Том 6

Между прочим, в двухэтажке нашей «белоснежки» лет тридцать назад, плодотворно уединившись от всех сует на белом свете, гостил и скрипел перышком Иосиф Бродский. За ужином я не пил ни пива, ни виски. Ночью, тем не менее, проснулся – разбудила неясная тревога непохмельного происхождения: на кухне явно кто-то возился. Я поспешил на первый этаж – возможно, выпивавшие забыли закрыть входную дверь, ну и мало ли, думаю, какая ночная зверюшка, вроде знакомых мне енотов, ищет теперь вот объедки и норовит пробраться в холодильник. Я не мог отыскать выключатель, с детства побаиваясь темноты, затопал ногами и в тот же миг был невидимо, неслышно, неосязаемо обдан воздушной волной, моментально же свалившей, вероятно, в иные измерения. Только нежелание разбудить друзей и жену Иру удержало меня от радостного вопля: «Жозеф!!!» Воздушная волна, несомненно, являлась привидением поэта, но не от того, что я суеверил во все такое, начитавшись в юности Оскара Уайльда, – волна, настырно заявляю, могла быть не чьим-то там привидением, а именно Бродского, вот и все. Иначе с чего бы это я потом не дрых всю ночь, как будто захмелев от крепости поэтического вдохновения? То-то и оно-то, как говорят японцы, не знающие русского, верней, наоборот. И с чего бы это мне, добавлю, подуставшему за день, предвиделось в бессонной ночи многое из еще не увиденного в тех благословенных краях, что вовсе не являлось следствием мимолетных заглядываний в путеводители. Тогда чего только не пронеслось передо мною: поездки в соседние городки с развалинами храмов чуть ли не первых христиан… просто бродяжничанье по прибрежным – высоко над стихиями океана – тропам… любование красочными россыпями знакомых и незнакомых полевых цветов… рассматривание давно заброшенных, ныне музейных медных копей… сидение в местной таверне, предлагающей пуритански скромные, примитивно состряпанные блюда и местное же пиво, невзрачное на вкус… прогулки не вдоль худосочных травянистых лугов, но царственно роскошных пастбищ, вечно подпитываемых водами, непонятно (мне, невежде) как ставшими пресными в почвах полуострова, окруженного водами солеными… На почвах еще безоблачна жизнь набирающих вес барашков, левей – бычки резвятся, правей – величественно царствуют дойные коровушки, и от вида их вспоминается восторг Гете: «Нет для меня на земле вида прекраснее, чем на лугу корова»…