Убийство по Джеймсу Джойсу

Глава 15 НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

— Можете говорить что угодно о лагере мистера Артифони, — сказала Кейт, — но без занятий неотложной помощью и баскетболом просто не знаю, что все это время делал бы Лео.

— В этом и заключается смысл лагерей, — указал Эммет. — Я возражаю не против мистера Артифони, а против высказываемых им максим, крайне банальных и крайне часто цитируемых. А, вот наконец и Рид.

— Будет Каннингем защищать его? — спросила Кейт.

— Дайте я хоть налью ему выпить, — вмешался Эммет. — Вы оставили Лину там?

— Она надеется, что ей, может быть, разрешат его навещать. Послали также за каким-то священником, к которому Уильям питает особое уважение; по-моему, это его настоящий друг. Спасибо. Это именно то, что мне нужно. Каннингем будет его защищать, хотя ничего еще не решено, — изменят ли обвинение или линию защиты.

— Они ведь не станут… не могут казнить его, правда?

— Нет. Каннингем безусловно не разрешит превратить это в преднамеренное убийство. Что будет довольно сложно, ибо Уильям конечно же раздобыл пулю, но Каннингем собирается утверждать, будто он нашел ее более или менее в последнюю минуту. По-моему, это довольно близко к истине, хотя бы настолько, насколько нам хочется. Каннингем говорит, тридцать лет — абсолютный максимум.

— Тридцать лет!

— Скорее всего, двадцать. Восемь — при освобождении на поруки за примерное поведение. Каннингем надеется обеспечить ему психиатрическое лечение; фактически можно сослаться на невменяемость, хотя по закону это почти безнадежно. Знаю, все это ужасно, но посмотрим на дело с положительной стороны. Уильяму окажут помощь, а Эммет, и мистер Маллиган, и мистер Брэдфорд, и его дети, не говоря уж о мистере Артифони, супругах Монзони и Паскуале, будут очищены от всех подозрений. И Кейт, конечно.

— Но ведь меня, разумеется, никто реально не подозревал?

— Не особенно. Но все равно человек, занимающий какое-либо ответственное положение, должен быть абсолютно чист даже от тени подозрений в убийстве.

Кейт покосилась на Грейс, продолжавшую слушать Рида с выражением непоколебимой невинности.

— На меня, — сказал Эммет, — навсегда легла тень грязного обманщика в глазах Лео.

— Он просто не мог поверить, что коровник не горит. То и дело с надеждой бросался к окну — поистине, маленькие мальчики настоящие вурдалаки.

— А что бы вы сделали, — поинтересовалась Грейс, — если бы Уильям не среагировал?

— Вы хотите сказать, если б наш тайный план не сработал? — переспросил Рид. — Эммет учитывал такой шанс.

— Допустим, я пошла бы в кино, — предположила Грейс, — и Эммет не мог бы сослаться на необходимость меня навестить?

— Сослался бы на необходимость навестить миссис Монзони, все еще сидевшую дома у камина.

— Продолжай, Рид, — попросила Кейт. — Резюмируй. Ты же знаешь, как надо начать: «Сперва я рассматривал это дело как простой несчастный случай, но только на первый взгляд».

Рид встал и наполнил свой бокал.

— Вы должны были посвятить в план меня, — сказала Кейт.

— Мне и так трудно было рассчитывать на актерский талант Эммета; не хотелось еще на кого-нибудь полагаться. Не скажу, что недооцениваю его способности разыграть любительскую комедию, но считал мелодраму не совсем в его вкусе.

— Кроме того, — подчеркнул Эммет, — любой риск, даже столь ничтожный, как предстать перед всеми полнейшим ослом, должен был взять на себя я. В некотором смысле во всем есть моя вина.

— Единственным настоящим виновником, — возразил Рид, — хотя мы все, несомненно, чересчур легкомысленно относились друг к другу, была убитая женщина. Я хотя бы с определенным удовлетворением сознаю, что за грехи Мэри Брэдфорд не пострадал невиновный.

