Трудно быть феей. Адская крёстная

ГЛАВА 26. Третий волчий сон

- Государь, — не оборачиваясь, сквозь зубы процедила Ягиня. — Спасать людей надобно! Зеркалица долго ждать теперь не будет, сама за сердцем своим пожалует. Собирай богатырей и стражей, вели всем уходить из города!

Видно было, что Яга с трудом круг защитный держит: умирающее сердце пульсировало сильнее, затем замирало и в следующую секунду испускало стон. Звук этот — глухой и болезненный — отражался от ограждения, продавливая так далеко, что края купола едва не касались женских рук. Царевна на полшага отступала, пережидая, чтобы не дотронуться. И вновь возвращалась на место, как только сердечный ритм успокаивался.

По щекам Зинаиды текли слёзы, в глазах страх плескался, руки всё сильней дрожали, опускаясь.

— Держи! — повысила голос Ягиня. — Не смей отпускать, погибнем все!

— Н-не мо-о-гу-у-у! Тяжеле-е-е-ет! — простонала царица, подтягивая ношу к груди и укладывая на изиб локтя, словно ребенка.

— За каким лешим ты его из шкафа достала?! — рявкнул Ждан, оценив обстановку.

Ответить молодая жена не успела, Яга перебила:

— Государь! Люди! Поспешите! Не смогут уйти, пусть прячутся в погреба и подвалы.

Секунду поколебавшись, Ждан с места сорвался и понесся во двор. Вскоре в окна ворвался его зычный командный голос, который перекрыл гомон людской от радости, что царь жив и от ужаса надвигающейся беды неведомой.

— Помочь чем? — Сириус в тело человеческое вернулся, за спиной Ягини стал.

— Зеркало найди… — царевна в очередной раз отодвинулась от круга защитного и уперлась спиной в мужскую грудь.

В тот же миг стены сдерживающие сильней засияли, будто кто-то неведомый в них силу влил. Яга удивилась и, дождавшись, когда сердце успокоится, отошла от волка. Свет мигнул и стал приглушённей. Волк приблизился и снова прикоснулся к царевне, положив руки на плечи. И опять наполнился круг мощью. Если Ягиня и удивилась, то ничего не сказала, приняла помощь мучительно размышляя, как остановить процесс распада, при этом Зинаиду в клетке с сердцем заперев, чтобы руки освободить.

То, что хозяйка всякое пожалует за своим, сомнений у Берендеевны не вызывало: связь у артефакта и его владелицы крепче не придумаешь. Нет у них теперь трёх дней обещанных. Все решится здесь и сейчас.

— Ты зачем сюда полезла? Велено было нос не высовывать! — Сириус озвучил вслух вопрос, который царевна так и не успела задать перепуганной Зинаиде.

— Позвала-а-а-а-а! — царица зарыдала пуще прежнего.

— Кто? — синхронно выдохнули и вместе отступили от круга Ягиня и Сириус.

— Крё-о-о-стна-а-а-я-а-а!

— Как прошла мимо коргоруши? Не мог он тебя пустить!

Огромный кот из угла утробно мяукнул, но с места не двинулся. Обняв собой «яйцо» золотое, опоясал его чёрным пушистым поясом из собственного тела. Коргоруша настолько увеличился в размерах, что сквозь прозрачную золотую вуаль Феврония вина была только наполовину.

— Теня-а-а-а-ами-и-и-и! — прохныкала Зинаида.

— Как?! — воскликнула Ягиня: не бывало такого, чтоба она теневика не учуяла, тем более когда он — человек!

— Амуле-е-е-ет! — взвыла царица, едва сердце из рук не выпустив, когда стон очередной раздался.

— Держи! — рявкнул волк, а Яг, воспользовавшись неожиданной поддержкой, что-то торопливо зашептала.

Слова маленькими искорками полетели к Зинаиде и в впились в её руки, наполняя дополнительно силушкой физической. Царица всхлипнула благодарно и продолжила сердце баюкать.

— Зеркало добыл государь? — услышав шаги за спиной, напряженно молвила Ягиня.

