Часть вторая Мальчик с горы

4

Солнце садилось в оранжевую полосу, идущую вдоль горизонта. Холодный ветер, шелестевший в соснах, багряных дубах и густых зарослях колючего кустарника на горе Бриатоп, усилился.

Пятнадцатилетний мальчик с горы по имени Ньюлан Тарп стоял на покатом выпирающем валуне, известном ему под именем Язык Дьявола. В каждой руке он держал по пластиковой корзине, до краев наполненной ежевикой. Его пальцы, губы и подбородок были в ярко-синих пятнах. Живые темно-зеленые глаза смотрели на просеку, лежащую почти семьюстами футами ниже его.

Густой лес и черные озера Эшерленда были покрыты глубокой тенью, чередующейся с оранжевым светом, и напоминали пестрое одеяло, сотканное красками праздника Дня всех святых. На острове в центре самого большого озера стоял самый большой в мире дом. Он назывался Лоджией Эшеров. Нью когда-то считал, что весь Фокстон поместится там внутри и еще останется место для ранчо. Ма говорила, что даже сами Эшеры не смогли жить там и дом давно необитаем, не считая тех тварей, что бродят там в одиночестве и темноте.

Но что это за твари, она не сказала.

Сейчас заходящее солнце на несколько минут окрасило стены Лоджии в цвет огня. Нью видел искры света на дюжине флюгеров и на громоотводах, установленных на наклонной, покрытой шифером крыше. Гранитный выступ под крышей украшали статуи львов, одни из которых лежали, а другие стояли. Когда на них падало солнце, как сейчас, мраморные кошки, казалось, приходили в движение и потягивались, охраняя вверенную им территорию.

Нью заметил стаю из шести диких уток, щипавших траву на западном берегу озера. Даже в ярких лучах солнца озеро было глубоко черного цвета. Сколько Нью ни приходил сюда, он ни разу не видел, чтобы на поверхности плескалась рыба.

Лоджия занимала практически всю территорию острова, соединенного с одной из мощеных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды, после особенно сильного дождя, Нью пришел сюда и увидел, что вода плещется о фундамент Лоджии. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, которые были границей его мира, и, как всегда, вернулся к одному вопросу: «Какова была бы моя жизнь, думал он, если бы ма носила фамилию Эшер вместо фамилии Тарп?» Что, если бы он мог бродить по тем лесам, скакать на лошадях по пологим зеленым холмам, увидеть эту здоровенную Лоджию изнутри? Иногда при виде, всадников, скачущих внизу по лесным дорогам, он испытывал сильную зависть. Хотя он жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы жить и ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить ее становилось все сильнее. Но он никогда не говорил об этом матери. Она запретила ему и его десятилетнему брату Натану ходить по извивающимся тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. «Это проклятое место, – говорила она. – Эшеры погрязли в пороке, и лучше их оставить в покое».

Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим черным приятелем, он сдерживал любопытство. Хотя он никогда не видел никого из них, он принимал истории о них близко к сердцу. В лесах жили существа, которые бродили по ночам, существа, которых надо избегать любой ценой. Однажды он обнаружил на земле перед домом большой отпечаток лапы, а как-то в холодную январскую ночь услышал, как что-то большое двигается по крыше. Он взял фонарь, ружье и вышел наружу. Потому что он был теперь главой семьи, и не важно, боялся он или нет. Он посветил на крышу, но там никого не было.

Неожиданно он увидел, как утки замахали крыльями и дружно взлетели с поверхности озера. Они построились буквой V и полетели через озеро мимо Лоджии.

Летите быстрей, думал Нью. Быстрей.

Утки набрали высоту.

Скорей, мысленно подгонял он их. Скорей, до того, как она проснется…

Внезапно строй уток, будто попав в вихрь, нарушился. Четыре из них, войдя в штопор, яростно замахали крыльями. Две другие упали ниже и заскользили по поверхности озера.

Скорей, подумал он и затаил дыхание.

Четыре утки отклонились от курса по направлению к западной стене Лоджии.

Одна за другой они врезались в стену и падали дождем из перьев вниз, где ложились среди гниющих трупов других пернатых.

Нью услышал вдалеке крик одной из спасшихся уток, а затем – только шелест ветра. В Лоджии не было окон, все они – сотни окон любых мыслимых размеров и форм – были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие годы птицы, вероятно, выбили все стекла, и Эшеры решили заложить их вовсе.

– Темнеет, – сказал Натан позади брата. Он нес одну корзину, доверху наполненную ежевикой, и держал ту чертову дудку, что ма купила ему в Фокстоне.

– Угу, – ответил Нью, но не сдвинулся с места. Он поддал ногой камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня они собирали ежевику. Ма клала ее в пироги, которые она пекла для фокстонского кафе «Широкий лист». Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но Нью выбрал именно эту дорогу и уже десять минут стоял, уставившись вниз, на Лоджию. На многих балконах, как снег, лежали трупы птиц. Над Лоджией, между дымоходами и башенками, возвышалось что-то, похожее на огромный бесцветный фонарь, тусклый и грязный. Почему этот дом был так невероятно огромен, думал мальчик, и почему он день за днем чувствовал все более настойчивое желание попасть туда, усиливавшееся, к тому же, еще и снами, намекавшими ему это по ночам? Он увидел, что одна из уток все еще бьется у основания Лоджии, и отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца, застыл в его сознании. – Хорошо, – сказал он. – Я думаю, нам лучше идти домой.

– Пойдем скорей. Уже темнеет.

Они покинули уступ. Нью бросил короткий взгляд назад, и мальчики пошли по узкой, каменистой тропинке, которая примерно через полторы мили должна была привести их к дому. Им следовало быть дома задолго до темноты, и они бы и были, думал Нью, если бы он не захотел остановиться на уступе. Хорош мужчина в семье, думал он.

Семьи, жившие на ветреных, грязных дорогах Бриатопа, обитали здесь многие поколения. Ютясь в укромных местах или на вырубках, стояло несколько сотен дощатых домиков, в одном из которых жила семья Тарпов. Бриатоп был массивной горой со скалистыми уступами, покрытыми джунглями колючего кустарника. Поговаривали, будто этот кустарник мог обвиться вокруг человека, пока он стоит к нему спиной, поймать, и тому никогда уже было не выбраться. Хорошо известно, что многие охотники, забредшие на Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и похоронены кустарником, и даже их костей не осталось.

Бриатоп был частью Эшерленда и стоял на западном краю тридцатитысячеакрового имения. Семьи, населявшие его, были родом из Шотландии или Ирландии. Они держались за свои домишки и жили благодаря обилию оленей, зайцев и перепелов. Чужаков – всех, кто жил не на горе, – быстро прогоняли несколькими предупредительными выстрелами, да чужакам гора и не была нужна. Трудности жизни на горе были естественны и принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок и крепко запирали двери после захода солнца.

– Я бы собрал ягод не меньше тебя, если бы у меня была еще одна корзина! – сказал Натан по дороге. – Я бы мог наполнить три корзины!

– Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая другую, – сказал ему Нью. – Как в прошлый раз.

– А вот и могу!

– Не можешь.

– Могу!

– Не можешь.

Подаренная Натану дудка издала гневный свист.

Нью заметил, что тени стали длиннее. Темнота наверняка застанет их в пути. Нам надо было бы выйти на час раньше, подумал он, но они ели ежевику, которую собрали, а солнце так приятно грело спину, что они забыли про время. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть рядом.

Он выходит, когда вырастают тыквы, говорила мама. Он может нестись как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Он нападает так быстро, что успеваешь это понять только тогда, когда уже поздно…

– Пойдем скорее, – сказал Нью.

– У тебя ноги длинней, чем мои!

– Прекрати свистеть в эту чертову дудку!

– Я скажу маме, что ты ругаешься! – предупредил Натан.

Поднялся сильный холодный ветер, он обдувал мальчиков и раскачивал кроны деревьев по обе стороны тропинки. Нью поежился, хотя он был одет в коричневый свитер, заплатанные джинсы и грубую куртку, которую раньше носил его отец. Она еще сохранила его запах, аромат лавра и сосны.

Нью был высок для своего возраста. Он был очень похож на отца, такой же худой и костлявый, с острым носом и подбородком, с веснушками, рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. У него были большие и выразительные глаза, в которых светились одновременно любопытство и озабоченность. Он находился в переходном возрасте, и знал это. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего он хочет, то ли покоя, то ли бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым, только щеки были пухлыми. Дети в школе на противоположном склоне горы дразнили его за это, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата.

Нью остановился, чтобы подождать его.

– Боже! Давай скорей! – Он старался говорить спокойно, хотя на душе скребли кошки. Темнота начала окутывать Бриатоп. Ма говорила, что у Страшилы в темноте блестят глаза.

– Я не могу идти так быстро! – заныл Натан. – Если бы мы не стояли так долго на…

Раздался резкий пронзительный крик. Внезапно вокруг головы Натана замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он издал сдавленный крик, прыгая по кругу. Что-то было в его волосах. С криком: «Летучие мыши!» – он в отчаянном испуге швырнул в них корзиной с ягодами. Тени рассыпались и взметнулись в небо.

Нью от страха едва не выскочил из штанов, но, приглядевшись, посмеялся над своими страхами. – Перепелки, – сказал он. – Ты испугался выводка перепелок.

– Это были летучие мыши! – возразил Натан. – Они залезли мне в волосы!

– Перепелки.

– Летучие мыши! – Он не собирался признавать, что несколько жалких перепелок заставили его сердце стучать словно дятел. – И здоровые! – Он все еще сжимал дудку в руках, но неожиданно понял, что закинул корзину в деревья. – Мои ягоды! – вскричал он.

– О, Боже. Должно быть, ты закинул их прямо в Эшвилл. – Ягоды были разбросаны по всей тропинке.

– Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину! – Натан начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.

– Нет, не спустит. Давай, нам надо… – Он запнулся, когда Натан посмотрел на него. Брат был готов заплакать от огорчения: он работал не разгибаясь весь день, и теперь несколько перепелок все испортили. Жизнь, казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана. – Хорошо, – сказал Нью и поставил свои корзинки. – Я помогу тебе найти.

Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.

– Зачем ты это сделал? – спросил он сердито. – Глупо так вести себя!

– Потому что это были летучие мыши и они запутались в моих волосах, вот почему!

– Перепелки, – веско сказал Нью. Он заметил что-то в нескольких футах от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на шип. Похоже, раньше он был рубашкой. Нью поцарапал щеку о шип и тихо выругался. – Я не знаю, куда она улетела! Ты мог ее забросить на луну…

Он сделал еще шаг вперед, и земля ушла у него из-под ног.

Он падал, прорываясь сквозь вьюнок, густую траву и живую колючую проволоку.

Он слышал, как Натан выкрикивает его имя, а потом услышал свой собственный крик.

Я свалился с горы, подумал Нью, и сейчас разобьюсь насмерть.

Он катился и катился, его болтающиеся руки без конца натыкались на шипы. Он ударился затылком обо что-то твердое – О СКАЛУ… УДАРИЛСЯ О СКАЛУ… ПРОКЛЯТЬЕ, МОЯ ГОЛОВА! – и ничего не понимал, пока не услышал крики Натана наверху.

Нью лежал без движения. Он задыхался, и во рту была кровь.

– …слышишь меня, Нью? Ты меня слышишь? – кричал Натан обезумевшим голосом.

От боли по щекам Нью текли слезы. Он ничего не видел, и когда попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он на чем-то висел. Сильно пахло землей, к этому запаху примешивался другой, еще более острый, сладковатый. Запах чего-то мертвого, прямо рядом с ним.

– Натан? – позвал он, не понимая, что говорит почти шепотом. – Натан? – крикнул он громче.

– С тобой все в порядке?

Отлично, подумал он, и едва не рассмеялся. Каждый кусочек его тела горел в огне. Он изо всех сил дернул правую руку и услышал треск одежды. Затем он вытер слезы и липкую грязь с глаз и увидел в слабом свете, где он.

Он не свалился с Бриатопа, а лишь упал в яму, скрытую кустарником. Нью увидел, что она была глубиной примерно тридцать пять футов, с крутыми, уходящими куда-то в темноту земляными стенами. Он угодил в тюрьму с колючей проволокой из шипов, обвившейся вокруг его ног и груди, сковавшей его левую руку. Вокруг него повсюду были уродливые, длиною в дюйм колючки, свившиеся в петли, кольца и узлы. Он с ужасом обнаружил, что если пошевельнется, они схватят его еще крепче.

Но хуже всего было содержимое ямы.

Здесь лежали трупы, находящиеся на разных стадиях разложения, начиная от вздувшейся плоти и заканчивая пожелтевшими костями. Стоял безнадежно запутавшийся скелет оленя, задрав в небо рога. Повсюду валялись кости енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа стоял свежий труп еще недавно бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы поцарапали его шею.

Менее чем в шести футах от него стоял оплетенный зарослями скелет человека. На нем были обрывки красной фланелевой рубашки, украшенные бахромой кожаные штаны и ботинки. Вдоль позвоночника торчали шипы, а сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука скелета была вывернута за спину под острым углом, кости явно были сломаны. В нескольких футах от скелета лежало проржавевшее ружье, а на поясе висели пустые ножны.

Нью яростно боролся за свободу, но колючие кольца еще крепче обвились вокруг его груди.

– Помогите! – крикнул он. – Натан! Беги за помощью! – У него страшно болела голова.

Натан несколько секунд не отвечал. Затем сказал:

– Нью, я боюсь. Мне кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.

– Беги за помощью! Беги к маме! Скорей, Натан! – Шип глубоко вонзился ему в щеку.

– Я что-то слышу, Нью! – Голос мальчика дрожал. – Оно приближается!

Взошла луна. Как тыква, подумал Нью, и похолодел.

– Беги, – прошептал он, а затем закричал: – Беги домой, Натан! Давай! Бегидомой!

Когда голос Натана донесся до него, в нем опять была уверенность.

– Я бегу к ма! Я спасу тебя! Вот увидишь! – Послышался треск, будто Натан продирается сквозь кустарник, затем слабый крик: «Вот увидишь!», и наступила тишина.

Подул ветер, и в яму полетели увядшие листья. Нью слышал свое прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.

Он не знал, сколько прошло времени, но он внезапно задрожал, как будто ужасный болезненный холод пронизал его до костей. Что-то смотрело на него. Он чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы. Он взглянул наверх, на край ямы, и его сердце учащенно забилось.

