Произведения 1926-1937

Начало поэмы*

верьте верьте

ватошной смерти

верьте папским парусам

дни и ночи

холод пастбищ

голос шашек

птичий срам

ходит в гости тьма коленей

летний штык тягучий ад

гром гляди каспийский пашет

хоры резвые

посмешищ

небо грозное кидает

взоры птичьи на Кронштадт

гордой дудкой мчатся волны

мел играет мёртвой стенкой

в даль кидает как водичку

спит пунцовая соломка

на спине сверкает «три»

полк английский ерусланский

шепчет важное ура

торг ведёт монах с василием

где часовня жабой русою

улыбается густой каймой

на штыки на третье рождество —

дым и пень котёл и паучок

скоро сядет на холму воробышек

голубой как утка пиротехничек

ты сова копилка птица глупая

тень диван татары лунь павлин

уж летят степные галки

уж горячей пеной по небу

в шесть мечей сверкают башни

и блестят латинским маслом

волосами щит лазурный

вмиг покрылся как гусёныш

кипите кости в жиже бурной

варенье чёрное в стаканах

уста тяжёлого медведя

горели свечкою в берлоге

они открылись и сказали

«на гуслях смерть играет в рясе

она пропахшему подружка»

чу сухорукие костры

(свиная тихая колхида)

горели мясом. Рысь женилась

<1926>

Минин и Пожарский*

Петров в штатском платье

Пирожник. Придушим их.

Веечка (мужской человек. Лениво-лениво). Как же нам и не плакать, когда мы они взойдут на ступеньку, посидят-поседеют, они взойдут на другую ступеньку, ещё посидят — ещё поседеют. Все кудри повылезут — черепа блестеть станут. Кто же они — а все те, кто носит штаны.

ужели женщины штанов не носят?

штаны у женщин также есть

и им такая ж будет честь

присели и отошли без шинелей

Пи-Пирожник. Где же шляпа?

Голубенчиков.

где вы тучные ребята

пушки воздух теребят

одевайтеся спешите

ветер на шинели спит

свет хвостами шевеля

уж объелся щавеля

и рассвета керосин

в зябкий облак приносил

спят поля. Сон ручью

спят еноты чересчур

Князь Меньшиков. Пойду пройдусь мне моя колыбельная песня не нужна. На ветках пристани я вижу точно бы как бы так. Хорошо — поди сюда властитель.

Князь Меньшиков подходит.

Князь Меньшиков. (к нему). Вот хотел бы я спросить зачем здесь родственник.

Князь Меньшиков. (к нему). Хотел бы я знать: кто здесь родственник, уж не я ли. Ох, какой я знатный.

Князь Меньшиков. (к нему). Уже ли я не знатный!

Князь Меньшиков. И знали впредь.

Входит Ненцов светает и я с сигарой.

Монашки. Как чуден Днепр при тихой погоде, так ты Ненцов здесь зачем.

Ненцов. Уж не я ли зачем?

Монашки молчат и ушли.

Греков

итак я был убит

судьба моя старалась улететь

и многие прохожие летали

усы их словно ласточки сверкали

прохожие уж щурили глаза

и говорили: пробка Казимир и ветошь

была одна там туча как зола

а все другие были словно шведы

и догорает деревянный зал

кончается как немка перочинный лес

тут он и встал и вместе сел

Князь Меньшиков. Да город путевой и будто бледный.

Пирожник. Давай рыбку ловить. Вот вижу я фонарщик бежит и вопит, а за ним ангел летит и шуршит.

и на глазах урок прочёл

кто барабаном сел на мель

вариться в пушечном жары

лягушки в воду звать того

и кто ж ответить не готов

я Минин говорю им вон

Минин входит, озираясь словно щит:

закон часов я знаю вновь

что жирен памятник пучок земли

когда вокруг одна мамзель

одна неметчина её картуз

а Боже мой какой в плечах-то зуд

как в пятках-то щекотно мне

им хорошо бы поумнеть

а то сидят в воротничках

в папахах в галстуке на мерзлячках

Пожарский. (задумчиво, как бубен):

что шашка лысая моя

уныло жить нам батракам

что шашка тетерев maman

но и она согласна с ним

и он сельдем уже стоит

тут вскоре качка началась

как будто хохот для плеча

Поезд отходит.

Греков. Где же мой башлык. О Пушкин, Пушкин.

Машинист от паровоза

глядел и я на твой башлык

на нём звездами выткан штык

Дед (из столовой, разбитый барин, цыган). Отойди позабудь свой башлык. Машенька, дай мне килек, donez муа доску с маком. Ой что же это за цифирь.

Минин. (заросши в снегах):

я бестелесный

будто гусыня сидит

и перышки тоски скребёт

Факельщик. Я принужден её забыть.

Все. Будь здоров губернатор.

Губернатор (опрокинувши платок). Будь здорова губернаторская мать.

(Указав кием на два лежащих камешка):

погубили их собратья

затрещит свинцом скамья

ну вот лежу убитый

гляжу на берег еле видный

читаю плесканье копыт

а сам мерцаю от тоски

деревья уж варёные стоят

их листья ходят притаясь

винтовки все что зложены

у ног моих разложены

и месяц пробует в тиши

хотел я пуговку пришить

и в речку бросил плотный щит

как вдруг народ из Риги

как умно говорю

снимите ваши гири

я чистоганом напорюсь

Чиновник его особых поручений (на следующее утро после смерти чаю не пьёт всё твердит):

кому китаец или мних

а мне плевать хотелось в них

и так зигзагом кровь лелась

на сало и на тусклый глаз

людей лежащих на земле

родриго в зыбке спит мамзель

её фердунькой не пугай

она как матушка глупа

очнулся в золоте отец

свеча пошла дымить конец

и ещё что-то всё.

Варварова (болтая из колыбели голыми ногами, так что видны её пышные подмышки и пошлая грудь):

мне дайте мальчика

дитю любви

чтоб мальчик пальчиком

к тому же и пораженцы. Пингвинчики цып, цып, где ваш кролик.

Пингвины. Мы неизвестно чьи.

Дед

Варварова взирал я на тебя

когда как частокол меня тошнило

Греков

но вопли трудных англичан

прорезали могучий воздух

тут сабли взмах уж прорыдал

нянька ходит по ночам

нянька ищет входу

он пальто своё поймал и там уже дыра

он к ней та — замуж за Петра

там пролегала костяна тропа

медведь на ней стоял навзрыд

она кончается а волоса плетёт

и англичанка взездный вид

открыла в шляпе из кальсон

полюбовавшись справедливо

сверкнули шашки их несчастливо

да так что брызнула душа

и пташка Божия пошла на небеса дышать

все люди вскрикнули уже

так выстроили город Ржев

охотник плюнул он чудак

носил с колючками колпак

сияла за плечом коса

и был он бабка был осока

священник в городе том жил

где тумана спать бежал

вот он несёт широкий требник

а перед ним утёс

который чем овёс спасёт

тем был и титулован

тот Пушкин был без головы

то знали ль вы не знали вы

он англичан позвать велит

виня друзей что подвели

те вплачь сорвали воротники

и удалились от тоски

и снова вспомнили требник

медведь в берлоге нарожал ребят

те в долги дни в кулак трубят

а если в щель спустить тебя

то выйдет жареный звук

на котлах сидящий плачет

и костями украшает палисадника траву

горемыка — бедной пчёлкой их зовут

спешиться изволил он

лакей был в морде как ливрей

уже ли это Ржев поляк

и три домашние клопа

как няньки светят тополя

но слышны крики и пальба

наш англичанка уж бежит

одет в курчавое жабо

медведь их видом поражал

медведь он ягода болот

он как славянка сударь Смит

не всё напишете в письме

на это Пушкин отвечал

его штаны как каланча

лицо целковый по ночам

да говорю вам что не всё

и стали сеять все овёс

проходит час проходит год

собачка быстро подросла

стояла бурная погода

в кругу крестьянского села

могучий панцырь был утыкан

шмелями плавунами и львами

собачка лает спят коты

и англичане спят с усами

в одном окне лишь виден мир

стригла там свечка умных рыб

Петров в военном платье

Уральская местность. Ад.

Голос на крылышках. Что ты ласточка как хорошо поёшь сердцу больно. И поздно заснул. Я отчаянно дремала.

Плебейкин. Хорошо Варварова я тебя полюбил. Ты у меня одна.

Робеспьер Робеспьер

Катенька

и всё прочее такое

сам поймёт

Греков. Замёрзала крепость наша вся как есть кусочек. Ну ладно я пойду.

Они (дуэтом). Иди иди и пр.

Варварова. (отодвигаясь на скамейке). Плебейкин зачем ты ко мне всё ближе садишься — я ведь не мышь — что ты?

Плебейкин. Правда не мышь.

Варварова. Что ты опять ближе садишься — ведь я не гусь.

Плебейкин. Правда не гусь. Я тебя люблю, дай я тебя поцелую.

Погодя пришёл и Ненцов. Все они очень рано ушли.

Черти кашу из кружек варят.

Песня пока каша варится

Григоров стоял

взволнован и скучая

он много горевал

как утка вековая

он зыбких шашек тень

ему б учиться день

слагая травы черепа

кусты и горсти комаров

меньшую жилу и сухие кости

уж в отдалении текла Печора

нездешняя кровей свекровь

там путник спутника терял

мужские холмы озирал

Минин. (в платах). Готова ли каша?

Пожарский. (оттуда). Собачка собачка, поди-ка сюда. У борзый пёс — совсем как ложка?

Греков. Ты ли спал?

Ненцов. Я в общем спал.

Песня пока каша варится, а все остальные может вяжут чулки

окрестный воздух был жуком

а очи едким пузырьком

девица скажет вестник скал

сияя пальцем от тоски

и собирая сдохший вереск

шумит в прилежные пески

они её болезни гордо скажут лепестки

и существует Припять

в окне он видит за избой

стоит пылающий бизон

и свечка острая горит

уже сидел Рабиндранат Тагор

он грустно молвил шляпа тина

уж утопая в волнах ледяных

ему несли любви кафтан

а он как граф в реке потонет

прошли семейные недели

он дикой куклою лежал

из револьвера не стреляя

её он робко пожалел

он одеялом вспять лежал

на нём посмертные доспехи

висят печёночные шпаги

над ним Урал река и шлаки

крутились в сумрачной потехе

Урал кричит поддай ножа

река его жена в водянке

Григоров был как пух в портянке

сыночки Индии жужжат

Григоров как пёс заплакал

и Григоров был просто шлаком

его собачка тут же шла

народ шептал он дуть в колокола

и семь мужик одет в бушлат

и души свечи он несёт

где вновь безбрежно спал сион

Екатерина он пищит открой

со мной бородка камешек и крот

Екатерина подошла

на землю севши вниз исчезла

она как Дон Жуан пропала

и вышел пекарь нищ больной

но с цепочкой золотой стальной

Плебейкин

и ждёт он тускло переправы

небрежно гуси плыли вниз

повсюду разносились крики

загадочного их числа

они как сумрачные пики

равны косичкам силача

Комендант

о что за сахарные люди

им всё играть бы в тары люли

не видно пазухам числа

но усмехается силач

сипят проворные

Скачи, скачи через берег. Что ж вы римляне милые. Чу лоб и усы, нет движенья. Попрошу наоборот.

сипят проворные бараны

и вяло морщась издыхают

и нет пятёрки бороны

коль няньки жёлтые порхают

вода стекает парным свистом

как цапли прилетают вести

Ненцов. Сомнительно — я бы вас и не узнал.

Около того места где они все собрались был лес. А если повернуться кругом была мельница: плывёшь не плыву.

Петух кареглазый
(песня о втором сыне графа Шереметева)

всю ночь смеялся Кунцев

смеялся словно сом

всю ночь бурчали долы

и бегал Шпажецкий на мост

и был он Шпажецкого внук

и Кунцев сядет в лодку

тут мчится Петров

ту ту Фортунов

задумчивый сыр молодецкий

он злобы надменный песочек

уж ныне крутился в чесотке

был этот край бухарестский

и все там смеялись как вереск

вот жучки гудят

и ноги дугою расставив капрал

орал понимаю я ясли

он разумен и счастлив

как туча что месяц

вот жук нет хоромы

мама мама что за спесь

долговешни храмы

ах нет то уточек монарх

иль сих минут монах

Прапорщик

что за удивление

за что же букварей давление

и что за груз такой навален

край называется Ливан

там только мужички да спички

прозябают в спячке

Юпитер там и не жил никогда

он в жизни не имел ногтей

семерик надеюсь я не имел и после смерти

пожелая пожелая на сановника посмотреть

вот пушечные плечи

и константиновский живот

домашние большие щели

углов курносый новожил

и в этом гугенотском чреве

сидела мутная дена

она была обнажена

на час на градусник на вечер

и раздражена

потому что утопиться ей пришлось

и на нероновом плече уж головка её болталась

она козлёнком все сошли

и пир пустым остался

все подходят к ложу отменно спящего

и ночная панихида умилённо зрела

гаснет свечка и Руслана

петушком в траве лежит

на неё сидящую

орёл взирал и бегал

сказав привык её балет

к слезам но не привык к пальбе

Нерон. Римляне отомстим им за это?

Дед. Эти стихи вовсе не прапорщик читал. Я к тебе стоял спиной.

Но тут вошёл Портупеев, грозен как никогда и черен.

Пчела у него сидит на лбу, а не кузов с детьми.

Комендант (ему говорит). Гляди-ка опять римляне как им почки пришли.

Портупеев. И ладно что я тебе этого не сказал.

Комендант однажды.

Портупеев. Прошу тебя Люба уйди.

Нерон. Выпускайте зверюшек. (Побледнев — будто бы из Китая пришёл он с сестрицей. И та в очках. Сова — а живот как у будочника). Подымется кактус — опустится флейта.

Комендант обиделся. Стали на картах гадать. Люба он или нет.

Шведам усмешка и прошедшие дни. Входит крестная мать и на глазах римлян сажает овощи. Вечерело. Они же загадают и турецкий брат на помощь стоит. Ежеминутно стреляя из ружья.

Из девишника летят же скворцы. Павел сын и Егор. И.

Портупеев. Это горничные девки их нарожали.

Комендант. Гадают, Люба я или нет? Давайте спать ложиться.

Рыбак (садясь на невод). Я вам рыбы не дам. Я свою долю найду. Не на горе, не на лугу в воде.

Деревенские тёти. Что ж там и война началась.

Деревенские мужики. Да тот ли полк прошёл.

Медвежата на колёсиках (вся семья Бутылкиных). Прощайте вот мы уходим.

На колёсах посмешнее

а в гробнице пострашнее

вышла колбочка беда

сурик воск и лебеда

путник горничный горшок

и военный порошок

Ненцов с проходящими девушками в записки играть. Посмотрит брюхата, вторая хриповата, третья хромовата и Ненцов сказал: Что за девушки в этом городе какие они некрасивые и безобразные нету ни одной заманчивой солнышки и ой что же? А час посидел и сам умер. Прощай Ненцов.

в кафтане чёрном как нора

лицо краснеет как медвежья рана

глаза закрыты язык распух

он вялый как погромный пух

не слышит не лежит

порвались сети жил

а раньше звался он Ермолов

был князя Меньшикова друг

Меньшиков всплакнувши ушёл

Мужья напополам с девицами.

Мужья. Мы все любим сажать репку.

Девицы. А мы её стукнем молоточком.

Мужья. Прощайте на вокзале.

Девицы. Нет люди в воскресенье.

Мужья. Не хорошо так.

Девицы. Так уж надо.

Мужья. Прощайте Θома, будь здоров Никита, до свиданья Всеволод.

Девицы. Где ты Нюра наш желток.

Минин. Немного вас и мало нас.

Петров в судейском платье

Гонец-Гонец

я бежал недалеко

там нивы чёрные кидались

где одинокий лёд

и молча пазухой лежал колодец

и псы не вякали кругом

а волки сбрую почесали

и эта сеча началась

медведь сказал и я бежать могу

куда племянницей летит пчела

кто небо обозрит умом?

водкой потекла печаль

а не улыбкой силача

и молоток грудной сын

нам скажет трудно брести носы

в сей вечный праздник

и ходят все в водобоязни

уж все готовы к виду казни

и пальцем щелкают картуз

племянника трясясь везут

родимый грешником смеётся

лепёшку ест, дрожит пыхтит

тут многие встают с колен

и шепчут чтоб ты околел

в триглазом шейном он платке

смиреньем был прикрыт в палатке

и зубы просьбы полагал

к ногам священника полка

не дым восходит из лампадок

а дух выходит из него

все смущены какой удалый

в забвенье рока своего. Стена

и братство павших пленников

их таратайки коноплей

качались по полю стеная

и князь на берегу стоит

платком широким улыбаясь

не птичке перейти мосты

перелетев он страстью был

качаясь зыбко в гамаке

глядит в казнённого очки

а рядом Днепр бежал и умерев

он стал обедом червячков

была ужасная комедия

блудник змеёю спал беседуя

всему виною стал чиновник

и пухли крошечны веночки

в грязи мужской валяясь

плевки на грудь ловя

а он бежал недалеко

где плакал Разин шерстью псов

запоминая жесть псалмов

к дубравам чудным повлечён

вдали мерцает город Галич

показан как минутный палец

и слышит княжескую речь

суков полей и Вятки чернь

и он говорит не вы черепа

желаю доспехи вычерпать

молебен отслужи!!

Кричат торговые тузы

Монахов тень полуживых

Шипенье мух ослы грозы

Сказали небо никому

И так Урал родился с мукой

Перщебалдеев

житель водочку спросил

где ты руку занозил

я на поле хам лежал

вред вокруг меня порхал

ты же кислою вдовой

шла горошком за водой

нынче этой свечки лик

стал безбров мохнат велик

Путники а кто в каретке, кто в беседке, кто в шарабане, кто на метле, ну кто на зонтике, на столе, в котелке, на герани, скачут и мчатся по пустыне. Но им библейские орлы. Вот эти путники за кустами остановятся. Сядут и там сверлят свои дела. И у них дохлые семьи появляются. Они мутные как голова. И велит вам собираться поскорее да чтобы вы торопились. Там пришёл и казачок.

Папа. Который это казачок.

Мама. Наш плечистый борщок.

Казачок

врёте, врёте

ваш огонь по идиоте

сядьте, сядьте

здесь ведь казнь

Пелагея дрожащая опустилась на пупырышки и спрашивает: Кого здесь судят.

Борис Годунов. Здесь матушка не судят а казнят, т. е. печку строят.

Народ (поясу). Будь и ты великодушен. Пули-то и полетели.

Пелагея дрожащая. Не меня ли казнить будут. Вот словно люди идут. Не бубни. Душно кругом. Будний день. Вот вам барин кислых щей. Спасибошки по лбу ложкой.

Палач Миндаль. Не крути телом тварь, лучше бы ты меня гусиным жиром помазал. Что сегодня за день будний или праздник. Возле шведов нам тепло держаться и станем персики есть.

Конец совести

Отворили ворота да все и уехали.

Одна крестная мать в городе сидит и сапоги чистит будто дуэлянтша и рядом человек голову моет. Но тихий как старичок он её как орешек стукнет свалится и впредь не встанет. Сделай, он говорит, крестная мать мне подарок? А та ему не хочет никакого подарка делать.

Явление 5

Городничий, Хлестаков и Марья Антоновна с флейтой (разговаривают на уральской горке).

Марья Антоновна (поплевавши на флейту). И скажу я вам дорогой Григорий и Яковлевич Григорий, что мужчина вы белобородый и осанистый, мускулистый как эта местность, но зубами вы щёлк-щёлк, и я опрокажена. Прямо как слюна повисаю.

Городничий. Не бойтесь дорогая Фортепьянушка, ужли или нет не уж ли, а ужин, подарю я вам муфту и седьмой огонёк. Вы держите сей огонёк в придаточном положении. Там шьют вам кофту.

Хлестаков. Как смешно печёнкам. Присядем. Я чуть качаюсь.

Марья Антоновна. Си как моя флейта пищит си.

Городничий (бегает козлом ищет травки). Курчавый я, курчавый, поберегите меня детки. Я ем ловеласа.

Комендант. Довольно. С волками жить, рот не разевай.

Проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу. Минин сидит, Пожарский сидит, Варварова поёт. Греков ползёт — все мы сидим. Кто не сидит из нас — Ненцов и Плебейкин не сидят. Вам птички людские пора бы присесть.

Полуубитый Минин. (с этажерки):

лежу однажды бездыханный

и образ вижу сонной бездны

вдруг вижу стрелок наслажденье

иль ярких птичек колыханье

папахи добрые девиц

и Мономах в кулак свистит

могильный холм растёт зелёный

зелёный он растёт зелёный

быть может круглый нет зелёный

медаль чиновника на нём

и шапка у него земля

ох шапка у него земля

сороконожка не змея

сороконожка это Тит

куда как славно Дон катил

свою вспотевшую волну

казак куда свой тучный глаз

бросает пасхой на волну

рыбак рыбак топи улов

на вал нисходят словари

латышские францусские

литовские ирландские

собачии посмешища

и смотрят на детинец

и щиплют рыжие усы

супруга мечется цените

метанье наше и писк росы

там лебедь беленький летит

дождём он поле моросит

сижу однажды виден в ряд

и ход и щёлканье дерев

и брюхо неба паучка

и вещая их пауза

не сплю не вижу Катеньки

а слышу лишь раскаты

огонь да частый передок

и я сижу где Катя

а стелют деды скатерть

ты скажут филин ватерпруф

я испускаю дух

они грибом меня морят

я тайно щёки надувал

они тогда не вытерпят

оставят мухой на валу

вот Катя каковы они

и вся судьба такой овин

могильной трубкою чернея

твоя рука угря чернее

на пашне ночь как человек

Петров в духовном платье

И я был тут. В этом Петрове все люди в лежачем и Минин и Ненцов и другие все. Это ведь не почтовый ящик. Ура.

Минин (указав на покойного спящим перстом):

и троглодитова чтоб палица

сияла б бомба и металица

Пожарский. Скольки лет жил?

Минин. Девятки лет жил.

Пожарский. Скольки лет жил?

Ответ. И сами мы словно мысли. Обрей ему бороду она стеарином пахнет. Ну вот и пишу я вам про жену, что она вас и знать позабыла и приучилась уже пищать. Она ваша жена прихожане в косичках сидит.

Бабушка. Вот какие непоседы.

Варварова. (под лампой лёжа на животе письмо пишет. Ножки-то у неё, ноги-то какие красивые):

Мейн шнеллер замочек Густав, у нас здесь родина, а у тебя там чужбина. Я очень добрая женщина, и очень хорошая, когда Гала Петер, тебе и сую в нос чернильницей. Я узел а ты просто сеял ли, сеял ли, князь Курбский от царского гнева бежал.

росчерк пера

твоя Варварова ура!

И Густав это съел сидя в ватных штанах.

Бабушка. Пойду-ка пробегусь.

Отец и говорит за столом. Мама ты бы им пошлый час сварила, калачиком на ковре бо бобо и готово. А я погляжу-ка в окно. Ведь я стервятник. Нет с длинным носом человек. Не человек а человек но впрочем помолюсь, помолюсь — в яблочко прекращусь.

И стал отец не стервец, а стал он яблоком. Нищий его зовёт яблоко, Коля его зовёт яблоко. Семья моя вся так теперь меня зовёт. Мама ты не мама а жена и задирай четверги, на что мне твои подковки.

Жена мама (в оправдание). Вот ведь и я ушла из дому. Где ты мой платочек?

Папа. Никуда ты из дому не ушла. Раз ты со мной сидишь, и в твоих ушах кремлёвские огоньки видны.

Мама. В лесу меня крокодил съел.

