Убийство Деда Мороза

V. НЕМЕЦ

Деда Мороза нашли у начала подземного хода в подножии лесистой возвышенности, на которой стоял замок. Он лежал на спине. Его ярко-красная накидка четко выделялась на снегу. Никаких следов крови не было.

— Так я и думал, — проворчал Виркур, — умер от кровоизлияния в мозг. Это было неизбежно! Он слишком часто прикладывался к рюмке.

Он резко повернулся к подросткам:

— Что это за история с убийством? Вы были пьяны, чертовы дети!

— Посмотрите на его шею, — возразил Пудриолле.

Хаген нагнулся.

— А ведь верно! Беднягу задушили!

На шее видны были следы пальцев. Кровоподтеки остались глубокие, пальцы, видимо, сжимали жертву с необычайной силой.

Собралась толпа. Свет лампы окрашивал снег вокруг тела в желтый цвет.

— Нужно сбегать за Рикоме, — приказал господин Нуаргутт. — Корнюсс мертв, это очевидно. И все же…

— Копф уже пошел, господин мэр.

— Хорошо. Лучше всего подождать. Раз совершено преступление, не правда ли?..

«Раз совершено преступление…» Картина действующего механизма правосудия с его неизбежными следствиями: допросами, обысками и так далее, повергла присутствующих в столбняк.

Как раз в это время показался бегущий к ним человек, издали его пока никто не мог узнать; он кричал:

— Следы! Не затопчите следы!

Круг раздвинулся, но слишком поздно. Двадцать человек истоптали снег. В прибежавшем узнали маркиза де Санта-Клаус. Он огорченно махнул рукой.

— Какая жалость! Здесь должны были быть следы, читаемые как заглавные буквы. Теперь ищи ветра в поле! Просто немыслимо. — Он пожал плечами.

— Простите, сударь, — сухо произнес господин Нуаргутт с уверенностью, какую ему придавало тройной положение — мэра, крупного земельного собственника и владельца фабрики игрушек, — простите, сударь. Вы что, судья? Полицейский?

— Нет, конечно! — оторопело ответил маркиз.

— В таком случае, что же вы вмешиваетесь?

— О! Очень хорошо, господин мэр! Если вы так воспринимаете…

Он повернулся на каблуках и отправился в Мортефон. Тюрнер спросил у Виркура:

— В конце концов, кто этот тип на самом деле?

— Ты знаешь об этом столько же, сколько и я. Некий маркиз де Санта-Клаус…

В Мортефоне маркиз первым делом зашел к Каппелю, но ризничего дома не оказалось. Маркиз встретил его у калитки дома священника в обществе Копфа и доктора Рикоме, срочно вызванного к постели аббата Фюкса. Сердце, болевшее весь вечер, не выдержало и теперь билось едва заметно. Состояние священника было настолько тяжелым, что пришлось вызвать по телефону машину скорой помощи из Нанси. Тем не менее доктор старался успокоить отчаявшегося Каппеля. Услышав о преступлении, Рикоме с Копфом быстро удалились.

Погода портилась на глазах. Резкий ветер стал сильным и пронизывающим, он яростно свистел в верхушках деревьев. Катрин Арно подняла руку к затылку, почувствовав холодное прикосновение. Она легонько вскрикнула — снова пошел снег.

— Но где, наконец, Рикоме и Копф? — потерял терпение мэр.

В то же мгновение показался пляшущий свет большого фонаря. Они подошли. Доктор обследовал труп.

— Это действительно убийство, — сказал он. — Самое что ни на есть характерное убийство. Нужно вызвать оперативную группу полиции. В любом случае нельзя оставлять тело здесь. Несколько добровольцев, пожалуйста…

Одна из женщин с беспокойством подняла голову:

— О! Прислушайтесь!

Из леса донесся треск. Ветер превратился в ураган и ломал ветки. Буря нарастала со страшной быстротой.

— Скорее… Скорее…

Хаген и Виркур подхватили тело под колени и под мышки. Впереди мужчин, подобрав юбки и руками придерживая шляпы, спотыкаясь, торопились женщины.

Протяжное завывание ветра нарастало с минуты на минуту. Ураган шел с Вогезов. С гудением он мчался по равнине со скоростью экспресса. Сбоку он налетал на маленькую группу людей, от его порывов в снегу оставались борозды и взметались с земли клубы снега, смешивавшиеся с тем, что в яростных водоворотах падал с неба. Людям казалось, будто они с головой ушли под воду.

— Этот ураган натворит дел в лесу, — заметил господин Нуаргутт.

— Что вы говорите? — переспросил доктор.

— Я говорю, что ураган натворит дел в лесу, — крикнул мэр.

Чтобы быть услышанным, приходилось кричать во весь голос. Из леса доносились пушечные выстрелы — буря гнула и ломала деревья, ударяя одно о другое, уносила ветви. На совершенно черном небе не светилось ни одной звезды. Погас один фонарь, за ним другой. Женщины визжали. Перепуганная Катрин Арно уцепилась за руку барона.

— Черт меня возьми, да это конец света! — выругался Виркур, задыхаясь под тяжестью ноши и с трудом передвигая ноги.

— Куда его отнести? — забеспокоился доктор.

— Что? — откликнулся мэр.

— Я вас спрашиваю, куда его отнести? — громче повторил доктор.

— Кого?

— Мертвеца! — прокричал врач.

— В мэрию! — тоже криком ответил господин Нуаргутт.

Он добавил еще несколько слов, унесенных ветром, и широко махнул рукой. Все ворвались в мэрию, и тут, когда доктор снял с Деда Мороза шапку, фальшивую бороду и парик, всех охватило глубокое изумление. Под нарядом, в котором всю вторую половину дня и весь вечер проходил Корнюсс, оказался совсем не тот, кого ожидали увидеть. Убит был не фотограф!

— Это что за личность?

Человека никто не знал. Его никогда не видели в Мортефоне. У него было круглое лицо, из-за отсутствия бороды и усов и стриженных под машинку волос казавшееся еще круглее.

— Похож на немца, — сказал Копф.

