Глава 11 СВАДЬБА. ПЕРВАЯ АВАРИЯ

Свадьба Валерия Харламова состоялась 14 мая 1976 года. Расписывались в престижном Грибоедовском загсе на Чистых прудах. «Я составил списки друзей, вроде бы самых близких друзей, и у меня получилось более ста человек. Ведь только хоккеистов ЦСКА больше двух десятков. Вот и получилось, что на свадьбе было почти полторы сотни гостей», — признавался Валерий Харламов.

Банкет проходил в гостинице «Интурист» на нынешней Тверской (тогда улице Горького). Зданию «Интуриста», который демонтировали в 1990-е годы, тогда, в 1976-м, насчитывалось только пять с небольшим лет. С организацией банкета в ресторане помогла супруга футболиста ЦСКА Альберта Шестернева, работавшая там метрдотелем. Свидетелем со стороны жениха был Мальцев. Звучало много хороших пожеланий. Тогда на свадьбах дарили не конверты с деньгами, как сейчас, а запоминающиеся подарки. Мама Харламова, которая страшно боялась различных суеверий, очень близко к сердцу приняла один из свадебных сувениров, считая, что он «несет черную метку».

«Когда приехали из ресторана с подарками в дом родителей Харламова, Бегоня захотела посмотреть их. Открыла одну коробочку. Там лежал бюст какого-то испанского поэта, настоящая антикварная вещица. Мать охнула: “О, Мигель, это же памятник на могилу”, — вспоминал Михаил Туманов. — Я сказал ей: “Бегоня, ты что?! Люди делали подарки от чистого сердца”. — “Нет, — ответила Бегоня, — это всё, конец. Это памятник на могилу Валерки”. Ведь испанцы очень суеверные люди. И когда через две недели случилась первая авария, мать сразу же вспомнила о подарке: “Я же тебе говорила, я же говорила”. Я ответил: “Они же живы”. Она тяжело вздохнула, подняла руки и обхватила голову: “Это не кончится просто так!”».

У Харламова не было никакого медового месяца. Они с молодой женой отдохнули всего один день, погуляли, а затем, несмотря на окончание сезона, Харламов продолжал приезжать тренироваться на базу клуба вместе с другими армейцами. Отпуск у него наступал в середине месяца, да и ехать с маленьким Сашей (который родился еще до свадьбы, в сентябре 1975 года) они особо никуда не рвались.

«Когда я женился, мама была очень рада, сказав: “Теперь Ира тебя будет провожать на игру. Мне немного легче станет”», — писал Харламов в автобиографии. «Бегонита исповедовала удивительную любовь к сыну. Валерий был вся ее жизнь. Когда Валерий женился, она отошла от сообщества испанских изгнанников, живших в России, и не могла уже вернуться в Испанию, как сделала я», — признавалась Клара Агиррегавирия, подруга Бегони Ориве-Абад и мать известного баскетболиста Хосе Бирюкова.47

«Женившись, он по-прежнему, улучив свободную минутку, встречал меня после работы во второй смене, — вспоминала Бегоня. — Раз они с Володей Лутченко всю клумбу возле проходной оборвали. Признавались: не могли меня без цветов встретить».

А всего через 12 дней после свадьбы Валерий Харламов попал в самую настоящую передрягу, которая едва не поставила крест на его спортивной карьере и не сделала инвалидом.

Первая страшная автомобильная авария произошла с Валерием Харламовым в среду 26 мая 1976 года. В этот день в однокомнатную квартиру Харламова в Тушине на улице Свободы заехали супруги Татьяна и Борис Михайловы, а также известный волейболист ЦСКА и бывший игрок сборной СССР, девятикратный чемпион страны Владимир Путятов, который не смог присутствовать на свадьбе по объективным причинам. Здесь же был и Михаил Туманов. Собирались пойти в ресторан, но в последний момент передумали.

Картина событий в тот день, по рассказам людей, близких к Харламову, была следующей. Днем все посидели за столом, немного пригубили вина. В 20 минут восьмого Михайловы и Туманов, которого они пообещали добросить до дома, ушли.

После этого Валерий и супруга постучались в дверь к соседке: попросили ее пару часов присмотреть за маленьким сыном Сашей. Харламов взялся отвезти Путятова домой на своей «Волге». Потом супруги хотели поужинать в кафе и вернуться домой.

В процессе подготовки книги мне удалось связаться с Владимиром Путятовым, который прояснил картину дальнейших событий в тот день. «Валера был абсолютно трезвый. Предложил мне: давай, Володя, отвезу тебя домой. Я тогда жил на “Войковской”», — рассказал он.

Итак, Харламовы с Путятовым сели в «Волгу» и направились в путь. Двигался хоккеист со скоростью не больше 40 километров в час из-за грузовика с песком, который медленно ехал на стройку, находившуюся в нескольких сотнях метров. Дорога была свободной. Впереди по встречной полосе также ехал грузовик. Харламов решил уйти влево, обогнав медленно ехавшую машину. Вдруг он увидел, как по встречной полосе, вылетев из-за встречного грузовика, прямо на него тараном на большой скорости движется такси. Оно также пошло на обгон грузовика на своей полосе.

«Я успел крикнуть Валере: “Уходи влево”. Справа, на нашей полосе был грузовик, и, уходя вправо, мы бы попали под его колеса. Валера резко вырулил влево, ушел от столкновения с такси, но ударился о высокий бордюр. Руль выбило, и неуправляемая “Волга” врезалась боком в фонарный столб. Я отключился от удара и очнулся уже на асфальте в нескольких метрах от машины», — поведал о тех роковых минутах Владимир Путятов. Высоченного волейболиста отбросило от «Волги» на целых семь метров.

Благодаря реакции Харламову удалось избежать лобового столкновения с такси. Но удар пришелся в столб, который, как говорят автомобилисты, «машина обняла». Если бы Валерий не наехал на этот столб, то он сбил бы людей, находившихся на тротуаре. Там в тот момент было не менее пяти человек.