Минин. Мокрым перстом, не всё ли что тут?

Ненцов. Нет и ещё что-то я хотел сказать.

Мама. Уж правда меня в лесу крокодил съел? И ныне мы не живы. Поперёк поперёк тебе — иду. Вот будешь ли драться.

Отец. Я купаюсь я купаюсь извини меня извини меня я ослепший корешок я ослепший корешок, и я в котле и я в котле, я купаюсь я купаюсь извини меня.

Варварова. Ах все как струпья — пустите я прошибусь.

Пожарский (бабушке). Где же мой кисет.

Израильский народ. Твой кисет глядит на свет.

Все их собеседники. Чуть что и летит крепостная чайка.

Пловец кием пошёл на дно. Там парголовским ослом и улёгся. Думал да думал и спал. Ужасно устал. Букашкой порхает или семечком лежит или Попов ему и говорит. Греков пристань и отстань. Попова не было совсем. Греков вместо того тогда говорит, что за девишник и здесь ягодный раёк. А Варварова качаясь на качелях муноблием уже все творцы.

Маша. Давайте будем стаканами.

Дуня. Нет я желаю помидоры есть.

Θеня. У бобра живот покатый.

Коля. А ты его почти видела.

Мария Петровна. И вы отстаньте бесстыдный и безобидный.

Сергей. Давайте, давайте.

Никого же никому и останьтесь.

Пожарский (входя). А где здесь Москва?

Ненцов. Ну нет не без приятности однако о Финик Пыжик не у вас ли рыжик.

Отец. Отстань отстань Ненцов не без тебя мы все сидели. Густав ты бы опочил в ватных штанишках.

Густав. Да я может быть и опочил бы в ватных штанишках.

Рабиндранат Тагор

невольно к сим брегам я возвращаюсь

с Ромен Ролланом говорю и бритым шляюсь

кишкой я полдень свой кончал

кто ты брадата каланча?

Каланча

я царь Эдип

в носу полип

лежи под бумажным одеялом

и гляжу на тебя без одеяла

Рабиндранат уходит исполнившись каши. Мы посидели на песке и видим свисли у печей глаза. Видим покойник лежит такой бородатый, что видно всё время борода растёт и нега вокруг. Брат как стихи медведь и порох. До свиданья, до свиданья мы уехали. Там в раю увидимся.

Пожарский (со шкафа):

лежу двояким на столе

и жилы как бы фонарное желе

и не дует

душа топорщится челом

вздохнув он скажет мелочь

глаза ржавеют белки вот беда

и начинаются обеды

где храпят под логоть

трубкой подложивши коготь

вообразим числа и фигуры сна

он воскресенье нёс

и ноги чувствуют слабы

подушка просит унесла б

горят покойным мёдом лбы

на них душа как тень легла

кто смолкнул зубы растворив

кто спит кругом большая гладь

временно и свечка родилась

и тихая пчелой светает

один с усмешкой видит Ригу

и дыню плод женский

овечье спит он сам движенье

букашек тоже любит всяк

как ножниц пушечных игру

во сне глазами не косят

вот видит он щекотку

другой молчанием погашен

холмом лежит как смерть бесстрашный

сопя в далёкий кулачёк

над ним порхает уж червячок

его глаза простой пустяк

он мяса бронзовый костяк

так летний человек был поглощён

он бабой раньше тут порхал

теперь на вертеле скакнул

и как зловещий геморрой

лягушки мутные клянут

так погорельцы проходили

и сёла волжские гордились

вот это Божеский шпинат

исполосована спина

все собирались постонать

но снова лягут под мозги

вот вновь проснулся их кочан

в хомут и жемчуг облечён

и полк смиренный озирает

он на утёсе полковом

под ним кусты стоит Саратов

в своём обманчивом полку

отец! мундштук! кричат Тарасу

дворяне в мраке столбовом

в молчаньи гонит пашни сразу

и тихий купол оболгал

Смятенно всё Козлы мужицки

и слёзы знатного и свицкого

конец


11 июля 1926.

Май-июль 1926.

Седьмое стихотворение*

однажды человек приходит

в сей трёхлистный свет

словно птичка в поле бродит

или как могучий ветр

озирает скалы долы

деревянные гондолы

смотрит на приятный Рим

и с монашкой говорим

ты монашка я пятнашка

но услыша пули звук

он упал холодной шашкой

весь рыдая на траву

    что за горе

    но в окно

    смотрит море

    и темно

он с горы сидит впотьмах

он ласкает росомах

побеги идёт в вокзал

в безоглядную тюрьму

где качается лоза

где создания умрут

    быстро падал детский снег

    полный ленты полный нег

когда бы жить начать сначала

он молвит в свой сюртук

я б всё печатала рычала

как бы лесной барсук

уже казаки убежали

в углу сияет ангел хилый

и мысли глупые жужжали

над этой ветхою могилой

поспешные минуты

как речи потекли

и звёзды отдалённо

как тучи расцвели

тогда ребёнок молодой

молиться сочиняет

болтает сонной головой

в подушку медную скучает

он плача покидает лес

и южные бананы

колотит точно мутный бес

в сухие жизни барабаны

но скоро вечер наступил

видна пустыня ада

покуда свечкой на пути

не установят сада

что же это стрекоза

нет восток отличный

словно баба егоза

или ветер хищный

и с дворянских сих кустов

нету сумрачных мостов

и в богатой этой печке

всё наклонно всё как в спячке

о похожие столы

мы сказали ветрено выбегая из толпы

по дощечке ветреной

сквозь холодное стекло

выставляя лица

замечает рассвело

умерла столица

и ложася на сундук

и сложивши руки

он как утренний бамбук

умер для науки

грохочи отец и мать

светит зябкий уголок

и торопится поймать

однодневный потолок

выходил поспешно дух

огорошенный петух

и на елях на сосне

как дитя лежал во сне

в неслышном оперении

в тоске и измерении

Умерший

уж я на статуе сижу

безбрежною листвою

углы прохожие слежу

любезной головою

на это отвечал судья

в кафтане в простыне

в постель посмертную идя

и думал лёжа на спине

что всё-таки она уныла

и на подушке спит бескрылый

    над всем проносится поток

    над всем проносится восток

<1927>

На смерть теософки*

какое утро ночь темница

в траве лежала заграница

стояла полночь а над нею

вился туман земли темнее

летали птицы чоботы

и поднимали солёные хоботы

тогда на ветке в русских сапогах

стоит сердечнейший монах

   в пяти шагах

я видел временный поток

где травы думают вдвоём

я видел сумасбродку Соню

она платку благодаря

дала мне сон богатыря

и я лежал немой как соня

и я глядел в окно смешное

и в трёх шагах

гулял один иеромонах

я думаю вот добрый вечер

кафтан пустой кому перечить

лишь полки пальмами висят

да в уголках бобы свистят

они себе ломают шляпу

они стучат в больные лапы

медведи волки тигры звери

еноты бабушки и двери

наставница скажу я тихо

обои потеревши лихо

обедают псалмы по-шведски

а в окнах разные челны

благовонный воздух светский

станет родственник волны

тогда ко мне бегут сажают

на скрипке песням ужасают

а он смеюсь а он боюсь

мамаша с ним колечком бьюсь

прошли два года как листва

да в уголках бобы свистят

тогда одевшись кораблём

он рассуждает королём

и неподвижный яблок ест

на седалище прежних мест

как скворец мы поём

нивы хижины всё поймём

   а если зря лежишь в горячке

как бы коран как бы коран

блюдите детство на карачках

так в кипятке шипит кора

я поднял свой голос сонный

он сказал это всё сионы

иерусалимы хижины франции

где циклопы и померанцы

я хотел вступить с ней в брак

но пришлось поехать в барак

в боку завёлся червяк

оказалось он был мертвяк

на шляпе выросло перо

друзья вон поезд выбегает на перрон

осыпан снежною судьбой

заняться хочет молотьбой

поля прелестные кругом

наставница читала каблуком

и поднимая ввысь глаза

ей с неба падала лоза

она уже читалась вся

лишь полки пальмами висят

   я спал как Боже мой уха

   я видел день течёт затейливо

   во сне носилась чепуха

   и всё кругом насмешливо

   пред смертью улыбалось вежливо

доставши бабушкин цилиндр

и кофту бумазейну

молил я Бога исцели

трещотками брели музеи

ему давали скипидар

горчишники с тремасом

и он как бы поэт Пиндар

давился пышным квасом

улыбались ночи расам

бабкою на сундуке

с незабудкою в руке

что за ночи просто ночь

не улыбки бестолочь

он тогда опять заснул

и в париж прилетел

но проснулся на столе

между прочих блюд и дел

и доставши воротник

отвинтил бумажку

чтоб монах стоявший вник

и прочёл ромашку

а в бумажке написал

это деньги я сказал

28 июня <1927 или 1928?>

Ответ богов*

жили были в Ангаре

три девицы на горе

звали первую светло

а вторую помело

третьей прозвище Татьяна

так как дочка капитана

жили были а потом

я из них построил дом

говорит одна девица

я хочу дахин дахин

сёстры начали давиться

шили сёстры балдахин

вдруг раздался смех оттуда

гибко вышел белый гусь

говорит ему Гертруда

я тебя остерегусь

ты меня не тронь не рань

я сложнейшая герань

но ответило светло

здесь красиво и тепло

но сказало помело

сколько снегу намело

будем девы песни петь

и от этого глупеть

девы охают поют

из фонтана речки бьют

в это время из камина

появляется домина

а в домине жил жених

видит лучшую из них

видит он и говорит

я рыдать могу навзрыд

я в слезах сижу по пояс

огорчаясь беспокоясь

где рука а где рога

и желаю пирога

говорит одна девица

пирога мы вам дадим

Он

я желаю удавиться

Она

лучше сядем посидим

посмотрите вот орёл

брёл и цвёл и приобрёл

он семейник и гурман

между ними был роман

Он

мужем я желаю стать

чистоту хочу достать

а достану чистоту

поднимусь на высоту

вёрст на тридцать в небо вверх

не взирая на четверг

подошла к нему Татьяна

так как дочка капитана

и сказала вот и я

черепаха и статья

Он

не желаю черепахи

и не вижу я статьи

стали девкины рубахи

опу поды[63] в забытьи

гусь до этого молчал

только черепом качал

тут увидел он — пора

тронул клювом до пера

добрым басом произнёс

у меня не клюв а нос

слушал я как кипяток

слов мучительный поток

колоссальный этот спор

стало тяжко как топор

я дрожу и вижу мир

оказался лишь кумир

мира нет и нет овец

я не жив и не пловец

Мы (говорим)

слышим голос мрачной птицы

слышим веские слова

боги боги удалиться

захотела голова

как нам быть без булавы

как нам быть без головы

Боги

звёзды смотрят свысока

на большого рысака

мысли звёзд ясны просты

вот тарелка чистоты

то ли будет впереди

выньте душу из груди

прибежал конец для чувства

начинается искусство

Жених

странно боги как же так

где рука а где рога

ведь на мне надет пиджак

я желаю пирога

вот красавица Татьяна

так как дочка капитана

я желаю с Таней быть

с ней минуты проводить

Боги

нет минут

Мы (говорим)

вы не будьте боги строги

не хотим сидеть в остроге

мы желаем пить коньяк

он для нас большой маньяк

Ровесник

еду еду на коне

страшно страшно страшно мне

я везу с собой окно

но в окне моём темно

я несу большую пасть

мне она не даст упасть

всё же грустно стало мне

на таинственном коне

очертания стоят

а на них бегущий яд

твёрдый стриженый лишай

ну предметы не плошай

соберитесь в тёмном зале

как святые предсказали

но ответило светло

где крапивное село

и сказало помело

то село на нет свело

все боятся подойти

блещет море на пути

муха ветхая летит

и крылами молотит

начинается закат

бледен среден и богат

птица гусь в зелёной шляпе

ищет веточек на лапе

ни кровинки на кольце

ни соринки на лице

оживает и поёт

нашатырь туманный пьёт

3 января 1929

Всё*

Я. А. Заболоцкому

я выхожу из кабака

там мёртвый труп везут пока

то труп жены моей родной

вон там за гробовой стеной

я горько плачу страшно злюсь

о гроб главою колочусь

и вынимаю потроха

чтоб показать что в них уха

в слезах свидетели идут

и благодетели поют

змеёю песенка несётся

собачка на углу трясётся

стоит слепой городовой

над позлащённой мостовой

и подслащённая толпа

лениво ходит у столба

выходит рыжий генерал

глядит в очках на потроха

когда я скажет умирал

во мне была одна труха

одно колечко два сморчка

извозчик поглядел с торчка

и усмехнувшись произнёс

возьмём покойницу за нос

давайте выколем ей лоб

и по щекам её хлоп хлоп

махнув хлыстом сказал кобыла

андреевна меня любила

восходит светлый комиссар

как яблок над людьми

как мирновременный корсар

имея вид семи

а я стою и наблюдаю

тяжко страшно голодаю

берёт покойника за грудки

кричит забудьте эти шутки

когда здесь девушка лежит

во всех рыданье дребезжит

а вы хохочите лентяй

однако кто-то был слюнтяй

священник вышел на помост

и почесавши сзади хвост

сказал ребята вы с ума сошли

она давно сама скончалась

пошли ребята вон пошли

а песня к небу быстро мчалась

о Боже говорит он Боже

прими создание Твоё

пусть без костей без мышц без кожи

оно как прежде заживёт

о Боже говорит он правый

во имя Русския Державы

тут начал драться генерал

с извозчиком больным

извозчик плакал и играл

и слал привет родным

взошёл на дерево буржуй

оттуда посмотрел

при виде разных белый струй

он молча вдруг сгорел

и только вьётся здесь дымок

да не спеша растёт домок

я выхожу из кабака

там мёртвый труп везут пока

интересуюсь я спросить

кто приказал нам долго жить

кто именно лежит в коробке

подобно гвоздику иль кнопке

и слышу голос с небеси

мона… монашенку спроси

монашка ясная скажите

кто здесь бесчувственный лежит

кто это больше уж не житель

уж больше не поляк не жид

и не голландец не испанец

и не худой американец

вздохнула бедная монашка

«без лести вам скажу, канашка,

сей мёртвый труп была она

княгиня Маня Щепина

в своём вертепе и легко и славно

жила княгиня Марья Николавна

она лицо имела как виденье

имела в жизни не одно рожденье.

Отец и мать. Отца зовут Тарас.

её рождали сорок тысяч раз

она жила она любила моду

она любила тучные цветы

вот как-то скушав много мёду

она легла на край тахты

и говорит скорей мамаша

скорей придите мне помочь

в моём желудке простокваша

мне плохо, плохо. Мать и дочь.

Дрожала мать крутя фуражкой

над бедной дочкою своей

а дочка скрючившись барашком

кричала будто соловей:

мне больно мама я одна

а в животе моём Двина

её животик был как холм

высок и очень туп

ко лбу её прилип хохол

она сказала: скоро труп

меня заменит здесь

и труп холодный и большой

уж не попросит есть

затем что он сплошной

икнула тихо. Вышла пена

и стала твёрдой как полено»

монашка всхлипнула немного

и ускакала как минога

я погружаюсь в благодушную дремоту

скрываю непослушную зевоту

я подавляю наступившую икоту

покуда все не вышли петухи

поесть немного может быть ухи

в ней много косточек янтарных

жирных сочных

мы не забудем благодарны

пуховиков песочных

где посреди больших земель

лежит красивая мамзель

тут кончил драться генерал

с извозчиком нахальным

извозчик руки потирал

извозчик был пасхальным

буржуй во Францию бежал

как злое решето

француз французку ублажал

в своём большом шато

вдова поехала к себе

на кладбище опять

кому-то вновь не по себе

а кто-то хочет спать

и вдруг покойница как снег

с телеги на земь бух

но тут раздался общий смех

и затрещал петух

и время стало как словарь

нелепо толковать

и поскакала голова

на толстую кровать

Столыпин дети все кричат

в испуге молодом

а няньки хитрые ворчат

гоморра и содом

священник вышел на погост

и мумией завыл

вращая деревянный хвост

он человеком был

княгиня Маня Щепина

в гробу лежала как спина

и из тропической земли

слоны цветочков принесли

цветочек тюль

цветочек сон

цветок июль

цветок фасон

5 апреля 1929

Больной который стал волной*

увы стоял плачевный стул

на стуле том сидел аул

на нём сидел большой больной

сидел к живущему спиной

он видел речку и леса

где мчится стёртая лиса

где водит курицу червяк

венок звонок и краковяк

сидит больной скребёт усы

желает соли колбасы

желает щёток и ковров

он кисел хмур и нездоров

смотри смотри бежит луна

смотри смотри смотри смотри

на бесталанного лгуна

который моет волдыри

увы он был большой больной

увы он был большой волной

он видит здание шумит

и в нём собрание трещит

и в нём создание на кафедре

как бы на паперти стоит

и руки тщетные трясёт

весьма предметное растёт

и все смешливо озираясь

лепечут это мира аист

он одинок

и членист он ог

он сена стог

он бог

но он был просто муравей

в шершавой ползал мураве

искал таинственных жучков

кусал за тётки мужичков

увы он был большой больной

мясной и кожаный но не стальной

он брал худую пирамиду

и прославлял Семирамиду

и говорил: я бледен, беден

я будто крыса тощ и вреден

во мне остались пустяки

четыре печени да костяки

но врач ему сказал граждане

я думаю что вы не правы

и ваше злое ожидание

плевок в зелёные дубравы

плевок в зелёные растенья

добавлю: в мира сотворенье

вот вам моё стихотворенье:

«ну что зелёные, зелёные

какие ж могут быть растенья

и тучи бегают солёные

и куры спят как сновиденья»

ну что вы мне твердите право

про паука и честь и травы

вы покажите мне стакан

в котором бегает полкан

который лает гав гав гав

скажу пред смертью не солгав

я болен болен как дитя

на мне платочков триста штук

давай лечебного питья

по предписанию наук

так молвил больной усмехаясь

на север и запад чихаясь

но доктор как тихая сабля

скрутился в углу как доска

и только казённая шашка

спокойно сказала: тоска

мне слышать врачебные речи

воды постепенный язык

пять лет продолжается вечер

болит бессловесный кадык

и ухо сверлит понемногу

и нос начинает болеть

в ноге наблюдаю миногу

в затылке колючки и плеть

ну прямо иголки иголки

клещи муравьеды и пчёлки

вот что странно

он стал похожим на барана

он стал валяться на кровати

воображать что он на вате

что всюду ходят грёзы феи

и Тицианы и Орфеи

синицы тёщи и мартышки

играют в тусклые картишки

но этого ничего не было

ему всё это показалось

оно воды великой не пило

всё быстро в мире развязалось:

стекло стоявшее доселе

в связи с железною дорогой

теперь кивает еле еле

и стало долгой недотрогой

корова бывшая женою

четвероногого быка

теперь качает сединою

под белым сводом кабака

и видит как полкан

залез в большой стакан

звезда казавшаяся ране

одною точкою в грязи

теперь сверкает на овце

на котелке на торговце

и всё вообще переменилось

о Бог смени же гнев на милость

так на войне рубила шашка

солдаты и рыжих и седых

как поразительная сабля

колола толстых и худых

сбирались в кучу командиры

шипели вот она резня

текли желудочные жиры

всю зелень быстро упраздня

ну хорошо ревёт чеченец

ну ладно плакает младенец

а там хихикает испанец

и чирикает воробей

ты не робей

ты знай что ты покойник

и всё равно что рукомойник

так говорил больному врач

держа ручные кисти над водой

во фраке чёрном будто грач

не в позументах — с бородой

и с продолжительной тоской

вот он какой

увы стоял в зверинце стул

увы увы там был аул

там собиралися казаки

и собиралися кусаки

и грациозный разговор

вели с утра до этих пор

был слышен шум тяжёлых шпор

увы увы он был мертвец

ты не носи ему овец

ты не ходи к нему с посудой

и не зови его Иудой

где стул где поле где аул

он поплясал и он уснул

и снова увидал аул.

Как же так?

3 мая 1929

Пять или шесть*

Часть первая

Фиогуров

если я и родился

то я тоже родился

если я и голова

то я тоже голова

если я и человек

то я тоже человек

если я и есть поляк

я полковник и поляк

если ты как день блестишь

как ромашка улетишь

то ты тоже тоже блеск

то ты тоже тоже треск

Горский (адвокат)

странно странно

что же это за мораль

мне хотелось бы спросить

впереди гляди сераль

мужики идут косить

что косить но что просить

мне хотелось бы скосить

наши лошади бежали

как колёса по пыли

воробьи кругом жужжали

райски птички топали

что же они топали

может время штопали

тут локони вдруг бежали

тут локони вдруг стоят

Соня (летя им навстречу в странном виде)

вся роскошь кудрей

не мудрей

Изотов (спешившись)

тут локони им стригут

скоро кони побегут

Фиогуров (кладя руку на седло)

но чего чего мудрей

роскошь кудрей

если роскошь мудрей

то наверно не кудрей

если ветренных теней

то умней

как, Крестов, это ты?

здравствуй, милый, ты откуда?

есть у всех у нас хребты

что? куда? мы все оттуда

от горы да от стола

чудаки как пастила

пастила или пастилка

стыдно нам но мы подстилка

это дело было так

я вам правду расскажу

я хожу и не хожу

я не это и не то

я пальто

Парень Влас

очень умные слова

разумно слезла голова

сначала в пояс поклонилась

потом внезапно удалилась

потом внезапно воротилась

потом как папка удалилась

потом как шапка воротилась

вот что от этих слов случилось

однако может быть и не от них

у нас в деревне так идёт

сначала лето настаёт

мужик в стекло себе плюёт

стекло морщинится не хочет

а он стекло представь щекочет

и сам хохочет

а жена сажает хлеб

а мужик уже ослеп

вот он к доктору спешит

о послушай шепчет он

перед ним рублём шуршит

о послушай сердца тон

правильный ли это он

побренчи мои подмышки

там разбухли злые шишки

доктор доктор говорит

страшно я сошёл с ума

ну меня зовут Давид

но у вас-то ведь чума

добрый врач помрачнел

и мужик побледнел

как чума а вдруг холера

или тиф или тиф

по реке прошла галера

эти споры прекратив

не сердитесь дон Ринальдо

молвил доктор мужику

странно как мне не ворчать

вы бы врали бы жуку

жук совсем не постигает

что время может быть течёт

он жук сидит

он жук икает

на солнце голову печёт

а да ладно что плести

врачу осталось уползти

а мужик глядел свирепо

на поля да на леса

да на свёклу да на репу

будто курочка слеза

потом с него упала

и в чернозём пропала

Горский (адвокат)

браво браво браво Влас

ты родимый ловелас

Соня (возвращаясь)

как странно тело женское

ужасно не Введенское

Изотов

да да да я это знаю

правда люди это так

вот я с лошади слезаю

а земля черна как фрак

в ней наверно

есть червяк

червячёчек червячишко

как мой родственник сынишка

у него была интрижка

так, пустяк. Почти отрыжка.

Иль икотка. В общем страсть

вообразите, красть и красть

он куда ни попадёт

всё моментально украдёт

увидит мопса украдёт

букву тоже украдёт

вообще всё время крал

на конец себя украл

Соня

вы Изотов тиран человек

довели ребёнка до этого

вы секли его каждый четверг

молодого ещё не одетого

вы Изотов мошенник и жулик

вы копейка вы штопор вы нулик

Изотов (отходя в сторону и сморкаясь)

но Соня я его любил

и не его ковры я бил

я был секретно нездоров

и много покупал ковров

сижу однажды взаперти

на мне сюртук из либерти

на голове флажок и шляпка

в руках коровушкина лапка

вдруг колокольчик зазвонил

нелепым звяканьем своим

во мне он много изменил

но молча мы сидим свистим

тут открывается калитка

и входит польский господин

противный скользкий как улитка

я говорю вы что ж один

он говорит нет я одно

желаю вам сейчас открыть

везде везде я вижу дно

ну мы смеёмся во всю прыть

скажи какой весёлый пан

Парень Влас

он резеда

Фиогуров

нет нет нет

ничего подобного

не любит просто дробного

человек целый

изъясняется понятно. Видит где конец. Очень разумно очень очень. Я голову дам на отвлеченье.

