В «игру» вступает дублер

Зигфрид не вышел на связь

Игнатов провёл ночь на передовой. Он лучше других знал местность и должен был переправить Колю Чернова через линию фронта, к Петровичу. Это был один из намеченных вариантов на тот случай, когда вдруг умолкнет рация. Положение оказалось гораздо тяжелее, чем предполагалось: рация вообще не вышла на связь в указанное время.

Майор нервничал почти не скрываясь. Ведь это он порекомендовал Анну, сам с ней разговаривал, открыл ей пароль. Игнатову очень не хотелось думать, что Анна их подвела, но если она молчит почти две недели, значит, что-то произошло.

Он больше не успел повидаться с ней. На следующий день после встречи на кладбище узнал о своей замене и готовился передать все подробности операции загадочному Зигфриду, как только тот появится. А пока разбирал бумаги перед дислокацией, которая намечалась через двое суток.

Но, как говорится, пути господни неисповедимы, тем более — во время войны. Неожиданно поступило сообщение, что немцы десантом заняли краевой центр и направили моторизованные силы на юг. Для передислокации у них оставались уже не дни, а считанные часы.

Майора снова вызвал генерал.

— Срочно берите наш «газик», поезжайте в лес, к Эоловой арфе, — сказал он Игнатову без всяких предисловий. — Там увидите человека в брезентовой куртке с капюшоном и плетёной корзиной. Это тот, кто нам нужен. Пароль: «А маслята здесь встречаются?» Ответ: «Хороший грибник находит то, что хочет». Отвезёте его к Петровичу, а по пути кратко объясните задачи. И немедленно назад. Через сорок минут мы все отходим в Кабардино-Балкарию. Вы поняли? В вашем распоряжении чуть больше получаса!

— Есть! — ответил Игнатов и тотчас вышел.

«Зигфрид! — мелькнула у него догадка. — Наконец-то! Но что я успею сказать ему за несколько минут?» Пожалуй, это самое верное сейчас — связать Зигфрида с Петровичем, указать надёжную явку. Каморка Петровича значилась после мастерской Морозова как явка номер два. Она располагалась в сторожке между кладбищем и лесом, который примыкал к ней почти вплотную. От крайних городских домов её заслоняла церковь. Из леса сюда можно пройти незаметно для посторонних глаз.

Из каморки узкая дверь вела в глухую кладовку, о которой никто, кроме Петровича, не знал. Он сам ею давно не пользовался, заставив дверь платяным шкафом. Когда потребовалось найти вторую конспиративную квартиру, Игнатов обратился за помощью к Петровичу, а тот и показал кладовку, где вполне могли уместиться узкая койка, тумбочка и табурет. Подпилили доски задней стенки у шкафа. Отодвинув стариковское хламьё и раздвинув доски, надо было только толкнуть дверь — и ты в кладовке. В этом лежбище можно при случае отсидеться.

Петровичу Валентин доверял безгранично. Его отец воевал вместе с Петровичем в гражданскую. Они были связаны фронтовой дружбой, крепче которой, наверное, и не бывает. В бою Петровичу пробило ногу осколком гранаты, и теперь он довольно заметно хромал. Семьи у него не было, и он из госпиталя приехал к другу. Но долго «гостевать» не захотел, устроился сторожем в лесхоз, а потом и смотрителем на кладбище, переселился в сторожку, где и доживал жизнь бобылём.

У Игнатовых бывал частенько. Да и Валентин нередко забегал к нему в сторожку, пока учился в школе. Потом уехал в институт, работал в другом городе и вернулся на родину уже после смерти отца, получив сюда направление в самом начале войны. Отыскал Петровича, вместе погоревали об отце и друге. Когда готовил операцию, спросил старика, может ли он ему чем-то помочь. Петрович сам вызвался быть связным, потому что такой старик, да ещё калека, ни у кого подозрений не вызовет. А уж повадки немцев он ещё с первой мировой знает. В общем, на Петровича можно было положиться, как на самого себя.

