В чертогах Подкаменной Тунгуски

К МЕСТАМ МЕТЕОРИТНОЙ КАТАСТРОФЫ

Наконец наступил день выезда. Все снаряжение было доставлено на берег реки. Первую часть маршрута мы должны совершить по воде.

Мы погрузили все снаряжение на большую лодку и поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске к устью Верхней Лакуры. Там в оленьем стаде Доонов и Дженкоуль должны взять оленей, предназначенных для нашей экспедиции.

Наступала яркая пора сибирского лета. Берега Подкаменной Тунгуски покрывались коврами цветов. Береговые поляны были разукрашены крупными розовыми пионами, ярко-оранжевыми жарками-купальницами, фиолетовыми аконитами. Цвела красная даурская лилия-сарана. Нигде, кроме Сибири, я не видел такого буйного цветения!

К вечеру мы доплыли до Верхней Лакуры. При впадении таежной речки в Подкаменную Тунгуску был устроен наш первый лагерь. Эвенки, забрав оленьи седла, отправились пешком в колхозное стадо.

Верхняя Лакура — правый приток Подкаменной Тунгуски — маленькая таежная река, каких сотни в этом крае. В верховьях ее несколько крупных озер, где много рыбы, а берега сплошь заросли любимым кормом оленей — «оленьим мхом», или ягелем. Это и привлекает сюда колхозных оленеводов.

Рано утром нас разбудил топот у палаток. Из леса стремительно выскочило стадо оленей. Животные обступили наш костер, видимо спасаясь от комаров.

Толстые, налитые кровью молодые рога оленей служат для комаров лакомой приманкой. Чтобы как-то отогнать гнус от животных, эвенки разводят вокруг отдыхающего стада костры-дымокуры.

Вскоре вокруг нашего костра задымилось еще несколько дымокуров.

Сборы в дальнейший путь были долгими. Нужно было разделить все грузы на равные по весу вьюки. На оленя полагается грузить не более двадцати четырех килограммов — два вьюка по двенадцать килограммов.

Когда все животные были навьючены, Андрей Дженкоуль подошел к Флоренскому:

— Кириль Палич, пойдем?

Олений караван углубился в тайгу. За ним гуськом следовали участники экспедиции. Тайга сразу дала знать о себе: комары с остервенением набросились на нас, жалили руки, лезли под сетку накомарника. Над нашими головами слышался гнусавый комариный вой.

Густая тайга чередовалась с редколесьем и болотистыми местами. Петляла среди леса Верхняя Лакура. Переходя речку, я неуклюже оступился и вместе с фотоаппаратом свалился в воду. Караван остановился. Эвенки хохотали. Но мне было не до смеха: я был мокрый по самое горло, из фотоаппарата сочилась вода. И угораздило же меня так осрамиться перед всеми!

Кирилл Павлович помог мне стащить сапоги и, улыбаясь, сказал:

— Ну вот вы и получили крещение. Поздравляю.

Наш караван все дальше углублялся в тайгу. Но вот в воздухе запахло дымом. Вскоре между деревьями показались костры. Мы подошли к месту, где паслось колхозное оленье стадо. Проводники развьючили оленей и расположились на отдых.

Первый этап пути, как это всегда бывает, был коротким. На первых километрах проверяют, правильно ли распределены грузы на оленях, не забыто ли что путешественниками, — да мало ли какие неполадки могут быть обнаружены в пути! Их можно исправить на первом привале.

Андрей Дженкоуль поманил меня пальцем:

— Посмотри!

Он подвел меня к одному из деревьев, среди которых лежали отдыхающие олени. В первое мгновение я испуганно отшатнулся от ствола: кора дерева шевелилась! Вглядевшись, я разобрался, в чем дело: ствол лиственницы снизу доверху был покрыт кроваво-красной массой насосавшихся крови комаров. Раздутые туловища насекомых готовы были лопнуть. Комары уже не могли летать. Было омерзительно видеть эту живую шевелящуюся корку из красных крохотных пузырей!

Это ужасное зрелище я даже не стал снимать на кинопленку (о чем теперь сожалею).

...Едва заметными тропами, а подчас совсем по бездорожью среди сырой болотистой тайги вели нас эвенки. Идти было нелегко. Олени хорошо идут по сырым местам: их копыта устроены так, что не вязнут. Зато мы там, где копыта животных только слегка продавливали мох, проваливались по колено.

Но вот пройдена болотистая впадина. Мы поднимаемся на возвышенность, длинным гребнем тянущуюся над тайгой. По гребню проложена оленья тропа. Несколько километров по роскошному сосновому бору — и сквозь деревья блеснула речка Чамба. Эвенки спустились к берегу и развьючили оленей. Это означало — сооружай лагерь!

В течение дня мы прошли междуречье Верхней Лакуры и Чамбы.

Чамба — небольшая таежная река, правый приток Подкаменной Тунгуски. Она течет в узком русле среди живописных берегов; здесь к самой воде спускаются зеленые поляны, усыпанные пионами и лилиями. Над водой свисают деревья-великаны. Иные уже давно упали в реку, но не сдаются, держатся корнями за берег, и их зеленые ветви торчат из воды. Рощи стройных лиственниц тянутся вдоль берегов реки.

Угрюма тайга на Чамбе, но есть в этой угрюмости что-то необъяснимо прекрасное.

На зеленом, усыпанном цветами берегу реки мы заночевали. Комар лютовал. Высокие языки пламени костра сотнями жгли надоедливых насекомых. Обожженные, они падали в ведро с кашей. Извлекать их оттуда было бесполезно: вместо вынутых падали десятки других.

Егор Иванович Малинкин, дежурный повар, помешивал в ведре и приговаривал:

— Сегодня ужин с комариным мясом!

На ночь мы устраиваемся с Малинкиным в одной палатке. Чтобы выгнать из нее комаров, разводим перед входом маленький дымокур и долго воюем с каждым насекомым. Егор Иванович чертыхается:

— Вот зараза! Не выгонишь — не даст уснуть. Муха по сравнению с комаром — насекомое куда ласковее!

— А может быть, мошка тебя больше устроит?

— Не-ет! Комар мошки слаще!

На другой день по берегу Чамбы мы дошли до небольшого порога на реке. Отсюда начинается тропа Кулика, ведущая в сторону реки Хушмы. Когда-то в этом месте на берегу стояла избушка.

Через некоторое время тропа уперлась в болото и исчезла в нем. Проводники сели верхом на оленей. Нам приходится идти почти по колено в воде, прыгать с кочки на кочку. Двое, потеряв равновесие, свалились в воду.