«В этой ситуации меня больше всего поразило то, что таксист, который шел с такой скоростью прямо на нас, не только сумел избежать аварии, но стремительно скрылся с места. К “Волге” тут же подбежали люди, много людей. Стали оказывать нам всю необходимую помощь. Минут через десять подъехала “скорая”, а затем машина ГАИ», — вспоминал Владимир Путятов. Сам он, несмотря на то, что вылетел из машины, не получил ни царапины, отделавшись ушибом, в отличие от супругов Харламовых, сидевших спереди.

Всё произошло настолько стремительно, что уже ближе к восьми часам Туманов, который только-только вошел в свою квартиру, знал о случившемся. Ему позвонил Геннадий Цыганков, до которого, в свою очередь, дозвонился начальник Тушинского ГАИ, сказавший, что только что «разбился Харламов». Уже потом выяснилось, что машина хоккеиста угодила в аварию примерно в 19.35. На место происшествия вслед за «скорой», буквально через несколько минут, прибыли работники ГАИ, которые и сообщили об этом своему шефу. В считанные минуты об аварии знали все близкие Валерия Харламова.

Харламов лежал на асфальте и гнал от себя леденящую сознание мысль о ноге, которой не мог пошевельнуть. Эта острая нестерпимая боль, идущая от голеностопов, пронзала все его тело. От этой боли он даже не мог пошевелить губами и спросить, как чувствует себя его молодая жена.

«Авария произошла в начале улицы Свободы. Харламов ехал от современной МКАД, которая тогда была обычным шоссе. Справа была заправка, столб долго там стоял еще, который он левой стороной своей “обнял”. У него же машина согнулась вся; у меня где-то были снимки, когда столб, в который он врезался, Валеркина машина “обняла”. Их там всех выбросило из машины, как цемент с мастерка. Больше всего у Валеры пострадали голеностопы, которые попали в проем между жесткими и большими педалями “Волги”», — объяснял Михаил Туманов.

По словам Туманова, у «Волги» в тот день было спущено правое колесо. Это Харламов не успел заметить, садясь за руль. «Из-за того, что было спущено правое заднее колесо, машину начало разворачивать. Вдобавок при увеличении скорости Валера сделал маневр. Он принял весь удар на себя, вывернул руль и врезался в столб».

А вот как вспоминал этот эпизод в своей книге «Хоккей — моя стихия» сам Валерий Харламов. Книга в литературной записи Олега Спасского появилась на прилавках книжных магазинов спустя год после аварии. «Я никуда не спешил. Но грузовик, едущий впереди, катился вызывающе медленно. Он мне даже успел надоесть, этот грузовик. И я решил обойти его. Включил мигалку поворота и взял чуть левее, увидел идущую навстречу грузовую машину, подумал, что легко проскочу между двумя грузовиками, только добавлю скорость. И в ту секунду, когда я нажал педаль газа, из-за мчавшейся навстречу машины показалось такси. Видимо, мы в одно мгновение ударили по тормозам. Резина на задних колесах моей “Волги” была уже почти “лысой”. Машину повело резко влево и швырнуло на столб», — признавался Валерий Харламов.

Это сейчас введены штрафы за непристегнутые ремни безопасности, а тогда, в 1970-е годы, мало кто из водителей использовал их. В СССР водителей и пассажиров легковых автомобилей обязали использовать ремни безопасности с 1 апреля 1975 года, за год до первой аварии Харламова. Кстати, через год после принятия закона выяснилось, что количество смертельных случаев и травм водителей и пассажиров уменьшилось в два раза.

«После первой большой аварии я занимался восстановлением Валериной “Волги”, — рассказывал Михаил Туманов автору этих строк. — На нее было больно смотреть. Я поехал к Коноваленко (бывшему вратарю сборной СССР) в Горький, где машина сходила с конвейера. В Москве с запчастями было плохо». Несмотря на жуткие повреждения, машину удалось восстановить, заменив кузов. Старый выбросили, так как он совершенно не подлежал ремонту. Детали двигателя, сильно пострадавшего при аварии, заменили на новые. Помогли и в Клину: железом и запчастями. «Там в исполкоме по хозяйственной части работал Вячеслав Иванович Белов, труженик, поклонник Валеры. Именно он станет инициатором установления знаменитой шайбы — народного памятника на месте гибели Валерия Харламова, а в 2008 году станет директором Дворца спорта в Клину, который будет носить имя Харламова», — признавался Михаил Александрович, скромно умалчивая о том, что он также причастен к установлению знаменитой «Шайбы Харламова» на месте его гибели.

Валерий Харламов некоторое время еще поездил на восстановленной «Волге», а на следующий год приобрел новую модель Горьковского автозавода. Ту самую, на которой разобьется через несколько лет, уже насмерть. Эту «Волгу» Харламов получит в Военторге на Ярославском шоссе, принадлежавшем Министерству обороны.

А в тот роковой день в больницу № 67, находившуюся на Хорошевском шоссе, куда на машине «скорой» отправили Валерия Харламова с женой, также получившей травмы в аварии, вскоре приехало много близких ему людей: Кулагин, Локтев, Михайлов, Петров, Туманов, бессменный врач ЦСКА Олег Белаковский. Чуть позже подъехал Борис Сергеевич Харламов. В больницу примчался и Валерий Васильев. Пришел, тут же направился к врачам и, поговорив с ними, умудрился раздобыть рентгеновский снимок сломанной лодыжки Харламова. Прошел к нему в палату, утешал: «Терпи, Валерка, терпи! Всё будет хорошо».

Белаковский тем временем принялся дозваниваться до руководства военного клинического госпиталя имени Бурденко, чтобы хоккеиста перевели туда. Пока Валерию Харламову клали гипс на сломанные голеностопы, договорились о переводе в «Бурденко» на следующий день. Утром, в 10 часов, на карете «скорой помощи» армейского клуба супругов Харламовых привезли в военный госпиталь. Диагноз хоккеисту был поставлен неутешительный: двухлодыжечный оскольчатый перелом правой голени, перелом двух ребер, сотрясение мозга, не говоря уже о множестве ушибов, ран и ссадин.