До того момента, пока генерал не послал его к Зигфриду, Игнатов не осознавал близость фронта. Но сейчас, проносясь на «газике» по улицам, во многих местах видел то беспокойное оживление, которое создавали люди с узлами, чемоданами, сумками, уходившие из города кто на машинах или подводах, а кто и пешком. При виде этой картины у него сжалось сердце: скоро в его родном городе будут враги, а он не может их остановить. Хорошо, что он и Коля Чернов уже отправили свои семьи за Урал. Враги будут топтать сапогами священную землю, связанную с великими именами России, разрушать памятники культуры, убивать и мучить людей… Как бы ему хотелось быть здесь в такое тяжёлое для города время. Он так рассчитывал на это и наверняка смог бы предотвратить многие несчастья. Но вот мчится, чтобы передать дело разработанной им операции в другие руки.

«Грибника» Валентин увидел среди деревьев неподалёку от дороги. Тот ковырял палкой землю, поглядывая на шоссе. Лица его Игнатов рассмотреть не мог — оно было наполовину закрыто капюшоном. В руке плетёная корзина. По-видимому, тот, кто ему нужен, тем более, что никого другого поблизости и не было. Майор остановил машину и, открыв дверцу, громко спросил:

— А маслята здесь встречаются?

— Хороший грибник находит то, что хочет, — услышал он в ответ.

«Грибник» пошёл к нему, не поднимая головы, и только около машины откинул капюшон.

Так вот ты какой, Зигфрид! Молод, лет тридцать или около того. Глаза большие, карие и как будто исподволь пытаются прочесть что-то в душе собеседника. Слегка раздвоенный твёрдый подбородок в иные моменты придавал его лицу решительное выражение, но в целом он производил впечатление натуры романтической, которая мало согласуется с суровостью военного времени. Он улыбнулся, протягивая руку, и словно шагнул сразу через несколько веков, засветившись восторженной открытостью юного рыцаря. И тут же будто переключился с большого на малое освещение — весь затеплился спокойно-улыбчивым светом.

Игнатова поразила его способность к такой быстрой перемене: за несколько мгновений он увидел трёх разных людей, с различной организацией душевного склада. И при этом Зигфрид, безусловно, красив, очень близок к арийскому типу, имя ему вполне подходит, хотя оно, конечно, не настоящее — у них принято давать разведчикам немецкие имена.

Майор пригласил «грибника» в машину и на полной скорости погнал к сторожке, до которой было не более десяти минут езды. По пути объяснил ситуацию, назвал явки и пароли.

— К Морозову, — продолжал Игнатов, — будете ходить «ботинки чистить», а также держите с ним связь через Петровича, с которым я вас сейчас познакомлю. Адрес Морозова даю только для особого случая, вам лучше там не показываться. К радистке придётся идти самому, якобы за уроками немецкого языка, но иногда можно подключать Петровича. Выход на радиосвязь по вторникам второй и четвёртой недели месяца и в четверг третьей недели. Первая неделя пока свободна, но в экстренном случае день связи — среда. При крайней необходимости — любой день и час. Кроме вас, информацию будет добывать Морозов. Он на все руки мастер — сапожник, жестянщик, сантехник, плотник, плиточник. Сумеет проникнуть в нужные места под видом мастерового человека. Петрович тоже может собирать данные по вашему указанию. Остальное — за вами: шифровка и работа с радисткой. Главное, чтобы мы как можно скорее получили сведения об агентурно-диверсионной группе, которая будет действовать в городе, и возможной засылке такой группы в наш тыл. Морозов постарается внедриться в хозяйственную часть немецкой армии. В этом ему должен помочь наш агент, который действовал на чужой территории. Они когда-то работали вместе и знают друг друга в лицо. Морозов вас с ним свяжет.

— Понятно.

— Правда, тут такое дело… Перед самым началом войны связь с этим агентом прервалась, и о нём долго ничего не знали. Недавно он объявился, передал в центр шифрованную записку, как он считает, с надёжным посыльным. В ней говорится, что вместе с немецкими войсками он скоро будет на Северном Кавказе. Но неизвестно, почему именно с войсками и в каком качестве. Где найти Морозова, он знает. Вопрос в том, насколько надёжным был посыльный. Да и сам наш агент… Всё-таки больше года молчал. Почему? Так что будьте осторожны. Сначала вместе с Морозовым понаблюдайте за ним.

— Понял. А у меня есть предложение, согласованное с центром.

— Какое?

— Нужно в первые же дни оккупации дезориентировать гитлеровцев, направив их поиски на не существующую подрывную группу партизанского характера.

