Участь Эшеров

Глава 4

Солнце садилось в оранжевую полосу, тянувшуюся вдоль горизонта. Холодный ветер, шелестевший в кронах сосен и багряных дубов, в густых зарослях колючего кустарника на горе Бриатоп, усилился.

Пятнадцатилетний мальчик по имени Ньюлан Тарп стоял на выпирающей из земли глыбе, известной как Язык Дьявола. В каждой руке он держал по пластиковой корзине, до краев наполненной ежевикой. Его пальцы, губы и подбородок украшали ярко-синие пятна. Живые темно-зеленые глаза смотрели на просеку, лежавшую почти в семистах футах ниже.

Густой лес и черные озера Эшерленда покрывала глубокая тень, перемежавшаяся с оранжевыми отблесками уходящего солнца и оттого напоминавшая пестрое лоскутное одеяло. На острове в центре огромного озера стоял самый большой в мире дом. Он назывался Лоджией Эшеров. Нью когда-то считал, что весь Фокстон может поместиться внутри и еще останется место для ранчо. Мать говорила, что даже сами Эшеры не смогли там жить и дом давно необитаем, если не считать той твари, что одиноко бродит в темноте.

Но что это за тварь, она не сказала.

Закат на несколько минут окрасил стены Лоджии в огненный цвет. Нью видел искры на дюжине флюгеров и громоотводов, установленных на наклонной шиферной крыше. Гранитный выступ под ней украшали статуи львов. Когда на них падало солнце, как сейчас, мраморные кошки, казалось, потягивались, охраняя вверенную им территорию.

Нью заметил стаю из шести диких уток, щипавших траву на западном берегу озера. Даже в ярких лучах солнца вода оставалась черного цвета. Сколько мальчик ни приходил сюда, он ни разу не видел, чтобы на поверхности плескалась рыба.

Лоджия занимала практически весь остров, соединенный с одной из мощеных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды после сильного дождя Нью пришел сюда и увидел, что вода плещется о фундамент здания. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, составлявшие границу его мира. «Какова была бы моя жизнь, — думал он, — если бы мама носила фамилию Эшер, а не Тарп? Что, если бы я мог бродить по тем лесам, скакать на лошадях по пологим зеленым холмам? Увидеть здоровенную Лоджию изнутри?»

Иногда при виде всадников, разъезжающих внизу по лесным дорогам, мальчик испытывал сильную зависть. Хотя Нью жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы жить ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить ее становилось все сильнее. Но Нью никогда не говорил об этом матери. Она запретила ему и его десятилетнему брату Натану ходить по извивающимся тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. «Это проклятое место, — говорила она. — Эшеры погрязли в пороке, и лучше оставить их в покое».

Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим черным приятелем, мальчик сдерживал любопытство. Он никогда никого подозрительного не встречал, но принимал истории о них близко к сердцу. В лесах жили существа, бродившие по ночам, от которых следовало держаться подальше.

Однажды Нью обнаружил на земле перед домом отпечаток огромной лапы, а потом в холодную январскую ночь услышал, как что-то большое двигается по крыше. Нью взял фонарь, ружье и вышел наружу, потому что теперь он был главой семьи, и не имеет значения, страшно ему или нет. Мальчик посветил на крышу, но там никого не было.

Вдруг он увидел, как утки замахали крыльями и дружно поднялись с поверхности воды. Они построились клином и полетели через озеро мимо Лоджии.

«Летите быстрее, — думал Нью. — Быстрее».

Утки набрали высоту.

«Скорее, — мысленно подгонял он. — Скорее, пока она не проснулась».

Внезапно строй уток, словно попав в вихрь, нарушился. Четыре из них, войдя в штопор, неистово замахали крыльями.

Две другие опустились и заскользили по поверхности озера.

«Скорее», — подумал мальчик и затаил дыхание.

Четыре утки отклонились от курса, их несло к северной стене Лоджии.

Одна за другой они врезались в нее и осыпались дождем из перьев, ложась среди гниющих трупов других птиц.

Нью услышал вдалеке крик спасшейся утки, а затем — только шелест ветра. Окна в Лоджии отсутствовали, все они — сотни отверстий любых мыслимых размеров и форм — были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие годы птицы, вероятно, выбили все стекла, и Эшеры решили вовсе от них избавиться.

— Темнеет, — произнес Натан позади брата.

Он нес еще одну корзину, доверху наполненную ежевикой, и держал ту чертову дудку, что мама купила ему в Фокстоне.

— Угу, — ответил Нью, не сдвинувшись с места.

Он поддал ногой камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня мальчики собирали ежевику. Мама клала ее в пироги, которые пекла для фокстонского кафе «Широкий лист». Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но Нью выбрал именно эту дорогу и уже десять минут стоял, разглядывая Лоджию. На многих балконах, как снег, лежали птичьи трупики. Над Лоджией, между дымоходами и башенками, возвышалось нечто, похожее на большой бесцветный фонарь, тусклый и грязный. Почему этот дом такой огромный? Почему все сильнее хочется попасть туда? Он увидел, как одна из уток все еще бьется у подножия здания, и отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца, не давал ему покоя.

— Ладно, — сказал он. — Пора домой.

— Ага, пошли скорее. Уже темнеет.

Они покинули Язык Дьявола. Нью бросил короткий взгляд назад, и мальчики пошли по узкой каменистой тропинке, которая примерно через полторы мили должна была привести к дому. Им следовало возвратиться задолго до наступления темноты.

На продуваемых ветром, грязных склонах Бриатопа белые люди обитали уже не одно десятилетие. На полянах и вырубках приютилось несколько сот дощатых домиков, в одном из которых жила семья Тарпов. Бриатоп был массивной горой со скальными уступами, покрытыми зарослями колючего кустарника. Поговаривали, будто он может оплести человека, пока тот стоит к нему спиной, и тогда уже нипочем не выпутаешься. Многие охотники, забредшие на Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и пожраны кустарником, и даже костей не осталось.

Бриатоп был частью Эшерленда и стоял на северном краю имения площадью в тридцать тысяч акров. Населяли его выходцы из Шотландии и Ирландии. Они держались за свои домишки и существовали благодаря обилию оленей, зайцев и перепелов. Тех, кто жил не на горе, быстро прогоняли предупредительными выстрелами, да и не годилась гора для чужаков. Трудности жизни здесь были естественны и принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок и крепко запирали двери после заката.

— Я бы собрал ягод не меньше тебя, будь у меня еще одна корзина! — сказал Натан по дороге. — Я бы мог наполнить три корзины!

— Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая другую, — ответил Нью. — Как в прошлый раз.

— А вот и могу!

— Не можешь.

— Могу!

— Не можешь.

Подаренная Натану дудка издала гневный свист.

Нью заметил, что тени становятся длиннее. Темнота наверняка застанет их в пути. «Надо было выйти на час раньте», — подумал он. Но мальчики ели ежевику, а солнце так приятно грело спину, что они обо всем забыли. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть рядом.

«Он выходит, когда вырастают тыквы, — говорила мама. — Он может нестись как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Нападает так быстро, что ты и глазом не успеваешь моргнуть».

— Пойдем скорее, — сказал Нью.

— У тебя ноги длиннее, чем мои!

— Прекрати свистеть в чертову дудку!

— Я скажу маме, что ты ругаешься! — предупредил Натан.

Сильный холодный ветер обдувал мальчиков и раскачивал деревья по сторонам тропинки. Нью поежился, хотя был одет в коричневый свитер, заплатанные джинсы и грубую куртку, которую раньше носил отец. Она еще хранила его запах, смесь ароматов лавра и сосны.

Нью был слишком высок для своего возраста и очень похож на отца: такой же худой и костлявый, с острым носом и подбородком, с веснушками, рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. У него были большие выразительные глаза, в которых светились одновременно любопытство и озабоченность. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего хочет — покоя или бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым, только щеки пухлые. Дети в школе на другом склоне горы дразнили его, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата. Нью остановился, чтобы подождать его.

— Боже милосердный! Давай скорее!

Он старался говорить спокойно, хотя на душе скребли кошки. Темнота уже окутывала Бриатоп. Мама говорила, что у Страшилы в темноте блестят глаза.

— Я не могу идти так быстро! — заныл Натан. — Если бы мы не топтались на…

Внезапно вокруг головы Натана замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он завизжал, прыгая по кругу.

Что-то запуталось в его волосах. С криком «Летучие мыши!» он в ужасе запустил корзиной с ягодами. Тени рассыпались и взметнулись в небо.

Нью от страха едва не выскочил из штанов, но, приглядевшись, рассмеялся.

— Перепелки, — сказал он. — Ты испугался выводка перепелок.

— Это были летучие мыши! — возразил Натан. — Они залезли мне в волосы!

— Перепелки.

— Летучие мыши! — Натан не собирался признавать, что несколько жалких перепелок заставили его сердце стучать, словно дятел. — И здоровые! — Он все еще сжимал дудку в руке, но неожиданно понял, что закинул корзину в лес. — Мои ягоды! — вскричал он.

— Ха-ха! Должно быть, ты зашвырнул их прямо в Эшвилл.

Ягоды рассыпались по всей тропинке.

— Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину!

Натан начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.

— Ничего она не сделает. Давай, нам надо… — Нью запнулся, когда Натан посмотрел на него.

Брат готов был заплакать от огорчения: он не разгибаясь работал весь день, и теперь несколько перепелок все испортили. Жизнь, казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана.

— Хорошо. — Нью поставил свои корзинки. — Я помогу тебе найти.

Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.

— Почему ты это сделал? — спросил он сердито. — Глупо так себя вести!

— Потому что это были летучие мыши и они запутались у меня в волосах, вот почему!

— Перепелки, — веско сказал Нью.

Он заметил что-то в нескольких футах от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на шип. Похоже, от рубашки. Нью оцарапал щеку о колючку и тихо выругался. — Ну, не знаю, куда она улетела! Ты мог ее забросить на луну…

Он сделал еще шаг вперед, и земля ушла у него из-под ног.

Нью падал, прорываясь сквозь густую траву и живую колючую проволоку.

Он слышал, как Натан зовет его по имени, а потом услышал свой собственный крик.

«Я свалился с горы, — подумал Нью, — и сейчас разобьюсь насмерть».

Он продолжал катиться вниз, его болтающиеся руки часто натыкались на шипы. Мальчик больно стукнулся затылком обо что-то твердое. «О скалу… Ударился о скалу… Проклятье! Моя голова!» Он ничего не понимал, пока не услышал вопли оставшегося наверху Натана.

Нью лежал без движения. Он задыхался, во рту была кровь.

— … Слышишь, Нью?! Ты меня слышишь?! — вопил обезумевший от страха брат.

От боли по щекам Нью текли слезы. Он ничего не видел и когда попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он на чем-то висел. Сильно пахло землей, к этому запаху примешивался другой, более острый, сладковатый. Воняло мертвечиной, прямо рядом с ним.

— Натан? — позвал он, не понимая, что говорит почти шепотом. — Натан?! — крикнул он громче. — С тобой все в порядке?

«Отлично!» — подумал Нью и едва не рассмеялся. Каждая клетка его тела пылала как в огне. Он изо всех сил дернул правой рукой и услышал треск одежды. Затем отер слезы и липкую грязь с глаз и увидел в слабом свете, где он находится.

Нью не свалился с Бриатопа, а лишь упал в яму, скрытую кустарником. Ее глубина была примерно тридцать пять футов, крутые земляные стены уходили куда-то в темноту. Он угодил в ловушку; ежевика обвилась вокруг ног и груди, она же держала левую руку. Повсюду были уродливые ветви, свившиеся в петли, кольца и узлы, покрытые огромными колючками. Нью с ужасом обнаружил, что стоит пошевелиться, и он увязает в этих тенетах еще крепче.

Но хуже всего было содержимое ямы.

Здесь валялись трупы, находящиеся на всех стадиях разложения — от вздувшейся плоти до пожелтевших костей. Стоял скелет безнадежно запутавшегося оленя, задрав в небо рога.

Повсюду белели кости енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа виднелся свежий труп еще недавно бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы впились ему в шею.

Менее чем в шести футах от него лежал оплетенный зарослями скелет человека. На нем были обрывки красной фланелевой рубашки, украшенные бахромой кожаные штаны и ботинки. Вдоль позвоночника торчали огромные шипы, а сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука вывернулась за спину под острым углом, кости были явно сломаны. В отдалении Нью заметил ржавое ружье, а на поясе висели пустые ножны.

Нью яростно боролся за свободу, но колючие витки все туже оплетали его туловище.

— Помогите! — крикнул он. — Натан! Беги скорее за помощью! — У него страшно болела голова.

Натан несколько секунд не отвечал. Затем произнес:

— Нью, я боюсь. Кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.

— Беги за помощью! Беги к маме! Скорее, Натан! — Шип глубоко вонзился в щеку.

— Я его слышу, Нью! — Голос брата дрожал. — Он приближается!

Взошла луна. Как тыква, подумал Нью и похолодел.

— Беги, — прошептал он, а затем закричал: — Беги домой, Натан! Давай! Беги домой!

Когда донесся голос Натана, в нем опять была уверенность.

— Я бегу к маме! Я спасу тебя! Вот увидишь! — Послышался треск, будто Натан продирается сквозь кустарник, затем слабый крик: «Вот увидишь!» — и наступила тишина.

Подул ветер, и в яму полетели увядшие листья. Нью слышал свое прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.

Он не знал, сколько времени прошло. Вскоре он задрожал, ужасный холод пронизывал до костей. Кто-то смотрел на него. Нью чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы. Мальчик взглянул наверх, и сердце учащенно забилось.

