Упрямая гувернантка

Глава 4

На следующее утро Виктория встала рано, полная энергии и желания жить. Как и вчера, она оделась в плотные брюки и свитер, на этот раз из джерси с этническим узором по краям. Зачесав волосы назад и заколов их булавкой, она вспомнила о странном замечании барона и хотела распустить их, чтобы увидеть его реакцию. Но здравый смысл возобладал, и, выйдя на кухню, Виктория выглядела сдержанно и деловито. Поскольку ванная находилась внизу, Мария снабдила ее кувшином воды и ковшом, так что первое умывание дня было ледяным и бодрящим. В Англии такая водная процедура привела бы Викторию в ужас, но здесь она приняла ее как часть местного образа жизни.

Мария подала завтрак. Когда Виктория в разговоре коснулась вчерашнего визита доктора Циммермана, домоправительница чрезвычайно оживилась и рассказала, как популярен молодой врач в деревне и как тяжело работали его родители, чтобы скопить денег и послать его в медицинскую школу.

— Конечно, помог герр барон, — закончила она с явным удовлетворением, — и герр Конрад это не забыл.

— Вы хотите сказать, что доктор Циммерман прожил в деревне всю жизнь?

— Ja, после получения диплома он сменил доктора Кляйна, которому давно уже было пора на покой.

Виктория отпила кофе:

— Он кажется милым молодым человеком.

Мария бодро кивнула:

— Настоящее утешение родителям.

Порыв холодного воздуха возвестил о появлении барона. Как и вчера, он уже где-то побывал, с влажных волос капала вода. Барон вежливо кивнул Виктории и скинул парку.

— Доброе утро, мисс Монро, — сказал он, подходя к камину погреть руки. — Вижу, сегодня вы рано приготовились к работе.

— Да, герр барон! — Она чувствовала себя обязанной ответить.

Сидя на скамье у камина и допивая вторую чашку кофе, Виктория невольно отметила загорелые и худощавые кисти рук, которые он протягивал к огню, золотое кольцо с печаткой и небольшим рубином, сверкнувшее на третьем пальце левой руки. «Обручальное?» — заинтересовалась она.

Мария подала барону кружку кофе и получила в ответ обычное теплое приветствие. Затем он снова повернулся к Виктории.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, фройляйн, — сказал барон, хмурясь. Виктория подняла на него тревожный взгляд, и он продолжил: — Сегодня Софи не сможет учиться. Вспомните, вчера она почувствовала себя плохо. Она все еще не оправилась, и я не могу заставлять ее, когда она выглядит такой больной и слабой.

Виктория успокоилась: ничего серьезного. Но ее покоробило, что Софи снова добилась успеха в уклонении от занятий. Не в силах сдержать вполне естественную реакцию на эту новость, она довольно саркастически воскликнула:

— Как удачно для Софи!

Барон прищурился, и даже Мария бросила работу и повернулась в их сторону.

— Что вы хотите сказать этим замечанием? — ледяным тоном осведомился он.

Виктория бесстрашно встретила его взгляд, гнев укрепил ее решимость.

— Думаю, это очевидно, герр барон, — просто ответила она. — Софи снова не хотела учиться, и ей удалось отвертеться.

— Что значит — опять?

Щеки Виктории пылали. Она не хотела говорить, но теперь придется. Барон, похоже, в ярости. Опустив голову, она глотнула кофе, отчаянно стараясь найти способ отказаться от своих слов.

— Итак, фройляйн? Я жду.

Виктория беспомощно подняла плечи.

— Я имела в виду, конечно, вчерашний день, — запинаясь, ответила она.

Лицо барона окаменело:

— Когда она страдала от головной боли?

— Так она говорила.

С отчетливым стуком барон поставил кружку на каминную полку:

— Возможно, вы намекаете, что Софи не больна?

Виктории все это надоело. Она враждебно взглянула на него.

— Еще как намекаю! — заявила она. — Но конечно, я здесь чужая, не знаю Софи так, как вы, и, разумеется, если вы говорите, что она больна, мне остается только согласиться!