«В этой аварии ему буквально лодыжки срубило», — признавался Михаил Туманов. «Скажу честно, когда я увидел, во что превратилась его машина, мне стало дурно от мысли о том, что же стало с самим Харламовым, — вспоминал Белаковский. — Я доложил в Главное военно-медицинское управление о состоянии Валеры, добавив, что, по моему мнению, на восстановление старшего лейтенанта Харламова как хоккеиста потребуется месяца четыре. Нашлись “авторитетные” специалисты, считавшие, что Харламов в лучшем случае будет ходить». Когда Белаковский сказал о четырех месяцах, необходимых на восстановление Харламова, медицинские начальники упрекнули его в непрофессионализме. Но в итоге он оказался прав.

В палату к знаменитому пациенту пришел замечательный хирург, ас своего дела Андрей Петрович Сельцовский. Сняв гипс и осмотрев голеностопы пациента, он тяжело вздохнул. Уже выйдя в коридор, так, чтобы не слышал Харламов, сказал: «Операцию сразу надо было делать. Под гипсом пошла опухоль. Надо было сдвигать кости».

Вскоре Сельцовский приступил к операции под микроскопом. Валерию Борисовичу повезло во многом. Оперировали и реабилитировали его прекрасные врачи. Правда, сказали, что он еще долго будет лежать в больнице. Прогнозы врачей госпиталя были самыми мрачными. Военные медики считали, что он не восстановится как спортсмен и в хоккей играть больше не сможет. Речь даже шла о том, будет ли он вообще полноценно ходить. Или придется пользоваться инвалидной палочкой.

По Москве, как водится в таких случаях, поползли зловещие слухи. Сначала «сарафанное радио» Харламова «похоронило», отправив заодно на тот свет и защитника Цыганкова. Разумеется, «доброжелатели» тут же придумали свою версию ДТП: Харламов, дескать, разбился потому, что «был под мухой». Да и вообще вместе с ним и его женой и Цыганковым в машине ехали и спартаковец Александр Якушев с супругой. Лишь спустя несколько дней обо всех обстоятельствах аварии рассказала главная советская спортивная газета «Советский спорт». Конечно, рассказала скупо, без лишних эмоций, как было принято в таких случаях в советские годы. Но читатель во всех уголках СССР теперь знал, что же на самом деле случилось с всенародным любимцем.

В первые дни после аварии Валерий Харламов понял, насколько крепка его семья, как ценят его родные, близкие да и незнакомые ему до этого люди. «Ребята проявили себя как настоящие мужчины. Как маме нужно было ехать в больницу, так всегда ее кто-то подвозил. А ездила она и днем, и утром, когда возила кашу. И вечером, когда везла Валере ужин. Или Миша Туманов подвозил. Или сама садилась на 50-й трамвай, который шел до “Бурденко” от нашего дома, и доезжала в госпиталь без пересадок. Татьяна Михайлова вообще у меня была личным секретарем, дежурила постоянно, ведь в доме тогда раздавалась масса звонков с предложениями о помощи, с выражением сочувствия. Михайлова на все звонки отвечала: “Всё нормально, всё в порядке. Будет жить! Идет на поправку”. Все ребята, которые помогали нам, проявили себя с самой лучшей стороны. Кто только к нему не ездил, и артисты, его друзья», — вспоминала Татьяна Харламова. «Мы, конечно, сразу к нему в госпиталь примчались. И потом не раз навещали. И наши жены тоже. Вкусненького чего принесем, поговорим, поспорим. Он лежит словно не в больничной палате, а на тренировочном сборе в Архангельском или Новогорске», — вспоминал Борис Михайлов.48

В госпиталь нескончаемым потоком шли те, кто хотел проведать попавшего в аварию хоккеиста. Благо Анатолий Фирсов, который пришел навестить товарища, быстро рассказал знакомым, где именно в больничном решетчатом заборе находится «заветная» дыра, а друг Харламова Владимир Лутченко раздвинул ее своими могучими руками. Этим путем в неприемные часы проходили в больницу родные, друзья, знакомые и совсем незнакомые, как впоследствии шутил сам Харламов. Госпиталь был военный, со своим «уставом» и строгой дисциплиной; часы, отведенные для посещения больных, были строго ограничены. «Ребята не могли попасть в госпиталь в отведенные для посещения часы. У них в это время проводились тренировки. Вот и заходили с “черного хода”, — вспоминала Татьяна Харламова. — Однажды Валера позвонил и сказал: “Привези парикмахера, я сильно зарос”. И мы с Татьяной, мастером из модного салона-парикмахерской, тоже полезли в эту дыру. В итоге застряли в госпитале на несколько часов. Татьяна подстригла и Валеру, и еще человек десять. Очередь образовалась. Я даже с маленьким Сашей лазила в этот проем в заборе, чтобы показать его Валере».

В госпитале Бурденко Туманов навещал своего друга каждый день. «Как же! Я же и мать туда возил. Бегоня ему и готовила еду. Там кормили неплохо, но мать есть мать. Она такая темпераментная была женщина. Говорила: “Нет, я поеду, Валерик должен покушать то, что приготовила я”», — вспоминал Михаил Туманов.

«Я был у него в больнице два или три раза. Мы раз с Лутченко были, потом еще с кем-то. Там проходить было трудно. Раз через забор лезли. Тетя Бегоня у него в палате постоянно сидела, он еще влежку лежал», — вспоминал Вадим Никонов.

Зная о том, насколько Харламов с его авторитетом может утешить человека, оказавшегося в беде, к нему в палату положили парня-матросика, который попал под винт корабля и у которого были раздроблены кости ног. «Андрей Сельцовский этому мальчишке делал операцию, восстанавливал ему ноги. У парнишки много было чего перебито, потому что он под лопастной винт попал. Как через мясорубку прошел. И он как раз был в палате с Харламовым. Андрей это сделал для парня специально. Знал, что Валера его обязательно поддержит, такой он был человек. Он относился к матросу хорошо. Сам на костылях, еле ходил, а за парнем, мировая звезда, ухаживал. Тот ожил и стал поправляться на глазах», — вспоминал Михаил Туманов.

