Тринадцатый апостол. Том II

Глава 11

Нить разговора теряется, все замолкают в нетерпеливом ожидании следующего появления Лонгина и возможных важных новостей из Иудеи.

— Залика, идите с девушками в свою комнату — отправляю я своих девиц — Здесь сейчас начнутся мужские разговоры, это не для женских ушек.

А еще в любой момент может начаться стриптиз в исполнении сирийских танцовщиц или схватки голых борцов — да, мало ли, что еще придумает префект и его слуги для услады взоров гостей.

— Да, мой господин… — блондинка послушно склоняет голову и первой встает с ложа.

Вслед за ней тут же поднимаются Манифа и Зема. Манифе, конечно, до ужаса хочется послушать, о чем мы здесь будем разговаривать, но ослушаться меня ей даже в голову не приходит. А вот Зема и сама рада сбежать отсюда поскорее, такое высокое общество откровенно пугает юную египтянку.

— И вот что еще… — кладу я руку на запястье Залики, останавливая ее — проследи, поел ли Маду. Он со своим рисованием совсем голову потерял.

— Все сделаю, мой господин, не беспокойся об этом.

Она улыбается мне, с достоинством кланяется оставшимся за столом, ждет, пока Манифа и Зема тоже поклонятся. Потом уводит за собой девушек из трапезного зала.

Клавдия скривилась еще на моих словах «не для женских ушек», и намек она поняла правильно — к дамам, оставшимся за столом, это тоже относилось. Но поскольку Галерий с Пилатом промолчали, тут уже я был бессилен — значит их женам позволено и дальше греть уши. Корнелия кусает губы и тихо спрашивает меня:

— Не понимаю, Марк, зачем ты взвалил на себя заботу о них?

Опять ревнует?

— Корнелия, это мой христианский долг — терпеливо объясняю я девушке — Их нельзя было оставлять в Мемфисе.

— И что — потащишь их теперь в Рим?! — возмущается Клавдия.

Глубоко вдыхаю, задерживаю дыхание, выдыхаю.

— Я обещал их родственникам заботиться о них, и не вижу повода нарушать свое обещание.

— Но… в каком качестве они будут путешествовать с нами?! Служанки, наложницы, конкубины — кто они для тебя?

Вот что волнует больше всего желчную матрону, возомнившую себя моей будущей тещей. Я устало тру глаза и тянусь за кубком с вином. Устал, как собака, а здесь еще эта язва…

— Клавдия… эти девушки из богатых и уважаемых мемфисских семей. И у каждой из них очень приличное приданое, делающее их желанными невестами. Ты же видела, какие на них драгоценности и одежда? — не упустил я случая уколоть римлянку — Так что моими служанками они в любом случае быть не могут. Я их временный опекун. До тех пор, пока не выдам их замуж.

— Это как-то …неприлично!

— Не вижу в этом ничего неприличного. Манифу, например, ждет жених в Кирене.

— А эта …гречанка?

Далась же ей Залика… Хотя понятно — блондинка самая эффектная из трех девиц, и на нее падают главные подозрения в любовной связи со мной. Интересно, чего ж не со всеми троими сразу?!

— Мужей Залике и Зэме придется подбирать мне.

— Среди солдат?! — не унимается матрона.

Ее ехидный тон просто выбешивает меня, и я мстительно решаю ничего ей не дарить — перебьется! Лучше Зэме ее паллу отдам.

— Клавдия, там такое приданое, что любому центуриону, а то и легату будет за счастье на них жениться. И многие римские купцы не побрезгуют породниться с их влиятельными семьями. А жены из этих девушек получатся прекрасные! Потому что в отличие от наших римлянок, им даже в голову не придет пререкаться с мужем.

Жена Пилата наконец-то затыкается, а Корнелия вспыхивает, как маков цвет — мой намек слишком прозрачен.

Мужчины за столом с усмешкой переглядываются — своеволие римских женщин стало уже притчей во языцех.

Решаю кое о чем напомнить Клавдии:

— Девушки думают принять христианство. Поэтому мужей я буду выбирать среди христиан, их уже достаточно много в первой когорте.

