IX

В воскресенье Яан отправился в церковь. Он решил купить в лавке возле церкви чего-нибудь соленого. Купил салаки, селедок, а для матери, которая снова стала чувствовать себя хуже, — даже пакетик дешевого чаю. Уплатил он деньгами Каареля.

Выходя из лавки, он вдруг лицом к лицу столкнулся с ним. От испуга Яан едва не выронил горшок с салакой.

— Гляди-ка, и Яан провизию закупает, — дружелюбно засмеялся Холостильщик, протягивая ему руку. — Хорошо, что встретились… Погоди минутку, я только папирос куплю… Зайдем в трактир, выпьем по маленькой.

Яан пробормотал было в ответ, — ему, мол, некогда, но приятель, не дав парню даже договорить, крепко взял его под руку. Купил папирос и потащил Яана из лавки.

Трактир и лавка помещались под одной крышей, вход в питейное заведение был рядом с дверью лавки.

Яан был в отчаянии, но делать было нечего. Уйти от Каареля, отклонить его приглашение — значило обидеть его. А это Яан сделать не посмел — он ведь был должником Каареля и не мог сегодня вернуть ему долг. Они подошли к стойке, и Каарель потребовал водки. Когда водка была выпита, Яан заказал пива. Они отошли в угол, к столу, где не было толчеи.

Яан заговорил о своем долге, извиняясь, что сегодня не может его вернуть.

— Знать бы, что встретимся, сказал он, — взял бы с собой деньги.

Каарель скорчил недовольную мину.

— Не болтай чепухи! — воскликнул он. — Будто уж это мои последние копейки, которые нужны мне до зарезу. Отдашь, когда сможешь.

Яан стал уверять, что он терпеть не может долгов, и спросил, где теперь Каарель живет и нельзя ли завтра же с ним встретиться.

— Где я живу? Нынче здесь, завтра там, — засмеялся Каарель. — Ты ведь знаешь, я коновал: куда позовут, туда и иду, там и ночую. Сегодня вечером собираюсь денька на два съездить в город. Но в четверг мы обязательно встретимся в Лехтсоо.

— Не знаю… — начал Яан и замолчал.

Каарель пристально посмотрел на него.

— Чего ты не знаешь?

— Не знаю… будут ли у меня в четверг деньги, — докончил Яан, хотя хотел сказать совсем не то.

— Черт побери! Ведь я же сказал, не нужны мне деньги. Эти рублишки можешь не возвращать хоть до Страшного суда… Так помни, — в четверг будем решать важные дела. И коли ты не хочешь меня злить, брось свое дурацкое «не знаю» да «не знаю».

Чтобы успокоить Каареля, Яан пообещал прийти в четверг. Он старался поскорее отделаться от Каареля, но не тут-то было — тот прицепился к нему, как репей, заказал еще пива и трещал без умолку. Наконец, заявив, что времени у него в обрез, Яан встал и пошел к двери. Но, к его огорчению, Каарель увязался следом, сказав, что немного проводит Яана, а потом отправится туда, где сегодня остановился. Яана еще в трактире мучила мысль, что у всех на виду он сидит за одним столом с Каарелем Холостильщиком, пьет с ним из одной бутылки, а теперь вот даже пойдет с ним по улице. Как знать, кто опять видел их вместе и кто еще увидит. Любой подумает, что они закадычные друзья — вон как льнет к нему Каарель, как доверительно шепчет что-то на ухо.

Выходя из трактира, Каарель дружески обнял Яана. Тот пытался отстраниться, но все зря. Едва они вышли на крыльцо, как Яан резко остановился, точно оглушенный ударом.

Прямо навстречу им шли две девушки и высокий усатый парень: Анни и Мари с женихом — мельником Пээтером из Луйге.

Яан судорожно прижал к себе горшок с салакой и резко шагнул в сторону, чтобы вырваться из объятий Каареля. Он даже поздороваться забыл, да и с ним никто не поздоровался, хотя Пээтер знал его. Все трое медленно прошли мимо. Мари громко захохотала, пронзительно и ядовито; ее смех уязвил Яана.

— Ты что? — спросил его Каарель. — Черта увидел, что ли?

Яан промолчал. Опомнившись, он зашагал так, словно за ним кто-то гнался.