— Принёс, царева, как же не принести! — проскрипел Бабай Кузьмич, появляясь в поле зрения. — Вот туточки положу. А ты давай-ка мне уздечку передавай! Силушка тебе для другого пригодится, — домовой уверенно шагнул к Ягине, руки раскидывая, готовясь концы круга защитного перехватить.

— Удержишь? — засомневалась было Яга, помятуя, сколько времени хранитель без полного источника мышью серой бегал.

— Будь уверена, Берендеевна, не подведу!

— Сириус, пусти! — велела царевна, и, после секундного сомнения, волк отступил, пропуская за спину девичью домового.

Кузьмич чутка в росте увеличился, правой ладонью до запястья девичьего прикоснулся. Руки обоих вспыхнули и те же искорки малые впились в в пальцы мужские крупные, пробежались вверх, запястья, понеслись дальше к локтю. Где останавливались, узелок невидимый вязали. Как только звездочки потухли, Кузьмич сжал ладонь в кулак, веревки невидимые крепко зажав. В тот же миг дотронулся и другой дланью к Ягине.

Спустя несколько минут царевна стекла вниз и вынырнула из «объятий» домового, отступила на шаг, прищурилась вглядываясь в круг и домового и кивнула сама себе, оценив силушку хранителя, что зелеными… мышами побежала по кругу, соединяя и латая проплешины, при разрыве двух сил проявившиеся.

— Прочесть не могу, кто она, — сокрушенно головой покачала царевна и уточнила, видя непонимание в глазах волка. — Та, что в зеркале заперта, у которой сердце отобрано.

Волк задумался, лоб хмуря, вспомнилось вдруг, что так и не договорили в прошлый раз — буря помешала, и он так и не рассказал ведунье сон свой третий. Не с того, не с сего вдруг по спине холодной змеей страх прополз. Оглянулся Сириус и вздрогнул: сквозь золотую пелену глядели на него глаза черные, ненавистью полыхая. Спелёнутая, лишенная сил и магия, темная фея умудрилась не только Зинаиду на помощь призвать, но и по крупице «прутья» кокона расшатывать начала. Ужас животный волнами от пленницы отходил, натыкался на преграду, и ядом ненависти плавил золотую клеть.

— Думаю, это сердце богини, — выпалил Сириус на одном дыхании.

— Откуда знаешь? — вскинула брови Ягиня, а сама тут же нахмурилась, размышляя, сопоставляя, прикидывая. — Возможно, ты прав, Сириус, — ведунья по солнцу ловушку с Зинаидой обошла, принюхиваясь и приглядываясь.

Волк заворожено наблюдал, как изменились глаза царевны, только вот глядела из-под ресниц зеленью человечьей, а теперь сверкают очи изумрудами, а зрачок сузился до игольного ушка, будто и вовсе его нет.

— Что вы тянете! Спасайте меня-а-а-а-а-а! — заверещела Зинаида, понимая, что про нее если и не забыли, то наплевали на мучения её, вопросы какие-то глупые решая, вместо того, чтобы царицу спасать.

— А ну, цыц! — рыкнул волк и так глянул, что у государыни едва сердце рубцами не покрылось от ужаса.

— Сириус! Уронит ведь, окаянная! Потише! — царевна укоряюще головой покачала. — А ведь ты прав, добрый молодец. Задержись мы на седьмицу в избушке, учуяла бы кровь нездешнюю. Да после плена без воды да с родничком перекрытым не хватает мне своей магии. Силы едва наполовину восстановились. Кто она, знаешь? — резко безе перехода печаль свою оборвала Ягиня, искоса на сестрицу младшую глянув.

Феврония, услыхав, что у старшенькой источник наполовину пуст, забилась, задергалась в яйце. Да с такой силой, что коргоруша, до этого спокойно лежащий, на лапы поднялся, по кругу клетку обошел, принюхиваясь к защитным слоям. Убедившись, что прорывов нет, и путы крепко держат фею-крёстную, черный кот на место вернулся, рыкнул на двоедушницу, оскалив клыки и глазами сверкнув. Затем глубоко вздохнул и осторожно на полог дыхнул, за которым младшая Берендеевна бесилась от злости и бессилия.

