XII

Яаном овладело странное настроение.

До тех пор, пока храбрый приятель сидел с ним рядом, болтал и шутил, хвалил его и подбадривал, Яан тоже чувствовал себя молодцом. Ему казалось — он сам внушал себе это, — будто и раньше совершал подобные поездки и что такого рода ночные подвиги ему не в диковинку. Резвый бег лошади, свист скользящих по снегу дровней придавали Яану уверенность.

Но все изменилось, когда Каарель его покинул, когда Яан почувствовал себя одиноким в таинственной, гнетущей тьме ночи. Чувство, вдруг овладевшее им, нельзя было назвать просто боязнью, это был скорее тайный страх перед самим собой, перед своими мыслями, которые, несмотря на все попытки Яана отбросить их, одолевали его. Особенно усилилось это чувство, когда он проезжал через большой и очень густой еловый лес. Ночной ветер шумел в вершинах деревьев, и шум этот показался Яану пением бесовских хоров. Звуки рождали образы, видения, призраки. За каждым темным стволом, за каждым бесформенным пнем ему мерещился враг, чудилась опасность. Скрип полозьев, потрескивание оглобель, храп лошади, каждый шорох во мраке лесной чащи заставлял его опасливо озираться, все больше горбиться и ежиться на дровнях. Он не осмеливался даже кашлянуть, даже прикрикнуть на лошадь.

Голова Яана гудела от мыслей — самых бессвязных и отрывочных. Лица, образы, события — все какие-то нелепые, искаженные, страшные — плясали в его воображении без конца, без смысла!.. И вдруг он увидел самого себя. На нем грубый серый халат, на голове арестантская шапка. На своих руках и ногах он чувствует оковы, донесся звон кандалов… Что это лошадь трясла головой и на упряжи звенело что-то металлическое, этого Яан не сообразил. И словно из тумана выплыли перед ним два знакомых лица — молодое и цветущее, старое и поблекшее. Анни и мать! А он стоял перед ними в грубом сером халате, в серой шапке без козырька и в кандалах…

Яан вздрогнул. Он, кажется, задремал. Из груди его вырвался глухой, хриплый стон. В безотчетном порыве он так стегнул лошадь, что та чуть не взвилась на дыбы, и сани понеслись с невероятной быстротой. Ездок не оборачивался назад, не озирался по сторонам, его охватил страх, будто за ним гонятся, будто он слышит за спиной крики. Скорее бы миновать этот проклятый лес, скорее бы утро…

За короткое время Яан промчался не меньше двадцати верст — совсем как настоящий конокрад! Когда наконец утренняя заря прогнала мрак, он увидел незнакомую дорогу, чужие места. Повсюду пробуждалась жизнь, начиналось движение. Стали попадаться крестьяне, спешившие на ярмарку. Дорога становилась все оживленнее, все длиннее вереница саней.

Мало-помалу спокойствие стало возвращаться к Яану. Ему казалось, что он ушел от большой опасности. И хотя Яан продолжал с недоверием всматриваться в каждого встречного и обгоняющего, стараясь по возможности избегать их, чем больше он видел вокруг себя чужих лиц, тем сильнее овладевала им апатия, которая следует за чрезмерным возбуждением.

На ярмарке Яан первым делом зашел в трактир подкрепиться и выпил довольно много водки и пива — ведь нужно было набраться храбрости. Да и лошади надо было дать отдохнуть — он ее совсем загнал.

Сердце Яана забилось, когда на площади к нему подошли первые покупатели. Ярмарка была многолюдная, и Яана все еще пугала возможность встретить здесь знакомых, которые стали бы приставать к нему с расспросами — откуда, мол, он раздобыл коня, да еще такого ладного. Но, к счастью, этого не случилось, и настроение у Яана поднялось. Ведь ярмарка была слишком далеко от дома, он не видел здесь ни одного человека, хоть немного его знавшего.

Яан слышал, что лошади были в цене. Помня наставления Каареля, он упорно торговался с покупателями, хотя охотно разделался бы со своим товаром как можно скорее.