— Вы с самого начала думали, что это Уильям? — спросила Грейс. — Кажется, вы говорили, что для полиции он наиболее очевидный подозреваемый.

— Не с самого начала, но вскоре стал думать. Чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что только безумец способен рассчитывать на случайность, оставив валяться заряженное ружье. При всех сообщениях об утренних играх в стрельбу, мог ли кто-то действительно посчитать это подходящим способом убить эту женщину? Даже если бы стоило использовать шанс, все мы признали бы слишком опасной угрозу для мальчика. Я это понял, увидев во время ареста Уильяма, с каким ужасом смотрит судья на забавы с оружием. А потом, из ружья всегда стрелял Лео. Почему он не выстрелил на сей раз, если кто-то действительно все спланировал, а Уильям ничего не знал? На какое б чудовищное деяние ни пошел Уильям, он не позволил Лео стрелять из ружья. Он был не способен позволить ему совершить убийство, путь даже совершенно случайно. И все же тот факт, что Лео не выстрелил из ружья, обвинил в моих глазах Уильяма.

— Поэтому-то и я все над этим раздумывала, — вставила Грейс.

— Знаю. Конечно, когда я решил, что зарядил ружье, равно как и выстрелил из него Уильям, проблема заключалась в отсутствии даже тени мотива. Пусть эта женщина была чудовищем, — тут мы, по-моему, все согласны, — но Уильям прежде ни разу даже не посмотрел в ее сторону. Каким образом можно было возненавидеть ее до такой степени, чтобы убить? Я начал искать другого подозреваемого и какое-то время, подобно профессору Нол, думал о мистере Маллигане. Однако после соответствующих изысканий невиновность мистера Маллигана была установлена почти абсолютно.

— Узнаем ли мы когда-нибудь об этом? — полюбопытствовала Грейс.

— Извините меня за скрытность, но тут я должен просить об амнистии. Так или иначе, по возвращении из Нью-Йорка и двух бесед — с Эмметом и с Кейт, — все вдруг встало на свои места. Кстати, должен признаться, что лишь благодаря тесному общению с Кейт в последнее время и пребыванию в одном с ней доме, я определенно сумел научиться неожиданным скачкам мысли, которые столь необычным для меня образом оказались необходимыми для реконструкции событий. С гордостью заявляю, что я начал мыслить, как профессор английской литературы.

— Очень галантно сказано, дорогой сэр. Но, с удовольствием приняв комплимент, я по-прежнему удивляюсь вашим заключениям.

— Эммет обнаружил пропажу — пропало нечто, упомянутое в письме Джойса Лингеруэллу. Все время оставался шанс, что он сам это взял, но снова благодаря Кейт, которая вполне успешно судит о людях, я понял невероятность этого.

Эммет взглянул на покрасневшую Кейт. «Я совершенно не доросла до умения принимать комплименты, — подумала она. — Черт возьми».

— Основные догадки здесь высказал Эммет, но, разумеется, будучи литературно мыслящим парнем, он привык приходить к своим идеям нелогичными скачками.

— Это выходит естественно, когда начитаешься Джойса. Скорее ассоциации идей, чем логическая последовательность.

— Как в «Тристраме Шенди»[49], — заметила Грейс.

— Что-то вроде того.

— Объясните им ход ваших мыслей, — попросил Рид. — Не думаю, что смогу верно их изложить.