На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его, в лунном свете стоял силуэт. Незнакомец был закутан во все черное и правой рукой прижимал к боку что-то похожее на мешок.

Нью хотел заговорить, но кровь застыла в жилах.

Черный не шевелился. Нью не знал, кто это, но он смутно напоминал человека. То, что он держал, также не двигалось, но Нью в какое-то ужасное мгновение заметил, как в лунном свете блеснуло белое перевернутое лицо ребенка.

Нью моргнул.

Незнакомец исчез. Если вообще он был. Пропал бесшумно, все звуки заглушил стук сердца мальчика.

— Натан! — закричал Нью.

Он продолжал звать брата до тех пор, пока голос не превратился в усталый шепот. Его душу окутывало то же черное отчаяние, что и в тот день, когда он смотрел, как гроб с отцом опускается в землю.

«Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой — в лесу Страшила рыщет, детей на ужин ищет…»

С губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг мальчика лишь кости гремели на ветру.

Глава 5

Рикс одевался к обеду. Когда он завязывал галстук, его внимание привлек порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив окна, что выходило на север. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море, и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров, окрашенную закатным солнцем в оранжевые и багряные тона. Затем деревья опять сомкнулись.

Он вынужден был заново перевязать галстук. Его пальцы сделали неправильное движение.

Когда ему было всего девять лет, он попал в Лоджию в первый и последний раз. Бун заманил его туда играть в прятки.

Риксу выпало искать первым. Внутри было темно, но мальчики взяли с собой фонарики. Бун установил следующие правила: прятаться только на первом этаже и не заходить в восточное и западное крыло. Тот, кто водит, закрывает глаза и считает до пятидесяти. Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии отсутствовало электричество, так как с 1945 года в ней никто не жил. Там было тихо и холодно, как зимой. Чем дальше он заходил в глубь постройки, тем становилось холоднее. Это казалось странным, потому что едва наступил октябрь, температура воздуха оставалась еще довольно высокой, но Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда царил январь, в этом мире холода и чопорного величия.

«Мракобесие», — подумал Рикс. Так он собирался когда-нибудь озаглавить свою книгу.

Лоджия, построенная на доходы от разрушений и предназначенная давать кров поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, казалась воплощением ада. Если сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия — его злобное сердце, изношенное, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет и выжидает.

Когда Риксу было девять лет, она поглотила его почти на сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась переварить. Порой, когда сознание дает сбои, он возвращается в то время, в темноту Лоджии, навалившуюся после того, как слабые батарейки, которые Бун подсунул ему в фонарик, сели. Он не слишком хорошо помнил все, что там происходило, но не забыл мглу, кромешную и жуткую, ее тихую злую силу, которая сначала бросила его на колени, а затем заставила ползти. Ребенком Рикс не знал, что в Лоджии около двухсот комнат, и в соответствии с безумной проектировкой этажей там были безоконные помещения, к которым не вел ни один из доселе известных коридоров. Ему казалось, что он припоминал падение с длинной лестницы, разбитые коленки, но все эти воспоминания для него были окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать за закрытой дверью.

Рикс проснулся в своей постели несколько дней спустя. Кэсс позже рассказала, что Эдвин пошел внутрь и обнаружил его на втором этаже восточного крыла. Рикс слепо бродил по Лоджии, натыкаясь на стены и двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как мальчик не свернул там себе шею.

С тех пор Рикс не переступал порога Лоджии.

Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими глазницами медленно проник в сознание, но Рикс тут же отогнал это видение. Голова тупо болела. Бун намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.

Риксу казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к «Эшер армаментс». Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое желание и не возникало. Хотя скачки, казалось, были главным занятием Буна, он владел агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане. Он помалкивал о своем бизнесе, но как-то похвастался Риксу контрактами с дюжиной необычайно симпатичных голливудских актрис.

«Если так, — размышлял Рикс, — то почему у Буна нет филиала в Калифорнии?» Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, его туда не приглашали, но Бун, вероятно, прилично зарабатывал. Во всяком случае, одевался он и вел себя как преуспевающий бизнесмен.

Лишь профессия писателя оказалась для Рикса относительно удачной в финансовом отношении. У него было на счету несколько тысяч долларов, но он знал: эти деньги скоро кончатся. Что тогда? Найти другую, плохо оплачиваемую работу, чтобы оставались свободными четыре, максимум пять месяцев? Если он не сможет написать новую книгу, бестселлер, все, что наговорил Уолен о его невезении, станет явью. И он вынужден будет приползти в Эшерленд.

Рикс попытался прогнать чувство неуверенности. Он надел твидовый пиджак и осмотрел прореху на правом рукаве — след падения на тротуаре в Нью-Йорке. Шов немного разошелся, но Рикс решил, что мать ничего не заметит.

По пути в гостиную он остановился и окинул взглядом игровую комнату. В ней стояло два больших бильярда и висели антикварные лампы от Тиффани цвета морской волны. Никаких изменений, только появились два новых игровых автомата: «Поиск колдуна» и «Защитник». Они стояли в самом углу, по-видимому, для развлечения Буна. Рикс прошел дальше, в курительную — обшитый дубом, с высоким потолком салон все еще хранил слабый запах дорогих сигар. Стены украшали картины, изображавшие сцены охоты, а также висели головы оленей, баранов и медведей. В углу стояло семифутовое чучело гризли, которого, по преданию, застрелил в имении Тедди Рузвельт. Высокие напольные часы с красивым медным маятником мягко пробили семь раз.

На другой стороне комнаты была раздвижная дубовая дверь. Рикс подошел к ней. Там находилась библиотека отца.

Но дверь была крепко заперта.

— Ты не видел брата?

Рикс подпрыгнул, как ребенок, застигнутый с куском пирога в руке. Он обернулся и увидел мать, одетую в блестящее вечернее платье. Ее макияж и прическа были безукоризненны.

— Нет, — ответил он с облегчением.

— Наверное, Бун опять отправился на конюшню. — Она нахмурилась. — Если он не тратит время на лошадей, то играет в покер со своими дружками из местного клуба. Я без конца повторяю, что они грабят Буна, но разве он послушает? — Ее рассеянный взгляд стал более внимательным. — Ищешь что-нибудь почитать?

— Нет. Так, хожу из угла в угол.

— Теперь твой отец держит библиотеку на замке.

— Когда я был здесь в последний раз, ее не запирали.

— Теперь она закрыта, — повторила мать.

— Почему?

— Твой отец проводил какие-то исследования… перед тем как заболел, естественно. — В ее глазах блеснула и погасла искорка огорчения. — Он велел принести некоторые книги из библиотеки в Лоджии. И естественно, не хочет, чтобы с ними что-нибудь случилось.

— Какие исследования?

Она пожала плечами.

— Не имею представления. Известно ли твоему брату, что в этом доме садятся ужинать строго в семь тридцать? Я не желаю, чтобы за моим столом пахло лошадиным потом!

— Уверен, что куда сильнее будет пахнуть от него самого.

— Сарказм никогда не бывает в споре хорошим аргументом, сын, — твердо сказала Маргарет. — Да, но я хотела бы знать, присоединится ли к нам вечером его супруга. Целую неделю она ест в постели.

— Почему бы тебе не послать к ней слугу, чтобы спросить?

— Потому что, — кисло сказала Маргарет, — Паддинг — это его личное дело. Я не хочу, чтобы мои слуги кланялись ей, как принцессе. Мне наплевать, если его жене лень вылезти из постели и одеться, но Кэсс хотела бы знать, на сколько персон накрывать.

— Ничем не могу помочь. — Рикс еще раз взглянул на медные ручки дверей библиотеки, а затем переключил внимание на голову лося, висевшую над камином.

— Надеюсь, ты будешь за столом вовремя. Судя по твоему виду, тебе надо больше есть хорошего мяса. А иголка и нитка могут сотворить чудо с твоим ветхим пиджаком. Сними его после еды, я приведу в порядок.

— Спасибо.

— Приходи, когда будешь готов. В этом доме ужинают в семь тридцать.

Оставшись один, Рикс еще поразмышлял у закрытой двери, а затем направился обратно к главному коридору тем же путем, каким шел сюда. Минуя гостиную и столовую, он двинулся в подсобные помещения дома.

Рикс остановился на пороге большой кухни Гейтхауза. Вдоль чистых побеленных стен в строгом порядке висели котлы и прочая кухонная утварь. Он смотрел на невысокую, крепкую седую женщину, проверявшую кипящие котлы, что стояли в ряд, и спокойным, но твердым голосом отдававшую команды двум подчиненным ей поварихам, которые сновали по кухне. На душе у него стало удивительно тепло, и он сразу понял, как сильно ему недоставало Кэсс Бодейн. Одна из поварих покосилась на него и не узнала, но Кэсс повернулась и замерла.

Рикс приготовился. На несколько секунд на ее румяном лице застыло потрясенное выражение, а затем его озарила улыбка. Рикс был уверен, что Эдвин рассказал ей, как плохо он выглядит.

— О Рикс! — Кэсс обняла его.

Ее макушка едва доходила ему до подбородка. Ее тепло было таким же приятным, как веселый огонь в камине в студеную зимнюю ночь, и Рикс почувствовал, как жар разливается по его телу. Рикс знал, что без этой женщины и ее мужа его жизнь в Эшерленде была бы намного тусклее. Они занимали белый дом за садом и гаражом, и много раз мальчишкой Рикс мечтал, что будет жить вместе с ними. Несмотря на громадную ответственность, они всегда находили время выслушать или подбодрить его.

— Так хорошо, что вы опять дома! — Она отстранилась от него, чтобы получше разглядеть.

В ее чистых голубых глазах промелькнула тревога.

— Если скажешь, что я прекрасно выгляжу, я буду знать, что ты выпила шерри, — сказал он с улыбкой.

— Хватит меня дразнить! — Она легонько толкнула его в грудь, а затем взяла за руку. — Давай посидим. Луиза, принеси, пожалуйста, две чашечки кофе в наш закуток. Одну с сахаром и сливками, другую только с сахаром.

— Да, мэм, — ответила повариха.

Кэсс провела его из кухни в комнатку для отдыха прислуги. Там стояли стулья и стол, а окно выходило в освещаемый фонарями сад. Они сели, а Луиза принесла кофе.

— Эдвин предупредил, что вы наверху, — сказала Кэсс. — Но я думала, вы отдыхаете. Как в Нью-Йорке?

— Нормально. Слишком шумно.

— Вы там работали? Собирали материал для новой книги?

— Нет, мне… нужно было утрясти кое-что с моим агентом.

Когда Кэсс улыбалась, к ее глазам сбегалось много морщинок.

Она и в шестьдесят один год оставалась симпатичной, а в юности, Рикс знал, была настоящей красоткой. Он видел старую фотографию, которую Эдвин хранил в своем бумажнике:

Кэсс в двадцать лет — длинные светлые волосы, безупречное сложение и глаза, способные остановить время.

— Рикс, так здорово! — Она погладила его по руке. — Я хочу знать все о вашей новой книге!

«Бедлам» был мертв, и Рикс знал это. Нет смысла поднимать его из могилы.

— Я бы… хотел рассказать тебе о своей следующей работе.

Глаза Кэсс заблестели.

— Новый триллер? Потрясающе!

— Мы говорили об этом в прошлый раз. — Он собрался с духом, так как помнил ее реакцию. — Я хочу написать историю дома Эшеров.

Улыбка на лице Кэсс потухла. Она отвела взгляд и сидела молча, вертя в руках чашку с кофе.

— Я долго думал об этом, — продолжал Рикс, — и даже начал исследования.

— В самом деле?

— Закончив «Огненные пальцы», я отправился в Уэльс. Помнится, папа мне рассказывал, что Малкольм Эшер владел там в начале прошлого века угольной шахтой. Это заняло у меня две недели, но я отыскал то, что от нее осталось, неподалеку от деревеньки Госгэрри. Документы были в беспорядке, но местный клерк откопал для меня кое-что об «Угольной компании Эшеров». Примерно в тысяча восемьсот тридцатом году в шахте произошел взрыв с обвалом. В это время там находились Малкольм, Хадсон и Родерик. — Он ожидал, что Кэсс взглянет на него, но этого не произошло. — Хадсона и Родерика спасли, а труп их отца так и не обнаружили. Они, понятно, были так расстроены, что решили переселиться вместе с Маделин в Америку.

Кэсс все еще молчала.

— Я хочу знать, какими были мои предки, — объяснил Рикс. — Что побуждало их создавать оружие? Почему они осели здесь и продолжали отстраивать Лоджию? Эдвин рассказывал мне кое-что про дедушку Эрика, а остальные? — Их портреты висели в библиотеке, и Рикс знал имена — Ладлоу, отец Эрика, Арам, отец Ладлоу и сын Хадсона, — но ничего не знал об их жизни. — Что представляли собой женщины клана Эшеров? — не унимался Рикс. — Знаю, что работа над книгой будет нелегкой. Многое мне, вероятно, придется домысливать, но я думаю, что смогу это сделать.

Кэсс отпила кофе, держа чашку в ладонях.

— Твой отец тебя за это повесит, — мягко сказала она.

— Как ты думаешь, людям интересно узнать о семье Эшер?

Это будет также и история американской военной индустрии.

Смогу ли я это сделать, по-твоему?

— Дело не в этом. Мистер Эшер имеет право сохранять в тайне свою личную жизнь. Вся ваша семья обладает таким правом, включая почивших предков. Вы действительно хотите, чтобы посторонние узнали все, что происходило в Эшерленде?