Все, победа. Клавдия тяжело вздыхает, показывает глазами дочери на выход. Женщины встают, сдержанно прощаются. Жена Галерия тоже находит уважительный повод уйти. Дальше пир пойдет исключительно в мужской компании. Которая с каким-то странным выражением лиц разглядывает меня. Редко когда религиозные вопросы становятся столь сильным аргументом в споре с римскими женщинами. Это очень непривычно.

Неловкую ситуацию разряжает неожиданное появление в зале Гая Руфа Тиллиуса.

— Аве, префект Галерий! Аве, префект Пилат! Приветствую всех, сидящих за столом, да пребудут ваши дни долгими, а еда на вашем столе изобильной!

— Гай, дружище, какими судьбами? — радостно бросаюсь я обнимать толстяка, заметно похудевшего за то время, пока мы не виделись. Лицо его сильно загорело и обветрилось, но глаза задорно блестят, и вообще весь вид римлянина стал каким-то более здоровым.

— Не зря я спешил, надеясь застать вас в Александриии! — смеется фрументарий, обнимая меня в ответ — Все-таки успел!

Пока я знакомлю Тиллиуса с Сенекой, Пилат в нетерпении приподнимается с ложа.

— Гай, не томи, порадуй же нас хорошими вестями из Кесарии!

— Префект, новости у меня для тебя не просто хорошие, а превосходные! Мы с Мароном нашли лагерь зилотов в горах и уничтожили его. Иудея очищена от этой скверны! — с пафосом произносит Тиллиус.

Ну… заявление, конечно, сомнительное — сикариев и зилотов в Иудее одной удачной операцией точно не искоренить. Причин их появления слишком много, а истоки явления слишком глубоки, чтобы уничтожить всех одним махом. Вылезут они еще, обязательно вылезут, и на место убитых придут новые озлобленные иудеи. Наступившее затишье вряд ли будет долгим. Но не портить же сейчас фрументарию настроение — пусть человек наслаждается своим заслуженным триумфом.

— А купцов, поставлявших им оружие, нашли?

— Да, Марк, схватили этих негодяев! Как ты и предлагал, мы сделали вид, что не знаем о сыне Елеазара. Сначала на невольничьем рынке появились их подручные, а потом и сама крупная рыба попалась на крючок.

— И кто они?

— Купцов было двое, но действовали они сообща — один из них грек из Македонии, другой сириец из Эфеса. В пригороде Кесарии у них был схрон, где мы нашли много копий, мечей и луков, готовых к отправке в горы.

— Мерзавцы! — стукнул кулаком по столу обозленный Пилат — торговали оружием прямо под нашим носом!

Ага… а, раньше никому не приходило в голову, откуда у зилотов берется оружие? Нужно было обязательно дождаться того момента, пока в Иерусалиме по римлянам уже из гастрафета начали стрелять. Увидев усмешку на моем лице, Тиллиус виновато отводит глаза. Ну, да… вот именно этот фрументарий и должен был в первую очередь отследить, как к зилотам попадает оружие. Проворонил…

— И чем же все закончилось? — нетерпеливо подгоняет его Сенека.

— После проведенного дознания легат Марон приказал всех виновных развесить на крестах вдоль дороги в Иерусалим. Шуму в городе было…! — довольно улыбается Тиллиус — зато греки попритихли. Купцы-то эти были уважаемыми людьми в Кесарии, сначала даже никто не понял, за что их схватили.

— Все не живется им спокойно — проворчал Пилат — мало они в Иудее зарабатывают на караванах со специями и шелком!

— Торгаши, что ты хочешь… — вступил в разговор Галерий — надо бы и нам заняться торговцами оружием, кто-то же снабжает им буколов?

Я приглашаю фрументария за стол, безмолвный раб уже стоит наготове с полотенцем и чашей воды, в которой плавают лепестки роз. Пока Тиллиус моет руки, другой раб наливает ему вино в кубок, еще один ставит перед ним расписное глиняное блюдо и тенью застывает за спиной в ожидании его приказаний.

Нет, никогда не привыкнуть мне к римской манере вести важные разговоры в присутствии рабов. Префект собрался заняться торговцами оружием в Александрии? Так нахрена об этом говорить при посторонних?! Неужели не понятно, что уже завтра об этом будут знать все, кому надо и не надо? С таким же успехом можно об этом и на городской площади во всеуслышание объявить. Рабов они считают за говорящую мебель, а потом сами долго удивляются, что их дворцы и дома наводнены шпионами. Да, здесь и шпионить не нужно — вы сами при них все свои секреты выбалтываете. Удивительная беспечность…

После увлекательного рассказа фрументария о том, как они с легатом Мароном лично отправились во главе когорты в поселение ессеев, и неподалеку в горах нашли таки лагерь с остатками прятавшихся там зилотов, у меня оставался только один важный вопрос:

— Ессеи-то, надеюсь, никак не пострадали?