— Это явно турист, из богатых, — заметил Хаген. — Стоит на костюм взглянуть!

Действительно, одет он был дорого. Чистошерстяной толстый свитер плотной вязки, брюки для игры в гольф из английского драпа, высокие башмаки мягкой кожи.

В бумажнике обнаружили две купюры по сто франков, листки, покрытые цифрами, но никаких документов, удостоверяющих личность. Кроме того, при нем нашли перочинный нож, часы, носовой платок и мелочь. На безымянном пальце левой руки мужчина носил золотое обручальное кольцо.

Связаться с Нанси было очень сложно. Ураган прерывал разговор. Наконец после долгого ожидания и приводящих в отчаяние перерывов, мэру удалось вызвать на другой конец провода кого-то, чью должность невозможно оказалось выяснить — был ли это судебный следователь, комиссар полиции, инспектор опербригады или капитан жандармерии. Судя по ответам и по голосу, он еще не до конца проснулся.

— Убийство, вы говорите?

— Да, убийство. Задушен человек.

— Он кто, этот человек? Он занимает важное положение в ваших краях?

— Он нездешний. Его никто не знает. При нем не найдено никаких документов.

— А! Это прискорбно! Скажите, господин мэр, вы уверены, что это убийство?

— Ну разумеется! Кроме того, я вам говорю, что убийство…

— Убийство… Убийство… Вы не представляете себе, сколько самоубийств вначале считались убийствами! Это не самоубийство?

— Я же вам говорю, что нет!

— Что ж, ладно. Высылаем к вам машину с людьми. Кажется, у вас там чертовски плохая погода?

— О, всего лишь небольшая изморось! Так, туман! — бросил измученный мэр.

— Да! Странно! Мне казалось, напротив… В конце концов… Если понадобится, вам можно позвонить? Очень хорошо, господин мэр! Доброй ночи, господин мэр.

— Идиот! — заявил господин Нуаргутт, вешая трубку.

Через десять минут раздался звонок.

— Это из Нанси, господин мэр. По вашему делу… Я вам забыл сказать, только что… По возможности, для облегчения следствия, пусть никто не прикасается к трупу. Следует все оставить, как есть. Если остались отпечатки следов, лучше всего прикрыть их мешками, тряпками…

На мгновение мэру вспомнилась картина урагана, который перепахивает равнину, прорывает снег, взметая его с земли, гнет стволы елей, сносит все на своем пути. Он рассмеялся.

— Что вы говорите? — послышался далекий голос. — Я вас плохо слышу.

— Я говорю, непременно, — отозвался мэр, разъяренный и рассмешенный разом. — Мы укрепим тряпки над следами камешками, рассчитывайте на меня.

Он повесил трубку и во второй раз пробормотал:

— Идиот.

По своему положению должностного лица в ожидании прибытия «этих господ из Нанси», мэр взял расследование в свои руки и решил собрать первые показания. Он поднял с постели учителя Вилара, чтобы тот вел протокол. Заодно он послал на розыски Гаспара Корнюсса. Прежде всего предстояло выяснить, при каких обстоятельствах накидка Деда Мороза перекочевала с плеч фотографа на плечи туриста в брюках для гольфа.

Корнюсс спал мертвым сном в своем домике над улочкой. Пришлось барабанить ему в дверь и долго выкрикивать его имя, стоя на ветру под окном, прежде чем удалось добудиться. Его первыми словами были:

— Ох, я слишком много выпил! Слово Корнюсса, я перебрал.

Он запустил руки в спутанные волосы и тихонько смеялся, а его глаза осьминога слезились со сна. Понадобилось несколько раз повторить рассказ о ночном происшествии, прежде чем он понял.

— Убитый? Вы шутите? Убитый в моей накидке? Шутники несчастные, — бормотал он. Мэру он заявил:

— Господин Нуаргутт, я совершил свой обход, как обычно. В ризнице господин кюре доставал раку. Ребята в комнате наверху пели свои гимны. Я спросил, не опоздал ли. Мы с господином кюре поболтали обо всем понемногу. Ну что я могу сказать, господин мэр. Я поднялся наверх, почтальон вручил мне письма, я играл мою роль вместе с Виркуром, изображавшим Деда с Розгами. Они оба здесь, и могут подтвердить.

Оба подтвердили. Учитель записывал. Мэр величественно слушал, не прерывая.

— Потом я снял накидку, шапку, бороду и парик — в ризнице, чтобы дети ничего не заметили. Я сунул вещи в шкаф, а после полуночной мессы отправился спать, потому что, честно говоря, перебрал.

А, вот-те на! — воскликнул кто-то.

— Тихо! — потребовал господин Нуаргутт.

— Господин мэр, дело в том…

— Что такое, Тюрнер?

— Ну… тут такое дело… Нет! Ничего, господин мэр.

Ювелир колебался, поглядывая в смежную комнату, где лежал покрытый накидкой труп неизвестного. Как бы против воли, Тюрнер прошептал:

— Это, пожалуй, уж слишком!

Мэр заметил движение его губ.

— Слушайте, Тюрнер! Кажется, вы знаете больше, чем хотите сказать. Если вы что-то заметили в рассказе Корнюсса, заявите об этом прямо. Дело, которое мы пытаемся разобрать и без того, черт возьми, достаточно туманное. Сейчас не время для умолчаний.

— Я только хотел задать один вопрос Корнюссу, господин мэр.

— Хорошо, говорите.

Ювелир и фотограф повернулись друг к другу.

— Корнюсс, ты утверждаешь, что когда пришел в ризницу и господин кюре доставал раку, ничего не произошло?

— Ничего!

— Ты ничего особенного не говорил? Ты уверен?

— Я спросил: «Я не опоздал?»

— Я не об этом. Я говорю о камнях.

— Камнях?

— Бриллианты! Ты не говорил, что они тебе кажутся странными, словно бы меньше блестят?

— Я? Я это сказал? Да никогда в жизни! Что за вздор ты несешь?

— Я вздор несу? Значит, господин кюре не приходил за мной, я не являлся в ризницу, не осматривал камни, не сказал: «Эти камни фальшивые»? Очевидно, все это мне приснилось?