На этот раз я торжествую: в воду упали те, которые усерднее всех смеялись, когда я искупался в Верхней Лакуре. Проходя мимо них, я шепчу:

— Поздравляю с крещением!

Малинкин шутя замахивается на меня сапогом, из которого только что вылил воду.

На сухом месте Флоренский остановил всех и торжественно сказал:

— Поздравляю вас, товарищи, со вступлением на тропу Кулика!

Собственно, никаких следов тропы не видно — сплошное болото да чахлая тайга. Лишь на бурой торфяной жиже виднеются следы только что прошедшего оленьего каравана.

— Тридцать лет назад здесь действительно была тропа, — сказал Флоренский.

Через несколько часов мы вышли к глухой таежной речке Макикте, протекающей среди бесконечных болот, и направились вдоль ее русла. Приходится то и дело выливать из сапог воду и выжимать портянки. Начинает моросить дождь. Вода сверху и снизу!

Под ногами часто ощущается зыбун. Чтобы не пробить ногой шевелящуюся поверхность, мы, опираясь на палки, очень медленно переступаем с одного места на другое.

Метеоритная экспедиция пробирается сквозь тайгу

Идем следом за оленями, собирая на себя всю влагу с мокрых кустов. Одежда промокает насквозь. Комары назойливо лезут в уши, за ворот, больно кусают руки, лицо.

Наконец мы останавливаемся на чаевку. У костра оживаешь. Как только разгорается чудодейственный огонек, забываешь все таежные невзгоды. Магической силой обладает костер в тайге, ну а кружка крепкого чая буквально воскрешает человека!

Идя по тайге, я присматривался к участникам экспедиции. В Ванаваре произошло лишь официальное знакомство, а в походе я смог лучше узнать людей.

Две девушки, Оля и Тамара, старались всегда быть впереди. Правда, кавалеры находились сразу же, как только наши спутницы оказывались в затруднительном положении.

Самым старшим участником экспедиции был Петр Николаевич Палей. Но и он бодро отшагивал по болотам и не отставал от молодых.

Особенно восхищал меня начальник экспедиции Флоренский. Скромный и на первый взгляд неловкий человек, в тайге он оказался настоящим следопытом. Было удивительно, что коренной горожанин так свободно ориентируется в суровых таежных условиях. Он идет прямо через бурелом и сопки, бесстрашно пробирается через болота и топи. Ружье, спиннинг, компас и карта — вот его постоянные спутники. Неутомимый человек, истинный исследователь!

К вечеру мы достигаем верховьев Макикты. Перейдя ее, идем по болотистой впадине между сопками. На больших пространствах перед нами стоит сухой лес. На склонах некоторых сопок деревья сплошь повалены, причем стволы их направлены в одну сторону, словно здесь прошел гигантской силы ураган.

Кирилл Павлович остановил нас и показал вдаль:

— Обратите внимание: мы приближаемся к местам, которые подверглись действию взрывной волны метеорита. Цепь этих сопок Кулик назвал «Ожерелье Макикты».

В верховьях Макикты Кирилл Павлович вместе с небольшой группой остался на берегу для взятия проб грунта. Вместе с ними остался и я. Остальные с оленями ушли вперед. Мы развели костер, стараясь чаще подбрасывать в него сырой мох. Из костра валил густой белый дым, спасавший нас от наседавших комаров.

Когда были взяты пробы грунта, все уселись у костра. Зоткин с Кучаем старательно делали надписи на маленьких мешочках с землей — где и когда взята проба. Тамара складывала их в рюкзаки. Флоренский, развернув карту, помечал крестиками места, где еще нужно собирать пробы.

Вечернее таежное безмолвие окружало нас. Последние лучи солнца слабо пробивались сквозь стену темного леса. По берегам речки, разметав свои сучковатые ветви, стояли высокие старые лиственницы. Кое-где виднелись кедры, увенчанные густой хвойной шапкой. Чуть поодаль среди тайги возвышались небольшие бугры-сопки.

Над нами, вызвав всеобщее удивление, с шумом пролетел глухарь и скрылся в темной чаще леса. На речке были слышны всплески хариусов.

— Таежная глухомань... — задумчиво произнес Флоренский.

— И надо же было метеориту упасть именно сюда, в эти необитаемые леса, — сказал Игорь Зоткин.

— Кирилл Павлович, расскажите, пожалуйста, что произошло здесь в 1908 году, — попросил я.

Флоренский поправил очки, подумал. Я приготовился слушать.

— Вот что случилось много лет назад в этой сибирской глуши, — начал Кирилл Павлович. — 30 июня 1908 года над тунгусской тайгой произошла грандиозная космическая катастрофа. По небу пронесся огромный огненный шар. Раздались оглушительные взрывы. Воздушная волна сотрясла воздух на многие сотни километров. Говорят, что в далеких от Ванавары селениях в домах были выбиты стекла, от взрывной волны даже падали на улицах люди. На расстоянии более чем в тысячу километров был слышен взрыв и виден полет ослепительного тела. Такого события в истории Сибири еще не бывало.

Много толков, предположений и гипотез создалось вокруг этого исключительного явления. Некоторые ученые, в том числе и Кулик, утверждали, что это был метеорит. Но поисками его никто тогда не занялся. Только после Октябрьской революции ученые получили возможность основательно взяться за изучение тунгусской катастрофы.

В 1924 году геолог С. В. Обручев путешествовал по Подкаменной Тунгуске. В. Ванаваре он задержался, чтобы расспросить местных жителей о метеорите. Эвенки отвечали очень неохотно, уверяя, что в места падения метеорита ходить опасно, что там повален и сожжен весь лес. Ученому казалось, что они даже скрывают место падения, потому что считают его священным.

Но из расспросов Обручеву все-таки удалось выяснить, что область поваленного леса находится в верховьях знакомых уже вам, — Кирилл Павлович показал рукой на реку, — Макикты, Хушмы и Кимчу. По некоторым скудным данным Обручев составил карту этих мест.

Во время экспедиций Кулика много писали о Тунгусском метеорите. Но сам метеорит обнаружен не был: он таинственно исчез... В последние годы ученые высказывают предположение, что это было ледяное ядро небольшой кометы, которое взорвалось высоко над землей. Появилась даже фантастическая гипотеза, предполагающая, что над тунгусской тайгой потерпел аварию космический корабль, прилетевший к нам из других миров...

Не будем гадать, какая из этих гипотез ближе к истине. Будем верить, что это был все-таки метеорит и он должен был оставить после себя следы в земле в виде больших кусков или мельчайших распыленных частиц. Цель нашей экспедиции — собрать как можно больше проб грунта по всему району и обнаружить эти частицы.

