К. МАРКС ПОЛОЖЕНИЕ ЛУИ-НАПОЛЕОНА

Париж, 26 января 1859 г.

Вам уже, разумеется, известно о тайной связи между новой итальянской политикой Луи Бонапарта и глубоко укоренившимся в нем страхом перед итальянскими террористами. Несколько Дней тому назад вы могли бы прочитать в «France Centrale», провинциальной газете, которая, к сожалению, никогда не пересекает Атлантический океан, следующую историю:

«Мы упоминали о бале, состоявшемся в прошлый понедельник в Тюильри. В письмах из Парижа нам сообщают об одном происшествии, которое причинило немало волнений на этом празднестве. Гостей было много. То ли потому, что одна дама почувствовала себя дурно, то ли по другой причине, произошло замешательство и 3 или 4 тысячи гостей вообразили, что случилось какое-то несчастье. Это вызвало смятение. Несколько человек бросилось к трону, и император, чтобы успокоить присутствующих, прошелся по залам».

Однако на балу, о котором идет речь, в Salle du Trone {Тронном зале. Ред.} находилось около 200 или 300 человек, и они явились свидетелями происшествия, весьма отличного от того, которое было разрешено описать газете «France Centrale». На самом деле гости почему-то внезапно заметались по различным залам и всей толпой стали напирать на Salle du Trone, а в этот момент Луи Бонапарт и Евгения поспешно оставили трон и стремглав бросились через зал к выходу, причем императрица на бегу кое-как подхватила свои юбки и выглядела такой бледной, что ее лучшие друзья говорили потом: «Она была бледна, как смерть».

Это состояние мучительного беспокойства, которое узурпатор и его друзья испытывали со времени покушения Орсини, сильно напоминает известное место в «Государстве» Платона:

«Тиран не достигает даже своей основной цели — быть правителем. Кем бы ни казался тиран, он всегда раб. Его сердце вечно будет преисполнено страхами, терзаемо ужасом и угрызениями совести. С каждым днем он будет все более и более становиться тем, кем он был с самого начала, т. e. человеком, которому завидуют и которого ненавидят, подозрительным, лишенным друзей, несправедливым, врагом всего святого и защитником и поощрителем всего бесчестного. Таким образом, тиран — несчастнейший из людей».

Враждебная позиция, которую занимает Бонапарт по отношению к Австрии, хотя, несомненно, и рассчитана на то, чтобы дать ропщущей армии какую-то надежду на активные действия иного характера, чем полицейская служба, выполняемая ею в настоящее время, все же главным образом имеет целью обезвредить итальянский кинжал и заверить итальянских патриотов в том, что император верен своей прежней клятве карбонариев. Брак принца Наполеона, или генерала Плон-Плона, как его называют парижане, с сардинской принцессой Клотильдой должен был в глазах всего мира неизбежно привести к единению Франции и Италии и таким образом явиться, как это хотят изобразить обитатели Тюильри, первым взносом в счет долга Бонапартов итальянцам. Но вы ведь знаете героя Сатори![70] Он известен своим упрямством в преследовании раз поставленной цели, но его пути извилисты, его продвижение вперед сопровождается постоянными отступлениями и всякий раз, как он добирается до кульминационного пункта, для него возникают величайшие осложнения, которые как бы парализуют его.

В такие моменты, как Булонь, Страсбург[71] и ночь с 1 на 2 декабря 1851 г. какие-нибудь наглые, самоуверенные, горячие сорви-головы всегда стояли у него за спиной и не давали ему больше откладывать выполнение давно задуманных им планов, силой заставляя его войти в Рубикон. Благополучно перейдя его, он снова начинает действовать с присущим ему коварством, преступными замыслами, тайными заговорами, нерешительностью и флегматичностью. Самая лживость его натуры толкает его к двойной игре по отношению к своим же собственным планам. Этот сардинский брак, например, замышлялся восемь месяцев тому назад под предлогом итальянского крестового похода, который должен был быть возглавлен Францией. После стольких неудачных попыток пробраться в круг королевских семей, было бы не плохим политическим ходом под ложным предлогом заманить в бонапартистские сети дочь представителя старейшей европейской династии!

Но у Луи-Наполеона были более веские причины, заставившие его прибегнуть к reculade {отступлению. Ред.} и применить тактику успокоения после того, как раздался трубный глас, призывающий к войне. Никогда еще за все его правление буржуазия не проявляла таких несомненных признаков недовольства, а ее тревога, вызванная лишь слухами о войне, вылилась в колоссальные потрясения на бирже, на сельскохозяйственных рынках и в промышленных центрах. Финансовые магнаты протестовали. Граф де Жермини, директор Французского банка, лично уведомил императора о том, что упорство в проведении опасного политического курса неизбежно приведет к потрясению коммерческой жизни всей страны.