Рикс понимал, что Кэсс намекает на его дедушку Эрика, который имел склонность устраивать буйные оргии, где прислуживали голые женщины. Эдвин рассказал ему, что на одной вечеринке все гости скакали на лошадях по Лоджии, а слуг Эрик заставил надеть боевые доспехи и сражаться для потехи на берегу озера.

— Простите меня, если я не права, — сказала Кэсс, поднимая наконец на него глаза, — но мне кажется, вы хотите написать историю семьи потому, что знаете, как это будет болезненно для вашего отца и всего семейного бизнеса. Вы уже дали ему понять, что думаете по этому поводу. Неужели вы не видите, как сильно он вас уважает за то, что вы осмелились порвать с семьей?

— Уважает?

— Он гордец и никогда не признает своих ошибок. Он завидует вашей независимости. Мистер Эшер никогда бы не смог порвать с Эриком. Кто-то после смерти Эрика обязан был принять семейное дело. Вы не должны его ненавидеть из-за этого. Впрочем… делайте как пожелаете. Все равно поступите по-своему. Но я советую не будить спящего льва.

— Я мог бы написать эту книгу, — твердо сказал Рикс. — Я знаю, что на это способен.

Кэсс с отсутствующим видом кивнула. Было ясно: она хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Ее рот сжался в тонкую линию.

— Рикс, — начала она, — вы должны кое-что узнать. О боже, как мне это сказать? — Она рассеянно посмотрела в сад. — Сейчас так много нового, Рикс, все постоянно меняется. О дьявол! Я никогда не умела вести беседу. — Кэсс посмотрела прямо на него. — Для нас с Эдвином это последний год в Эшерленде.

Первым побуждением Рикса было рассмеяться. Конечно, она шутит! Но смех застрял у него в горле, так как лицо Кэсс оставалось серьезным.

— Нам пора в отставку. — Она пыталась улыбнуться, но у нее не выходило. — Давно пора, на самом деле. Мы хотели уволиться два года назад, но мистер Эшер отговорил Эдвина.

Теперь мы скопили достаточно денег, чтобы купить дом в Пенсаколе. Я всегда мечтала жить во Флориде.

— Не верю своим ушам! Боже мой! Вы всегда были здесь, сколько я себя помню!.

— Я понимаю. Нет нужды говорить, что вы были для нас как сын. — В глазах Кэсс застыла боль, и ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. — Эдвин уже не может, как прежде, следить за поместьем. Эшерленду нужен управляющий помоложе. Мы хотим наслаждаться жизнью, муж мечтает о морской рыбалке, а я — о том, как буду носить шляпки от солнца. — Она грустно улыбнулась. — Если мне надоест бездельничать, я смогу открыть магазинчик. Нам пора на покой, правда пора.

Рикс был настолько ошарашен, что едва соображал. Эшерленд останется без Эдвина и Кэсс?

— Флорида… так далеко.

— Не так уж и далеко. К тому же там есть телефоны.

— Но кто займет ваше место, да и кто справится?

Рикс знал, что со времен Хадсона существует традиция, согласно которой управляющий Эшерленда должен быть Бодейном. Но так как у Кэсс и Эдвина нет детей, их преемником станет посторонний.

— Я знаю, почему вы удивляетесь, — сказала Кэсс. — За Эшерленд всегда отвечали Бодейны. И Эдвин хочет сохранить традицию. Вы, наверное, слышали, что у него есть брат Роберт?

— Пару раз слышал.

Брат Эдвина оставил имение в молодости и поселился на другом краю Фокстона. Рикс знал, что Эдвин изредка навещал его.

— У Роберта есть внук по имени Логан. Ему девятнадцать, и он уже два года работает на военном заводе. Эдвин верит: у него есть необходимые способности, чтобы занять это место.

— Девятнадцатилетний управляющий? Безумие!

— Эдвину было двадцать три, когда он заменил своего отца, — напомнила ему Кэсс. — Муж разговаривал с Логаном и верит, что юноша справится. Мистер Эшер дал свое согласие. Эдвин собирается завтра или послезавтра привезти Логана сюда и начать его обучение. Конечно, если Логан не захочет остаться, нам придется объявить конкурс. А если возникнут какие-нибудь проблемы, он уедет.

— Ты встречала этого парня?

— Однажды. Он выглядит толковым. И на хорошем счету на заводе.

Рикс уловил неуверенность в ее голосе.

— Ты не в восторге от него?

— Честно? Нет, не в восторге. Он плохо отесан. Я думаю, ему будет тяжеловато первое время. Но парень согласился попробовать, и, думаю, это его шанс.

На кухне зазвенел звонок. Часы показывали почти семь тридцать, и Маргарет вызывала слуг в столовую.

— Мне надо идти. — Кэсс быстро встала. Рикс сидел, устремив взор в сад, и женщина дотронулась до его плеча. — Мне жаль, если эта новость вас расстроила, но все к лучшему. Такова жизнь. А сейчас идите ужинать. У меня стоит в печке отличный уэльский пирог.

Рикс оставил Кэсс хлопотать на кухне и побрел в столовую. Там за длинным блестящим столом из красного дерева в одиночестве сидела его мать.

Как только одни из многочисленных часов пробили семь тридцать и остальные тотчас откликнулись эхом, в дверях показался Бун. Его лицо горело после верховой езды, а на бровях осела дорожная пыль, но он успел переодеться в темно-синий костюм с узким галстуком.

— Ты выглядишь как карточный шулер, Рикси, — усмехнулся Бун, усаживаясь напротив брата.

— Оба моих мальчика дома, — сказала Маргарет с наигранным весельем и склонила голову. — Давайте же вознесем благодарность Господу за пищу, которую собираемся вкушать.

Глава 6

По лесу бродил Страшила.

На нем были траурный костюм из темного бархата и черный цилиндр. Лицо желтое, как прокисшее молоко.

Он нес косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки Страшила скашивал перед собой кустарник. Те, кому случалось повстречаться с ним и уцелеть, рассказывали, что глаза его сверкают, как зеленые фонари, на лице хитрая ухмылка, а зубы заострены так, что можно порезаться.

Страшила умел ждать. Все время в мире принадлежит ему. Рано или поздно ребенок сойдет со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведет его туда, где тени нависают, как могильные камни. И он уже не вернется домой.

Легко удерживая свое оружие, Страшила нюхал ночной ветер в поисках человека. Мелкие зверушки в ужасе убегали подальше в лес. Он стоял как статуя, и только взгляд медленно скользил в темноте.

Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер.

Он опять приехал домой и если не выйдет завтра играть, то появится послезавтра. Или днем позже. Страшила стоял под окном ребенка и смотрел наверх. «Выходи, выходи поиграть, — шептал он, как ветер в мертвых деревьях. — Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер».

Рикс заставил себя проснуться, нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. На стенах комнаты шевелились тени деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видел такого яркого кошмара о Страшиле, который в его сне был похож на Лона Чейни[1] в фильме «Лондон после полуночи» — те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора покончить с ночным бредом. Это не способствует хорошему сну.

Скрипнула половица. У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.

Прежде чем Рикс среагировал, а он готов был закричать, как ребенок, прокуренный женский голос сладко прошептал:

«Ш-ш-ш! Это я!»

Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, Рикс повернулся и увидел Паддинг, жену своего брата.

Ее прозрачный розовый пеньюар облегал тело так, словно она в нем искупалась. Сквозь ткань просвечивали темные круги сосков и черный треугольник между бедрами. Она выглядела практически нагой, как только может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжелые светлые космы спадали на обнаженные плечи. На лице был толстый слой косметики: ярко-красная помада на губах и тени под темно-карими глазами, непроницаемыми, как озера Эшерленда. С тех пор как Рикс видел Паддинг в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но все еще сохраняла дикое, грубое очарование. Фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул «мисс Северная Каролина». В Атлантик-Сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком с полными губами Паддинг всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы ее поцеловали, и чем крепче, тем лучше. Но сейчас этот рот кривился в горькой усмешке, а на лице застыло мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно «Шанели номер 5», смешавшийся с резким запахом бурбона и грязного тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.

— Что ты здесь делаешь? Где Бун?

— Бун сказал «пока», — ее рот опять скривился в улыбке, — и уехал до утра играть в карты в свой чертов клуб.

Рикс посмотрел на наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протер глаза.

— Что случилось? Вы поссорились?

Она пожала плечами.

— Мы с Буном ссоримся время от времени. — Паддинг говорила с сильным южным акцентом. — Он уехал около полуночи. Когда проиграет все деньги и так напьется, что не в состоянии будет вернуться домой, его положат там спать.

— У тебя что, вошло в привычку вламываться в чужие комнаты? Ты меня жутко напугала.

— Я не вламывалась. Ломиться — это когда дверь заперта. — Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. — Ты выглядишь исхудавшим. Болеешь, что ли?

— Я здоров. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?

— Хочу поговорить. Я должна с кем-то общаться, иначе сойду с ума! — Она грязно выругалась.

«Все та же Паддинг, — подумал Рикс. — Когда пьяна, может любого вогнать в краску».

— В чем дело? — спросил он.

— Будь ты джентльменом, предложил бы мне сесть.

Рикс неохотно указал рукой в сторону кресла, но Паддинг предпочла край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на ее левом колене. «Проклятье», — подумал он. Его тело отреагировало на ее наготу, и он согнул ноги в коленях под простыней, чтобы скрыть это. Паддинг нервно грызла ногти.

— Мне здесь не с кем поговорить, — захныкала она. — Они меня не любят.

— Я думал, ты дружишь с Кэт.

— Кэт слишком занята для дружбы. Если не носится по поместью, то сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько болтать по телефону?

— Ты и телефонные разговоры подслушиваешь?

Паддинг гневно качнула головой.

— Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь?

Бун своим чертовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. — Она хихикнула. — Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится?

— Паддинг, — устало произнес Рикс, — к чему все это?

— Ты… Я ведь всегда казалась тебе привлекательной?

— Мы едва знали друг друга.

— Но то, что ты видел, тебе нравилось? — Она прикоснулась к его руке.

— Думаю, да. — Рикс не отдернул руку, хотя знал, что надо бы. Напряжение в паху становилось все сильнее.

Паддинг улыбнулась.

— Я так и знала. Женщина всегда это понимает. Ну, знаешь, блеск в глазах мужчин и все такое. Ты бы видел парней в Атлантик-Сити, когда я вышла на сцену. Ты бы слышал, как у них штаны затрещали. Старые педерасты — вот кто голосовал против меня.

— Шла бы ты к себе, а? — Рикс сморщил нос. — Когда ты в последний раз принимала ванну?

— Мыло вызывает рак, — ответила она. — Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то вредное. Знаешь, что лучше всего для кожи? «Джелло». Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока не распустится. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нем есть витамин С.

Рикс хотел было спросить, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, у нее действительно что-то не в порядке с головой. Жизнь в доме Эшеров определенно тому способствует.

— Я знаю, что нравлюсь тебе, — сказала Паддинг. — Ты мне тоже нравишься, правда. Я всегда думала, что ты умный и все такое. Ты не то что Бун. Ты… э-э, джентльмен. — Она склонилась к Риксу, ее грудь открылась, и пары бурбона ударили ему в лицо. — Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? — прошептала она.

Захваченный врасплох, Рикс не нашел что ответить, и Паддинг продолжила:

— Меня здесь все ненавидят! Особенно эта леди-драконша! У вашей мамочки есть глаз на спине! Просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!

— Я этому не верю.

— Это правда, черт возьми! Они не выпускают меня за ворота! В августе я пыталась убежать! Осточертел этот гадюшник, и я сбежала на «мазерати». Они послали по следу легавых, представляешь, Рикс?! Полиция штата задержала меня рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму, обвинив в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! — Она горько рассмеялась. — Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что окажусь здесь пленницей и у него не будет ни единого цента!

— У Буна есть свое агентство.

— Да, то самое. — Паддинг скривилась. — Все куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, отдает проценты. У Буна нет и собственного горшка, чтобы помочиться!

— Он будет богатым, — сказал Рикс. — После того как наш отец умрет, — он только сейчас понял это, — семейное дело перейдет к Буну.

— О нет! Ты ошибаешься. Бун хочет возглавить бизнес, но Кэт добивается того же. И Бун безумно боится, что старик отдаст ей все до последнего цента!

Рикс ненадолго задумался. Все дети Эшеров поступили в Гарвардскую школу бизнеса с условием проводить каждый уик-энд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу, а Кэтрин окончила школу с отличием.

Она всегда интересовалась модой и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя пару лет она его продала с прибылью почти в три миллиона долларов и решила сама работать моделью по контрактам, за две тысячи долларов в час. Ее цветущий вид был чрезвычайно популярен в Европе, где она рекламировала все, от мехов до автомобилей «феррари».

— Кэт счастлива, — сказал Рикс. — Ее не интересует семейный бизнес.

— Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к решению серьезных вопросов.

— Это ничего не значит. Он не позволяет никому из нас участвовать в принятии решений. — Рикс улыбнулся. — Поэтому Бун и хочет все заполучить.

— Конечно. Как и ты.

— Прости, но я не стану мараться.

— Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он уверен, что ты так же ждешь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? — Она моргнула тяжелыми веками. — Твой брат сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики не успевают выезжать с заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи: неужели ты не хочешь получить свой кусок?

— Нет, — ответил он твердо. — Не хочу.

— Болван! — Ее груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. — Только полный идиот может отказаться от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. — Голос ее сорвался, казалось, она вот-вот упадет. Паддинг вцепилась в его руку. — Я больше не могу находиться здесь, Рикс: мне жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну.

А над моей головой этот старик, в его комнате… Я не могу выносить его запах, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!