Мы с вами достигли верховьев Макикты. Теперь направимся на берега Хушмы, затем посетим Кимчу и везде будем брать пробы.

— Вдруг обнаружим осколок метеорита! — сказал, улыбаясь, Зоткин.

— Что ж, это будет большой удачей!

После рассказа Флоренского прибрежная тайга стала казаться мне еще более таинственной...

Только с наступлением сумерек мы отправились следом за караваном, который, вероятно, был уже далеко от нас. Впереди шел Флоренский. Он внимательно высматривал оленьи следы, едва видные в сумерках. Мы послушно следовали за ним.

В пути я ловил себя на том, что обращаю внимание на каждое углубление в земле, на любую ямку: а вдруг на дне ее лежит осколок метеорита!

Через час мы приблизились к месту, где дымились костры.

Когда мы были метрах в двухстах от лагеря, раздались раскатистые звуки выстрелов из карабина. У костров мы увидели мирную картину: жены проводников хлопотали у чума по хозяйству, Афанасий таскал мох для дымокуров. Не было только Андрея.

— Афанасий, вы стреляли? — спросил Флоренский.

— Андрей стрелял. Медведь ходит, однако, — спокойно ответил эвенк.

Вскоре к лагерю подошел Андрей. Все с любопытством направились к нему. Шутка ли — медведь!

— Медведь бродил тут, — равнодушно сказал Дженкоуль, — я выстрелил по нему, промазал. Собаки удрали за ним.

Вечером мы долго сидели у костров, шутили по поводу медведя. И заснуть не могли долго: многим казалось, что медведь в эту ночь непременно должен нанести визит в наш лагерь...

На склоне хребта Вернадского мы были вынуждены провести лишний день, потому что не могли собрать всех оленей.

Ох и трудная же это работа — собирать стадо после ночевки! Олень далеко не такое послушное животное, как конь. Когда стадо на стоянке распускается, на шею некоторым оленям привязывают деревянный брусок на длинной веревке — чемгай, как называют его эвенки, — для того чтобы животные не могли далеко уйти.

В поисках ягеля все стадо разбредается по тайге. Только изредка, чтобы отдохнуть от гнуса, олени приходят к кострам-дымокурам. Чтобы собрать оленей, эвенки каждый раз вынуждены совершать длительные вылазки в тайгу. На поиски уходит много времени: приходится ведь разыскивать поодиночке каждого оленя!

Но вот стадо согнали к кострам. Теперь на каждое животное надо надеть узду. Это не так просто. Оленеводам надо изрядно потрудиться, применив при этом и ловкость и хитрость. Соль — вот что пленяет животных. Они готовы в любую секунду шарахнуться от хозяина в сторону, но соблазнительная горсть соли на протянутой руке покоряет их — и вот узда уже надета на голову.

Наконец все олени переловлены и навьючены. Мы отправляемся дальше.

На склоне этого хребта нам пришлось наблюдать очень интересное явление. Здесь росло много странно изогнутых деревьев. Силой взрыва, видимо, пригнуло к земле поросль, молодые деревца продолжали расти лежа и постепенно тянулись своими вершинами в небо. Их стволы изогнулись дугой. Любопытно, что дуги всех стволов ориентированы строго в одном направлении. Местами нам встречались лежащие на земле стволы лиственниц со слегка приподнятыми вершинами; из стволов вертикально росли толстые деревья. Вероятно, пятьдесят лет назад эти деревья были только ветвями молодых лиственниц, поваленных взрывной волной, образовавшейся при падении метеорита. Некоторые из поваленных деревьев не погибли и продолжали расти в горизонтальном положении, а их ветви со временем превратились в стволы самостоятельных деревьев.

К концу пятого дня пути мы вышли к долгожданной Хушме. Лил дождь, но глухая таежная речка была хороша и в пасмурный день.

Мы перешли вброд речку. Через несколько сотен метров на берегу у подножия невысокого холма, под сенью мощных лиственниц, показалась избушка. Рядом стояла низенькая баня. В стороне, среди леса, возвышался на двух столбах лабаз.

Хушма здесь течет среди живописных берегов, заросших высоким лесом. С бугра, под которым приютилась избушка, открывается замечательный вид на излучину реки. Под бугром в Хушму впадает ручей Чургим.

Это место нравилось Кулику; здесь во время двух его первых экспедиций была создана база, которую назвали Пристань на Хушме. Были построены дом, баня и лабаз.

(Лабазом в сибирской тайге называют маленькое строение в виде амбарчика, предназначенное для хранения продовольствия, шкур и разного охотничьего снаряжения. Он сооружается на четырех столбах, а чаще на двух высоко спиленных стволах деревьев, чтобы медведи, росомахи и другие звери не могли проникнуть к хранящимся в нем продуктам.)

Теперь этот маленький хуторок — наш главный штаб. Отсюда экспедиция должна совершить несколько радиальных маршрутов.

Эвенки загнали оленей на бугор над избушкой и стали устраивать чум.

— Сон алан, — крикнул мне Андрей, — иди смотри, как строится тунгусский дом!

Афанасий и Андрей вооружились острыми «пальмами». Эвенкийская пальма — это длинный, тяжелый нож, насаженный на метровую деревянную палку. Она заменяет топор, когда караван идет через непролазную чащу, помогает расчищать дорогу. Она полезна и при устройстве чума, когда нужно нарубить тонких жердочек для каркаса.

Я с восхищением следил, как эвенки орудовали своими пальмами. Они нарубили десятка два молодых лиственниц, аккуратно обтесали их. Три из них, потолще, перевязали вверху и эту треногу поставили на то место, где будет чум.

— Вот это и есть «сон алан», то есть, по-вашему, треножка, — сказал Андрей.

— А меня-то ты почему называешь «сон алан»?

— Да ты все время бегаешь с треножкой. Вот ты и есть сон алан.

А я-то вначале не решался спросить Андрея о значении этого слова, думая, что это просто ласковое обращение вроде «дорогой». Мы оба от души рассмеялись.

Вскоре вокруг треножки было наставлено много жердей, и каркас чума был готов. Оставалось только обтянуть его брезентом, шкурами и обложить древесной корой.

Наконец внутри чума задымил маленький костер-дымокур, который выгнал всех комаров. Жены эвенков стали готовить пищу. На экспедиционном костре внизу под бугром тоже готовился ужин. Я поспешил возвратиться к своим товарищам, несмотря на уговоры Андрея остаться у него в гостях.

— В другой раз, Андрей!

Вернувшись в экспедиционный лагерь, я увидел, что старик Янковский ходит среди строений на берегу Хушмы; каждый предмет давал ему тему для рассказа. На чердаке избы он обнаружил оставленные Куликом пробы пород и различные предметы.