Горский (Семён Семёнович). Коллега безусловно прав. Что собственно мы имеем пять или шесть лошадей говорю намеренно приблизительно, потому что ничего точного всё равно никогда не скажешь. Четыре одежды.

Голос. Отстаньте вы с числами.

Горский (Фёдор Петрович). А ты не перебивай. Следовательно я считаю, что подсудимый не мог даже войти в ту комнату, бац доказано.

Парень Влас

у нас в деревне так идёт

три месяца как день пройдут

и мигом осень настаёт

а надо вам сказать что там стоит редут

а там живут военные

они обыкновенные

но только не в чем их винить

да и что их обвинять

выйду на поле звонить

комаров пойду гонять

а у нас какая жара

вся жара на полкомара

кроме того был у меня конец

которого звали купец

он был мой отец

он жил в доме называемом хата

он по морям большим летал

он жил безбедно безбогато

и разны овощи глотал

вот как-то я к нему примчался

кричу папаша сокол свет

а он как сумрачный качался

кончая третий пуд конфет

мать говорит мне съешь конфетку

не дай погибнуть ты отцу

я будто ветер вырвал ветку

и молча подскочил к купцу

и говорю

отвесьте мне кило четыре часа

и говорю

бунтует наша раса

но тут мой конец умирает

в свинцовое поле несётся

последний момент озирает

последним смехом смеётся

но тут вбегает Франц капитан

мы говорим это что за страна

он отвечает либо Туркестан

ли Выборгская сторона

Фиогуров

вот оно то что не то

Горский (адвокат)

скажите куда попали

Соня

нас всех закопали

Арабский мальчик. Милостивые государыни войдите в наш сераль

Фиогуров

соглашаться или нет

если да то или нет

удивляться или нет

или да то если нет

я не знаю если я

или знаю если я

Изотов (спешившись)

начнём пожалуй

Входят. Потом дерутся. Потом их выносят. Потом больше ничего нет.

Часть вторая

жили были шесть людей

Фиогуров и Изотов

Горский Соня парень Влас

вот без горя без заботы

речка жизни их лилась

Фиогуров был учитель

значит физику учил

Горский адвокат мучитель

буквоед и князь чернил

а Изотов был концом

ну как будто был отцом

воришку сына он имел

молчит Изотов онемел

стыдится верно

или лицемерно

а Соня девушкой была

и тихой девушкой плыла

в роскошных платьях расписных

в московской шляпке золотой

в средине гордых гор лесных

она казалась молодой

её жених был парень Влас

без туфелек и без числа

он не сводил далёко глаз

с румяного лица

и долго долго ждал кольца

однажды все они толпой

заснули. Ночь была конечно

в железной ванне водопой

шуршал водичкою беспечной

очень много было часов

шёл час ночной тридцать пятый

и спали все без голосов

и каждый был богатый

имел мундир и сто рублей

и много веток и стеблей

вот спят они и смотрят сны

одни из них противны

другие как стакан ясны

четвёртые крапивны

то видит пуговицу он

и думает ужели это сон

пускает она имеет вид орешка

мы скажем мы скажем

этот сон насмешка

то видит форточку она

и в форточке цветок отличный

краснеет от такого сна

затем что это неприлично

то видят численность они

простую как весло

и численность лежит как дни

от страха ноги им свело

то видят хвостики вещей

то может быть события

что будто лев рукой своей

пришёл сюда убить её

убить родить бедняжку

ничтожную бумажку

уже они устали спать

и мигом все проснулись

прошли на речку утопать

едва воды коснулись

вода прозрачная текла

от горки к морю вниз

сначала Соня вниз пошла

как яблочко анис

за нею влезли остальные

и утонули как стальные

на берегу остались брюки

да платья пышные её

немного ног большие руки

дыханье память вот моё

<8–9 июня 1929>

Две птички, горе, лев и ночь*

две птички как одна сова

летели над широким морем

и разговаривали о себе

ну просто как случайные индейцы

и тишина была в стакане

о горе птичка говорит одна

не вижу солнечного я пятна

а мир без солнечных высоких пятен

и скуп и пуст и непонятен

и я не таю как струна

беда однако в том

ответило хромое горе

что будто мрамор это великое море

окостенело и застыло а потом

оно отплыть от берегов стремится

и вот по волнам носится тушканчик

с большим стаканом в северной руке

а в стакане словно племя

играет с барыней в ведро

тут говорит вторая птичка

и озирает хвост унылый

и улыбается упрямо

слегка вспотев

что значит: носится тушканчик

куда несётся злой зверёк

и что он значит поперёк

я не могу постичь зверька

без золотого козырька

пойдём молиться Богу горе

дорогое не гляди на море

ах что ты что ты горе скажет

ах что ты птичка говоришь

лишь полдень Бог тебе покажет

ты зря Его боготворишь

тушканчик этот неземной

и неестественный зверёк

летите птички все за мной

изображайте пузырёк

тут птичка первая сказала

я одного не понимаю

она частицами летала

над пышной колокольней леса

она изображала беса

я одного не понимаю

неясно мне значение игры

которой барыня монашка

со словом племя занялась

и почему игра ведро

спрошу я просто и светло

о птичка медная

сказало горе

игрушка бледная

при разговоре

теряет смысл и бытиё

и всё становится несносное питьё

о молодая соль

значения и слова

но птичка говорит позволь

и вдруг летает безголова

тогда вторая половинка

сквозная будто шелковинка

порхает в облаке пустом

запуталась в крыле густом

и говорит о горе горе

спрячь в ножны молодое море

вторая птичка обезьяна

а я как десять без изъяна

я как число достойна смеха

я вся из времени и меха

и птичка села на кровать

и стала вальсы шнуровать

тут горе говорит

но что же делает тушканчик

давайте братцы поглядим

в его стакане пышном тихом

как видно появилась ночь

и слово племя тяжелеет

и превращается в предмет

и даже барыня монашка

ура ура кричит ведру

но непредвиденным молчаньем

вдруг наполняется стакан

лев изгибается дугой

и рёв разносится тугой

над возвышенной горой

над человеческой порой

лев убивается порой

было жарко и темно

было скучно и окно

вылезали из земли

лопухи и ковыли

плыл утопленник распух

расписался: я лопух

если кто без головы

то скажи что он ковыль

я царь зверей

но не могу открыть дверей

вздохнули все четыре птицы

единогласно и легко

и распустив хвостом косицы

. . . . . и пили молоко

но ночь в кафтане быстролётном

и в железном картузе

сказало голосом бесплотным

виясь на пиковом тузе

о птички о родной тушканчик

вам хорошо

у вас разнообразны мысли

а в мыслях будто кости в мясе чувства

и многие понятия у вас

а я пирующие птицы

летающие так и сяк

не понимаю слова много

не понимаю вещи нуль

но ты прекрасна велика

ответил ночи пеликан

на что моя величина

скажи скажи хромое горе

из моря я извлечена

шипит внизу пустое море

как раскалённая змея

о море море

большая родина моя

сказала ночь и запищала

как бедный детский человек

и кукла в ручках затрещала

и побледнел кузен четверг

сестра сказал он ночи тёмной

ты ночь я день глухой и скромный

а эти звери все живые

и эти птицы молодые

и горе толстое хромое

умрут холодною зимою

солнце светить перестанет

всё живущее завянет

земля поморщится подсохнет

и всё как муха сразу сдохнет

тут испугались обе птички

куда бежать им от судьбы

пришли бои вражда и стычки

и помешательства столбы

взросли на поле сухопаром

и дело кончилось пожаром

15 июля 1929

Зеркало и музыкант*

Посвящается Н. А. Заболоцкому

В комнате темно. Перед зеркалом музыкант Прокофьев. В зеркале Иван Иванович.

Музыкант Прокофьев

Иван Иванович ты хмур

ты хмур печален и невесел

как тучка голову повесил

Иван Иванович ты амур

Иван Иванович (осваиваясь)

река или божок?

Если река

То я водянист

Если божок

То разумом чист

Музыкант Прокофьев

ты бог конечно. Посмотри

желтеют твёрдые цветочки

с безумным камешком внутри

они забавные кружочки

значки бесчисленных ответил

Иван Иванович

а ты их посетил?

Музыкант Прокофьев

а как же? посещал не раз

положим мысленно…

Иван Иванович

и что же?

Музыкант Прокофьев

да там всё то же

как у нас

допустим выглянет звезда

из своего гнезда

и залетает будто муха

я мигом напрягаю ухо

я тихо в зверя превращаюсь

и обонянье напрягаю

вот в неподвижность я пришёл

и сел на стол

и стал как столб

чтоб уловить звезды дыханье

и неба скучное рыданье

потом присел на табурет

и созерцал небес портрет

Иван Иванович

и какова была картина?

Музыкант Прокофьев

весьма печальна и темна

непостижима для меня умна

смотри — в могильном коридоре

глухое воет море

и лодка скачет как блоха

конечности болят у лодки

о лодка лодка ты плоха

ты вся больна от ног до глотки

а в лодке стынет человек

он ищет мысли в голове

чтоб всё понять и объяснить

и чтоб узнать движенья нить

как звать тебя существо?

спрошу спокойно его

ответит: звали Иваном

а умер я под диваном

Иван Иванович

скажи скажи какой несчастный

какая скучная кончина

о как мне жаль тебя мужчина

ты весь как будто сок ненастный

я слышу голос твой вокальный

я плачу — херувим зеркальный

Вбегающая мать

Иван Иванович ты божок

ударь в тарелку дунь в рожок

в стекле испуганном и плотном

тебя мы видим все бесплотным

ты не имеешь толщины

как дети люди и чины

Музыкант Прокофьев

однако подойдя к окошку

я вижу ночь и хмурую дорожку

и на дорожках этих узких

я вижу разных птичек русских

вот это зяблик это ворон

вот соловей с берёзы сорван

вот потрясающий как филин

сидит на дереве Томилин

и думает что он сова

и составляет он слова

Иван Иванович

да это я умею

хотя подчас немею

не в силах выразить восторга

пред поведеньем Наркомторга

глядите все:

цветы стоят на расстоянии

деревья мокрые в росе

фигуры гнут как девы Тани

услышьте все:

из-под земли несутся ноты

бегут бобры спешат еноты

все звери покидают норы

минорные заводят разговоры

и на своём животном языке

ругают Бога сидя на песке:

ты Бог наш плох

ты шар наш худ

от толстых блох

свирепый зуд

сердиты мы владыка всех владык

и в дикой ярости надуем свой кадык

Входящая бабушка

собранье этих атеистов

напоминает мне моря

ругательств умных сатанистов

их мысли будто якоря

застряли в сомкнутых канавах

и в человеческих тяжёлых нравах

представим все отсутствие земли

представим вновь отсутствие всех тел

тогда войдут бездушные нули

в сей человеческий отдел

побледнеет как ланита

минеральная планета

вверх покатится источник

и заплачет загрохочет

скажет голосом песочник

что он сыпаться не хочет

что он больше не песок

всадник мира и кусок

Иван Иванович

странно это всё у вас

на столе пылает квас

все сомненья разобьём

в мире царствует объём

окончательный закон

встал над вами как балкон

говорил философ Кант:

я хотя не музыкант

но однако понимаю

звуков чудную игру

часто мысли вынимаю

и гуляю на пиру

суп наперченный вкушаю

ветчину и рыбу ем

мысли мысли не мешаю

вам пастися между тем

между тем пасутся мысли

с математикой вдвоём

мы физически прокисли

давит нас большой объём

а они и там и тут

бессловесные растут

Музыкант Прокофьев

неужели так всесильны?

Иван Иванович

Да по чести вам скажу

я допустим из красильной

нынче утром выхожу

относил туда свой фрак

чтоб он мне напомнил мрак

по земле едва шагаю

за собой не успеваю

а они вдруг понеслись

мысли — я сказал — вы рысь!

мысли вы быстры как свет

но услышал и ответ:

голова у нас болит

Бог носиться не велит

мир немного поредел

а в пяти шагах предел

Музыкант Прокофьев

чем же думать?

чем же жить?

что же кушать?

что же пить?

Иван Иванович

кушай польку

пей цветы

думай столько

сколько ты

Ноябрь 1929

«Человек веселый Франц…»*

человек веселый Франц

сохранял протуберанц

от начала до конца

не спускался он с крыльца

мерял звёзды звал цветы

думал он что я есть ты

вечно время измеряя

вечно песни повторяя

он и умер и погиб

как двустволка и полип

он пугаясь видел юбку

фантазируя во сне

и садясь в большую шлюпку

плыл к задумчивой сосне

где жуков ходили роты

совершали повороты

показав богам усы

говорили мы часы

боги выли невпопад

и валились в водопад

там в развесистой траве

созидался муравей

и светляк недобрый царь

зажигал большой фонарь

молча молнии сверкали

звери фыркали в тоске

и медлительно рычали

волны лёжа на песке

где же? где всё это было

где вращалась эта местность

солнце скажет: я забыло

опускаясь в неизвестность

только видно нам у Франца

появляется из ранца

человеческий ровесник

и психолог божества

объявляет нам кудесник

вмиг начало торжества

звёзды праздные толпятся

люди скучные дымятся

мысли бегают отдельно

всё печально и бесцельно

Боже что за торжество

прямо смерти рождество

по заливам ходят куры

в зале прыгают амуры

а железный паровоз

созерцает весь навоз

Франц проснулся сон зловещий

для чего здесь эти вещи?

тут как пальма стал слуга

сзади вечности луга

невысокий как тростник

спит на стуле воротник

керосиновая ветвь

озаряет полумрак

ты кудесник мне ответь

сон ли это? я дурак

но однако где кудесник

где психолог божества

он во сне считает песни

осыпаясь как листва

он сюда придти не может

где реальный мир стоит

он спокойно тени множит

и на небе не блестит

дайте турки мне карету

Франц весёлый возгласил

дайте Обера ракету

лошадиных дайте сил

я поеду по вселенной

на прекрасной этой конке

я земли военнопленный

со звездой устрою гонки

с потолка взгляну на мох

я синица я . . . . .

между тем из острой ночи

из пучины злого сна

появляется веночек

и ветвистая коса

ты сердитая змея

смерть бездетная моя

здрасте скажет Франц в тоске

в каждом вашем волоске

больше мысли чем в горшке

больше сна чем в порошке

вы достаньте вашу шашку

и разрежьте мне рубашку

а потом разрежьте кожу

и меня приклейте к ложу

всё равно жива наука

я хрипя проговорю

и себе на смену внука

в виде лампы сотворю

будет внук стоять сиять

сочинения писать

смерть сказала ты цветок

и сбежала на восток

одинок остался Франц

созерцать протуберанц

мерить звёзды звать цветы

составляя я и ты

лёжа в полной тишине

на небесной высоте

<1929 или 1930>

«Снег лежит…»*

снег лежит

земля бежит

кувыркаются светила

ночь пигменты посетила

ночь лежит в ковре небес

ночь ли это? или бес?

как свинцовая рука

спит бездумная река

и не думает она

что вокруг неё луна

звери лязгают зубами

в клетках чёрных золотых

звери стукаются лбами

звери коршуны святых

мир летает по вселенной

возле белых жарких звёзд

вьётся птицею нетленной

ищет крова ищет гнёзд

нету крова нету дна

и вселенная одна

может изредка пройдёт

время бледное как ночь

или сонная умрёт

во своей постели дочь

и придёт толпа родных

станет руки завивать

в обиталищах стальных

станет громко завывать

умерла она — исчезла

в рай пузатая залезла

Боже Боже пожалей

Боже правый на скале

но ответил Бог играй

и вошла девица в рай

там вертелось вкось и вкривь

числа домы и моря

в несущественном открыв

существующее зря

там томился в клетке Бог

без очей без рук без ног

так девица вся в слезах

видит это в небесах

видит разные орлы

появляются из мглы

и тоскливые летят

и беззвучные блестят

о как мрачно это всё

скажет хмурая девица

Бог спокойно удивится

спросит мёртвую её

что же мрачно дева? Что

мрачно Боже — бытиё

что ты дева говоришь

что ты полдень понимаешь

ты веселье и Париж

дико к сердцу прижимаешь

ты под музыку паришь

ты со статуей блистаешь

в это время лес взревел

окончательно тоскуя

он среди земных плевел

видит ленточку косую

эта ленточка столбы

это Леночка судьбы

и на небе был Меркурий

и вертелся как волчок

и медведь в пушистой шкуре

грел под кустиком бочок

а кругом ходили люди

и носили рыб на блюде

и носили на руках

десять пальцев на крюках

и пока всё это было

та девица отдохнула

и воскресла и забыла

и воскресшая зевнула

я спала сказала братцы

надо в этом разобраться

сон ведь хуже макарон

сон потеха для ворон

я совсем не умирала

я лежала и зияла

извивалась и орала

я пугала это зало

летаргический припадок

был со мною между кадок

лучше будем веселиться

и пойдём в кино скакать

и помчалась как ослица

всем желаньям потакать

тут сияние небес

ночь ли это или бес

<Январь 1930>

Святой и его подчиненные*

Святой

надо дети водку пить

надо дети сон купить

вот лежит бесшумный сад

скажем ляжем свят свят свят

и у неба у дорожки

свесив пристальные рожки

и забыв свои забавы

возле города Либавы

дети нюхайте эфир

дети кушайте кефир

пусть летят к вам с потолка

три стакана молока

дует ветер с облаков

а усы у каблуков

Люди

что за странность

что такое

сей эфир

сей фефир

отчего же он с тоскою

этот мир и этот мир

было очень далеко

тех явлений молоко

Святой

дети люди люди дети

все покорствуйте диете

и ложась на постель

вызывайте коростель

пусть она поёт и свищет

пусть она дрожит

птица вашим становищем

всё равно не дорожит

птица птица

ты глупа

я не буду торопиться

или съела ты клопа

Боже дайте мне напиться

это зяблик он не птица

это просто муравей

кувыркался в мураве

кувыркался и брыкался

и смеялся и ругался

и среди земных плевел

как зарезанный ревел

муравей мой что ревёшь

муравей кого зовёшь

Муравей

я реву

я зову

бабочку из бездны

Святой

твой вой не живой

твой вой сторожевой

он пустой и бесполезный

эта бабочка мертва

как дорога и трава

посмотрите смех и камень

спят в ночи под бамбуками

Люди

значит здесь мы купим сон

значит он сюда снесён

значит здесь его владенье

значит здесь его костёл

ей ночное сновиденье

полезай же к нам в котёл

но взошла кругом луна

как лисица у слона

и кругом в пустой беседке

вдруг заспорили соседки

о еде

о беде

о себе

и лебеде

Первая соседка

ты знаешь Маня

я вся вниманье

когда по крыше скачет вождь

я думаю что это трус

я думаю что это дождь

я плачу и руками трусь

я думаю что это Русь

я думаю что это ветчина

и посторонняя картошка

и мне тарелка вручена

а в ней пустынная дорожка

Вторая соседка

беда, беда сказала Лена

глядит на нас из-под полена

кончается народ людской

накрывшись гробовой доской

глядит на тощую пальбу

и выстрел ставит он ко лбу

и выстрел падает как мяч

и попадает в лоб

тот выстрел чёрен как палач

он наш смертельный клоп

Первая соседка

ещё скажу я о себе

я пушная звезда

в моём тебе

в моей судьбе

бессонная вода

куда журчишь

ручей воды

о ком ворчишь

огонь звезды

в пространствах мира

много лет

я дочь эмира

хочу галет

Вторая соседка

лежат пески

и лепестки

Святой

хорошо скажу я мысль

ты взлети и поднимись

над балканами небес

где лишь Бог живёт да бес

как ты сможешь это сделать

если ты в плену

и поднявшись до предела

сядешь на луну

в этом светлая душа

нам поможет анаша

Человек на коне

человек на коне

появляется в окне

я сижу на седле

ты глядишь на метле

он поёт он в петле

мы живём на числе

вы несётесь на осле

они тоскуют на весле

Вопрос

о чём тоскуете

останавливаясь

в небо дуете

приноравливаясь

Они

дамы дворяне

в нашем ресторане

божественно и мило

там бегает Людмила

тут носится Андрей

кричит бодрей бодрей

а этот заспанный зефир

спокойно нюхает эфир

и музыка гремит и лает

и человеки танцы пляшут

то построений пожелает

а кто в гостях на воздух ляжет

наш мир завитой

уходи домой святой

здесь огонь и весна

здесь одни кусочки сна

Люди

о Боже, Боже

Святой

о рожи, рожи

вы скелеты

вы крупы

от долгой дрожи

вы стали трупы

я один я терплю

я спокойно сон куплю

1 генерал

восстав от сраженья

я видел лесок

я видел рожденье

туман колесо

я знал что туман

это обман

я знал что война

это двойня

2 генерал

я знаю что сон

сидит за решёткой

что сторож Ниссон

гуляет с трещоткой

я знаю что ныне

материи власть

мне хочется дыни

мне хочется всласть

1 генерал

где наши погоны

где наши полки

где пушек вагоны

небес потолки

мы оба

у гроба

как люди

сидим

и дым

от орудий

и груди

едим

Святой

сидят генералы

и гложут штыки

сидят адмиралы

и пьют океан

о море, о море

назад потеки

о горе, о горе

собачка Полкан

Люди

но где наконец карета

и молча с тёмного портрета

оно упало на скамью

на почерневшую семью

и молвил брат аристократ

конец конца концу

и подошёл к отцу

и пятачком глаза закрыв

лежал как пальма

был красив

Святой

ну ещё одна минута

без борьбы и без уюта

ну ещё одно усилье

вон вдали видна Севилья

Люди

ура, ура

видна гора

мы пришли

это Бог

Бог (громко)

исчезни

Святой (исчезая)

слава Богу

Бог

исчезните

Все (исчезая)

слава Богу

<Март 1930>

Факт, теория и бог*

Факт

и в это день меня манил

магнит малюток и могил

я утром встал

я сел на ленту

цвела листва

я поклонился монументу

и тихо вышел за дрова

был сон приятным

шло число

я вижу ночь идёт обратно

я вижу люди понесло

моря монеты и могилу

мычанье лебедя и силу

я вижу всё и говорю

и ничего не говорю

я всё узнал. Я понимаю

я мысль из тела вынимаю

кладу на стол сию змею

её ровесницу мою

я бегаю пустой по Польше

крича то Господи то больше

то лакомка то только дольше

вообще я был как сумасшедший

за мной виднелся только рай

и каждый голубь, лев прошедший

кричал скачи и помирай

куда умрёшь?

И что сожрёшь?

Вопрос

это поле люди

поле боевое

еду на верблюде

еду я и вою

вою боги

о звезде

где убогие?

Ответ

везде

Вопрос

что мы знаем о Боге

дети, люди, друзья?

мы с тобою на небе —

это ты, это я

Бог летит Всемогущий

через райские кущи

сквозь пустые вершины

сквозь моря и машины

Теория

я сегодня скончался

ты скончался вчера

кто из нас причащался?

Ответ

три пера

Бегущий волк

смешно: о чём тут разговор?

я мимо шёл. Я вижу лес

я долго спал. Я вижу двор,

покойник поле. — Я залез

я подошёл в тоске, дыша

какая скука — не меня

под потолком сидит душа

как тетерев себя маня

Душа

иди сюда я

иди ко мне я

тяжело без тебя

как самому без себя

скажи мне я

который час?

