Ваше Сиятельство 6

Глава 14 Прошу руку, так сказать

Два дня, оставшихся до первого экзамена, мы не учились. Но эти дни стали наиболее важные для финальных школьных аккордов. Они были насыщены школьной беготней, посещением консультаций, для кого-то сдачей учебных задолженностей и подготовкой к самим экзаменам. Я к сдаче выпускных был готов, осталось пробежаться по некоторым ключевым вопросам четырех главных экзаменов, кое-что подучить. Про мою отличницу, Ольгу Ковалевскую, можно не говорить — она сдаст все на пять с ходу без подготовки. Но во вторник Оля пришла на геометрию, хотя это был заключительный урок, который не значил совершенно ничего. На нем всем классом говорили о чем угодно, кроме геометрии: о предстоящих выпускных, планах на лето и на взрослую жизнь, шутили, смеялись. Пожалуй, такое радостное настроение случается лишь перед новогодними каникулами.

А после урока, когда мы вышли в коридор, Ольга сказала:

— Случилось кое-что. Папа хочет тебя видеть. Сможешь сегодня к нам на обед?

— Да, Оль, конечно. А что случилось? — я насторожился.

— Не знаю. Прислал на эйхос сообщение. Если бы что-то неважное, сказал бы потом. Теперь я волнуюсь, — отходя к кадке с пальмой, княгиня отстегнула от пояса эйхос, покрутила лимб, проверяя нет ли новых посланий. — Спросила его тут же. Он мне: «потом узнаешь» — как всегда.

— Может это из-за того, что ты дома не ночевала. Все-таки три ночи подряд, — предположил я.

— Вообще-то не три, я четыре, Саш. Ты даже не знаешь, сколько ночей мы провели вдвоем, жених еще, — она с укоризной глянула на меня. — С четверга мы вместе. Начиная с поездки в Шалаши с этими гарпиями и всем вытекающим ужасом.

— Точно, прости. Плохо с арифметикой, — я обнял ее, прижимая к стене.

— Вчера у меня был разговор с мамой, и папа потом подошел. Оказывается, меня тоже могут ругать, — она грустно улыбнулась. — Я наивно полагала, что вышла из возраста, когда мне могут погрозить пальчиком.

— За ночи, проведенные со мной? — я заглянул в ее безумно красивые небесные глаза.

— Да. Мама не выдержала. Сказала, что это уже слишком. Слишком не прилично, слишком не по-княжески и много всяких прочих «слишком». Даже употребила не очень приличное слово, характеризуя мои вольности. Так никто и никогда не поступал в ее семье и в семье папы. И то, что теперь иные времена и якобы нет прежней строгости, это, по ее мнению, плохие отговорки. В общем пристыдила. Много всякого говорила. Потом папа подключился. Спрашивали, не беременна ли я. Я, конечно, стояла на своем, мол, сама взрослая, умная, знаю, что делаю, и мы все равно скоро поженимся. Объясняла им, что многие сейчас живут вместе до брака, приводила примеры с княгиней Лапиной и Шульгиными, но родителей тоже надо понять, — она вздохнула. — Они же привыкли к другому. А вообще…

— Что вообще? — я Ольгу очень сейчас понимал. И Бориса Егоровича понимал, и тем более ее маму — строгую, но терпеливую Татьяну Степановну. Уж ее я понимал особо. Лишь удивляюсь, что она этот вопрос не подняла раньше.

— Вообще-то, что у меня очень хорошие родители. Они правы, что я даю себе слишком много воли, — пояснила она.

— Оль… — я дождался, когда она поднимет глаза и тогда сказал. Сказал то, что она и без того знала много раз: — я тебе люблю.

Мы поцеловались. Нежно, не слишком впиваясь друг в друга губами.

— Получается тебя со мной не отпустят на несколько дней на Кипр? — спросил я.