— Как будто вчера я здесь был: все лежит на своем месте! — с удивлением и легкой грустью говорил Янковский.

Мы молча смотрели на него и не задавали вопросов: всем были понятны чувства человека, попавшего в знакомые места через много-много лет... Потом все потихоньку разошлись: пусть старик побудет наедине со своими воспоминаниями!

На другой день участники экспедиции принялись за дело. В их распоряжении были миниатюрные устройства — бутары, напоминающие маленькие драги для промывки золота. В бутаре установлены сильные магниты, улавливающие при промывке почвы частицы магнетита, которым особенно богата земля тунгусской тайги.

Вронский и Зоткин ежедневно занимались кропотливой работой. В разных местах тайги они брали грунт и промывали его бутарой, собирали и высушивали порошок магнетита, тщательно сортировали и записывали, в каких местах взята проба.

Затем высушенный порошок поступал в распоряжение Петра Николаевича Палея. Он раскладывал на земле свою походную химическую лабораторию и начинал священнодействовать. Метеоритное вещество, как известно, содержит никель. Присутствие этого металла и должен был определить Петр Николаевич.

Ученые предполагают, что при взрыве Тунгусский метеорит мог разорваться на мельчайшие частицы. Они осели в грунт, и теперь их можно выявить только химическим путем. Если метеорит был металлическим, обнаружить продукты его распада не составляет большого труда. Повышенный процент содержания никеля в частицах — один из признаков их метеоритной природы.

Палей долго и упорно возился с реактивами. Наконец, утомленный, он оторвался от приборов и разочарованно сказал:

— Нет никеля!

Итак, в пробах у избушки на Хушме этот металл не обнаружен. Ну что ж, впереди еще много маршрутов по тунгусской тайге, и надежда не покидала исследователей.

В 1929 году от Пристани на Хушме вдоль ручья Чургим в сторону Великой Котловины в лесу была прорублена тропа протяженностью восемь километров. Там среди болот, у подножия горы Стойковича, была построена последняя база — заимка Кулика.

Закончив работы на Хушме, наша экспедиция направилась к заимке. Мы идем по тропе мимо живописного водопада Чургим. Бурный ручей вытекает со стороны болотистой котловины. Пересекая невысокую цепь возвышенностей и образуя ущелье, он почти отвесной струей падает с двадцатиметровой высоты.

Водопад Чургим — одно из самых красивых мест по тропе Кулика. Шумные потоки, бегущие между камнями, спускаются, как по ступенькам, к ущелью, где брызжет прозрачная струя водопада. Струя падает в глубокий бассейн, в котором снуют маленькие ручьевые рыбки — гольяны. Тропа проходит вблизи Чургима и, поднявшись на гору, тянется вдоль каскадов.

Олений караван направляется по тропе. Вронский и Янковский вместе с некоторыми из молодых участников экспедиции избирают путь возле самой струи водопада. Цепляясь руками за камни, они поднимаются по ущелью к каскадам и от них выходят на тропу. Тропа заросла, слабо угадывается давняя просека. Поваленные стволы преграждают путь.

Дальше тропа выходит к болотам, окруженным цепочкой сопок. Мы приближаемся к знаменитой впадине, над которой произошел взрыв метеорита.

Ощущается легкое волнение перед этими известными всему миру мрачными и совершенно необжитыми местами, затерянными в глухомани тунгусской тайги.

Мы идем храня молчание. Очевидно, каждый из нас как-то по-своему переживает приближение к местам, ставшим уже почти легендарными.

Тропа подводит нас к горе Стойковича. Большим лесистым куполом она выделяется среди огромной болотистой впадины. В густом лесу у подножия горы неожиданно показываются домики. Рядом с ними на покосившихся столбах — лабаз. Это заимка Кулика, основная база куликовских экспедиций.

Константин Дмитриевич обходит домики. Как заросло лесом их старое становище! Молодые деревца, окружавшие когда-то заимку, превратились во взрослые деревья. Он подходит к избе, в которой хранилось буровое оборудование, заглядывает внутрь. Там все лежит на своем месте, как в 1929 году.

— Это мое хозяйство. Тридцать лет пролежало... — с грустью говорит Янковский.

Главная изба, в которой жил Кулик, заросла березняком. Чтобы попасть внутрь дома, перед самой его дверью потребовалось вырубать настоящую березовую рощу. Долго стучали топоры по стволам, пока открылся доступ к двери.

Внутри был беспорядок. Валялись груды журналов и газет с датой «1929 год», пустые спичечные коробки, склянки, пробирки, колбы и пачки фотопластинок с этикеткой «Ред Стар».

Казалось, что изба покинута всего несколько лет назад. Я вспомнил: мне было лет восемь, когда я впервые услышал о Кулике. В моем детском воображении он был настоящим героем. И вот прошло тридцать лет, я стою в избе, в которой он жил, трогаю вещи, которых касались его руки...

Зимой 1927 года Академия наук СССР направила в тунгусскую тайгу экспедицию во главе с Леонидом Алексеевичем Куликом — известным исследователем метеоритов. В мае, когда в таежном лесу местами еще лежит снег, отважный ученый добрался до места предполагаемого падения метеорита — Великой Котловины. Он увидел поразительную картину: вся тайга какой-то неведомой силой была повалена в строго определенном направлении.

Кулик обошел всю Великую Котловину и установил радиальный характер вывала леса. Двигаясь к западу от котловины, он видел, что деревья лежат вершинами на запад; к востоку же от нее бурелом своими вершинами был направлен в восточную сторону.

«Огромным кругом обошел всю котловину я горами к югу, и бурелом как завороженный вершинами склонился тоже к югу... Сомнений не было: я центр падения обошел вокруг!» — писал Л. А. Кулик.

Во время своих последующих экспедиций (1928, 1929—1930, 1937—1938 и 1939 годов) Кулик все внимание сосредоточил на поисках глыб метеорита; однако их не оказалось в воронках.

Великая Отечественная война прервала работу Кулика. Он ушел добровольцем в народное ополчение и погиб 12 апреля 1942 года.

Прошло много лет. Наша метеоритная экспедиция под руководством К. П. Флоренского, который уже осматривал район падения в 1953 году, должна была продолжить прерванное войной изучение Тунгусского метеорита. Что сулит она? Исчезнет ли таинственность, которой овеяна история этого метеорита? Каждый из участников экспедиции хранил в душе надежду. А мне как кинооператору хотелось непременно заснять момент, когда будет обнаружен первый осколок небесного тела.