скажи мне я

кто я из нас?

Факт

ты сидишь в беседке мира

звёздам и планетам брат

по дороге два кумира

шли из Луги в Петроград

шли кумиры и виднелись

ордена на них блестят

а пришли оцепенели

стали песней не летят

Кумиры

мы есть мы

мы из тьмы

вы есть вы

где же львы?

мы рабы

сидим и плачем

и в гробы

грозою скачем

и открытые как печь

верно значим

лечь иль жечь?

Факт

однако ужасен таинственный факт

где это горы и где тот антракт

что знаем мы дети

о Боге и сне

где горы эти?

Ответ

на той сосне

в конце отвечало

торчание скал

вот смерти начало

а я вас искал

да очевидно

скажу не крестясь

что ночь грушевидна

вскричал воротясь

с того постороннего света

и мигом увидев всё это

я был там. Я буду

я тут и я там

малютку и будду

кому-то отдам

индийские черти

речка течёт

два часа смерти

а Богу почёт

Факт

значительной не знал эпохи

конец и смерть родные блохи

осталось что

лежать и зреть

и на себя в кулак смотреть

осталось что

сидеть и гнить

из смерти чудом вырвать нить

которые мёртвые

которые нет

идите четвёртые

в тот кабинет

здесь окончательно

Бог наступил

хмуро и тщательно

всех потопил

Бог (подымаясь)

садитесь

вы нынче мои гости

Вопрос

мы где?

Ответ

мы кости?

конец


16 апреля 1930

Битва*

Неизвестно кто

мы двое

воюем

в свирепую ночь

и воем

и дуем

и думаем

дочь

и эта война

как таинственный ствол

малютка вина

я думаю темя

проносится час

с минутами теми

на яблоке мчась

я тучу поймаю

другая спешит

я небо снимаю

и демон пищит

летают болтают

большие орлы

мурлычут глотают

добычу ослы

но с кем ты воюешь

смешной человек

и стоя тоскуешь

стучишь в голове?

воюю со свечкой

в ночной тесноте

и памяти речка

стучит в темноте

Человек

человек ровесник миру

в то же время с ним рождён

ходит с палкой по Памиру

удручён и поражён

где же, где же? он бормочет

где найду я сон и дом

или дождь меня замочит

кем я создан? кем ведом?

наконец-то я родился

наконец-то я в миру

наконец я удавился

наконец-то я умру

Малютка вина

умираем

умираем

за возвышенным сараем

на дворе

или на стуле

на ковре

или от пули

на полу

иль под полом

иль в кафтане долгополом

забавляясь на балу

в пыльной шапке

в пыльной тряпке

будь богатый будь убогий

одинаково везде

мы уносимся как боги

к окончательной звезде

человек лежит унылый

он уж больше не жилец

он теперь клиент могилы

и богов загробных жрец

на груди сияет свечка

и едва открыт глазок

из ушей гнилая речка

вяло мочит образок

а над ним рыдает мама

и визжит его птенец

Боже что за панорама

скажет мёртвый наконец

вижу туловище Бога

вижу грозные глаза

но могила как берлога

над могилою лоза

умираю умираю

и скучаю и скорблю

дней тарелку озираю

боль зловещую терплю

Ангел

это что грозди?

Малютка вина

два бойца

два конца

посредине гвоздик

Неизвестно кто

мы двое

воем

лежим

и тлеем

слегка жужжим

бежим и млеем

летит над нами бог зимы

но кто же мы?

<1930>

Значенье моря*

чтобы было всё понятно

надо жить начать обратно

и ходить гулять в леса

обрывая волоса

а когда огонь узнаешь

или в лампе или в печке

то скажи чего зияешь

ты огонь владыка свечки

что ты значишь или нет

где котёл где кабинет

вьются демоны как мухи

над кусочком пирога

показали эти духи

руки ноги и рога

звери сочные воюют

лампы корчатся во сне

дети молча в трубку дуют

бабы плачут на сосне

и стоит универсальный

бог на кладбище небес

конь шагает идеальный

наконец приходит лес

мы испуганно глядим

думая что это дым

лес рычит поднявши руки

лес волнуется от скуки

шепчет вяло я фантом

буду может быть потом

и стоят поля у горки

на подносе держат страх

люди звери черногорки

веселятся на пирах

бурно музыка играет

и зыряне веселятся

пастухи пастушки лают

на столах челны крутятся

а в челнах и там и тут

видны венчики минут

здесь всеобщее веселье

это сразу я сказал

то рождение ущелья

или свадьба этих скал

это мы увидим пир

на скамье присядем трубной

между тем вертясь как мир

по рукам гремели бубны

будет небо будет бой

или будем мы собой

по усам ходили чаши

на часах росли цветы

и взлетали мысли наши

меж растений завитых

наши мысли наши лодки

наши боги наши тётки

наша души наша твердь

наши чашки в чашках смерть

но сказали мы однако

смысла нет в таком дожде

мы как соли просим знака

знак играет на воде

холмы мудрые бросают

всех пирующих в ручей

в речке рюмки вырастают

в речке родина ночей

мы подумав будто трупы

показали небу крупы

море время сон одно

скажем падая на дно

захватили инструменты

души ноги порошки

и расставив монументы

засветив свои горшки

мы на дне глубоком моря

мы утопленников рать

мы с числом пятнадцать споря

будем бегать и сгорать

но однако шли года

шёл туман и ерунда

кто упал на дно морское

корабельною доскою

тот наполнился тоскою

зубом мудрости стучит

кто на водоросли тусклой

постирать повесил мускул

и мигает как луна

когда колышется волна

кто сказал морское дно

и моя нога одно

в общем все тут недовольны

молча вышли из воды

позади гудели волны

принимаясь за труды

корабли ходили вскачь

кони мчались по полям

и была пальба и плач

сон и смерть по облакам

все утопленники вышли

почесались на закат

и поехали на дышле

кто был беден кто богат

я сказал я вижу сразу

всё равно придёт конец

нам несут большую вазу

там цветок и бубенец

это ваза это ловко

это свечка это снег

это соль и мышеловка

для веселья и для нег

здравствуй бог универсальный

я стою немного сальный

волю память и весло

слава небу унесло

<1930>

Кончина моря*

Морской демон

и море ничего не значит

и море тоже круглый нуль

и человек напрасно скачет

в пучину от ножа и пуль

и в море так же ходят рыбки

собаки бегают играют скрипки

и водоросли спят как тётки

и будто блохи скачут лодки

и в море так же мало смысла

оно покорно тем же числам

оно пустынно и темно

быть может море ты окно?

быть может море ты одно?

Охотник

я сам ходил в леса по пояс

я изучал зверей науку

бывало крепкой водкой моясь

испытывал я смерть и скуку

передо мной вращались звери

разнообразные сырые

но я закрыл лесные двери

чтобы найти миры вторые

вот я стою на этих скалах

и слышу мёртвых волн рычанье

и на руках моих усталых

написаны слова прощанья

прощайте горы и леса

прощай барсук прощай лиса

Я

откуда-то идёт сановник

в его руке пищит шиповник

на всё глядит великосветски

икает редко по-немецки

и величаво горделиво

остановившись он стоит

шумит сосна болтает слива

волна безумная блестит

мечтает лодка и пучина

вдруг говорит ему: мужчина

и ты устав от государства

и службы испытав коварство

узнав ненужность эполет

ужель тебе постыл балет

и жизнь предстала кровопийцей

и ты стоишь самоубийцей

Сановник

вот перед вами я

пучина милая моя

я вижу здесь ещё людишки

хотят купить на дне домишки

чтоб в этих домиках морских

с русалками обедать

чтобы в трактирах водяных

морской коньяк отведать

мы верим в то что не умрём

что жизнь имеет продолженье

мерцает рыба серебром

мы любим пиво любим ром

играем с бабкой в размноженье

моя невеста дурдина

мои любила ордена

но целый год весну и лето

не выходила из клозета

и я отчаялся потух

сказал себе я не петух

не пищевод она же утка

и продолжение желудка

она рабыня живота

тут появилась пустота

и понял я что всё роскошно

но пакостно тоскливо тошно

и я к тебе склоняюсь море

на документах слово горе

гляди написано везде

и вижу сотни категорий

как рыбы плавают в воде

Слуги вносят большой диван

на диване люди птицы

мысли мыши и кусты

и у всех печальны лица

и у всех глаза пусты

птицы ходят по траве

будто сны на голове

люди жёлтые лежат

лодки светят дребезжат

мысли крадутся в могилу

через дождь и через силу

мыши ходят вдоль домов

с видом греческих умов

и прозрачны и чисты

спят под знаменем кусты

Голос

все сюда явитесь

и зажгите ваши свечи

демон овощ дождь и витязь

нынче к нам идут на вечер

море берег и звезда

мы устроим пир огромный

вылетает ангел тёмный

из пучины из гнезда

Ангел

все ли все ли

здесь собрались

все ли сели

на полу

музыканты собирались

как пингвины на скалу

выходило море в гости

с ним под руку шла звезда

и сказало море бросьте

думать бегать ерунда

думай думай думай думай

бегай прыгай и ворчи

смерть возьмёт рукой угрюмой

поздно выскочат врачи

будто лебеди, родные

соберутся вкруг постели

и труды придут иные

залетают мухи в теле

но чему могу помочь

дети люди в эту ночь

Охотник

море море госпожа

на тебя одна надежда

мы к тебе идём дрожа

Сановник

замолчи невежда!

мы море море дорогое

понять не можем ничего

прими нас милое второе

и водяное божество

как звери бегаем во мраке

откинув шпаги мысли фраки

в руке дымится банка света

взгляни могущее на это

на голове стучит венец

приходит нам — пришёл конец

Море

я не могу

Морской демон

а что я говорил

Охотник

я думаю я плачу

Море

я так же ничего не значу

<1930>

Суд ушел*

шёл по небу человек

быстро шёл шатался

был как статуя одет

шёл и вдруг остался

ночь бежала ручейком

говорили птички

что погода ни о ком

что они отмычки

но навстречу шло дитя

шевелилось праздно

это было год спустя

это было безобразно

все кусты легли на землю

все кусты сказали внемлю

отвечал в тоске ребёнок

чёрен я и величав

будто Бог моя одежда

слышно музыку гребёнок

в балалайку побренчав

мы кричим умри надежда

николаевна мартынова

а твой муж иван степан

в темноте ночей тюльпан

и среди огня гостинного

но чу! слышно музыка гремит

лампа бедствие стремит

человек находит части

он качается от счастья

видит зеркало несут

как же как же говорит

это окружной сосуд

это входит прокурор

кто мажор а он минор

но однако не забудьте

что кругом был дикий мрак

быстро ехал на минуте

как уж сказано дурак

у него был хвост волос

вдруг создание открылось

всем увидеть довелось

той букашки быстрокрылость

и судейскую немилость

стал убийца перед ними

и стоял он в синем дыме

и стоял он и рыдал

то налево то направо

то луна а то дубрава

вот как он страдал

он стоял открывши душу

он гремел обнявши тушу

был одет в роскошну шкуру

был подобен он амуру

вот как он рыдал

сон стоял по праву руку

и держал под мышку скуку

эту новую науку

вот как он страдал

тут привстал один судья

как проворная бадья

и сказал ему: убийца

что рыдаешь что грустишь

ты престол и кровопийца

а кругом стояла тишь

обстановка этой ткани

создалась в Тьму-Таракани

дело было так:

в квартире пошлого скворцова

стоял диван по имени сундук

в окно виднелся день дворцовый

а дальше замок виадук

а за домом был пустырь

вот тут-то в бочке и солился богатырь

но ему надоело сидеть в бочке

из червяков плести веночки

и думать что они цветочки

он вдруг затосковал о точке

он вдруг закуковал о Риме

и поглядите стал он зримей

и очутился и возник

он был мечом он стал родник

хорошо сказал им суд

это верно это так

и разбил бы сей сосуд

даже римлянин спартак

но в теченьи дней иных

на морской смотря залив

видя ласточек стальных

стал бы сей спартак соплив

стал бы он соплив от горя

прыгать в бездну прыгать в море

что же этот богатырь

не уселся в монастырь

помилуйте судьи ответил злодей

поднявши меч и всплакнув

помещик, сказал прокурор: владей

собою. Он думал уснув

что это идёт по дороге не тело

ожесточённо теряя сустав

<а> на небе новое двигалось дело

от пупс перепутствий как свечка устав

а дальше обвиняемый

что сделали вы с ним

ведь вы не невменяемый

ведь вы я вижу серафим

как сказал убийца

как вы отгадали

и фанагорийцы

мигом зарыдали

дальше я как полагалось

лёг на печку и ревел

всё живущее шаталось

револьвер в меня смотрел

да однако не забудьте

что кругом шуршали птички

и летали по каюте

две неважные затычки

ну-с пищит иван степан

мы закончим этот день

я опять в ночи тюльпан

я бросаю в поле тень

я давно себя нашёл

суд ушёл

И ОТКРЫВ ДРУГУЮ ДВЕРЬ

ЭТА ДВЕРЬ БЫЛА ВОЛНОЙ

Я ВОСКЛИКНУЛ ГРОМКО: ВЕРЬ

ЧТО СТОИТ НЕМАЛЫЙ ЗВЕРЬ

ЗА НОЧИ СТЕНОЙ СПЛОШНОЙ.

И ПОЗВАВ СВОЮ СОБАКУ

НА ОХОТУ Я ПОШЁЛ

БОГ БОГ ГДЕ ЖЕ ТЫ

БОГ БОГ Я ОДИН

МЕЖДУ СЛОВ ДРОЖАТ КУСТЫ

ХОДЯТ ВЕНЧИКИ КАРТИН

<1930>

Кругом возможно Бог*

Священный полёт цветов

Солнце светит в беспорядке,

и цветы летят на грядке,

Тут жирная земля лежит как рысь.

Цветы сказали небо отворись

и нас возьми к себе.

Земля осталась подчинённая своей горькой судьбе.

Эф сидит на столе у ног воображаемой летающей девушки. Крупная ночь.

Эф.

Здравствуй девушка движенье,

ты даёшь мне наслажденье

своим баснословным полётом

и размахом ног.

Да, у ног твоих прекрасный размах,

когда ты пышная сверкаешь и носишься над

болотом,

где шипит вода, —

тебе не надо никаких дорог,

тебе чужд человеческий страх.

Девушка.

Да, я ничего не боюсь,

я существую без боязни.

Эф.

Вот родная красотка скоро будут казни,

пойдём смотреть?

А я знаешь всё бьюсь, да бьюсь,

чтоб не сгореть.

Девушка.

Интересно, кого будут казнить?

Эф.

Людей.

Девушка.

Это роскошно.

Им голову отрежут или откусят.

Мне тошно.

Все умирающие трусят.

У них работает живот,

он перед смертью усиленно живёт.

А почему ты боишься сгореть?

Эф.

А ты не боишься, дура?

Взлетела как вершина на горе,

Блестит как смех твоя волшебная фигура.

Не то вы девушка, не то вы птичка.

Боюсь я каждой спички,

Чиркнет спичка,

и заплачет птичка.

Пропадёт отвага,

вспыхну как бумага.

Будет чашка пепла

на столе вонять,

или ты ослепла,

не могу понять.

Девушка.

Чем ты занимаешься ежедневно.

Эф.

Пожалуйста. Расскажу.

Утром встаю в два —

гляжу на минуту гневно,

потом зеваю, дрожу.

На стуле моя голова

Лежит и смотрит на меня с нетерпением.

Ладно, думаю, я тебя надену.

Стаканы мои наполняются пением,

В окошко я вижу морскую пену.

А потом через десять часов я ложусь,

лягу, посвищу, покружусь,

голову отклею. Потом сплю.

Да, иногда ещё Бога молю.

Девушка.

Молишься значит?

Эф.

Молюсь конечно.

Девушка.

А знаешь, Бог скачет

вечно.

Эф.

А ты откуда знаешь

идиотка.

Летать — летаешь,

а глупа как лодка.

Девушка.

Ну не ругайся.

Ты думаешь долго сможешь так жить.

Скажу тебе остерегайся,

учись гадать и ворожить.

Надо знать всё что будет.

Может жизнь тебя забудет.

Эф.

Я тебя не пойму:

голова у меня уже в дыму.

Девушка.

Да знаешь ли ты что значит время?

Эф.

Я с временем не знаком,

увижу я его на ком?

Как твоё время потрогаю?

Оно фикция, оно идеал.

Был день? был.

Была ночь? была.

Я ничего не забыл.

Видишь четыре угла?

Были углы? были.

Есть углы? скажи, что нет, чертовка.

День это ночь в мыле.

Всё твоё время верёвка.

Тянется, тянется.

А обрежь, на руках останется.

Прости милая,

я тебя обругал.

Девушка.

Мужчина пахнущий могилою,

уж не барон, не генерал,

ни князь, ни граф, ни комиссар,

ни Красной армии боец,

мужчина этот Валтасар,

он в этом мире не жилец.

Во мне не вырастет обида

на человека мертвеца.

Я не Мазепа, не Аида,

а ты не видящий своего конца

идём со мной.

Эф.

Пойду без боязни

смотреть на чужие казни.

Воробей (клюющий зёрна радости).

Господи, как мир волшебен,

как всё в мире хорошо.

Я пою богам молебен,

я стираюсь в порошок

перед видом столь могучих,

столь таинственных вещей,

что проносятся на тучах

в образе мешка свечей.

Боже мой, всё в мире пышно,

благолепно и умно.

Богу молятся неслышно

море, лось, кувшин, гумно,

свечка, всадник, человек,

ложка и Хаджи-Абрек.

Толпа тащится. Гуляют коровы они же быки.

Коровы.

Что здесь будут делать?

Они же быки.

Будут резать, будут резать.

Коровы.

Неужто нас, неужто вас.

Голос.

Коровы во время холеры не пейте квас

и будет чудесно.

Коровы они же быки спокойно уходят.

Появляется царь. Царь появляется. Темнеет в глазах.

Царь.

Сейчас, бесценная толпа,

ты подойти сюда.

Тут у позорного столба

будет зрелище суда.

Палач будет казнить людей,

несть эллин и несть иудей.

Всякий приходи созерцай,

слушай и не мерцай.

Заглушите приговорённых плач

криком, воплями и хохотом.

Бонжур палач,

ходи говорю шёпотом.

Люди бывают разные,

трудящиеся и праздные,

сытые и синие,

мокрые и высокие,

зелёные и глаженые,

треугольные и напомаженные.

Но все мы люди бедные в тиши

однажды плачем зная что мы без души.

Это действительно тяжёлый удар

подумать что ты пар.

Что ты умрёшь и тебя нет.

Я плачу.

Палач.

Я тоже.

Толпа.

Мы плачем.

Приговорённые.

Мы тоже.

На площади раздался страшный плач. Всем стало страшно.

Входят Эф и Девушка.

Девушка.

Повадился дурак на казни ходить,

тут ему и голову сложить.

Эф.

Гляди потаскуха на помост,

но мне не наступай на хвост.

Сейчас произойдёт начало.

Толпа как Лондон зарычала,

схватила Эф за руки-ноги,

и потащив на эшафот,

его прикончила живот,

и стукнув жилкой и пером

и добавив немного олова,

верёвочным топором

отняла ему голову.

Он сдох.

Царь.

Он плох.

Скажите как его имя.

Пойду затоплю камин

и выпью с друзьями своими.

Воображаемая девушка (исчезая).

Его фамилия Фомин.

Царь.

Ах какой ужас. Это в последний раз.

Палач убегает.

Фомин лежал без движения

на красных свинцовых досках.

Казалось ему наслажденье

сидит на усов волосках.

Потрогаю, думает, волос,

иль глаз я себе почешу,

а то закричу во весь голос

или пойду подышу.

Но чем дорогой Фомин,

чем ты будешь кричать,

что ты сможешь чесать,

нету тебя Фомин,

умер ты, понимаешь?

Фомин.

Нет я не понимаю.

Я жив.

Я родственник.

Девушка.

Кто ты родственник небес,

Снег, бутылка или бес.

Ты число или понятие,

приди Фомин в мои объятия.

Фомин.

Нет я кажется мёртв.

Уйди.

Она спешит уйти.

Фомин.

Боги, боги, понял ужас

состоянья моего.

Я с трудом в слезах натужась

свой череп вспомнить не могу.

Как будто не было его.

Беда, беда

(расписывается в своём отчаянном положении и с трудом бежит).

Девушка.

Фомин ведь ты же убежал,

и вновь ты здесь.

Фомин.

Я убежал не весь.

Когда ревел морской прибой,

вставал высокий вал,

я вспоминал, что я рябой,

я выл и тосковал.

Когда из труб взвивался дым

и было всё в кольце,

и становился я седым,

росли морщины на лице,

я приходил в огонь и в ярость

на приближающуюся старость.

И когда осыпался лес

шевелился на небе бес.

И приподнимался Бог.

Я в унынии щёлкал блох.

Наблюдая борьбу небесных сил,

я насекомых косил.

Но дорогая дура,

я теперь безработный,

я безголов.

Девушка.

Бесплотный

садится час на крышку гроба,

где пахнет тухлая фигура,

вторая тысяча волов

идёт из города особо.

Удел твой глуп

Фомин, Фомин.

Вбегает мёртвый господин.

(Они кувыркаются).

Пётр Иванович Стиркобреев один в своей комнате жжёт поленья:

Скоро юноши придут,

скоро девки прибегут

мне рассеяться помочь.

Скоро вечность, скоро ночь.

А то что-то скучно,

я давно не хохотал,

и из рюмки однозвучной

водку в рот не грохотал.

Буду пальму накрывать,

а после лягу на кровать.

Звонит машинка, именуемая телефон.

Да, кто говорит.

Голос.

Метеорит.

Стиркобреев.

Небесное тело?

Голос.

Да, у меня к вам дело.

Я, как известно, среди планет игрушка.

Но я слыхал, что у вас будет сегодня пирушка.

Можно прийти?

Стиркобреев.

Прилетайте (вешает трубку).

Горжусь, горжусь, кусок небесный

находит это интересным,

собранье пламенных гостей,

их столкновение костей.

Не то сломался позвонок,

Не то ещё один звонок.

Кто это? Пётр Ильич?

Голос.

Нет, Стиркобреев, это я. Паралич.

Стиркобреев.

А, здрасьте. (В стороны). Вот так несчастье.

Что вам надо.

Голос.

Шипенье слышишь ада

вонючий Стиркобреев?

Зачем тебе помада,

ответь, ответь скорее.

Стиркобреев.

Помада очень мне нужна,

сюда гостить придёт княжна,

у нея Рюрик был в роду.

Голос.

Я тоже приду.

Стиркобреев.

Час от часу не легче.

Пойду приготовлю свечи,

а то ещё неладною порой

напросится к нам в гости геморрой.

Комната тухнет. Примечание: временно.

Раздаются звонки. Входят гости.

Николай Иван.

Как дела? как дела?

Степан Семёнов.

Жутко, жутко.

Мар. Натальев.

Я едва не родила,

оказалось это шутка.

Где уборная у вас,

мы дорогой пили квас.

Фомин.

Здравствуй Боря.

Стиркобреев.

Здравствуй море.

Фомин.

Как? как ты посмел.

Я тебе отомщу.

В его ногах валялся мел.

Он думал: не спущу

я Стиркобрееву обиды.

Летали мухи и болиды.

Фомин.

Если я море,

где мои волны.

Если я море,

то где чёлны.

А гости веселы, довольны,

меж тем глодали часть халвы

с угрюмой жадностью волны.