— Никак, это девчонки из Виргу, а с ними луйгеский Пээтер, — заметил Каарель. — A-а, теперь я понимаю, — добавил он, смеясь, — ведь одна из них твоя любезная. Старый-то черт не хочет ее отдавать за бобыля! Не тужи, брат, ты еще таким человеком станешь, что отцы и дочери сами за тобой гоняться будут! Дай только срок!

В ушах Яана все еще звучал хохот Мари, и он не слышал болтовни своего спутника. Понурив голову, он торопливо шагал, чувствуя, как дрожат колени и по спине бегают мурашки.

Пройдя около версты, Каарель свернул в сторону. Когда его коренастая фигура исчезла вдали, Яан вздохнул с облегчением. Он, кажется, все бы отдал, только бы не было этой встречи с девушками. Какой позор! Мари теперь опять растрезвонит по всей деревне, что Яан завел дружбу с ворами и пьянчугами! А что скажет Анни! Яан готов был сквозь землю провалиться…

Дома, как всегда, с нетерпением ждали возвращения Яана из церкви. Дети, блестя глазенками, выбежали ему навстречу и ухватились за полы его пиджака: сегодня, как видно, у ребятишек не было причины забиваться в угол, совесть их была чиста. Зато Яану радость детей причиняла острую боль. Оделив их булками, он вошел в свою мрачную лачугу, где его поджидала мать со скудным обедом.

Весь вечер Яан был молчалив и мрачен. О встрече с Каарелем и неприятном случае у трактира он рассказал матери в нескольких словах. Потом попытался прочесть газету — на три-четыре дома выписывалась одна еженедельная газета, — но не понимал того, что читает. Яан просидел при свете тусклой лампы весь вечер. Когда он наконец собрался лечь, был уже, наверное, двенадцатый час. Дети и мать давно спали.

Он начал раздеваться. Вдруг послышался тихий стук в стекло, будто дятел долбил дуплистое дерево. Яан взял лампу и подошел к окну. Прижавшись лицом к черному запотевшему стеклу, на дворе стояла Анни. Ее большие глаза серьезно смотрели на Яана, губы не двигались.

Яан поспешил отворить дверь. Кай спала первым сладким сном, она не проснулась. Только Маннь взглянула на гостью сонными глазами. Анни, проходя, молча погладила ее по головке и направилась прямо в каморку, где Яан только что читал.

— Я улучила минутку и прибежала, — зашептала она, переводя дыхание. — У нас жених Мари, никто не заметил, как я ушла.

Яан поставил коптилку на стол, пододвинул Анни скамейку, а сам прислонился к стене. Оба молчали.

— Я пришла к тебе с просьбой, Яан… — проговорила наконец Анни. И когда она подняла на юношу свои большие ясные глаза, тот сразу понял.

— Говори, — сказал он.

И тогда в простых, спокойных словах Анни высказала все, что тяжким грузом лежало у нее на сердце. Она не жаловалась на свои мучения, которые ей приходится терпеть от домашних, она пришла только ради самого Яана, пришла, чтобы предостеречь его, напомнить ему, какие неприятности он может на себя навлечь, ободрить его, уговорить его быть осмотрительнее, осторожнее — для его же собственной пользы. Она не навязывала ему своих советов, не докучала ему, не мучила его, она ничем не задевала его самолюбия, ни единым словом не заикалась о том, что сама может подумать о нем плохо. Она беспокоилась о его добром имени, о том, чтобы никто не смел кинуть в него грязью…

Яан без утайки рассказал ей все. Он ничего не скрывал и не оправдывался. Да, он допустил ошибку, оказавшись в тот злосчастный вечер в компании подозрительных парней. Честно рассказал он и о том, что занял у Каареля деньги. Яан поклялся выполнить просьбу Анни и порвать всякие отношения с Каарелем, Юку и другими.

Анни заглянула ему в глаза и прошептала:

— Я это знала. Теперь я спокойна… Но разве ты обязательно сам должен в четверг отнести Каарелю деньги? Не мог бы ты с кем-нибудь их передать?

Яан задумался.

— Передать? С кем? Мне кажется, так не годится. А вдруг тот, кому я поручу отнести деньги, почует недоброе и раззвонит по всей округе? А тех парней я разозлю, если не приду, и они будут меня везде обливать грязью. Лучше уж я сам пойду и постараюсь от них отделаться. Я сумею… Ты не бойся… только не бойся.