Странное зеленоватое облачко скользнуло из пасти звериной и прошло, как нож сквозь масло, внутрь. Темная фея дёрнулась, да бежать некуда. Облако лба женского коснулось и растаяло. Феврония глаза закрыла и застыла, словно уснула. Коргоруша довольно муркнул и улёгся, плотнее кокон телом со всех сторон обжимая.

— Благодарствую, — молвила Ягиня, по-прежнему глаз с сердца не сводя. — Но больше не повторяй — не выдюжишь.

В ответ котяра, не открывая глаз, только кончиком хвоста и дёрнул.

— Ясуни Святогоровы сердце это, — отвечая на вопрос заданный, с сомнением произнес волк. — Третий сон я так тебе и не рассказал, не до того было.

Ягиня руки к груди прижала, охнув, затем, не говоря ни слова, вперед шагнула и всем телом к стенам прозрачным прижалась, что Зинаиду внутри с артефактом удерживали. Сириус дёрнулся было спасать, да так и замер на месте, зубами скрипя, умом осознавая — так надо, и не по глупости ведунья такое сотворило. А зверь слышать ничего не хотел, требовал спасти, в нору унести и спрятать ото всех бед и напастий. Вечный спор зверя и человека за право выбора закончился тем, что волк, скуля и подвывая, за каждым движением пристально наблюдал, готовый тут же на помощь кинуться. Человек же, зубы стиснув, приготовился к худшему на всякий случай, и тоже глаз не сводил с ведуньи.

А царевна, растворившись в потокох и путях, слушала историю сердца девичьего, своё крепко в кулаке зажав, чтобы от сочувствия не разорвалось.

Упокоив сердце своё в реке глубокой, Ясуня Святогоровна русалкой неприкаянной пошла по свету бродить. Тело её люди добрые на костре сожгли да прах по ветру развеяли. Осталась от богини лишь тень призрачная да капля света от любви вечной сохранилась в душе пустой.

Старые люди говоривали, тех, кто возлюбленных обижал, бросал, обманывал или предавал, странница жестоко наказывала: проклятьем вечной жизни одаряла. И становился человек изгоем: солнечный свет его убивал, люди боялись. Спасти могла только любовь чистая. Да кто ж упыря страшного полюбит от всего сердца, когда он родных твоих сгубил?

Счастливым и влюбленным при встрече нечаянной старики советовали ничего не просить. Богиня просьбы благосклонно выслушивала о любви вечной, о счастье неземном, а потом по своему награждала возлюбленных: испытаниями да тяготами, в которых истинная любовь и проявлялась. Не все выдерживали, многие от слабости духа и чувств предавали да обманывали половинок своих.

Время от времени Ясуня будто просыпалась ото сна глубокого и вспоминала о сердце своем потерянном, искать его начинала. Но старшие боги наказали неразумную дочь свою за отчаянье, закрыли путь к сундучку заветному. Только Велес сумел бы отыскать драгоценный клад, кабы признал в возрожденной душе любимую свою.

Да только без сердца не возродиться Ясуне. Так и ходит по кругу, тоской неизбывной мается. Ищет и не найдет. Тут-то и подвернулась Феврония с улыбкой ласковой да с помощью желанной. Поверила ей богиня и оказалась пленницей в коварных руках.

День сменяется ночью, зима — весною. Радуется Страж и покровитель междумирья, охраняя границу, глядя на правильность мира. Силой его три мира наполняются. Познал Вещий свет Прави и тьму Нави, оттого ведомы ему все тайны мироздания и Явные пути.

Волхвы приходят к нему за откровением, за духовной истиной. Кудесники, маги и колдуны взывают к нему, как к богу Нави, в поисках знаний о волшбе. Души, переход между мирами совершающие, стучатся в двери с просьбой проводить, путь указать. Много ипостасей несет в себе Страж волею отца своего Рода. Случается и вестником богов быть, и в подземное царство спускаться.

