них не прошли через крупные турниры и победы, которые, как бы это не звучало банально, куют крепкие характеры. Поэтому им не кажется большим грехом что-то недоделать, свалить ответственность на другого, забыть о своем обещании.

Я, например, не знала такой "мелочи", что в Англии никогда не было детской спортивной школы. Мы с Витей сейчас пытаемся создать некое ее подобие. Но если ты сам играл на среднем уровне, то не очень понимаешь, зачем она нужна. Подобное несоответствие создает ситуацию, которую я, мягко говоря, называю сложной. Английской федерации нужны специалисты, досконально знающие английский теннис, знающие чуть ли не со дня своего рождения, но в то же время еще и понимающие, как дойти до мировой вершины. Найдутся ли, в конце концов, такие люди, мне неведомо. Очевидно, что поиски затянулись, вот английская федерация и приглашает на работу иностранцев.

Сейчас у меня в группе совсем маленькие дети, и с ними куча сложностей. Но я их обожаю, моих крохотных спортсменов. Я теперь так часто вспоминаю слова своего тренера, Нины Сергеевны. Она говорила: "Я же вас ненавидела, когда вы приходили, противные девки, со своими накрашенными глазами и все время мне возражали. А когда ко мне приходит девочка с косичками и с бантиками, смотрит на меня голубыми глазками и делает все, что я ей говорю, она мне жизнь продлевает". Так вот, я сейчас работаю исключительно с "голубыми глазками", которые пишут нам с Витей открытки, в основном, конечно, Вите, они его безумно любят. Мы пытаемся каким-то образом настроить родителей этих маленьких десятилетних игроков на профессиональное отношение к занятиям детей. Что неимоверно трудно в самой старой в мире капиталистической стране и что родители в России делают, когда их ребенку нет и шести.

Я как-то летом, находясь в Москве, прошлась по кортам ЦСКА и увидела, как маленькая девочка, крохотуля просто, бьет по мячу, но у нее уже поставлены удары! Часть из них, допустим, неправильные, я вижу, техника неточная, но качество работы уже профессиональное. А ей восемь, ну, может, десять лет. Такое редко увидишь в Англии, потому что это же дорого стоит, за такие удары родители должны раскошелиться. И в Москве теперь папа с мамой платят, но в Англии все равно каждый удар стоит дороже.

II. БОЛЬШОЙ ШЛЕМ - ШАГ ВПЕРЕД...

В 1974 году я играла решающий матч на центральном корте Всеанглийского теннисного клуба, но за прошедшие четверть века ни одна российская теннисистка так до финала в Уимблдоне не дошла. Мой рекорд пока остается непобитым. Я смотрю на статистику, которую мне дал наш известный теннисный энциклопедист Борис Фоменко, и думаю, сколько же всего матчей я выиграла? И не стесняюсь себе признаться: все-таки так я здорово выступала. В большинстве международных турниров, где я участвовала, я или побеждала, или добиралась до финала, в худшем случае до полуфинала. Может быть, в те годы уровень соревнований, выпадавших на мою долю, был не всегда самым высоким? Но и победа в первенстве Европы тоже придавала уверенность. Когда ты выигрываешь очередной турнир, это всегда утверждение себя. Если же проигрываешь, но хотя бы в полуфинале, то и этот результат поднимает тебя в собственных глазах.

Ни к нынешним нашим девочкам, ни к той будущей российской теннисистке, которая превзойдет мои результаты, ревности у меня нет никакой. Наоборот, когда хороший игрок выходит на корт, когда на него смотришь или, того больше, ведешь репортаж с его матча, ловишь себя на том, что смотришь на героя или героиню корта как на красивую картинку, а не как на главное дело своей жизни. Это все, конечно, твое, но уже из-за стекла. Когда я сама выходила на корт, ощущения от жизни у меня были совершенно иные.

В те дни, поднимаясь по ступенькам из раздевалки на центральный корт Уимблдонского турнира, даже не на матч, просто травку погладить, я чувствовала, как в организме начинает работать адреналин. Возникал эмоциональный подъем, даже какая-то нервозность. А сейчас я веду репортаж с того же центрального корта и не замечаю даже отдаленно того вдохновения. И лишь однажды, когда Аня Дмитриева во время прямой трансляции неожиданно спросила, не помню ли я свои мысли при выходе в финал, я вдруг ощутила ускоренное сердцебиение.

За последние десять лет с того времени, которым я закончила первую часть моей книги, многое изменилось даже в неприступных традициях Уимблдона. Если раньше я указывала на бесконечные превращения "Ю.С. опен", то теперь и Уимблдон становится все более и более ориентирован на бизнес. Уимблдон разрастается исключительно для того, чтобы зарабатывать как можно больше денег. Построен новый теннисный корт с трибунами, вмещающими больше зрителей, чем центральный, но справедливости ради надо сказать: не англичане первыми начали эту гонку.

У каждой эпохи свое лицо. Мы свидетели нового строительного витка Большого шлема, и начался он с открытого первенства Австралии. Старый привычный стадион Куенг, который уже не годился для такого уровня соревнований, заменили на новый - Флин-парк. Австралийцы соорудили суперстадион с крышей, которая за восемнадцать минут закрывает поле во время дождя. Эта крыша оказалась "первой ласточкой" строительного бума. Действительно, австралийцы выиграли от перемены стадионов, потому что среди зрителей начался ажиотаж, да и больше звезд стало приезжать в далекую Австралию. Турнир совершил резкий рывок.

Следующими, кто продолжил подобное начинание, стали, конечно же, французы. Они построили новый корт "Сюзан Ленглен" - отныне так на Ролан Гарросе называется главная площадка турнира. Остался центральный корт, но есть теперь и корт "Сюзан Ленглен", и прежний первый корт - все элитные, все с большими трибунами. Французы устроили прекрасную "площадь мушкетеров" со скульптурами Коше, Баратра, Лакоста, Брюньона. Федерация тенниса Франции купила для нового корта кусок земли в Париже! Звучит фантастически, денег это стоит немыслимых! Возможно, они получили от властей большие скидки, потому после турнира на корты приходят обычные люди, на Ролан Гарросе играют дети. Есть специальный день, когда двери открыты только для юных.

Затем увлечение строительством новых кортов с большими трибунами перекинулось на первенство США, там тоже появился новый стадион. В конце концов этот бум докатился до Уимблдонского турнира. В 1998 году здесь открыли новый первый корт. Конечно, Уимблдонский турнир не может уйти от традиции, центральный корт есть центральный корт. И королевская ложа на нем останется на своем месте на все то время, пока в Великобритании будет существовать монархия. А может, даже дольше.

Я купила скамейку со старых, разбираемых трибун Уимблдона и поставила ее в садике нашего дома в Бишеме. Скамейка как скамейка, ничего особенного. Когда стали перестраивать первый корт, кому-то пришла идея продать скамейки с трибун. Естественно, первые, кто имели право их купить, были члены Уимбл-донского клуба. Я совершенно случайно узнала, что Патрик Кэш отхватил себе такую, заволновалась, позвонила Роджеру, распорядителю клуба. Меня поставили в очередь, потому что я не член клуба. Наконец позвонили: "Можешь прийти, но выбор уже хуже". Не знаю, чем выбор оказался хуже, но на моей скамейке есть номер 12, а это счастливая цифра для меня. Заплатила я за скамейку 130 или 140 фунтов, то есть больше двухсот долларов, и теперь должна привести ее в порядок, немного отреставрировать. В скамейке со старой трибуны нет ничего необычного, но мне она дорога хотя бы тем, что она простояла на первом корте десятилетия, что при ней я выиграла юношеский Уимблдонский турнир. На этом же первом корте мы с Аликом обыграли легенду тенниса Панчо Гонзалеса с Рози Казалс, на этом же корте я обыграла Билли-Джин Кинг. Все мои сенсационные победы на Уимблдоне связаны с первым кортом. Приятные о них воспоминания, конечно, и так останутся в памяти, но теперь у меня дома есть пусть немой, но свидетель тех побед.