— Саш, по-прежнему отпускаю я себя сама, и с этим родители не спорят. Они лишь просят меня хотя бы относительно держаться в рамках приличия. И я, конечно, я не хочу идти вопреки желанию мамы и папы. Но поездка на море это несколько иное. Думаю, они не будут возражать, — она повернулась, глядя на проходивших мимо подруг Ленской и Грушину с Никитой Подамским.

— Давай поженимся, — я едва не засмеялся. Нет, это мое предложение было более чем серьезное, и мы его обсуждали много раз. Но сейчас оно казалось лишь неожиданным и забавным решением нашего стремления просыпаться каждое утро в одной постели.

— Давай, — она в ответ тоже заулыбалась. — Женись. Начинай.

— Но я не шучу, — я прижал ее к себе.

— Я тоже, — Ковалевская оставалась серьезной. — Я же говорила, что мне не нужна свадьба. Более того, я не хочу никаких торжеств, не хочу никого удивлять блеском, роскошью, сотнями приглашенных и фейерверком возле Багряного дворца. Это ничего не даст кроме лишней суеты и нервотрепки. Мы можем сделать все это красиво сами в узком кругу. Но в любом случае нам нужно сначала решить все вопросы с «Сириусом» и началом обучения там.

Перемена пролетела как-то слишком быстро, толком не успели ни о чем поговорить. Мы пошли на консультацию по общей механике. Следующие два часа разбирали экзаменационные вопросы по математике и уже потом поехали к Ольге.

Князь дожидался нас, я это понял, увидев верхушку его виманы за яблонями в саду. И когда мы вошли в дом, дворецкий поприветствовал нас и сразу предупредил:

— Борис Егорович сказал, сразу к нему, — он указал взглядом на лестницу в сторону его кабинета. И добавил для Ольги тише: — Очень суровый. Прямо туча.

Еще в школе, после того как Ольга сообщила мне об этом неожиданном приглашении на разговор с ее отцом, я догадывался, что речь пойдет о «Сириусе» или каких-то вещах, связанных с ним. Сейчас эти догадки лишь укрепились. Мы с Ольгой подошли к двери в его кабинет, высокой, покрытой аккуратной резьбой. Оля постучала и открыла дверь.

— Здравия желаю, ваше сиятельство, — войдя, я отпустил князю легкий поклон.

— Проходите, проходите, — он махнул рукой, указывая на диван. И сказал роботу-уборщику: — Эрик, выйди, пожалуйста.

— Есть, ваше сиятельство, — отозвался «Эрнест-104», зажужжал, объезжая огромный стол, и покатил к выходу.

Затем повисла тишина, Борис Егорович подошел к окну и с минуту смотрел в сад.

— С обедом чуть повременим, — наконец произнес он, не поворачиваясь. Открыл створку окна шире, впуская шелест листвы — сегодня было ветрено. — В общем, тревожные дела, — сказал князь. — Ни сегодня, ни завтра Дениса Филофеевича наследником не объявят. Глория увезла императора в резиденцию на острова. И все бы хорошо, Филофею Алексеевичу в его возрасте такой отдых на пользу, но есть сведения, что англичанка кое-что замышляет. Левадный даже высказал мысль, что император может со Средиземноморья не вернуться.

— В смысле, пап, не вернуться? — удивление Ольги было так велико, что ее голос дрогнул: — Денис как-то говорил, что отца пытались отравить. Ты сейчас об этом?

— Такие риски имеются. Это возможно, тем более ты сама знаешь, что попытка покушения на императора была и ни одна, — Ковалевский подошел к столу, выдвинул ящик и достал красивую коробку с карибскими сигарами.

— Но смысл? Ты же сам говорил, что есть тайный указ, по которому престол переходит к Денису в случае смерти Филофея Алексеевича, — напомнила Ольга.