— Ты пробовала говорить с Буном о…

— Да, пробовала, — огрызнулась Паддинг, и ее лицо покраснело. — Он не желает ничего слушать! Он только смеется! Бун… больше не хочет быть со мной. — В ее глазах появились слезы, но у Рикса возникло сомнение, не притворные ли они. — Он сказал, что не будет больше спать со мной. Со мной!

В колледже имени Дэниела Уэбстера я командовала группой поддержки! Победительница конкурса красоты! Черт возьми, раньше футболисты мечтали лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто слизняк!

До Рикса не сразу дошли ее слова.

— Бун… импотент?

В последний раз, когда он был здесь, Бун взял его в клуб под названием «Важный петух», где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл танцовщиц по именам и хвастался, что всех имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.

— Правда же, я тебе нравлюсь? — Паддинг вытерла глаз, размазав тушь по лицу. — Я могла бы поехать в Атланту. Тебе позволят забрать меня, не попытаются остановить. Бун тебя боится. Он сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не поступлю как та.

Я не сойду с ума и не перережу себе…

— Возвращайся в свою комнату, — приказал он.

Воспоминание о Сандре, лежащей в ванне, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Пепельные локоны, плавающие в красной воде.

Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.

— Возьми их. Ты можешь, если захочешь. — Она попыталась направить его руку.

Рикс сжал пальцы в кулак.

— Нет, — сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.

— Только прикоснись.

— Нет.

В одно мгновение ее лицо смялось, как мокрый картон.

Она выпятила нижнюю губу.

— Я… думала, что нравлюсь тебе.

— Нравишься, но ты жена моего брата.

— У тебя что, недомогание по этой части? — В ее высказывании сквозил обидный намек.

— Нет, но я не распутник. У тебя с Буном проблемы, а я не хочу вставать между вами.

Ее глаза превратились в щелочки. Из-под маски совершенства предстала подлинная Паддинг.

— Ты точно такой же, как и они! Только о себе и думаешь! — Она встала, пьяно, неловкими движениями поправила свою одежду. — Да, ты корчишь надменного и сильного, а на самом деле — обычный эшерский выродок!

— Говори тише. — Уолен, должно быть, получал сейчас дьявольское наслаждение.

— Я буду орать, если захочу! — Но она все же была недостаточно пьяна, чтобы осмелиться разбудить Маргарет. Она прошагала к двери и обернулась. — Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я ее никогда не забуду! — Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.

Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! «Бун меня боится, — думал он. — Невероятно! И будет бояться до тех пор, пока я не покончу с ним».

«Десять миллиардов долларов, — размышлял он, постепенно отходя ко сну. — С такими деньгами можно делать все, что угодно. Немыслимая власть. Не нужно просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.

Не будет больше постоянных забот, книг и косых взглядов агентов».

Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им, он даже увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым воротам оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и другие подхалимы дожидаются его, чтобы поприветствовать.

«Нет, — подумал он, и видения померкли. — Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти по жизни своим путем и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны кровавые деньги».

Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было: «Десять миллиардов долларов».

Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжелого сна. Женщина взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошел. Паддинг вцепилась в шелковую простыню. Почему-то она не осмелилась распахнуть дверь пошире и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но явственно ощутила в комнате запах Уолена.

Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шепотом позвала маму.

Глава 7

Нью Тарп не прекращал бороться до тех пор, пока восходящее солнце не обагрило небеса.

Каждый раз, когда он пытался вырваться, терновник захватывал его все крепче. Многие колючки вонзились в тело. Пару раз мальчик принимался плакать, но, понимая, что это истощает его силы, а без них он умрет, тотчас умолкал, словно получив пощечину.

В яму понемногу проникал свет. Ветер, такой яростный ночью, стих до едва слышного шепота. Изо рта Нью еще шел пар, но мышцы уже начали леденеть. Он за всю жизнь никогда так не замерзал.

Дважды за ночь чудилось, что его зовут издалека. Нью пытался звать на помощь, но голос был слабым и хриплым, а голова сильно болела. Когда луна пошла книзу, он уловил движение на краю ямы. Мальчик задрал голову, насколько позволяла обвившая шею колючая лоза, но ничего не увидел.

Судя по треску ломающихся кустов, там был кто-то большой.

Нью казалось, что он слышит прерывистое дыхание. Лес затих. Порыв ветра донес резковатый запах зверя, вышедшего на охоту.

«Жадная Утроба», — подумал Нью, оставаясь совершенно спокойным.

Жадная Утроба ходила по краю ямы. Она чуяла его и хотела заполучить вкусный кусок мяса, но даже ужасная черная пантера не решалась спуститься в терновник.

Через некоторое время звуки стихли. Зверь ушел на поиски более легкой добычи.

Каждый раз, закрывая глаза, Нью вновь видел фигуру, стоящую на краю ямы с чем-то безвольно висящим под мышкой.

Мужчина или женщина, какого возраста, человек ли вообще?

Но мальчик знал, кто это. У него заходилось сердце и по коже ползли мурашки. Это тот, о ком много раз предупреждала мама, тот, кто унес дочку Парнеллов на третьей неделе теперешнего сентября и маленького Вернона Симмонса прошлой осенью.

Иногда ему думалось, что это лишь сказки, сочиненные жителями горы Бриатоп, чтобы их дети не уходили далеко в лес.

Но теперь благодаря лунному свету он все понял.

«Я должен выбраться отсюда!» — мысленно крикнул Нью.

Мальчик снова рванулся, пытаясь освободить от терновника левую руку и правую ногу. Шипы вонзились в горло, на коже выступили капли крови. Маленькие коготки рвали грудь.

«Успокойся. Тише, не дергайся, не то кусты задушат. Нужно придумать, как выбраться отсюда».

Он осторожно повернул голову. Скелет охотника, казалось, слегка светился. Нью увидел, что на нем все еще висит сгнивший охотничий рожок. Мертвец пробыл здесь очень долго.

Взгляд мальчика ощупал лозу, оплетавшую изломанную правую руку скелета. Зеленые кости пальцев показывали, как стрелка, на кучу поблекших листьев у правой ноги мертвеца.

Нью уставился на пустой футляр от охотничьего ножа.

А где же сам нож?

Выскользнул во время падения человека? Нью опять посмотрел на сложенные в щепоть пальцы. Затем на кучу листьев.

Мальчик вытянул левую ногу и стал ворошить их носком башмака. Из-под листьев врассыпную бросилось множество черных жуков. В воздухе повис сырой могильный запах. Колючки вонзились в Нью, как только он потянулся чуть левее.

Он сдвинул ногу и попробовал рыть в другом месте, но раскопал лишь белые листья, червей и слизней.

Постанывая от боли, когда шипы вонзались в горло, Нью раскапывал носком башмака листья прямо под рукой скелета. Он орудовал ногой как лопатой. Из потревоженного гнезда во все стороны поползли пауки.

Один из них вскарабкался на торчащий из сырой земли кусок оленьего рога — рукоятку охотничьего ножа.

«Человек перед смертью, должно быть, тянулся за своим ножом».

Наверху каркнула ворона — словно прозвучал жестокий смех. Нож с таким же успехом мог находиться в миле отсюда. Лишь с одной свободной рукой и ногой Нью никак не мог до него добраться.

— Помогите! — крикнул он в отчаянии.

Его голос прозвучал как предсмертный хрип. Мать, должно быть, уже ищет. И другие люди тоже. Они должны в конце концов его найти. «Как же», — мрачно подумал он. Кто-то должен был найти и этого охотника.

Нью подавил стон и уставился на нож. «Нужно дотянуться до него, — сказал он себе. — Во что бы то ни стало. Не то я так и умру здесь».

«Теперь я Глава семьи», — думал он. Мама все время повторяла это. По словам шерифа Кемпа, его отец погиб в феврале в Фокстоне в результате несчастного случая. Бобби Тарп накачивал шину грузовика в гараже, и та взорвалась прямо перед его лицом. Шериф сказал, что отец ничего не почувствовал и скончался на месте.

«Сам в беду попадешь, — говорила мама, — сам из нее и выпутывайся».

Нью очень любил отца. Бобби Тарп женился на Майре Саттервайт поздно, ему было уже за тридцать. А погиб он в пятьдесят два. Как и у Нью, глаза у него были изумрудного цвета.

Отец был тихим мирным человеком, но иногда Нью видел: его что-то беспокоит. Бобби Тарп был очень замкнутым.

«Достать нож. Во что бы то ни стало».

Мальчик представил, что нож уже зажат в руке. Попытался выковырнуть его носком башмака, но только загнал еще глубже в землю. Мысленно обхватил рукоять из оленьего рога и почувствовал каждую выемку на ней. Нож оттягивал ему руку.

«Страшила забрал младшего брата. Стоял на краю ямы и все время ухмылялся».

Гнев, как молния, блеснул в глазах Нью. Он пристально посмотрел на охотничий нож.

«Если чего-нибудь хочешь по-настоящему, — однажды сказал ему отец, — ты можешь этого добиться. Но только если стремишься умом и сердцем, хочешь каждой порой кожи и каждым волоском на голове и убежден, что это правильно».

«Страшила ухмылялся. Смеялся надо мной, украв Натана и затащив его в глубину леса…»

Сердце Нью сильно забилось. Краснота заволокла глаза.

Он изо всех сил потянулся к ножу. Шипы безжалостно рвали кожу, не собираясь выпускать.

«Страшила схватил брата и смеялся потом из темноты».

Его затопила волна ярости и горького гнева. Это было чувство, неведомое ему доселе. Гнев не только на Страшилу, но и на дешевый сосновый гроб, принявший тело отца, на камеру грузовика, которая взорвалась ни с того ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Все это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб холодный пот.

«Я его хочу!» — мысленно закричал он.

Охотничий нож затрепетал и с легким шорохом вышел из земли, завис в трех дюймах над ней, затем упал обратно в листья.

Нью изумленно вскрикнул.

На секунду он почувствовал, действительно ощутил нож, зажатый в правой руке, которая уже сильно горела.

Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по башмаку.

«Я хочу его… Ну же!» — сказал он мысленно и сосредоточился, представляя нож в своей руке. Вот он сжимает рукоятку пальцами, ощущает его тяжесть…

Нож подпрыгнул точно как рыба и снова опустился на землю.

Все происходило как во сне. Нью ушиб голову о скалу в падении, и она сильно болела. Его виски были словно зажаты в железных тисках. Мальчику казалось, что мозг отделен от тела и пребывает в полном расстройстве. Сердце колотилось, на мгновение боль в голове стала невыносимой, и он подумал, что теряет сознание.

Но этого не произошло. Нож без движения лежал на земле возле его ноги. Лезвие покрывала ржавчина, но режущая кромка, отражая свет, мерцала красным.

Нью ощутил остроту ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно электричеством.

И Нью понял, что это такое.

Магия.

Нож так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя магию горы. И эта магия поможет Нью спастись.

— Ты мне нужен! — воскликнул он.

Нож не шелохнулся.

— Ну же. Иди сюда!

Нью представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывет по воздуху к его открытой ладони. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал ее.

Нож подпрыгнул, потом еще раз.

— Ну же, черт возьми! — Мальчика опять захлестнул гнев.

Нож подчинился. Он подпрыгнул и повис, вращаясь, в трех футах над землей. Потом начал было двигаться горизонтально, но опять упал на землю. Мальчик попробовал еще раз, и снова нож упал. Теперь он лежал на земле прямо под его правой рукой.

— Поднимайся, — скомандовал Нью. — Поднимайся и лети ко мне в руку.

Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но стоило вспомнить о Натане, как мальчик снова увидел белый лунный свет на бесчувственном лице брата и мысленно вскрикнул.

Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли и скользнул Нью прямо в ладонь.

Нью торопливо рубил колючие прутья, они рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что все запястье в ранках. Труднее всего было срезать терновник вокруг шеи, так как колючки вонзились довольно глубоко, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.

К тому времени как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали теплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене выемки для ног, цепляясь за кусты и корни, мальчик карабкался наверх. Выбравшись из западни, все еще сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал:

— Умрите, проклятые!

Его голос напоминал слабый хрип, но в нем звучала ярость.

Затем он вернулся на тропинку, где стояли корзины, содержимое которых расклевали вороны, и побежал домой.

Нью не увидел, как терновник в яме начал чернеть и вянуть, погибая.

Глава 8

— О чем задумался? — весело спросила Маргарет Эшер.

Рикс очнулся.

— Так, ни о чем. — Он вновь принялся за колбасу, лежащую на тарелке.

На самом деле Рикс думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застекленной веранде позади Гейтхауза, перед ними открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство красок.

Хотя было только восемь часов, чернокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощеных дорожек. Мраморные херувимы, фавны и сатиры важно выглядывали из цветущих зарослей.

Небо было голубое и чистое. Пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Принимая этим утром витамины, он взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали меньше. Или ему показалось? Как бы там ни было, Рикс чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, съев все до крошки. За год он соскучился по стряпне Кэсс.

— Я слышала, как утром приехал Бун, — сказала Маргарет. Сегодня на ее лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. — Кажется, около пяти. Ты удивишься, но я слышу, когда в доме тишина.

— Да? — Рикс насторожился.

Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Ее комната в другом конце коридора, и между ними несколько комнат.

— Я отчетливо слышала, как ссорились Бун и та женщина. — Она с презрительной миной покачала головой. — Ведь говорила же ему: не женись на ней! Предупреждала, что пожалеет, и, видишь, ничуть не ошиблась.

— Почему же он не разведется с ней, как с двумя предыдущими, если так несчастлив?

Она аккуратно сложила свою салфетку и положила ее возле тарелки. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.