— Тогда иди… Я не боюсь.

Анни встала и протянула Яану руку — как друг, как товарищ. А у него не хватило смелости обнять ее, поцеловать, сказать на прощанье ласковое слово. Сделай это, ему казалось, он поступил бы легкомысленно, обнаружил бы слабость. Ведь Анни пришла к нему такая серьезная. И он только крепко пожал ее руку.

На следующий день Яан отвел овец к покупателю и получил за них цену, о которой условились. От денег Каареля у него оставался еще рубль. Добавил к нему два — стало три, ровно столько, сколько нужно было, чтобы вернуть постыдный долг. И в четверг вечером Яан с тяжелым сердцем направился в корчму Лехтсоо.

К великому изумлению матери, Яан пропадал до поздней ночи. И пришел совсем пьяный — второй раз в жизни он был так сильно пьян. Мать спросила его с горечью, что с ним такое случилось. Яан не ответил, повалился одетый на кровать и сразу захрапел…

Ничего не сказал он ей и наутро. Лицо у него было бледное, глаза ввалились, губы пересохли. Он не смел взглянуть на мать, хотя она ни единым словом не упрекнула его. Освежив лицо ледяной водой, Яан тотчас ушел.

— Ты надолго? — крикнула ему вдогонку мать.

— Не знаю.

Он шел, как видно, без всякой цели. Брел медленно, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Глаза его горели от возбуждения, мыслям было тесно в голове. Он размахивал руками, бормотал обрывки слов, вдруг останавливался посреди дороги.

Домой Яан вернулся только к обеду.

Ночью он громко бредил во сне, то и дело произносил имена Каареля Холостильщика, Юку Кривой Шеи и еще чье-то, неизвестное матери.

Утром мать спросила, сдержал ли он слово, развязался ли со своими подозрительными приятелями.

— Да, — сквозь зубы процедил Яан, глядя в угол, как набедокуривший мальчишка.

— Правда?

— Не мог же я им в лицо сказать: уходите от меня, терпеть вас не могу! Они бы меня вздули… Распили вместе несколько бутылок, поговорили, и я ушел домой… Кто знает, может, они мне еще когда-нибудь пригодятся в жизни.

Женщина печально посмотрела на него.

— Ты так думаешь?

— Ничего я не думаю, — ответил Яан, — но все возможно… Деньги, которые я занял у Каареля, нам ведь были нужны.

— А деньги ты ему все же вернул?

— Он не хотел брать, как я ни настаивал. Потом взял рубль, а два мне оставил… Я в этом не виноват.

Мать поглядела на осунувшееся лицо Яана, на его воспаленные глаза и покачала головой.

— Что же, он подарить хочет тебе эти деньги?

— Вроде так… Но в другой раз я с ним обязательно рассчитаюсь. В четверг они все были так пьяны, что и слова связать не могли.

— Слушай, Яан, — подумав, сказала мать, — ты не должен говорить Анни, что не вернул Каарелю всех денег. Это огорчило бы ее.

Лицо Яана скривилось, словно от боли. Он молча поглядел в окно в сторону хутора Виргу.

— Лучше всего, мать, возьми ты эти деньги и купи все, что нужно, — проговорил он тихо. — Тогда их у меня не будет, и выйдет, что я сдержал слово.

Яан достал из жилетного кармана две скомканные, засаленные бумажки и бросил их на стол. Кай неохотно взяла их и отнесла в сундук — эти деньги, как видно, были ей не по душе.

Прошла неделя. Однажды ночью бушевала сильная буря, на дворе была непроглядная темень. Двери в домах содрогались, деревья гнулись и трещали, в окна крупными каплями стучал дождь.

В лачуге все, кроме Яана, уже спали. А он сидел в своей комнатушке и пытался читать, часто задумывался, глаза его подолгу останавливались на одной странице. Каждый раз, когда порыв ветра ударял в окно или сотрясал дверь, Яан вздрагивал и в испуге осматривался, словно опасался, что у ветра есть сообщники.

Было уже за полночь, когда Яан вошел в комнату, собираясь лечь спать. Он попробовал дверь, проверил засов. Сквозь вой ветра вдруг послышался стук в окно. Яан в страхе отступил и забился в угол.