На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его в лунном свете стояла фигура. Она была закутана в черное и держала под правой рукой что-то, похожее на мешок.

Нью хотел было заговорить, но кровь застыла у него в жилах, и он понял, на что смотрит.

Фигура не шевелилась. Нью не мог сказать, что это было, но она как будто бы смутно напоминала человека. То, что было у нее под рукой, также не двигалось, но Нью на короткое ужасное мгновение заметил, как в лунном свете блеснуло белое перевернутое лицо. Лицо маленького ребенка.

Нью моргнул.

Фигура исчезла. Если вообще была. Она пропала бесшумно, в стуке его сердца.

Натан! – закричал он. Он продолжал звать своего брата до тех пор, пока его голос не превратился в усталый шепот. Его душу окутывало то же черное отчаяние, что и тогда, когда он видел, как гроб с отцом опускается в землю.

БЕГИ, БЕГИ, ЛЕТИ СТРЕЛОЙ И ДОМА ДВЕРЬ ПЛОТНЕЙ ЗАКРОЙ – В ЛЕСУ СТРАШИЛА РЫЩЕТ, ДЕТЕЙ НА УЖИН ИЩЕТ…

С его губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг него лишь гремели на ветру кости.

5

Рикс одевался к обеду. Когда он завязывал галстук, его внимание привлек порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив его окна, выходящего на запад. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море, и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров, окрашенную в оранжевые и багряные цвета заходящим солнцем. Деревья опять сомкнулись.

Он был вынужден заново перевязать галстук. Его пальцы сделали неправильное движение.

Когда ему было всего девять лет, он попал в Лоджию в первый и последний раз. Бун заманил его туда играть в прятки. Рикс должен был искать первым. Там было темно, но у них были фонарики. Бун установил следующие правила: прятаться только на первом этаже и не заходить в восточное и западное крыло. Теперь закрой глаза и сосчитай до пятидесяти. Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии не было электричества, так как с 1945 года в ней никто не жил, и там было тихо. И холодно, как зимой. Чем дальше он заходил в глубь Лоджии, тем холодней становилось. Это было странно, потому что стоял октябрь и снаружи было еще тепло. Но Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда царил январь, мир льда и чуждого величия.

Мракобесие, подумал Рикс. Это было слово, которое он думал когда-нибудь использовать в качестве заглавия своей книги. Означало это что-то, имеющее отношение ко злу, имеющее самые злые намерения. Лоджия, построенная на доходы от разрушений и предназначенная давать кров поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, была исчадием ада. Если сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия – это его злобное сердце, теперь тихое, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет и выжидает.

Когда ему было девять лет, она поглотила его своей пастью почти на сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась переварить. Иногда, когда сознание Рикса дает сбои, он возвращается в то время, обратно в темноту Лоджии, навалившуюся на него после того, как слабые батарейки, которые Бун подсунул в его фонарик, сели. Он не помнил хорошо все, что там происходило, но он не забыл темноту, кромешную и пугающую, ее ужасную, тихую силу, которая сначала бросила его на колени, а затем заставила ползти. Тогда он не знал, что в Лоджии около двух сотен комнат, и что, в соответствии с безумными – а может, и проницательными – планами этажей, в Лоджии были безоконные пространства, к которым не вел ни один из доселе известных коридоров. Ему казалось, что он припоминал падение с длинной лестницы, сбитые коленки, но все это все эти воспоминания для него были окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать за закрытой дверью.

Он проснулся в своей постели несколько дней спустя. Кэсс позже рассказала ему, что Эдвин пошел внутрь и нашел его, бродившего по второму этажу восточного крыла. Рикс слепо ходил по Лоджии, натыкаясь на стены и двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как он не свернул там себе шею. С тех пор он не переступал порога Лоджии.

Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими глазницами медленно проник в его сознание. Он быстро отогнал его. Голова тупо болела. Бун намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.

Рикса казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к «Эшер армаментс». Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое желание и не возникало. Хотя скачки, казалось, были его главным занятием, Бун владел агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане. Он помалкивал о своем бизнесе, но как-то похвастался Риксу контрактами «примерно с дюжиной таких симпатичных голливудских актрис, что у тебя слюнки потекут».

Если так, размышлял Рикс, то почему у Буна нет офиса в Калифорнии? Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, не был даже приглашен, но Бун, вероятно, прилично зарабатывал на этом. Во всяком случае, он одевался и вел себя как удачливый бизнесмен.

Лишь профессия писателя оказалась для Рикса относительно удачной в финансовом отношении. У него было несколько тысяч долларов сбережений, но он знал, что они скоро кончатся. Что тогда? Найти другую, плохо оплачиваемую работу, чтобы оставались свободными четыре, максимум пять месяцев? Если он не сможет написать новую книгу, бестселлер, все, что наговорил Уолен о его невезении, окажется верным. И он будет вынужден приползти в Эшерленд.

Рикс попытался прогнать из сознания чувство неуверенности. Он надел твидовый пиджак и осмотрел прореху на правом рукаве, след его падения на тротуаре в Нью-Йорке. Шов немного разошелся, но он решил, что мать не заметит. Готовый настолько, насколько возможно, он пошел вниз.

По пути в гостиную он остановился и осмотрел игровую комнату. В ней стояло два больших бильярда и висели прозрачные античные лампы. Ничего не изменилось, только появились два новых игровых автомата: «Поиск колдуна» и «Защитник». Они стояли в самом углу, по-видимому, для развлечения Буна. Рикс прошел дальше, в курительную – обшитый дубом, с высоким потолком салон, еще хранящий слабый запах дорогих сигар. Стены украшали картины, изображавшие сцены охоты, а также головы оленей, баранов и медведей. В углу стояло семифутовое чучело медведя-гризли, которого по преданию застрелил в имении Тедди Рузвельт. Высокие напольные часы с красивым медным маятником мягко пробили семь раз.

На другой стороне комнаты была раздвижная дубовая дверь. Рикс подошел к ней. За дверью была библиотека отца.

Но дверь была крепко заперта.

– Ты не видел брата?

Рикс подпрыгнул, как ребенок, застигнутый с куском пирога в руке. Он обернулся и увидел мать, одетую в блестящее вечернее платье. Ее макияж и прическа были безукоризненны.

– Нет, – ответил он с облегчением.

– Тогда, полагаю, он опять отправился в конюшни. – Она неодобрительно нахмурилась. – Если он не тратит время на лошадей, так играет в покер со своими дружками из местного клуба. Я ему без конца повторяю, что они грабят его, но разве он слушает? Нет, конечно. – Ее рассеянный взгляд стал острее. – Ищешь что-нибудь почитать?

– Нет. Так, хожу из угла в угол.

– Теперь твой отец держит библиотеку на замке.

– Когда я был здесь в последний раз, она не была заперта.

– Теперь она заперта, – повторила мать.

– Почему?

– Твой отец проводил некоторые исследования… перед тем как заболел, естественно. – В ее глазах блеснула и погасла искорка огорчения. – Он велел принести какие-то книги из библиотеки в Лоджии. И, естественно, он не хочет, чтобы с ними что-нибудь случилось.

– Какие исследования?

Она пожала плечами.

– Не имею ни малейшего представления. Известно ли твоему брату, что в этом доме садятся за стол строго в семь тридцать? Я не желаю, чтобы за моим столом пахло лошадиным потом!

– Уверен, что куда сильнее будет пахнуть им самим.

– Сарказм никогда не бывает в споре хорошим аргументом, сын, – твердо сказала Маргарет. – Да, но я хотела бы знать, присоединится ли к нам вечером его супруга. Целую неделю она ест в постели.

– Почему бы тебе не послать к ней слугу, чтобы спросить ее?

– Потому что, – кисло сказала Маргарет, – Паддинг – это его личное дело. Я не хочу, чтобы мои слуги кланялись ей, как принцессе. Мне наплевать, если ей лень вылезти из постели и одеться, но Кэсс хотела бы знать, на сколько персон накрывать.

– Ничем не могу помочь. – Он еще раз взглянул на медные ручки дверей библиотеки, а затем переключил внимание на голову лося, висящую над камином.

– Надеюсь, ты будешь за столом вовремя. Судя по твоему виду, тебе надо побольше питаться хорошим мясом. А иголка и нитка могут сотворить чудо с твоим ветхим пиджаком. Сними его после еды, я приведу его в порядок.

– Спасибо.

– Приходи, когда будешь готов. В этом доме едят в семь тридцать.

Оставшись один, Рикс еще поразмышлял у закрытой двери, а затем пошел обратно к главному коридору тем же путем, каким шел сюда. Минуя гостиную и столовую, он направился в подсобные помещения дома.

Рикс остановился на пороге большой кухни Гейтхауза. Вдоль чистых побеленных стен в определенном порядке висели котлы и прочая кухонная утварь. Он смотрел на невысокую, крепкую седую женщину, проверявшую кипящие котлы, стоявшие в ряд, и спокойным, но твердым голосом отдававшею команды двум подчиненным ей поварихам, сновавшим по кухне. На душе у него стало удивительно тепло, и он сразу понял, как сильно ему недоставало Кэсс Бодейн. Одна из поварих взглянула на него через плечо и не узнала, но Кэсс повернулась и замерла.

Рикс приготовился. Только несколько секунд на ее овальном, румяном лице было потрясенное выражение, а затем все вокруг озарила улыбка. Рикс был уверен, что Эдвин рассказал ей, как плохо он выглядит.

– О, Рикс! – сказала Кэсс и обняла его. Ее макушка едва доходила ему до подбородка. Ее тепло было таким же доброжелательным и приятным, как веселый огонь в камине в студеную зимнюю ночь, и Рикс почувствовал, как жар разливается по его телу. Рикс знал, что без этой женщины и ее мужа его жизнь в Эшерленде была бы намного тусклее. Они жили в белом доме за садом и гаражом, и много раз мальчишкой Рикс мечтал, что будет жить вместе с ними. Несмотря на то, что на них лежала громадная ответственность, они никогда не были слишком заняты, чтобы выслушать или подбодрить его.

– Так здорово, что вы опять дома! – Она отстранилась от него, чтобы разглядеть. В ее чистых голубых глазах лишь на мгновение мелькнула тревога.

– Если ты скажешь, что я прекрасно выгляжу, я буду знать, что ты выпила шерри, – сказал он с улыбкой.

– Хватит дразнить меня! – Она любя толкнула его в грудь, а затем взяла за руку. – Пойдем посидим. Луиза, принеси, пожалуйста, две чашечки кофе в наш закуток. Одну с сахаром и сливками, другую только с сахаром.

– Да, мэм, – ответила одна из поварих.

Кэсс провела его из кухни в маленькую комнатку для отдыха прислуги. Там стояли стулья и стол, а окно выходило в освещаемый фонарями сад. Они сели, и Луиза принесла им кофе.

– Эдвин сказал мне, что вы наверху, – сказала Кэсс. – Но я думала, вам нужно отдохнуть. Как в Нью-Йорке?

– Нормально. Слишком шумно.

– Вы были там по делу? Исследования для новой книги?

– Нет, мне… нужно было утрясти кое-что с моим агентом.

Когда Кэсс улыбалась, к ее глазам сбегалось много морщинок. Она и в шестьдесят один год была симпатичной, а в юности, Рикс знал, была настоящей красоткой. Он видел старую фотографию, которую Эдвин хранил в своем бумажнике: Кэсс в двадцать лет – длинные светлые волосе, безупречное сложение и глаза, которые смогли остановить время. – Рикс, так здорово! – сказала она и погладила его по руке. – Я хочу знать все о вашей новой книге!

«Бедлам» был мертв, и он знал это. Не было смысла поднимать его из могилы. – Я бы… хотел рассказать тебе о своей следующей работе, – сказал он.

Глаза Кэсс заблестели. – Новый триллер? Потрясающе!

– Мы говорили об этом и раньше, когда я был здесь в прошлый раз. – Он собрался с духом, так как помнил ее тогдашнюю реакцию. – Я хочу написать историю дома Эшеров.

Улыбка на лице Кэсс потухла. Она отвела взгляд и сидела молча, вертя в руках чашечку кофе.

– Я долго думал об этом, – продолжал Рикс, – и даже начал исследования.

– О? И как?

– Закончив «Огненные пальцы», я отправился в Уэльс. Я помнил, как папа мне рассказывал, что Малькольм Эшер владел там в начале прошлого века угольной шахтой. Это заняло у меня две недели, но я отыскал то, что от нее осталось неподалеку от деревеньки Госгэрри. Документы были в беспорядке, но местный клерк откопал для меня кое-что об Угольной компании Эшеров. Примерно в 1830 году в шахте произошел взрыв и обвал. В это время там были Малькольм, Хадсон и Родерик. – Он ожидал, что Кэсс взглянет на него, но этого не произошло. – Хадсона и Родерика спасли, а труп их отца так и не обнаружили. Ясно, что они были так расстроены, что решили переселиться вместе с Маделейн в Америку.

Кэсс все еще молчала.

– Я хочу знать, какими были мои предки, – настаивал Рикс. – Что побуждало их создавать оружие? Почему они осели здесь и продолжали отстраивать Лоджию? Эдвин рассказывал мне кое-что про дедушку Эрика, а остальные? – Их портреты висели в библиотеке, и он знал их имена – Лудлоу, отец Эрика, Арам, отец Лудлоу и сын Хадсона, – но ничего об их жизни он не знал. – Что представляли собой женщины клана Эшеров? – не унимался Рикс. – Я знаю, что работа над книгой будет нелегкой. Многие вещи мне, вероятно, придется домысливать, но я думаю, что смогу это сделать.

Кэсс отпила кофе, держа чашечку между ладонями.

– Твой отец тебя за это повесит, – мягко сказала она.

– Как ты думаешь, людям интересно будет узнать о семье Эшеров? Это будет также и история американской военной индустрии. Смогу ли я это сделать, как ты думаешь?

– Не в этом дело. Мистер Эшер имеет право сохранять в тайне свою личную жизнь. Вся ваша семья обладает таким правом, включая ваших почивших предков. Вы уверены, что действительно хотите, чтобы посторонние знали все, что происходило в Эшерленде?

Рикс знал, что Кэсс намекала на его дедушку Эрика. Эрик имел склонность устраивать буйные вечеринки, на которых прислуживали голые женщины. Эдвин рассказал ему, что на одной вечеринке все гости скакали на лошадях по Лоджии, а слуг Эрик заставил надеть боевые доспехи и сражаться для потехи на берегу озера.