Гаспар Корнюсс смотрел на Тюрнера с бесконечным изумлением.

— У него бред! — воскликнул он. — Здесь нет ни слова правды! Это все придумано! Тюрнер с ума сошел.

— Смотрите-ка! Теперь я сумасшедший! Ну, знаешь, до сих пор я считал тебя старым дураком, — возмутился ювелир, — но теперь я думаю, не являешься ли ты порядочным негодяем. Клянусь, я сказал правду, господин мэр. Бриллианты раки святого Николая были украдены! Вы можете пойти сами посмотреть. Это граненое стекло. Пятьдесят франков за оба, вот чего они стоят, и это еще красная цена. Я сказал об этом господину кюре. Разговор происходил в ризнице, в присутствии Корнюсса!

— Клянусь, что нет! — прорычал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего этого не было. Во всяком случае, господин мэр, не в моем присутствии. И уж если кто-то украл камни, так это он! Ювелир, ты грабитель!

— Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается спросить господина кюре.

— Господин кюре очень болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он перенес сильное потрясение, и я боюсь…

— Черт! — торжествуя, крикнул Тюрнер. — Причиной послужила кража бриллиантов! В таком случае, пусть сходят за Каппелем. Он не слышал разговора, но я знаю, что господин кюре сообщил ему о краже.

Срочно вызванный Каппель немедленно прибыл, оставив у ложа аббата Фюкса мадемуазель Софи Тюрнер, вызвавшуюся помочь. Показания ризничего полностью совпали с показаниями Тюрнера. Каппель уточнил, что кюре просил временно скрыть кражу, чтобы не портить праздник Рождества огорчительной новостью. Он ни словом не упомянул ни о маркизе де Санта-Клаус, ни об истинных причинах его пребывания в Мортефоне; маркиз, узнав об убийстве и предвидя расспросы, объяснил Каппелю, что раскрытие его «инкогнито» мало того, что не поможет прояснить тайну, но усложнит розыски. Зато о нападении 6 декабря и о предшествовавшем ему письме Каппель рассказал.

Воцарилась гнетущая тишина. Все взгляды обратились на Корнюсса. Фотограф тяжело дышал. Вдруг он замолотил кулаками по столу, за которым сидел мэр. Он был в ярости.

— Это подстроено! Они оба сговорились. Головой клянусь, я не видел и не слышал ничего из того, о чем они рассказывают. В конце концов, господин мэр, вы же меня знаете. Я родился в Мортефоне и за исключением лет службы в армии никогда не уезжал отсюда. Может, меня всегда и держали за дурака, как говорит Тюрнер, пусть так, но я честный человек.

Последовала яростная сцена. У Корнюсса были свои приверженцы, у Тюрнера и Каппеля — свои. В полной неразберихе люди осыпали друг друга бранью. Совершенно выведенный из себя господин Нуаргутт вздымал руки к небу и тщетно требовал тишины. Учитель бросил свои бумаги, на минутку вышел из комнаты, вернулся и решительно поднялся на возвышение, вежливо, но твердо отстранил мэра, сказав для проформы:

— Вы позволите, господин мэр?

Чувствуя себя не на высоте, мэр с облегчением уступил место. В ту же секунду шум сменился полной тишиной. Широким театральным жестом преподаватель потряс красной накидкой.

— Друзья! — бросил он звучным голосом. — За этой дверью лежит умерший! Отвратительное преступление совершено среди нас. Мы все здесь честные люди и пока вы ссоритесь, убийца пользуется этим, чтобы бежать, обеспечить себе безопасность, уничтожив улики, которые могут направить справедливость по верному следу.

Эти слова произвели потрясающее действие.

— Здесь какое-то недоразумение! — продолжал Вилар. — Это же бросается в глаза! Но недоразумение быстро разъяснится. Как только господин кюре сможет отвечать на вопросы, он скажет, что же в действительности произошло в ризнице.

— Если аббат Фюкс спокойно проведет ночь, — вмешался доктор, — завтра же утром его можно будет расспросить.

— Спасибо, доктор. Вы слышали, друзья мои, — завтра же утром… Через несколько часов… Немного терпения! До сегодняшнего дня в течение многих лет мы по справедливости считали наших сограждан Каппеля, Тюрнера и Корнюсса порядочными людьми, неспособными на бесчестный поступок. Вероятно ли, что кто-то из них, внезапно перечеркнув достойное прошлое, украл бриллианты? Я отвечаю — нет! И я спрашиваю — не является ли знаменательным, что завернутый в накидку труп неизвестного нашли у входа в подземный ход? Каково объяснение? Я вижу одно, очень простое, которое все согласовывает, и предлагаю вам поразмыслить над ним. Неизвестный надел накидку, бороду и парик потому, что в таком костюме ему было проще всего выдать себя за Корнюсса. Я убежден, что Корнюсс не крал бриллиантов. В то же время, я в равной степени уверен, что Каппель и Тюрнер говорят правду. Друзья мои, наши сограждане стали жертвами мошенничества. Я предлагаю вам версию, способную примирить Каппеля и Тюрнера с Корнюссом. Человек, проникший в ризницу в костюме Деда Мороза, не Корнюсс, а незнакомец. Это он украл бриллианты. Добавлю, что у него должен был быть сообщник. Этот сообщник и убил его у подземного хода, которым они собирались бежать. Отсутствие на убитом бумаг, удостоверяющих личность, доказывает, что его одежда была тщательно обыскана. Сделать это мог только сообщник после убийства, причиной которого явилась, надо ли говорить об этом, алчность. Убийство избавляло от необходимости делить добычу! Это извечная история о каштанах, вытащенных из огня, рассказанная в известной басне Лафонтена.

Дружные аплодисменты и крики «Браво, Вилар!» встретили конец этой небольшой речи.

В самом деле, гипотеза выглядела весьма правдоподобной. Уже Каппель и Тюрнер, готовые забыть прошлое, с протянутыми руками направились к Корнюссу, как тот разрушил действие слов учителя.

— Простите, господин Вилар, я вам благодарен за добрые слова, которые вы обо мне сказали, но все равно я не понимаю.