— Потому что, — продолжала Маргарет после того, как горничная ушла, — можно не сомневаться: шлюха наплетет про нас гадостей, если ее выпустить из имения. Это всего лишь дуреха алкоголичка, но она носит фамилию Эшер уже два года, четыре месяца и двенадцать дней, на два года дольше, чем ее предшественницы. Она знает про нас… некоторые вещи, и они могут просочиться в печать, если мерзавка сорвется с цепи.

— Ты имеешь в виду Недуг?

Глаза Маргарет затуманились.

— Да. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других предприятиях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдет прямо в «Нэшнл инкуайрер» и вывалит гору зловещей лжи про нас.

— И зловещую правду? — спросил Рикс.

— Дорогой, ты очень плохого мнения о своей семье. Тебе бы следовало гордиться тем, кто ты есть, и вкладом, который внесли твои предки в историю страны.

— Верно. Да, я всегда был белой вороной. Пожалуй, поздно корчить из себя звездно-полосатого барабанщика.

— Пожалуйста, не надо о флагах, — холодно сказала Маргарет.

Рикс знал, что мать помнит о фотографии, появившейся в нескольких газетах Северной Каролины. На ней Рикс в тенниске размахивал черным флагом. Его волосы доставали до плеч, и он шагал в первом ряду толпы демонстрантов из Северокаролинского университета, протестовавших против войны во Вьетнаме. Снимок был сделан за минуту до того, как полиция взялась разгонять их. Девятерым тогда переломали кости, а Рикс сидел посреди дороги со здоровенной шишкой на темени.

Эта фотография появилась и на первой странице еженедельника «Фокстонский демократ», с кружком вокруг головы Рикса. Уолен был вне себя.

— Советую поинтересоваться достижениями твоих предков, — сказала Маргарет. — Они бы преподали пару уроков фамильной гордости.

— Но как, скажи на милость, я могу это сделать? — с подчеркнутой вежливостью спросил Рикс.

Она пожала плечами.

— Для начала почитать книги, что Уолен принес из Лоджии. Он вот уже три месяца изучает семейные документы.

— Как ты сказала? — У Рикса сильнее забилось сердце.

— Семейные документы. Уолен велел слугам доставить их из библиотеки. Десяток старых бухгалтерских книг, дневников и другие бумаги из нашего архива. В Лоджии их тысячи. Я в библиотеку, конечно, раньше никогда не заглядывала, но Эдвин рассказывал.

Рикс был поражен. Семейные документы? Прямо здесь, в Гейтхаузе?

— А теперь заглянула?

«Спокойно, — приказал он себе, — не выдавай заинтересованность!»

— Разумеется. Я была в библиотеке в то утро, когда их принесли. Некоторые так заплесневели, что воняют хуже дохлой рыбы.

«Боже мой, — подумал Рикс. Он подпер голову рукой, чтобы удержаться от ухмылки. — Семейный архив в библиотеке Гейтхауза! — Он надеялся найти что-нибудь стоящее, но это настоящий подарок небес! — Нет, подожди-ка! В бочке с медом есть ложка дегтя».

— Библиотека ведь заперта, — напомнил он матери. — Даже если я и захочу взглянуть на эти книги, то не смогу войти.

— Да, Уолен настаивал, чтобы библиотека была на замке.

Но у Эдвина, конечно же, есть связка запасных ключей. Ведь надо проветривать, вытирать пыль. Если этого не делать, весь дом пропахнет плесенью. — Мать вдруг моргнула, и Рикс понял, что она подумала о запахе Уолена. — Понравился завтрак? — спросила она, быстро овладев собой. — Бун пожалеет, что пропустил его.

Рикс хотел еще порасспросить ее о библиотеке, но тут услышал тихий протяжный вой. Птицы дружно спорхнули с дерева. Звук становился все громче. Он посмотрел на небо и увидел серебристый вертолет. Сделав круг над Гейтхаузом, он медленно опустился на вертолетную площадку.

— Это, наверное, твоя сестра! — Маргарет поднялась со стула, чтобы посмотреть. — Кэтрин вернулась! — обрадовалась она.

Но вместо Кэт на дорожке появились двое мужчин: один в военной форме, а другой в темном деловом костюме, солнечных очках и с портфелем.

— Опять они. — Маргарет тихо вздохнула, садясь.

— Кто это? — спросил Рикс.

— Один из Пентагона. Генерал Маквайр — возможно, ты видел его раньше. А другой мистер Меридит с военного завода. Доктор Фрэнсис твердит, что нужен абсолютный покой, но Уолен его не слушает. — Она улыбнулась Риксу, однако глаза оставались пустыми. — Когда твой отец поправится, мы поедем куда-нибудь. В Акапулько, например. Там, должно быть, замечательно в январе, как ты думаешь?

— Да, — ответил Рикс, внимательно глядя на нее, — должно быть.

— В Акапулько все время солнечно. Твоему отцу необходимо хорошенько отдохнуть. Лучше всего там, где солнце и смех.

— Извини. — Рикс встал. — Хочется прогуляться. Подышать свежим воздухом.

— Сегодня прекрасный день для прогулки. Можешь прокатиться верхом.

— Я найду чем заняться. Спасибо за завтрак.

Он ушел, оставив мать на террасе. Было невыносимо сознавать, что она живет в смутном мире фальшивых надежд и мечтаний, ожидая, что муж отбросит саван и спустится по лестнице, приплясывая, как Фред Астер[2].

И не будет для нее никакого Акапулько. Следующее ее путешествие — на фамильное кладбище Эшеров, расположенное на востоке поместья.

Но сейчас надо найти Эдвина, получить ключ и самому заглянуть в библиотеку. И необходима крайняя осторожность.

Рикс не хотел, чтобы кто-либо узнал о его намерениях, и теперь жалел даже, что посвятил Кэсс в свои планы. Если у Уолена возникнет хоть малейшее подозрение, что сын намерен копаться в старых гробах Эшеров, документы моментально вернутся в Лоджию.

Рикс остановил горничную и спросил, не видела ли она Эдвина, но та ответила отрицательно.

Он вышел из Гейтхауза. Воздух был удивительно свежим и пьянящим. Эдвин мог находиться где угодно, руководя какой-нибудь работой. Рикс двинулся через сад по дороге, ведущей мимо теннисных кортов к дому Бодейнов. Прошел мимо гаража, длинного, приземистого строения из камня, с десятью деревянными дверями; когда их открывали, они плавно поднимались вверх. Раньше здесь стояли кареты и экипажи Эшеров, а теперь красный «феррари» Буна, розовый «мазерати» Кэт, новый лимузин, запасной лимузин на случай поломки первого, красный «Тандерберд-57», синий «Кадиллак-52», белый «Паккард-48», серый «Дюзенберг-32», «штуц-биркет» и «форд модел ти» в отличном состоянии. Это те машины, которые Рикс видел, когда был здесь в последний раз.

За год автопарк вполне мог обновиться.

Жилище Бодейнов едва ли следовало сравнивать с Гейтхаузом, но это был большой дом в викторианском стиле, стоящий среди деревьев. За ним находился гараж с «шевроле-универсалом», принадлежавшим Эдвину. Рикс подошел к парадной двери и позвонил.

Дверь открылась. На пороге стоял Эдвин в униформе, но без кепи.

— Рикс. — Он улыбнулся, но в глазах была боль. — Пожалуйста, заходите.

— Рад, что застал тебя. — Рикс шагнул через порог.

И сразу нахлынули воспоминания. Этот дом, как и его спальня, ничуть не изменился. Обитые деревом стены украшены кружевами, собственноручно сплетенными Кэсс. На полу в гостиной лежит потертый бургундский ковер с золотой каймой по краям. В камине из красного кирпича мигает огонек, а вокруг уютные кресла и диван. Над камином — гирлянда из сосновых шишек и желудей. Два больших окна гостиной открывают вид прямо на Гейтхауз.

Рикс садился на этот ковер и мечтал перед очагом, а Кэсс читала Эзопа или Андерсена. Кэсс могла растрогать сказкой о стойком оловянном солдатике или рассмешить басней о жадной лисе, захотевшей винограда. Эдвин варил лучший в мире горячий шоколад, а его рука на плече Рикса была приятнее всякой похвалы. Что же стало с тем мальчуганом, который сидел, мечтая, перед огнем?

— Вам что-нибудь нужно от меня? — нарушил молчание Эдвин.

— Да, я…

Внимание привлек фотоснимок на каминной полке. Рикс пересек комнату и разглядел в тесной рамке самого себя в возрасте семи или восьми лет, одетого в костюм с галстуком.

Он стоял между Кэсс и Эдвином, которые также выглядели значительно моложе. Рикс вспомнил слугу, сделавшего эту фотографию. Снимали в жаркий июльский день, в день его рождения. Родители уехали в Вашингтон по делам и взяли с собой Буна. Эдвин и Кэсс организовали праздник и пригласили детей слуг и его приятелей из эшвилльской частной школы.

Рикс взял фотографию и всмотрелся. Все тогда были счастливы — весь мир. Не было ни войн, ни разговоров на эту тему.

Никаких черных знамен, демонстраций и полицейских дубинок. Жизнь виделась в розовом свете.

— Я уже и забыть успел, — тихо сказал Рикс.

Он переводил взгляд с лица на лицо, а Эдвин подошел к нему со спины. Три счастливых человека стояли, взявшись за руки. Но на снимке было еще кое-что, чего Рикс раньше не замечал.

За его левым плечом над верхушками деревьев виднелся один из дымоходов Лоджии. Она присутствовала на его дне рождения, а он даже не знал об этом.

Рикс поставил фотографию обратно на камин.

— Мне нужен ключ от библиотеки, — сказал он, обернувшись. — Папа предложил попользоваться находящимися там материалами.

— Вы имеете в виду… документы, которые ваш отец взял из Лоджии?

— Вообще-то я ищу сведения об Уэльсе и тамошних угольных шахтах. — Рикс улыбнулся.

Внутри у него все сжалось. Он очень не любил лгать Эдвину Бодейну, но опасался, что тот, узнав истинную причину, из лояльности к Уолену не даст ключей.

— Как думаешь, в библиотеке есть что-нибудь об угольных шахтах?

— Должно быть. — Эдвин внимательно досмотрел в глаза Риксу, и на секунду тому показалось, что взгляд проникает насквозь. — По-моему, там есть книги обо всем на свете. — Он пересек комнату и подошел к полке с множеством ящичков.

На первом было написано «Машины», на втором — «Служебные помещения», на третьем — «Дом», на четвертом — «Места отдыха», а на последних трех — «Лоджия». Эдвин выдвинул ящичек с надписью «Дом» и достал большую связку ключей всевозможных форм и размеров, нашел нужный и начал отцеплять его. — О чем будет ваша следующая книга? Об Уэльсе? — спросил он.

— Пока еще сам не знаю. Только не смейся, я хочу написать о вампирах, живущих в старых угольных шахтах.

Одна ложь сменялась другой.

— Боже! — На его добром лице появилась лукавая ухмылка. — Каким же образом родилась эта идея?

Рикс пожал плечами.

— Да ни с того ни с сего пришла в голову… Я только начал собирать материал. Может, будет толк, а может, и нет.

Эдвин положил связку на место. Протягивая Риксу отцепленный ключ, он тихо сказал:

— Кэсс мне все рассказала.

«О боже!» — подумал Рикс.

— Рассказала?

— Да, вчера вечером.

— Что ж… И каково твое мнение?

— Мнение? Ну, оно состоит в том, что Логан сможет отлично работать, если научится терпению и дисциплине.

— Логан?

— Ну да, ведь мы о нем говорим. Кэсс сказала мне вчера, что известила тебя о нашем увольнении. Я собирался сам об этом сообщить по дороге из аэропорта, но не хотел огорчать раньше времени.

Рикс с облегчением положил ключ в карман брюк.

— Другими словами, он нетерпелив и недисциплинирован?

— Логан очень молод, — дипломатично ответил Эдвин и поправил фотографию на камине. — У него еще недостаточно развито чувство ответственности. Юноша не понимает значения традиций. С тех пор как Хадсон Эшер нанял человека по имени Витт Бодейн помощником садовника и тот через четыре года стал управляющим, одно поколение Бодейнов сменяется другим. Мне бы меньше всего хотелось ломать эту старинную традицию.

— И ты сможешь научить девятнадцатилетнего мальчишку всему, что знаешь?

— Когда я занял должность управляющего, в Эшерленде насчитывалось более трехсот слуг. Теперь и восьмидесяти нет.

Я не говорю, что он не будет ошибаться. Даже не уверен, сможет ли он вообще работать. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы Логан понял наконец важность традиции.

— Не терпится его увидеть, — сказал Рикс без особого энтузиазма.

Эдвин взглянул на свои карманные часы.

— Через час я должен забрать Логана с фермы Роберта. Можете составить компанию.

Рикс мечтал попасть в библиотеку, но хотелось и посмотреть на юнца, который займет место Эдвина. Он решил, что слишком опасно копаться в документах средь бела дня. Это может подождать до вечера.

— Хорошо, — согласился он. — Я еду.

Эдвин снял кепи с вешалки в прихожей и надел на голову. Они вышли из дома, сели в бежевый универсал Эдвина и выехали из Эшерленда.

Глава 9

Рикс смотрел в окно на табачные поля. Он заметил фермера, погоняющего ломовую лошадь, которая тянула повозку по проселочной дороге; взбитая колесами и копытами пыль, висевшая в воздухе, как блестящий туман. Эдвин ехал с прогулочной скоростью в сторону Тейлорвилля и любовался прекрасными пейзажами: багряными лесами, готовыми к жатве нивами. Они проехали мимо огромной кучи тыкв, их укладывали в кузов грузовика, чтобы продать на эшвилльском рынке. Эти тыквы почему-то напомнили Риксу фотографию времен Вьетнамской войны: гора человеческих голов, гниющих на солнце.