– Простите меня, если я не права, – сказала Кэсс, поднимая в конце концов на него глаза, – но мне кажется, вы хотите написать историю семьи потому, что знаете, как это будет болезненно для вашего отца и всего семейного бизнеса. Вы уже дали ему понять, что вы думаете по этому поводу. Неужели вы не видите, как сильно он вас уважает за то, что вы осмелились порвать с семьей?

– Уважает?

– Он гордец и никогда не признает, что ошибался. Он завидует твоей независимости. Мистер Эшер никогда бы не смог порвать с Эриком. Кто-то после смерти Эрика должен был принять семейное дело. Вы не должны его ненавидеть из-за этого. Да… делайте как пожелаете. Все равно вы поступите по-своему. Но я советую не будить спящего льва.

– Я мог бы написать эту книгу, – твердо сказал Рикс. – Я знаю, что смогу.

Кэсс с отсутствующим видом кивнула. Было ясно, что она хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Ее рот сжался в тонкую линию.

– Рикс, – сказала она, – вы должны кое-что узнать. О, боже, как мне это сказать? – Она рассеяно посмотрела в сад. – Сейчас так много перемен, Рикс, так много вещей меняется. О, дьявол! Я никогда не умела говорить. – Кэсс посмотрела прямо на него. – Для нас с Эдвином это последний год в Эшерленде.

Первым побуждением Рикса было рассмеяться. Конечно, она шутит! Но смех застрял у него в горле, так как лицо Кэсс оставалось серьезным.

– Нам пора уходить в отставку. – Она пыталась улыбнуться, но у нее не выходило. – Давно пора, на самом деле. Мы хотели уйти два года назад, но мистер Эшер отговорил Эдвина. Теперь мы скопили достаточно денег, чтобы купить дом в Пенсаколе. Я всегда мечтала жить во Флориде.

– Не верю своим ушам! Боже мой! Вы были здесь всю мою жизнь!

– Я понимаю. Не нужно говорить, что вы были для нас как сын. – В глазах Кэсс была боль, и ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. – Эдвин уже не может как прежде следить за поместьем. Эшерленду нужен управляющий помоложе. Мы хотим наслаждаться солнцем, а Эдвин мечтает о морской рыбалке. И я хочу носить шляпки от солнца. – Она грустно улыбнулась. – Если мне это надоест, Эдвин сказал, что я смогу открыть маленький магазинчик. Нам пора на покой, Рикс. Правда пора.

Рикс был настолько ошарашен, что едва мог соображать. Эшерленд останется без Эдвина и Кэсс?

– Флорида… так далеко.

– Не так уж и далеко. К тому же там есть телефоны, как вы понимаете.

– Но кто займет ваше место, да и кто сможет? – Рикс знал, что еще со времен Хадсона существовала традиция, согласно которой управляющий Эшерленда должен быть Бодейном. Но так как у Кэсс и Эдвина не было детей, их преемником будет посторонний.

– Я знаю, почему вы удивляетесь, – ответила Кэсс. – За Эшерленд всегда отвечали Бодейны. И Эдвин хочет сохранить традицию. Вы, наверное, слышали от него, что у него есть брат Роберт?

– Пару раз. – Брат Эдвина оставил имение в молодости и поселился на другом краю Фокстона. Рикс знал, что Эдвин изредка навещал его.

– У Роберта есть внук по имени Логан. Ему девятнадцать, и он уже два года работает на военном заводе. Эдвин верит, что у него есть определенные способности, чтобы занять это место.

– Девятнадцатилетний управляющий? Это безумие!

– Эдвину было двадцать три, когда он заменил своего отца, – напомнила ему Кэсс. – Он говорил об этом с Логаном, и он верит, что Логан справится. Мистер Эшер дал свое согласие. Эдвин собирается завтра или послезавтра привезти Логана сюда и начать его обучать. Конечно, если Логан не захочет остаться, нам придется объявить конкурс. И если возникнут какие-нибудь проблемы, он уедет.

– Ты встречала этого парня?

– Однажды. Он выглядит толковым и на хорошем счету на заводе.

Рикс заметил неуверенность в ее голосе.

– Ты не в восторге от него?

– Честно? Нет, не в восторге. Он немного неотесан. Я думаю, ему будет тяжеловато в первое время. Но он согласился попробовать, и я думаю, что у него есть шанс.

На кухне зазвонил звонок. Было почти семь тридцать, и Маргарет вызывала слуг в столовую.

– Мне надо идти. – Кэсс быстро встала. Рикс сидел, уставившись в сад, и Кэсс дотронулась до его плеча. – Мне жаль, если эта новость расстроила вас, Рикс, но все к лучшему. Такова жизнь. Вам лучше сейчас идти. У меня для вас стоит в печке отличный уэльский пирог.

Рикс оставил Кэсс хлопотать на кухне и побрел в столовую. Там за длинным блестящим столом из красного дерева в одиночестве сидела его мать.

Как только одни из многочисленных часов пробили семь тридцать и остальные тотчас откликнулись эхом, в дверях показался Бун. Его лицо горело, а на бровях осела дорожная пыль, признак недавней верховой езды, но на нем был темно-синий костюм и узкий галстук.

– Ты выглядишь как карточный шулер, Рикси, – сказал Бун, садясь напротив него.

– Оба моих мальчика дома, – сказала Маргарет с наигранным весельем и склонила голову. – Давайте же вознесем благодарность за пищу, которую собираемся принять.

6

По лесу брел Страшила.

На нем был траурный костюм из черного бархата и черный цилиндр. Лицо было желтое, как прокисшее молоко. Он нес косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки он скашивал перед собой кустарник. Те, кто его видели и уцелели, рассказывали, что его глаза сверкают как зеленые фонари, лицо расколото хитрой ухмылкой, а зубы заострены так, что можно порезаться.

Страшила умел ждать. Все время в мире принадлежало ему. Рано или поздно ребенок сойдет со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведет его туда, где тени нависают, как могильные камни. И тогда он никогда больше не вернется домой.

Легко удерживая свое оружие, он нюхал ночной ветер в поисках запаха человека. Мелкие зверюшки в страхе убегали еще дальше в лес. Страшила стоял как статуя, и только его взгляд медленно скользил в темноте.

Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер. Мальчик Эшер опять приехал домой. Если мальчик Эшер и не выйдет играть завтра, то выйдет послезавтра. Или послепослезавтра. Он стоял под окном ребенка и смотрел наверх. Выходи, выходи поиграть, шептал он, как ветер в мертвых деревьях. Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер.


Когда Рикс заставил себя проснуться, его нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. Стены его комнаты были испещрены тенями деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видал такого яркого кошмара о Страшиле. Страшила в нем походил на Лона Чейни в фильме «Лондон после полуночи» – те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора кончать с этим ночным «созданием образов», сказал он себе. Это не способствует хорошему сну. Скрипнула половица.

У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.

Прежде чем Рикс среагировал, а он был готов закричать, как ребенок, прокуренный женский голос сладко прошептал: «Ш-ш-ш! Это я!»

Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, посмотрел наверх, на Паддинг, жену своего брата.

На ней был прозрачный розовый пеньюар, облегавший ее тело так, словно она в нем искупалась. Сквозь материл просвечивали темные круги сосков и черный треугольник между бедрами. Она выглядела практически голой, как может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжелые светлые космы спадали на обнаженные плечи. На лице был толстый слой косметики, в том числе ярко-красная помада на губах и тени под глазами. У нее были темно-карие глаза, непроницаемые, как озера Эшерленда. С тех пор, как Рикс видел ее в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но все еще сохраняла дикое, грубое очарование. Ее фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул «Мисс Западная Каролина». В Атлантик-сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком, с полными губами она всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы ее поцеловали, чем крепче, тем лучше. Но сейчас ее рот кривился в горькой усмешке, а на лице было мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно «Шанель номер 5», исходивший от нее, но тот не мог перебить резкого запаха бурбона и ее тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.

– Что ты здесь делаешь? Где Бун?

– Бун сказал «бай-бай», – сказала она, и ее рот опять скривился в улыбке, – и уехал до утра играть в покер в этот свой чертов клуб.

Рикс посмотрел на свои наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протер глаза.

– Что случилось? Вы поссорились?

Она пожала плечами.

– Мы с Буном ссоримся время от времени. – Она говорила с сильным южным акцентом. – Он уехал около полуночи. Когда он проиграет все деньги и так напьется, что будет не в состоянии ехать домой, его положат там спать.

– У тебя что, вошло в привычку ломиться в чужие комнаты? Ты жутко напугала меня.

– Я не ломилась. Ломиться – это когда дверь заперта. – Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. – Ты выглядишь каким-то исхудавшим. Ты болел или как?

– Или как. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?

– Я хочу поговорить. Я должна с кем-то поговорить, иначе у меня крыша поедет! – она грязно выругалась.

Все та же прежняя Паддинг, подумал Рикс. Если она пьяна, то может и шофера вогнать в краску.

– В чем дело? – спросил он.

– Если бы ты был джентльменом, то предложил бы мне сесть.

Рикс неохотно махнул в сторону кресла, но Паддинг предпочла сесть на край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на ее левом колене. Проклятье, подумал Рикс. Его тело реагировало, и он согнул ноги в коленях, чтобы образовать из простыни тент между ногами. Паддинг нервно грызла ногти.

– Мне не с кем здесь поговорить, – захныкала она. – Они меня не любят.

– Я думал, ты дружишь с Кэт.

– Кэт слишком занята для дружбы. Либо она носится по поместью, либо сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько говорить по телефону?

– Ты еще и телефонные разговоры подслушиваешь?

Она гневно качнула головой.

– Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь? Бун своим чертовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. – Она хихикнула. – Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится, а?

– Паддинг, – устало произнес Рикс, – к чему все это?

– Ты… я ведь всегда тебе нравилась, а?

– Мы едва знали друг друга.

– Но то, что ты знал, тебе нравилось, не так ли? – Она прикоснулась к его руке.

– Думаю, да. – Он не отдернул руку, хотя знал, что надо бы. Он все более чувствовал себя мужчиной.

Паддинг улыбнулась.

– Я так и знала. Женщина всегда понимает. Ты знаешь, блеск в глазах мужчин и все такое. Ты бы видел тех мужиков в Атлантик-сити, когда я вышла на сцену. Ты бы услышал как у них затрещали штаны. Старые педерасты, вот кто голосовал против меня.

– Я думаю, тебе лучше вернуться к себе. – Он сморщил нос. – Когда ты в последний раз принимала ванну?

– Мыло вызывает рак, – ответила она. – Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то такое, что вызывает рак. Знаешь, что лучше всего для кожи? Желатин. Знаешь, что это такое? Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока оно не затвердеет. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нем еще есть витамин С.

Рикс хотел было спросить ее, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, она действительно сошла с ума. Жизнь в этом доме определенно способствует этому.

– Я знаю, что нравлюсь тебе, – сказала Паддинг. – И ты мне тоже нравишься. Правда. Я всегда думала, что ты умный и все такое. Ты не то, что Бун. Ты… э-э, джентльмен. – Она склонилась к Риксу, и ее грудь открылась ему. Пары бурбона ударили в его лицо. – Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? – прошептала она.

Захваченный врасплох Рикс не нашелся что ответить, и Паддинг продолжала:

– Меня здесь все ненавидят! Особенно эта драконовская леди! У вашей мамочки есть глаз на спине! Она просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость и все такое. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!

– Я этому не верю.

– Это правда, черт возьми! Они не выпускают меня за ворота! Я даже пыталась убежать в августе! Осточертело это гнусное место, и я сбежала на «Мазерати». Они послали за мной легавых, Рикс! Полиция штата задержала меня прямо рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму по обвинению в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! – Она горько нахмурилась. – Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что буду пленницей здесь и что у него не будет ни одного своего цента!

– У Буна есть свое агентство.

– Да. То самое. – Паддинг резко рассмеялась. – Это все куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, платит проценты. У Буна нет и горшка своего, чтобы помочиться!

– Он будет богатым, – сказал Рикс. – После того, как наш отец умрет, – он только сейчас понял это, – семейное дело перейдет к Буну.

– О, нет. Ты ошибаешься. Бун хочет этого, но того же добивается и Кэт. И Бун безумно боится, что старик все отдаст ей, все, до последнего цента!

Рикс ненадолго задумался над этим. Все дети Эшеров учились в Гарвардской школе бизнеса с условием проводить каждый уик-энд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу в Университет Западной Каролины, а Кэтрин закончила школу с отличием. Она всегда интересовалась модой и моделями одежды и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя два года она продала агентство за три с лишним миллиона долларов и решила работать моделью по контрактам, две тысячи долларов в час. Ее цветущий, здоровый вид был чрезвычайно популярен в Европе, где ее лицо рекламировало все, начиная от мехов и заканчивая автомобилями «Феррари».

– Кэт счастлива, – сказал Рикс. – Ее не интересует семейное дело.

– Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к семейному делу.

– Это ничего не значит. Он не подпускает никого из нас. – Он улыбнулся. – Поэтому Бун и хочет все заполучить, не так ли?

– Конечно. Как и ты.

– Прости, но я не хочу об это мараться.

– Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он говорит, что ты ждешь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? – Она моргнула тяжелыми веками. – Он сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов, и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики едва успевают отходить от заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи, неужели ты не хочешь получить свой кусок?

– Нет, – сказал он твердо. – Не хочу.

– Дерьмо. – Ее груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. – Только полный идиот может не хотеть оттяпать кусок от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. – Ее голос сбился, казалось, она вот-вот опрокинется. Она вцепилась в его руку.

– Я больше не могу находиться здесь, Рикс. Здесь жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну. Теперь, со стариком в этой комнате над моей головой… я не могу выносить его запах, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!

– Ты пробовала говорить с Буном о…

– Да, я пробовала, – огрызнулась Паддинг, и ее лицо покраснело. – Он не хочет слушать! Он только смеется! Бун… больше не хочет быть со мной.

– В ее глазах появились слезы, но Рикс не знал, притворные ли они. – Он сказал, что он… не будет больше спать со мной. Со мной! На всех парадах в высшей школе Даниела Уэбстера я маршировала первой! Победительница конкурса красоты! Дьявол, я раньше заставляла футболистов мечтать лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто какая-то мокрая штучка!