— Верно. Раньше Глория об этих документах не знала, теперь знает. А раз так, то возможно у нее есть какие-то решения на этот счет. Например, в случае смерти императора, она знает способ, как получить пакет с этими указами и распорядиться ими по своему усмотрению, например, просто уничтожит неугодные ей. Глория достаточно хитра, чтобы продумать все нюансы и необдуманных шагов она не сделает. Заметьте, я не утверждаю, что будет именно так с указами. Мы все теряемся в догадках, но грядет нечто очень серьезное — это уже понятно по суете вокруг Глории в эти выходные. И это еще не все. Встает очень важный вопрос о «Сириусе». Из-за этого я вас и собрал, — князь взял сигару, разворачивая ее, зашелестел тонкой фольгой. — Доложили, что Козельский собирает сведенья о «Сириусе» и всех причастных к проекту. Он в воскресенье пол дня пробыл у Глории. Вместе с Урочеевым, Самгиным, еще некоторыми нашими недругами. Что-то старательно обсуждали. Увезти из Москвы императора, конечно, их идея. Имеются подозрения, что им очень важно выиграть время. И есть догадки, что наш проект «Сириус» они могут подать императору в очень неприятном свете, тем более Филофей Алексеевич очень не любит, когда подобные вещи, касающиеся армии, большой политики, делаются без его ведома.

— Они могут подать это как заговор, — высказал предположение я.

— Именно! Тогда Филофей Алексеевич, наоборот, выгоден им живым, чтобы он сам мог это все осудить со всей императорской строгостью. Вернее, со всем гневом, — князь прикурил, выпуская густое облачко табачного дыма. — К сожалению мы пока не знаем их замысел даже в общих чертах. Есть наши люди в ведомстве Козельского, и кое-кто возле Глории, они пытаются прояснить, в чем их задумки и как они собираются все провернуть. Но уже ясно, что если они добьются успеха, то Денис Филофеевич может не взойти на престол и для «Сириуса» будут катастрофические последствия. Как и для многих из нас.

— Борис Егорович, вы сказали, что им нужно выиграть время. А до какого числа Глория увезла императора из Москвы? — спросил я и, набравшись наглости, тоже достал сигарету. — Позвольте закурю?

— Кури. Вроде как до двадцать восьмого — то есть понедельника. Но думаю, в силах англичанки сдвинуть эти сроки. При необходимости императрице будет несложно уговорить Филофея Алексеевича задержаться на день-другой, — Ковалевский тяжело опустился в кресло.

— Ваше сиятельство, полагаю, то же самое время, которое пытается выиграть Глория со своими людьми, может быть полезно и нам. Если у вас есть такая возможность, узнаете, что именно они замышляют и какими сведениями по «Сириусу» располагают, — попросил я хотя столь очевидные вещи можно было не говорить. Сказал я это, чтобы дать понять князю, что я в этой ситуации не буду сторонним наблюдателем и постараюсь найти способ помочь им. — Я так понимаю, именно «Сириус» станет их козырной картой. Мол, заговор за спиной императора, подготовка к дворцовому перевороту. Хотя как же это нелогично, даже глупо звучит, на фоне того, что Денис Филофеевич без пяти минут цесаревич, — я прикурил.

— Вот именно. Как-то это очень глупо с их стороны, пап, — согласилась Ольга.

— Бывает так, что в глупость скорее верят, чем в разумные доводы. Особенно, если эту глупость правильно преподнести. А Глория это умеет делать очень хорошо. Я вот хотел сказать вам двоим: о «Сириусе» вам следует забыть. Забыть по крайней мере на время. До тех пор, пока ситуация не разрешится в нашу пользу. Хотя теперь уверенности в последнем нет. Если кого-то из вас будут опрашивать люди из императорской канцелярии, говорите, мол ни о каком «Сириусе» толком не знаете, слышали что-то такое в разговорах, но не более того. Это серьезно, очень серьезно, понимаете? — князь строго посмотрел на Ольгу, потом на меня. — И я очень не хочу, чтобы под ударом оказался кто-то из вас. Вы слишком молоды, чтобы пострадать за такие обвинения.