К полудню торговля оживилась. Яану стали предлагать хорошую цену. Вдруг среди обступивших его людей мелькнуло знакомое лицо: Ханс Мутсу подмигивал Яану. Притворившись, что не знает Яана, он стал бойко торговаться. Яан разгадал его маневр и тоже прикинулся, что не знает его. Ханс старался взвинтить цену коня как можно выше. С видом знатока он расспрашивал о силе и возрасте лошади, пробовал ездить на ней верхом, запрягал ее в дровни. Наконец, не сойдясь на двух рублях, он бросил рядиться и отошел.

Этот маневр подействовал: у других покупателей разгорелись аппетиты. Один из них, молодой управляющий, искавший для мызы рабочую лошадь, решил купить коня. Лошадь оказалась здоровой. Ударили по рукам, и управляющий отсчитал Яану восемьдесят рублей новыми, хрустящими бумажками. В стороне стоял Ханс Мутсу и усмехался, поглаживая бороду.

Яана охватила какая-то робкая, неуверенная радость — первое свое самостоятельное дело он провел удачно. За небольшие деньги Яан продал также дровни и без оглядки помчался с площади, крепко сжимая деньги в кармане. Его подгоняло нелепое опасение — а вдруг покупатель вздумает вернуть ему лошадь и потребует деньги обратно. Яан шел торопливо, почти бежал, сам не зная куда. Охотнее всего он немедленно отправился бы домой.

Но Ханс Мутсу догнал его и остановил.

— Черт возьми, ты удираешь, будто конокрад, — засмеялся он. — Что же, без магарыча хочешь уйти? Ты почему не потребовал с управляющего магарыч?

Яан тяжело перевел дух. Ему стало стыдно за свое бегство, стыдно, что от радости он совсем забыл о магарыче. Ведь управляющий наверняка дал бы ему копеек сорок — пятьдесят, если бы не захотел сам зайти с крестьянином в трактир.

— Ведь это мое первое дело… — извинялся Яан. — Давай вспрыснем… Ты мне крепко помог, спасибо…

— Еще бы, — дружески смеясь, сказал Ханс и обмял Яана за плечи. — Ты ведь стоял, как красная девица, и небось зубы у тебя стучали от страха. Я уж стал бояться, как бы ты не свалился без чувств…

Они несколько часов пропьянствовали в трактире. Мутсу встретил там двух друзей и пригласил их к столу. Яан не скупился на деньги — теперь их у него было много! Он то и дело заказывал и платил, а приятели обнимали его. Под конец он и Хансу одолжил пять рублей.

Однако Яана все время не покидало желание уйти отсюда, убраться из этих краев. К вечеру, несмотря на просьбу друзей, он ушел. Торопливо насовав в карманы булок и копченой рыбы, накупив подарков для матери и детей, Яан пешком направился к дому в надежде, что по дороге кто-нибудь за доброе слово или за деньги согласится его подвезти. Приятели остались на ярмарке еще на день. Если Яан не ошибался, оба его новых товарища, как и Ханс, были горожане и приехали на ярмарку не продавать, а, напротив, кое-что отсюда увезти. Наличные, как они сами признались, интересовали их больше всего. Один из них, смеясь, шепнул Яану на ухо, что не один пустой бумажник уже валяется за трактиром.

Яан быстро шагал к дому. Теперь, когда все было позади, когда крупный куш благополучно лежал в кармане, Яан чувствовал себя счастливым, как ребенок. Впервые за всю жизнь у него было столько денег. Правда, это были не его деньги — он знал, что добрую половину их придется отдать… Но зато теперь он знал, как срывать большие куши для себя одного! Разве он обязан впредь за гроши продавать чужих лошадей, служить другим, вместо того чтобы самому быть хозяином и брать себе всю добычу? Яану вспомнилось, как недавно он бредил о больших деньгах. Теперь он знал, что и как надо делать. Пути, которые он искал, Отчетливо открывались перед ним… Не теряй времени, Яан, не сомневайся и не трусь! Смелость города берет. Ни о чем не думай, кроме как о добыче и о том, для чего она тебе нужна.