— Нет! Как и обещали Аврааму, мы сделали вид, что не знакомы, ни с ним, ни с его людьми.

— Молодцы. Доверие ессеев к римлянам — это важно. А мы, кстати, с Луцием сегодня в селении их собратьев — терапевтов побывали. Матфей тут у нас умудрился с местными жрецами поссориться — теперь со сломанной рукой у лекаря отлеживается.

Тиллиус хлопает себя по лбу.

— Марк, я же не сказал тебе самого главного! Со мной на корабле прибыли Иаков с Андреем!

— Ну, что ж ты молчал?! — вскакиваю я из-за стола — А где они?

— Отправились ночевать к друзьям в еврейский квартал, завтра с утра обещали прийти во дворец.

А вот это уже действительно отличная новость!!!

Утром я едва дождался, когда в воротах дворца покажутся две фигуры в скромных поношенных хитонах. Умывшись и проведя службу для легионеров, я уже собрался идти встречать апостолов, как меня перехватил посланник от Пилата — префект приглашал на ипподром, посмотреть на первых римских «рыцарей». Я уже и забыл о стременах, которые «подарил» Понтию и легату Марону, но не таков был наместник Иудеи, чтобы спустить это важное дело на тормозах.

— Братья…!

Мы обнимаемся с апостолами под ошалелыми взглядами легионеров 3-го Киренаикского. Они уже знают, кто я, знают о легионерах-христианах 6-го Железного, в курсе и наших приключений в Мемфисе. Но зачем я обнимаюсь с какими-то нищими иудеями — для них загадка. А уж когда с ними начинает обниматься подошедший к нам примипил Лонгин… тут уже у них случился полный разрыв шаблона.

— Нам нужно столько рассказать тебе, Марк!

— И у нас для вас много новостей. Но дел на сегодня еще больше. А для начала нам нужно перенести во дворец Матфея. Сам я, к сожалению, пойти за ним не смогу — мне срочно нужно на ипподром. Но вас попрошу сходить с моими парнями в пригород, чтобы забрать нашего Матфея от лекаря Рафаила. Он обрадуется вам, а у вас появится возможность познакомиться и пообщаться с терапевтами. Они хорошие люди.

— Я знаю о них — кивает мне Андрей — слышал об этой общине от иоаннитов.

— Вот и прекрасно! Рафаил спас Матфея от фанатиков-египтян и немного подлечил, я вчера тоже слегка поправил его сломанную руку. Но… Силы во мне больше нет — вздыхаю я — выложился в храме Сета. Я вечером еще расскажу вам об этом … приключении.

Римские рыцари оказались… ну так себе. Скакать, опираясь на стремена они за неделю уже научились — в этом им не откажешь. Таранный удар копьем тоже освоили. Только у их копий отсутствовал нормальный упор и оно проскальзывало в руке.

Били всадники в гулкий медный щит, повешенный на перекладине, прикрепленной к столбу. И поначалу все выглядело прилично. Но стоило мне предложить сделать столб поворотным и повесить на него мешок на веревке, имитирующий противника — как все посыпалось. Причем, в буквальном смысле — «рыцари» посыпались на землю.

Фактически, я «изобрел» устройство под названием кинтана. Суть упражнения заключалась в том, чтобы на полном скаку поразить удерживаемым под мышкой копьем щит и, когда перекладина провернется, отразить щитом удар противовеса-мешка.

— Это им сначала пешком поупражняться надо — мрачно констатировал Понтий Пилат, разглядывая падающих легионеров. Ни один не смог удержаться в седле.

— Это небольшая плата за правильный таранный удар тяжелой латной конницы. Доспехи можно усилить, да так, что пехотинец не сможет пробить их. Лошадь тоже можно одеть в стеганную попону.

— Ага, и шлем на морду ей надеть — зло сплюнул на землю префект.