Глаза барона потемнели от гнева.

— Вы невероятно агрессивная молодая женщина, мисс Монро! — отчеканил он. Затем он вспомнил о Марии. — Мария, оставь нас! Я должен сказать мисс Монро кое-что наедине!

— Ja, герр барон!

Мария выкатилась из комнаты, как испуганный кролик, и даже Виктория ощутила тревожную дрожь в нижних конечностях. Как обычно, ее подвел острый язык, но все же она считала, что права.

Барон дождался, пока Мария закроет дверь, и повернулся к Виктории. Его лицо напоминало грозовую тучу.

— Фройляйн, со мной нетрудно поладить, во многом я терпелив. Но в одном я уверен: молодая женщина вроде вас не имеет права называть меня перед слугами лжецом!

Виктория покраснела, вставая, чтобы сократить разницу в их росте.

— Я не называла вас лжецом, герр барон, — храбро парировала она.

Барон метнул на нее яростный взгляд:

— Нет? Вы так думаете? Вы сказали, что моя дочь дурачит меня!

Виктория опустила голову:

— Если нужны извинения, я согласна. В присутствии Марии, если это вас успокоит.

У барона вырвалось сердитое восклицание.

— Успокоит меня! — окончательно рассвирепел он. — Что я вам, дитя, которое требуется успокоить в присутствии няньки? Нет, фройляйн. Я человек, который требует, чтобы вы, пока работаете на меня, не оспаривали моих суждений и принимали мои слова, как истину в последней инстанции!

Виктория кусала губы, чтобы не ответить в том же духе.

— Итак, фройляйн? Что скажете?

Виктория пожала плечами:

— Ничего, герр барон.

Барон с минуту жевал нижнюю губу, затем отвернулся, схватил чашку кофе и одним духом проглотил ее содержимое.

— Скажите мне, фройляйн, — с горечью произнес он, — когда ожидать вашей отставки?

Сердце Виктории екнуло.

— Вы хотите моего ухода, герр барон?

Барон с явной неохотой повернулся к ней.

— Нет, — резко ответил он. — Это не входит в мои намерения. Но ваша самоуверенность показывает, что вы не любите выслушивать выговоры, а я не так глуп, чтобы считать наши условия настолько привлекательными, что никакие провокации не заставят вас уйти.

— По-вашему, я так безответственна? — Виктория негодующе подняла голову.

— Сегодня вы настроены слишком воинственно, — холодно заметил барон. — И хотя я сочувствую вашему положению, которое явно чуждо вашей натуре, полагаю, вам следует подыскать себе пост с меньшими требованиями, более соответствующий вашим наклонностям.

Виктория решительно покачала головой:

— Герр барон, если, как подразумевается в ваших словах, вы воображаете, что какие-то особые обстоятельства принудили меня занять это или любое другое место, то ошибаетесь. Я просто очень хочу начать занятия, и, если мое отношение к хозяину неуважительно, я изменю его.

Барон не скрывал своего скептицизма.

— Желаете остаться в Райхштейне и подчиниться моей власти? — Он покачал головой и отвернулся. — То, что выгнало вас из Лондона, очевидно, очень серьезно.

Виктория напряглась:

— Ничто не выгоняло меня из Лондона, герр барон!

Барон пожал широкими плечами:

— Очень хорошо. Вероятно, в настоящее время вы уже определились со своим выбором.

Виктория налила себе новую чашку кофе.

— Разочарованы, герр барон? — пробормотала она почти беззвучно. Хотя он явно напрягся и послышалось негодующее сопение, ответа не последовало.

Барон быстро подошел к двери, за которой исчезла домоправительница, открыл ее и отрывисто позвал:

— Мария!

Виктория обняла себя за плечи. Теперь, когда все решено, впереди еще один долгий день. Внезапно она повернулась к барону и сказала:

— Скажите, раз Софи… нездорова… нет ли какой-нибудь работы в замке? Я имею в виду… расчищать дорожки или, например, помочь в канцелярской работе?