— Как?

— Я выясню, где разместится штаб армии, а он, скорее всего, будет в центре, и ровно через пять дней в десять вечера дам с этого места зелёную ракету как ориентир для бомбардировщика. Немцы всполошатся и в чём-то раскроются. Мне важно понаблюдать, как они себя поведут.

— Это верно, но для вас большой риск.

— Не беспокойтесь. Я уже кое-что обдумал, изучил центр города, улицы, примыкающие к лесу, да и по лесу прогулялся. Пяти дней для тщательной проработки мне хватит.

— Ну что же, если центр в курсе, то договорились. О результатах бомбёжки потом сообщите по радиосвязи. Это и будет первый сеанс. А, вот и приехали. Хорошо, что день ненастный, людей около леса не видно. Впрочем, с тех пор, как началась война, здесь стало безлюдно. Давайте поторопимся, у меня время на исходе. А вон и Петрович на крыльцо вышел.

— Вы только познакомьте нас. Я останусь, а вы можете ехать обратно.

Вот там, у Петровича, они и расстались. Валентин не раз вспоминал эти последние мгновения, когда Зигфрид, вдруг став необыкновенно серьёзным, крепко сжал его руку и проникновенно сказал:

— До встречи, брат!

В положенный день и час вылетел бомбардировщик. Увидев зелёную ракету, лётчик сбросил груз и благополучно вернулся. А потом в разведгруппе напрасно ждали радиосообщения. Зигфрид не вышел на связь ни во вторник, ни в среду, ни в четверг. Не было вестей и от Морозова. Да и как им быть, если он не знает ни Анны, ни пароля к ней? Да-а-а, тут они перестарались с конспирацией.

Решено было переправить через линию фронта за информацией о разведчиках Колю Чернова — кроме Игнатова, только он один знал о явке номер два и был знаком с Петровичем. Но в ту ночь оборона у немцев была настолько плотной, что не сумели найти «окошко». Несколько часов длился артиллерийский и пулемётный огонь на большом протяжении. Пришлось вернуться, так как риск в данном случае не был оправдан.

Игнатов стянул мокрые сапоги и, укрывшись шинелью, прилёг на диване, специально поставленном в этом кабинете, чтобы оперативники, возвращаясь с заданий, могли отдохнуть. Думал, что уснёт сразу, — так устал. Но сон не шёл, не давали мысли о Зигфриде. По пути в кабинет он зашёл к радисту, поинтересовался, нет ли от него вестей. Нет. Эфир молчал.

Майор услышал в коридоре голоса. Ему показалось, что он узнал голос Виталия Ивановича, который у кого-то спрашивал о нём. Валентин вскочил и стал с трудом натягивать сырые сапоги. Едва управился, как в кабинет вошёл генерал. Он старался соблюдать субординацию, но если сам пришёл к сотруднику, значит, произошло нечто чрезвычайное.

Игнатов быстро одёрнул гимнастёрку и хотел доложиться генералу по всей форме, но Панов остановил его жестом. В глазах Виталия Ивановича суетились быстрые искорки. Генерал достал из кармана кителя аккуратно сложенную бумагу, положил на стол перед майором:

— Читайте.

Бумага имела гриф «Совершенно секретно». Это был радиоперехват немецкой телеграммы в Берлин о ночном налёте советской авиации на штаб-квартиру фон Клейста. В ней сообщалось о том, что штаб командующего цел, а советские агенты-диверсанты обезврежены. Эти слова были подчёркнуты. Видимо, на всех, кто успел прочитать текст радиоперехвата, они производили наиболее сильное впечатление.

Удручающе подействовали эти слова и на Игнатова. Пытаясь осмыслить это сообщение, он молчал и ожидал, что скажет генерал, понимая, что след карандаша на бумаге — это его пометка. Вероятно, у Виталия Ивановича есть и готовое решение.

— Что скажешь? — генерал неожиданно обратился к Игнатову на «ты», и Валентин понял, до какой степени он взволнован, понял также, что Панов ждёт от него дельного совета, полностью доверяя ему в такой сложной ситуации.