До Рикса не сразу дошли эти слова.

– Бун… импотент? – спросил он. В последний раз, когда он здесь был, Бун взял его в клуб под названием «Важный петух», где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл всех танцовщиц по именам и хвастался, что всех их имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.

– Я тебе нравлюсь, не правда ли? – Она вытерла один глаз, размазав по лицу тушь. – Я могла бы поехать вместе с тобой в Атланту. Они дадут тебе забрать меня, не попытаются остановить. Бун боится тебя. Он мне сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не буду поступать, как та. Я не сойду с ума и не перережу себе…

– Возвращайся в свою комнату, – сказал он. Воспоминание о Сандре, лежащей в ванной в крови, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Вьющиеся пепельные волосы, плавающие в воде.

Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.

– Возьми их. Ты можешь, если захочешь. – Она попыталась направить его руку.

Он сжал пальцы в кулак. – Нет, – сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.

– Только прикоснись, прикоснись.

Нет.

В одно мгновение ее лицо смялось, как мокрый картон. Она выпятила нижнюю губу.

– Я… думала, что нравлюсь тебе.

– Нравишься, но ты жена моего брата.

– У тебя что, недомогание по этой части? – В ее голосе был обидный намек.

– Нет, но я не распутник. У тебя с Буном есть проблемы, и я не хочу вставать между вами.

Ее глаза сузились и превратились в тоненькие щелочки. Спала маска совершенства, и под ней оказалась настоящая Паддинг.

– Ты точно такой же, как и они! Ты не беспокоишься ни о ком, кроме самого себя! – Она встала, пьяно, неловкими движениями, поправляя свою одежду. – О, ты строишь из себя такого надменного и сильного, а на самом деле ты такой же проклятый Эшер, во всех отношениях!

– Говори тише. – Уолен, должно быть, получал сейчас от этого дьявольское наслаждение.

– Я буду орать, если захочу! – Но она все же была недостаточно пьяна, чтобы ей хотелось разбудить Маргарет Эшер. Она прошагала к двери и обернулась. – Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я ее никогда не забуду! – Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.

Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! Бун меня боится, думал он. Невероятно!

И он будет боятся меня до тех пор, пока я не покончу с ним.

Десять миллиардов долларов, размышлял он, постепенно отходя ко сну. С такими деньгами можно делать все что угодно. Он бы обладал немыслимой властью. Тогда не нужно будет просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.

…БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ПОСТОЯННЫХ ЗАБОТ, КНИГ И КОСЫХ ВЗГЛЯДОВ АГЕНТОВ…

Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им и увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым дверям оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и подхалимы поджидали его, чтобы поприветствовать.

Нет, подумал он, и образы померкли. Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти в этом мире своим путем и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны эти кровавые деньги.

Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было:

…ДЕСЯТЬ МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ…


Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжелого сна. Она взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошел. Паддинг вцепилась в шелковую простыню. По каким-то причинам она не осмелилась открыть дверь и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но она почувствовала в комнате запах Уолена.

Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шепотом позвала маму.

7

Нью Тарп не прекращал бороться до тех пор, пока восходящее солнце не обагрило небеса.

Каждый раз, когда он в течение ночи пытался вырваться, колючки захватывали его еще крепче. В нескольких местах они вошли в его тело. Пару раз он принимался плакать, но когда понял, что это истощает его силы, а без них он умрет, он тотчас умолк, словно ему дали пощечину.

В яму понемногу начал проникать свет. Ветер, такой яростный ночью, стих до едва слышного шепота. Изо рта Нью еще шел пар, но кости уже начали леденеть. Он за всю жизнь никогда так не замерзал.

Дважды за ночь ему чудилось, что его зовут издалека. Он пытался звать на помощь, но его голос был слабым и хриплым, а голова сильно болела. Когда луна начала заходить, он услышал, как что-то движется по краю ямы. Он задрал голову, насколько позволяли обвившие его шею колючки, но ничего не увидел. Судя по треску ломающихся кустов, там было что-то большое. Нью казалось, что он слышит прерывистое дыхание. Но лес оставался тихим. Один из порывов ветра донес до него мускусный запах зверя на охоте.

Жадный Желудок, подумал Нью, оставаясь совершенно спокойным. Жадный Желудок ходила по краю ямы. Жадный Желудок чуяла его и хотела этот вкусный кусок мяса, но даже ужасная черная пантера не решалась спуститься в эти колючки.

Через некоторое время звуки стихли. Зверь ушел на поиски более легкой добычи.

Каждый раз, закрывая глаза, Нью видел фигуру, стоящую на краю с чем-то безвольно висящим под мышкой. Он ничего не мог сказать об этой фигуре. Мужчина или женщина, какого возраста, человек ли вообще? Но он знал, кто это был. У него зашлось сердце и по коже поползли мурашки. Это было то, о чем предупреждала его мама всю жизнь, то, что унесло девочку Парнеллов в третью неделю сентября и маленького Вернона Симмонса прошлой осенью.

Иногда он думал, что все это лишь сказки, придуманные родителями детей, живущих на горе Бриатоп, чтобы те не уходили далеко в лес.

Но теперь, благодаря лунному свету, он знал другое.

«Я должен выбраться отсюда!» – мысленно крикнул Нью. Он снова рванулся, пытаясь вырвать у колючих веток левую руку и освободить правую ногу. Шипы вонзились ему в горло, и на коже выступили капельки крови. Маленькие коготки рвали его грудь.

Успокойся. Тише, не дергайся. Шипы задушат тебя. Нужно обдумать, как отсюда выбраться.

Он аккуратно повернул голову. Скелет охотника позади него, казалось, слегка светился. Нью увидел, что на нем все еще висит сгнивший охотничий рожок. Мертвец пробыл здесь очень, очень долго.

Его взгляд перешел на вьюнок, оплетавший изломанную правую руку скелета. Зеленые кости пальцев показывали, как стрелка, на кучу поблекших листьев у правой ноги мертвеца.

Нью уставился на пустые ножны от охотничьего ножа.

А где же сам нож?

Выпал во время падения? Нью опять посмотрел на скрюченные кости пальцев. Затем на кучу листьев.

Он вытянул левую ногу и стал ворошить эту кучу носком ботинка. Из-под листьев бросилось врассыпную множество черных жуков. В воздухе повис сырой могильный запах. Колючки вонзились в него, как только он попытался дотянуться еще левее. Он сдвинул ногу и попробовал рыть в другом месте, но раскопал лишь белые листья, червей и слизней.

Шипя от боли, когда шипы вонзались ему в горло, Нью раскапывал носком ботинка листья прямо под рукой скелета. Он орудовал ногой как лопатой, двигая ею вверх и вниз. Из потревоженного гнезда во все стороны поползли пауки.

Один из них вскарабкался на торчащую из сырой земли рукоятку охотничьего ножа, сделанную из оленьего рога.

ОХОТНИК ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ДОЛЖЕН БЫЛ ТЯНУТЬСЯ ЗА СВОИМ НОЖОМ.

Наверху каркнула ворона – словно бы прозвучал жестокий смех. Нож с таким же успехом мог быть и в миле отсюда. С одной свободной рукой и свободной ногу Нью никак не мог до него дотянуться.

– Помогите! – крикнул он в отчаянии. Его голос прозвучал как предсмертный хрип. Мать, должно быть, уже ищет его. И другие люди тоже. Они должны в конце концов его найти. Какже, мрачно подумал он. Кто-то должен был найти и этого охотника.

Нью подавил стон и пристально уставился на нож. Нужно дотянуться до него, сказал он себе. Как-нибудь. Не то я так и умру здесь.

Теперь я глава семьи, подумал он. Мама всегда говорила ему об этом. Его папа погиб в феврале в Фокстоне в гараже, где он работал – по словам шерифа Кемпа, в результате несчастного случая. Бобби Тарп накачивал шину грузовика, и она взорвалась прямо перед его лицом. Шериф сказал, что отец ничего не почувствовал и скончался там же, на месте.

САМ В БЕДУ ПОПАДАЕШЬ, говорила его мама, САМ ИЗ НЕЕ И ВЫПУТЫВАЙСЯ.

Нью очень любил отца. Бобби Тарп женился на Майре Саттервайт поздно, когда ему было уже за тридцать. Когда он умер, ему было сорок два. Как и у Нью, глаза у него были изумрудного цвета. Он был тихим, мирным человеком, но иногда Нью видел, что отец чем-то обеспокоен, и не знал, почему. Отец Нью был очень замкнутым человеком.

ДОСТАТЬ НОЖ. КАК-НИБУДЬ.

Он представил, как нож лежит в его руке. Он попытался вытащить его ботинком, но только загнал его еще глубже в землю. Мысленно он обхватил рукоять ножа из оленьего рога и почувствовал каждую выемку на ней. Нож оттягивал его руку.

СТРАШИЛА ЗАБРАЛ ЕГО МЛАДШЕГО БРАТА. ЕГО ПЛОТЬ И КРОВЬ. СТОЯЛ НА КРАЮ ЯМЫ И ВСЕ ВРЕМЯ УХМЫЛЯЛСЯ.

Гнев, как молния, блеснул в глазах Нью. Он пристально смотрел на охотничий нож.

Если ты чего-нибудь хочешь достаточно сильно, однажды сказал ему отец, ты можешь этого добиться. Но только если ты хочешь этого умом и сердцем, хочешь каждой порой кожи и каждым волоском на голове и убежден, что это правильно…

СТРАШИЛА УХМЫЛЯЛСЯ. СМЕЯЛСЯ НАД НИМ, СМЕЯЛСЯ, УКРАВ НАТАНА И УНЕСЯ ЕГО В ГЛУБИНУ ЛЕСА…

Сердце Нью сильно забилось. Красным заволокло глаза. Он изо всех сил потянулся к ножу. Шипы безжалостно рвали его кожу и не собирались его выпускать.

СТРАШИЛА СХВАТИЛ ЕГО БРАТА И ПОСМЕЯЛСЯ ЗАТЕМ НАД НИМ ИЗ ТЕМНОТЫ.

Волна ярости прошла сквозь него и наполнила его горьким гневом. Это был гнев, неведомый ему доселе. Гнев не только на Страшилу, но и на дешевый сосновый гроб, принявший тело отца, на шину грузовика, которая взорвалась вдруг ни с того, ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Все это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб пот.

«Я ЕГО ХОЧУ», – мысленно закричал он.

Охотничий нож затрепетал и с легким шорохом вышел из земли. Он завис в трех дюймах над землей, затем упал обратно в листья.

Нью изумленно вскрикнул.

На секунду он почувствовал, действительно почувствовал нож, зажатый в правой руке, которая теперь сильно горела.

Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли он опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по его ботинку.

«Я хочу его… сейчас», – сказал он мысленно и сконцентрировался на ощущении ножа в своей руке. На том, как он сжимает рукоятку пальцами, чувствует его тяжесть.

Нож подпрыгнул, как рыба, и снова лег на землю.

Все было как во сне. Там, где Нью ушиб голову о скалу во время падения, она сильно болела. Его виски, казалось, были зажаты в железных тисках. У него было ощущение, прежде ему незнакомое, будто его мозг отделен от тела и, разъединившись, работает по-другому. Сердце у мальчика сильно билось, и на мгновение боль в голове стала настолько невыносимой, что ему показалось, будто он теряет сознание.

Но этого не произошло. Нож лежал без движения на земле возле его ноги. Его лезвие было покрыто ржавчиной, но режущая кромка казалась ослепительно красной.

Нью ощутил остроту этого ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно бы электричеством.

И Нью понял, что это такое.

Магия.

В этом ноже была магия. Он так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя часть магии горы. В нем есть магия, и эта магия должна помочь Нью спастись.

Я хочу его, скомандовал он.

Нож не шелохнулся.

Ну же. Я хочу его. Он представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывет по воздуху к его раскрытой руке. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал ее. Ну. Я хочу этот нож, сейчас же.

Нож подпрыгнул, еще подпрыгнул.

Ну, ну же, черт возьми! Нью опять пронизал гнев.

Будто подчиняясь ему, нож высоко подпрыгнул и повис, вращаясь, в трех футах над землей. Он начал было двигаться к его руке, но опять упал на землю. В следующий раз было проще, но нож опять упал. Теперь он лежал на земле прямо под правой рукой мальчика.

Поднимайся, командовал Нью. Поднимайся и иди ко мне в руку. Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но воспоминание о Натане пришло и ушло. Он видел белый лунный свет на бесчувственном лице Натана и мысленно вскрикнул.

Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли, кружась вокруг своей оси, и скользнул Нью прямо в руку, где сидел как влитой.

Нью начал быстро рубить держащие его ветки. Колючие веревки, обхватившие его грудь, рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что все запястье опоясано ранками. Труднее всего было резать колючки вокруг шеи, так как некоторые из них довольно глубоко вошли в нее, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.

К тому времени, как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали теплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене отверстия для ног, он стал карабкаться наверх, цепляясь за кусты и корни. Наверху, все еще сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал: «Умрите, проклятые!» Его голос напоминал слабый хрип, но был пропитан злостью.

Затем он вернулся на тропинку, где стояли его корзины, содержимое которых было расклевано воронами, и побежал домой.

Нью не увидел, как колючки в яме начали чернеть и вянуть, погибая.

8

– О чем задумался? – весело спросила Маргарет Эшер.

Рикс очнулся от задумчивости. – Так, ни о чем, – ответил он и вновь принялся за колбасу, лежащую у него на тарелке. На самом деле он думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застекленной веранде позади Гейтхауза, откуда открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство расцветок. Хотя было только восемь часов, чернокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощеных дорожек, пересекавших сад. Мраморные амуры, фавны и сатиры важно стояли в цветах.

Небо было голубым и чистым. По нему пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Когда он принимал этим утром витамины, то взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали как будто поменьше. Или ему только показалось? Как бы то ни было, он чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, так как прикончил весь завтрак. За год своего отсутствия он соскучился по стряпне Кэсс.

– Я слышала, как утром приехал Бун, – сказала Маргарет. Сегодня на ее лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. – Думаю, это было где-то около пяти. Ты удивишься, узнав, что я могу слышать, когда в доме тишина.

– Да? – Рикс быстро насторожился. Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Ее комната находится в другом конце коридора и между ними много комнат.

– Я отчетливо слышала, как Бун и та женщина ссорились как кошка с собакой. – Она покачала головой и презрительно сжала губы. – О, говорила я ему – «не женись на ней»! Говорила, что он пожалеет, и, видишь, я ничуть не ошиблась. Да, он очень жалеет об этом.