Каждому отмерено будет по поступкам его. Оттого поставлен Велес охранителем на Калиновом мосту на берегу реки Забвения, известной средь человеков под именем Смородины. Суждено ему вечно встречать на перепутье междумирья души, что путь свой земной закончили, и вести их к новому рождению. Через Велесовы пастбища идут все: и те, кто жил правильно и держат путь к светлому Ирию. И те, чья жизнь ложными заветами изобиловала, и ждет их обитель Навья.

Но случаются дни, когда мимо моста Калинова проходит душа призрачная, не оглядываясь и в мир иной не сворачивая. И тогда отчего-то тоскою душа и сердце Велеса полнятся, и покидает он свой пост, оставляя вместо себя помощников, уходит в миры другие, откликаясь на чей-то зов. Да только отгадать не может, кто его зовет с тоскою в голосе и для чего.

В одном из таких путешествий встретил Велес девицу странную. Подле него в ступе промчалась, не заметила. Будто и не мимо бога пролетала, а рядом с пустым местом прошла. Запала ему красота девичья в душу. Отправился Велес искать чудо чудное, рыжеволосое.

Долго искал неуловимую путешественницу, что между мирами, как по дому собственному расхаживала, из комнаты в комнату переходя. В странствиях своих летунья нравы и науки чужие изучала, знания искала, беды от живых отводила, помощь нуждавшимся оказывала. Удивлялся Велес: как так — столько видеть зрением истинным (и правду, и кривду), ошибаться и обжигаться о тьму навью, и умудриться душу наивную сохранить, светом и чистотой наполненную. Зла ни в ком не видеть, сердце открытым держать.

Наконец, настиг красавицу Велес в Храме всех богов. Зашел в него без спросу и сразу на взгляд возмущенный наткнулся: только невежи без разрешения Хранителей времен в капище суются. Стоит Страж междумирья и глаз отвести не может, молнии зеленые из очей девичьих за награду принимает. Дрогнули ресницы, поймала девица взгляд мужской и отвести не сумела. Так и стояли, на друг дружку пялясь, обо всем позабыв, сплетая судьбы свои в единую ниточку, любовью сердца наполняя.

Но только руки их соприкоснусь, как застонало сердце ретивое: «Не она!» И красавица вмиг отпрянула, будто наваждение прошло. Опечалился Велес, хотел было дальше идти, на поиски голоса, да ведунья остановила. Вновь за руку взяла, ладошку к мужской груди прижала и молвила: «Мимо тебя ходит каждый год, да не признаёшь ты её. И пока сердце своё не вернет, не признаешь. Возвращайся домой. Где началось всё, там и продолжится. Береги то, что от леса осталось.

Когда снег кровавый выпадет, мертвое умрёт, поднимется волна стоячая перед зарей цветной — вернётся любимая твоя. Успеешь жизнь в уста вдохнуть — замкнётся круг, спадёт проклятье. А не успеешь… Любовь ваша неизбывна, как сама жизнь. Покуда не вспомните друг дружку, не обрести вам покоя».

С последним сказанным словом Велеса из Храма выкинуло, и как не бился, не стучался бог, не смог более переступит порог и рыжеволосую предсказательницу увидеть. Ночь переночевал тогда богатырь возле неприветливых стен и отправился восвояси задумчивым, так и эдак пророчество в голове перебирая, пытаясь разгадать суть, заглянуть за изнанку.

И потекли годы службы Велесовой. Но замечать стали близкие друзья: не сходит печаль с лица Стража, залегла складка глубокая меж бровей, будто дума тяжёлая не даёт спокойно жить и службу нести.

С тонким стоном и вскриком болезненным вынырнула Ягиня из потоков времени и упала бы, кабы не Сириус. Подхватил на руки бережно царевну, на постель уложил, воды поднёс. Ведунья глаза затуманенные с трудом распахнула, чашку дрожащими руками приняла, старательно делая вид, что все в порядке.

— Благодарствую… как… Кузьмич?