— Во-первых, я стал размышлять о «Дублинцах». Поэтому и дал почитать нашему забавному полисмену рассказ «В день плюща». Знаете, он сразу сообразил, что разгадка кроется в этих письмах, и, когда я ему рассказал о своей работе над Джойсом, захотел разузнать о Джойсе. Он совсем не такой тугодум для полисмена, никоим образом не обладающего молниеносным мышлением Белой Королевы[50]. Потом подвернулась сентенция Гарри Левина; не знаю, на каком основании она была высказана… вот, лучше точно процитирую: «Мысль описать день мистера Блума сначала казалась Джойсу темой очередного короткого рассказа». Добавьте эту сентенцию к факту пропажи документа, и… ну, я вдруг посчитал вполне возможным, что «Улисс» начинался как рассказ из «Дублинцев», и что Джойс, разумеется, много лет дожидавшийся публикации своих рассказов, решил тем временем превратить «Улисса» в шедевр и выбросил его из «Дублинцев» до публикации. Но сохранил, так же как «Героя Стивена», — ранний вариант «Портрета художника в юности», — и именно эту рукопись, как мне представляется, послал Лингеруэллу в подарок как самую драгоценную вещь. Однако пожелал скрыть ее от публики. Почему? Об этом кому-то еще предстоит догадаться. Может быть, он хотел, чтоб роман «Улисс» читали сам по себе, — видит Бог, надежда оправдалась сверх самых безумных его ожиданий. Я в этом уверен.

Это, как может заметить Рид или любой из вас, только самое дикое предположение. У меня не было даже намека на доказательства. Но я начал гадать — допустим, есть такой рассказ, допустим, Уильям его украл, надеясь впоследствии заявить об открытии, где бы он мог его спрятать? Не в этом доме, я был вполне уверен. Разумеется, я поискал. Но если бы рассказ обнаружился в этом доме, Уильям бы мало что выиграл. Им распорядилась бы дочь Лингеруэлла, так же как всеми прочими бумагами. Но если бы он мог найти его впечатляющим образом, подобно многим литературным открытиям последнего времени, возможно, имел бы право заявить об этом, по крайней мере, с событием было бы связано его имя. Но где он мог его спрятать?

Как видите, я нисколько не приближался к решению, но начинал мыслить так же, как Уильям. Предположим, рассуждал я, я выйду в поля, где он гулял с Лео, не бросится ли мне в глаза подходящее для тайника место, как бросилось Уильяму? Я подумал сначала, что он посвятил в свой план Мэри Брэдфорд, а потом ему пришлось ее убить, но это выглядело уж слишком неправдоподобным. Уильям без всяких сомнений испытывал отвращение к Мэри Брэдфорд. В любом случае я, действительно прыгая по полям, не сумел ничего придумать. Но поговорил с Ридом о пропавшем рассказе и изложил ему свою теорию.

— Прежде чем поговорили со мной? — спросила Кейт.

— Да. По-моему, он вероятнее, чем вы, обозвал бы меня дураком. И я не мог осложнить вам жизнь, сообщив о возможности такой кражи, пока по-настоящему сам не поверю. В конце концов, я вам все рассказал, кроме подозрений насчет Уильяма. А дальше, — закончил Эммет, пожимая плечами, — пусть Рид излагает.

— Я, так сказать, принял эстафетную палочку из ослабевших рук Эммета. Действительно, неплохой образ для моих целей. Свежим и полным сил я вышел на следующий этап, сменив предыдущего бегуна. Он уже выдохся. Однако под конец я тоже падал от усталости, пока не принялся восстанавливать заново весь свой визит сюда — один из великолепнейших и ужаснейших в моей жизни, — и вспомнил то первое утро, когда получил приглашение прокатиться и безжалостно трясся на сноповязалке мистера Брэдфорда. Кстати припомнил, что Мэри Брэдфорд меня там видела. Восстановив это в памяти, я снова пошел через луг и, глядя на аккуратно вяжущую снопы машину, внезапно подумал, что в одной из таких вязанок можно с успехом спрятать даже большую рукопись, если попросту бросить ее в агрегат, когда Брэдфорд посмотрит в другую сторону.

— И тогда я спросил Брэдфорда, всеми силами постаравшись, чтобы вопрос прозвучал максимально небрежно, упакует ли машина в сноп пачку бумаги. «Я второй раз за несколько недель слышу этот вопрос», — отвечал Брэдфорд.

Грейс Нол присвистнула:

— Какое великолепное место! Иголка в стоге сена.