Открывается дверь. Влетает озябший Метеорит:

Как церковный тать

обокравший кумира,

я прилетел наблюдать

эту стенку мира.

Гости (поют).

В лесу растёт могилка,

На ней цветёт кулич.

Тут вносят на носилках

Болезнь паралич.

Стиркобреев.

Ну, всё в сборе

сядем пить и есть.

Фомин.

Я напомню Боря,

что мне негде сесть.

Стиркобреев.

Эй ты море,

сядь под елью.

Мария Натал.

Быть, чувствую, ссоре.

Все (хором).

Да, дело кончится дуэлью.

(Они пьют).

Серг. Фадеев.

Нина Картиновна, что это, ртуть?

Нина Картин.

Нет, это моя грудь.

Серг. Фадеев.

Скажите, прямо как вата,

вы пушка.

Нина Картин.

Виновата,

а что у вас в штанах.

Серг. Фадеев.

Хлопушка.

(Все смеются. За окном сияние лент.)

Куно Петр. Фишер.

Мария Натальевна, я не монах,

разрешите я вам поцелую пуп.

Мария Натал.

Сумасшедший, целуйте себе зуб.

Ниночка, пойдём в ванну.

Гости.

Зачем.

Мария Натал.

Пойдём попишем.

Гости.

Слава Богу.

А мы чистым воздухом пока подышим.

Стиркобреев.

В отсутствии прекрасных женщин

тут вырастет мгновенно ель.

На это нужно часа меньше.

Сейчас мы сделаем дуэль.

Фомин.

Я буду очень рад

отправить тебя в ад.

Ты небесное светило,

ты что всех нас посетило,

на обратном пути

этого мертвеца захвати.

Стиркобреев.

Паралич ты царь болезней,

сам пойми, в сто крат полезней

чтобы этот полутруп

умер нынче бы к утру б.

Паралич и метеорит.

Мы будем секундантами. Вот вам ножи.

Колитесь. Молитесь.

Фомин.

Я сейчас тебя зарежу,

изойдёшь ты кровью свежей,

из-под левого соска

потечёт на снег тоска.

Ты глаза закроешь вяло,

неуклюже ляжешь вниз.

И загробного подвала

ты увидишь вдруг карниз.

Стиркобреев.

Не хвастай. Не хвастай.

Сам живёшь последние минуты.

Кто скажет здравствуй

ручке каюты?

Кто скажет спасибо

штанам и комоду?

Ты дохлая рыба,

иди в свою воду.

Дуэль превращается в знаменитый лес.

Порхают призраки птичек.

У девушек затянулась переписка.

Шёл сумасшедший царь Фомин

однажды по земле

и ядовитый порошок кармин

держал он на своём челе.

Его волшебная рук.

ИЗОБ-ражала старика.

Волнуется ночной лесок,

в нём Божий слышен голосок.

И этот голос молньеносный

сильней могучего ножа.

Его надменно ловят сосны,

и смех лисицы, свист ужа

сопутствуют ему.

Вся ночь в дыму.

Вдруг видит Фомин дом,

это зданье козла,

но полагает в расчёте седом

что это тарелка добра и зла.

И он берёт кувшин добра

и зажигает канделябры,

и спит.

Наутро, в час утра

где нынче шевелятся арбры[64],

его встречает на берёзе нищий

и жалуется, что он без пищи.

Нищий.

Здравствуй Фомин сумасшедший царь.

Фомин.

Здравствуй добряк.

Уж много лет

я странствую.

Ты фонарь?

Нищий.

Нет я голодаю.

Нет моркови, нет и репы.

Износился фрак.

Боги стали свирепы.

Моё мненье будет мрак.

Фомин.

Ты думаешь так.

А я иначе.

Нищий.

Тем паче.

Фомин.

Что паче?

Я не о том.

Я говорю про будущую жизнь за гробом,

я думаю мы уподобимся микробам,

станем почти нетелесными

насекомыми прелестными.

Были глупые гиганты,

станем крошечные бриллианты.

Ценно это? ценно, ценно.

Нищий.

Фомин что за сцена?

Я есть хочу.

Фомин.

Ешь самого себя.

Нищий (пожирая самого себя) сказал:

Фомин ты царь, — они исчезли

и толстые тела часов

на множество во сне залезли

и стала путаница голосов.

Беседа часов

Первый час говорит второму:

  я пустынник.

Второй час говорит первому:

  я пучина.

Третий час говорит четвёртому:

  одень утро.

Четвёртый час говорит пятому:

  сбегают звёзды.

Пятый час говорит шестому:

  мы опоздали.

Шестой час говорит седьмому:

  и звери те же часы.

Седьмой час говорит восьмому:

  ты приятель рощи.

Восьмой час говорит девятому:

  перебежка начинается.

Девятый час говорит десятому:

  мы кости времени.

Десятый час говорит одиннадцатому:

  быть может мы гонцы.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

  подумаем о дорогах.

Двенадцатый час говорит: первый час,

  я догоню тебя вечно мчась.

Первый час говорит второму:

  выпей друг человеческого брому.

Второй час говорит: час третий,

  на какой точке тебя можно встретить.

Третий час говорит четвёртому:

  я кланяюсь тебе как мёртвому.

Четвёртый час говорит: час пятый,

  и мы сокровища земли тьмою объяты.

Пятый час говорит шестому:

  я молюсь миру пустому.

Шестой час говорит: час седьмой,

  время обеденное идти домой.

Седьмой час говорит восьмому:

  мне бы хотелось считать по-другому.

Восьмой час говорит: час девятый,

  ты как Енох на небо взятый.

Девятый час говорит десятому:

  ты подобен ангелу пожаром объятому.

Десятый час говорит: час одиннадцатый,

  разучился вдруг что-то двигаться ты.

Одиннадцатый час говорит двенадцатому:

  И всё же до нас не добраться уму.

Фомин.

Я буду часы отравлять.

Примите часы с ложки лекарство.

Иное сейчас наступает царство.

Соф. Мих.

Прошу, прошу,

войдите.

Я снег сижу, крошу.

Мой дядя, мой родитель

ушли к карандашу.

Фомин.

Не может быть. Вы одна. Вы небо.

Соф. Мих.

Я как видите одна,

сижу изящно на столе.

Я вас люблю до дна,

достаньте пистолет.

Фомин. Вы меня одобряете. Это превосходно. Вот как я счастлив.

Соф. Мих.

Сергей, Иван и Владислав и Митя

покрепче меня обнимите.

Мне что-то страшно, я изящна,

но всё-таки кругом всё мрачно,

целуйте меня в щёки.

Фомин. Нет в туфлю. Нет в туфлю. Большего не заслуживаю. Святыня. Богиня. Богиня. Святыня.

Соф. Мих. Разя я так божественна. Нос у меня курносый, глаза щелки. Дура я, дура.

Фомин. Что вы, любящему человеку, как мне, всё кажется лучше, чем на самом деле.

И ваши пышные штанишки

я принимаю за крыло,

и ваши речи — это книжки

писателя Анатоля Франса.

Я в вас влюблён.

Соф. Мих. Фомин золотой. Лейка моя.

Фомин её целует и берёт. Она ему конечно отдаётся. Возможно, что зарождается ещё один человек.

Соф. Мих. Ах по-моему мы что-то наделали.

Фомин. Это только кошки и собаки могут наделать. А мы люди.

Соф. Мих. Я бы хотела ещё разик.

Фомин. Мало ли что. Как я тебя люблю. Скучно что-то.

Соф. Мих. Ангел. Богатырь. Ты уходишь. Когда же мы увидимся.

Фомин. Я когда-нибудь приду.

(Они обнялись и заплакали).

Фомин пошёл на улицу, а Софья Михайловна подошла к окну и стала смотреть на него. Фомин вышел на улицу и стал мочиться. А Софья Михайловна, увидев это, покраснела и сказала счастливо: «как птичка, как маленький».

Венера сидит в своей разбитой спальне и стрижёт последние ногти.

Увидев одного постарела,

я поняла, что постарела.

Он был изящен и усат,

он был высоким будто сон.

Дул кажется пассат,

а может быть муссон.

Вбегает мёртвый господин.

Я думаю теперь уж я не та,

похожая когда-то на крота,

сама красота.

Теперь я подурнела,

живот подался вниз,

а вместе с ним пупок обвис.

Поганое довольно стало тело.

Щетиной поросло, угрями.

Я воздух нюхаю ноздрями.

Не нравится мне мой запах

Вбегает мёртвый господин.

И мысли мои стали другие,

уже не такие нагие.

Не может быть случки обнажённой

у семьи прокажённой,

поэтому любитесь на сундуках,

и человек и женщина в штанах.

Господи, что-то будет, что-то будет.

Вбегает мёртвый господин.

Возьму я восковую свечку

и побегу учить на речку.

Темнеет парус одинок,

между волос играет огонёк.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Спаси меня Венера,

это тот свет.

Венера.

Что вы душка?

Фомин.

Надежда, Любовь, София и Вера

мне дали совет.

Венера.

Зачем совет. Вот подушка.

Приляг и отдохни.

Фомин.

Венера чихни.

Венера чихает.

Фомин.

Значит это не тот свет.

Венера.

Давай, давай мы ляжем на кровать

и будем сердца открывать.

Фомин.

Я же безголовый.

Вид имея казака,

я между тем без языка.

Венера (разочар.).

Да, это обидно,

да и другого у тебя

мне кажется не видно.

Фомин. Не будем об этом говорить. Мне неприятно. Ну неспособен и неспособен. Подумаешь. Не за тем умирал, чтобы опять всё сначала.

Венера. Да уж ладно, лежи спи.

Фомин. А что будет когда я проснусь?

Венера. Да ничего не будет. Всё то же.

Фомин. Ну хорошо. Но тот свет-то я увижу наконец?

Венера. Иди ты к чертям.

Фомин спит. Венера моется и поёт:

Люблю, люблю я мальчиков,

имеющих одиннадцать пальчиков,

и не желаю умирать.

А потому я начинаю скотскую жизнь. Буду мычать.

Богиня Венера мычит,

а Бог на небе молчит,

не слышит ея мычанья,

и всюду стоит молчанье.

Фомин (просыпаясь). Это коровник какой-то, я лучше уйду.

Спустите мне, спустите сходни,

пойду искать пути Господни.

Венера. Тебе надо штаны спустить и отрезать то, чего у тебя нет. Беги, беги.

Вбегает мёртвый господин.

Фомин.

Я вижу женщина цветок

садится на ночную вазу,

из ягодиц её поток

иную образует фазу

нездешних свойств.

Я полон снов и беспокойств.

Гляжу туда,

но там звезда,

гляжу сюда в смущенье,

здесь человечества гнездо

и символы крещенья.

Гляди забрав с собою в путь зеркало, суму и свечки

по комнатам несётся вскачь ездок.

И харкают овечки.

О женщина! о мать!

Ты спишь накрыта одеялом,

устала ноги поднимать,

но тщишься сниться идеалом

кое-каким влюблённым мужчин

украсив свой живот пером.

Скажу развесистым лучинам:

я сам упал под топором.

Спросим: откуда она знает, что она того?

Женщина (просыпаясь с блестящими слезами).

Я видела ужасный сон,

как будто бы исчезла юбка,

горами вся покрылась шубка

и был мой голос унесён.

И будто бы мужчины неба

с крылами жести за спиной

как смерти требовали хлеба.

Узор виднелся оспяной

на лицах их.

Я век не видела таких.

Я женщина! — я им сказала

и молча руки облизала

у диких ангелов тоски,

щипая на своей фигуре разные волоски.

Какой был страшный сон.

У меня руки и ноги шуршали в страхе.

Скажи мне Бог к чему же он.

Я мало думала о прахе,

подумаю ещё.

Фомин.

Подумай, улыбнись свечой,

едва ли только что поймёшь.

Смерть это смерти ёж.

Женщина.

Слаб мой ум,

и сама я дура.

Слышу смерти шум,

говорит натура:

все живут предметы

лишь недолгий век,

лишь весну да лето,

вторник да четверг.

В тщетном издыхании

время проводя,

в любовном колыхании

ловя конец гвоздя.

Ты думаешь дева беспечно,

что всё кисельно и млечно.

Нет дева дорогая,

нет жизнь это не то,

и ты окончишь путь рыгая

как пальмы и лото.

Девушка.

Однако этот разговор

вести бы мог и чёрный двор.

Ты глупая натура не блещешь умом,

Как великие учёные Карл Маркс, Бехтерев и профессор Ом.

Все знают, что придёт конец,

все знают, что они свинец.

Но это пустяки,

ведь мы ещё не костяки,

и мне не страшен сотник вдовый,

вернись Фомин, шепчи, шепчи, подглядывай.

Фомин.

Я подглядываю? ничтожество,

есть на что смотреть.

Женщина.

Давно ты так стоишь?

Фомин.

Не помню. Дней пять или семь.

Я счёт потерял.

Мне не по себе.

А ты что делаешь.

Женщина.

Хочется, хочется,

хочется поворочаться.

(ворочается так и сяк).

Фомин (воет).

Ты сумрак, ты непоседа,

ты тухлое яйцо.

Победа, Господи, Победа,

я вмиг узнал ея лицо.

Господь.

Какое же её лицо.

Фомин.

Географическое.

Носов.

Важнее всех искусств

я полагаю музыкальное.

Лишь в нём мы видим кости чувств.

Оно стеклянное, зеркальное.

В искусстве музыки творец

десятое значение имеет,

он отвлечённого купец,

в нём человек немеет.

Когда берёшь ты бубен или скрипку,

становишься на камень пенья,

то воздух в маленькую рыбку

превращается от нетерпенья.

Тут ты стоишь играешь чудно,

и стол мгновенно удаляется,

и стул бежит походкой трудной,

и география является.

Я под рокот долгих струн

стал бы думать — я перун

или география.

Фомин (в испуге). Но по-моему никто не играл. Ты где был?

Носов. Мало ли что тебе показалось что не играли.

Женщина.

Уж третий час вы оба здесь толчётесь,

все в трепете, в песке и в суете.

костями толстыми и голосом сочтётесь,

вы ездоки науки в темноте.

Когда я лягу изображать валдай,

волшебные не столь большие горы,

Фомин езжай вперёд. Гусаров не болтай.

Вон по краям дороги валяются ваши разговоры.

Фомин.

Кто ваши? Не пойму твоих вопросов.

Откуда ты взяла, что здесь Носов.

Здесь всё время один Фомин,

это я.

Носов (вскипая). Ты? ты скотина!

Фомин. Кто я? я? (успокаиваясь). Мне всё равно (уходит).

Носов. Фомина надо лечить. Он сумасшедший, как ты думаешь?

Женщина.

Женщина спит.

Воздух летит.

Ночь превращается в вазу.

В иную нездешнюю фразу

вступает живущий мир.

Дормир Носов, дормир.

Жуки выползают из клеток своих,

олени стоят как убитые.

Деревья с глазами святых

качаются Богом забытые.

Весь провалился мир.

Дормир Носов, дормир.

Солнце сияет в потёмках леса.

Блоха допускается на затылок беса.

Сверкают мохнатые птички,

в саду гуляют привычки.

Весь рассыпался мир.

Дормир Носов, дормир.

Фомин (возвращаясь). Я сразу сказал: у земли невысокая стоимость.

Носов. Ты бедняга не в своём уме.

(Они тихо и плавно уходят).

И тогда на трон природы

сели горные народы,

берег моря созерцать,

землю мерить и мерцать.

Так сидят они мерцают

и негромко восклицают:

волны бейте, гром греми,

время век вперёд стреми.

По бокам стоят предметы

безразличные молчат.

На небе вялые кометы

во сне худую жизнь влачат.

Иные звери веселятся

под бессловесною луной,

их души мрачно шевелятся,

уста закапаны слюной.

Приходит властелин прикащик,

кладёт зверей в ужасный ящик

и везёт их в бешенства дом,

где они умирают с трудом.

Бойтесь бешеных собак.

Как во сне сидят народы

и глядят на огороды.

Сторож нюхает табак.

Тут в пылающий камин

вдруг с числом вошёл Фомин.

Фомин.

Человек во сне бодрится,

рыбы царствуют вокруг.

Только ты луна сестрица,

только ты не спишь мой друг.

Здравствуйте народы,

Пётры, Иваны, Николаи, Марии, Силантии

на хвост природы

надевшие мантии,

куда глядите вы.

Народы.

Мы бедняк, мы бедняк

в зеркало глядим.

В этом зеркале земля

отразилась как змея.

Её мы будем изучать.

При изучении земли

иных в больницу увезли,

в сумасшедший дом.

Фомин.

А что вы изучали, глупцы?

Народы.

Мы знаем, что земля кругла,

что камни скупцы,

что на земле есть три угла,

леса, дожди, дорога,

и человек начальник Бога.

А над землёю звёзды есть

с химическим составом,

они покорны нашим уставам,

в кружении небес находят долг и честь.

Всё мы знаем, всё понимаем.

Затычкин.

Ты смотришь робко,

подобный смерти.

Пустой коробкой

пред нами вертишь.

Ужели это коробка зла.

Приветствую пришествие козла.

Фомин.

Родоначальники я к вам пришёл

и с вами говорить намерен,

ведь сами видите вы хорошо,

что не козёл я и не чёрт, не мерин,

тем более ни кто-нибудь другой.

Фомин сказал. Махнул рукой.

Заплакал от смущенья

и начал превращенье.

Речь Фомина.

Господа, господа,

все предметы, всякий камень,

рыбы, птицы, стул и пламень,

горы, яблоки, вода,

брат, жена, отец и лев,

руки, тысячи и лица,

в войну, и хижину, и гнев,

дыхание горизонтальных рек

занёс в свои таблицы

неумный человек.

Если создан стул то зачем?

Затем, что я на нём сижу и мясо ем.

Если сделана мановением руки река,

мы полагаем, что сделана она для наполнения

нашего мочевого пузырька.

Если сделаны небеса,

они должны показывать научные чудеса.

Так же созданы мужские горы,

назначения, туман и мать.

Если мы заводим разговоры,

вы дураки должны их понимать.

Господа, господа,

а вот перед вами течёт вода,

она рисует сама по себе.

Там под кустом лежат года

и говорят о своей судьбе.

Там стул превращается в победу,

наука изображает собой среду,

и звери, чины и болезни

плавают как линии в бездне.

Царь мира Иисус Христос

не играл ни в очко, ни в штосс,

не бил детей, не курил табак,

не ходил в кабак.

Царь мира преобразил мир.

Он был небесный бригадир,

а мы были грешны.

Мы стали скучны и смешны.

И в нашем посмертном вращении

спасенье одно в превращении.

Господа, господа,

глядите вся земля вода.

Глядите вся вода сутки.

Выходит летающий жрец из будки

и в ужасе глядит на перемену,

на смерть изображающую пену.

Родоначальники довольны ли вы?

Народ.

Мы не можем превращенья вынести.

После этого Фомин пошёл в тёмную комнату, где посредине была дорога.

Фомин.

Остроносов ты здесь?

Остроносов.

Я весь.

Фомин.

Что ты думаешь, о чём?

Остроносов.

Я прислонясь плечом к стене

стою подобный мне.

Здесь должно нечто произойти.

Допустим мы оба взаперти.

Оба ничего не знаем, не понимаем.

Сидим и ждём.

Фомин.

Война проходит под дождём

бряцая вооруженьем.

Война полна наслажденьем.

Остроносов.

Слушай, грохочет зеркало на обороте,

гуляет стул надменный.

Я вижу в этом повороте

его полёт одновременный.

Фомин.

Дотронься до богатого стола.

Я чувствую присутствие угла.

Остроносов.

Ай жжётся.

Фомин.

Что горит.

Остроносов.

Диван жжётся. Он горячий.

Фомин.

Боже мой. Ковёр горит.

Куда мы себя спрячем.

Остроносов.

Ай жжётся,

кресло подо мной закипело.

Фомин.

Беги, беги,

чернильница запела.

Господи помоги.

Вот беда, так беда.

Остроносов.

Всё останавливается.

Всё пылает.

Фомин.

Мир накаляется Богом,

что нам делать.

Остроносов.

Я в жизни вина

не знал и не пил.

Прощайте я превратился в пепел.

Фомин.

Если вы предметы боги,

где предметы ваша речь.

Я боюсь такой дороги

мне вовек не пересечь.

Предметы (бормочут).

Да это особый рубикон. Особый рубикон.

Фомин.

Тут раскалённые столы

стоят как вечные котлы,

и стулья как больные горячкой

чернеют вдали живою пачкой.

Однако это хуже чем сама смерть,

перед этим всё игрушки.

День ото дня всё становится хуже и хуже.

Бурнов.

Успокойся, сядь светло,

это последнее тепло.

Тема этого событья

Бог посетивший предметы.

Фомин.

Понятно.

Бурнов.

Какая может быть другая тема,

чем смерти вечная система.

Болезни, пропасти и казни

её приятный праздник.

Фомин.

Здесь противоречие,

я ухожу.

Лежит в столовой на столе

труп мира в виде крем-брюле.

Кругом воняет разложеньем.

Иные дураки сидят

тут занимаясь умноженьем.

Другие принимают яд.

Сухое солнце, свет, кометы

уселись молча на предметы.

Дубы поникли головой

и воздух был гнилой.

Движенье, теплота и твердость

потеряли гордость.

Крылом озябшим плещет вера,

одна над миром всех людей.

Воробей летит из револьвера

и держит в клюве кончики идей.

Все прямо с ума сошли.

Мир потух. Мир потух.

Мир зарезали. Он петух.

Однако много пользы приобрели.

Миру конечно ещё не наступил конец,

ещё не облетел его венец.

Но он действительно потускнел.

Фомин лежащий посинел

и двухоконною рукой

молиться начал. Быть может только Бог.

Легло пространство вдалеке.

Полёт орла струился над рекой.

Держал орёл иконку в кулаке.

На ней был Бог.

Возможно, что земля пуста от сна,

худа, тесна.

Возможно мы виновники, нам страшно.

И ты орёл аэроплан

сверкнёшь стрелою в океан

или коптящей свечкой

рухнешь в речку.

Горит бессмыслицы звезда,

она одна без дна.

Вбегает мёртвый господин

и молча удаляет время.

<1931>

Куприянов и Наташа*

Куприянов и его дорогая женщина Наташа проводив тех свиных гостей укладываются спать.

Куприянов снимая важный галстук сказал:

Пугая мглу горит свеча,

у ней серебряные кости.

Наташа,

что ты гуляешь трепеща,

ушли давно должно быть гости.

Я даже позабыл, Маруся,

Соня,

давай ложиться дорогая спать,

тебя хочу я покопать

и поискать в тебе различные вещи,

недаром говорят ты сложена не так как я.

Наташа (снимая кофту).

Куприянов мало проку с этой свечки,

она не осветила бы боюсь овечки,

а нас тут двое,

боюсь я скоро взвою

от тоски, от чувства, от мысли, от страха,

боюсь тебя владычица рубаха,

скрывающая меня в себе,

я в тебе как муха.

Куприянов (снимая пиджак).

Скоро скоро мы с тобой Наташа

предадимся смешным наслаждениям.

Ты будешь со мной, я буду с тобой

Заниматься деторождением.

И будем мы подобны судакам.

Наташа (снимая юбку).

О Боже, я остаюсь без юбки.

Что мне делать в моих накрашенных штанах.

На стульях между тем стояли весьма серебряные кубки, вино чернело как монах

и шевелился полумёртвый червь.

Я продолжаю.

Я чувствую мне даже стало стыдно,

себя я будто небо обнажаю:

покуда ничего не видно,

но скоро заблестит звезда.

Ужасно всё погано.

Куприянов (снимая брюки).

Сейчас и я предстану пред тобой

почти что голый как прибой.