– Почему же тогда он не разведется с ней, как с двумя предыдущими, если он так несчастлив?

Она аккуратно сложила свою салфетку и положила ее за тарелкой. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.

– Потому что, – сказала Маргарет после того, как горничная ушла, – можно не сомневаться в том, что эта шлюха нарассказывает про нас, если ее выпустить из имения. Она всего лишь маленькая пьющая дура, но она носила фамилию Эшер в течение двух лет, четырех месяцев и двенадцати дней, на два года дольше, чем ее предшественницы. Она знает про нас… некоторые вещи, которые могут просочиться в печать, если она сорвется с цепи.

– Ты имеешь в виду Недуг?

Глаза Маргарет затуманились.

– Да, его. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других компаниях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта маленькая шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдет прямо в «Нэшенл Инквайр» и наговорит про нас всякую зловещую ложь.

– И зловещую правду? – спросил Рикс.

– Ты очень плохого мнения о своей семье, Рикс. Ты должен гордиться тем, кто ты есть, и тем вкладом, который внесли твои предки в выживание страны.

– Верно. Да, я всегда был белой вороной, не так ли? Думаю, мне слишком поздно разыгрывать из себя звездно-полосатого барабанщика.

– Пожалуйста, не надо о флагах, – холодно сказала Маргарет. Рикс знал, что мать помнит о фотографии, появившейся в нескольких газетах Западной Каролины. На ней Рикс в тенниске размахивал черным флагом. Его волосы доставали до плеч, и он шагал в первом ряду толпы демонстрантов из Университета Западной Каролины, протестовавших против войны во Вьетнаме. Снимок был сделан за минуту до того, как полиция стала их разгонять. Еще до того, как сражение было окончено, у девятерых были сломаны кости, а Рикс сидел посреди дороги, с шишкой величиной с куриное яйцо на голове, и наблюдал море ног вокруг себя.

Эта фотография появилась и на первой странице еженедельника «Фокстонский демократ», с кружком вокруг головы Рикса. Уолен был вне себя.

– Тебе бы следовало изучить достижения твоих предков, – посоветовала Маргарет. Рикс вежливо слушал, не показывая удивления. – Они бы преподали тебе пару уроков фамильной гордости.

– Но как, скажи на милость, я могу это сделать?

Она пожала плечами.

– Ты мог бы для начала прочитать некоторые из тех книг, что Уолен принес из библиотеки Лоджии. Последние три месяца он изучает семейные документы.

Что? – сердце Рикса забилось.

– Семейные документы. Это их Уолен велел слугам принести из Лоджии. Дюжина старых бухгалтерских книг, дневников и других бумаг из фамильного архива. В библиотеке Лоджии их тысячи. Я их, естественно, никогда не видела, но Эдвин мне рассказывал.

Рикс был поражен. Семейные документы? Прямо здесь, в Гейтхаузе?

– Я думал, ты не знаешь, что это за книги.

– Да, я не знаю точно, какие это книги и почему Уолен их читает. Но я определенно знаю, что они из библиотеки Лоджии.

– Ты видела их? – Спокойно, сказал он себе, не выдавай свою заинтересованность!

– Конечно, видела. Я была там в то утро, когда их принесли. Некоторые из них так заплесневели, что воняли, как дохлая рыба.

Боже мой, подумал Рикс. Он подпер подбородок рукой, чтобы удержаться от ухмылки. Фамильные документы в библиотеке Гейтхауза! Он надеялся, что сможет найти что-нибудь стоящее, но это был дар свыше! Нет, подожди-ка. В бочке с медом есть ложка дегтя.

– Библиотека ведь заперта, – напомнил он матери. – Даже если бы я и захотел заглянуть в эти книги, я бы не смог войти, не так ли?

– Да, Уолен настаивал, чтобы библиотека была закрыта. Но, естественно, у Эдвина есть связка запасных ключей. Мы должны проветривать там и вытирать пыль. Если этого не делать, весь дом пропахнет плесенью. – Она внезапно моргнула, и Рикс понял, что она подумала о запахе Уолена. – Прекрасный завтрак, не правда ли? – спросила она, быстро овладев собой. – Бун пожалеет, что пропустил его.

Рикс собрался еще порасспросить ее о библиотеке в Лоджии, но тут он услышал тихое завывание. Птицы поспешно взлетели с дерева. Звук становился все громче. Он посмотрел на небо и увидел серебристый вертолет, промчавшийся над Гейтхаузом. Он сделал круг и медленно опустился на вертолетную площадку.

– О, это, наверное, твоя сестра! – Маргарет поднялась со стула, желая посмотреть. – Кэтрин вернулась! – обрадовалась она.

Но вместо Кэт на дорожке появились двое мужчин, один в военной форме, а другой в темном деловом костюме, солнечных очках и с дипломатом.

– Опять они, – сказала Маргарет, садясь. Она тихо вздохнула. – Это к Уолену.

– Кто это? – спросил Рикс.

– Один из Пентагона. Думаю, ты видел его раньше, а может и нет. Генерал Маквайр. А другой – мистер Меридит с военного завода. Доктор Фрэнсис говорил твоему отцу, что он должен соблюдать абсолютный покой, но Уолен ничего не слушает. – Она улыбнулась Риксу, но ее глаза оставались пустыми. – Когда твой отец поправится, мы уедем в отпуск. Возможно, в Акапулько. Там, должно быть, замечательно в январе, как ты думаешь?

– Да, – ответил он, внимательно глядя на нее, – наверное.

– В Акапулько все время солнечно. Твоему отцу нужен хороший отпуск. Ему нужно уехать туда, где солнце и смех.

– Извини. – Рикс встал. – Я бы хотел прогуляться. Подышать свежим воздухом.

– Сегодня прекрасный день для прогулки, не правда ли? Если хочешь, можешь прогуляться верхом.

– Я найду, чем заняться. Спасибо за завтрак. – Он вышел, оставив мать на террасе. Ему было невыносимо сознавать, что она живет в смутном мире фальшивых надежд и мечтаний, ожидая, что ее муж отбросит саван и спустится вниз по лестнице, пританцовывая как Фред Астер. Следующее ее путешествие будет на фамильное кладбище Эшеров, расположенное на востоке поместья.

Но сейчас он хотел найти Эдвина. Ему хотелось получить запасной ключ и самому заглянуть в библиотеку. Но нужно быть очень осторожным. Он не хотел, чтобы кто-либо узнал о его намерениях, и теперь даже жалел, что посвятил Кэсс в свои планы. Если у Уолена возникнет хоть малейшее подозрение, что он собирается поворошить старые гробы Эшеров, документы моментально окажутся снова в Лоджии. Он остановил горничную и спросил, не видела ли она Эдвина, но она ответила отрицательно.

Рикс вышел из Гейтхауза. Воздух был удивительно свежим и пьянящим. Эдвин мог быть в дюжине мест, руководя какой-нибудь из многих повседневных работ. Рикс пошел через сад по дороге, ведущей мимо теннисных кортов к дому Бодейнов.

Он прошел мимо гаража, длинного, приземистого строения из камня с десятью дверями, при открывании уходящими вверх. Раньше в нем стояли кареты и экипажи Эшеров, теперь же там был красный «Феррари» Буна, розовый «Мазерати» Кэт, новый лимузин, запасной лимузин на случай поломки первого, красный «Тандеберд 57», синий «Кадиллак 52», белый «Паккард 48», серый «Дузенберг 32», «Штуц Беркат» и «Форд» модели Т в отличном состоянии. Это были те машины, которые Рикс видел, когда был здесь в последний раз. За год их состав вполне мог обновиться.

Дом Бодейнов едва ли можно было сравнить с Гейтхаузом, но это был большой викторианский дом, расположенный между деревьев. За ним стоял гараж с фургоном, принадлежавшим Эдвину. Рикс подошел к передней двери и позвонил.

Дверь открылась. На пороге стоял Эдвин в униформе, но без кепи.

– Рикс, – сказал он и улыбнулся, но в его глазах была боль. – Пожалуйста, заходи.

– Рад, что застал тебя, – сказал Рикс и зашел в дом. И сразу его захлестнули воспоминания. Этот дом, как и его спальня, ничуть не изменился. Обитые деревом стены были украшены кружевами, сделанными Кэсс. На полу в гостиной лежал местами протертый бургундский ковер с золотой каймой по краям. В камине из красного кирпича мигал маленький огонек, а вокруг него стояли уютные кресла и диван. Над камином висела гирлянда, сделанная из сосновых шишек и желудей. Два больших окна гостиной выходили прямо на Гейтхауз.

Рикс садился на этот ковер и мечтал перед очагом, а Кэсс читала ему басни Эзопа или сказки Ганса Христиана Андерсена. Кэсс могла растрогать сказкой о стойком оловянном солдатике или рассмешить басней о жадной лисе, захотевшей виноград. Эдвин делал лучший в мире горячий шоколад, а его рука на плече Рикса была приятней всякой похвалы. Что же стало с тем маленьким мальчиком, который сидел, мечтая, перед огнем?

– Вам что-нибудь нужно от меня? – спросил Эдвин, нарушив молчание.

– Да, я… – Его внимание привлекла фотография на камине. Он пересек ковер и увидел на маленькой фотографии в рамке самого себя в возрасте семи или восьми лет, одетого в костюм с галстуком. Он стоял между Кэсс и Эдвином, которые также выглядели значительно моложе. Он вспомнил слугу, который сделал эту фотографию. Снимали в жаркий июльский день, в его день рождения. Родители Рикса уехали в Вашингтон по делам и взяли с собой Буна. Эдвин и Кэсс организовали для него вечеринку и пригласили всех детей слуг и его приятелей из частной школы в Эшвилле. Рикс взял фотографию и пристально посмотрел на нее. Все тогда были счастливы. Весь мир был счастлив. Не было ни войн, ни даже разговоров о войнах. Не было черных знамен, демонстраций и полицейских дубинок. Жизнь виделась ему в розовом свете.

– Я забыл об этом, – тихо сказал Рикс. Он смотрел то на одно лицо, то на другое, а Эдвин стоял позади него. Три счастливых человека стояли взявшись за руки, думал Рикс. Но на снимке было еще кое-что, чего он никогда не замечал.

За левым плечом Рикса над верхушками летних деревьев виднелся один из дымоходов Лоджии. Лоджия присутствовала на его дне рождения, а он даже не знал об этом.

Рикс поставил фотографию обратно на камин.

– Я бы хотел взять у тебя ключ от библиотеки, – сказал он, обернувшись. – Папа предложил мне попользоваться находящимися там материалами.

– Вы имеете в виду… документы, которые ваш отец взял из Лоджии?

– На самом деле я ищу что-нибудь об Уэльсе и об угольных шахтах. – Рикс улыбнулся. Он почувствовал, как внутри у него все сжалось. Он терпеть не мог врать Эдвину Бодейну. Но он боялся, что если Эдвин узнает настоящую причину, то из лояльности к Уолену он не даст ему ключей. – Как ты думаешь, в библиотеке есть что-нибудь об угольных шахтах?

– Должно быть. – Он внимательно посмотрел в глаза Риксу, и на секунду Рикс почувствовал, что Эдвин видит его насквозь. – Я думаю, там есть книги обо всем на свете. – Он пересек комнату и подошел к полке со множеством ящичков. На первом было написано «МАШИНЫ», на втором «СЛУЖЕБНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ», на третьем «ДОМ», на четвертом «МЕСТА ОТДЫХА», и на последних трех – «ЛОДЖИЯ». Эдвин выдвинул ящичек с надписью «ДОМ» и достал оттуда большую связку ключей всевозможных форм и размеров. Он нашел нужный ключ и начал отцеплять его от связки. – О чем будет ваша следующая книга? Об Уэльсе? – спросил он.

– Пока еще точно не знаю. Ты только не смейся, я хочу написать о вампирах, живущих в старых угольных шахтах. – За ложью следовала ложь.

– Боже! – сказал Эдвин. На его мягком лице появилась лукавая ухмылка.

– Каким же образом вы наткнулись на подобную идею?

Рикс пожал плечами.

– Понятия не имею. Во всяком случае, я только начал исследования. Может, будет толк, может, нет.

Эдвин отцепил ключ и положил на место связку. Протягивая его Риксу, он тихо сказал:

– Кэсс мне рассказала, Рикс.

О, Боже!

– Она рассказала, да?

– Да, мы говорили об этом вчера вечером.

– Что ж, хорошо, – сказал Рикс. – И каково твое мнение?

– Мнение? Ну, мое мнение, как вы выразились, состоит в том, что Логан сможет отлично работать, если научится терпению и дисциплине.

– Логан?

– Ну да, ведь мы о нем говорим. Кэсс рассказала мне вчера вечером, что известила вас о нашей отставке. Я собирался сам сказать вам об этом по дороге из аэропорта, но не хотел обременять вас еще больше.

Рикс с облегчением положил ключ в карман брюк.

– Другими словами, он нетерпелив и недисциплинирован?

– Логан очень молод, – дипломатично ответил Эдвин и поправил фотографию на камине. – У него еще недостаточно сильно развито чувство ответственности. Он не понимает до конца значения традиции. С тех пор как Хадсон Эшер нанял человека по имени Витт Бодейн помощником садовника и тот за четыре года стал управляющим, одно поколение Бодейнов сменяется другим. Мне бы меньше всего хотелось ломать эту старую традицию.

– Значит, ты думаешь, что сможешь научить девятнадцатилетнего мальчика всему, что знаешь?

– Когда я стал управляющим, в Эшерленде было более трех сотен слуг. Теперь же меньше восьмидесяти. Я не говорю, что он не будет ошибаться. Я даже не уверен, сможет ли он вообще работать. Но я намерен сделать все от меня зависящее и даже более, чтобы Логан понял важность этой традиции.

– Не терпится его увидеть, – сказал Рикс без особого энтузиазма.

– Хорошо. – Эдвин взглянул на свои карманные часы. – Я сейчас прибирал в своей комнате наверху. Через час я должен забрать Логана с фермы Роберта. Вы могли бы составить мне компанию, если хотите.

Рикс хотел попасть в библиотеку, но у него разгорелось любопытство насчет юнца, который должен занять место Эдвина. Он решил, что было бы слишком опасно копаться в документах средь бела дня. Это может подождать до вечера. – Хорошо, – согласился он. – Я еду.