Яан был счастлив, прямо как дурачок, ощущая в кармане столько денег. Когда никого поблизости не было, он вытаскивал пачку бумажек, перебирал их, осматривал и снова и снова пересчитывал. Глаза у него от радости блестели, пальцы дрожали…

Он опять стал размышлять о своем будущем. Ведь это деньги за одну только лошадь. За двух лошадей можно получить вдвое больше — целую кипу. Если бы эти две лошади были его, только его, тогда вся эта огромная сумма принадлежала бы ему одному. А за трех лошадей можно было бы получить больше двухсот рублей! Больше двухсот рублей… Чего только не сделаешь на двести рублей! Заботы о переезде на новое место, о еде сразу отпали бы. Больше того: деньги дают человеку и положение. Разве с деньгами он остался бы бобылем, подневольным человеком, зависящим от милости и настроения других? Ничего подобного! Ведь он мог бы и сам стать хозяином, взять в аренду небольшой хутор. А если бы денег не хватило, каждый охотно дал бы ему взаймы — ведь тому, кто что-нибудь имеет, не отказывают в поддержке. Он мог бы и в город переселиться, открыть там лавку или трактир. В том и другом случае он уже не был бы захудалым бобылем из волости Лехтсоо, голодранцем, на которого каждый смотрит с презрением или высокомерной жалостью.

Были бы деньги, а уж тогда само собой придет и все остальное, чего только ни пожелаешь. Например, Анни. Если будет что показать хозяину, если Яан пойдет к нему как человек, который может не только просить, но и предложить кое-что, не только клянчить, но и требовать, как человек, который если и не возвысит жену, то, во всяком случае, не унизит ее сословно, — разве станет Андрес упорствовать? К тому же Анни и сама будет настаивать… Для отвода глаз Яан мог бы прикинуться последователем Андреса, «пробудившейся душой»… А приданое Анни — оно заложило бы прочный фундамент его будущего…

Но если спросят, откуда деньги? Так ведь не обязательно их сразу показывать; сначала надо переселиться на новое место, например в город, пожить там, а затем придумать историю о том, откуда взялись деньги. Ведь деньги можно раздобыть сотнями, тысячами способов — получить в наследство от родных, взять в долг у добрых людей, случайно выручить с помощью какого-нибудь удачного дела и т. д.

В мечтах Яан ворочал все более и более крупными суммами. Продавал все больше лошадей, загребал уйму денег. Он так увлекся, что уже верил в осуществимость своих замыслов. Он катался как сыр в масле. Выпитое вино ударило ему в голову.

Яан заходил чуть ли не в каждый встречавшийся по дороге трактир. Какое удовольствие испытывал он, когда дело доходило до расчетов за выпивку, — он вынимал из кармана толстую пачку ассигнаций и был счастлив. Наконец-то удалось избавиться от нищеты, сознание которой заставляет сердце бобыля горестно сжиматься каждый раз, когда приходится отдавать копейку. Так приятно было небрежно протянуть трактирщику пятирублевую ассигнацию и получить сдачи несколько рублей да еще пригоршню мелочи. Чувствуешь себя настоящим человеком! А в кармане еще много денег — несколько десятков рублей!..

К вечеру Яан дошел до трактира, стоявшего на перекрестке нескольких дорог, у самого леса. Он уже изрядно выпил и ощущал в себе избыток сил, смелость и решительность. Яан готов был совершить нечто значительное, только не знал — что именно.

Перед трактиром у привязи стояло несколько лошадей. Сумерки уже сгустились. Из трактира доносился шум голосов и смех. Дым и пар длинными языками тянулись из дверей к темно-серому небу. Яан решил зайти в трактир, но неожиданно для себя самого остановился на низком каменном пороге.

Осмотрелся, поглядел на лошадей. Они стояли с ряд, уткнув головы в торбы, или дремали. Кругом не было ни души. День был морозный, а в трактире тепло. Крестьяне, как видно, возвращались с ярмарки и были навеселе: из трактира доносился нестройный гул голосов, прерываемый пронзительными выкриками.

Кровь горячей волной прилила к сердцу Яана. Одной рукой он схватился за косяк, другую прижал к сердцу. Головокружение скоро прошло, и мозг лихорадочно заработал.