— Пап, это серьезно и очень горько, если действительно у них что-то получится. Даже не знаю… Не представляю, что тогда будет. Это же ты под угрозой в первую очередь. Ты, Лапин и Трубецкой, да? — взволновано спросила Ольга. — Надеюсь, мама об этом не знает?

— Нет. Ей ничего не говори, — Борис Егорович затянулся сигарой и отвернулся к окну. — Маме ни в коем случае!

С минуту мы молчали, Оля нервно теребила в руках край платья.

— Я постараюсь, что-нибудь придумать, — сказал я, при этом Ковалевский с удивлением повернулся ко мне. — В вы, Борис Егорович, постарайтесь выяснить поскорее все что возможно по этой ситуации, — повторил я прежнюю мысль. — Важно выяснить, что именно они замышляют и как хотят это провернуть. Как только будет ясно, сразу сообщите мне: вызовите к себе или передайте Ольгой. Вы, ваши сиятельство, поймите, что у меня, как мага тоже имеются кое-какие возможности, и я могу вам быть очень полезен, но для этого мне нужна конкретика. Теперь позвольте несколько слов о хорошем. Надо же поднять настроение, Борис Егорович, — я улыбнулся, стараясь этим прикрыть тревожную для всех тему. — Во-первых, работу со схемой синхронизатора я заканчиваю. Быть может уже завтра доделаю и передам инженерам Голицына, сообщите это царевичу. Во-вторых, есть кое-какие подвижки по переводу Свидетельств Бархума. Но здесь мне нужно больше времени, — я все же надеялся вернуть украденные пластины — надавить на Геру в этом вопросе, когда она снова станет собой.

— Это хорошо, Сань. Денису Филофеевичу передам. Сегодня же буду у него. Кстати, по твоему британцу, все уже решилось, документы готовы. Можно сказать он теперь наш человек, имперский, — без особой радости сообщил Ковалевский.

— Еще вопрос не в тему, но очень важный, — я встал, чтобы стряхнуть пепел. — Борис Егорович, хочу с вами посоветоваться… Мы с Ольгой хотим пожениться и сделать это поскорее.

— Это… Нет, Сань ты как-то вообще повернул… Вопрос очень важный, но поверну его более чем интересно… — князь так и застыл, не донеся до рта сигару. — Ольга беременная что ли?

— Нет, же, папа! Просто мы хотим быть вместе, и чтобы нас никто не осуждал, не смотрел косо. И свадьба мне не нужна, — Ольга, раскрасневшись, вскочила с дивана.

— Да, Борис Егорович, мы с Олей хотим быть вместе, оформить скорее наши отношения официально. Если вы позволите это как-то без особых торжеств. Пойдите навстречу! Буду вам очень признателен! — не умею я быть в позе просителя. Уж сказал, так сказал: сумбурно, непонятно, нескладно.

— Признателен, да? За мою дочь… — князь вдохнул полной грудью, вспомнил о сигаре и поднес ее ко рту. — Нет, я понимаю, что вы уже все возможные традиции поломали. Я понимаю, что дело молодое, и видимо у вас через чур буйное, но… Сань… — на его губах вдруг появилась улыбка. — Ты мог бы хотя бы по-нормальному попросить руку моей дочери? Хотя бы в этом соблюсти порядок можно?

— Да, извиняюсь, Борис Егорович. Глупо вышло, я слишком поспешил. Разволновался, — я почувствовал тычок локтем в бок, Ольга стояла со мной рядом, румяная от эмоций, глаза ее сверкали. — Прошу, Борис Егорович, руки вашей дочери, — как можно более внятно и торжественно произнес я.

— Вообще-то для этого ты должен был приехать к нам с Еленой Викторовной, предварительно согласовав этот визит. При этом кроме меня обязательно должна присутствовать Татьяна Степановна, — заметил Ковалевский. — И еще много чего должно быть для этого. Разве ты не знаешь?