«В госпитале у Валеры была лучшая подружка — легендарная соратница Чапаева Мария Попова, та самая Анка-пулеметчица. Ей было уже восемьдесят лет. Но они с Валерой стали лучшими друзьями. Придешь к нему в палату, а его нет. Где искать? “У Анки чапаевской”, — отвечают медсестры. Очень много историй они друг другу рассказывали. Валера говорил: “Мы чесали анекдоты”. Она, кстати, ушла из жизни через три месяца после гибели Валеры», — вспоминала Татьяна Харламова.

Валерию дали возможность тренироваться с гантелями, которые ему принесли в палату товарищи. Был и большой эспандер, с которым он разминался каждое утро. Тренажеров, о которых идет речь в фильме о Харламове, там не было. Забрезжила маленькая, пока еще крохотная надежда, что он сможет вернуться на лед. Видя результат, врачи решили, что Харламову надо «нагружаться». Настал день, когда, зайдя в палату, Андрей Сельцовский улыбнулся и сказал своему пациенту: «Всё зависит от вас. Шансов вернуться на лед немного, но они есть. Вам предстоит нелегкий путь».

Врачи уже потом объяснили Валерию, что его быстрому восстановлению способствовала спортивная закалка. «Хоккеисту не требовались какие-то дополнительные уколы, массажи или прогревания. Организм, все мышцы были подготовлены к этому неожиданному испытанию. Меня не торопили с выходом на лед. Мне давали время. Я мог начать играть и в ноябре, а мог выйти на матчи и спустя пять-шесть недель. И спустя три месяца. Но мне казалось, что я нужен команде. Что для меня хоккей? Ответов может быть много. Один из них — возвращение к нормальной жизни после автокатастрофы, после перелома нескольких ребер и обеих ног», — признавался хоккеист.

«Когда с него сняли гипс и он только начал ходить, он сказал мне: всё, я отыгрался. Я ответил ему: “Харлам, с таким характером, как у тебя, ты. еще будешь играть”», — вспоминал Александр Мальцев. «Еще когда Валерка на костылях ходил, то постоянно говорил: “Я хочу вернуться. Очень хочу”. Он вернулся, работал со штангой, но, видимо, он понял, что таким, как он был, уже не будет», — рассказывал Вадим Никонов.

Еще в госпитале началась неимоверно тяжелая работа по восстановлению организма. «Стиснув зубы, преодолевая страшную боль, глотая слезы, он буквально карабкался к хоккею, что для него было равнозначно — к жизни. Именно к жизни, так как хоккей был для него единственно возможным образом существования», — вспоминал Олег Белаковский.

Начав в госпитале ходить на костылях, он знал, что если сегодня пройдет сотню метров до сквера и обратно, то завтра преодолеет метров на двадцать-тридцать больше, «доковыляет до проходной и обратно», затем, если выдержит эти 130 метров, то на следующий день покорятся и 200. Позже будет удивляться — неужели и впрямь трудно было одолеть эти 100 метров. Выходя каждый день на прогулку, Харламов стал всё меньше опираться на костыли, постепенно перенося тяжесть тела на дрожащие от слабости ноги. Его мышцы ног, которыми он так гордился, уменьшились в объеме, стали какими-то мягкими. «Костыли сменила палка, правда, не хоккейная “палка”, как называют клюшку сами игроки, а обычная. Но до большого чуда — до возвращения в хоккей было еще очень далеко. Многие хоккеисты из других городов, встречаясь с москвичами, задавали один и тот же вопрос: “Как там Харлам?” А в ответ следовало сначала “ходит на костылях”, затем — “с палкой”. И, наконец, долгожданное — “…начал кататься”», — писал журналист Дмитрий Рыжков.

Тогда, в госпитале, проявились не только мужество Харламова, но и его огромная сила воли, умение «бороться с испытаниями», преодолевать преграды, которые, как капканы, хитро ставила судьба-злодейка. Он разработал собственный план реабилитации.

Пункт первый — научиться ходить на костылях. Пункт второй — ходить без них. Пункт третий — научиться бегать. Когда сняли гипс, стал заниматься с гантелями. «Старался, с разрешения врачей, так нагрузить мышцы, как привыкли они работать в дни самых интенсивных тренировок. Наиболее трудное, однако, было потом. Когда уже вышел на лед. Когда нужно было догонять ушедших далеко вперед. Пункт четвертый моего плана — заниматься больше, чем партнеры. Это было третье начало моей хоккейной жизни. Благодарен товарищам, тренерам, которые поддерживали меня, отмечали при каждом удобном случае, порой просто захваливали, хотя я этого и не заслуживал», — вспоминал Валерий Харламов в автобиографии.

Однажды в палату к другу зашел Борис Михайлов. «Сборная собирается ехать за океан в сентябре, на Кубок Канады, — сказал Михайлов.

— На этот раз без меня, — ответил Валерий. — У меня пока что другой курс — на ноги встать как следует.

— Знаем. Поэтому-то и решили тебе сказать, что я и Володя Петров без тебя не поедем.

— Спасибо, ребятки, но…

— Без всяких “но”. Ты не можешь ехать, и мы не поедем. Все-таки мы тройка, а не двойка, — уверенно заявил Михайлов».

Глаза Харламова увлажнились и из них едва не потекли слезы. Теперь он, понимая, что не может подвести веривших в него друзей, восстанавливался с удвоенной энергией.

Не обходилось без шуток. Отличался Александр Мальцев. Однажды пришел к другу в палату, присел на стульчик и улыбается: «Я вот что подумал, Харлам: спешить тебе на лед не надо. Ты уж соблюдай рекомендации врачей. Не спеши никуда. Помнишь, в Катовице шутил: “Хорошо бы, мол, травму получить и отдохнуть?” Вот теперь и “отдохнешь” сезон. А “Динамо”, может, чемпионом станет». — «Да, нагадал. А ты не надейся, чемпионами вам не быть. Мы больше чем на год звание это не отдаем. Да и отпуск на сезон мне не нужен, месяцев трех-четырех хватит», — ответил Валерий.