— Чего, милейший?

— Да вот, по-вашему в моей накидке вор выдал в ризнице себя за меня?

— Именно.

— Но, в таком случае, где же я мог быть в тот момент?

— Но… я не знаю… вы…

— Господин учитель, я ни на минуту не снимал накидку, а в Мортефоне она только одна такая — моя, та, что вы держите в руках. Уж не думаете ли вы, что я ее не узнаю после того, как пятнадцать лет надеваю каждое Рождество? Как вы это объясните? Выходит, вор мог взять ее только в шкафу в ризнице, после праздника. Но зачем, если, судя по тому, что говорят Тюрнер и Каппель, кража уже была совершена? Одно я точно знаю, господин Вилар: я проделал весь обход, как всегда, в накидке, я вовремя пришел на праздник, подождал в ризнице моего выхода, выступил и вернулся переодеться. И, повторяю, все то время, что господин кюре доставал раку и я находился с ним, не было речи о том, блестят ли бриллианты, или нет, и вообще не было речи о бриллиантах. Вот что я хотел сказать, и в этом я клянусь.

Тюрнер и Каппель запротестовали, и свара готова была возобновиться, но учитель успокоил всех одним жестом.

— Предположим, — сказал он, — что неизвестный носил накидку и парик, похожие на те, что у Корнюсса. Он мог проникнуть в ризницу, пока Корнюсс играл свою роль наверху. Иными словами, в какой-то момент было два Деда Мороза. Аббат Фюкс думал, что разговаривает с Корнюссом…

— Эта версия очень сложна и, мягко говоря, ничего не объясняет, — заметил доктор. — Она не объясняет ни того, когда была совершена кража, ни того, как это произошло. И вот еще что: выступление Корнюсса на празднике заняло от силы четверть часа. Подумайте, как должен был рисковать фальшивый Дед Мороз внизу! Мне кажется, маловероятно, чтобы он осмелился… И еще более важное замечание: допустим, что вор облачился в эту предполагаемую вторую накидку и что, совершив убийство, сообщник ее унес. Но как объяснить тот факт, что мы затем обнаружили на задушенном человеке накидку Корнюсса?

— М-да, путаное дело, — протянул Мэр.

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонили из Домбасля. Это были инспекторы оперативной бригады, выехавшие на машине из Нанси. Они сообщили, что необычайно глубокий снег на дорогах затруднил их путешествие. К тому же они связались по телефону с жандармериями Люневилля, Жербевилле, Аврикура, Бламона и Сирей и получили малоутешительные сведения.

Буря повалила деревья вдоль всех дорог. Уже стемнело и проехать невозможно. Поэтому они дождутся в Домбасле первого утреннего поезда, доедут до Сирей, а оттуда доберутся до Мортефона.

Когда мэр во всеуслышание сообщил об этом, Копф рассмеялся и указал на окно, за которым продолжал завывать северо-восточный ветер и бушевала пурга.

— Если такая погода продержится до утра, полицейские не смогут даже проехать от Сирей до Мортефона. Мы будем завалены здесь наедине с немцем в белом свитере и брюках из английского драпа.

— Ну, что ж, — энергично заявил учитель, — если полицейские не доедут, мы обойдемся без них! Мы сами разгадаем эту загадку!

Это заявление потрясло собравшихся.

— Вилар — личность, вы не находите, господин Нуаргутт? — прошептал Виркур.

Мэр поморщился, чувствуя, что его престиж пошатнулся. Незаметно атмосфера в зале изменилась. В глубине души все были убеждены в порядочности Каппеля, Тюрнера и Корнюсса. Всем хотелось верить, что Каппель и Тюрнер с одной стороны, и Корнюсс — с другой, говорили правду.

Но тогда следовало допустить существование двух совершенно противоположных, непримиримых «правд». Чтобы согласовать эти две «правды», нужно было, чтобы часы, из которых складывался предыдущий день, могли растягиваться как резинка, нужно было, чтобы 24 декабря длилось двадцать четыре с половиной часа, а точнее, чтобы те полчаса, которые прошли с половины одиннадцатого до одиннадцати вечера, длились час. А такое предположение абсурдно.

Поэтому каждый смутно предполагал какое-то великолепное, сногсшибательное недоразумение, макиавеллиевскую хитрость, тайну которой унес с собой в могилу неизвестный, похожий на немца.

Хаген выразил общее впечатление:

— Можно сказать, что этот человек на нас как с неба свалился.

— Для Деда Мороза это в порядке вещей, — сыронизировал Копф.

— Да! Но только этот ушибся при падении!

— Я предлагаю отправиться домой к священнику, — сказал Вилар. — Если доктор сочтет, что можно расспросить господина кюре, мы, по крайней мере, разберемся с тем, что произошло в ризнице. В противном случае придется подождать.

У изголовья священника горела керосиновая лампа. Аббат Фюкс лихорадочно метался в кровати. Мадемуазель Тюрнер прижала палец к губам с просьбой не шуметь; доктор нагнулся к больному:

— Ну что, господин кюре, как вы себя чувствуете?

— Мне кажется, доктор, немного лучше, — слабым голосом произнес священник. Доктор сосчитал пульс.

— Очень хорошо, — сказал он. — Пульс приходит в норму. К утру вы будете на ногах.

Он вышел в коридор и прошептал:

— Состояние улучшается. Все же, мне кажется преждевременным… Однако… Если вы считаете необходимым…

— Разумеется, нет! — воскликнул мэр. — Это было бы бесчеловечно. Подождем до завтра.

После этих слов все со странным смятением в душе разошлись по домам.