Оленевод Нина Доонова

Мы поселились в избах заимки. Первый день был целиком посвящен уборке. Выметали мусор из домов, сооружали топчаны, столы и скамейки. Усердно трудились все члены экспедиции.

Гора Стойковича, возле которой разместилась заимка Кулика, стоит в центре впадины, среди болот, разделяя их на Северное и Южное. У самого подножия горы в Северном болоте находится так называемая Сусловская воронка — болотце довольно правильной круглой формы диаметром около тридцати метров. Кулик занимался его осушением, предполагая, что воронка образовалась в результате падения крупного осколка метеорита. Была прорыта траншея, чтобы вода стекала из воронки в соседнее сухое понижение. Спустив воду и очистив дно от мха, в центре воронки обнаружили... пень, корни которого глубоко уходили в ил. Эта неожиданная находка опровергала метеоритное происхождение Сусловской воронки. Но Кулик был непреклонно убежден, что осколок метеорита все-таки лежит на дне этого болотца.

У края воронки была построена буровая изба.

Кстати говоря, во многих других местах тайги, например между Кежмой и Ванаварой, можно наблюдать с самолета совершенно круглые озера и болота. Сверху их вполне можно принять за метеоритные кратеры.

Кулик искал метеоритные кратеры и в Южном болоте. На одном из участков болота его внимание привлекла такая же округлая яма, как Сусловская, ее он тоже принял за метеоритную воронку и назвал Клюквенной.

Наша экспедиция брала пробы грунта как в Сусловской, так и в Клюквенной воронке. Но и в этих пробах никель обнаружен не был.

Южное болото самое большое в котловине. Оно тянется километров на пять с востока на запад, огибая центральную группу возвышенностей во главе с горой Стойковича.

Все окружающие котловину сопки Кулик назвал именами русских и зарубежных астрономов и исследователей метеоритов: Мухина, Севергина, Кларка, Вюльфинга и многих других.

У костра можно наконец снять надоевшие накомарники

К северо-востоку от Северного болота возвышается гора Фаррингтон, названная в честь американского метеоритолога. На ее вершине сооружена вышка из березовых жердей и водружен камень с надписью: «Фаррингтон. Астрорадиопункт ГГК. 1929 год». С вершины этой сопки открывается широкая панорама тайги, гор и болот. Далеко на горизонте маячит сахарная голова горы Шахрамы. В центре болот группа сопок. А справа, ниже, стоит небольшая скалистая гора Эйхвальд.

На горе Фаррингтон мы побывали с Афанасием Дооновым специально для киносъемки. Киноаппаратуру везли на двух оленях. Комары и оводы не давали им покоя, и на вершине пришлось развести дымокур. Афанасий добросовестно выполнял роль ассистента.

Мы засняли вершину горы Фаррингтон и широкую панораму болотистой котловины. Перед тем как спускаться с горы, Афанасий долго и внимательно вглядывался в подернутые сизоватой дымкой дали.

— Зимой буду здесь охотиться.

— Как же ты доберешься сюда?

— Э-э, тунгус в тайге, как дома. Пару оленей, продукты, ружье — и айда!

— Один?

— А чего!

— Какие же звери тут есть?

— Соболь есть. Белку добывать можно. Шишек на листвянке нынче мно-о-го.

Зная, что эвенки большие любители мяса, я спросил:

— А без мяса зимой, наверно, туго?

— Зачем туго? Иногда сохатый попадет. А то белку едим.

— Ее можно есть?

— Мы едим. Мясо ничего, жирное. Собакам тоже еда.

Я представил себе Афанасия на охоте. Вот он пробирается по сугробам. Верные друзья охотника — собаки выискивают ему пушистых зверьков, поднимают их на дерево и облаивают. Афанасий направляется на лай, выслеживает и метким выстрелом в глаз, чтобы не попортить шкурку, добывает зверька. И так в течение дня исходит он с собаками десятки километров по зимней тайге. Где-нибудь под лиственницей разведет костер и приготовит нехитрый ужин из беличьего мяса для себя и для своих четвероногих помощников.

Водопад Чургим

Афанасий еще раз внимательно посмотрел на тайгу и сказал:

— Так пойдем, однако.

Мы спустились по крутому склону сопки в лес. Афанасий с оленями скоро ушел вперед и скрылся среди деревьев. Идя наугад в ту же сторону, я внезапно вышел на просеку с тропой.

Это была просека, которую прорубили участники экспедиции 1929—1930 годов вместе с геодезическим отрядом.

Тропа вывела меня прямо к домикам заимки.

После продолжительных обследований болотистой впадины экспедиция наметила два маршрута: на северо-восток от заимки Кулика, в обход района болот, и на северо-запад, к озеру Чеко на реке Кимчу.

Отряд разделился на три группы.

В первую группу вошли Вронский, Кучай и Янковский. Во второй группе, которая шла с оленьим караваном, были Флоренский, Зоткин и я: мне удобнее присоединиться к отряду с оленями, которые могут везти мою киноаппаратуру. Остальные участники экспедиции во главе с Палеем должны были вернуться к избушкам на Хушме.

Заимка Кулика

В назначенный день мы разошлись в трех направлениях. Наш караван, пройдя Северное болото, остановился на Кобаёвом острове, который расположен в стороне от Сусловской воронки. Он назван так по весеннему крику самцов белых куропаток, которые издают звук «кобай, кобай». Это действительно остров. В центре его находится небольшая каменистая сопка. Вид этих мест со времени падения метеорита сильно изменился: новая поросль поднялась над островом и скрыла следы катастрофы. О ней запоминают лишь полуистлевшие стволы деревьев, устилающие весь Кобаёвый остров. Деревья лежат параллельно друг другу, вершинами в одну сторону — наружу от центральной болотистой впадины.

За пятьдесят лет лежащие на земле стволы сгнили, превратились в труху, обросли мхом и брусникой. Над ними уже шумят стройные молодые лиственницы.

На Кобаёвом острове очень характерный вывал леса, и здесь я заснял лучшие кадры следов метеоритной катастрофы.

Комар, как нигде, поддавал нам жару. Только тщательно разведенные Андреем и Афанасием костры-дымокуры спасали нас и оленей от этого гнусного порождения природы.

Попав в клубы дыма, комары ослабляли свои яростные атаки и как будто одурманенные улетали в сторону. Андрей закладывал костры мокрым мхом и сырыми гнилушками, которые давали едкий дым. Когда мох прогорал, языки пламени лизали вьющихся над костром комаров, и они сотнями падали в огонь. Насекомые с опаленными крыльями жужжали на земле возле костра.

Андрей Дженкоуль, улыбаясь, спрашивал меня:

— Ну как, сон алан, нравится тебе тунгусская тайга?