12 августа во время одной из контрольных игр сборной СССР перед Кубком Канады телекомментатор сообщил зрителям, что через две недели Харламова выпишут из больницы. Но это была неверная информация. Утром в тот день доктор Сельцовский снова наложил гипс на правую ногу игрока, сказав, что его снимут не раньше чем в начале сентября. Рентген показал: кости после операции срослись «не так, как следует». Была проведена повторная операция. Сам ее факт доставил Харламову новые переживания относительно его хоккейного будущего. Борис Михайлов и Владимир Петров, как могли, подбадривали его, терпеливо наблюдая за процессом реабилитации партнера по тройке. Но и они не признавались товарищу, что же говорят по его поводу в руководстве ЦСКА. Надеются ли на него или потихоньку начали забывать?

Сам он надеялся на какие-то уверения от Белаковского, других армейских медиков. «Мне врачи могут и не говорить правду Но тренерам сказали бы. Хотя бы не здешние, а наши, цээсковские. Они должны дать ответ тренерам: ждать моего возвращения в команду или искать замену», — терзал себя сомнениями Харламов. Но врачи команды держали рот на замке и ничего не обещали. Подбадривали партнеры по первой тройке: обязательно сыграем так, как раньше, всё будет хорошо.

В итоге на больничной койке хоккеист пролежал всё лето, мучая себя вопросом: завершать или не завершать ему игровую карьеру… И только через три с лишним месяца после злополучной майской аварии его наконец-то выписали из госпиталя. Харламов поблагодарил всех, кто помогал ему восстановиться, — врачей, сестер. Из госпиталя он выходил на костылях. Подошел к машине и увидел лежащий возле нее камешек. Оперся на автомобиль и вдруг ударил по камешку костылем — игровые инстинкты взыграли. «Снаряд», к восхищению присутствовавших, улетел аккурат к забору. Коньки он впервые надел в тот же день, 10 сентября, приехав после выписки домой. Аккуратно сделал несколько шагов, потом снял и сказал лаконично: «Кажется, всё нормально»…

А вскоре, когда немного отлежался дома и потихоньку стала утихать боль в голеностопах, начал свои занятия на льду. Самым сложным было надеть коньки. Начались изнурительные тренировки. Он не мог тренироваться полноценно. Однажды, стиснув зубы, подъехал к скамейке запасных во время тренировки, облокотился на борт и наклонил голову, чтобы товарищи не видели, как ему тяжело. Когда они подъехали к нему, спросили: «Больно, Валера?», повернулся. Сказал то, что никогда бы не позволил раньше, «вывернув наизнанку» свои чувства: «Невыносимо, мужики!»

Такие тяжелые травмы чреваты тем, что хоккеист не только испытывает сильную физическую боль, но и получает серьезное психологическое потрясение: подспудно, вне своей воли, он опасается идти в столкновение, на контакт с соперником, тем более в стык.

Постепенно Харламов преодолел и этот психологический барьер. А в желании встать на ноги и быстрее выйти на лед ему не было равных. «Валера был готов целые сутки крутить педали на велотренажере, лишь бы вернуться в хоккей», — признавался Константин Локтев. Тренеры ЦСКА во главе с мудрым Локтевым нагружали его в несколько раз меньше, чем обычно. Он заново учился стоять на коньках и в этом смысле находился в гораздо более проигрышном положении, чем тот Валерка Харламов, который в 14 лет пришел на смотрины к Борису Кулагину.

«Начался тяжелый путь возвращения. Я был врачом сборной страны, а врачом команды ЦСКА — Игорь Силин. Вместе мы разработали систему восстановления Валеры. Но успех этого безумно трудного процесса был бы невозможен без упорства, смелости и мужества Валерия», — вспоминал Олег Белаковский.

«Сколько людей рано ушло из спорта после куда менее серьезных травм — сломился их дух. А Валерий вернулся. Почему? Что помогло ему?» — задавался вопросом Дмитрий Рыжков. И сам же отвечал на него, называя такие качества Харламова, как мужество, трудолюбие, верность. Особенно верность. «Так или иначе, почти каждый, вспоминающий о Харламове, употребляет это слово. Он был верен хоккею. Он был верен своей родной команде ЦСКА. Он был верен дружбе».49

«Приходя на тренировки, я видел, с каким чудовищным упорством он возвращал себя в хоккей, как жесток был к самому себе, как дорожил каждой минутой… И он вышел на лед — его встречали в тот день друзья по команде, ветераны нашего хоккея и сотни поклонников, которые каким-то образом узнали об этом втором дебюте Харламова. Он катался, хромая, ему всё было трудно, нога болела, но по выражению лица нельзя было догадаться, как ему тяжко. Веселая улыбка и прищуренные глаза — всё, как обычно. Мы радовались: на лед вернулся тот же Харламов», — вспоминал Владимир Дворцов.

Хотя на первых порах после возвращения на лед у Харламова совершенно не шла его фирменная обводка. Проблема была в том, что он потерял психологическую уверенность в себе, утратил веру в способность переиграть соперника. Вдобавок не проходила мучившая его боль в ноге. «Когда он из госпиталя вышел, вначале ходил вразвалку, как матрос по кораблю. Потом тренироваться стал — еще больнее стало. И опять все превозмогал, не хотел нас подводить. Мы, конечно, его подбадривали, как могли», — вспоминал Владимир Петров.50

О том, что практически всё давалось Валерию Харламову с огромным трудом, говорил и Анатолий Тарасов. «Когда он стал участвовать в игровых упражнениях, восстановил навык передач и бросков, начал кататься с привычной скоростью, я заметил, что у него как-то не идет его знаменитая обводка. И не то чтобы утерян навык или забыты финты, нет, он робко, словно не веря в себя, лишь изредка пытается обвести соперника. Похож он был на мальчишку, который стесняется при своих сверстниках сделать то, что у него может не получиться», — писал Анатолий Тарасов в статье для сборника «Три скорости Валерия Харламова».

«Когда Валера натягивал коньки, у него дрожали руки, а мы с Игорем Силиным, врачом ЦСКА, еле сдерживали слезы», — вспоминал Олег Белаковский о том, как тяжело было восстанавливаться Харламову после аварии. А он продолжал выходить на лед и снова стискивал зубы от боли. Помогли занятия плаванием, которые посоветовали армейские врачи, тем более что плавать Харламов очень любил.