У барона де ля Фай тоже душа была в смятении, но совсем по иной причине. Он присутствовал при обнаружении трупа и самодеятельном следствии, ни разу не вмешавшись. Он не остался равнодушным к событиям, просто его больше занимала мысль о другом — о Золушке. Сначала, когда Катрин предстала перед ним в сказочном наряде, он только позабавился ее преображением, но затем был тронут природной грацией, изысканностью и изяществом девушки. А потом сказка, устроенная им для развлечения под влиянием минуты хорошего настроения, незаметно подействовала на него самого. Присутствие в течение вечера и части ночи рядом с ним молодой девушки, тот момент, когда, испугавшись снежной бури, она схватила его руку и доверилась его силе, заронили в душу барона нечто вроде восхищенного изумления. Он хотел удивить девушку, а оказался удивлен сам. Втянувшись в игру, он хотел доставить удовольствие, но, возможно, получил больше, нежели дал. И теперь та жизнь, которую он всегда вел, казалась ему нелюдимым, скрытным, замкнутым и мрачным существованием. «Страстишки (как давно это было!) — но никогда истинной страсти!»

Конечно же, барон не влюбился в Золушку. Он ведь не юнец! И не пойдет к Гаспару Корнюссу покупать чувствительные открытки для выражения своего пыла! Но после того, как он проводил девушку до порога ее дома и расстался с ней, воспоминания о вечере пробудили в нем полные нежности мысли, а он считал их уснувшими навсегда. Он удивлялся им, — немного наивно, подобно человеку, озадаченному звуком веселого эха, которым своды и коридоры угрюмого замка, захваченного компанией подростков, откликаются на смех и молодые голоса.

Равнодушный к буре и снегу, в котором увязал по колено, барон задумчиво вернулся в замок.

Маркиз, позвонив в Париж и долго прождав ответа, давно уже спал в своей комнате в «Гран-Сен-Николя».

Вскоре в Мортефоне остались лишь два освещенных места — комната аббата Фюкса, у изголовья которого дежурили Каппель и Софи Тюрнер, и церковь, где четверо «стражей святого Николая», о которых все напрочь забыли, продолжали, не зная о последних событиях, добросовестно охранять «стеклышки».

Около восьми часов утра в мэрии взорвался телефонный звонок. Но в мэрии никого не было. Телефон позвонил немного, потом замолчал, зато звонок раздался в квартире господина Нуаргутта. У мэра, вырванного из глубокого сна, была тяжелая голова, мысли путались, и он не слишком любезно рявкнул:

— Что там еще?

— Это один из полицейских опербригады, выехавшей ночью из Нанси, господин мэр. Я вам звоню из Блэнвиль-ля-Гранде.

— Из Блэнвиль? Мне казалось, вы собирались доехать до Сирей на поезде. Какого черта вы вышли в Блэнвиль?

— Силой обстоятельств, господин мэр. Поезд сошел с рельсов.

— Обратное меня бы удивило! В Блэнвиль это случается двадцать раз за год. Надеюсь, никто не умер?

— Нет! Только несколько пассажиров ушиблись. Ничего страшного. Но рельсы повреждены на большом участке. Ремонт потребует времени. Мы попробуем добраться до Мортефона на машине. Это, правда, будет сложно. Буря натворила дел. Снег такой глубокий, что невозможно разобрать, где дорога, где поля.

— И снег еще идет! — сказал мэр. — Хотя ураган постепенно успокаивается.

— Ну, ничего, мы люди настырные. Надеюсь, все рекомендации относительно положения тола и сохранения следов, данные вам из Нанси, были, но мере возможности, приняты во внимание?

Вопрос развеселил мэра:

— Будьте спокойны! — заверил он. — Я приказал построить что-то вроде небольшой хижины вокруг следов.

— Великолепно! В таком случае вы глазом моргнуть не успеете, как мы уже расследуем все дело. До скорого, господин мэр.

Мэр повесил трубку и рассмеялся. «Идиоты! За ночь они преодолели двадцать три километра! Машина… поезд… Очевидно, дальше они опробуют сани. А в конце концов через несколько дней явятся на лыжах…»

Он снова лег в кровать и тут же заснул.

Примерно в это же время в долине Везузы остановился автомобиль. Он, видимо, покрыл большое расстояние — кузов был весь в серой грязи. У шофера вырвался бессильный жест:

— Ну, теперь мы точно застряли. Абсолютно невозможно двигаться дальше, месье!

— Шарль, вычеркните слово «абсолютно» из вашего лексикона. Ничто не абсолютно! Все относительно! До Мортефона не больше пятнадцати километров. Последнее усилие, и мы у цели.

— Но, месье, это… Прошу прощения у месье, но это безумие. Тут не знаешь, по чему едешь. По дороге? По целине? Мы провалимся в яму, это факт!

— Шарль, неважно! Надо проехать!

— Но мы можем свалиться в реку! Ее ведь больше не видно!

Человек, сидевший в глубине машины, открыл дверцу и вышел, оказавшись по пояс в снегу.

— Вот, — можете сами удостовериться, — буркнул шофер.

— Шарль, я решил доехать и доеду. Я сажусь за руль.

— Но, месье…

— Хватит разговоров. У нас мало времени.

Человек без обиняков отодвинул шофера и сел за руль.

— Устраивайтесь на сиденье, Шарль, вы это заслужили.

— Это самоубийство, месье!

— Садитесь, или закройте дверцу и отодвиньтесь, — холодно ответил тот, включая сцепление.

Брызги грязного снега яростно полетели из-под колес. Колеса, снабженные цепями, заскользили, но все же вгрызлись в неверное покрытие. Шофер едва успел вскочить на подножку. Человек за рулем зажал зубами сигару и протянул руку в глубь машины:

— Шарль, нет огня?

Он прикурил и заметил:

— Незадуваемые зажигалки имеют свои преимущества.

Машину невероятно мотало. Она двигалась прямо навстречу буре, которая бросала снег в ветровое стекло с добросовестностью каменщика, шлепающего полный мастерок раствора на стену. Человек плюнул в окно, и плевок достиг земли более чем в ста метрах позади.

Они ехали впритык к рощице тополей. У четверти деревьев ветер обломал верхушки.

— Шарль, если вам действительно приелась наша экскурсия, — пошутил человек за рулем, — влезайте на один из этих тополей и, покуривая трубку, ждите возвращения машины.

— Прошу вас, месье, простите меня, — ответил шофер. — Я жалею о том, что сказал. Я готов снова сесть за руль.