— Почему бы нет? Железную маску на лоб. На ней даже можно что-то страшное изобразить, типа третьего глаза, чтобы пугать варваров. Но представь таранный удар сотен таких всадников. Или тысяч. Они словно меч папирус прорвут любые порядки врага.

Мы еще поспорили о деталях подготовки конницы, даже о выведении новой породы крупных лошадей, которые понадобятся для новых рыцарей. Цезарь ведь когда-то вывез тяжеловозов из Галлии, так почему бы не использовать их в селекции?

— Утаить секрет стремян от других народов, особенно кочевых, нам долго не удастся — я внимательно посмотрел на Пилата — Я дарю тебе, префект, не секрет тяжелых конных легионеров. Я дарю тебе секрет быстрой победы над Парфией. Одно главное сражение. Один мощный удар конницы по центру. Самый оглушительный триумф в истории Рима после Цезаря.

Надо было видеть как загорелись глаза Понтия. Вот такой аргумент ему очень даже понятен. Победить старейшего врага одним ударом, повергнуть его в прах, отомстить за погибшие легионы Красса… Может, даже захватить парфянского царя на поле боя.

После этого я с со спокойной душой отправился во дворец.

По-быстрому пообедав в кругу своих домочадцев, беру с собой Маду и отправляюсь в город. Манифа, услышав, что мы с ним идем к ювелиру, попыталась тоже напроситься с нами. Ага… а то украшений у нее маловато, срочно нужно еще пару-тройку ожерелий прикупить и десятка два колец-браслетов. А заодно и вторую шкатулку для них размером с хороший сундук. Залика тут же на правах старшей по гарему пресекла все ее поползновения.

— Манифа, ты бы лучше греческий и романский учила!

— А зачем?

— Чтобы господина нашего перед префектами не позорить! Так и будешь за столом глазами хлопать?

— Это вам с Зэмой надо учить языки — пренебрежительно махнула рукой нахалка — а меня богатый жених в Карене ждет, мы с ним и на египетском поговорим! Конечно, это большой почет — познакомиться с префектом Египта и пожить в его дворце. Но, знаешь ли, подруга, очень обидно побывать в Александрии и не увидеть столицу.

В этом девушка права. Дочери и жены купцов в провинции ведут довольно закрытый образ жизни на женской половине дома — в лучшем случае, отец семейства разрешает им на базар сходить или к соседке в гости. Но даже это, как оказалось, не спасает женщин от похищения — ведь именно на базаре их всех троих и умыкнули жрецы Сэта.

— Ладно… — вздыхаю я — обещаю, что постараюсь показать вам Александрию, пока не пришел приказ отправляться в Рима. Но не сегодня, и скорее всего, даже не завтра — дел слишком много, а без моего сопровождения в город вам слишком опасно выходить.

— Почему это? — надувает губы египтянка.

— Потому что один раз вы уже прогулялись по Мемфису. Чем это закончилось, напомнить?

Все трое побледнели и испуганно уставились на меня.

— Господин, вы хотите сказать, что и в Александрии есть храмы Сэта? — прошептала Зэма.

— Тайные наверняка есть, иначе как бы жрецы Мемфиса обо мне узнали?

— Точно… — прикусывает губу Манифа — я когда связанная в повозке лежала, слышала как один жрец говорил другому, что тело для их божественного Господина уже направляется в Мемфис.

— Вот видите — хмурюсь я — так что без меня ни шагу, и по дворцу без охраны тоже не гулять. А в купальни — только все вместе, и только в сопровождении легионеров.

Девушки дружно прыскают в ладоши, и здесь до меня доходит, что я сейчас ляпнул. Да уж… после такого совместного похода в купальни, «девушки» в моем «гареме» вряд ли уже останутся девушками. Парни-то в центурии далеко не железные, хоть наш 6-ой легион и называется таковым. Посмеялся вместе со всеми и, погрозив на прощанье насмешницам пальцем, отправился к ювелиру.