Барон нахмурился. Мария быстро вошла в комнату и приступила к своим обязанностям, бросая любопытные взгляды в сторону Виктории. Девушка улыбнулась ей, и на лице домоправительницы появилось ошеломленное выражение. Виктория была уверена, что она ожидала найти новую гувернантку в слезах.

— Хотя я ценю ваше предложение, фройляйн, — отозвался наконец барон, — расчищать дорожки я не разрешаю даже Марии. Мы с Густавом пока вполне справляемся с подобными физическими работами. Тем не менее, если мне когда-либо понадобится помощь, буду иметь вас в виду.

Виктория вздохнула:

— Наверняка для меня найдется дело.

Барон внимательно посмотрел на нее, затем улыбнулся, внезапно будто засветившись изнутри, и произнес абсолютно неожиданную фразу:

— Я еду в Райхштейн, фройляйн. Не желаете составить мне компанию? Как вам известно, это маленькая деревня, но в ней несколько магазинов, к тому же вам понравится поездка.

Глаза Виктории расширились.

— С удовольствием, — несколько озадаченно, но горячо согласилась она.

Мария бросила свое занятие, оглянулась на них, пробормотала что-то себе под нос и продолжила резать овощи. Виктория спросила себя, неужели она ни капельки не разочарована, что их столкновение закончилось так дружески?

— Не хотите перед отъездом навестить Софи? — вдруг предложил барон. — В данный момент ей очень жаль себя.

Виктория замялась.

— Если вы думаете, что это хорошая идея, — осторожно согласилась она.

Он кивнул, отдал Марии распоряжения для передачи Густаву и направился к двери в коридор, жестом предложив Виктории сопровождать его. По дороге он сказал:

— Вы проявили мало интереса к замку, фройляйн. Или старые здания вызывают у вас только краткое восхищение их наружным очарованием?

Виктория с обидой взглянула на него.

— У меня сложилось впечатление, что большая часть замка не используется, — твердо заявила она. — Вчера во время прогулки я заметила, что это крыло совершенно пустое.

Барон кивнул.

— Да, верно, кроме крыла с кухней, где также находится жилье Марии и Густава, башни, где расположились вы, этого зала, — он открыл тяжелую дверь, — и наших с Софи апартаментов наверху, мы мало пользуемся другими комнатами. К сожалению, так как там не живут, то, естественно, их и не отапливают, поэтому природа принимается за свое разрушительное дело.

— На вашей памяти замок когда-нибудь использовался полностью? — поинтересовалась она, и барон отрицательно покачал головой.

— Не совсем, хотя во время войны его занимали немецкие оккупационные войска и, соответственно, большая часть помещений была открыта. Но в качестве резиденции баронов фон Райхштейн это то, что у вас называется «белый слон». — Барон вздохнул, открывая дверь в другое крыло. — Содержание такого здания не по средствам большинству владельцев. И я хорошо знаю, что выгоднее продать поместье какому-нибудь туристическому синдикату или самому превратить его в отель. — Он пожал плечами. — К сожалению, по натуре я не предприимчив, а перспектива наполнить здание праздно болтающимися отпускниками в элегантных туалетах приводит меня в ужас. Поэтому мы живем скромно, без обычных атрибутов современной цивилизации.

Виктория внимательно слушала, и барон окинул ее довольно циничным взглядом.

— Считаете это глупостью, фройляйн? — осведомился он, шагая по длинному залу мимо комнаты, в которой она узнала его кабинет, туда, где несколько невысоких ступенек вели на второй этаж.

Следуя за ним по лестнице, она возразила:

— Напротив, нечасто встретишь человека, для которого есть вещи дороже денег. Это восхитительное качество.

— Вы уверены, что не смеетесь, фройляйн? — небрежно бросил барон. — Деньги — религия нашего времени.

Виктория улыбнулась:

— Подозреваю, так оно и есть. Большинство людей не в силах жить при современных стрессах без каких-то гарантий, а деньги дают стабильность.

Барон кивнул:

— Да, возможно. В любом случае, замок — мой дом, и я готов почти на все, чтобы его сохранить.