— Ничего, Шарль. Я не забыл, что вам пришлось отмахать больше трехсот километров. Отдыхайте. Или, лучше нет! Выходите немедленно и бегите вперед — постарайтесь оттащить в сторону вон ту елку, ее сломало ветром и она загораживает нам проезд… Потом вы протрете ветровое стекло. Снег замерзает коркой.

Продвигались очень медленно. Колеса свистели. Порой машина поднималась или опускалась так, что два колеса крутились в воздухе.

— На этот раз кончено! Переворачиваемся!..

Машина чудом выровнялась.

— Здесь танк нужен, а не автомобиль! Хотел бы я знать…

— Стойте! — заорал шофер.

Верхушку одного из тополей срезало как ножом. Она упала в десяти метрах впереди машины. Наконец в синеватом небе показалась длинная серая тень.

— Мортефонская церковь! Сейчас девять часов десять минут, мы опоздали лишь на четверть часа. Руины слева, разумеется, все, что осталось от аббатства Гондранж.

— Что ж, — возликовал шофер, — мы все-таки проехали.

Под сводами аббатства Гондранж ожидал маркиз де Санта-Клаус. Он быстро отделился от стены и пошел навстречу путешественнику.

— Здравствуйте, маркиз! — сказал тот.

— Здравствуйте, маркиз! — ответил маркиз де Санта-Клаус.

Оба человека походили друг на друга как близнецы. Но одеты они были по-разному. На маркизе номер два был дорожный костюм.

— Дело усложняется, — произнес маркиз номер один. — Я сделал, что мог, но…

— Я вас не упрекаю, — мягко заметил второй.

Маркиз номер один протянул ему записную книжку.

— Я записал здесь все, что вам необходимо знать: отчет о событиях, описание мест, портреты людей и так далее.

— Очень хорошо, — ответил маркиз номер два.

И он снял свой пиджак, жилет, затем воротничок и рубашку, расстегнул брюки… Со своей стороны, маркиз номер один делал то же самое. Вскоре под ледяным ветром, пронизывающим руины, оба мужчины совершенно разделись и обменялись одеждой.

— Очень красивый край, — рассуждал маркиз номер два, дрожа. — Чертовски живописный. Позволю себе вам заметить, маркиз, что у вас довольно легкое белье. Если вы не возражаете, я предпочел бы надеть свое. Мои кальсоны не очень подходят? Я смотрю, у вас ляжки толстоваты! Мои башмаки отсырели. Вы меня простите! После такого пути…

Спустя несколько минут оба оделись. Маркиз де Санта-Клаус принял облик путешественника, тот же превратился в маркиза, в точности похожего на того, что уже дней десять бродил по улочкам Мортефона. Они пожали друг другу руки.

— На этом, маркиз, до свидания!

— До свидания, маркиз!

Тот, на ком теперь был дорожный костюм, отправился к машине, стоявшей в некотором отдалении.

— Шарль, мы выезжаем. Мы возвращаемся в Париж.

— Хорошо, месье, — сказал шофер без всякого удивления.

Машина тронулась с места и удалилась, сотрясаемая ураганом.

Снежный занавес опустился за ней. Маркиз де Санта-Клаус номер два отправился в Мортефон, похлопывая себя под мышками.

«Это, конечно, главная улица, — вскоре сказал он себе. — Вчера было Рождество, все еще спят. Чудесно! Если я хорошо изучил план, эта улочка должна привести меня в „Гран-Сен-Николя“. А! Церковь! Очень красивый памятник! Но археологией займемся позже… Прекрасно: вот и „Гран-Сен-Николя“. Здесь все еще тоже спят. Лучше и быть не может! Моя комната… Оп!.. Готово!»

Маркиз быстро разделся и скользнул в кровать. «Простыни еще теплые», — заметил он.

Он с наслаждением вытянулся, закурил сигару и принялся внимательно читать заметки в записной книжке, отданной ему маркизом номер один.

Прошло время. В комнате наверху послышались шаги. Семейство Копф вставало. В дверь постучали, и показалось заспанное лицо горничной. Она принесла на подносе дымящуюся чашку.

— Господин маркиз, должно быть, думает, что нынче утром завтрак заставляет себя ждать. Но вчера танцевали допоздна!

— Я все прекрасно понимаю, — сказал маркиз. — Неважно!

Он заглянул в чашку — шоколад. Он ненавидел горячий шоколад.

— Знаете, — заметил он — сегодня утром я бы лучше выпил кофе. Очень крепкого, черного кофе.

Девушка мило рассмеялась:

— Господин маркиз любит перемены.

Вместо ответа маркиз, очень занятый, бросил на нее строгий взгляд и вновь погрузился в изучение записей. Подняв голову мгновение спустя, он увидел, что служанка уходит и вид у нее весьма удрученный.

«Ну вот! — подумал он. — Неужели я уже оплошал? Малышка мила! Надеюсь, это животное не строило ей глазки! Мне придется принять эстафету, а насколько я себя знаю, одному Богу известно, куда меня это заведет!»

Три четверти часа спустя, закончив туалет, во время которого особенное внимание он уделил своему лицу, маркиз де Санта-Клаус покинул комнату, живее чем когда бы то ни было поблескивая глазами за стеклами пенсне. В зале «Гран-Сен-Николя» после рождественского ужина еще стояли длинные столы, заставленные пустыми бутылками и тарелками в пятнах застывшего соуса. В очаге лежала огромная куча золы. На уединенном столике маркиз заметил тонкое стекло, ведерко для льда и увядшие цветы в вазе. Книжка уточняла, что маркиз номер один не был на рождественском ужине, поэтому маркиз номер два решил, что его вопросу по поводу этого столика не удивятся.

— Ну да! — воскликнула госпожа Копф. — Вы же были в комнате и ничего не знаете. Мы принимали господина барона де ля Фай. Это событие. Он пришел с маленькой Катрин Арно, переодетой принцессой. Если бы вы видели, как она была хороша!

Копф сгорал от желания вмешаться в разговор.