— Пап, ну не придирайся. Все мы знаем. Но мы с Сашей уже попросили мою, так сказать, руку. Не отыгрывать же назад, — вмешалась Ольга, и видя, что отец растерян, очень вовремя добавила: — Ну, пап мы вместе просим. Просим, чтобы ты нам посодействовал. С тобой же гораздо проще решать важные вопросы, чем с мамой. А Саша, между прочим, с очень правильной стороны зашел: он к тебе за советом. А ты сразу о традициях. Вот просто стань сейчас на нашу сторону, скажи как нам в этой ситуации быть? Что делать? С чего начать? Скажи, чем можешь нам посодействовать.

— Если нужно приехать к вам с Еленой Викторовной, то я могу в любое назначенное вами время, — добавил я.

— Пап, ты главное пойми: Саша может что-то и делает не так, как положено, но он слишком занят, чтобы оставаться в рамках обыденного. Он решает такие проблемы, которые не по силам никому в нашей империи. Поэтому о соблюдении традиций он просто не в состоянии думать. Пойми, что Саша — необычный человек и от него не надо требовать быть как все! — высказалась Ольга. Какая же она молодец! Я знал, что мы с ней во многих вопросах едины, но сейчас особо ясно прочувствовал ее поддержку.

— Молодые люди!.. — Ковалевский встал с кресла и снова подошел к окну. — Вы мне сейчас добавил головной боли… Ее было много. Теперь вовсе через край.

— Пап, ну прости. Так вышло все. Я же знаю, что ты у меня самый понимающий, самый добрый, — Ольга подошла к нему и прильнула щекой к плечу. — И Сашу со мной тоже пойми.

— Давайте так, решим ваш вопрос, если он такой пожарный только после того, как решится ситуация с престолонаследником. В самом деле, сейчас любые вопросы по бракосочетанию крайне несвоевременны, — он повернулся к дочери, потом посмотрел на меня: — Вообще, Сань, я собирался выдать дочь за князя.

— В смысле⁈ — Ольга сдала шаг назад.

Я энергично затянулся табачным дымом.

— В смысле, за князя Елецкого Александра Петровича. Я хотел, чтобы ты оставалась княгиней, — Борис Егорович перевел взгляд на дочь, — хотя знаю, что для тебя это не так важно. И на все это нужно время. И еще кое-что. Например, нужен Денис Филофеевич на престоле. Только он может дать высокий титул Саше за заслуги в рамках проекта «Сириус». За значительное усиление боевых возможностей нашего флота и совокупно за прежнюю значительную пользу отечеству. Эти заслуги мы не можем представить Филофею Алексеевичу, ведь для нынешнего императора не существует самого «Сириуса».

— Пап, для начала я хочу попробовать каково быть графиней Елецкой. Княгиней успеется, — Ольга Борисовна хитренько улыбнулась.

— Я это понял. Но вопрос временно закрыт. До тех пор, пока не решится куда более важный для всех нас вопрос — вы знаете какой. Если мы сможем его решить, тогда я обещаю, что посодействую вам и даже закрою глаза на некоторые принятые в приличных семьях традиции, — ответил Борис Егорович. — И даже с Татьяной Степановной поговорю, хотя мне будет очень непросто убедить ее, что вы вдвоем такие особенные и все у вас должно быть, мягко говоря, по-особенному.

Мы с Ольгой переглянулись с довольными улыбками.

— Все, идемте на обед, — решил князь. — Пока прекратили разговоры на эту тему. И на все темы, которые сегодня звучали здесь.

— Да, пап. Я только переоденусь, и мы с Сашей спускаемся.

Едва мы зашли в покои Ольги, она бросилась мне на шею. Мы смеялись и целовались одновременно. Даже на фоне близких, очень грозных событий, намечавшихся в верхах империи, нас пробрала буйная радость. Ни о чем плохом сейчас думать не хотелось.

Переодевалась Ольга с моей помощью. И происходило это почему-то очень долго. Так долго, что дворецкий по говорителю напомнил, что нас ждут к обеду.