Стук повторился сильнее. Яан увидел руку, стучащую в окно. Кто-то стал трясти дверь.

Яан немного постоял, робко косясь на спящую мать. Он все еще медлил. Наконец он понял, что стучащий не уйдет: ведь ясно, что в доме есть люди, — коптилка горит…

Решившись, Яан вышел из угла, где прятался. Отпер дверь и шагнул во двор. Он пробыл там довольно долго, затем на цыпочках вернулся в лачугу, зажег в фонаре огарок сальной свечи и крадучись снова вышел.

Во дворе стояла лошадь с дровнями. У воза шепотом разговаривали двое мужчин. Они подогнали дровни к хлеву и вдвоем стали стаскивать с воза тюки и узлы. Яан светил им, прикрыв фонарь полой пиджака. Широко раскрытыми глазами, как в бреду, он смотрел на узкое пламя свечи.

— Скорее, скорее! — торопил он их сдавленным голосом. — Кончайте и убирайтесь отсюда.

Ночные гости были Каарель Холостильщик и Ханс Мутсу — тот самый горожанин, который сидел тогда с Каарелем и Юку в здешнем трактире. Они работали быстро, и через несколько минут дровни были пусты. Каарель подошел к Яану и прошептал:

— Будь толковым парнем, спрячь получше. Действуй с умом: это — сюда, то — туда. И держи ухо востро, смотри в оба…

— Когда вы придете за добром? — спросил Яан.

— При первом удобном случае, конечно, — заметил Ханс Мутсу.

— Как только будет возможность, — добавил Каарель. — Можешь тут сам выбрать, что тебе понравится. Мы ведь на плату не скупимся.

— Приезжайте поскорее, — настойчиво повторял Яан. — А то буду жалеть, что послушался вас.

Они успокоили его, дружески пожали ему руку и скрылись в темноте.

В эту ночь Яан не сомкнул глаз. Он метался на постели, как тяжелобольной. Страшные образы плясали у него перед глазами, ему чудились всякие призраки, в ушах отдавались зловещие шорохи.

До чего он дошел! Стал укрывателем краденого! Первый шаг под уклон. Горе ему, если он сделает второй шаг! Тогда уже не удержаться.

Как ловко они в тот памятный четверг заманили его в свои сети. Чего только они ему не сулили, как не изощрялись, рисуя невинным и естественным все то, что он привык считать преступным и запретным. Хорошо зная, как он бедствует, они убедили Яана, что надеяться ему не на что, что весной его ждет злой, беспощадный голод, если только он не возьмется за ум, как подобает мужчине, и не будет искать спасения там, где его только и можно найти. Он спорил с ними, бахвалился своей честностью, поминал бога, который поможет ему. Напрягая все силы, он думал о матери и об Анни, чтобы только не поддаться искушению. Но словно невидимая сеть упала на него и опутывала все крепче и крепче. Дело решила водка. Хмель ослабил волю, помутил рассудок. Мало-помалу Яан стал соглашаться, уступать. Он забыл просьбы дорогих ему людей, забыл клятвы, забыл о матери и невесте.

Он понял, что случилось, лишь когда прошел хмель, С ужасом увидел Яан, до чего он дошел. Он еще не скатился в пропасть, но уже стоял на ее краю, Он дал своим приятелям слово прятать иногда у себя в доме их добычу, принимать участие в их «работе» он не соглашался. Но и это обещание показалось ему на следующий день таким чудовищным, что он даже подумал, не сошел ли он с ума. Но разум человека гибок и изворотлив. В последние дни Яан много раздумывал о своей нужде, живо представляя себе будущее, и обещание, данное им Каарелю и его товарищам, казалось ему не таким уж страшным.

«Что ж такого, если я изредка буду прятать в своем доме какую-нибудь вещь? — успокаивал он себя. — Разве я обязан знать, откуда она? Мое ли это дело? Я помогаю ворам — это верно, но ведь это еще не значит, что я сам вор! Между вором и укрывателем краденого есть разница. К тому же я могу участвовать в их деле не больше одного раза. Это уж от меня зависит. А весной я все равно перееду в другое место».

И Яан решил сдержать данное им обещание только один раз. Видит бог — не больше! Если бы он от этого вообще уклонился, ему пришлось бы опасаться всяких подвохов с их стороны и лишиться той небольшой платы, которую он от них получил…

Загрузка...