Сенека тоже увязался с нами — скучно ему в Александрии, а вокруг меня «постоянно кипит жизнь» — это Луций сам так сказал. Философ даже не поленился на утреннюю службу прийти — молиться он, не молился, но очень внимательно выслушал проповедь — христианство вызывает у него неподдельный интерес. Зато Тиллиус от Сенеки после ипподрома уже прячется — это как же человека за одно утро надо достать?! Ну, ничего… сейчас апостолы во дворец вернутся, пусть их теперь вопросами пытает, у братьев моих терпения-то побольше будет, чем у фрументария. Но вообще, натура у Луция о-о-очень деятельная, и понятно, что в Рим ему пора возвращаться — теперь там все самые важные события ожидаются. Как бы мне с собой еще утащить еще и Филона? Этот философ уж слишком сильно «врос» в Александрийскую библиотеку.

…Лавку Абанта мы нашли довольно легко. В египетской части столицы — Ракотисе — его знала каждая собака, и стоило только Маду обратиться к одному из проходивших мимо египтян, как нам подробно объяснили, где расположен дом ювелира. Ну, а где дом, там и мастерская, и лавка — сейчас у купцов и лавочников редко бывает по-другому.

Нас с Сенекой встречают, как родных. Пробуют накрыть для нас застолье, но мы скромно отказываемся, сославшись, что только пообедали во дворце. Тогда нам предлагают уам — это смесь белого и красного вина с мелко нарезанными фруктами. От него отказываться было уже неприлично. Оказав хозяину уважение, и поговорив с ним немного о том, о сем, я плавно перехожу к делам. И пока сын Абанта занимает Сенеку, показывая ему их ювелирные украшения и разные забавные диковинки, я рассказываю Абанту о своих нуждах.

Во-первых, серебряный карандаш. Ну, задрался я уже писать перьями! Шкрябаю по папирусу, как курица лапой: три строчки напишу — пять клякс поставлю. Видимо, Марк не силен был в письме, оттого и пальцы его пера не слушаются. Хотя чувствительность их и восстанавливается, по мере того, как сходят многолетние мозоли от меча. Я даже в термах пробовал подушечки пальцев немного мелкой пемзой потереть. Но процесс этот видимо, не быстрый, а без меча, как оказалось, здесь мирному римскому легионеру и шагу не ступить. Короче, дайте мне уже карандаш!

Вообще-то, наряду с пером и тушью, а также стилусом и восковыми табличками, карандаши здесь тоже входу, но свинцовые и оловянные. Широкого распространения они не получили из-за недолговечности написанного — уж больно легко все стирается. А вот серебряный карандаш — это уже совсем другое дело! Текст, написанный тонким серебряным стержнем, стереть невозможно, хоть он и меняет со временем цвет с голубовато — серого на коричневый. Зато сам серебряный карандаш практически вечный, правда, по цене удовольствие дорогое. Но мне средневековые излишества в виде украшения инкрустациями, орнаментами и даже статуэтками, не нужны. По мне лишь бы он писал хорошо. И толщина букв при письме должна быть точно такая же, как и у тех, что выходят из-под обычного пера.

Читал как-то, что у древних египтян вроде бы был прототип современной капиллярной авторучки, когда медную заостренную трубочку наполняли чернилами из чернильного мешка каракатицы. Они потом медленно стекали по волокнам стебля внутри трубочки, и ее заостренный конец оставлял при надавливании на папирусе четкую линию. Ну, не знаю… Может, оно при Тутанхамоне и было когда-то, но сейчас ничего подобного в Египте нет — я у Сенеки интересовался. И Абант никогда не слышал о таком. Видимо, секрет древней «авторучки» давно утерян. Или жрецы его из вредности ото всех скрывают. Так что мне остается только «изобрести» серебряный карандаш, что я и демонстрирую ювелиру. Он долго рассматривает мой неумелый чертеж, уточняет размеры, и спрашивает, зачем его делать шестигранным. Объяснять долго, отвечаю, что для красоты и для экономии металла — а не все ли ему равно, какую отливку делать?

Потом переходим к заказу на изготовление очередной партии нательных крестиков. Ряды христиан ширятся, к нам утром на проповедь даже свободные от службы парни из 3-го Киренаикского сегодня пришли. Правда, пока они еще только присматриваются и прислушиваются, но после случая с Книгой Мертвых и храмом Сэта, в силу Христа поверили многие из них. Конечно, Максимусу Кассию христиане среди его подчиненных не понравятся, но зато префект Галерий нам явно покровительствует. А с тех пор, как я вылечил Луция, еще и жена Галерия стала нашей большой поклонницей.