— А вы еще не знаете, что произошло после того, как нашли убитого человека! Мне сказали, что вы ушли сразу после «пикировки» с мэром. Ну так вот, убитый оказался не Корнюссом, как все думали. О! Эта история — хорошенькая головоломка! Представьте себе, что в мэрии… Но вам не скучно, господин маркиз?

— Вы шутите, Копф! Выпейте со мной аперитив и рассказывайте.

— Что вам налить, господин маркиз?

— Как всегда!

— Значит, настойку?

Маркиз номер два не переносил настойки.

— Знаете, по здравом размышлении… Дайте-ка мне лучше рюмку перно.

— Небольшое разнообразие никогда не повредит, — сентенциозно заключил хозяин.

— Итак, вы говорите, что в мэрии…

…Мадемуазель Софи Тюрнер озабоченно кружила по квартире своего брата. Порой она бросала в направлении ювелира колкие взгляды. Она открыла шкаф, сунула руку под стопку белья, пощупала пальцами. За последний час старая дева уже в десятый раз поднимала эту стопку. Затем она исследовала содержимое одного из ящиков: эту манипуляцию она тоже проделывала в десятый раз.

Она присела. Но спустя мгновение вновь вскочила, чтобы заглянуть в медные вазы на каминной полке. Вернулась к своему стулу. Эти розыски в конце концов вывели ее брата из себя:

— Ты мне скажешь, наконец, что ищешь? — Он спрашивал уже в десятый раз.

— Я ничего не ищу… Я навожу порядок!

— Странный способ наведения порядка! Ты что, своего кота потеряла?

Софи Тюрнер упрямо молчала. Она больше не двигалась, но без устали снова и снова окидывала взглядом комнату, задерживаясь то на одном, то на другом. Чувствовалось, что и оставаясь неподвижной, она продолжала поиски. В мозгу ювелира шевельнулось подозрение:

— Ты, случаем не думаешь… О! Однако! Неужели… Может, ты бриллианты ищешь? Ты что, воображаешь, что я их стянул?

Он взглянул на замкнутое лицо и поджатые губы сестры и горько рассмеялся:

— Она в это верит! Это уж слишком! Моя сестра, моя собственная сестра! — Он взорвался: — Ну, ладно, дура несчастная! тихая идиотка! подумай: уж если бы я украл бриллианты, я бы имел достаточно мозгов, чтобы спрятать их там, где ты никогда бы их не нашла! Я тебе это говорю, чтобы избавить от напрасной траты времени и рытья в шкафах. — И, не найдя достаточно язвительного и саркастического слова, удовольствовался тем, что крикнул: — Тебе по заслугам досталось твое прозвище! Эх, ты, Матушка Мишель!

Он попытался установить пружинку в часы, но ему это не удалось. Он так нервничал, что сломал ось маятника, швырнул часы на стол и вышел.

Мадемуазель Тюрнер пожала плечами, встала, двинулась было к одному из сундуков, чтобы продолжить розыски, но передумала и тоже вышла. Под падающим снегом она торопливо стучала в двери, предупреждая верующих, что сегодня мессы не будет из-за болезни господина кюре, а заодно рассказывала о трагических событиях прошедшей ночи.

На лестницах было полно тревожно перешептывающихся ребятишек, тотчас смолкавших при появлении старших.

— Ну, что это вы там замышляете? Вы недовольны своими игрушками в этом году? Ничем вам не угодишь! Вы что, так и собираетесь торчать здесь вместо того, чтобы поиграть?

Дети упорствовали в своем молчании. Взрослые пожимали плечами и уходили, не подозревая, как близки были к истине.

Только Золушке удалось внушить доверие одной из девочек и добиться от нее удрученного признания:

— Я не хочу эти игрушки! Они мне не нравятся!

— Почему?

— Потому, что их принес не Дед Мороз.

— Да нет же, это он! Кто ж еще…

Девочка посмотрела с упреком:

— Ты прекрасно знаешь, что это не мог быть он, ведь он умер! Его убили! Взрослые говорили, что это Корнюсс представлял Деда Мороза, ну знаешь, в накидке, с бородой и в парике, и еще в шапке. Вот вам доказательство, что это был не он! Настоящий — это тот, другой.

— Да нет, радость моя! Мертвый господин всего лишь переодетый мужчина. Прежде всего, Дед Мороз не может умереть…

— Нет, может! И вот доказательство! А потом, если мертвым нашли ненастоящего Деда Мороза, то кто же этот убитый?

— Неизвестно, — неосторожно признала Катрин.

— Ну! Вот видишь!

Золушка не нашлась, что ответить. Сказать, что невозможно знать всех людей, живущих на земле, — ребенок не поймет. А кроме того — и это было самое странное — Золушка испытывала смутное чувство, что девочка права. Не в том, конечно, что найденный задушенным человек в накидке — настоящий Дед Мороз, а подчеркивая его странную анонимность.

«С неба свалился!» — сразу воскликнул Хаген. И в то время, как взрослые спрашивали себя, из какого ада возник человек с лицом немца, дети поняли фразу мясника буквально. Для них неизвестный в самом деле свалился с неба…

Снег все шел. От бесконечного созерцания его резкой белизны казалось, наступала слепота. Картина снегопада стала настолько навязчивой, что возникало впечатление, будто снег идет в голове.

Маркиз де Санта-Клаус подошел к домику священника как раз в тот момент, когда туда входили господин Нуаргутт, Вилар, доктор Рикоме, Тюрнер, Каппель и Корнюсс. Они собирались задать аббату Фюксу вопрос о том, что же произошло накануне в ризнице между десятью и одиннадцатью часами вечера.

Встретившись с ризничим, маркиз был неприятно поражен подозрительными взглядами, которые украдкой бросал на него Каппель. Стоило маркизу в упор взглянуть на него, тот опускал глаза или отворачивался в сторону.

После ночи, проведенной относительно спокойно, несмотря на грохот урагана, здоровье священника улучшалось.

Слабым, однако уверенным голосом, аббат Фюкс отметил, что факты, рассказанные Каппелем и Тюрнером, к сожалению, верны. Кража бриллиантов была действительно обнаружена при указанных обстоятельствах. Таким образом упорство, с каким Корнюсс отрицал очевидное, объяснялось либо его безумием, либо соучастием в краже, а возможно, и в убийстве.