— Держится, — коротко рыкнул волк изо всех сил инстинкты сдерживая, помогла Яге подняться на ноги, вместо того, чтобы на плечо забросить и в избушку унести подальше от всех бед.

— Хорошо… Ты вот что, миленький мой, — набравшись смелости, забрала Ягиня в ладони свои руку мужскую крепкую. — Ты сейчас не бойся ничего… За меня не бойся… Веришь мне? — заглядывая в глаза потемневшие, шепнула ведунья прямо в губы обветренные, сурово сжатые.

— Верю, — выдохнул волк, обжигая душу девичью.

— Слушай меня и запоминай! — Ягиня оглянулась в поисках зеркала, что Бабай Кузьмич принес, увидела его тут же, на кровати.

Царевна потянулась было за стеклом, но волк опередил, руку свою из нежных дланей не вынимая, другой потняуся за дамской безделицей, удивлено её разглядывая: как такая малость может столько бед натворить.

— Не смотри что мало, его и увеличить можно, — вздохнула Ягиня, зеркало принимая, с сожалением руки расцепляя. — Мне… связать надобно сердце с зеркалом. Зинаида связь разрушила, нити живые оборвала. Чтобы невредимым к Ясуне-Азовушке донести и её из беды вызволить, я сама стану… зеркалом…

— Нет! — ярость в голосе Сириуса хлобыснула посильней плети по разуму.

Ягиня вздрогнула всем телом, глаза прикрыла, слёзы сдерживая, вновь к мужчине потянулась, желая успокоить, но волк отпрянул, не желая слушать и понимать.

— Не бойся! Нити привяжу и обратно вернусь! Царицу высвободим из ловушки и пойдем к богине на поклон.

— Да-а-а-а-а! У меня-а-а-а ру-ки-и-и-и затек-ли-и-и-и! — раздались рыдания Зинаиды, о которой в круговерти событий все позабыли, воспринимая её как приложение к артефакту. — Я… — хотела было продолжить Зина возмущение свое, да красноречивое желание в глазах волка убить на месте девицу глупую отбило охоту дальше на спасении своем настаивать.

— Не пущу! — сквозь зубы прорычал Сириус, и плечи опустил, принимая как данность: не удержит — уйдет Ягиня туда, куда считает правильным. — Я тебя вытащу! — упрямо мотнув головой, процедил мужчина. — Не вздумай умереть! С того света достану!

Царева вдруг стремительно поднялась с места, к губам мужским прильнула в поцелуе. Волк и понять ничего не успел, только и услышал на выдохе: «Где ты раньше был!»

— Когда нити к зеркалу привяжу, круг защитный падёт. Зинаида без памяти рухнет. Ты её покрепче свяжи, чтобы дел не натворила, не до неё будет! — не обращая внимания на возмущенные крики царицы, глаз не сводя с Сириуса, торопливо продолжила Ягиня. — Кузьмич в себя придёт, запрёт в тенях, чтобы не бродила. Коргоруша, сил достанет ли удержать? Отдача сильная будет!

Кот один глаз приоткрыл, муркнул утвердительно и снова спящим притворился.

— Дальше что? — прорычал волк.

— А дальше отнесешь меня за ворота городские, сама не дойду. Ноша тяжела будет. Коловерша Февронию доставит. Там мы с Ясуней-Зеркалицей и встретимся для обмена.

— Но…

— Не встревай ни во что. Ждану скажи, чтобы приказал люду из потайных мест не высовываться, под ноги не лезть, за ворота не выходить, на стенах не торчать. За воротами костёр большой запалите, выше роста человеческого. И ждите…

— Чего ждать? — Сириус чуял подвох в словах царевны, да понять не мог в чем его суть.

— Как Феврония с Ясуней в одно соединятся, зеркала трещинами пойдут. Вот тут сердце хватай да в костер бросай. Помни, чтобы не привиделось, кто бы не звал из огня — всё обман! Шагнешь в пламя, сама погибнешь и людей не спасёшь! И Ждану накажаи! — тут ладошка девичья вспорхнула птицей белою и нежно до щеки волчьей дотронулась, будто прощаясь навсегда. — Не печалься, милый друг! Прими благодарность за всё!