Пока Виктория переваривала это высказывание, барон открыл одну из дверей, пропустив ее первой в комнату Софи.

Комната была вполне симпатичной, с узорчатыми обоями на стенах и большим шкафом для хранения игрушек. Как и в комнате Виктории, кровать подавляла своими размерами, и девочка казалась затерянной в ее глубинах. Софи в самом деле выглядела несколько бледной, но Виктория подозревала, что причина этого в большом камине, где горел огонь, и почти полном отсутствии воздуха в комнате. Когда Софи увидела, кто пришел с отцом, ее лицо потемнело, и Виктория пожалела о своем поступке.

Барон присел на кровать и спросил:

— Тебе лучше, Hebung[18]?

Софи сжала его руки и влюбленно посмотрела на него.

— Все в порядке, папа, — тихо сказала она. — Знаешь, какими сильными бывают иногда эти боли.

— Знаю. — Барон нежно провел рукой по лбу девочки. — Лоб горячий! Оставайся в постели, Мария принесет тебе чего-нибудь холодного попить.

Стоя у двери, Виктория почувствовала себя лишней, но тут отец Софи обернулся и сказал:

— Смотри, тебя пришла проведать мисс Монро. Она очень разочарована, что ты не начнешь занятия сегодня.

Софи фыркнула, но промолчала, а Виктория выдавила слабую улыбку. Но у нее сложилось четкое впечатление, что Софи играет, и, естественно, трудно было выражать сочувствие, которого не ощущаешь. Вместо этого Виктория сказала:

— В комнате очень душно, герр барон. Вы не думаете, что Софи полезно немного свежего воздуха?

Барон отпустил руки дочери и встал:

— Да, вероятно, вы правы, фройляйн. Здесь нездоровая жара. Хочешь, откроем окно, Софи? Мария его закроет, когда принесет питье.

Брови Софи сдвинулись.

— Ты не останешься со мной, папа?

— Нет, я еду в Райхштейн, — с улыбкой ответил барон. — Нам нельзя проводить все дни в постели. Работа не ждет. — Он говорил быстро, словно пытаясь взбодрить девочку.

Софи помрачнела:

— Но, папа, ты обещал взять меня с собой.

— Знаю. Но ведь сегодня ты ехать не можешь, верно? — резонно возразил отец. — Не горюй, еще успеешь. А сейчас отдыхай. — Барон наклонился и поцеловал дочь в щеку. — Надеюсь, головная боль скоро пройдет.

Софи надулась и не ответила. Барон со вздохом предложил Виктории выйти первой. В коридоре он грустно покачал головой:

— Головные боли Софи — тяжелое испытание для нее.

Виктория постаралась скрыть свое недоверие:

— Девочку осматривал врач?

— Да. Бесполезно. Он ничего не смог сказать.

— Тогда ничего серьезного. Возможно, ей нужны очки.

Барон бросил на нее удивленный взгляд.

— Такое предложение точно не будет пользоваться популярностью у моей дочери, фройляйн, — сухо заметил он.

«Нет, — подумала Виктория, — наверняка нет». И все-таки невольно испытывала легкое сочувствие к барону, искренне обеспокоенному состоянием дочери. У Софи могла болеть голова, в душной комнате это очень даже возможно, однако Виктория сомневалась, что боль так сильна, как Софи пыталась уверить.

Позже, на пути в Райхштейн в обществе хозяина, настроение Виктории заметно поднялось. Стояло красивое сухое утро, на гладком насте сверкало солнце, отбрасывая глубокие тени среди высоких сосен, покрывающих склоны гор. Дорога была расчищена от заносов, по обочинам тянулись высокие валы снега, сужавшие проезжую часть. Но машин было мало. Виктория отметила, что никто не пытался их обогнать. Поэтому они имели возможность спокойно наслаждаться пейзажем, время от времени барон указывал ей на особенно интересные места. Ранние сумерки в корне пресекли всякую возможность осмотра окрестностей два дня назад, когда она ехала в усадьбу.