Я помню раньше в этот миг

я чувствовал восторг священный,

я видел женщины родник

зелёный или синий,

но он был красный.

Я сходил с ума,

я смеялся и гладил зад её атласный,

мне было очень хорошо,

и я считал что женщина есть дудка,

она почти что человек,

недосягаемая утка.

Ну ладно, пока что торопись.

Наташа (снимая штаны).

Своё роняя оперенье,

я думаю твой нос и зренье

теперь наполнены мной,

ты ешь мой вид земной.

Уже ты предвкушаешь наслажденье

стоять на мне как башня два часа,

уже мои ты видишь сквозь рубашку волоса

и чувствуешь моей волны биенье.

Но что-то у меня мутится ум,

я полусонная как скука.

Куприянов (снимая нижние штаны).

Я полагаю что сниму их тоже,

чтоб на покойника не быть похожим,

чтоб ближе были наши кожи.

Однако посмотрим в зеркало на наши рожи.

Довольно я усат. От страсти чуть-чуть красен.

Глаза блестят, я сам дрожу.

А ты красива и светла,

И грудь твоя как два котла,

возможно что мы черти.

Наташа (снимая рубашку).

Смотри-ка, вот я обнажилась до конца

и вот что получилось,

сплошное продолжение лица,

я вся как будто в бане.

Вот по бокам видны как свечи

мои коричневые плечи,

пониже сытных две груди,

соски на них сияют впереди,

под ними живот пустынный,

и вход в меня пушистый и недлинный,

и две значительных ноги,

меж них не видно нам ни зги.

Быть может тёмный от длины

ты хочешь посмотреть пейзаж спины.

Тут две приятные лопатки

как бы солдаты и палатки,

а дальше дивное сиденье,

его небесное виденье

должно бы тебя поразить

И шевелился полумёртвый червь,

кругом ничто не пело,

когда она показывала хитрое тело.

Куприянов (снимая рубашку).

Как скучно всё кругом

и как однообразно тошно.

Гляди я голым пирогом

здесь пред тобой стою роскошно.

И поднята могущественно к небу

моя четвёртая рука.

Хотя бы кто пришёл и посмотрел на нас,

а то мы здесь одни да на иконе Спас,

интересно знать сколько времени мы раздевались.

Пожалуй пол-часа, а? Как ты полагаешь?

Меж тем они вдвоём обнялись,

к постели тихой подошли.

— Ты окончательно мне дорога Наташа, —

ей Куприянов говорит.

Она ложится и вздымает ноги,

и бессловесная свеча горит.

Наташа.

Ну что же Куприянов, я легла,

устрой чтоб наступила мгла,

последнее колечко мира,

которое ещё не распаялось,

есть ты на мне.

А чёрная квартира

над ними издали мгновенно улыбалась.

Ложись скорее Куприянов,

Умрём мы скоро.

Куприянов.

Нет, не хочу. (Уходит).

Наташа.

Ужасно, я одна осталась,

любовь ко мне не состоялась,

лежу одна, лежу грущу,

рукой в окрестности верчу. (Плачет).

Куприянов (сидя на стуле в одиноком наслаждении).

Я сам себя развлекаю.

Ну вот всё кончилось.

Одевайся.

Дремлет полумёртвый червь.

Наташа (надевая рубашку).

Я затем тебя снимала,

потому что мира мало,

потому что мира нет,

потому что он выше меня.

Я осталась одинокой дурой.

со своей безумною фигурой.

Куприянов (надевая рубашку).

Наташа, гляди светает.

Наташа (надевая штаны).

Уйдите я на вас смотреть не хочу,

сама себя я щекочу

и от этого прихожу в удивительное счастие.

Я сама для себя источник.

Я люблю другого.

Я молча одеваюсь в сон.

Из состояния нагого

я перейду в огонь одежд.

Куприянов (надевая нижние штаны).

И нету для меня надежд.

Мне кажется, что становлюсь я меньше

и бездыханнее и злее.

От глаз подобных жарких женщин

бегут огни по тела моего аллее,

я сам не свой.

Зевает полумёртвый червь.

Наташа (надевая юбку).

Какой позор, какое бесстыдство.

Я доверилась последнему негодяю.

Это хам человеческого рода —

и такие тоже будут бессмертными.

Стояла ночь. Была природа.

Зевает полумёртвый червь.

Куприянов (надевая брюки).

О природоведение, о логика, о математика, о искусство,

не виноват же я что верил в силу последнего чувства.

О как всё темнеет.

Мир окончательно давится.

Его тошнит от меня,

меня тошнит от него.

Достоинство спряталось за последние тучи.

Я не верил в количество звёзд.

Я верил в одну звезду.

Оказалось что я одинокий ездок,

и мы не были подобны судакам.

Наташа (надевая кофту).

Гляди идиот, гляди

на окончания моей груди.

Они исчезают, они уходят, они уплывают,

потрогай их дурак.

Сейчас для них наступит долгий сон.

Я превращаюсь в лиственницу.

я пухну.

Куприянов (надевая пиджак).

Я говорил, что женщина это почти что человек,

она дерево.

Что же теперь делать.

Я закурю, я посижу, я подумаю.

Мне всё чаще и чаще кажется странным,

что время ещё движется,

что оно ещё дышит.

Неужели время сильнее смерти,

возможно что мы черти.

Прощай дорогая лиственница Наташа.

Восходит солнце мощное как свет.

Я больше ничего не понимаю.

Он становится мал-мала меньше и исчезает.

Природа предаётся одинокому наслаждению.


<Сентябрь 1931>

Мир*

ДЕМОН.

Няню демон вопросил —

няня сколько в мире сил.

Отвечала няня: две,

обе силы в голове.

НЯНЯ.

Человек сидит на ветке

и воркует как сова,

а верблюд стоит в беседке

и волнуется трава.

ЧЕЛОВЕК.

Человек сказал верблюду

ты напомнил мне Иуду.

ВЕРБЛЮД.

Отчего спросил верблюд.

Я не ем тяжёлых блюд.

ДУРАК-ЛОГИК.

Но верблюд сказал: дурак,

ведь не в этом сходство тел,

в речке тихо плавал рак,

от воды он пропотел,

но однако потный рак

не похож на плотный фрак

пропотевший после бала.

СМЕРТЬ.

Смерть меня поколебала,

я на землю упаду

под землёй гулять пойду.

УБИЙЦЫ.

Появились кровопийцы

под названием убийцы,

с ними нож и пистолет,

жили двести триста лет.

И построили фонтан

и шкатулку и шантан,

во шантане веселились,

во фонтане дети мылись.

НЯНЬКИ.

Няньки бегали с ведёрком

по окружности земной.

Всё казалось им тетёркой.

ОН.

Звери лазали за мной,

я казался им герой,

а приснился им горой.

ЗВЕРИ ПЛАЧА.

Звери плача: ты висел.

Всё проходит без следа.

Молча ели мы кисель,

лёжа на кувшине льда.

РОГАТЫЕ БАРАНЫ.

Мы во льду видали страны.

Мы рогатые бараны.

ДЕМОН.

Бросьте звери дребедень,

настаёт последний день,

новый кончился шильон,

мир ложится утомлён,

мир ложится почивать,

Бог собрался ночевать.

Он кончает все дела.

ЛЯГУШКА.

Я лягушку родила.

Она взлетела со стола,

как соловей и пастила,

теперь живёт в кольце Сатурна,

бесшабашно, вольно, бурно,

существует квакает,

так что кольца крякают.

ВИСЯЩИЕ ЛЮДИ.

Боже мы развешаны,

Боже мы помешаны,

мы на дереве висим,

в дудку голоса свистим,

шашкой машем вправо влево

как сундук и королева.

НЯНЬКА.

Сила первая светло,

и за ней идёт тепло,

а за ней идёт движенье

и животных размноженье.

ТАПИР.

Как жуир спешит тапир

на земли последний пир.

МЕТЕОР.

И сверкает как костёр

в пылком небе метеор.

ЭПИЛОГ.

На обоях человек,

а на блюдечке четверг.

<1931?>

Гость на коне*

Конь степной

бежит устало,

пена каплет с конских губ.

Гость ночной

тебя не стало,

вдруг исчез ты на бегу.

Вечер был.

Не помню твердо,

было все черно и гордо.

Я забыл

существованье

слов, зверей, воды и звёзд.

Вечер был на расстояньи

от меня на много верст.

Я услышал конский топот

и не понял этот шопот,

я решил, что это опыт

превращения предмета

из железа в слово, в ропот,

в сон, в несчастье, в каплю света.

Дверь открылась,

входит гость.

Боль мою пронзила

кость.

Человек из человека

наклоняется ко мне,

на меня глядит как эхо,

он с медалью на спине.

Он обратною рукою

показал мне — над рекою

рыба бегала во мгле,

отражаясь как в стекле.

Я услышал, дверь и шкап

сказали ясно:

конский храп.

Я сидел и я пошёл

как растение на стол,

как понятье неживое,

как пушинка

или жук,

на собранье мировое

насекомых и наук,

гор и леса,

скал и беса,

птиц и ночи,

слов и дня.

Гость я рад,

я счастлив очень,

я увидел край коня.

Конь был гладок,

без загадок,

прост и ясен как ручей.

Конь бил гривой

торопливой,

говорил —

я съел бы щей.

Я собранья председатель,

я на сборище пришёл.

— Научи меня Создатель.

Бог ответил: хорошо,

Повернулся

боком конь,

и я взглянул

в его ладонь.

Он был нестрашный.

Я решил,

я согрешил,

значит, Бог меня лишил

воли, тела и ума.

Ко мне вернулся день вчерашний.

В кипятке

была зима,

в ручейке

была тюрьма,

был в цветке

болезней сбор,

был в жуке

ненужный спор.

Ни в чём я не увидел смысла.

Бог Ты может быть отсутствуешь?

Несчастье.

Нет я всё увидел сразу,

поднял дня немую вазу,

я сказал смешную фразу —

чудо любит пятки греть.

Свет возник,

слова возникли,

мир поник,

орлы притихли.

Человек стал бес

и покуда

будто чудо

через час исчез.

Я забыл существованье,

я созерцал

вновь

расстоянье.

<1931–1934>

Четыре описания*

Зумир.

Желая сообщить всем людям,

зверям, животным и народу

о нашей смерти, птичьим голосом

мы разговаривать сегодня будем,

и одобрять лес, реки и природу

спешим. Существовал ли кто?

Быть может птицы или офицеры,

и то мы в этом не уверены,

но всё же, нельзя, нельзя, нельзя

забыть хотя бы те примеры,

у птиц не существуют локти,

кем их секунды смерены.

Кумир.

Прерву тебя.

Зумир.

Что?

Кумир.

Тебя прерву.

Зумир.

Прерви.

Кумир.

Прервал тебя.

Зумир.

Я продолжаю.

Чумир.

Весь в мыслях я лежал,

обозревая разные вещи,

предметы. Я желал.

Горело всё кругом.

Спешило всё бегом, бегом.

Впрочем когда следишь за временем,

то кажется что всё бежит,

и кажется гора дрожит

и море шевелится,

песок с песчинкой говорит,

и будто рыбы борются

цветы и чай на блюдце.

Луна с луной,

звезда с звездой

и снег с водой,

и снег седой,

и хлеб с едой,

— везде как будто бы видны сраженья,

все видим в площади движенье.

Мы спим. Мы спим.

Тумир.

Что в мире есть? Ничего в мире нет,

всё только может быть?

Кумир.

Что ты говоришь? А енот есть. А бобёр есть.

А море есть.

Тумир.

Всего не счесть,

что в мире есть.

Стакан и песнь

и жук и лесть,

по лесу бегающие лисицы,

стихи, глаза, журавль и синицы,

и двигающаяся вода,

медь, память, планета и звезда,

одновременно не полны

сидят на краешке волны.

Со всех не видим мы сторон

ни пауков и ни ворон,

в секунду данную оне

лежат как мухи на спине.

В другую боком повернутся,

поди поймай их, они смеются.

Не разглядеть нам мир подробно,

ничтожно всё и дробно.

Печаль меня от этого всего берёт.

Кумир.

Ночь ужасная черна,

жизнь отвратительна, страшна.

Друг друга человек жалеет,

слезами руки поливает,

щеку к щеке он прижимает,

он сон лелеет.

Бессмертен сон.

Лежит человек

с девой на кровати,

её обняв.

На столике свеча дымится,

в непостижимое стремится.

Обои хладнокровны,

стаканы дышат ровно.

Как будто бы миролюбива ночь,

блистают точные светила.

Страсть человека посетила,

и он лежит жену обняв.

Он думает, какого чёрта,

всё хорошо кругом, всё мёртво.

Лишь эта девушка жена

жива и дивно сложена.

Растения берёт он в руки

и украшает ей живот,

цветами музыки её он украшает,

слогами шумными он ей поёт.

Но ночь предстанет

вдруг оживлена.

Свеча завянет,

закричит жена.

На берег выбежит кровати,

туда где бьёт ночной прибой,

и пену волн и перемену

они увидят пред собой.

Проснутся каменные предметы

и деревянные столы.

Взлетят над ними как планеты

богоподобные орлы.

Тумир.

Так значит нет уверенности в часе,

и час не есть подробность места.

Час есть судьба.

О, дай мне синьку.

3-й умир.(ающий).

Хочу рассказать историю моей смерти.

Шесть месяцев уж шла война.

Я был в окопах. Я не пил вина.

Не видел женской незабудки.

Не видел сна. Не знал постели.

Не слышал шутки.

Пули сплошь свистели.

Немецкие руки врагов

не боялись наших штыков.

Турецкие глаза врагов

не пугались наших богов.

Австрийская грудь врага

стала врагу не дорога.

Лишь бы ему нас разбить.

Не знали мы все как нам тут быть.

Мы взяли Перемышль и Осовец,

был каждый весел,

богач сибирский иль купец,

иль генерал встать уж не могший с кресел.

Все смеялись. Стало быть

нам удалось врага разбить

и победить и вдруг убить.

Лежат враги без головы

на бранном поле,

и вдовы их кричат увы,

их дочки плачут оли.

Все находились мы в патриотическом угаре,

но это было с общей точки зрения.

Лес не заслуживает презрения,

река течёт одновременно покорная своей судьбе.

Что расскажу я о себе?

1-й умир.(ающий).

Я тебя прерву.

3-й умир.(ающий).

Что?

1-й умир.(ающий).

Прерву тебя.

3-й умир.(ающий).

Прерви меня.

1-й умир.(ающий).

Прервал тебя.

2-й умир.(ающий).

Я продолжаю.

3-й умир.(ающий).

В окопе на кровати я лежал

и Мопассана для себя читал,

и раздражался от желания

приласкать какую-нибудь пышную Маланию.

Хотелось мне какую-нибудь девушку помять

в присутствии моей довольно близкой смерти.

Мысли эти были плохи,

и в наказанье мне живот, поверьте,

кусали вши, чесали блохи.

  Вдруг выбегает

  деньщик Ермаков,

  кричит выбегает,

  торопится в Псков.

  Вдруг приходит

  дфебель Путята,

  кричит и уходит

  в одежде богатой.

  И все рядовые,

  вынув штыки,

  идут городовые,

  кричат пустяки.

Вся армия бежит,

она бежит как раз.

Оставлена Варшава

Рига, Минск и Павел Павлович Кавказ.

А вышел я на край реки,

держа в руке пустые пузырьки,

и с грустью озирал досадное поражение,

как быстро кончилось несчастное сражение.

И надо мной вертелся ангелок,

он чью-то душу в рай волок,

и мне шептал: и твой час близок,

тебе не спать с твоей невестой Лизой.

И выстрел вдруг раздался,

и грудь моя поколебалась.

Уж я лежал шатался,

и надо мной берёза улыбалась.

Я был и ранен и убит.

То было в тысячу девятьсот четырнадцатом году.

4-й умир.(ающий).

Да это верно. О времени надо думать так же

как о своей душе. Это верно.

2-й умир.(ающий).

Хочу рассказать вам историю своей смерти.

Я сидел в своей гостиной,

я сидел в своей пустынной,

я сидел в своей картинной,

я сидел в своей старинной,

я сидел в своей недлинной

за столом.

Я сидел за столом,

вовсе не махал веслом.

Я не складывал частей,

я сидел и ждал гостей

без костей.

Ко мне шли гости:

Мария Павловна Смирнова,

секретарь суда Грязнов,

старый, хмурый, толстый, вдовый,

и Зернов.

Генерал и генеральши,

юнкер Пальмов, гусар Борецкий,

круглый, что орех твой грецкий.

Дальше.

Вечер славно протекал,

как всегда в еде, в беседе.

За освобождение крестьян

вдруг разбушевался генерал,

он был смутьян.

— Крестьян освобождать не надо,

им свобода хуже ада,

им надо кашу, надо плеть.

— Нет их надо пожалеть,

сказал купец Вавилов,

довольно их судьба давила.

Вмиг завязался спор на час,

и всех развлёк и занял нас.

Вдруг на меня тоска напала,

я беспокойство ощутил,

с тоской взглянул на генерала

и на Вавилова взглянул.

Борецкий с дамами шутил,

трещал под ним некрепкий стул.

Я к зеркалу направился в досаде.

Казалось мне, за мной шагает кто-то сзади,

и в зеркало я увидал Скворцова,

он умер восемь лет назад.

Его глаза полуприкрыты,

и щеки синие небриты,

и мертвый и дурацкий взгляд

манил меня выйти из столовой,

он мне шептал: ты слаб и стар,

тут меня хватил третий апоплексический удар.

Я умер.

Это было в тысячу восемьсот пятьдесят восьмом году.

1-й умир.(ающий).

Да покойники, мы пьём из невесёлой чаши,

нам не сладки воспоминанья наши.

Я также был когда-то жив

и Финский я любил залив.

На состояние воды рябое

глядел и слушал шум прибоя.

Картины Репина про бурлаков

мне очень были милы,

и Айседору без чулков

любил я поглядеть. Всё это было.

Я Бальмонта читал стихи,

я государственную думу

любил как пуму,

где депутаты ругались как петухи,

и Блока дивные стишки

как в море бурном гребешки

нам иногда ласкали слух

и возвышали наш дух.

Мы храбро церковь презирали,

мы ругали все Бога и попов.

Мы авиаторов любили,

давя без музыки клопов.

Аэроплан мы одобряли.

Тогда один среди лесов

любил гулять теософ.

Тогда писатель граф Толстой

уж не ложился с дамой спать.

В год тысяча девятьсот шестой,

затем седьмой, восьмой, существенный

бежал и прятался как день обещанный

и всё не мог для нас настать.

Мы жили все в неопределенном состоянии

и часто находились в жёлтом здании.

И многие из нас, взяв в руки пистолет,

пред этим за обедом съев котлет,

теперь пытались пистолет проглотить

и с жизнью кончить все подсчёты,

чтоб больше бы не жить.

Кумир.

Прерву тебя.

1-й умир.(ающий).

Прерви меня.

И я подобною работой

однажды тоже занялся.

Мне стало ясно. Жизнь никчёмна,

мне на земле широкой тёмной

не находилось больше места,

и я за ум взялся,

сказал: прощай, прощай навек невеста

и газированная вода.

Меня не будет больше никогда.

Сидел в своём я кабинете

и горевал.

На пистолете

курок сверкал.

И пистолет я в рот вложил,

как бы вина бутылку,

через секунду ощутил

стук пули по затылку.

И разорвался мой затылок

на пять и шесть частей.

Это было в тысячу девятьсот одиннадцатом году.

4-й умир.(ающий).

Был бой. Гражданская война

в Крыму, в Сибири и на севере.

Днепр, Волга, Обь, Двина.

На ржи, на лютиках, на клевере,

везде лежали трупы.

Был голод, не хватало супа.

Концы ужасной этой битвы

остры как лезвие у бритвы,

я даже не успел прочесть молитвы,

как от летящей пули наискось

я пал подкошенный как гвоздь.

Граждане, взмолился я, родные,

ведь у меня ребята есть грудные,

и эти молодые дети

теперь одни останутся на свете.

И две жены моих красавицы

теперь развратничать начнут.

О хоть бы, хоть бы мне поправиться,

но командир сказал — капут.

Подумай сам, ведь ты убит,

тут доктор помощь оказать не сможет,

и окровавленный твой вид

в земле червяк довольно скоро сгложет.

Я говорю ему — нет командир,

червяк быть может сгложет мой мундир

и может быть в теченье часа

моё сожрет всё мясо.

Но мысль мою и душу

червяк не съест, и я его не трушу.

Но я уже не говорил. Я думал.

И я уже не думал, я был мёртв.

Моё лицо смотрело на небо без шума,

и признак жизни уходил из вен и из аорт.

В моих зрачках число четыре отражалось,

а битва, бой, сраженье продолжалось.

То тысячу девятьсот двадцатый был год.

Зумир.

Мы выслушали смерти описанья,

мы обозрели эти сообщенья от умирающих умов.

Теперь для нашего сознанья

нет больше разницы годов.

Пространство стало реже,

и все слова — паук, беседка, человек, — одни и те же.

Кто дед, кто внук,

кто маргаритка, а кто воин,

мы все исчадия наук

и нами смертный час усвоен.

Чумир.

Спят современники морей.

Кумир.

Куда же им.

<1931–1934>

Очевидец и крыса*

Он.

Маргарита отвори

мне окошко поскорей.

Маргарита говори

мне про рыб и про зверей.

Опустилась ночи тень,

всюду в мире свет потух.

Маргарита кончен день,

дует ветер, спит петух.

Спит орёл на небесах,

спят растения в лесах,

будущие спят гробы,

сосны, ели и дубы.

Воин выходит на позор,

бобр выходит на грабёж,

и бросая в звёзды взор,

счёт ночам заводит ёж.

Рыбы бегают в реке,

бродят рыбы по морям,

и скворец в своей руке

тихо держит мёртвый храм.

И дрозды поют слегка,

и рычит печальный лев.

Гонит Бог издалека

к нам на город облака,

и рычит печальный лев.

Он.

Мы не верим что мы спим.

Мы не верим что мы здесь.

Мы не верим что грустим,

мы не верим что мы есть.

Он.

Холод горы озаряет,

снежный гор больших покров,

а в снегу как лунь ныряет

конь под тяжестью ковров.

На коврах курсистка мчится,

омрачённая луной.

На коня глядит волчица,

пасть облитая слюной.

Лежебока, бедный всадник,

мчится в тройке как лакей,

входит в тёмный палисадник,

кость сжимая в кулаке.

Отдаёт курсистке плеть он,

подаёт старухе трость.

Каждый час встречая тостом,

он лихую гладит кость.

А курсистка как карета

запылённая стоит.

С незнакомого портрета

глаз не сводит. И блестит.

Он.

Я мысли свои разглядывал.

Я видел у них иные начертания.

Я чувства свои измеривал.

Я нашёл их близкие границы.

Я телодвижения свои испытывал.

Я определил их несложную значимость.

Я миролюбие своё терял.

У меня не осталось сосредоточенности.

Догадывающийся догадается.

Мне догадываться больше нечего.

Он.

Сейчас я буду говорить.

Пока он говорит, является небольшая комната. Всё рассечено. Где ты наш мир. Ни тебя нет. Ни нас нет. На тарелках сидят Пётр Иванович Иванович Иванович, курсистка, дворецкий Грудецкий, Степанов-Песков и четыреста тридцать три испанца.

Входит Лиза или Маргарита.

Одна из двух.

Что вижу я.

Здесь общество собралось адское.

Огнём и серой пахнет здесь.

И шеи у вас какие-то пороховые,

и уши, и руки, ноги, и носы

и глаза. Вы все как в столбняке.

Уже зима который час стоит,

не вышло ль здесь убийства.

Дворецкий-Грудецкий.

Маргарита иди Лиза,

чаю дать вам иль часы.