Старый вопрос опять вертелся у Рикса на языке. Задавая его Эдвину, он всегда получал один и тот же ответ. Спросить сейчас — все равно что ступить на зыбкую почву, которая в любой момент может уйти из-под ног. Но делать нечего.

— Эдвин, — сказал он в конце концов, — когда ты в тот вечер говорил с Сандрой, она не показалась тебе… гм… — Он запнулся.

— Взволнованной? — участливо спросил Эдвин.

— Да.

— Нет, она казалась очень довольной. Сказала мне, что вы отдали «Ковен» в издательство «Стратфорд-хаус», только что завершили «Огненные пальцы» и собираетесь отметить это завтра вечером. Я решил с ее слов, что у вас все в порядке.

— Так оно и было. За исключением нескольких мелочей. Было туговато с деньгами, сломалась посудомоечная машина, забарахлила трансмиссия автомобиля, у жены возникли проблемы со страховой компанией. Но Сандра была сильной женщиной. Мы вместе пережили тяжелые времена. О черт, ведь именно она меня во всем поддерживала.

Его кисти, сжатые в кулаки, одеревенели от напряжения. Он с трудом разжал пальцы.

— Иногда человек ведет себя странно. Я не встречался лицом к лицу с вашей женой, но всякий раз, когда мы разговаривали по телефону, она казалась счастливой и влюбленной в вас. — Эдвин сдвинул седые брови. — Рикс, лучше забыть об этом. Ни к чему ворошить прошлое.

— Я не могу забыть! — Голос сорвался, и пришлось сделать паузу. — Я пытался, Эдвин. Ничто не предвещало такого конца. Она не была сумасшедшей. И не была слабачкой, которая легко сдается и режет себе вены в ванной.

— Мне очень жаль, — мягко ответил Эдвин. — Я был так же потрясен случившимся, как и вы.

Четыре года назад Рикс позвонил Эдвину в Эшерленд, после того как обнаружил Сандру мертвой в ванне. Сколько было крови! Жена лежала в багровой воде, голова упала на грудь, и волосы плавали, как водоросли. Испачканная в крови бритва валялась на кафеле.

Рикс был в шоке, он просто обезумел, а Эдвин велел позвонить в полицию и ни к чему не прикасаться. Следующим утром он прилетел в Атланту и оставался с Риксом до похорон.

После этого Рикс чаще видел кошмарные сны о Лоджии, и приступы навалились на него с новой силой.

За день до самоубийства Сандра сообщила, что звонил Эдвин и они побеседовали о Риксе, о его новой книге и о возможной поездке вдвоем на Рождество в Эшерленд. Она выглядела жизнерадостной, сказала, что будет и дальше помогать Риксу справляться с комплексом вины перед семьей. Он всегда говорил, что Сандра — его спасательный круг, что без нее он вряд ли сможет излить свои чувства в очередной книге. Они много раз обсуждали его детство, прошедшее в Эшерленде, и необходимость жить самостоятельно. Жена вдохновляла его на литературное творчество и оставалась неунывающей оптимисткой.

Спустя четыре года Рикс все еще не мог понять, что произошло. Он очень любил Сандру и верил, что она тоже его любит. Размышляя о смерти супруги, Рикс находил лишь одно объяснение: он каким-то образом дурно влиял на нее, ввергая в пагубную, тщательно маскируемую депрессию.

— Она и раньше мне говорила, как много вы для нее значите, — сказал Эдвин. — Мне кажется, то, что побудило Сандру лишить себя жизни, поселилось в ее сознании задолго до встречи с вами. Думаю, она была обречена. Рикс, вам некого винить.

— Хотелось бы верить.

Эдвин притормозил и свернул с главного шоссе на пыльную, петляющую между табачными полями дорогу. На холме стояли амбар и скромный белый дом. За ним виднелась маленькая мастерская. На крыльце сидела седая женщина в льняном платье и шелушила бобы над металлической сковородой. Как только подъехал автомобиль, дверь дома открылась и вышел высокий пожилой мужчина с роскошными седыми усами. Он был в грубой рабочей одежде, но держался с достоинством Бодейнов.

Роберт Бодейн приблизился к Риксу и Эдвину. Его жена отложила бобы и тоже спустилась с крыльца.

Братья обменялись рукопожатиями.

— Помнишь Рикса? — спросил Эдвин. — Когда ты видел его в последний раз, он был вот такой. — Управляющий опустил ладонь, задержав ее футах в четырех от земли.

— Рикс? Тот малыш? Боже мой! — изумился Роберт. Его лицо было сильно обветрено, два нижних передних зуба отсутствовали. Пожимая руку, Рикс удивился его силе. — Я приезжал тогда в Эшерленд, но вряд ли вы меня помните.

Рикс не помнил, но улыбнулся и сказал:

— Кажется, припоминаю. Рад видеть вас снова.

Роберт Бодейн представил свою жену Джини, после чего пару минут говорил с Эдвином о небывалом урожае, который ожидается в этом году.

— Тебе бы тоже в фермеры податься, — сказал Роберт с лукавой ухмылкой. — Земля под ногтями сделала бы из тебя мужчину.

— Спасибо, я надеюсь месяца через три погулять по песку Флориды. Логан готов?

— Сумки его собраны, а сам где-то гуляет. Трудно уследить за таким шалопаем. Эй, Логан! — крикнул Роберт в сторону леса. — За тобой приехал Эдвин!

— С Маттом бегает, должно быть, — сказала его жена. — Мальчик сразу полюбил этого пса.

— Эй, Логан! — снова крикнул Роберт и предложил гостям: — Посидите на террасе, он скоро появится.

Молодой человек с кудрями цвета начищенной меди выглянул из окна мастерской. Дедушка вместе с приезжими поднимался на террасу. Логан знал, что высокий старый пижон в костюме — Эдвин, а второй, скорее всего, из обитателей Эшерленда. Однако девяти тридцати еще не было, Эдвин приехал раньше срока. «А коли так, — подумал молодой человек, — старик может подождать».

Он повернулся к верстаку и оценивающе посмотрел на свою работу. Логан носил дедовский фартук. На нем была забавная картинка — повар жарит сосиски на гриле, — а выше надпись: «Я не красавчик, зато хорошо готовлю». Логан убрал молоток и пилу на место, в ящик для инструментов, и аккуратно вытер руки тряпкой, после чего снял халат и кинул на верстак. Удовлетворенный тем, что закончил наконец работу, он запер дверь на засов и медленно двинулся к дому.

Рикс увидел приближающегося парня и сразу решил, что не доверит ему даже чистку своих ботинок, не говоря уж об обязанностях Эдвина в Эшерленде.

Логан шел с независимым видом, разболтанной походкой, засунув руки в карманы голубых джинсов. Поверх серой рабочей рубашки на нем была потертая кожаная куртка. Он поддал ботинком валявшийся на дороге камешек. Вытянутую румяную физиономию с резко выдающимися скулами окаймляли длинные волосы, и когда он подошел поближе, Рикс заметил, как холодны его глубоко посаженные синие глаза. Смотрел Логан отчужденно и рассеянно, почти скучающе. Всходя на террасу, он смерил каждого быстрым взглядом.

— Мы тебя звали, — сказал Роберт. — Где ты был?

— В мастерской, — ответил Логан хрипловатым баском, который тоже не понравился Риксу. — Так, дурака валял.

— Ну, не стой столбом, поздоровайся с Эдвином и мистером Эшером.

Молодой человек повернулся к Риксу. Когда он улыбался, поднималась лишь одна сторона рта, и получалось похоже на презрительную усмешку.

— В самом деле? — спросил он. — Вы действительно Эшер?

— Мистер Эшер, — буркнул Рикс.

— Мой новый начальник?

— Нет. Ваш начальник — Эдвин.

— Понял. — Логан протянул руку Риксу, и тот заметил красную корку вокруг его ногтей. Улыбка на лице Логана дрогнула, и он убрал руку. — Работал в мастерской, — сказал он. — Запачкался в краске, наверное. Надо быть поаккуратней.

— Да, конечно.

Эдвин встал со стула и пожал Логану руку. Тот оказался почти такого же роста, как и Эдвин, но гораздо шире в плечах. У него были большие руки рабочего человека.

— Нам пора ехать в Эшерленд, — сказал Эдвин. — Твои вещи готовы?

— Мне нужно всего несколько минут. Рад встрече с вами, мистер Эшер. — Логан улыбнулся и ушел в дом.

«Улыбка умного зверя», — подумал Рикс.

Эдвин внимательно наблюдал за ним.

— Ваше мнение написано у вас на лице, — сказал он. — Дайте ему шанс.

— Логан отличный парень, мистер Эшер, — сказала Джини, шурша бобами. — Ершистый, но в таком возрасте все ребята дерзят. Зато неглуп и воспитан в строгости.

— Шалопай, — сказал Роберт. — Я таким же был.

— Я его давно исправила. — Джини подмигнула Риксу и резко свистнула. — Эй, Матт! Иди сюда! Куда ж ты, псина этакая, запропастилась? Разбудил нас нынче спозаранку, пустобрех.

— Гоняется за белками, наверное.

Логан вышел из дома с двумя чемоданами, и Рикс встал.

Он сказал, что был рад познакомиться с Бодейнами. Эдвин взял чемодан у парня, и они пошли к универсалу.

Логан и Эдвин уложили багаж и сели в машину. Логан занял место на заднем сиденье и опустил окно.

— Будь хорошим мальчиком! — крикнула ему миссис Бодейн. — Слушайся Эдвина.

— Эй, дедуля, — сказал Логан, — я в мастерской не успел за собой прибрать.

— Я приберу. Слушайся Эдвина и работай так, чтобы мы тобой гордились, слышишь?

— Не бойся, не подкачаю, — пообещал Логан и поднял стекло. Пока Эдвин вел машину задним ходом, парень махал бабушке и дедушке. — Тут есть радио? — спросил он.

Роберт Бодейн остановился на пороге мастерской и проводил взглядом автомобиль.

— На завтрак свежие бобы! — крикнула его жена. — Хочешь к ним еще картошки?

— Еще бы, — ответил он, отворяя дверь и входя в мастерскую.

На верстаке что-то лежало, прикрытое халатом, и в мастерской стоял крепкий запах.

Роберт приподнял халат.

До него не сразу дошло, что груда грязи на верстаке была раньше собакой. Матт был обезглавлен и расчленен, а внутренности лежали в луже загустевшей крови.

Жена снова позвала. Роберт опомнился и стал искать, во что бы соскрести останки животного.

Глава 10

Приехав, они увидели припаркованный перед Гейтхаузом серебристый «кадиллак». Логан оценивающе присвистнул на заднем сиденье, нарушив тем самым тишину, царившую в автомобиле всю дорогу от самого Тейлорвилля.

— Это машина доктора Фрэнсиса, — сказал Эдвин Риксу и остановил универсал под аркой. — Я покажу Логану имение, а вы пока сходите и посмотрите, что там происходит.

Когда Рикс выходил из машины, Логан сказал:

— Рад был познакомиться, мистер Эшер.

Рикс обернулся и увидел холодную улыбку молодого человека.

«Он не продержится здесь и недели», — сказал себе Рикс.

Затем поднялся по ступеням и вошел в Гейтхауз, где слуга сообщил, что мать ищет его и хочет, чтобы сын немедленно пришел в гостиную.

Он быстро прошел по коридору и открыл двери гостиной.

— … Разрушительная клеточная активность… — Мужчина, говоривший это Буну и Маргарет, обернулся и посмотрел через комнату на него.

— Доктор Фрэнсис, это наш младший сын, — сказала Маргарет. — Рикс, проходи и садись. Я хочу, чтобы ты услышал все, что скажет доктор.

Рикс сел на стул слева от Буна, так, что можно было хорошо видеть врача. Доктор Фрэнсис был элегантен, средних лет, с каштановыми, местами тронутыми сединой волосами и высоким лбом. Темные глаза пристально смотрели на Маргарет из-под очков в черепаховой оправе. Рикс заметил, какие у него артистические руки — руки хирурга или пианиста. Доктор был в безукоризненном костюме кирпично-красного цвета с коричневым галстуком.

Он продолжил с того места, на котором его прервали:

— Разрушительная клеточная активность в тканях, взятых на анализ у мистера Эшера, усиливается под воздействием радиации. Это говорит о том, что традиционные методы лечения рака не принесут успеха. — Он снял очки и протер стекла пестрым платком. Под глазами от усталости залегли темные тени. — Кровяное давление у него взлетает до стратосферы. Мы едва успеваем откачивать жидкость из легких.

Я боюсь, вот-вот откажут почки. Чувствительность нервной системы повышается с каждым днем. Больной жалуется, что у него проблемы со сном из-за шума собственного сердца.

— Единственное, что я хочу знать, — сказала Маргарет, — это когда Уолен снова будет здоров.

Возникло тягостное молчание. Доктор Фрэнсис прочистил горло и снова надел очки. Бун внезапно встал со стула и подошел к буфету, в котором находились крепкие напитки и стаканы.

— Миссис Эшер, — в конце концов проговорил доктор, — сейчас ясно только одно; я думал, вы это понимаете. Недуг Эшеров в настоящее время — неизлечимая болезнь, в результате которой происходит разрушение клеточной структуры организма. Белые кровяные тельца поглощают красные. Пищеварительная система питается тканями собственного тела.

Клетки мозга, связующие ткани, хрящи и клетки костей разрушаются и самопоглощаются. Я не претендую на то, чтобы понять, почему или как это происходит.

— Но вы же доктор. — Голос Маргарет едва заметно дрожал, а в глазах появился безумный блеск. — Специалист. Вы должны что-то сделать.