Тарасов тогда посоветовал Харламову оригинальное упражнение, точнее настоял на том, чтобы он включил в свой дневной цикл, а он тогда состоял у команды из двух-трех тренировок, занимавших в общей сложности пять-шесть часов, дополнительную тренировку: «Ты будешь играть один против пяти-шести десяти-пятнадцатилетних ребят. Желающих сразиться с тобой в армейской детской хоккейной школе хватит, от них отбою не будет».

Воспитанникам армейской школы сказали, что их кумир еще не совсем здоров, но в поддавки с ним играть не нужно. Они подумали, что это розыгрыш, но действительно, придя в назначенный час, увидели на площадке Харламова. «Мальчишкам так хотелось обвести самого Харламова, отнять у него шайбу, столкнуться с ним, кинуться в контратаку — ну, просто до слез. В единоборстве они были цепки и отчаянны, понятно также, что Валерий ни за что не стал бы применять против них силовые приемы, как против взрослых. Словом, приходилось ему очень туго, особенно когда надо было догонять этих юрких и живых, как ртуть, пацанов. Временами мне начинало казаться, что эксперимент себя не оправдает, потому что никто не сможет выдерживать такое напряжение, такую дьявольскую нагрузку. Но Валерий понимал, до какой степени ему это важно, и тренировался прямо-таки подвижнически. Позже мы стали время от времени облегчать его участь, придавая ему в помощь одного, а то и двух классных игроков, соответственно увеличивая и состав детской команды. Мастерство Валерия, его психологическая устойчивость, вера в себя крепли день ото дня», — вспоминал Анатолий Владимирович Тарасов.

Валерий Харламов признавался, что никакое противостояние с канадцами по сложности не шло в сравнение с этими тренировками, когда каждый из ребят отчаянно пытался отобрать шайбу у своего кумира. «Когда после выхода из госпиталя я тренировался иногда в одиночку и приходил на каток не только в то время, когда проводили свои занятия мои партнеры, но и утром, то видел мальчишек. Они без опоздания являлись во дворец ЦСКА настолько рано, чтобы уже в семь утра выйти на лед и потренироваться со мной», — говорил он.

Хоккеист в те дни и недели сажал ребятишек со двора в свою «Волгу» и катал по Москве. Не отказывал им и когда они просили его поиграть с ними на дворовой площадке в футбол или хоккей. «Дядя Валера, ну поиграйте с нами, а мы вам машину помоем», — предложили как-то ребята Харламову. «Машину я и сам помою, — ответил Валерий. — А играть приду».

Да и после трудных игр, когда тренеры давали дни отдыха, чтобы хоккеисты побыли с семьей, Харламов, возвращаясь домой, проходил мимо дворовой хоккейной коробки. А оттуда уже раздавался возглас поджидавших его пацанов: «Дядя Валера, сыграйте, пожалуйста, с нами, хоть чуть-чуть…» На эти игры собирался весь двор: надо же, сам легендарный Харламов с мальчишками играет. И эти сражения с мальчишками, визжащими от восторга, растягивались едва ли не на час.

А когда кто-то однажды произнес: «Что ты вечно с пацанами возишься? Делать тебе больше нечего?» — Валерий Харламов ответил: «Это не пацаны, это дети». Трудно оценить, насколько важно это было для мальчишек. Глядя на кумира, который возится и играет с ними, они верили, что когда-нибудь и сами станут такими же, как он.

«Валерка очень любил детей. Я вообще не видел человека, который бы так искренне любил детей. Безумно любил своего племянника, Таниного сына, Валеру», — вспоминал Леонид Трахтенберг.

«Очень любит детей: и Сашу, и маленькую Бегоню. Любит играть с ними. Почему-то на многих фотографиях Валерия показывают с детьми около проигрывателя или магнитофона. Конечно, он любит музыку — даже Сашу приучил слушать бесконечные записи. Но папа наш предпочитает быть с ребятами во дворе, на бульваре, на даче, в лесу. И если он свободен и никто из малышей не болеет, мы, как правило, выезжаем за город», — признавалась супруга Харламова Ирина в интервью журналисту Олегу Спасскому, работавшему над книгой о ее муже.

«Когда меня просят вспомнить навскидку то, как Валера помогал людям, бескорыстно, от всего сердца, в памяти всплывает следующее. У него были очень хорошие отношения с врачами из ЦИТО — Центрального института травматологии и ортопедии имени Н. Н. Приорова. В отделении спортивной, цирковой и балетной травмы, которое возглавляла легендарная Зоя Сергеевна Миронова, поставили на ноги многих выдающихся спортсменов, а Валеру там любили очень искренне. Валера уже был великий человек, ему звонили с просьбами о помощи с разных концов страны. Я знаю, что он договаривался, чтобы в ЦИТО оказали помощь детям с какими-то сложными заболеваниями. Он ни в коем случае не афишировал это, — вспоминал в беседе Михаил Туманов. — Обращались к нему совершенно незнакомые люди. Через кого-то, кто был ему седьмая вода на киселе, но он находил возможность помочь людям. Особенно детям. В первую очередь детям. Это было для него святое».

После окончания карьеры он хотел работать именно с детьми. «Он хотел отдать все свое спортивное мастерство ребятам. Шутя, мы спрашивали у него: “Ты будешь тренером?” Он отвечал: “Если буду, то только детским”», — вспоминал Борис Михайлов. «Валере понравилось заниматься с пацанами, он даже признался мне, что хочет стать детским тренером, когда закончит играть», — вторит Михайлову Олег Белаковский.