Она (одна из двух).

Ах Грудецкий вы подлиза

ещё с царских времён

вы Семён.

Я спрашиваю: не было ли здесь убийства.

После этого три часа играла музыка.

Разные вальсы и хоралы.

Кириллов за это время успел жениться. Но чего-то ему недоставало.

Степанов-Песков.

Убийство. Не говори так много об убийстве.

Мы ещё не поняли убийства.

Мы ещё не поняли этого слова.

Мы ещё не поняли этого дела.

Мы ещё не поняли ножа.

Костомаров (историк).

Тринадцать лет.

Двенадцать лет.

Пятнадцать лет.

Шестнадцать лет.

Кругом одни кустарники.

Грибоедов (писатель).

О чём тут быть может разговор,

ясно что он вор.

Крутые волшебные виденья

мне душу посещают.

Неизъяснимые больные наслажденья

они мне обещают.

Мой ум они вскружили,

я сам теперь как белка в колесе.

Создания нездешние уйдите,

я еду в Грузию сегодня как и все.

Бледные на тарелке четыреста тридцать три испанца воскликнули одногласно и недружелюбно:

Убийству произойти пора-с.

И тут свершилась тьма-темь. И Грудецкий убил Степанова-Пескова. Впрочем о чём тут говорить.

Все вбежали в постороннюю комнату и увидели следующую картину. Поперёк третьего стола стояла следующая картина. Представьте себе стол и на нём следующую картину.

Воззрясь на картину,

Грудецкий держал

в руке как картину

кровавый кинжал.

Ложилась на землю

и капала кровь,

вращалась земля

и планеты кружились.

Лежал на полу

Степанов-Песков

подобно орлу

без сапог и носков.

Лежал он босой

как шиповник.

Укушен осой

был чиновник.

Тут снова входит Лиза и кричит:

Ага-ага я говорила, что убийство свершится.

Все на неё закричали, все зашикали.

Тише, Лиза, Лиза, тише, тише, вы одна из двух.

Потом опять стал говорить он.

Он.

Мы видели бедное тело,

оно неподвижно лежало.

В нём жизнь непрерывно редела

под диким ударом кинжала.

Глаза как орехи закрылись.

Что знаем о смерти мы люди.

Ни звери, ни рыбы, ни горы,

ни птицы, ни тучи мы будем.

Быть может страна иль диваны,

быть может часы и явленья,

морские пучины, вулканы

имеют о ней представленье.

Жуки и печальные пташки,

что тихо летают под тучей

в своей небогатой рубашке,—

для них смерть — изученный случай.

Он.

Который час.

Они бегут, бегут.

Он.

Я обратил внимание на смерть.

Я обратил внимание на время.

Он.

Они бегут, бегут.

Он.

Вновь курсистка появилась,

как лапша,

и студент над ней склонился,

как душа.

И курсистка состоялась,

как цветок.

Тройка быстрая умчалась

на восток.

Он.

Который час.

Он.

Листва стоит в лесу как гром.

Он.

Сейчас я буду говорить.

Уже усталая свеча

пылать устала как плечо,

а всё курсистка говорила —

целуй Степан ещё ещё.

Ты мне и ноги поцелуй,

ты мне и брюхо поцелуй.

Степан уж был совсем без сил,

он страшно вдруг заголосил:

я не могу вас целовать,

сейчас пойду в университет

наук ученье изучать:

как из металла вынуть медь,

как электричество чинить,

как слово пишется медведь,—

и он склонился как плечо

без сил на милую кровать.

Тут пришёл Козлов и стал лечиться. Он держал бруснику в руках и всё время страшно морщился. Перед ним вставали его будущие слова, которые он тем временем произносил. Но это всё было не важно. Важного в этом ничего не было. Что тут могло быть важно. Да ничего.

Потом пришёл Степанов-Терской. Он был совершенно лют. Он не был Степанов-Песков. Тот был убит. Не будем об этом забывать. Забывать об этом не надо. Да и к чему нам об этом забывать.

Сцена на шестом этаже

Фонтанов.

Вот пять лет живём мы вместе,

ты и я, ты и я,

будто филин и сова,

как река и берега,

как долина как гора.

Ты курсистка как и прежде,

волоса твои седеют,

щёки женские желтеют,

жиром ты за это время,

врать к чему, не налилась.

Полысело твоё темя,

обветшала твоя сласть.

Раньше думал я о мире,

о мерцании светил,

о морской волне, о тучах,

а теперь я стар и хил.

На свинину, на редиску

направляю мысли я.

Не курсистку, а модистку,

видно, в жёны приобрёл.

Маргарита или Лиза (ныне ставшая Катей).

Чем жить? Душа моя слетает

с запёкшегося рта. Фонтанов,

ты грубым стал и жалким.

Твоя мужская сила где она?

Я стану у открытого окна.

Смотри какой громадный воздух шевелится.

Смотри соседний виден дом.

Смотри, смотри, смотри, смотри кругом.

Смотри на подоконник я влезаю,

на подоконник веткой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка подожди меня.

Она.

На подоконник кружкой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка что с тобой.

Она.

На подоконник свечкой становлюсь.

Фонтанов.

Курсистка ты сошла с ума.

Она.

Я приезжаю.

Тут нигде не сказано, что она прыгнула в окно, но она прыгнула в окно. Она упала на камни. И она разбилась. Ох, как страшно.

Фонтанов.

Долго думать я не буду,

я последую за ней.

Я побью в шкапах посуду,

уничтожу календарь.

Я зажгу повсюду лампы,

позову сюда дворецкого

и возьму с собой в дорогу

навсегда портрет Грудецкого.

Потом три часа играла музыка.

Он.

Маргарита Маргарита

дверь скорее отвори,

дверь в поэзию открыта,

ты о звуках говори.

Мы предметов слышим звуки,

музыку как жир едим.

Маргарита для науки

мы не верим что мы спим.

Мы не верим что мы дышим,

мы не верим что мы пишем,

мы не верим что мы слышим,

мы не верим что молчим.

Он.

Ночь на небо поднималась.

тусклый месяц как душа

над землёю возносился,

в камышах густых шурша,

рыба бегала по речке

и печальный лев рычал.

Города стояли прямо,

за добычей мчался бобр.

Он.

Я миролюбие своё терял.

Он.

Неизбежные года

нам шли навстречу как стада.

Кругом зелёные кусты

невзрачно, сонно шевелились.

Он.

Нам больше думать нечем.

У него отваливается голова.

<1931–1934>

Приглашение меня подумать*

Будем думать в ясный день,

сев на камень и на пень.

Нас кругом росли цветы,

звёзды, люди и дома.

С гор высоких и крутых

быстро падала вода.

Мы сидели в этот миг,

мы смотрели всё на них.

Нас кругом сияет день,

под нами камень, под нами пень.

Нас кругом трепещут птицы,

и ходят синие девицы.

Но где же, где же нас кругом

теперь отсутствующий гром.

Мы созерцаем часть реки,

мы скажем камню вопреки:

где ты ночь отсутствуешь

в этот день, в этот час?

искусство что ты чувствуешь,

находясь без нас?

государство где ты пребываешь?

Лисицы и жуки в лесу,

понятия на небе высоком, —

подойди Бог и спроси лису:

что лиса от утра до вечера далеко?

от слова разумеется до слова цветок

большое ли расстояние пробежит поток?

Ответит лиса на вопросы Бога:

это всё исчезающая дорога.

Ты или я или он, мы прошли волосок,

мы и не успели посмотреть минуту эту,

а смотрите Бог, рыба и небо, исчез тот кусок

навсегда, очевидно, с нашего света.

Мы сказали: да это очевидно,

часа назад нам не видно.

Мы подумали — нам

очень одиноко.

Мы немного в один миг

охватываем оком.

И только один звук

ощущает наш нищий слух.

И печальную часть наук

постигает наш дух.

Мы сказали: да это очевидно,

всё это нам очень обидно.

И тут мы полетели.

И я полетел как дятел,

воображая что я лечу.

Прохожий подумал: он спятил,

он богоподобен сычу.

Прохожий ты брось неумное уныние,

гляди кругом гуляют девы синие,

как ангелы собаки бегают умно,

чего ж тебе неинтересно и темно.

Нам непонятное приятно,

необъяснимое нам друг,

мы видим лес шагающий обратно

стоит вчера сегодняшнего дня вокруг.

Звезда меняется в объеме,

стареет мир, стареет лось.

В морей солёном водоёме

нам как-то побывать пришлось,

где волны издавали скрип,

мы наблюдали гордых рыб:

рыбы плавали как масло

по поверхности воды,

мы поняли, жизнь всюду гасла

от рыб до Бога и звезды.

И ощущение покоя

всех гладило своей рукою.

Но увидев тело музыки,

вы не заплакали навзрыд.

Нам прохожий говорит:

скорбь вас не охватила?

Да музыки волшебное светило

погасшее имело жалкий вид.

Ночь царственная начиналась

мы плакали навек.

<1931–1934>

«Мне жалко что я не зверь…»*

Мне жалко что я не зверь,

бегающий по синей дорожке,

говорящий себе поверь,

а другому себе подожди немножко,

мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев.

Мне жалко что я не звезда,

бегающая по небосводу,

в поисках точного гнезда

она находит себя и пустую земную воду,

никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,

её назначение ободрять собственным молчанием рыб.

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мне жалко что я не крыша,

распадающаяся постепенно,

которую дождь размачивает,

у которой смерть не мгновенна.

Мне не нравится что я смертен,

мне жалко что я неточен.

Многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий длинные вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Мне жалко что я не чаша,

мне не нравится что я не жалость.

Мне жалко что я не роща,

которая листьями вооружалась.

Мне трудно что я с минутами,

меня они страшно запутали.

Мне невероятно обидно

что меня по-настоящему видно.

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мне страшно что я двигаюсь

не так как жуки жуки,

как бабочки и коляски

и как жуки пауки.

Мне страшно что я двигаюсь

непохоже на червяка,

червяк прорывает в земле норы,

заводя с землёй разговоры.

Земля где твои дела,

говорит ей холодный червяк,

а земля распоряжаясь покойниками,

может быть в ответ молчит,

она знает что всё не так

Мне трудно что я с минутами,

они меня страшно запутали.

Мне страшно что я не трава трава,

мне страшно что я не свеча.

Мне страшно что я не свеча трава,

на это я отвечал,

и мигом качаются дерева.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не замечаю что они различны,

что каждая живёт однажды.

Мне страшно что я при взгляде

на две одинаковые вещи

не вижу что они усердно

стараются быть похожими.

Я вижу искажённый мир,

я слышу шёпот заглушённых лир,

и тут за кончик буквы взяв,

я поднимаю слово шкаф,

теперь я ставлю шкаф на место,

он вещества крутое тесто

Мне не нравится что я смертен,

мне жалко что я не точен,

многим многим лучше, поверьте,

частица дня единица ночи

Ещё есть у меня претензия,

что я не ковёр, не гортензия.

Мы выйдем с собой погулять в лес

для рассмотрения ничтожных листьев,

мне жалко что на этих листьях

я не увижу незаметных слов,

называющихся случай, называющихся

  бессмертие, называющихся вид основ.

Мне жалко что я не орёл,

перелетающий вершины и вершины,

которому на ум взбрёл

человек, наблюдающий аршины.

Мне страшно что всё приходит в ветхость,

и я по сравнению с этим не редкость.

Мы сядем с тобою ветер

на этот камушек смерти.

Кругом как свеча возрастает трава,

и мигом качаются дерева.

Мне жалко что я не семя,

мне страшно что я не тучность.

Червяк ползёт за всеми,

он несёт однозвучность.

Мне страшно что я неизвестность,

мне жалко что я не огонь.

<1934>

Сутки*

Ответ.

Вбегает ласточка.

Вопрос.

Но кто ты ласточка небес,

ты зверь или ты лес.

Несуществующий ответ ласточки.

Я часовщик.

Вопрос.

Но кто тебя здесь повстречал

в столичном этом мраке,

где вьются гнёзда надо мной,

где нет зелёных листьев,

и страждет человек земной,

спят раки,

где моря нет?

Где нет значительной величины воды.

Скажи кто ты?

Тут мрак палат.

Ответ ласточки.

Я солдат.

Я солдат.

Сбегает ночь с вершины горной.

Вершина пребывает чёрной.

Звезда нисходит с небосклона.

Он пуст

как куст.

Вопрос.

Не небосклон ли ты жалеешь,

когда на нём как планета алеешь,

заменяя собой звезду,

упавшую сию минуту

в рощу.

Ответ ласточки.

Стал небосклон пустым и чистым

как небосвод.

Прохладу Бог послал,

день встаёт.

Вопрос.

Проходит час времени.

Ответ.

Проходит час времени.

Вопрос.

Похож ли ветер на цветки,

на маргаритки и тюльпаны.

Ответ.

Сидел старик.

Из рук он делает щитки

для сохраненья глаз

от блеска.

Вопрос.

Похож ли ветер на скамью?

Ответ.

Понятное над нами всходит утро,

за пищей хочется лететь

и рассуждая мудро

петь.

Вопрос.

Скажи кто прав,

я

или

вершины трав.

И кто без чувств лежит как яблоко.

Ответ.

Мы чуем камни просыпаются,

они заводят разговор,

они как листья осыпаются

с вершины благородных гор.

Пустые числа оживлены

сиянием от нас уходящей луны.

День наступает,

мир растёт.

Вопрос.

Ах ласточка ты коршун.

Столица здесь.

Здесь мира нет.

Здесь моря нет.

Поеду лучше в Оршу.

Ласточка.

Не есть ли море лучший мир.

Не есть ли море лучший мир.

Он рос.

Спрашивающий.

Ласточка что нам делать?

Ты сама задаёшь вопрос.

Твои меняются черты.

Скажи где ты?

Ответ.

Снег был зимой числом.

Он множествен.

Теперь в ручье кивать веслом

ты можешь.

Вопрос.

Проходит час времени.

Ответ.

Проходит час времени.

Вопрос.

Не избегают ли нас.

Ответ.

Проплыли тучи синие как краска.

Жук пробежал. Трава подвинулась на точку

за этот час. Ногой ударил муравей

упавшую звезду как незначительную точку,

и в море плыл корабль, передвигаясь проще простого.

Кто нас может избегать?

Вопрос.

Не обегают ли нас.

Мы посторонние места

что дороже смерти.

Смотри с пустынного моста

хочу волнам я крикнуть верьте,

и я к тебе приду вода

в гости.

Ответ.

Безупречная вода.

Она бежит бездонные года,

она стоит на месте миг,

печаль ей незнакома.

Она под каждою ложбиной дома.

Она ленивица.

Она просторна.

Она горда,

она тверда,

она бесспорна.

Она отсутствие луча.

Вопрос.

Шипит брошенная в ручей свеча,

из неё выходит душа.

Плачет кинутый в воду крот

и слепыми глазами читает небосвод.

И рыбак сидящий там где река

незаметно превращается в старика.

Быть может он боится блеска.

Ответ.

Чернеет всё,

день кончился.

Ещё раз

на бранном месте

где происходила битва

вновь опускается молитва.

Тут совершается молитва.

С вершин травы роса стекает.

Жук спать идёт. Звезда мелькает.

Планетами вновь полон небосклон.

Меркнет море. Где муравей, зрит волны он.

Он потирает лапой точку песка.

Плывёт потушенная рыба.

Сутки прошли.

Вопрос.

Похож ли лес на ночь.

Деревья есть частица ночи,

дубы есть звёзды, птицы влага,

листья ответ.

В лесу отсутствует крушение.

Ответ.

Сутки прошли.

Сутки прошли.

Зашумела листва.

<1934?>

Потец*

3 части


Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и сказали:

Обнародуй нам отец

Что такое есть Потец.

Отец, сверкая очами, отвечал им:

Вы не путайте сыны

День конца и дочь весны.

Страшен, синь и сед Потец.

Я ваш ангел. Я отец.

Я его жестокость знаю,

Смерть моя уже близка.

На главе моей зияют

Плеши, лысины — тоска.

И если жизнь протянется,

То скоро не останется

Ни сокола ни волоска.

Знать смерть близка.

Знать глядь тоска.

Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:

Да мы тебя не о том спрашиваем,

Мы наши мысли как чертог вынашиваем.

Ты скажи-ка нам отец

Что такое есть Потец.

И воскликнул отец: Пролог,

А в Прологе главное Бог.

Усните сыны,

Посмотрите сны.


Сыновья легли спать. Спрятав в карман грибы. Казалось, что стены, и те были послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он сказал вот что, восклицая и сверкая бровями:

Пускай поёт и пляшет

Седой народ.

Пускай руками машет

Как человек.

В мирный день блаженства

Ты истекаешь.

Как скоро смерти совершенство

Я сам постигну.

Несутся лошади как волны,

Стучат подковы.

Лихие кони жаром полны

Исчезнув скачут.

Но где ж понять исчезновенье,

И все ль мы смертны?

Что сообщишь ты мне мгновенье,

Тебя ль пойму я?

Кровать стоит передо мною,

Я тихо лягу.

И уподоблюсь под стеною

Цветам и флагу.

Сыны, сыны. Мой час приходит.

Я умираю. Я умираю.

Не ездите на пароходе,

Всему конец.

Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль. Первый сын, или он же первая пара:

Что такое есть Потец

Расскажите мне отец.

Второй сын, или он же вторая пара:

Может быть Потец свинец

И младенец и венец.

Третий сын, или он же третья пара:

Не могу понять отец,

Где он? кто же он, Потец?

Отец, сверкая очами, грозно стонет:

Ох в подушках я лежу.

Первый сын:

Эх отец, держу жужу.

Ты не должен умереть,

Ты сначала клеть ответь.

Второй сын, танцуя как верноподданный:

Ах, Потец, Потец, Потец.

Ах, отец, отец, отец.

И третий сын, танцуя как выстрел:

Куклы все туша колпак,

Я челнок челнок челнак.

Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в свою суеверную стену.


Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец.

Часть вторая

Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.

Я видел пожалуйте розу,

Сей скучный земли лепесток.

Последние мысли, казалось,

Додумывал этот цветок.

Он горы соседние гладил

Последним дыханьем души.

Над ним проплывали княгини

И звёзды в небесной глуши.

Мои сыновья удалились,

И лошадь моя как волна

Стояла и била копытом,

А рядом желтела луна.

Цветок убеждённый блаженства,

Приблизился Божеский час.

Весь мир как заря наступает,

А я словно пламя погас.

Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.


Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу обращается к подушке с вопросом:

Подушка подушка

Ответь наконец

Что такое есть Потец.

Подушка, она же отец:

Я знаю. 3наю!

Второй сын спрашивает второпях:

Так отвечай же,

Почто безмолвствуешь.

Третий сын совершенно распалён:

Напрасно вдовствуешь

Уютная подушка.

Давай ответ.

Первый сын:

Отвечай же.

Второй сын:

Огня сюда, огня!

Третий сын:

Я сейчас кого-нибудь повешу:

Подушка, она же отец:

Немного терпенья,

Может быть я на всё и отвечу.

Хотел бы послушать пенье,

Тогда смогу разговаривать.

Я очень устал.

Искусство дало бы мне новые силы.

Прощай пьедестал,

Я хочу послушать ваши голоса под музыку.

Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали гуртом как скот и спели всеобщую песню.

Был брат брит Брут

Римлянин чудесный.

Все врут. Все мрут.

Это был первый куплет.

Второй куплет:

Пел пил пробегал

Один канатоходец.

Он акробат. Он галл.

Третий куплет:

Иноходец

С того света

Дожидается рассвета.

И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.

Часть третья

Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.

Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:

Всё ждёте что скажет отец,

Объяснит ли он слово Потец.

Боже я безутешный вдовец,

Я безгрешный певец.

Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами:

Батюшка наступает конец.

Зрю на лбу у тебя венец.

Зря звонишь в бубенец.

Ты уже леденец.

Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами:

Когда бы я был жрец

Или мертвец игрец,

Я Твой посетил бы дворец

О всесильный Творец.

А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал ногами:

Где ключ от моего ума?

Где солнца луч,

Подаренный тобой зима?

А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями волосы, засверкал ногами:

Бровей не видишь ты отец,

Кровей каких пустых потец.

Тогда отец вынул из карманов дуло одного оружия и показывая его детям, воскликнул громко и радостно, сверкая очами:

Глядите: дуло,

И до чего ж его раздуло.

Первый сын:

Где? покажи.

Второй сын:

Везде. Как чижи.

Третий сын:

Последний страх

Намедни

После обедни

Рассыпался в прах.

И вдруг открылись двери рая,

И нянька вышла из сарая,

И был на ней надет чепец.

И это снова всем напомнило их вечный вопрос о том,

Что такое есть Потец.


Вмиг наступила страшная тишина. Словно конфеты лежали сыновья поперёк ночной комнаты, вращая белыми седыми затылками и сверкая ногами. Суеверие нашло на всех.

На няньке был надет чепец,

Она висела как купец.

Нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку. Она пела ему песню:

Над твоею колыбелью

По губам плывёт слюна

И живет луна.

Над могилою над елью

Спи тоскуй,

Не просыпайся,

Лучше рассыпайся.

Эй кузнец куй! куй!

Мы в кузнице уснём.

Мы все узники.

И пока она пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стоят сыновья возле тихо погасшей кровати отца. Им хочется всё повторить. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец.

Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали заранее.


<1936–1937>

Некоторое количество разговоров*

(или начисто переделанный темник)

1. Разговор о сумасшедшем доме*

В карете ехали трое. Они обменивались мыслями.

Первый. Я знаю сумасшедший дом. Я видел сумасшедший дом.

Второй. Что ты говоришь? я ничего не знаю. Как он выглядит.

Третий. Выглядит ли он? Кто видел сумасшедший дом.

Первый. Что в нём находится? Кто в нем живет.

Второй. Птицы в нём не живут. Часы в нём ходят.

Третий. Я знаю сумасшедший дом, там живут сумасшедшие.

Первый. Меня это радует. Меня это очень радует. Здравствуй, сумасшедший дом.

Хозяин сумасшедшего дома (смотрит в своё дряхлое окошко, как в зеркало). Здравствуйте дорогие. Ложитесь.


Карета останавливается у ворот. Из-за забора смотрят пустяки. Проходит вечер. никаких изменений не случается. Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли.


Первый. Вот он какой сумасшедший дом. Здравствуй, сумасшедший дом.

Второй. Я так и знал, что он именно такой.

Третий. Я этого не знал. Такой ли он именно.

Первый. Пойдёмте ходить. Всюду все ходят.

Второй. Тут нет птиц. Есть ли тут птицы.

Третий. Нас осталось немного и нам осталось недолго.

Первый. Пишите чисто. Пишите скучно. Пишите тучно. Пишите звучно.

Второй. Хорошо мы так и будем делать.


Отворяется дверь. Выходит доктор с помощниками. Все зябнут. Уважай обстоятельства места. Уважай то что случается. Но ничего не происходит. Уважай бедность языка. Уважай нищие мысли.


Первый (говорит русскими стихами).

Входите в сумасшедший дом

Мои друзья, мои князья.

Он радостно ждёт нас.

Мы радостно ждём нас.

Фонарь мы зажигаем здесь,

Фонарь как царь висит.

Лисицы бегают у нас,

Они пронзительно пищат.

Всё это временно у нас,

Цветы вокруг трещат.

Второй. Я выслушал эти стихи. Они давно кончились.

Третий. Нас осталось немного и нам осталось недолго.

Хозяин сумасшедшего дома (открывая своё дряхлое окошко, как форточку). Заходите дорогие, ложитесь.

В карете ехали трое. Они обменивались мыслями.