С яростью давя насекомых на своих руках, я отвечал:

— Жить в тунгусской тайге можно!

Эвенк с хитрецой в глазах смотрел на меня. Сам он, казалось, был совершенно равнодушен к комариным укусам.

На берегу Макикты. Андреи Дженкоуль с уловом

Конечно, комары никого не радуют, и тем более таежных жителей. Но что же делать — тайга, и особенно тунгусская, не бывает без комаров!

Один из убежденных горожан как-то сказал мне: «Я не люблю тайгу и вообще лес, потому что там кусают комары».

Можно ли не любить лес только за то, что в нем водятся комары?! А я Сибирь полюбил такой, какая она есть, даже с комарами!

На Кобаёвом острове Флоренский и Зоткин весь день обследовали вывал леса. На острове мы и заночевали, а на другой день направились в сторону реки Кимчу. Чтобы перебраться с острова на возвышенности, обрамляющие котловину с северо-запада, надо переходить большое болото с опасной зыбью.

Мы вышли на северную оконечность Кобаёвого острова. Здесь болотистая полоса была как будто уже. Эвенки ушли вперед. С нами осталась жена Андрея Таня с несколькими оленями. Она уселась верхом на ездового быка с огромными рогами и повела свою связку животных через болото. Ноги оленей сразу погрузились до колен в мох, залитый водой.

Мы с Флоренским и Зоткиным стали осторожно продвигаться следом за караваном. Под ногами хлюпало. Мы стояли на мягкой почве, которая при каждом шаге опускалась вниз, под воду. Достаточно было пробить эту тонкую преграду ногой, и человек мог опуститься в трясину.

Смешно растопыривая руки, мы медленно передвигались друг за другом по следам только что прошедших оленей. Таня ждала нас на берегу.

— Шибко топкое место, — сказала она спокойно, когда мы подошли к ней.

Это было сказано таким тоном, как будто Тане всего-навсего пришлось обойти упавшее дерево, загородившее тропу.

Можно только восхищаться умением таежных следопытов находить безопасную дорогу среди болот. Они пройдут сами и проведут олений караван там, где земля колышется под ногами и пройти, казалось бы, совершенно невозможно.

К вечеру мы вышли к глухой таежной речке Кимчу.

В верховьях Кимчу течет среди болот и топей. Близ озера Чеко путь ей преграждают подошедшие к берегам лесистые увалы. Среди болот Кимчу глубокая и тихая, как озеро. В горах река превращается в узкий стремительный поток, даже с небольшими порогами.

Лес по берегам Кимчу в основном чахлый, угнетенный, но местами встречаются целые рощи деревьев-великанов. Корабельные исполины растут густо — между отдельными стволами едва можно протиснуться.

Упираясь в горы, Кимчу образовала большое круглое озеро. Название ему дает маленький ручей Чеко, впадающий в Кимчу двумя километрами выше озера. Берега ручья утопают в живописных березовых рощах.

Здесь мы встретились с группой, обследовавшей северо-восток Великой Котловины. Эвенки быстро соорудили чум. Мы поставили три палатки.

Когда устройство лагеря было закончено, Андрей Дженкоуль спросил меня:

— Хочешь увидеть диких лебедей? Бери свое «ружье», пойдем!

Я взял кинокамеру, и Андрей повел меня по берегу реки. Вскоре сквозь береговой березняк заблестела водная гладь тихого таежного озера. Под моими ногами хрустнул сучок.

Андрей приложил руку к губам:

— Тише, сон алан!

Мы пригнулись и, скрываясь в зелени кустов, стали продвигаться к воде.

— Смотри! — эвенк показал рукой на озеро.

Я выглянул из-за дерева. Два лебедя тихо плавали у противоположного берега. Я навел киноаппарат на птиц и заснял их. Теперь мы уже не соблюдали осторожности и вышли из укрытия. Лебеди насторожились. Через телеобъектив было видно, как птицы следили за нами.

По словам Андрея, на Чеко издавна гнездятся дикие лебеди, и всегда только одной парой. Они будто бы не переносят соседства своих сородичей и выбирают для гнездования самые глухие таежные озера, придерживаясь одного и того же лесного водоема.

Янковский подтвердил, что дикие лебеди гнездятся только по одной паре. Он вспомнил 1930 год. Тогда на Чеко тоже жила пара птиц, которую он сумел так приручить, что они при его появлении не улетали с озера.

На другой день Флоренский, Вронский и я вместе с Андреем Дженкоулем отправились в поход от озера Чеко вниз по Кимчу. Нужно было выяснить, есть ли вывал леса вдоль реки. Мы шли через чахлую тайгу. Крутые холмы, покрытые лиственничным лесом, обступали Кимчу со всех сторон. Места глухие — здесь приволье таежному зверю. На влажном мху видны медвежьи следы.

Всю дорогу наши исследователи тщетно выискивали остатки метеоритной катастрофы. Но странное дело: оказалось, что район озера Чеко не задет влиянием взрывной волны и здесь почти нет поваленных деревьев.

Больше всего поваленного леса было на юго-востоке от центра вывала, а меньше всего на севере, где расположены река Кимчу и озеро Чеко.

В одной из прибрежных лиственничных рощ на нашем пути на земле валялся череп лося с массивными рогами.

Это был, вероятно, крупный бык. Вронский потрогал череп ногой, потом взял за рога и повесил на дерево.

— Бедный сохатый...

— Это работа волков. Зимой они много лосей губят, — сказал Андрей.

Продвигаясь вниз по Кимчу, мы подошли к месту, где реку сжимают крутые лесистые увалы. Здесь начинаются пороги, и тихая болотистая Кимчу превращается в бурную горную речку. Среди тайги разносился равномерный шум бегущей по камням воды.

На левом берегу перед порогом раскинулись луговые поляны, заросшие высокой травой. Сколько здесь зеленого, сочного корма! В некоторых местах трава была примята, словно в ней валялись кони.

— Это лежанки сохатых, — сказал Андрей.

Мы остановились, с интересом рассматривая места отдыха лосей. Почуяв приближение людей, они ушли перед самым нашим приходом — отдельные прижатые травинки еще медленно выпрямлялись. Мы потревожили мирный отдых животных на роскошных лугах в таежной глуши, куда редко заглядывают даже охотники.

Для пополнения продовольственных запасов экспедиция имела лицензию на отстрел одного лося. Поэтому все участники предвкушали встречу с лесным великаном.

Пока мы рассматривали свежие лежанки лосей, Андрей достал леску с блесной, подошел к берегу и по-эвенкийски, без удилища, стал рыбачить.

После первой же закидки он крикнул:

— Есть! Таймень, наверно!