Яан осторожно заглянул в трактир. Там, оживленно болтая, группами стояли и сидели люди, стаканы переходили из рук в руки.

Яан отошел к двери, спустился с крыльца. За лошадьми, как и прежде, никто не присматривал. Тут стояли все больше клячи, но две-три лошади были совсем не плохие. Хотя бы вот эта — добрая коняга!

Косясь на освещенное, но почти непроницаемое от копоти окно трактира, Яан торопливо подошел к чужой лошади. Он хотел только поглядеть, крепко ли она привязана… Но вдруг отпрянул — ему показалось, что скрипнула дверь. Прислушался… Померещилось!.. Никого нет.

Он опять подошел к лошади, протянул руку к вожжам, которыми лошадь была привязана к столбу, но, взглянув на освещенное окно, чего-то опять испугался и отошел от нее. Ему показалось, что кто-то следит за ним. Нет, он ошибся, это просто мелькнула тень…

Яан снова подошел к двери трактира и в щель стал наблюдать за людьми. Нет, как видно, никто из них не собирался выходить. В задней комнате, сбившись в кучу у стойки, крестьяне о чем-то горячо спорили.

Собравшись с духом, Яан быстрым шагом вернулся к сытой гнедой лошади. Ей, видно, хотелось пить, она жадно потянулась к Яану. Он торопливо стал развязывать узел. Сердце Яана готово было выскочить из груди.

В глазах помутилось. Дрожащие пальцы двигались быстро, он почувствовал, как узел ослабел, развязался, как вожжи повисли. Яан нагнулся за ними, но в испуге отскочил и спрятался за лошадь…

Кто-то шел! Но не с той стороны, откуда сперва показалось Яану. Скрипнула дверь гумна, и появился темный силуэт. Яан завозился у привязи, покачиваясь, словно пьяный. Потом медленно стал отходить от лошадей — все дальше и дальше, пока снова не дошел до двери трактира.

Вышедший с гумна человек, как видно, и не заметил его. Он не был хозяином гнедой лошади, он подошел к другим дровням, поискал чего-то, затем снова исчез на гумне.

Все это несколько отрезвило Яана. Размышляя о том, как теперь быть, он увидел серьезную помеху своему делу, которая ускользнула было от его внимания.

Лошадей перед трактиром стояло с полдюжины. Хозяева их, казалось, все были из одной местности, во всяком случае знакомые между собой. Если они на своих лошадях бросятся в погоню за вором, его не спасут ни развилки дорог, ни ближний лес — все равно его настигнут… От одной этой мысли Яана бросило в жар. Он понял, что чуть было не пустился в весьма опасное предприятие, и теперь благодарил судьбу за то, что ему вовремя помешали; он решил впредь быть осторожнее.

Яан колебался — зайти в трактир или отправиться дальше, как вдруг к дому подкатили новые сани, в которых сидела пожилая крестьянская чета. Сойдя с саней, женщина обратилась к мужу, привязывавшему лошадь:

— Спрячь покупку-то под сиденье.

Она вошла в трактир, муж, привязав лошадь, последовал за ней. Яан, не зная даже, для чего, спрятался в тени, за углом дома, так что его не заметили.

Он досадовал, что задуманное им дело сорвалось, и в то же время ощущал непреодолимое желание совершить какой-нибудь поступок, безразлично какой.

Когда супруги скрылись в трактире, Яан быстро вышел из-за угла, подошел к новым саням, сунул руку под сиденье и, впопыхах вытащив оттуда первое, что попалось под руку, помчался в лес.

Он бежал что было сил. Легкий узелок, который Яан сжимал в руках, не мешал ему. Вскоре пот заструился по его щекам, сердце готово было выскочить из груди. Тяжелое дыхание Яана и скрип снега эхом отдавались в лесу, до которого он успел уже добежать. На перекрестке Яан инстинктивно выбрал дорогу, уходившую в глубь леса, и лишь тогда перешел на шаг, когда не стало больше сил дышать и нестерпимо закололо в боку.

Ему казалось, что теперь он спасен. Вечер был темный, а в лесу еще темней. Если бы даже за ним пустились в погоню, здесь он смело мог бы спрятаться за любым деревом или кустом.