Эдвин снял свое кепи с вешалки в прихожей и надел его на голову. Затем они вышли на улицу, сели в фургон Эдвина и выехали из Эшерленда.

9

Рикс смотрел в окно на табачные поля вдали. Он заметил фермера, погоняющего ломовую лошадь, которая тянула его повозку по проселочной дороге. От дороги поднималась пыль, висевшая в воздухе как блестящий туман. Эдвин ехал с прогулочной скоростью в сторону Тейлорвилля и наслаждался прекрасными пейзажами – багряными лесами, полями, готовыми к жатве. Они проехали мимо лежащей на поле горы тыкв. Их загружали в кузов грузовика, чтобы продать на эшвилльском рынке. Эти тыквы почему-то напомнили Риксу фотографию, которую он видел во время войны во Вьетнаме: гора человеческих голов, гниющих на солнце.

Старый вопрос опять вертелся у Рикса на языке. Он и раньше задавал его Эдвину и всегда получал один и тот же ответ. Спрашивать про это означало выходить на зыбкую почву, которая в любой момент неожиданно могла уйти у него из-под ног. Но делать было нечего.

– Эдвин, – сказал он в конце концов, – когда ты говорил с Сандрой тем вечером, ты уверен, что она не… понимаешь… казалась бы… она не была… – он запнулся.

– Взволнована? – участливо спросил Эдвин.

– Да. Взволнована.

– Нет, не была. Ни в малейшей степени. Она казалась очень счастливой. Она рассказала мне, что вы продали в «Стрэтфорд Хаус» «Сходку», только что окончили «Огненные пальцы» и собираетесь отметить это завтра вечером. Я был абсолютно уверен, что все в порядке.

– Все и было в порядке. За исключением, может быть, нескольких мелочей. Было туговато с деньгами, сломалась посудомоечная машина, барахлила трансмиссия в автомобиле, страховая компания напомнила про очередные взносы. Но, Эдвин, Сандра была сильной женщиной. Сильной морально. До этого мы вместе прошли через тяжелые времена. Дьявол, ведь именно она меня во всем поддерживала. – Его пальцы были сжаты в кулаки и одеревенели от напряжения. Он с трудом их разжал.

– Иногда люди странно себя ведут. Конечно, я никогда не встречал вашу жену, но всегда, когда мы говорили по телефону, она казалась счастливой и очень сильно влюбленной в вас. – Эдвин сдвинул седые брови. – Вам следует забыть об этом, Рикс. Это в прошлом.

– Я не могу забыть об этом! – Его голос сорвался, и ему пришлось сделать паузу. – Я пытался. Все было в порядке, Эдвин. Она не была сумасшедшей. Она не была человеком, который просто так сдается и режет себе вены в ванной.

– Мне очень жаль, – мягко сказал Эдвин. – Я хотел бы вам сказать, что она казалась взволнованной, если вам это может помочь. Но когда мы говорили по телефону тем вечером, Сандра казалась очень счастливой. Я был так же потрясен, как и вы, когда это произошло.

Четыре года назад Рикс позвонил Эдвину в Эшерленд, когда обнаружил Сандру, лежащую в ванне. Столько было крови, столько крови! Вода была красной, голова Сандры сползла вниз, и ее волосы плавали как лепестки мятого цветка. Испачканная в крови бритва, которой она воспользовалась, валялась на кафеле.

Рикс был в шоке, он просто обезумел, и Эдвин велел ему позвонить в полицию и ни к чему не прикасаться, пока не приедут полицейские. Следующим утром он вылетел в Атланту к Риксу и оставался с ним до похорон.

После этого ночные кошмары Рикса о Лоджии стали чаще, и приступы навалились на него с новой силой.

За день до этого Сандра рассказала ему, что в его отсутствие звонил Эдвин и они немного поговорили о нем, о его новой книге и об их возможном приезде в Эшерленд на Рождество. Она казалась очень счастливой и надеялась и дальше помогать Риксу справляться с его комплексом вины за бизнес своей семьи. Он всегда говорил ей, что она – его спасательный круг, и что без нее он вряд ли бы смог изливать свои чувства в очередной книге. Они много раз говорили о его детстве в Эшерленде и о необходимости жить самостоятельно. Сандра вдохновляла его писать и оставалась неунывающей оптимисткой.

Спустя четыре года Рикс все еще не мог понять, что же произошло. Он любил ее очень сильно и думал, что она тоже его любит. Размышляя над ее смертью, Рикс находил лишь одно возможное объяснение: он каким-то образом оказывал на нее пагубное воздействие, которое ввергло ее в тщательно и трагически замаскированную депрессию.

– Еще раньше она говорила мне, как много вы для нее значите, – сказал Эдвин. – Я считаю, то, что побудило ее лишить себя жизни, было в ее сознании задолго до встречи с вами. Я думаю, это было неизбежно. Вам некого винить, Рикс. Некого.

– Хотелось бы верить.

Эдвин притормозил и свернул с главного шоссе на пыльную, петляющую между табачными полями дорогу. На холме стояли амбар и скромный белый дом. За домом была маленькая мастерская. На крыльце сидела седая женщина в льняном платье и шелушила бобы на металлической сковороде. Как только они подъехали, дверь дома открылась, и оттуда вышел высокий пожилой человек с роскошными седыми усами. Он был в грубой рабочей одежде, но держался с достоинством Бодейнов.

Роберт Бодейн подошел к вышедшим из машины Риксу и Эдвину. Его жена отложила бобы и тоже спустилась с крыльца.

Братья обменялись рукопожатием.

– Ты помнишь Рикса? – спросил Эдвин. – Думаю, когда ты видел его в последний раз, он был вот такой. – Он поднял руку фута на четыре от земли.

Рикс? Тот маленький мальчик? Боже мой! – изумился Роберт. Его лицо было сильно обветрено, два нижних передних зуба отсутствовали. Когда они пожали друг другу руки, Рикс удивился его силе. – Я думаю, вы не помните меня. Я приезжал в Эшерленд.

Рикс не помнил, но улыбнулся и сказал:

– Кажется, помню. Рад видеть вас снова.

Роберт Бодейн представил свою жену, Дженни, и пару минут говорил с Эдвином о небывалом урожае, который он ожидает в этом году.

– Тебе бы следовало самому стать фермером, – сказал Роберт с лукавой ухмылкой. – Земля под ногтями сделала бы из тебя мужчину.

– Спасибо, я надеюсь месяца через три гулять по песку Флориды. Логан готов?

– Его сумки собраны. Я полагаю, парень где-то гуляет. Трудно уследить за таким шалопаем. Эй, Логан! – крикнул он в сторону леса позади дома. – Эдвин приехал за тобой!

– Вероятно, бегает с Маттом, – сказала его жена. – Он сразу полюбил этого пса.

– Эй, Логан! – опять крикнул Роберт. – Посидите пока на террасе. Он скоро появится.

Молодой человек с вьющимися волосами цвета начищенной меди выглянул из окна мастерской. Дедушка вместе с гостями шел на террасу. Он знал, что высокий старый пижон в костюме – это Эдвин, а второй мог быть кем-нибудь из Эшерленда. Однако девяти тридцати еще не было. Эдвин приехал раньше. Что ж, подумал молодой человек, тогда он может и подождать.

Он повернулся к верстаку и оценивающе посмотрел на работу, которую только что делал. На Логане был рабочий халат деда. На халате была забавная картинка, изображающая повара, который жарит сосиски в гриле, а над ней была надпись: «Пусть я не слишком симпатичен, зато безусловно умею готовить». Логан давно уже хотел сделать эту работу. Он убрал молоток и пилу на место, в ящик для инструментов, и аккуратно вытер руки тряпкой.

Он снял халат и накинул его на верстак. Затем, удовлетворенный, закрыл за собой, запер дверь на засов и разнузданной походкой медленно направился к дому.

Рикс увидел приближающегося молодого человека и тут же решил, что не доверит ему даже чистку своих ботинок, не говоря уж об обязанностях Эдвина в Эшерленде.

Логан шел надменной разболтанной походкой, засунув руки в карманы бледно-голубых джинсов. Поверх серой рабочей рубашки на нем была потертая кожаная куртка. Он поддал ботинком валявшийся на дороге камешек. Его вытянутое румяное лицо с резко выступающими скулами окаймляли длинные волосы, и когда он подошел поближе, Рикс заметил, что его глубоко посаженные глаза холодного голубого цвета. Смотрел Логан отчужденно и рассеянно, почти скучающе. Входя на террасу, он смерил каждого из них быстрым взглядом.

– Мы звали тебя, парень, – сказал Роберт. – Где ты был?

– В мастерской, – ответил Логан хрипловатым баском. Он действовал Риксу на нервы. – Так, болтался там без дела.

– Ну, не стой столбом. Поздоровайся с Эдвином и мистером Эшером.

Молодой человек обратил внимание на Рикса. Когда он улыбался, поднималась лишь одна сторона его рта и его улыбка напоминала презрительную усмешку.

– Да? – спросил он. – Вы действительно Эшер?

Мистер Эшер, – сказал Рикс.

– Вы будете моим новым боссом?

– Нет. Им будет Эдвин.

– Понял, – Логан протянул руку Риксу, и тот заметил красное вокруг его ногтей. Улыбка на лице Логана дрогнула, и он убрал руку. – Работал в мастерской, – сказал он. – Запачкался в краске, наверное. Следовало бы быть более аккуратным.

– Следовало.

Эдвин встал со стула и пожал Логану руку. Логан был почти такого же роста, как и Эдвин, но гораздо шире в плечах. У него были большие рабочие руки.

– Мы должны ехать обратно в Эшерленд, – сказал Эдвин. – Твои вещи готовы?

– Мне нужно всего несколько минут. Рад встрече с вами, мистер Эшер, – сказал Логан, улыбнулся и ушел в дом. Улыбка умного зверя, подумал Рикс.

Эдвин внимательно наблюдал за Риксом.

– Ваше мнение о нем написано у вас на лице, – сказал он. – Дайте ему шанс.

– Логан отличный парень, мистер Эшер, – сказала Дженни, шелуша бобы.

– О, у него есть острые углы, но у кого их в таком возрасте нет? Он умен и воспитан в строгости.

– Шалопай, – сказал Роберт. – Напоминает мне самого себя в его возрасте.

– Я его давно исправила. – Она подмигнула Риксу и резко свистнула. – Эй, Матт! Иди сюда! Куда эта собака запропастилась? Рано утром этот пес чуть не взорвался от лая.

– Гоняется где-нибудь за воробьями, наверное.

Логан вышел из дома с двумя чемоданами, и Рикс встал. Рикс сказал, что был рад встретиться с Бодейнами, Эдвин взял один из чемоданов, и они пошли к фургону.

Логан и Эдвин положили чемоданы в фургон и сели в машину. Логан занял место на заднем сиденье и опустил окно.

– Будь хорошим мальчиком! – крикнула ему миссис Бодейн. – Слушайся Эдвина.

– Эй, дедуля, – сказал Логан. – Я делал кое-какую работу в мастерской и не успел за собой убрать. Там остался небольшой беспорядок.

– Я приберу. Слушайся Эдвина и работай так, чтобы мы гордились тобой, слышишь?

– Не бойся, не подкачаю, – сказал Логан и поднял стекло. Эдвин дал задний ход, а Логан махал рукой бабушке и дедушке. – В этой штуке есть радио? – спросил он.

На пороге мастерской Роберт Бодейн остановился и проводил взглядом машину, пока та не скрылась из виду.

– На завтрак свежие бобы! – крикнула его жена. – Хочешь к ним еще картошки?

– Это было бы прекрасно, – ответил он. Он отпер дверь и вошел в мастерскую. Работа его внука была накрыта халатом, и в воздухе стоял сильный запах.

Он приподнял халат.

До него не сразу дошло, что груда грязи на верстаке была раньше собакой. Матт был обезглавлен и расчленен, а его внутренности лежали в луже густой застывшей крови.

Он услышал, как жена опять зовет его, и стал искать, чем бы это соскрести.

10

Когда они приехали, то увидели припаркованный перед Гейтхаузом серебристый «Кадиллак». Логан оценивающе присвистнул с заднего сиденья, нарушив тем самым тишину, царившую в фургоне от Тейлорвилля.

– Это машина доктора Фрэнсиса, – сказал Эдвин Риксу и остановил фургон под аркой. – Я покажу Логану имение, а вам лучше пойти посмотреть, что там происходит.

Когда Рикс выходил, Логан сказал:

– Рад был познакомиться, мистер Эшер. – Рикс оглянулся и увидел холодную улыбку молодого человека. Он не продержится здесь и недели, сказал себе Рикс.

Затем он поднялся по ступеням и вошел в Гейтхауз, где слуга сообщил ему, что мать ищет его и хочет, чтобы он немедленно пришел в гостиную.

Он быстро прошел по коридору и открыл двери гостиной.

– …разрушительная клеточная активность… – услышал он. Потом мужчина, говоривший это Буну и Маргарет, обернулся и посмотрел через комнату на него.

– Доктор Фрэнсис, это наш младший сын, – сказала Маргарет. – Рикс, проходи и садись. Я хочу, чтобы ты услышал, что нам хочет сказать доктор.

Рикс сел на стул слева от Буна, так, что можно было хорошо видеть доктора Фрэнсиса. Доктор Фрэнсис был элегантным мужчиной средних лет с темными, местами тронутыми сединой волосами и высоким лбом. Темные глаза пристально смотрели на Маргарет из-под очков в черепаховой оправе. Рикс заметил, что у него артистические руки, руки хирурга или пианиста. Доктор был в безукоризненном костюме кирпично-красного цвета и с коричневым галстуком.

Доктор Фрэнсис продолжил с того места, на котором его прервали.

– Разрушительная клеточная активность в тканях, взятых на анализ у мистера Эшера, усиливается под воздействием радиации. Это говорит нам о том, что традиционные методы лечения рака, при котором это, видимо, зависит от клеточного базиса, не принесут успеха. – Он снял очки и протер стекла пестрым платком. Под глазами от усталости были темные круги. – Кровяное давление у него взлетает до стратосферы. Мы едва успеваем откачивать жидкость из его легких. Я боюсь, что его почки вот-вот откажут. Чувствительность его нервной системы повышается с каждым днем. Он жалуется, что у него проблемы со сном из-за шума его собственного сердца.

– Единственное, что я хочу знать, – сказала Маргарет, – это когда Уолен снова будет здоров.