Андрей быстро вытащил крупную извивающуюся рыбину на берег. Это была большая щука. Флоренский, Вронский и я приготовили спиннинги. Мы все устроились вокруг одной ямы под перекатом. Яма была небольшая, но глубокая.

Это была удивительная рыбалка. Никогда еще я не видел, чтобы рыбаки громко хохотали при ловле. При каждом забросе блесны на крючке билась солидная щука.

За десять минут мы добыли в яме двадцать четыре рыбины весом по пять-шесть килограммов каждая.

Внезапно рыба перестала брать блесну. Все пришли к заключению, что в яме ее больше нет — выловили всю. Мы уселись на берегу передохнуть и покурить. Было удивительно, что так много щук скопилось в одном месте под порогом. Борис Иванович Вронский, ощупывая мясистые туловища речных хищниц, говорил:

— Попробуй, расскажи кому-нибудь из московских рыболовов про такую рыбалку — не поверят!

— Да, это будет похоже на анекдот, — согласился Кирилл Павлович.

Удивлялся и таежный житель Андрей Дженкоуль:

— Много иной раз рыбы в тайге, но такое бывает редко.

Общий вес щук составлял, по-видимому, килограммов сто двадцать. Мы не могли унести на себе такую тяжесть и оставили рыбу в тайге, зарыв ее под мох у холодного ручья: под толстым слоем мха была вечная мерзлота. Договорились с Андреем, что завтра он приедет на трех оленях и заберет щук. Наша экспедиция будет надолго обеспечена рыбой.

После рыбалки мы перешли вброд по перекату через Кимчу на высокий правый берег. Исследователи хотели и здесь поискать остатки вывала леса. Путь был трудный. Небольшие сопки чередовались с болотистыми впадинами. Ноги почти до колен утопали в жидкой грязи и глубоком мху. Таежная глухомань удивляла своей безмолвностью, как будто все живое в ней замерло. Ружья на наших плечах висели бесполезным грузом.

— Почему нет дичи? — спросил я Андрея.

— Какая сейчас птица, сон алан! Глухарь линяет, копалухи и рябчики с цыплятами притаились, — ответил он.

В Сибири, на Урале да и в других районах копалухой называют глухарку, от слов копать, копаться. Глухари в поисках мелких галечек для перетирания пищи часто копаются в земле, как курицы, или просто пурхаются в земляной пыли, чтобы избавиться от насекомых, заводящихся иногда в перьях. Такие места называют пурховищами. В тайге их можно встретить часто.

— Жаль, поохотиться нельзя, — сказал я.

— Подожди осени. Сейчас только рыбу можно добывать.

Было начало июля. Пернатые выводили потомство, ягоды в тайге еще не поспели. В эту пору в тайге голодно, и рыба является основной пищей экспедиционного работника и таежника.

Я часто вспоминаю записки одного из молодых участников самодеятельной метеоритной экспедиции 1960 года, очевидно впервые попавшего в настоящую сибирскую тайгу.

По тайге идешь, как по зоопарку, писал он. Можно подойти к сидящему на дереве глухарю, сесть на пенек и выкурить цигарку. Глухарь будет сидеть. Потом не спеша приложишь ружье к плечу и выстрелишь.

Такое вряд ли видят даже эвенки, проводящие все лето в тайге!

Во-первых, сравнение тайги с зоопарком явно неудачно. Во-вторых, молодой человек, очевидно, спутал глухаря с глухаркой. Так, как описано выше, ведут себя только самки глухаря. Глухарь же долго не усидит вблизи опасности. Если рядом притаился выводок, глухарка действительно может долго сидеть на дереве и близко подпустить охотника. Но истреблять копалух, когда они с цыплятами, — это жестокое браконьерство, которое надо преследовать. Неопытный охотник, сам того не замечая, смакует запрещенный способ добычи.

Рыба в Чеко кишит кишмя, писал далее восторженный романтик. По утрам на озере то и дело раздается пыхтение. Рыба высовывает морды из воды. Здесь достаточно взять нож, нагнуться над водой, подкараулить рыбу и пришпилить ее.

Добывать ножом рыбу — это браконьерский способ ловли. Да и, кроме того, ножом можно «пришпилить» только мелочь вроде бычка-подкаменщика, но не крупную рыбу.

Эти охотничьи рассказы были помещены в газете, и многие таежники, конечно, смеялись над их наивным автором. Наша экспедиция, и даже ее бывалые участники, никогда не видела в тайге ничего подобного тому, что описано выше.

К вечеру мы вышли на берег Кимчу напротив нашего лагеря. Нужно было форсировать реку, которая была в этом месте тихой и глубокой. Как же перебраться на другой берег?

Из лагеря притащили для нашей переправы резиновую лодку, надули ее и поставили на воду. Но как теперь переправить ее к нам?

Флоренский первым проявил находчивость. Он вынул из чехла спиннинг и, взмахнув им, перебросил блесну с одного берега на другой. Афанасий прицепил блесну к лодке, привязав к ней и свою леску. Флоренский начал вертеть катушку, и лодка поплыла к нам.

Таким образом, перетягивая лодку за лески с одного берега на другой, мы переправили все наши грузы и сами переплыли Кимчу.

Переправа затянулась надолго. Последним был Борис Иванович. Он не захотел садиться в лодку, разделся, сложил в нее белье, а сам бросился вплавь. Над лысой головой, торчащей из воды, вилось облачко комаров.

Надо сказать, что среди участников таежных экспедиций далеко не все осмеливаются плавать в холодных речках, опасаясь жалящих укусов комаров. На это отваживаются только смельчаки вроде Вронского.

Эту переправу я заснял на кинопленку.

С глухой Кимчу мы вернулись на Хушму. Здесь, в избушке, ждали нас четверо участников экспедиции во главе с Петром Николаевичем Палеем. Они приготовили нам приятный сюрприз — истопили баню по-черному. Для людей, утомленных ежедневными походами, она была неописуемым удовольствием.

Охотникам, промышляющим в этих глухих местах, не найти лучшего жилья, чем избушка на Хушме. Любая экспедиция, проходя через Хушму, может иметь хорошую русскую баню. Это важно и для туристов, которые пожелают увидеть отдаленные места тунгусской тайги.

Наступило 30 июня 1958 года. Экспедиция готовилась отметить пятидесятилетие падения Тунгусского метеорита. В честь знаменательной даты были отменены все исследовательские работы. Дежурные хлопотали уже с утра, готовя праздничный обед. Для праздника предназначался особый паек.

