Товарищ Ленин

РАССЫЛЬНЫЙ «БЕДНОТЫ»

Володе минуло пятнадцать лет. Он просился в Красную армию. «Место мужчины в такое время на фронте. Надо бить контру, и никаких!»

Но Володю в армию не взяли.

— Рано. Еще мальчишка….

И пришлось ему служить рассыльным в редакции газеты «Беднота». Редакция помещалась в тихом Ваганьковском переулке. В больших комнатах барского особняка, занятого под редакцию, — канцелярские столы. В столах — бумага, рукописи, письма. Под столами, в проволочных корзинках, — рукописи, письма, бумага. В шкафах, на этажерках — бумага. Володю посылали в учреждения, он носил туда бумаги и приносил оттуда бумаги. И так каждый день.

«Бумага вместо оружия… — размышлял он над своей судьбой. — Обидно…»

Но сегодня в жизни юного рассыльного произошло событие. Сегодня в «Бедноту» позвонил Ленин и просил срочно доставить ему письмо владимирского крестьянина Чекунова. Этот крестьянин сообщал в «Бедноту», что в его деревне кулаки пролезли в сельсовет и землю между крестьянами поделили несправедливо.

— Ильич интересуется также другими письмами крестьян о земле, — проговорил своим скрипучим голосом сутулый, в очках, с каштановой бородкой, уже немолодой редактор, которого Ленин хорошо знал по эмиграции. — Отберите, Маргарита Владимировна, интересное…

Маргарита Владимировна Ямщикова была писательница, прибыла в Москву вместе с группой работников военной организации. Теперь она ведала в редакции отделом крестьянских писем. Она положила на стол сложенное треугольничком письмо крестьянина Чекунова для Ленина. Затем порылась в папках и показала редактору несколько писем, написанных вкривь и вкось, мусоленным карандашом, водянистыми чернилами, на оберточной бумаге, тетрадочных листках и на оборотной стороне конторских счетов.

Так выглядели тогда письма из русской деревни.

Пока редактор просматривал все это, Маргарита Владимировна вызвала рассыльного, показала ему на треугольничек письма Чекунова и просила подождать, пока редактор просмотрит остальные письма. А сама занялась важным делом. Ямщикова вкалывала очередной флажок в огромную карту России с ее прежним административным делением на уезды, губернии… Флажки эти показывали, из каких губерний и уездов прибывают в «Бедноту» письма.

Молодого рассыльного просто смешила возня с флажками, которую затеяла Маргарита Владимировна. Володя преклонялся перед этой женщиной, работавшей в дни Октября в «Военке» (как именовали коротко Военную организацию большевиков) и писавшей романы под мужским именем «Ал. Алтаев». Он зачитывался ее книгой «Под знаменем башмака» и никак не мог взять в толк, почему писательница, которая умеет сочинять такие чертовски интересные истории, корпит над письмами, разбирая каракули, правит их. А в этих письмах, он уже знает, все одно и то же — про землю, семена, лошадей…

Эх, вздыхал Володя, дали бы ему лошадь да пустили бы на фронт, он бы с фронта такие письма писал… Вот тогда было бы что вкалывать в карту! Потому что флажок надо вкалывать там, где побили белых. Все другое — чепуха!

Так рассуждал обычно Володя…

Вдруг сегодня обычные вот эти мысли Володи осеклись. Оказалось, Ленин потребовал крестьянские письма, и сейчас Володю пошлют с этими письмами к Ленину.

— Как жаль, что мы не имеем возможности все это перепечатать на машинке… — сокрушалась Ямщикова. — Приходится посылать Владимиру Ильичу письма в таком виде…

Она сложила старательно все, что редактор отобрал для Ленина, и отдала Володе:

— Живее! Пропуск уже заказан!

Рассыльный вскинул мятый картуз на кудрявую голову, сунул письма в карман ветхой солдатской шинели и помчался в Кремль через Ваганьковский, Воздвиженку и дальше, мимо зеленой чащи боярской усадьбы, еще таившейся за белокаменной оградой. Ветер развевал Володину шинель, как плащ.

В Троицкую башню Кремля Володя вошел через калитку, вделанную в чугунные ворота. Темный свод уходил высоко вверх, во мрак. Пахло сыростью, тленом. Все было древним, погруженным в века. Только два курсанта были совсем молодыми, с ясными лицами, светлым взглядом. Один шагал вдоль стены, другой проверял пропуска.