Возникло тягостное молчание. Доктор Фрэнсис прочистил горло и снова надел очки. Бун внезапно встал со стула и подошел к буфету, в котором был бар с ликерами и стаканы.

– Миссис Эшер, – в конце концов сказал доктор, – сейчас ясно только одно, и я думал, вы это понимаете. Недуг Эшеров в настоящее время – это неизлечимая болезнь, в результате которой происходит разрушение клеточной структуры организма. Белые кровяные тельца поглощают красные. Пищеварительная система питается тканями собственного тела. Клетки мозга, связующие ткани, хрящи и клетки костей разрушаются и поглощаются. Я не претендую на то, чтобы понять, почему или как это происходит.

– Но вы же доктор. – Голос Маргарет едва заметно дрожал, а в глазах был безумный блеск. – Специалист. Вы должны что-то сделать. – Она вздрогнула, когда Бун кинул в стакан кубик льда.

– Транквилизаторы ему помогают, действуют и обезболивающие. Миссис Рейнольдс отличная сиделка. Мы продолжим исследование его тканей. Но я не смогу сделать ничего больше, пока он не согласится лечь в больницу.

– За всю свою жизнь Уолен никогда не лежал в больницах. – На лице Маргарет отразилось недоумение. – Огласка. Может быть такая… ужасная огласка.

Доктор Фрэнсис нахмурился.

– Я полагаю, огласка должна беспокоить вас в последнюю очередь. Ваш муж умирает. Я не могу выразиться более определенно. Я не могу предоставить ему адекватное лечение в той комнате.

– Сможете ли вы его вылечить в больнице? – спросил Бун, взбалтывая виски.

– Я не могу этого обещать. Но мы сможем сделать больше тестов и взять больше тканей на анализ. Мы бы лучше исследовали процесс разрушения.

– Вы хотите сказать, что будете использовать его как подопытного кролика?

Щеки доктора порозовели и Рикс заметил в его глазах раздражение.

– Как можно лечить что-то, молодой человек, если не имеешь об этом ни малейшего понятия? Насколько я знаю, физиологи, которые обследовали предыдущие поколения вашей семьи, были так же озадачены, как и я. Почему это происходит только с вашей семьей? Почему это начинается практически внезапно, когда в остальном состояние здоровья отличное? Почему чувствительность нервов так противоестественно обостряется, в то время как остальные функции организма быстро идут на убыль? В прошлом ваша семья также отказывалась от обследований. – Он быстро взглянул на Маргарет, но она была слишком заторможенной, чтобы реагировать. – Если мы хотим хотя бы надеяться излечить эту болезнь, нам сперва надо понять ее. Если это означает использовать вашего отца как «подопытного кролика», то так ли это плохо?

– Пресса в поисках его переберет больницу по кирпичику, – сказал Бун.

– Уолен всегда был таким здоровым, – сказала Маргарет тихим и слабым голосом. Она смотрела на доктора Фрэнсиса невидящим взглядом. – Он никогда раньше не болел. Никогда. Даже когда он поранился во время бритья, порезы заживали на следующий день. Я никогда не видела, что у него идет кровь. Может, капля или две. Однажды, когда мы только поженились, Уолен взял меня в конюшню показать нового арабского жеребца. Лошадь его скинула, и он… он ударился затылком о землю. Я никогда не забуду звук этого удара. Я думала, он сломал шею… но Уолен поднялся как ни в чем не бывало. Он никогда раньше не получал травмы и не болел.

– Теперь он болен, – сказал доктор Фрэнсис. – Я не смогу ему помочь, если он не ляжет в больницу.

Она покачала головой. Ее взгляд прояснился, а рот сжался в тонкую, жесткую линию.

– Нет. Мой муж не хочет покидать Эшерленд. Огласка может иметь ужасные последствия для всей семьи. Привезите ваше оборудование сюда. Привезите сюда весь ваш персонал. Но Уолен дал ясно понять, что он не покинет поместье.

Доктор Фрэнсис посмотрел на Буна и Рикса.

– Как насчет вас двоих? Может, вы ляжете в больницу на обследование?

– Зачем? – нервно спросил Бун.

– Чтобы исследовать ваши ткани и кровь.

Бун опорожнил свой стакан с виски одним глотком.

– Слушайте, док. Я за всю свою жизнь не болел ни одного дня. Ни разу моя нога не ступала в больницу и никогда не ступит.

– Как насчет вас? – доктор Фрэнсис повернулся к Риксу.

– Тоже не горю желанием лечь в больницу. Кроме того, я через несколько дней отсюда уеду. – Он почувствовал, как мать взглянула на него.

Доктор вздохнул, покачал головой и встал со стула.

– Мне кажется, вы не совсем понимаете, что поставлено на карту. Речь идет не только о жизни Уолена Эшера. Речь идет о ваших жизнях и о жизни ваших потомков.

– Ваш пациент – мой муж, – заметила Маргарет, – а не мои сыновья.

– Ваши сыновья тоже ими будут, миссис Эшер, – твердо ответил он. – Рано или поздно, но будут.

– Я очень устала. Не проводит ли кто-нибудь из вас, мальчики, доктора Фрэнсиса до дверей?

Бун занялся второй порцией виски, а Рикс проводил доктора по коридору в вестибюль.

– Сколько еще осталось отцу? – тихо спросил его Рикс у входной двери.

– Жизненно важные органы могут отказать в течение недели. Максимум двух. – Рикс ничего не сказал, и доктор Фрэнсис спросил: – Вы хотите тоже умирать подобным образов? Странно, если хотите. Это печальный факт, которому вам следует посмотреть в лицо. Что вы намерены предпринять на этот счет?

Услышав от постороннего человека, сколько осталось жить отцу, Рикс оцепенел.

– Я не знаю, – тупо сказал он.

– Послушайте меня. Я остановился в отеле «Шератон» в Эшвилле, рядом с медицинским центром. Если вы передумаете насчет обследования, позвоните мне, ладно?

Рикс кивнул, хотя решение уже принял. Уолен ему и Буну с раннего возраста внушал, что в больницах сидят шарлатаны, экспериментирующие на умирающих пациентах. Насколько Рикс знал, Уолен никогда не принимал прописанных ему лекарств.

Доктор Фрэнсис вышел и спустился к своему «Кадиллаку». Рикс закрыл за ним дверь.

Когда он вернулся в гостиную, то застал там одного Буна. Бун сидел перед камином и вертел в руках стакан.

– Дерьмо, не правда ли? – заметил он. – Просто куча дерьма.

Рикс налил себе бурбона, положил в стакан кубик льда и глотнул так, что в горле защипало.

– Что с тобой? От счастья и слова вымолвить не можешь?

– В каком смысле?

– В таком. Это должен быть самый счастливый день в твоей жизни, Рикси. Док сказал, нет ни малейшей надежды, что папа выкарабкается. Это должно наполнять твое сердце настоящей радостью.

– Брось.

– Не секрет, что ты всегда ненавидел папу, – резко сказал Бун. – И я знаю настоящую причину, по которой ты приехал домой. Хочешь загрести побольше денег, не так ли?

– Ты говоришь сам с собой?

Бун встал, и Рикс почувствовал, что брат в опасном настроении. Его лицо было багрово от гнева и алкоголя, а на лоб падала непослушная прядь волос.

– Тебе наплевать на папу! Ты просто сидишь тут и ждешь когда он умрет! – Он сделал несколько шагов вперед. – Мне следовало бы вышвырнуть тебя в это чертово окно!

Рикс знал, что его брат ищет, на ком отвести душу. В натянутой тишине, возникшей между ними, Рикс услышал телефонный звонок в коридоре.

– Ты сам пригласил меня сюда, помнишь? – спокойно спросил Рикс.

– Я тебя не приглашал! Меня послала мама! Дьявол, да я и не думал, что ты покажешься здесь… – В дверь постучали, и Бун заорал: – Какого дьявола?

В дверях показалась испуганная горничная, та самая молоденькая негритянка, что вчера встретила Рикса у порога.

– Мистер Эшер? Звонит женщина по имени Дунстан. Она говорит, что она из «Фокстонского демократа».

Лицо Буна исказилось от ярости.

– Швырни трубку ей в рожу! – проревел он. – Есть у тебя хоть капля мозгов в голове?

Горничная исчезла, как заяц в норе.

– Идиотка! – пробормотал Бун. Он допил остатки виски, нахмурился и нетвердой походкой опять направился к графину. – Прочь с дороги, – сказал он Риксу и тот отошел, пропуская его.

– Может, объяснишь мне, что происходит? Кто эта женщина на телефоне?

– Назойливая сучка из фокстонской газетенки, вот кто.

– Она ищет материал для статьи?

Бун фыркнул.

– Не знаю, чего она там ищет, но от меня она не получит ничего! Если она не звонит, так звонит ее отец, старый Уилер Дунстан. Этого ублюдка следовало упрятать в психушку много лет назад! – Бун налил себе полный стакан, на этот раз обойдясь без льда. Разговор с горничной частично спустил пар, но злость все еще исходила от него зловредными миазмами.

– Уилер Дунстан? – Это имя было смутно знакомо. – Это не он хозяин «Демократа»?

– Да. Хозяин. Пишет в нем. Издает. Подтираются им, как, я полагаю, все в округе.

– Я не знал, что у него есть дочь.

– Эта сука была в отъезде, в Мемфисе или еще где-то. По мне, так хоть на луне. Папа велел никому не говорить с газетчиками, особенно из «Демократа». Мы постоянно меняем телефонный номер, и он нигде не зарегистрирован, но они каким-то образом его разнюхивают. Постой. – Он пристально посмотрел на Рикса своими тусклыми глазами. – Я думал, ты знаешь. Насчет книги. Знаешь?

– Нет. Какой книги?

– Какой книги?! Боже правый! Этот сумасшедший ублюдок Дунстан пишет книгу о нас, Рикси! О семье Эшеров! Он работает над этой проклятой книгой уже много лет!

У Рикса упал на пол стакан.

– Стакан уронил, дурак, – сказал Бун.

– Я… ничего не знал об этом. – Рикс едва ворочал языком.

– Черт! Этот ублюдок выкапывает про нас всякого рода грязь. Звонил сюда каждый час днем и ночью, пока папа не послал адвоката проведать его. Пыль немного улеглась, но Дунстан сказал адвокату, что мы общественно-значимые личности и потому папа не может законно удержать его от написания этой книги. Вот так новость!

– Кто еще кроме Уолена знает об этом?

– Все. Кроме тебя. А почему? Ты слишком долго отсутствовал.

– Эта… книга уже закончена?

– Нет. Пока нет. Папа собирался начать процесс, когда заболел. Но как бы то ни было, папа думает, что книга никогда не будет завершена. Как старик Дунстан будет продолжать исследования, когда все фамильные документы и архивы в подземельях Лоджии? Кроме тех, которые папа принес в Гейтхауз, естественно. И Дунстан туда никогда не доберется. Так что папа полагает, что рано или поздно он сдастся. – Он выпил еще, и его глаза увлажнились. – Эдвин ездил домой к Дунстану и пытался посмотреть рукопись. Дунстан ее не показал. Папа думает, что старый ублюдок, вероятно, отказался от этой книги и выбросил все, что у него было, на помойку.

– Если так, то почему его дочь все звонит к нам в дом?

– Кто знает? Папа велел не говорить с ней, бросать тут же трубку. Что я и делаю.

Рикс поднял стакан и поставил его на место. Он чувствовал неуверенность и слабость. Он попытался сдержать смех. Кэсс не сказала ему об этом, когда он упомянул о своей идее. Почему? Боялась, что он станет сотрудничать с Уилером Дунстаном? Переправлять секреты в лагерь врага?

– И как давно это продолжается? – спросил он.

– Кажется, целую вечность. Я полагаю, около шести лет. Тогда Дунстан позвонил в первый раз. Он хотел встретиться с папой и обсудить эту идею. Папа счел его полным идиотом и так ему и сказал.

– Шесть лет? – недоверчиво повторил Рикс. В течение шести лет посторонний человек изучает родословную Эшеров? Каким образом Дунстан наткнулся на эту идею? Что заставляет его думать, будто он может написать эту книгу? И самое главное, как далеко он продвинулся в своих исследованиях?

– Ты плохо выглядишь, – сказал Бун. – У тебя, случайно, не приступ?

Рикс так не думал. Его голова была ясной, боли не было. Однако желудок, казалось, опустился до самых колен.

– Нет.

– Если приступ, иди блевать куда-нибудь еще. Я намерен сидеть здесь и пить.

Рикс ушел из гостиной к себе наверх. Он закрыл дверь в свою комнату, заложил ее стулом, чтобы не забрела Паддинг, и лег на кровать. Он чувствовал в комнате запах Уолена, сочившийся из его одежды и волос. Внезапно он вскочил как безумный, сорвал с себя одежду и бросился под душ.

Вытираясь, он с ужасом обнаружил, что запах отца въелся в поры его кожи.

11

На Эшерленд опустилась ночь, и с гор прилетел звенеть окнами в Гейтхаузе сильный ветер.

Около полуночи Рикс, все еще в костюме, который он надел к ужину, вышел из спальни и спустился вниз. Все лампы в коридоре горели, а неосвещенные места напоминали чернильные лужицы. Ветер вился вокруг дома, как разъяренный шершень. Рикс залез в карман и достал ключ от библиотеки.

Он прошел сквозь игровую и курительную и остановился перед дверью в библиотеку. Ключ легко вошел в замок, но его щелчок заставил Рикса вздрогнуть. Как только он вошел в библиотеку и включил свет, высокие напольные часы в курительной пробили четверть первого.

Это была одна из самых больших комнат в доме. Вдоль стен стояли полки с книгами. На полу из твердого дерева лежал великолепный черно-малиновый ковер. С высокого дубового потолка свисала большая кованая люстра. В библиотеке стояло несколько легких стульев, черный кожаный диван, резное ореховое бюро и рабочий стол с креслом. На столе – мощная лампа с зеленым абажуром. Над камином из черного мрамора висел герб Эшеров: три серебряных льва на черном поле, отделенные друг от друга красными диагональными полосами.

Вся комната была буквально пропитана затхлым ароматом истории. На стенах между книжными полками висели портреты хозяев Эшерленда, написанные маслом. Дед Рикса, коренастый, атлетического сложения Эрик Эшер сидел на прекрасном гнедом скакуне. На заднем плане виднелась Лоджия. Рыжеватые светлые волосы Эрика были напомажены и разделены пробором, а глаза остро смотрели из-за очков в металлической оправе. Аккуратные ухоженные усы. На коленях – трость с головой льва.