Она вздрогнула, когда Бун кинул в стакан кубик льда.

— Транквилизаторы ему помогают, действуют и обезболивающие. Миссис Рейнольдс — отличная сиделка. Мы продолжим изучение его тканей. Но я не смогу больше ничего сделать, пока он не согласится лечь в больницу.

— За всю свою жизнь Уолен никогда не лежал в больницах. — На лице Маргарет отразилось недоумение. — Может быть такая… ужасная огласка.

Доктор Фрэнсис нахмурился:

— Полагаю, огласка должна вас беспокоить в последнюю очередь. Ваш муж умирает. Я не способен выразиться более определенно. И я не могу предоставить ему необходимое лечение в той комнате.

— Вы сумеете вылечить его в больнице? — спросил Бун, взбалтывая виски.

— Не могу этого обещать. Но там удастся сделать больше тестов и взять больше тканей на анализ. Мы бы тщательнее исследовали процесс разрушения.

— Вы хотите сказать, что будете использовать отца как подопытного кролика?

Щеки доктора порозовели, и Рикс заметил в его глазах раздражение.

— Молодой человек, как можно использовать то, о чем не имеешь ни малейшего понятия? Насколько я знаю, врачи, обследовавшие предыдущие поколения вашей семьи, были так же озадачены, как и я. Почему это происходит только в вашем роду? Отчего начинается практически внезапно, когда в остальном состояние здоровья отличное? Почему чувствительность нервов так противоестественно обостряется, в то время как остальные функции организма быстро идут на убыль? В прошлом ваша семья также отказывалась от обследований. — Он быстро взглянул на Маргарет, но та была слишком заторможенной, чтобы реагировать. — Чтобы получить хотя бы надежду на излечение от этой болезни, нам сперва надо ее понять. Если это означает «использовать как подопытного кролика» вашего отца, что тут плохого?

— Пресса, разыскивая его, разнесет больницу по кирпичику, — сказал Бун.

— Уолен всегда был таким здоровым, — сказала Маргарет тихим голосом. Она смотрела на доктора Фрэнсиса невидящим взглядом. — Он никогда раньше не болел. Даже порезы после бритья заживали на следующий же день. Я ни разу не видела, чтобы у него шла кровь. Может, капля или две. Когда мы только поженились, Уолен взял меня на конюшню показать нового арабского жеребца. Лошадь его скинула, и он… он ударился затылком о землю. Я никогда не забуду тот звук.

Думала, муж сломал шею… но Уолен поднялся как ни в чем не бывало. Он раньше не получал травм и не болел.

— Теперь мистер Уолен болен, — сказал доктор Фрэнсис. — Я не смогу ему помочь, если он не ляжет в больницу.

Она покачала головой. Ее взгляд прояснился, а рот сжался в тонкую, жесткую линию.

— Нет. Мой муж не хочет покидать Эшерленд. Огласка может иметь ужасные последствия для всей семьи. Доставьте ваше оборудование сюда. Привезите весь ваш персонал. Уолен дал ясно понять, что не покинет поместье.

Доктор Фрэнсис посмотрел на Буна и Рикса.

— Как насчет вас двоих? Может, вы ляжете в больницу на обследование?

— Зачем? — нервно спросил Бун.

— Чтобы исследовать ваши ткани и кровь.

Бун опорожнил свой стакан с виски одним глотком.

— Слушайте, док. Я за всю свою жизнь не болел ни одного дня. Ни разу моя нога не ступала в больницу и никогда не ступит.

— Как насчет вас? — Доктор Фрэнсис повернулся к Риксу.

— Тоже не горю желанием. Кроме того, через несколько дней я уезжаю.

Рикс почувствовал, как мать взглянула на него.

Доктор вздохнул, покачал головой и встал со стула.

— Мне кажется, вы не совсем понимаете, что поставлено на карту. Речь идет не только об Уолене Эшере. Речь идет о ваших судьбах и о жизни ваших потомков.

— Ваш пациент — мой муж, — заметила Маргарет, — а не мои сыновья.

— Ваши сыновья тоже ими будут, миссис Эшер, — твердо ответил он. — Рано или поздно, но будут.

— Я очень устала. Не проводит ли кто-нибудь из вас, мальчики, доктора Фрэнсиса до дверей?

Бун занялся второй порцией виски, а Рикс вышел вместе с доктором по коридору в вестибюль.

— Сколько еще протянет отец? — тихо спросил Рикс.

— Жизненно важные органы могут отказать в течение недели, максимум двух. — Рикс ничего не сказал, и доктор Фрэнсис спросил: — Вы хотите тоже умереть подобным образом? Это печальный факт, которому следует посмотреть в лицо. Что вы намерены предпринять?

Услышав от постороннего человека, сколько осталось жить отцу, Рикс оцепенел.

— Не знаю, — растерянно ответил он.

— Послушайте меня. Я остановился в отеле «Шератон» в Эшвилле, рядом с медицинским центром. Если передумаете насчет обследования, позвоните мне, ладно?

Рикс кивнул, хотя решение уже принял. Уолен ему и Буну с раннего возраста внушал, что в больницах сидят шарлатаны, любители экспериментировать на умирающих пациентах. Насколько Рикс знал, Уолен никогда не принимал прописанных ему лекарств.

Доктор Фрэнсис вышел и спустился к своему «кадиллаку». Рикс закрыл за ним дверь.

Когда он вернулся в гостиную, то застал там одного Буна. Врат сидел перед камином и вертел в руках стакан.

— Ну и дерьмо! — заметил он. — Просто куча дерьма.

Рикс налил себе бурбона, положил в стакан кубик льда и глотнул так, что защипало в горле.

— Что с тобой? От счастья и слова вымолвить не можешь?

— В каком смысле?

— В таком. Рикси, это, должно быть, самый счастливый день в твоей жизни. Док сказал, нет ни малейшей надежды, что папа выкарабкается. Твое сердце небось переполнено радостью.

— Прекрати.

— Не секрет, что ты всегда ненавидел отца, — резко сказал Бун. — И я знаю настоящую причину, по которой ты приехал домой. Хочешь загрести денег?

— Ты сам с собой говоришь?

Бун встал, и Рикс почувствовал, что брат в опасном настроении. Его лицо побагровело от гнева и алкоголя, а на лоб падала непослушная прядь волос.

— Тебе наплевать на папу! Ты просто сидишь тут и ждешь, когда он умрет! — Бун сделал несколько шагов вперед. — Надо бы в окно тебя вышвырнуть, эгоистичный подонок!

Рикс понял, что брат ищет, на ком бы отвести душу. В напряженной тишине Рикс услышал телефонный звонок в коридоре.

— Ты сам пригласил меня сюда. Или забыл? — спокойно спросил Рикс.

— Я тебя не приглашал! Меня послала мама! Если на то пошло, я и не думал, что тебе хватит наглости сюда заявиться… — В дверь постучали, и Бун заорал: — Какого черта?

Показалась испуганная горничная, та самая молоденькая негритянка, что вчера встретила Рикса у порога.

— Мистер Эшер? Звонит женщина по имени Дунстан. Говорит, она из «Фокстонского демократа».

Лицо Буна исказилось от ярости.

— Швырни трубку ей в рожу! — проревел он. — Есть у тебя хоть капля мозгов в голове?

Горничная исчезла, как заяц в норе.

— Идиотка! — пробормотал Бун. Он допил виски, нахмурился и нетвердой походкой опять направился к графину. — Прочь с дороги! — приказал он Риксу, и тот отошел, пропуская его.

— Может, объяснишь, что происходит? Кто эта женщина?

— Назойливая сучка из фокстонской газетенки, вот кто.

— Ищет материал для статьи?

Бун фыркнул.

— Не знаю, чего она там ищет, но от меня не получит ничего! Если она не звонит, то это делает ее отец, старый Уилер Дунстан. Этого придурка следовало упрятать в психушку много лет назад!

Бун налил себе полный стакан, на этот раз обойдясь без льда.

Разговор с горничной позволил ему частично сбросить пар, но злость все еще искала выход.

— Уилер Дунстан? — Имя было смутно знакомо Риксу. — Это не он хозяин «Демократа»?

— Да, хозяин. И сам же кропает статейки. Подтираются его газетой, как я полагаю, все в округе.

— Я не знал, что у него есть дочь.

— Эта сука была в отъезде, в Мемфисе или еще где-то. По мне, так хоть на Луне. Папа велел никому не говорить с газетчиками, особенно из «Демократа». Мы постоянно меняем телефонный номер, и его нигде не регистрируют, но они каким-то образом узнают. Постой. — Он пристально посмотрел на Рикса своими тусклыми глазами. — Я думал, ты знаешь. Насчет книги.

— Какой книги?

— Какой книги?! Боже правый! Рикси, представь, этот чокнутый Дунстан пишет книгу о нас! О семье Эшер! И уже который год!

Рикс от изумления даже стакан выронил.

— Поаккуратней с фамильным имуществом, олух, — проворчал Бун.

— Я… ничего не знал об этом. — Рикс едва ворочал языком.

— Черт! Этот мерзавец выкапывает всевозможную грязь.

Звонил сюда каждый час днем и ночью, пока папа не послал адвоката проведать его. Пыль немного улеглась, но Дунстан заявил адвокату, что мы общественно значимые личности и потому папа не может законно удержать его от написания этой книги. Вот такая новость!

— Кто еще кроме Уолена знает об этом?

— Все. Кроме тебя. А почему? Ты слишком долго отсутствовал.

— Эта книга уже закончена?

— Нет. Пока нет. Папа собирался начать процесс, да заболел. Но как бы там ни было, отец думает, что книга не будет завершена. Ведь необходимые старику Дунстану материалы лежат в подвалах Лоджии, кроме тех, что папа принес в Гейтхауз, естественно. И Дунстан туда нипочем не проникнет, так что рано или поздно оставит свою идиотскую затею. — Бун выпил еще, и глаза его увлажнились. — Эдвин ездил домой к Дунстану и пытался посмотреть рукопись. Старик ее не показал. Папа думает, этот полоумный раздумал издавать книгу и выбросил весь собранный компромат на помойку.

— Если так, то почему его дочь все звонит нам?

— Кто знает? Папа велел не разговаривать с ней, бросать тут же трубку. Что я и делаю.

Рикс поднял стакан и поставил на место. Он чувствовал неуверенность и слабость. Попытался сдержать смех. Кэсс не сказала ему о книге Дунстана, когда он упомянул о своей затее. Почему? Боялась, что станет сотрудничать с Уилером?

Переправлять секреты в лагерь врага?

— Сколько это продолжается? — спросил он.

— Кажется, целую вечность. А вернее, около шести лет. Тогда Дунстан позвонил в первый раз. Захотел встретиться с папой и обсудить свою идею. Папа счел его полным идиотом, да так ему и сказал.

— Шесть лет? — недоверчиво переспросил Рикс.

В течение шести лет посторонний человек изучает родословную Эшеров? Что натолкнуло Дунстана на мысль заняться этим? С чего он взял, что сможет написать такую книгу?

И самое главное, как далеко старик продвинулся в сборе материала?

— Плохо выглядишь, — сказал Бун. — У тебя, случайно, не приступ?

Рикс решил, что на приступ это не похоже. Голова оставалась ясной, боли не было. Однако желудок, казалось, опустился до колен.

— Нет.

— Если приступ, топай блевать в другое место. Я намерен и дальше сидеть здесь и пить.

Рикс ушел из гостиной к себе наверх. Он закрыл дверь, припер ее стулом, чтобы не забрела Паддинг, и лег на кровать.

В комнате стоял запах Уолена, им успела пропитаться одежда Рикса и его волосы. Внезапно он вскочил как безумный, сорвал с себя одежду и бросился под душ.

Вытираясь, он с ужасом обнаружил, что запах отца въелся в поры его кожи.

Глава 11

На Эшерленд опустилась ночь, и сильный ветер с гор прилетел звенеть окнами в Гейтхаузе.

Около полуночи Рикс, все еще в костюме, который он надел к ужину, вышел из спальни и спустился вниз. Все лампы в коридоре горели, а неосвещенные места напоминали чернильные лужицы. Ветер вился вокруг дома, как разъяренный шершень. Рикс достал из кармана ключ.

Он прошел через игровую и курительную комнаты и остановился перед дверью в библиотеку. Ключ легко повернулся в замке, но его щелчок заставил Рикса вздрогнуть. Как только он шагнул внутрь и включил свет, высокие напольные часы в курительной пробили четверть первого.

Это была одна из самых вместительных комнат в доме. Вдоль стен — книжные стеллажи, на полу из твердого дерева — великолепный черно-малиновый ковер. С высокого дубового потолка свисала большая кованая люстра. В библиотеке стояло несколько легких стульев, черней кожаный диван, резное ореховое бюро и рабочий стол с креслом. На столе — мощная лампа с зеленым абажуром. Над камином из черного мрамора висел герб Эшеров: три серебряных льва на черном поле, отделенные друг от друга красными диагональными полосами.

Вся комната буквально пропиталась затхлым ароматом истории. На стенах между книжными полками висели портреты хозяев Эшерленда, написанные маслом. Дед Рикса, коренастый, атлетического сложения Эрик Эшер, сидел на прекрасном гнедом скакуне. На заднем плане виднелась Лоджия.

Рыжеватые светлые волосы Эрика были напомажены и разделены пробором, а глаза остро смотрели из-за очков в металлической оправе. Аккуратные ухоженные усы. На коленях — трость с головой льва.

На следующем портрете — отец Эрика, Ладлоу Эшер, крупный блондин. Он стоял в сумрачной комнате и смотрел в окно на леса. На Ладлоу был черный костюм, большую часть его бледного точеного лица скрывала тень. За ним — маятник старинных напольных часов, очень похожих на те, что в курительной комнате. Ладлоу опирался на трость с головой льва.