С этими словами царевна отвесила Сириусу лёгкий поклон и так стремительно в круг вошла, что домовой едва путы из рук не выпустил. Серый кинулся следом, взвыв от бессилия, и упал на колени, глаз не сводя с Ягини и Зинаиды, вокруг которых началось светопреставление.

Капли крови, что с нитей на пол накапали, завертелись вихрем черно-красным вокруг ног царевны, поднимаясь все выше, охватывая женский стан, стремясь к зеркальцу. Сердце сильней запульсировало, из рук царицы вырываясь. Ведунья сама ладони протянула к артефакту вместе со стеклом и ждала, когда жадные полоски стекло обнимут, внутрь проникая за силой, за жизнью, за остатками памяти.

Когда последняя ниточка исчезла без следа в отражениях, Ягиня за ободок потянула, словно желая зеркало раздвинуть. Волк замер, во все газа на чудо дивясь: рама и вправду за ладонями девичьими потянулась, в чашу глубокую превращаясь. Как только ведунье размер подходящим показался, царевна кивнула Зинаиде, велев ей сердце в углубление положить. Царица торопливо ношу страшную в плошку скинула и кинулась прочь из круга.

Но едва оказалась за пределами защитных линий, как пала без памяти. Сириус не стал её ловить, но помня слова царевны, разодрал простыни шёлковые на ленты широкие и спеленал девицу крепко-накрепко, так и оставив на полу кулем лежать.

Ягиня чашу с артефактом к груди прижала, как дитя родное крепко обхватила, и глаза закрыла. Кузьмич всё это время почти не дышал, наблюдая за царевной, знак ожидая, сквозь метель кровавую вглядываясь в каждое движение. Капли по спирали плясали в ритме бешеном вокруг ведуньи, не давая разглядеть происходящее. Но едва Яга поймала биение сердца чужого, как стихло всё вокруг. Умолк голос, всё это время не смолкающий. Исчезло лицо мертвое за окнами. Стихла пурга в округе.

Осыпались листвой зелёной стены защитные. Покачнулся и едва не рухнул на спину домовой. Сириус его подхватил и на ложе царское уложил осторожно. Затем еще раз проверил путы на Зинаиде, убедился в их крепости и оглянулся на коловершу. Кот поднялся, хвостом на хребет кокон с Февронией закинул. Черная шерсть заискрила золотом, когда ленты защитные соприкоснулись с коргорушей, туловище зверя оплетая. Темня фея дёрнулась было, но снова погрузилась в сон.

Тогда подхватил Сириус Ягиню нежно на руки вместе с сосудом и понёс, куда царевна велела. На крыльце встретились с государем. Ждан, в окружении воеводы и сотников как раз в опочивальню шёл, дела завершив, распоряжения раздав. Волк ему наказ ведуньи передал и дальше двинулся. За спиной царь и друг приказы отдавать начал: кого-то оповещать народ отправил, кто-то побежал стражей со стен отзывать, другие помчались дрова собирать и к воротом сносить.

Сириус шёл и дороги не видел, ругая себя за то, что не увидел: попрощалась с ним Ягиня, не веря в то, что живой вернётся. С каждым шагом сердце волчье стучало тише, кровь бежала тише, вскоре и зверь завыл внутри от тоски и горя. И взмолился волк неистово, умоляя богов не дать погибнуть царевне. А если понадобиться — его забрать, а её оставить на свете белом.

Но молчали создатели, а в голове звенело от страха за любимую. Хотелось бросить всё и бежать, хвостом следы затирая, подальше от чужой беды. Сберечь, сохранить, спрятать. Но знал Сириус: от совести не убежать. Не простит ему Ягиня спасения своего. А потому оставалось одно: выполнить все наказы её в точности. Превозмочь тоску, собраться с силами и не дать погибнуть царевне и человекам тридцать пятого королевства сто сорок первого царства семьдесят второго государства.