Только теперь Яан решился поглядеть на свою добычу: в рваном ситцевом платке оказалась пара новехоньких сапог… «Вот счастье — сапоги-то мне как раз и нужны! — подумал он, разглядывая и ощупывая их в темноте. — Матерьял хороший, работа чистая…»

Яан снял шапку и отер с лица пот. Сердце у него громко стучало, ноги дрожали. Передохнув немного, он снова пустился бежать, при этом то и дело оглядывался и прислушивался. Ни звука! Бог знает, сколько времени старик с женой будут греться в трактире, бог знает, заметят ли они сразу пропажу… Яан осмелел и пошел шагом.

Просто так, из озорства, для пробы он обделал дельце. Уж очень велико было искушение! И гляди, какая удача! Коли правильно начнешь — как не быть удаче! И в другой раз так можно. Надо только действовать быстро и осмотрительно.

Немного погодя, выйдя из леса, он увидел на краю дороги ветряную мельницу. Эта мельница была ему знакома — по дороге на ярмарку он проезжал мимо нее. Значит, он шел верной дорогой. За мельницей должен быть трактир Муру. Так и есть.

Около трактира, где дороги сходились, Яана обогнало несколько саней — опять, наверное, крестьяне, возвращавшиеся с ярмарки. Но никто не остановился и ни о чем его не спросил. Перед трактиром стояло несколько понурых лошадей. Яан обвязал сапоги своим шейным платком, который вытащил из-под старого шарфа, и вошел в дом.

Здесь он выпил бутылку пива и стал расспрашивать крестьян, не едет ли кто из них в его сторону и не согласится ли подвезти немного? Вскоре такой нашелся. Яан не поскупился — угостил деда водкой и пивом, и они двинулись в путь.

К рассвету Яан добрался до своей волости. Кое-где на хуторах уже мелькали огни: люди вставали. Ему нужно было пройти мимо хутора Виргу, выходившего на большую дорогу.

В одном из окон виднелся свет.

Яан знал это окно.

Он хотел было побыстрее пройти мимо хутора, чтобы никто его не заметил, но вдруг остановился, словно выполняя чей-то приказ.

В опрятной, уютной, знакомой Яану комнате с окном, выходившим в поле, раньше жили обе дочери Андреса. Теперь, когда Мари вышла замуж, здесь жила одна Анни.

За окном, до половины задернутым занавеской, Яан увидел силуэт. Словно повинуясь внутреннему зову, Яан нерешительно подошел к окну, в которое можно было заглянуть через низкую ограду. Он хотел хоть одним глазком посмотреть на свою любимую, увидеть хотя бы ее тень. Ему захотелось быть поближе к ней, сердце его наполнилось глубокой нежностью.

Анни стояла возле окна и торопливо расчесывала волосы. Ей приходилось рано вставать — ведь теперь все хозяйство лежало на ней. Густые, блестящие русые волосы спадали по ее обнаженной шее и плечам. Белая полотняная рубашка до половины прикрывала высокую грудь девушки.

Яану кажется, что лицо у девушки грустное. Ее большие серьезные глаза задумчиво глядят в пространство. Белая, полная рука, держащая гребень, машинально движется вверх и вниз. Вдруг ее грудь поднимается, девушка тяжело вздыхает. Рука останавливается и бессильно падает. Анни закрывает ладонями лицо. Голова ее поникла, волосы отливают темным золотом — так стоит она долго, освещенная светом лампы, не двигаясь с места, как будто молится…

Молится? О ком?

Больше Яан не может смотреть. Он убегает. Сорвав с узелка свой платок, он бросает украденные сапоги на дорогу… Хочет вытащить и деньги, чтобы швырнуть их туда же, но вовремя вспоминает, что они принадлежат не ему.

Задыхаясь, прибегает он домой.

Больная мать открывает ему.

— Господь с тобой, сынок, где ты пропадал?

Яан не отвечает. Скинув пиджак и шапку, он бросается на постель и, всхлипывая, прячет лицо в жесткую соломенную подушку…

Загрузка...