Сату Халович Ханбеков в предвиденье возможного отчета перед лицом начальства на одном из заседаний вызвался посетить один из Домов культуры района, чтобы проверить, как выполняется решение об усилении борьбы против религиозных пережитков, зашевелившихся после загадочного исчезновения дома Жумы Хушпарова. Его выбор пал на Дом культуры аула Тийна-эвл. Это было естественно: во-первых, Тийна-эвл самый главный очаг религиозного оживления; во-вторых, Сагу Халович раздобыл в Грозном кое-что из того списочка промышленных товаров, который составила для него как-то одна из жительниц этого аула, и вот теперь надо бы упомянутые промтовары вручить. Словом, единство общественного и личного тут было полное.
В инспекционно-амурную поездку Сату Халович пригласил своего заместителя Али Сапарбиева, разумеется, твердо рассчитывая избавиться от него, когда дело дойдет до второго пункта намеченной программы.
От районного центра до аула Тийна-эвл на «Волге» путь не долог. Остановившись поодаль от клуба, зав и зам вышли из машины, заперли ее и не торопясь направились к сверкавшему огнями зданию. Сапарбиев, которому уже многое не нравилось в делах и в поведении его начальника, пребывал в тревожно-задумчивом состоянии. Что же касается самого заведующего, то у него настроение было отличное. В самом деле, а чего бы ему быть плохим? Решение об усилении антирелигиозной борьбы из 127-ми параграфов принято, план мероприятий разослан. Остается лишь взглянуть своими глазами на то, как это выполняется. И он, ответственный сейчас за состояние антирелигиозной работы в районе, все увидит своими глазами, а потом умело доложит начальству, Конечно, придется также сделать сейчас два-три ценных замечания, дать два-три ценных указания, а потом соответственно выслушать два-три ценных замечания, принять к руководству два-три ценных указания, — это уж как водится, но в целом — какие могут быть сомнения и тревоги? К тому же после дачи ценных указании — вдохновляющий визит к Куржани…
Да, товарищ Ханбеков был в отличном расположении духа и потому испытывал легкую и приятную, как аппетит после прогулки, потребность в общении с массами.
Первым, кого Сату и Али увидели около клуба, был высокий худой седобородый старик. Старики — особенно благодатные объекты для такого общения. Старики и дети.
Старик — это был Абдулрешид — стоял, широко расставив ноги, прямо против входа в клуб, время от времени постукивал палкой о землю и что-то бормотал.
— Добрый вечер, ата! — последовательно демократическим голосом воскликнул Ханбеков, подходя к Абдулрешиду и сожалея в душе о том, что рядом нет фотокорреспондента областной газеты или хотя бы районной газеты.
— Здравствуйте, — мрачновато ответил старик.
— Какой прекрасный вечер! — еще более последовательно и даже неукоснительно демократическим голосом произнес товарищ Ханбеков.
— Да, спокойный вечерок, — сказал Абдулрешид.
— Спокойный? — удивился Ханбеков. — Что значит спокойный?
— Ну, ведь случаются у нас и неспокойные вечера, — загадочно проговорил старик. — А сегодня совершенно спокойный, благодарение аллаху.
— А что же ты, — Ханбеков знал, что демократическая манера требует говорить со стариками именно на «ты», — что же ты, ата, стоишь здесь и не идешь в клуб? Там теперь, должно быть, уже собрались многие твои сверстники, сидят у голубого экрана, играют в шахматы, слушают лекцию или, наконец, просто ведут задушевную беседу, как говорится, вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они.
— Ошибаетесь, почтеннейший, в клубе, пожалуй, никого нет. И я скорей провалюсь на этом месте, чем переступлю его порог.
— Что так? — вмешался молчавший до сих пор Сапарбиев.
Старик взглянул на него, как баран на старые ворота — иронически.
— Вы, я вижу, не здешний?
— Да, я живу не в Тийна-эвл, — ответил Али, — я заместитель заведующего сельхозотделом Сапарбиев.
— Ого! — дернул бородой Абдулрешид. — Заместитель самого товарища Ханбекова!
— А я Ханбеков, — Сату Халович склонил голову перед старцем с почтительностью и достоинством.
Абдулрешид пристально вгляделся в лицо заведующего и досадливо ударил себя ладонями по тощим бедрам:
— Как же это я не узнал! Ах, проклятая старость. Зрение уже не то, особенно по вечерам плохо стал видеть. Извините великодушно, Сату Халович… Можно сказать, отец и благодетель всего района, а я…
— Ничего, ата, ничего, — Ханбеков демократически похлопал Абдулрешида по плечу. — Так что у вас в клубе?
Абдулрешид был растерян. Он знал, что Ханбеков потворствует и даже содействует их секте. Но что за человек его заместитель? Как при нем надо держаться? Что можно и чего нельзя говорить?
— Вам лучше, о высокочтимые, взглянуть самим, — извернулся лукавый старик.
— Ну хорошо, — очень просто и кратко, вполне доступно для понимания представителя самых широких масс сказал товарищ Ханбеков и вместе с Сапарбиевым направился в клуб.