С крестиком я мудрить не стал, просто принес Абанту образец и попросил сделать таких же штук сто, и обязательно из серебра. Но это только начало. Община Александрии будет увеличиваться, и таких крестиков понадобится много. Еврейская диаспора конечно, со временем подключится к их изготовлению, но пока у Абанта в Египте полный эксклюзив! Объяснил ему, почему крестик у нас самой простой «латинской» формы, рассказал, что это за «ихтис» и аббревиатура такая — «ІС» и «ХС». Ну, и про заветные слова молитвы «Salvare et Conservare» на обратной стороне крестика.

Дальше в моем списке идет самый сложный заказ — новый сигнум для нашей первой центурии 6-го Железного, ее уже по праву можно считать христианской. Я долго думал над внешним видом штандарта, и после Мемфиса решил, что в нем нужно отразить победу над Сетом. А значит, в центре лаврового венка должен быть поверженный змей, проткнутый копьем легионера, крест и монограмма Христа. Ну и ниже на шесте табличка с номером центурии, когорты и легиона. Маду сигнумы легионеров уже видел, когда мы возвращались из Мемфиса на триреме, поэтому об общем их виде представление имеет. Пока он старательно рисует эскиз для ювелира, я рассказываю Абанту о новой игре — шахматах. Сам пытаюсь изобразить на листе папируса все нужные фигуры.

— И их тоже делать из серебра? — изумился ювелир. Наверное, уже подсчитывает в уме общее количество драгметалла, которое понадобится на выполнение моего необычного заказа.

— Ну, нет, зачем же? — успокоил я его — фигурки могут быть вырезаны из камня или из дерева. Кость тоже пойдет. Найдете такого мастера-резчика?

— Конечно, найду. Это совсем нетрудно. Здесь главное — сделать доску, которая будет складываться, и превращаться в плоскую шкатулку для фигурок. Там для клеток нужна будет инкрустация из разных пород дерева.

— Хорошо. Но серебро тоже еще понадобится. Хочу, чтобы вы сделали для меня столовые приборы.

Ювелир непонимающе смотрит на меня. Приходится пояснить.

— Ложки двух размеров, вилку и нож, чтобы резать мясо на тарелке. Вот такие — кладу я перед ним заранее приготовленный рисунок на папирусе. Мучился блин, полдня, пока у меня вышло хоть что-то отдаленно похожее на привычные приборы.

— А зачем это нужно, господин?

— Новая римская мода — выдаю я на голубом глазу. А что я еще могу сказать человеку, который практически все привык есть руками? Да, чудят римляне — имеют на это полное право!

Ну, и в завершение всего снимаю со шнурка на груди кольцо Соломона. Абант, увидев рядом с крестом и кольцом анкх Хранителя, только что в ноги мне не упал. Прикладываю к губам палец, прося сохранить это в тайне — вот только культа личности мне и не хватает для полного счастья!

Кольцо Соломона так и не восстановилось — камень в нем по-прежнему тусклый и его рассекает глубокая трещина. Может, если заменить этот испорченный камень, тогда и сила самого кольца восстановится? Надо попробовать.

Ювелир долго рассматривает кольцо, крутит его и так, и эдак… Наконец, выносит свой вердикт:

— Это очень редкий камень из Нубии. И очень дорогой, потому что их больше не добывают. Я сам один раз в жизни такой видел.

— Цена не имеет значения, это кольцо для меня дорого совсем по другой причине. Найдете такой камень? Возьметесь заменить?

— Попробую. Но при одном условии — на лице его проступает решительность — за работу я ничего не возьму, Хранитель, только за материалы. Это будет моей благодарностью вам за спасение. И пусть ваш раб останется у нас до завтра — его помощь сегодня пригодится.

Я вопросительно смотрю на Маду, тот с готовностью кивает головой. Нет, ну, кто бы сомневался… Его тяга к новым знаниям просто поражает меня!

В мечтах моих еще сделать персональное «кольцо рыбака» для каждого из апостолов, чтобы использовать в качестве печатки. Но с этим надо еще поработать — ведь у каждого кольца должен быть свой индивидуальный рисунок, а еще лучше и камень тоже. С евангелистами и Петром для меня все более или менее понятно — у них уже есть свои символы, о которых никто еще пока не догадывается. А вот с остальными апостолами нужно подумать…