— Но, конечно, необходима возможность найти иголку. Я продолжил беседу с Брэдфордом и выяснил, что Уильям напрашивался к нему на работу помощником начиная с сентября. Объяснил, что должен работать, пока пишет диссертацию, что хотел бы заняться физическим трудом, и так далее. Знал, конечно, как нелегко фермерам в это время найти помощников.

— И собирался «обнаружить» рукопись, работая на Брэдфорда? Господи Боже, и Брэдфорд нанял его?

— Нет. Брэдфорд об этом рассказывал довольно осторожно, но вроде бы намекнул, что заподозрил Уильяма в интрижке с его женой.

— Ах, вот как! — воскликнула Кейт. — Молли сказала… но я никогда б не подумала…

— Ну, естественно, — сказал Рид. — Тут мы ничего знать не можем и, скорее всего, никогда не узнаем, хотя, если повезет и Бог смилуется, психиатр и священник, возможно, между собой все выяснят. На мой взгляд, она соблазнила его либо из чистого злого умысла, либо в каком-нибудь диком приливе похоти. Наверняка видела, как Уильям сунул в сноп что-то, сообразила, что вещь должна быть ценной, и таким образом он оказался в ее власти. Не поверю, чтобы он объяснил ей, в чем дело, и это, конечно, как всем вам ясно, самое прискорбное. Ведь узнав о рассказе, она вполне могла прийти к мысли, что он не стоит труда. Я уверен, она никогда не слыхала про Джеймса Джойса. Бог весть, что она воображала о спрятанной вещи.

— По неким жутким соображениям, — сказал Эммет, — на мой взгляд, она заставила Уильяма заниматься любовью именно на сеновале, где хранилось сокровище. Наверняка, раз их Брэдфорд застукал. Может быть, Уильям не хотел убивать ее ради рассказа или за покушение на его целомудрие. Может быть, он не смог вынести мысли о том, что она привязалась к нему, когда он обыскивал, должен был обыскивать сеновал.

— Как бы там ни было, — продолжал Рид, — когда Кейт пересказала мне свой разговор с девушкой Молли, возлюбленной Брэдфорда, все встало на свои места. Объясняется и история с Линой, и многое другое.

— А ведь по дороге домой с вечеринки мистера Маллигана, — сказала Кейт, — я думала, что Уильям ведет речь обо мне. Я должна была знать, что он никогда бы…

— Конечно, когда подумаешь, все сходится. Мы с Эмметом пришли к согласию. Но не существовало ни тени, ни проблеска доказательств. А утверждения Молли, Кейт, были ближе к истине, чем ты думаешь. В любом обществе Брэдфорд слыл бы убийцей своей жены, учитывая имевшиеся у него мотивы.

— И ты задумал небольшой спектакль с пожаром?

— Он казался вполне безопасным. Если бы план не сработал, мы ничего бы не потеряли — разве что Эммет собственное лицо, но он был готов рискнуть.

— Вы хотите сказать, — молвила Грейс, — что бесценная неопубликованная рукопись Джойса замурована в одном из тысяч снопов сена, лежащих на чердаке коровника мистера Брэдфорда?

— Да, она точно там. Когда Уильяма увозила полиция, при нем было письмо. Рукопись он спрятал, а письмо оставил. Там прямо сказано: «Вот, Лингеруэлл, это первое появление Блума в печати».

— Не могу дождаться, когда его прочитаю, — вмешался Эммет. — Как по-вашему, Блум тоже подвержен общему параличу, как в других рассказах «Дублинцев», или это уже апостол любви?

— А мне хочется знать, — объявила Кейт, — как быть с четырьмя тысячами снопов, которые я сегодня должна купить у мистера Брэдфорда. Где принято держать сено в нью-йоркском Сити?

— Я лишь надеюсь, — добавил Эммет, — что сегодня он начал кормить коров каким-нибудь другим сеном. Можете вообразить, как этот рассказ, драгоценный рассказ, медленно превращается в желудке — в одном из четырех коровьих желудков — в будущую навозную лепешку или в удобрение? Какой ужас!

— Что тем не менее сильно бы позабавило самого Джойса, — заметила Кейт. — Читайте «Улисса»!