После окончания хоккейного сезона Валерий часто ездил с отцом в заводской пионерский лагерь. От заводского местного комитета в летнюю смену туда назначали сотрудников предприятия. «Дядя Боря был известен — сын такой именитый у него, знатный, все его знают, вдобавок сам Валера очень любил детей. Была и другая тенденция: после первенства мира, а мы очень часто его выигрывали, все предприятия, особенно связанные с военно-промышленным комплексом, приглашали и Третьяка, и Петрова, и Михайлова. Они собирались группой и ездили встречаться с работниками этих предприятий прямо на базах и заводах, — вспоминал Михаил Туманов. — Харламов же ездил на заводскую базу под Звенигородом, которая зимой служила профилакторием для рабочих, а летом превращалась в пионерский лагерь для детей сотрудников. Он туда ездил к отцу и с ребятами общался, соревнования с ними проводил; мы с ним много раз ездили туда. А потом он уже сам ездил отдыхать в Алушту, где был военный санаторий от Министерства обороны. Для него было в удовольствие с детьми заниматься. Племянник у него был Валера, он тоже с ним занимался; сестра разошлась с мужем, а Валерка — племянник все-таки. Пока своих детей у него не было, он о племяннике заботился, с воспитанием помогал; Валера тренировался в футбольной школе ЦСКА».

«С детьми он сразу же легко устанавливал контакт, начинал общаться, играть, просто бегать. Приедешь в пионерлагерь, он с ними в футбольчик гоняет вовсю. Он много подарков привозил из-за границы. Племяннику кроссовки, маечки, сестре кофту или платье», — добавил Михаил Туманов.

«Ему при всей невыносимости нагрузки еще и нравилось возиться с детьми. Я помню, как в дни приема новичков в армейскую школу Харламов вместе с Рагулиным, Третьяком и другими мастерами помогали тренерам отбирать способных мальчишек, так вот, Валерий никогда не мог отказать даже самым не подходящим для хоккея ребятам и их родителям, а предпочитал сообщить свое неблагоприятное мнение мне. Жалел очень. Представлял, видно, себя на их месте», — вспоминал Анатолий Тарасов.

Ведущие хоккеисты ЦСКА были прикреплены к детским и юношеским командам, которые они курировали. Харламов опекал ребят 1961 года рождения и часто беседовал с ними, как с глазу на глаз, так и с группами юных спортсменов. На льду, в раздевалке, на улице. Выступал и перед родителями армейских воспитанников.

Но вернемся в осень 1976 года. Уже прошли сентябрь, октябрь. Завершились ноябрьские праздничные дни. Выпал первый снег. Тренеры ЦСКА решили, что пришло время возвращать Валерия Харламова в состав команды мастеров, хотя объективно он не достиг еще своего прежнего уровня. «Надо было видеть, как он первое время осторожно выходил на лед. Это напоминало кошку, которая, подходя к воде, сначала немножко боязливо трогает ее лапой, убеждаясь, что же это такое на самом деле. Так же и он первое время выходил на лед на тренировки. Мы с Борисом наблюдали за ним, как он потихонечку набирал форму», — вспоминал Владимир Петров в интервью для фильма о Харламове.

Армейцам предстоял нелегкий календарь игр. Поединки с неуступчивым рижским «Динамо», которое тренировал Виктор Тихонов, затем с московским «Динамо» и «Крыльями Советов».

«Рижское “Динамо” играло довольно жестко, московское было нашим принципиальным соперником, поэтому мы посоветовали тренеру Локтеву поставить Харламова на матч с “Крыльями Советов”, близкой нам по стилю командой, — вспоминал Олег Белаковский. — Тем более что многие игроки “Крылышек” играли в ЦСКА и были воспитанниками армейской детско-юношеской спортивной школы. Естественно, многие знали Валеру лично. Тренировал команду Борис Кулагин, который был знаком с Валерой, когда тот еще был подростком. Я попросил у него разрешения приехать на тренировку клуба. Он удивился: “Подсматривать приехал?” — “Разрешите выступить перед ребятами, — ответил я. — Сегодня Харламов возвращается”. Он дал добро. Я пришел к ребятам и сказал им, что против них сегодня будет играть Харламов. “Вы мужики, но я вас очень прошу, специально не бейте его! Он после тяжелейшей травмы первый раз выходит на лед”. Они отвечают: “Олег Маркович! Успокойтесь! Все будет нормально”».

В своем первом матче после выхода из больницы Валерий попросил наставника армейцев Константина Локтева, чтобы его поставили не в первом звене, до уровня которого, он, по его собственному убеждению, еще недотягивал, а в третье. Михайлов и Петров возмутились и настояли, чтобы Валерий играл с ними.

«Валера пошел в раздевалку; надевая коньки, невероятно волновался, дрожали руки. Попросил клюшку, как он сказал — “для уверенности”. Вышел на лед. Должен сказать, что ради таких моментов стоит жить и работать. Мы, взрослые мужики, не могли сдержать слез, глядя в глаза Валеры. Глаза человека, перенесшего нечеловеческие страдания, отчаяние и страх. И теперь эти глаза светились таким безбрежным счастьем, что мы поняли — Харламов вернулся и будет играть! Будет играть, вопреки всем тем, кто сомневался и поспешил вычеркнуть его из нашего хоккея», — продолжал Олег Белаковский.

«Когда команды вышли на раскатку и появился Валера, “Лужники” зашумели. Потом, когда в заполненном в этот день до отказа Дворце спорта объявляли составы играющих команд и назвали имя Валерия Харламова, весь стадион встал и овация длилась несколько минут. Аплодировали и игроки команд. Такой популярностью Харламов пользовался и у зрителей, и у игроков. Уже на четвертой минуте Валера забил», — рассказывал врач армейской команды в интервью.

«Мы атаковали. Борис прошел по краю, отпасовал мне, а я выложил шайбу Валерию. Защитник внимательно смотрел на Харламова, вратарь тоже. А Валера стрельнул и забил гол. Мы бросились его обнимать. Соперники тоже… улыбаясь, клюшками по льду стучали. Такой реакции на гол в свои ворота я ни раньше, ни после никогда не видел», — признавался Владимир Петров журналисту Дворцову. «Валера тогда всё понял, — добавил в разговоре Борис Михайлов. — Для него этот момент самым сокровенным стал. А о сокровенном люди, особенно такие, как Харламов, обычно распространяться не любят».

Аплодировали болельщики Харламову стоя. Аплодировали и благородству хоккеистов «Крыльев Советов», которые не позволили себе силовых приемов и грубости. Хотя это был не товарищеский, а официальный матч чемпионата СССР. У многих болельщиков выступили на глазах слезы счастья: на лед вернулся родной Валера, хотя всего несколько месяцев назад считалось, что такое невозможно в принципе.