Во второй половине дня в избушке был накрыт стол. Основную закуску составляли жареные щуки. Среди мисок и кружек стояли фляга со спиртом, бутылки с коньяком и шампанским. Все чинно уселись вокруг стола. Кирилл Павлович Флоренский произнес небольшую речь.

— Друзья мои, пятьдесят лет прошло после падения Тунгусского метеорита, тридцать лет — после большой экспедиции Кулика. Теперь честь поисков досталась нам. Я знаю, многие из вас лелеют в душе надежду найти воронки от осколков метеорита. Ну что ж, надежды юношей питают, будем надеяться, что обнаружим остатки исчезнувшего небесного тела. За это я и предлагаю поднять тост.

Все по достоинству оценили жареных щук. Похвалили девушек, приготовивших праздничный обед. По адресу рыбаков, ловивших щук, тоже было сказано несколько комплиментов. Аппетит у всех был отменный. Скоро на столе осталась только бутылка шампанского.

Константин Дмитриевич Янковский предложил:

— Товарищи, прогуляемся к водопаду Чургим и там поднимем последний тост!

Все с радостью согласились. Четыре километра в тайге — не расстояние. И вот мы сидим на камнях под водопадом. Живописная обстановка создает некоторую романтичность. Пустая бутылка из-под шампанского с запиской о том, что в 1958 году здесь праздновалось пятидесятилетие падения Тунгусского метеорита, торжественно вкладывается в небольшое углубление в скале над водопадом.

На другой день все снова принялись за работу. Вокруг Великой Котловины собрано много проб. Участники экспедиции сортируют их, запаковывают в мешочки и укладывают в ящики. Как ни старался доктор химических наук Палей, анализы не обнаружили в пробах никеля. Исследователи озадачены: куда же девалось метеоритное вещество? Вся надежда на более тщательные анализы в Москве, в Институте аналитической химии.

Исследования продолжались. Группы отправлялись в радиальные маршруты: одна — в верховья Хушмы, другая — вниз по реке, третья — на хребет Сильгами.

Прекрасна тунгусская тайга летом. Огромная и безмолвная, она вся наполнена цветением, солнечным светом. На берегах Хушмы я видел сказочные вечера с малиновыми закатами, снимал на кинопленку необыкновенные пейзажи в таежной глуши.

Помимо съемки работ экспедиции я целыми днями был занят киноохотой на рыб. Я ходил с кинокамерой по берегу Хушмы и, завидев в воде сигов, начинал преследовать их. Мелкая речка с неглубокими ямами давала мне возможность не упускать рыбу из виду. Эта съемка дала много интересных и уникальных кадров.

Наши проводники Андрей и Афанасий занимались рыбной ловлей. Особо отличался в рыбалке Андрей. Зоркий глаз эвенка без труда замечал в воде притаившуюся щуку или сига.

Однажды, возвращаясь с реки, Андрей подозвал меня:

— Сон алан! Пойдем угощу сырым хариусом.

Я сделал удивленные глаза. Он молча взял меня под руку и повел к чуму. Там он развязал рюкзак и вывалил на землю его содержимое. Я не мог оторвать глаз от богатейшего натюрморта: на земле лежало десятка два крупных рыбин с большими спинными плавниками и с каким-то радужным отливом на туловищах.

Андрей сказал что-то по-эвенкийски своей жене, та улыбнулась, взглянула на меня, взяла несколько хариусов и пошла на речку.

Через несколько минут мы сидели в чуме. Здесь были и Афанасий с Ниной. На чистой дощечке Таня разрезала на куски очищенных хариусов.

— Кушай, — сказал Андрей.

Он первый взял большой кусок, посыпал его солью. Остальные сделали то же самое. Все стали с большим аппетитом есть. Я, однако, не решался последовать их примеру.

— Ешь, — повторил Андрей, — В сырой рыбе много витаминов. Полезно!

Во время этой необычной трапезы он рассказал мне, что эвенки никогда не варят рыбу, они только пекут ее на костре или солят. После варки рыба почти бесполезный продукт: все витамины в ней исчезают. Это особенно важно среди лета, когда еще не созрели ягоды в лесах, когда глухари и рябчики заняты выведением потомства и в тайге трудно добыть мясо; сырая, богатая витаминами рыба в это время основная пища эвенков.

Я убеждал себя, что сырую рыбу есть полезно, смотрел на эвенков, видел как исчезали кусочки на доске, и это меня подбадривало. Я набрался храбрости, взял самый большой кусокхариуса, посыпал его солью. Сначала было неприятно есть хрустящее сырое мясо, но потом я уже с удовольствием съел несколько кусков.

Теперь, когда мне удается попасть в глухие сибирские места, я уплетаю сырую рыбу за обе щеки. Нравится!

Известный путешественник по Сибири геолог С. В. Обручев писал, что лучше строганины из сырой мороженой рыбы он не пробовал блюда за всю свою жизнь. Полностью присоединяюсь к этому мнению: в своих последующих путешествиях по зимней мансийской тайге я предпочитал это блюдо всем другим.

Сырая рыба — прекрасное противоцинготное средство. Многие северные путешественники уберегли себя от цинги только потому, что вводили в свой рацион сырую рыбу.

Время летело незаметно. Мы были в тайге уже месяц. Экспедиция в основном завершала свою работу по сбору проб. Запасы продовольствия кончались, и нам необходимо было выходить из тайги.

Я снял за это время несколько сотен метров пленки, запечатлев работу экспедиции, маршруты по местам, связанным с метеоритной катастрофой. Хотелось заснять хотя бы микроскопический осколок небесного тела. Каждый из участников экспедиции мечтал про себя обнаружить воронку с осколком метеорита.

Мне представлялось, как одна из групп находит среди тайги воронку, заросшую деревьями. Метеоритные исследователи убеждены, что на дне ее под толщей грунта скрыт осколок метеорита. Начинается долгая и упорная работа. Мне тоже хочется схватить лопату и помогать ученым, но надо снимать. Я опасаюсь пропустить момент, когда из земли покажется небесный камень...

Проходят часы. Вдруг раздается стук — лопаты ударяются о твердое тело. Крики «ура!» оглашают тайгу. Вверх летят шапки, лопаты, комья земли. Вот он, пришелец с неба, которого ученые искали много лет! Наконец раскрыта тайна глухой безлюдной тайги!

На самом деле ничего этого не было. Исчезновение тунгусского дива продолжало оставаться загадкой[1].

Исполнился ровно месяц нашего пребывания в тайге, когда мы покинули избушку на Хушме.

Снова наш путь идет через болота, по вершинам сопок, по берегам ручьев и рек. Олени, предназначенные для моей аппаратуры, везут драгоценный груз — сотни метров отснятой цветной и черно-белой пленки.