Я пока не член Уимблдонского клуба, я стою в очереди на членство. Там со вступлением все очень непросто, не знаю, может быть, мою рязанскую родословную проверяют, а может, выясняют, была ли я агентом КГБ. Нужно сверхъестественное деяние совершить, например выиграть одиночный разряд Уимбл-дона, чтобы сразу стать членом AELTC - всеанглийского лаун-теннис клуба, - иначе говоря, войти в круг всего лишь трехсот теннисных небожителей. Кто-то должен умереть, чтобы первый стоящий в очереди занял его место. С другой стороны, певца Клифа Ричарда без таких трагических особенностей недавно приняли в клуб. Правда, я не знаю, сколько он передал денег на развитие тенниса в Англии, но догадываюсь, что много. К тому же он каждый год устраивает во время турнира свои вечера. Клиф даже пел на центральном корте, заполняя паузу во время дождя.

В Англии, чтобы стать членом престижного клуба, нужно так же долго жить, как и в России, чтобы стать известным при жизни. Вот мнение Джерми Бейтса, который до Тима Хенмена долго считался первым номером Великобритании, а сейчас национальный тренер мужской сборной. Естественно, вся сборная команда Великобритании является членами Уимблдонского клуба. Джерми точно охарактеризовал клубменов, которые играют в Уимблдоне в течение года. "За исключением двух недель турнира, корты в их распоряжении. Четыре человека, говорит Бейтс, - выходят на площадки, три уходят сами, одного увозят в карете "скорой помощи". Но, - говорит Джерми, - как ни странно, на следующий день их снова четверо, тот, кого увезли, опять приходит играть, такие они живучие". Подобное происходит там каждый божий день. Поэтому своей очереди на членство мне, скорее всего, не дождаться.

Я уже говорила, что в обязательном порядке членами клуба становятся победители Уимблдона. Но если б я в тот день, когда вошла в одиночный финал, вдруг захотела стать членом клуба, наверное, меня бы приняли, потому что Бетти Стове это сделала. С другой стороны, великий Лендл хотя и сразу объявил о своем желании, однако так и не стал членом клуба, при том, что он несколько раз выходил в финал, но так и не смог выиграть Уимблдон. С какими-то дикими натяжками год или два назад его протащили в клуб. А Ян Кодеш, чьи результаты не сравнятся с Лендлом (в 1974-м он выиграл финал у Метревели), - полноправный член уже четверть века, у Яна синий значок, где маленькими золотыми буквами написано: AELTC. И благодаря этим золотым буковкам можно во время турнира идти куда хочешь, стоять где хочешь, в том числе и на особом балконе. Сказка. Значок дает много самых разных приятных привилегий.

Каждый член клуба имеет право купить несколько билетов на Уимблдонский турнир. Не отхватить их бесплатно, как на Кубок Кремля, а именно "право купить блок билетов". И еще два места на трибуне центрального корта получить для себя на протяжении всего своего членства, с первого в нем шага и до конца жизни. Причем одни и те же места, например пятый ряд, двенадцатое и тринадцатое места. Выдают эти два как подарок, и еще за двумя ты уже встаешь в привилегированную очередь. Ты имеешь право на них пригласить только своих друзей, продавать "свои" билеты - боже упаси. Даже звезды и те не переступают этих границ. Со своим постоянным местом ты всегда на виду. И если вдруг распорядители заметят в престижных рядах даже не сомнительную, а просто постороннюю личность, то мгновенно выяснят, на чьих креслах она расположилась.

В прошлом году у моей приятельницы, члена клуба AELTC, случилась страшная история. Она отдыхала на курорте, в дорогом и очень красивом месте, и чтобы отблагодарить человека, который пригласил ее, как я понимаю, бесплатно погостить, решила подарить ему билеты на Уимблдон. Позже выяснилось, что этот человек передал билеты своему сыну, ну а сын билеты "толкнул" или отдал приятелю, который и произвел столь простую, но очень выгодную операцию. Но пока это выяснилось... Наступает турнир, и моя приятельница не понимает, в чем дело, почему никто ей не звонит? Обычно, когда ты посылаешь кому-то билеты, тебе все-таки говорят спасибо. В Англии принято или написать записку, или позвонить и поблагодарить за внимание. "Но тут, - говорит моя подруга, никакого ответа нет, я заволновалась, подумала, может быть, он не получил билеты?" Все это происходило в течение одного дня. Она спустилась в офис, где оставила конверт, спросила, взял ли ее гость билеты? Там проверили: да, забрал. Когда закончился Уимблдонский турнир, ее вызывают в офис дирекции и говорят: "Вы должны объяснить, кто сидел на ваших местах такого-то числа?" Она отвечает: такой-то. Они возражают: нет, такой-то там не сидел, потому что там оказались два человека арабского происхождения. Она сразу вспотела: "Этого не может быть, я должна сама все выяснить... У меня записано, что в этот день такому-то человеку я подарила билеты". Она звонит, выясняет... дальше уже все известно.

И у меня такая же история случилась, правда, на первенстве США. Моя близкая подруга Таня Наумко - тренер Чеснокова - и ее муж Коля пытались достать билеты на какой-то вечерний сумасшедший матч. Мне долго в дирекции чемпионата объясняли, что билетов нет, но в конце концов позвонили и сказали, что кто-то отказался от двух мест и я могу их выкупить. Время у матча позднее, у меня другие планы, но я помнила, что Татьяна с Колей хотели приехать на стадион. Звоню Коле, он: "Конечно, пойдем, никому билеты не отдавай". Оставляю их в офисе и спокойно уезжаю в город. На следующий день меня вызывают в дирекцию: "Оля, за сколько ты продала японцам билеты?" Я чуть не падаю: "Какие японцы?" Мне говорят: "На твоих местах сидели японцы". Я звоню Коле и выясняется, что он подарил их своим клиентам, а они - японцы.

В Уимблдоне есть люди, которые специально проверяют, кто сидит на привилегированных местах. Я хотела заранее купить у моей приятельницы, работающей в офисе Уимблдона, билеты, потому что ко мне такое количество людей из Москвы приезжает, что не хватает причитающихся для меня мест. Она говорит: "Оля, я могу лично тебе вручить билеты, но я должна знать, кто будет на этих местах сидеть". И когда меня москвичи спрашивают: "Оля, неужели ты не можешь договориться с кем надо?", я отвечаю: "На Уимблдоне договориться невозможно, потому что клуб за счет билетов живет". А так как он сам делает на них деньги, тебе такой же возможности он никогда не даст. И опять я ловлю себя на том, что коммерции в турнирах Большого шлема становится все больше и больше.

Повторю, что в своей статье Маккормик, основатель IMG, говорил, насколько важно, чтобы директором его отделения в разных странах обязательно назначался человек из местных, знающий специфику нации. Дополню, что и директором турнира может быть только выходец из той страны, где турнир проводится. Обратите внимание, во время первенства Франции, в часы ланча, трибуны пустые. Потому что для французов вовремя поесть - это святое. Кто бы в этот момент ни играл на корте, они все равно переместятся за столики. К тому же там еще и очень вкусно готовят. В Англии такого нет. Ланч ланчем, а трибуны все равно не освобождаются. В Италии, на открытом первенстве страны, - важно, кто во что одет. Главное, чтобы видели, какой на тебе красивый туалет. На "Ю.С. опен" все по-другому, там главное - зрелище, азарт, темперамент. К чему я клоню, в чем именно прав Маккормик - директора стараются каким-то образом сохранять образ турнира. В Уимблдоне с появлением нового корта на стадионе стало заметно, что вокруг слишком много бетона, а бетон это уже не Англия. Я волновалась, когда шло строительство, даже мне почему-то такое не по душе. Но напрасны были мои тревоги. Все конструкции тут же покрасили в темно-зеленый цвет, и сразу новый стадион приобрел старинный оттенок. К тому же насыпали холм, где образовалась маленькая, но лужайка. Может быть, ее могли бы сделать и побольше, но и этой хватает, чтобы ты, как полагается настоящему англичанину, пришел со своим пикничком и расселся на траве со своей бутербродной сумочкой, разложив клетчатые салфетки. И конечно же, обязательный термос с чаем.