Префекты Марселя, Бордо и других крупных торговых городов, докладывая о небывалой панике в торговых кругах, делали из ряда вон выходящие намеки на признаки нелояльности со стороны этих «друзей собственности и порядка». Г-н Тьер счел этот случай подходящим для того, чтобы нарушить свое длительное молчание и открыто и резко критиковать в салонах, кишащих правительственными шпионами, «безумную политику» Тюильри. Давая обстоятельный политический и стратегический анализ шансов войны, он доказывал, что Франция не сможет избежать поражения, если только она не будет располагать в начале борьбы 400000 солдат, не считая тех, которых она должна держать в Алжире и тех, которых нужно оставить внутри страны. Даже правительственная «Constitutionnel»[72], хотя и в тоне притворного негодования, не могла не признать, что воинственный пыл Франции испарился и что подобно трусу она приходит в ужас от одной мысли о серьезной войне. G другой стороны, шпионы низшего ранга в один голос сообщали о насмешках, которые вызывает у населения одна только мысль о том, что деспот Франции собирается играть роль освободителя Италии, причем наряду с этими насмешками распеваются весьма непочтительные куплеты по поводу сардинского брака. Один из этих куплетов начинается словами:

«Итак на сей раз супругом Марии-Луизы должен стать Плон-Плон»[73].

Несмотря на инструкции, разосланные всем префектам с целью внести успокоение, и строго официальное опровержение слухов о какой бы то ни было опасности, угрожающей status quo {существующему положению. Ред.}, всеобщая паника далеко еще не улеглась. Прежде всего, здесь стало известно, что полубога из Тюильри заставили пойти дальше, чем он намеревался. Ходят слухи, что принцесса Клотильда, которая несмотря на свою молодость, обладает сильным характером, приняла предложение Плон-Плона со словами: «Я выхожу за Вас замуж для того, чтобы обеспечить моему папе поддержку со стороны Франции. Если бы не было полной уверенности в этом, я не пошла бы за Вас». Она отказывалась дать свое согласие на обручение, пока ее отцу не будут даны «твердые гарантии» активной помощи со стороны Франции. Таким образом, Луи Бонапарт должен был подписать с Виктором-Эммануилом оборонительно-наступательный союз[74] — факт, о котором агенты Плон-Плона постарались тотчас же поведать всей Европе на страницах «Independance belge». Этот Плон-Плон и его свита фактически претендуют на то, чтобы в данный момент играть ту же роль, которую пришлось играть Персиньи в Булонской экспедиции, а Морни, Флёри и Сент-Арно в ночь на 2 декабря, а именно: бросить Луи Бонапарта в Рубикон. Плон-Плон, как вы знаете, не славится военной доблестью. Во время крымской кампании он представлял собой весьма жалкую фигуру, не обладая даже мужеством, необходимым для рядового солдата; он даже не умеет сохранять надлежащее равновесие при верховой езде. А между тем сейчас он является настоящим Марсом династии Бонапартов. Стать вице-королем Ломбардии — это, по его мнению, очередной шаг на пути к трону Франции. Его друзья стали настолько нескромными, что их главарь, г-н Эмиль де Жирарден, когда зашла речь о намерениях императора, осмелился заявить в присутствии почти двадцати человек: «О каком императоре вы говорите? Единственным, фактическим императором является тот, который находится в Пале-Рояле»[75]. В то время как правительственные газеты для вида проповедуют мир, вестник Плон-Плона — «Presse»[76] самым хладнокровным образом изо дня в день трубит о приготовлениях к войне. В то время как Луи Бонапарт демонстративно уговаривает Виктора-Эммануила сдерживать мадзинистов, Плон-Плон подстрекает короля к тому, чтобы «возбуждать их». В то время как Бонапарт составил свиту, которая должна сопровождать его двоюродного брата в Турин, из наиболее консервативных людей, подобно генералу Ньелю, Плон-Плон, чтобы придать своему entourage {окружению. Ред.} видимость революционности, согласился ехать только при том условии, что его будет сопровождать г-н Биксио, бывший министр Французской республики 1848 года. А в народе говорят: «Если Луи-Наполеон не готов пойти на все, ничто не может быть более опасным, чем позерство Плон-Плона и статьи, опубликованные его друзьями». Вот почему опасения все еще не улеглись. С другой стороны, все понимают, что Луи-Наполеон совершил бы самоубийство, если бы, запуганный криками французской буржуазии и неодобрением европейских династий, отступил после того, как скомпрометирован Виктор-Эммануил и воинственные мечты французской армии достигли высшей точки. Чтобы дать армии quid pro quo {одно вместо другого, замену. Ред.}, он, по слухам, намерен послать ее в какую-нибудь заморскую экспедицию — в Марокко, Мадагаскар или какое-нибудь другое отдаленное место, не значащееся в Венском трактате[77]. Однако, вопреки воле коронованного шулера, любое непредвиденное событие может привести к войне с Австрией.

Написано К. Марксом 28 января 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5563, 18 февраля 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

Загрузка...