2. Разговор об отсутствии поэзии*

Двенадцать человек сидело в комнате. Двадцать человек сидело в комнате. Сорок человек сидело в комнате. Шёл в зале концерт. Певец пел:

Неужели о поэты

Вами песни все пропеты.

И в гробах лежат певцы

Как спокойные скупцы.

Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.

Дерево стоит без звука,

Без почёта ночь течёт.

Солнце тихо как наука

Рощи скучные печёт.

Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.

Тучи в небе ходят пышно.

Кони бегают умно.

А стихов нигде не слышно,

Всё бесшумно всё темно.

Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.

Верно умерли поэты,

Музыканты и певцы,

И тела их верно где-то

Спят спокойно как скупцы.

Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.

О взгляните на природу

Тут все подошли к окнам и стали смотреть на ничтожный вид.

На беззвучные леса.

Все взглянули на леса, которые не издавали ни одного звука.

Опостылели народу

Ныне птичьи голоса.

Везде и всюду стоит народ и плюётся, услышав птичье пение.

Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.

Осень. Лист лежит пунцов.

Меркнет кладбище певцов.

Тишина. Ночная мгла

На холмы уже легла.

Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец продолжал.

Встали спящие поэты

И сказали, да ты прав.

Мы в гробах лежим отпеты,

Под покровом жёлтых трав.

Певец сделал паузу. Появился диван. Певец продолжал.

Музыка в земле играет,

Червяки стихи поют.

Реки рифмы повторяют,

Звери звуки песен пьют.

Певец сделал паузу. Диван исчез. Певец умер. Что он этим доказал.

3. Разговор о воспоминании событий*

Первый. Припомним начало нашего спора. Я сказал, что я вчера был у тебя, а ты сказал, что я вчера не был у тебя. В доказательство этого я сказал, что я говорил вчера с тобой, а ты в доказательство этого сказал, что я не говорил вчера с тобой.

Они оба важно поглаживали каждый свою кошку. На дворе стоял вечер. На окне горела свеча. Играла музыка.

Первый. Тогда я сказал: Да как же, ведь ты сидел тут на месте А, и я стоял тут на месте Б. Тогда ты сказал: Нет, как же, ты не сидел тут на месте А, и я не стоял тут на месте Б. Чтобы увеличить силу своего доказательства, чтобы сделать его очень, очень мощным, я почувствовал сразу грусть и веселье и плач и сказал: Нас же было здесь двое, вчера в одно время, на этих двух близких точках, на точке А и на точке Б, — пойми же.

Они оба сидели запертые в комнате. Ехали сани.

Первый. Но ты тоже охватил себя чувствами гнева, свирепости и любви к истине и сказал мне в ответ: Ты был тобою, а я был собою. Ты не видел меня, я не видел тебя. О гнилых этих точках А и Б я даже говорить не хочу.

Два человека сидели в комнате. Они разговаривали.

Первый. Тогда я сказал: (Я помню) по тому шкапу ходил, посвистывая, конюх, и (я помню) на том комоде шумел прекрасными вершинами могучий лес цветов, и (я помню) под стулом журчащий фонтан, и под кроватью широкий дворец. Вот что я тебе сказал. Тогда ты улыбаясь ответил: Я помню конюха, и могучий лес цветов, и журчащий фонтан, и широкий дворец, но где они, их нигде не видать. Во всём остальном мы почти были уверены. Но всё было не так.

Два человека сидели в комнате. Они вспоминали. Они разговаривали.

Второй. Потом была середина нашего спора. Ты сказал: Но ты можешь себе представить, что я был у тебя вчера. А я сказал: Я не знаю. Может быть и могу, но ты не был. Тогда ты сказал, временно совершенно изменив своё лицо: Как же? как же? я это представляю. Я не настаиваю уже, что я был, но я представляю это. Вот вижу ясно. Я вхожу в твою комнату и вижу тебя — ты сидишь то тут то там и вокруг висят свидетели этого дела картины и статуи и музыка.

Два человека сидели запертые в комнате. На столе горела свеча.

Второй. Ты очень, очень убедительно рассказал всё это, отвечал я, но я на время забыл что ты есть, и все молчат мои свидетели. Может быть поэтому я ничего не представляю. Я сомневаюсь даже в существовании этих свидетелей. Тогда ты сказал, что ты начинаешь испытывать смерть своих чувств, но всё-таки, всё-таки (и уже совсем слабо) всё-таки, тебе кажется, что ты был у меня. И я тоже притих и сказал, что всё-таки, мне кажется, что как будто бы ты и не был. Но всё было не так.

Три человека сидели запертые в комнате. На дворе стоял вечер. Играла музыка. Свеча горела.

Третий. Припомним конец вашего спора. Вы оба ничего не говорили. Всё было так. Истина, как нумерация, прогуливалась вместе с вами. Что же было верного? Спор окончился. Я невероятно удивился.

Они оба важно поглаживали каждый свою кошку. На дворе стоял вечер. На окне горела свеча. Играла музыка. Дверь была плотно закрыта.

4. Разговор о картах*

А ну сыграем в карты, закричал Первый.

Было раннее утро. Было самое раннее утро. Было четыре часа ночи. Не все тут были из тех, кто бы мог быть, те кого не было, лежали, поглощённые тяжёлыми болезнями у себя на кроватях, и подавленные семьи окружали их, рыдая и прижимая к глазам. Они были люди. Они были смертны. Что тут поделаешь. Если оглядеться вокруг, то и с нами будет то же самое.

А ну сыграем в карты, закричал всё-таки в этот вечер Второй.

Я в карты играю с удовольствием, сказал Сандонецкий, или Третий.

Они мне веселят душу, сказал Первый.

А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой? спросил Второй.

О не спрашивайте, они умирают, сказал Третий, или Сандонецкий. Давайте сыграем в карты.

Карты хорошая вещь, сказал Первый.

Я очень люблю играть в карты, сказал Второй.

Они меня волнуют. Я становлюсь сам не свой, сказал Сандонецкий. Он же Третий.

Да уж когда умрёшь, тогда в карты не поиграешь, сказал Первый. Поэтому давайте сейчас сыграем в карты.

Зачем такие мрачные мысли, сказал Второй. Я люблю играть в карты.

Я тоже жизнерадостный, сказал Третий. И я люблю.

А я до чего люблю, сказал Первый. Я готов всё время играть.

Можно играть на столе. Можно и на полу, сказал Второй. Вот я и предлагаю — давайте сыграем в карты.

Я готов играть хоть на потолке, сказал Сандонецкий.

Я готов играть хоть на стакане, сказал Первый.

Я хоть под кроватью, сказал Второй.

Ну ходите вы, сказал Третий. Начинайте вы. Делайте ваш ход. Покажите ваши карты. Давайте играть в карты.

Я могу начать, сказал Первый. Я играл.

Ну что ж, сказал Второй. Я сейчас ни о чём не думаю. Я игрок.

Скажу не хвастаясь, сказал Сандонецкий. Кого мне любить. Я игрок.

Ну, сказал Первый, — игроки собрались. Давайте играть в карты.

Насколько я понимаю, сказал Второй, мне как и всем остальным предлагают играть в карты. Отвечаю — я согласен.

Кажется и мне предлагают, сказал Третий. Отвечаю — я согласен.

По-моему это предложение относится и ко мне, сказал Первый. Отвечаю — я согласен.

Вижу я, сказал Второй, что мы все тут словно сумасшедшие. Давайте сыграем в карты. Что так сидеть.

Да, сказал Сандонецкий, что до меня— сумасшедший. Без карт я никуда.

Да, сказал Первый, если угодно — я тоже. Где карты — там и я.

Я от карт совсем с ума схожу, сказал Второй. Играть так играть.

Вот и обвели ночь вокруг пальца, сказал Третий. Вот она и кончилась. Пошли по домам.

Да, сказал Первый. Наука это доказала.

Конечно, сказал Второй. Наука доказала.

Нет сомнений, сказал Третий. Наука доказала.

Они все рассмеялись и пошли по своим близким домам.

5. Разговор о бегстве в комнате*

Три человека бегали по комнате. Они разговаривали. Они двигались.

Первый. Комната никуда не убегает, а я бегу.

Второй. Вокруг статуй, вокруг статуй, вокруг статуй.

Третий. Тут статуй нет. Взгляните, никаких статуй нет.

Первый. Взгляни — тут нет статуй.

Второй. Наше утешение, что у нас есть души. Смотрите, я бегаю.

Третий. И стул беглец, и стол беглец, и стена беглянка.

Первый. Мне кажется ты ошибаешься. По-моему мы одни убегаем.

Три человека сидели в саду. Они разговаривали. Над ними в воздухе возвышались птицы. Три человека сидели в зелёном саду.

Второй.

Хорошо сидеть в саду,

Улыбаясь на звезду,

И подсчитывать в уме

Много ль нас умрет к зиме.

И внимая стуку птиц,

Звуку человечьих лиц

И звериному рычанью,

Встать побегать на прощанье.

Три человека стояли на горной вершине. Они говорили стихами. Для усиленных движений не было места и времени.

Третий.

Дивно стоя на горе

Думать о земной коре.

Пусть она черна, шершава,

Но страшна её держава.

Воздух тут. Он стар и сед.

Здравствуй воздух мой сосед.

Я обнимаю высоту.

Я вижу Бога за версту.

Трое стояли на берегу моря. Они разговаривали. Волны слушали их в отдалении.

Первый.

У моря я стоял давно

И думал о его пучине.

Я думал почему оно

Звучит как музыкант Пуччини.

И понял: море это сад.

Он музыкальными волнами

Зовёт меня и вас назад

Побегать в комнате со снами.

Три человека бегали по комнате. Они разговаривали. Они двигались. Они осматривались.

Второй. Всё тут как прежде. Ничто никуда не убежало.

Третий. Одни мы убегаем. Я выну сейчас оружие. Я буду над собой действовать.

Первый. Куда как смешно. Стреляться или топиться или вешаться ты будешь?

Второй. О не смейся! Я бегаю чтобы поскорей кончиться.

Третий. Какой чудак. Он бегает вокруг статуй.

Первый. Если статуями называть все предметы, то и то.

Второй. Я назвал бы статуями звёзды и неподвижные облака. Что до меня, я назвал бы.

Третий. Я убегаю к Богу — я беженец.

Второй. Известно мне, что я с собой покончил.

Три человека вышли из комнаты и поднялись на крышу. Казалось бы зачем?

6. Разговор о непосредственном продолжении*

Три человека сидели на крыше сложа руки, в полном покое. Над ними летали воробьи.

Первый. Вот видишь ли ты, я беру верёвку. Она крепка. Она уже намылена.

Второй. Что тут говорить. Я вынимаю пистолет. Он уже намылен.

Третий. А вот и река. Вот прорубь. Она уже намылена.

Первый. Все видят, я готовлюсь сделать то, что я уже задумал.

Второй. Прощайте мои дети, мои жёны, мои матери, мои отцы, мои моря, мой воздух.

Третий. Жестокая вода, что же шепнуть мне тебе на ухо. Думаю — только одно: мы с тобой скоро встретимся.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Первый. Я подхожу к стене и выбираю место. Сюда, сюда вобьём мы крюк.

Второй.

Лишь дуло на меня взглянуло,

Как тут же смертью вдруг подуло.

Третий. Ты меня заждалась замороженная река. Ещё немного, и я приближусь.

Первый. Воздух дай мне на прощанье пожать твою руку.

Второй. Пройдёт ещё немного времени и я превращусь в холодильник.

Третий. Что до меня — я превращусь в подводную лодку.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Первый. Я стою на табурете одиноко, как свечка.

Второй. Я сижу на стуле. Пистолет в сумасшедшей руке.

Третий. Деревья, те что в снегу и деревья, те что стоят окрылённые листьями, стоят в отдалении от этой синей проруби, я стою в шубе и в шапке, как стоял Пушкин, и я стоящий перед этой прорубью, перед этой водой, — я человек кончающий.

Первый. Мне всё известно. Я накидываю верёвку себе же на шею.

Второй. Да, ясно всё. Я вставляю дуло пистолета в рот. Я не стучу зубами.

Третий. Я отступаю на несколько шагов. Я делаю разбег. Я бегу.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Первый. Я прыгаю с табурета. Верёвка на шее.

Второй. Я нажимаю курок. Пуля в стволе.

Третий. Я прыгнул в воду. Вода во мне.

Первый. Петля затягивается. Я задыхаюсь.

Второй. Пуля попала в меня. Я всё потерял.

Третий. Вода переполнила меня. Я захлёбываюсь.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Первый. Умер.

Второй. Умер.

Третий. Умер.

Первый. Умер.

Второй. Умер.

Третий. Умер.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Они сидели на крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

Они сидели па крыше в полном покое. Над ними летали воробьи.

7. Разговор о различных действиях*

Поясняющая мысль. Казалось бы, что тут продолжать, когда все умерли, что тут продолжать. Это каждому ясно. Но не забудь, тут не три человека действуют. Не они едут в карете, не они спорят, не они сидят на крыше. Быть может три льва, три тапира, три аиста, три буквы, три числа. Что нам их смерть, для чего им их смерть.

Но всё-таки они трое ехали на лодке, ежеминутно, ежесекундно обмениваясь вёслами, с такой быстротой, с такой широтой, что их дивных рук не было видно.

Первый.

Он дунул.

Второй.

Он плюнул.

Третий.

Всё погасло.

Первый.

Зажги.

Второй.

Свечу.

Третий.

Снова.

Первый.

Не получается.

Второй.

Гаснет.

Третий.

Свеча снова.

Они начали драться и били молотками друг друга по голове.

Первый.

Эх спичек.

Второй.

Достать бы.

Третий.

Они помогли бы.

Первый.

Едва ли.

Второй.

Тут слишком.

Третий.

Уж всё погасло.

Они пьют кислоту отдыхая на вёслах. Но действительно вокруг всё непрозрачно.

Первый.

Зажги же.

Второй.

Зажигай, зажигай же.

Третий.

Совсем как в Париже.

Первый.

Тут не Китай же.

Второй.

Неужто мы едем.

Третий.

В далёкую Лету.

Первый.

Без злата без меди.

Второй.

Доедем ли к лету.

Третий.

Стриги.

Первый.

Беги.

Второй.

Ни зги.

Третий.

Если мёртвый, то.

Первый.

Не к <…>

Второй.

Если стёртый, то.

Третий.

Не ищи.

Так ехали они на лодке, обмениваясь мыслями, и вёсла, как выстрелы, мелькали в их руках.

8. Разговор купцов с баньщиком*

Два купца блуждали по бассейну, в котором не было воды. Но баньщик сидел под потолком.

Два купца (опустив головы, словно быки). В бассейне нет воды. Я не в состоянии купаться.

Баньщик.

Однообразен мой обычай:

Сижу как сыч под потолком,

И дым предбанный,

Воздух бычий,

Стоит над каждым котелком.

Я дым туманный,

Тьмы добычей

Должно быть стану целиком.

Мерцают печи,

Вянут свечи,

Пылает беспощадный пар.

Средь мокрых нар

Желтеют плечи,

И новой и суровой сечи

Уже готовится навар.

Тут ищут веник,

<…> денег,

Здесь жадный сделался ловец.

Средь мрака рыщут

Воют свищут

Отец и всадник и пловец.

И дым колышется как нищий

В безбожном сумрачном жилище,

Где от лица всех подлецов

Слетает облак мертвецов.

Два купца (подняв головы, словно онемели). Пойдём в женское отделение. Я тут не в состоянии купаться.

Баньщик. (сидит под потолком, словно баньщица).

Богини

Входят в отделенье,

И небо стынет

В отдаленьи.

Как крылья сбрасывают шубки,

Как быстро обнажают юбки,

И превращаясь в голышей

На шеях держат малышей.

Тут мыло пляшет как Людмила,

Воркует губка как голубка,

И яркий снег её очей

И ручеек её речей

И очертание ночей

И то пылание печей

Страшней желания свечей.

Тут я сижу и ненавижу

Ту многочисленную жижу,

Что брызжет из открытых кранов,

Стекает по стремнинам тел,

Где животы имеют вид тиранов.

Я баньщик, но и я вспотел.

Мы баньшицы унылы нынче.

Нам свет не мил. И мир не свеж.

Смотрю удачно крюк привинчен.

Оружье есть. Петлю отрежь.

Пускай купаются красавицы,

Мне всё равно они не нравятся.

Два купца (смотрят в баню прямо как в волны). Он должно быть бесполый этот баньщик.

Входит Елизавета. Она раздевается с целью начать мыться. Два купца смотрят на неё как тени.

Два купца. Гляди. Гляди. Она крылата.

Два купца. Ну да, у неё тысячи крылышек.

Елизавета, не замечая купцов, вымылась, оделась и вновь ушла из бани. Входит Ольга. Она раздевается, верно хочет купаться. Два купца смотрят на неё как в зеркало.

Два купца. Гляди, гляди как я изменился.

Два купца. Да, да. Я совершенно неузнаваем.

Ольга замечает купцов и прикрывает свою наготу пальцами.

Ольга. Не стыдно ль вам купцы, что вы на меня смотрите.

Два купца. Мы хотим купаться. А в мужском отделении нет воды.

Ольга. О чём же вы сейчас думаете.

Два купца. Мы думали что ты зеркало. Мы ошиблись. Мы просим прощенья.

Ольга. Я женщина, купцы. Я застенчива. Не могу я стоять перед вами голой.

Два купца. Как странно ты устроена. Ты почти не похожа на нас. И грудь у тебя не та, и между ногами существенная разница.

Ольга. Вы странно говорите купцы, или вы не видели наших красавиц. Я очень красива купцы.

Два купца. Ты купаешься Ольга.

Ольга. Я купаюсь.

Два купца. Ну купайся, купайся.

Ольга кончила купаться. Оделась и вновь ушла из бани. Входит Зоя. Она раздевается, значит хочет мыться. Два купца плавают и бродят по бассейну.

Зоя. Купцы, вы мужчины?

Два купца. Мы мужчины. Мы купаемся.

Зоя. Купцы, где мы находимся. Во что мы играем?

Два купца. Мы находимся в бане. Мы моемся.

Зоя. Купцы, я буду плавать и мыться. Я буду играть на флейте.

Два купца. Плавай. Мойся. Играй.

Зоя. Может быть это ад.

Зоя кончила купаться, плавать играть. Оделась и вновь ушла из бани. Баньщик, он же баньщица, спускается из-под потолка.

Баньщик. Одурачили вы меня купцы.

Два купца. Чем?

Баньщик. Да тем что пришли в колпаках.

Два купца. Ну и что ж из этого. Мы же это не нарочно сделали.

Баньщик. Оказывается вы хищники.

Два купца. Какие?

Баньщик. Львы или тапиры или аисты. А вдруг да и коршуны.

Два купца. Ты баньщик догадлив.

Баньщик. Я догадлив.

Два купца. Ты баньщик догадлив.

Баньщик. Я догадлив.

9. Предпоследний разговор под названием один человек и война*

Суровая обстановка. Военная обстановка. Боевая обстановка. Почти атака или бой.

Первый. Я один человек и земля.

Второй. Я один человек и скала.

Третий. Я один человек и война. И вот что я ещё скажу. Я сочинил стихи о тысяча девятьсот четырнадцатом годе.

Первый. Без всяких предисловий читаю.

Второй.

Немцы грабят русскую землю.

Я лежу

И грабежу

Внемлю.

Немцам позор, Канту стыд.

За нас

Каждый гренадер отомстит.

А великий князь К. Р.

Богу льстит.

Наблюдая

Деятельность немцев,

Распухал

Как звезда я.

Под взором адвокатов и земцев

Без опахал

Упал

Из гнезда я.

Третий. Сделай остановку. Надо об этом подумать.

Первый. Присядем на камень. Послушаем выстрелы.

Второй. Повсюду, повсюду стихи осыпаются как деревья.

Третий. Я продолжаю.

Первый.

Что же такое,

Нет, что случилось,

Понять я не в силах,—

Царица молилась

На запах левкоя,

На венки,

На кресты

На могилах,

Срывая с себя листы

Бесчисленных русских хилых.

Второй. Неужели мы добрели до братского кладбища.

Третий. И тут лежат их останки.

Первый. Звучат выстрелы. Шумят пушки.

Второй. Я продолжаю.

Третий.

Сражаясь в сраженьях

Ужасных,

Досель не забытых,

Изображенья

Несчастных

Я видел трупов убитых.

Досель

Они ели кисель.

Отсель

Им бомбёжка постель.

Но шашкой,

Но пташкой

Бряцая,

Кровавой рубашкой

Мерцая,

Но пуча

Убитые очи,

Как туча,

Как лошади бегали ночи.

Первый. Описание точное.

Второй. Выслушайте пение или речь выстрелов.

Третий. Ты внёс полную ясность.

Первый. Я продолжаю.

Второй.

Ты хороша прекрасная война,

И мне мила щека вина,

Глаза вина и губы,

И водки белые зубы.

Три года был грабёж,

Крики, пальба, бомбёж.

Штыки, цветки, стрельба,

Бомбёж, грабёж, гроба.

Третий. Да это правда, тогда была война.

Первый. В том году гусары были очень красиво одеты.

Второй. Нет уланы лучше.

Третий. Гренадеры были красиво одеты.

Первый. Нет драгуны лучше.

Второй. От того года не осталось и косточек.

Третий. Просыпаются выстрелы. Они зевают.

Первый. (выглядывая в окно, имеющее вид буквы А). Нигде я не вижу надписи, связанной с каким бы то ни было понятием.

Второй. Что ж тут удивительного. Мы же не учительницы.

Третий. Идут купцы. Не спросить ли их о чём-нибудь.

Первый. Спроси. Спроси.

Второй. Откуда вы два купца.

Третий. Я ошибся. Купцы не идут. Их не видно.

Первый. Я продолжаю.

Второй. Почему нам приходит конец, когда нам этого не хочется.

Обстановка была суровой. Была военной. Она была похожей на сражение.

10. Последний разговор*

Первый. Я из дому вышел и далеко пошёл.

Второй. Ясно, что я пошёл по дороге.

Третий. Дорога, дорога, она была обсажена.

Первый. Она была обсажена дубовыми деревьями.

Второй. Деревья, те шумели листьями.

Третий. Я сел под листьями и задумался.

Первый. Задумался о том.

Второй. О своём условно прочном существовании.

Третий. Ничего я не мог понять.

Первый. Тут я встал и опять далеко пошёл.

Второй. Ясно, что я пошёл по тропинке.

Третий. Тропинка, тропинка, она была обсажена.

Первый. Она была обсажена цветами мучителями.

Второй. Цветы, те разговаривали на своём цветочном языке.

Третий. Я сел возле них и задумался.

Первый. Задумался о том.

Второй. Об изображениях смерти, о её чудачествах.

Третий. Ничего я не мог понять.

Первый. Тут я встал и опять далеко пошёл.

Второй. Ясно, что я пошёл по воздуху.

Третий. Воздух, воздух, он был окружён.

Первый. Он был окружён облаками и предметами и птицами.

Второй. Птицы, те занимались музыкой, облака порхали, предметы подобно слонам стояли на месте.

Третий. Я сел поблизости и задумался.

Первый. Задумался о том.

Второй. О чувстве жизни во мне обитающем.

Третий. Ничего я не мог понять.

Первый. Тут я встал и опять далеко пошёл.

Второй. Ясно, что я пошёл мысленно.

Третий. Мысли, мысли, они были окружены.

Первый. Они были окружены освещением и звуками.

Второй. Звуки, те слышались, освещение пылало.

Третий. Я сел под небом и задумался.

Первый. Задумался о том.

Второй. О карете, о баньщике, о стихах и о действиях.

Третий. Ничего я не мог понять.

Первый. Тут я встал и опять далеко пошёл.

Конец


<1936–1937>

Загрузка...