«Черт возьми! — досадовал Володя. — Ненамного меня старше, а уже курсант и при винтовочке, Кремль сторожишь, меня проверяешь…»

Володе очень хотелось поменяться с курсантом судьбой: ведь шагать тут с винтовкой в руке (пусть и не на фронте) все же лучше, чем разносить бумаги. Но, сообразив, что сейчас он, рассыльный, войдет к Ленину, а не этот курсант, Володя уже раздумал меняться.

Часовой вернул пропуск, и Володя ступил из мрачной башни на солнечный плац Кремля. Слева, вдоль желтых осыпающихся стен арсенала, выстроились пушки, пушечки, пушчонки, отбитые у Наполеона. Лафеты заросли травой, стволы длинными хоботами уткнулись в землю. Орудия словно отвешивали Володе земной поклон. А он шагал мимо них старательным строевым шагом.

Отовсюду мчались машины с обшарпанными боками, брезентовым верхом, слюдяными окошечками, они возникали у Спасской, у Чудова, у жилых корпусов — Кавалерского, Потешного — и пропадали где-то за аркой Белого коридора.

Справа толпились дворцы, терема, палаты, соборы, колокольни с тускнеющими куполами. Особняком, в отдалении, как и подобает, стояли «цари»: нестреляющая пушка, незвонящий колокол и мозаичные, словно отрубленные, головы «монархов» в гранитной галерее над кремлевским откосом.

Там, на площади, где запад, застыла история.

Рассыльный шел прямо на восток, к высоким зданиям, где история творилась. Он достиг светлого корпуса ВЦИКа и Совнаркома. Огромный красный флаг на куполе боролся с ветром.

Наконец Володя прошел длинные узкие коридоры, и ему показали нужную дверь. Он собрал все свое мужество, чтобы спокойно отворить ее. Ведь за этой дверью работает Ленин. Сейчас он скажет: «Товарищ Ленин, я принес письмо Чекунова и другие письма крестьян о ходе аграрной революции в деревне».

Хорошо бы все так сразу и выговорить!..

Рассыльный открыл дверь.

Большая комната была не кабинетом Ленина, а его секретариатом. Когда Володя вошел сюда, кто-то громко, на всю комнату, сказал: «Мария Игнатьевна, пришли из «Бедноты»!» У него молча забрали письма и унесли в другую комнату.

Вдруг дверь открылась и оттуда вышел Ленин.

— Это вы, товарищ, из «Бедноты»? А где же письмо Чекунова?

— Письмо Чекунова? — ужаснулся Володя. — Разве я не отдал его?

— Письма Чекунова я тут не вижу, — Ленин показал всю пачку писем.

Володя полез рукой в карман ветхой шинели, нащупал там бумагу и вынул ее. То был пропуск в Кремль. Он снова сунул руку в карман, в другой — письма не было. Он распахнул шинель — может быть, оно в кармане брюк?

— Вы почему там ищете? — Ленин показал рукой на карманы. — В чем вы носите письма?

— В кармане…

— Просто в кармане? — удивился Ленин. — А почему не в сумке?

— Это женщины ходят с сумками…

— Женщины? — повторил Ленин. — А солдаты? Вот у нас, в Совнаркоме, самокатчики развозят правительственные пакеты только в сумках.

Володя молчал, напряженно ожидая, что будет дальше.

— Вас как зовут? — неожиданно заинтересовался Ленин.

— Володя…

— Гм-м… — Ленин искоса посмотрел на рассыльного-тезку, словно примерял к нему подходящую форму обращения, и справился: — Скажите, молодой товарищ, а сколько всего писем послала ко мне редакция?

— Я не считал… Сколько дали, я все принес.

— А там, у себя, когда взяли письма, вы расписались?

— Я никогда не расписываюсь, — сказал Володя. И пояснил: — Мне доверяют…

— Доверяют? — переспросил Ленин. — Так, так. — И, словно стараясь вникнуть в положение дела, повторял на все лады: — Доверяют… Доверяют, значит… Они вам доверяют, и вы не расписались. Вы им доверяете и не сосчитали, сколько писем взяли. Мне вы тоже доверяете?

— Конечно! — горячо отозвался рассыльный.

— Ну, а ежели я оставлю письма у себя, вы расписку у меня потребуете?

— У вас, товарищ Ленин? Расписку? — И он робко улыбнулся: «Ленин, конечно, говорит это в шутку».

Поймав выжидательный ленинский взгляд, рассыльный уже смело проговорил:

— У вас, товарищ Ленин, расписку не требуют, вам, товарищ Ленин, все доверяют.