Есть на стадионе и ресторан, куда, правда, невозможно попасть. Я пришла с друзьями, мне говорят: "Что вы, у нас забронированы все места до конца Уимблдонского турнира". Ресторан устроен под трибуной нового первого корта, раньше рестораны на Уимблдоне не наблюдались. Всегда были "марки", шатры, которые снимала какая-нибудь фирма, куда приглашали ее гостей на обед. Существовала еще и сказочная обжиральня, но она предназначалась только игрокам. Теперь закусочных стало много - для прессы, для спонсоров, еще для кого-то. А пресс-центр такой огромный, что создается впечатление, будто на Уимблдоне проводят Олимпийские игры. Еще более грандиозное сооружение для прессы на "Ю.С. опен". Но что в Англии за двадцать лет так и не смогли улучшить - это комментаторские кабины. Может оттого, что главные события по-прежнему проходят на центральном корте, а он как был старинный, так им и остался. Центральный корт, подчеркну, - это традиция.

А в Англии нет ничего важнее традиций.

Главное в Уимблдоне - лужайки и розы. Очень много роз. Все-таки англичане всегда останутся англичанами. Да, европейцы, но другие. Там и пицца продается, и все остальные радости быстрой еды, но антураж, свою прелесть они всегда сохранят. Еще одна отличительная особенность Уимблдона, я о ней уже упоминала, - марки. Это цветной, чаще полосатый тент, который ставят на воздухе, на одной из лужаек рядом со стадионом. Очередь на право установить такой тент в Уимблдоне расписана на восемь лет вперед, впрочем, в Америке на "Ю.С. опен" то же самое с ложами. Сразу место себе "в высшем обществе" там купить невозможно. Во Франции бывают свободные места в секторе VIP, казалось бы, их можно продать, заработать деньги, но организаторы ими не торгуют, говорят, нам денег не нужно, мы и так имеем столько, что трудно истратить.

Для чего же все эти ложи и марки? Обычно крупная фирма или компания предпочитает принимать своих гостей в неформальной обстановке, но с учетом местных достопримечательностей, к числу которых, без сомнения, относятся турниры Большого шлема. Какое впечатление можно произвести, накрыв столы рядом с трибунами, говорить не стоит. Предположим, идут важные переговоры, а потом руководители компании приглашают делегацию партнеров посмотреть пару матчей в заранее снятой ложе, потом они выходят в марки на ланч, потом смотрят еще пару матчей, а после, как мне кажется, намного легче подписать желаемый контракт. Есть в кулуарах такая легенда, будто Маккормик, который помогает вести дела Уимбл-дона, пригласил представителей "Ролекс" в главную ложу на хороший матч и между прочим спросил: "А вы не хотите разместить здесь свое название?" На следующий год на зеленых тентах появилось название знаменитой часовой фирмы.

В конце концов, считается престижным пригласить друзей на Уимблдонский турнир или на первенство Франции. Я не знаю, сколько стоят марки в Уимбл-доне, но знаю, что двухэтажная ложа (в ней свой бар, комната отдыха) на новом центральном корте "Ю.С. опен" продается на две недели турнира за сто пятьдесят тысяч долларов. Примечательно, что за год до того, как стадион был построен, все ложи уже оказались проданными.

Последнее сооружение, введенное после реконструкции для турниров Большого шлема - это центральный корт на "Ю.С. опен", его запустили в 1997 году. Во Флешинг-мидоу старый центральный корт сделали ниже, как бы дали преимущество новому, и он возвышается большой шапкой, такой могущественный и заметный. А тот, что прежде считался центральным, теперь выглядит довольно уютно.

Почему теннисисты любят первенство Франции и Уимблдон? Потому что они проходят в клубах. Первенство Австралии и США - это пусть очень красивые, но стадионы. А Ролан Гаррос и Уимблдон - это клубы, где проводят турниры. Американцы, живо все чувствующие, пытаются превратить первенство США в некий огромный американский теннисный клуб. Сейчас, когда входишь на стадион в парке Флешинг-мидоу, уже ощущаешь, что вошел в клуб, правда, в клуб невероятных размеров. Может, в этом тоже свой смысл? Наверное, в Америке все должно быть большим, в том числе и теннисный клуб. Грустно, когда там на турнире мало народа, потому что это слишком заметно при таком невероятном числе мест. Такое колоссальное пространство не может существовать без людей. А между кортами на "Ю.С. опен" большие площади, где продается еда, спортивная и теннисная одежда, где стоят информационные щиты. Во Флешинг-мидоу люди друг друга не толкают, кроме как у площадки, где идет интересный матч.

В чем прелесть Исборна - турнира накануне Уимблдона? Там смотришь на игрока и чувствуешь его буквально плечом, так как стоишь рядом с кортом. И на "Ю.С. опен" то же самое. Если на одном из разминочных кортов тренируется Пит Сампрас, готовясь к выходу на главную площадку, то можно спокойно пойти, постоять рядом и посмотреть, как тренируется первая ракетка мира. И получается, что зрители вроде бы участвуют в жизни игрока. На Уимблдоне такое невозможно, там, куда ни ступишь, игровая трава, никого к ней близко не подпустят.

Не могу утверждать: то ли когда турниры стали по-настоящему большими, появилось много коммерции, то ли, наоборот, коммерция сделала турниры огромными. Но зато в один момент везде сразу изменилось отношение к телевизионной трансляции. На первенстве Франции уже вводится цифровое телевидение, то есть любой зритель, оплатив специальный канал, может, сидя дома, заказать себе матч с того корта, где играет его любимец. Поэтому у каждой площадки располагается собственный комментатор, который любому подключившемуся расскажет о том, что на ней происходит, даже если зритель окажется всего один. То же самое вскоре произойдет и на Уимблдоне. Мне сообщали уже совсем невероятные вещи, которые ожидаются в ближайшем будущем на турнире во Всеанглийском клубе лаун-тенниса. Судя по грядущим изменениям, он будет приносить денег в два-три раза больше, чем сейчас.

Уимблдон - единственный турнир Большого шлема, который не продает рекламу. Только еле-еле проглядывает на зеленых фонах центрального корта - мячи марки "Шлезингер", и то их толком не видишь, да еще есть надпись "Ролекс" - время и счет отмеряется на табло этой фирмы. Другой рекламы нет. На первенстве Франции везде и "Лакост", и "Босс", и чего там только нет. А уж о первенстве США и говорить нечего, там Сити-банк, Манхэттен-банк, еще какой-то банк... Но теперь подразумевается, что, покупая трансляцию с Уимблдона по диджиталу, то есть цифровой видеосвязи, фирма, работающая в Москве, может сама в нее ставить рекламу, все это уже прелести нового телевидения. Естественно, Уимблдон, продавая свои права, но не занимаясь впрямую рекламой, будет получать немалые деньги, сам ничего не рекламируя. Значит, они будут и дальше обогащаться, на что я очень надеюсь, так как спонсор английской федерации - Уимблдон, и моя зарплата начисляется из денег, что заработал самый знаменитый теннисный турнир в мире.

Десять лет назад я называла Маккинроя антигероем Уимблдона. Все же, несмотря на традиции, кое-что в жизни изменилось. Его теперь безумно любят в Англии, ему даже доверяют, неслыханное дело, комментировать турнир по английскому телевидению. Маккинрой был самым хулиганистым игроком, но и самым любимым, а теперь он один из лучших комментаторов в мире. Я с удовольствием слушаю Джона, у него неподражаемый шарм, у него свой стиль, у него, что неудивительно, огромное знание тенниса. Кстати, Алик Метревели как-то во время Ролан Гарроса брал у Джона интервью, и случайно разговор зашел о футболе. Все-таки футбол и Америка - довольно полюсные понятия, но Маккинрой все знал даже о футболе. Из чего я делаю вывод, что он интересуется спортом основательно. Они с Аликом с удовольствием побеседовали о европейском футболе, и у Джона даже оказалось свое видение этой темы. Но прежде всего, конечно, он имеет свой взгляд на теннис. Маккинрой предельно объективен, у него необычный подход к каждому матчу, и даже критические оценки у Джона отличаются от тех, что дают другие. Есть у него любимцы на корте или нет, непонятно.