Местность состояла из вереницы долин, одна глубже другой, соединенных узкими перевалами. Один раз Виктория обратила внимание на каменную башню, возвышавшуюся над деревьями, и барон объяснил, что это монастырь, но в целом сооружений было мало. Покатые крыши некоторых фермерских домов привлекли ее внимание только потому, что из труб курился дым.

Сдвинув брови, она поинтересовалась:

— Вокруг много ферм?

Прежде чем ответить, барон выполнил крутой поворот, затем объяснил:

— Несколько, но благодаря рельефу местности с дороги видны не все. В летние месяцы вы увидите куда больше жизни. Сейчас животные спят в норах, а почва погребена под несколькими футами снега.

Виктория оглянулась через плечо.

— А эти фермеры? Все они, конечно, ваши арендаторы. — Она кивнула. — Мне следовало раньше догадаться.

Барон бросил на нее взгляд.

— Это не важно. Мои, как вы их называете, арендаторы вольны распоряжаться землей по собственному усмотрению. Это не феодальная система, где собранный урожай полностью принадлежит помещику. Но я не продам землю. Уже столько продано! Когда-то владения баронов фон Райхштейн тянулись на многие мили во всех направлениях. Настоящая империя, управляемая железной рукой, не сомневайтесь. — Он печально улыбнулся. — Те дни миновали навсегда. При всех своих недостатках я верю в свободу, и хорошо, что здесь нет моих предков, иначе они бы со мной посчитались.

Виктория сцепила пальцы рук:

— Любой может править железной рукой, герр барон. Страх — сильное оружие. Но сила заключается в уважении, преданности и любви, не в насилии!

Темные брови барона поднялись.

— Да вы философ, мисс Монро, — иронически заметил он. — Приятно знать, что вы не считаете мое убеждение признаком слабости.

Глаза Виктории расширились.

— Я не считаю вас слабым, герр барон. Напротив, вижу вашу твердую убежденность в своем предназначении.

— Вы опять правы. — Начался спуск в долину, по которой рассыпались дома деревни, и барон переключил скорость. — Некоторые современники называют мое поведение эксцентричным. Это просто неприлично — обрабатывать собственную землю, кормить собственный скот, работать до боли в спине! Я — барон фон Райхштейн и, следовательно, позорю свой титул. — Он пожал плечами. — Но я — мужчина, к счастью здоровый, и люблю свою работу. По натуре я не сибарит, но мне твердят, что я должен продать замок, имение, все!

— Почему? — удивилась Виктория. Барон пожал плечами:

— С деньгами от продажи я смогу найти квартиру в Вене или Париже и присоединиться ко всем остальным обедневшим баронам и баронессам Европы, осаждающим модные курорты в надежде выиграть достаточно денег для выкупа своих имений и восстановления их в прежнем блеске. — Его рот нервно скривился. — Не вижу себя в этой роли. Могу только посочувствовать их глупости. В Райхштейне мы бедны, но, по крайней мере, не в долгах. Почему я должен продавать то, что люблю почти как Софи?

Виктория была озадачена, но не словами, а тем, что не было сказано. Ни разу он не упомянул жену, баронессу, и это странно. Где мать Софи? Почему ее имя никогда не упоминается? Баронесса жива, иначе ей сказали бы. Но к чему вся эта секретность? Это было самое тревожное, и Виктории, привыкшей к доверию крестной, ситуация показалась в высшей степени интригующей.

На окраине деревни стояла маленькая церковь, готический шпиль и арочный фасад придавали ей средневековый вид. Но барон объяснил, что, хотя фундамент очень древний, большая часть каменной кладки обновлена и не оригинальна. Но даже при этом перед девушкой предстал весьма привлекательный пример австрийской архитектуры, которую Виктория всегда считала барочной. Многочисленные детали и буйство скульптуры, очень часто приводящие к орнаментальному излишеству, к счастью, здесь отсутствовали.