Как только они появились в фойе, их встретили завклубом Тумиша и секретарь комитета комсомола совхоза Салман. Они тотчас доложили, что к чему: комсомольцы и клуб совхоза развертывают кампанию по усилению борьбы против религиозных пережитков. Проводится ряд важных мероприятий. Например, всему населению разосланы абонементы на цикл лекций о религии…
Сату и Али огляделись. Клуб действительно был пуст. На стене красовался план антирелигиозной работы. В нем после крупно написанных слов «Для вас, верующие!» перечислялось:
1. Лекция «Религия — опиум народа».
2. Беседа за чашкой чая — «Раздавите эту гадину!».
3. Круглый стол друзей: «Верующий — неполноценный член общества».
4. Лекция-викторина «Сколько жен было у Магомета?»
5. Лекция «Реакционная сущность ислама».
6. Лекция-загадка «Как вела себя молодая вдова Аиша после смерти Магомета» (показ цветных слайдов).
7. Лекция «Религия — опиум народа».
— Викторины, круглые столы, загадки, — улыбнулся Ханбеков. — Очень разнообразно, с выдумкой. Молодцы!
Салман скромно потупился.
— А какие же это слайды вы собираетесь показывать на лекции о поведении молодой вдовы Магомета? — поинтересовался Сапарбиев, и голос у него при этом был несколько недемократическим.
— Ну, мы тут пересняли кое-какие кадрики из фильмов с участием Брижитт Бардо, Софи Лорен, Джины Лоллобриджиды, — весело ответил Салман.
— Захватывающий монтажик получился! — вставала Тумиша.
— Оригинально! — восхитился Ханбеков. — Я думаю, на такую лекцию придут все молодые люди аула. Да я и сам явлюсь. Пожалуйста, известите меня накануне.
— Непременно, Сату Халович, непременно, — закивала головой Тумиша, довольная и одобрением начальства и тем, что ей так ловко удается выполнять руками Салмана указания Жумы.
— Но ведь верующие-то проклянут вас за такую лекцию и за такие картиночки! — совсем уже недемократическим голосом воскликнул Сапарбиев.
— Проклянут! — охотно согласился Салман. — Но мы же, дорогие товарищи, атеисты, и потому проклятия религиозных фанатиков нам нипочем!
— Лихо, лихо, — покачал головой Сапарбиев. — А если верующие вообще не придут на лекцию с картинками. Сегодня же никто не пришел…
— Нет, пришли. Загляните, пожалуйста, в зал.
— С удовольствием.
В зале сидело человек десять, и они о чем-то спорили.
— Кто это? — спросил Сапарбиев.
— Комсомольский актив совхоза.
— А чего они шумят?
— Спорят, кому сегодня читать лекцию. У нас очень хорошая система: все читают по очереди, раскрывая друг перед другом реакционную сущность религии.
— Так уж небось до дна все раскрыли.
— Вообще-то, конечно, — уже по третьему разу читают, — почесал в затылке Салман, — но все-таки надо еще кое-что дораскрыть.
Ханбеков видел, что Сапарбиев негодует. Это его огорчило. Знать, не удастся найти общий язык с новым заместителем.
Через полчаса, послушав немного, как комсомольцы дораскрывают реакционную сущность религии, Сату и Али покинули клуб. Но прежде Ханбеков, разумеется, дал несколько ценных указаний завклубом и комсоргу. Одно из них состояло в пожелании, чтобы над сценой повесили большой лозунг — «Пьянству — бой!» Другое — в напоминании о необходимости перед уходом гасить свет. Остальные были столь же существенны, и Тумиша приняла их к руководству с благодарностью, а Салман, выслушав их, задумался…
На улице Ханбеков и Сапарбиев вновь увидели Абдулрешида. Он стоял на прежнем месте в прежней позе. Душу старика при виде клуба давно уже раздирало противоречие: с одной стороны, у него, как у религиозного человека, от возмущения мероприятиями, подобиями лекции о поведении Аиши, разыгрывался приступ радикулита; с другой — он утопал в блаженстве от сознания, что такие мероприятия отваживают от клуба почти всех верующих — и будильников, и гудильников, и топтунов, и ортодоксов. Вот и стоял он, не зная, что предпринять, куда пойти…
Товарищ Ханбеков, несколько расстроенный своим замом, уже не испытывал потребности в общении с представителями широких масс и потому не остановился около старика, а проследовал прямо к машине.
Взявшись за ручку дверцы, Ханбеков притворно воскликнул:
— Чуть не забыл! Мне ведь надо тут навестить одного больного друга.
— Что ж, езжайте, — равнодушно ответил Сапарбиев, погруженный в свои мысли. — Я доберусь автобусом.
Они расстались.
А Абдулрешид все стоял, все смотрел на клуб, и на память ему, как откровение, пришли вдруг слова святого шейха: «Пусть в этом клубе занимаются атеистическим воспитанием атеистов, а мы в нашей богоугодной работе будем руководствоваться мудрым указанием Фридриха Энгельса: шумливые провозглашения войны религии есть лучший способ оживить интерес к религии».
— О всемогущий аллах, — прошептал внезапно обретший духовную гармонию старик, — не оставь своей милостью ни святого Жуму на этом свете, ни умудрившего его Фридриха Энгельса — на том.
Бросив прощальный взгляд на клуб, Абдулрешид повернулся и побрел домой.