Когда Маккинрой рассуждает об игре Сампраса, все-таки Питу приятно, кто его оценивает. Сампрас же понимает, что он, конечно, великий, но и Маккинрой далеко не последний в нашем деле, они говорят на одном языке. Поскольку и тот и другой знают, что такое вершина. И ты на ней был, и он был, ты это выигрывал, но и он это выигрывал. Ты знаешь, как выйти на первенстве США в финал и как там надо играть, и он знает. Когда делает замечание Маккинрой, как бы не был знаменит игрок, он вынужден его "проглотить". Я однажды сказала приятелю Маккинроя: "Как же он справедлив", а тот отвечает: "А он и должен быть справедлив, потому что вхож в раздевалку". Это означает вот что: если я вхожу в раздевалку, я могу многое узнать. Когда игроки находятся в раздевалке, комментатору там делать нечего. Где-то теннисисты должны иметь защиту от прессы. В раздевалке ведутся куда более откровенные разговоры, чем на пресс-конференции. Но так как ты любим, тебя уважают, то ты в раздевалке свой. Игроки тебе там много чего расскажут, но нельзя потом совершить даже малейшей оплошности или бестактности.

Никак не могу в это поверить: развернутое на 180 градусов отношение к Маккинрою на Уимблдоне - хорошая пресса, масса комплиментов. А когда играл, в нем видели исключительно только хулигана на корте. Джон сам про себя смешно говорит: "Что поделать, способный я человек, даже талантливый, но веду себя плохо". Я видела смешной маленький рекламный ролик, где Маккинрой беседует с Маккинроем. С одной стороны - аккуратный Маккинрой в белой форме Уимблдона, а с другой - всклокоченный Маккинрой с повязкой-банданой на голове, который швыряет на землю ракетки. Вежливый Маккинрой-комментатор спрашивает: "Джон, разве ты способен бросить ракетку?", а "другой" Маккинрой ему отвечает: "А как же не бросить, если у меня сейчас паршивое настроение!" Он снялся, может, и не как великий актер, но на твердую четверку, это уж точно. Так что Джон прав, талантов у него много. Он был артист на корте, артистом остался и в жизни после спорта. Что немаловажно, знает себе цену. А еще, как выяснилось, и отец он неплохой, детей после развода оставил себе.

Вот "фокус", который изобрел, как мне кажется, сам Маккинрой. Во время репортажа к нему мог позвонить случайный зритель, и он отвечал на любой вопрос. Выглядело это грандиозно, тем более что в конце концов ему позвонил не кто иной, как многолетний соперник Маккинроя, герой "Ю.С. опен" Джим Коннорс. Коннорс давно не ездит на турниры, у него дома много дел, он занят своим бизнесом, но, возможно, хотел о себе напомнить. И вот Коннорс с Маккинроем разговаривают в эфире о том, что происходит на корте. Коннорс делает то, что сделал бы каждый американец, прошедший путь от рядового игрока до игрока великого, а потом ушел в бизнесмены, - он использует каждую возможность для рекламы. Джим между прочим напомнил зрителям, что скоро он будет играть там-то и в таком-то матче. Звезды играют ветеранские турниры - я о них еще расскажу, - которые пользуются в Америке огромным успехом.

Меня пригласил выступить на новом московском спортивном канале в прошлом теннисист, а теперь журналист и начальник этой радиостанции Борис Боровский, и мне, как и Маккинрою, звонили в студию слушатели, задавали вопросы, и я сама ощутила, что так получается довольно живое общение: каждый со своим собственным мнением выходит на тебя, и ты должна доказать, что твоя точка зрения имеет право на существование. Особенно меня донимали вопросом, почему я так хорошо говорю о Курниковой? Я ответила, что в конце концов мой муж - ее первый тренер, не могу же я критиковать работу мужа.

Многое изменилось за десять лет в турнирах Большого шлема. Многое изменилось вообще в теннисе. Сейчас стараются как можно больше сделать совмест-ных женских и мужских турниров, потому что они пользуются большим успехом. И это, кстати, заслуга Большого шлема. Или сделать, как на Кубке Кремля: неделю играют женщины, а через неделю на том же стадионе - мужчины. Или, как турнир Эверт Кап в Калифорнии: он начинается как женский, потом, в середине, подключаются к соревнованиям мужчины. На все уходит десять или двенадцать дней. Самый большой из совместных турниров, не входящих в Большой шлем, - "Липтон" (сейчас он называется "Эриксон опен") во Флориде, на Кибескейне. Сделать так, чтобы турнир был одновременно и мужской и женский, очень трудно, настолько забит календарь соревнований, а перекраивать его большая проблема. Всего в году 52 недели и больше их не станет ни за какие деньги.

Возникла еще одна тенденция: как можно интереснее проводить турнир, чтобы улучшить показ на телевидении. Пошли даже разговоры, что изменят счет. Но, как я понимаю, это будет уже не теннис, а другая игра. Если изменят счет или правила соревнования, как уже сделали, поменяв мячи, игра начнет принимать необратимо другой характер. Ведь теперь на всех четырех турнирах Большого шлема женщины играют более легкими мячами, чем мужчины.

У меня пару лет назад вышла из-за этого смешная история. Я знала, что мячи у женщин теперь другие, но никогда ими еще не играла. А тут пошла разминаться и что-то со мной делается не то, но попадаю: "Слава тебе господи, - думаю, хоть чувство мяча еще осталось". А потом, посмотрев на банку, выяснила, что мне дали мужские мячи. Они как-то по-другому накачаны. Это делается для того, чтобы убыстрить женский теннис и, наоборот, замедлить мужской.

Опять же, я предполагаю, ради телевидения, центральный корт Ролан Гарроса соорудили более жестким, следовательно он стал быстрее. Нет, "землю" там оставили, но выложили тверже основание, поэтому отскок получается быстрее. Розыгрыш из-за покрытия все равно длинный, но уже не такой, на котором засыпают. Понятно, что все нововведения отражаются на игроках, так как любые нюансы, связанные с ускорением, должны человека делать еще сильнее, еще активнее.

Но замечу, что и теннисисты сейчас отличаются от игроков моего поколения. Когда-то я говорила, что если оказываешься среди его мужской половины - будто входишь в огромный лес. Сейчас в женской теннисной компании я испытываю те же самые чувства. Девочка ростом 182 сантиметра нормальное явление. Говорят, что наша Таня Панова со своими 153 попала в Книгу рекордов Гиннесса, потому что уже не будет профессионального игрока ниже, чем она, это просто невозможно.

Теннис становится все быстрее, все атлетичнее. Сейчас одного таланта мало, нужен еще пусть один, но какой-то сверхталант для того, чтобы стать игроком суперкласса, а все остальное может остаться на уровне обычного таланта. Раньше, чтобы попасть в первую десятку, достаточно было обладать исключительным чувством мяча. Теперь даже Хингис, наделенная невероятным предвидением, вынуждена что-то придумывать еще, потому что к ней нашли ключи. Почему игрок должен быть физически очень развит? Для того чтобы правильно подготовиться к ответу. А Хингис предвидит, куда попадет мяч, от Бога. Но отныне даже данное Богом преимущество уже не срабатывает на сто процентов. А ведь всего лишь несколько лет назад равных ей не было.

А уровень призовых денег?

Когла Билли-Джин Кинг выиграла Уимблдонский турнир, по-моему, это был 1968 год, она получила две с половиной тысячи фунтов (пять тысяч долларов). А сейчас получают восемь с половиной тысяч фунтов только за то, что прошли первый круг.

Первый приз на турнире "Ю.С. опен" в 1998 году - 700 тысяч долларов! Поэтому говорить о том, что было раньше, сравнивать этот приз с теми десятью тысячами, какая бы ни была инфляция, бессмысленно. Говорят, уровень жизни прежде был другой, но и люди были другие. Правда, про Америку такое можно сказать с некоторой натяжкой. Когда приезжаешь на "Ю.С. опен", там как двадцать лет назад все ходили исключительно в шортах и в майках, так до сих пор и ходят. Единственное, что меняется с каждым годом - это цены. На огромном стенде, где развешаны майки с эмблемой турнира, ты понимаешь, что лет тебе уже немало, потому что, когда ты приехала сюда первый раз, майка стоила доллар, а теперь почему-то сорок пять.