Деревня Райхштейн состояла из главной улицы с несколькими магазинами и высокими узкими домами с балконами и вазонами. Центром была площадь с каменным памятником неведомому святому. Именно здесь собирались люди, чтобы обменяться новостями. На площадь, окруженную рядом голых деревьев, выходила маленькая гостиница с качающейся вывеской и школа с примыкающей игровой площадкой. Очень компактно, все близко, и при этом очень похоже на небольшой английский городок.

Барон поставил универсал на площади, застегнул парку, поднял капюшон и вылез из машины. Проникший в салон холодный воздух заставил Викторию тоже поднять воротник, и она вышла, опережая намерение барона открыть ей дверь. Когда он захлопнул за ней дверцу, она не удержалась от шутливого замечания:

— Кажется, это мне следует открывать вам дверь, герр барон.

Барон нахмурился и грубовато ответил:

— Мне надо позвонить. Чем вы займетесь?

Она пожала плечами, огляделась, уверенная, что их появление вызвало повышенный интерес у прохожих. Большинство встречных тепло и вежливо приветствовали барона, но с некоторым недоумением разглядывали Викторию.

— Пройдусь по магазинам, — наконец сказала она, — кое-что куплю. Можно?

Барон внимательно посмотрел на нее, затем кивнул.

— Не возражаете побыть в одиночестве? — тихо осведомился он.

Виктория порозовела:

— Конечно, нет. Надеюсь, вы не задержитесь?

Несколько нестерпимых мгновений барон вглядывался ей в лицо, затем, покачал головой.

— Нет, не задержусь, — согласился он. — Если мы встретимся здесь, скажем… — он взглянул на свои золотые часы, — через сорок пять минут, то перед возвращением в замок можем чего-нибудь выпить.

Виктория глубоко запрятала руки в карманы дубленки.

— Чудесно, — кивнула она.

— Sehr gut![19] — Барон слегка поклонился и удалился.

После его ухода Виктории понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Знал он или нет, что производит на нее самое волнующее впечатление, когда решил так раскрыться? Хотя она была уверена, что его манера поведения одинакова со всеми, все же не могла преодолеть внутреннюю тревогу, которую вызывало его присутствие.

Недовольно качая головой, Виктория пошла бродить по площади. Из-за романтических отношений с Мередитом, которые так резко оборвались, она остро ощущала физическую привлекательность мужского пола. А барон так сильно отличался от любого известного ей мужчины, что она стала вдвойне чувствительна. Но при этом разговор с доктором Циммерманом не вызвал у нее никаких эмоций, а Конрад был намного красивее барона. Может, все дело в чувстве противоречия, так как барон проявлял безразличие к женскому обществу? В любом случае он женат, как и Мередит, поэтому ее раздумья не только глупы, но и опасны.

Виктория решительно отбросила все мысли о бароне и остановилась у витрины с разнообразными товарами. У нее возникла идея купить подарок Софи, который поднимет ее интерес к учению и позволит Виктории заинтересовать ее. Но у девочки трудный возраст: уже велика для кукол, еще мала для подростковых увлечений, и вряд ли ей понравятся книги, которые были единственно надежным выбором.

Но с краю витрины отыскался один предмет, по мнению Виктории, способный ее привлечь: корзинка для шитья с шелковыми и хлопчатобумажными нитками, метром и ножницами, иглами и булавками, и даже отрезом ткани достаточной длины, чтобы шить кукольные платья. Под руководством Виктории Софи смастерила бы несколько платьев, а накопленный опыт пригодится, когда придет время шить для себя. Именно в таком практическом обучении наряду с академическими дисциплинами и нуждалась Софи.

Хозяйка хорошо говорила по-английски, и Виктория смогла точно объяснить, что ей нужно. Пока женщина упаковывала корзинку, Виктория бродила по магазину, с интересом разглядывая заглавия книг и отметив широкий выбор вещей из кожи. Она решила, что в следующий раз купит тете Лори перчатки и отправит их как сюрприз. Другие покупатели поглядывали на нее с любопытством, и она не сомневалась, что когда выйдет из магазина, то станет предметом живейших пересудов.