— Доверяют… — печально повторил Ленин. — Все… А доверяет ли нам крестьянин Чекунов? Если так обращаться с ним…

— Яс ним не обращался! — с отчаянием выкрикнул Володя. — Я сейчас побегу, письмо там, оно лежало отдельно. Я сейчас принесу его…

— Сейчас не надо, — остановил рассыльного Ленин. — Сегодня уже поздно. Принесете завтра. А сейчас внесем в наше дело маленький порядок.

И, обратившись к сотруднице, стоявшей рядом, Ленин попросил:

— Мария Игнатьевна, дайте мне, пожалуйста, тетрадь. Да, да, обыкновенную, школьную.

Девушка в пенсне принесла тоненькую тетрадку с девизом на голубой обложке: «Сейте разумное, доброе, вечное!»

Ленин раскрыл тетрадь.

— Страницу надо сначала разграфить, — пояснил он и справился у рассыльного: — А разграфить сами можете? Хорошо. Значит, на три графы. И в каждую вписывать: от кого получено письмо — в первой графе; кому направлено — в середине; а здесь расписывается получатель. За меня будет расписываться Мария Игнатьевна. — Ленин чуть заметно улыбнулся. — Ей я доверяю.

С настороженным недоумением слушал ленинские объяснения рассыльный.

— Вам все понятно? — спросил Ленин. И повторил: — Каждое письмо записывать сюда и приносить вместе с тетрадью. А там, в редакции, надо завести вторую тетрадь, в которой вы будете расписываться.

— Товарищ Ленин, ведь вы против бюрократизма… Зачем же такой бюрократизм! — искренне ужаснулся молодой рассыльный.

— Бюрократизм? Молодой товарищ, а вы понимаете значение той работы, которую вам поручили? А? Ведь эти письма связывают нас с массой российских крестьян…

В остром взгляде председателя Совнаркома Володя увидел вспышку. Там сверкнули маленькие молнии.

А председатель Совнаркома увидел в глазах рассыльного слезы. Перед ним был худенький, остролицый паренек в потертой шинели явно с чужого плеча, и в глазах паренька стояли слезы.

— Это не бюрократизм, молодой человек. — Голос Ленина стал мягче. — Это порядок… Такой бюрократизм нам даже необходим.

Володя взволнованно теребил в руках тетрадь.

— Что же вы так ее терзаете? — уже совсем добродушно спросил Ленин.

Председатель Совнаркома нагнулся над столом сотрудницы, написал несколько слов на страничке блокнота, вырвал ее:

— Товарищ Гляссер, вот записка, чтобы этого молодого товарища накормили обедом. И дайте ему расписку, что вы приняли для меня восемь писем. Укажите фамилии — чьи письма. А расписку эту, — Ленин снова обратился к рассыльному, — вы сдадите в редакцию. Не смущайтесь, такой бюрократизм полезен. Но… только такой!

Председатель Совнаркома ушел к себе в кабинет.

А Володя бежал из Кремля. Он не стал обедать. Он бежал за пропавшим письмом.

Снова курсанты проверяли пропуск. Снова кланялись до земли наполеоновские пушечки. Снова, как по тревоге, носились над Александровским садом птичьи стаи. Но Володя уже не взлетал вслед за ними к высоким башням. Теперь Троицкий мост шел на спуск. Он падал наклонно от Кремля к Кутафьей башне. И Володе казалось, он тоже падает. Он слышал над собой взмахи птичьих крыл. Это о его позоре кричали черные птицы…

— Володя! — всплеснула руками Ямщикова. — Володя! — кричало сразу много голосов. — Ты же забыл письмо Чекунова!

— Дайте! — прохрипел Володя. — Дайте сумку для этого письма. Я сейчас понесу!.. — Он глотнул воздух и головой мотнул туда, где Кремль.

Ямщикова все поняла и мигом выбросила на стол ключи, монеты, носовой платочек, вытряхнув все из своей зеленой замшевой сумочки с перламутровой застежкой.

— На!

— Нет! — отверг Володя. — Не такую!

Он оглянулся вокруг, потянул со стола папку, вышвырнул из нее рукописи, вложил чекуновское письмо и устремился к выходу. Но вдруг остановился (что-то вспомнил), вытащил из кармана расписку секретариата Совнаркома и тетрадь с девизом «Сейте разумное, доброе, вечное!» на голубой обложке.

Володя сел за стол, раскрыл тетрадь и провел на первой странице сверху черту. Затем повернул тетрадь и провел поперек еще две черты. И снова повернул тетрадь. И начал заполнять первую графу, потом вторую, третью…

А наутро он отнес Ленину письмо. Оно было вложено в папку. Там же лежала тетрадь. И рассыльный попросил получателя расписаться в последней графе.