На следующем портрете был отец Эрика, Лудлоу Эшер, крупный блондин. Он стоял в сумрачной комнате и смотрел в окно на леса. На Лудлоу был черный костюм, большую часть его бледного, точеного лица скрывала тень. За ним луч света высветил маятник старинных напольных часов, очень похожих на те, что стояли в курительной комнате. Лудлоу опирался на трость с головой льва.

Рядом висел портрет Арама Эшера, отца Лудлоу. Арам был моложавым и энергичным, голову венчала густая шапка светлых, песочного цвета кудрей, узкое привлекательное лицо, казалось, излучало свет. На нем был пояс с двумя золотыми пистолетами. Фон картины представлял собой фантасмагорическую сцену с ревущими локомотивами, бегущими лошадьми, дикими индейцами и буйволами. Трость с головой льва, элегантно перекинутая через правое плечо, смотрела вверх.

Со следующего портрета на Рикса мрачно взирал Хадсон Эшер. Его глаза были, как у Рикса, тускло-серые, и в них светилась сила, передававшаяся из поколения в поколение. Он сидел на высоком, напоминающем трон стуле с багряно-красной обивкой. Правая рука крепко сжимала трость с головой льва, а взгляд был такой проницательный, что хотелось отвести глаза.

Рикс обернулся, чтобы посмотреть на последний портрет, висящий напротив Эрика. Уолен Эшер, широкоплечий, аристократически величественный, был одет в серый костюм с жилетом. Позади него стояла Лоджия, ставшая значительно больше по сравнению с ее изображением на портрете Эрика, и виднелись голубые пики гор. Обеими руками он держал трость с головой льва, крепко прижимая ее к себе.

Рядом было зарезервировано место для нового хозяина Эшерленда. Бун, наверное, захочет, чтобы его запечатлели на скаковой лошади в костюме для верховой езды, размышлял Рикс. Эту чертову трость он, вероятно, зажмет в зубах. А вдруг здесь, на стене, появится Кэт? Он представлял, как затрясутся от негодования старые кости на кладбище Эшеров.

Стены библиотеки были также украшены образцами оружия Эшеров. Винтовка «Буйвол» 1854 года, револьвер «Марк III» 1886 года, который был принят на вооружение китайским флотом, кавалерийский самозарядный пистолет 1900 года и другие, включая семизарядный револьвер «Инфорсер» 0.455 калибра 1902 года выпуска, использовавшийся полицией от Чикаго до Гонконга. Из него можно было разнести голову человека с расстояния в десять ярдов, и этот револьвер был на вооружении британской армии во время Первой мировой войны.

Вокруг письменного стола стояло несколько ящиков с бумагами. Рикс заглянул в один и обнаружил там сборную солянку: пожелтевшие письма, связанные резинками, кипы счетов и чеков, похожих на старые закладные и журналы. Почти на всех были серо-зеленые полоски плесени. Он достал оттуда книгу в кожаном коричневом переплете, и из нее, как сухие листья, посыпались на пол старые фотографии.

На всех была изображена Лоджии. Рикс отложил альбом в сторону и нагнулся, чтобы собрать их. На одном из снимков Эрик в твидовом костюме вызывающе улыбался в камеру, в то время как на заднем плане рабочие карабкались по строительным лесам, которыми была обнесена Лоджия. На другом Эрик сидел на белой лошади, стоящей на мосту, и снова сзади была стройка. Рикс заметил, что глаза Эрика не улыбались, а оставались холодными и напряженными и смотрели в камеру надменно и с вызовом. По-видимому, его представление об улыбке заключалось в том, чтобы просто кривить тонкий рот то в одну, то в другую сторону.

На большинстве фотографий была Лоджия, снятая с разных сторон. На многих на строительных лесах, напоминающих паутину, смутно виднелись рабочие. Рикс понял, что они расширяли Лоджию. Снимки были сделаны в разные времена года. Вот стоят одетые пышной летней зеленью деревья, вот их же припорошенные снегом скелеты зимой. На крыше Лоджии тоже снег, и из труб вьется дымок. И рабочие тоже здесь, с молотками и зубилами в руках, поднимают гранитную или мраморную плиту, чтобы сделать дом еще больше.

Почему Эрик надстраивал Лоджию? Какой был в этом смысл, если это и так самый большой дом в стране? Рикс посмотрел на две фотографии Эрика и внезапно понял, что чего-то в них недоставало.

Трость.

У Эрика на этих фотографиях не было трости с головой льва.

Когда он убирал фотографии обратно в альбом, одна из них привлекла его внимание. Это был вид на Лоджии издалека, снятый, вероятно, с берега озера. На одном из верхних балконов восточного крыла дома стояла белая фигура. Женщина, подумал Рикс, приглядевшись. Женщина в длинном белом платье. Кто это? Одна из многочисленных любовниц Эрика? Мать Уолена?

Он опять полез в ящик и нашел кучу старых фотокопий, скатанных в рулоны и скрепленных резинками. Рикс развернул одну из них на письменном столе и включил лампу. Фотокопии были чертежами некоторых видов продукции «Эшер армаментс» приблизительно 1941 года. Был чертеж противотанковой мины в разрезе, ручного пускового устройства, огнемета и различных автоматических ружей.

Следующей вещью, привлекшей внимание Рикса, стала маленькая потрепанная тетрадь в черном переплете, вся покрытая плесенью. Он открыл ее под лампой, и некоторые страницы чуть не вывалились. Бумага от старости пожелтела, существовала опасность, что страницы рассыплются. Рикс аккуратно листал страницы, и его удивление возрастало. Тетрадь была вся исписана математическими формулами, некоторые из них переходили со страницы на страницу. Присутствовали еще и странные рисунки, напоминающие подкову на пьедестале. Формулы шли так густо, что Рикс не мог найти в них ни начала, ни конца.

Затем формулы сменились нотами. Опять рисунки подков, затем рисунки длинных прутьев с круглым, треугольным или серповидным основанием. Последняя страница книги была испорчена водой и слишком заплесневела, чтобы что-нибудь можно было разобрать. Озадаченный, Рикс положил тетрадь обратно в ящик и сидел, уставившись на это изобилие документов.

Как, во имя всего святого, он мог хотя бы надеяться понять все это? Потребуются месяцы исследований, а действительно что-то написать окажется чертовски трудно. Кроме того, он не контролирует эти документы, и в любое время Уолен может решить вернуть их в Лоджию. Тогда они будут потеряны для Рикса. Поскольку больше ноги его в этом доме не будет. Но почему все-таки Уолен их принес? Что он искал?

История Эшеров, создавших многомиллиардное дело на бомбах и пулях, лежала в этих коробках. Конечно, не вся, Рикс это понимал, но для начала вполне достаточно. Сколько же трупов и скандалов похоронено в этих замшелых могилах? Весь материал был здесь, оставалось только придумать, как связать его воедино.

Он представил себе, во что превратился отец, лежа наверху в Тихой Комнате. Потом его мысли перенеслись в безмолвную Лоджию, стоявшую в центре Эшерленда, в ее ветвящиеся коридоры, уводящие его все дальше и дальше.

В его сознание медленно проник скелет с кровоточащими глазницами. В памяти всплыла коварная улыбка Логана Бодейна, так похожая на улыбку Буна.

Уилер Дунстан работает над историей Эшеров шесть лет. Шесть лет. Есть ли у него уже хотя бы скелет романа? Знает ли он, как связаны между собой поколения? И какие еще секреты он может знать?

Рикс очень хотел бы заполучить рукопись Дунстана, если она, конечно, существует. Он никогда не встречал этого человека, но слышал, как его мать возмущалась им. Семья Дунстанов, по всей видимости, владела «Фокстонским демократом» на протяжении многих поколений, и хотя это была всего лишь еженедельная бульварная газетенка, они не отказывали себе в удовольствии печатать статьи про Эшеров, а в редакторской колонке писать о том, как деньги Эшеров разрушают табачный рынок в районе Фокстона, Рейнбоу и Тейлорвилля. Эшеры финансировали почти все крупные табачные фермы в стране и владели всем Фокстоном, кроме земли, на которой стоял офис «Фокстонского демократа».

Рикс порылся в других ящиках и нашел альбом газетных вырезок на тему открытия в Вашингтоне и Сан-Диего фабрик Эшеров, старую закладную, написанную витиеватым почерком, и коричневую тетрадь в конверте из плотной бумаги.

Он открыл тетрадь, почувствовал запах пыльных роз и увидел красивый женский почерк. Это был дневник, над каждой записью были аккуратно проставлены даты. Он начал читать запись, датированную 5 ноября 1916 года.

«Мистер Эшер сидел напротив меня за обеденным столом. Когда он беседовал с моим отцом о войне и экономике, я все время чувствовала на себе его взгляд. Он похвалил мое новое голубое платье, в котором я была, и осведомился, люблю ли скачки. Я ответила, что да, люблю, если победившая лошадь из конюшни Сент-Клеров. Мистер Эшер, когда улыбается, кривит губы…

При свечах он кажется красивым, хотя я видела его фотографии в журналах и на них он выглядит, как школяр-задира. Я полагаю, что ему или около тридцати лет или чуть за тридцать, и сложен он как спортсмен. У него очень темные глаза, но мне кажется, что при свете я видела в них искорки, похожие на блеск медной монеты. Смех мистера Эшера напоминает фагот, и это побуждает отца рассказывать ему мрачные анекдоты…

При всей своей неотесанности мистер Эшер обладает определенной привлекательностью. У него волевое лицо, и я заметила, что он пользовался дезодорантом. Из-за меня? Нет, глупости! Мистер Эшер приехал лишь потому, что заинтересован в покупке некоторых новых «Кольтов». После десерта отец осведомился о здоровье мистера Эшера-старшего, и наш гость переменился. Он процедил сквозь зубы, что его отец чувствует себя превосходно, и я заподозрила, не хочет ли мистер Эшер на самом деле обратного. Однако как только мистер Эшер стал рассказывать отцу о новом автоматическом пистолете, который производит его компания, натянутая атмосфера развеялась. Мы с мамой удалились из-за стола, а мистер Эшер с отцом пили бренди и курили сигары в гостиной.»


Рикс нашел следующую запись, где упоминалось имя Эрика Эшера, датированную девятнадцатым ноября.


«Поражена щедростью мистера Эшера. Сегодня пришел фургон, полный красных роз. Дляменя! Папа сказал, что я весьма понравилась мистеру Эшеру и что я должна написать ему в Эшерленд и поблагодарить его за внимание.»


От тридцатого ноября:


«Мистер Эшер обладает странной склонностью к необычным подаркам. Сегодня днем приехал позолоченный экипаж, запряженный четверкой великолепнейших арабских скакунов, прекрасней которых я никогда не видела. В нем было более сотни аквариумов с японскими золотыми рыбками. Это было доказательство того, что лошади и экипаж идут так ровно, что не расплескивают их. В письме от мистера Эшера, кстати он хочет, чтобы я звала его просто Эриком, говорится, что он надеется, что я люблю рыбок и что я использую экипаж и скакунов для посещения Эшерленда на Рождество. Мама сказала, что мне не следует ехать без сопровождения, но папа рассердился и сказал, что все эти вещи, что пишут про мистера Эшера, сплошной вздор, и что он замечательный высоконравственный бизнесмен и христианин.»


Верно, подумал Рикс. Он запудрил твоему папе мозги, не правда ли, Нора?

Этот дневник принадлежал Норе Сент-Клер-Эшер, единственной жене Эрика, матери Уолена и его собственной бабушке.

Часы в курительной пробили час ночи. Некоторое время Рикс сидел, прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.

Он мог бы начать с этого дневника, сказал он себе. По крайней мере, это может помочь ему лучше понять Эрика Эшера и, конечно, Нору Сент-Клер, о которых Уолен почти не рассказывал. Затем он сможет начать осмысление остального материала.

Рикс сложил все обратно в коробки и покинул библиотеку, забрав с собой дневник. Он погасил свет, закрыл двери и пошел наверх в свою спальню. В доме было тихо, только за стенами бушевал ветер.

В своей комнате Рикс сел за стол и продолжил чтение дневника с того места, на котором остановился. В первый день 1917 года Эрик попросил руки Норы. Нора колебалась. Ее мать сказала ей, что она должна решить сама, но такой случай представляется раз в жизни. Отец Норы сказал, что только дура упустит такого выгодного жениха.

Они поженились в Первой Методистской церкви Шарлотты второго марта 1917 года. Лудлоу Эшер на церемонии не присутствовал. Детали венчания были опущены. Следующая запись в дневнике была сделана через неделю. Эрик уехал по делам в Англию, и Нора осталась в Лоджии одна.

Старый ублюдок, подумал Рикс.

Его внимание привлекла вспышка света, и он оторвался от дневника.

За окном была непроглядная темень, затем на мгновение в лесу между Гейтхаузом и Лоджией блеснул огонек. И больше не появлялся.

Рикс наблюдал несколько минут. Тьма была полной. Показалось или нет? Боже, подумал он. Думать о том, что видел свет в темном лесу после полуночи! Это старейший штамп из книг ужасов! На этом месте, хотя бы в его собственных книгах, тупой и наивный герой идет туда, чтобы посмотреть, и превращается в ходячий гамбургер. Но здесь была настоящая жизнь, а Рикс не был героем. Он знал, что ни один местный вор не осмелится ходить по Эшерленду в темноте. Во всем округе не найдется ни одного человека, ступившего бы в поместье ночью. Не говоря уж о всякого рода историях о Страшиле, черной пантере, ведьмах, живущих на одном из озер, и других тварях, рыщущих по соседству.

Конечно, ничего там не было. Ничего, кроме заброшенного зоопарка Эрика.

И все же, видел он свет или нет?

Если свет и был, то сейчас его определенно нет. Если какой-то дурак и свалился в пустую яму для аллигатора, то он останется там до утра со сломанной ногой.

Рикс продолжил чтение, но то и дело поглядывал в темноту.

Там была Лоджия. Зло, поджидающее того, кто вставит ключ и снова запустит ее механизм. Она ждет Кэт? Или Буна?

Десять миллиардов долларов, подумал он, и погрузился в жизнь Норы Сент-Клер-Эшер.

Загрузка...