Заплатив за покупку, Виктория отправилась на почту, чтобы купить открытку и послать ее домой. Она долго думала над содержанием письма. Нельзя раскрывать крестной свои обстоятельства — кончится тем, что тетя Лори потребует от нее немедленного возвращения в Англию. Что касается Софи, то она решила честно сообщить, что еще не приступала к занятиям, так как ребенок заболел, но добавила, что начало ожидается завтра, — на случай, если тетя Лори подумает, что произошло что-то серьезное. Виктория обошла молчанием Мередита и таинственное отсутствие баронессы и закончила выражением надежды на хорошее самочувствие крестной и заверением, что счастлива на новом месте.

Когда она надписала адрес и заплатила за марки, подошло время встречи, и, опустив открытку, Виктория вернулась к машине. Барон не появлялся, и она стояла, постукивая ногами и надеясь, что он скоро подойдет.

Он пришел десятью минутами позже, когда пальцы ног и рук Виктории стали окончательно неметь. Он приближался к ней, большой и сильный в своей толстой меховой парке, светлые волосы резко контрастировали с темным цветом одежды. В отличие от большинства светловолосых людей, у него было не красное, а смуглое лицо, несомненно, из-за долгих часов на открытом воздухе. Он редко носил головной убор и, казалось, не чувствовал холода, в то время как Виктория положительно окоченела.

— Простите, фройляйн, — извинился он. — Но, увы, я органически не способен придерживаться расписания, и в ответ мои партеры не видят греха, задерживая меня.

Говоря это, барон открыл машину и бросил внутрь несколько свертков. По его предложению Виктория тоже положила свой пакет на заднее сиденье. Затем барон захлопнул дверь, запер ее и сказан:

— А сейчас выпьем?

Виктория пожала плечами.

— У вас есть время? — холодно осведомилась она, уязвленная его уверенностью, что она поймет его опоздание. Она еще никогда не ожидала мужчину, тем более на морозе.

Брови барона поднялись в ответ на ее тон, и он слегка улыбнулся.

— Вижу, что спровоцировал вас, фройляйн, — заметил он, поворачивая на площадь, так что ей пришлось следовать по пятам, чтобы услышать его слова. — Тем не менее это было неизбежно и неумышленно.

Виктория взглянула на него и встретила иронический взгляд. Она вела себя невоспитанно и знала это, как и в первый вечер, когда он опоздал к поезду. И все же ей стало интересно, какой аргумент он бы привел, если бы она вспомнила тот случай как второй пример.

К ее удивлению, барон направился через площадь и по вымощенному камнем коридору вошел в комфортабельный бар, где горел хороший камин. Когда они вошли в помещение, из-за стойки выскочил мужчина — маленький, широкогрудый, с большим животом и большими усами — и с взволнованным почтением заговорил с ее хозяином. Усач с явным интересом поглядывал на Викторию, и барон вывел ее вперед и объяснил на родном языке, что это новая гувернантка Софи.

— Willkommen, фройляйн Монро, — вежливо кивнул бармен. — ich freue mich, Sie zu sehen.

Виктория неловко улыбнулась, и барон пояснил:

— Он говорит: «Добро пожаловать в нашу деревню». — Потом кивнул на банкетку в углу, рядом с камином: — Идите и согрейтесь. Я принесу кое-что оживляющее.

Через несколько минут барон вернулся с высоким стаканом, полным жидкости янтарного цвета, который девушка приняла довольно подозрительно. У него в кружке было простое пиво, но Виктория, кажется, получила нечто покрепче.

— Если проголодались, есть мясо, сыр, колбаски, — сказал барон, показывая, что ей следует попробовать.

Виктория покачала головой.

— Я не голодна, — ответила она и поднесла стакан к губам.

Первым впечатлением было, что это очень сладкое, сверхсладкое крепчайшее вино. Но вкус во рту определенно принадлежал коньяку. Барон с иронией наблюдал за ее осторожными экспериментами и сказал:

— Вполне безопасно, фройляйн. Вы не уроните свое достоинство интоксикацией.

Виктория не была так уверена. Малое количество, которое она выпила, мгновенно согрело ее желудок, а после еще нескольких глотков по рукам до самых кончиков пальцев начал распространяться приятный жар.