Рядом висел портрет Арама Эшера, отца Ладлоу. Арам был моложавым и энергичным, голову венчала густая шапка песочного цвета кудрей, узкое привлекательное лицо, казалось, излучало свет. На нем был пояс с двумя золотыми пистолетами. Фон картины представлял собой фантасмагорическую сцену с ревущими локомотивами, бегущими лошадьми, дикими индейцами и буйволами. В руке он держал элегантную трость, ее набалдашник — голова льва — лежал на его правом плече.

Со следующего портрета на Рикса мрачно взирал Хадсон Эшер. Как и у Рикса, у него были тускло-серые глаза, в них светилась сила, передававшаяся из поколения в поколение. Он сидел на высоком, напоминающем трон стуле с багряно-красной обивкой. Правая рука крепко сжимала трость, а взгляд был такой проницательный, что хотелось отвести глаза.

Рикс обернулся, чтобы посмотреть на последний портрет, висящий напротив Эрика. Уолен Эшер, широкоплечий, аристократически величественный, одетый в серый костюм-тройку. Позади него Лоджия, ставшая значительно больше по сравнению с той, что была изображена на портрете Эрика; видны голубые пики гор. Обеими руками он держал трость с головой льва, крепко прижимая ее к себе.

Рядом было зарезервировано место для нового хозяина Эшерленда.

«Бун, вероятно, захочет, чтобы его запечатлели на скаковой лошади, в костюме для верховой езды, — размышлял Рикс. — Эту чертову трость он, чего доброго, зажмет в зубах. А вдруг здесь, на стене, появится изображение Кэт?»

Он представил, как затрясутся от негодования старые кости на кладбище Эшеров.

Стены библиотеки были также украшены образцами оружия Эшеров. Винтовка для охоты на бизонов, запущенная в производство в 1854-м, револьвер «Марк III» 1886 года, который был принят на вооружение китайским флотом, кавалерийский автоматический пистолет 1900 года и другие, включая семизарядный револьвер «инфорсер» 45-го калибра 1902 года выпуска, использовавшийся полицией от Чикаго до Гонконга. Из него можно разнести голову человека с расстояния в десять ярдов, и он был принят на вооружение британской армией во время Первой мировой войны.

Вокруг письменного стола стояло несколько коробок с бумагами. Рикс заглянул в один и обнаружил пожелтевшие письма, стянутые резинками, кипы счетов и чеков, похожих на старые закладные, а также журналы. Почти на всех проступали серо-зеленые полоски плесени. Он достал книгу в кожаном коричневом переплете, и из нее, как сухие листья, посыпались на пол старые фотографии.

На всех изображалась Лоджия. Рикс отложил альбом в сторону и нагнулся, чтобы собрать снимки. На одном из них Эрик в твидовом костюме вызывающе улыбался в камеру, в то время как на заднем плане рабочие карабкались по строительным лесам, которыми была обнесена Лоджия. На другом Эрик сидел на белой лошади посреди моста, и снова сзади была стройка. Рикс заметил, что глаза Эрика не улыбались, а смотрели в камеру с надменным вызовом. Видимо, этот человек принадлежал к числу тех, кто не умеет просто улыбаться — такие способны лишь кривить рот в одну или другую сторону.

На большинстве фотографий была Лоджия, снятая с разных сторон. В паутине строительных лесов смутно виднелись рабочие. Рикс понял, что они расширяли постройку. Снимки были сделаны в разные времена года. Вот стоят одетые пышной летней зеленью деревья, вот их же припорошенные снегом скелеты зимой. На крыше тоже снег, из труб вьется дымок. И рабочие здесь, с молотками и зубилами в руках, поднимают гранитную или мраморную плиту, чтобы сделать дом еще вместительнее.

Почему Эрик надстраивал Лоджию? Какой в этом смысл, если она и так самый большой дом в стране? Рикс посмотрел на две фотографии Эрика и внезапно понял, что в них чего-то недоставало.

Трость.

У Эрика на этих фотографиях не было трости с головой льва.

Когда Рикс убирал снимки обратно в альбом, один из них привлек внимание. Это был вид на Лоджию издалека, запечатленный, вероятно, с берега озера. На верхнем балконе восточного крыла стояла белая фигура. Женщина, решил Рикс, приглядевшись. В длинном белом платье. Кто это? Одна из многочисленных любовниц Эрика? Мать Уолена?

Он опять полез в коробку и нашел кучу старых фотокопий, скатанных в рулоны и скрепленных резинками. Рикс развернул рулон на письменном столе и включил лампу. Фотокопии оказались чертежами некоторых видов продукции «Эшер армаментс» выпуска 1941 года. Был чертеж противотанковой мины в разрезе, переносной ракетной пусковой установки, огнемета и различных пулеметов.

Следующей вещью, заинтересовавшей Рикса, стала маленькая потрепанная тетрадь в черном переплете, вся покрытая плесенью. Он открыл ее под лампой, и некоторые страницы чуть не вывалились. Бумага от старости пожелтела, страницы были готовы рассыпаться. Рикс аккуратно листал их и все больше дивился. Тетрадь была вся исписана математическими формулами, некоторые переходили со страницы на страницу. Присутствовали еще и странные рисунки, напоминающие подкову на пьедестале. Формулы располагались так густо, что Рикс не мог найти в них ни начала, ни конца. Они сменились нотами. И опять рисунки подков, затем — длинных прутьев с круглым, треугольным или серповидным основанием. Последняя страница книги была испорчена водой и заплесневела — ничего не разобрать. Озадаченный Рикс положил тетрадь обратно в коробку и посидел, растерянно глядя на это изобилие документов.

Как, во имя всего святого, можно во всем этом разобраться? Потребуются месяцы кропотливой работы — разумеется, в ущерб работе над книгой. Кроме того, в любое время Уолен может вернуть документы в Лоджию, и Рикс их больше не увидит, поскольку ноги его в этом доме больше не будет. Но почему все-таки Уолен их принес? Что он искал?

История Эшеров, создавших многомиллиардное дело на бомбах и пулях, лежала в этих коробках. Конечно, не вся — Рикс это понимал, — но для начала вполне достаточно. Сколько же трупов и скандалов похоронено в заплесневелых картонных гробах? Нужные ему материалы были здесь, оставалось только придумать, как связать их воедино.

Он представил себе, во что превратился отец, лежа наверху в Тихой комнате. Потом его мысли перенеслись в безмолвную Лоджию, стоявшую в центре Эшерленда, в ее разветвленные коридоры, уводящие все дальше и дальше.

Ему вдруг представился скелет с кровоточащими глазницами. В памяти всплыла хитрая усмешка Логана Бодейна, очень похожая на улыбку Буна.

Уилер Дунстан работает над историей Эшеров шесть лет. Шесть лет! Есть ли у него хотя бы план книги? Знает ли он, как связаны между собой поколения? И какие еще секреты ему известны?

Было бы очень неплохо заполучить рукопись Дунстана, если та, конечно, существует. Рикс никогда не встречал этого человека, но слышал, с каким возмущением произносила его имя мать. Семья Дунстанов, по всей видимости, владела «Фокстонским демократом» на протяжении многих поколений, и хотя это была всего лишь еженедельная бульварная газетенка, они не отказывали себе в удовольствии печатать статьи про Эшеров, а в редакторской колонке писать о том, как деньги Эшеров разрушают табачный рынок в районе Фокстона, Рейнбоу и Тейлорвилля. Эшеры финансировали почти все крупные табачные фирмы в стране и владели всем Фокстоном, кроме земли, на которой стоял офис «Фокстонского демократа».

Рикс порылся в других коробках и нашел альбом с газетными вырезками на тему открытия в Вашингтоне и Сан-Диего фабрик Эшеров, старую закладную, написанную витиеватым почерком, и коричневую тетрадь в конверте из плотной бумаги.

Он открыл тетрадь, почувствовал запах пыльных роз и увидел красивый женский почерк. Это был дневник, над каждой записью стояли аккуратные даты. Он начал читать запись от 5 ноября 1916 года.

«Мистер Эшер сидел напротив меня за обеденным столом. Когда он беседовал с моим отцом о войне и экономике, я все время чувствовала на себе его взгляд. Он похвалил мое новое голубое платье и осведомился, люблю ли я скачки. Я ответила, что да, люблю, если победившая лошадь из конюшни Сент-Клеров. Мистер Эшер, когда улыбается, кривит губы…

При свечах он кажется красивым, хотя я видела его фотографии в журналах, и на них мистер Эшер выглядит как школяр-задира. Я полагаю, что ему тридцать лет или чуть больше, и сложен он атлетически. У него очень темные глаза, и вроде при свете я видела в них искорки, похожие на блеск медной монеты. Смех мистера Эшера напоминает фагот, и это побуждает отца рассказывать ему мрачные анекдоты…

При всей своей неотесанности мистер Эшер обладает определенной привлекательностью. У него волевое лицо, и я заметила, что он пользовался дезодорантом. Из-за меня? Нет, глупости! Мистер Эшер приехал лишь потому, что заинтересован в покупке новых кольтов. После десерта отец осведомился о здоровье мистера Эшера-старшего, и нашего гостя словно подменили. Он процедил сквозь зубы, что его отец чувствует себя превосходно, и я заподозрила, что мистер Эшер на самом деле хочет обратного. Однако как только мистер Эшер стал рассказывать отцу о новом пистолете, который производит его компания, напряженная атмосфера развеялась. Мы с мамой удалились из-за стола, а мистер Эшер с отцом пили бренди и курили сигары в гостиной».

Рикс нашел следующую запись, где упоминалось имя Эрика Эшера, датированную одиннадцатым ноября.

«Поражена щедростью мистера Эшера. Сегодня пришел фургон, полный красных роз. Для меня! Папа сказал, что я весьма понравилась мистеру Эшеру и что я должна написать ему в Эшерленд и поблагодарить за внимание».

От тринадцатого ноября: «Мистер Эшер обладает странной склонностью к необычным подаркам. Сегодня днем приехал позолоченный экипаж, запряженный четверкой великолепнейших арабских скакунов, прекраснее которых я никогда не видела. В нем размещалось более сотни аквариумов с японскими золотыми рыбками как доказательство ровнейшего хода лошадей и экипажа — вода даже не расплескалась! В письме от мистера Эшера (кстати, он хочет, чтобы я звала его просто Эриком) говорится: он надеется, что я люблю рыбок и воспользуюсь экипажем для посещения Эшерленда в Рождество. Мама сказала, что мне не следует ехать одной, без сопровождения, но папа рассердился: все, что пишут про мистера Эшера, — сплошной вздор, а на самом деле он высоконравственный бизнесмен и христианин».

«А здорово, бабуля, — подумал Рикс, — он запудрил твоему папаше мозги».

Этот дневник принадлежал Норе Сент-Клер-Эшер, единственной жене Эрика, матери Уолена и бабушке Рикса.

Часы в курительной пробили час ночи. Некоторое время Рикс сидел, прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.

Можно начать с дневника, сказал он себе. По крайней мере, это поможет лучше понять Эрика Эшера и, конечно, Нору Сент-Клер, о которых Уолен почти ничего не рассказывал.

Рикс сложил бумаги обратно в коробки и двинулся к выходу из библиотеки, забрав с собой дневник. Он погасил свет, закрыл двери и пошел наверх, в свою спальню. В доме было тихо, только за стенами бушевал ветер.

В своей комнате Рикс сел за стол и продолжил чтение дневника с того места, на котором остановился. В первый день 1917 года Эрик попросил руки Норы. Та колебалась. Ее мать сказала, что она должна решить сама, но такой случай представляется раз в жизни. Отец Норы сказал, что только дура упустит столь выгодного жениха.

Они поженились в Северной Каролине, в Первой методистской церкви города Шарлотт второго марта 1917 года. Ладлоу Эшер на церемонии не присутствовал. Детали венчания были опущены. Следующая запись в дневнике сделана через неделю. Эрик уехал по делам в Англию, и Нора осталась в Лоджии одна.

«Старый негодяй», — подумал Рикс.

Его внимание привлекла вспышка, и он оторвался от чтения.

За окном стояла непроглядная темень, затем на мгновение в лесу между Гейтхаузом и Лоджией блеснул огонек. И больше не появлялся.

Рикс наблюдал несколько минут. Тьма была полной. Показалось или нет? Боже, подумал он. Размышляю о том, что видел свет в темном лесу после полуночи! Старейший штамп из книг ужасов! На этом месте, хотя бы в его собственных романах, тупой и наивный герой идет выяснить, в чем дело, и превращается в гамбургер. Но здесь настоящая жизнь. Рикс не был героем. Он знал, что ни один местный вор не осмелится рыскать по Эшерленду в темноте. Во всем округе не найдется человека, который явился бы в поместье ночью. Даром, что ли, ходит столько историй о Страшиле, черной пантере, ведьмах, живущих на одном из озер, и других тварях, рыскающих по соседству.

Конечно, ничего там не было, кроме заброшенного зоопарка Эрика.

И все же видел Рикс вспышку или нет?

Если свет и был, то сейчас его определенно нет. Возможно, какой-то дурак свалился в пустую яму для аллигатора — ну и пусть он останется там до утра со сломанной ногой.

Рикс продолжил чтение, то и дело поглядывая в темноту.

Там была Лоджия. Зло, поджидающее того, кто вставит ключ и снова запустит его механизм. Кого оно ждет, Кэт? Или Буна?

«Десять миллиардов долларов», — подумал он и погрузился в историю Норы Сент-Клер-Эшер.