Да, есть от чего взволноваться: а вдруг и впрямь провал в самом начале операции по внедрению наших разведчиков в немецком тылу? Ведь молчит не только Зигфрид. Из-за отсутствия связи неизвестна судьба Морозова. Неладно складываются дела… Но что-то в радиоперехвате удивило Игнатова. Майор перечитал ещё раз.

— Не тот язык, — как бы подводя итог своим сомнениям, сказал он.

Панов задумчиво повертел в руках радиоперехват, и было непонятно, придал ли он значение словам Игнатова. В кабинет вошли подполковник Кондратьев и капитан Рыжов из особого отдела. Как видно, генерал пригласил и их на совет. Передавая им бумагу, Панов предложил поломать над ней голову и вышел. Игнатов догадался: пошёл на специальный пункт связи, чтобы переговорить с кем-то из центра.

Спорить начали сразу же, как только закрылась дверь за Пановым. Особенно горячился Кондратьев. Он напомнил, что не был сторонником акции с бомбёжкой. Как только узнал об этом, сразу же и возразил, а предлагал пристрелить фон Клейста из-за угла. Это мог бы сделать любой из них, чтобы не вовлекать в опасное дело Зигфрида, для которого самое важное — уцелеть и прижиться в немецком тылу.

Кондратьев чекист старый, пришёл в органы госбезопасности ещё во время гражданской войны из партизанского отряда. Игнатов ценит его смелость и опыт, но не всегда может с ним согласиться: сейчас не гражданская война и противник совсем другой, умный, хитрый, расчётливый. «Пристрелить из-за угла» — это та же партизанщина. Поэтому он сказал как можно мягче Кондратьеву:

— Вас бы, Василий Романович, объединить с Колей Черновым и можно под виллу фон Клейста подкладывать… вместо взрывчатки. Тут подумать надо, расшифровать.

— Дошифровались! — не уступал Кондратьев. — Зигфрид в руках у немцев!

— По-моему, не следует спешить с такими категорическими выводами, — возразил Игнатов.

— А это что?! — Кондратьев потряс бумагой перед самым лицом майора.

— А это… Это загадка, которую мы все вместе должны разгадать. Вот потому и не надо горячиться. Давайте лучше порассуждаем.

Его минутная растерянность уже прошла, и он заставил себя сосредоточиться. Взял текст радиоперехвата и начал читать вслух, то и дело ставя вопросы.

— Во-первых, если наши бомбы не достигли цели, тогда зачем немцы шлют шифровку в Берлин?

Кондратьев молча передёрнул плечами, посмотрел на Рыжова.

— Я сам лётчик, — сказал Рыжов, — по опыту знаю, если имеешь конкретное задание бомбить такой-то объект, не бросишь бомбы куда вздумается.

— Вот именно, — согласился Игнатов.

— Но одно дело, когда заранее знаешь цель, и совсем другое ориентироваться на ракету, — озабоченно, словно раздумывая, произнёс Рыжов.

— Ну вот! — опять загорячился Кондратьев. — Может, и не попал куда нужно!

— Во-вторых, — продолжал Игнатов, будто не слыша их разговора, — посылая телеграмму в Берлин о ликвидации «агентов-диверсантов», немцы могли рассчитывать на то, что мы её расшифруем? Могли. Кроме того, они сообщают о нескольких диверсантах, а Зигфрид в данном случае действовал… один!

В это время вошёл Панов и тихо сел на диван, показывая тем самым, что не намерен мешать разговору. Вид у него был уже не такой удручённый — наверное, успел выйти на связь и получить совет из центра.

— Мне кажется, — выкладывал далее свои доводы Игнатов, — противник пытается дезориентировать нас, вынудить на поспешные действия: авось поторопимся, просчитаемся.

— Это вполне возможно, — заговорил Панов, и все повернулись к генералу. — Не будем тратить времени, товарищи. Попробуем перехитрить врага. Как по-немецки «окно»? Дас Фенстер? Так и назовём предстоящую операцию: «Дас Фенстер». Жду вас всех у себя через пятнадцать минут.

Когда вслед за Пановым вышли Кондратьев и Рыжов, Игнатов задумался, пытаясь найти объяснение молчанию Зигфрида и Морозова. Если с ними что-то случилось, почему молчит Анна? Ах. Вот почему: она не знает шифра, шифр у Зигфрида. Значит, он до неё не дошёл! Почему?