Барон убедился, что ей больше ничего не нужно, затем присел рядом, внимательно глядя в лицо.

— Итак, — сказал он, — я прощен?

Виктория покраснела.

— Конечно, герр барон. — Она незаметно разглядывала его сквозь ресницы. — В конце концов, в моем положении вряд ли стоит возражать?

У барона вырвался раздраженный возглас.

— Я произвожу такое впечатление? — резко спросил он.

Виктории стало стыдно:

— Нет, конечно, нет. Я просто дразнила вас. Больше не буду.

Он склонил голову, задумчиво глядя на стакан, затем красноречивым жестом приподнял плечи:

— Я пасую, когда доходит до изощренного словесного фехтования. Но если серьезно, у меня нет ощущения, что вы смотрите на меня как на нечто пугающее.

Виктория допила свой стакан. Ее самочувствие улучшалось с каждым глотком, напиток согревал все сильнее и сильнее. Она почувствовала такую приятную истому, что в этой освещенной камином комнате ее потянуло в сон. Барон задумчиво смотрел на огонь, и ей стало интересно, какие мысли его занимают. Виктория не понимала, почему жена играет такую маленькую роль в его жизни, ведь он явно достойный человек, способный на сильное чувство, мужчина, которого так легко полюбить…

Виктория с трудом поднялась на ноги, и барон удивленно взглянул на нее.

— Не торопитесь, фройляйн, — заметил он, понимающе следя за ней ярко-голубыми глазами.

Виктория вздрогнула и отвернулась, снова надевая перчатки. Возможно, он так ее волнует потому, что не идет на легкий словесный флирт. Взглянув на часы, она быстро сказала:

— Когда вернемся в замок, герр барон, будет уже время ленча, и еще я хочу видеть Софи.

Барон со вздохом допил пиво и поднялся, глядя, как она повязывает голову шарфом.

— Скажите, фройляйн, это ваш натуральный цвет волос? — ошарашил он Викторию.

Она с трудом перевела дыхание.

— А что… Да, конечно, — неуклюже ответила она.

— Строгий стиль вам идет, — заметил барон, загадочно глядя на нее. — Но мне хочется увидеть ваши волосы распущенными.

Виктория поперхнулась и ответила, укрываясь за несерьезностью:

— Они очень прямые.

Барон поднял руку, словно желая коснуться одной из прядей над ее ухом, но, едва сердце Виктории бешено забилось, снова уронил ладонь.

— Идемте, — резко сказал он. — Вы правы. Уже поздно. — С этими словами он повернулся и вышел из бара.

Виктория со вздохом последовала за ним и всю дорогу до замка ощущала, что чем-то вызвала его недовольство. Возможно, барон вспомнил о своем предложении коротко постричься, но, во всяком случае, он почти грубо обрывал любую попытку Виктории сделать какое-нибудь вежливое замечание.

Она оставила его во дворе, поблагодарив за поездку. Однако барон едва обратил внимание на ее вежливость, поэтому Виктория выхватила сверток с заднего сиденья и ушла в замок. Чтобы избежать встречи с Густавом и Марией, она выбрала главный вход. Тем не менее слуги не могли не слышать скрежета цепей на колесах, и она не желала объясняться с ними прямо сейчас.

Виктория быстро взбежала по лестнице и с облегчением распахнула дверь. И замерла: ее приветствовал хаос. В комнате царил разгром. Все ящики вытащили и разбросали их содержимое по полу. Гардероб открыт, вешалки пусты, костюмы и платья валяются по всем углам. Застеленная перед завтраком кровать разорена, и даже туфли раскиданы. Нейлоновые колготки без своих пластиковых коробок небрежно свисали с сундука, так что вряд ли среди них остались свободные от затяжек. Виктория не сомневалась, кто виновник. Только один обитатель замка Райхштейн имел мотив, но от этого не становилось легче. Напротив, оставалось только сесть и заплакать. Или же привести барона и показать ему, на что способна его драгоценная дочка!