Моя московская подруга Лола Зеленова, много лет живущая в Нью-Йорке, привезла свою приятельницу из Грузии во Флешинг-мидоу. Очень хорошенькая грузинская дама, не зная традиций "Ю.С. опен", появилась там в черном туалете на высоких каблуках. А все вокруг ходят в коротких штанах и жуют гамбургеры. Мы тут же решили ее переодеть. Подобрали ей штаны, маечку, тапочки, чтобы все черное с нее снять. Благо, у нее были возможности купить майку с трусами за сотню баксов.

Если говорить об этой части турнира, Уимблдон делает самые большие деньги на своей продукции. Все вещи с такой маленькой буковкой "W" (она обычно бывает темно-сиреневой или темно-синей с зеленым - это традиционные цвета Уимблдона) стоят дороже, чем без нее, раза в два, но продаются во всем мире.

Сувенирная продукция, как и билеты, - не главная денежная программа, она одна из... Телевидение - вот король турниров Большого шлема. В 1997 году у Би-би-си с Уимблдоном заканчивался контракт. Понятно, что коммерческие телекомпании хотели бы взять Уимблдон в свои руки, но по Би-би-си объявили, что Уимблдон, Виндзорский дворец и Британский музей - это уже достопримечательности страны, которыми не торгуют. "Уимблдон, - вещал диктор, - государственное достояние, то, чем мы владеем с Божьей помощью..." Надо думать, поэтому он должен работать только с национальной компанией. И Би-би-си получила, по-моему, десятилетний контракт.

Все четыре турнира Большого шлема, бывшие национальные чемпионаты, принадлежат национальным федерациям. Они их собственность. Но в Англии с Уимблдоном все сложнее, там фифти-фифти. Турнир - и собственность клуба, потому что он проходит на их земле, и федерации, потому что соревнование принадлежит ей. А Ролан Гаррос полностью принадлежит федерации. В Австралии земля под стадионом городская, в Нью-Йорке то же самое, здесь федерации стадионы арендуют. Однажды мэр Нью-Йорка Джулиани, похоже небольшой поклонник тенниса, запретил бесплатные парковки. В предыдущие годы за стоянку машин, которые возят игроков в Манхэттене, денег не брали, что, конечно, давало огромные привилегии, учитывая, что поставить машину там некуда, а гараж обходится больше десяти долларов в час. Джулиани не только эту привилегию отнял. Он не давал согласия на традиционное изменение расписания самолетов, чтобы те не заходили на посадку над кортами "Ю.С. опен". Все-таки с самолетами уладили. Но возник вопрос - приглашать мэра на турнир или не приглашать. Появилась такая маленькая заметочка, что, обойдя вниманием Джулиани, организаторы наверняка собьют его спесь и он разрешит машинам с эмблемой "Ю.С. опен" в дальнейшем бесплатные стоянки.

Четкость организации всегда определяется мелочами. Но любая мелочь в большом деле всегда важна. Был случай, когда уволили водителя, который опоздал заехать за мной. Я играла ветеранский полуфинал на "Ю.С. опен", и за мной заранее, часа за два, должна была прийти машина. Так я договорилась, учитывая вечные нью-йоркские пробки, чтобы добраться до стадиона спокойно. Жду машину в девять утра, но ее нет. Звоню в дирекцию пятнадцать минут десятого, я начинаю уже дергаться, а машины все нет и нет. Понимаю, что пора бежать за такси. Не могу сказать, что я так уж серьезно отношусь к своему ветеранскому теннису, но турнир есть турнир. Я звоню снова: "Товарищи, уже двадцать минуть десятого!" Тогда они перебросили ко мне машину из ближайшего отеля. Я успела размяться, но парня, который до меня не добрался, уволили. Он объяснил, что у него лопнула покрышка, тогда проверили колесо, повреждений не нашли и с ним распрощались. Оказывается, водитель заехал перекусить, но попал в трафик, случилась авария, полиция перекрыла чуть ли не половину хайвея. Ему бы сразу так и сказать, а он стал выкручиваться. А если бы машину ждала Селеш? Если бы это был не мой матч, а матч Селеш в полуфинале? И дело тогда бы упиралось не в то, успевает она или не успевает, а в телевидение, где каждая минута стоит десятки тысяч долларов. Ничего себе убытки, если матч опаздывает на полчаса! Об этом подумать невозможно. Но, наверное, подумали, и тут же водителя уволили.

И на первенство США, и на первенство Франции каждый день организаторы приглашают суперзнаменитостей, и об этом широко сообщается в прессе. То Том Круз появляется на трибунах, то погибший год назад Джон Кеннеди-младший. Этим людям даются бесплатные билеты, вокруг них непрекращающийся ажиотаж: лимузин подъезжает, лимузин отъезжает. Фотографии на следующий день в любой газете, обсуждается: кто с кем, кто в чем, будто проходят не спортивные соревнования, а кинофестиваль. Если прежде такой антураж предпочитали американцы, то, надо признать, в Англии сейчас происходит все то же самое. Каждый день на Уимблдоне кто-то из звезд: Элтон Джон, принцесса такая-то, принцесса такая-то. На Ролан Гарросе, как на съемках, сидят все звезды французского кино. У Бельмондо там постоянная ложа.

Все так продумано, что я понимаю, работает мощный PR - паблик рилейшнс, как на выборах президента. Звездные выходы, причем никак не теннисных звезд уже часть любого турнира Большого шлема - все связано с его имиджем. Это тоже новое - имидж турнира. Уимблдону не нужно менять имидж, а вот "Ю.С. опен" изменяет и улучшает свой имидж, тем же занимается и первенство Франции. Имидж Уимблдона чисто английский - его традиции. Как люди привыкли к чашке чая днем, точно так же они привыкли к тому, что начало Уимблдона - это конец июня. Теперь это тоже называют имиджем - умение не менять сроки.

III. ОСТАВАЯСЬ С ЛУЧШИМИ

АННА ДМИТРИЕВА

Наша дружба с Аней все эти годы, естественно, продолжалась и продолжается. Но сейчас в ней появилась новая связующая нас нить. Я о том, что теперь мы нередко вместе с Аней ведем репортажи с больших теннисных турниров. И тут возникла интересная ситуация, потому что у нас даже в этом деле проявляются характеры, когда мы с ней, забыв о микрофоне, начинаем спорить, отстаивая свое мнение. Необходимо отметить, что эти споры совершенно не относятся к нашим личным отношениям, хотя, если послушать, как мы выясняем свои отношения в эфире, скажу мягче, обсуждаем тот или иной удар, поверить, что Аня - моя самая дорогая подруга, наверное, трудно.

Когда же репортаж заканчивается, начинается время шуток, потому что мы вспоминаем, как друг с другом чуть ли не поругались. Но мы все равно немножко доспариваем. Диспут кончается за обеденным столом, где мы обе, любящие вкусно поесть, замечательно проводим время, тут приходит час воспоминаний о других жизненно важных делах, прежде всего о детях.

Уже большой кусок жизни рядом прожит и много в нем случилось и хорошего и плохого, много людей, с кем мы были близки и знакомы, уже ушли из жизни, а многие из тех, кого мы знали, заняли совершенно не ту позицию в жизни, которую, нам казалось, они должны были занять.

В Англии я узнала о том, что Ане представилась возможность перейти из государственного телевидения на частный канал - НТВ. Я не сомневалась в ее возможностях, что она и там будет на ведущих ролях. Так оно и получилось, ведь Дмитриева не только комментатор, прежде всего она одна из тех, кто определяет все спортивное направление канала. Во время Олимпийских игр 1996 года я приехала в Москву. Репортажи, которые шли из Атланты, велись по всем программам. Я же была рада, хотя и не знала ни внутренней подоплеки, ни конкурентной борьбы между каналами, что так интересно, как у нее, ни у кого не получилось. Может быть, потому, что репортажи по НТВ строились не как чисто спортивные, они оказались и познавательные. Я помню, что Лена Ханга говорила о жизни негритянского населения в Атланте, НТВ нам рассказало об истории этого города, этого штата, истории "Унесенных ветром", которую мы все взахлеб читали.