Преподаватель принял первую версию, более человечную: Корнюсс тронулся рассудком. Он «сдвинулся», как любил говорить Хаген. Мэр стоял за вторую версию. Он считал, что Корнюсс, обуянный алчностью, частой среди пожилых людей, до этого к золоту равнодушных, помог мошеннику.

— А теперь изображает из себя идиота! Это система! Не он первый. Его счастье, что он слывет смирным, иначе я бы запер его на чердаке. Но он своего дождется. Эти варвары из опербригады Нанси в конце концов появятся на горизонте. Вот тогда-то…

Каппель увлек маркиза де Санта-Клаус в сад при домике.

— Вы по-прежнему надеетесь ее найти? — прошептал он.

— Кого?

Ризничий поднял палец к небу.

— Спроси у Звезды Пастухов! — сказал он.

— И найдешь Золотую Руку! — закончил маркиз. — Нет, Каппель, я не отказался от поисков Золотой Руки. Я твердо верю, что она здесь, в Мортефоне, в какой-нибудь дыре в стене.

Маркиз все еще чувствовал на себе подозрительный взгляд ризничего. «Что это малый может замышлять?», — спрашивал он себя.

— Пожалуйста, господин де Санта-Клаус… Признаюсь, я начал терять веру в мою ореховую палочку. Я подумал, что, может быть… Если бы вы могли одолжить мне ваш детектор… Я бы хотел попробовать.

— Охотно, Каппель!

Маркиз номер два сунул руку в карман и достал оттуда прибор вроде компаса, который маркиз номер один называл детектором. Ризничий рассыпался в благодарностях, но они не обманули маркиза. В тот момент, когда он достал из кармана детектор, на лице Каппеля мелькнуло выражение легкого удивления, тотчас подавленное.

«Ты, дружок, пытался расставить мне ловушку! — подумал „португальский аристократ“. — Номер не удался! Ладно, ладно!» Он протянул руку:

— Я должен пойти к месье Вилару. Он обещал показать мне некоторые документы местной истории.

Учитель болтал перед мэрией с доктором, полевым стражем и мэром. Последний, завидев маркиза, удалился.

— Похоже, господин Нуаргутт питает ко мне весьма умеренную симпатию, — пошутил маркиз де Санта-Клаус.

Трое мужчин рассмеялись.

— Я думаю, — сказал учитель, — что по мнению господина Нуаргутта вы слегка попахиваете ересью, господин маркиз, если позволите мне такую шутку.

— Ересью?

— Не будем преувеличивать! Я не хочу сказать, что он вас подозревает. Но ваши повадки, ваше продолжительное пребывание в Мортефоне его заинтриговали! Он нам только что признался в этом.

— Короче, он меня подозревает в воровстве, а может, и в убийстве? Мне казалось, он считает виновным Корнюсса.

— Ну, вы перегибаете палку, господин маркиз! Хотя… конечно… наш мэр всегда любил романы. Мы здесь к этому привыкли и не обращаем внимания. Можем поспорить, что после обеда он сменит убеждения и увидит в этом деле скрытый шпионаж.

— Рука Германии! — пошутил Рикоме.

— Германии? Дело о шпионаже? — воскликнул полевой страж. — Но, в самом деле… Этот немец…

— Поговорим серьезно, дорогой господин Вилар. Раз уж вы сами предложили, я бы хотел заглянуть в библиотеку.

— Она не богата, — заметил Рикоме. — Собрана из Жюль Верна, Майн Рида, Уэллса и, конечно же, Эркманн-Шатриана…

Проходя мимо запертой на ключ двери, месье Вилар поежился.

— Он здесь, — сказал он.

— Человек, который…

— Да!

— По-прежнему ничего не известно?

— Ни малейшей догадки относительно того, кто он. Сегодня утром я сообщил его приметы по телефону в Нанси. До сих пор полная тайна!.. Не скрою, я буду рад прибытию полицейских.

— Кстати, мне говорили, что вчера вечером вы были…

— Великолепны… — закончил Рикоме.

— Ну уж, ну уж! — ответил учитель. — Я был… скажем, молод. Увлечение! Подстегивающее возбуждение! Кроме того — я поразмыслил! У каждого своя профессия, не так ли? Сыщики не играют в учителей, учителям нечего воображать себя сыщиками! Задача такого человека, как я, учить детей: б-а-ба. Вчера вечером я вышел из образа. Я в него вернулся. Не будем больше об этом.

Эти слова были произнесены просто. Они отражали действительную скромность. Учитель был симпатичным человеком.

— Тем не менее, вы были великолепны, Вилар! Пусть даже просто своей решительностью. Бедный Нуаргутт показался полным ничтожеством! Ах, если бы вы захотели заняться политикой…

Виркур согласился с этим. Учитель, полупольщенный, полусмущенный, рассмеялся.

— Говорят, он похож на немца? — бросил маркиз.

— Как две капли воды… Хотите посмотреть на него?

Учитель открыл дверь и раздвинул ставни.

Труп лежал на столе, лицом в потолок.

— Этот тип не красавец, — сказал Виркур.

Маркиз де Санта-Клаус медленно обошел вокруг тела. Доктор пальцем показал на горло, где синяки образовали темную, неровную линию.

— Кажется, полиция творит чудеса с отпечатками пальцев, — заметил Вилар.

— Да, но… кожа не сохраняет отпечатки пальцев!..

Маркиз внимательно разглядывал лицо предполагаемого немца, приподнял голову, отпустил, а затем предложил:

— Может быть, теперь пойдем посмотрим книги?

Преподаватель охотно показал во всех подробностях скромные богатства библиотеки. Маркиз отвечал, читал названия, листая том, высказывал мнение об авторе, но мысли его бродили далеко от предмета разговора. Они оставались в холодной пустой комнате, где лежал труп «упавшего с неба».

— О, — заметил он, проводя пальцем по корешкам, — у вас и Шекспир есть!

— Ну да! — отвечал Вилар с оттенком забавной гордости в голосе.