Хоккеисты «Крылышек» тактично, незаметно давали играть еще не совсем уверенно чувствовавшему себя на льду Харламову. «Харламова не рубили, не сбивали — разве что слегка цепляли руками: уж больно близко Валерий к воротам подобрался. А когда чуть позже он все же забил гол, свершилось уж совсем необычное. К аплодировавшим зрителям присоединились хоккеисты “Крыльев Советов”. Да, да, сами игроки и вратарь “Крылышек” аплодировали форварду, только что забросившему шайбу в их собственные ворота. Такого мне, например, видеть на наших катках еще не доводилось, — вспоминал присутствовавший на матче обозреватель «Советского спорта» Дмитрий Рыжков. — …Его талант уважали, его самого любили. За доброжелательность. За то, что не делил он игроков на партнеров и соперников. За отсутствие даже тени — и это при его-то титулах — высокомерия. Стоит ли удивляться, что в матче ЦСКА — “Крылья Советов”, а это был матч-возвращение для Валерия Харламова, всем — и партнерам, и соперникам, и зрителям хотелось быть сопричастными к чуду. Отсюда и бережное (лучше слова не подберешь) отношение к Валерию всех тех, кто выходил, независимо от цвета формы, вместе с ним на лед. Отсюда и всеобщие, независимо от клубных симпатий зрителей, аплодисменты. Дворец спорта аплодировал не голу Харламова — он приветствовал чудо, которое совершил Валерий. Чудо возвращения в хоккей».51

«Харламов говорил, что самый памятный и важный гол для него — это гол, забитый в ворота “Крыльев Советов” в первой же игре по возвращении на лед. Ситуация складывалась так, что ворота могли поразить и Петров с Михайловым. Но они уступили такую возможность партнеру. К тому же Сергей Глухов, который у кого угодно шайбу вырвет, здесь не особенно усердствовал. Гол скорее памятен Харламову общим к нему отношением. Он лишний раз убедился в благородстве партнеров и соперников», — вспоминал Леонид Трахтенберг.52

Игорь Тузик в тот момент работал в тренерском штабе «Крыльев Советов». О том, что Харламов «должен забить» — такого наставления Бориса Кулагина он не помнит. «Белаковского в нашей раздевалке не помню. Но ребята, думаю, расступились. Праворукий Петров нелогично выигрывает вбрасывание. Шайбу убирает не под себя, а катит налево. Где стоит в одиночестве Харламов. Бросок — гол. Мы проиграли 3:7. Недавно Петрова спрашиваю: “Володь, помнишь тот момент? Ведь договорились?” Он засмеялся: “Договорились”. В подсознании у каждого было — Валеру не трогать. Он играл немножко заторможенно. Но вскоре стал прежним», — вспоминал Игорь Тузик в интервью, опубликованном в начале 2014 года.53

Между тем сам Харламов назвал свой выход на лед против «Крылышек» «еще не игрой». Страшно злился на себя, что не выполнил намеченный им план. «Думал, пропущу восемь матчей, а не играл в двенадцати», — сказал он после игры журналистам.

«Верите, играл я тогда, как в тумане. И не потому, что был слаб. Функционально я уже восстановил форму. Просто я видел, что ребята оберегают меня — и партнеры, и противники. И тронуло это меня необыкновенно. Значит, нужен я. Значит, ценят. Взрослый, кажется, человек, кое-что повидал, а ощущение такое — вот-вот разревусь. Еле совладал с нервами», — признавался Валерий Харламов.

Через день после игры с «Крылышками», на тренировке в ЦСКА, он сказал в присутствии тренера Константина Локтева: «Не должен был я забивать…» Локтев подошел к игроку и спросил: «Это почему же?» — «Да Глухов меня за всю игру ни разу не остановил силовым приемом. Он меня оберегал… — и отъехал от меня, когда я шайбу забрасывал», — грустно констатировал Валерий Харламов, покидая ледовую арену. Локтев дождался, пока Валерий уйдет с площадки, и сказал присутствовавшим рядом с ним людям: «Каждая клеточка его тела пропитана чистой совестью — таких людей мало!»54

Несмотря на то, что данные тестов свидетельствовали о полном восстановлении организма после аварии, сам Харламов испытывал внутренний дискомфорт. В последний момент, когда он шел встык с игроком противника, внутренний голос как бы подсказывал ему: это может быть опасно, остановись.

«Я пришел в ЦСКА в 1976 году, когда Харламов разбился в первой аварии. Все в команде с огромным нетерпением ждали его восстановления. Харламов до 76-го и Харламов после аварии 76-го года — два разных игрока. После травмы ему приходилось очень много восстанавливаться. Ему приходилось оставаться после тренировок и дополнительно работать над восстановлением физических качеств, координации. Технику не потерять — она всегда великолепная у него была. Но физически ему надо было очень сильно прибавлять. После аварии он потерял скорость. Он стал не таким быстрым, каким был, — вспоминал в беседе Сергей Гимаев. — Ему пришлось больше играть с партнерами, он чуть медленнее стал. На фоне 76-го года, когда скорость у Валеры чуть пропала, взаимодействие этой тройки стало выдающимся. Они больше стали играть в пас. Раньше Петров раскатывался, давал Харламову шайбу, тот привозил в зону, Петя открывался под бросок, а Харламов обыгрывал… Упрощаю, конечно. Но теперь они стали намного больше передач делать. Они просто рвали любую пятерку. Тем более уже в тот момент поставили Фетисова к ним».

Однако уже через несколько недель после возвращения на лед Харламов сознательно стал искать борьбы. Он не только не пытался избегать столкновений, но, наоборот, лез в самую гущу, шел на противника, в скопление игроков, старался обводить как можно больше соперников, пытался, по его словам, побиться, потолкаться, чтобы восстановить и ощущение соперника, часто не безболезненное, и уверенность в том, что может уйти от любого опекуна. «Стал чаще забивать, а это, по моим наблюдениям, первый признак восстановления утраченного душевного равновесия и веры в собственные возможности», — признавался он.

Так к Харламову вернулись и уверенность в себе, и, самое главное, фирменная обводка.

Загрузка...