Должна покаяться - мы с Аней это уже обсуждали, - что мой русский язык стал за девять лет намного хуже, я иногда закидываю в него английские словечки, причем совсем не из-за того, что я прекрасно знаю английский язык, а из-за того, что в повседневной жизни я говорю большей частью на английском. Это выглядит еще заметнее на фоне Ани, у которой манера поведения и речь всегда соответствовали высокой культуре.

То, что Дмитриева руководит спортивным каналом, об этом мало кто знает. Это очень тяжелая работа, она многое пытается изменить, а наши телезрители оценивают ее в основном по репортажам. А на самом деле у нее огромная нагрузка, немалая для мужчины, что же говорить о женщине, которая продолжает вести хозяйство в доме, при том, что она по-прежнему замечательно готовит обеды, обожает всех своих внуков и возится с ними.

У Ани все всегда конкретно, она человек довольно открытый, патриот в самом лучшем смысле этого слова, и поэтому между нами не мог не возникать вопрос об ее отношении к моему отъезду. Но когда я уехала, она меня не сильно осуждала, потому что в конце восьмидесятых наступил период, тяжелый для большинства. У нее же в это время дела складывались, как мне кажется, хорошо, она из программы "Время" ушла на молодое Российское телевидение. Перестройка давала Ане большой толчок для деятельности и роста. У меня как раз все получалось наоборот, потому что выше, чем тренер сборной Советского Союза, мне подняться было уже некуда. Получалось, что я должна, чтобы выжить, опуститься на уровень тренера клуба, подкидывать мячи состоятельным людям. Хотя я считаю такую работу совершенно не зазорной, но обидно ради этого пройти весь свой чемпионский путь.

В каждом нашем совместном репортаже Аня обязательно призывает меня к тому, чтобы я каким-то образом повлияла на родной теннис, чтобы приехала и вела бы работу с молодыми игроками. Я ни в коем случае от этого не отстраняюсь, но на протяжении многих лет и я и она работали, можно сказать, бесплатно. Но сейчас уже этот опыт почему-то не хочется повторять.

Говоря о зарплате в России, я предполагаю некий приемлемый уровень, я даже не говорю о мировом - это совершенно несопоставимо. Я бы работала в Москве с удовольствием, у меня мама здесь, у меня здесь хорошая квартира. Меня радует каждый мой приезд в Москву, здесь у меня много друзей, я люблю жизнь в Москве, я наслаждаюсь ею. Да, я с удовольствием работала бы дома, если бы мне платили нормальную зарплату. Я ведь знаю про женский теннис намного больше, чем кто-либо в России. Меня приглашают на международные конференции и конгрессы, я езжу на соревнования и смотрю большие турниры. У меня сохраняется больше возможностей для постоянного совершенствования, для творчества, чем у любого тренера, живущего в России.

Аня все это понимает, но каждый раз как бы подзадоривает в эфире выпалить (Оля, ну давай, вот сейчас скажи): "Я приеду на турнир в составе тренеров сборной России". Я ей скромно отвечала: "Аня, я согласна, но это не так просто". Можно, конечно, гордо сказать: "Я, Морозова, пойду к Лужкову и скажу: "Хочу, чтобы в Москве открыли школу Морозовой". Но на это нужно положить всю оставшуюся жизнь. Но сколько же раз можно жизнь закладывать? Каждый раз, когда приходят ко мне молодые и предлагают начать что-то новое, я отвечаю: "Начинайте вы, молодой человек. Идите, пробивайте стены, а я вам буду помогать. Я готова приезжать, открывать двери кабинетов, а вы ломитесь дальше. И пожалуйста, пользуйтесь моим именем для общего дела".

Как я понимаю, здесь нужен очень деятельный молодой человек, не только успешный бизнесмен, но и чтобы у него ребенок играл в теннис. Как говорил Семен Павлович Белиц-Гейман, гарантия любого государственного дела - личный интерес. Тогда бы этот бизнесмен, наверное, пробивал бы любые стены, у него появились бы амбиции: сама Морозова будет моего ребенка воспитывать, только срочно нужно ей построить школу. Наверное, такого человека мне полагалось бы найти. Но я вижу, что с каждым годом сделать нечто подобное мне все сложнее и сложнее.

За прошедшие годы моя дочь выросла, закончила школу, поступила в университет в Америке. Я волнуюсь за нее, мне хочется ей помогать, чтобы она не сделала в жизни ошибок. Проблемы моей Кати - это часть каждого моего дня, и с ней мне не хочется расставаться. Возможно, что даже в таком желании есть некое влияние Запада, потому что в СССР у меня, и не только у меня, на первом месте стояли спортивные победы, семья - на десятом. Как мне кажется, в такой постановке вопроса Аня со мной согласна. Я с удовольствием буду заниматься с ее внуком, я буду заниматься с внуками Алика Метревели и всеми знаниями, что у меня есть, готова помочь детям и взрослым. Но на такой героический шаг, как самостоятельное пробивание своей школы в России, уже не способна. Кто знает, может быть когда-нибудь и для нее настанет время. "Школа Морозовой" - звучит красиво, очень красиво. Но все надо делать профессионально, да я и никогда не могла чем-нибудь заниматься просто так. Я разговаривала с интересным тренером из Швейцарии Эриком ван Хаперном, он тренирует Шнайдер, он тренировал Мартинес, а сейчас создает свою школу в Испании. Мы разговариваем с Эриком на одном языке, он понимает и я понимаю: чтобы ученики добились успеха, нужны огромные материальные возможности. Где их найти? В нашей стране?..

Я поехала в Англию с амбициями, потому что не сомневалась: все на свете можно поднять и перевернуть. Но не предполагала, как трудно это делать в стране, где корни у людей совсем не те, что у тебя, нутро человеческое совершенно иное. Конечно, там тоже есть у людей амбиции, но амбиции другого уровня, не понятные русскому человеку, потому что у них отсутствует то, что движет нами.

Вот наш пример. Я встречаю на Кубке Кремля Ксюшу Лифанову, которую когда-то тренировала Нина Сергеевна Теплякова. Ту самую Ксюшу, которая прыгала передо мной сперва с косичками, потом уже с хвостиком, наконец, с длинными волосами. Теперь у Ксюши двое детей. Ее старшая девочка выходит передо мной на корт показывать свои замечательные возможности, а девочке девять лет! После того как ее мама рассказала об их расписании, я подумала, что сама я столько не тренировалась перед Уимблдоном, сколько тренируется эта девочка. Причем сама Ксюша была такая розовая, такая замечательная, так наслаждалась жизнью. Она даже иногда забывала приходить на тренировку. А тут целенаправленная, серьезно настроенная мама, которая видит в своей дочери будущую чемпионку. И вот результат: прыгучие ножки, хороший удар справа и слева, потрясающие возможности, а ребенок-то девятилетний! Ксюша меня в какой-то степени даже шокировала, когда своим мягким, нежным голосом рассказывала про успехи своего ребенка. Я смотрела на ее дочку и наслаждалась, а потом подумала: боже ты мой, эти программы совершенно немыслимые для моих английских детей.

Но я отвлеклась от своей подруги. В своей красивой деревне, в Бишеме, я была в курсе всего, что происходило с ее детьми, с ней самой, с ее семьей, а это давало мне полную картину того, что происходило в России. Совсем взрослым стал ее сын Митя, у него тоже двое детей, мама со стажем ее дочь Марина, а я их помню детьми, которые росли на глазах, которые тоже играли в теннис. Теперь, когда они сами стали родителями, в теннис играют их дети, но бабушкины способности передались только одному внуку - сыну Марины - десятилетнему Кириллу.

Наверное, мне со стороны виднее, как меняется Москва, город, в котором я родилась и выросла. Я замечаю, как большинство ее граждан уже привыкли к другим интонациям, что жизнь уже не стоит на тех основах, на которых в школе воспитывались мы. Нас же поднимали в духе советского патриотизма, а сейчас то прежнее настроение ушло, испарилось. Идеология слов превратилась в идеологию выживания. Это было очень заметно в начале девяностых.

Мне кажется, что к концу девяностых уже что-то наладилось, я все чаще и чаще встречаю людей, настроенных на нормальную жизнь. Но похоже, что мое поколение немножко напугано, и в нем нет первоначальной бодрости. Попав в Москву после августа 1998 года, я увидела общее замешательство. Негаснущий патриотизм, который бурлил в Ане, сейчас немного приостыл, так как на телевидении, как я понимаю, нелегкие времена. Впрочем, все, кого я видела в те дни, застыли. Все в ожидании, но, впрочем, ожидание совсем не то, которое я наблюдала в 1989-м или в 1991-1992-м, оно другого характера. Там обстоятельства выглядели так: куда деваться? У меня в московской квартире висит картина, которую я купила в 1989 году. Не могу сказать, что это значительное произведение искусства, но русский пейзаж, изображенный на картине, связывает ее для меня со знаменитым грузинским фильмом "Покаяние", где говорилось, что любая дорога должна вести к храму... На моей картине русская, подмосковная серая деревушка. А в конце дороги - церковь. И наверху, над ее куполом, пробился маленький луч солнца. Я не случайно купила эту картину. Она созвучна времени: немножко солнца уже пробилось, но все-таки мрачности пока еще много. Я пишу эти строки в 1999-м, десять лет моей картине, а ощущение, что "деревушка" изменилась только чуть-чуть. Один кирпичный дом появился на ее улице, второй... Но облака все еще серые.

АЛЕКСАНДР МЕТРЕВЕЛИ

"...Алик выиграл гейм и выиграл свой последний матч". Так я закончила свои воспоминания о Метревели десятилетней давности. Теперь я знаю, что та победа была последней его большой победой в жизни.

Сейчас уже можно сказать, что потенциал Алика раскрылся полностью только в теннисе. В жизни после тенниса Алик прежнего успеха повторить не смог. Казалось бы, начиналась новая пора, существовала крепкая база, я не сомневалась, что у него должно сложиться все удачно. Но как часто бывает в реальной жизни: нужно суметь сделать несколько правильных шагов. А один неправильный может сразу тебя увести далеко от успеха. Все, как в теннисе, когда один-единственный мяч в двухчасовом матче решает - победа или поражение. Мне кажется, что везение, которое Алик сполна использовал в спортивной карьере, там же и кончилось. Почему я думаю, что фортуна покинула его? Потому что Метревели, закончив выступать, чуть ли не каждый год создавал что-то новое, увлекался какой-то идеей, полностью отдаваясь ей, а она, как правило, ничего не приносила. Вот уже десять лет, как мы живем в Англии. И за это время то огромное количество проектов, которые Алик начинал, в общем-то получались, но получались как бы до половины, ни разу до конца. Того настоящего масштаба, которого, как мне кажется, он заслуживает, ему так и не удалось достичь.

Я могу и желаю ошибиться, потому что Метревели еще активный человек, у него еще есть время, он еще может многого добиться. То, что он сейчас помогает, и ощутимо помогает, узбекскому теннису, достойное занятие. Но, мне кажется, с куда большим увлечением он ведет репортажи по НТВ. Я не сомневаюсь, что профессия комментатора - его любимое дело, которому он отдается полностью. В 1998 году, когда мы с ним работали на первенстве Франции, случилось, что он один вел репортаж пять часов. Шел мужской матч, мы с Аней ушли из комментаторской, а мужские встречи проходят и за час двадцать минут, и за пять часов. Получилось пять, если не больше, Алик измучился невероятно, но когда мы вернулись, то увидели и огромную физическую усталость, но и такое же моральное удовлетворение.

Точно так же в пятисетовом матче он отдавал все и выигрывал. И здесь, в Париже, он "играл" до конца, наслаждаясь, как мне кажется, этим. Но в жизни есть и быт, и нередко для того, чтобы сделать ее комфортной, приходится заниматься вещами, не приносящими радости. И я живу так же. И, наверное, на этом этапе судьба сложилась у нас одинаково.

Если я занимаюсь на корте со своей подругой и ровесницей Лолочкой, помогаю овладеть подачей, которая ей трудно дается, я все равно буду загораться, все равно придет азарт добиться своего, потому что я люблю теннис и люблю людей, которые играют в теннис. Но когда вечером приходишь домой, то думаешь: "Боже мой, на что потрачено время?" Наверное, я бы чувствовала большее удовлетворение, если бы сказала: "Вчера я Хингис удар справа подправила". Наверное, Алик точно так же, когда выходит на площадку, чтобы провести занятия с молодыми теннисистами из Узбекистана (как и я, когда выхожу на нее со своими девчушками из Англии), увлекается и не жалеет себя. Но не удивлюсь, если он точно так же, как и я, потом думает: "Черт побери, что же я делаю, вместо того чтобы подправить удар слева игроку первой десятки?" У нас, у чемпионов, амбиции никуда не делись, они вместе с молодостью не проходят, этим мы с Метревели похожи. Закончив играть, но работая тренером сборной СССР, я не ощущала себя "за бортом" - за мной, как и раньше, стояла великая страна, я боролась за ее честь.

Я думаю, не случайно так сложилось, что Алик с Наной живут вместе столько лет, уже внуки подрастают. Есть еще одно общее у нас с ним. Алик - это ядро, семья вращается на разных орбитах, но вокруг него, Аня Дмитриева - то же самое. Я считаю, что и мы с Витей живем так же, его жизнь вращалась и вращается вокруг моих дел, вокруг моей жизни. Я не думаю, что чем-то его обижаю, он и сам так говорит. Наверное, такое происходит из-за того, что и Алик и я, мы оба сильные личности, а может, из-за того, что мы по-прежнему, возможно и ошибочно, чувствуем себя лидерами. Мы, как и прежде, принимаем решения, а главное - не боимся их принимать. Далеко не факт, что мы правильно выбирали направление, но дело в том, что мы не пугаемся выбора.

У Алика в Тбилиси есть большой дом, он строит там за городом дачу. Есть квартира в Москве, потому что Алик здесь работает на телевидении. Он, в отличие от меня, в штате НТВ. Старший сын Алика и Наны живет со своей семьей только в Тбилиси. А младший недавно тоже стал папой, и сейчас он вместе с родителями в Москве. Но, честно говоря, я запуталась, кто где. Последний раз я видела Нану вместе с младшим сыном в Нью-Йорке, они поехали повидать своих друзей. Кочевая жизнь для нас привычна.

У Алика красавица внучка, ей десять лет, в прошлом году она приезжала с ним на Уимблдон. Настоящая грузинская девочка, цветочек, ангел. Алик при ней как масло тает. Кажется, скажи она: "Дай миллион", тут же его даст, даже если у него миллиона нет. Рядом с внучкой он так расслаблен, что понимаешь - это его кровь. И она нежно так смотрит на дедушку и говорит: "Вайме, А-алик", умереть можно.

У Метревели, кроме этой девочки, еще три внука. Так что с наследниками все в порядке. Написала и самой смешно: Алик Метревели - дедушка.

БИЛЛИ-ДЖИН КИНГ

Как ни странно, спустя десять лет после переезда в Англию, я не то чтобы чаще стала видеться с Кинг, но больше проникалась масштабом ее личности. Возможно, Кинг полагалось родиться хотя бы для того, чтобы в мире был создан профессиональный женский теннис. Она первая, которая на нем настояла, и единственная, которая верила в то, что он встанет на ноги.

В 1998 году исполнилось двадцать пять лет, как Кинг обыграла Бобби Рикса. Эту дату отмечали, и я смотрела ее прекрасные старые матчи по телевидению. Понятно, что Билли-Джин сегодня уже мало похожа на ту девушку, которая много лет держала первое место в мировом женском теннисе. Американская федерация пригласила ее работать в свой совет директоров, для того чтобы она помогла правильно сделать выбор, чтобы теннис в Америке вновь вышел на те позиции, на которых он был в семидесятых годах. Увлечение теннисом в Америке идет на убыль. Число проданных ракеток, суммы за аренду кортов, количество проданной одежды - это самый объективный показатель - так же как и проданные мячи и тапочки. Общая цифра этих продаж, пусть немного, но снижается. По всем позициям теннисный бизнес вошел в некое неустойчивое состояние. А в Европе дела идут намного лучше. В Москве просто бум - образовался мощный женский турнир, подписан на него контракт с каналом Евроспорт, значит, женский теннис в Старом Свете начнут больше показывать по телевидению.

В Европе не наблюдается того спада, что происходит в Америке. Например, в 1998 году зрителей на "Ю.С. опен" пришло меньше, чем обычно. Но, кстати, женский теннис посмотрело больше зрителей, чем мужской. Может, слабое посещение турнира связано с тем, что Агасси не играл? Не знаю. Во всяком случае, такое положение дел, конечно, волнует всех, кто связан с теннисом в Америке, потому что теннис давно уже здесь не просто игра, а прежде всего большой бизнес. Не только Кинг, многие прежние звезды призваны на помощь, чтобы переломить ситуацию. Невероятное количество денег бросается на то, чтобы теннис вновь стал набирать популярность. В Америке не допустят, чтобы деньги пропали зря. Поправить дело можно только одним - привлечь людей на корт. В Америке без звезд бизнесом заниматься нельзя, потому что, если в рекламе нет примера звезды, ничего не продашь. Им обязательно нужно, чтобы впереди маршировал самый главный, самый наилучший чемпион.

То, что женщины сейчас пользуются большим интересом, чем мужчины, само по себе замечательно, но, честно говоря, женский теннис, да и весь женский спорт, не определяет популярность вообще спорта в мире. Это право остается пока только за мужчинами. Так получилось, что в американском теннисе из великих остался только Сампрас - единственный, кто способен вести себя как лидер, но он, во-первых, лидер уже очень давно, а во-вторых, не так популярен, как Агасси. Нужен новый герой, который пусть через три года, но должен показать такой же результат, как Сампрас. Американцы ищут, но не могут найти. У женщин есть Девенпорт, есть сестры Вильямс, есть Сандра Рубин, а потенциального мужчину-лидера они все никак не обнаружат.

Пока лучшее, что они нашли, - это Тейлор Дент, сын австралийского теннисиста. Хорошо у Тейлора мама американка, поэтому американская федерация считает его своим. В надежде, что Дент станет первым номером в мире, ему уже сейчас предлагают какие-то баснословные контракты. Все только ждут, когда он поднимется на первое место, уж очень нужна суперзвезда, иначе бизнес загнется.

Впрочем, американская звезда не помешает и мировому теннису. Ничто так не популяризирует игру и не поднимает заработки, как соревнование между Европой и Америкой в любом виде спорта, что же тогда говорить о теннисе (Хингис и Вильямс - один из примеров, на самом деле их сотни).

Так вот, возвращаясь к Кинг, у нее чуть ли не у первой родилась идея, что теннис нужно уметь продавать. Но в том виде, в каком теннис дожил до наших дней, его продать тяжело, потому что игра небыстрая, счет сложный, а правила сразу не поймешь. Кинг правильно говорила, люди путаются: что такое WTA? что такое ATP? что такое ATF? что такое очки ITA? Сампрас по очкам ATP вошел в финал, то есть в восьмерку профессионального чемпионата мира, а по очкам "Мерседеса" не вписывается в какое-то турне, зато по очкам Большого шлема он даже не в первой тройке. Народ обалдел, у одного Сампраса получается чуть ли не десять пар разных очков. Нам, теннисистам, тяжело разобраться, а каково рядовому зрителю, который приходит посмотреть турнир и хочет знать, кто в рейтинге первый, кто второй, кто третий? Когда подводят итоги Большого шлема, нам объясняют: "Это чемпионат мира!", потом выясняется, да, это чемпионат мира, но только по очкам Большого шлема. А вот через две недели будет ATP-чемпионат, вот это уже точно чемпионат мира, но, правда, по очкам ATP. И все в ауте: Сампрас один, а очки у него разные.

И тогда Кинг предложила все упростить. Начались фантастические разговоры о том, что теннис будут играть по четыре гейма в сет и сразу - тайбрек, потому что невероятно долго по телевидению идет один матч, целиком его смотреть невозможно, если только это не Кубок Дэвиса или Кубок Федерации. Впрочем, полную аудиторию эти соревнования собирают, понятно, лишь в двух на данный момент соперничающих странах. Нередко надо просидеть у телевизора три с половиной часа, чтобы досмотреть матч до конца. Кинг не ограничилась только предложением о сокращении времени на партию, у нее есть масса и других идей. Она всегда считала и, на мой взгляд, правильно считала, что теннис должен быть командной игрой. Потому что зрители любят командные соревнования. Кстати, раньше я уже писала о том, что она борется за внедрение своего "Уорлд тим тенниса". Соревнования эти существуют до сих пор, у них только менялись спонсоры. Кинг продала свои права на этот турнир и продала их хорошо.

Наши с ней отношения никогда не прерывались. Билли-Джин помогала моей дочке, написала Кате рекомендательное письмо в Стенфордский университет. Правда, Катя туда решила не поступать и выбрала UCLA (Университет Лос-Анджелеса), тем не менее Билли-Джин поступила как настоящая подруга, потому что рекомендательное письмо на Западе - это серьезно, как у нас в свое время характеристика на выезд. В Стенфорде важно, чтобы рекомендательное письмо пришло от человека, который в стране известен. А Кинг как-никак знают на ее родине.

Билли-Джин по-прежнему принимает участие в моей жизни, и я каждый раз убеждаюсь, что ее совет никогда не бывает пустым. Единственное ее пожелание, которое я не выполнила, - не осталась в свое время в Америке. По-своему она и тут была права - в то время, чтобы стать профессиональным игроком, надо было остаться на Западе. Я ее не послушалась, и, если помните, тогда она мне сказала: "Вступай в партию". Вот здесь я точно выполнила ее завет. Кинг, правда, так и не узнала, что в партию меня приняли раньше, чем она мне это посоветовала.

Она не только мне давала ценные указания. Крис Эверт, вспоминая о своей жизни, обязательно назовет момент, когда Кинг ее чему-то научила. Трейси Остин никогда не забудет рассказать о советах Кинг. Мартина, та просто всегда опиралась на Кинг. У Билли-Джин, безусловно, есть способность предвидеть будущее.

Казалось бы, такой доброжелательный человек, но она всегда скандалит и ругается. У нее нормальный бабский характер. В очередной раз при нашей встрече ветеранов она почти со всеми разругалась. Но когда речь идет о большом деле, тут Билли-Джин действует лучше многих мужчин. Еще раз скажу, что именно тот давний матч с Бобби Риксом перевернул женский теннис. Сработало ее чутье на азарт и ажиотаж, которые начались вокруг этой встречи. И сейчас, когда Кинг пытается что-то сделать, чтобы поднять к теннису интерес, она как всегда права: к нему "в упаковку" хорошо бы что-нибудь положить.

Кинг объявляет: первым делом, чтобы поднять популярность тенниса, надо придумать, как заинтересовывать детей. Замечу, что так нужное теннису некое помешательство происходит в Англии в футболе, причем не в легкой форме, даже на встречах местных команд. Такого местного, периферийного футбола, какой есть в Англии, нет нигде. Билета на матч двух районных команд, когда играет, допустим, Кембридж с Оксфордом, не купишь. Кембридж - Оксфорд - это я уж очень высоко подняла планку, лучше - Марлоу с Хайуиком. Абонемент на стадион передается в семье от поколения к поколению. Ты отдал его своему сыну, твой сын передал своему сыну, и таким образом место на британском варианте нашего "Пищевика" закреплено за семьей Адамс навечно. По-другому билет купить почти невозможно. Вот что такое британ-ский местный футбол.